Ануш
Устало опустилась на продавленное кресло, обнимая кружку с горячим кофе. Ну и ночка выдалась сегодня, а до конца смены оставалось ещё три часа. И, судя по стонам из блоков, эти часы будут не менее забитые.
Из-за двери раздался осторожный стук, больше похожий на виноватый скребок, и я машинально присосалась к горькому напитку, как будто его мог кто-нибудь отнять. Поразительно, как после двух суток, проведённых на ногах, стирается потребность в привычном, а силы остаются лишь на необходимый минимум. Вот как сейчас — спинка кресла, поддерживающая затёкшие мышцы, и чашка бодрящего кофе, подающая лживые сигналы мозгу, что не время спать.
— Ануш Вардановна, там та нестабильная анорексичка рожает, — просунулась в щель Нина, выискивая меня в полумраке ординаторской. — Неонатолога вызвали. Девочки кресло готовят.
— Сколько у меня есть времени? — покрутила головой, разминая шею.
— Пять минут, — шепнула Нина, кинув взгляд на часы. — Я пока её обработаю.
— Хорошо, — кивнула, салютуя акушерке кружкой. — Допью и приду.
На мгновение позволила себе прикрыть глаза и прокатить по языку обжигающую жидкость. Ещё полтора месяц назад я предпочитала потягивать щедро сдобренный сиропом капучино развалившись на диванчике в светлой, наполненной рассветными лучами кухни, где каждая полочка, каждый крючочек были подобраны мной с любовью.
Тут же приятное видение пошло рябью, а вместо него всплыла совсем безрадостная реальность. Однокомнатная квартирка на первом этаже в покосившейся хрущёвке. Старый двор, поросший тополями, из-за чего сквозь пыльные окна никогда не проникало солнце. Тут же затхлая вонь подвала, разводы плесени под потолком, выползающие по ночам тараканы и систематические засоры в сливах.
К сожалению, моей предыдущей зарплаты хватило лишь на съём этого безобразия, и наработкой дополнительных смен я пыталась улучшить свои жилищные условия. А ещё, если честно, мне требовалось научиться дотягивать от зарплаты до зарплаты и не спускать остатки от съёма в первую же неделю. Не привыкла пересчитывать каждую копейку и ограничивать себя в тратах.
Я росла маленькой принцессой в очень состоятельной семье. И замуж вышла за такого же отпрыска с золотой картой в зубах. Наш брак был обговорён родителями практически на стадии пелёнок и ползунков ради скрепления финансовой империи отцов.
Моя учёба и работа в обычном роддоме стали небольшим протестом на ограничения, что лежали на женщинах в нашей семье. Туда не ходи, это не делай, то не читай, там не смотри. И так всю жизнь. С ней не дружи, с ним не разговаривай, на экскурсию не ходи, в восемь вечера должна быть дома. Последнее относилось к выпускному по окончанию школы.
После институт, свадьба, ремонт в подаренной свёкром квартире, долгожданная беременность, результаты анализов, а потом вся жизнь понеслась под откос.
— Что у вас здесь? — влетела в родовую, натягивая перчатки и сходу оценивая ситуацию.
На кресле корчилась тощая девица, проклиная и матеря какого-то Савку. Судя по злости в голосе, тот являлся непутёвым отцом ребёнка или быком-осеменителем, как неоднократно прилетало в его адрес. Самое удручающее, что роженица абсолютно не слушала команд Нины, усложняя и себе, и нам работу. А страдать без помощи мамки будет малыш.
— Показалась головка, — отчиталась Нина, стряхивая мотком головы каплю пота с носа. — Придётся всё делать самим.
И мы делали — я давила, Нина тянула, Люба обеспокоенно пялилась через плечо, готовясь перехватить ребёнка, а анорексичная дама визжала, отталкивала меня и пыталась лягнуть акушерку. Безопаснее привязывать такие экземпляры. Только законом запрещено.
— У нас девочка, — подняла синюшную малышку Нина и сразу передала Любе, укоризненно поглядывая на верещащую роженицу.
Я же сползла с рёбер девицы и всё внимание перенесла на Любовь, растирающую, очищающую и оценивающую жизнеспособность новорождённой. Любины движения стали интенсивнее, послышались шлепки и замерший родблок огласил тоненький писк.
— Заткните её! — следом взвизгнула недомать, зажмуриваясь и отворачивая к окну голову. — И не надо приносить на кормление! Я хочу написать отказную!
— У неё шок, — со странной интонацией, то ли спрашивая, то ли подсказывая, оторвалась от промежности Нина. — Сейчас отдохнёт, поспит, а там…
— У меня нет никакого шока! — прорычала тощая кукушка, зло оскаливаясь. — Мне не нужен этот ублюдок! Можете отдать её в детский дом или подарить блядующему папаше! Вот он обрадуется.
По стенам прокатился невменяемый хохот, вводя весь присутствующий персонал в ступор. Конечно, от детей изредка отказывались, но не в таком виде. Чаще писали записку, оставляли на своей кровати и тихо сбегали, пряча глаза. Кто посмелей, оформляли отказную через главврача, перед этим проведя беседу с психологом. Были и одумавшиеся, забирающие отказ или возвращающиеся после выписки за ребёнком.
— Зашивайте и переводите в одиночную палату, — махнула практикантке, осваивающей штопку. Не могла заставить себя дотронуться до этой твари, пропитавшей ненавистью воздух. — Любовь Романовна, девочку заберёшь к себе или положим в наш бокс?
— Заберу, — споро укутала в пелёнку малышку Люба и передала медсестре. От меня не укрылась жалость во взгляде подруги, направленная в мою сторону. — Слабенькая она. Подержу в кувёзе.
— Тогда заканчивайте, а я выйду на балкон, — кивнула и покинула стеклянный «аквариум», на ходу сдирая перчатки.
Холодный воздух ледяными иголками впился в тело, проникая под тонкую форму и лишая равновесия. Вцепилась в шершавый край перегородки, сгибаясь над сереющей пропастью и сглатывая усилившееся слюнотечение — предвестник психогенной рвоты.
Смешно, ещё полтора месяца назад я лишь краем уха слышала это определение, сопровождающее нервоз. Ещё смешнее было то, что к себе я не могла отнести это расстройство даже в страшном сне. Ну где я — золотая девочка без материальных, а где психологические сбои?
Ануш
— Ты же понимаешь, что не можешь его оставить. Девяносто семь процентов, Ануш. Без лечения слепота, от препаратов глухота. Как не крути, а малыш обречён на инвалидность, — на пальцах объясняла мне Любаня то, что как гинеколог я и так знала.
— Но есть же ещё три процента? — с надеждой воззрилась на неё, сдвигая в сторону результаты анализов.
Господи, как же стыдно. Работая в роддоме получить столь гнусную болезнь… и от кого… от собственного мужа, совсем потерявшего берега.
— А где гарантии, что ты попадёшь в эти три процента? Не дури, Ануш. Срок у тебя шесть-семь недель. Сделаешь медикаментозное прерывание, пролечишься и попробуешь ещё раз. Только желательно не со своим Каренчиком. Этого охреневшего козла гони куда подальше.
Стоило подумать о супруге, как обида затопила внутренности, просачиваясь на поверхность жгучими слезами. Конечно, в нашем браке ни о какой любви речи не шло, но я всегда считала, что договорной союз держится на семейных устоях, прописанных предками, и на уважение. И если ты изменяешь жене, то оставляй её в неведении. А какое тут неведение, когда приносишь в супружескую постель венерическую заразу.
И от того, что болячка поддаётся лечению совсем не легче. Не будь я в положение, может быть обошлось бы уколами и разговором с Кареном по душам, а так…
— Мы пять лет пытались забеременеть, — склонилась над столом, зарываясь в шевелюру и оттягивая волосы, от которых почему-то захотелось избавиться. — Родители все уши прожужжали, а родственники за спиной шепчутся, что я пустая.
Чего я только не делала все эти годы, чтобы маленькая жизнь образовалась во мне. Проверялась вдоль и поперёк, принимала специальные ванны в момент овуляции, стояла берёзкой, сидела на диетах, отстаивала часами в церкви. И ничего. С моей стороны всё было в порядке, а у Карена… его я не могла затащить к врачам для обследования.
«Я мужик! У Макаелян никогда не было осечек! Это ты, корова тупая, ущербная!» — ставил точку в нашем разговоре Карен, когда я в очередной раз поднимала тему обследования.
И вот свершилось чудо. Бог услышал мои молитвы и дал мне возможность стать мамой, а Карен, сволочь безответственная, отнял у меня выстраданный шанс. Кто-то, наверное, скажет, что аборт — это грех, но не гуманнее ли прервать беременность на ранних сроках, заведомо осознавая диагноз, с которым родится малыш.
— Это не ты пустая, — возмутилась Люба, вбивая кулак в деревянную поверхность. — Это твой кудрявый баран с низкой социальной ответственностью. Поэтому и потомство вам Господь не давал.
— Зачем тогда сейчас дал? — прошептала, отрываясь от выдирания волос.
Ещё неделю назад я визжала от счастья, увидев на тесте жирнющий плюсик. Два дня улыбалась как блаженная, пока не почувствовала, что показатели далеки от нормы. Уже до получения результатов знала вердикт, но старательно обманывала себя в ошибочных предположениях.
— Возможно, чтобы через боль показать тебе всю тщедушность Карена и подтолкнуть к отказу от бесперспективного брака?
— Ты же знаешь, что у нас не принято разводиться, какой бы бесперспективный брак не был, — выбралась из-за стола и подошла к окну. Последние тёплые деньки сентября утопали в лаковых лучах солнца, а яркая безмятежность неба обманчиво притупляла чувство увядания природы. Правда, в моей душе завывал озверевший ветер, разрывая в клочья черноту туч. — С деньгами и со связями наших отцов любую семью можно перенаправить в перспективное русло.
Свекровь уже намекала на процедуру ЭКО или на суррогатное материнство, не говоря, но исподтишка намекая на мою неспособность к деторождению. Её же любимый Каренчик был подарком судьбы для любой девушки из достойной семьи, а на мне где-то поломался ген достойности, раз я не могу подарить им внука.
— И чего ты собираешься делать? — присоединилась к осмотру больничного двора Люба, сдвигая вверх жалюзи. — Неужели проглотишь измену и продолжишь делить постель со своим козлом.
— Ты уж определись баран или козёл, — грустно растянула губы в подобие улыбки и уткнулась лбом в прохладное стекло. — Тут ведь проблема не в измене. Многие женщины привыкли закрывать глаза на похождения мужей. Они все гуляют. Думаешь, мой отец не бегает на сторону?
Я знала, что у него любовница младше меня года на два. Видела их как-то в ресторане, заезжая к Карену в офис. Отвратительная картина — мой всегда сдержанный папа, при всех засасывающий и лапающий размалёванную шалаву. Уверена, мама тоже была в курсе предпочтений супруга, но старательно разыгрывала незнание, сохраняя своё благосостояние и мир в семье.
