(не) Сокровище капитана

Пролог

Прошуршала щеколда, открылась дверь.

— Миледи, следуйте за мной.

Томас, доверенный слуга отца. Его не подкупить, от него не убежать, и разжалобить тоже не удастся. Я покорно вышла из комнаты, где просидела взаперти весь последний месяц.

Мама бросилась ко мне. Пришла! Все-таки пришла проводить. Слезы потекли у меня по щекам.

— Все хорошо, доченька, — прошептала она, обнимая. — Все будет хорошо.

— Ничего уже не будет хорошо!

— Стены монастыря защитят тебя от страстей.

— И от жизни…

И от Джека. Новый Свет — это навсегда. Это значит, я больше никогда не увижу ни любимого, ни дом, ни маму, ни даже батюшку. Кричать в сердцах «Видеть вас не желаю!» — одно, а на самом деле…

— Подумай об этом как о возможности. — Она погладила меня по спине.

— О да, потрясающие возможности, — не удержалась я. — Молиться, поститься, слушать сплетни товарок по несчастью. Возможность не носить корсет, но даже это меня не утешает.

— Возможности не рисковать жизнью, рожая детей. Возможности начать все сначала в новом мире. Возможности читать и думать. — Мама улыбнулась, вытирая мне слезы. — Может быть, станешь аббатисой, и мы здесь будем гордиться твоими деяниями…

— Что я слышу, леди Элейн!

Я вздрогнула, оборачиваясь на отцовский голос. Лицо батюшки покраснело от гнева.

— Пока я стараюсь избавить нашу дочь от пагубных страстей, вы взращиваете в ней честолюбие? А я-то гадал, почему все усилия пропадают втуне!

Мама не ответила. Я вообще не помню, чтобы она хоть раз попыталась поспорить с мужем.

И все-таки он пришел. Я не видела отца с того дня, как меня вернули домой. Когда он велел запереть меня в комнате. Я бросилась отцу в ноги.

— Батюшка, умоляю, не отсылайте меня! Я буду послушной! Я никогда больше…

— Встань, — брезгливо прервал он меня. — Надо было думать до того, как согрешить. Теперь нам всем остается только молить Господа, чтобы в монастыре ты смогла отрешиться от мирского и спасти свою душу.

— Пожалуйста… — Я попыталась еще раз. Не могла не попытаться. Что я буду делать одна в Новом Свете? В тот момент я в самом деле намеревалась исполнить все свои обещания. Постараться не думать о Джеке, как бы ни хотелось мне получить от него весточку. Я не хочу, не могу уезжать!

— Встань, — повторил он. Оторвал мои руки от камзола. — Я буду молиться за тебя, Белла. Больше я ничего не смогу для тебя сделать, и пусть Господь будет к тебе милостив.

Я поднялась.

— Покажи карманы, — велел отец.

— Там ничего нет, батюшка.

Отец бесцеремонно распахнул полы моего платья, полез в карманы сам. Когда он вытаскивал оттуда сложенный в несколько раз лист бумаги, на лице его было злорадное торжество.

— Ты все-таки смогла скрыть его любовные письма!

Он развернул бумагу. Помолчал. Прокашлялся. Матушка подавила улыбку, я старательно смотрела в пол. Не зря я переписывала молитвы самым убористым почерком, на который только была способна.

— Гм. — Отец прочистил горло. — Рад что ты наконец взялась за ум. Погоди-ка.

Он торопливо вышел и, вернувшись, вручил мне молитвенник.

— Вот. На память о доме.

— Благодарю, батюшка.

Я присела в реверансе. Тихонько выдохнула. С отца сталось бы обыскать меня полностью, а этого никак нельзя было допустить.

— Ступай.

Вот и все. Я снова расплакалась — едва ли мой дом можно было назвать счастливым местом, но, по крайней мере, здесь все было известно и понятно. Впереди же простиралась неизвестность.

— Пойдемте, миледи. — Томас положил ладонь мне на плечо. — Корабль ждать не будет.

Я брела за ним, полуслепая от слез, а в голове билось только одно слово.

«Никогда». Я больше никогда сюда не вернусь.

1

За стеной шарахнуло так, что я присела, заткнув уши. Что-то затрещало, кто-то закричал. Я сунулась к окну, но все, что смогла увидеть по ту сторону, — доски борта чужого корабля.

Я снова заметалась по каюте. Три шага в одну сторону, разворот, три в другую.

Стало тихо. Что там происходит? Кто победил?

— Внизу пассажирка. — Голос капитана Райта был едва слышен с верхней палубы. — Забирайте товар, оставьте ее. Я обещал ее родственникам доставить даму в монастырь в целости и сохранности.

— В монастырь? — раздался незнакомый бархатный баритон. — Дама? И как, хороша она?

Я замерла, стиснув руки перед грудью. Неужели мне удастся сбежать?

— Пожилая вдова, решившая удалиться от мира.

Да чтоб тебя! Как же не вовремя ему вздумалось меня спасать!

— И что, разве в Наровле мало монастырей? Непременно нужно плыть на другой конец света? — поинтересовался тот же баритон.

— Дамские причуды неисповедимей путей господних.

Ах ты!.. Мне, между прочим, и дома было неплохо! И вовсе не дамский каприз погнал меня через море. Где, между прочим, качка, кормят кое-как и скука смертная!

В дверь постучали. Кажется, ногами — так, что затряслись дубовые доски и задребезжал замок.

— Открывай, как тебя там! Или дверь вынесу!

По ту сторону кто-то вскрикнул, донесся придушенный голос капитана:

— Оставьте ее! Много ли прока со старухи?

Сам ты старуха!

Я распахнула дверь, вылетела из каюты и оказалась нос к носу с крепким мужчиной, одетым в когда-то богатую, но теперь засаленную одежду. Я и пикнуть не успела, как он ухватил меня за локоть и протащил вверх по лестнице — то есть трапу — на палубу.

Когда я выбралась из полутьмы каюты, куда свет еле пробивался из-за чужого корабля, заслонившего окно, солнце ослепило, и теперь я видела лишь очертания фигур, но не лица. Морской воздух после духоты каюты кружил голову не хуже вина. К запаху моря примешивался — совсем немного, видимо, сдуло ветром — запах пороха и еще какой-то незнакомый, отдающий железом.

— Сам ты старуха! — выпалила я, сощурившись против солнца.

Ответом мне стал дружный мужской хохот и сдавленная ругань капитана.

— Немолодая вдова, значит, — промурлыкал обладатель баритона.

Проморгавшись, я наконец смогла его разглядеть. Высокий, широкоплечий, длинные темные волосы рассыпались по плечам. Свои, не парик: не завиты и не присыпаны пудрой. Одет как джентльмен: в черный камзол плотного шелка, разве что неожиданно строгий, всех украшений — серебряный позумент вдоль края борта. Под ним черный же жилет, на истинную стоимость наряда намекали лишь серебряный шнур застежки да такие же пуговицы.

Мужчина подошел ближе, приподнял мне подбородок, вглядываясь в лицо серыми глазами.

— Как тебя зовут, сокровище мое?

Жаль, веера нет, стукнуть его по руке. Я дернулась, отстраняясь от бесцеремонного прикосновения.

— Мы не представлены, и я не могу с вами разговаривать.

— Ах, простите. — Его смешок словно бархатом прошелся по коже. Мужчина обернулся. — Господин капитан, представьте меня леди.

— Я не обязан знать всех головорезов Скайдорских морей, — процедил капитан.

Он был без шпаги, с прорехой на рукаве, бледный и всклокоченный, но все же не выглядел жалким.

Стоявший по правую руку от него мужчина со шрамом через пол-лица грубо пихнул его в бок.

— Имей уважение к капитану!

Наш капитан скривился, но ничего не ответил. Мужчина в черном ухмыльнулся.

— Мое имя — Блад. Капитан Генри Блад.

Услышав имя пирата, Райт переменился в лице. Я сглотнула вставший в горле ком. Человек, покушавшийся на жизнь королевы, лишенный за это титула и земель и приговоренный к казни. Сбежавший из тюрьмы, из которой, как считалось, нельзя сбежать. Объявивший войну всему флоту королевства Наровль. Человек, за голову которого была назначена награда золотом по весу.

Я думала, он куда старше, суровый воитель с печатью рока на челе. А он выглядит ровесником моего старшего брата! Даже младше, наверное. Когда вот так ухмыляется — больше двадцати пяти и не дашь.

— Итак, представьте меня леди, — продолжал он.

Капитан Райт заколебался, но острие клинка, проткнувшее камзол под ребрами, перевесило гордость.

— Леди Белла, разрешите вам представить господина Генри Блада, — выдавил капитан.

— Лорда Генри Блада! — снова пихнул его в бок головорез со шрамом.

— Лорд Генри. — Капитан снова скривился, ибо какой лорд из беглого преступника! — Представляю вам леди Эмму Бонни, графиню Атрорскую.

Генри Блад снял шляпу, отвесил издевательски-изящный поклон. Прямо-таки идеальный поклон, словно стоял не на качающейся палубе, а посреди бального зала.

— Счастлив знакомству, миледи. Извольте проследовать на мой корабль.

Да неужели? Забыв обо всех правилах приличия, о том, что кругом орава незнакомых мужчин — да плевать, пусть думают что угодно, главное, что монастырь отменяется! — я бросилась ему на шею.

— Спаситель вы мой!

