Не про Любовь! Книга Первая.

Первый аккорд

Бросив автомобиль в густых зарослях амброзии возле реки, мы, словно призраки, скользили вдоль высокого забора. А после лезли по-пластунски под него в только одному Господу богу известном месте. Извиваясь, старались пачкая одежду.

- Осторожно. Не вздумай пораниться и оставить следы своей крови.

Хриплый голос. Я слушалась его…

Она завалила всё затем дёрном и сухой травой, скрыла лаз под ограждением из железобетона. Земля приняла облик нетронутого участка, лишь принюхавшийся пёс различил бы перемену.

Заброшенный двор промышленной зоны предстал перед нами во всей своей печальной красе: ржавые тележки, скелеты машин, все они валялись меж обломков арматуры, упрямо вросшей в землю. Остатки железобетонных плит, поросшие буйной травой, напоминали о былой мощи авторемонтного завода. Рельсы, так и остались сложенными в сторонке, словно ожидая того часа, когда их заберут отсюда.

Зрение цеплялось за детали, но сознание отказывалось их усваивать. Картина была слишком разрозненной, слишком хаотичной. В душе поселился страх, холодный и властный.

Страх.

И голос, который звучал в голове и требовал, требовал. Он угрожал, сковал движения, превратив мой уверенный шаг в неловкую крадущуюся походку. Хлюпая носом, я действительно боялась, что сосуды могут не выдержать и пойдёт кровь. Каждый шорох, каждый скрип ветхих досок в оконных проёмах вызывал мурашки по коже, заставляя сердце колотиться в груди.

- Они близко. Я чувствую это.

Её рука всё тянула и тянула за собой. Ида бросала взгляд на меня иногда и глаза девушки постепенно наливались тёмной дымкой. Странной.

Будто в этой темноте таилась спасительная свобода. И она была иногда обозначена голубовато-серыми всполохами.

Не решалась понимать происходящее, голова гудела от событий последней недели. Эти события мне казались кошмаром.

Нужно было только проснуться.

Но вот как раз этого я и не могла сделать!

И время теряло всякий смысл. Минуты тянулись часами, а шаги отмеряли не расстояние: - они отсчитывали путь невозврата.

Я слишком хорошо помню, с какого мгновения этот путь начался.

И сейчас я точно не смогу сказать, в каком месте моя новая знакомая посоветовала оставить включенный телефон. Мы для этого специально заезжали на набережную, петляя по городу на её старенькой машине. Один только звонок маме о том, что я уезжаю по работе в Китай. Всё.

Она привыкла к моим разъездам и знала, что в Харбине я могу жить у подруги и её старенького отца месяцами. Телефон остался «забытым и упавшим нечаянно» под скамьей. Сегодня он станет лёгкой добычей для кого-то. Там в парке, лежащий среди крупной гальки и камней.

А здесь всё поросло высоченной травой. Она уже пожелтела, умирающие стебли вызывали жуткое чувство уныния. Вот из земли обозначилось крылечко в никуда. Просто одно крыльцо и всё. Здания нет, крыльцо осталось, поручни кованые, ржавые.

И оттого никому не нужные.

Наверное, домик небольшой раньше был и его на кирпич растащили, и фундамент в траве виднеется.

Пробежав в сторону огромного цеха, спиной, я почувствовала на себе чей-то взгляд, точно сторож решил посмотреть. Видать, опомнился дедуля, увидев наши фигуры. Развернулась и просто приросла к месту. Это был не сторож.

Его не было здесь!

Здоровая чёрная собака сидела на том самом крыльце. Угроза витала в воздухе, ощутимая, как густой туман. Собака вела носом, принюхиваясь к каждому шороху, к каждому шелесту листьев вокруг. Казалось, в любой момент из кустов может выскочить ещё одна тварь, такая же зловещая и опасная.

Она не лаяла, не рычала, просто сидела, олицетворяя собой терпеливое ожидание, которое предшествует буре.

- Начинается! Быстрее. Не смотри ей в глаза!

Меня охватила паника. Я воочию слышала, как шины больших машин катят по гравийке.

- Они близко.

- Не совсем. Только на гравийку заехали.

Аида обернулась, цепко взглядом уставившись на мои губы.

- Возможно.

В здании огромного цеха, в которое мы попали с ней, перескакивая через обломки бетонных конструкций, сразу почувствовалось нечто аномальное. Боковым зрением увидела тёмный выход на лестницу. Лестница была как бы в кирпичной, тёмной шахте, она вела наверх, возможно, на крышу. Она обрывалась на одном из этажей, и этого не было видно в темноте. Один только шаг и возможно это будет конец для кого-то. Но не для нас.

Откуда я это знала?

Не могу сказать.

Большой старый лифт, предназначенный для производственных нужд, смотрел на нас тёмным оком. Лифт был закрыт на металлическую резную кованую решетку с витиеватыми отверстиями, старинную и очень сильно отличающуюся от всего, что окружало нас. Там за решёткой было темно, очень темно.

- Куда ведет эта шахта?

- Нам вниз.

- Ты уверена?

- Да!

Глава 1

Пальцы дрожали, едва касаясь холодного металла поручней на мосту. Сердце колотилось в груди. Испуганная птица, пыталась вырваться из клетки рёбер. Знала, что это неправильно, но любопытство и необъяснимая тяга пересилили все внутренние запреты.

Сделав первый глоток, ощутила, как словно толчок электричества пробежал по всему телу. Мир вокруг заиграл новыми красками, звуки стали ярче. Почувствовала себя живой, настоящей, впитавшей в себя саму суть существования.

Запретное знание, опасная игра с огнём, но уже не могла остановиться.

Сделав это впервые, ощутила себя другой. Взяла запретное и не смогла оторваться. Хотелось ещё. Толчок в сознание. Я здесь - в этом мире.

Гостья!

Эмоции переполняют, оставляя позёмку, которая не ускользает, а наоборот, будто положила новое начало, создавая моё новое «я». В голове вдруг всколыхнули былые мечты, в этот момент они казались вполне осуществимыми.

«- важно не то, как далеко я еще могу зайти, а то, что каждый шаг приближает меня к иной жизни».

********

Это получилось нечаянно.

Фигура девушки вырулила из-за угла дома стоящего торцом у нашего двора. Она расправила плечи. Вся в чёрном, походка от бедра. Полоска оголённого животика с пирсингом. В балахон, штанах и кедах на огромной подошве. С прямыми волосами и взглядом влюблённой в себя дивы. Но внешний вид не важен. Хотя именно он и был причиной, по которой я встретилась с ней глазами. Сколько энергии! Её движения! Они выдавали желание утвердиться в мире, который видел таких миллионами.

