Не верь. Не бойся. Отомсти

Глава 1

Влад

С раздражением стаскиваю с себя все, в чем был, вплоть до трусов. Особенно хочется избавиться именно от трусов, хотя никто их там даже не касался, включая меня самого. Кожу с себя содрать и выстирать тоже было бы не дурно.

Нервным движением захлопываю дверцу и запускаю стирку на девяносто градусов. Встаю у раковины и смотрю на себя в зеркало. Не удивился бы, стань вдруг прозрачным. Бесплотным призраком. Исключительно ублюдское состояние и стрипуха сделала лишь хуже: блестки. Повсюду чертовы блестки, воскресающие воспоминания, остервенело задавленные разумом и логикой.

«Не злишься?», – её тонкий мелодичный голосок искрится под черепушкой.

Семенит ко мне, чаруя плавностью движений, искушая точеной хрупкой фигурой. Глаз не отвести.

Прикоснуться, сократить дистанцию, соединиться, сплестись, врасти.

«На то, что ты торопилась увидеть меня? Ничуть…».

Она на моих коленях. Касается бархатными губами моей щеки. Током простреливает, пах мгновенно наливается тяжестью. Одна и та же реакция на любое её прикосновение. Любая инициатива с её стороны отзывается в теле самым примитивным образом.

«Ещё раз намажешься этой хренью в офис – я тебя выпорю. Без шуток, Вера, я буду ходить весь день как будто ночь провёл в стрипухе...».

Провёл. Ничего общего.

Девки все эти беспутные, с алчным блеском в глазах… никогда не прельщало. Думал, отвлекусь. Думал, заведусь. Интерес к жизни какой-то появится, хотя бы к сексу. Пустому, бесполезному, ни к чему не ведущему. Не хочу я их. Не хочу и хоть убейся. Грудь не такая, зад не такой, ногти слишком длинные, у волос оттенок отличается, нос, губы, пальцы, сука, ног. Все не то.

В час признался себе, что не развлечений ищу. И даже не похожую. Ищу точную копию, которой делать среди этого разврата абсолютно нечего. Вера будет пахать до кровавых мозолей, но лишнему мужику лишнюю часть тела не покажет. Вера танцует не ради денег, не ради восторженных похотливых взглядов, а ради искусства. Вера, Вера, Вера… замужем за моим другом.

Самое тошнотворное, что я до сих пор считаю его таковым. Даже в морду не дал, когда он заявил мне, нагло глядя в глаза, что жил с ней последние две недели. И что она приняла его предложение, автоматически аннулируя моё. Что-то такого ждал подсознательно: слишком легко мне далась эта победа. А уж после того, как выяснилось, что я не могу обеспечить её тем единственным, что она желает всем сердцем, это было скорее вопросом времени. Времени, которое я дал им сам. Намеренно оттолкнул. Целенаправленно. Благородство, привитое приемной матерью, на тончайшей грани со слабоумием. Или в обратном направлении, неважно: он позаботится о ней. Другому бы не отдал.

Чувствую себя извращенцем, наливая в поблескивающую ладонь гель для душа, что использовала она. Её запах бьёт по рецепторам, мозг на несколько секунд отрубается, член привстает. Не усну, если не получу физическую разрядку, но, если позволю себе ухнуть в фантазии, уже не выберусь. Навсегда зависну в облаках несбыточных надежд, просто не будет резона возвращаться в мрачную топь, в которой прозябаю последние месяцы.

Через тридцать минут протираю спиртовыми салфетками руль. Брезгливо морщусь: эксперимент провален. Хорошо, хоть спортклуб работает круглосуточно: час на груше, час в бассейне и всё, о чем я буду думать – как не вырубиться за рулём.

Администратор принимает мою карточку с улыбкой, кокетливо потупляя глазки. Она привлекательна, но отмечаю это скорее машинально: не трогает. Бросаю беглый взгляд на её грудь, считываю имя: лицо запомнил, имя, вопреки собственным привычкам, нет.

– Алина, как сейчас с загрузкой?

– В тренажерном зале всего три человека, – мурлычет девушка.

– Тренажерный зал меня не интересует, – отбиваю сухо. – Зал единоборств и бассейн.

– Никого, – её губы обиженно надуваются, в голосе появляются недовольные нотки.

– Спасибо, Алина, – смягчаю, не считая достаю несколько пятитысячных купюр из бумажника и кладу их на стойку под рекламную брошюру. – Буду признателен, если, скажем, они окажутся закрытыми на ближайшие два часа, – читаю в её глазах попытку мыслить, подсказываю: – Хочу побыть один. Скажите, что проводят санитарную обработку.

– Поняла Вас, – снова жеманничает.

Столько усилий, чтобы не поморщиться. Общение, пусть и недолгое, с Верой меня совершенно избаловало: раньше я воспринимал подобное поведение как норму, теперь же едва могу сдержать отвращение. Все теперь должны вести себя так, как она. Обязаны быть разумными, сообразительными, милыми, приветливыми, улыбчивыми, немного стеснительными, но ни в коем случае не инфантильными. Должны совершать достойные поступки в первые две минуты знакомства, быть живыми, искренними и не вестись на бабки. Должны уважать труд. Ценить и оберегать семью. Быть ей.

Первый удар по груше выходит вялым, но с каждым последующим удается нарастить темп, дойдя к концу тренировки до состояния абсолютного отупения. То, что нужно.

Быстро переодеваюсь, беру из шкафчика очки для плавания, забиваю на шапочку и топлю в бассейн, пока не остыл. С лёгким недоумением отмечаю у лестницы какие-то детские с виду сланцы голубого цвета, пробегаюсь взглядом по водной глади и, никого не обнаружив, подхожу к началу дорожки, прилаживая очки на ходу. Задерживаю дыхание и ныряю, с удовольствием погружаясь в прохладу.

Сорок семь метров под водой. На сорок восьмом готовлюсь причалить к борту, незначительно меняя положение головы и неожиданно вижу в самом углу бассейна стройные ножки.

Сердце замирает. Если секунду назад я чувствовал себя способным плыть дальше, то сейчас лёгкие дерет от желания сделать вдох. За грудиной жжет, позыв давлю с трудом, продолжаю разрезать водную массу руками скорее по инерции: не хочу приближаться слишком быстро.

Я спятил.

Я все-таки сделал вдох и гораздо раньше. Моё бездыханное тело сейчас лежит камнем на дне и мозг судорожно воспроизводит то, что хочу видеть больше всего на свете.

Глава 2

Влад

Срываю с головы очки, моргаю, ладонью смахиваю с лица воду. Не исчезла. Не испарилась. Смотрит на меня своими огромными голубыми глазами и крайне редко моргает.

Так близко… сантиметров тридцать, не больше. Только руку протяни.

– Что ты тут делаешь? – интересуюсь, но равнодушным голосом.

Вообще нет никакой разницы, что конкретно сказать или спросить. В ту минуту важно лишь одно – услышать её голос.

Вера изнутри обкусывает нижнюю губу, думая наверное, что делает это незаметно.

– Ныряю, – шелестит тихонько и бегает по мне затравленным взглядом.

Губы, шея, плечи, грудь. Печёт и щиплет в тех местах, куда падает её взгляд, точно разом десяток пчел вонзили свои тонкие острые жала.

– Ныряешь? – переспрашиваю заторможенно.

Рассматриваю её лицо. Щеки впалые, веки припухшие, под покрасневшими от выступивших капилляров глазами синяки. Она плакала и плакала долго. Живот скручивает неприятными спазмами. Брови без всякого на то желания сходятся у переносицы.

Вера обнимает себя обеими руками, взгляд становится тревожным и печальным. Хмурюсь ещё сильнее: не выношу этот её жест. Ей одиноко, ей будто страшно, а я не могу даже прикоснуться. Права не имею ни утешить, ни даже спросить, в чем дело.

– Я… да… – мямлит, обнимая себя крепче.

Сердце сейчас просто встанет. Не выдержит её беззащитно-болезненного вида, разорвется и разлетится кровавыми ошметками с неровными краями. Больно в груди, до мышечных судорог хочется притянуть ее к себе и хотя бы обогреть.

– Помешала. Прости, – добивает извинениями.

– Ты пришла раньше, – отражаю скупо, – вина на мне.

Вера делает рваный вдох и дрожит, не в силах сдержаться. Слышу, как стукнули ее зубы, реально слышу в абсолютной тишине огромного открытого пространства.

– Вина на мне, – повторяю с нажимом.

Понятно, что говорю далеко не о том, что мы не смогли поделить бассейн на десять дорожек и пятьдесят метров в длину, в котором кроме нас нет ни единой живой души. Говорю о том, о чем стараюсь даже не думать. О том, что оказался абсолютно бесполезен как мужчина. Пустой, неспособный воспроизвести потомство. Не имеющий возможности сделать свою женщину счастливой. Бесполезный. Никчемный.

Вера зажмуривается, пытаясь сдержать слёзы. Закрывает лицо ладонями, зачерпывая и разбрызгивая воду, содрогается всем телом, заходясь в беззвучных рыданиях. И это выбивает из колеи совершенно. Я теряюсь. Я не знаю, как отреагировать, стою истуканом, немного покачиваясь от движения воды в замкнутом пространстве бассейна.

Хрупкая, нежная, трогательная девочка. Почему она выглядит такой несчастной? Почему глазки заплаканные? Почему одна тут?

– Ты одна тут? – вторю собственным мыслям.

Выходит хрипло. Вера дёргается от чужеродных звуков, я и сам морщусь, пока она не видит. Ни к чему демонстрировать свое состояние, ей и без того отчего-то плохо. Только вот в толк взять не могу, с какой стати? Она провела с Ярославом две недели, прежде чем они оповестили о своей связи. Она была с ним, она его выбрала, к чему печалиться? Вина, да, согласен, может присутствовать. Просто, потому что это она. Но убиваться месяцами? Дикость. Не была, выходит, так уж влюблена, что пустила в свою постель другого. Точнее, была лишь влюблена, но не любила, как нам обоим казалось. Это ничего, это жизнь, случается, понимаю. Ярослав был рядом тогда, когда я боролся со своими демонами. Оберегал и обогревал в те дни, когда я лишь обдавал ледяным взглядом, когда отгораживался, видя её интерес. Верил и не верил. Даже логично, что она выбрала в итоге его. Даже моя собственная мать это поняла и приняла. Так что не так?

Вера мелко кивает, не в силах произнести ни слова.

– Почему? – все-таки пропускаю вопрос.

Если он её обидел…

– В командировке, – проговаривает через силу. – И завтра, – конкретизирует, прекрасно зная мою настырную тягу к деталям.

Конечно, не обидел. Как можно? Уверен, пылинки с неё сдувает, с какой стати я вдруг допустил мысль? Желаемое за действительное… Она расстроена тем, что его нет рядом, вот и всё. Скучает по мужу в разлуке. Тоже логично, только почему так тошно внутри? Почему сомнения жадными червями душу проедают?

– Поплавай, замерзла совсем, – бросаю скупо и отплываю на соседнюю дорожку.

Вера делает глубокий судорожный вдох и погружается в воду, схватившись за бортик и тем самым удерживая себя под водой. Не плывет и долго не выныривает, заставляя меня нервничать. Волосы закрывает голубая шапочка под цвет купальника, ее практически не видно в воде, хоть я и смотрю в упор. Неудивительно, что не заметил. Вполне возможно, что и она меня, если вот этим извращением занималась. Черт, что она делает? Выныривай. Выныривай!

Не выдерживаю и плыву обратно, выдергивая ее из воды за плечи. Снова рваный вздох и… паника в ответном взгляде. Зрачки расширяются прямо у меня на глазах, радужки почти не видно, такие огромные. Губы розовеют. Кажется, что её сердце только сейчас вдруг биться начало. Моё же озадаченно оступается и пропускает удар. Стискиваю её плечи, приподнимаю выше, бросаю взгляд на грудь. Убеждаюсь: вибрирует от частых сердечных сокращений. Красивая, упругая, покачивается…

– Отпусти, – шепчет чуть слышно.

Надо бы, да.

Как?

Смотрю на неё наверняка такими же безумными от вброса гормонов в кровь глазами. Захлестнуло как-то иррационально быстро: я был уверен, что полностью контролирую себя. Пока не притронулся.

– Влад, умоляю, – сипло, с надрывом, со слезами в глазах.