Если он и удивился, то совсем ненадолго, и времени даром терять не стал. Одной рукой обвил мою талию, притиснув к своему телу, второй подхватил под затылок, и шершавые губы накрыли мои. Задохнувшись от возмущения, я попыталась его отпихнуть — тщетно, мышцы под моими ладонями казались отлитыми из стали. Поцелуй длился и длился, язык проник мне в рот, дразня, и мои губы дрогнули, отвечая, подчиняясь его настойчивости. Целовался он умопомрачительно — в прямом смысле, — словно затмение нашло, так что я и думать обо всем забыла, кроме пальцев, перебирающих мои волосы, мягкого касания усов, и бороды, и настойчивых губ.

Я не сразу поняла, когда он наконец меня выпустил, — кружилась голова. Шум в ушах заглушал свист, улюлюкание и смех. Я хватанула ртом воздух.

— Да ты не промах, сокровище мое, — рассмеялся пират, не торопясь разжимать объятья.

А целуется он лучше Джека… при этой мысли перед глазами потемнело, корсет сдавил грудь[1], и, если бы Блад до сих пор не обнимал меня, я бы свалилась в обморок прямо на палубу. Как я могла увлечься поцелуем другого мужчины, когда у меня есть любимый?

2

Пират скрылся за дверью. Я снова огляделась. «Располагайся» — интересно как? В том шкафу, что будет служить мне кроватью, был и тюфяк и подушка, но ни наволочки, ни простыней. Не рыться же мне в сундуках?

Хотя он сказал: «Располагайся». Значит, можно и порыться. В конце концов, едва ли мне попадется карта, на которой кровью обозначено место, где зарыто золото. Единственное, на что я могу наткнуться, — на нижнее белье… При этой мысли я залилась краской. Нет уж, подожду хозяина каюты, пусть сам скажет, куда можно совать нос, а куда не стоит. И принесут ли мои вещи? А то даже сорочку не сменить в этакую жару. Надо было попросить. Может, он еще не ушел далеко?

Я выскочила в соседнюю комнату — салон, как назвал ее капитан. Никого. Коснулась двери на палубу. Может, догнать? Да, прямо-таки представляю, как капитан бросит все свои дела по мановению моих ресниц и озаботится моими пожитками. Тем более что он настоятельно не рекомендовал мне высовывать нос за пределы салона.

Отвернувшись от двери, чтобы не вводила в соблазн, я подошла к полке, на которой боком лежали книги. Всего-то три штуки, это он называет библиотекой? Вот у нас дома была целая библиотека, томов тридцать, наверное. Впрочем, мне оставалось только смотреть на нее и вздыхать. Я провела пальцами по корешку. «Начертания стран и земель». Однажды я попыталась ее прочитать. Как батюшка кричал, обнаружив ее у меня в комнате! Сперва — на меня, потом — на Роланда, среднего брата, который дал мне книгу. «Хочешь, чтобы у твоей сестры случилось воспаление мозга? Женский разум не способен понять столь сложные вещи!» На миг мне показалось, что он бросит книгу в камин, но отец сдержался. «Жития святых — вот подобающее чтение для юной девы! Они учат вере, скромности и целомудрию!» Он шарахнул толстенным фолиантом об стол так, что бумажная пыль полетела во все стороны.

Я решительно стащила книгу с полки и уселась на диванчик у стены. Над головой что-то загремело, заставив меня подпрыгнуть. Следом раздался взрыв ругани. Я закрыла ладонями уши при первых же словах. На том корабле, что плыла я, матросы тоже сквернословили напропалую. Если бы отец знал, какие выражения в ходу и насколько тонки стенки кают на кораблях, он бы не отправил меня за море. А может, ему уже было все равно. Он же предложил мне выбирать — яд или монастырь.

От меня отвернулись все, даже Роланд, который всегда поддерживал! Даже мама только вздыхала, гладила меня по голове, когда я рыдала у нее на плече, и уговаривала, как и много раз до того: «Смирись, милая. Смиряться и терпеть — наша женская доля. Батюшка очень добр к тебе, учитывая все обстоятельства».

Но разве я виновата, что родилась женщиной? Или что просто хотела любить и быть любимой?

Шмыгнув носом, я перелистнула страницы в поисках той, на которой остановилась когда-то. Нет, уже не помню толком, нужно читать все сначала. И карты. Надо в этот раз не пролистывать карты, а как-то попытаться разобраться. Спросить у Блада? Ответит или тоже скажет, что не по женскому разуму?

Едва я вспомнила о капитане, как дверь открылась и вошел он сам в сопровождении матроса, который тащил мой сундучок. Повинуясь начальственному жесту, матрос поставил его и вышел.

— Не слишком щедры к тебе родители, — заметил Блад. — Всего-то два платья на смену и никаких безделушек.

Он расстегнул кафтан, бросил на один из сундуков у стены и занялся пуговицами жилета.

— Вы копались в моих вещах?! — возмутилась я.

— Ты же сама сказала, что готова отдать молитвенник. — Жилет последовал за кафтаном, и капитан взялся за галстук, распуская его. — А я предупредил, что мои парни сами все найдут.

Я моргнула, тихо ойкнув. Ни отец, ни братья не позволяли себе появляться перед женщинами дома — не считая прислуги, само собой, — без жилета и галстука. Поверх которых в доме обязательно надевался халат, смотря по времени года — или узорчатый шелковый, или бархатный, а то и вовсе стеганый шерстяной. Видеть полуодетого мужчину мне до сих пор не доводилось.

Он хочет меня оскорбить? Уравнять с прислугой?

— Но в сундуке было нижнее белье!

— И чего я, по-твоему, не знаю о дамском нижнем белье?

Прежде чем я успела покраснеть, Блад потянул кверху рубаху. Я пискнула и зажмурилась, едва увидев кожу над поясом, перехватившим его талию. Капитан рассмеялся, и от этого негромкого смеха мурашки скользнули у меня по телу.

— Привыкай, сокровище мое.

Он успел подойти так близко, что между нами словно завибрировал воздух — так дрожит он вокруг шаровой молнии, готовой слететь с пальцев мага. Как и рядом с такой молнией, мельчайшие волоски на моих руках встали дыбом.

— В этих краях довольно жарко.

Да уж, я успела это ощутить, да и сейчас у меня разом вспотела спина и пересохли губы. Но любой маг, владеющий холодом, знает, как надолго остудить воздух в помещении, и капитан — капитан Райт — был так мил, что оказывал мне такую услугу.

— Не морочь мне голову! — возмутилась я, по-прежнему крепко зажмурившись. — Можно же охладить каюту!

— Ну так охлади.

От возмущения я даже глаза распахнула, да так и застыла, уставившись на его обнаженный торс. Блад усмехнулся, повел плечами, словно красуясь, под лоснящейся кожей перекатились мышцы. Даже шрамы его не портили.

Нет, здесь в самом деле слишком жарко, кажется, раскалился даже воздух и перестал проходить в легкие. Закружилась голова.

— Ты прекрасно знаешь, что женщинам недоступна стихийная магия, — выдавила я.

Голос почти пропал, отказавшись повиноваться.

Пират шагнул ближе, я попятилась было, но за спиной оказался диванчик, на котором я сидела, просматривая книгу, и я весьма неизящно на него плюхнулась. Рука Блада вздернула меня за плечо, дыхание обожгло щеку.

— А я предпочитаю не тратить силы, особенно после боя, когда можно просто снять рубашку. Ты, к слову, тоже вольна раздеться, чтобы не потеть. Мне уже доводилось видеть женщин.

— Да ты издеваешься!

3

— Ты его знаешь? — спросила я.

Глупый вопрос на самом деле, кто же не знает графа Брийского. Поговаривали, что он — фаворит королевы, но я не верила этим слухам. Люди склонны возводить напраслину на тех, кто лучше них. Кому многое удается.

— Знаю ли я его? — Блад поднялся со стула, и я попятилась как была, сидя, пока не уперлась спиной в стену.

Под его взглядом я ощутила себя мышонком, чей хвост прищемила ловушка. Не сбежать, не скрыться, остается только ждать расправы.

— Этот человек меня оклеветал.

Он оказался рядом, вздернул меня за плечо.

— Значит, он сорвал и этот цветок? — Блад улыбнулся.

Если бы он кричал, топал ногами, грозился убить — я испугалась бы меньше.

Собака лает — не кусает, мало разве мне довелось видеть отцовских гневных вспышек? Вот только Блад не кричал и не злился, просто смотрел и улыбался, и под этим взглядом, и от этой улыбки у меня кровь замерзла в жилах. Он больно сжал волосы у меня на затылке, заставляя приподнять лицо.

— Так, говоришь, ты ему дорога?

Моя рука сама собой скользнула в карман, куда я успела сунуть нож для разрезания страниц, прихваченный из дома. В чем-то Блад был прав — девушке не стоит оказываться так далеко от дома без сопровождения и без оружия. Вот только поможет ли мне это лезвие? Совсем ведь небольшое, с мою ладонь…

— Что, собираешься отыграться на женщине, не сумев одолеть мужчину? — Мои пальцы стиснули костяную рукоять.

Помогло, они хоть дрожать перестали.

— Спасибо за идею, — все так же негромко и жутко произнес он. — Как думаешь, если с тобой что-то случится, твоему Джеку хоть на миг станет так же горько, как было мне после вести о смерти матушки? Она умерла от разрыва сердца, не вынеся вести о моем приговоре. На руках у чужих людей, оставшись без дома и денег. Потому что твой разлюбезный Джек оболгал меня.

