Не разбивай мое сердце

Глава 1. Клава

Аннотация

— Я люблю тебя, Довлатов!
Стадион гудит, повсюду разносятся подбадривающие крики толпы.
Напряженно жду ответа, смотрю на Егора в упор. Плевать на наших шокированных родителей, кричащую подругу и разъярённого приятеля у ворот.
Есть только он. Больше никого.
— Добронравова, — от ядовитой ухмылки по спине бежит холодок, — неужели поверила, что нравишься мне? Какая же ты наивная овца.

***

Наша взаимная неприязнь началась с упавшего кокоса.
Он — мой сводный брат. Монстр, отравляющий жизнь. Егор Довлатов — самоуверенный, напыщенный индюк, которого я искренне ненавижу.
Или ненавидела…
Ровно до тех пор, пока не отдала ему свое сердце.
А он безжалостно его растоптал.

***

— Я знаю, как лучше.

Все идиотские решения в моей жизни начинаются с этих слов.

Как лучше прокатиться на качельке, чтобы сделать солнышко и заработать три перелома. Залезть на яблоню у соседа и схлопотать по заднице ремнем. Или открыть чертов кокос, привезенный мамой из Таиланда.

А потом откинуться в отделение полиции с обвинением в непредумышленном причинении вреда здоровью.

— Я знаю, как лучше, — повторяю излюбленную фразу.

— Может, не надо?

Моя соседка прижимает к груди библию. Полчаса назад она убила ею таракана. Божья тварь не выдержала карающего перста и померла на месте. Теперь Дашка косится на потрепанную книжицу и примеряется к моей голове.

Думает, что через удар достучится до затуманенного новой идеей рассудка.

— Все нормально, Даш, — трясу волосатым, как задница павиана, орехом внушительных размеров и выбираюсь на лоджию.

Бр-р, холодина.

Конец октября в Питере мрачный, туманный и дождливый.

Температура доходит до минусов, отопления толком нет. Никто не спешит с подготовкой батарей к сезону. Поэтому в комнате, которую мы с Дашей делим на двоих, постоянно холодно и неприличия сыро.

Сколько раз писали и ходили в администрацию вуза, ректора посещали — все без толку.

Окна не вывалились? Вода есть?

Пока, девочки. Или переселяйтесь в отдельные квартиры, цены на которые в десять раз выше любой стипендии и зарплаты официантки, или терпите.

— Месяц назад ты тоже так говорила. Потом нас чуть не исключили, — едва не плачет Даша.

— Подумаешь, подсунула нашему преподу по психологии визитку местного общества анонимных онанистов. Ты видела, как он пялился на задницы девчонок в коридоре?

— У него косоглазие, Клав.

— Это не повод!

Клава — это я.

Точнее, Клава Добронравова, студентка четвертого курса Санкт-Петербургского государственного университета. Будущий конфликтолог, который сам поссорится с любым человеком захочет до кровавых соплей. Большой профессионал своего дела. Мастер скандалов, расследований и университетских интриг.

Я прекрасна, умна, скромна и…

Ладно.

Просто зовите меня «Мисс Катастрофа».

— Лучше положи кокос в холодильник и дождись Матвея. Завтра придет с инструментами и вскроет, — вздыхает Даша.

Поздно.

Я уже настроилась.

Зря мокла полчаса, пока искала кирпич, чтобы подложить под него записку с просьбой не трогать чужой кокос?

Нет, нет и нет.

Придет Матвей, и с ним придется делиться лакомством.

Он и так сожрал все манго, которые мама щедро выдала в качестве пайка после отдыха на солнечных островах с новым кавалером. Про креветочные чипсы, коробку тайской лапши и прочие вкусняшки молчу. Все смел.

Термит.

То, что он наш одногруппник и мой лучший друг детства, не имеет значения.

Никаких ему кокосов.

— Все нормально. Я точно знаю, что делаю.

Жмурюсь, когда ветер в меня бросает крупные дождевые капли. Светлые волосы моментально облепляют лицо, а по щекам растекается влагоустойчивая тушь. Футболка тоже намокает, и сквозь ткань виднеется ярко-розовый лифчик.

Лучше бы надела свитер. Ну ладно.

— Там же никому по голове не прилетит? — растерянно моргает Даша и поглаживает библию.

С опаской кошусь на книжечку в ее руках. Жду момента, когда она запустит ею в меня.

Хорошо или нет, но подруга не идет на крайние меры. Откладывает оружие бумажного производства, затем шагает следом на лоджию.

— А нечего под окнами девчачьего общежития по вечерам шататься, — громко фыркаю и поднимаю руку, чтобы бросить кокос.

— Стой!

Вздрагиваю, замираю и кошусь на Дашу.

— Что?

— Погоди, надо подготовиться. Морально, — она закрывает глаза.

Вижу, как ее черные ресницы, слипшиеся от влаги, подрагивают. Алые губы кривятся, прямой нос морщится, а на высоком лбу проступает складка. Закатываю глаза и застываю в ожидании, пока подруга надышится свежим воздухом.

Глава 2. Егор

Мячом в лицо мне прилетало. Но чтобы кокосом?!

— Не крутитесь, молодой человек, — шлепает по плечу секси-медсестричка и царапает кроваво-красными коготками оголенную кожу.

Вкуснятина.

Взгляд намертво прикован к пышной троечке в вырезе белого халата. Считаю, что руководителям данного медицинского учреждения пора ставить памятник при жизни. У мертвого встанет и пойдет с такими работницами.

Ей бы в порно сниматься, а не швы накладывать.

Процедура безболезненная. К счастью. В противном случае идиоту, догадавшемуся сбросить кокос, не жить.

А так все очень даже неплохо.

Спасибо скажу. Потом. Если сезон из-за легкого сотрясения не накроется. «Питерские гиены» не простят потерю форварда перед главным матчем.

Футбол — моя жизнь. Сначала детская сборная, после – юношеская. В случае успешного завершения сезона передо мной маячит перспектива перехода в лучшую команду страны.

Деньги, телки. Телки, деньги. Только за то, что занимаешься любимым делом.

Не жизнь, а баунти.

Опять чертовы кокосы! Трясу головой, прогоняю наваждение.

Нет. Я не переживу расставания с мячом. Или двумя. Аппетитными такими, в ловушке жесткого хлопка.

Рот наполняется сладкой слюной. Серебряный крестик призывно раскачивается над двумя белоснежными холмами.

Нет, я не виноват. Тут сам бог велел.

Довольно цокаю и тянусь к мягким гипнотизирующим полушариям.

— У тебя пятно какое-то, — щурюсь, затем с видом невинного младенца касаюсь шелковистой кожи. — Здесь.

— Егор Алексеевич, детский сад, — фыркает, краснеет и отталкивает ладонь. Еще губу закусывает. Сочную. Как только ягодный сок не потек.

Да, да. Верю, что не ведешься.

Егор Алексеевич Довлатов — я. Высококонцентрированный мудак в теле Аполлона. Будьте внимательнее.

Меня хотят все.

И это не мое личное мнение. Я же не нарцисс.

Научный подход, голое исследование. Будучи образованным человеком, студентом Санкт-Петербургского государственного университета, я привожу статистические данные. Результат опроса показывает, что более ста респондентов в возрасте от восемнадцати до тридцати голосуют за меня.

Вот и очередная жертва моего обаяния скоро падет ниц.

Чем меньше женщину мы любим, тем легче нравимся мы ей. Пушкин хуйни не скажет.

— Актрису напоминаешь, — тяну, затем цепляю рыжий локон.

Медсестричка замирает. Рот приоткрывает. Губы поблескивают от слюны и остатков блеска. Просто ходячая эротическая фантазия.

— Какую?

— Память на имена хреновая, — цыкаю притворно и тяну за ослабевшую руку на себя. — Я тебе сейчас сюжет в подробностях продемонстрирую.

В сторону отлетает хлипкий столик на скрипучих колесиках. На пол валится металлическая посудина с использованными шприцом, иголкой и ниткой. Следом за ними с треском разорванной ткани градом рассыпаются пуговицы.

Медсестричка вскрикивает и обнимает меня за шею. Удачненько упала. Прямо на колени. Ширинка упирается между раздвинутых ног, а нос погружается в манящую ложбинку. Жадно кусаю мягкие полушария, стискиваю до жалобного писка роскошные бедра.

— Его-ор, — возбужденно вздыхает медсестричка.

Дергает за волосы, грозит оставить без скальпа. Настоящая кошка. Тигрица.

— Егор! — раздается сбоку знакомый рык.

Упс.

Медсестричка испуганно взвизгивает, подскакивает на ноги и растерянно оглядывается по сторонам. Судорожно сводит на груди края разорванного халата, пока я недовольно взираю на незваного гостя.

Привет, папочка. Алексей Юрьевич собственной персоной. Плейбой, филантроп и еще с двадцать терминов, которые значат для баб одно: бабки. И этот родитель нежданно вспомнил, что у него сын есть.

