Не тот Хагрид

Глава 1. Пробуждение в новом мире

Пробуждение было долгим и тягучим. Мысли обретали четкость не вспышкой света, а так — словно в темной комнате медленно, очень медленно открывали тяжелые ставни, впуская внутрь полоску тусклого дневного света. Первым я ощутил запах: чистый, свежий воздух, пахнущий влажной землей после ночного дождя, прелой листвой и чем-то неуловимо сладким, цветочным. Затем пришли звуки — мирное потрескивание горящих в камине дров, шелест листьев за окном и глухое, успокаивающее мужское бормотание, доносящееся из-за стены.

Когда я, наконец, открыл глаза, то увидел над собой низкий деревянный потолок с толстыми, отесанными лакированными балками. Мой взгляд, еще не сфокусированный, скользнул по комнате: крошечные, по-детски яркие занавески на окне, сквозь которые пробивался золотистый осенний свет. Это была не моя спальня. Не моя квартира. Первая мысль, холодная и ясная, пронзила туман в моей голове: «Где я?».

Я попытался сесть и тут же столкнулся со второй, еще более тревожной проблемой. Тело слушалось, но ощущалось чужим. Руки были пухлыми и по-детски мягкими, но при этом широкими и крупными. Я пошевелил ногами под теплым, тяжелым пледом и почувствовал их непривычную длину и массивность — они упирались в резное изножье кровати, которая была мне почти коротка. Паника, липкая и холодная, начала подступать к моему горлу. «Что со мной?».

Мой взгляд заметался по комнате в поисках ответа и зацепился за прикроватную тумбочку. Там, в простой деревянной рамке, стояла фотография. Улыбающийся, немного уставший мужчина держал на руках крупного, счастливого младенца. И в тот момент, когда я сфокусировал на ней взгляд, младенец на фотокарточке вдруг заметил меня и весело помахал своей пухлой ручкой.

Шок был окончательным и бесповоротным. Движущаяся живая фотография... и речь, которую я слышал за стеной, была английской. Английский с горем пополам я знал и уж точно могу отличить речь на нем. Эти два факта — колдофото и английская речь — сложились в моей голове в единственно возможный, безумный вывод. Я начал догадываться, где очутился.

Потрясенный, я рванулся с кровати, желая рассмотреть фотографию поближе, но тело меня подвело. Потеряв равновесие, я с глухим грохотом рухнул на деревянный пол.

Бормотание за стеной тут же стихло. Послышались быстрые, обеспокоенные шаги, и дверь в комнату распахнулась. На пороге стоял незнакомый мужчина — невысокий, с добрыми, встревоженными глазами. Тот самый мужчина с фотографии. Он подбежал ко мне, легко поднял — такого тяжелого! — и усадил обратно на кровать.

— Папа здесь, сынок, папа рядом... — ласково произнес он, его английский был чистым и понятным. — Все хорошо.

Мой разум все еще отчаянно пытался склеить осколки реальности. Я посмотрел на мужчину и, цепляясь за единственное слово, которое имело сейчас смысл, выдавил:

— Папа?

Для него это было чудом. Его трехлетний сын, до этого издававший лишь бессвязные звуки, впервые произнес слово! Лицо мужчины озарилось такой искренней, такой чистой радостью, что у меня на миг перехватило дыхание. Он подхватил меня на руки и, смеясь, закружил по комнате.

— Ты сказал! Рубеус, ты заговорил!

В этот момент, окутанный теплом его любви и оглушенный именем, которое не было моим, я понял: точка невозврата пройдена. Я больше не тот, кем был. Я — Рубеус Хагрид!?

Радость этого человека, моего... отца, была настолько заразительной, что на мгновение вытеснила из моей головы все тревожные мысли. Он поставил меня на пол и, сияя, вышел из спальни, ожидая, что я последую за ним. Я сделал шаг, потом другой. Моя походка была неуклюжей и шаткой, но он, поглощенный своей радостью, казалось, этого не замечал. Для него, видимо, моя неловкость была привычным делом.

Я вошел на кухню — маленькое, но удивительно уютное помещение, где большой деревянный стол соседствовал с потрескивающей дровами печью, а на полках теснились бесчисленные банки с соленьями, травами и какими-то засушенными корешками. Воздух был пропитан ароматом овсяной каши и чего-то жареного, похожего на бекон.

Сев на высокий стул, который отец пододвинул к столу, я с изумлением наблюдал за его действиями. Он достал из кармана длинную темную палочку, и на кухне началось тихое волшебство. Легкий взмах — и половник сам зачерпнул дымящуюся кашу и вылил ее в мою тарелку. Отец при этом беззвучно шевелил губами, словно проглатывая слова заклинаний. Еще один взмах, и кусочки яблока, нарезавшись в воздухе, посыпались сверху. Чайник, весело пыхтя, подлетел к столу и налил в две большие кружки дымящуюся жидкость.