— Но не все приносят это дерьмо домой, — зло процедила Любка, кивая в сторону бланков, лежащих веером на столе. — Надо же додуматься пихать в шлюх свой кривой конец без презерватива.
— Не знаю, не знаю, — задумчиво протянула, так и не придя к чему-то разумному. — Я проходила практику в инфекционном роддоме. С чем там только не лежали и не рожали.
— Надеюсь, ты не собираешься тоже там полежать и поражать? — несильно ткнула меня в бок локтем Люба напоминая, что я так и не ответила на её вопрос.
Если честно, то я сама ещё не знала, что мне делать. Наверное, увидь я Карена с любовницей, мне было бы не так больно, как сейчас. А тут речь шла либо об инвалидности малыша по вине гулящего мужа, либо о его вынужденном убийстве. И моральная сторона вопроса в любом случае пованивала гнильцой.
— Нет, — отцепила лоб от нагревшейся поверхности и стала сбрасывать в сумку бумаги вместе с ключами и с телефоном. — Я собираюсь поговорить с Кареном, прежде чем решать судьбу ребёнка.
— Ещё не ребёнок, Ануш, — трезво напомнила Любовь.
— Это не важно, — взглядом указала ей на выход и следом вышла из ординаторской.
Ели бы я тогда знала, чем закончится разговор с мужем…
Ануш
— У тебя там ещё одна дамочка рожает, — дёрнула меня из воспоминаний Люба, касаясь спины. — Я Аську отправила с малышкой к нам на этаж, а сама решила подождать мелкого. Чего бегать туда-сюда. Правда?
— Правда, — пожала плечами, глядя на сереющую полосу просыпающегося рассвета. Солнце только-только коснулось краем темноты горизонта, пытаясь пробить плотную толщь чёрных туч. — Пойдём глянем, кто так торопится.
С последней роженицей нам повезло. Женщина пришла за четвёртым ребёнком и делала всё чётко, как командовала Нина. И мальчонка у неё оказался крепеньким и горластым. Сразу с причмокиванием вцепился в грудь, стоило положить его на мамку.
Время до конца смены я потратила на заполнение карт и составление отчёта. Самое нудное в моей работе. А ещё все приписывают врачам отвратительный почерк. И как ему не быть таким с учётом количества писанины. Век электронного документооборота, а приходится дублировать информацию с базы на бумагу.
Выходя из корпуса, я наткнулась на Любку, пританцовывающую на ступенях. Два бумажных стаканчика кофе в её руках как-то сразу подняли настроение, а аромат качественно прожаренных зёрен, коснувшийся носа, открыл второе дыхание. Правда хватило его только лишь дойти до ярко-зелёного недоразумения, что Устинова называла машиной.
Мотя, как ласкова кличила консервную банку Люба, попёрдывал и плевался в процессе движения, но упрямо тащился со скоростью сорок километров. Наверное, выпусти эту торопыгу на скоростное шоссе, он сможет разогнаться до шестидесяти, растеряв запчасти по асфальту.
— Завидую персоналу из патологии, — мяукнула Люба, выруливая за территорию больницы. — Вот кто по ночам спит, а не ловит вылетающих из утробы грудничков и не носится с этажа на этаж.
Даааа, я могла пойти работать на туда и сейчас не чувствовала бы себя в хлам разбитой, но меня манило волшебство прихода в мир новой жизни. Дурочка. Теперь-то приход новой жизни стал рутиной, а волшебство обесценилось благодаря проходящим через мои руки психопаткам. Таким, как сегодняшняя анорексичка.
— Выбросишь у метро, — вяло кивнула, отхлёбывая кофе. Стоило вспомнить придурочную, как настроение рухнуло в самый низ.
— У меня предложение получше. Давай ко мне.
— Слушай, мне бы в кровать, а не в гости, — отмахнулась, откидывая на кресло голову. Из последних сил держалась, чтобы не уснуть.
— Вот и проспим весь день, а вечером засядем за турецкий сериальчик с бутылочкой вина. Я вчера перед работой целый таганок плова приготовила, — чуть ли не захлопала в ладоши Устинова, восхищаясь своей идеей. — Соглашайся, Ануш. Надоело мне одной куковать. Скоро на стену полезу.
У Любки два года назад случилась своя трагедия. Муж по дороге с работы упал с инфарктом, а прохожие, вместо оказания помощи, сдвинули его на заснеженный газон, подумав, что тот напился. Патруль заметил беднягу лишь ночью, когда Устинов уже умер, не перенеся тридцатиградусный мороз. Вот такая глупая смерть из-за людского безразличия.
Люба тогда чуть не свихнулась, не сумев переварить причину смерти. Был бы на улице хотя бы плюс пять, вызови кто-нибудь из прохожих скорую, и Егора успели бы спасти.
После похорон родственники Устинова попёрли как тараканы со всех концов России. Кому пожить бесплатно, Кому соблазнить убитую горем женщину, а кому избавиться от лишней вдовы и поживиться на дележе имущества.
За две недели кровопийцы высосали из Любаши почти всю кровушку, превратив её во что-то бестелесное и безвольное. Ещё немного, и пришлось устраивать вторые похороны.
Любку спасла бабушка, приехавшая навестить пропавшую с радаров внучку. Дорогие родственники вылетали из квартиры похлеще насекомых при дезинфекции. Бабка забрала Любу в деревню и лечила её трудотерапией. Куры, утки, козы, поросята — хандрить Любане было некогда.
— Так заведи себе кого-нибудь для души и здоровья, — ответила ей на её стенания. — Душевную травму от разочарования в мужчинах ты не получила. Самое время попытаться создать новую ячейку общества.
— Кто сказал, что не получила? Твой козлячий баран кому угодно нанесёт травму, — хохотнула Люба, вписываясь в поворот.
Насчёт травмы Устинова попала в самую точку. От пощёчины, прилетевшей мне с благословения тяжёлой руки Карена, у меня потемнело в глазах, во рту скопилась тошнотворная кровь, а спина встретилась с углом комода, прежде чем тело беспомощно рухнуло на пол.
— Всё-таки принесла заразу из своей богадельни, тварь! — приправил оплеуху ударом ноги в живот, вынуждая меня захлебнуться застрявшим воздухом и скрючиться, подтянув к груди колени. — Или по мужикам нашлялась?! — парализующей болью обожгло поясницу.
— Ты с ума сошёл, — прохрипела, корчась на гранитной плитке. — У меня никого нет.
— Ещё надумала повесить на меня больного ублюдка?! — проигнорировал мои хрипы Карен, хватая за волосы и рывком дёргая вверх. Намотав их на кулак, муж протащил меня по полу через весь коридор. Наверно, после этого у меня возникла навязчивая идея обкорнать шевелюру под насадку ноль/пять. — Решила опозорить фамилию Макаелян? Так я тебе не позволю, мразь! Завтра же решишь эту проблему!
Он ушёл, оставив меня в полусознательном состояние посреди гостиной. Белоснежный ковёр, сто́ящий баснословных денег, впитывал кровь и оборвавшуюся жизнь ни в чём неповинного ребёнка.
Ануш
Карен вернулся на следующий день ближе к обеду, застав меня в температурном ознобе там же, где бросил, предварительно избив. Я совсем не удивилась грубому пинку и причитаниям об испорченном ковре. Жалость и заботу с его стороны я не заслужила, окончательно убедившись в эгоизме супруга.
Кое-как доползя до гостевой комнаты и завернувшись в покрывало, провалилась в бездушную черноту, а проснулась глубокой ночью. Кости ломало, рёбра на вдохе простреливало, левая сторона лица пульсировала болью. Но это было не самым страшным.
Стоило шевельнуться, как кожу на внутренней стороне бёдер стянуло засохшей кровью, ещё раз напоминая, что Макаелян преднамеренно убил нашего ребёнка. И не важно, что передо мной стояло непростое решение. В отличие от меня Карен даже не задумался о шансе. Он просто взял и сломал то, что строилось на протяжение пяти лет.
В квартире стояла гробовая тишина. Такая же мертвецкая как та, что затопила мою душу. Карена дома не оказалось. Наверное, поскакал на радостях по шлюхам. Впрочем, мне уже было всё равно, где проводит ночи супруг. Лишь бы подальше от меня.
Мне нужно было оценить своё состояние и понять, стоит ли обращаться к врачу. Этим я и занялась, потянувшись вдоль стены в ванную. В зеркале отражалась безрадостная картина. Синяк в пол скулы, фиолетовые разводы под рёбрами. На спине, скорее всего, палитра была не менее красочная, судя по тому, что любая подвижность доставляла боль. Не повернуться, не потянуться.
Принимая душ, я пыталась выстроить дальнейший план действий. Однозначно, нужно было рвать этот брак и возвращаться к родителям, но перед этим взять больничный и зализать раны, чтобы никто не видел меня в таком виде.
— Приехали, — ткнула меня Люба, возвращая в реальность. — Сейчас как завалимся в кроватки, как засопим. Сама дойдёшь?
— Вроде, проблем с ногами нет, — отстегнула ремень и со скрипом открыла дверцу.
— С ногами нет, а с вестибулярным аппаратом есть, — хохотнула Любаня, глуша двигатель. — Знаешь, как тебя на повороте болтало? А мелодичный храп составил прямую конкуренцию радио волне.
— Врёшь, — поддержала её весёлость. — Я не храплю.
Вывалившись из машины, мы по противной слякоти покатились в подъезд. В отличие от той срани, в которой сейчас жила я, дом Любы относился к почти элитному новострою с консьержами, с ежемесячными взносами на благоустройство двора и подъездов, с чистыми лифтами и лестничными площадками, благоухающими растительной фауной.
Квартиру здесь Егор покупал ещё на этапе ямы, вложив все накопления и втянувшись в кредит. На протяжение трёх лет Устиновы питались пустыми макаронами и тушёной капустой, чтобы скорее вылезти из долговой кабалы. Тогда Егор только раскручивал компанию, а когда раскрутил…
— Беги первая споласкивайся, а я пока заварю чай и состряпаю быстрый перекус, — всунула мне в руки полотенце и халат подруга. — В шкафчике твой любимый шампунь и новая зубная щётка.
— Спасибо, но есть я, наверное, не буду. Засыпаю на ходу.
— Голодной не пущу, — встала в позу Любка, грозно подбочениваясь и сводя вместе брови. — И так ходишь, костями громыхаешь. Куда делись мягонькие запасики, на которые мужики пускали слюни?
Я всегда была полнее нормы и считала лишний вес побочкой медленного обмена. Оказалось, что жировая прослойка была свидетельством сытой и спокойной жизни, а стоило перейти на безденежную диету, как все многолетние запасы куда-то делись.
— Это нервы, — отмахнулась от Устиновой и поспешила скрыться в ванной.