Взмах пряди волос — стремления к чему-то большему. Открытое лицо и глаза, словно солнце, пробивающееся сквозь тучи.

Походка – энергия юности.

Я ощутила всем своим нутром, что это моё тоже. Я имею на это полное право. И вздохнула, вобрала - насыщаясь.

Забирала уверенно и присваивала, наполняясь звонким смехом внутри.

Маленькая породистая собачонка, будто увидав что-то, замерла и оббежала меня по стриженому газону, путая тонкий поводок. Она рванула к своей хозяйке, соседке из дома, напротив. А я, помолодев лет на пять, изнутри, конечно, вдруг сознанием, на секунду взглянула на мир глазами этого юного существа в красивом каре с тоненькой шейкой. Которое ничего не почувствовав, перекинув полотняный рюкзак на другое плечо, устремилось в только ей известном направлении.

Оглянулась, одарив взглядом…, и вдруг поздоровалась. Я для неё незнакомка. Совсем взрослая женщина из дома – новостройки. Но долго в мои глаза она не смогла смотреть, хотя что-то её задерживало…, а её «здрасте», было дань уважения моему возрасту. Родители правильно воспитали девочку.

Пятидесяти пятилетие, через месяц, совершенно забыв о произошедшем, я встречала в одиночестве. А на следующий день поехала к маме.

Слушала её рассказы о новостях в стране, о кризисе за рубежом и о развитии далёкой Азии, понимала, что тянет на улицу. Вникала в рассуждения о том, что нужно учить китайский язык, что моего знания английского недостаточно.

- Я прогуляюсь, хорошо? Схожу в Самбери. Подумать только, а раньше была просто мастерская. Мы там телевизор чинили. Помнишь?

- Так, редко приезжаешь. И не слушаешь меня совсем. Конечно, помню.

Мама недовольная поджала губы.

- Я скоро приду, мимо школы пройду. Гляну. Люблю заглядывать в её окна на первом этаже сразу после ремонтных работ...

- А что на неё смотреть? Вот и прабабка твоя бывало...

- В эти стены скоро первые классы приведут и начнётся цикл, который невозможно остановить. Цикл длиною в десять лет.

- Приведут. Удивила наблюдениями. Сколько повядших цветов затем на свалках окажется. Не люблю я этого, напоминает сама знаешь, что. О господи, не думала я так.

Мать раздражённо поставила последнюю розу в хрустальную вазу. Её тонкие пальцы, обычно такие ловкие, сжимали стебель цветка, нащупывая новую колючку. Зачем она их всегда срезает? Я настороженно наблюдала за ней из-за кухонной стойки, стараясь не привлекать к себе внимания. Частые и шумные вздохи говорили о том, что она опять не в духе.

Знала, что лучше не лезть со своими расспросами, пока гнев не уляжется. Лучше подождать, пока в её глазах снова появится привычная искра доброты и любви.

В тишине кухни слышался только тихий шорох листьев, роз и упаковки, словно все они сочувствовали мне. Пытаясь настроить собеседницу на добрую волну, спросила:

- И что прабабка, ты, всегда начав о ней говорить, замолкаешь.

- На Пасху заведёт побелку, ссылаясь на другую веру, а после идёт к школе, где пионеры — атеисты песни распевали. Возвращается будто помолодевшая, глаза весёлые и кожа гладкая, что твой лосось.

- Когда ты её видела в последний раз?

- Бабушку Аиду? Ну ты скажешь тоже. Давно. Мы тогда все уехали из Калининграда. Ты уже родилась. А она с твоим прадедом и старшим сыном осталась. Затем начались странности… Давно это было, тебе лет пять исполнилось. Точно.

Мама нахмурила брови.

Глава 2

Мой мини крокодильчик послушно заворачивал во двор. Он усиленно стремился занять своё отмеченное белой краской местечко под камерами. А меня отпускало.

Желание броситься к химичке, доказывать истину, я сразу заглушила на корню. Давно я этого не чувствовала так сильно и остро. Будто вернулось всё вспять.

К чему бы это?

Разные слухи ходили в те месяца. Про то, что я залетела и, попробовав любовных утех со Станиславом ещё до его ухода в армию, сейчас пошла по дурному пути. По наклонной, как говорится. Сколько слёз пролито было словами не передать. Его друзья чесали языками, пороча и обливая грязью самое чистое, что у меня тогда было – первую любовь и, разумеется, честь.

Всё в те времена было по-другому.

Девочка – комсорг, лыжница и призёр края по бальным танцам, вдруг ни с того ни с сего забрала документы и отказалась вступать в партию. А после и вовсе ушла из родительского дома на съемную квартиру. И ведь на удивление, только мама поддержала меня тогда.

Верила, а сводив единожды к гинекологу, взяв от него выписку, заткнула рот многим. Понимала она, что не могла я больше находится в этом дворе. И вот, поменяв хороший район, в котором жила всю осознанную жизнь на железнодорожную слободу, я выстояла тот год.

Выстояла и закалилась.

Брала подработки в проектном бюро СМП – 187 – была у нас такая организация. Чертила без устали, зарабатывая себе на хлеб. А после перешла учиться на заочное отделение.

Позже закончила аспирантуру: - мой проект был взят за основу в строительстве огромного дома культуры в пригороде.

Сидя сейчас в салоне любимого авто, я вспоминала свою жизнь и мужа, с которым бок о бок и в горести, как говорится...

И понимала, что это лучшее, что было у меня в жизни.
Ждала встречи с ним в нашей квартире. Его портрет на имитации каминной полки в зале и ласковый взгляд.

Я была его смыслом жизни, несмотря на всю свою подпорченную родословную и косые взгляды изредка проходящих знакомых на улице.

***

И только мама в душе мне не простила всей той ситуации. Думаю, даже не о прощении речь, а о том, что она предупреждала. Знала о семье Стаса что-то и просила не встречаться с ним с самого начала.

«- не по себе сук рубишь» …

Я уехала, рыдая и смотря в сторону, не желая встречаться взглядом с близкими людьми, а ведь они остались. И встречались во дворе по вечерам и по утрам с теми, кто болтал лишнее в угоду…

Кому?

Почему тогда всё так случилось?

Поездки к маме – это всегда как открытие старых ран, болезненных и гноящихся, которые мы иногда стараемся похоронить под толстыми слоями повседневной жизни.