А я ведь чуть не умер, между прочим! Пострадал от варварского покушения кокоса.

Мог бы и пораньше приехать.

Опять тискался со своей престарелой невестой. Нет бы, как нормальные олигархи, найти молодую содержанку? С сиськами, ногами от ушей и задницей размером с половину дома. Нет, жениться собирается.

Мое мнение, естественно, никто не спрашивает.

Теперь отец стоит на пороге, пускает пар из носа. Еще немного, и здесь можно строить сауну. А мы в больнице. Никакого уважения к медицине и тяжелораненому сыну. Мне противопоказаны повышенные температуры. Я внимательно слушал!

— Алексей Юрьевич, — лепечет медсестричка, после чего утыкается взглядом в пол. — Я пойду. У меня там пациенты.

Моя несостоявшаяся фантазия исчезает в дверях со скоростью звука. Отец едва успевает набрать в грудь побольше воздуха.

Забираюсь на кушетку с ногами и устраиваю ладони на груди. Поза покойника для особо важных переговоров.

— Ни в какие ворота, — шипит отец, пока я тихонько напеваю марш Шопена. — Егор, прекращай паясничать.

Глава 3. Клава

Если глаза — зеркало души, то у Егора Довлатова — адская бездна.

Темная и густая, как первоклассная нефть. А внутри живут золотые огоньки. Они прыгают, хохочут и приглашают в путешествие, из которого выйти целой и невредимой почти невозможно.

Я-то знаю. Сотни девчонок в университете проливают слезы по этому подонку.

Он влюбляет в себя улыбкой, наглостью, хитрым прищуром, мужественным лицом, подлючим характером и ангельски светлыми волосами. У него нет равных на поле и практически нет соперников в стенах нашей Альма-матер.

Егор красив, богат, успешен в спорте. Его обожают преподаватели, возносит за победы администрация университета, постоянно обсуждают в туалетах между лекциями. Рассказывают обо всем: от размеров члена до очередного триумфа на поле.

И я зарядила ему кокосом по башке.

Блеск.

Сыночку главного спонсора университета и первому козлу нашего бренного мира.

«Ладно, не расстраивайся. Не убила же», — проносится в голове увещевания Дашки после вызова помощи этому лежачему полицейскому.

Воистину. Подруга умеет в поддержку.

— Клавушка не хотела. Просто немножечко пошутила.

Егор хлопает ресницами, а я кошусь на маму и не узнаю ее.

Пять минут назад моя грозная родительница напоминала южноамериканскую гарпию из фильмов про животных. Орала так, что стены тряслись и медицинский персонал разбегался в ужасе. Думала, клюнет, и я упаду замертво на месте.

Но нет. Я выжила. Тарас Бульба в маме утих с приходом «дорогого Лешеньки».

Теперь она нежным голоском интересуется, как там поживает белобрысый недоумок. Спрашивает, не выбило ли из его пустой головы зачатки разума.

— Мам.

Пыхчу в спину Владимиры Геннадьевны Добронравовой, чьи кудряшки подпрыгивают при каждом шаге и подозрительно шевелятся. Как змеи у Медузы Горгоны из легенд о Персее. Любого обратит в камень.

Когда она поворачивается, взгляд аля Тарас, который породил и убил, возвращается к ней. Но интонация все такая же ласковая.

— Клавочка сейчас же извинится, и мы замнем инцидент, — мурлычет не хуже кошки, а у самой сквозь зубы прорывается шипение.

Ладно, признаюсь. Я накосячила знатно. Но это не повод мысленно душить родную дочь!

— Ни за…

Давлюсь кашлем и кошусь на мрачнеющего Егора.

Его состояние, а также чересчур активная мимика вкупе с шустрым передвижением по постели, намекают, что он практически не пострадал. Такого дуболома не свалишь жалким кокосом.

— В смысле, прости, Егор.

— Ты кто ваще?

Давлю раздраженный вздох. Не то чтобы у четверокурсников с пятикурсниками на нашем факультете много общих занятий, но пересекаемся мы часто. Как минимум на этаже у деканата, как максимум — возле кабинетов.

Да и наши родители давно вместе. Мог бы запомнить, тупица.

— Твоя влажная мечта с кокосовой пальмы, — иронично тяну, и в ответ получаю кривую усмешку.

— Вот уж не думал, что ты решишь так поздно исполнить мою детскую просьбу о ручной обезьянке, пап.

— Клава!

— Егор!

Родители дружно обрывают короткий спор.

— Какого хера они вообще сюда притащились? — раздраженно интересуется неандерталец в фиолетовой майке и синих джинсовых лосинах с дырками.

Кто-то должен ему сказать, что обтянутая мужская задница, хоть и красивая, не выглядит в таких штанах сексуально.

— Егор, мы поговорим позже. Пока ты должен соблюдать постельный режим, принимать лекарства и отдыхать. Как раз сделаешь упор на учебу. А Клава тебе поможет в качестве компенсации за моральный ущерб, — спокойно отзывается Алексей Юрьевич, на что я скриплю зубами.

Шикарное решение. Меня никто не спросит?

— Чем? Банан подаст? Не волнуйся, прислуга прекрасно справляется.

— Мам, ты уверена, что я поступила плохо? Может, надо было вторым кокосом бросить и оставшимся манго добить? — рычу тихо, чтобы «драгоценный Лешенька» не расслышал.

— Скажи спасибо, что никто полицию не вызвал, — шипит в ухо мама. — Чем ты думала, Клав? А если бы правда убила?

— Я проверяла! Там никого не было! Он появился неожиданно. Мы с Дашкой…

— Вас с Дашкой расселять пора. Уж больно вы активные и нарываетесь на неприятности.

Закрываю рот, потому что мамино слово тверже камня. Если решит нас развести по разным углам — ничего не поможет. Распахиваю глаза пошире, чтобы получить взгляд, как у котика из мультика.

В ответ раздается недовольный вздох.

— Клава согласна, — отрезает мама, и у меня внутри все обрывается. — Вместе поживете, притретесь.

— Мам!

— Пап, зачем? У нас теперь проходной двор в особняке, что ли?

— Почему проходной? — Алексей Юрьевич искоса и как-то даже виновато смотрит на меня. — Клава и Влада теперь часть нашей семьи, Егор. Так что они обе переедут к нам в ближайшее время.

Глава 4. Егор

Глава 4. Егор

— Бать, мне интересно, — щелкаю языком и подозрительно кошусь на суетящуюся домработницу.

Тамара Степановна сегодня в ударе. Напевает под нос, размахивает пипидастром подобно гимнастической ленте. И не сказать, что человечку за шестьдесят. На цыпочках скачет, цветет, пахнет. Все понятно без слов: наша горничная, экономка и моя няня в одном лице счастлива видеть в доме этих сук.

Блядь. Даже она в курсе, а я нет.

Предательница. Наводит парадный марафет в малой гостиной. Главное, ничего мне не сказала. А ведь вместо матери была практически.

У той-то только Париж на уме да очередной ля Гандон.

— Что? — отец падает на диван и косится на циферблат часов.

Злорадно хмыкаю.

Давно тебя, папочка, никто не заставлял себя ждать.

Овечий отряд раскладывает вещи уже больше часа. Нет, я бы тоже дал деру. Но куда? Едва завалился на кровать, как ворвался отец и вытащил в гостиную за ухо. Спасибо, хоть не пинками. У нас же «семейный» ужин.

Дома.

В ресторан бы сгоняли. Свадьба, как-никак.

— Трахаться можно без штампа в паспорте, — выдыхаю со стоном и утыкаюсь лицом в ладони.

— Конечно, в курсе. Иначе хуй бы ты родился.

Отец со смешком бьет по плечу. Да, наши отношения весьма своеобразны. Такое случается, когда папаня старше тебя всего на двадцать лет.

Догадка пронзает острой иглой. Распахнув рот, испуганно округляю глаза и в упор смотрю на него.

— Погоди, она того? — под вопросительный взгляд отца обвожу воображаемый беременный живот. — Бля, бать...

— Нет.

Хмурюсь.

— Тогда какого хуя? Ты ее видел? Там что мать, что дочь. Ни рожи, ни кожи. Или у нее способности всасывания превышают мощность промышленного пылесоса? Камон, в дом-то зачем тащить?

Отец багровеет, но я не останавливаюсь. Затыкаюсь, когда тяжелая ладонь с грохотом опускается на стол. Вздрагиваю. Ядовитые слова застревают в глотке, а легкие сводит спазм. Папаня умеет смотреть, как на говно.

— Слушай сюда, — его в голосе звенит металл. — Влада и Клава теперь члены нашей семьи. Нравится тебе это или нет. Я так решил. Снова услышу подобную херню — высеку. Тебе двадцать три года, здоровый мужик, а ведешь себя как ребенок.

— Бля, начинается, — шикаю недовольно и скрещиваю на груди руки. — Матушкой ее не величать?

— Скажу — будешь и маменькой называть.

— Еще я всяких членососок в матери не зачислял.