«Я точно герой одного из этих… фанфиков»,— пронеслась в голове совершенно безумная мысль. — «Попаданец!? Серьезно?»

Я начал есть кашу, а затем сделал глоток из кружки. Это оказался не чай, а какой-то травяной сбор. Пряный и слегка терпкий, но согревающий. Я ел, а мой... отец сидел напротив и с восторгом смотрел на меня, то и дело пытаясь снова вызвать на разговор:

— Па-па! Скажи еще раз, Рубеус! Па-па!

Мои манеры за столом, мои движения — все это было несколько не таким, как у ребенка. И, кажется, он это заметил — по тому, как его взгляд на мгновение становился задумчивым. Но радость от того, что я заговорил, была сильнее любых подозрений. Он отмахивался от этих мыслей и продолжал счастливо болтать.

Затем он озвучил наш план на утро:

— Сейчас поедим, а потом нужно во дворе прибраться, да в птичнике порядок навести. Поможешь мне, мой большой помощник?

Закончив завтрак, он взъерошил мне волосы и произнес слова, которые прозвучали для меня как вызов:

— Ну что, мой говорун, готов к приключениям?

Я понимал, что отсидеться в молчании не получится. Мне придется играть роль, и это «приключение» только начиналось. Но окружение всё ещё казалось нереальным — движущиеся фотографии, магия на кухне, этот добрый человек, называющий меня сыном. Часть меня отчаянно ждала, что я вот-вот проснусь в собственной постели, в своей прежней жизни, и всё это окажется просто очень ярким, детальным сном. Но тепло отцовской руки на моей голове было слишком реальным, запах завтрака — слишком конкретным, вкус каши на языке — слишком осязаемым. Нет, это не сон. Это происходит со мной на самом деле. И пока я не разберусь, что к чему, придётся плыть по течению, следовать за этим мужчиной, не выделяться, не показывать, что внутри бушует буря вопросов без ответов. Я посмотрел на улыбающегося отца и медленно, неуверенно кивнул.

Глава 2. Адаптация

Следующие несколько месяцев пролетели в тумане адаптации. Золотая осень в лесу Дин сменилась первым снегом, а затем и весенней оттепелью. Мой первоначальный шок сменился фазой активного, почти лихорадочного изучения, которое началось с самого фундамента — с языка.

Хотя я-то знал и понимал английскую речь, говорить на ней полноценно в теле трехлетнего ребенка было невозможно. Да и соображений конспирации никто не отменял. Мой отец, видя, что я начал произносить первые слова, с энтузиазмом взялся за мое обучение. Он принес откуда-то старенькую, потрепанную азбуку с яркими картинками. Книжка, видимо, была обычной – магловской, со всеми этими стандартными «А — арбуз, Б — бабочка». Мы сидели у камина или у печки долгими осенними вечерами, и я, тыча своим непропорционально большим пальцем в картинки, заново учился говорить. Я был прилежным учеником.

Именно тогда я узнал наши имена. Он показывал на себя и говорил: «Ро-берт». Я повторял. Потом он показывал на меня: «Ру-бе-ус». И я повторял снова. Вскоре к этому добавилась и фамилия — Хагрид. Рубеус Хагрид. Это звучало странно, но я привыкал.

Постепенно, день за днем, туманная фигура «отца» обретала для меня четкие, живые черты, и я все лучше узнавал этого человека.

Роберт, Роб или даже Робин, что было сокращенными формами его полного имени, был настоящим живчиком, часто в движении. Ростом ниже среднего, с сухощавой, но жилистой и скорее поджарой фигурой, он казался сгустком энергии. Его густые темные волосы доходили до плеч. Дома он перехватывал их простой кожаной лентой, чтобы не мешали. Выходя на улицу, он менял ленту на широкополую шляпу с высокой тульей, которая, как я подозревал, должна была компенсировать его небольшой рост. Голос у него был неожиданно низкий, густой баритон, несколько не вязавшийся с его внешним видом.

Он почти постоянно, даже дома, ходил в невысоких кожаных сапогах. Как и вся его одежда — практичная, поношенная, преимущественно из кожи и темной шерсти — они всегда были идеально чистыми. Я ни разу не чувствовал неприятного запаха ни от него, ни от себя. Лишь позже я узнал, что волшебная одежда и обувь часто несут на себе чары комфорта и гигиены: они нейтрализуют пот и запахи, а в дорогих вариантах еще и очищаются сами.

У него была забавная привычка: он постоянно что-то теребил в руках или проверял содержимое своих многочисленных карманов, на которые, очевидно, были наложены чары расширения. Его карманы были бездонным складом всякой всячины — от обычных скоб, мотков проволоки и бечевки до волшебных самозатачивающихся инструментов и мешочков с какими-то порошками. При этом он обладал хорошей памятью и всегда точно знал, где что лежит.

