Не все девочки делают это

1. Вместо пролога.

От автора. 
Поскольку вокал - моя профессия, изначально книга задумывалась для того, чтобы показать труд вокалиста изнутри, развенчать устоявшийся миф о том, что "петь песенки" - проще простого. Но внезапно книга не просто оказалась биографичной, но и задела многие важные вопросы. Почему в наше время полно безголосых певцов? Откуда такое засилье примитивной музыки? Как устроен мир певца изнутри? Что творится за кулисами, пока мы смотрим на сцену? На эти и многие вопросы я постараюсь ответить в этой книге длиною в жизнь... где многие прототипы читают про самих себя и даже участвуют в обсуждениях, где я отвечаю на многие вопросы сама себе - с высоты прожитых лет и пройденного пути. Настоящая жизнь круче любой фантастики, #когда_ты_вокалистка :) 
Основано на реальных событиях.

И - один из отзывов, который очень важен для меня -  от непосредственного участника событий,  которого я решила оставить за кулисами повествования))) 

"...Рекомендовал бы женщинам, поскольку такой эмоциональнейший рассказ о любви нечасто встретишь. Рекомендовал бы мужчинам, потому что внутренний мир, чувства, мысли молодой женщины, потрясающе ярко и подробно написаны. Рекомендовал бы абитуриентам, поступающим в музыкальные колледжи, потому что жизнь со времени, описываемого в романе, конечно, изменилась, но суть жизни в общежитии осталась неизменной. Рекомендовал бы этот роман родителям абитуриентов и студентов музыкальных колледжей и ВУЗов, потому что вы можете по-настоящему узнать что же там происходит. Рекомендовал бы старшим школьникам и школьницам, чтобы узнали что может быть там, за поворотом.
Этот огромный роман удивителен. Жизнь в начале 90-х описана с огромным количеством подробностей. Обучение в музыкальном училище (теперь это колледжи) дано невероятно живо. Отдельный респект за шикарные подробности (которые иногда становятся интересными коротенькими рассказами об изучаемых предметах, произведениях, композиторах). Отношения с преподавателями, работа, много-много работы, тусовки. И, конечно, любовь. Вся книга сочится ею.  Казалось бы, музыкальная тематика, подробности обучения, мысли о музыке - это нечто специфическое. Однако, всё же, это антураж. Главное - что "Не все девочки делают это" - прекрасное явление современной романтической литературы. Огромное спасибо автору. Очень рекомендую."

Денис Заморский, тенор, г. Москва

                               Вместо пролога.

...Зимой на Севере светает очень поздно.

До стылого, сизого ноябрьского рассвета оставалось ещё около четырёх часов.

Толян припарковал машину на стоянке первым - минут за двадцать до того благословенного часа, когда «ночные бабочки» начнут покидать гостиницу.  Он очень рассчитывал перехватить хоть какую-то копейку: на предприятии не выплачивали зарплату с мая, и денег не хватало даже на продукты первой необходимости.

Старенький жигулёнок, единственная ценность в семье, очень выручал их в это голодное время. Правда, приходилось возить с собой монтировку - так было меньше вероятности, что отожмут машину или разукрасят лицо за то, что «не там работаешь».

На трескучем морозе Толян не стал глушить двигатель и, сомлев от тепла, быстро задремал. Поэтому, когда в боковое окно с водительской стороны требовательно постучали, он хоть и открыл глаза, но ещё секунд пять ошалело смотрел, разинув рот, не веря, что это явь. Потому, что через стекло из предрассветной темноты  на него нетерпеливо смотрел… известнейший московский шоумен и телеведущий Алан Килль.

Худощавое лицо в обрамлении интеллигентной бородки и кучерявой шевелюры блистало с голубых экранов на всех центральных каналах в многочисленных развлекательных телешоу, которые жадно поглощало население, отвлекаясь от безрадостной «перестроечной» реальности.

И сейчас это знаменитое лицо, поблёскивая очками в тонкой оправе, смотрело на бомбилу нетерпеливо и сердито.

Ступор прошёл, и Толян лихорадочно завертел ручку стеклоподъёмника , опуская боковое стекло – что ни говори, появление всероссийской телезвезды в тёмном морозном сумраке их небольшого, провинциального городка было весьма шокирующим.

Килль  двумя пальцами втолкнул в появившуюся щель свёрнутую вдвое пятитысячную купюру и буднично проговорил ошалевшему Толяну:

- Командир! Отвезёшь девушку, куда скажет.

Девушку?

Толян с трудом перевёл взгляд с телеведущего и – действительно, рядом застыла, выдыхая клубы морозного пара, невзрачная фигурка в мешковатой шубе.

Шоумен распахнул перед ней заднюю дверь машины, отстранённо глядя куда-то вверх и жуя резинку, дождался, когда создание забралось в салон. Громко захлопнул дверь и, не сказав больше ни слова, зашагал обратно к гостинице, зябко кутаясь в высокий воротник длинного модного пальто.

Всё это заняло меньше минуты.

Толян молча сидел, глядя вслед уходящему в морозной тьме телеведущему, потом вновь посмотрел на купюру и беззвучно шепнул:

- Ни хрена себе. – сумма составляла ровно половину его месячной зарплаты. (Когда её ещё выплачивали…)

Он поднял стекло и попытался разглядеть свою пассажирку в зеркало заднего обзора. В полумраке взгляд выхватил немного: длинные, рассыпавшиеся по плечам крупные кудри, какие-то затравленные глаза под всклокоченной чёлкой, в потёртый лисий воротник прятался покрасневший нос. Не, точно не «бабочка». Почти ребёнок. И совсем окоченела! Он прибавил обогрев.