Каждый раз, когда я перешагиваю порог её дома, возникает ощущение, что меня ждет не только тёплая встреча, но и неизбежное вскрытие того, что давно нуждается в исцелении.

И вот заготовленные заранее её слова становятся скальпелем, который медленно, но верно вскрывает запечатанные раны, и я чувствую, как пульсирует болезненное и жалкое желание доказать.

Мы начинаем говорить о прошлом. Неловкость и моя замкнутость её никогда не остановит. Вопросы кажутся ненужным, но они вынимают потаенные воспоминания, которые не дают затем покоя. Словно хирург, она обращает внимание на детали, на мелочи, которые я давно забыла. С каждой такой откровенной беседой я чувствую, как тяжело возвращаться вновь в родительский дом.

Уезжая, желаю забыться.

Ведь, как и в любой операции, есть риск. Если неосторожно задеть жизненно важный орган, то эта боль потом может напомнить о себе в самые неожиданные моменты. Мы теряемся с ней в диалогах, иногда оказываясь чуть ли не на грани ссоры.

Скальпель становится слишком острым, и я понимаю, что некоторые раны лучше оставить нетронутыми, с зажитыми неровными рубцами.

Меня не оставляет мысль, что она о чём-то мне хочет сказать.

Предостеречь. Что она это проговаривает мысленно. И в самый последний момент откладывает на потом.

Охапки роз, они остаются взамен в напольной вазе.

Так, я благодарю её каждый год за своё рождение.

***

А после я благодарила всех святых о том, что не встретила соседей в лифте. Пробегая как всегда наш большой тамбур в новостройке, закрывая все возможные двери, спеша в туалет, наспех ответила кому-то заезженное «здрасте».

Сдаётся мне, что это всё же сосед курит за лифтом в форточку окна. Нет? А тогда, почему он закрывал свои двери так быстро? Я пробегала мимо, стучали каблучки. И всё …

Слы-ша-ла!

Итак, войдя в квартиру, совершенно отключилась от произошедшего. Оставила мысли о тех годах за полотном двери. Выбирая её в салоне в своё время, я хотела отгородиться от всего мира. Мне нравилось проворачивать замок, слушая, как метал входит в пазы. Нравилось чувствовать себя защищённой.

Думала про соседа и собрание онлайн жильцов в группе, взглянула мимоходом в зеркало.

Глава 3

Просмотрела изображение с камер на придомовой территории. Записи оповещали о том, что машина на месте. Листва облетала с деревьев.

«- ночью было прохладно».

Прошлась невесомой поступью по коридору, закрыла звуконепроницаемую бронь двери на все запоры. Задраив пожарные люки на застеклённой лоджии с особенной тщательностью, не позабыла про окна и жалюзи на их стёклах. Спустив зеркало из прихожей на пол и перенеся его в зал, усевшись в позу лотоса на ковёр, я смотрела на себя другую.
Веки, они подтянулись за прошедший отрезок времени.

Или, мне кажется?

Сердце стучит так, как это было в восемнадцать лет.

Тогда, когда поняла, что предали.

Но ведь сейчас мне нет до этого дела.

Или с внешней картинкой молодости и процветания гормоны заставляют переживать совсем по-иному те или иные жизненные вопросы? Они заставляют вспоминать забытое и оценивать его совсем в ином ключе.

Отчего так хочется лёгкости в теле? В этой увядающей клетке для совсем ещё молодой души? Вот я и произнесла это наконец-то. Почему, находясь в расцвете сил, мы так жаждем избавления от тяжести, пришедшей с годами? Наше тело – это действительно тюрьма для свободной души. Может быть, это просто инстинкт выживания, заложенный в нас с древних времён? Ведь лёгкость – это свобода движения, возможность быстро ускользнуть от опасности.

Опасность!

Я ощущала её всеми фибрами души. Не знала, откуда она придёт и что будет со мной дальше. Но то, что происходило с телом, с разумом, было действительно опасно. Для общества, и для меня в целом. Лёжа на полу в позе эмбриона, не сводила с отражения взора.

Засыпала. Слышала крадущиеся шаги возле мой входной двери в общем коридоре тамбура и снова тишину. Не сомневалась - это сосед, который на удивление был весьма неопрятным мужчиной. Он всё время находился дома. Айтишник, работающий на удалёнке. Чётко слышала его дыхание и то, как он курит в открытое окно.

Вставала, скользила, будто пригибаясь из комнаты на кухню, пила воду. Понимала, что живу на седьмом этаже, кому нужно за мной смотреть? И все же. Дом напротив совсем близко. Окна, вот они. Совсем чужая жизнь за ними. Люди сейчас мной воспринимались совсем в другом ключе.

Мне нужно было от них что-то. От всех сразу.

Изумительные глотки энергии!

Набирала новую воду из крана, отстаивала, глотала витамины и опустошала холодильник. В ход шли только овощи и рыба на пару. Мысли о мясе в любом виде, вызывали только тошноту.

Ложилась вновь на пол.

Смотрела и ловила взором хоровод пылинок, которые мерцали в лучах заходящего солнца. В какой-то момент заставила себя взяться за уборку. Но это уже была вовсе не я. И не та, что — когда- то счастливо улыбаясь, выходила замуж за молодого инженера проектного бюро.

Многое менялось во мне. Та женщина на фотографии во сне; я улавливала некое сходство с ней. Но в то же время и нет.

А после наступил настоящий голод.

Сколько прошло дней?

Господи.

Мне нужно было…

Как бы это сказать.

Не кусочек пиццы – это точно. Салаты – всё казалось уже не такой «живой» пищей. Про убиенную плоть животных в морозилке холодильника и думать не хотелось. Чёрная энергия насилия, я видела её воочию. Мне жизненно необходимо было то, что я поглощала от молодости и эйфории. От уверенности в своей уникальности. То, как могут себя чувствовать только юные и бесшабашные. Мне нужно было Это.

Я назову его: - флёр.

Вспомнила про телефон.

Пора было делать звонок маме. Сняла режим полёта и тут же жизнь ворвалась в эфир моей квартиры.

«- Разреши мне увидеть себя».

Тот же номер.

Стало тяжело дышать.

- Мама, как у вас дела? Да у меня всё нормально. Голос? Мне кажется, я простыла… Конечно, размораживала долго. Нет, не ела лёд. Да, работаю. Как всегда завал. Спасибо тебе. И я очень люблю тебя. Пока.

«- Ты не справишься сама».

Всё тот же номер.