Не отталкивает меня. Вообще не двигается. Закрыла глаза и упрямо продолжает просить. Пожалуйста, пожалуйста, пластинкой заезженной, едва налитыми кровью губами шевеля. И как я должен это понимать? Понятно, что она замужем, поэтому «нет» на любой контакт. Почему не возмущается? Почему не отпихивает от себя? Почему от соприкосновения с моими руками её лихорадит также, как и месяцы назад?

– Ты нахуя за него вышла? – проговариваю в прострации.

Глава 3

Вера

– Знаешь, это немного неловко, когда ты лежишь на любовнице и вдруг начинает названивать жена, – шипит Ярослав в трубку.

– Яр, прости, – жалобно скулю, придерживая телефон плечом. – Я сама тебе чуть не изменила, вот настолечко была близка! – показываю мизерный зазор между большим и указательным пальцем, не снимая руку с руля.

– На сколечко? – гремит Туров, а я пишу тоненько:

– Миллиметр. Нет, меньше.

– Рассказывай, – приказывает сурово.

Тараторю плаксиво, капая мокрыми волосами на такую же мокрую грудь. Так спешила, что даже купальник на белье не сменила, платье прямо поверх напялила и бегом, да через вход для сотрудников, как Ярослав приучил.

– Прям так и спросил? – уточняет супруг с сомнением.

– Прям да, – горячо выдыхаю в трубку.

Плечи до сих пор чувствуют давление любимых крепких рук. Боже, как же я скучаю по нему… немыслимо просто.

– Пиздец, – бормочет на выдохе. – Кончилась спокойная жизнь. Справишься там?

– Угу, да, – заверяю поспешно.

Ярослав отключается, а я ещё долго пытаюсь дать определение «спокойной жизни». В разрезе нас получается, что это когда муж ездит за сексом и информацией в соседний город, а вечерами, когда теорий для проверки нет, мы едим пиццу в гостиной, кроша и оставляя масляные следы на чужих досье, протоколах допросов и результатах вскрытий. Такая вот семейная идиллия.

Душевным равновесием, конечно, даже не пахнет. Ветров был прав, притворяться я не смогу, единственный выход – не видеться. Жаль, что теперь нельзя посещать бассейн: окружающая тело вода помогает не чувствовать лютое одиночество, когда Ярослав вынуждено оставляет меня прозябать. Но я не вынесу столкнуться с Покровским ещё раз. С мокрым и полуголым в особенности.

Но самое тоскливое, что мы ни на шаг не приблизились к цели. Единственная гениальная мысль, что посетила наши головы – мне мстят за отца, следователя по особо важным делам. Сюда вписывается многое. То, что меня годами не донимали: человек мог отдыхать в местах лишения свободы. То, что у меня вообще есть враг: я ни с кем всерьез даже не ругалась за всю жизнь, у меня просто не было на это времени, я пахала. Не стыкуется то, что Сашу не трогают, но я даже думать боюсь об обратном: у него все только-только начало налаживаться. И то, что Ветров как будто бы помогает.

Заснуть я, конечно, так и не смогла. Чуть глаза прикрываю – Влад. Невозможно развидеть: решаю запечатлеть. Одинокие капли стекают по его лицу к шее, короткие жесткие волоски на груди прилипли к коже… Карандашный набросок выходит таким сексапильным, что я прикрепляю его к стене на канцелярские кнопки и отхожу на несколько шагов назад, с прищуром оценивая свою объективность.

Объективность… вся стена над изголовьем увешена его портретами. Больше похоже на одержимость, но не рисовать я не могу. Не могу не оживлять в памяти, не получается не думать о нём. Хоть так увидеть. Хоть так прикоснуться. Конечно, помешательство. Безумие. Болезнь. Но я верю, что Ярослав найдёт антидот, только этим и живу.

Ярослав… шутит и открещивается, не признается, но сидит со мной в одной лодке. Веслами работает без устали, но встречное течение слишком сильное, наш хлипкий плот день ото дня прибивает к тихой гавани с названием «абсолютное уныние». Часто слышу, как он ходит по комнате ночами. И, по правде, думаю, врёт, что изменяет, просто чтобы не выглядеть в моих глазах размазней и не добавлять переживаний. Или просто пытается отвлечься и переключиться. Но я и без того знаю, что все его мысли кружат вокруг Сабины, а я для него такое же прикрытие, как и он для меня.

Ближе к десяти утра, едва удается уснуть, приходит сообщение от Ветрова с временем и местом, где мне надлежит сегодня страдать.

Василий Ветров. Демон, почему-то решивший помочь мне выпутаться. Мотивы его ещё более призрачны, чем мой шанс на счастливую спокойную жизнь, но я старательно исполняю условия подписанного кровавыми слезами договора, потому что, как сказал супруг, «с Васей лучше дружить. Или делать вид». Невзрачный он только с виду, по факту – опасный безжалостный хищник. Его и к стенке не прижмешь, даже со связями Ярослава: у Ветрова целая команда, и информацией, добытой нечестным путем, мы воспользоваться не успеем. Посадить – нереально. У Ветрова компромат на компромат, да на таких людей, что лучше даже не пытаться, сами по этапам пойдём, мяукнуть не успеем.

Места Василий обычно выбирает красивые. Сегодня – это уютный сквер, оазис безмятежности почти в самом центре. Ещё бывают парки, аллеи, милые дворики с новыми детскими площадками, рестораны и кафе, в которые меня водил Покровский. Иногда даже сам приносит свежий конверт с порцией травящих душу снимков, но чаще, как сейчас, отправляет с курьером.

Опускаю взгляд на фотографии, переворачиваю изображением вверх и чувствую, как в груди лопается очередная ниточка, на которой держится моё бедное ослабевшее сердечко. Оно вздрагивает и покачивается маятником, а на моих глазах выступают слёзы.

Влад стоит у стойки администратора в спортивном центре. Он перегнулся через неё, положив локти, смотрит прямо на грудь красавицы в полуметре от себя. На следующем она привстает, тянется к нему навстречу. Он шепчет ей что-то на ухо, девушка улыбается и жеманно опускает взгляд. Ещё через пару снимков, глядя на которые моя душа чернеет от лютой ревности, они вместе уходят в подсобное помещение.

Конечно, мне бы не хотелось, чтобы он страдал. Чтобы скучал по мне также остро, как я по нему. Чтобы убивался, не знал других женщин. Это было бы слишком лицемерно. Но как себя не обманывай, как не пытайся быть лучше, в реальности я только этого и желаю. Страстно, неистово! И чтобы после нашей неожиданной встречи, разбередившей не успевшие толком зажить раны, он поехал домой, а не затащил в укромный уголок первую попавшуюся девицу. Никогда не была особенно кровожадной, но этой белобрысой хочется все волосы повыдергивать! Хоть она и не при чем… Никогда раньше не понимала ревность. Теперь чётко осознаю, что для неё у меня просто не было повода.

Глава 4

Вера

Успеваю только несколько раз шумно шмыгнуть носом и быстро вытереть глаза от слез. Смотрю себе под ноги, когда вижу рядом его. Спичкой вспыхиваю, когда он приседает на корточки и его лицо оказывается прямо у меня перед глазами.

– Я в порядке! – выпаливаю быстро и ещё стремительнее отвожу взгляд. Мну руки от волнения, но делаю это неосознанно и замечаю лишь когда он опускает на них одну свою.

– Я не вынуждаю объясняться, – произносит немного укоризненно. Мягко ведёт большим пальцем по моим скрюченным от перенапряжения и в моем теле оживают бабочки, суматошно расправляя красивые яркие крылышки, – но не стоит лгать, Вера.

Покровский поднимается и вместе с этим сжимает мои руки, утягивая за собой и принуждая последовать его примеру. А я не в силах сопротивляться, я за ним куда угодно, лишь бы за руку. Краем глаза отмечаю, как он берет мою сумку. Смотрится с ней немного комично, но все смешинки в пыль разбивает молотящее сердце. Он обнимает меня за талию и слегка подталкивает, делая первый шаг.

– Влад, не нужно… – мямлю себе под нос, но иду рядом с ним, делая два крошечных шажка на один его.

– Сам решу, – жёстко осаживает мою жалкую попытку улизнуть, ведёт по асфальтированной дорожке сквера.

Думала, к машине. Но нет, мы прошли мимо и просто… гуляем. Тепло, солнечно, он обнимает. Немного теснее, чем того требуют обстоятельства, его прикосновение гораздо интимнее, чем просто дружеское, участливое. И без того каждый палец чувствую, так он ещё и давление усиливает. Низ живота распирает от неуместного желания, дыхание становится сбивчивым, будто марафон бежим, а не еле плетемся. В ноги точно спицы вставили. Колени не гнутся, попытки не выдать свое состояние кажутся нелепыми, не помогают даже мысли о том, что этой ночью он был с другой.

– Вторая случайная встреча за сутки, – проговаривает неспешно. – И я был бы рад этому обстоятельству, не будь ты оба раза заплаканной.

– Я… это… – растягиваю как могу, пытаясь на ходу выдумать причину, но не нахожусь и брякаю: – Личное.

– Охотно верю. Только личные переживания могли притупить твой светлый ум настолько, что ты не уловила сути. Поэтому сделаю акцент. Я рад встрече. Несказанно.

Спотыкаюсь, на миг прикрыв глаза. Влад скользит рукой к животу и галантно придерживает, а я так страшно переживаю, что он почувствует, как долбит моё сердце, что оно лишь сильнее разгоняется. Что за напасть такая!

– Я тоже, – отвечаю взаимной любезностью, но так томно получается, с придыханием, что стыдно становится.

– Прошу извинить меня за тот вопрос, что испортил тебе настрой заниматься… – он намеренно долго подбирает слово и выдает то, что наверняка заготовил еще до того, как открыл рот: – Дайвингом. Ночь искажает восприятие действительности. Могу лишь надеяться на то, что не отбил охоту к тренировкам в будущем. Знаешь, – он вдруг тихо, почти беззвучно смеётся, – тебе в самом деле не помешало бы получить пару уроков по плаванью. Твой стиль, бесспорно, уникален, но от совершенства слишком далек.

Прыскаю и поднимаю на него укоризненный взгляд.

– Полно Вам, Владислав Михайлович, – выдаю немного жеманно и замечаю в его глазах озорные искры. Покровский лукаво сощуривается и отворачивается, глядя прямо перед собой.

– Ты опять упустила подтекст, – замечает пространно. – Прямолинейность Ярослава тебя расслабила.

Доходит до меня в самом деле медленно. Я отвыкла от его стиля общения, отвыкла и от того, что когда-то он двусмысленно разговаривал со мной. Мы словно вновь там, в далеком прошлом, флиртуем настолько завуалированно, что в собственной адекватности сомнения возникают.

Стоп.

Дёргаюсь как будто ладонь на раскаленную сковороду положила. Останавливаюсь, вскидываю голову. Глаза огромные от прострелившего до кончиков пальцев ног осознания. Щеки румяные от мысли, что я могу на это решиться. Ответный взгляд Покровского дерзкий и глубокий. Проникает в самый дальний уголок мозга, вытряхивает и изучает сокровенные мечты и желания, обещая воплотить в реальность любую из них. Каждую.

Спятил. Он точно спятил. Он же… он же… Он меня на свидание пригласил! Меня, замужнюю, чужую!

– Вижу, тебе лучше, – он прикрывает глаза и немного опускает голову. – До встречи.

Протягивает мне мою сумку, я по инерции забираю и ещё долго стою неподвижно, не в силах даже посмотреть ему вслед. Когда отмираю – достаю мобильный из сумки с намерением набрать Ярославу и рассказать о сомнительном предложении, что получила от его друга, но так и не делаю этого. Не собираюсь его принимать, не собираюсь ехать в бассейн, ни сейчас, ни вечером, ни, тем более, ночью. Даже обсуждать нелепо.

Ни за что. Нет, нет и ещё раз... нет?

Разворачиваюсь, чтобы поторопиться к своей машине и едва не влетаю в стоящего прямо за моей спиной мужчину.

– Прошу прощения, – бормочу на автомате и только с его ответным смешком понимаю, что с извинениями поторопилась.

– Я к тебе с подарком, Турова, – Ветров иронично хмыкает, подло подковырнув моей новой фамилией. Поднимет руку и потряхивает флешкой, зажатой между большим и указательным пальцами. Рубашка немного задирается при этом, и я вижу на его запястье потасканный браслет из ниток, блекло-желтого цвета. Что-то типа фенечки, я такие в детстве плела. Очень странный выбор для взрослого мужчины, но о вкусах, как говорится, не спорят. – Красиво отыграла, заслужила.

