Не сбудется

Глава 1. Почему бы и нет?

Марина никогда не отказывала в собеседовании родителям, которые желали сдать своих чад, в большинстве своем жутко бестолковых, в ее лицей с репутацией лучшего среднего учебного заведения в городе. Во-первых, редко, но среди их детей попадались способные, а иногда просто талантливые. Взять хотя бы Катюшу Одинец, дипломантку международных музыкальных конкурсов, гордость школы. Да, с учебой у нее не очень складывались отношения, сказывались семь лет в обычной школе, она так и не смогла преодолеть свое отставание в программе. Но, с другой стороны, человеку, который так тонко чувствует музыку, может, не очень-то и нужны все эти интегралы? Попытка поверить гармонию алгеброй, как известно, ни к чему хорошему не привела.

Была и еще одна причина, по которой Марина не боялась бесед с настырными родителями: как хороший психолог, она умела так построить разговор, что родители и сами отказывались от мысли поместить ребеночка в элитную школу и забыть о нем до выпускного вечера. С помощью нехитрых аргументов и сравнения двух вариантов школьной программы у нее очень убедительно получалось донести мысль, что в лицее ребеночек сразу окажется в числе отстающих, у него сформируется комплекс неполноценности и позиция вечно догоняющего, что фатально скажется на его способности впоследствии руководить папиным бизнесом. И это — в лучшем случае. В худшем — ребеночка, по прогнозам Марины, ожидали неврозы, больницы и ничего хорошего в общем и целом. Таким образом, потенциальному медалисту обычной средней школы оказывалось совершенно невыгодно менять это чудесное учебное заведение на место троечника в школе необычной. ЕГЭ — оно и в Африке ЕГЭ, но при прочих равных условиях тройки в аттестате отрицательно скажутся на настроении приемной комиссии. "Лучшее — враг хорошего", — обычно заканчивала свою аргументацию Марина. В большинстве случаев действовало.

Но на этот раз дамочка с жутким масковским акцентом попалась довольно непробиваемая. Она, похоже, вообще не слышала ничего из того, что сказала Марина, или ей было все равно. На все аргументы и вопросы она рассказывала, какая у них крутая семья потомственных интеллектуалов, и как в этом городе сложно найти подходящие условия для принца столь благородных кровей. При этом слова "в этом городе" явно являлись эвфемизмом более точного выражения "в вашей деревне".

— Я вас очень понимаю, — поддержала собеседницу Марина. — Конечно, в Москве гораздо больше возможностей и перспектив, чем у нас. И выбор школ там наверняка больше. У нас же — вы сами видите — наш лицей не может вместить всех желающих, к сожалению. В десятом классе, например, у нас двадцать один человек. А договор предусматривает только двадцать. И это — максимум! Изначально было шестнадцать. Я каждый день боюсь, что ко мне пойдут недовольные родители с возмущениями и жалобами на несоблюдение условий договора. Максим будет уже двадцать вторым в классе, это увеличит количество недовольных, которые, поверьте, есть всегда, даже если и не говорят об этом открыто.

Тут Марина лукавила. После девятого класса одна девочка из этого класса ушла в театральное училище и один мальчик — в Суворовское, так что места́ в классе можно было найти. При желании. Которого не было. Более того, в процессе разговора вырабатывалось стойкое нежелание. Это был ее собственный класс, ее детище и гордость, с давно сложившимся коллективом и установившимся распределением ролей, которое всех устраивало. Она всячески ограждала этот класс от притока новичков, хотя и казалась сама себе объективной.

В любом случае, в запасе всегда оставался третий — компромиссный — вариант: ребеночек не пройдет вступительное тестирование, и она предложит полгодика позаниматься с репетиторами, а потом попробовать еще раз. В том, что он не пройдет, Марина была уверена на сто процентов, ни один еще не прошел. Тест являлся авторской разработкой школы и был составлен таким образом, что каждый вопрос содержал в себе знания как минимум по двум предметам. При этом некоторые вопросы вообще не имели однозначного ответа. Хорошим результатом для новичка считалась примерно половина решенных заданий. Марина была уверена, что в полном объеме тест не пройдут даже преподаватели школы, хотя в нем не содержалось ничего сверх обычной школьной программы. Это была своего рода военная хитрость, а также возможность выявить сильные и слабые стороны абитуриента. От результатов тестирования не зависело абсолютно ничего, решение о приеме в лицей принималось по другим критериям, но тест давал возможность официально обосновать отказ.