Не признаваться же ей, что сижу по самое темечко в жопе. Что учусь жить по своим средствам. Люба ещё не лицезрела снятое мной жильё. Издала какой-то жалобный смешок, представив выражение лица Любки, забежавшей в гости. Вот её перекосит от увиденного.
Оказалось, что всё-таки я голодна. Кофе, на котором держалась две смены, и усталость притупили пищевые инстинкты, а ароматы горячих бутербродов и фруктовых ноток чая вернули потребности организма в норму. Стыдно сказать, но я не ела, а жрала, не обращая внимание на ожоги от расплавленного сыра.
— Тебя не кормят что ли? — удивлённо застыла Люба, на мгновение потеряв дар речи. — Лиана Багратовна перестала печь фирменные булочки?
— Смена тяжёлая, — облизала пальцы и отвесила себе внутренне пинок. — Поесть некогда было. Сама видела. Роженицы как с ума сошли. За ночь только девятерых приняли.
Булочки мама продолжала печь, только мне они теперь были недоступны.
Я отлёживалась четыре дня, дожидаясь пока с лица сойдёт отёчность. Заказала домой лекарства, обойдясь без стороннего врача и без госпитализации. Ребёнок… то есть эмбрион, вышел полностью, не оставив после себя каких-либо осложнений. Кровотечение, благодаря медикаментам, быстро остановилось. Венеричка медленно, но верно сдавалась под напором лечения.
Карен окончательно обнаглел и появлялся только чтобы помыться и переодеться, прованивая квартиру духами и алкоголем. В моменты его прихода я запиралась в гостевой спальне и притворялась, что сплю. В остальное время перебирала вещи и паковала в чемодан лишь то, что понадобится на работе. Многочисленные вечерние платья и туфли на шпильках мне в новой жизни были не нужны.
На пятый день я приехала в дом родителей, волоча за собой два чемодана с одеждой и сумочку с украшениями, взяв только те, что дарили мне родственники. Все подарки Карена и его семьи остались в уже не моей квартире.
Знаете, я всегда считала, что любовь родителей безусловна. Была уверена, что Вардан Аганесян порвёт любого за свою доченьку. Надеялась, что меня примут, поймут и встанут на мою сторону.
Оказалось, я кругом ошибалась. Оказалось, что родительская любовь не безусловна. Оказалось, что отец порвёт кого угодно за бизнес, а не за единственную дочь. Оказалось, что меня не поняли, не приняли и не заняли мою сторону.
Ануш
— Сейчас ты возьмёшь свои вещи, сядешь в машину и вернёшься обратно к мужу, — безапелляционно заявил отец, выслушав мой душещипательный рассказ и залпом хлебнув полстакана коньяка. — Не хватало ещё, чтобы сплетни пошли и фамилию Аганесян склоняли в кулуарах.
— Пап, ты что такое говоришь? Я же твоя маленькая Ануш, — не могла поверить в услышанное, всё ещё надеясь в то, что неправильно поняла и идентифицировала сказанное.
Он не мог поступить так со мной. С кем угодно, но только не со мной. А как же «порвать»? Как же «убью любого, кто посмеет обидеть тебя»? Как же «ты всегда можешь прийти и пожаловаться мне»?
— Да, ты моя Ануш, но я не должен потыкать всем твоим глупостям, — взмахнул он рукой, снося со стола вазу с конфетами.
— Глупости? Ты сам себя слышишь? — выронила и рук сумочку с украшениями, которая от удара о твёрдую поверхность разинула кожаную пасть. — Карен обнаглел до такой степени, что принёс в нашу постель венерическое заболевание, а когда я предъявила ему претензии, он избил меня и бросил истекать кровью посреди гостиной. Знаешь, где Макаелян был всё то время, пока я с трудом ползала между ванной комнатой и спальней, выбрасывая твоего внука? Он продолжал блядовать, появляясь дома только для того, чтобы помыться и кинуть в стирку одежду, пропахшую дешёвыми борделями.
— В семье всякое бывает, но больше Каренчик так не будет себя вести, — заверил меня отец, неловко поправляя галстук. — Я поговорю с Давидом. Он приструнит своего сына.
— Всего лишь приструнит? За синяки и убийство? А ребёнка Давит Гурамович сможет мне вернуть? Может он одним прикосновением вылечит меня от заразы? А как быть с уважением к супругу, когда тот вызывает лишь отвращение? Зажмуриться, расслабиться, а потом лечиться раз за разом? Сначала от венерической заразы, потом от бесплодия. Ты такую жизнь для меня хочешь, папа?
Выплёвывая слова, я ещё надеялась достучаться до него. Ведь роднее меня никого у него нет. Я же его кровиночка, а он своими руками отдаёт меня неуравновешенному эгоисту.
— Со временем всё забудется, а раскаяние Карена и подарки сотрут обиды, — уверено произнёс отец, как будто уже имел такой опыт. Хотя о чём я? Наверняка и у мамы возникали непримиримые претензии, которые решались за счёт дорогих подарков. Но я не мама.
— Нет. Я не вернусь к мужу, — опустилась на корточки и закинула в сумочку высыпавшиеся браслеты с заколками. — Я не собираюсь жить с человеком, посмевшим поднять на меня руку и спровоцировавшим избиением выкидыш.
Поднялась, подхватила чемоданы и пошла к лестнице, не обращая внимание на побагровевшее лицо папы. Обогнула по дуге испуганную маму, прилипшую к мраморному столбу. Обычно её смуглая кожа сейчас сливалась с белизной камня.
— Далеко собралась? — прогремел голос отца, поднимаясь раскатистым эхом под высоченный потолок.
— В свою комнату, — ответила, не поворачиваясь.
— В этом доме больше нет твоей комнаты, — с грохотом опустил кулак на стол папа, отчего со звоном подпрыгнула стоявшая посуда. — Либо ты возвращаешься в семью и ведёшь себя прилично, либо идёшь на улицу и живёшь как весь нищий сброд. Вряд ли Каренчик будет спонсировать твою блажь почувствовать себя свободной женщиной.
— Хорошо, — медленно развернулась, вглядываясь в такое родное, но ставшее совсем чужим лицо. — Надеюсь, ты знаешь, что делаешь.
— И все украшения оставишь здесь. Не хватало ещё, чтобы драгоценности, купленные на мои деньги осели в ломбарде, — добавил к сказанному.
— Вардан, — всхлипнула мама, прикрыв рот ладонью. — Это же наша дочь.
— Я всё сказал! — заткнул её отец, покрываясь тёмными пятнами. — Ануш покрыла позором нашу семью! У нас больше нет дочери до тех пор, пока она не одумается!
— Что ж, — открыла сумочку и вытряхнула из неё всё содержимое, слушая, как золото и дорогие камни отстукивают дробь о плитку. Следом туда же отправила банковские карточки, оставив себе лишь свою зарплатную. Всё равно их заблокируют сразу, как переступлю порог отчего дома. — Жаль, что в свои двадцать семь лет я стала круглой сиротой. Вардан Арамович, Лиана Багратовна, простите, что побеспокоила вас. Прощайте.
Силы идти мне придавала полная уверенность в своём праве. За спиной гневно хрипел отец и давилась рыданиями мама, не смевшая противиться мужу. Её так воспитывали, и она так жила всю сознательную жизнь. Обижаться на неё было глупо, но в тот момент я была зла на них всех.
Выбравшись из посёлка и усевшись под колпак остановки, я полезла на сайт съёма жилья подыскать что-нибудь по своим скудным доходам. Не знаю, повезло ли мне, но хозяйка этой развалюхи сразу ответила на звонок, с радостью согласилась показать квартиру, с неверием взяла деньги и отдала ключ. Плюсом стало отсутствие задатка, минусом всё остальное.
Любе я смогла рассказать только о Карене, не сумев опустить своих родителей в её глазах ниже плинтуса. Любка всегда уважала их, а булочки матери просто боготворила. Как можно корректно объяснить ей, что деньги и принципиальность оказались важнее дочери?
На удивление, неприятные воспоминания не помешали погрузиться в спокойный сон. Потрясающе удобный матрас, мягкая, упругая подушка, невесомое пуховое одеяло, хрустящее бельё, пахнущее морозным утром. Я как будто на период сна провалилась в комфортное прошлое.
А ночью мы смотрели сериал, лопали плов, смаковали шоколадные конфеты и запивали всё это вином, ведя ничего не значащие разговоры. Легко, спокойно, словно не было полутора месяцев сплошной грязи и тошнотворного отрезвления. Наверное, мне надо было это пережить, чтобы кардинально пересмотреть свои ценности.
Ануш
Первым делом, придя на работу, запросила на посту карту той ненормальной роженицы. Оказалось, что Ангелина Малышкина, как звали анорексичку, ещё вчера написала отказ от ребёнка и от госпитализации, оставила главврачу данные беспечного папаши и свалила из роддома.
— Да уж, — потёрла запястье, переваривая информацию. Всё же я надеялась, что недомать передумает, как успокоится. — Вот тебе и Ангелина Малышкина. Ладно, если бы была какая-нибудь Стервелла Сукова, а тут.
— Она с таким скандалом уходила, — пожаловалась Оленька, совсем молоденькая девчонка, только после колледжа. — Я как раз лекарства по палатам разносила, так эта дура меня с ног снесла и, матерясь, к нашей Нонне метнулась. Там даже через закрытую дверь было слышно крики, а Нонна Валентиновна потом успокоительное себе капала.
— С малышкой теперь чего будет? — поинтересовалась, поглядывая на кабинет главврача. Нона страшнее самого чёрта, когда не в духе.
— Ой, Ануш Вардановна, это вам лучше в детском отделение узнать. У нас даже документов на ребёнка нет. Только запись, что родилась и переведена.
Посмотрела на сопящую девчонку, виновато теребящую край рубашки и качнула головой. Сложно было представить её принимающую роды. Вот попу малышу помыть или укол бабульке сделать — это легко, а акушерство явно не для Оли.
— Ладно, я на обход, — забрала стопку карт и свернула в прикреплённое за мной крыло.
Первая половина дня незаметно пролетела в работе, а в обед появилось окно на отдых, которое я использовала на поход в отделение этажом выше. Не знаю почему, но меня тянуло в детское отделение. И не ко всем малышам, живущим во временных домиках, а именно к вчерашней девочке, оставшейся сиротой при живых родителях.
— Как она? — выловила Любу в ординаторской.
— Борется, — сразу поняла подруга о ком я. — Пойдём посмотрим.
Стоя в стеклянном боксе и рассматривая кроху в кувёзе почему-то ощущала, что между нами протягиваются невидимые нити. Через мои руки прошло несколько сотен новорождённых, но не на ком меня так не зацикливало. То ли сказался такой агрессивный отказ от малышки, то ли в ней я почувствовала родственную душу. Так бывает. И тут нее важен цвет кожи, волос или глаз. Не имеет значение генный код и различна группа крови.
