Не тайная связь

Глава 1

«Не тайная связь»
Амина Асхадова

— Где. Моя. Дочь?
— У тебя нет дочери.
Кулак врезается в стол, и все, что на нем лежит — летит на пол.
Подбородок обжигает болью, когда он впивается в него пальцами и сильно сжимает.
— Ты стреляла в мою семью. В моего брата. Ты скрыла от меня дочь. Наплела, что она от другого мужика. В конце концов, ты под арестом. Но я даже после всего этого тебя, стерву, люблю. Не превращай меня в зверя, Ясмин. Не надо.
— Ты и есть зверь…
— Послушай сюда! Я все тебе с рук спускал. Теперь я имею на тебя все права, и мое терпение на исходе.
Он подходит еще ближе и дергает меня на себя. Когда полотенце трещит по швам, я шокированно упираюсь ладонями в твердую грудь.
— Я замужем, Эльман. За другим. Тайной связи больше нет.
— С этого момента связь не тайная. Этой ночью ты вернешь мне дочь, либо подаришь новую. Процесс мне понравится, тебе — нет.

Три года назад между нами была страстная, но разрушительная связь. Тайная связь.
Все, что осталось после — лишь битое стекло и чудная дочь. И хотя меня предупреждали, что мужчины с фамилией Шах всегда возвращаются за своими наследниками, я не слушала и не боялась.
Пока и он не вернулся. За нами.

Глава 1

Ясмин

— Ма-м-ма!

— Поспи еще немного. Скоро прилетим, — уговариваю дочь, приглаживая ее кудряшки.

Нахмурившись, она вертит головой в разные стороны, и все ее мягкие кудри неряшливо взлетают в разные стороны.

Непослушная.

Словно в доказательство моих уговоров, из динамиков борта самолета раздается холодный голос:

— Уважаемые пассажиры, самолет готовится к посадке. Просим вас занять свои места и пристегнуть ремни безопасности!

Мой пульс увеличивается в несколько раз, и я начинаю нервно ерзать на месте. В салоне самолета становится очень душно, и на миг мне даже кажется, что кислорода в легких становится катастрофически мало. Я понимаю, что это собственная тревога разгоняет пульс до сотни и заставляет мое сердце усиленно работать, но ничего не могу с этим поделать.

Мне тяжело было решиться на возвращение туда, где было разбито мое сердце, а ведь я обещала себе никогда сюда не возвращаться.

Все изменилось несколько недель назад, когда моему мужу прислали приглашение в Россию. Его племянник Мурад Шах получил высокую прокурорскую должность и собирается отметить это событие на все сто, а в письме черным по-белому было написано, чтобы мой муж прилетел не один, а со своей семьей, хотя все два года до этого семья мужа не проявляла ко мне особого интереса.

Все потому, что наш брак с Камалем был бельмом на их глазах. Наплевав на всех, Камаль взял меня в жены, даже несмотря на то, что я носила под сердцем ребенка другого мужчины.

Камаль оберегал меня как зеницу ока, после брака он поселил нас в пригород Лондона, а если он летал в Россию к родственникам, то исключительно один, что со временем стало вызывать все больше и больше вопросов.

К тому же, вскоре после брака я родила ребенка — чудную дочь, которую до сих пор еще никто не видел, поэтому наше долгое отсутствие в России повлекло за собой недовольство и неудобные вопросы.

Получив приглашение, мы решили лететь.

— Уважаемые пассажиры, наш самолет идет на посадку.

Эта новость вызывает во мне гамму чувств — от страха до предвкушения.

По мере снижения самолета мне начинает казаться, что приглашение в Россию было кем-то тщательно спланировано, и что едва шасси коснется земли, как меня выволокут из самолета, а правда — тайная, грязная, порочная — выплывет на поверхность.

Та правда, которую я хранила в себе много месяцев, а затем и лет, ведь Камаль взял меня в жены будучи беременной от другого. Камаль и мой брат молились, чтобы родилась девочка, и чтобы ее отец, Эльман Шах, никогда не претендовал на нее. Девочки в таких семьях были не в почете, мужчины из этой семьи возвращались только за наследниками, вот и Эльман — жестокий мужчина, которому по дурости я отдала свое тело, а позже и сердце — не вернулся бы за нами.

Наше лето в Санкт-Петербурге было бурным и страстным, но увы — наша тайная связь закончилась слишком быстро, оставив мне после себя битое стекло и чудную дочь.

Сжав кулаки, я пытаюсь согреть холодные конечности и успокоиться, но панические мысли лишь разгоняются до бешеной скорости — подобно той, с какой прямо сейчас снижается наш самолет. Еще взлетая над Лондоном, я пыталась сделать свою любимую медитацию, которой я научилась на одном из ретритов на Бали, но у меня ничего не вышло — сердце по-прежнему трепыхалось в груди, а кровь бешено бурлила по венам.

Меня отпускает лишь тогда, когда самолет полностью останавливается на земле. За иллюминатором самолета — серость и холод, а это означает, что мы прилетели.

Приземлившись в Волгограде, я сразу набираю мужа, который прилетел сюда несколькими днями ранее. Он обещал нас встретить, поэтому я не придаю значения гудкам в телефоне — возможно, он еще на пути к аэропорту и поэтому не может ответить на мой звонок.

— Ма-м-ма! — дочь удивленно указывает пальцем в иллюминатор.

— Юна, это снежинки. Ты еще их не видела, — поясняю дочери. Ей было всего полтора года.

Глава 2

— Привет, дорогая!

Ко мне спешит сестра мужа, Диана Шах. Я делаю глубокий вдох и все же выбираюсь из автомобиля Мурада. Это будет трудный день. Сегодня, завтра и вообще всегда.

Натянув на себя улыбку, я коротко приветствую ее в ответ:

— Здравствуйте.

Я позволяю Диане поцеловать себя в щеку, но на этом все. Увернувшись из псевдо-материнских объятий, я почти что бегу за дочерью, используя Юну как уважительную причину своего избегающего поведения. Я не хочу объятий. Не хочу нежности.

Я вообще не люблю эту женщину, хотя она приходится самым дорогим человеком для Камаля. И для Эльмана тоже… Так сложилось, что они одной крови. Дядя и племянник.

Диана Шах приходилась старшей сестрой моему мужу, а еще она была стойкой женщиной, которая пережила со своим мужем все, что только можно было, и я знаю, как она настрадалась в браке с одним из самых влиятельных мужчин страны. Эмин Шах славился своей жестокостью и незаконной деятельностью в прошлом, это теперь он бизнесмен с чистым прошлым, а один из его сыновей заслуженно занял прокурорское кресло, но мне его прошлое известно — руки Эмина по локоть в крови.

Не мне было его судить, потому что в чем-то они были похожи с моим отцом, которому по молодости пришлось стать главой влиятельной семьи на Сицилии. Отец до сих пор просыпается в кошмарах — за то время он лишил жизни своего брата, потерял юную беспечность, и его сердце заледенело навечно.

Еще Диана Шах была матерью Эльмана. Да, однажды я крупно влезла в эту семью, а если начистоту — то побывала в постели нескольких мужчин. Камаль выиграл эту битву у Эльмана, и мой брат отдал меня ему в жены без любви и согласия. После свадьбы Камаль оборвал связь с Эмином Шахом, но окончательно так и не смог, поэтому мы здесь.

— Ну, пойдемте в дом. Какая у тебя прелестная дочка! А какая она кудрявая — вся в маму!

Стоило мне достать Юну из детского кресла, как Диана рассыпалась в комплиментах, но положительных чувств к этой женщине у меня не было. Наши мамы были близкими подругами, но затем Диана Шах встала на сторону своего криминального мужа и сильно подставила мою маму. Ударила ее ножом в спину. Моей маме не было и восемнадцати, когда ее родителей, моих бабушку и дедушку, жестоко убили. Тогда же пытались убить и мою мать, но Диана предпочитает не вспоминать о подруге, только лишь я осталась ей напоминанием о тех далеких временах.