Эта его дневная энергия сменялась вечерним умиротворением. После ужина он мог часами сидеть в старом кресле у камина, укрывшись пледом, или на кухне у печи, слушая огромное стационарное радио, которое умело ловить как волшебную, так и маггловские станции. Внешне он был простым егерем, но в эти тихие моменты я чувствовал в нем скрытую глубину и мудрость человека, который много видел и много думает.

Дом полностью соответствовал своему хозяину. Это была настоящая холостяцкая берлога: никакой показной красоты, цветов в вазах или изящных гардин на окнах. Из украшений — разве что ковры и шкуры на полу да простые, плотные шторы. Посуда у нас была однообразной и крепкой, без изысков. Стены украшали несколько анимированных пейзажей, пара колдофотографий в простых рамках, старые гобелены и карты леса. Все было подчинено не эстетике, а функции и удобству.

Когда с именами и вообще с базовой лексикой было покончено, он начал читать мне детские книги. Сначала простые сказки о говорящих животных, а потом и волшебные истории в том числе и из «Сказок барда Бидля». Ну да, классика английского магического эпоса. Я впитывал каждое слово, каждую деталь, и мой словарный запас рос не по дням, а по часам. Отец не мог нарадоваться моему прогрессу.

И как только я почувствовал себя достаточно уверенно в языке, я принял роль «почемучки». Этот образ стал моим главным инструментом для сбора информации. Под прикрытием детского любопытства я начал методично строить в своей голове полную картину мира.

— Папа, а мама... где она? — этот вопрос я задал с замиранием сердца.

Я видел невыразимую грусть в его глазах, когда он рассказывал о моей матери-великанше Фридвульфе, которая ушла, потому что «мир людей был для нее слишком мал».

Но в рассказе отца было слишком много недомолвок, слишком много осторожных пауз и уклончивых формулировок. Они заставляли меня задуматься о том, что скрывается за простым объяснением «мир людей был для неё слишком мал». Роберт говорил о Фридвульфе с грустью, это правда, но эта грусть была странной, сложной, смешанной с чем-то ещё — стыдом? Сожалением? Виной? Трудно было определить точно, потому что взрослые умеют прятать свои истинные чувства за масками социально приемлемых эмоций.

Я не понимал его отношения к матери. Любил ли он её? Были ли у них отношения вообще? Когда говорил о ней, в голосе звучало тепло, но и дистанция одновременно, словно она была важной частью прошлого, которое осталось позади, но не стало частью настоящего. Не было той горечи, которая бывает у людей, переживших болезненный разрыв, но не было и той ностальгии, которая характерна для тех, кто вспоминает утраченную любовь. Просто... факт. Женщина, с которой у него был ребёнок, которая ушла, потому что не могла жить в человеческом мире.

Но почему он делал из моего происхождения тайну? Почему не рассказывал подробно, как они встретились, как полюбили друг друга, почему решили завести ребёнка, зная, что смешанные браки между магами и великанами были редкостью и часто осуждались обеими сторонами? Что заставило их пойти на такой шаг? Или тут имело место нечто, отличающееся от привычных отношений?

Каждый раз, когда я пытался копнуть глубже, задать уточняющий вопрос, отец либо менял тему, либо давал такой расплывчатый ответ, что становилось ясно — он не хочет обсуждать детали. «Когда вырастешь, поймёшь», «Это сложно объяснить ребёнку», «Не все истории имеют простые ответы» — фразы, которые должны были удовлетворить детское любопытство, но вместо этого только усиливали подозрения, что за официальной версией скрывается что-то более тёмное, более сложное, более болезненное.

Глава 3. Два мира

Когда Роб убедился, что я достаточно подрос и окреп (хотя я и был по прежнему совсем маленьким по человеческим меркам), он начал брать меня с собой в лес, постепенно расширяя границы наших прогулок. Роберт был настоящим охотником и мастером бушкрафта и передавал мне все свои знания. Сначала это были недолгие вылазки по безопасным, хорошо знакомым ему окраинам. Учеба обычным, маггловским премудростям: как ориентироваться по солнцу и мху на деревьях, как разводить огонь без спичек, используя лишь кремень и трут, как строить простые укрытия от непогоды из веток и лапника. Хотя в кремне я подозревал наличие магии – слишком легко он выдавал искры, да и слишком много их было.

Но затем он показывал мне, как магия делает все это несравнимо проще и быстрее. Зачем часами выслеживать оленя по следам, если можно произнести заклинание, и тропинка под ногами сама подсветится едва заметным серебристым светом, указывая путь к добыче? Зачем рисковать, собирая грибы и ягоды, если можно направить палочку на корзину, и она сама наполнится только съедобными и спелыми плодами? А если нужно, то грибы и ягоды еще и высохнут моментально вплоть до совсем порошкового состояния, что бы их было легче нести домой. К слову сбор таких обычных даров леса было одной из статей нашего семейного дохода.