— Что с ней будет? — задала интересующий вопрос.
— Как только окрепнет отправится в дом малютки, а там на их усмотрение, — пожала плечами Устинова, параллельно проверяя технику. — Либо свяжутся с предполагаемым отцом, либо найдут усыновителей.
— Слышала, эта стерва оставила контакты папаши, — задумчиво потёрла переносицу и понизила громкость, шагнув к подруге. — Люб, достань мне адрес. У тебя же есть доступ к документам малышки.
Люба оторвалась от приборов, замерла и уставилась на меня, удерживая долгую паузу. Она так смотрела, что мне стало некомфортно, как будто я заправила юбку в трусы и в таком виде зашла на утреннюю летучку.
— Тебе это зачем? — прищурилась она, скрещивая на груди руки.
— Хочу сходить к нему и убедить забрать ребёнка. Неизвестно, кому отдадут девочку.
— Не известно, что там за отец. Перестань всех идеализировать, Ануш, — укорила меня Люба, хватая висящий на верёвке планшет и записывая туда показания.
— Вот и посмотрю, — упрямо вздёрнула подбородок, да так резко, что лёгкая шапочка слетела с головы на пол. — Поможешь?
— Хочешь пойти в квартиру к незнакомому мужику? — выкатила в возмущение глаза Люба, несдержанно отбрасывая планшет, который жалобно болтаясь поскрёб по пластику кувёза. — А если псих или алкаш? А вдруг нюхает или колется? Ты не подумала, что он может быть насильником?
— Ты же видела эту Ангелину Малышкину, — отмахнулась от панических бредней подруги. — Такие не связываются с наркоманами и алкоголиками. Они с запросами. Им подавай престиж и деньги.
— Вот, лишнее доказательство, что мужик говно, — многозначительно подняла вверх указательный палец Любка. — Твой тоже престижный и денежный. И что? Все они избалованные гондоны.
— И всё же я хочу попытаться, — продолжила гнуть свою точку зрения. — Если не хочешь помогать, то добуду данные по-другому. В конце концов, подкуплю хорошим ликёром нашу Нонну. Она питает слабость к проспиртованному шоколаду.
— Не надо вашей любительнице сладенького ничего нести, — надула губы Люба и свела домиком брови. — Я достану тебе адрес. Но пойдём туда вместе. Завтра. Вечером. Как раз у нормальных людей выходной.
На этом и порешали. Я спустилась в родблок и застряла там до вечера, чуть не попустив уход Устиновой. Любу поймала у лифта, мучаясь любопытством.
— Достала? — набросилась на неё, тормозя за ремешок сумочки.
— Достала, достала, — пронудила она, доставая из кармана пальто пожёванную бумажку. — Но получишь ты её…
— Прямо сейчас, — не дала ей договорить, выхватывая заветный адрес. — Всё. Созвонимся завтра и договоримся о времени.
Люба недовольно цокнула и вошла в лифт, а я помахала ей и свернула к лестнице. Спустившись на свой этаж, развернула записку, отвернувшись к окну.
— Так, Савелий Аркадьевич Рогов, живущий… Да здесь недалеко. Хороший райончик.
Я не стала ждать до вечера и поехала туда сразу после смены. По идее, в субботнее утро нормальные люди тоже должны быть дома.
В девять тридцать я уже стояла перед нужной квартирой, прошмыгнув в подъезд с милой женщиной бальзаковского возраста, держащей подмышкой что-то мелкое и дрожащее. Несмело нажала на звонок, подождала нулевой результат, ещё раз ткнула в кнопку, задержав там палец подольше.
Сработало. Говорила же, что нормальные люди утром в субботу всегда дома. Растянула губы в приветливой улыбке, как учила мама держать лицо на мероприятиях. Правда, стоило взглянуть на хозяина, как маска доброжелательности стекла, словно восковая масса.
Ануш
— Клининг? — открыл пошире дверь мужчина, не озаботясь накинуть что-нибудь на себя. Как встал в зажёванных пятой точкой трусах, так и попёр встречать гостей. — Чего так рано?
Мятая рожа, явно страдающая похмельем, торчащие как под электричеством волосы, ушедшие в разгул брови, потерявшиеся в направлениях, на удивление безволосая грудь, хотя на подбородке густая щетина. Моё сканирование остановилось как раз на тёмной полосе, уходящей под резинку стоящих палаткой боксеров. Ну да, утренняя физиология, подтверждающая состоятельность мужика.
— Савелий Иванович Рогов? — уточнила, прежде чем перешагивать коврик с ярко-кислотными пятками и лишать себя удобной дислокации для бегства.
— Ну, — невнятно буркнул хозяин, попытался свести вместе потерявшиеся брови, махнул на это бесполезное дело рукой, развернулся и пошёл в нутро квартиры, по ходу лениво почёсывая ягодицу.
Я посчитала это приглашением и просочилась через проём прикрывая за собой массивную дверь. Да уж. Мне жутко повезло, что я не сотрудник клининговой компании. Абсолютно белая комната, переходящая в такого же цвета кухню, была варварски загажена бурной вечеринкой. Брезгливо обтёрла об пальто ладони, обходя кучку на полу какой-то зелёной массы.
— Можете начинать, — махнул рукой Рогов, направляясь к лестнице. — Я часа через три спущусь и расплачу́сь с вами.
— Савелий Иванович, — окликнула его, когда он шагнул на первую ступень. — Я не из клининга. Меня зовут Ануш Вардановна Макаелян. Работаю врачом в роддоме. Нам надо поговорить.
— Мммм-ля, — промычал мужчина, поворачиваясь ко мне и подтягивая трусы повыше, не задумываясь о комичности результата. С трудом сдержала смех, глядя на телодвижения полупьяного придурка — И что понадобилось от меня врачу из роддома?
— Вы бы оделись для приличия, — тормознула его попытку вернуться, расстёгивая и скидывая пальто. — Я подожду.
— Простите, — глянул на свою опадающую часть тела Рогов и стал подниматься по лестнице. Уже откуда-то сверху добавил: — Можете похозяйничать на кухне и налить нам кофе.
Хотела сначала фыркнуть и обвинить Савелия в наглости, но потом подумала, что такие новости преподносят под что-то крепкое. Раздвигая шумовкой завалы из пластиковых контейнеров, остатков съестного и не к месту погребённой под всем этим нижней части женского белья, добралась до кофеварки и зарядила для мужчины тройной экспрессо. Сама же обошлась бутылочкой с водой из холодильника, побоявшись подцепить что-нибудь инфекционное в этом рассаднике грязи. Неизвестно, чем ночная тусня занималась на кухонных столах.
Рогова не было минут двадцать. Этого времени хватило на экскурсию по первому этажу, на проверку документов, лежащих в бумажнике на резном стеллаже, сделать фото пропуска в юридическую компанию, небрежно валяющегося там же, и с осторожностью разместиться на краю кресла, стоящего в композиции художественного беспорядка.
В общем, судя по цене квадратного метра, по отсутствию в паспорте штампов и списка детей, по крутому месту работы в лучшей адвокатской конторе города у Рогова имелись все возможности для воспитания девочки.
— Извините за… мой внешний вид, — устало опустился в диван молодой папаша и с благодарностью присосался к остывшему кофе. Джинсы, футболка с длинными рукавами, душ, расчёска и бритва сделали из нетрезвого распиздяя вполне приличного человека. — Готов выслушать причину вашего прихода.
— Вы знакомы с Ангелиной Малышкиной? — начала формировать мысль, пожалев, что не продумала речь заранее. Вся ночь была в запасе. Да и сюда добиралась полчаса. Рогов рассеянно слушал и по инерции кивал головой.
— Возможно, — задумчиво потёр скулу Рогов и поднял взгляд наверх. Повторила его траекторию и наткнулась на чёрный бюстгальтер, висящий на рожке потрясающей люстры.
— Понимаете, Савелий Иванович, эта Ангелина Малышкина позавчера родила девочку и написала отказ от неё, — осторожно произнесла, отслеживая его реакцию.
— А я тут при чём? — непонимающе уставился на меня Рогов.
— Роженица оставила ваши контакты, заявив, что именно вы являетесь отцом малышки, — выпалила то, зачем пришла к незнакомому мужику в квартиру.
— Я? — дал петуха Рогов и от шока зажал ладонью свой смешно округлившийся рот.
— Вы, — для надёжности кивнула целых три раза.
— А на чём строится это утверждение? — моментально переварил и включил адвоката.
Даже промелькнуло уважение, изначально смазанное при встрече. Не каждый мужчина так быстро сориентируется и спокойно, не истеря и не харкаясь матом, станет изучать улики. И чего ему предоставить? Вопли Малышкиной во время родов я не записала, бумажку, написанную её рукой, не принесла.
— Девочка, вылетая вы, Савелий Иванович, — не моргнув, соврала, получше присматриваясь к Рогову. — Та же ямочка на подбородке, тот же разрез глаз. Не намётанному глазу ещё не совсем заметно, но губы и лоб тоже будут ваши. Она просто красавица, — добила мужчину своим восхищением. — И её отдадут в детский дом на усыновление, если никто из родителей не заберёт.
— Эй! Стоп! — вскочил Рогов, сбрасывая на мгновение всё деловое спокойствие. — Вы сейчас пришли в мой дом и уговариваете меня взять неизвестного ребёнка от одноразовой бляди, что побывала в моей постели. И не факт, что только в моей. И не факт, что родила она от меня.
— Есть экспертиза ДНК, — занервничала, чуя, что разговор сворачивает не туда.
— Мне не нужна экспертиза ДНК, — внезапно полоснул холодом Рогов и растёр лицо. — Послушайте… как вас там…
— Ануш.
— Послушайте, Ануш. Вы зря пришли. Я не собираюсь влезать в это дерьмо. Меня абсолютно устраивает моя свободная жизнь, — в подтверждение его слов со второго этажа спорхнула взлохмаченная блондинка, накинув мужскую рубашку, и спряталась за дверью ванной. Следом спустилась её копия, обмотанная простынёй. Я даже старательно проморгалась, провожая её взглядом. Рогов выразительно выгнул бровь, наблюдая за мной. — Когда мне приспичит оставить след во вселенной, я возьму себе жену из подходящей семьи, и мы с ней родим наше продолжение.
Ануш
Задав провокационный вопрос, смотрела на него и честно пыталась разглядеть хоть одну человеческую эмоцию. Ничего. Лишь лёд во взгляде и полнейшая невозмутимость на лице. Будто у этого мужчины вместо сердца кусок микросхемы, а взамен души солома.
— Предпочитаю не рассматривать это недоразумение с такого ракурса. У меня нет дочери. И других детей на стороне нет, — ровно отчеканил, возомнив себя, наверное, в зале суда. — Аудиенция закончена, Ануш... как вас там... Вам пора.