Звон расколовшейся тарелки от грузного рассекает воздух. Тамара Степановна обреченно вздыхает и тенью исчезает в проеме.

Нет, так нечестно. Оставляет меня на растерзание человеку, которому по мозгам ударила сперма! Никакой защиты несчастному ребенку.

— Пошел вон, — сипит отец.

— Слава яйцам! Спасибо за вольную, бать, — рычу и подпрыгиваю с места. — Попей водички, успокойся. А то «семья» подумает, что попала в лапы к маньяку.

— В комнату! — летит в спину яростный рев. — Карты можешь выкинуть!

— Да мне насрать!

Уеду к маме в Париж. Она с окончания школы ждет меня в гости. Лишь бы не смотреть на этот театр абсурда. А клуб... Да меня и там купят. Сто процентов. Какая разница?

Отец — наивный идиот. Запустил двух охотниц за его баблом в дом и радуется.

Хотя гном, видимо, тоже не в восторге.

Перед глазами встают удивленно распахнутые омуты.

Единственное, что в ней цепляет. Светло-ореховые радужки с зелеными прожилками. Вроде обычные, но есть в них что-то интригующее. Еще аромат. Гном пахнет малиной. Дешевая хрень с маркетплейса, но послевкусие у нее приятное.

Надо же чем-то привлекать. Поэтому в меня кокосом швырнула. Креативный подход, творческая мысль.

Дура.

Как в плохом анекдоте: белая тень внезапно вылетает из-за угла. Прямо под ноги. Едва удерживаю в вертикальное положение, на автомате хватаю тощие плечи. Еще чуть-чуть, и улетели бы с лестницы.

— Блядь! — рявкаю, глядя в знакомые глаза. — Ебанутая?! Решила добить?

— Сдался ты мне! — хмурится. — Дураки и богу не нужны. Бабуля говорила.

— А то мне есть дело до родового древа овец.

Настоящий гном. В пупок дышит. Яростно. Будто сожрет сейчас. Когда-нибудь споткнусь и сверну ей шею.

Клава запрокидывает голову сильно, что позвоночник хрустит. Дергается возмущенно, а я разжимаю пальцы.

Хочет упасть? Вперед.

Вопреки злорадному ожиданию, гном крепко стоит на коротеньких ножках, выглядывающих из-под розового худи.

— Генеалогического, тупица, — задирает нос выше.

— Долго думаешь, гном. Не засчитано, — скептически цыкаю.

Забавная зверюшка. Напоминает обезьянку. Шимпанзе. Такую только нарядить во что-то приличное и отправить в парк. Фотографироваться с туристами.

Глава 5. Клава

— Лешенька, положить добавки?

— Нет, нет, Владочка. Скоро и так размером с дом стану.

— Какие глупости, милый. Ты прекрасно выглядишь, стройный как кипарис.

Отворачиваюсь, прикладываю два пальца ко рту. Делаю вид, будто меня тошнит. В гостиной воняет прогорклой ванилью, потому что «родители» источают любовь за километр. Прямо не семья, а реклама майонеза.

«Клава, прекрати истерику. Я взрослая женщина и имею право строить личную жизнь. Либо ты поддерживаешь меня, как взрослая и ответственная девочка, либо нет».

С подачи мамы мое будущее выглядит печально. В унылом трехэтажном коттедже, похожим на склеп Битлджуса. Для атмосферности не хватает только древнего зла в подвале, странных шумов и скелетов по шкафам.

Впрочем, кто знает. Вдруг у моего новоиспеченного папочки найдется парочка под кроватью? Нормальный, адекватный бизнесмен с миллионами на счетах не женится с бухты-барахты на нищей медсестре.

Хотя история их любви очень красивая.

Он весь такой привлекательный и властный, она вся такая нежная и трепетная.

Наши с Егором родители встретились у кафетерия, когда мерседес Алексея Юрьевича не справился с управлением из-за криворукого водятла. Будущий отчим почти не пострадал, но мама все равно оказала ему первую помощь и наказала приехать в ближайший травмпункт на осмотр. А он так треснулся головой, что сразу влюбился.

Прямо с первого взгляда.

«Дорогая, ты не представляешь. С ним я расцвела», — опять проносится перед глазами наш короткий разговор в моем общежитии, куда мы приехали за вещами.

Все происходит слишком быстро. Еще вчера я готовилась к лекции, ни о чем не парилась, думала о голубых глазах Сеньки Разина с третьего ряда. Прикидывала. Как получше позвать его на свидание.

Сам-то он не подойдет. Слишком скромный.

Теперь сижу в каменном мавзолее, разглядываю скучные винтажные панели из мрамора, кошусь на золотые орнаменты и мечтаю о переезде в Африку. Насовсем. К аборигенам. Пусть меня сожрут людоеды. Только не жизнь под одной крышей с часами времен товарища Сталина и полудурком по имени Егор.

— Клава, почему не ешь? Твоя мама сказала, что ты любишь итальянскую кухню, — улыбается мне Алексей Юрьевич, которые впервые за час удина вспоминает о моем присутствии.

Шикарно начинаются семейные будни. Прямо веет романтикой, скрепами и традиционными ценностями.

— Я люблю карбонару, а не сопли с овощами, — мрачно тычу в тарелку с супом.

— Это минестроне, — давит смешок недоотчим.

— Клава, мы же договорились, — опять шипит мама и гневно сверкает взглядом.

Пожимаю плечами, затем приподнимаю подбородок повыше. Показываю всю силу своего недовольства. Раньше такое прокатывало, но и мама не вела себя, как влюбленная идиотка. Не носилась за мужиком, не заглядывала ему в рот.

Я точно знаю, что дело не в деньгах. Они ее не интересуют, ибо моя родительница — тот еще делец.

От продажи дедушкиной квартиры она выручила хорошую сумму и сделала из нее стартовый капитал. Мы, конечно, не миллионеры, но жили достойно на проценты. Раз в год ездили к морю, покупали обувь и одежду. Пусть не известных брендов, но качественных и достойных.

Моим первым желанием после поступления в университет стала добровольная сепарация. Я хотела сама зарабатывать. Мы были прописаны в Киришах, так что мне выделили комнату в общежитии. В спальном районе Питера нашлась неплохая подработка в ресторане, и мы с Дашкой пошли туда официантками.

Лишь бы не просить у родителей.

Теперь я все теряю. Новое место обитания находится у черта на рогах, общежитие, понятное дело, мне не светит, работа тоже обламывается. Не наездишься отсюда в другой конец Северной столицы.

«Да и не по статусу» — как заявил Алексей Юрьевич. Будто меня интересует его долбаный статус вместе с его дебильным сыночком.

Эх, если бы не кокос… Придурок мог подать в суд.

Черт. Вот вляпалась.

— Клав, я понимаю, что для тебя все в новинку. Но ты привыкнешь, — продолжает мягко стелить Алексей Юрьевич.

Когда он улыбается, морщинки собираются в уголках темных глаз и делают его добрее. Он становится похож на сына. Или сын на него. У них много общего. Широкие плечи, мускулистая фигура, высокий рост. Правильные черты, чуть-чуть горбатый нос, полные губы и пронзительный взор из-под густых и длинных ресниц.

Еще они блондины. Оба. Натуральные. С золотистой кожей и карими глазами смотрится необычно. Экзотично.

Но я все равно не понимаю, что мама в нем нашла. Бабник, как и сыночек. Интернет услужливо подкинул сегодня целую серию статей про его молодых подстилок. Чего не женился на той губастой модели, к примеру?

Она очень походит на его первую жену, мать Егора. Та тоже супермодель, хоть и бывшая. У нее теперь агентство в Париже.

— Простите, но я не понимаю, — развожу руками в стороны и оглядываю замершую парочку. — Давайте начистоту. Алексей Юрьевич, зачем вы женились на маме? По завещанию какого-нибудь старого козла вам требуется приличная ширма с прицепом в придачу?

Глава 6. Егор

Больничный — настоящее проклятие в моем положении.

От патовости ситуации не отвлекают ни тренировки, ни сраные лекции, которые я постоянно пропускаю за кубки для моей шараги. Лежать и плевать в потолок — самая уебищная в мире вещь для спортсмена.

И чертов гном под ногами не путается.

Утром отец и мисс Барашек свалили на работу, а коротконожка — в универ.

Поиздеваться не над кем. Видеоигры заебали до чертиков в седьмом классе.

Вот и сейчас врубаю плойку и гашу через полчаса. Ибо ничто не сравнится с азартом от игры на поле. Там я царь, бог и золотые ножки универа.

Мысль притащить домой шмару проскальзывает в голове. Пусть папаня от души вкусит тяжесть моего положения. Ему можно, а мне нельзя? Это и мой дом тоже!

Еще мамин. Последний раз мы созванивались месяц назад. У нее шла активная подготовка к громкому мероприятию. Бывшая модель, а ныне бизнесвумен, покоряла подиум лет с пяти.