Дамочке, судя по всему, идея не особо понравилась, видимо, благородная кровь предков не слишком активно приливала к мозгу потомков. Она заволновалась и заговорила о возможности "спонсорской помощи лицею со стороны нашей фирмы" ("нашей" была фирма ее мужа, сама она не работала, насколько поняла Марина, очень давно, а может и вообще никогда).

— Спасибо за предложение. Лицею действительно постоянно требуется помощь. Мы стараемся не наглеть с выпрашиванием, это было бы нечестно по отношению к семьям, которым тяжело себе позволить отдавать лишнюю тысячу в месяц, не переводить же им детей в другие школы. Даже в вашем десятом классе есть один воспитанник детского дома, который, естественно, обучается без всяких дополнительных взносов. У нас есть попечительский совет лицея, и, если ваш сын будет принят, вы всегда сможете предложить помощь со своей стороны, по мере ваших возможностей.

Чтобы закончить уже, наконец, этот бесперспективный разговор, Марина быстро сняла трубку телефона:

— Света, у нас остались еще вступительные тесты для десятого класса? Будь добра, принеси, пожалуйста.

— Сейчас? — заволновалась дамочка. — Но... мы же не готовились... может быть, назначите другой день?

Глава 2. Ящик Пандоры

Максим пришел в свой новый класс уже на следующий день. "Чего тянуть-то? — проворчала Марина. — Документы потом оформим". Будни оказались такими, как и предсказывала директриса, — наполненные смыслом и постоянными заботами. Поначалу было тяжело и непривычно, по большей части, скучно, но временами действительно интересно. Настоящий азарт в изучение предмета внес, как ни странно, историк Игорь Анатольевич, который на первое же дополнительное занятие принес план работы и список литературы и объявил, что их встречи закончатся, как только напротив каждой строчки будет стоять плюсик. По его расчетам, это должно было произойти к февралю. Но Максим увлекся и за пару недель украсил плюсиками почти половину списка, он и раньше любил историю. Потом он попросил и других педагогов составить такие "документы" и с удовольствием заполнял их каждый день по мере изучения тем. Так было наглядно видно работу, которую он ежедневно проделывал, и которую еще только предстояло проделать. Марина смеялась и обещала применять это ноу-хау ко всем новичкам, периодически появляющимся в лицее.

Одним из предметов, с которыми Максим "разделался" быстрее других, была русская литература. Он еще летом со скуки прочитал весь список для десятых и одиннадцатых классов, а с наличием собственного мнения и умением его изложить у него никогда не было проблем.

По другим предметам знаний действительно не хватало. Что касалось новых тем, все шло замечательно, но, когда по каким-то причинам приходилось вспоминать пройденный материал, тут, как правило, Максим переставал понимать, что происходит. Учителя в большинстве случаев это замечали и старались его не спрашивать на уроках, компенсируя отставание на дополнительных занятиях. Особенно тяжело давался французский язык, с которым Максим столкнулся впервые в жизни, а одноклассники изучали уже несколько лет. Тут он даже на уроках мало что понимал. О некоторых предметах он и вовсе раньше не слышал, например, Теория решения изобретательских задач. После первого же урока он полночи проторчал в Интернете, настолько это оказалось интересно.

В театральную студию "Парус" он пришел на следующий же день после своего первого появления в лицее.

***

Марина с неудовольствием взглянула на Леночку, более известную как Лена Сергевна, — руководительницу студии, обладавшую несчастливой привычкой приходить со своими долгими разговорами ну совсем не вовремя. Она была так молода, что в толпе ее воспитанников никто не мог отличить руководительницу от старшеклассницы, и это было постоянной причиной разных курьезов и казусов.

— Представляешь, явился и говорит — хочу роль Ромео! — возмущенно пересказывала она Марине.

— А ты возьми и попробуй его, чем черт не шутит, — смеясь, советовала та.

— Знаешь, что самое интересное, он вполне подходит — и по экстерьеру, и по росту, и подготовка даже есть, занимался раньше в одной московской студии, не самой интересной, но все же. Мне кажется, я его даже видела на одном фестивале в Москве, он у них танцевал. Он очень заметный со своей гривой и двигается хорошо, потому и запомнила. Просто каков наглец — дайте, говорит, мне самую главную роль, и все тут.

— Действительно, сразу орден ему подавай, а на медаль не согласен, — веселилась Марина. — Ну а чем мотивировал? Должен же он был как-то объяснить, почему ты должна ему доверить самую главную роль, и все тут.