Опасливо протягиваю руку раскрытой ладонью вверх, немного хмурюсь, ожидая подвоха. Но он просто вкладывает девайс, зажимая пальцы в кулак, и уходит.

К машине приспускаюсь чуть ли не бегом. Еду неаккуратно, мне то и дело сигналят, но желание узнать, что же там на флешке притупляет даже инстинкт самосохранения.

Варианта в голове держала всего два. Ветров либо издевается, что наиболее вероятно, либо подталкивает к решению загаданной им же головоломки. Не угадала. Он сделал ровно то, что и сказал – подарил подарок.

Один файл. Одно видео без звука. Запись с камеры видеонаблюдения из спортивного центра. Узкий коридор с несколькими дверьми. Покровский пропускает девушку-администратора вперёд, они проходят несколько метров и скрываются за одной из дверей с надписью «охрана». Девушка выходит секунд через десять, Покровский, судя по времени на видео, задерживается на семь минут. Выходит неприлично довольный, подбрасывает и ловит флешку, смачно целует её и прячет в карман брюк, с ухмылкой следуя на выход.

Глава 5

Влад

– Че-то я вообще не вкуриваю, – нервно и недовольно бурчит Александр, пока я листаю фотографии, что он переслал.

Фотографии фотографий с моим участием.

– Я пока тоже… – тяну задумчиво.

Листаю снова. Брезгливо морщусь: выглядит всё омерзительно и весьма однозначно. Тот, кто это снял – настоящий профессионал: не каждому дан талант так виртуозно извращать факты. Врожденный, сука, едва ли этому научиться можно.

Мат. Мат. Мат.

В голове сплошная чернуха, в самом центре которой ослепительно ярко горит звезда тщеславия. С одной стороны, выяснить, что за мразь моей девочке это дерьмо подсунула – вопрос чести, с другой… как же она расстроилась. Как разозлилась, приревновала и разрыдалась от бессилия. Любит. Любит, чтоб меня! Она! Совершенная! Не задохнуться бы собственным величием.

Не без труда давлю самодовольную ухмылку.

– Ты молодец, – заслуженно хвалю своего подельника.

Прошло как по нотам: Вера ничего не заподозрила. Просто держал сумку поближе к кустам, братец её ловкий, в этом я уже давно убедился, на личном опыте. Вытащил конверт так, что я даже не почувствовал. Только когда клал обратно движение уловил, но тут извинительно: он вор, возвращать – не его профиль.

– Ага, – отзывается кисло. – И че мы с этим делать будем?

– Ты – ничего, – отбиваю жёстко, блокируя телефон и разворачиваясь к нему. – Это ясно? – его глаза вспыхивают огнём, я сразу же переобуваюсь и меняю тактику: – Без меня – ни шагу. Я понятия не имею, что происходит, попробую почву нащупать, резкие движения могут привести к нежелательным последствиям. Аккуратно нужно действовать. Нет права на ошибку.

– Понял, – выдыхает недовольно, но хотя бы без агрессии. – Но мысли-то у тебя есть? Я лично вообще не знаю даже, что думать. Она так рыдала, у меня сердце кровью до сих пор обливается. Сама выскочила за другого и убивается, как будто заставил кто! Слушать ничего не хотела, все мои доводы как горох об стену. А Туров вообще в Сабину втрескался с полтычка, ты не видел, он её одним взглядом семнадцать раз раздел за десять минут! Разве такое по щелчку проходит? У вас вон не прошло, а у него что, сердце из камня?

Триста слов в минуту, но даже сквозь этот рой сумбурных мыслей прослеживается пара действительно дельных, коррелирующих с моими собственными. Чую, нутром, сердцем, что не все так поверхностно, как мне преподнесли, что сам заставил себя поверить в их байку о внезапно вспыхнувшей страсти, но выводы делать рано. Нужно собрать как можно больше данных. И сегодняшняя ночь будет весьма показательной. При любом раскладе.

– Я ничего не исключаю, – пресекаю его трескотню, но стараюсь звучать деликатно. Эти творческие натуры исключительно впечатлительные. – Самая безумная и вместе с тем простая теория – они расписались, чтобы… – однократно цокаю языком, как будто пытаясь выбить застрявшее между зубов чувство собственной неполноценности, и стискиваю челюсти, логично потерпев неудачу. Не хочу вслух произносить. Думать даже яростью захлёстывает, но парень ждёт и, если не закинуть в его голову эту примитивную мысль, он может наломать дров. – Чтобы зачать. В браке, – договариваю через силу.

– Трындец, – коротко высказывает наше общее мнение и спешно отводит взгляд.

О том, что я бесплоден, рассказал ещё два месяца назад, когда он влетел ко мне в офис с обвинениями. Я тебе доверял, я тебе сестру отдал, а ты… еле угомонил. Хороший парень. Ценности правильные. Голова только горячая, молодость, гормоны, кровь кипит. Неугомонный.

– Да, – соглашаюсь, откидываясь на спинку сиденья и поднимая взгляд к козырьку, под который подсунута фотография Веры. Оберег от нервного срыва. Если бы не её улыбка, свихнулся бы давно.

– А если он ее ну… реально заставил? – предполагает совсем уж невероятное.

– Я его с обоссаных колготок знаю, – обрубаю всякие намёки. – Точно нет. Забудь.

– Обоссаные колготки вы не делили, – язвит и упорствует. – И ты не видел, один момент был, когда мы без приглашения с ним приперлись, а Верка влетела полуголая. Смотрит он кабздец просто, я не знаю как женщины это выносят. Особенно те, которым это не надо… И снимки вписываются, показывает ей, что тебе вообще до фонаря.

– Снимки передал курьер, ты видел сам, – терпеливо переубеждаю. – А ещё, ты видел фотографии, которые сделал детектив сразу после росписи. Никто никого не принуждал.

Мелькнула у меня тогда тень сомнения. Проблеск, пожалуй, если брать в расчёт последние события. Решил убедиться своими глазами, что они в самом деле поженятся, но лично, разумеется, присутствовать не мог, даже негласно: Вера кожей мой взгляд чувствует, да и Туров бы мою неумелую слежку раскусил на раз-два. Но детектива послал. Хорошего, опытного, дорогого. В сейфе теперь храню их трепетные объятия на ступеньках Загса, да в душе грузом. Как в спину его вцепилась до белых костяшек, как щекой к груди жалась. Как он волосы её целовал и шептал на ухо. Вину в их глазах видел и кольца на безымянных пальцах. Все тогда сложилось.

– Я и те, что ей сегодня передали видел. И что же, ты спал с администраторшей? – находит контраргумент.

Вздыхаю. Пока без раздражения, но ладонь под оплеуху уже зачесалась.

– Всё весьма неоднозначно, ты абсолютно прав. Именно поэтому мы, никого не обвиняя и не осуждая, спокойно соберем факты. И вот тебе сразу два – у тебя горят сроки по проекту для маркетинга, а у меня через пятнадцать минут встреча на другом конце города.

– Точно, – хлопает себя ладонью по лбу и наконец-то выходит, напоследок придавив ещё парочку нервных клеток громким хлопком дверцы.

Не нужно было его впутывать. Понимаю, осознаю. Этот парень – сгусток неуемной энергии, сестру любит сильнее, чем кого бы то ни было, включая себя самого, но именно в этом, при всей нашей непохожести, мы и сходимся. Действовать нужно было быстро, а вовлекать чужаков – опасно. Чужаков без договора.

– Покровский, – скупо приветствует меня худощавый мужчина с блеклым безжизненным взглядом, когда я спускаюсь в его тесный, поросший пылью и пропахший сигаретным дымом офис. – Присаживайся, если не побрезгуешь, – нагло хмыкает, кивает на облезлый, будто бешеным енотом подранный стул.

Глава 6

Влад

Когда-то я был уверен, что такое сильное чувство, что подарила нам жизнь, способно смести любые преграды. Меня колотило от эмоций, я купался во взаимности, практически не утруждая себя размышлениями о том, что жизнь не только с лёгкостью дает, но и также запросто забирает. Сегодня я был готов к тому, что она не придёт. Но от пожирающей пустоты внутри это не спасло.

Забираюсь на борт и ныряю в последний раз. Двухчасовая тренировка совершенно вымотала, плыву медленно, лёгкие горят. Часто закрываю глаза и представляю, что, когда открою, увижу её ножки. Каждый раз разочаровываюсь и пробую вновь, пока не достигаю противоположной стены бассейна.

Очки сдергиваю ещё под водой. Выныриваю и с раздражением отшвыриваю их, признавая, наконец, что допустить вероятность не равно принятию. Тру глаза и сжимаю челюсти, пытаясь унять нервную дрожь. В первые секунды кажется, будто ознобом бьёт, хотя кожа горит. Любовная, что б ей, лихорадка. Помыслить даже не мог, что меня может накрыть этой лавиной эмоций, да не в какие-нибудь сопливые семнадцать, ну, двадцать. В сорок. Бред.

От собственных мыслей только ещё сильнее раскаляюсь. Агрессивная беспомощность – примерно так можно коротко обозначить моё состояние. Убежденность, с которой я размышляю о том, что все может обернуться иначе, что есть некий тайный смысл в браке любимой и лучшего друга, вдруг кажется нелепицей. Он просто утешил её тогда, когда я оттолкнул. Они просто переспали. Она просто… беременна. Нет никакой загадки. Я просто подонок, который пытается затащить в… чёрт, бассейн… беременную жену друга, манипулируя её не до конца остывшими чувствами. Моральный облик достиг дна.

Резко успокаиваюсь. Ищу взглядом очки. И вижу её поджатые пальчики всего в паре десятков сантиметров от своего лица.

О том, какой я мерзавец, забываю в ту же секунду. Пульс подскакивает, ошалелое от счастья сердце с такой мощью бьётся о ребра, что по воде рябь идёт. Хочется улыбаться, но лицевые мышцы от волнения точно свело и лицо превратилось в камень. Глаза печёт, как будто я у открытого огня стою и долго не моргаю. Я в самом деле стараюсь не моргать, опасаясь, что она испарится.

Вера смущённо ставит одну ступню на другую, а я протягиваю руку, касаясь её пальчиков. Настоящая. Живая и теплая. Задираю голову так стремительно, что не успеваю рассмотреть её новый купальник. Прочно сцепляемся взглядами и не разрываем контакт вплоть до того, как она, осторожно присев на край, спрыгивает в воду.

Чувствую, как тело окутывают пузырьки воздуха, образовавшиеся от её погружения. До конца ещё не верю в происходящее, пока она, не рассчитав, что в этой части бассейна гораздо глубже, чем в той, где мы в прошлый раз стояли, по инерции не хватается за мои плечи, помогая себе вынырнуть. Одной рукой убирает с лица непослушные мокрые пряди, слабо шевелит ногами, пытаясь остаться на плаву, и с ужасом смотрит на свою руку, которой держится за меня.

– Боже, – выпаливает осипло.

Бросает затравленный взгляд на моё лицо и снова опускает глаза на руку. Милое личико искажает гримаса отчаяния, она как будто усилием мысли пытается оторвать от меня руку, но лишь сильнее впивается короткими ноготками.

Она хочет уйти. Она жалеет, что пришла. Долго себя сдерживала, долго сражалась с собой, мы почти разминулись. Почти.

Хватаю её за талию и резко тяну на себя, чувствуя лишь сопротивление воды между телами. Скольжу руками вниз, на ягодицы, сжимаю с силой, рассчитать которую в воде и под властью эмоций не в состоянии. Вера рвано вдыхает, я развожу её ноги, принуждая обхватить меня за торс. И когда она держится на мне сама, поднимаю руки к её лицу. С трепетом и нежностью вожу по щекам и скулам мокрыми, сморщенными от длительного пребывания в воде подушечками пальцев. От её ясных голубых глаз оторваться не могу, как же она прекрасна! Напугана, совесть все еще борется с первобытными эмоциями, её ощутимо трясёт, но отказаться от этой сладкой порочной пытки не можем ни я, ни она.

– Это ошибка, – шелестит с болью, хмурится.

Мои разум и логика вторят ей, орут и скребутся под черепушкой, но сердце от тоски разрывается. Не отпущу, не могу, никогда больше не смогу. Сокращаю дистанцию.

– Девочка моя, – хриплю ей в губы. – Вера, любимая, единственная, идеальная.