Он — ее главная любовь и семья по сей день. Второе место в списке маминых фаворитов прочно занимают деньги. Что-то мне подсказывает, что Кристина Олеговна Довлатова-Поклонская не оценит потенциальное уменьшение своей доли, прописанной в папином завещании.

Ох, уж эти тонкости брачных договоров…

— Вай, овечки, попрыгаете вы у меня, — злорадно хмыкаю и распахиваю крышку ноутбука.

Обратившись в доктора Зло, хохочу и медленно набираю маму по видео. Процедуру проделываю дважды. На третий раз кошусь на часы и прикидываю, чем занимается мама. Вряд ли она занята.

В такое время Кристина Олеговна только открывает глаза и порхает в перьевом пеньюаре по дому. Заваривает какой-то суперполезный диетический кофе. Без сахара, кофеина, лактозы, глютена, хуена и прочих прелестей, полагающихся нормальному функционированию здорового организма.

— Mon cher, Егор! — восклицает мама, а я вздрагиваю от неожиданности. Уснешь, пока дождешься.

Усмехаюсь. С образом не промазал. В бигудях, с мундштуком в руке она восседает на открытом балконе с приятным пейзажем и сжимает микроскопическую кофейную чашку.

— Только думала о тебе, дорогой, — с улыбкой протирает камеру. После чего выправляет осанку и смотрит в угол экрана. Естественно, разглядывает себя. — Почему не на учебе?

— Приболел.

— Ой, ничего серьезного? — хлопает длиннющими ресницами.

Как сказать, мам. Меня чуть не прибила кокосам ебанашка, живущая в соседней комнате!

— Нет.

— Замечательно, — цокает и стряхивает пепел с сигареты.

Мама, к слову, не курит. Это у нее такой вид медитации. А еще ее вдохновляют тридцатые годы прошлого столетия.

— А у вас нормально сидеть на улице в ночнушке? — шикаю недовольно, когда тонкая лямка скатывается с хрупкого плеча.

— Господи, Егор! — звонко смеется. — Алекс превратил тебя в ханжу. Женщина имеет право одеваться так, как она хочет, и когда хочет.

С неудовольствием отмечаю, что искренности в старшей представительности семейства овечьих раз в шестьсот больше, чем в моей маман. Какие бы планы ни строила родительница гнома, но в хитрющих глазках, наполненных мудростью, плещутся честность и открытость.

Как и в мимике, коей моя мама обделена последние лет десять.

— Ладно, котенок. Была рада тебя увидеть. Прилетай, — она чмокает воздух возле экрана, не забыв поправить выбившуюся из бигуди челку. — Только предупреди. Нужно договориться по датам с Пьером.

— Был же Жан? — лениво интересуюсь, на что она отмахивается.

— Ой, Жан, вспомнил тоже.

— А я думал, к нам в гости наведаешься, — мысленно потираю руки.

До взрыва осталось три...

— Дорогой, ты же понимаешь. У меня работа.

— Конечно. У нас просто праздник.

Замолкает. Щурится так, будто разглядывает на идеальном лице признаки морщин.

С подозрением.

Два...

— Папа женился, мам, — скалюсь и готовлюсь к красочной развязке.

Один.

— Что?!

Уверен, что на вершине Эйфелевой башни какой-то мужичок споткнулся. Еще бы. Ударная волна от маминого крика по сейсмической активности превышает допустимые пределы строений Франции.

Ее глаза наливаются кровью. В мои уши льются такие ругательства на четырех языках: французском, английском, русском и тюремно-воровском. Я знать не знаю половину слов из этих, но старательно фиксирую в памяти.

Лицо испуганного мужика мелькает на заднем фоне, но тут же исчезает. Когда кофейная чашка летит четко в него и разбивается о хлопнувшую дверь.

— Так ты заедешь? — с блаженным выражением лица откидываюсь на подушки. — Я соскучился.

— Естественно, солнышко, — крошит эмаль мама, а ее правое накрашенное веко нервно дергается. — К черту работу, верно? У семьи такой праздник!

— Отлично, ма! Жду тебя, — посылаю воздушный поцелуй и, наполненный энтузиазмом, откидываю ноутбук.

Глава 7. Клава

Вопль достигает наивысших децибелов, когда я вижу перед собой фигуру незнакомца в тумане. Прямо как тот ежик из мультфильма, передо мной возникает здоровенный мужик в белой футболке и джинсовых шортах.

— Бля, не ори, дура!

Резко затыкаю рот, вдыхаю пропитанный малиновым гелем и парами воздух, потом выпускаю его обратно в помещение. Сердце колотится, как у зайца после забега от лисы, пальцы судорожно сжимают узелок полотенца.

— Конченый? — выдавливаю, когда передо мной из облаков возникает сводный братец.

— Какого хера ты здесь забыла, гном?

Рычит, щурится, окидывает неприязненным взглядом. Будто смотрит на грязную вошь или на таракана. От него хочется спрятаться, скрыться, нырнуть под воду, которая давно стекла в слив вместе с густой пеной.

Плохая была идея.

Правильно Дашка сказала, что прогуливать пары — не вариант. Лучше бы поехала. Тогда не стояла бы здесь полуголая посреди просторной ванной с примерзшими от страха ступнями к мраморной плитке.

Вашу мать.

Я думала, что этот козел свалил по бабам!

— Благодари своего папу, — шиплю ему в ответ и нервно поправляю влажные волосы. — Я сюда не просилась в гости.

— Зато благами пользуешься, как у себя дома.

— Не знала, что в этом доме моются строго по разрешению колченогого чемпиона по пинанию мячика на поле.

— Что ты сейчас пизданула?

Зря я так сказала. Ой, зря.

Ноздри Егора раздуваются, затем он делает шаг вперед. Мои попытки отскочить терпят неудачу.

Во-первых, некуда. Дальше джакузи и душевая кабина.

Во-вторых, пол очень скользкий, и я немедля теряю равновесие.

Только хватка на груди, которая удерживает меня за полотенце, спасает от травм. Егор стремительно приближается. Вижу каждую черточку. Невольно замечаю, что у него почти нет пор.

Идеальная кожа, как в рекламе гребаных средств от прыщей. Ни шрамов, ни неровностей.

Чем он ее машет? Кровью несчастных сводных сестричек?

— Куда пошла, гномик? — тянет почти ласково, но от его интонации на затылке встают волосы дыбом. — Уже уходишь?

— М-м-мне… Надо…

Даю себе мысленный пинок.

Что за размазывание соплей, Клава? Ты сильная и почти независимая девушка! Оттолкни его!

— Что тебе надо, гномик? Хорошей порки? Или большой член? Могу обеспечить и то и другое. Но не привыкай. Это разовая акция щедрости для убогих нищенок из помойки, — его голос постепенно понижается до хрипа, от которого внутри рождаются совсем другие эмоции.

Радужки карих глаз темнеют и становятся почти черными. Егор резко теряет всю веселость и издевку.

Мне и страшно, и любопытно.

Хочется узнать, что там прячется за густой бездной, которая манит в свои объятия. Невольно поддаюсь инстинктам, подталкивающим в спину. Вижу, как расширяются его зрачки до немыслимых размеров.

Гадкий чертенок внутри меня издает смешок.

Он же срывается с губ.

— Что такое, колченогий? — шепчу на выдохе. — Испугался маленького гнома?

Кадык дергается, Егор сглатывает. Пульс скачет, как ненормальный. Грозит разорвать все артерии и устроить нам обоим внеплановый переезд в больницу на постоянной основе. С инсультом и инфарктом как минимум.

Ух.

— Пошла ты! — вдруг ревет взбешённый козел и отталкивает.

С визгом лечу прямо на плитку. Представляю, как по белому мрамору растекаются рубиновые капли крови. Красочные картинки сменяют одна другую. Где-то на задворках мелькает мысль, что стоило бы извиниться перед мамой за все грубые слова.

Приземление отрезвляет.

Прикусываю язык, когда зад обжигает болью. Охаю, шиплю сквозь зубы, скольжу ладонями по гладкой поверхности. Во рту появляется металлический привкус, перед глазами скачут цветные круги, а сквозь пар проносится рослая фигура моего недоумка-братца.

«Сводного», — гаденько напоминает чертенок.

— Фуедного, — отвечаю в унисон и кричу в спину Егора: — Кофлина!

— Вали на хуй из моего дома, шлюха! — летит вслед.

Застываю посреди ванной с чувством оскорбленной невинности. Так и тянет догнать урода, чтобы влепить ему затрещину. Выбить остатки мозгов и самоуверенность, которые не вынес упавший кокос.

Приподнимаюсь, вскрикиваю и вдруг понимаю.

Черт возьми!

С меня же упало полотенце. Хорошо, что не при Егоре.

Хватаю с пола махровую тряпку и слышу, как неподалеку жужжит смартфон. Чуть не поскальзываюсь второй раз, пока добираюсь до телефона. Прижимаю к груди полотенце, мокрыми и дрожащими пальцами смахиваю значок звонка.