— Ма-м-ма, — сонно причмокивает Юна.

— Мы приехали, — сообщаю с улыбкой. — Пойдешь сама? Давай, ты умеешь, детка.

Опустив Юну на асфальт, покрытый тонким слоем снега, я мягко подталкиваю ее к дому и следую за ней.

— Можно мне взять ее на руки, Ясмин?

— Не стоит. Я не приучаю дочь к рукам. Берегу свою спину.

Осекшись, Диана отступает передо мной и приглашает в дом. Мурад остается позади, как и сильнейшее напряжение. Мне не нравился Мурад, и я хотела бы пересекаться с ним по минимуму, в отличие от Эльмана, встречи с которым я желала и боялась одновременно.

— Она очень похожа на твою маму, Ясмин, — с горечью говорит Диана.

— Ну достаточно, — осекаю Диану, оглянувшись.

— Я сказала что-то не то?

— Да, сказали. Удивительно, что вы помните, как она выглядела, но не помните того, как ваш муж жестоко расправился с ее родителями. Впрочем, вы даже в столь трагичный для нашей семьи момент предпочли надеть розовые очки. Не нужно делать вид, что мы любезничаем.

Я холодно улыбаюсь растерянной Диане, беру Юну на руки, чтобы уйти побыстрее, и направляюсь к дому в гордом одиночестве.

В доме я обнаруживаю Софию и двух сорванцов — своих племянников. Они несутся в мою сторону быстрее урагана, и я крепко их обнимаю.

— Привет, бандиты! — взъерошиваю кудряшки обоих и целую каждого в щеку.

— Привет, тетя Яся, — кричат они наперебой.

— Сорри, но я без подарков. Они не поместились в чемодан, но остались в Лондоне и ждут вашего приезда, договорились?

У Софии было двое детей — старшая Мария и младший Даниэль. Брат мечтал о сыне, но не меньше любил свою принцессу дочь. Соня очень смелая, раз решилась на второго, а я ведь даже первого ребенка не хотела…

София прерывает мои мысли, затягивая в свои объятия.

— Привет, Ясь.

— Привет.

София была единственной, с кем я поддерживала связь, потому что много лет назад ей удалось сбежать из отцовского дома и тайно обручиться с моим братом. Они не побоялись выйти на тропу войну и объявить всем о своей любви. Увы, мы с Эльманом так не смогли, поэтому максимум, который был нам уготован — это тайная связь. Позже мы о ней очень сильно пожалели.

Я раздеваю сначала себя, затем Юну, и мы вместе проходим в просторную гостиную. Здесь тепло, а атмосфера дома кричит о роскоши и богатстве. Осмотревшись внимательнее, я понимаю, что Эльмана здесь нет, и вместе с этим испытываю разочарование и страх одновременно.

Когда мы встретимся, буду ли я готова?..

— Так, ну-ка дай мне Юну, мою кучерявую красавицу…

— Бери, только она уснула в машине. Сонная еще, видишь? С перелетами наш график оставляет желать лучшего.

Глава 3

Ночью я так и не смыкаю глаз, а на рассвете слышу шум подъезжающих машин со двора. Внизу хлопает входная дверь, и в доме появляется несколько новых голосов.

Чуть позже я слышу приближающиеся шаги к нашей спальне.

Я стояла у окна, пытаясь выцепить мельтешащие тени во дворе, но до конца так и не поняла, кто именно приехал, поэтому с содроганием слушала, как открывается дверь за спиной.

— Яся.

Я откликаюсь на свое имя и, задернув шторы, медленно оборачиваюсь. Я думала, что приехал Эльман и что он по привычке направился в свою спальню, которую мы с дочерью заняли этой ночью.

Я ошиблась.

В руках немного покалывает холодом, а из груди испаряется тепло, это заставляет меня вернуться обратно, к своей рутинной жизни.

— Привет, Кам. Ты приехал.

Мы жили с Камалем и дочерью в Лондоне. О нашем доме в Бирмингеме ходили легенды, а о таком муже как у меня – мечтали многие девочки. Камаль был красив и амбициозен, а черты его лица и спортивное тело многих женщин сводили с ума, впрочем, как и большое количество денег на его счетах, но только никто не знал, какими жертвами и какой кровью все это досталось ему. И тем более никто не знал о том, как сильно я не хотела становиться женой Камаля Шаха.

Благодаря моему мужу мы жили в роскоши, наш дом располагался в самом лучшем районе Бирмингема, а мы с дочерью никогда ни в чем не нуждались. Богатство и достаток дались моему мужу за то, что когда-то он оставил свое наследство в России и не стал мешать Эмину Шаху и его сыновьям ворочать свои грязные дела.

В какой-то степени я приложила к этому свою руку, а точнее — свое тело. Однажды я легла в его постель, затем стала женой, а другого обрекла на вечную муку и боль. Эльмана обрекла — на муку и боль.

Камаль зажег ночник и подошел ко мне.

— Что с тобой, пташка? Ты бледная, — прошелестел его голос.

Увы, после тех увечий, что он получил от Эльмана, мой муж оправился не полностью. Его речь до конца не восстановилась, он говорил медленнее и неразборчивее, а его лицо покрывали редкие глубокие шрамы, но он все равно любил меня, а свои шрамы романтично назвал в мою честь.

— Со мной все в норме.

Когда Камаль подходит, я не отступаю и позволяю ему заключить себя в объятия, а затем пристально рассмотреть. Его не было рядом несколько недель: сначала он летал в командировку в Австрию якобы для заключения крупной сделки по инвестированию в наш регион, но мне доложили, что на самом деле он летал заключить крупный контракт на поставку оружия. Затем оттуда он вылетел в Россию, и уже здесь ждал меня с дочерью.

Новость о поставке оружия мне не нравится.

От чего или от кого Камаль хочет нас защищать? Все было спокойно, и даже самый злейший враг Камаля — того, с кем ему пришлось поделить мою любовь — был побит. Камалю даже не пришлось пачкать руки, чтобы наказать Эльмана Шаха — того, с кем у нас была тайная связь. Он до сих пор не поднялся на ноги полностью.

Сердце неровно забилось от дурных предчувствий.

— Ты выпил? — сразу улавливаю запах.

— Мы были на винном заводе Эмина. Я выпил.

— Ясно. Я хочу спать, вечером состоится мероприятие, ради которого мы прилетели.

— Конечно.

— Если тебя не затруднит, ты ляжешь на диване? Здесь не было детской кроватки, и я едва уложила ее ночью.

— Лягу. Только Ясь…

— Да?

Обернувшись, я потуже запахиваю халат и делаю вид, что мне ничего неизвестно об оружии. Камаль делает несколько неровных шагов и тяжело дышит.

— Он прилетит тоже.

— Я знаю, — я отвечаю как можно ровнее.

— Не приближайся к нему. Не говори с ним. Не смотри ему в глаза. Я тебя прошу.

Камаль набирает в рот воздух. Сквозь зубы.

Почти шелестящий шепот касается моей макушки:

— Никто ни о чем не узнает, — он кивает в сторону спящей дочери. — Эльман без утешительных прогнозов, никто не будет копать туда, куда не следует.

Я зажмуриваюсь.

В этом всем есть моя вина. Полная и безоговорочная.

— Кому он нужен, правда? — шепчет Камаль, зарываясь подбородком в мои волосы. — Ты красива и здорова. Тебе он не нужен. Не приближайся к нему. Я буду ревновать, Ясь.

— Я поняла.

— Ты все еще любишь его?

Я утыкаюсь влажным носом в напряженную грудь. Поскорее бы Камаль отпустил меня и не мучил больше подобными вопросами.

— Я сотню раз говорила, что нет…

— Хорошо. Возвращайся к дочери.

— Ты не будешь спать? — спрашиваю его.

— Сна нет. Не буду.

— Тогда если она проснется, то ты сможешь забрать ее? Я хочу выспаться... Она всю ночь плакала, мне было очень плохо здесь, Камаль.