Я сжала рукоять из слоновой кости. Нет уж, забавой для него и его людей я не стану! Последний выход есть всегда, хватило бы решимости.

— Что ты со мной сделаешь? — пролепетала я.

Он улыбнулся, холодно и жутко:

— Именно об этом я сейчас и думаю. Что мне с тобой делать?

Дожидаться, пока он что-то решит, я не стала: нервы не выдержали. Коснулась его бока рукой, в которую он вцепился, — как удачно, что он скинул одежду и под моей ладонью оказалась кожа, — и, призвав магию, представила нервы, проходящие в бороздах по нижним краям ребер, послала в них импульс.

Блад вскрикнул, отшатнулся, неловко перекосившись, словно бок свело спазмом. А я, отскочив, ткнула его ножом слева от грудины.

Попыталась ткнуть. Даже скривившись от боли, он среагировал — отступил в сторону и назад, так что кончик лезвия лишь прочертил алую полосу на коже. Я метнулась к окну, поняв, что выбора у меня не осталось вообще — за попытку его убить пират по головке не погладит.

Он снова оказался быстрее меня — поймал за плечо, разворачивая, сжал запястье так, что нож выпал из моих онемевших пальцев.

— Белены объелась?

— Я?! Я пыталась договориться по-хорошему и вела себя паинькой, пока ты не вздумал отыграться на мне за грехи Джека — если они вообще существуют!

Он ругнулся, притиснул меня к стене, перехватив оба запястья над моей головой. Я дернулась, попытавшись пнуть его — но юбки замедлили движение. Блад изогнулся, уходя от удара, а потом, точно издеваясь, прижался всем телом так, что я вздохнуть толком не смогла, не то что пошевельнуться. Провел ладонью по моему боку, не обращая внимания на попытки вырваться. Ругнулся.

— Нет, так не пойдет, мало юбок, так под этим демоновым корсетом аркебузу можно спрятать!

Ага, как же! Сам бы попробовал надеть корсет и что-то под него спрятать! Хорошо, если бы синяками отделался.

Он потянулся к магии, мои запястья обожгло холодом. Вскрикнув, я попыталась оторвать их от стены, задрала голову разглядеть, что там, — не получилось ни того, ни другого.

— Ледяные оковы, — ухмыльнулся Блад. — Не будешь брыкаться, управимся до того, как обморозишься по-настоящему.

Я выругалась и попыталась лягнуть его, но добилась лишь того, что он прижал к стене мое колено и лед приковал лодыжку, а в следующий миг и другую.

Блад отступил, смерил меня долгим взглядом. Меня затрясло — то ли от холода, то ли от страха.

— Придется тебя обыскать, сокровище мое, — промурлыкал он, словно не замечая раны на груди.

В голосе появились незнакомые хрипловатые нотки, от которых — или все от того же проклятого холода — моя кожа покрылась мурашками.

Снова приблизившись, он начал выдергивать булавки, соединяющие бока платья с центральной вставкой корсажа. Я забилась — тщетно.

«Надо было не пробивать нервы, а сразу останавливать сердце», — запоздало сообразила я. Что ж, задним умом мы все крепки.

— Пусти, у меня больше нет оружия, — всхлипнула я. — Правда!

Он покачал головой, продолжая быстро и умело расправляться с булавками. «Явно не одну даму раздел за свою жизнь», — мелькнула нелепая мысль.

— К слову, что это было такое? — поинтересовался он, когда стомак полетел на пол. — Чем ты меня так дернула?

— Не скажу, — выдохнула я.

Есть вещи, о которых нельзя знать мужчинам, — это я усвоила с самого детства. Вроде лунных дней. Или магии, доступной некоторым женщинам.

Он усмехнулся, высыпал на пол булавки из кулака. Стянул полупрозрачную косынку, прикрывающую декольте, я вздрогнула, когда шелк щекотнул кожу. Блад провел кончиками пальцев по моей шее к груди до выреза сорочки. Шепнул, склонившись к уху:

— А если я очень-очень хорошо попрошу?

Сердце замерло, ухнуло в низ живота и почему-то забилось там, разлилось жаркой волной по телу, а в следующий миг снова окатил холодом страх. Во рту пересохло, и я замотала головой, не в силах выдавить не слова.

Показалось мне или он коснулся губами моей шеи?

Показалось, потому что в следующий миг он резко распахнул полы моего платья и распутал завязки верхней юбки. Стой я свободно, тяжелая ткань упала бы на пол, но я все еще была прижата к стене, и юбка осталась на месте. Впрочем, я недолго радовалась. Блад дернул юбку книзу. Выпрямившись, оглядел меня с головы до ног с ледяным выражением лица. Отвязал с моей талии карманы.

4

— Значит, наперехват! — крикнул Блад, и сверху донесся торжествующий рев.

Мало им сегодня одного боя? Или надеются на добычу, раз уж с нашим кораблем не повезло? Но чем можно поживиться на фрегате? Жалованьем офицеров?

— У многих моих людей есть счеты к властям Наровля, как и у меня самого, — пояснил капитан, словно прочитав мои мысли.

Он усмехнулся, глядя, как я пытаюсь влезть в сорочку, одновременно не выпуская из рук юбок, которыми прикрывалась. Начал одеваться сам, и получалось у него куда быстрее, чем у меня. К тому времени, как он облачился в камзол, я натянула лишь сорочку и одну нижнюю юбку и, мысленно костеря пирата на все лады, безуспешно пыталась сколоть на груди разрезанный корсет. Булавок не хватало — они раскатились по всему полу. Где-то в сундуке у меня была коробочка с запасными, но едва я шагнула к нему, меня снова бесцеремонно схватили за плечо.

— Некогда возиться со всем этим, — сказал Блад.

Прежде чем я успела возмутиться, он опять сдернул с меня корсет. Булавки зазвенели по полу, я дернулась, не зная, что ловить — то ли их, то ли собственное нижнее белье.

— Брось, говорю, потом соберешь. Стой смирно.

Я замерла — было что-то в его голосе, разом отбившее желание спорить. Пират сунулся в сундук, извлек отрез шелка — роскошного, такой впору только королеве носить. Повторил:

— Стой смирно!

Замотал меня в этот кусок шелка, точно гусеницу, вытащил из моего сжатого кулака пару булавок, что я успела подобрать, подколол край отреза. Оглядел меня критическим взором.

— Сойдет. За мной.

Я засеменила следом — туго обмотанная вокруг бедер ткань не давала шагнуть как следует, юбки, к которым я привыкла, давали куда больше простора. В очередной раз не рассчитав шаг, я пошатнулась и, если бы не рука пирата, шлепнулась бы. Блад ругнулся себе под нос, а потом просто перекинул меня через плечо, точно куль с мукой. Я взвизгнула, заколотила кулаками по его спине.

— Уймись, или снова по мягкому месту прилетит! — рявкнул он.

Я перестала брыкаться, но смолчать не смогла.

— А тебе только повод дай, что ли, руки распустить? Поставь меня, я девушка, а не мешок с навозом!

— Норов у тебя похуже, чем у мешка с навозом, будет, — фыркнул Блад, продолжая меня тащить куда-то вниз.

— Ах, ты…

— Придержи язык, — негромко и буднично велел он, и что-то такое прозвучало в голосе, что я мигом захлопнула рот.

Я задрала голову, чтобы увидеть хоть что-то, кроме его поясницы. Получилось так себе — кругом стоял полумрак, в котором виднелись человеческие фигуры. Я ждала насмешек, но людям явно было не до меня. Что-то скрипело, что-то стучало, кто-то поминал родственников «ленивого тупицы» и их противоестественные связи, кто-то отчаянно богохульствовал. Я дернулась заткнуть уши и уронила руки. После всего, что сегодня произошло, едва ли я смогу ощущать себя леди. Кровь прилила к голове, зашумела в ушах, стало трудно дышать, но прежде, чем дурнота превратилась в невыносимую, Блад поставил меня на палубу. Я пошатнулась — от резкой смены положения все закружилось — и упала бы, не придержи капитан меня за талию.

Ждать, пока я восстановлю равновесие, он не стал, скомандовал:

— Голову береги! — И потащил меня вперед через низкую дверь. Чтобы пройти в нее, даже мне пришлось наклониться, а уж Блад и вовсе согнулся в три погибели.

Здесь было светлее — в дальнем конце помещения сияли два осветительных шара, зачем-то заключенные в сосуды, и судя по тому, как дробился и переливался свет, сосуды эти оказались из хрусталя. Рядом с потемневшим деревом, какими-то бочками и сундуками, прикрепленными к полу, мешками, сваленными вдоль стен, в помещении едва ли в полтора ярда высотой этот хрусталь, сияющий холодным магическим светом, казался особенно неуместен.

Между осветительными шарами виднелась дверь, к которой стояла очередь из полудюжины согбенных мужчин, почему-то сплошь босых. Из двери вынырнул один, держа перед собой несколько медных цилиндров, исчез там, откуда мы пришли, после него за дверь юркнул еще один.

— Устраивайся вот здесь, сокровище мое. — Блад подпихнул меня к груде мешков. — Там шерсть, тебе будет удобно. Можешь даже вздремнуть, если получится.

Остальные грянули хохотом, я вздрогнула.

— Под пушки отлично спится, — произнес кто-то с сильным беркивским акцентом, и я прикусила губу.