Заглушаю её судорожный всхлип жадным поцелуем. В животе, в груди, в паху точно салют взрывается, накрывая искрящейся разноцветной шапкой. Голова пустая, руки беспутные, алчные, губы ненасытные. Жму её к себе, углубляют поцелуй, чувствуя привкус соли во рту. Это мучительно: я целую ее, а она рыдает. Мучительно и щемяще, потому что плачет, но не отталкивает, сжимает шею, плечи, ласкает, точно так же сходит с ума, падает в ту же бездну, теряет контроль.

– Мы все решим, – разрываю поцелуй, чтобы поразить её уверенностью своего голоса. – Что бы то ни было, решим.

– Нам нельзя, нельзя, Боже, зачем я, – пытается сделать вдох, но точно рыба, выброшенная на сушу, только бессмысленно открывает рот.

– Решим, – рычу с нажимом. – Решим, обещаю!

– Отпусти меня, сам, прошу, – снова жалостливо всхлипывает. – Я не смогу, но это ошибка. Огромная чудовищная ошибка!

– Нет, – отбиваю жёстко и делаю шаг к борту, прижимая её спиной к плитке.

– Влад! – взвизгивает испуганно, истерично, вонзает пальцы в мои плечи.

Глаза огромные, испуганные. Утонуть бы. Развожу её ноги, делаю глубокий вдох, задерживаю дыхание и ныряю, оставляя её без поддержки. А когда её лицо оказывается на уровне с моим, под водой, там, где взгляд размыт, а слова и слёзы невозможны, снова целую. И только тогда она отвечает искренней взаимностью.

Глава 7

Влад

Дышим так, точно воздух воруем. Впопыхах, второпях, с оглядкой. Целуемся с таким упоением, будто месяцы разлуки нагнать пытаемся. Мои руки шарят по ее телу, вспоминая каждый изгиб. Нервные окончания искрят оборванными высоковольтными проводами, змеями извиваются, трещат, ослепляют яркими вспышками. Я пьян. Я невменяем. Грудь от восторга распирает, от любви к этой женщине, сам себе не верю, что снова касаюсь её. Сам себе завидую.

Её нравственный облик сомнений никогда не вызывал. Нет повода колебаться и сейчас. То, что она позволяет мне абсолютно все, имеет объяснение. И это не похоть, не вспыхнувшая с новой разрушительной силой страсть, тому есть логичное разумное объяснение. Причина, по которой она не чувствует вины перед супругом, а тот – передо мной. Договоренность, до сути которой я непременно докопаюсь, чего бы мне это не стоило.

Пробираюсь под плотную ткань купальника к её груди. Не хочу раздевать, не хочу, чтобы чувствовала себя беззащитной и растерянной. Шестым чувством понимаю, излишняя откровенность действий спугнет её. Бесчестно, но думаю в те минуты больше о себе: желание соединиться с ней бьёт по самым уязвимым местам, делая из меня жалкое подобие меня самого. На любые уловки готов пойти, чтобы удержать её подле себя как можно дольше. Скулы от поцелуев уже сводит, но даже речи не может идти о том, чтобы сбавить темп. Не дам ей передышки, не позволю вставить больше ни слова против, здесь только она, я и выключенные камеры по всему периметру и в коридоре, от самых раздевалок.

Она, я и животный ужас в ее глазах.

Отталкивает меня с нечеловеческой силой, уперевшись руками в плечи. Пытается спастись от обрушившейся на неё стихии.

– Нет, – мотает головой из стороны в сторону. Упрямая. И наивная, раз думает, что я ее отпущу. Тянусь к её губам, она отворачивается и повторяет сорванным голоском: – Нет!

Целую то, что подставила: щеку, скулу, спускаюсь к шее, слизывая капельки воды. Вера делает короткий рваный вдох и задерживает дыхание, я наслаждаюсь её бархатной кожей, приподнимая за бедра повыше.

– Камеры не работают, – оповещаю хрипло.

– Да при чем тут!.. – вырывается из неё в припадке панической атаки, и мы оба на пару секунд замираем.

Она наверняка досадует на свою несдержанность, я – просто ликую, получив подтверждение своей догадки.

– Тем более, – хмыкаю.

Конечно, сука, хмыкаю! Я снова на вершине мира, самодовольством накрывает похлеще страсти в те мгновения. Набрасываюсь на нее, бесстыдно используя накопленные знания и опыт. Знаю прекрасно от чего её мажет сильнее, каждую эрогенную зону, действую расчетливо и получаю ожидаемую реакцию. Её колотит от желания. Но она упрямо продолжает просить.

– Влад, нет, умоляю, перестань, – жалобно хнычет. – Боже, зачем я приехала… – бормочет, все ещё давит на плечи, но прежней решимости уже нет.

Понимаю, на самом деле. Я не ставил себе цель трахнуть жену друга, когда звал её. Видеть её хотел, слышать, иметь возможность ненавязчиво коснуться. То, что происходит сейчас – бонус.

«Потому что нехуй было трахать мою невесту!» – долбит в голове совершенно неожиданно.

Оказывается, злюсь. Подумаю над этим позже.

Сдергиваю куцые треугольники ткани, перекрывающие её роскошную грудь, в стороны. Обнажаю и ныряю, захватывая губами один сосок. Вместе со сладостью её кожи глотаю приличную порцию хлорки, но даже она имеет приятный медовый привкус. Надолго задерживать дыхание тренировался как будто специально для этой ночи: ласкаю свою девочку руками и языком, потребности дышать вообще не ощущаю. Она не выдерживает, запускает ласковые пальчики в мои волосы, выпячивает грудь навстречу моему рту.

Выныриваю только чтобы услышать её сдавленный стон. На атомы расщепляет эта музыка, на мельчайшие частицы, хочется раствориться в ней, проникнуть через поры, добраться до сердца и поселиться там навеки.

– Как же я тебя люблю, Кисунь, – топлю самое искреннее, на что способен.

Целую её дрожащие губы. Сдерживаться нет больше сил. Терпения не хватает, движения становятся резкими и импульсивными, самого трясёт нещадно, половые губы натираю через трусики с таким давлением, что, если бы не окружающая наши тела вода, там, на хрен, случился бы пожар.

Но.

Но я не могу ее просто поиметь через все эти «нет, только не это». Учитывая даже и собственные рассуждения и ее явное возбуждение. Не могу так поступить.

– Хочу тебя, – шепчу сокровенное на ухо. – Хочу до одури, Кисунь. Позволь.

Вера испуганно вздрагивает всем телом, как будто я сообщил ей, что заминировал здание, а не очевидный, подтвержденный моей каменной эрекцией и трясущимися руками факт. И что все взлетит на воздух, едва мы сольемся в экстазе.

– С условием, – шепчет в ответ.

Очень тяжело дышит мне в шею. Сердце её бьётся часто и невыносимо неровно. Я чувствую подвох, чую приближающуюся катастрофу, как будто из окна многоэтажки наблюдаю за поднимающимся в воздух ядерным грибом. Кажется, будто он далеко, взрывной волны не ощущаю, но понимаю – это конец.

– Каким? – хриплю свой вопрос.

– Ты отпустишь меня, – проговаривает плаксиво, но твердо. Странное сочетание, но я как будто чувствую, как её сердце рвётся пополам. Одну его часть она отдаёт мне, а вторую выбрасывает на съедение диким лесным тварям. – Мы больше не увидимся.

И что прикажите делать с этой кровоточащей половинкой, когда моё собственное больше не бьётся?

– Вера, – рычу в отчаянии, которое даже не пытаюсь нивелировать. – Ни за что.

– Мы прощаемся, Влад, – тем же дрожащим шепотом, но по голове бьёт так, что череп трещинами покрывается. – Возьми меня. Хочу чувствовать тебя внутри себя больше жизни.

Кажется, несколькими секундами спустя она добавила «своей». Я не расслышал точно, не переспросил, был слишком увлечен тем, что стягивал плавки с изнывающего члена. Входил в нее глубоко, каждый раз. Любил её порывисто и пылко. Отбросил все мысли, проигнорировал подсказки, упивался ей, как будто в самом деле принял все условия. Хотел осмыслить, лишь только кровь прильет обратно к мозгу, но шанса мне не дали.

Глава 8

Вера

Расплату я ждала к вечеру. Надеялась помыться без спешки, как следует отругать себя, уснуть, закусив губу от щемящих воспоминаний, после – приготовить роскошный ужин, чтобы немного притупить бдительность своего супруга, разведчика в прошлом. Но он – разведчик в настоящем. Ещё с первым звонком он почуял неладное и выехал, как только смог.

Беспрепятственно открываю верхний замок, а когда пытаюсь провернуть ключ в нижнем, понимаю, что он и не заперт. С голодных лет у меня привычка закрывать жилище на все, что только можно, так что трястись от волнения я начинаю ещё на площадке. Прохожу, виновато опустив голову.

– Нас никто не видел, – мямлю тихонько.

– Рассказывай! – грозно приказывает Ярослав, и я сбивчиво пересказываю все события, оставляя для себя особенно интимные моменты.

Туров тяжело вздыхает.

– Иди спать.

– А ты? – впервые поднимаю на него взгляд и кривлюсь от сострадания: ему бы не помешало в первую очередь.

– Рога отпиливать буду, – делает страшное лицо и показывает мне свой кулачище: – Кошка бесстыжая!

– А сам ты чем занимался? – не остаюсь в долгу, обиженно дуя губы.

– Брысь, – шикает, сурово сведя брови к переносице.

Стыжая я. И никогда бы супругу не изменила, если бы хоть на полпроцента его таковым считала. Но у меня вместо мужа «бро» и тревожно мне скорее от того, что Покровский теперь в курсе. Тревожно и вместе с тем радостно: супругу я изменила, а от прожигающего сердце чувства вины наконец-то избавилась.

И тошно, и сладко. Страшно и хочется ещё. Страшно хочется ещё… Касаюсь своей кожи мочалкой и по рукам мурашки бегут: тело моментально вспоминает его прикосновения. Я не знаю, существует ли в мире хоть один мужчина, не уступающий ему по темпераменту. Я не знаю, как с этим внутренним огнём он умудряется делать непроницаемое лицо и смотреть холодным взглядом. Или просто все дело в том, что мы сошлись как части пазла. Картина складывается, когда мы вместе. Порознь – лишь бесполезный кусок картона с неровными краями и неясным абстрактным изображением.

Рисовать вдруг захотелось. Не карандашом, красками. Цветными, яркими, разными! А потом замазать черным, потому что Ветров прав: скрывать эйфорию и внутренний подъем от вожделенной близости будет сложно. Но у меня есть план. Я придумала его там, в бассейне, под водой, когда поняла, что ни на что не променяю этот шанс снова сгорать в его руках.

Никто не догадается даже. Сделаю себе больно перед выходом на улицу, чтобы улыбку с лица стереть. Ущипну или вроде того – ничего же сложного? Потом – проведаю близких. Приведу в порядок могилы, что и так неплохо было бы сделать. Посажу бархатцы, папа их очень любил. Маме тоже, потому что она всегда и во всём с ним соглашалась. Бабушке букет живых: денег на участок, гроб и прочее у нас не было, хоронили урну с прахом на куцем клочке земли. Плакать буду, тосковать по ним, не сдерживаясь.

От одних планов на день моё лицо мрачнеет, все получится. С ним ничего не случится. Я не дам повода. Ветров ничего не сделает.

– Котова, блядь! – яростно орёт Ярослав и выбивает дверь в ванну.

Просто выбивает ногой, влетая и вставая прямо напротив меня, через стекло душевой. У меня ещё треск в ушах не стих и прошлый его крик, ещё сердце, прыгнувшее к горлу, на место не вернулось, дыхание от испуга не успело нормализоваться, как он рявкает, вылупив глаза и сжав кулаки:

– Влад в больнице!

В груди лопается последняя ниточка, на которой держалось сердце. Оно ухает вниз, давление подскакивает и перед глазами начинает темнеть. Руки опускаются вдоль тела, мочалка выскальзывает, оставляя на ноге след из пены, который тут же смывают крупные капли, падающие как будто с потолка. Все тело окутывает невероятная слабость. В мыслях одна и та же фраза крутится, сказанная, чтобы оттолкнуть Покровского на время.

Мы прощаемся.

Прощаемся…

Стою с тахикардией и открытым ртом, в который заливается вода и не могу даже заорать с безысходности.