— Я знаю. Хорошо. Отдыхай.

— Тебя и так не было две недели, и няни заболели. Все разом. Еще и сегодняшняя ночь. Ты оставил меня одну, я чуть с ума не сошла, веришь мне или нет?!

Глава 4

— Мы не будем задерживаться, — сообщает Камаль, управляя автомобилем, взятым в каршеринге. — Дома ждет дочь. Она скучает.

— С ней няня и брат с сестрой, — привожу аргумент.

— Она скучает по нам. По тебе и мне. К тому же, сегодня нужно переехать. Не собираюсь ночевать под одной крыше с ним.

— Как скажешь.

Опустив подбородок, я несколько раз поправляю свое платье и прошу Камаля прибавить в машине музыку, чтобы он не услышал, как дрожит мое дыхание. Мне начинает казаться, что Камаль почувствует мое волнение, и тогда беды не миновать. Ему не нравится, когда я думаю об Эльмане. Очень.

Бросив осторожный взгляд на Камаля, я подмечаю, как его губы сжимаются в тонкую линию, а когда мы подъезжаем к элитному комплексу, то напряжение в машине и вовсе достигает своего апогея.

Выскочив на морозный воздух, я привожу дыхание в норму и дожидаюсь, пока Камаль передаст ключи от автомобиля лакею. Он быстро приближается ко мне, захватывая лицо в свои холодные ладони.

— Ясь…

— Не говорить с ним и не смотреть на него. Я помню, — перебиваю сухо.

— Вообще-то я хотел попросить, чтобы ты поправила платье. Стоило выбрать наряд поприличнее и потеплее.

— А я в целом неприличная, Камаль. Ты должен был это понять, когда трахал меня в первый раз.

Камаль морщится и просит меня выбирать выражения. Я делаю вид, что мне все равно и что слова Камаля не задели меня, хотя на самом деле к такому моралисту как мой муж я давно привыкла: с Эльманом у меня случилась первая любовь, но Камаль с самого начала называл это грязной тайной связью и считал, что нашим браком он очистил меня от этой грязи.

Я, в свою очередь, так не считала.

Пропустив слова Камаля мимо ушей, я беру его за руку, и мы молча заходим в лифт. Отвернувшись от Камаля, я украдкой бросаю взгляд в зеркало и подмечаю как лихорадочно блестят мои глаза, а на губах частично съедена помада и покусана кожа. Я достаю помаду и делаю несколько коротких штрихов, скрывая от глаз Камаля свою нервозность.

Когда лифт останавливается, и мы выходим в большой просторный зал, наполненный людьми, мое сердце ударяется по ребрам и летит в самый низ.

Этот вечер был посвящен брату Эльмана, новому прокурору города. Зал был роскошным, как и все, что касалось семьи Мурада. Высокие потолки украшали изысканные хрустальные люстры, бросающие мягкий свет на дорогие мраморные полы, а золотистые и кремовые оттенки стен, обрамленные резьбой, создавали атмосферу элегантной утонченности.

Все гости были здесь. Почти — все.

Кроме Эльмана…

Его присутствия я не чувствовала, даже сердце — и то замедлило свой ход.

Мурад, как всегда, выглядел величественно в своем строгом костюме, принимая поздравления с холодным достоинством, как подобает его семье. Я должна была быть спокойной, расслабленной, держать лицо и произносить те же вежливые фразы, которые ожидают от жены успешного человека, но я не могла расслабиться ни на минуту.

Камаль задерживается, приветствуя знакомых ему гостей. Я подхожу к Мураду и вручаю ему подарок со стандартным набором слов:

— Поздравляю с получением высокой должности. Уверена, что ты находишься на своем месте, Мурад.

— Даже не сомневайся, Ясмин.

— Я и не сомневаюсь. Нисколечко. Ты раскроешь любое дело, которое дойдет до твоих рук.

— Ты права.

— Ты что-то хочешь сказать? — не понимаю.

— Нет, ничего. А ты?

Мурад прищуривается, склонив голову набок. Я выдерживаю его взгляд еще несколько секунд, затем натягиваю глупую улыбку и ухожу в сторону — туда, где безлюдно. Мурад начинал раздражать своей двусмысленностью, а в условиях моей тайны двусмысленность меня очень пугала.

На празднование Мурада Шаха собралась вся элита города — женщины в вечерних платьях, мужчины в строгих костюмах. Разговоры и легкий смех заполняли зал, пока официанты скользили мимо гостей с подносами, полными шампанского. Ощущение неизбежного и настающая тревога не покидали меня, но я держалась изо всех сил и даже не притрагивалась к алкоголю, хотя он бы точно смог охладить собственные мысли.

Где он?

Он придет один или со своей женой?

Мурад, стоящий в центре зала, обернулся в сторону входа, и шум мгновенно стих. Все взгляды устремились туда, куда смотрел именинник. Я тоже повернула голову, и сердце застучало быстрее.

На пороге зала стоял Эльман.

Он был в черном костюме, идеально сидящем на его высокой фигуре. Его лицо было серьезным, глаза смотрели уверенно, и он медленно шел вперед, ничем не выдавая того, что когда-то ему причинили боль — физическую и душевную.

Я услышала, как рядом кто-то тихо перешептывался — гости явно ожидали увидеть другого человека. Я тоже не верила своим глазам: он шел самостоятельно и без помощи ортопедических средств, хотя Камаль убеждал меня, что Эльман колясочник без утешительных прогнозов.

Его походка была уверенной и спокойной, у Эльмана Шаха все было под контролем, а вместо коляски, в которой я привыкла видеть его на фотографиях в соцсетях, рядом с ним шла его жена.

Глава 5

Вдох. Выдох.

Я делаю несколько таких циклов дыхания, когда Эльман равняется со мной, а затем…

Затем он просто проходит мимо меня. Я слышу за своей спиной голоса и звуки объятий, а чуть позже понимаю — он подошел к родителям своей жены, к Батуриным. От их искренних радостных приветствий мне хочется провалиться сквозь землю.

— Эльман, как мы рады тебя видеть! Сын наш, жизнь и душа нашей дочери!

Когда-то он был и моей жизнью, моей душой.

С чего я думала, что он подойдет ко мне? Для чего считала секунды, когда он поравнялся со мной, а затем прошел дальше? Для чего сердце билось о ребра как сумасшедшее?

Боже, какая я дура.

— Ясмин.

Я вздрагиваю, и из бокала проливается шампанское прямо на мои руки. Пальцы становится прохладными и липкими, но это все становится неважным. Договорив с Батуриными, он встал ко мне вполоборота — так, чтобы никто и подумать не мог, что мы ведем диалог.

У него изменился голос. Это первое, что я подмечаю.

Я крепче сжимаю бокал с шампанским и поднимаю свой взгляд, откликнувшись на его сладко-скрипуче-строгое «Ясмин».

Остановившись передо мной на расстоянии вытянутой руки, Эльман скривился как от зубной боли — то ли от упоминания моего имени, то ли от боли в ноге, которая при близком рассмотрении явно давала о себе знать.

Камаль клялся, что Эльман колясочник без утешительных прогнозов, тогда почему он возвышается надо мной как нерушимая скала? Почему зовет меня по имени — с такой сладостью и ненавистью одновременно?

Несмотря на шрамы, которые на нем оставил мой родной брат, Эльман был по-прежнему красив.

— Эльман.

Мой голос дрожит. Я крепче сжимаю ножку хрусталя и нервно облизываю пересохшие губы. Мы не говорили с ним с тех пор, как он размазал пепел от сигареты по моей разбитой губе и с ненавистью повторял: «Шлюха. Итальянская невоспитанная шлюха Яся». Тогда я узнала, что у него сильные руки и крепкая печатка на пальце — от удара его руки распухла моя губа. Было очень больно.

Наша тайная связь была не долгой, но яркой и страстной, а в конце мы разбили друг другу сердце и тела.

— Не ожидал увидеть тебя здесь.

— Взаимно.