— Говорит, давно мечтал. С одной стороны, я могу понять, я сама давно мечтала поставить, ты же знаешь, просто ждала, когда достойные актеры подрастут. У меня и сценарий сто лет, как написан. С другой стороны, мне странно такое слышать от мальчика пятнадцати лет. В этом возрасте еще не все читали трагедию, не говоря уже о том, чтобы мечтать сыграть, да еще и давно.

— Ну ты зря. В этом возрасте они действительно много читают, по крайней мере, те, кто этим интересуются. А кто не интересуется, и в сорок лет Шекспира не возьмет. Ты знаешь, я стихи с удовольствием читала только в пятнадцать лет, наверное. Потом в универе по необходимости, а теперь и вовсе только по школьной программе. Для души только Бродский и остался. А им — хорошо, они счастливы тем, что могут впервые читать Мандельштама какого-нибудь или Цветаеву и получать удовольствие. Я даже если и возьмусь за это, будет повторение пройденного, как ни крути. И вообще, ему шестнадцать, — неожиданно закончила она, возвращая к личности Стрельцова свернувший не в ту сторону разговор.

— Это, конечно, сильно меняет дело, — ворчливо, но уже с улыбкой заметила Лена. — Да нет, я, может, даже и не против. Но тут вопрос этики. Есть люди, которые уже давно занимаются в коллективе, и вдруг я отдаю главную роль только что пришедшему человеку. Это справедливо, по-твоему?

— А по-твоему, справедливо не отдавать роль только потому, что человек только что пришел? Он же в этом не виноват. Тем более, ты говоришь, он играл в другом театре. Получается, что из-за переезда он и там потерял положение старожила, и здесь ему роли не дают, потому что слишком... новенький. Есть более веские причины не давать ему роль?

— Почти уверена, что их полно. Просто я его пока мало знаю. Судя по всему, он — сильная личность, хотя не раскрывается. И что нас ждет, когда раскроется, — неизвестно. Может, там ящик Пандоры, — усмехнулась Лена.

— Да, есть такое дело, — задумчиво проговорила Марина. Лениному мнению о людях она доверяла, но своей интуиции доверяла еще больше. — Ну ладно, время покажет. А кто там конкурент-то?

— На роль Ромео? — Лена поняла ее с полуслова. — В том-то и дело, что никого. Никого, кто меня полностью устраивал бы.

Глава 3. С чего начнем?

Маша и Максим стали встречаться по четвергам после репетиций. Чаще всего сидели в малом зале, который был для парусников чем-то вроде постоянного приюта, они проводили там все свободное время, даже уроки туда брали и делали — кто на коленях, кто на подоконнике, кто прямо на полу. Репетиции на сцене нисколько не мешали Максиму и Маше, скорее, наоборот, создавали иллюзию того, что они не совершают ничего противозаконного, поскольку находятся у всех на глазах. Вторым любимым местом стал подоконник в нише около все того же малого зала, который все ласково называли "окошечко". Оно было расположено таким образом, что увидеть тех, кто на окошечке, можно было, только непосредственно проходя мимо.

— С чего начнем? — спросила Маша, когда они вышли в четверг из зала.

— С головы, — предложил Максим.

— Завить? Подстричь? Или сразу гильотинировать? — пошутила Маша.

Максим улыбнулся.

— Как раз это нам и предстоит выяснить. Ты здесь учишься с первого класса?

— Нет, — удивилась Маша. — Здесь учатся только с пятого, ты до сих пор не заметил?

— Разве? Ну я вообще-то не интересовался этим вопросом... Почему именно с пятого?

— Марина считает, что потенциал дошкольника довольно сложно определить, а к пятому классу, после начальной школы, информации больше. Она ведь принимает сюда только особо одаренных. А про шестилетнего ребенка почти невозможно понять, особо он одарен или не особо.

— Вот интересно, за что тогда мне оказана такая честь? У меня нет никаких талантов.

— Значит, есть, ты о них просто не знаешь.

— Я прожил шестнадцать лет и не знаю, а Марина поговорила со мной один раз и узнала? Так не бывает.

— Тебе это важно, что именно она в тебе увидела?

— Хотелось бы знать. Вдруг, я не оправдаю ее ожиданий.

— Но это ведь ее проблема. Ты не обязан оправдывать чужие ожидания.

— Верно, — согласился Максим. — Ну хорошо, а ты чем одарена?