Боже, что я натворила?.. Почему поддалась искушению? Как я могла так беспечно отнестись к прямым угрозам? С чего я вдруг решила, что могу сама управлять своей судьбой? Что могу всех перехитрить…

Во взгляде Ярослава лютая ненависть и я могу лишь поддержать его в этом. Я ненавижу себя. Я себя презираю. Я ничтожна и слаба. Глупа. И променяла два часа вместе на возможность провести с любимым всю оставшуюся жизнь.

– Кошка, – Ярослав немного смягчается, но по-прежнему хмурится. Ищет взглядом банный халат, кое-как прикрывает болтающуюся на нижних петлях дверь, снимает с крючка полотенце и делает шаг к стеклу. – Выходи, обсудим. Погорячился, – спокойным голосом уже.

Или мне так за звоном в ушах кажется. Монотонный звук, зудящий, постепенно наращивающий громкость, вытесняет все прочие. Лицо Турова за чёрной рябью уже едва различаю. Но ещё соображаю. Осознаю, что вот-вот упаду в обморок. Понимаю, что мне нужно сесть, нужно сделать так, чтобы ноги оказались повыше, тогда кровь снова прильет к мозгу и я не отключусь, но тело свое я уже не чувствую и, как следствие, не контролирую.

Последнее, что помню – как Ярослав выругался и дёрнулся в мою сторону. И как накрыло необходимым в те минуты забвением.

Глава 9

Вера

– Ну, хоть жену голой увидел, – пытается острить Ярослав, осторожно приподнимая мою голову и перекладывая на свои колени.

Ещё мало что соображаю, сознание путается, но ноги свожу и пытаюсь одной рукой прикрыть грудь. Неловкость – единственное, что ощущаю в первые секунды.

– Не разбила, – выдыхает с облегчением. – Кошка, прости. Забыл, какая ты нежная.

– Влад, – хриплю чужим голосом.

– Да нормально всё, просто напугать хотел.

– Получилось… – шепчу и прикрываю глаза.

– Давай-ка замотаем тебя во что-нибудь… у меня бабы уже чёрте сколько не было, – ворчит чуть слышно, снова устраивает мою голову на плитке и поднимается. – Он легко отделался. Из очевидного – разбитая голова и сломанная рука. Обследуют.

Накрывает полотенцем и помогает обмотаться им.

– Как это произошло? – неловко сажусь и проскальзываю попой по полу, поближе к стене. Прислоняюсь и выдыхаю.

– Авария. Влетел какой-то черт на шестерке прямо в бочину со стороны водителя. И рука бы цела осталась, если бы в задний карман за мобилой не полез в самый неудачный момент.

– Думаешь, не случайность?

– Уверен. Ветров предупреждал, а в совпадения я не верю. Но не подкопаешься, вроде как Влад выезжал неаккуратно на главную, отвлекся. Водитель, следующий по прямой, не успел сориентироваться. Верка, блядь, пристегну тебя, никакой выдержки! – снова злится, смотрит грозно.

– Я его не понимаю, – игнорирую негатив, задумчиво пялюсь в одну точку. – Я ведь не собиралась, он сам подтолкнул…

– Очухался, теперь локти кусает, – краем глаза вижу, как Ярослав пожимает плечами. – Могу понять, ты мне и одетая нравилась, голая – подавно. Чуть слюнями не захлебнулся. Бро, – кривляется и растирает лицо ладонями. – Блядь, как развидеть…

Поднимаю на него взгляд. Думаю.

– На ноутбуке есть фотография Саби в купальнике, – предлагаю осторожно. – Правда, ей года три. Фотографии, не Сабине.

– Я жалок, – морщится, отводит взгляд. – Скинь. Всяко лучше тех, что она отправляла другому мужику.

– А я не о Владе, – тактично перевожу тему. – О Ветрове.

Рассказываю о флешке, что он мне всучил.

– Действительно странно. Как вариант – ему просто по кайфу измываться над людьми. Так, подъем. Рухнула ты красиво, отвезу в больницу, голову проверим. А мне – сердце, – морщится и сжимает грудь.

В машине тошнить начинает невыносимо. Один раз даже остановиться приходится: никаких сил сдерживать позыв. Как следствие – после осмотра и рентгена меня оставляют под наблюдением до следующего дня. На это решение сильно повлиял сам главврач, Иман Айдарович Валиев, совершенно неожиданно ворвавшийся в кабинет травматолога аккурат в тот момент, когда врач рассматривал мой снимок. Выглядел он взбудораженным, завидев меня засуетился ещё сильнее. Настоял на отдельной палате, платить за которую, разумеется, не нужно. Мол, он меня «вот с такого возраста знает», мама моя в его больнице девятнадцать лет отработала без единого нарекания, дочь его моя подруга и куча других причин. Закончил трогательно, заявив, что я ему как родная. Чуть не хихикнула: где ж был этот дорогой родственник, когда я хлеб без соли доедала? Почему на похороны родителей даже не заглянул? Почему не предложил помощь тогда, когда я в ней нуждалась сильнее, чем в добром слове? Впрочем, не осуждаю. Не понимаю, но не осуждаю. Благодарю. Отказываюсь от лечения: на снимке все в полном порядке, чувствую себя сносно. Ложусь в просторной палате с современным ремонтом и новенькой кроватью с подъемным механизмом. Жду супруга с последними новостями.

– Закрытая репозиция, – проговаривает Ярослав, едва дверь успевает открыть. Тихо прыскаю: наверняка шел и на повторе в голове крутил, чтобы не забыть. – Короче, перелом. Голова в порядке, ссадина и шишак на лбу, – говорит уже увереннее и устраивается на стуле рядом со мной. – Нормально всё будет, если ты к нему не пойдёшь. Или он к тебе.

– Пойдёшь? – переспрашиваю шепотом.

– По коридору налево, до упора, палата тоже налево. Но, кошка, я тебя заклинаю, не ходи больше налево. Я… я не услежу за вами обоими. Меня просто на это не хватит, – он вглядывается в моё лицо, я же спешно киваю, но взгляд отвожу. Может, ночью? Одним глазком взгляну и всё… кто узнает? – Вер. Не дури.

– Зачем ты мне тогда сказал? – обижаюсь на то, что он как обычно беспардонно читает мои мысли, и скрещиваю руки под грудью.

– Чтобы в коридоре не столкнулись. Вообще из палаты не выходи. Туалет есть, больше тебе ничего не надо. Шмот привезу, альбом, карандаши и аж три точилки. Договорились, Вер?

– Ты знал, что он тут.

– Знал. И убил двух зайцев одним выстрелом. У меня работа есть, в курсе? И начальник не такой душка, как предыдущий.

Виновато опускаю глаза в пол, Ярослав тяжело вздыхает и выходит, оставляя наркомана рядом с дозой.

Ломает, вообще-то.

Чтобы хоть как-то приглушить тягу, размышляю над произошедшим. Но головой к кафелю я все же приложилась, иначе никак не объяснить то, что спустя час безуспешных попыток понять мотивы Ветрова, я взяла телефон и написала ему сообщение.

«Не понимаю».

Не очень оригинально, зато честно. И если цель его – не свести меня в могилу через травлю, то должна последовать ещё подсказка. Надеюсь, на этот раз без угрозы для жизни.

Глава 10

Вера

Смотрю на свои руки, поблескивающие в желтом свете ночника, и тихо грущу, изредка вытирая одинокие слезинки. Больница погрузилась в безмолвную тишину, нарушаемую лишь приглушенными всхлипами какой-то несчастной через стену, у меня же уснуть не получается никак. Ярослав привёз лосьон с шиммером. Гонять его за другим было бы настоящим свинством с моей стороны, он и без того делает для меня слишком много, не намазаться тоже не могла: кожу после бассейна и душа стянуло, и она зудела до чесотки. Но воспоминания, что искрятся в мозгу, сердце на части рвут.

Когда дверь в палату открывается, пульс резко подскакивает. На долю секунды допускаю мысль, что это Влад, но в палату в белом халате проходит Ветров.

– Здравствуйте, – пытаюсь скрыть за вежливостью чудовищное разочарование.

Сажусь, придаю себе пристойный вид, быстро пригладив волосы.

– Ненавижу больницы, – Ветров осматривается, презрительно кривит губы. – Эту – в особенности.

В мыслях будто насечка образуется. По-прежнему не понимаю его, но отчего-то уверенность, что все, что он говорит, имеет смысл, незыблема.

– Вы получили моё сообщение?

– Получил, – хмыкает, с руками в карманах брюк, вразвалку, подходит ближе. Смотрит сверху вниз, высокомерно, но без неприязни. – Но пришел не ради того, чтобы разжевать и положить в твой прекрасный ротик.

– Я умею жевать, – немного хмурюсь, стараюсь не отводить взгляда. – Но нечего.

– Забавно. Впечатление, будто я тебе чем-то обязан только усиливается, – слегка вскидывает брови, выглядит и впрямь озадаченным.

– Спасибо, – выпаливаю быстро. – За видео и за то, что я ещё жива. Что Влад жив. Но… – смотрю на него с надеждой и болью, развожу руками и шепчу: – Не понимаю. Это… предупреждение?

– Мир вокруг тебя не вертится, – замечает наставительно и отходит к окну, зависнув взглядом на шоссе в паре десятков метров.

– Кто-то хочет насолить Владу? – переспрашиваю оторопело. – Вы вообще все заказы в городе на издевательства выполняете? – вырывается ядовитая подколка.

Ветров бросает недоуменный взгляд через плечо, я прикусываю язык.

– Далеко нет, – отвечает неожиданно спокойно. – Вы у меня особенные.

– Почему Вы прямо не скажете, что я делать должна? – не выдерживаю, нервы в его присутствии в струну натягиваются. – Вы же что-то хотите взамен на свою помощь? Это очевидно, просто так никто ничего не делает.

– Очевидно, что, если я влезу, кто-нибудь умрёт. Ты, я, Покровский. Это для примера. Но суть в том, что конечная цель у нас всех одна. Для вас это вопрос жизни, для меня – дело жизни.

Впадаю в ступор. Долго просто разглядываю его затылок. Я, Покровский, для вас, дело жизни. Срочно нужно обсудить это с Ярославом!

– Мне нужно время, чтобы обдумать Ваши слова, – проговариваю уже более сдержанно. – И хоть капля жизненных сил.

– Понимаю. Ложись, закрой глаза.

Он фотографирует меня. Происходящее дико и странно, но у меня даже мысли не возникает воспротивиться.

– У тебя два часа, пока он не проснулся, – бросает напоследок.

Подскакиваю, дверь ещё закрыться не успевает. По голове точно молотом бьёт, прибивая обратно к кровати, к лицу кровь приливает, тошнота возвращается. Приходится немного умерить пыл, только время засекаю.

Крадусь по коридору. Плача из соседней палаты в коридоре совсем не слышно, отмечаю машинально. На посту никого, прохожу никем не замеченной. Страшно: чем ближе подхожу, тем больше успеваю надумать. Вдруг это очередная провокация? Западня. Он сделает снимки и случится что-то ужасное, непоправимое.

У двери ещё колеблюсь, но стрелка на наручных часах подгоняет, будто в спину подталкивает. Глубоко вдыхаю и прислушиваюсь к голосу интуиции. Верю или не верю?

Муж меня убьет.

Влад спит. Сердце сжимается, когда смотрю на его рану на лбу и руку в гипсе. Дрожит все внутри, когда касаюсь кончиками пальцев его щеки. Сначала осторожно, опасаясь, что он проснется. Но, похоже Ветров что-то вколол ему: он даже не шевелится.

Забираюсь к нему на кровать. Обнимаю, прижимаюсь всем телом. Глажу, сжимаю, плачу, остановиться не могу. Целую.

Целую, целую, целую.

Любимый мой… выкрутимся. Выкрутимся! Справимся! На нашей стороне сам дьявол.

Пригреваюсь, понимаю, что ещё чуть-чуть и усну. Смотрю на часы и хмыкаю: Ветров рассчитал чуть ли не по минутам. С трудом отлипаю от горячего поджарого тела, нежно целую в губы и плетусь по коридору, отмечая, что небо уже сереет. Веки тяжелые после бессонной ночи и слез, в висках пульсирует боль, но едва прохожу в палату, слышу все тот же женский плач.

Разворачиваюсь и иду к двери, намереваясь заглянуть по-соседски. Подумываю после медсестру разбудить, пусть хоть укол успокоительного сделает, даже я по столько часов кряду рыдать не в силах.

Заглядываю без стука и поначалу не узнаю её из-за заплывшего глаза и разбитой губы. За синяками и ссадинами, за кривящимся страданиями лицом. Она видит меня и испуганно дёргается. Громко судорожно всхлипывает и начинает реветь ещё горше. А я бросаюсь к ней со всех ног, не в силах сдержать слёзы.