В мамином выговоре нет-нет да проскальзывали такие же грассирующие нотки, и, хотя грубый голос моряка вовсе на нее не походил, я вдруг особенно ясно ощутила, что маму больше не увижу.

Нет, нельзя плакать! Я шмыгнула носом и опустилась на мешок. В самом деле тут мягко, и сидеть было бы удобно, кабы не узкая ткань, сковывающая движения.

Пока я возилась, устраиваясь, Блад оглядел собравшихся. Странно, даже сейчас, согнувшись, он выглядел сильным и гордым.

— Если кто девчонку хоть пальцем тронет, останется без руки и без компенсации за увечье. Всем ясно?

— Да, капитан! — рявкнула дюжина глоток, и я подпрыгнула, едва не прошибив головой низкий потолок.

— Куда ты меня привел и зачем? — спросила я, видя, что Блад собирается уходить.

— В самое безопасное место корабля, — ответил он.

Снова раздались смешки, и он добавил:

— Если, конечно, ты не решишь побаловаться здесь огненной магией или пустить молнию.

«Опять издеваешься?» — хотела я спросить, но вовремя прикусила язык — пожалуй, при его подчиненных стоило быть повежливее. То, что Блад простит один на один, он едва ли спустит на людях. Поэтому я лишь сказала:

— Я не способна к стихийной магии.

— Не уверен, — протянул он.

Я — женщина, или он и в этом не уверен? В который раз я прикусила язык, не стоило обсуждать подобные вещи сейчас.

— Крюйт-камера — самое защищенное место корабля. — Блад стал серьезным. — Сюда не прилетит случайный снаряд, поэтому здесь для тебя безопасней всего, когда наверху идет бой. Сиди тихо, не путайся под ногами, и, когда все закончится, я заберу тебя отсюда. Поняла?

5

Застучали шаги по лестнице, моряк подобрался. В помещение влетел парень, что говорил про мгновенное путешествие на небеса. Рукав его синего камзола потемнел от крови. Мужчина, что караулил крюйт-камеру, распахнул дверь, не дожидаясь, пока тот приблизится.

— Стой там, сам вынесу.

Я только сейчас обратила внимание, что на его ногах были не туфли и не сапоги, а сшитые из холстины башмаки.

Мне очень хотелось спросить, как там, наверху, но чутье подсказало — лучше не лезть под руку с неуместным любопытством.

Парень подхватил охапку металлических цилиндров, поморщился, похоже, раненая рука ему мешала. По лестнице снова застучали шаги, заглушаемые грохотом взрывов. Моряк, не дожидаясь гостей, нырнул в помещение, передал очередную порцию пороха, потом еще и еще.

Суета и беготня продолжались несколько минут, и мы снова остались вдвоем, только лицо моряка сделалось суровым.

Не знаю, сколько продолжалась канонада, но наконец корабль перестал вздрагивать от ударов. Правда, тише не стало. Пистолеты грохотали не так, как пушки, но люди ревели, кажется, даже громче орудий.

Я заставила себя выпрямить спину — видеть мой страх было некому, и все-таки нельзя ему поддаваться. Вслушиваясь в бой наверху до боли в голове, я не знала толком, кому желать победы. Что сделают со мной офицеры флота ее величества? Поверят, что я леди? Сочтут пиратской девкой? Или я теперь в самом деле пиратская девка? Истинная леди на моем месте предпочла бы умереть, но не позволить… на миг я забыла даже о бое. Если бы от стыда в самом деле можно было сгореть, сейчас бы здесь уже полыхнули переборки и крюйт-камера взлетела бы на воздух.

— Кажись, все, — сказал моряк, про которого я, увлекшись самобичеванием, почти забыла.

— И кто победил? — спросила я, не зная, радоваться ли победе.

— Наши, само собой, — ответил матрос, снова уселся и закрыл глаза, кажется, даже засопел.

Я заерзала, поглядывая то в потолок, то в сторону выхода. Капитан сказал «сиди и жди», но сидеть и ждать было невыносимо. Сверху доносились голоса, правда, слов разобрать толком не получалось. Я покрутилась так и этак, в очередной раз прокляла полотно, в которое меня замотал Блад. Повторила все то же самое на беркивском, попыталась на граянском и поняла, что мне явно не хватает словарного запаса. Матушка, обучая меня языкам, как-то упустила ругательства, а жаль.

Перебрав все особенности своего одеяния, я помянула недобрым словом замотавшего меня в это Блада, даром что при мысли о нем снова запылали щеки.

— Почему так долго? — пробурчала я себе под нос.

— Не терпится снова к капитану в койку прыгнуть? — хохотнул матрос.

— Вовсе я не… — Я осеклась.

Все равно не поверит, только посмеется. И ведь даже винить в своем позоре некого, сама постаралась. Хотя многое бы изменилось, если бы меня не привели на корабль под руку, а приволокли на плече?

— Ишь, шустрая какая. Погоди, сейчас там после боя остынут немного, разберутся, кто на каком свете, то да се, а когда придет пора крюйт-камеру магией заблокировать, капитан и придет.

— Не придет, — донеслось от входа.

Я обернулась. Меченый, которому Блад подкорнал ухо, стоял у входа, а за его плечами согнулись еще двое головорезов.

— Как не придет? — охнул моряк.

— Так и не придет, — ухмыльнулся меченый. — Кончилась везуха.

Я застыла, забыв, как дышать. Не может быть! Он, конечно, не джентльмен и обошелся со мной ужасно, но почему мне так не хочется верить в его смерть?

— Так что сдавай пост, — продолжал пират. — Ежели магии теперь нет, мои парни покараулят.

Моряк поднялся — оказывается, он мог стоять здесь, не пригибая головы.

— Пост я сдам квартирмейстеру.

— Квартирмейстеру скоро будет не до того, — прошипел меченый, кладя руку на эфес тесака, висевшего у него на бедре. — Сдал пост, я сказал!

Караульный поколебался, но, когда двое, что стояли за плечами меченого, двинулись вперед, развел руками.

— Ну ежели ты так говоришь…

Он исчез за дверью. Я вжалась в мешки, затаила дыхание, стараясь стать как можно незаметней. Блад не придет, и… И мне конец.

Подтверждая мои худшие опасения, меченый развернулся ко мне.

— Кто это тут у нас? — притворно-слащавым голосом произнес он.

Я попыталась отгородиться мешком, но лишь вызвала взрыв хохота.

— Жаль, что Блад успел тебя попробовать, — ухмыльнулся корноухий. — Ну ничего, мы не гордые, можем и за ним подобрать, правда, парни?

Парни с готовностью загоготали.

— Не подходи, — взвизгнула я. — Капитан сказал…

— Ты что, не поняла, шлюшка? Кончился капитан.

— Не подходи! — повторила я. — Если хочешь жить — не подходи!

Второй раз одну и ту же ошибку я не совершу. А там, глядишь, мне просто свернут шею, разозлившись. Хотя истомившихся без женского общества головорезов едва ли остановит такая мелочь, как моя смерть.

Он снова расхохотался.

— И что ты мне сделаешь, милашка?

Он бухнулся рядом на колени, притягивая меня к себе, лапища больно сжала грудь. Я втянула воздух сквозь зубы, обхватила ладонями его шею, содрогаясь от омерзения.

— Вот, так бы сразу… — начал он.

Конечно, куда лучше было бы, если бы я положила ладонь на проекцию сердца. Но и так неплохо. Сонные клубочки в артериях, при раздражении которых замедляется ток крови в жилах, а если повезет, останавливается сердце. Впрочем, везение ни при чем, достаточно послать направленный импульс по нервам — хотела бы я знать, каковы они из себя, эти «нервы» и почему «импульс».

Меченый выгнулся и рухнул рядом со мной. Я отпихнула его, дернулась в сторону. Закружилась голова.

— Что ты с ним сделала? — закричал тот, что подбирался справа.

— Убила, — выдохнула я. — Я в самом деле его убила.

Дурнота подкатила к горлу, перед глазами все потемнело. Нет, в обморок падать нельзя, чай, не на балу, где рядом всегда найдутся сильные руки кавалера. Эти в корсаж не за нюхательными солями полезут. Или, наоборот, упасть в обморок и ничего не чувствовать?

6

Мир тихонько качался, плескали волны, и не мешали даже голоса, доносившиеся словно сквозь вату. Слов я не разбирала или не хотела разбирать, только интонации — изумленные, растерянные. Меня не интересовало, о чем говорят и что происходит. Ничего не интересовало, кроме сильных и надежных рук, что обнимали меня, унося прочь от пиратов, от крови и смерти. Прочь от всех ужасов, что я успела увидеть. Я улыбнулась, не открывая глаз, прижалась к плечу, от которого пахло порохом и кровью.

— Джек…

Какой чудесный сон, можно я не буду просыпаться всю оставшуюся жизнь? Ну хотя бы пару мгновений?

Не тут-то было. Руки, что меня несли, стали жесткими, и ехидный баритон прогнал блаженную расслабленность:

— Не угадала, сокровище мое. Попробуй еще раз.

Я вскинулась, потеряла равновесие, но Блад меня удержал.

— Тихо, а то уроню, — рыкнул он.

Наверное, надо было сказать спасибо, что меня тащат на руках, а не через плечо, но слишком уж много злости было в его голосе. Словно он мне одолжение делал и это его раздражало. А я не просила, между прочим!

— Поставь меня!