С такой подготовкой, думал я про себя, золотое трио не знало бы горя в своих скитаниях по этому самому лесу. Им не нужны были бы никакие палатки с чарами расширения. Я видел, как мой отец, если нам нужно было заночевать в лесу или даже просто укрыться от дождя на время, делал нечто невероятное. Он, практически как маг земли из мультика про аватара Анга, которые я смотрел в прошлой жизни, несколькими взмахами палочки и тихими гортанными заклинаниями буквально выращивал из-под земли уютную землянку, с печкой, столиком, лежаками и даже небольшими окошками, затянутыми мутным, но стеклом. А утром, перед уходом, он так же быстро возвращал все почти в первозданный вид, оставляя после нас лишь слегка примятую землю.

Для этих походов отец снарядил меня по полной программе. Он сшил для меня несколько комплектов удобной одежды и обуви на разные сезоны. Из-за моего аномального роста ему пришлось использовать более дорогие материалы и накладывать сложные чары постоянной подгонки, чтобы вещи "росли" вместе со мной. В результате моя одежда больше походила на артефакты из сказок, чем на утилитарные вещи. Мне достался и собственный жилет, и плащ с карманами, зачарованными на расширение, которые мы вместе наполнили полезными вещами: мотками веревки, огнивом, запасом провизии и даже денег двух миров. Папа также вручил мне мои первые настоящие инструменты: личный арбалет и набор зачарованных болтов, топорик, бОльший бытовой нож и меньший специальный ножик для разделки туш с изогнутым лезвием и заточкой по внутренней стороне.

Мое обучение практическим навыкам началось еще дома, с простого: отец показал, как правильно забивать и ощипывать кур. Тут же мне устроили стрельбище и я тренировал стрельбу и из своего и из отцовского самострелов. Именно самострелов, ведь тетиву в них вручную взводить не надо было.

В лесу эти знания пригодились, когда мы добывали диких птиц, а потом все более и более крупных животных. Сначала мы перешли к кроликам и зайцам, и я научился их свежевать и готовить на костре. Позже пришла очередь дичи еще крупнее: косуль, кабанов и даже лосей. Апофеозом моего обучения стала охота на волков, из шкур которых мы вместе с отцом сделали теплый, мягкий ковер и положили его на пол в моей комнате.

Все время у меня напрашивался вопрос об уместности арбалета и огнестрельном оружии, но я одергивал себя. Вопрос явно не для трехлетнего необразованного ребенка.

Лишь спустя какое-то время, убедившись в моей силе, сообразительности и навыках, он стал водить меня глубже, в те части леса, где обычные тропы сменялись еле заметными магическими. Там, в скрытых от посторонних глаз лощинах, росли светящиеся мхи, а цветы пели на рассвете. Мое обучение вышло на новый уровень. Он начал учить меня основам магозоологии и магоботаники прямо на живых примерах, показывая безобидных лукотрусов, сливающихся со стволами деревьев, или объясняя, как правильно собирать сонные бобы, чтобы не уснуть на неделю. Но такие походы были пока очень редкими. Отец сильно беспокоился за меня, постоянно повторяя, что магический лес смертельно опасен для того, кто не может защитить себя волшебной палочкой.

Вскоре наши путешествия перестали ограничиваться только лесом. Раз в неделю, а то и чаще, мы отправлялись в маггловский мир. Папа целенаправленно возил меня по всем окрестным городам и деревням, которых вокруг леса Дин оказалось великое множество. Он показывал мне этот мир, в котором я теперь жил. Особенно много было шахтерских поселков — угольные шахты были разбросаны по всей округе, и отец торговал с шахтерами охотнее всего.

Мы продавали излишки своих продуктов: яйца, зелень, овощи и фрукты, а также дары леса — ягоды и грибы в свежем и сушеном виде. Но основной доход приносило ремесло. Отец с помощью магии изготавливал огромное количество разных веревок — от тонкой бечевки из обычной опавшей листвы до прочных канатов из волокон лесных растений. Они пользовались постоянным спросом у нескольких проверенных покупателей. Та же история была с картоном и оберточной бумагой. Роб производил их из всего, что под руку попадется – та же листва, опилки, сено.

Хуже, но продавались и простые бытовые вещи из дерева — дверные и мебельные ручки, кружки, половники и ложки. Отец делал их, не применяя никаких инструментов, просто держа в руках кусок дерева и водя вокруг него палочкой. Я подозревал, что это была какая-то форма трансфигурации.

Через какое-то время я узнал, что длинными зимними вечерами отец примерно тем же способом производит и стеклянные вещи. Как простые - фонари, лампы, даже защитные очки для автомобилистов и пилотов, так и более сложные – фигурные вазы или елочные украшения. Постоянно он плел с помощью магии корзины. Изготавливал из лозы, шпона и соломы шляпы, циновки, короба, вазы, шкатулки. В городские магазины игрушек он сдавал шахматные наборы и резных лошадок разных размеров, а еще обычные кораблики и кораблики в бутылках. Но эти позиции продавались ни шатко не валко. На дворе ведь самый пик великой депрессии. Тем не менее, все эти ручейки вместе создавали вполне приличный по размеру доход.