— Слышал, у тебя есть дочь, — не спрашивает, а утверждает.

Запах никотина и смерти окутывает мои легкие, а в глазах Эльмана отражается тот домик, где он грозился убить меня после другого. Он почти сделал это, помешал лишь мой брат.

Я была уже беременной тогда и пришла ему об этом сообщить, но не успела.

— Да. Ее зовут Юна, — я не позволяю голосу дрогнуть, но внутренне я уже проигрываю. Его присутствие было настолько мощным, что я едва справляюсь с дыханием.

Когда разговор заходит о дочери, я понимаю, что поздравления здесь неуместны, поэтому не жду их от него, как и расспросов. Я быстро сменяю тему:

— Кажется, у твоего брата серьезный шаг в карьере.

Он усмехается, но в его глазах нет радости. Только что-то темное, болезненное, когда он спросил о дочери. И пожарище — то самое, что было в его взгляде в начале нашей тайной связи.

— Ты знаешь, что мне плевать на его карьеру… Ясмин.

Я сглатываю вязкую слюну. Его холодные слова ударяют по мне сильнее, чем я того ожидала. Окружающие звуки вечера кажутся далекими, словно я нахожусь в другой реальности, где были только мы одни.

Его голос звучит так резко, что я не могу сдержать дрожи. Словно его имя было проклятием, которое я носила с собой все эти годы.

Он все еще помнил. Все еще ненавидел.

— Тогда зачем ты здесь? Ты не должен был приезжать…

Я знаю, что рискую, задавая этот вопрос, но не могу удержаться. Слова вылетают из губ, а я замираю в ожидании.

Склонив голову набок, Эльман прищуривается и платит мне словесной пощечиной:

— Я наследник этой династии, если ты не забыла. Я по праву нахожусь здесь и ношу фамилию Шах. Ты же носишь фамилию моей семьи только потому, что сменила мой хуй на хуй моего дяди.

Опустив лицо, я чувствую, какими горячими становятся щеки, а на глаза наворачиваются предательские слезы.

Пощечина удалась.

— Может, тебе следует вспомнить, кто является истинным наследником династии?

— Так, ты по этому принципу выбирала от кого залететь?

Я задыхаюсь от горечи. И от осознания, что в этой битве мне не выиграть — слишком слаба. Морально уничтожена. Убита. Раздавлена.

Его слова ударяют меня больнее, чем все, что случилось в том домике несколько лет назад.

Со мной так нельзя. Я — дочь Давида Романо. Жена Камаля Шаха. В конце концов, я мама. Мама тайно рожденной дочери Эльмана Шаха. И девушка, полюбившая бессердечного зверя.

— Ты очень долго готовил речь к нашей встрече, верно? — резко поднимаю глаза.

— Много чести для одной итальянской подстилки.

Глава 6

Камаль усаживает меня в автомобиль и только после этого приходит в себя. Его дыхание нормализуется, а руки перестают сжимать руль с бешеной силой. Он откуда-то достает раствор, обрабатывает мою ладонь и заботливо накрывает рану антисептической салфеткой. Бинта в машине не находится.

— Болит? — спрашивает.

— Заживет…

Я смотрю на Камаля и замечаю, что его лицо в ссадинах и гематомах. Они с Эльманом серьезно повздорили, теперь он еще долгое время не сможет проводить переговоры в Лондоне, хотя его должность не предполагает делегирования. Мне трудно было представить своего мужа, прирожденного дипломата вот в таком виде.

— Что теперь будет? Мурад не оставит это просто так, мы сорвали грандиозное событие в его честь…

— Не забивай свою голову, Ясь. Я обо всем позабочусь.

Мы с ревом трогаемся с места, и я бросаю на Камаля осторожный взгляд. Он взбешен и прямо сейчас — опасен, но не для меня.

— Я просил тебя не говорить с ним. Не смотреть на него, — заводится он.

— Он подошел первый…

— Ваш разговор по словам. Перескажи мне.

— Там и пересказывать нечего…

— Пересказывай.

— Я не хочу…

— Пересказывай! — рявкнул Камаль.

Сжавшись, опускаю подбородок и потираю порезанную руку. Шепотом начинаю говорить:

— Он напомнил мне, что я ношу фамилию Шах только по одной причине: когда-то я сменила его хуй на хуй его дяди. Потом назвал меня итальянской подстилкой и шлюхой. Ты доволен?

— Я просил тебя, Ясмин. Я тебя просил, — выдыхает сквозь зубы.

— Он подошел ко мне сам. И заговорил тоже первым. Я не виновата, ясно?!

Сцепив челюсти, Камаль с бешеной скоростью выезжает на проспект. Я понимаю, что мы едем за дочерью, что будет дальше — я не знала, и спрашивать не хотелось.

— Ко мне подходила журналистка. Я сказала, что вы не поделили деньги и бизнес. Чтобы не было слухов.

Мы добираемся до дома Шахов очень поздно, когда на улице становится совсем темно. Охрана пропускает нас внутрь, но почти сразу я замечаю возле ворот неизвестную машину. По окнам в доме я понимаю, что помимо детей и няни внутри никого нет, но здесь был припаркован автомобиль с номерами особенного цвета — так похожий на тот, на котором меня встречал Мурад.

Все начинается, когда мы выходим из машины. Охрана предупреждает, что приехали из органов и что не пропустить их — они не могут.

— Камаль Булатович, вы должны проехать с нами, это распоряжение Мурада Шаха.

— Кто вы такие? — я напряженно впиваюсь в локоть Камаля.

— Вам не стоит беспокоиться. Это обычная процедура допроса и возмещения ущерба, нанесенного комплексу. Пройдемте с нами.

— Почему вы допрашиваете только моего мужа? Он ни в чем не виноват!

— Ясь, — прерывает Камаль. — Все в норме. Иди домой к дочери, ладно?

— Эльмана Шаха уже опрашивают. Это обычная процедура, — настойчиво повторяет мне офицер.

— Какой там ущерб? Два бокала шампанского? — не понимаю я.

— Зафиксирован ущерб в несколько миллионов рублей. Пройдемте с нами, Камаль Булатович, — повторяет офицер.

— Камаль…

Мое сердце бешено бьется, и я впиваюсь в руку мужа, не отпуская его. Он обнимает меня одной рукой, второй обхватывает подбородок. На улице в одном платье и плаще становится очень холодно и очень страшно. Без Камаля мне здесь страшно.

— Не уходи с ними, Камаль, — прошу его.

— Чего ты дрожишь? Обычный допрос. Накосячил, надо оплатить ущерб. Сейчас только решим, кто и сколько из нас двоих будет платить. Я вернусь.

— Мне это не нравится.

— Что со мной может произойти, Ясмин? Кто посмеет?

— Я им не позволю… — обещаю в пылу.

— Я рад, — честно отвечает Камаль. — Я вернусь и заберу тебя.

— Вернешься?

— Да.

— Хорошо.

Я взволнованно кусаю губу и выпускаю руку Камаля из своей, провожая взглядом фигуру Камаля и офицеров. Потом не выдерживаю и выбегаю за ним за пределы двора, но его уже сажают в служебный автомобиль.

— Камаль! — выдыхаю без сил.

Проводив взглядом автомобиль мужа, я запоминаю автомобильный номер и очень быстро возвращаюсь в дом. В конце концов, если бы это были не люди Мурада, их бы не пропустила охрана дома. Осталось только разобраться, какого черта Мурад творит и насколько все серьезно.

Для чего понадобилось забирать Камаля? Мы могли отдать эти деньги без суда и следствия, а теперь…

Няня появляется совсем не вовремя, стоит мне только перешагнуть порог дома. Она сообщает, что Юна ни в какую не хочет спать. Когда Юна видит меня, она сразу тянет ко мне руки

— Ма-ма!

. Вручив мне ее в руки, она спешит к детям Софии, а я еще какое-то время задерживаюсь в гостиной с дочерью. Я даю дочери несколько развивашек на выбор, и это на время увлекает ее.