– Никому не говори, умоляю, – тарабанит осипло. – Никому, никогда.

Прижимается ко мне, обнимает так крепко, что дышать трудно. Кое-как успокаиваю её и успокаиваюсь сама. Не говорить? Ну уж нет, больше я на эту байку не поведусь.

Решительно достаю сотовый из кармана спортивных брюк.

– Вера! – Сабина испуганно таращит один глаз. Второй не видно совершенно. И это подстегивает нажать на вызов. – Вера! – она пытается отобрать мобильный, но я встаю и отхожу от нее, выставив руку, чтобы и думать не смела.

Даже больной на всю голову Ветров себе подобного не позволяет. А ему за это деньги платят.

– Кошка, в чем дело?! – Ярослав берет трубку практически мгновенно.

– Сабина в соседней палате, – отрезаю нам всем пути к отступлению.

– Выехал, – зло цедит сквозь зубы Ярослав.

«Надеюсь, в больницу. А не к её ублюдку-мужу», – думаю несколько отрешённо, убирая сотовый. И глядя на подругу, я вдруг совершенно неожиданно, но вполне отчётливо осознаю, что выбери он второй вариант, я бы не осудила.

Глава 11

Влад

Как завороженный разглядываю свои руки в лучах солнца. Искрятся. Мерцают. Отражают свет. Футболка на плече ещё влажная. В носу прочно засел запах моря. Провожу языком по сухим губам и кажется, будто чувствую соль и сладость одновременно. Нет, я совершенно точно не спятил. И давно так крепко не спал.

Мозг работает вяло, я так не чувствую себя даже после бессонной ночи: я к ним уже привык. То, что мне что-то вкололи, сомнений не вызывает. Как и то, что Вера была тут ночью. Но кто организовал мне сладкое забвение? Ярослав? Некто третий, по просьбе Веры? Но главное, зачем? Едва ли она могла помыслить, что я не буду ей рад.

Беру мобильный и проверяю почту: с детективом была договоренность подавать отчёт ежедневно. Спустя десять минут подрываюсь и начинаю мерить палату широкими шагами. Ни черта не понимаю. Кроме одного – авария подстроена. Телефон зазвонил вовремя: успел увидеть, как водитель шестерки резко вильнул на дороге, перестроившись через два ряда. Но удар несильный, если бы я не отстегнулся, пытаясь достать из заднего кармана непривычных джинсов сотовый, отделался бы ремонтом авто. Что она там бормотала? Чёрт, ничего не могу вспомнить, гребаный туман перед глазами и вода в ушах. Одно ясно точно – все связано. И оставлять её без присмотра нельзя.

Немного успокаиваюсь, выдыхаю, звоню своему подельнику. Через тридцать минут он врывается в палату без стука, с ярким апельсином в руке.

– Ауч, – морщится на мой гипс, немного сбавляя темп.

– Всего-навсего, – отмахиваюсь, сгибаю здоровую руку в локте, раскрываю ладонь и ловлю брошенный мне фрукт. – Благодарю, – хмыкаю. В самом деле приятно. Котики даже в самых странных ситуациях умудряются быть милыми. – Нужно устроить случайную встречу с Верой, – перехожу сразу к делу.

– Легко, – все у него легко и просто, завидовать бы не начать. – Где?

– Тут.

– Сложнее, – на секунду задумывается, не больше. – Сделаю. Когда?

– Когда она будет выписываться, – рублю с плеча.

– Что?! – мгновение до взрыва.

– Так, сел, – строго обрубаю попытку завалить меня вереницей бесполезных вопросов. – Упала в душе, лёгкое сотрясение, ничего серьезного. Но узнать ты должен не от меня, разумеется.

– И ты веришь в эту чушь? – презрительно кривит губы и злобно пинает стул. – Кабзда муженьку. Сам его придушу. Вот этими руками!

Раскрытые ладони к небесам, скрученные пальцы растопырены, покачивает ещё вверх-вниз. У меня только брови к затылку уезжают, даже смеяться нет охоты, так эффектно он выглядит. Черт, по парню сцена рыдает в припадках.

Трясу головой, отгоняя лишние мысли.

– Сюда иди, – вздыхаю, открываю ноутбук и показываю фотографии, что прислал детектив.

Туров несёт Веру к машине на руках и по харе его скорбной, но решительной, однозначно видно – зла он ей не желает.

– Ничего не доказывает, – заключает Александр упрямо.

– Ты обещал не делать резких движений.

– Вообще-то, нет, – язвит и кривляется как ребёнок. Впрочем, ребёнок и есть, чего я жду?

– Александр, – повышаю на полтона. – Ты осознаешь, что за человек Ярослав Туров?

– Ну…

«Гну», – ехидничает и во мне десятилетка.

– Любое твое телодвижение выдаст нас, – давлю на него мудростью и авторитетом с высоты прожитых лет. – В случае, если ты прав, никаких доказательств мы не найдём никогда. Прими это как долбанный факт. У меня есть план. Ты со мной?

– Само собой, – хмурится, выдерживает мой тяжелый прямой взгляд.

– Случайная встреча, – напоминаю, захлопывая крышку ноутбука.

– Что за план? – любопытничает, набирая двумя руками сообщение в телефоне.

– Скоро узнаешь, – самодовольно ухмыляюсь и ложусь, закидывая руку за голову.

Детектив ночью позвонил как нельзя кстати. Теперь у меня есть повод и преимущество в виде сломанной руки.

Через три долгих часа, после отмашки, выхожу в коридор и иду со своей выпиской к лифтам, в один из которых в этот момент заходит троица Туровы-Котовы. Эффектно торможу дверь рукой.

Вера бледнеет на глазах и хватается за рукав Ярослава, ища поддержки. Тот оказывает ей её буквально, обхватив за талию и притянув поближе. Надо было все-таки дать ему в морду.

– Влад, – кивает Ярослав сдержанно.

– Не помешаю? – интересуюсь, делая шаг в лифт.

– Нисколько, – чеканит Туров скупо.

Подаю ему руку и он не мешкая крепко жмет в ответ. Ни тени вины во взгляде. Хотя выглядит взбешенным.

Здороваюсь тем же образом с Александром.

– Вера, – с теплотой смотрю на неё, она – пялится на мой гипс.

Дрожит, маленькая. Комкает рубашку Турова, нервно перебирая складки ткани изящными пальчиками. Интересно, она умеет играть на каком-нибудь инструменте? Почему-то не спрашивал. Столько всего ещё не успел о ней узнать… как бы грациозно она смотрелась за огромным черным роялем. Величественно и прекрасно.

– Влад, – выдыхает моё имя, на секунду подняв взгляд.

Ощущается как удар по яйцам, но мне странным образом приятно. Рядом с ней даже боль ощущается иначе. Нестерпимый зуд в ладонях от невозможности коснуться её, когда она так близко, затмевает все прочие ощущения.

Лифт новый и быстрый, а воздух все равно успевает пропитаться напряжением. Что у этой странной пары в головах мне пока не ясно, но Александр явно озадачен поведением сестры. Никакого принуждения нет и в помине, и даже его предвзятое мнение трещит по швам. Но и особого трепета между ними не наблюдается. Ей тревожно, он – подставляет плечо. А волную её я, а не то, что она мужу изменила. Он, конечно, может и не знать, но нервничать и чувствовать вину такая, как она просто обязана. Фуфло у них брак, убеждаюсь лишний раз и, едва оказываемся на улице, приступаю к реализации своего плана.

– Как на счёт того, чтобы вернуться ко мне на работу? – спрашиваю без лишних демагогий. Перевожу взгляд с Ярослава на Веру, приподнимаю руку в гипсе, бравируя своим «превосходством». Он – хмурится. Она – с робкой надеждой смотрит на супруга.

Глава 12

Вера

– Сука, так и знал, что он что-то подобное выкинет, – возмущается Ярослав уже дома, когда Сашка, сунув свой нос в каждую щель, кроме моей спальни, обнюхав продукты в холодильнике и бросив на Ярослава столько косых взглядов, что я вздыхать устала, наконец-то удалился.

– Что плохого? – вопрошаю невинно.

– Ты и он в его кабинете! – рявкает мне в лицо.

На всякий случай зажмуриваюсь, но, вообще-то, не страшно. И знаю прекрасно, что бесится он скорее с другого. Точнее, с другой.

Пока он ехал в больницу, я отвела Сабину в свою палату и успела поведать о своих бедах. Без подробностей, только факт: меня шантажирует какой-то псих, угрожая жизнью Влада. Роспись с Ярославом – просто прикрытие. Сабина так обрадовалась факту фиктивности моего брака, что тут же принялась строить теории и остановилась на вполне безопасной – все дело в бизнесе Покровского. Пришла она к этому витиевато, вникать я не стала, порадовавшись, что смогла немного отвлечь её от личных проблем. И горевать там, как оказалось, есть о чем.

С Ильей Петраковым, своим мужем, она, как выяснилось, ходила на свидания. Всего было два, но их оказалось достаточно, чтобы понять, этот человек не для неё. За словом в карман подруга никогда не лезла, заявила ему в лицо, встреч больше не будет. Спустя три месяца отец рассказал ей, что у больницы серьезные трудности. Инспекции ходят косяками, выявляют нарушение за нарушением, накладывают штрафы, инвесторы озлобились и уходят один за другим. Попросил её сопроводить его на деловой ужин, помочь привлечь одного состоятельного мужчину. Сабина согласилась без задней мысли, но едва увидела Петракова с наглой ухмылкой, поняла, чем все закончится. Пышную свадьбу сыграли через месяц, Илья вёл себя безукоризненно ещё два.

Сначала начал повышать голос. Затем – хватать за руки до синяков. Ещё через пару недель отвесил пощёчину, оставив первый синяк на лице. Терпеть подобное Сабина не собиралась и сразу же подала на развод. Петраков же швырнул ей в лицо доказательства преступной деятельности её отца. Оказалось, он долгие годы принимал в больнице преступников. Оперировал огнестрельные и ножевые, не вызывая полицию. Предоставлял отдельную палату и уход. Укрывал от правосудия. На кону уже стояла не только больница. И да, дадут может и немного, ну, два года, в худшем случае, но едва ли они с матерью смогут найти достойную работу после скандала. Разрушенная репутация главы отбросит тень на всю семью. На других сотрудников, у которых тоже семьи. Но даже это не самое плохое: на него станут давить правоохранительные органы. Кого лечил? Когда? Укрывает ли кого сейчас? Ответы на эти вопросы могут стоить ему жизни, Петраков расписал перспективы в красках.

Вариант был лишь один – терпеть, пока хватит сил и здоровья. И в тот момент, когда я зашла в палату, она была на пределе.

Смотреть на Ярослава было откровенно больно. Сердце съежилось, когда его лицо отразило все переживания разом. Там и вина, и ярость, и жалость. Любовь. Решимость. Готовность свернуть горы и шеи.

После того, как Сабина открылась, я вышла, оставив их наедине. У самой двери оглянулась, запечатлев в памяти трогательное объятие. Столько душевной боли на одном этаже, столько пытающихся соединиться сердец. Соглашусь с Ветровым – эту больницу и я ненавижу сильнее прочих. Но какая причина у него? Не просто так он сказал именно эти слова.

– Думаю, надо соглашаться, – решаю за нас обоих. Ярослав морщится, я поясняю: – У тебя там всюду камеры. Привычная, подконтрольная среда. Мы оба постоянно перед глазами. А твоя новая работа – отстойная, вообще-то.

– Зато деньги хорошие, – пожимает плечами, долго смотрит в одну точку, размышляя.

– Тебе нужно развязать руки, – продолжаю настаивать. – Сейчас важнее помочь Сабине. У меня все… нормально. Поплачу ещё с месяцок, делов-то.

– Так-то оно так, кошка, но что-то терзают меня сомнения, что Ветров этому решению обрадуется. Я уверен, аварию подстроил он. Что дальше? Вы не сможете долго держать дистанцию, это нереально.

– Да, он, – киваю и подробно пересказываю свои ночные приключения.

– Башка скоро треснет, – Ярослав оскаливается и морщится, зажимая голову в тиски широких ладоней. – Нет, Вер, к нему нельзя. Ты, может, концерт по заявкам и сможешь устроить, но, если верить Ветрову, Владу тоже надлежит ходить подавленным. А чуть только ты окажешься рядом, у него рожа станет до того самодовольной, что я его первым грохнуть захочу. Нет. Слишком рискованно. Сука, кто там опять ему подгадить решил…

– Зависит от того, как я буду себя вести, – выдавливаю через силу и также вымученно улыбаюсь. – Точнее, мы с тобой.