Часть 4. Волшебный мир

На вырученные деньги мы покупали то, что не выращивали сами: сахар, крупы, растительное и сливочное масло, мясо, молоко, сыр и рыбу. Отцу нравились некоторые маггловские консервы, сладости и специи из дальних стран. В частности смесей кари у нас стояло шесть разных баночек и он периодически пробовал новые смеси от новых производителей. А я, как привет из прошлой жизни, упросил его покупать мне сладкую газировку, особенно колу.

Позже я подсадил отца на маггловские книги и журналы. Их я и сам с удовольствием читал и перечитывал.

Для меня эти поездки были настоящим погружением в историю. Ожившее ретро, тематический парк на максималках. Я видел автомобили 30-х годов, неуклюжие и угловатые, словно сошедшие со страниц старых журналов. По дорогам все еще часто громыхали повозки, запряженные лошадьми. Люди были одеты в непривычные костюмы, шляпы и платья. Мир жил без интернета, без мобильных телефонов, без той мгновенной связи, которая была неотъемлемой частью моей прошлой жизни. И я с удивлением поймал себя на мысли, что совершенно не испытываю тоски по интернету и гаджетам. Неужели это волшебство так захватило меня, вытеснив привычки человека из будущего?

Отец показывал мне города и деревни, объяснял, как устроен этот мир, как живут магглы, чего они боятся и о чем мечтают. Он учил меня быть незаметным, не привлекать внимания, вести себя как обычный, пусть и очень крупный, деревенский мальчишка. Он пока не догадывался, каких размеров этот мальчишка достигнет. Хотя с другой стороны, тогда у меня должна появиться своя собственная магия, и я сам смогу скрываться за маглоотталкивающими чарами и разбрасываться внушениями.

Вся эта торговая деятельность отца была вполне законной. Министерским служащим разрешается гораздо больше чем обычным волшебникам. В том числе это относится к контактам с магловским миром. Тем более работа егеря сама по себе подразумевает постоянное взаимодействие с с их властями — ведь лес не существует в вакууме, его границы проходят через земли простецов.

К тому же в этом есть элемент самообеспечения. Те же туши свиней и коров для подкормки магических животных, зерно для них — на все это Министерство выделяло совершенно недостаточные средства. Отец говорил, что официальных ассигнований хватало бы от силы на треть необходимого. Так что егеря вертятся как могут, зарабатывая недостающие деньги собственным трудом и смекалкой.

Помимо работы в лесу и общения с магглами, папа постепенно знакомил меня с магическим миром Британии. Эти поездки были нечастыми — раз в месяц, а то и реже, — и всегда короткими, но каждая из них была для меня настоящим погружением в сказку.

Первым стал, конечно же, Косой переулок, он же аллея. Шаг из камина «Дырявого котла» на залитую солнцем, мощеную булыжником улицу был для меня настоящим потрясением, несмотря на все знания из прошлой жизни. Одно дело — читать об этом, и совсем другое — видеть воочию. Видеть волшебников в характерных мантиях и шляпах, спешащих по своим делам; слышать уханье сов из торгового центра; вдыхать сложный, многослойный аромат, в котором смешались запахи старинного пергамента, экзотических зелий, карамели и озона от практикуемых заклинаний. Я стоял посреди улицы и, задрав голову, с детским восторгом рассматривал вывески: «Флориш и Блоттс», «Аптека Малпеппера», «Лавка Олливандера». Это было окончательное, бесповоротное погружение в мир поттерианы.

Потом были и другие места. Мы побывали в Хогсмите — уютной деревушке с ее пряничными домиками под черепичными крышами, где в воздухе витал аромат кондитерской. Несколько раз мы выбирались в менее известные магические анклавы, скрытые в крупных магловских городах. Это были не широкие проспекты, как Косой переулок, а скорее небольшие, спрятанные от посторонних глаз улочки или даже отдельные магазины в Бирмингеме, Манчестере и Ливерпуле, где можно было купить все необходимое без столичной суеты. Однажды мы даже совершили головокружительное путешествие в Дублин, где отец вел дела с поставщиком редких ирландских трав, а я с любопытством разглядывал местных волшебников, которые предпочитали мантиям обычные кожаные и шерстяные плащи и куртки.

Роберт всегда совмещал дела с моим «образованием». Он знакомил меня со своими старыми друзьями и надежными деловыми партнерами. Это был пестрый, но очень интересный круг людей: обстоятельные артефакторы, тщательно выбирающие каждый брусочек; суетливые торговцы, постоянно что-то подсчитывающие на пергаментных свитках; молчаливые, серьезные аптекари и зельевары в перчатках из драконьей кожи или наоборот - с пальцами в пятнах от реагентов; пожилые ведьмы-травницы, от которых пахло сушеными травами и воском; магические фермеры и заводчики, обсуждавшие с отцом приплод луннотелят или болезни книзлов.

— Это Рубеус, мой сын и помощник, — представлял он меня, и в его голосе всегда слышалась плохо скрываемая гордость.