Как в подтверждение моей неуместности здесь одинаковые девицы выпорхнули из ванной комнаты и уселись за барную стойку, отделявшую общую зону от кухни. Они глупо хихикали, шептались и с неприязнью поглядывали в мою сторону. Надеюсь, эти дуры не приняли меня за соперницу, метящую на их место.
Что-что, а в мои мечты не входило стать постельной грелкой, разово согревающей бок серийного бабника. Мне с лихвой хватило мужа и его грязевых потоков.
— Что ж, ваше право, Савелий Иванович, — поднялась с кресла, оторвала кусок картона от коробки из-под пиццы, валяющейся на столе, выудила из сумки ручку и размашисто начеркала цифры. — Мой номер телефона, если передумаете и решите поучаствовать в судьбе своего ребёнка.
Больше не глядя на хозяина квартиры и стараясь не касаться требующих клининга предметов, содрала с вешалки пальто и, от души хлопнув дверью, прошествовала к лифтам. До чего же неприятный тип, после общения с которым захотелось помыться.
Смешно, но точно такие же эмоции вызывали у меня контакты с Кареном. То дерьмо, что лилось из его уст, мало походило н обещанное отцом раскаяние. Слово «тупая корова» было самым нейтральным и безобидным из череды оскорблений.
Чего только не пришлось мне услышать. И требования вернуться домой, и признания, что Макаеляна тошнило ложиться в одну постель со мной, и о моей жирной жопе, вставляющей лишь извращенцев, и о кривых руках, не способных нормально вести хозяйство.
Было ощущение, что Карен звонил только для того, чтобы самоутвердиться за счёт меня. А зная о позиции моих родителей, его просто сорвало с резьбы от безнаказанности. Повезло, что не караулил под дверьми роддома. Наверное, боялся публичного осуждения. Как-то не по-мужски прилюдно орать те гнусности, что вливались в динамик.
Правда, с одним публичным выступлением Макаелян прокололся. Неделю назад, когда пришёл в суд по повестке. Удивительный человек. После всего содеянного он не ожидал, что я подам на развод. Тут уж Карен не постеснялся даже судьи, вытряхнув всё грязное бельё, скопившееся за годы. Только почему-то виноватой в этой перетряске оказалась снова я.
Отец, как и свёкор, не отставали от Каренчика. Угрозы, что я лишусь работы и смогу устроиться врачом только в северной колонии, сыпались как снег зимой. Втихаря звонила и мама, уговаривая одуматься и вернуться в семью. На вопрос, как я могу вернуться туда, где меня не уважают и вытирают ноги, она вздохнула и сказала, что не всем везёт, но такова женская доля.
Мне же такая доля больше была не нужна. Да, у меня съёмное безобразие, далёкое от уютного жилища, но я согласна и на него, распробовав вкус свободы. Ну а если лишат работы, то поеду на север. Ведь в столице меня больше никто не держит.
В груди кольнуло, стоило подумать о малышке, лежащей в кувёзе. Наверное, я зря ходила к её предполагаемому отцу. Люба права. Не все биологические родители хороши. Иногда, приёмные становятся по-настоящему родными.
В кармане тренькнул телефон и затрясся в вибрации. На экране высветилось улыбчивое лицо Любки, но по факту та плевалась раздражением.
— Дайка угадаю, Ануш, — взорвался претензиями динамик, нагревая трубу в моей руке. — Ты как раз вышла из квартиры чужого мужика. Я права?
— Он не маньяк, если ты переживаешь о моей сохранности, — сразу заявила в своё оправдание. — Просто аморальный тип.
— Алкаш? Наркоман? — ужаснулась подруга, переходя с возмущения на любопытство.
— Да не. Типичный бабник, имеющий половой контакт сразу с несколькими партнёршами, — как можно корректнее выразилась я, пряча свой шок в нервном смешке.
— Так таких у нас половина страны. Вон, твой кудрявый козлина не далеко ушёл. Ночью с тобой, днём с блядью.
— Ты не поняла, Люб, — поспешила поделиться увиденным. — Он буквально с двумя. Пока я там находилась из спальни выскочили полуголые близняшки. Не думаю, что Рогов консультировал их по юридическим вопросам, а они аж разделись, вспотев от напряжения.
— Вот это да, — протянула Любаня. — И этому ёбарю-террористу ты хотела отдать малышку? Представляешь, что вырастит из девочки в этом «Содоме и Гоморре»?
— Ну не знаю, — подхватила её интонацию. — Говорят, дети очень меняют поведенческие замашки мужчин.
Встала на защиту Рогова, не веря в собственные слова. Замашки отца с моим появление, судя по всему, не сильно изменились. Как скакал по молодым и ставил бизнес выше всего, так всё и осталось. Только не так открыто.
— Допустим, — сделала вид, что согласна со мной Люба. — И чего он сказал? Обрадовался? Удивился? Разозлился?
— Вежливо послал меня в пешее путешествие. Ещё так красиво. «Аудиенция закончена. Вам пора», — мелодично пропела. — Говнюк! Вот скажи мне, Люб, почему мужчины так легкомысленно относятся к деторождению. Есть ребёнок, нет, им по барабану.
— Как в животном мире, — заржала в трубку Люба. — Унюхал всплеск феромонов, поюзал самку и дальше по своим делам побежал. Кобелюка. А ей потом вынашивай, рожай, корми, вылизывай, защищай, воспитывай.
— Я и говорю, что несправедливо, — утвердительно кивнула и прибавила шаг, завидев вдалеке знак метрополитена. — Ладно, Любаш, поеду отсыпаться. С таким графиком все мысли лишь о подушке с одеялом.
— Не понимаю, зачем ты так надрываешься и набираешь дополнительные часы. Тебя Вардан Арамович никогда не ограничивал в деньгах, — ткнула в больную мозоль Устинова.
— Пытаюсь быть самостоятельной, — уверенно солгала, сглатывая неприятие к вранью. Такими темпами ложь из меня будет течь как из рога изобилия. — Не сидеть же до пенсии на шее родителей.
Ануш
Уже дома, постояв пол струями горячего душа, протерев после тараканьих бегов столы, сполоснув и поставив на плиту чайник, заварив вместо обрыгшего кофе пакетик фруктового чая, добавив туда безобразную дозу сахара, я поняла, как сильно вымоталась за последнее время.
Сомневалась, что меня хватит надолго с таким графиком и подумывала принять Любкино приглашение. Надо всего лишь признаться, что уродом оказался не только муж, да показать интерьер этой лачуги.
Каждый глоток чая обволакивал теплом и расслаблял заиндевевшие мышцы. Усталость. Я чувствовала, как она ползала по телу, перетекала в конечности, утяжеляя их. Ощущение, что ноги и руки сковали кандалами с увесистыми цепями, и избавиться от них мог помочь только крепкий и долгий сон.
Вырубив звук телефона, перетрясла постель и укуталась в одеяло, моментально проваливаясь в небытие. Если до этого мне постоянно снились бредовые сны, в которых главные роли играли отец с Кареном, то сегодня меня просто отключили, опустив рубильник.
Когда я открыла глаза в окно прорывался луч яркого солнца. Часы на тумбочке показывали пятнадцать двадцать три, а вот с датой было проблематично. То ли моё отсутствие продлилось три с половиной часа, то ли…
Активировав мобильник, хрюкнула от подтверждения худшего. Больше суток темноты, пустоты и бессознания. А на экране телефона около сотни неотвеченных вызовов и столько же сообщений. Бо́льшая часть от Любы, пара от Нины и с десяток от Карена. Наверное, хотел за счёт меня поднять свою самооценку.
Умылась и сразу набрала подругу, плеснув в кружку кипячёной водички. Дожила. Раньше я пила артезианскую воду, прошедшую шесть ступеней очистки, а сейчас вынуждена цедить что-то пахнущее хлоркой и накипью, обманывая себя, что это нормально. Так живёт бо́льшая часть населения, как и я сейчас, перебивающаяся с копейки на копейку.
— Только не говори, что он всё-таки оказался маньяком и похитил тебя, — затараторила Люба, пыхтя в динамик.
— Не поверишь, — растёрла отёчное лицо и скривилась от тянущего дискомфорта в желудке. Организм требовал еды, а на полке ничего кроме пшена и макарон не было. — Я проспала больше суток. Вырубилась и ни разу не пробудилась. Кажется, даже не ворочалась.
— Ничего не хочешь мне рассказать, Ануш? — ласково пропела Люба, но меня этой интонацией нельзя было обмануть. Так, обычно, она выпытывает и давит на совесть, если до неё дошла скрываемая информация.
— Вроде нет, — притихла, ожидая намёков или прямых обвинений.
— Мне тут козлячий баран звонил. Искал тебя, — произнесла, выдерживая многозначительную паузу перед каждым предложением. — Проговорился, что родители отобрали все драгоценности, заблокировали карты и выгнали из дома.
— Ну, когда-нибудь нужно отрываться от родительской пуповины, — постаралась добавить в голос беспечности, но обида всё же прорвалась. — Не до старости же висеть на ней.
— И в какой жопе ты живёшь? — всё так же вкрадчиво поинтересовалась Устинова.
— Вполне приличная квартира, — привычно соврала я.
— Не ври! — гаркнула Люба. — Откуда у тебя деньги на что-то приличное, когда тебя отрубили отовсюду?!
— Были личные накопления, — зажмурилась, вспомнив о той сумме, с которой я оказалась на улице.
— Господи, Ануш, — протяжно выдохнула подруга, всхлипывая в концовке. — Теперь я понимаю почему ты набрала столько смен и питаешься одним кофе.
— Не одним. Сейчас собираюсь сварить кашу, вечером перекушу пирожком в палатке у метро, а ночью будет не до еды. Я сегодня одна дежурю в родблоке. Там бы кофе успеть глотнуть.
— Говори адрес, — не поддалась Любаня на мою ложь.
— Какой? Пирожковой? — скосила под тёпленькую.
— Засунь свои пирожки, — ругнулась Устинова. — Своей приличной квартиры адрес давай. Приеду опровергать твоё враньё и тыкать тебя в углы моськой, как обоссавшегося котёнка.
— Может не надо? — сдулась, понимая, что крутиться ужом бесполезно. — Обойдёмся фотоотчётом?
— Нет уж. Можешь пока вещи собрать. Ты переезжаешь, — безапелляционно заявила Люба. — Будем вместе тянуть лямку одиночества.
— Люб, мне на смену скоро, — тормознула её прыть. — Давай перенесём свидание.
— Ничего. Успеем. Я уже грею машину.
Минут через тридцать Любка гневно стучала в дверь, потому что звонок не работал. Открывала я с полной уверенностью, что она меня побьёт за мою дурость. Влетев в коридор в полтора квадратных метра, Устинова налетела на меня, переступила и смахнула краем пальто ключи и мелочь с обувницы, развернулась и чиркнула щекой об угол.
— Господи, это что за консервная баночка? — замерла, зло сопя. — Там тоже всё такое микроскопическое.