Глава 7

— Почему ты не поехал обратно на вечер Мурада?

— Я же сказал, что мне плевать на его карьеру.

— Ясно…

Я пытаюсь сгладить острые углы и хотя бы как-нибудь отвлечь Эльмана от Юны, чтобы он не рассматривал ее так жадно, так скрупулезно — так, словно подозревал ее в чем-то своем.

Ухватившись за дверной косяк, я чувствую максимальную безысходность и беззащитность. А еще нежность и мечтания, полные надежд и чего-то еще — необъяснимого и тайного. Мечтания, полные болючей тоски. Да, точно тоски…

Мое сердце готово было разорваться — от нежности и пронизывающего страха одновременно, когда Юна подходит к отцу слишком близко и хватается за его ладонь, лялякая и пытаясь рассказать ему о чем-то, но увы — ее язык никто не понимает.

Эльман стискивает челюсти, испытывая какие-то свои, ведомые лишь ему одному чувства, но не от моего присутствия, а от того, что Юна неожиданно сжимает двумя ладошками его большой палец на руке.

— Юна… — выдыхаю.

Не выдержав, я решаю положить этому конец.

Я опускаюсь перед ней на колени и хватаю запястье Эльмана, с силой отводя его в сторону. Я нарочно отцепляю от него ладошки Юны, а в ответ ловлю полыхающий взгляд Эльмана на себе.

— Что смотришь? Не трогай ее. Не надо. Она дочь шлюхи, ты забыл?!

— Не забыл, — шелестит в ответ.

Я утыкаюсь носом в ее кудряшки, но вместо запаха дочери ощущаю запах Эльмана. На ней абсолютно везде был его запах.

Поцеловав дочь в висок, я улыбаюсь ей сквозь слезы, а она — мне. Юна любит обниматься, и сейчас тот момент, когда я не отказываю ей в этой ласке, потому что если откажу, то она снова потянется к Эльману. Она ко всем тянется, когда ей не хватает любви, и этот вечер не стал исключением. Убрав кудряшки с ее лица, целую каждую деталь — губы, маленький носик, большие глаза с длинными пушистыми ресницами…

Красивая она у нас вышла. Чудная. Хорошенькая. Смуглая маленькая полуитальянка.

Что ни говори, но помимо секса у нас с Эльманом получилась нереальная дочь. Прижав ее к себе, я на миг забываю о присутствии Эльмана в комнате и вспоминаю только тогда, когда Юна начинает снова тянуться к Эльману.

Этого я сделать ей, увы, не позволяю, и тогда Юна закатывает истерику.

— Ну чего тебе не хватает? — спрашиваю ее тихо. — Не надо, Юн. К нему нельзя.

— Ма-м-маа! — завизжала дочь.

— Нет, я сказала!

Схватив ее ладошки, я моментально отвожу их от Эльмана и слушаю новую порцию истерики, но все равно разворачиваю дочь совсем в другую сторону. Не переставая плакать, дочь отбегает от меня на несколько шагов и смотрит исподлобья.

Если я сказала, что нельзя, значит, нельзя.

Как бы ни было тяжело видеть ее слезы…

Эльман никак это не комментирует, только чувствую, как печет его взгляд и как плотно сжаты его челюсти. Он злится.

— И часто ты так с ней?

— Как?

— Оставляешь ее без присмотра?

Похолодев, я поднимаю подбородок. Только сейчас я понимаю, как неуместно я сижу на полу — возле его разведенных ног. Я бы поднялась, но тогда Юна снова подойдет к нему, а этого допустить я не могла — она с Эльманом и без того провела вместе слишком много времени.

— Она едва не опрокинула на себя отцовскую плазму. Я успел подхватить ее. Плазма весит дохуя, Ясмин.

Теперь я понимаю, почему в гостиной лежала разбитая плазма рядом с развивашкой…

Боже.

— Ты меня отчитываешь? Ты? Меня?

— Да.

— Ты нам никто, чтобы отчитывать.

Эльман стискивает челюсти, а мне вот-вот кажется, что он замахнется и ударит. За острый язык. И за то, что предала однажды. Вкус его пощечины даже спустя годы чувствовался на языке.

— Тогда следи за своей дочерью в следующий раз. И не будь с ней похуисткой, как со мной, — говорит тихо.

— Я слежу. И хорошо слежу. Я вообще не нуждаюсь в твоем порицании. Оставь их для своей жены и для своих детей, а мы с дочерью разберемся сами.

— Детей у нас с Лианой нет.

— Что так? Ты ее не трахаешь?

— Следи за языком хотя бы при дочери, — сверкает глазами.

— Забудь о моей дочери. Вообще забудь. Свои появятся, тогда и будешь воспитывать…

— Не появятся. У нас не будет детей.

Вскинув подбородок, я вопросительно смотрю на Эльмана. Не будет? Как это?

— А как же наследники? Ты ведь хотел, чтобы я рожала тебе детей, когда собирался сделать меня своей любовницей.

— Ты устроила стрельбу на моей свадьбе. Мне об этом известно. А что насчет тебя? Известно ли тебе, что ты натворила?

Выдержав пытливый взгляд, я пожимаю плечами. У меня тогда были свои проблемы и своя драма, некогда мне было думать о Лиане.

— Ты выстрелила в Лиану, задев важные органы. Ее прооперировали, но шансы на беременность крайне малы.

Глава 8

— Это не Камаль.

Распахнув глаза, я в изумлении встречаюсь с темным, полыхающим взглядом Эльмана. Я была обнажена перед ним, а он даже не отвел своих глаз. Напротив, его взгляд был тяжелым, полным гнева и чего-то еще, от чего у меня сжались внутренности.

Эльман был словно призраком прошлого, который ворвался в мой нынешний мир, чтобы разрушить то хрупкое спокойствие. Спокойствие, что я выстраивала годами. Тихая гавань, штиль, безветрие — так бы я описала свой брак с Камалем, и сейчас все это давало трещину.

— Выйди! Выйди немедленно, слышишь? — повторяю несколько раз, но ему словно все равно. Он не слышит меня. Он одурманен, а его взгляд расфокусирован.

— Ты думала, что можешь рыться в моих вещах и остаться безнаказанной? — его голос прорезает воздух, словно сталь, режущая кожу. Я сжимаюсь, прикрываясь рукой, пытаясь скрыться от его взгляда, но это было невозможно.

Он видел меня обнаженной.

Он пробовал меня в разных позах.

Секс с ним был сладким и запретным, от которого остались лишь мучительные воспоминания, только и всего. Больше он не может смотреть на меня и больше не может трогать. Между нами — пропасть из времени, тайн и ненависти.

— Я не собиралась... — пытаюсь оправдаться, но слова тонут в грохоте воды. Я вижу, как его челюсти сжимаются, а взгляд темнеет еще сильнее. Эльман шагает ближе, отрезая меня от выхода, и я чувствую, как жар от воды сменяется холодом его гнева.

— Закрой рот, Ясмин, — он приближается ко мне так близко, что я ощущаю тепло его дыхания на себе.

Боже.

В доме мы были совсем одни. Что, если он захочет завершить зверство, начатое несколько лет тому назад? Я не понимала: осталось ли это в прошлом или мне грозила опасность?

Два года назад он тушил сигареты об мои губы, он был разгневан моим предательством и обещал, что я не достанусь больше никому. Как показало время — досталась…

Когда Эльман дотрагивается до меня, я отшатываюсь. От воспоминаний былой летней страсти меня прошибает пот, а в низу живота ударяет током. Я упираюсь мокрыми ладонями в каменную сильную грудь и на секунду я ощущаю, как бьется его сердце.

Бешено, люто, раздирающе бьется.

Кажется, что оно не билось уже долгие годы, а теперь забилось с удвоенной силой. Из-за меня.

— Не смей касаться меня. У тебя есть жена.

— Вот, как ты заговорила? — на его губах заиграла ненавистная усмешка. — Строишь из себя моралистку после того, как прыгнула на другой хуй?

— Ты не имеешь права так говорить со мной! Пусти меня!