Реакция на меня была сдержанной, но всегда с ноткой легкого удивления. Эти люди — и мужчины, и женщины, — пожимали мне руку, невольно отмечая ее размер и мою силу. Их взгляды скользили по мне, оценивая рост, который явно не соответствовал моему возрасту.

— А сколько парню лет, Роберт? — неизменно следовал вопрос.

Услышав ответ, они удивленно качали головами, но в их реакции не было и намека на то «сюсюканье», с которым взрослые обычно обращаются к маленьким детям. Возможно, мой рост, а может, и серьезное выражение лица, с которым я впитывал каждое их слово, сразу настраивали их на деловой лад.

В этом узком кругу старых знакомых отца, людей дела, я не чувствовал никакого предубеждения из-за своей полувеликанской природы. Они видели во мне в первую очередь сына Роберта Хагрида, сильного и толкового помощника. Но я понимал, что это — исключение, а не правило. Эти люди доверяли моему отцу, а значит, доверяли и мне.

Что касается более широкой публики, то, к моему удивлению, даже на оживленной Косой аллее я не ловил на себе косых или испуганных взглядов. Прохожие могли бросить удивленный взгляд на необычно рослого мальчика, но тут же возвращались к своим делам. Видимо, в магическом мире, полном диковинных существ и явлений, ребенок-великан был хоть и редким, но не из ряда вон выходящим зрелищем, чтобы надолго приковывать к себе внимание.

Глава 5. Вопросы и предсказания

Сумерки сгущались быстро, как это бывает в осенью. Мы с отцом неспешно брели домой по знакомой лесной тропе, хотя оба хорошо понимали, что могли бы одним щелчком трансгрессировать и прямиком к порогу хижины. Однако, словно договорившись без слов, мы выбрали пешую прогулку — нужно было растрясти плотный ужин, дать мыслям устояться и вдохнуть темно-пряный запах сырых листьев и хвои. День выдался удачным — мы распродали все товары, хорошо пообедали в местной таверне, где отец выпил кружку темного эля и пару рюмок ягодной наливки. А наш десерт в виде грушевого пирога скрасил местный парнишка, виртуозно игравший на скрипке. Отец, растроганный его талантом, щедро угостил музыканта обедом и выпил еще пару рюмок, после чего был в совершенно прекрасном настроении, напевал что-то под нос и рассказывал забавные истории о покупателях.

Я шел рядом, нагруженный покупками в заколдованной сумке, и наблюдал, как отец беззаботно помахивает палочкой с люмусом на ней, одновременно сбивая заклинаниями желуди с дубовых веток. Именно сейчас, когда он был в таком благодушном расположении духа, настало время для разговора, который я откладывал уже несколько месяцев.

Мы прошли добрую четверть пути в молчании, слушая шорох опавших листьев под ногами и далекие звуки леса. Отец изредка что-то напевал, явно находясь в отличном настроении после удачной торговли.

— Пап, — начал я осторожно, когда мы остановились у небольшого ручья, чтобы напиться, — а ты никогда серьезно не болел?

Отец, склонившийся над водой, выпрямился и удивленно посмотрел на меня:

— Что за странный вопрос? — он усмехнулся и потрепал меня по голове. — Нет, сынок, Мерлин миловал. Серьезных болезней у меня не было. Крепкий я, как дубовый корень. А что, волнуешься за старика?

— Просто... — я замялся, опуская взгляд в темную воду ручья. — Просто иногда меня беспокоит твое здоровье. Ты же уже не совсем молодой, а работа у тебя тяжелая.

Отец присел на корточки рядом со мной, его лицо стало более серьезным:

— Рубеус, откуда у такого малыша подобные взрослые заботы? — он внимательно изучал мое лицо. — Или ты что-то слышал? Кто-то что-то говорил?

— Нет, никто ничего не говорил, — быстро ответил я. — Просто... я переживаю. А еще мне интересно...

Я сделал паузу, собираясь с духом. Отец терпеливо ждал, видимо решив, что после хорошего дня можно посвятить время серьезному разговору с сыном.

— А почему ты решил завести ребенка именно с великаншей? — выпалил я наконец. — Это же было очень необычное решение, правда?

Лицо отца заметно переменилось. Добродушная улыбка исчезла, он встал и задумчиво посмотрел сквозь кроны деревьев на темнеющее небо. Долгие секунды он молчал, явно подбирая слова.

— Сложный вопрос, сынок, — сказал он наконец, и мы снова двинулись по тропе. — Очень сложный для маленького мальчика.

— Но ты же объяснишь? — настаивал я, шагая рядом.

Отец вздохнул:

— Хорошо, попробую... Видишь ли, Рубеус, не всегда люди женятся только по любви. Иногда есть и другие причины. Медицинские причины.

— Какие медицинские? У тебя все же есть проблемы, как я и говорил?

— Нет… Не совсем. Но можно и так сказать. Здоровье может быть разным, в конце концов.