– Блядь… – выдыхает, сгорбившись.

– А варианты? – морщусь, собственное лицемерие насквозь пронзает. – Уверена, он успел составить мнение о нашем браке. И оно далеко от нужного нам первоначального. Нам бы только время выиграть. У Сабины второго шанса может не быть, ты её видел.

– Блядь, – рычит сквозь зубы, нервно чешет голову. – Хорошо. Ладно. Да. Через неделю. Тебе надо оклематься от сотряса, я уволюсь и попробую за это время нарыть что-нибудь на этого уёбка Петракова. В крайнем случае… ладно, не забивай голову.

По спине идёт неприятный холодок. Знаю прекрасно, о чем он думает. Если не получится прижать Петракова законно, да так, чтобы он не связал с Сабиной или её отцом, он его похоронит. И сдастся отцу.

– Ярослав, нет, – хватаю его за руку, хмурюсь.

– Да че нет, кошка, – невесело хмыкает. – Надеюсь, до этого не дойдёт. Но Влад прав, мозг – он. Ладно, – хлопает меня по руке, тяжело поднимается. – Иди поспи, гулящая моя.

Глава 13

Вера

Адреналин и шок после короткого беспокойного сна отпустили окончательно. Любое телодвижение отзывается тупой пульсирующей болью в висках, от которой хочется зажмуриться. Тошнота сопровождает каждый поход до туалета. Состояние в целом не критичное, но муторное и изматывающее.

Ярослав переживает. Вина так явно читается в его взгляде, что мутить начинает лишь сильнее. Оба расследования встали, супруг носится с тарелками и бесконечно предлагает что-нибудь куснуть, игнорируя зеленоватый цвет моего лица. В пять вечера, не иначе как с безнадеги, приволок мне сережки.

– Эм-м-м, – тяну так долго, что «ммм» сливается в монотонный гул. – Зачем?

– Цацки вроде настроение девчонкам поднимают, – слегка сощуривается, сканируя меня взглядом. Какое-то смутное подозрение мелькает в его глазах, но он отмахивается от него, слабо дёргая головой. – И это благодарность, – добавляет весомо.

– За измену? – иронизирую, принимая подарок.

Туров строит недовольную мину.

– За Сабину. И должок я верну, не сомневайся.

– Окей, бро, – сдавленно посмеиваюсь, стараясь не трястись. – Иди, спасай свою заморскую принцессу от страшного дракона. Я точно никуда не денусь.

Ломает его заметно, но вину перед Сабиной он явно ощущает острее. Поедом себя ест за невнимательность, хмурится и сжимает чешущиеся кулаки.

Когда уходит, я снова проваливаюсь в сон. Просыпаюсь утром следующего дня в непонятном каматозе. Голову от подушки оторвать не могу, точно пустой бочонок, перетянутый стальными обручами. Ругаю себя за то, что отказалась от лекарств, но сил на то, чтобы доехать до больницы нет, а вызывать в квартиру с алтарем Покровского над головой и выломанной дверью в ванную не хочется. Перемещаться в спальню Ярослава – тем более. По большому счёту, нет желания даже шевелиться. На этом и останавливаюсь.

Супруг возвращается ближе к одиннадцати. Вливает в меня бульон чуть ли не силком, падает одетым рядом и вырубается ровно на три часа. Умывается, повторяет экзекуцию, меряет ладонью температуру и удаляется до вечера.

Через три дня возвращается ощущение реальности и присутствия в этом мире. Первое, что делаю – звоню Богдану и прошу провести занятие танцами с моей малышней.

– Пачку не надену, – фыркает в динамик.

– Никто в пачках и не тренит, – бормочу, не оценив шутку. Я может и не совсем хореограф, но сбитые пуанты в арсенале имею.

Вечером в мессенджер сыплются десятки фотографий, на которых все мои красавицы с идеальными пучками и в пышных юбках всех цветов радуги. Счастливые и перемазанные мороженым. Не знаю, чем они там занимались, но Боне я со слезами на глазах отправила столько сердечек, что он пригрозил – ещё одно и он выезжает. Пришлось тормознуть: я женщина замужняя и больше одного любовника не потяну.

Со вторым кружком, который я начала вести, чтобы не спятить окончательно, ничего не получалось. Серьёзно живописью я не занималась никогда, ни одного знакомого, кто бы мог нарисовать хотя бы дерево, не знала, кидать клич по социальным сетям не рискнула: со всеми последними событиями я опять перестала их вести и, по правде, выдохнула. Вариант оставался лишь один. Утром следующего дня я, трижды выдохнув и ни разу не вдохнув, звоню Елене Анатольевне Покровской.

– Здравствуй, Вера, – отзывается доброжелательно. – Не решалась тебя беспокоить. Как твое самочувствие, милая?

Глаза от слез щиплет, ответ блею:

– Здравствуйте. Ничего, выздоравливаю.

Не удерживаюсь и всхлипываю.

– Вера, – вздыхает Покровская в трубку.

Столько сочувствия в одном обращении, что приходится сбросить вызов, чтобы она не услышала мою истерику.

Эту холодную и сдержанную с виду женщину с идеальной осанкой и манерами королевы миру послали ангелы, не иначе. Миру и кажется, мне лично.

Она приняла меня сразу же. Впустила в свое сердце, открыла дверь в свою семью, угостила чаем с печеньками и не отвернулась даже тогда, когда я ушла, оставив грязную чашку на столе и не поблагодарив за гостеприимство. Фигурально выражаясь, разумеется. Официальную причину нашего с Покровским разрыва она знала. Когда Ярослав привёл знакомить меня со своим отцом, не выказала даже удивления. Едва остались наедине, уверила, что понимает. Обняла, утешила, вытерла мои слёзы. Долго рассуждала о том, как сложна жизнь. Мне повезло больше: Ярослав в тот вечер получил хороший хук с правой от моего будущего свекра. На «торжественную» роспись решили не звать никого.

Продолжать общение с Покровской мне было стыдно, но бросить то движение в поддержку сирот, которое мы с её сыном вывели на совершенно новый уровень в нашем городе, я не могла. Ответственность перед малышами, к которым привязывалась все крепче, давила посильнее мук совести и вскоре звонки трижды в неделю стали нормой.

Успокаиваюсь и перезваниваю.

– Прошу прощения, расклеилась, – пытаюсь говорить бодро противно дрожащим голосом. – На живопись никого не нашла, так не хочется подводить детей. Не знаю, что и делать…

– Не переживай, я что-нибудь придумаю, – отвечает Покровская мягко.

– Дай-ка, – слышу грубый мужской голос из динамика и возмущенное «ах» Покровской. Успеваю зажать динамик ладонью, чтобы не хихикнуть свекру, нагло отобравшему сотовый, прямо в ухо. – Если решишься накатать заяву, я приму лично, – непрозрачно намекает на то, что его сын приложил руку к моему сотрясению. Буквально.

– Валентин! – возмущается Елена Анатольевна громко.

– Валентин Сергеевич, ничего такого, – добавляю и я немного укоризны.

Свекр сопит в трубку и, судя по «исключительное невежество!» за кадром и звуком закрывающейся двери, уединяется с изъятым преступным образом мобильным.

– Вера, – начинает строго и неожиданно замолкает. Помалкиваю и я. – Я пришлю тебе свой номер. Запиши его, а ещё лучше, запомни.

– Ярослав бы никогда! – возражаю запальчиво.

– Я в курсе, сам воспитывал, – прерывает невежливо и снова замолкает.

Ощущение, будто он мне телепатически какую-то информацию передать пытается. Или похитить из моей головы.

Глава 14

Влад

Мать молчит уже десять минут, делая вид, что наслаждается довольно посредственным омлетом со спаржей. Как будто мало того, что она вдруг пригласила меня на завтрак.

– Что, ма? – выдыхаю, поймав на себе очередной взволнованный взгляд.

– Ничего, – позволяет себе выразить удивление, приподнимая брови. Переигрывает и понимает это, возвращая своему лицу обычное непроницаемое выражение. Но глаза по-прежнему выражают беспокойство.

– Прошу, не вынуждай меня строить теории.

– Да, это в самом деле порядком изматывает, – соглашается, откладывая приборы. – Владислав, я должна знать, – начинает строго.

Я взрослый самодостаточный мужик. Мне сорок лет. У меня успешный бизнес. И я до сих пор холодею, когда матушка усаживает меня напротив для серьезного разговора.

– Ты в самом деле увлёкся общением с детьми или пошёл на этот шаг исключительно по моей просьбе? – формулирует наконец-то свой каверзный вопрос.

Через час третья экскурсия. Должна была быть одна, но время, что я провёл с мальцами от пяти до семи – лучшее в последние месяцы. Отвык уже от искренности.

– В самом деле, – отвечаю правдиво. – От того тяжело принимать факт, что я не смогу проводить экскурсии на регулярной основе. И, если начистоту, я не представляю, куда их вести сегодня. Я рассказал о городе все, что знаю.

– Расслабься, дорогой, – говорит мне, но выдыхает сама. Понимаю почему: сильнее нашего с Верой разрыва её угнетает причина, по которой это случилось. – Их восторг никак не связан с твоими ораторскими талантами. Возможность выбраться за стены детского дома и сухомятка в пути – вот секрет успеха, – мама улыбается.

Я так редко вижу её улыбку, что в груди щемит и дышать больно становится. Не знаю, как ей удалось, учитывая, что усыновила она меня лишь в четырнадцать, но я – точная ее копия. Характер, манеры, внешняя черствость, замкнутость, стиль общения, отношение к жизни, холодный взгляд и огонь души – я перенял от неё все, как под копирку. Наверное, так случается, когда человек становится для тебя кумиром. По иронии судьбы, я «унаследовал» и невозможность иметь собственных детей.

– Я не даю им сухомятку, – горделиво вскидываю подбородок. – Первая остановка – поздний завтрак в детском городке.

– Понятно, – теперь она закатывает глаза, а я тихо посмеиваюсь, роняя голову. – Избалуешь, Владислав. Осторожнее надо быть, – добавляет уже серьезнее.

– Я ни в чем им не могу отказать, – виновато развожу руками над тарелкой. – И есть планы на дендрарий и планетарий.

– Похвально, дорогой. Не чаще раза в месяц. Вере будет тяжело вернуть их интерес к изобразительному искусству.

Вымучиваю улыбку, киваю.

Признаюсь себе, что через детей, с которыми она занималась, чувствую связь с ней лично. Признаюсь и в том, что согласился занять их из эгоистических соображений, рассчитывая на благодарность той самой. Слегка притупляю глас совести, напоминая, что в самом деле увлёкся, забив на работу, выполнять которую одноруким стало невыносимо раздражающе.

– Она звонила утром, – произносит мама осторожно. На меня не смотрит, почти незаметно скребет ногтем скатерть. – Хотела провести занятие сама, но ты уже заказал автобус, дети ждут…

– Расстроилась?

– Разумеется. Скучает по ним, – слегка ведёт одним плечом.

Идея вспыхивает мгновенно, но я выдерживаю паузу, прежде чем произношу вслух. Не хочу, чтобы мой голос сорвался на радостях, мать и без того переживает в разы больше, чем показывает.

– Думаю, есть резон совместить занятие живописью и вылазку, – мама поднимает на меня заинтересованный взгляд, я заканчиваю мысль: – Закупим этюдники, краски, устроим пикник на набережной.

– Прекрасная идея! – щедро отсыпает искренней похвалы и спешно достаёт мобильный из сумочки, забыв о манерах и совершая звонок прямо за столиком.

Голос Веры не слышу. К тому, что говорит мать, даже не прислушиваюсь, отлично зная, что моя девочка не сможет отказать, даже если идея не вызовет у нее тот же восторг, что испытываю я. Понимаю, что улыбаюсь, лишь когда вижу тревогу в глазах матери.

– Я точно правильно поступила? – тихо спрашивает в пустоту.

– Сколько сегодня будет человек? Нужно подготовиться, все закупить. Скорее всего, со склада, – перебираю мысли вслух, проигнорировав её вопрос.

– Тридцать один ребёнок, два воспитателя и одна сотрудница фонда. Ты. Верочка.

Верочка.

– Отлично, – хлопаю в ладоши от кипучей энергии, хаотично разгуливающей по телу.