Маша улыбнулась.

— Родителями. Марина — школьная подруга наших мам.

— Наших — это чьих?

— Моей и Андрея. Все началось с фигурного катания. Мы с Андреем раньше занимались в спортивной школе. Мамы очень быстро поняли, что совмещать две школы — почти не реально.

— Почему?

Маша немного нахмурилась.

— Это другая история. Я же про Марину рассказываю, а не свою биографию.

— А биографию расскажешь?

— Если ты так и будешь меня перебивать, то даже про Марину не расскажу.

Максим преувеличенно испуганно зажал себе рот руками. Маша продолжила.

— Марина в то время работала в школе учителем русского и литературы. В обычной, не лицейской школе. Она была в этом же здании и тоже имела номер 14. К тому времени Марина уже открыла лицейские классы в этой обычной школе, правда, только старшие. И они, видимо, были довольно успешные, потому что наши мамы, наслушавшись каких-то хвалебных отзывов от знакомых, пришли к ней с идеей сделать лицеем всю школу. У мам был хороший развивающийся бизнес, и они предложили помогать ей материально, ну и всякими там юридическими консультациями, крышей и так далее.

— А какой у них бизнес?

— У них сеть салонов красоты "Кристи".

— Поэтому ты такая красивая? — полушутя-полусерьезно спросил Максим.

Маша хотела сделать вид, что рассердилась, но не смогла сдержать улыбку.

— А я красивая?

— Очень.

— Вряд ли поэтому. Думаешь, я была бы страшнее, если бы у них была другая профессия? — засмеялась она.

— Ну если твоя мама производит красоту, должна же она сделать собственную дочь самой красивой в мире?

Разговор поворачивал в какую-то опасную сторону, и Маша поспешила вернуться к первоначальной теме.

— Так рассказывать дальше?

— Конечно.

— Тогда они что-то там намутили в городской администрации и открыли здесь лицей. Марина стала директором и набрала себе команду таких же молодых и амбициозных учителей, которым было тесно в рамках обычных школ и которые хотели изменить систему, пусть даже и только в одном учебном заведении. Вот так появился сам лицей. По крайней мере, именно так рассказывается в нашей семье. Марина получила второе образование психолога и стала успешно работать.

— Как у нее получается столько всего совмещать — и директор, и учитель, и психолог?

— Административной работой сейчас занимается, в основном, Яшка, Марина — в крайних случаях, когда требуется подпись директора или какое-то важное решение. А преподает только в нашем классе, других у нее нет. Так что она в большей степени школьный психолог, чем директор или учитель.

— Она вам нравится?

— Мне нравится, а за остальных я не могу отвечать. Хотя думаю, что и другим нравится. Она умная и справедливая. Придумывает много интересного. И очень серьезно относится к своей работе, у нее что-то вроде комплекса отличницы, хочет, чтобы в любом месте лицея все было только на пять.

Глава 4. На грани фола

Маша очень скоро поняла, что с нетерпением ждет новой встречи, хотя говорила, в основном, она, а Максим на все вопросы о себе отшучивался и быстро менял тему. Она и не заметила, как вдруг эти два часа в четверг стали чем-то настолько важным, что растянулись на всю неделю — сначала ожидание и предвкушение, а потом послевкусие и осмысливание. Она думала об этом больше, чем хотела бы, но предпочитала этого не замечать за собой. Маше было весело с ним, ей нравился его смех, по-детски звонкий и заразительный, нравилась полуулыбка, уголком рта, когда он шутил, нравились смеющиеся глаза, когда он хотел скрыть улыбку, а она, непослушная, пробивалась в них задорными искорками. Маша быстро выучила его типичные движения, и по ним легко угадывала настроение и мысли. Когда он не знал, что ответить на каверзный вопрос, взъерошивал волосы обеими руками; когда был не согласен или злился, чуть прищуривал глаза; когда на языке вертелось что-нибудь непристойное, немного отводил взгляд и криво улыбался. Маша часто ловила его на таких мелочах, а он не в силах понять, каким образом у нее получается прочесть мысли, обзывал ее ведьмой. Она смеялась и не возражала.