— Мне было... трудно найти подходящую пару среди обычных волшебниц, — отец тщательно подбирал слова. — Дети от них могли бы... как бы это объяснить... могли бы наследовать определенные проблемы. Проблемы со здоровьем. Или даже родиться без магии совсем, как мистер Уоллис.

Мы прошли еще несколько шагов в тишине. Я видел, что отец напряженно думает, пытаясь решить, как много можно рассказать своему ребенку.

— И все же. Какие именно проблемы со здоровьем? — не отставал я. — И как великанша могла их решить?

— Руби... — отец остановился и повернулся ко мне. — Ты очень умный мальчик, но есть вещи, которые сложно понять в твоем возрасте.

— Это связано с проклятьем? — тихо спросил я, глядя отцу прямо в глаза.

Эффект был мгновенным. Отец споткнулся, хотя тропа была ровной, и резко обернулся ко мне. В его взгляде промелькнул настоящий шок.

— Что ты сказал?

— Я спрашиваю, не связано ли это с каким-то проклятьем? — повторил я как можно более невинным тоном.

Роберт несколько секунд молча смотрел на меня, и я видел, как в его глазах сменяются эмоции — удивление, беспокойство, что-то похожее на страх.

— Откуда ты знаешь об этом? — спросил он очень тихо.

— Не знаю, — честно ответил я. — Просто... иногда я знаю вещи. Вещи, которые знать не должен.

— Какие еще вещи? — в голосе отца прозвучала тревога.

Я сделал глубокий вдох:

— Я знаю вещи о настоящем, прошлом и будущем. О нашем мире и о мире маглов. Я знаю, что скоро в мире маглов начнется очень тяжелое время — война, голод, много смертей. И знаю, что в магическом мире тоже будет война с очень злым волшебником. Собственно, обе войны на прямую взаимосвязаны. Да и магическое противостояние уже началось, насколько я понял. Гриндевальд. Ты же слышал эту фамилию?

Отец остановился как вкопанный. Все следы алкогольного расслабления исчезли с его лица.

— И еще... — продолжил я, понимая, что уже нет пути назад, — я знаю, что есть большая вероятность твоей смерти где-то в середине сороковых годов. Во время той войны.

Несколько минут мы стояли в полной тишине посреди лесной тропы. Отец смотрел на меня так, словно видел впервые в жизни. Наконец он медленно присел на поваленное дерево у обочины.

— Садись рядом, — сказал он тихо. — Нам нужно серьезно поговорить.

Несколько минут мы сидели в тишине на поваленном дереве. Отец смотрел на меня с выражением человека, который пытается понять, не сошел ли с ума его ребенок. Наконец он заговорил:

— Рубеус, откуда такие мрачные мысли? Кто тебе такое сказал? — в его голосе звучала смесь беспокойства и недоверия.

— Никто не говорил, пап. Это очень серьезные слова, я понимаю, — ответил я как можно более взрослым тоном. — Но я правда знаю. Знаю, что в тридцать третьем году в Германии к власти придет человек по имени Адольф Гитлер. Знаю, что еще через несколько лет он развяжет страшную войну, которая охватит весь мир. И знаю, что в магическом мире уже сегодня идет своя война с Гриндевальдом. Он начал свои политические и боевые действия еще раньше. Гитлер и Гриндевальд будут связаны между собой, как связаны и события магловской и магической войн.

Глава 6. Неделя за закрытыми дверьми

После нашего разговора у поваленного дерева отец стал отрешенным. Первые сутки я почти не видел его. Вернувшись домой, он сразу заперся в своей комнате, и оттуда доносились только приглушённые звуки — шелест страниц, шуршание шагов по ковру, тихое бормотание заклинаний. Я сидел внизу, у камина, и пытался читать одну из книг с отцовской полки, но слова расплывались перед глазами. Мысли метались, как птица в клетке.

Правильно ли я поступил? Этот вопрос не давал покоя. С одной стороны, отец должен был знать. Он имел право знать, что происходит в мире, какие опасности нависли над нами. С другой — я разрушил его уютную, понятную реальность. Теперь он знает о войне, о Гриндевальде, о том, что его сын — не просто ребёнок, а... что? Провидец? Пророк? Сумасшедший?

Страх закрадывался в сердце холодными пальцами. А вдруг он решит, что я опасен? Что моё знание — это проклятие, от которого нужно избавиться? Магический мир знал способы стереть память, запечатать дар, даже изолировать человека навсегда. Что, если отец сочтёт это выходом?

Но нет, маловероятно. За это время, проведенное с ним, я успел его изучить. Он не такой, он любит меня. Он скорее защитит, примет все меры к этому. Просто ему нужно время. Время, чтобы переварить информацию, проверить, понять, что делать дальше.