— Ну да, — обречённо склонила голову. — Кухня около четырёх метров, комната в районе десяти, в ванной влезла только метровая душевая кабина и масенькая раковина, а на толчке сидишь, упираясь лбом в дверь.
Наверное, Люба не поверила мне на слово и пошла осматривать квартиру. Включив свет в ванной, она взвизгнула и понеслась на кухню, забираясь с ногами на табуретку. Заглянула в санузел и проводила взглядом убегающего таракашку. И чего кричать?
— Как ты тут живёшь? — издала зубную дробь Устинова. — Это же срань полнейшая.
— Я здесь только сплю. Мне не до разглядываний. Прихожу, падаю на кровать и сразу засыпаю.
— Всё. Больше ты сюда не вернёшься, — просканировала Люба пол и только после этого рискнула слезть с табурета. — Вещи собрала? Хозяина этого куска говна предупредила?
— Чёрт, забыла, — схватила телефон и полезла в контакты.
— Позвонишь по дороге, — отобрала у меня аппарат и потолкала к выходу. — Не хватало ещё живность здесь подцепить. Надо будет перетрясти на улице твои чемоданы.
Трясти вещами, конечно, мы не стали. Из машины я набрала хозяйку квартиры и предупредила, что ключи оставила в почтовом ящике. Она поохала, предупредила, что остаток денег за неполный месяц не вернёт и сбросила вызов. Что ж, на возвращение десяти тысяч я и не рассчитывала.
Ануш
— Вряд ли нам есть о чём говорить, — дёрнула из его захвата локоть и сделала два шага назад, становясь на безопасном расстояние. Хотя, сомневалась, что рядом с Кареном может быть безопасно. Не после того, как он отходил меня ногами и бросил истекающую кровью. — Если только о твоём согласие на развод, чтобы ускорить процесс.
— Хватит, Ануш, не дури. Почудила и будя. Развода не будет, — поплотнее закутался в лёгкое пальто, не предназначенное для зимних прогулок. — Ты всё всем доказала, а теперь возвращайся домой.
— Дом, это там, где ты меня избил и, не оказав помощь, ушёл в загул? — выплюнула, наконец позволив говорить с Макаелян так, как он заслуживает. Без внушённого уважения и раболепия. — Нормально себя чувствовал, развлекаясь с бабами, пока твоя жена валялась на ковре и теряла ребёнка?
— Да я избавил тебя от урода, которого ты пыталась повесить на меня! —закричал Карен, размахивая руками и сжимая кулаки. — Не пришлось позориться и идти на аборт!
— Раньше я считала тебя избалованным, эгоистичным сыночком, а ты, оказывается, просто мразь, отравившая мне пять лет жизни, — отступила от него ещё дальше. Самоуважение у меня прибавилось, но отхватить по лицу не хотелось.
— А это не важно. Нам с тобой в горе и в радости, в болезни и в здравии, до конца дней наших, — усмехнулся почти бывший муж, по-хамски облапывая меня взглядом. — Так что прекращай выделываться и беги пакуй вещи.
— Знаешь, Карен, даже под дулом пистолета я не переступлю твой дом и не лягу с тобой в одну постель. Ты настолько мне омерзителен, что подкатывает рвотный рефлекс от одного воспоминания о тебе.
Высказав всё скопившееся, развернулась и пошла к шлагбауму, показывая, что разговор окончен. Но разве Макаелян понимал когда-нибудь русский язык? От внезапного удара под колени меня повело в сторону осевшего сугроба, а от давления пальцев на шею замелькала мошкара в глазах.
— Сука, как же ты меня уже заебала со своей блядской гордостью, — прошипел в лицо Карен, вдавливая в грязный снег. — Мне глубоко насрать на твои чувства и желания. Мне отец из-за тебя кислород перекрыл. Сказал, что хрен я чего получу, пока ты, тупая корова, не вернёшься домой и не понесёшь от меня.
— Идиот, — выдавила, впиваясь ногтями в его ладонь и пытаясь ослабить хватку. Несмотря на моё патовое положение меня разбирал нервный смех. — После той заразы, что ты принёс, беременеть нельзя год. И то, если удастся избежать необратимые последствия. Так что не видать тебе родительских денег ещё очень долго.
— Замолчи, тварь, — размахнулся Карен, собираясь припечатать кулаком, но нас накрыла тень и его тушу снесло с меня неизвестной силой.
— От девушки отстань, урод, — сквозь мои надсадные хрипы прорвался чем-то знакомый голос, прерываемый тупыми ударами и сдавленными стонами Микаеляна. — Тебе в детстве не объясняли, что женщин обижать нельзя?
Каренчик испуганно залепетал, клянясь мамой и суча ногами, а меня совсем не вежливо выдернули из сугроба и поставили в вертикальное положение.
— Ануш, как вас там… Вы в порядке? Этот подонок не успел вам навредить? — вцепился в плечи откуда-то взявшийся Рогов, беспокойно ощупывая голубыми сканерами. — Скорую? Полицию?
— Всё нормально, — прокашлялась и растёрла горло, моля всевышнего, чтобы не остались следы нападения Карена. Не хотелось и об этом рассказывать Любе. — Он ничего мне не сделал. Только напугал немного.
— Я юрист по уголовным делам. Если надумаете себя обезопасить, могу помочь составить заявление и упечь этого урода на пару лет за решётку, — со всей невозмутимостью заявил Савелий, поровнее закрепляя меня на твёрдой поверхности и пряча руки за спину.
— Уверена, это была разовая акция, и бывший муж будет держаться от меня подальше, — отряхнула руки, прилизала вылезшие из косы волосы и неестественно изогнулась, оценивая состояние одежды. — А пальто жалко. Вряд ли удастся привести его в нормальный вид.
— Дома полно шмотья, — огрызнулся Карен, поднимаясь и стирая снежную кашу с коленей. — Гардеробная забита шубами и куртками.
— Можешь передарить их своим любовницам, — некрасиво среагировала я, на мгновение упустив присутствие постороннего. Вот только выноса грязного белья мне не хватало. — Извините, Савелий Иванович, за мою несдержанность. И спасибо за помощь. Могу я поинтересоваться, что вы здесь делаете?
— Наверное, вы ошиблись в номере телефона, — потёр ровную щетину Рогов. — Пришлось разыскивать вас по своим связям, делать запрос в органы и вычислять ваше местоположение.
Говоря всё это, Савелий приобнял меня за талию, развернул в сторону ворот и осторожным толчком придал направление, не обращая внимание на злое ворчание Макаелян и такой же злой взгляд.
— А зачем? — послушно перебирала ногами к выходу с территории больницы.
— Как зачем? — выверено изогнул бровь, словно репетировал мимику перед зеркалом. — Вы же сами сказали, что у меня здесь дочь. Хотел посмотреть. Вдруг в груди ёкнет.
— Во-первых, вас никто в отделение не пустит, а во-вторых, вы, как юрист, лучше меня должны знать процедуру усыновления, — заявила, прибавляя шаг и незаметно сбрасывая его руку. Ещё посторонний мужчина не тискал меня.
— Я же по уголовным делам, — нахмурился Рогов, скрывая ладони в карманах куртки. — Убийцы и насильники не усыновляют детей.
Только по короткому смешку я поняла, что Савелий так специфически шутит. В силу моего воспитания мне такой юмор был не по нраву.
— Вы тогда проконсультируйтесь у специалистов, Савелий Иванович, — вытянула шею, выглядывая нужный автобус. — А мне домой пора. Устала после смены.
— Нет, Ануш, вы от меня так просто не отделаетесь, — резко выбросил руку Рогов, беря в плен мой многострадальный локоть. — Я вас подвезу. Не ехать же вам на общественном транспорте в таком виде. Заодно обменяемся правильными телефонами.
Савелий
Заведя двигатель и увеличив температуру подогрева, я мог думать только о том, во сколько мне обойдётся чистка салона после того, как Ануш забралась в кресло в извачканном пальто. А что такого? Я эту бабу видел второй раз в жизни. Да и то снова в ненормальной обстановке. Тогда она меня нокаутировала самой страшной для свободного мужика новостью, а сейчас её чуть не размазал тот пидр в модном драпчике.
И о своём появление на территории больницы пришлось соврать, не очень красиво прикрывшись отцовскими позывами. И это нормально. Любому хорошему юристу соврать, как два пальца обоссать. А я отличный юрист, который словесно похоронит ещё бодрую бабку, лишь бы вызвать слёзы у самого чёрствого судьи.
И про телефон я тоже выдумал. Правильный номер, зарегистрированный на Макаелян Ануш Вардановну, был записан на куске картона, а вот с ребёнком, рождённым якобы Ангелиной Аркадьевной Малышкиной, выходила какая-то оказия.
Вспомнив, кто такая это Малышкина, я влез в такие дебри памяти, что, начиная с пятнадцати лет, мог зарисовать голышом все исполнившиеся фантазии. И никто не мог залететь от меня, потому что без брони я никогда не лез в пещерки. Мало ли, какую живность там можно подцепить.
И тут напрашивался закономерный вопрос — чего эта Ануш делала у меня дома и врала в глаза о ребёнке? Мошенница, присмотревшая мою хату?
Юрка Граблин из следственного комитета, мой дружбан, закончивший со мной одно отделение, так и сказал, что я допрыгался со своими бабами, что добралась до меня армянская, преступная группировка.
— Помнишь Ашотика Авсенисяна, сбежавшего за час до задержания на родину? Он как раз промышлял квартирами. Подсылал скромных девочек, втирался в доверие и обляпывал сделки, напичкав собственников наркотиками. Мы потом по глухим деревням выискивали пострадавших, где те сидели, боясь нос высунуть.
— Да, дело должно было быть громким, а получился пыльный пшик, — поддакнул, проверяя по базам свою мошенницу.
— Сам Ашот удрал, а дело его продолжает процветать, — разочарованно покивал Юрка. — Мы же только мелких сошек, которым и рассказать ничего полезного нечего, поймали. А до верхушки, покрывающей весь бизнес Авсенисяна, не добрались.
— Думаешь, эта ложная врачиха из банды Ашотика? — быстренько закрутил шестерёнками, вспоминая, не пересекался ли я с ним на каком-либо процессе.
— Может и существует гинеколог Ануш как её там… ты же не проверял паспорт, — справедливо заметил Граблин, проглатывая целиком бутерброд с сыром. — Скорее всего в жизни настоящая Ануш носит жопу пятьдесят шестого размера и усы под носом.
И ведь не поспоришь. Сам впустил, сам ушёл наверх, дав обшарить квартиру, и сам не проверил документы. Юрист по уголовным делам называется. Хорошо, что эта бабёнка ничего не вынесла, пока я изображал дельфинчика в душе.
— Давай тогда перетрясём базу налоговой и узнаем место работы Макаелян, — от безысходности предложил Юрчику, чтобы получить хоть какую информацию.