«- Отчего же»?

Всего два слова набрали мои пальцы. Набрали и испугались сами себя.

«- Не открывай никому двери, не выходи на улицу, продержись. Затаись! Только меня впусти завтра в 18.00. Я встану возле твоей машины, буду как все – на мне джинсы и синяя ветровка. Я буду говорить с тобой по телефону. Посмотри сразу запись с камер. А после я позвоню в домофон, и ты впустишь только меня».

Если бы не изменения во внешности и «голод», я никогда бы не позволила себе отвечать на эти глупости.

А я и не отвечала больше.

Глава 4

Глаза в глаза, и мир от этого замер. Нет слов, чтобы объяснить, что творилось у меня в голове. Обрывки её слов хаосом складывались в сознании. Смотря на любимую квартиру, глазами незнакомки видела только очередное пристанище для измученного реальностями чуждого для этого мира создания.

То, что мир поделён на добро и зло, это мы все знаем ещё с детского сада. Но те формы жизни, о которых она говорила: - меня отторгали только своими названиями.

Бред.

Чистой воды бред. Это не может быть.

«- если бред, то о чём она говорит: - разверни зеркало, глянь в него».

«- глянь на себя»!

Мысли о моей новой внешности, я отодвинула на задворки своего же разума. Потому как не вязался мой новый облик с привычными рассуждениями женщины взрослой и умудрённой опытом. Кто-то внутри меня кричал, что это происходит не со мной. Весь мой жизненный опыт, если честно, летел к чёртовой бабушке, потому как логически происходящее с нами не объяснялось никак.

-Что будем делать Нора? Как думаешь?

Её вопрос заставил меня онеметь на время.

- Я думала, вы знаете. Ида… мм-м- Гордеевна.

- Она же Адель, Ира и Ираида. Зови как удобно. Только без отчества.

- А в магазине вы под каким именем работаете, Ида?

- Работала Ириной по отчеству Сергеевной, но это нам сейчас не пригодится. Продавщица – технолог в отделе сырных нарезок звала меня просто Иркой. Так звали все.

- А по документам?

Она повела плечами, отмахнувшись от имени, от вопроса, от всего, что было до того, как она встретила меня. То есть до этого самого мгновения. В этом она была вся. Прошедшее не интересовало её. Сущность в человеческом обличии была иной. Я чувствовало это и не могла для себя объяснить отличие.

А её уверенность вдруг на глазах сменилась растерянностью. Тихой паникой. Аида становилась потерянной девочкой с глазами пани с фотографии.

Вот почему прадед возвращался к ней всегда, бросая новые семьи. Её невозможно было оставить на долгое время одну. Страх сжимал сердце. Мысли, что существо, доверенное тебе самой судьбой, погибнет, не отпускали. Неприступная крепость, окруженная ледяным рвом, вдруг на глазах, рушилась. Постепенно складывался образ девушки, не подпускавшей никого близко. Она оберегала свой хрупкий мир, спрятанный за фасадом безразличия. Есть такие скромницы. Их сразу видно на улице. Когда же этот мир давал трещину, обнажалось то, что эта «скромность» так тщательно скрывала – уязвимость и беспросветное одиночество.

На моих глазах Аида в одночасье превратилась в испуганного ребёнка. Он точно потерялся в тёмном лесу. Его хотелось оберегать, жертвуя собой.

Это настораживало больше всего.

Я не собиралась становиться жертвой.

Она влияла на меня, на сознание в целом. Привязывая, не хотела, чтобы я сомневалась в ней.

«- Искореняла зерна самостоятельности, подменяя их своими, казалось бы, благородными идеями. Внушала мысли о слабости без её присутствия, о неспособности к принятию верных решений.

И чем сильнее я зависела, тем меньше она это скрывала. Маски сбрасывались, обнажая истинное лицо – лицо той, которая нуждалась в подтверждении своей значимости за счет моего подавления. Ирония заключалась в том, что именно она, так заботящаяся о благополучии, лишала нас, его».

- Прекрати, немедленно! Что это? Как ты это делаешь?

Её глаза стали ещё темнее. Энергия - чистый наркотик, она «пила» из меня её по капле. То, что я скопила для себя из общего энергического фона большого дома.

- Прекрати, сказала!

- Мы будем вместе? Ты не оставишь меня?

- А у нас есть другой выбор? Ида, зачем ты это делаешь? Мне неприятно. Пользуешься? Внушаешь. Так всегда было?

- Мне показалось, ты засомневалась. Поставь заслон, если не хочешь делиться. Но ты ведь хочешь знать, как было всегда?

- Нет. Не хочу. Сейчас не будет повторения. Именно так ты выживала все эти годы?

- Века…

Я вздрогнула от ужаса.

- Расскажешь?

- Когда-нибудь. Мы не будем брать твою машину.

Она провела пальчиками по джемперу.

- Красивый.

Глянула на меня пристально. Захотелось отдать его и быть счастливой оттого, что она примерит рукоделие соседки по бывшей квартире.

- Ида, если ты не прекратишь, я не останусь с тобой.

- Погибнешь. Ты его сына, там у школы «выпила» до капли. Любимая жена Отто бьётся в истерике. Пацан как нежить стал.

- Отто? Ты имеешь в виду Стаса?

- Зови его как хочешь.

Она вдруг стала прежней, пожав опять плечами.

Зашла в гардеробную, включив в ней свет. Безошибочно нашла выключатель, «спрятанный» строителями за дверью в прихожую.

Глава 5

- Нора? Была ещё какая-то Нора?

- Это было так давно. Ошибка. Наша с ней огромная ошибка! Много лет после попадания в этот мир я не жила, существовала в сточных канавах, готовая за чёрствую корку... Не понимала, как жила. Собаки лучше существовали в те времена. Не ценила чистоту данного мне Вселенной тела. Болела всем подряд. Выла от безысходности. Искала тебя всюду.

Думаешь легко свою энергию, всю себя полностью вплести в сущность чужой окружающей среды? Даже если ты смог воссоздать себя по облику и подобию живущих в этом мире особей. Это тонкий процесс, требующий осознанности и понимания всего вокруг.

Представь себе художника, смешивающего краски. Нельзя просто так бросить все цвета на холст, иначе получится хаос. Нужно знать, какой оттенок дополнит другой, как свет и тень создают глубину. Ты, наверное, моя Нора. Ты вернулась.

- Твоя? Я пра-пра внучка тебе.

- Сейчас ты говоришь про материальную оболочку. Я же про иное. Расскажи про Нору этого времени.