Собравшись с силами, я отталкиваю Эльмана в надежде, что мне удастся проскочить мимо него, но взамен я резко оказываюсь прижатой к плитке и единственное, что мне удается — это вскрикнуть.

Перехватив мои запястья, Эльман толкает меня в глубь душевой, отрезая все пути к отступлению.

— Я задал тебе вопрос: какого хуя ты рылась в моих вещах?

— Рылась и рылась! И что же было такого ценного в твоих вещах?! Всего-то записка от девчонки, в которую ты влюбился как мальчишка!.. — взрываюсь в ответ.

Чуть позже понимаю — я зря это сказала.

Зря надавила на боль зверя.

«Ясмин, я люблю тебя. Пиздец как люблю. Тебя одну».

Тогда он признался мне в чувствах, а я сказала, что между нами нет будущего, потому что он Шах. Я напомнила ему об условиях тайной связи: он дает мне свое покровительство от итальянской мафии, а я отдаю ему свое тело. Нам было классно вместе, но в итоге за тайную связь мы оба поплатились.

— Влюбился. Безответной. Любовью, — выплевываю с болью, добивая его окончательно.

В следующую секунду я вскрикиваю.

Развернув меня к себе как куклу, Эльман прижимает мое тело лопатками к холодной стене. Напряжение набирает пиковые границы, когда сквозь его мокрую одежду я чувствую его желание. Такое же твердое и прямолинейное, как тем летом, когда мы трахались сутками напролет.

Он протягивает руку, и его пальцы касаются моей шеи — жадно и немного больно. В этот момент я чувствую, как напряжение переходит все границы. Наши глаза встречаются, и я вижу в его взгляде смесь ненависти, боли и желания.

Уверена, в моих этого всего не меньше…

— Хочешь ответить за свой острый язык, Ясмин?

— Не смей…

— Я недостаточно воспитал тебя тем летом, и ты так и не стала покладистой.

Его широкая ладонь жадно накрывает грудь и до боли сжимает ее, заставляя меня сгорать от стыда за все происходящее. Когда его тоскующие губы впиваются в мои, то я понимаю только одно.

Камаль не простит меня.

Не простит.

На глаза накатываются слезы, грудь захватывают рыдания, а его жестокий поцелуй кажется мне соленым и вожделенным одновременно. Я приоткрываю губы, и его язык резко толкается внутрь, прошибая тело током — от макушки до кончиков пальцев на ногах.

Я думала, что от тоски давно позабыла его поцелуи, но нет — тело помнит. Оно, кажется, Эльмана навечно запомнило, и эта память, увы, не стирается.

Глава 9

— Скажи, нам обязательно было ехать на яхту? Я поздравила Мурада днем, когда мы приезжали к Диане на завтрак. Подарок можно вручить и завтра.

— Так нужно, Ясь.

Камаль напряженно закурил, и я отвернулась к окну. Перед глазами проплывали серые бесцветные улицы. Сегодняшней ночью мы отправились на набережную к морскому порту — здесь нас ожидала яхта, в которой пройдет день рождения молодого прокурора.

Хорошо, что мы с Камалем сняли жилье на то время, что мы застряли в Волгограде, потому что находиться в одном доме с Эльманом и его женой было выше моих сил. Сегодняшнее утро это только подтвердило.

— Я устала от этого фарса…

— Я тоже заебался. Скоро вернемся в Лондон и все будет по-другому.

Камаль не хочет признаваться в том, что, женившись на мне, он подставил под угрозу свой авторитет и влияние. Фактически он променял все на одну меня и теперь был вынужден плясать под дудку зажравшихся Шахов.

Автомобиль плавно тормозит на набережной, и Камаль касается моей руки. Я едва уловимо вздрагиваю и вскидываю взгляд. Водитель останавливается прямо возле причала, нас, членов семьи Шах, здесь уже давно ждали.

О дне рождении молодого прокурора был оповещен весь город, а на празднике будут присутствовать все члены семьи.

Камаль вытаскивает меня из автомобиля, и холодный ноябрьский ветер врезается в лицо. Я невольно крепче кутаюсь в плащ, под которым надето блестящее платье в пол, купленное на неделе показа мод. Оно выгодно подчеркивало бедра и узкую талию, ведь после рождения дочери мне даже не пришлось потеть в зале, и я быстро вернулась в свою форму. Моя подружка Лаура назвала меня ведьмой, ведь она долгое время не могла оправиться после родов.

Ветер дует так, будто хочет стереть с меня последние остатки тепла. Я поднимаюсь по трапу, и холод черных волн под ногами усиливает ощущение, что я двигаюсь в другую реальность. Камаль держит меня за руку, но его хватка слишком тяжелая — он, как и я, чувствует напряжение в воздухе.

Под нами раскачивалось словно целое море, и я мысленно взмолилась, чтобы этот вечер прошел быстрее.

Когда мы поднимаемся на палубу, вокруг нас царит показная роскошь. Яхта Мурада, словно сверкающая игрушка, блестит в свете вечерних фонарей. Все вокруг сияет: позолоченные перила, дорогие элементы декора, огромные панорамные окна, за которыми виднеется зал, полный гостей. Длинные скатерти, сверкающие хрустальные бокалы, приглушенный смех и шампанское — каждый элемент говорит о безграничной власти и богатстве. Я чувствовала себя на тонущем Титанике.

Мы входим в торжественный зал, и меня сразу окружает тепло и шум. Атмосфера роскоши давит, но я стараюсь не показывать этого. Весь зал утопает в ярком освещении: сверкающие люстры отбрасывают мерцающий свет на бархатные стены. Гости, одетые в лучшие наряды, смеются и поднимают бокалы за Мурада, поздравляя его с днем рождения.

У нас забирают верхние наряды, и первое время я чувствую себя обнаженной под взглядами множества людей.

Все это выглядело как идеально срежиссированное шоу для избранных. Мурад стоит в центре, словно король на троне. Молодой прокурор, окруженный своей свитой, представляет собой олицетворение власти и контроля. Все гости стремятся оказаться рядом с ним, стараясь произвести впечатление, льстят ему, шутят и хвалят. Это его вечер, его момент триумфа, и он наслаждается этим. Настолько богатую сторону жизни мало кто видел из обычных людей.

Рядом с Мурадом стоял Эльман. Его фигура была неподвижной, а взгляд…

Взгляд был прикован ко мне даже несмотря на то, что рядом с ним стояла его жена.

— С днем рождения, Мурад, — произношу, натянув на себя улыбку.

— Ясмин, Камаль, — приветствует нас виновник торжества, и мы сухо вручаем свой подарок. Это были дорогие часы, привезенные из Лондона. Камаль не поскупился на подарок своему племяннику. — О, я как раз ждал тебя, Ясмин. Сыграешь для нас на рояле? Я слышал, ты основала музыкальную школу в Англии, у тебя выпускаются молодые таланты.

— Да, — соглашаюсь. — Одна из моих учениц через неделю выступает в центре вашего города.

— Кажется, ее зовут Джулия?

Я не удивляюсь, когда Мурад называет имя моей ученицы и точное время выступления. Этому человеку известно все, что происходит в этом городе, и происходит это не без его ведома.

— Именно.

В зале стихают звуки.

Тяжелой поступью и иду к инструменту и уже заведомо знаю, что буду исполнять.

Эльман, я чувствую, догадывается тоже.

Когда-то я играла ему Ромео и Джульетту сутками напролет. Я играла, а после — мы занимались любовью, правда тогда я считала, что любовью там и не пахнет.

Эльман стоит неподалеку, и его взгляд тяжелым грузом давит на меня, когда мои пальцы начинают утопать в белоснежных клавишах. Мелодия начинается с тяжелых, угрожающих аккордов, напоминающих о вражде двух домов, как в знаменитой увертюре-фантазии Чайковского. Как иронично и, наверное, тривиально — исполнять именно эту композицию…

Звуки, то мягкие и нежные, то резкие и пронзительные, льются по залу, словно обнажая все чувства, которые я старалась скрыть. Каждая нота бьет точно в цель, передавая то, что невозможно сказать словами, а макушку непрерывно обжигает тяжелый взгляд.