- Куда едем? – наконец разлепил губы Толян, возвращаясь привычной фразой в обыденную реальность.

Реакции не последовало; ему пришлось громче повторить свой вопрос, и девчонка очнулась. Сиплым, бесцветным голосом она пролепетала:

- Во Дворец Культуры…

Хмыкнув, Толян тронулся с места; пятитысячная купюра приятно хрустела в кармане. За эти деньги он вполне мог бы катать свою пассажирку по городу неделю. Вот подфартило-то!  И заработок, и вблизи увидел самого Килля! Никто, конечно, не поверит…  Интересно, что эта звездень забыла в их тьму-таракани? Видать, какой-то концерт приехал мутить…

2. За неделю до этого.

- ...Обнаглела ты, вот что я хочу тебе сказать! – бушевал отчим. – Другие в твоём возрасте серьёзными делами занимаются, а у тебя всё ещё детство в заднице играет!

- Ну папа, ну это же шанс! – выкрикнула Марьяна, давя злые слёзы.

- Да какой, на хрен, шанс?! – багровел отчим. – Мы с матерью без работы, жрать нечего, а ей платье, видите ли, подавай! На конкурсе петь приспичило! Ты когда повзрослеешь уже?!

- Это моя мечта! Я рождена, чтобы петь! – запальчиво выкрикнула девушка, сжав кулаки и вскинув голову.

            Отец хлопнул себя по лбу, показывая всем видом, какую глупость он услышал. Марьяна всхлипнула, сознавая, как пафосно, «по книжному», звучит для него то, что что для неё естественно, непреложно, драгоценно…

- Рождена? – осклабился отчим. – Ну так заработай себе на мечту, пора уже! Взрослая кобыла, между прочим!

- Сам кобыла! – бессильно топнула ногой дочь и выбежала из кухни, грохнув дверью так, что в буфете звякнула посуда.

- И нечего двери ломать, ты на них ещё не заработала! – донеслось ей вслед.

            Марьяна бросилась на кровать и уткнулась в подушку лицом. Обида её душила.

            Сколько она себя помнила, отчим постоянно упрекал её: лентяйка, певица, нахлебница! – вот так, ставя дело её жизни в один ряд с оскорблениями, и обожал наставительно приговаривать, что он чуть ли не с семи лет работал, а к концу школы уже самостоятельно жил и обеспечивал себя. Иногда ей казалось, что её детство, наполненное музыкой и концертами, отчим воспринимал как личное поражение.

Когда она в четвёртом классе победила на городском вокальном конкурсе и, задыхаясь от счастья, принесла домой красивый диплом и приз – резную деревянную шкатулочку – он даже не взглянул на это и лишь бросил:  «Лучше бы  шить или вязать училась, и то пользы больше было бы!» 

Девочку тогда словно окатило кипятком. Она поняла, что больше никогда в жизни не возьмёт в руки иголку с ниткой или спицы! – хотя вязать ей, в общем-то, нравилось. До этой фразы отчима. После неё Марьяна возненавидела рукоделие и рукодельниц. Недавно связанный первый свой шарфик она затолкала в мусоропровод вместе с мотками шерсти и больше не вязала ни разу. Именно тогда в её жизнь прочно вошёл большой детский хор «Кантилена».

Впрочем, за все десять лет на её выступлениях отчим был от силы раз или два, и то – по настоянию мамы. Хотя перед своими сослуживцами вокальными успехами дочки выпендриться любил… Может, всё же хоть где-то в глубине души гордился?

Девушка перевернулась на спину и закуталась в одеяло. Нет, вряд ли. Эти вечные придирки: «лучше бы борщи варить научилась… лучше бы пол подмела… лучше бы делом полезным занялась! Женщина должна уметь готовить, стирать, убирать! Иначе кому ты нужна такая… певица?» И чем больше было этих попрёков, тем ожесточённее игнорировала Марьяна любую домашнюю работу. Назло ему. И просто потому, что смысл жизни женщины – не только в обслуживании мужчины. И ещё потому, что мама и бабушка успевали всё переделать, когда она была в школе. «У девочки творческая натура, пусть развивается! Наубираться ещё успеет!» - была их позиция. Так что в воспитании и педагогике отчим потерпел полный крах.

В свои неполные девятнадцать Марьяна смотрела на мир сквозь призму музыки, праздника, радости, не желая понимать и не осознавая происходящего вокруг, оберегаемая мамой и бабушкой. Пение для неё было источником наслаждения и убежищем от всех житейских невзгод, в хоровом классе и на сцене Марьяна чувствовала себя по-настоящему! И пока развалившаяся страна и обездоленный народ «крутился», пытаясь выжить, преодолевая страх и беспомощность, - девушка жила в своём идеальном вокальном мире, и, выходя на сцену в составе большого детского хора, а потом и в качестве солистки,  - страстно верила: это то, чему она посвятит свою жизнь!

Музыке она отдавалась всей душой, всем телом, всем существом уходя в звук; ей даже периодически снилась прохладная тяжесть микрофона в руках! 