- Это вид моего имени, я себя сама так назвала в детстве.

- Сама?

- Да. А после возненавидела это сочетание букв. Так, меня звал Стас. А началось всё в детстве. Как сейчас помню, карусель в парке – лодки, подвешенные на цепях. Крепление под самыми облаками и вихри ветра, когда взмываешь вверх. Сердце замирало от восторга и немного от страха. Маленькая деревянная лодочка казалась такой хрупкой в этой небесной выси.

Внизу мелькали лица прохожих, яркие пятна аттракционов и зелень деревьев. Все казалось таким далеким и неважным. Мама, переживая, кричала и звала меня Эллочкой.

- А ты?

- Подошла к ней и сказала, что это не моё имя. Что зовут меня Нора. Так и повелось.

Легко было откровенничать, прижавшись друг к другу, сидя на ящиках в темноте подземелья. Легко было создавать для себя иллюзию, что мы с ней одно целое. Хотелось отключиться и забыть про опасность, не могла думать, что Ида, возможно, меня использует.

- Мне кажется, это бомбоубежищем раньше было. Дверь – бронь и засов надёжный…

- Это их не остановит, если они нас найдут.

- Почему ты только сейчас об этом говоришь? Почему привела сюда?

- Ты должна вспомнить. Нора. Вспомнить и перенести нас отсюда. Обратного пути нет. Говори снова про имя, почувствую себя вновь в полёте, так тогда, чувствуй тот экстаз, когда пила молодость сына Отто.

- Ты говоришь глупости. У меня есть сбережения. Мы уедим и начнём всё сначала. Будем сёстрами. Кем угодно.

- Ты не понимаешь, сейчас не так просто всё подделать. Тотальный контроль над информацией. Все эти ИНН, ОГРН, камеры в подъездах - кругом идёт голова. Семья Отто привезёт такую же, как и мы с тобой. Новая жена, да она за сына оставит от тебя только пыль.

- Не понимаю. Говори обо всём сразу.

- Вытянет всё. Если он был её первым мужчиной – она во власти его. Они одно целое. Сильные в стремлении взять под контроль таких как мы.

- Не хочу видеть их и слышать его голос у себя в голове. Не хочу знать о них. Давай начнём всё сначала. Объясни, что значит «тонкий процесс, требующий осознанности и понимания всего вокруг». Мне кажется, я тихо схожу с ума от всей информации.

- Отдавать себя за еду, за монеты медные и одежду - изначально я думала, что это норма для этого мира. Что особи женского пола для этого и существую. Не самый лучший пример. Да? Но попав изначально в средневековый Неаполь в квартал для развлечений наёмных воинов испанской короны, я не знала другой жизни.

- Это просто кошмар. То, о чём ты говоришь мне.

- После я долго жила в местах, где отшельники читали свои молитвы. Очищала душу и плоть.

- Долго?

- Несколько веков. Взрослея, а после как ты…, менялась и «переходила» из одной местности в другую. «Переходила» – это образно сказано. У меня были приёмные семьи иногда. Монастыри. Я старела… Возрождалась в том смысле этого слова, который сейчас понятен тебе. Монахини находили нового ребёнка-подкидыша по утрам у ворот, и всё шло своим чередом.

- Что нужно знать о том месте, куда планируешь, как ты говоришь - «попасть»?

- Не знаю. Мы ничего не знали с сестрой. Просто, спешили спасаясь. Вся семья погибла.

Она, не мигая, смотрела на меня. Я видела этот взгляд в темноте. Мороз пошёл по коже.

- Вспомни, они близко. Умоляю. Шарят по территории бывшего завода, впитывая в себя разум тех диких псов, которые видели нас с тобой. Это просто вопрос времени.

Она воздействовала, говоря, что, нужно, медитируя, не слыша ничего вокруг:

«отстраниться от действительности, прося Вселенную предоставить нам убежище, новый мир для проживания. Мир, которому пригодятся наши силы и знания».

- Ищи сознанием, как в прошлый раз:

«- Нить, которая предстанет перед взором, она будет бесконечна: века и годы, страны, континенты, она похожа на нить человеческого ДНК. Извиваясь параллелями, она позовёт».

- А ты?

Глава 6

Мы взбирались на скалу. Поросшая дубами и кустами с длинными прямыми ветками на первый взгляд она была непреступной. Именно на ней стояла та лачуга, которая приютила нас. Отмечая про себя, что спуск в другом месте был пологий и совершенно без проблемный, я вновь ощутила, как камень выскочил из-под ноги и гулко стуча по собратьям, продолжил свой путь к открытой воде. Звука практически не было слышно, потому как море, до этого и так не отличавшееся спокойствием, начинало волноваться буквально на пустом месте.

Оно точно злилось и гнало со своего берега неизвестных ему чужестранок. Грозило нам темнотой и холодным льдистым мерцанием. А ещё высокими волнами. Которые с силой вколачивались в береговую линию, накатывая на скалы и прибрежные рифы.

Чайки, предчувствуя перемену, с криками метались над волнами, словно пытаясь предупредить всех о ещё одном грядущем шторме. Небо заволакивало свинцовыми тучами, скрыв последние лучи рассвета. Оно просто на просто стало одним целым с линией горизонта и океаном. Вновь началась морось. Мелкая, она была повсюду.

Странная конструкция из чёрной кожи в форме мешка с отростком с одной стороны, притороченная верёвками к деревянным палкам шириной примерно в половину моего запястья была тяжела. Она напоминала мне огромный дамский ридикюль. Палки были крепко обмотаны верёвкой, а вернее, примотаны друг к другу и прикреплены скобами к толстой коже бурдюка. Не понимая, для чего, но всё же забросила кожух на спину.

Примерно метров через пятьдесят проделанного пути, уже хотелось бросить эту долбанную ношу, и избавиться от гнетущей тяжести. Но какое-то внутреннее чувство подсказывало, что этого делать нельзя. Ида будет недовольна.

В старой юбке, цвета глубокой зелени с серой и чёрной клеткой, которую она скрутила больши́м баулом, и тоже волокла на своей спине, было что-то не менее тяжёлое.

«— Возможно, именно в этом кожухе и заключается наш ключ к спасению или, наоборот, к погибели».

Глупые мысли.

Оставалось лишь идти вперёд, сжимая зубы, надеясь на лучший поворот в своей судьбе.

*******

Толстая дверь из тёмного дерева с древним крючком, каменные стены и ветхая крыша, это всё, что нас отделяло от враждебной окружающей среды. А ещё высокие дубы и куча густого кустарника с травой.