— И не подумаю.

Я огляделась и разом расхотела протестовать. Разбитые доски, перевернутая пушка, щепы и кровь под ногами. Как бы я пробиралась по всему этому в своем неудобном одеянии из куска ткани?

Незнакомое лицо со шрамом на виске. Взгляд, устремленный на капитана, полон изумленного благоговения.

— Правду говорят, что он бессмертный, — донеслось до меня.

Блад, кажется, тоже это услышал, усмехнулся, но ничего не сказал. Пинком отворил дверь, занес меня в каюту. Усадил на что-то жесткое.

— Можешь лечь, если хочешь. — Он закрыл дверь. — Или отнести тебя на постель? Правда, ее потом придется выбросить, а тебе — спать на голых досках.

Я зажмурилась, тряхнула головой. Дурнота отступала. Слабость тоже проходила, оставляя разве что легкую сонливость, но это вскоре пройдет. Я сидела на здоровенном сундуке, таком здоровенном, что и лечь бы на него смогла.

— Нет, все хорошо, спасибо.

Только переодеться бы… и помыться, чужая кровь стягивала кожу. Я подняла взгляд на Блада — тоже весь в крови, разорванная рубаха болтается ошметками, жилет расстегнут. Значит, совсем немного времени прошло.

— Как ты себя чувствуешь? — вырвалось у меня.

Все-таки с настолько серьезными ранами мне сталкиваться еще не доводилось. Самое страшное, что приходилось заживлять, — глубокий порез от серпа. Повезло той женщине, что артерию не задело и что мимо проезжали мы с матушкой.

И Блад по-прежнему оставался единственным, кто может меня защитить, так что моя забота о его состоянии была вполне разумной. И дело вовсе не в его объятьях и…

— Живым. — Он снова провел рукой по боку. — И очень, очень озадаченным. Что это было?

Я захлопала ресницами.

— Прошу прощения?

Так я ему и рассказала! В лучшем случае сочтет ведьмой. В худшем — поймет, что я могу обойтись с ним как с меченым, и перережет глотку: только круглый дурак оставит опасность так близко к себе, а дураки не становятся удачливыми капитанами.

Он вытащил из шкафа медную миску и ветошь. Плеснула вода. Присел напротив, устроив миску на сундуке рядом со мной.

— Ты спасла мне жизнь, и я очень благодарен за это. — Влажная ветошь коснулась моего лица, смывая кровь. — Но как ты это сделала?

— Я не ранена, спасибо. — Я забрала у него ткань. Ох ты, ведь если я бухнулась прямо в лужу, наверняка и волосы все испачкала, как же я буду их отмывать? Да и вообще… — Зеркало у тебя есть?

Он прищурился.

— Зеркало есть, но ты уходишь от ответа.

— Но мне нечего ответить! — Я изобразила на лице самое глупое выражение, на которое только была способна. — Я вообще не понимаю, о чем ты.

— Сокровище мое, — промурлыкал Блад вроде бы игриво, но в голосе прозвучала явная угроза. — Мне, конечно, очень не нравится, когда в столь… трогательный момент меня называют именем другого мужчины…

Я залилась краской.

— И вовсе не трогательный!

— Ну как же? Юная дева, приходит в себя в моих объятьях, ресницы трепещут, румянец смущения, улыбка — о, какая улыбка!

— Да замолчи ты! — Я прижала ладони к щекам.

— А оказывается, что все это предназначалось не мне. Можно ли передать словами всю меру моего разочарования?

— Я люблю Джека, как и он меня.

Я думала, что эти слова прозвучат со спокойным достоинством, а получилось жалко. Словно я оправдывалась в том, что думала о другом мужчине.

— С тобой-то все ясно, а вот насчет него не уверен.

Да как он смеет!

— Как ты дожил до своих лет с таким языком?

— Это потребовало некоторых усилий, сокровище мое, — ухмыльнулся он. — И именно потому, что я успел немного пожить и кое-что повидать, куда сильнее, чем когда меня называют чужим именем в минуты страсти…

— Не было никакой страсти!

— …я не люблю, когда меня держат за глупца.

— Не понимаю, о чем ты.

Вот теперь изобразить спокойное достоинство получилось. Почти.

— О том, что у меня в груди была здоровая дыра, проделанная ледяным клинком. О том, что жить мне оставалось хорошо если полчаса и Фрэнк пытался этим воспользоваться, чтобы поднять бунт на корабле, поэтому я помчался в крюйт-камеру, чтобы заблокировать ее или, если совсем сил не хватит, разнести все к ядреным демонам, но свалился, чуть-чуть не добравшись.

— Ты хотел взорвать порох? — ахнула я.

Он пожал плечами.

— Если бы Джеймсу с ребятами не удалось справиться со сторонниками Фрэнка — мне бы не оставалось ничего другого. Как ты сама заметила, конец рано или поздно наступит, и я предпочитаю, чтобы он не порадовал моих врагов. Значит, нужно уходить на своих условиях. — Он снова присел напротив, вынул из моих ослабевших пальцев ветошь и, прополоскав ее, опять стал стирать кровь с моего лица. — Ты ведь думаешь так же, насколько я успел заметить. Иначе, не сумев меня убить, бросилась бы не к окну, а рухнула на колени умолять о пощаде.

7

Самого властителя этого места я увидела не сразу. Сперва в глаза бросился высокий стол. Сейчас, пожалуй, невозможно было угадать, из какого дерева он был сделан когда-то — темный, покрытый где-то въевшимися бурыми, а где-то свежими алыми разводами.

Лицо мужчины, лежавшего на столе, перекосилось от боли, рубаха задралась, обнажая половину живота, а штанов не было вовсе. По счастью, нижнюю половину тела заслонял склонившийся человек. Наверняка он-то и был корабельным хирургом.

Лекарь отступил от стола, разворачиваясь к нам, я торопливо зажмурилась. Мало мне было Блада без рубахи, теперь еще незнакомый мужчина без штанов!

— Капитан? Так вы все же ранены? — услышала я. — Простите, я…

— Царапина, — небрежно произнес Блад. — Не стоит вашего беспокойства.

Хирург помолчал.

— В таком случае… Если девушка пришла сюда своими ногами, ей придется подождать, пока я не закончу с ранеными.

— Это не моя кровь, — пискнула я, осмелившись открыть глаза.

Зажмурившись, далеко не убежишь. Впрочем, куда мне бежать с корабля? Прямиком на дно морское? Да и капитан по-прежнему держал меня за руку.

Я оглядела помещение. Довольно просторное, без окон, как и, похоже, все каюты на нижних палубах. Невысокий потолок — едва ли на ладонь над макушкой Блада. И двигаться ему пришлось бы очень осторожно, чтобы не влететь головой в осветительные шары, подставки для которых торчали из стен. Еще один осветительный шар — заключенный в хрустальный сосуд, как и те, что у крюйт-камеры, — свисал с потолка. Это, конечно, дешевле, чем свечи, если не платить магу, который их поддерживает; и место в трюме не занимает. Но неужели капитану не лень заниматься этим самому? Или он все же не единственный маг на корабле?

— В таком случае зачем вы привели сюда женщину, капитан? — Хирург нахмурился.

— Занимайтесь своим делом, господин Дезо.

Казалось, от холода в голосе Блада на потолке вырастут сосульки. Я поежилась. Господин, не лорд и не сэр. Хотя чего я ожидала? У мужчин есть лишь стихии, они не смогут исцелять магией. Даже если бы кто-то из лордов решил выучиться на лекаря, здесь ему не место. Гильдия хирургов — подразделение гильдии цирюльников, а бакалавры медицины не снисходят до пролития крови…

В ответ на отповедь капитана, которая приморозила меня к полу, корабельный хирург лишь пожал плечами и снова склонился над раненым. Тот застонал сквозь зубы.

У меня пересохло во рту. Закружилась голова. Капитан склонился к моему уху. Прошептал:

— Вздумаешь упасть в обморок, снова оболью, и все, кто окажется в этой комнате, смогут невозбранно любоваться твоими прелестями, облепленными мокрым шелком.

— Когда людям больно, им плевать на любые прелести! — так же едва слышно прошипела я. — А мне больно на это смотреть и потому тоже плевать. Зачем ты меня сюда притащил?

— За ответами.

Сказать что-то я не успела. Хирург выпрямился.

— Свободен. Давай следующего.

Раненый зыркнул на меня, прикрылся комом ткани, наверное, когда-то бывшим одеждой, и похромал к двери. Но мне было не до его голого зада. Совершенно оторопев, я смотрела, как лекарь обтер ветошью иглу, вдел в нее нить — и воткнул в незажженную сальную свечу, лежащую на столике рядом.

Матушка учила меня, что, если уж приходится работать не магией, а ножом и иглой — хотя мне самой ни разу не доводилось этого делать, — все инструменты нужно тщательно вымыть и прокипятить. Руки, прежде чем браться за работу, промыть мылом и щеткой, а потом ополоснуть щелоком, хотя, если заживлять рану планируется магией, можно немного отступить от строгих правил. Но у этого-то явно магии не было!

Может быть, среди хирургов-мужчин заведено по-другому? Но как тогда они справляются с воспалением, неизбежным после того, как в рану попадет зараза? Надеются, что тело одолеет заразу само?