Ее как-то неясно будоражили их разговоры "на грани фола". Максим мог так запросто сказать, что ему нравится проводить с ней время, или сделать неожиданный комплимент, как будто она была свободна, как будто не было никакого Андрея, как будто он был уверен, что имеет на это право. С Машей никогда до этого парни так не разговаривали. Ее воспринимали как "девушку Шевцова", причем настолько давно, что никто даже не пытался изменить этот порядок вещей. С другой стороны, Максим тоже не пытался. Он охотно проводил с Машей время, общался, шутил, но только в отсутствие Андрея. Если Андрей был рядом, Максим не подходил даже по делу. При этом он совсем не выглядел трусом, Маша подозревала какие-то другие причины такого поведения, но не могла понять. Она вообще предпочитала не думать на эту тему, потому что тогда бы пришлось определять для себя какие-то линии поведения, правильные и неправильные поступки и слова, да и вообще разобраться, наконец, с тем, что она чувствует. Пока Максим молчал и не говорил главного, Маша тоже могла вести себя так, как будто не происходит ничего необычного.

Обратной стороной этих встреч для Маши неожиданно стало отставание по математике. Проводя свое свободное время с Максимом, она не успевала сделать домашнее задание, и каждую пятницу Альгебра радостно использовала возможность поставить ей двойку. Максим брал уроки домой, и ему даже в голову не приходило, что причиной этих двоек могут являться их встречи. Маша уроки домой не брала, как ей казалось, принципиально (она разделяла дом и школу), но на самом деле в глубине души просто не хотела признаваться Андрею, почему не успела сделать их в лицее. Не то чтобы она скрывала, просто молчала, пока не спрашивали. Андрей тоже не понимал причины этих внезапных двоек, в выходные пытался объяснять Маше то, что она, как ему казалось, не понимала, но к следующей пятнице переставал следить за ее уроками, и она снова получала пару. Альгебра злорадствовала, Андрей беспокоился, Максим недоумевал, а Маша все больше запутывалась.

Все разрешилось в один день. В пятницу. Альгебра каким-то чутьем всегда угадывала, когда Маша наиболее уязвима, и спрашивала ее именно в эти дни. Вызвала ее к доске доказывать заданную на дом теорему. Маша хмурилась, пытаясь сообразить что-то на ходу, искоса взглядывала на сидевшего за первой партой очкарика Алика Цоя, тот отрицательно качал головой, давая понять, что ход рассуждений неправильный. Наконец Маша отложила мел.

— Я не знаю, — обреченно сказала она.

— Конечно, не знаешь, — с сарказмом в голосе подхватила Альгебра. — Ведь знания хранятся в мозге, а при отсутствии такового у них нет никаких шансов. Но красивым девочкам мозг иметь не обязательно, достаточно иметь правильных родителей, которые и в школе за них учатся, и в институте платят, и на работу устраивают. А чтобы вертеть задницей перед мальчиками, мозг не нужен, зачем!

Она просто истекала ядом, создавалось впечатление, что ей доставляет огромное удовольствие придумывать все новые и новые оскорбления для Маши. Неизвестно, до чего бы она договорилась, но ее вдруг оборвал грохот упавшего стула, и Андрей, бледный от сдерживаемой ярости, вдруг оказался перед ней.

— Вы не смеете так с ней разговаривать! Вы мне обещали!

Альгебру, казалось, вмешательство Андрея привело в еще больший восторг.

— Ты мне тоже обещал, что изменишь ситуацию, но все почему-то вернулось на круги своя. Значит, не справляешься?

— Это не повод для оскорблений! Если бы вы были мужчиной, я бы набил вам морду за такое.

— Ну надо же, как мне повезло, что у меня отсутствует кое-что между ног! — язвительно заметила Альгебра. — Все просто, твоя подружка должна была выучить теорему, тогда не пришлось бы выставлять себя на посмешище.

— Это не она выставила себя на посмешище, — вдруг вмешался третий голос.

Одноклассники отвлеклись от учебников и тетрадей и стали удивленно оглядываться. Максим встал около своей парты.

— Я согласен с Шевцовым. Вы хамите человеку, который не может вам ответить в силу разницы социальных ролей. Это низко... все равно, что бить лежачего.

— Боже, какой пафос! — Альгебра, говорила уже менее уверенно, казалось, она действительно была удивлена. — Тебе-то та же самая социальная роль не мешает мне отвечать и тем самым срывать урок.

— Мне — не мешает, — согласился Максим. — Но не всем нравится вступать в диалоги с... — он запнулся, подбирая подходящее слово, — невежливыми людьми. Некоторые считают это ниже своего достоинства. Если вам нравится унижать людей, вы неправильно выбрали профессию. Вы должны извиниться.