В музыкальное училище она поступила легко, заранее сделав упор на те предметы, котрые требовались для поступления, и игнорируя отчимовские вопли «Да где ты потом будешь работать? Да куда ты пойдёшь? Да ты знаешь, сколько учителя музыки сейчас в школе получают?» - нет, Марьяна не знала. Да и сам отчим не знал, наверное, но нищета учителей к тому времени уже стала притчей воязыцех. Но сквозь всю эту суетную метель бытовухи она шла, словно йог по пылающим углям, окутанная защищающей аурой своего Предназначения – ибо никакого другого пути для себя не видела и не могла даже допустить.

Только несколько человек могли её по-настоящему понять.

И одному из них надо срочно позвонить…

Марьяна выпростала руку из-под одеяла и сняла трубку с домашнего телефона. Диск набирателя с журчанием закрутился под пальцем, и уже после второго гудка Марьяна услышала томный, расслабленный выдох:

- Аллёуу…

- Расслабься, Лукошникова! – хихикнула Марьяна в трубку. – Это я.

- Ааа, привет! – перешла на нормальный, бодрый тон закадычная подруга. – А я думала, это опять Русик звонит! Прикинь, уже неделю по телефону базарим!

- Наташка, я твоих Русиков, Толиков и Стасиков уже всех перепутала, как ты их сортируешь?

- Да фиг их знает! – беспечно хихикнула подруга. – Ну чё, к конкурсу готовишься?

3. Течёт ручей, бежит ручей...

Брать билет домой надо было заранее. Но кто бы отпустил Марьяну просто так, да ещё перед сессией?! 

Показной фанатизм к музыке в музыкальном училище цвёл махровым цветом,  упоминать какие-то «земные» дела вроде покупки одежды, посадки картошки или – о ужас! – романтических отношений с противоположным полом, – было немыслимо и считалось практически неприличным. Никаких человеческих слабостей, только музыка! Даже те парни и девушки, которые в общежитии давно уже жили совместно в одной комнате, в коридорах МУИ «шифрровались» от греха подальше: делали вид, что их ничто не связывает!  За проявления «человечьего» особо ретивые педагогини запросто могли покарать снижением оценок, а этого большинству студентов не хотелось. 

Пропуски занятий приравнивались к восьмому смертному греху.

И ради предстоящего конкурса Марьяна пошла на крайние меры.

Соседка по комнате, Ленка Галанцева, была старше на курс, а опытнее – на два. Она-то и помогла Марьяне получить «законные» каникулы.

- Не корысти ради, а токмо воимя утешения, ибо достала ты меня своим нытьём! – провозгласила Галанцева, ввалившись перед занятиями в комнату и ставя на стол потрёпанный полиэтиленовый пакет с надписью «Инвайт – просто добавь воды!»

Марьяна, которая полулежала за столом, тоскливо положив голову на локти, медленно поднялась и удивлённо уставилась на Ленкины «гостинцы», которые та с изяществом фокусника доставала из пакета:

- Йод?.. Вьетнамский бальзам «звёздочка»? ПВА?!..  Галанцева, это чё за фигня?

- Романова! – Ленка коварно и многообещающе улыбнулась. – Эта «фигня» – твоё спасение! Ты на конкурс свой хочешь?

- Конечно!!

Ленка достала твёрдый кубик рафинада и, прищурившись, аки профессор, капнула на него каплю йода*:

- Жри!

Марьяна отскочила:

- Ты обалдела?!

- Жри, Романова! – почти нежно сказала Ленка, подходя к ней снова. – Поедем щас к медухе нашей. Просто симулировать недомогание и покашлять тут недостаточно, тебе ж справку на неделю надо? Поэтому – жри.

- И что будет? – нервно спросила Марьяна.

- Бли-и-ин! – закатила Галанцева глаза. – Шашлык из тебя будет! – она нетерпеливо протянула ей пожелтевший рафинад. – Температура будет. Только не тормози, это на пару часов всего. Щас отоварим тебе простуду – первый сорт! …Жри! – и она буквально втолкнула сахар ей в рот.

- Ххадость!! – хрустела девушка, морщась. - Хосподи, млин, хакая же это ххадость!!

- А ты как хотела… теперь собирайся давай, бегом! Медуха уже, небось, пришла в училу…  Не бои-ись! – подмигнула она ободряюще. – У нас кто сдавать не успевает, все на справку садятся, чтоб всё вызубрить спокойно можно было и «хвосты» закрыть. Учись, пока я жива! – и с этими словами она натянула ей на голову свитер.

…Марьяна сникла уже в автобусе. Головокружение и тошнота незаметно подкатывали и так же незаметно отступали. Галанцева обеспокоенно смотрела на неё и нервно теребила капюшон пуховика, стягивая его у подбородка:

- Ну ты держись! Держись, слышишь? Романова! На конкурс хочешь?

Девушка слабо кивала, скукожившись в кресле и морщась на каждой выбоине, на которой подскакивал автобус. На подходе к училищу её начал бить озноб.

Кое-как сдав одежду в раздевалку, она повернулась по направлению к медкабинету, но Галанцева, схватив её за локоть, поволокла в дамский туалет:

- Марьяш, это не всё.

Она вытряхнула из кулька оставшийся «реквизит». Марьяна обхватила себя руками – её начало знобить, а рвотные позывы подступали всё чаще. Галанцева открыла вьетнамский бальзам и, мазнув мизинцем по маслянисто-жёлтой поверхности, скомандовала Марьяне:

- Закрой глаза.