И даже сравнить, сильно ли отличаются привычки корабельного хирурга от того, как ведут себя другие, я не могла. Наш семейный лекарь большую часть времени бездействовал и время от времени приглашал цирюльника. Тот делал кровопускание отцу — в последние годы батюшка стал тучен и полнокровен. Ему нравилась процедура — дурная кровь стекает, и в голове образуется необыкновенная легкость, так он говорил, а лекарь ему поддакивал.

Обрабатывал ли цирюльник инструменты? Я не спрашивала, да и кто бы мне ответил? Братьев ни он, ни наш домашний лекарь не пользовал — они были молоды и здоровы, а ко мне обоих просто не подпускали, разве что морали читать. Матушка заявила, что незачем лекарю-мужчине осматривать юную девушку. Кажется, дело было не в том, что он мужчина…

Я так глубоко задумалась, что не обратила внимания, как на столе появился еще один раненый. Вздрогнула от крика.

Двое, что ввели под руки этого человека, прижимали его за плечи к столу, а хирург ковырялся в ране под ключицей. Повезло, что артерию не зацепило. Или не повезло, потому что хирург не мог то ли нащупать пулю, то ли ухватить ее щипцами. Раненый кричал, кашлял, сплевывая кровь, и снова кричал. Я зажмурилась, попыталась заткнуть уши, но на моих запястьях, словно клещи, сомкнулись руки капитана.

— Завидую твоей выдержке, — прошептал он. — А с виду цветочек цветочком.

— Отпусти меня! Чего ты хочешь добиться?

— Правды.

Лекарь меж тем выпрямился, утер пот со лба. Крик стих, снова сменившись кашлем.

— Он умрет. — Блад снова склонился к моему уху. — Не так быстро, как умер бы я, но неизбежно. Если не извлечь пулю, она отравит тело…

Да вовсе не пуля, а вся та дрянь, что она занесла на себе в тело! Обрывки одежды, грязь с пыжа… А может, до этого и не дойдет, кровь изо рта раненого текла уже непрерывно, яркая, пенистая. То ли щипцы зацепили стенку уже поврежденного сосуда, то ли пуля сдвинулась, открыв кровотечение.

Блад был прав, если не вмешаться, этот человек обречен.

А если вмешаться, плохо будет мне.

— Ну так чего ты смотришь? — вскинулась я. — Если можно притянуть яблоко с ветки, почему бы не вытянуть пулю из раны? Это точно такой же предмет, как и любой другой! Действуй!

8

— Леди Белла! — донеслось вслед.

Я стиснула зубы, не замедляя шаг. Кажется, на меня пялились. Плевать. Терять уже нечего. Я больше не леди. Леди умерла бы, прежде чем позволила до себя дотронуться. Леди не стала бы убивать — поставила бы мерзавца на место парой слов. Нет, не так. Леди с самого начала вела бы себя так, чтобы ни у кого даже дурной мысли не возникло…

Наверное, я и с Джеком вела себя как-то не так с самого начала. Наверное, если бы я правильно поставила себя с ним, ничего бы не случилось. Вообще ничего. Он бы сделал предложение — как и полагается, при родителях, а не наедине. Отец бы согласился, увидев серьезность намерений. Не было бы монастыря, а я жила бы сейчас дома. Не пришлось бы спасать пиратского капитана — изменника и убийцу — ради того, чтобы спасти собственную жизнь. А он не смог бы надавить на меня и узнать то, о чем ни ему, ни кому-то другому знать не следует.

Да даже если бы я, занимаясь его раной, повела себя по-другому… Матушка, заботясь о наших арендаторах, никогда не говорила, что исцеляет она. Исключительно — о силе молитвы и веры. «Если будет на то воля Господа», — каждый раз говорила она. А я настолько испугалась, а может, поддалась гордыне, что даже не вспомнила о молитве.

Так что с того, если кто-то увидит мои ноги, в сравнении со всем тем, что случилось сегодня? В сравнении с тем, что слишком многие сегодня увидели чудо — или черное колдовство?

Оказывается, я помнила дорогу до каюты. И вроде разгром, оставшийся после боя, начали разбирать. Во всяком случае пушки уже стояли на местах, а окна — или как там они называются, — в которые выглядывали дула орудий, уже закрыли. Тут и там горели масляные лампы, освещая палубу, а людей почти не было видно, только сверху доносились разговоры, я не стала в них вслушиваться.

Дверь капитанской каюты была не заперта. Медный таз с водой, в которой плавала ветошь, до сих пор стоял на сундуке в «салоне». Кровь осела на дно, и вода казалась чуть розовой. Но едва я обмакнула туда ветошь, вода снова взбаламутилась алым. Впрочем, на моих руках свежей крови было больше, и у меня все же получилось ее отмыть.

Переодеться бы… Я размотала порядком утомившую меня ткань. Рубашка тоже была в кровавых пятнах, и я поморщилась. Надо сменить. Где бы взять еще воды, чтобы помыться? Та, что есть, уже ни к чему не пригодна. Хотя в кувшине, из которого Блад разводил вино, вроде немного осталось. Сейчас немного приду в себя, смочу ветошь и оботрусь, потом можно будет спокойно переодеться. Сейчас...

Я шагнула к окну. Оно, кажется, выходило на корму — по крайней мере об этом говорил пенный след, уходящий к горизонту. Солнце блестело на волнах, и непонятно было, то ли небо отражается в море, то ли море — в небе. Красиво… Жаль, что мне вряд ли дадут долго любоваться этой красотой.

Стукнула дверь, раздались шаги.

— Благодаря тебе я сегодня нажила смертельного врага, — сказала я, не оглядываясь. — И когда улечу в эти волны, я буду знать, кого проклинать в последнюю секунду.

— Я этого не допущу.

Блад подошел сзади, обхватил руками мои плечи, коснулся подбородком макушки. Несмотря ни на что, мне захотелось прильнуть к нему, накрыть ладонями его предплечья. Поверить, что все будет хорошо, что он в самом деле сможет меня защитить. Вот только если бы не его настойчивость, меня не нужно было бы защищать.

— Ты не сможешь охранять меня постоянно.

— Смогу и буду.

— В сортир со мной пойдешь? — усмехнулась я.

Матушка упала бы в обморок, услышав что я позволяю себе подобные речи в обществе. Только ее здесь нет. Как нет и толку от всех тех манер, что мне пытались привить. Или просто я все делаю неправильно. Не просто же так родители разочаровались во мне.

Блад тоже усмехнулся.

— Гальюн. Это называется — гальюн. — Обнял меня крепче, потерся подбородком о мою макушку.

— Да какая разница.

Надо было бы вывернуться, но не осталось сил. Сейчас, когда его руки обнимали меня, а тело, казалось, заслоняло от всего мира, когда его дыхание перебирало мои волосы, мне вовсе не хотелось шевелиться. Только обида все равно жгла изнутри, не давала успокоиться.

— Никакой. — Он коснулся губами моих волос. — Зато для меня есть разница, ходить ли по палубе или стать кормом для рыб. Для Дика есть разница. Спасибо. От нас обоих.

Я покачала головой.

— Что мне с твоей благодарности, если сначала ты не оставил мне выбора?

Я смотрела на горизонт. Говорят, море успокаивает. Успокоиться не получилось.

— Бездействие — тоже выбор, — негромко произнес Блад. — Так что я оставил тебе выбор.

— Нет! Ты заставил меня смотреть!

— Разве Дик меньше бы страдал, если бы ты не знала о его мучениях? Разве, если закрыть глаза на боль, она исчезнет?

— Разве я в них виновата? — в тон ему ответила я, все же вырвалась из его рук, разворачиваясь. — Разве я втянула вас в этот бой? Разве я стреляла в Дика?

— А я и не снимаю с себя ответственности. Я — их капитан, и все, что случится с этими людьми на моем корабле, останется на моей совести. Как и все, что случится и случилось с тобой. Да, я принудил тебя показать, что бабушкины сказки о женщинах, исцеляющих наложением рук, — истинная правда.

— Сказки? — переспросила я.

— Моя бабушка родом из Беркива, там в ходу подобные сказки.

В самом деле? Так странно было осознать, что у пирата были родители и бабушка. Он упоминал о матери, но тогда я не могла думать ни о чем, кроме собственной участи. А сейчас… Оказывается, у нас есть что-то общее.

— Моя мама тоже из Беркива, но она не рассказывала мне подобных сказок.

Маму выдали замуж в Наровль, когда две страны замирялись после очередной войны. Она никогда вслух не вспоминала о доме.

— Да, я знаком с леди Эммой. Ты очень на нее похожа.

Сейчас, перестав ухмыляться, он разом стал старше и… притягательней. Я словно впервые увидела правильные черты лица, упрямые губы, серьезные серые глаза, да так и замерла, глядя в них.

9

Он скрылся в спальне, послышался плеск воды.

Я замотала головой, отгоняя наваждение. Щеки по-прежнему пылали, и голова отказывалась соображать. Да что такое, почему от вроде бы обычных слов меня обдает то жаром, то холодом?

Я открыла свой сундучок. Чулки. Полотенце. Свежая сорочка. Платье, пожалуй, можно надеть еще раз, а сорочку, что сейчас на мне, остается только выполоскать и припрятать до тех дней, когда мне понадобится ветошь. Коробочка с запасными булавками. Гребень, шпильки взамен тех, что я порастеряла. Пожалуй, и все.

Я сложила все это стопкой на угол столешницы, собрала юбки, закрывавшие большую часть стола. Воровато оглядевшись, сгребла в горсть украшения, что вытряхнул из моих карманов Блад, взялась за сами карманы — и вздрогнула от смеха.