Глава 10

Вода. Она повсюду.

Вода обжигает меня холодом, прокалывает кожу сотнями ледяных иголок, а дыхание застывает в легких. Я не чувствую своих конечностей, а каждое движение под водой дается мне с колоссальными усилиями, и только отчаянный инстинкт выживания заставляет меня цепляться за сознание. Льдинки режут ладони, и я беспомощно пытаюсь выбраться на морозную поверхность, но сила воды упорно утягивает меня вниз.

Почти невесомый плащ за одно мгновение становится невероятно тяжелым и жадно облепляет тело, при этом сковывая все движения. Абсолютно все.

Мир кажется далеким и размытым, когда я остаюсь наедине с приглушенными звуками и тьмой, а вода обжигает холодом каждую часть моего тела. Она попадает в рот, в ноздри, в легкие, и в голове не остается ничего, кроме детского смеха Юны. Картинка дочери, словно фотография из прошлого, всплывает в голове.

Кажется, дочь будет последней, о ком я успею подумать перед собственной смертью.

Все тело распирает от боли и кажется, что это конец, когда я внезапно чувствую толчок. Сильные руки обхватывают меня, и чей-то напряженный голос прорывается сквозь шум в ушах.

Я даже не понимаю, чей.

Слова доходят до меня словно сквозь вату, когда я оказываюсь на поверхности и с надрывом делаю свой первый вдох.

— Обними меня за шею, — слышу приказ.

Не осознавая до конца, что делаю, я подчиняюсь. Обвиваю шею руками и прижимаюсь к широкой спине щекой и грудью, а внутри все переворачивается. Ощущения были на грани реальности, словно это происходит не со мной. Я больше не барахтаюсь, пытаясь выплыть на поверхность, а просто смиренно лежу на чьей-то спине.

Под ладонями все это время струится большая сила и перекатываются мышцы, позволяя довериться своему спасителю. Вода бурлит вокруг нас, а ледяной ветер обжигает разгоряченные щеки, поэтому я крепко вжимаюсь в чужое тело и очень боюсь его отпустить.

С тяжелым рывком меня вытаскивают на палубу, а еще через секунду меня своенравно берут на руки как будто имеют на это все права. Мой взгляд расплывается, я дрожу так сильно, что челюсти сотрясаются, а дыхание вырывается рваными вздохами.

— Дыши, — приказ звучит грубо, словно я не пытаюсь, черт возьми, делать это. — Иди сюда. Обхвати меня за шею, Ясмин. Вот так.

— Эльман, — всхлипываю, пытаясь дышать и не сойти с ума одновременно.

Я обхватываю шею Эльмана и врезаюсь щекой в его твердую грудь. Он такой же холодный как я, но только чуточку сильнее, поэтому я позволяю увести себя в незапертую каюту.

Внутри каюты очень темно, и я почти не чувствую тепла. Эльман несет меня, плотно прижимая к груди, запирает дверь и, не теряя времени, начинает срывать с меня мокрую одежду. Я дрожу так сильно, что не могу даже возразить. Он сам сбрасывает свою рубашку, оставляя верх обнаженным, и прижимает меня к себе.

Грудная клетка болит, будто сдавлена железными обручами, а горло саднит от спазмов и кашля. Я пытаюсь выплюнуть ледяную воду, которой я сполна наглоталась, но не выходит.

— Сейчас пройдет, — обещает Эльман. — Иди ко мне. Давай. Умница. Дыши глубже.

Я рвано глотаю воздух пока Эльман притягивает меня к себе еще плотнее.

Он тоже холодный. Очень. Еще я чувствую крупную дрожь, но не пойму, кого именно трясет — меня или его. Или нас обоих…

Вжавшись в его обнаженную грудь, прихожу в себя. Интервал между кашлем увеличивается, и он мучает меня все реже, только горло по-прежнему саднит до боли. Мысли постепенно возвращаются, но нервы на теле словно атрофировались, и я не могла пошевелиться. Мною можно было крутить, как угодно, и делать со мной все, что угодно — сопротивления не будет. У меня просто нет сил, а тело кажется таким деревянным и застывшим.

— Как ты?

— Я т-тебя н-ненавижу… — говорю ему между судорожными вдохами.

— Я знаю.

Эльман согревает мои ледяные пальцы, прижав их к своим губам и обдувая горячим дыханием. Это было бы романтично, если бы я не умирала минутами ранее.

— Сними все, иначе ты замерзнешь насмерть, — его голос колючий, но по-настоящему встревоженный.

Я качаю головой и выпаливаю:

— Иди к ч-черту!

— Я предлагал по-хорошему.

Разозлившись, Эльман хватает меня за ворот, расстегивает замок на спине и рывком стягивает мокрое прилипшее платье с моего тела, оставляя меня в одном лишь нижнем белье. Я слабо противлюсь, приговаривая:

— Ненавижу тебя!

— Ненавидь дальше. Сюда только иди.

Я врезаюсь в его тело как в камень, и, только когда я чувствую тепло его кожи, начинаю немного приходить в себя. Эльман обнимает меня, стараясь согреть, и это пугает и обжигает одновременно. Я чувствую, как его дыхание горячим облаком ложится на мои пальцы и лицо. Напряжение между ними ощущается как натянутая струна, но сейчас на него стало так плевать.

— Холодно… Ты т-тоже холодный…

Посадив меня на кровать, Эльман кутает меня в одеяла и начинает искать фен, который точно должен находиться в каюте. Наблюдая за его резкими движениями, я вытаскиваю телефон из кармана плаща — он насквозь промок, но еще работал.

Глава 11

— Что это?

Я опускаю взгляд на стол, на котором лежат три билета. На двух билетах — наши с Юной имена.

— Билеты домой. Мы улетаем завтра.

— Наш дом сгорел. Куда мы вернемся? — не понимаю, разглядывая билеты как что-то инородное в этой арендованной квартире.

— В другой дом, Ясь. У нас много недвижимости по всей Англии. Куда захочешь, туда и поедем. Могу отправить тебе варианты домов на выбор, хочешь?

Качаю головой, а Камаль облокачивается бедром на столешницу из белого камня и смотрит на меня в ожидании ответа. Уверена, что он действительно может выслать мне десятки вариантов домов, но едва ли меня заинтересует хотя бы один.

— Нет, я доверяю твоему выбору. Мне любой уголок Англии безразличен, — добавляю значительно тише.

— Ясно. Хочешь здесь остаться? — спрашивает резко.

— Нет.

— А чего ты хочешь, Ясмин?

Подняв подбородок, смотрю Камалю прямо в глаза и просто пожимаю плечами.

— Я не знаю, чего я хочу, Кам. Извини. Билеты — это отлично, сразу после концерта я начну собирать наши с Юной вещи.

— Хорошо, — в голосе Камаля слышится облегчение. — Я не смогу тебя сегодня забрать. Прибывает делегация, вернусь поздно.

Я тоже.

— Не нужно. Я вызову такси. Кстати… — я облизываю пересохшие губы, опустив взгляд на новенький смартфон последней модели в своих руках.

— Что кстати?

— Спасибо за новый телефон, хотя ты и так знатно потратился на компенсацию материального ущерба. Те несколько миллионов списали ведь на тебя…

— Плевать. Мне это ничего не стоит.

— Все равно мне так жаль, что я уронила свой телефон в воду.

— Все в норме. Главное, что ты сама никуда не упала. Я знаю тебя, ты можешь, — чувствую улыбку на его губах.

— Да, не упала…

— Ты уже вызвала няню для Юны?

— Еще нет. Я забыла.

— Тогда я лучше сам вызову, — чувствую на себе неодобрительный взгляд.

Прокручивая кольцо на безымянном пальце, позволяю Каму поцеловать себя на прощание. У него назначена важная встреча, о которой я мало что расспросила, но теперь было поздно.