- Зачем?

- Время, Мась! – дёрнулась Ленка. – Только температуры мало, ты должна истекать соплями или кашлять. Аллергии нет?

- Вроде нет… - Веки у Марьяны уже опускались сами собой.

- Во, молодец, стой так! – и Галанцева четырьмя лёгкими штрихами нанесла «звёздочку» ей на нижние и верхние веки. Марьяна почувствовала холод, потом – жжение, и глаза моментально заслезились.

- Бли-и-ин! – зажмурилась она.

- Тихо, не три глаза! Я знаю, что делаю! Теперь нос…

Марьяна с испугом посмотрела на пузырёк с клеем в её тонких «пианистских» пальцах.  Галанцева вздохнула:

- Давай сама. Немного клея в нос – такой насморк будет, пальчики оближешь!

Нос, конечно же, зачесался, и в дополнение к слезящимся глазам Марьяна ещё и расчихалась на весь туалетный «предбанник».

- Во, теперь можно!  – одобрительно причмокнула Галанцева, потрогав девушке лоб. – Даже красный перец не понадобился, пошли!

- Красный перец?.. а зачем?.. – промямлила Марьяна на ходу.

- Лучше тебе не знать! – хихикнула Ленка, волоча её за собой.

Подойдя к двери медпункта, она громко постучала в белую дверь и просунула голову в проём:

- Алёна Леонидовна, можно? Тут у нас аврал – «течё-ёт руче-ей, бя-ажит руче-ей!» - запела она кадышевским народным тембром. - Первокурсница с соплями припёрлась учиться, но такой фанатизм до добра не доводит, объясните ей! А то на хоре рядом сидим, я заболеть боюсь! – и с этими словами втолкнула Марьяну в кабинет.

* От автора про студенческий метод симуляции ОРВИ «сахар+йод»:

ВНИМАНИЕ!!!  НЕ ПРИМЕНЯТЬ!!!Срабатывает данный метод далеко не всегда и не у всех. Случается и такое, что первая порция не помогает, в ход идут вторая и третья, а ожидаемого повышения температуры без симптомов все же не происходит. Но при этом передозировка йода, способна нанести по организму сокрушительный удар,  йод – токсическое вещество!!! Внутренний прием йодного раствора в количестве трех граммов заканчивается для взрослого человека летальным исходом, а для подростка несовместимой с жизнью может оказаться и меньшая доза – от 1 до 2 г!!! Про ожог слизистой и отравление в тяжёлой форме даже писать не буду, сами нагуглите.  

4. Эсмира.

Дверь медпункта открылась минут через семь. Марьяна тихо просочилась в коридор, застёгивая сумку. Галанцева стремительно подошла к ней:

- Ну как?!

            Вместо ответа девушка вдруг бросилась бежать по коридору, зажав ладонью рот. Понимая, что происходит, Ленка понеслась следом, догнала, на ходу вырвала сумку. Марьяна влетела в туалет и, чуть не сбив с ног баянистку вместе с баяном, бросилась в кабинку – и через секунду её стошнило. Потом ещё. Наконец, она разогнулась, и, подняв мутные глаза на Галанцеву, ответила:

- Получилось.

- Закежь! – азартно улыбнулась Ленка.

            Марьяна вымыла руки и достала из сумки бумажки:

- Вот освобождение… на неделю… А вот срочное направление в поликли…- она смолкла, потому что Галанцева вырвала из её руки второй листочек и, не церемонясь, скомкала его и отбросила в сторону:

- Ну чё, поехали в общагу. Промоем желудок, отлежишься и почухаешь домой!

- У тебя ж специальность* сегодня…  Сама доеду…

- Ага, щас, так я тебя одну и отпустила! – саркастично прищурилась Ленка. – Ты в зеркало себя видела, зелёненькая моя? Чтоб ты в обморок где-нибудь в автобусе хлопнулась?

- У тебя могут быть проблемы… Это же специальность!! – пропуск урока по «спец» без уважительной причины был категорически недопустимым.

- Запомни, малая! У пианистов есть только три проблемы: лень, холодные руки и три пиано**! – снисходительно провозгласила Галанцева.

Марьяна только вздохнула признательно и уткнулась ей в плечо.

- Довезу, Романеция! – проворчала подруга, поглаживая её по спине. – Глядишь, звездой станешь. И ваще: мы в ответе за тех, кого отравили! – хохотнула она, обняв Марьяну за плечо и увлекая к гардеробу.

Шесть часов на поезде – и Марьяна стояла на пороге своего дома: бледная, уставшая, измченная, но взволнованная и полная решимости участвовать в конкурсе «Золушкин бал». Шутка ли – в кои-то веки сам Алан Крыль почтил их тьму-таракань своим присутствием, не надо тратить деньги на билеты и прожитьё в столице! Судьба преподнесла ей шанс просто на блюдечке с голубой каёмочкой!

…И вот теперь из-за отца, точнее, из-за отсутствия денег, всё могло кончиться, даже не начавшись. Наташку Лукошникову вон родители поддерживают. Носятся с ней, как с тухлым яйцом! И мать с отцом, и сеструха, и братья все! А она как избалованная принцесска, то ей не то, это – не это! Почему так бывает? У кого все возможности – тому это и даром не надо, а у кого мечта – так тысяча препятствий!