— А ты не промах! Своего не упустишь, верно?

Он стоял, прислонившись к дверному косяку, и смеялся. А я даже не услышала, как он вышел из спальни.

Я выпрямилась, глядя ему в лицо. Наверное, следовало напомнить капитану, что это мои вещи, которые я не отдала и не подарила ему. Только, кажется, у меня не осталось ничего моего, даже жизни, которую он может забрать так же легко, как золото из моих карманов. А все его слова благодарности — лишь слова. Слово благородного человека дороже золота, но точно так же, как я перестала быть леди, Блад — давно не джентльмен. Изменник. Пират. Убийца.

Впрочем, я теперь тоже убийца, хотя тот, со шрамом, и заслужил смерть.

Блад притянул с пола мой нож для разрезания страниц, лезвие до сих пор покрывала засохшая кровь. Его кровь.

— Думаю, оттого, что золотые безделушки останутся у тебя, ничего не изменится, — сказал он, крутя в руках нож. — Подкупить кого-нибудь не выйдет — я только что предупредил всех, что если ты вдруг исчезнешь с корабля, вахтенного повесят. Неважно, окажемся ли мы в порту или будем в открытом море, как сейчас.

Я обдумала его слова.

— Получается, за мной постоянно будут следить?

— Именно так, — ухмыльнулся он. — Такое сокровище грех упускать. Поэтому можешь носить драгоценности или хранить в сундуке… не имеет значения, они все равно останутся на корабле.

— Твоя щедрость не знает границ, — не удержалась я. Миг спустя уточнила: — Это значит, ты меня не выпустишь?

— Я же обещал. Заплатят — уйдешь. Но до того — дурак бы я был, если бы тебя упустил.

— Не знаю, заплатят ли родители, но Джек — заплатит!

Блад усмехнулся, но спорить не стал. Продолжил разглядывать нож, будто вокруг не было ничего интересней этого покрытого бурым налетом лезвия.

— Как ты убила Фрэнка? Что это за магия?

Отпираться было бесполезно. Уже пробовала, только разозлила своего пленителя.

— Остановила сердце.

— А до того пыталась проделать то же самое со мной? — В его голосе не было гнева, только любопытство.

— Нет.

— Тогда чего добивалась? Проткнуть-то ты пыталась на самом деле.

— Не сообразила от страха, что можно просто остановить сердце, — призналась я. — Создала импульс в межреберных нервах, чтобы отвлечь и получить возможность ударить.

— Не скажу, будто хоть что-то понял. — Блад неторопливо приблизился ко мне, заглянул в глаза. — Поэтому спрошу проще: ты можешь убить меня так же, как убила Фрэнка? Лишь коснувшись?

До сих пор мне казалось, что я поднаторела во всякого рода увертках, да и откровенно лгать мне доводилось не раз. Но сейчас, глядя в эти серьезные серые глаза, я не смогла ни солгать, ни уйти от ответа.

— Могу.

— И я не почувствую магию и не сумею разрушить заклинание?

— Не знаю. Ты почувствовал магию, когда я затягивала твою рану?

Блад покачал головой, по-прежнему пристально глядя мне в глаза.

— Выходит, моя жизнь — в твоих руках, так же как твоя — в моих?

— Выходит, так, — не стала спорить я. — Только кое-кто совсем недавно утверждал…

— Я помню. — Он отступил на шаг. Усмехнулся. — Как печально сознавать, что лишь шкурные интересы заставили тебя спасти мою жизнь.

Я вернула ему усмешку.

— Можно подумать, что-то, кроме финансовых интересов, не позволило тебе отдать меня команде. Бросить псам кость — так ведь ты говоришь. Возможность позабавиться.

Он не ответил, помолчал, словно пытаясь разглядеть что-то в моих глазах. Сунул мне в руки нож и отвернулся.

— Поторопись, пока вода не остыла.

— Сколько у меня времени?

— Сколько угодно.

Подхватив вещи, я шмыгнула в спальню, захлопнула за собой дверь.

Ванна оказалась совсем небольшой — я помещалась в ней лишь полусидя и не смогла бы вытянуться, а Блад, наверное, и вовсе мог лишь сидеть с согнутыми ногами. Но это все же была ванна, настоящая ванна, и, опустившись в теплую воду, я тут же выкинула из головы странный разговор. Сползла пониже, погрузившись по шею, закрыла глаза, на какое-то время забыв обо всем, кроме расслабляющего касания воды, наслаждаясь одиночеством и покоем.

Не знаю, сколько я просидела так, забыв обо всем, опомнилась лишь, когда колени, выставленные из воды, покрылись мурашками, несмотря на жару. Долго отполаскивала волосы — наверное, хорошо, что вода остыла, иначе отмыть бы их от крови было куда труднее. Мыло и в самом деле пахло горьким апельсином, как и обещал Блад, и, как он и обещал, меня никто не побеспокоил. При мысли об этом кольнуло что-то вроде сожаления. Я помотала головой, приходя в себя. Это, наверное, от усталости. От усталости и страха, ведь, кроме капитана, некому меня защитить.

Я заставила себя выкинуть эти мысли из головы. Утро выдалось бурным, но, может, хоть вечер обойдется без происшествий?

Чистое белье и одежда оказались блаженством едва ли не большим, чем купание. Волосы, конечно же, будут сохнуть до вечера, а то и до утра, я намучилась с ними еще на предыдущем корабле. Может, не убирать их? В конце концов, меня уже видели и простоволосой, и почти без одежды… при этой мысли загорелось лицо.

Нет уж! У меня больше нет ничего, даже свободы, но достоинства у меня пока не отняли. Значит, и выглядеть я буду как подобает.

10

Вот уже в который раз Блад твердит о своей невиновности. Неужели его в самом деле оговорили? Значит, он имел полное право мстить короне.

Но тогда получается, правда и то, что его оговорил Джек, а это просто невозможно! Он не мог, да и зачем бы ему?

От этих вопросов начала раскалываться голова, и я отодвинула их за грань сознания. Ни один преступник не сознается, что он преступник, и каждому хочется ощущать себя правым. Вот и Блад наверняка придумал себе оправдание. Но я действительно уже ничего не смогу изменить, остается только молиться. Однако и слова молитвы не шли во взбудораженный разум.

Кое-как уняв сердце, я подошла к столу. Я хотела гордо проигнорировать и сундук с книгами, и корзинку — ведь все это наверняка награблено. Но взгляд упал на верхнюю книгу в корзине. Не веря себе, я подняла ее. Еще раз перечитала название. «Трактат об истинном чуде Господнем».

Мама привезла такую в составе своего приданого. Только ее книга была древней, написанной на пергаменте от руки, и стоила целое состояние даже без учета драгоценного оклада — просто в силу древности. И все же я прочитала ее не раз и не два. Эта книга была относительно новой, кожаный переплет еще не затерся, хотя страницы были разрезаны, и кое-где на полях виднелись пометки серебряным карандашом.

Но что бы этому труду делать на военном фрегате?

Стоя рядом со столом, я начала перелистывать страницы. Предисловие от издателя.

«Отдавая должное тому вкладу, что внес автор, следует отметить, что лорд Роберт Ривз, герцог Баскингтон писал в те времена, когда наука оставалась в зачаточном состоянии и непознанное объясняли в основном мистики. Поэтому лишь первая часть этого труда сохранила практическую ценность. Все остальное — лишь туманный вымысел склонного к мистике разума…»

Я усмехнулась. Все самое ценное, что было в книге, издатель ничтоже сумняшеся объявил бессмыслицей просто потому, что это было ему недоступно. И кто бы ни написал этот труд на самом деле, ее явно звали не Роберт. Просто с самого начала было ясно, что никто не воспримет всерьез книгу, написанную женщиной, пусть даже она и предназначалась для женщин, владеющих даром.

Кем был тот Роберт? Братом? Покровителем? Вряд ли мужем. Судя по тому, что я видела дома, мужья не воспринимают всерьез любые занятия жены. Может быть, права была матушка, говоря, что монастырь — это возможность?

Я пролистала предисловие от автора, занимавшее едва ли не пятую часть книги. Вгляделась в первую иллюстрацию. Ну что ж, хотя бы здесь издатель не добавил ничего от себя. Какой бы ценой ни была добыта эта книга, я оставлю ее себе. Выпрошу, выкуплю; если надо будет…

На свое счастье, додумать я не успела — открылась дверь в салон, явив крепкого мужчину с проседью в бороде.

— Капитан занят, — сказала я. — Зайдите потом.

— Дык это… — Мужчина изобразил поклон. — Мы к вам, леди.

— Прошу прощения? — Я попятилась, не зная, то ли сразу звать на помощь, то ли подождать.

Мужчина пошатнулся. Отпихнув его, в салон ворвался еще один, одноглазый. Черная повязка наискось головы, а поверх нее — тряпица, закрывающая второй глаз, на которой проступали кровавые пятна, на щеках и в бороде остались бурые потеки. Человек слепо покрутил головой и бухнулся на колени, обратившись примерно в мою сторону.

— Миледи, Дик сказал, если б не вы, каюк бы ему. Не откажите… Чем слепым ходить, лучше сразу за борт.

Я растерялась.

— А что говорит господин Дезо?

— Бальзам положил, потом велел мочой мыть и ждать, пока заживет, да только один глаз так и не зажил, так и гнил, пока не вырезали. Миледи, сделайте милость!