— Да?!

— Клавесинчик, мой сисястый друг! Как я рад тебя слышать!

Глава 8. Егор

Ну-у…

Сотряс, похоже, я недооценил. Никогда на экзотику не тянуло, а тут — здрасьте, приехали.

Стоит на гнома. Да как стоит! Колом, хоть лес иди валить. С трудом обретаю дыхание. Спина намертво приклеивается к двери. Секунда — просочусь внутрь и нагну раком новоиспеченную сестричку. Попробую все прелести незавидного положения.

Пиздец.

Шумно выдыхаю.

По венам бежит адский огонь, пах пульсирует живым адреналином. Можно клемы к соскам подрубать и запитать дом. Вместо генератора, ага. Ударяю затылком по стене и на счет три отрываюсь от нагретой поверхности.

Хватит разгонять. Виновата обстановка. Пар, мокрые капли, полотенце, игриво прикрывающее грудь. Вот фантазия в мозге, воспаленном травмой, и разыгралась.

Гномиха тоже виновата. Чего ее потащило в джакузи? Ванной мало? Приперлась с матерью на все готовое. Территорию размечает? Или специально хочет, как маманя, выгодно замуж выскочить? Чтобы точно закрепиться возле вкусной кормушки и деньги из нас сосать.

Шалава коротконогая.

Бесит, блядь.

Трясу головой в надежде выбить из памяти оленьи глаза. Как же искрятся ореховые радужки, когда на кончиках ресниц поблескивают капли воды. Святая невинность.

Если ее маман так же действует, то неудивительно, что батя потек. После Кристины Олеговны и сотни ее копий такой сущий ангел. Только нимба не хватает. И то вечно что-то сверкает в золотистых кудряшках.

Знаю девиц, подобных ей. На личико — целка, а между ног — Кольская сверхглубокая скважина. И рот с функцией вакуумного массажа шести режимов работы.

Такое годится для секса. И оно в моем доме.

Б-р. Мерзость.

До душа добираюсь со скоростью света. Когда прохладная вода скользит по волосам, понимаю, что погорячился.

Нет, если сучка хочет, чего отказываться?

Выебать разок, в целях воспитания. Все.

Другое дело, что батя не оценит. Не доказать же, что она сама на член прыгает. Он на картинку ведется. Семья у него, блядь.

Идиот.

Теперь напряжение не спадает, а дрочить западло. Пусть этим специально рожденные люди занимаются. Надо валить на проверенную хату. Тем более что скоро дом превратиться в поле битвы Кристины Олеговны. В такой момент лучше иметь страховочное одеяло и подушку, ибо маман в гневе разнесет все.

Да и овечка Долли покажет зубки, не сомневаюсь.

Только владелец апартаментов похоти и разврата упорно трубку не берет.

— Мотька, мать твою, — трясу смартфон и набираю друга десятый раз. — Ты баб уже по телефону ебешь, что ли? Совсем охуел?

Естественно, ничего, кроме гудков, я не слышу.

Кошусь на дверь. Член обиженно дергается, а на мутном стекле душевой проступает знакомый образ гномихи.

— Заебала, блядь! — выкрикиваю гневно и со всех ног срываюсь в комнату. — Хватит с меня. Адьес, амигас.

Мотик же не расстроится небольшому подарочку? Прихвачу немного успокоительного. Элитного, звездного. Несколько литров. С десертом в виде двух длинноногих девиц.

Ключи от апартаментов у меня давным-давно есть. Пару лет назад договорились, что квартиру юзаем по очереди. Матвей — правильный чувак. Особенно для мамы с папой. Я полжизни прикрывал этого святошу.

Вот и воспользуюсь щедрым предложением отблагодарить.

Вещи улетают в сумку со свистом. На деле не так уж много мне нужно для спокойной жизни: лэптоп, зарядки, пара свежих футболок и сменные джинсы. Люблю хорошие шмотки, но не транжирю деньги впустую.

Тратить все на тряпки или бренды — верх идиотизма, когда в этом нет необходимости. Естественно, ни я, ни Матвей в китайских бутсах на поле не выйдем под страхом смертной казни.

Набираю следующий номер и, прижав телефон к уху, вылетаю из дома. Оцениваю остатки кэша уже за рулем.

Пошел на хуй отцовский запрет. Не хватало еще на такси тратиться.

Порядком схуднувшая котлета улетает в бардачок. Негусто, конечно.

— Оу, котик, а я думала, ты совсем забыл про свою кису-у-у, — голосом недоразвитой, ожившей куклы поет капитанша чирлидеров по имени Китти.

Катюха в простонародье.

Хмыкаю про себя и завожу движок.

Девчонка пересмотрела в детстве фильмов про американских подростков. Не рассматривала в бойфренды никого, кроме капитана футбольной команды. Но Кешу забили раньше, поэтому Китти переключилась на меня.

Наши отношения длиною в два года сводились к редким приветствиям на матчах и тренировках, а также бурному траху пару раз в месяц.

Такой расклад нас устраивает.

— Заеду за тобой через час, — тяну в трубку, когда выезжаю на магистраль. — Разомнись хорошенько. К Моте поедем.

— Оу, котик. На тройничок мы не договаривались, — игриво фыркает в трубку, а я воочию представляю, как Китти выпиливает острые когти цвета фуксии.

Глава 9. Клава

— Ты уверена, что переезд к болотному хмырю в его гадюшник — хорошая идея?

Уточнять у Даши, про какого хмыря идет речь, нет смысла. Во-первых, ясно, что про Матвея, ведь у них взаимная «любовь» на максималках. Во-вторых, кое в чем она права. Квартира моего лучшего друга — не самое удачное место для ночевки.

Как минимум потому, что он использует свою жилплощадь в качестве притона, куда водит девиц на одну ночь. Несмотря на кристальную репутацию в университете и при родителях, мой лучший друг — тот еще гуляка. Просто меня поражает, как при всех своих «гульках» он умудряется ни с кем не ссориться.

С ним все бывшие в хороших отношениях. Его профиль в социальной сети ломится от количества друзей, личка вечно забита многочисленными сообщениями с охами и вздохами. Лента под фотографиями зависает от количества комментариев, а лайков столько, что пару раз профиль Матвея блочили за якобы накрутку.

Какая накрутка, там баб видимо-невидимо!

— Уверена, — кидаю очередную стопку одежды в дорожную сумку. Благо, что не до конца разобрала вещи и не позволила горничным все развесить по гардеробной. — Поживу пару месяцев. Потом попробую напроситься опять в общежитие. Или найду бюджетный вариант.

— Меня возьми, — вздыхает Дашка и с тоской оглядывает мою просторную спальню. — Жаль, что ты здесь не останешься. Тут красиво.

— Угу.

Спорить нет смысла.

В доме нового маминого мужа и правда неплохо. Несмотря на первое гнетущее впечатление, я оценила и современные технологии, которые удачно вписаны в ретро стиль. Новая спальня тоже хороша.

Такой лаконичный минимализм с примесью экостиля. Много дерева. Льна, камня, но при этом просторно и светло. Огромная кровать, гардеробная, в которой можно жить, прилегающая к комнате личная душевая, и удобное рабочее место — тоже несомненный плюс.

Не будь в этом доме одного бесячего персонажа, именуемого моим сводным братом, я бы, наверное, смирилась.

В конце концов. Тут неплохо.

Да и относятся ко мне, несмотря на мое отвратительное поведение, хорошо. Алексей Юрьевич делает вид, будто никакой ссоры за ужином не было. Он вежлив, деликатен и очень остроумен. Неудивительно, что мама в него влюбилась. К красивой внешности и деньгам прилагается еще куча прекрасных качеств, которые видно невооруженным взглядом.

Жаль, что его сын — такой придурок.

— Ты можешь поехать со мной, — напоминаю подруге, и Дашка морщится в ответ. — Матвей, конечно, кретин, но в жилье не откажет.

— Нет уж. Обойдусь.

— А если приедет твой брат?

Она вздрагивает.

Напоминание об очередном члене ее сумасшедшего семейства вводит в ступор. Идет четвертый год, как Даша скрывается от религиозной родни, которая упорно желает ей «причинить добро». Проще говоря — выдать замуж за выбранного жениха. Друга ее родителей, который старше ее на двадцать лет.

Зато верующий. Как положено. А не вот эти «алкоголики, хулиганы и тунеядцы».

Гадость.

— Тогда перееду, — решительно заявляет и накручивает на палец темную прядь. — Но не раньше, чем хмырь уберет свой «сисечный тотем».

— Просто скажи, что это твой лифчик.

— Ни за что.

Хмыкаю, вспоминаю алтарь из Дашиного кружевного бюстгальтера на какой-то дорогущей вазе в квартире Матвея.

(продолжение после короткого объявления)

В ЧЕСТЬ СТАРТА НОВИНКИ СКИДОЧНЫЙ ДЕНЬ!