«— Господи, куда мы попали? Зачем всё это, как же хочется домой».

«— что нужно сделать, чтобы вернуться»?

- Не думай так. Не смей. Оставь добычу на лавке, нужно занести сухие дрова, что есть в поленнице возле дома. Их немного. Остатки. Жалко будет, если вымокнут. Мне кажется, ненастье будет посильнее чем в прежнюю ночь. Ветер крепчает. Не к добру это.

Ида выложила на лавку груду тряпья. А ещё побитую волнами и выброшенную на берег большую рыбину. Она была практически без головы с содранной спиной, за ней последовало множество ракушек – моллюсков.

- Обед, ужин, завтрак. Тот участок берега, где я была, моллюсками он просто завален. Их волной выбросило со дна морского. Свежак. Чайки налетели, голодные, как всегда. Давай примемся за работу.

Она явно больше не хотела говорить, что видела. Я и не спрашивала, искоса поглядывая на чужие вещи. Мы сновали как муравьи, запасаясь дровами и отсыревшим хворостом, который находили неподалёку от дома. Надеялись его просушить. Складывали возле очага все свои находки.

Очаг был как камин. Огромный, серый и очень грязный. Всюду сажа. Просто часть стены, выложенная из грубого местного камня с глубокой и высокой выемкой для огня.

Не знаю, что служило скрепляющим раствором у строителей этого дома, но очаг занимал практически всю комнату. Лавка для сна стояла в узкой нише между очагом и на мой взгляд самой крепкой стеной. С другой стороны, всё того же места для приготовления пищи, в темноте между противоположной стеной была оборудована выгребная яма. Всё это хозяйство закрывалось узкой дверцей, из потемневшего от времени дерева. Яму мы пролили скоплённой дождевой водой и прочистили палками. Она стоком уходила куда-то на улицу. Учитывая её состояние, Ида сделала вывод, что в доме давно никто не проживал.

Окно без стёкол закрывалось подобием ставень изнутри. Оно было недалеко от входной двери. Толстые крючки, которые мне совсем не внушали доверия, были всюду.

- Когда бывает хорошая погода, щель между ставнями пропускает узкие лучики дневного света и свежий воздух.

- Это так.

Ида упёрла руки в бока. Её узкие брючки были сырыми практически до колена. Чёрные кроссовки тоже. Волосы, заколотые крабом, успели выбиться на ветру возле большой воды, они хаосом торчали вокруг головы. Водолазка из тонкого трикотажа подчёркивала пропорционально сложенную фигурку.

«— когда она в последний раз «насыщалась», для того чтобы войти в этот возраст»?

Будто прочитав мои мысли, девушка строго качнула головой и свела брови.

- Нора, обрати внимание: — по бокам оконного проёма в камне будто ложбинки оставлены возле рам. В них можно вставить подходящую доску, и это будет надёжнее крючка.

- Доски нет, я поняла, для чего это и обыскала помещение. Под лавкой тоже нет ничего.

Глава 7

Ветер завывал в трубе, из которой ещё вчера вечером валил дым от зажжённого нами торфа в очаге. Словно подхватывая этот вой, разнося его по всему берегу, кто-то звал...

«- Джо…, брат – прости меня!»

Даже море, казалось, помнило его имя, выплёвывая на песок обломки лодок, сломанные мачты, принося дань памяти.

Дверь задрожала под напором. Кто-то, одержимый неистовым желанием, силился попасть внутрь лачуги, словно там, за толстыми, потемневшими от времени камнями, скрывалась разгадка тайны самой смерти. Голос надрывался, но слова тонули в рёве стихии, превращаясь в бессвязный крик отчаяния.

Может быть, это был призрак, обречённый вечно искать справедливости за загубленную жизнь? Или кто-то из его далёких родственников, движимый жаждой узнать правду.

Он просил забрать его к себе, но в ответ, в своём воспалённом сознании видел лишь перерезанное горло и безумный взгляд друга, застывший навеки. Говорили, что Джо слишком много знал о тайнах леса и древних обрядах. И он был обречён. Но Эд, он знал, что всё не так. Знал и молчал, не рассказывая никому, что же действительно произошло в ту безумную ночь.

- Я так виноват перед тобой, Джо. Прости! Впусти меня.

********

В дома попрятались старики и дети, шепча молитвы. Мужчины, хмурые и сосредоточенные, в который раз укрепляли ставни и двери, понимая, что против стихии они бессильны. Оставалось лишь уповать на крепость построек и милость небес.

Старый маяк, одинокий страж побережья, отважно сопротивлялся ярости шторма. Его луч, пронзая пелену дождя и мглу, тщетно пытался указать путь заблудшим кораблям. Но в такую погоду даже самые опытные моряки предпочитали держаться подальше от этих опасных берегов. Но разве можно было спорить с огромной волной и ветром?

Шторм продолжался не утихая. Казалось, что разъярённая стихия намерена стереть рыбацкий посёлок с лица земли.

Ветер выл, словно раненый зверь. Он рвался с цепи, хлестал дождём по крыше, грозя сорвать её. В великой злобе, он словно огромный великан обещал разрушить всё, что встретит на своём пути.

Море взбунтовалось, да так, что люди в рыбацком посёлке, застывшем на берегу кучкой серых домиков, были сами не свои от страха. А волны с неимоверной силой бились о скалы, разбрасывая пену и брызги. Кажется, с каждым разом они становились всё больше и выше.

В домах, за стенами из природного камня, царила тревожная тишина.

Старуха-травница, вернувшаяся днём с другой стороны берега, шептала о «келпи». Она металась будто не в себе, утверждая, что всё видела своими глазами.

- Келпи (оборотни) – они осквернили ручей. Не будет нам с этого дня покоя.

Женщина в который раз рассказывала легенду о тёмном лесе, и о птице…

Её хриплый голос срывался. После гулкой тишины начинал говорить вновь. Начинал с высокой ноты. И вновь терялся в тихом шёпоте слушающих, а после взлетал истерикой, пугая всех. И, казалось, море переставало шуметь в эти мгновения прислушиваясь…

Она говорила о Ночной Птице, чьё пение предвещает беду. О том, как тень её крыльев застилает солнце, а крик замораживает кровь в жилах. Призрачный лес, он создан нежитью. Каждый шорох в нём, каждый сломанный сучок.