От обиды опять защипало в глазах, и Марьяна беспокойно заворочалась на кровати, кутаясь в одеяло. Отец Наташку лично на репетиции возит! …Хотя, скорее всего, не потому, что ему крайне важна её музыка, просто боится, чтобы дщерь по дороге не свинтила куда-нибудь…

Всё равно всё очень фигово! – грустно подумалось Марьяне. Отцу её пение по барабану, денег нет, работы нет, страна рухнула, да ещё и зачёт по музлитературе накрылся. Наверняка "пара" будет – педагогиня по музыкальной литературе имела фамилию Шишова, обладала лютым, непреклонным нравом и носила меткую кличку «Фигсдашь».

Мама зашла в комнату к дочери и присела к ней на кровать, гладя её длинные, непослушные волосы.

- Он ведь не даст денег, - убито проговорила Марьяна, глядя в стену.

- Не дрейфь, Мася, - заговорщицки улыбнулась мама и мягко  развернула её за плечо.

Марьяна внимательно посмотрела ей в глаза, и мама ободряюще подмигнула.

- Заначка? – еле слышно прошептала с надеждой девушка, садясь на кровати.

- Ага. И подруга моя, Кристинка – ты её знаешь – пообещала занять, если не хватит! – взгляд мамы был полон решимости. – Новый костюм у тебя должен быть, и точка!

Марьяна радостно пискнула и счастливо откинулась на подушку.

Как всё стало непросто! Раньше концертные костюмы коллективам ДК всегда шились за счёт государства. Родители вносили какие-то символические копейки, но великая держава – СССР – обеспечивала городские муниципальные коллективы костюмыми, декорациями и инвентарём. Культурному развитию граждан придавалось стратегическое значение!

Марьяна росла с этим, даже не задумываясь до развала СССР, «за чей счёт этот банкет» - просто к ним периодически приходили костюмер, портная, и через пару примерок коллектив был уже готов блистать на сцене в новеньких ярких костюмчиках.  Это было нормой. Так же девочка, как и многие её сверстницы, считала само собой разумеющимся, что их – большой детский хор «Кантилена» - регулярно возили на иногородние конкурсы, выделяя под эту важную миссию целые вагоны, а иногда и самолёты: шутка ли, шестьдесят с лишним детей, образцовый коллектив! И, как правило, с ребёнка не требовалось ничего, кроме свидетельства о рождении и разрешения родителей.

С развалом советской державы и приходом «дикого рынка» гармоническому и безоблачному миру Марьяны, как и всем коллективам ДК и вообще стране, был нанесён сокрушительный удар. Огромная инфляция, страшный дефицит и одновременный рост цен. Масса людей без работы, либо без зарплаты – даже если её удалось сохранить. От безысходности тысячи россиян потянулись в Польшу, Турцию и Китай, рождая новую социальную группу – «челноки»…

И пока люди пытались выжить, торгуя привезёнными «из-за бугра» вещами, бытовой техникой и мебелью, администрация Дворца Культуры обескураженно осваивала понятие «хозрассчёт». А пока что коллективы пользовались «советским костюмерным фондом» - изрядно потрёпанным, но со сцены ещё вполне смотревшимся…

5. Сверкающая корова.

По загадочному стечению обстоятельств платье «приехало» уже на следующий же день! Ради такого дела Эсмира Николаевна пригласила их на примерку к себе домой.

Когда Марьяна взяла в руки свёрток, немыслимо сверкающий даже сквозь обёрточный целлофан, она лишь прерывисто вздохнула. А в развёрнутом виде это было не платье – бомба! Райская мечта! Платье-сенсация!!

Не видевшая ничего ярче люрекса и пайеток, Марьяна заворожённо смотрела на произведение турецких кудесников, сплошь усыпанное алмазной голографической пудрой в технике горячего эмбоссинга, в переливах которого каким-то неведомым тиснением проступали объёмные узоры из более крупной бриллиантовой крошки…

Даже в тусклом свете кухонной лампы платье переливалось, отбрасывая мириады цветных искр, озаряя пространство тесной кухни неземным сиянием, перед которым меркли даже брильянты!! ..А что же будет при ярком сценическом освещении и световой пушке?! *

Сладкая, почти спазматическая волна восторга прокатилась по телу Марьяны ,и девушка только смотрела потрясённо на свою руководительницу глазами, полными невыразимого восхищения и благодарности.

Эсмира величественно сидела в кресле у окна, иронично глядя на изумлённых мать и дочь, и весь её вид говорил: «я ещё и не такое могу!»

- Ну примеряй уже, ребёнок! – подбодрила она Марьяну.

- А цена? – торопливо вставила мама.

Ответ Эсмиры девушка не слышала – зато увидела, как округлились мамины глаза. Более того, мама даже слегка присвистнула. Внутри у Марьяны всё сжалось, но мама повернула к ней голову и отчеканила:

- Надевай!

…И тут Марьяну ожидал удар.

Брильянтовое, королевское, космическое, бомбическое платье оказалось ей безнадёжно велико, а силуэт – верх с «подплечниками» и юбка-колокол с бантовыми складками, длиной до середины икр, – превращал её в коротконогую толстушку.

Эсмира, видя их разочарование, вынесла вердикт:

- Ушьём, время есть.