Сегодня 25% скидки на три моих книги. Заходи и выбирай роман на свой вкус
https://litnet.com/ru/rene-esel-u10670351

(конец объявления, читаем дальше))))

Этот объект постмодернизма попал к нему совершенно случайно. Три года назад подруга рассталась с парнем из-за его измены, прямо перед их первой ночью. В качестве утешения она бросила роскошный комплект из кружева с балкона. Трусы намотались на ветку дерева, а вот лифчик, подхваченный ветром, прилетел прямо Матвею в лицо.

С тех пор он ищет обладательницу роскошного бюста. Того, что прячется под мешковатой одеждой Даши, в которой та ходит на учебу.

— Тебе стоит приглядеться к Мотику, — шутливо пихаю подругу вбок. — Он нормальный парень. И мама у него классная. Они с моей давние подружки.

— А еще этот «классный», — ставит кавычки в воздухе, — парень водится с твоим сводным братцем-имбецилом. Ведь их папки — тоже лучшие друзья.

Закатываю глаза, негромко фыркаю.

Ну, подумаешь.

Альбина Владимировна не виновата, что у ее мужа в друзьях отец этого белобрысого кобеля.

— На солнце тоже бывают пятна.

Пожимаю плечами, затем застегиваю молнию. Проверяю приложение такси. Если судить по карте, моя машина приедет через сорок минут. Сей факт очень удручает, ведь Дашка добралась сюда гораздо быстрее. На общественном транспорте.

Только с чемоданами и сумками на метро с автобусами не погоняешь. Даже вдвоем.

Глава 10. Егор

— Егор, куда ушел? — Китти влетает на кухню краснощеким растрепанным демоненком. — Пошли к нам.

Лениво оборачиваюсь, скольжу равнодушным взглядом по игриво покачивающимся бедрам. Вспоминается фраза из любимого маминого фильма «Служебный роман». Смешинки в моем взоре Китти принимает за интерес. Выпячивает пятую точку, прижимается к груди увесистым бюстом, затянутым в тонкую полупрозрачную майку.

— Мы заскучали-и, — выдыхает загадочно. Царапает красными коготками футболку, выбивая ленивые мурашки. Заспанным строем они маршируют к ширинке и пробираются под резинку боксеров.

— Моти нет, ты испарился...

Обиженно вытягивает губы трубочкой. Заглядывает в глаза преданной собачкой, трется жесткими горошинами сосков о торс.

Шлюха.

Пара бокалов, и моя пассия готова на что угодно. Первый раз в жизни противно. Не вставляет. Совсем. Чертов кокос выбил последнюю радость, доступную на больничном. Умру монахом, и все из-за гнома!

Больше двух часов в квартире, а я из головы никак не выкину испуганный взгляд сводной сестрички. Занозой засела между шестеренок и не дает механизму слаженно работать. Не девчонка, а стихийное бедствие комнатного масштаба.

«Чтобы такого с тобой придумать?» — крутится навязчивая мысль.

Нет, а что? Кокос оставлять безнаказанным?

Гномиха лишила меня всего: футбола, дома, денег и баб! А я просто отойду? Ага, бегу и падаю! Глотку ей вареньем не намазать?

С другой стороны, пусть испарится вместе с дурной мамашей. Токсичные овцы. От их ядовитого блеяния член не стоит. А вот от навязчивого присутствия Китти возбуждение, наконец, пробивается через плотный туман.

Влажный язычок жадно скользит по шее.

— Неля тоже заскучала-а.

Китти, довольная реакцией, обдает ухо горячим шепотом. Призывает бунт прислушавшихся гормонов. Они любопытно выползают из укрытия, щекочут пушистыми перышками, будоражит фантазию.

Намек на тройничок?

Грех отказываться!

— Мы там твистер разложили, — как бы невзначай цепляет ширинку.

Да, да. Знаю.

Острые зубки скользят по линии челюсти, а у меня из груди рвется смешок.

Нет, я не виноват!

Образ гномихи, раскрасневшийся над цветными кругами, возникает перед глазами. От старания она высовывает язык, кряхтит, изворачивается. Длинные веревки из капюшона розового худи чиркают по валяющемуся полотну.

Сука, обоссаться. Надо же быть настолько нелепой!

— Довлатов, ты дебил? — вопросительно выгибает бровь Китти.

Давлюсь от распирающего смеха. Моя пассия скрещивает руки под грудью, чем сильнее распаляет. Утираю выступающие слезы, пока она озадаченно накручивает на пальчик локон. Того и гляди выдерет с корнем.

Трахаться уже не хочется. Гном с кого угодно возбуждение на ноль сведет!

Раскоряка.

— Забей, — отмахиваюсь и тянусь к стакану с горячительным.

Нет, обычно я не пью. Много. Тренировки, режим, все дела. Но должен же извлечь пользу из сраного больничного.

— А где Мотя?

Пожимаю плечами.

Черт знает.

Пятнадцать раз пожалел, что не предупредил.

Неудобно выходит. Хата-то его. И то, что наши папаши давно дружат, не облегчает ситуацию. Вдруг он с бабой придет?

Стоит мне подумать о том, что неплохо бы разогнать девчонок по домам, как в замочной скважине скрипит ключ.

— Мотя! — радостно взвизгивает Китти и летит к двери. Белобрысый затылок исчезает со скоростью света.

Озадаченно разглядываю проход.

Пум, пум, пум.

Если с девчонкой, что-нибудь придумаю. В конце концов, никого серьезного он сюда не потащит. Чисто на потрахаться.

— Мама, роди меня обратно и жопой наперед! Китти! — притворно радуется друг.

От ее визга на кухне стекло в рамах позвякивает. Но Матвей — душка. Никогда недовольства не покажет. Солнце, а не человек. Только излучение радиоактивное. Бабы вокруг мрут как мухи.

«Я люблю мир. Мир любит меня. Так и ебемся», — вспоминаю его главную цитату.

— Думал, быстрее апокалипсис грянет, — засунув руки в карманы, тащусь к выходу. — Мотилиум, скорость улитки тебе не идет.

— Быстрее — не значит лучше, приятель, — хмыкает тот и суетится в пороге. — Клавентий, давай, не висни. Тут всегда так шумно. Сейчас выпру гостей, замки махнем — готово. Просачивайся поскорее.

Матвей с чемоданом отходит в сторону.

Столбенею.

На пороге стоит гном!

— Ты?! — хором кричим друг на друга.

Грудная клетка трещит от переполняемой ярости.

Все отобрала. Даже друга, блядь! Какого черта приперлась? Меня преследует или...

Глава 11. Клава

Невидимое забрало с грохотом опускается, как только до меня доходит смысл сказанного. Срываюсь с места и несусь прямо на ошалевшего Егора. Перед глазами встает его смазливая, разукрашенная моими ногтями рожа.

Надо было добить кокосом, чтобы не мучился!

— Клавесинчик, стоп!

На подлете меня подсекает лучший друг, которому достается ни за что и ни про что. Ударяю Матвея по голове, рвусь в бой с кличем индейцев. Плевать на двух испуганных девиц, хмурого Егора и последствий разборок с мамой.

Тварь! Да он меня практически со шлюхами уравнял!

— Отпусти! — ору взбешенным носорогом и рвусь в бой, но Матвей крепче перехватывает за талию. — Дай я ему втащу!

— Господи, давайте вызовем полицию, — пищит какая-то крашеная выдра, в которой я с трудом узнаю Катю Гаранову.

Не то чтобы нас связывает близкое знакомство, просто Даша ходит заниматься в тот же чирлидерский клуб, что и эта безмозглая дылда на каблуках. Ее из универа не выкинули только за выступления на университетских мероприятиях.

— Звони! — рявкаю зло и перевожу яростный взор на застывшего Егора. — Заберут одну невоспитанную обезьяну в зоопарк, чтобы сделать из него человека, пока не поздно!

Мой недобратец нахохливается, Катя или Китти, как она себя называет, — оборачивается к такой же тонкокостной высоченной девице с черными волосами. Та, правда, помалкивает. Только хлопает ресничками и переводит взгляд то с меня на Матвея, то с Матвея на Егора.

— Неля, набери 03!

— 02, имбецилка, — огрызаюсь я.

— Егорчик, скажи ей! — верещит Катя и хватает моего братца за руку, отчего появляется желание выдрать эту изящную кисть с мясом. И пальцы переломать. По одному.

— Прекрати.

Он стряхивает ее конечность и, наконец, обращает свое внимание на меня. Взор останавливается на Матвее, который по-прежнему стоит за моей спиной.

— Ладно, буйная парочка, — хмыкает друг после непродолжительного молчания, — давайте разбираться. Девчули, не сбегаете нам за водичкой на кухню? — кивает в сторону дальней комнаты, и обе девушки с неохотой подчиняются. Просто удивительная послушность для тех, кто минуту назад рвался вызывать спецназ для спасения Егора.