Я заколебалась. Совет корабельного хирурга не казался мне разумным, да и класть жирный бальзам на свежую рану, которая еще кровоточит — об этом говорили яркие алые и масляные пятна на повязке, — не лучшая идея. Но ведь и я не всесильна.

Тем временем мужчина, сориентировавшись по голосу, как был, на коленях, двинулся в мою сторону.

— Не откажите, миледи!

— Я не уверена, что смогу… — Я попятилась, отступая от рук, слепо шарящих слишком близко.

— Все, что успел скопить, отдам и всю жизнь вам служить буду…

— Что здесь происходит? — раздался ледяной голос за моей спиной.

— Капитан, вот Люк… — зачастил зрячий.

— Кажется, эти люди пришли ко мне за помощью. Вы не возражаете, капитан?

Блад наклонил набок голову, разглядывая не то меня, не то своих людей. По обнаженному торсу с мокрых волос стекали капли воды, я поспешила отвести от них взгляд, пока в голове осталась хоть одна мысль. Похоже, капитан вылетел, не домывшись, едва услышав мужские голоса в салоне.

— Они же пришли к вам, леди Белла, как я могу возражать, если меня не спросили, — ухмыльнулся Блад.

— Капитан, прощенья просим, не было вас… — снова затараторил зрячий, и я поняла, что он боится.

Боится, хотя капитан не угрожал, не кричал и вообще, кажется, ничего не делал, только стоял и смотрел насмешливо то на меня, то на своих людей.

— Продолжайте, леди Белла, — сказал капитан. — Мне любопытно.

— Встаньте, — велела я. — Вы, помогите ему…

— Дык это… мы люди простые, не издевайтесь, миледи… — пробормотал раненый.

Я оторопело посмотрела на капитана. Что не так я сказала?

— Парни не привыкли, когда им говорят «вы», — хмыкнул он. — Сэм, помоги Люку устроиться… Где именно, леди Белла?

— Вот здесь, у окна, чтобы я могла как следует разглядеть рану.

Под повязкой обнаружились склеенные кровью и чем-то жирным ресницы, пришлось снова оборачиваться к капитану и просить у него воды и чистую ветошь.

Услышав это, тот, кого назвали Сэмом, вытаращил глаза.

— Дык это, я щас…

— Стоять! — велел Блад, и моряк замер как вкопанный. — Поди в соседнюю комнату, там стоит кувшин с водой. Возьми кувшин и полотенце, принеси сюда.

Получив искомое, я промыла раненому глаз, пока не разлепились ресницы. Развела веки — сам он раскрыть их не мог, боль мешала. Мысленно ругнулась. Вот только бальзама здесь и не хватало! В покрасневшем белке зияла рана.

11

Несколько бесконечных секунд капитан молчал, а потом расхохотался. Он смеялся взахлеб, до слез, утирал их и продолжал хохотать.

— Схожу-ка я за водичкой, — пробормотала я, отступая к спальне, где должна была еще оставаться вода в кадке и ковш. — Жаль, что стихии мне неподвластны.

— Все хорошо. — Он утер слезы. Хихикнул в последний раз и стал серьезным. Глянул на обложку. — Кто бы это ни придумал, он прекрасно сознавал, что какой-нибудь «полный курс прикладной анатомии», или как там называются книги, по которым учатся хирурги, в руках женщины будет выглядеть странным, особенно если ее отец или муж не отличаются большим умом. Но назови все то же самое как-нибудь душеспасительно, да добавь в примечания «с благословения и на средство игуменьи Эпифании» — все будет выглядеть благопристойно, и мало кто полезет внутрь.

— Эпифании? — Я выхватила у него книгу. Тихо выругалась себе под нос.

Блад приподнял бровь. Я положила том на стол, безуспешно пытаясь скрыть волнение.

— Поясни, сокровище мое, — попросил, нет, потребовал капитан. — Впрочем… — Он снова забрал у меня том, еще раз просмотрел первые страницы. — Издано в Новом Свете. Уж не так ли звали настоятельницу монастыря, в который ты не попала?

Я отобрала книгу, прижала к груди. Мама говорила о возможностях. Вот она, возможность. Возможность не скрывать дар — что может быть правильнее монахини, исцеляющей истовой молитвой? Вот только плата за эту возможность — отречение от всего мирского. От моей любви. Может, поэтому мама и не рассказала мне — я бы все равно отказалась.

А может, она так и не навестила меня за тот месяц не потому, что гневалась, а просто отец не разрешил? Он мог… Может, у нее просто не было возможности со мной поговорить?

— Подари мне ее. Пожалуйста, — попросила я.

В этот миг я забыла даже о том, что, возможно, эта книга омыта кровью. Напоминание о доме — вот чем сейчас был для меня этот том.

— Не подарю, — ухмыльнулся Блад. Я сникла, а он добавил: — Продам.

— Но… У меня нет ничего, что бы ты не смог взять сам. — Я сунулась в карманы, но капитан покачал головой. — Тогда что? Та доля в добыче, которую мне пообещали твои люди… Но ведь они — твои люди, и добычу будешь делить ты.

Он снова покачал головой, уже откровенно веселясь.

— Тогда что? — повторила я.

— Поцелуй.

— Ты издеваешься? — Я отступила, продолжая прижимать книгу к груди, словно защищаясь от пирата.

— Нет, я называю цену.

— Исключено!

— Ну, как знаешь. — Он выдернул томик из моих пальцев, кажется, даже не ощутив сопротивления. Развернулся к окну, размахнулся, точно собираясь выбросить.

— Нет! — взвизгнула я, вцепляясь обеими руками в его запястье. — Я согласна!

В конце концов, это всего лишь поцелуй. И он уже целовал меня и… в животе разлилось тепло.

А как же Джек? Ведь, получается, я ему изменяю?

Блад тихонько рассмеялся.

— По твоему лицу читать проще, чем в раскрытой книге. — Он приподнял мой подбородок и коснулся губами губ, совсем легко, будто бабочка крылышками. — Вот и все, забирай свою драгоценность.

Я моргнула, не зная, почему вдруг захотелось плакать от обиды. Неужели я жалею, что он ограничился лишь символическим поцелуем, а не… Нет! Я затрясла головой, прогоняя воспоминания, от которых сердце снова понеслось галопом, и спросила первое, что пришло в голову, — только бы сменить тему:

— Но все же откуда ты ее взял? На нашем корабле не было пассажирок, кроме меня.

— Это с фрегата. Наверное, корабельного хирурга.

— Но хирург… — Я растерялась.

С одной стороны, корабельный хирург вполне мог воспользоваться описаниями из первой части книги. С другой стороны, мужчина предпочел бы что-то вроде «Трактата о строении сосуда для души», где были не только общие сведения, как здесь, а подробнейшие поперечные срезы на разных уровнях — и вот ее, кажется, в самом деле написал лорд Роберт Ривз, трудно представить, чтобы родственники позволили женщине распиливать замороженные трупы, чтобы сделать такие подробные и точные рисунки. Если бы хирург вообще обратил внимание на трактат с подобным названием, а не предпочел что-то более точное и понятное. Мужчины вообще предпочитают точные и понятные вещи.

Я заглянула в корзинку. Вытащила книгу. «О полном устройстве сосуда для души» — и тоже издана в Новом Свете под патронажем все той же сестры Эпифании.

Нет. Не может быть.

Блад вынул книгу у меня из рук, пролистал.

— Как выглядел тот корабельный хирург? — спросила я. — Молодой? Старый?

— Мальчишка безусый, но в королевском флоте всегда не хватало людей и… — Он осекся на полуслове, переводя взгляд с книги на меня. — Не может быть![1] Я бы понял!

Он развернулся спиной ко мне, вцепившись руками в волосы.

— Я бы никогда не обошелся так с девушкой, безотносительно ее знаний! Где были мои глаза!

— Может быть, вернемся? — осторожно предложила я.

Капитан сумел овладеть собой. Криво улыбнулся.

— Это не чистое поле, где можно вернуться по собственным следам. Это океан. Ветра. Течения. Даже если я припомню координаты — а я их не припомню, потому что не замерял перед боем, — искать те шлюпки все равно что иголку в стоге сена.

Он всунул мне в руки и вторую книгу.

— Держи. Пусть будет у тебя. Я сбыл бы их с рук, не читая. — Он глянул в окно. — Пойду все же приведу себя в порядок. Не присоединитесь ли вы к нам за ужином, леди Белла?

— К вам и?..

— Ко мне и к моему квартирмейстеру лорду Джеймсу Коннору.

Это имя было мне незнакомо. Хотя нет, Блад упоминал его, вразумляя корабельного хирурга. Впрочем, какая разница? Все равно придется соглашаться — живот уже давал о себе знать, не сидеть же голодной непонятно ради чего.

— С удовольствием, капитан.

Блад вернулся через несколько минут, уже одетый как подобает, разве что волосы, теперь стянутые на затылке, оставались влажными. Ничто в его виде не напоминало о недавнем ранении — здоровый цвет лица, уверенные и точные движения. Выглянув за дверь, капитан отдал несколько приказаний. Появившийся человек больше походил на слугу в хорошем доме, чем на пирата. Сноровисто и быстро он покрыл стол скатертью — не удержавшись, я пощупала край — накрахмаленной скатертью! Следом на столе оказались приборы и салфетки, а поданный ужин из трех перемен сделал бы честь любому хорошему дому.