- Эта модель уродует Марьянку! – возразила мама. – Ткань слишком жёсткая для такого кроя, поэтому сидит колом!

- Нормально! – уверенно махнула рукой Эсмира. – Наши мастера сделают, время есть!

- Ненормально! – голос мамы опасно зазвенел. – За такие деньги!

Эсмира пристально посмотрела на неё своими прозрачными зеленоватыми глазами.

Этот взгляд выдерживали немногие, а на мягкую, послушную Марьяну он вообще действовал гипнотически. И уж что могло быть страшнее для неё – вызвать гнев своей руководительницы, потерять её расположение?! Именно Эсмира разглядела её талант, выделила её (и Наташку) из общей хоровой массы в солистки, приблизила к себе и окрылила, постоянно выводя на сцену и уделяя внимания больше, чем остальным. Доходило до смешного – когда посторонние люди считали её «дочкой» Эсмиры, девочка была готова плакать от счастья…

Но на маму взгляд Эсмиры не действовал.

- Я не буду покупать за бешеные деньги то, что ей не подходит! – спокойно, но твёрдо произнесла она, и Марьяна с ужасом посмотрела на маму.  Так  разговаривать с самой Эсмирой Николаевной! Не оценить её усилий, швырнуть, можно сказать, бесценный подарок, ей в лицо! (То, что это был далеко не подарок, Марьяна как-то не осознавала – как любой творческий, житейски неопытный человек, она была далека от финансовых проблем..)

- Ещё и за перешив потом доплачивать! – добавила мама, возмущённо покрутив головой, и Марьяне захотелось провалиться сквозь землю…

И хотя Эсмира внешне была спокойна, она разозлилась. Это было видно по её чуть подрагивающим тонким крыльям ноздрей. Её глаза слегка сузились, линия губ напряглась.

- Да ради бога! – руководительница загасила окурок и затолкала его в баночку из-под соуса «Uncle Ben’s», закрутила рыжую крышечку и поднялась, скрестив руки на груди. Отвернулась, демонстративно глядя в окно.

- Снимай! – скомандовала ей мама, и Марьяна стала стягивать сверкающее алмазное великолепие.  Взъерошенная, путаясь в одежде, она испуганно смотрела на Эсмиру – та отвела взгляд от окна, задумчиво покачала головой,

- Ради бога, - повторила она, беря пачку «Магны» и вытягивая из неё очередную сигаретину. – Дело добровольное… Но тогда… - она щёлкнула зажигалкой, задумчиво посмотрела на огонёк, потом раскурила сигарету. – Тогда я… не ручаюсь за результат конкурса… - и Марьяне показалось, что на миг её губы изогнулись в иронической ухмылке. – Голос – это, конечно, замечательно, но платье…

- Платье – будет! – с вызовом ответила мама и кивком указала Марьяне на дверь.

Поникшая девочка виновато смотрела на своего кумира, но та её игнорировала.

Она очень, очень разозлилась! – поняла Марьяна и ей захотелось стать невидимкой, исчезнуть, провалиться, - так ей было стыдно. Она чувствовала себя без вины виноватой за неподошедшее платье, какой-то подлой предательницей.

А роскошное алмазное платье дурацкого фасона, в сияние которого она уже успела влюбиться, сверкающим бесформенным комком валялось в кресле…

Первая слезинка скатилась по её щеке уже на лестнице. Пока они топали вниз по ступенькам, Марьяна молча вытирала слёзы рукой, но когда мама толкнула дверь подъезда, всё же не выдержала:

- Зачем ты так? – пробормотала она. – Оно же такое… яркое… сверкающее!..

- Хочешь быть сверкающей коровой? – глянула мама сбоку на дочь. Ты же сама себя видела в зеркале! Выкинуть такие деньжищи на ветер? Только потому, что ты так боишься обидеть свою царицу? Так любишь её, что готова голодать и носить неудобное платье?

6. Английское платье.

Платье нашлось. Марьяна с мамой сняли его с витрины центрального универмага. Оно было единственным на стенде и безумно дорогим – видимо, из-за дороговизны его и не покупали.

Без единой блёстки, ярко-алое модельное платье из Англии, на корсете из китового уса, с открытыми плечами, на которых лежалаизящная драпировка. Длина наряда была чуть выше колена, из под алого края верхней юбки выглядывала нежная белая сетка, под которой прятался такой же кипенно-белый шёлк. Треугольное декольте и край юбки украшали небольшие белые кружевные лейсы, на которых благородно светилась жемчужная вышивка. Платье изумительно подчёркивало нежную девичью фигурку, и при всей кажущейся сдержанности – дышало женственностью и особенной изысканностью.

И там же – о чудо!! – нашлись белые атласные туфельки тридцать четвёртого размера, мягкие, удобные, точно по миниатюрной ножке Марьяны. Это реально было чудо – тотальный дефицит «перестроечного» периода не радовал разнообразием. Покупка обуви для девушки всегда был мучительна – часами она уныло ходила по магазинам, примеряла и откладывала в сторону то немногое, что ей нравилось – но размер всегда был больше, чем нужно. («Неужели стали шить только на дылд?!» - плакалась она подружкам.) Походы по обувным вызывали только раздражение и разочарование. О, как восхищались все её маленькой «золушкиной» ножкой! И мало кто знал, как ужасно сложно подобрать на неё сапожки или туфельки…

В общем, марьянкино сердце рвалось от счастья – такой красоты она не носила никогда. Сценические «ДК-овские» остюмы, сшитые по «средней мерке» и бюджетным ценам, не шли ни в какое сравнение с этой безупречной утончённостью и благородством! Простота силуэта только подчёркивала красоту модели. (Уже не говоря о том, что сияющее турецкое платье Эсмиры рядом с этим смотрелось, как базарный цыганистый платок с ярмарки.)