Тяжело дышу, гневно прожигаю взглядом невозмутимого братца. При мысли, что утырок притащился сюда ради очередной веселой оргии, внутри все вскипает. Хочется одновременно залить всю квартиру хлором и надавать ему по щекам, чтобы образумился.

Беспорядочный секс приводит к серьезным последствиям. Он не знал, что ли?

Впрочем, какая мне разница?

— Пусть извинится и свалит отсюда, — хмурюсь от собственных мыслей и немного расслабляюсь в объятиях Матвея. — На этом конфликт исчерпан.

— Нет уж, — упирается вдруг Егор. — Я сюда первый приехал.

— А я первой позвонила!

— Так это ты та овца, с которой Мотя час трещал?

— Да ты…

— Ребятки, брейк!

Матвей неожиданно выходит из-за моей спины и встает между нами, как арбитр на арене. Тяжело дышит, зло смотрим друг на друга, затем переводим взоры на него. Улыбка на его лице невольно трогает какие-то затаенные участки.

— Косметичка у меня, — шутливо произносит Матвей и карикатурно закатывает глаза, затем прижимает ладонь к широкой груди. — Давайте, Клавесинчик, Горчик, жмите лапки, сцепляйте пальчики и приговаривайте: «Мирись, мирись…»

— Мы в детском саду, что ли? — фыркает Егор и скрещивает руки на груди. — Еще херней маяться.

— Горчик, я опущу тот факт, что ты оскорбил мою почти младшую сестричку. Пока опущу. Но всегда могу передумать и съездить тебе в тейбл, если услышу хоть одно нехорошее слово про Клавесина. Андерстэнд?

С торжеством во взгляде смотрю на невыносимого козла. В голове хохочут демонята, а на сердце теплеет злорадство. Егор мнется, бесится, раздраженно цыкает. Явно недоволен тем, что друг не на его стороне.

Радует, что Матвей не поддержал недоумка из мужской солидарности и не промолчал. Повел себя благородно, защитил меня от необоснованных нападок. Впрочем, как и всегда. Мой лучший друг действительно лучший во всех смыслах этого слова.

— Да по хую вообще, — бурчит Егор, затем разворачивается и тянется за брошенной сумкой у тумбы для обуви. Ее мы замечаем только сейчас, когда он хватает ее за ручки и поднимает. — Поебать, переночую в отеле.

Правильно, катись.

— А в чем дело? — против воли выдыхаю с едким смешком. — Из дома выгнали за плохое поведение?

— Мотя, я тебя, конечно, люблю. Но держи свою ручную обезьянку на привязи и в наморднике, — игнорирует мой вопрос недобратец.

— Вообще-то, я хотел спросить о том же, но несколько вежливее, — с намеком тянет Матвей.

Закрываю рот.

Еще не хватает поссориться с ним из-за придурка.

— Неважно.

— Гор, — вновь раздается предупреждающее.

Шумно вздыхаю, когда парни напряженно переглядываются. Какое-то непонятное и тревожное чувство дергает за невидимые ниточки, заставляет меня неловко опустить взор на носки своих кед. По непонятной причине мне хочется остановить Егора и спросить снова, но уже по-человечески: почему он с дорожной сумкой, а не сидит дома в кровати?

Глава 12. Егор

Побег из курятника не удался.

Такое чувство, что я три месяца рыл ложкой подкоп в соседнюю камеру. С сисечным тотемом и наглой овцой в подарок.

Что за вездесущий гном?

Бесит.

Ведет себя так, словно знает хату. Отправила Матвея мыть посуду, выгнала баб. Того и гляди тапочки притащит и завоет про гвоздь, незабитый десять лет назад. Робот-жена на минималках. Аж тошнит.

Теперь с невозмутимым видом сворачивает твистер. Периодически зыркает на меня. Сочувственно. Как на щенка, которого выбросили на улицу в дождь.

Совсем охуела, блядь.

Это мой отец приволок их с помойки! Ее с мамашей, а не меня!

— Мы с сисечками подумали, и я решил, — тянет Матвей, просунув голову в дверной проем. — Оставайтесь жить оба.

Гном замирает, многострадальный твистер летит на пол и послушненько раскручивается снова. Друг проходит в комнату, затем дышит на высокую вазу и любовно потирает натянутым на ладонь рукавом. Расправляет кружева свисающего с нее бюстгальтера и, закинув руку на тотем, улыбается.

Аж весь светится от своего гения.

Задумчиво разглядываю довольную харю.

— Нет, я всегда подозревал, что тебя в детстве роняли, — скрещиваю руки и поднимаюсь с круглого траходрома. — Но не под КАМАЗ же?

— Может, я на тебя кокос скинула, а не на этого недоразвитого? — шикает взъерошенный гном. Матвей цыкает и обнимает мою сестрицу за плечи. По-хозяйски, так. Мол, успокойся, я все решу.

Сука.

Прям парочка века, блядь.

Ебитесь и размножайтесь, честное слово. При чём здесь я? Зачем передо мной так крутиться?

— Скинула? — шиплю свирепо. — Ты чуть не лишила команду нападающего. А если бы у меня мозг вытек?

— Ой, было бы чему вытекать.

— Брейк, братья и сестры. Сейчас я говно, — смеется Матвей и подмигивает раскрасневшейся гномихе.

От зубного скрежета грозит обвалиться люстра.

Нет, все. Достали.

— Да, ты! — за два шага преодолеваю разделяющее нас расстояние, и друг инстинктивно прижимает гнома к себе. — И отлипни, блядь, от нее! Иди, вон, бюст натирай!

Две пары глаз ошарашенно пялятся на меня. Матвей и гном переглядываются, а затем косятся, как на умалишенного.

— Гор, ты че?

— Ниче! — дергаю подвисшую сестрицу на себя. — Она теперь член моей семьи, поэтому откати яйца и без кольца со справкой из КВД не приближайся.

— Не много на себя взял? — раздается снизу визг, который сопровождается пыхтением и возней.

— Ты вообще заткнись, — пышу паром, от которого скоро разорвет грудную клетку. — Приперлась в блядушник. У тебя мозг есть? Или он в заднице? Не успела к фамилии присосаться, решила сразу ее прославить?

— Ты в этом блядушнике жить собрался!

Гном дергается сильнее. Перехватываю тонкие запястья за ее спиной одной рукой и прижимаю дуру к себе.

— Я другое!

Щурится злобно. Метр с кепкой, а норова через край. Скоро крышечку сорвет.

У меня.

Подвисаю. Вновь. Клава запрокидывает голову, и густые волосы больше не скрывают лицо. Взгляд цепляется за маленькую родинку над правой бровью, потом скользит на крохотный шрам, теряющийся на виске.

Все как-то... мило?

Детальки, от которых внезапно теплеет в животе. Передо мной маленькая хрупкая девочка. Пальцем можно раздавить. Рука тяжелеет от желания прикоснуться к белой линии, исчезающей в волосах.

Трясу головой.

Бред.

— Тебе можно совать член в кого попало, и репутации твоего папочки это не повредит? — шипит в лицо.

Слава яйцам!

Все тот же надоедливый гном.

— Именно! — кричу в ответ.

— Эй, эй, брейк, — восклицает Матвей и хватает меня за плечо. — Гор, ты ей суставы вывернешь. Давай, парень, расслабься. Ты на нервяке, но варик-то норм.

— Нет! — орем хором.

Но гнома я отпускаю. Показательно вытираю ладони о джинсы и запихиваю руки в карманы.

— Слушай, мы в доме не ужились. Думаешь, здесь заебись будет? — переведя дыхание, отправляю гнома в игнор и концентрируюсь на друге.

— Мыслим логически, — выдает Матвей, а я закатываю глаза. — Нет, Гор, послушай. Клавесинчик, ты тоже. Серьезно. До момента, как ваши родители сошлись, существование друг друга вам же не мешало, так?

— Так, — нехотя бурчит сзади гном.

Не смотрю в ее сторону. Кто она вообще такая?

— Я не знал, кто она, — озвучиваю вслух свои мысли. — На эту моль только ты мог позариться. Бабы кончились, видимо, нормальные.

— Мудак. Даже матери родной не нужен.

Ее удар попадает в цель. Точно между ребрами, где бьется сердце глупого мальчишки, который по-прежнему надеется на любовь дорогого человека. Несколько минут уходит, чтобы прогнать жалящие эмоции.

Глава 13. Клава

Плохая идея, очень плохая.

Жизнь в одной квартире с полудурочным сводным братцем закончится кровавой бойней, где не будет победителей. Или я убью его и сяду в тюрьму, или он меня и тоже отправится шить одеяла за решетку.

— Милая…

Мама поджимает губы, пока я старательно давлю улыбку на пару с Матвеем и Егором. Ее взгляд темнеет, грозовые облака обещают мне и двум моим сообщникам кары небесные. Даже придурок несильно втягивает голову в плечи, когда встречается с ней взором.

— Мы хотим самостоятельности! — говорю твердо в пятый или шестой раз, пока удерживаю дрожащей рукой смартфон. — Мне нужна моя работа, полная свобода действий и все такое. К тому же мы с не будем болтаться у вас под ногами и мешать вашему медовому месяцу.