В глазах слушателей отражался отблеск огня из очага, он смешивался с неподдельным ужасом. Истории о лесе, который был в разломе, всегда будоражили их воображение. Из уст старой женщины чьё лицо было испещрено морщинами, они обретали особую, пугающую правдивость.

- Часть леса за оврагом дышит древней тоской. Каждая ветвь, словно скрюченная рука, тянется к серому небу в безмолвной мольбе. И в этой звенящей тишине, пронзая сердце ужасом, раздаётся крик. Крик птицы, запутавшейся в паутине теней и страшных лет, проведённых на мёртвой стороне миро воздаяния.

Это заблудшая душа, которая не может найти свой вечный покой. Это крик отчаяния, мольба о спасении, зов из самой глубины отвергнутого всем светом не мира вовсе – бездны.

Его эхо достигает берегов океана, где грани миров истончались, словно паутина. И там, из глубин, откликаясь на зов, восстают шелки. Прекрасные. Но им неведомы чувства, их глаза отражают бездну. Их сердца - пусты. Шелки влекут за собою саму смерть. Ведомые тёмной силой, они в тумане, спотыкаясь, ходят по берегу.

Их прикосновение ко всему живому несут лишь холод и утрату.

В колыбелях замирают новорождённые дети, когда прекрасные шелки приближаются к ним. Невинные души, ещё не познавшие мир, становятся добычей, уносимой в пучину вечного мрака.

И в каждой материнской слезе, в каждом отчаянном вздохе отца, потерявшего своего малютку, звучит отголосок крика чёрной птицы. Крика, который, разрывая сердца, открывает врата тьме.

****

Под утро шторм стих...

Мне кажется, я не спала уже давно. Сознание блуждало на грани сна и бытия. Свежий утренний воздух просачивался сквозь щель в ставнях. Они не защищали ни от прохлады, ни от звуков с улицы. Свежий, слишком свежий, воздух, словно спрут протягивал свои щупальца, пробираясь в дом и вырывая из сна слабую человеческую оболочку.

Ворочаясь, я пыталась найти себе тёплый уголок на лавке; сворачивалась, просовывая сложенные ладошки между крепко сжатыми коленями в брюках, поднимала плечи, стараясь сжаться и возможно согреться. Прижималась спиной к тёплой стене. Которая должна была быть по моим представлениям намного теплее, ведь в ней проходят каналы с горячим воздухом от очага.

Глава 8

Скрываю складками юбки ладонь без перчатки, старюсь держать баул грациозно. Смотря в глаза мужчине, пытаюсь осторожно влиять на его подозрительность. Рассказываю, о том, что дядя – старший брат матушки нас будет ждать на конечной станции в Ливерпуле; спокойным голосом справляюсь про стоимость проезда.

- Вы и ваша сестра, мисс …?

- Мисс Элинор Данбар, к вашим услугам, мистер. Я путешествую со старшей своей сестрой леди Адель- Иден Данбар. Мы весьма рады, что успели по времени к вашему отбытию. В посёлке, что находится неподалёку отсюда нам указали именно на ваш экипаж, рекомендуя его надёжность и охрану.

- А ваши сопровождающие?

- Их нет. Они в Ливерпуле. Мы вернулись на родину из Франции. И действительно в данный момент ищем возможность как можно быстрее воссоединиться со своей семьёй.

Мой голосок затих. Не было нерешительности в нём, я была тверда в своей уверенности, что всё происходящее в порядке вещей. Обобщая информацию, не называла сроков и имён более.

Собираясь уже сопроводить нас в экипаж, мужчина замер от таких новостей. Я же старательно продолжала мысленно убеждать его. Смотря только в глаза. При этом «убирая» все лишние подозрения в его сознании.

Хотела, чтобы он вдруг «понял», что не может не взять нас в дорогу. Он не имел права оставить двух юных леди из благородной семьи шотландского баронета Данбар из Боута одних на дороге. Он просто обязан о нас позаботиться. Ведь у него дома осталась дочь, которую он воспитывает со своей матушкой. Она примерно моего возраста. Всё это мелькает картинками в сознании, и я чувствую, что силы мои на исходе. Ещё мгновение и я уже больше ни на что не смогу влиять. По спине стекали капельки пота.

- Вы недавно покинули Францию, нужно было так и сказать. Сколько судов и ботов причалило за эти месяцы к берегам Англии. Их не сосчитать.

Шепчет, с уважением глядя именно мне в глаза.

- Что же вам пришлось пережить с этой революцией? Говорят, головы аристократов полетели, скоро дело и до королевской семьи дойдёт, а ведь там дети малые. Однако нам пора. Три световых дня пробудем в пути. Я доставлю вас до дядюшки. Как же вам удалось бежать из этой жуткой страны? А я думаю, что за акцент звучит знакомый.

Он не задавал больше вопросов, помогая занять нам наши места. Сетовал на то, что почтовых отправлений из Эдинбурга в Ливерпуль нужно много доставить и даже в салон пришлось один баул с письмами затянуть. Что из-за этого всего два места свободно и больше он взять в дорогу никого не сможет.

Звал вооружённую охрану для почтовой кареты. Ходил несколько раз в здание почтовой станции, после того как крепко накрепко закрыл дверь в дилижансе, надёжно отгородив нас с сестрой от всего внешнего мира.

********

- Они близко, мне кажется, я слышу их разговоры. Не смотри в окно. Ты дала возничему серебро за проезд?

- Да. Ида, ты как?

- Мне жутко дурно. Тянет изнутри жилы и мозг. Хочу пить и спать. Но всё это сейчас неважно. Всё подождёт.

Мы говорили на русском языке. Не сговариваясь, понимали: - пора переходить на местное наречие. Пора практиковаться. Сестра задёргивала кожух на окнах, крепила его ослабевшими пальцами.

- Мужчины из посёлка практически перешли поле. Они рыщут глазами, пытаясь опознать хоть в ком-то беглянок. Хорошо, что старухи с ними нет. Только она нас видела, и то издали. Что же мы стоим на месте?

Её шёпот заставил меня сжаться. Неужели всё зря?

- Какой старухи?

- Ш-ш!

- Леди, мы отправляемся!

Раздался предупреждающий стук в дверь, а после она открылась. Незнакомец в тёмной, немного военной форме на вид, молча повесил металлическую флягу с водой в специальный кожух на внутренней стене экипажа. Вставил примерно туда же сложенную тёмную ткань.

Под очень узкое и жёсткое сиденье напротив, не смотря нам в лица с сестрой, он засунул ёмкость, похожую на ведро, которое мы оставили в том самом доме на морском берегу. Оно практически до половины был заполнено торфом или, возможно, опилками. Несложно было догадаться для чего оно.