Радостные, с покупками, они с мамой в вечерней темноте бодро месили снег, возвращаясь домой и переглядываясь с заговорщицкими и счастливыми улыбками.

Когда Марьяна вертелась дома перед зеркалом, не желая снимать платье, в комнату вошёл отчим. Скользнул по ней взглядом и демонстративно отвернулся, вышел, прикрыв за собой дверь. Но Марьяна ничуть не расстроилась, она всё равно чувствовала себя в этом платье королевой – давно уже привыкла к тому, что каждая её обновка вызывала в нём недовольство (отчим был прижимист до дрожи), и все её горести и радости разделяли мама и бабушка.

Сейчас они обе сидели на диване, любуясь «своей девочкой»,  и лица их выражали умиротворение и блаженство…

Двигаясь перед трюмо с массажной расчёской, которая играла роль микрофона, Марьяна стала петь, глядя на себя и подбирая жесты, соответствующие тексту песни, отслеживая наиболее выгодные ракурсы, и незаметно для себя вошла в раж, запев во весь голос, – она уже мысленно перенеслась на сцену, чувствуя под ногами не потёртый ковёр, а помостки, и яркий свет боковых прожекторов…

Дверь открылась, и отчим, просунув в щель нос, громыхнул:

- Хватит орать уже! Соседи спать легли, людям завтра на работу!!

Как всегда.

Марьяна вздрогнула, а мама с бабушкой привычно шикнули на него.

Дверь раздражённо закрылась, нос убрался.

Но настрой уже был сбит, и Марьяна, встряхнув длинными волосами, положила расчёску на трюмо. И потом снова закружилась, любуясь собой. Ничто не могло загасить чувство праздника и ликования!

…А Наташка завтра просто обомлеет, когда увидит её!




__________________________
Прода маленькая сегодня, ибо автор в соплях и с температурой и ознобом. 
Но зато бонусом для моих читательниц - то самое Платье и туфельки))))) 

Эксклюзивное фото из фотосета  для моих афиш того периода)))))))))))))
 

...платье, кстати, живо до сих пор и скоро будет работать на очередном концерте! 

7. Распевка с Вэ-Вэ.

- …Она реально обалдеет! Все обалдеют! – твердила маме запыхавшаяся Марьяна, торжественно поднимаясь по серомраморной служебной лестнице ДК на третий этаж, где находился хоровой класс «Кантилены», и поднимая повыше кофр с английским платьем. Сегодня у неё была индивидуальная репетиция, последняя перед конкурсом…

            Толкнув застеклённую дверь, стекло которой было задёрнуто мягкой драпировкой, они вошли в класс.

            Окно кабинета было открыто настежь, белая капроновая штора парусом надувалась в помещении. Эсмира и аккомпаниатор хора Валерия Владимировна, которую за глаза все лаконично звали «Вэ-Вэ» - стояли у подоконника и трепались, явно только что «расслабившись»: в воздухе витал еле заметный запах сигарет.

- А вот и наша звезда пришла, - добродушно протянула Эсмира Николаевна, идя навстречу им. – Распевалась дома?

- Не-а, - расплываяясь в счастливой улыбке, честно призналась Марьяна. – Я… мы платье принесли! – она стала торопливо расстёгивать «молнию» кофра.

- Это потом! – качнула головой Эсмира Николаевна. – А сейчас – марш распеваться, потом спуститесь в зрительный зал. Сегодня репетируем на сцене… Лера, распой её, пожалуйста! - и с этими словами она вышла из класса, звонко щёлкая шпильками модных туфель.

            Дверь хлопнула.

            Валерия Владимировна прошла и величественно села за инструмент; искусно пробежав по клавишам пальцами, она извлекла быстрое арпеджио* в ля-мажоре и выжидательно уставилась на девушку сквозь золочёную оправу элегантных очков.

            Марьяна с улыбкой посмотрела на пианистку: нет, ничего не изменилось (как же хорошо быть дома!) – и  даже Вэ-Вэ всё та же…

Эксцентричная особа, она имела на всё своё «смотрение» и периодически удивляла всех – то малиново-голубыми оттенками шевелюры, то странными нарядами, а однажды во время игры на репетиции у неё на плечо откуда-то из-под махрового шарфа вылезла живая белая мышка – Вэ-Вэ принесла с собой домашнюю любимицу (и, конечно, сорвала урок). Но несмотря на подобные выходки, все её обожали, признавая, что «играет она, как Бог!»

            …Марьяна торопливо подошла и встала, выпрямившись, около фортепиано, ощущая себя вновь вернувшейся в детство: она снова стала «кантиленочкой». Хоть в музыкальном училище ей приходилось распеваться и петь каждый день – там это была рутина, обязаловка, рабочий процесс; здесь же, в любимом хоровом классе, распевка теперь воспринималась, как уютный, приятный ритуал…

И всё же Марьяна чувствовала уже немножко иначе. Она уже сравнивала подход любительского хора с жёсткой профессиональной «дрессурой» дирижёрско-хорового отделения.