От последних слов нас с Егором едва не тошнит на барную стойку, но желание выбраться из-под родительского надзора и вкус свободы оказываются сильнее. Да и неприязнь к нему понемногу стихает в душе.

Не знаю, с чем связано.

Или дело в его матери, при упоминании которой он превращается в демона, или в уязвимости, пойманной россыпи золотых искр во взгляде. Те оскорбительные слова явно задели Егора. Не то чтобы мне жаль его, но я не из тех, кто бьет лежачих. Не стоит касаться этой темы, как бы сильно я не злилась.

Но сама идея съехаться с ним одновременно кажется бредовой и прекрасной. До моей работы отсюда рукой подать, всего пара остановок на метро. Университетский городок тоже рядом, всего полчаса пешком.

Чего бы не воспользоваться предложением? А Егор… Как-нибудь уживемся.

Наверное. Или все-таки поубиваем друг друга.

— Мам, — решительно смотрю на нее немигающим взглядом, — я уже не маленькая, — рядом раздается фырканье, и я беззастенчиво бью Егора локтем под ребра до громкого сопения.

— Да, да, тетя Влада, я обещаю, — Матвей поднимает руку и кладет ладонь на грудь, — бдеть и регулярно проверять свои хоромы на целостность минимум три раза в неделю.

— Это не отменяет того факта, что данный вопрос мне нужно обсудить с Лешей, — сухо возражает мама.

— Мам, ничего, что я давно совершеннолетняя?

— Нет, поэтому завтра поговорим в ресторане или дома. Обсудим все, решим, как лучше. Но имей в виду, что я против вашей затеи. На сегодня, так и быть, оставайтесь у Матвея в гостях. Только без глупостей.

Она подкрепляет свой ответ очередным непробиваемым взглядом и резко отключается, а я выдыхаю. Благодарю небеса, что мама не несется сюда с конвоем спецназовцев. С нее бы сталось. Но проблема, видимо, в нашей прошлой ссоре.

Некоторая натянутость в разговоре ощущалась с приветствия, как только я позвонила. Да и не верит она, что за день решились наши разногласия с Егором. Такое невозможно даже при других обстоятельствах знакомства.

Конечно, никто не в состоянии нас задержать в особняке. Если мы не пожелаем там оставаться, то вправе уехать. Но не хотелось бы портить отношения с родителями. Ни мне, ни Егору, который тоже страдает от спора с отцом.

— Ну, — выдает мой очнувшийся недобратец и выдыхает, — остался папа.

— Ерунда, — Матвей зевает в кулак. — Я поговорю с дядей Лешей и все разрешу. Вам нужно только кивать, со всем соглашаться и не спорить. Сможете?

— Угу.

— Наверное, — отвечаем в один голос. Весьма неуверенно и с опаской.

Потом переглядываемся, неприязненно морщим носы и разворачиваемся в разные стороны. Я кошусь на вазу с бюстгальтером Даши, Егор — в окно, за которым прячется давно уснувший двор. В темноте не видно ни зги, лишь шумит осенний ветер, шуршат листья и воют псы, отчего мне резко становится неуютно.

Не люблю собак. С детства. Из-за одной у меня бледнеет шрам на виске от штыря.

На него я напоролась, когда убегала от здоровенной овчарки и неудачно упала. Как в такую ветреную погоду. Тогда, помнится, пошел дождь, на улице расползлась слякоть, а мои новенькие туфельки не предназначались для забега на длинные дистанции.

Бр-р.

Мотаю головой и гоню прочь воспоминания, затем встаю.

— В этом доме есть еда?

— Ну-у… — Матвей скромно опускает взгляд в пол и ковыряет указательным пальцем деревянную стойку. — Как тебе сказать, Клавесин. Я не рассчитывал, что сегодня передам квартиру в пользование друзьям.

— Нет там ничего, — подает голос хмурый Егор. — Я брал минималку на вечер, но там ничего существенного. Пиво, сухари, кальмары, всякая хрень. Если хочешь, можно заказать пиццы или типа того. Суши, например.

Морщу нос при упоминании рисовых пирожков с рыбой.

Гадость.

Ненавижу всякую новомодную дрянь, по которой прется Дашка и другие девчонки. Но не потому, что особенная. Просто не выношу рис и рыбу. А в таком сочетании два нелюбимых блюда выглядят омерзительнее, чем обычно.

— Лучше закажи продукты. Или я закажу, но ты оплатишь половину стоимости, — отмахиваюсь и кошусь на возмущенно приоткрывшего рот Егора. — Чего пасть раззявил? Собрался есть помойные чипсы и запивать их пивом? Флаг в руки. Потом не ной, что печень на поле отказала.

Глава 14 ч1. Егор

«Я против вашей затеи. Поговорим завтра, а сегодня будь благоразумен. Рассчитываю на тебя, сын».

Сообщение от отца отдает горечью на языке. Нормальная у меня репутация в глазах бати. Я что, конченный, трахать почти родственницу? В первый же день потенциальной свободы на квартире лучшего друга.

Нет, в особняке меня никто не держит.

Хочешь жить сам? Ищи работу.

И я не против. Сидеть на шее у бати — кринж. Порывался пару раз, но всегда упирался в отцовское благоразумие.

«У меня не было возможности заниматься футбольной карьерой. У тебя есть», — часто повторяет он, как только заходит разговор.

Черт, да!

Я мечтаю о спортивном будущем, которое связано с футболом. На бизнес бати мне плевать с высокой колокольни. Пару раз пытался вникать, но это не то. Нет ничего ужаснее, чем посвятить жизнь тому, что не вдохновляет.

— У тебя аллергии ни на что нет? — задумчиво тянет гном. Оглядывается, перекидывает через плечо высокий хвост.

Замечаю в ее руках тушку курицы.

Ничего не сообразили лучше, как замутить пасту с птицей, ибо вкусы в еде у нас оказались разными.

И кто у нас богатой семьи? Я всеяден, как помоечный пес.

А вот список требований гнома похож на рулон туалетной бумаги. Трехслойной. Как они с матерью с такими запросами вообще выживали — непонятно.

— Ну, там, не знаю, на приправы, может, какие? — внезапно тушуется под моим взглядом и спешно отворачивается.

Ладно, она не всегда бесит. Когда не язвит — милашка. После того ухода Матвея мы особо не разговариваем. Разбираем привезенные продукты на кухне под гробовое молчание. И, похоже, тишина ее не устраивает.

Ибо никаких приправ, кроме соли и перца, мы не брали.

— Гном, я сам заказывал, — хмыкаю своим мыслям, затем откладываю натертый до блеска телефон в сторону. — Не настолько ты заебала меня, чтобы я выпилился столь оригинальным способом.

— Кто тебя знает, Довлатов? Ты отбитый на голову, — цокает обиженно и роется по ящику. — Черт, где же все.

А, нет, ошибся. Все тот же комок сибирской язвы.

— Интересно, благодаря кому?

Бодро подскакиваю с места, потому что надоело сидеть. Кухня у Матвея небольшая, квадратов одиннадцать. Но это не мешает мне, не касаясь гнома, выдвинуть нужный ящик, немного порыться и найти нож.

Она обреченно вздыхает. Будто я виноват, что здесь все через жопу. Раздраженно встряхивает курицу, с которой в раковину стекают капли воды, и протягивает руку.

— Дай сюда, гном, — ловким движением выбиваю из-под ее носа разделочную доску. — Займись салатом.

Щурится, словно подозревает в пакости. Косится на тушку, потом сканирует меня проницательным взглядом.

— Не только ты умеешь готовить, — закатив глаза, тянусь к многострадальной птице. — Так быстрее

— Сам бы резал свой салат, — бухтит недовольно, но тушку передает. С видом глубоко оскорбленной невинности.

— Эффективное распределение труда. Слышала о таком?

Поддеваю ножом кожу. За несколько секунд отсоединяю ее от мяса и парой движений оголяю тушку. Мой спектакль впечатляет гнома. По открытому рту понимаю, что она в шоке. Растерянность на ее лице вызывает внутренний триумф.

В голове взрывается хлопушка и повсюду разлетается разноцветные конфетти.

Клава приближается почти вплотную, разглядывает откинутую в сторону кожу. Только пальцем не тычет, чтобы убедиться в достоверности. А ее аромат кисло-сладких духов окутывает меня с ног до головы.

Малина?

— Обалдеть. Как?

Хлопает длиннющими ресницами, смотрит вопросительно и нетерпеливо. В ореховых радужках плещется восхищение. Будто я не курицу разделываю, а Луну с неба достаю. Пьянящее чувство восторга окутывает мозг.

Меня кидает в жар от ее близости и взгляда. Клава часто и быстро дышит, как после пробега на короткую дистанцию. Приоткрывает рот. На розовых губах поблёскивают капельки слюны, отчего разум мгновенно заполоняет туман острого желания.