- Следующая станция в Ньюкасле. Там же вам придётся определиться с комнатами для ночного отдыха в гостинице Белл- Инн. Приятного путешествия, леди.

Его голова учтиво склонилась. В это самое время рука мужчины – служителя станции, уже закрывала дверь экипажа. Он был строг и немногословен. У меня возникла уверенность, что он толком даже не запомнил наши лица. Во всяком случае я его точно не смогу опознать среди множества людей. Единственное, что он сможет сказать про нас, так это то, что дамы были в достойных одеждах и вели себя как настоящие леди, хоть и говорили с сильным французским акцентом.

Эту информацию я попыталась «слить» ему в мозг, ловя его взгляд.

Он надёжно провернул ручкой, щёлкая замком. Мы смотрели с сестрой друг другу в глаза, не веря, что успели, что находимся под надёжной охраной.

Слыша возбуждённый говор снаружи и будто чьи-то сдержанные ответы, мы ощутили, что дилижанс наконец-то сдвинулся с места, изначально спокойно набирая ход.

Я слышала крики кучера и то, как скрипят рессоры, как колёса врезаются в укатанное полотно дороги. Как за нашими спинами за тонкой деревянной перегородкой, отделанной тёмной кожей, переговариваются два охранника.

Глава 9

«- Внешний вид не имеет значения, не измеряй всё земными критериями»,

а ещё вот

«- помни: - по одёжке встречают».

Сплошные противоречия.

Ида вся – сплошные противоречия. Она, вновь свернувшись кошечкой, пыталась дремать, я же, трогая щёку, понимала, что, стараясь выдернуть меня из будущего, заехала сестрица мне по лицу со всей силы, на которую была способна.

- Как тебе удалось понять, что со мной происходит нечто опасное?

Она смотрела гипнозом. Долго. Не мигая вовсе, пыталась мысленно достучаться. А после уселась на мягкое сиденье, оббитое кожей. Позвала к себе.

Прижалась, стараясь быть ласковой. Будто прося прощение за то, что замахнулась.

- Ощутила вдруг полное твоё отсутствие рядом. На момент стало страшно до жути. Никто из нас не задумывается о том, что когда или животное, или человек спит, то они видят сны. Это норма для живущих на Земле. Была у меня как-то привязанность – кошка. Мне нравилось наблюдать за ней во время её сна. Ей точно снились живые сны. Я была уверена в этом. Однажды она даже шипела во сне и выпускала когти, но не могла проснуться. Вот так и ты…

Только ты не шипела. Мне кажется, ты даже не дышала, закатив глаза.

Она знакомила меня с нашей сутью. Рассказывая, что совершенно в другой реальности существуют планеты, близнецы.

- Они звались двойными звёздами, два сердца, которые без устали бьются в космическом танце друг для друга. Их близость всегда была мучительно сладостной для многих. В космическом пространстве они рождали форму яйца, хрупкую и нежную, как надежда. Планеты притягивались к друг другу, и неведомое вещество, жизненная эссенция, перетекала между ними, как вздох из одной груди в другую. Земные астрономы могут наблюдать в приборы лишь далёкий свет. Они спорят, думая, что это одно-единственное небесное тело. Однако они не понимают и совсем не чувствует космической агонии любви между двумя планетами.

На языке людей это звучит убого, но в мире, откуда мы пришли, это был крик вселенской души. Вещество жизни, пульсирующее сознание. То, что связывало всё живое воедино, и текло по невидимым каналам. Я чувствовала его боль, его радость, его неутолимую жажду единения. Каждая частица этого вещества была эхом далёких миров, отголоском несбывшихся мечтаний, слезой прощания.

Глядя на небо ночью, в этой космической гармонии я всегда вижу отражение своей собственной тоски, своей вечной надежды на любовь, которая, возможно, когда-нибудь преодолеет все границы.

Представь себе: небо, усыпанное падающими звёздами, словно кто-то рассыпал бриллианты по бархатной ткани ночи. Красиво, правда? А теперь представь, что эти «звёзды» – корабли, полные воинов, именующих себя Первородными- хозяевами вселенной.

Они прибыли вместе с лиридами – дождём из метеоритов, который украшал наше небо в начале каждого цикла ещё с древних времён. С тех пор идёт война. Не просто война, а вечная битва, которая переплетается с самими временными потоками.

Никто не помнит, как всё началось. Старики бормочут о древних пророчествах, о том, что война вечна, пока звёзды падают с неба. Старики любят легенды. Они сами как легенды.

А дети, глядя на небо, полное огненных искр, спрашивают у взрослых:

«- Когда же всё это закончится, как спастись самим, уберегая близких?

- Как забрать с собой хотя бы микрон энергии и силы, знаний и возможности возродиться»?

Никто не может нам ответить, никто не может научить.

Но надежда всё ещё живёт в сознании. Надежда на то, что однажды звёзды перестанут падать, и война наконец-то закончится.

- Как мы попали с тобой на Землю?

Она пожала плечами.

- Очень древние представители клана лир рассказывали, что первородных привела на Землю скользящая. Такая, как ты. Так же, как и нас в этот и в другой раз. Ты носишь в себе плазму. Для тебя это, как дышать. Ты совершенствуешься с каждым испытанием. И вот я уже не могу что-либо внушить твоей сущности, как прежде. Зато у тебя это получается прекрасно. Но этим нельзя пользоваться часто. Люди подмечают буквально всё.

- Я био оружие?

- Нет. Не мерь всё земными мерками, мы просто иные. Ты долго спала, стараясь защитить свой вид ликом настоящей землянки. Завоеватели, а это всё чаще мужчины, испытывающие жажду, обманом пытаются получить доверие. Во время самого первого соития происходит обмен энергией, и лира тогда уже не принадлежит сама себе. А если рождается их совместный ребёнок, она становится вечным донором…

Принимая облик земных женщин, мы были не готовы ко многому. Ошибались, погибали. Выживали. Редко кто перерождался. Первородные же спасались в который раз и бежали из нового мира, который они сами и погубили. Очутившись на Земле, они возомнили себя богами. Местное население же для них всегда было только энергетической пищей. Они развратили всё в этом мире, уничтожили многие знания, думая только про наживу.

Изначально просвещённые жители этой планеты всегда помогали любой душе покинуть оболочку и уйти в нужное время на перерождение. Эти забытые и потерянные знания ещё пытаются возродить на Тибете.