— И чем нам это поможет? — зевнул друг, перебирая ногами и двигая стул о мне, не поднимая с него своё содержимое.
— Я скатаюсь и гляну на барышню, — пожал плечами, отползая от компьютера и давая Юрке пошаманить в поиске. — Заодно узнаю, рожала ли там Ангелка.
— А я тебе говорил про эту придурочную, — завёл свою песню Юрок, всем видом показывая пренебрежительное отношение к женскому полу. Одно время я считал, что Граблин заднеприводный, а оказалось, что просто не встретил ещё свою. Его половой акт без обязательств не интересовал. — У неё же на крашенной морде было написано, что она шизофреничка, на которой клеймо ставить негде. А ты всё ржал, что не детей с ней собираешься рожать. Вот и результат.
Да, ржал. И судя по сведённым бровям Гелки, когда я вернулся из кухни с фруктами и с шампанским, она слышала Юркину характеристику и мой отзыв. И очень старалась в тот вечер сесть на член без скафандра, но я всё равно упрямо пользовался презервативами, несмотря на лёгкое опьянение. Какая-то мысль попыталась сформироваться и улетучилась под давящим взглядом Граблина.
— Вот адрес, — коряво начеркал на стикере и протянул мне. — Будь осторожен. Вдруг за тобой следят.
Именно так я оказался рядом с родильным отделением, чтобы получить информацию об Ануш и о родах Ангелины. Шёл, крутя башкой и ища нужный корпус, а тут избиение женщины. Оттаскивая рыхлого кудряша не совсем славянской наружности, не ожидал обнаружить под ним извивающуюся и сопротивляющуюся врачиху. Значит не мошенница, если конечно гинекологи не входят в банды и не потрошат собственников жилья.
— Знаете, — подал голос, видя, что врачиха согрелась и расслабилась в тепле. — Я примерно представляю процедуру и догадываюсь, насколько наши суды и попечительные советы умудряются затянуть процесс.
— Но без суда и опеки малышку вам не отдадут, — повернулась Ануш ко мне, и я чуть не залип на густых следах потёкшей туши. Никогда не видел восточной черноты, затянутой в тёмные разводы. Как вселенная в омуте, подчёркивающем адскую глубину.
— Если вы, Ануш Вардановна, поможете, то можно хотя бы получить подтверждение или опровергнуть слова Ангелины, — подтолкнул её к нужному решению, старательно следя за движущимся потоком.
— У вас есть сомнения? — фыркнула Макаелян, вдавливая в себя сумку.
— Понимаете, я всегда пользуюсь презервативами, и они никогда не рвались, — честно признался, мельком глянув на неё. — А Малышкина страдала приступами неуравновешенности и необдуманных поступков. Не уверен, что её словам можно верить. Тем более после того, как я не очень хорошо с ней расстался.
— И что требуется сделать? — теперь Ануш смотрела на меня с большим пониманием.
— Достать материал для теста ДНК. Если не ошибаюсь, то достаточно слюны.
Ануш
Почему-то было ощущение, что Рогов расставил ловушку, и я сама туда залезла, весело виляя хвостом. Как собака, которой кидают кусок мяса в клетку, и она рывком бежит в железный каркас. Необдуманная глупость на грани нарушения закона. Это только кажется, что всего лишь подтёр малышке слюни, а на самом деле вынес биоматериал и отдал в посторонние руки.
— Вы же понимаете, что это незаконно? — просто для справки поинтересовалась у Савелия. Ну вдруг у мужчины где-то глубоко есть совесть?
— Понимаю, но этот проступок карается всего лишь выговором, — подчёркнуто медленно кивнул он, всем своим видом показывая полнейшую вовлеченность в разговор.
— Или увольнением, если у руководства есть намерения избавиться от сотрудника, — присмотрелась внимательнее к Рогову, пытаясь понять, не решил ли он подставить меня.
— Согласен, но попасться на изъятие материала практически невозможно, — остановился на красный светофор Савелий и всем корпусом развернулся ко мне, обнимая рукой спинку сидения. — Поэтому я и прошу мне помочь, чтобы не пришлось понапрасну запрашивать разрешение через суд и платить госпошлину.
— Не заметила, чтобы вам судебные расходы были не по кошельку, — с сарказмом заметила, поддаваясь вредной бабе, что зашевелилась внутри.
— Значит в бумажник тоже залезли, — свёл брови в сплошную линию, констатируя факты.
— Только в ванную комнату и в паспорт, — поспешно опровергла обвинение. — И в холодильник за водой. Не рискнула пить кофе в таком… беспорядке.
— А в ванную комнату-то зачем? — удивлённо поинтересовался Рогов, возвращаясь к движению в потоке.
— Пыталась составить анамнез вашей личности, — пожала плечами, стиснув сумку. Карен, скотина бешеная, умудрился испортить не только пальто, но и поцарапать кожу. Чтоб ему всю ночь с толчка не слезать.
— И как? Поде́литесь выводами? — с лёгким налётом высокомерия усмехнулся Савелий.
— Вам не понравится, — опустила его на землю и приготовилась к смене высокомерия на любопытство. Ну что я могла ему сказать? Распущенный, неразборчивый, избалованный блядун, не отягощённый аккуратностью и манерами.
— Озвучите? — не заставил себя ждать. Всё же юристы не сильно отличаются от простого люда. — Обещаю не обижаться и трезво оценить характеристику.
— Думаю, это не самая хорошая идея, — заметила подсевшим голосом.
Помнится, любая критика в адрес Карена заканчивалась криками и оскорблениями. Судя по последним событиям, проживи я с ним ещё дольше, и вместо голосового давления огребала бы физически. Наверное, в нормальных с виду семьях именно так всё и происходило.
— Это был не первый раз? — тихо спросил Рогов, и я сразу поняла, что он имел ввиду не обшаривание его квартиры.
— Второй, — прошептала, отворачиваясь к окну и пряча сведённое судорогой лицо. Вроде, прошло время, а мне до сих пор напоминание доставляло боль. — Первый раз муж избил меня полтора месяца назад. После этого я ушла из дома и подала на развод.
— В суд? Я так понимаю, ваш супруг не согласен с разводом.
— Не согласен, — кивнула. — Более того, его и мои родители встали на сторону Карена и пообещали подпортить мне жизнь.
— Его родителей я ещё могу понять, а вот ваших…
— У нас не принято разводиться, — потёрла запястье, занимая чем-нибудь руки. — Проще отказаться от дочери, чем принять позор.
—Какое-то средневековье, — буркнул себе под нос Рогов. — В столице же живёте. Здесь уже давно не действуют древние законы и порядки.
— Это у вас не действуют, а нас всё ещё воспитывают в строгости и в уважение к старшим, а браки нередко заключаются под влиянием родителей.
— И ваш?
— Да, — накрутила на палец ремешок от сумки, отчего-то нервничая, но продолжая зачем-то делиться с посторонним мужчиной наболевшим. — Наши отцы сговорились, когда я только родилась.
— Не поспешили? — опешил от сказанного Савелий, отрывая взгляд от впереди ехавших автомобилей и переводя на меня. — А если бы у жениха образовался горб? Или вы выросли бы страшнее атомной войны? Ещё вы или он могли полюбить совсем другого человека.
— Это не важно, — остановила его предположения. — Горбатые, кривые, больные, но свадьбу всё равно бы сыграли.
— Знаете, Ануш, у меня к вам выгодное предложение, — потёр переносицу Рогов, прежде чем озвучить продолжение. — Не считайте, что я намекаю на взятку, но у меня есть хороший адвокат по бракоразводным процессам.
— Я работаю врачом в государственной больнице, — нервно хихикнула, откидывая голову на спинку кресла. Удобного, между прочим, кресла. — Моей зарплаты не хватит даже на пуговицу с костюма адвоката.
— С ним и с его пуговицами я разберусь сам, а вы поможете мне с материалом для ДНК, — прямо услышала металлический лязг захлопнувшейся ловушки. — Поверьте, от этого договора мы оба будем в выигрыше.
— Что будет, если тест подтвердит родство? — решила всё же успокоить свою совесть. В конце концов, можно себя убедить, что делаю благое дело.
— Мой ребёнок не будет расти в детдоме или в чужой семье, — как-то зло процедил Рогов, на мгновение потеряв маску невозмутимости. — Я могу потянуть финансово профессиональную няню.
— Ну, няня намного лучше, чем детский дом, — протянула я, снова засомневавшись в правильности решения разыскать отца девочки. Возможно, в новой семье ей было бы намного лучше. Любящие родители, а не этот замороженный сухарь.
— К сожалению, моя работа не предусматривает отпуска по уходу за ребёнком. Мне с трудом удаётся вырвать неделю обычного всего раз в год.
— Вот здесь сверните, пожалуйста, — заметила Любкин дом и обрадовалась, что с минуты на минуты мы расстанемся с Роговым.
— Вы мне ничего не ответили, Ануш, — заехал во двор Савелий и остановился у первого подъезда.
— Мне нужно подумать. Я вам позвоню.
Ануш
— Господи, Ануш, что с тобой произошло? — прижала ладони к щекам Люба, открыв дверь. —Под машину попала?
— Поскользнулась и упала, — как можно небрежнее ответила ей, протискиваясь к зеркалу.
Дааа, видок у меня был ещё тот. Поразилась выдержке Рогова. Сидеть рядом с пугало и удерживать серьёзное лицо. Ещё и вести интеллектуальные беседы, ни разу не хихикнув. Я бы не смогла, потому что из отражения на меня смотрело нечто, похожее на болотную кикимору.
В гнезде на голове шматки грязи, под глазами и на щеках подтёки туши, часть воротника вырвана с корнем. Если спереди пальто было ещё приличным, то вот сзади… Реагенты, собранные с дороги жопой, кляксами выжрали с кашемира краску. Почему-то навернулись от обиды слёзы. И не за себя, а за испорченную вещь.
— Что ж ты опять врёшь, Ан? — всплеснула руками Люба. — С кудрявым ублюдком столкнулась? Не дозвонился и припёрся на работу? Ну чего молчишь? Я права?
— Права, — всхлипнула, расстёгивая две выжившие пуговицы и стягивая с плеч любимое пальто. — Прямо у нашего корпуса отловил.
— Он тебя избил? Чего-нибудь сломал? — бросилась ко мне подруга и стала ощупывать руки и плечи. Сдвинув в сторону ворот водолазки, Люба разразилась матом. — Одевайся обратно.
— Зачем? — утёрла слёзы, размазывая ещё больше черноту туши по лицу.
— Этот урод душил тебя. Надо снять побои и заявить на него в полицию, — возмущалась Люба, начав натягивать на меня несчастное пальто.
— Мы никуда не пойдём, — осторожно, но уверенно отвела от себя её руки. — Бесполезно бодаться с Макаелян и Аганесян, особенно в связке. У нас с тобой не та весовая категория, Люб. Карену ничего не будет, а в отместку он начнёт гадить ещё и тебе. Тем более, он не успел меня ударить. Его Рогов остановил.