– Ступай, – мама обречённо берется на чашку с остывшим чаем.

Оплачиваю счёт, целую её в щеку на прощание и спешу загуглить, где в нашем городе купить тридцать один одинаковый этюдник. Точнее, тридцать два.

Глава 15

Влад

Мальцы пищат, увидев Веру, зашедшую на остановке. Я очень хочу поддержать их восторг аналогичным образом, но позволяю себе лишь откровенно пялиться. Голубое платье-сарафан с открытыми плечами, волосы собраны в низкий хвост и перетянуты шелковой лентой под цвет платья, на голове – соломенная шляпка, которую она снимает, сияя улыбкой. Громко здоровается с малышей, машет руками и рассылает всем воздушные поцелуи. Очаровательна до спазм в паху.

– Добро пожаловать в бедлам, – иронизирую, слегка кланяясь.

Вера прыскает и смущённо потупляет взор. Перед ней стоит непростой выбор. Кресло рядом со мной свободно, но свободны и оба за моей спиной. И даже самый ленивый в городе в курсе, что мы были в отношениях. Устраивается рядом: что-то вроде репетиции. Завтра в офисе будет ещё более неловко.

– Привет, – силится выглядеть беспечно. – Какой план? Удалось закупить все необходимое?

– Багажник автобуса переполнен, – хмыкаю не без самодовольства.

Вообще-то, пришлось попыхтеть. Так что некоторая горделивость вполне оправдана.

– И чем же? – хихикает, ловко поддевая ноготком моё эго.

Бросает игривый взгляд и пытается не улыбаться, глядя в большое окно перед собой.

– Несносная, – шикаю тихо, немного склонившись к её уху.

Вера крайне медленно моргает, долго не открывая глаза. Потому что знает доподлинно – она моя несносная, хоть и упорно продолжает гнуть свою кривую линию в обход наших обоюдных чувств.

– Дальше без остановок? – уточняет водитель.

– Да, в парк, – отвечаю громко.

Набережную, подумав, забраковал. Красиво, романтично, но толпа любопытной малышни, всего трое взрослых, следящих в оба глаза и ещё двое, пытающихся не смотреть друг на друга – опасно.

Все идет, как по маслу. Накормил детей и Веру в закрытом для посторонних кафе парка, после – наглых белок, забирающихся за орехом по брюкам, на радость вообще всех, кроме меня. Расположились на солнечной поляне на ковриках для йоги, разложили этюдники, каждому по набору красок и кистей. Вера порхает птахой от ребёнка к ребёнку, в мою сторону старается даже головы не поворачивать, а когда не выдерживает, замирает.

Тридцать второй этюдник – для меня.

Её личико недоуменно вытягивается. Я – бросаю загадочный взгляд вдаль, возвращаюсь к своему художеству. Поднимаю руку, подзывая на помощь. Серьезен, вдумчив. За пять минут до этого обвел свою пятерню, теперь старательно разукрашиваю во все цвета радуги, превращая в петуха. Это самое нелепое, что пришло в голову, но заливистый смех Веры, которым она разразилась, взглянув на полотно, стоит любых моих унижений.

Сердце то прыгает в горло, то падает в низ живота. Топит её смех, топит безжалостно. Любопытная малышня подтягивается, окружают, хихикают, копируя её. Сижу, подавленный своим сумасшедшим приходом: будто все они – мои. Большая крепкая семья.

Тру лоб. Улыбку выдавливаю. Воспитатели разгоняют всех по местам. Вера успокаивается и садится рядом.

– Ну что это такое? – укоряет, осуждающе покачивая головой.

– Это – я люблю твой смех, – пожимаю плечами.

– Влад, – отводит взгляд.

– Что – Влад?

– Раньше надо было думать, – полушепотом. Смотрит прямо в глаза, вижу, как в ее собираются слёзы. – Не считаешь?

Претензия бьёт обухом по темечку, временно лишая дара речи. Как оглушенный сижу, пытаясь осмыслить, а она все смотрит сквозь пелену слез и даже не моргает. Только когда быстрым движением стирает две одинокие слезинки со щек, прихожу в себя, готовый ответить, но она подскакивает и уходит.

Подходит к сотруднице фонда, что-то тихо говорит ей и семенит вглубь парка по тропинке, быстро скрываясь за деревьями.

Это неприлично. Наверняка поползут слухи. Но я делаю вид, что получаю срочный звонок, поднимаюсь, громко вещая какую-то ересь по заказу трехлетней давности, ловлю взгляд одной из воспитательниц и, потыкав в трубку и поморщившись, ухожу. Тропинку выбираю другую, шифруюсь как могу, но едва ли могу обмануть даже самого невнимательного пятилетку.

Нахожу её быстро. По плачу. Сидит на корточках и всхлипывает, уткнувшись носом в ладони. Ведёт от жалости, такая она хрупкая, трогательная и несчастная.

– Блядь, Кисунь, – бормочу, делая к ней шаг.

Вера подскакивает и непривычно неуклюже пятится. Ожидаемо спотыкается, успеваю поймать её за запястье, импульсивно дёргаю на себя. Она врезается грудью в мой гипс, я поднимаю руку и фиксирую её возле себя бандажом.

– Да что ж ты делаешь! – возмущается, обдавая жаром мою грудь.

– Мы поговорим, – топлю упрямо. – Сейчас.

– О чем, Влад?!

– О нас.

– Нет никаких нас! – выпаливает прямо в сердце. Как удар ощущается, но она продолжает, будто мало: – Или ты думаешь, ты можешь вот так просто вышвырнуть меня, едва появилась проблема? Жестоко, хладнокровно, своими собственными руками собрать мои вещи, а я буду терпеть и смиренно ждать?! Когда соскучишься и решишь снова поиграть в любовь?! Да отпусти ты!

Выныривает из-под моей руки и нервно сдувает прядь волос с лица.

– Что молчишь? – нападает дикой волчицей, по щекам снова катятся слёзы. – Нет никаких нас, – повторяет настырно. Губы кривятся, голос срывается. – И не было, раз ты так легко от всего отказался.

– Я думал исключительно о тебе, – хриплю единственное, что крутится в голове.

– И что же изменилось? – проговаривает через силу. – Сдулся? Закончилось твое благородство? – молча скриплю зубами. Меткое попадание девочка, прямиком по яйцам. – Ты даже слова мне сказать не позволил, – столько обиды в её взгляде, что никаких слез не хватит выплеснуть. – А Ярослав выслушал. Все мои слова, каждое и не по одному разу. Впервые? Нет, он делал это всегда, когда ты отталкивал. Когда отстранялся, решая свои проблемы. Не наши. Если проблема – она только твоя. И вот скажи мне, где гарантия, что у тебя ее нет прямо сейчас?

Не успеваю переключиться, хоть сознание и проталкивает какую-то мысль. Просто не успеваю, она выдает тираду автоматной очередью и с исключительной точность попадает каждой фразой в самое сердце.

Глава 16

Вера

Елена Анатольевна просила заехать после экскурсии, рассказать, как дети отреагировали на изменения, удалось ли вернуть их интерес, а я из машины выйти не могу. Припарковалась с торца здания, заглушила двигатель и, едва собралась выйти, зажав в кулак брелок, прорвало. Сорвало все плотины, мощный поток воды хлынул из глаз и остановить его никак не выходит.

После разговора с Покровским я довольно быстро собралась. Пятиминутная прогулка и мои глаза сухие, а улыбка широкая и искренняя: нельзя раскисать при малышах, им своих печалей и горестей хватает. Мы рисовали, дурачились, час пролетел в один миг. После – обед в кафе. Влад возился с детьми, с каждым умудрился пообщаться тет-а-тет, выслушал и, судя по их важным моськам, раздал дельных советов. Держался молодцом, но я слишком хорошо его знаю и по одному пустому взгляду могу определить, в какой цвет окрашена его душа. В черный. Я изваляла его в саже своих обид. И самое гадкое то, что ни разу не соврала в фактах. Лишь извратила свое к ним отношение.

Боже, как же тошно.

Надеюсь, Ветров снимает. Отличные, должно быть, кадры.

Нервно смеюсь, всхлипываю и сморкаюсь. Губы снова кривятся, подходит следующая волна истерии.

Как долго я смогу мучить его? Как долго продержусь? И чем все это обернется? Страшно делается от мысли, что в какой-то момент он поверит и заживет дальше. Встретит милую девушку, способную зализать его сердечные раны. Полюбит ее искренне. Не совершит с ней тех же ошибок, что и со мной.

Понимаю, что нужно что-то делать. Нельзя сидеть сложа руки и ждать, когда кто-то решит мои проблемы. Но что я могу? Я обычная девчонка! Самая обыкновенная! Даже Ярослав за месяцы не смог разобраться, куда мне?

Давление на мозги чудовищное. Будто кто схватил лапищами и сжимает, сжимает со всей дури, до хруста!

В стекло с моей стороны неожиданно стучат. Подпрыгиваю на месте, адреналин бьет в голову, дыхание от страха перехватывает. Резко разворачиваюсь и отворачиваюсь, громко застонав от отчаяния. Терехов! Господи помилуй, он тут откуда?!

Быстро привожу себя в относительный порядок. Вытираю слезы, снова сморкаюсь, хочу открыть окно, но он уже обошел машину и нагло распахнул дверцу напротив. Сел.

– Малыш, ты чего? – хмурый и расстроенный.

Берет мою руку, сжимает. Обручальное кольцо впивается в его ладонь и мои пальцы, но этого такими условностями как брак не проймешь.

– Все нормально, – аккуратно высвобождаю руку.

– Полечи, – кривляется, смотрит недовольно. – Я пятнадцать минут наблюдал, а ты только расходишься. Овдовела?

– Дурак ты что ли совсем? – обижаюсь, на глазах снова наворачиваются слезы.

И появляется зудящее желание позвонить Владу.

– Ну ты так убиваешься, – флегматично пожимает плечами. – Что за повод? А то может мне тоже надо, а я зубы скалю. Круги-то одни теперь.

– Я только от детей, – изо всех сил пытаюсь сохранить равновесие и не наорать на него за дебильные шуточки. – Тяжело расставаться.

– Возьми себе охапку, делов-то, – снова пожимает плечами. – Или Туров совсем нищий?

– Кость, хватит, а?

– А че-то меня бесит, что ты сохла по одному, свидание назначила мне, а выскочила за того, кто оказался проворнее, – огрызается, хватает мою руку, вертит обручальное кольцо. – Шлюхой ты никогда не была, по рукам тоже не гуляла. Хуйня какая-то, малыш.

– Я же объяснила, – вздыхаю, судорожно пытаясь вспомнить, что я там ему наплела на следующий день.

– Да-да, это не свидание, это деловая встреча. Пиздец какая деловая, раз ты ее тупо отменила, а не перенесла.

– Ты с какой целью сел? Добить? – интересуюсь апатично.

– Утешить, – язвит, небрежно отбрасывая мою руку на подлокотник. – И чем он лучше? Хуй с ним с Покровским, там одним достоинством покалечить можно, этот чем лучше?

– Как минимум тем, что в постели справляется без посторонней помощи! – неожиданно для обоих показываю зубы.

Костя вскидывает брови. Хмыкает.

– Злопамятная ты, малыш. Ладно, я тебя не за этим искал. Дело есть.

– Слушаю тебя.

– Скоро открытие нового корпуса больницы, – продолжает без особой охоты. – Идет внутренняя отделка, оборудование. Надо украсить. Дизайнеры предложили развесить на стенах детские рисунки. Ее Величество Покровская только что одобрила.

– Дизайнеры? – улыбаюсь, прикладывая голову к сиденью.

– Ну, я. Разница есть?

– Это мило, – улыбаюсь еще шире.

– А я милый, прикинь? – ехидничает, смотрит волком исподлобья.

– Сколько у меня времени?

– Три недели максимум. Но лучше бы пораньше, рамки заказать, развесить, тоже время.

– Поняла, Кость, – отзываюсь тепло. – Все сделаю.

– На открытии должна быть. Презентуешь.

– А вот это – лишнее, – морщусь. – Твоя же идея, рисовать будут дети. Я-то зачем?

– Затем, что я так сказал. Кто платит, тот и музыку заказывает. Наденешь то платье, которое выбрала для нашей деловой встречи. Посмотрю, блядь, как по-деловому ты будешь выглядеть, – выходит и со всей силы захлопывает дверь.

Брат, Влад, свекр, теперь еще и Терехов. Мы с бро отвратительные актеры.