О происшествии на яхте я Камалю не рассказала — не хотела, чтобы он чувствовал себя виноватым. За одну лишь ссору на яхте он подарил мне новый телефон в качестве извинения. Еще я промолчала, потому что боялась, что он прямо на яхте устроит что-нибудь эдакое, и тогда нам точно было бы несдобровать. Он импульсивен, как и я, и нам двоим очень сложно уживаться вместе, я поняла это в первые месяцы нашей совместной жизни.

Раньше он казался мне другим.

Когда наступает вечер, мы созваниваемся с Джулией. Она активно готовится к своему выступлению и, как всегда, очень переживает. Я трачу еще около получаса, чтобы успокоить ее, подыскивая самые ободряющие слова, и даже провожу для нее свою любимую медитацию, благодаря которой в конце разговора Джулия чувствует себя значительно лучше. Напоследок я заверяю ее, что приеду пораньше и мы проведем репетицию.

Когда приходит няня, я почти сразу вызываю такси и уезжаю к Джулии.

— Здравствуй, маленькая синьорина, — приветствую ее.

Я крепко обнимаю свою ученицу, которой когда-то дала прозвище маленькой синьорины и однажды пообещала, что она будет знаменита.

— Здравствуйте, синьора, — смущенно улыбается Джулия.

Джулия Гведиче приходилась сестрой Валентино Гведиче, который охранял меня и по совместительству был в меня влюблен, за что и поплатился своей жизнью. В последний день перед его смертью я пообещала ему, что его сестра добьется феноменальных успехов и станет известной на весь мир.

«Когда я вернусь домой, я доучу твою сестру. Она станет известной на весь мир. Обещаю тебе».

Валентино меня поблагодарил, а вскоре его убил Эльман — из ревности и страха потерять меня. Но свое обещание я сдержала, и маленькая Джулия объездила уже пятнадцать стран, покоряя своим талантливым исполнением самых искусных творческих людей нашей планеты, ведь ее пальцы были просто созданы для клавиш. Я все сделала для этого, я потратила на нее много времени и средств, но долг свой исполнила и даже устроила ее концерт в России.

Джулия была похожа на меня внешне: у нее были такие же кудрявые роскошные локоны и большие выразительные глаза, а фигура обладала хорошенькими выдающимися бедрами и узкой талией, но вот внутри она была полной противоположностью меня. Ее мягкость и податливость хорошо уживались с моими всплесками и взрывами.

Сейчас передо мной стоит талантливая, целеустремленная молодая женщина, чье исполнение заставляет замирать сердца. Я чувствую, как мое сердце наполняется одновременно радостью и горечью: обещание, данное Валентино, выполнено, но воспоминания об утратах остры, словно осколки.

Только на концерт, увы, никто не приходит.

Совсем никто.

Мы с Джулией репетировали до последней минуты, а когда, казалось бы, люди должны были потихоньку занимать свои места — никто так и не пришел. Ни через десять минут, ни через час.

Глава 12

Поддавшись импульсу, я разворачиваюсь обратно в попытке поменять собственное решение, но вместо выхода из квартиры упираюсь в твердую грудь.

Выхода, увы, больше не было.

— Я не знала, что Эмиль следил за нами тогда, — выдыхаю ему куда-то в шею.

Эльман зажигает неяркий свет, а после обхватывает мое лицо и заставляет посмотреть на него.

Я тяжело дышу, он же, на удивление, очень спокоен. Как удав.

— Я знаю.

— Я бы никогда не предала… Вот так, чтобы тебя возили на коляске, — добавляю в порыве. — Я не хотела. Люди брата затащили меня в машину силой и увезли. Я видела, что он сделал с тобой…

— Ш-ш… Где видела?

— Я смотрела ее соцсети…

— Раздевайся, Ясмин.

Уперевшись лопатками в стену, я позволяю Эльману расстегнуть пуговицы на моем плаще, а затем и снять его вовсе. Оставшись в брюках и теплом свитере, который пару дней назад мне подарила Соня, я собираю непослушные волосы в хвост и отхожу от Эльмана на несколько шагов, что не ускользает от его внимания.

Для меня было очень важно держать нейтралитет.

Я иду следом за Эльманом на кухню и попутно разглядываю квартиру. Здесь просторно и свежо, но без женской руки совсем неуютно. По всей видимости, Лиана не знала про эту квартиру.

Словно прочитав мои мысли, Эльман поясняет:

— Это квартира моего отца. Была когда-то. Он продал ее много лет назад, когда они с матерью переехали в дом. Я выкупил и сделал новый ремонт. Подчистую.

— Зачем она тебе?

— Чтобы хранить твои картины, — произносит невозмутимо. — Если серьезно, то родители не станут сюда возвращаться. Хуевые воспоминания.

— Квартира-тайник? А ты стратег…

Квартира располагалась возле набережной. Подойдя к окну, наблюдаю за ним черное мрачное море и вспоминаю, какая холодная была вода, из которой Эльман вытащил меня на себе. От флешбэков по телу гуляет дрожь.

За спиной громыхают бокалы и тяжелые шаги.

Я оборачиваюсь, оставаясь на своем месте и цепляясь за кухонный стол, как за единственную преграду между нами. Напряжение почти звенит в воздухе, когда Эльман достает бутылку охлажденного вина и разливает его по бокалам, не пытаясь приблизиться или сократить расстояние между нашими телами. Пока.

Приковав ко мне взгляд, он подносит бокал белого вина к своим губам и делает жадный глоток, а второй бокал протягивает мне, предлагая подойти к нему ближе.

— Это расслабит, — предлагает Эльман, видя мою нервозность.

— Я не хочу расслабляться…

— Ясмин…

— Покажи картины, — перебиваю его. — Ты обещал.

Эльман с грохотом ставит наши бокалы на стол и отодвигает их от края, затем отталкивается бедрами от столешницы и двигается в мою сторону. Затаив дыхание, я слежу за каждым его движением, как кролик за удавом, а затем мысленно чертыхаюсь, ведь он проходит мимо и даже не касается меня.

— Пошли.

Несмотря на весь внутренний протест, я иду следом за Эльманом в одну из комнат. Эльман зажигает неяркий свет и проходит вглубь спальни, а я до последнего не верю, что у него действительно имеются картины почти тридцатилетней давности, пока я не вижу их собственными глазами.

Эльман достает большие тканевые мешки и ставит их возле панорамных окон с видом на черную реку. В голове щелкает тумблер, и я забываю о нейтралитете и о том, что собиралась держаться от Эльмана подальше. Сейчас я хотела лишь одного — скорее увидеть работы мамы, ее труд, написанный четверть века назад.

Опустившись на колени возле мешков, я беру в руки первую картину, которую протягивает Эльман.

— Папа…

На первом холсте я почти сразу узнаю папу в молодости — с горящими живыми глазами, у которого вся жизнь и все радости были только впереди. По крайней мере, на тот момент так казалось.

Я чувствую, как мои щеки заливает краской. Видно, мама писала эту работу после бурной страстной ночи: папа здесь лежал на кровати, небрежно забросив руку за голову, а из одежды на нем было только одеяло, наброшенное на бедра.

Это точно писала мама.

Ее почерк — это раз.

И только ей было дозволено запечатлевать Давида таким — сонным, расслабленным, полуголым. Это два.

— Даже печатку изобразила, — произношу вслух, забыв о том, с кем и в чьей квартире я нахожусь. — Еще и так подробно. Наверное, они были уже близки.

Печатку отец давно отдал Эмилю, поэтому видеть ее на отце было очень непривычно. На глаза наворачиваются слезы, и я прикладываю ладонь к холсту, желая почувствовать тепло материнской руки хотя бы через ее работу.

Боже, как сильно мне тебя не хватает.

Вторая картина поражает меня больше всего, и она же является ответом на мои тысячи вопросов. Мама знала, что ей нельзя больше рожать детей, но она решилась на третьего.

Зачем? Почему? Почему не спросила отца?