— Кто? — вся воинственность спала с её лица.
— Ну, тот аморальный тип, что вроде как отец нашей девочки, — замялась я, не зная, как объяснить появление возле роддома Савелия, чтобы не проболтаться о его предложение. Люба вряд ли бы поняла мои метания и послала бы мужчину куда подальше. — Он содрал с меня Каренчика и разукрасил морду. Слышала бы ты, как скулил этот говнюк, когда огребал от мужика.
— Ничего удивительного. Твой козлячий баран мог только тебя беззащитную пинать, — согласилась Люба, вроде не заинтересовавшись появлением Рогова. А нет, заинтересовалась: — И чего там делал аморальный тип?
— Кто? — прикинулась дурочкой.
— Рогов. Который вроде как отец нашей девочки, — точь-в-точь повторила Устинова.
— Хотел посмотреть на малышку, — часто захлопала ресницами. — Думал, что её так просто ему отдадут.
— Ох, наивная ты моя. Он юрист и, наверняка, лучше нас разбирается в законах, — забрала у меня пальто и покачала головой. — У тебя есть чего-нибудь на замену?
— Нет, — обрадовалась смене темы. — Я всё оставила у Карена. Вся моя одежда в двух чемоданах, что стоят в комнате.
— Что тебе помешало забрать больше вещей? Чемоданов не хватило? — выгнула бровь Любаня, складывая испорченный кашемир и откладывая его на танкетку. Раскрыла дверцу шкафа, углубилась в его недра и достала ярко-оранжевую куртку. — Должна подойти.
— Спасибо, — улыбнулась. —Не хотела брать то, что покупал Макаелян. Ещё рассчитывала на отца, а он предал и отказался от меня, — избавилась от сапог и направилась к ванной. —Я сполоснусь и спать.
— После душа сначала поешь, — твёрдо заявила Люба, перевешивая куртку на вешалку. — Я сырники пожарила и открыла банку черничного варенья. Бабуля сама варила.
— Раз сырники с черничным вареньем, то с удовольствием, — кивнула, шмыгая носом. Что-то гормоны расшалились.
После завтрака я забылась мертвецким сном. И снилось мне, как я выжимаю слюнявое полотенце в ведро и несу этот материал Савелию. Но выйти из бокса не успеваю. Меня хватают за рученьки, выворачивают их за спиной и надевают наручники. А Рогов падает на пол ничком и ползёт, не сводя взгляда с ведра. Ведро же в этот момент со скрипом отодвигается от него и липнет к моим ногам. «Вот и улики» — басит полицейский, складывая меня, как опасного преступника и толкая к пазику с решёткой на окнах. И ведро ползёт за мной следом, не желая попадать в лапы Савелия.
От этого бреда проснулась в поту, сразу подмечая, что за окном глубокая ночь. Люба, скорее всего, уже спала, потому что квартира погрузилась в полнейшую тишину. На цыпочках прошла на кухню и полезла в холодильник. Достала кастрюльку с супом, сковороду с пловом, ощущая жуткий голод.
Пока забрасывала в себя еду, обдумывала привидевшийся кошмар. Пророческий сон или наслоились эмоции после нападения Карена и предложение Рогова? А наевшись и помыв посуду, я смогла трезво оценить перспективы.
Ну чего я, в конце концов, теряю? Савелий прав — лучше сразу узнать результат генетического теста и с уверенностью подавать на свои требования в суд, чем потратить несколько месяцев и узнать, что в малышке чужая ДНК.
И юрист в противостояние с Макаеляном лишним не будет. Хоть мне ничего от совместно нажитого имущества не надо, сам Карен высосет из меня всю кровь. А мой отец с удовольствием поможет ему в этом.
В общем, выйдя на смену, в карман я положила герметичны контейнер для транспортировки крови. До отделения с боксами удалось добраться лишь под вечер. Персонал что-то отмечал в ординаторской, не обращая внимания на мой приход. Только Люба кивнула, заметив меня, и уткнулась в тарелку с тортом.
Скажу честно, у меня тряслись руки и ходили ходуном колени, когда я открывала крышку кувёзы и возила ватной палочкой в малюсеньком ротике. Старалась скрыть манипуляции от камеры, висящей в углу бокса.
— Хочешь подержать? — за спиной раздался голос, когда я опустила контейнер в карман.
— Очень, но она так мило спит, что боюсь её побеспокоить, — ответила, выдыхая и вытирая о штаны потные ладони.
— У неё кормление через десять минут, так что можешь пока поменять памперс, протереть попу и перестелить пелёнку, — перечислила Устинова, опрыскивая матрасик на пеленальном столе.
Савелий
— Представляешь, она реально оказалась врачом, а не членом армянской мафии, — делился с Юркой, потягивая пенное и краем глаза отслеживая действия на невъебенных размерах панели.
Вообще, я предпочитал вино под хороший ужин, либо ледяную водочку под блюда русской кухни, а не сухарики с орешками в спорт-баре. Но Юрчик был запойным фанатом футбола, а в мире спорта как раз проходил финал чемпионата ФИФА.
Так как Граблин слыл заядлым холостяком и патологическим трудягой, в квартире у него была спартанская обстановка — кровать, вешало, кофеварка, да плита с холодильником. Поэтому мы сидели здесь, ведь не в кайф смотреть матч на экране телефона и заедать всё это покупными пельменями.
— Ещё у неё под носом нет усов, и жопа не пятьдесят шестого размера. Вполне симпатичная армяночка, а вот муж полное дерьмо. Я содрал его с неё, когда он вдалбливал её голову в сугроб. — продолжил, после неопределённого мычания Граблина. — И, похоже, она действительно принимала роды у Ангелины Малышкиной.
— Не пробовал найти эту проститутку и выяснить подробности? — сыто рыгнул Юрка, отодвигая пустую кружку. — Разбираться надо с курицы, а не с яиц.
— По последнему месту регистрации Гелька не проживает, а в тьму тараканью, откуда она родом, не вижу смысла ехать, — забросил в рот горсть солёного арахиса и поморщился. Как в пивном баре, где орехи одна из основных закусок, они могут быть прогорклые?
— Хочешь, я туда запрос местному участковому отошлю? — проявил вялую заинтересованность Юрик, косясь в телевизор. — Сходит по адресу, расспросит соседей.
— Не думаю, что она туда вернулась. Там с десяток жилых домов, да и те столетние, — отмахнулся и вытянул шею, высматривая официантку. Поднял руку, подзывая её. — Жаренные колбаски и картофель фри, пожалуйста. И орехи замените. Эти есть невозможно.
— Нормальные орехи, — заступился за свой любимый бар Граблин.
— Для тебя и салаты из соседнего магазина нормальные, — напомнил про отравление, стоившее ему трёх дней восседания на толчке и потери совсем не лишних пяти килограмм. — Я подговорил Ануш взять для меня материал на тест ДНК.
— Что ты сделал? — напрягся друг, машинально вытирая руки от соли и масла. — Нахера?
— Хочу для успокоения совести удостовериться в том, что Гелька соврала, — объяснил ему, повышая голос и пытаясь перекричать шибко горластых болельщиков. Ещё одна причина, почему я не любил такие заведения. Смотреть на прыгающие и виляющие задницы мужиков, исполняющих странный танец, посвящённый забитому голу, то ещё удовольствие.
— А вдруг не соврала? — нехорошо прищурился Юрка. — Бабы те ещё су… сумасшедшие. Ты же гондоны, завязанные узлом, по всему дому раскидываешь. Где снял, там и бросил.
— Хочешь сказать… — не видя повозил ладонью по столу, ища за чего зацепиться. Кажется, эта мысли наклёвывалась как раз в разговоре с врачихой, но я её беспечно отогнал.
— Ну, такое в практике было. И ни раз, — улыбнулся Граблин, радуясь произведённому эффекту. — Там же главное не заморозить и не расплескать при транспортировке. В морозы, слышал, женщины между грудей тару со спермой перевозят. А там, можно самостоятельно впрыснуть, а можно обратиться в клинику.
— Не понимаю, — мотнул растерянно головой, стискивая в кулаке то ли перечницу, то ли солонку. — Она же не предлагала оформить отношения, а просто отказалась от ребёнка. Не вижу смысла с её стороны воровать использованные презервативы.
— Да, тут нестыковочка, — согласился со мной Юра, отслеживая официантку с горячим. — Обычно бабы идут на это ради брака и денег.
— Что ж, пока у меня нет на руках материала разговаривать не о чем, — закрыл тему, всё ещё надеясь, что результат будет отрицательным. Ну не могла эта корыстная сука просто так выносить и родить ребёнка. Это же не хомячка завести и не ноги развести.
Официантка принесла заказ, и я чисто машинально стал метать картошку, продолжая вспоминать и анализировать поведенческие расстройства Ангелины. И чем дольше разбирал на части, тем всё лучше успокаивался. Нет, Гелка больше денег любила огромные деньги. Проще, чем она, продавался только хлеб. Мучиться токсикозом, плющиться от гормонов, портить фигуру, проходить через боль в родах — не, это не для неё.
— Ну чего, давай ещё по кружке, да по домам, — глянул на время и наколол на вилку хорошо прожаренную колбаску. — Завтра работу никто не отменял.
— Я с утра допрашиваю господина Козлова, так что увидимся, — отсалютовал Юрик откушенной сосиской и присосался к пиву.
— Чёрт, совсем с этим ребёнком забыл про него, — полез в телефон, проверяя расписание. — Надеюсь, ты нас сильно не задержишь, а то мне к двенадцати в суд надо успеть.
— Я быстро. Возьму Козлова под стражу, и ты свободен, — заржал Юрка, довольно растирая ладони.
Уходя из бара, я стал счастливым обладателем телефона официантки, написанном на чеке. Стоя на улице в ожидание такси, понял, что не хочу звонить ей и пустил бумажку по ветру. Скорее всего, сказалась подвешенность и непредсказуемость после случайных связей.
Дома принял душ, выпил кофе, подготовил папки с документами для суда и для отмазки Козлова и заснул крепким сном, простимулированным лёгким алкоголем.
А утром меня разбудила Макаелян, попросив подъехать за контейнером. Забирая материал, заметил, что Ануш выглядела уставшей и подавленной, а покрасневшие глаза свидетельствовали о бессонной ночи. Наверное, принимала малышей у порядочных матерей, а не у кукушек типа Гельки.
До допроса успел заказать срочный тест и с чистой совестью бросился в дебри работы. А её насыпало столько, что с трудом вспомнил о результатах только в конце недели. Забрав конверт и усевшись в автомобиль, зажал пальцами клейкий язычок и трусливо остановился. Это на словах всё выглядело легко — получил, посмотрел и выдохнул, а по факту руки трясло от страха.