Только вот время тянулось мучительно медленно. Каждый день был похож на предыдущий: просыпался, умывался, завтракал молча напротив отца, который смотрел куда-то сквозь меня. Потом он уходил — в лес, в Министерство, куда-то ещё — а я оставался один. Читал книги или слушал радио, теперь еще внимательнее. Пытался заниматься чем-то полезным, но мысли постоянно возвращались к одному: что он думает? Что узнал? Верит ли мне?

Дом, такой знакомый и безопасный, вдруг стал казаться тюрьмой. Окна смотрели на лес, полный жизни и свободы, но мне туда нельзя. Стены давили, тишина звенела в ушах. И только редкие вечерние разговоры с отцом разряжали атмосферу, давали надежду, что всё наладится.

Нет, он не замкнулся во враждебном молчании. Он словно ушел в себя, погрузившись в вязкие, тревожные мысли, которые, как я видел, не покидали его ни днем, ни ночью. Работа, казалось, стала для него единственным якорем, позволявшим не утонуть в этом водовороте страха и неопределенности. Он стал проводить в лесу еще больше времени, а в те редкие часы, что оставался дома, был поглощен толстыми фолиантами по защитной магии и старыми подшивками газет, которые, как я догадывался, выписал из министерского архива.

На следующее утро, когда я, как обычно, натягивал свои сапоги, он остановил меня у порога.

— Ты останешься дома, — сказал он спокойно, но в его тоне не было места для возражений.

— Но почему? Я же всегда хожу с тобой!

— Потому что после того, что ты мне рассказал, я больше не знаю, что безопасно, а что нет, — он говорил медленно, тщательно подбирая слова. — Утром я провел несколько ритуалов, укрепил защитные чары вокруг дома. Это старая магия, она создает помехи, которые могут скрыть тебя даже от тех, кто ищет провидцев. Наш дом — сейчас самое защищенное место.

— Меня не нужно прятать, — возразил я. — Я живу с этим знанием уже давно, и никто за мной не пришел. Я умею быть осторожным.

— Дело не в твоей осторожности, — он устало потер переносицу. — Этот Гриндевальд — фигура большого масштаба. И мы не знаем всех механизмов его магии, не знаем, на что он еще способен и как себя защищает. У него есть сторонники, и кто знает, какими методами они пользуются.

В этот момент меня пронзила ледяная догадка из будущего.

— Пап, — я схватил его за рукав. — Не произноси больше это имя. Гриндевальд. Есть магия, которая позволяет отследить всех, кто произносит определенное имя. Это называется Табу или Табу Имени. Очень темная и опасная магия. Если он ее применит, то узнает о каждом, кто его произнесет, и где тот находится.

Отец вздохнул и его губы слегка скривились.

— Ты уверен в этом?

— Да. И мне страшно даже думать об этом. Давай звать его... Темным Лордом. Или просто Он. Но имя нельзя произносить.

Отец молча кивнул, и я увидел, как этот новый страх добавился к уже существующим.

— Я должен быть уверен, что ты в безопасности.

— И что, я теперь до конца жизни просижу в этой хижине?

— Нет, — его голос стал тверже. — Я проверю все и займусь усилением защиты. Отдельно подумаю над тем, как создать что-то, что будет работать и вне дома. Возможно, какие-то артефакты, обереги. Но на это нужно время, Рубеус. Так что пока придется потерпеть.

Он ушел, а я остался один. Так началась моя неделя взаперти. Вечерами тишина прерывалась долгими, пристальными беседами.

Через пару дней отец сам вернулся к разговору о Табу.

— Я кое-что разузнал про Геллерта и эту твою магию Табу Имени, — сказал он, присаживаясь напротив меня у камина. — Ты прав, такое заклятие существует. Очень темное, очень сложное. Но чтобы наложить его, скажем, на всю Британию, потребовалась бы невероятная мощь и сложный ритуал. Это не осталось бы незамеченным. Министерство всполошилось бы, все бы об этом знали. А он сейчас больше занят делами на континенте. Так что пока страх беспочвенный. Его имя произносят сотни волшебников каждый день. Но осторожность не помешает. Можно звать его Темным Лордом, как ты и предложил. Если так будет спокойнее.

Эта маленькая победа — то, что он проверил и подтвердил мои слова — немного разрядила обстановку. Вечерние беседы стали менее напряженными и более продуктивными.

— Давай вернемся к его силе, — попросил отец в тот же вечер. — Ты сказал, он видит будущее? Какого рода эта сила?

— Я точно не знаю, как это точно назвать, пап. Это не похоже на обычное прорицание с шаром, картами или кофейной гущей. Он может получать некие видения с помощью специальных предметов. Вроде бы даже с просто зеркальными поверхностями. Но эти его видения не являются абсолютными. Это скорее «взгляд на возможные пути». Он видит то, что вероятно случится, а не непреложные факты. Это позволяет ему быть на шаг впереди, манипулировать событиями и людьми, но не делает его всеведущим. Например, он не предвидел, что Ньют Скамандер сможет украсть у него артефакт с клятвой на крови. Тот самый, в котором заключается их Дамблдором взаимный зарок.