            Пока Валерия Владимировна проигрывала ей вокальные упражнения, небрежно закинув одну ногу на другую в экстравагантных клетчатых колготках, и украшая обычные аккорды затейливыми мелизмами**, Марьяна распевалась на автомате и размышляла о другом. Почему, например, часто солистов распевала Вэ-Вэ, аккомпаниатор, а не собственно педагог по вокалу? И где сейчас её обожаемая Эсмира? Марьяне не хватало её пристального, жёсткого взгляда. И куда она ушла? Наверняка решает какие-то неотложные задачи у директора. Накануне конкурса руководителю много всего надо сделать, наверное…

            Резкий удар обеих ладоней по десятку клавиш одновременно заставил Марьяну подпрыгнуть.

- Не отвлекайся! – иронично посмотрела на неё поверх очков Валерия Владимировна. – Я же вижу, что ты не работаешь! Конкурс на носу.

- Я стараюсь, - промямлила девушка, чувствуя себя школьницей.

- Ага, как же! – иронично хмыкнула Вэ-Вэ, крутанулась на винтовом стуле и взбила пышную причёску. И снова пристально посмотрела на девушку, посерьёзнев:

- Ты должна пахать, а не мяукать вполголоса, думая о чём-то своём! Балует тебя Эсмира! – внушительно сказала она. – Музыке надо отдаваться полностью, девочка. По-настоящему. И, кстати, далеко не все это могут! Всей душой. Всей жизнью. А иначе в искусстве – нечего делать! – она горячо смотрела Марьяне прямо в глаза, и у той побежали мурашки по коже – столько силы было в этих словах. – …Музыка не терпит халявы, ясно? Давай заново.

            В этот раз Марьяна не отвлекалась и добросовестно «прогнала» все вокальные упражнения.

- Другое дело! – Валерия Владимировна  завершила распевку бурным  глиссандо, широким взмахом проведя рукой по клавиатуре. – Передохни пока минут пятнадцать. Потом придёшь – и пойдём на сцену репетировать. – пересев в кресло, она углубилась в нотные сборники.

            Марьяна тихонько вышла из класса и поплелась к фонтанчику.

            И ничего её Эсмира не балует, наоборот, даже при других в выражениях порой не стесняется, иной раз аж провалиться под землю охота…

            Это тут, во Дворце Культуры маленького, затерянного в Приполярье городка, Марьяна – солистка большого хора, что-то из себя представляющая. Но, отучившись всего пол-курса в музыкальном училище, она вынуждена была признать, что голос её – не уникален, есть и поголосистее (причём гораздо более, чем)…
            А когда она услышала вживую оперное колоратурное сопрано, то вообще страшно закомплексовала сначала – такой мощи, полётности и диапазона ей даже не снилось. И хотя  теперешняя преподавательница по вокалу хвалила  её тембр, но «слабая школа» звучала, как диагноз, постоянно – то извиняюще, то обвиняюще… Это было особенно обидно, учитывая гору её лауреатских званий и побед в многочисленных вокальных конкурсах…

визуализация Валерии Владимировны)))

Знакомимся с героями этой почти непридуманной истории))))

Я уже говорила, что повесть основана на реальных событиях))))

Марьяну вы уже увидели, теперь на сцену выходит Валерия Владимировна Бабаева, она же "Лера", она же "Вэ-Вэ". 
"...Эксцентричная особа, она имела на всё своё «смотрение» и периодически удивляла всех – то малиново-голубыми оттенками шевелюры, то странными нарядами, а однажды во время игры на репетиции у неё на плечо откуда-то из-под махрового шарфа вылезла живая белая мышка – Вэ-Вэ принесла с собой домашнюю любимицу (и, конечно, сорвала урок). Но несмотря на подобные выходки, все её обожали, признавая, что «играет она, как Бог!..»

...Она существует в реальности, эта необыкновенная Личность, музыкант и композитор, одна из моих великолепных Учителей, повлиявшая на мою судьбу - а с годами теперь ещё и моя близкая, чудесная подруга. 

Потрясающая женщина, правда? :)

8. Репетиция на сцене.

Сколько лет ни спускалась Марьяна с третьего на первый этаж, с самого детства, и  сколько раз ни проходила по длинному бежевому коридору до конца, в концертном ли костюме, в простой ли одежде для репетиции, но, когда она подходила к двери со скромной тёмненькой табличкой «Выход на сцену» - её сердце всегда сладко замирало на миг. Девочка тянула на себя тяжёлую дверь (с годами ставшую немножко легче) – и…

Сначала в лицо мягко толкался прохладный ветер, окутывая непередаваемым запахом кулис, который заставлял радостно и учащённо биться сердце…

А потом она делала шаг в таинственный полумрак – словно в портал в иное измерение! – и погружалась в какой-то счастливый волнительный транс, в концертное состояние, чувствуя обострённо все запахи, звуки, игру цвета и света волшебных лучей; с благоговением ступая по дощатому полу, осознавая, что именно здесь, вот на этом самом покрытии, в тени декораций и кулис ожидали (и ещё будут ожидать!!) своего выхода на сцену и начинающие артисты, и признанные мировые звёзды…

И дело было даже не в том, что городской Дворец Культуры был лучшей сценической площадкой Республики – Марьяна не знала об этом и даже не задумывалась о каких-то сложных понятиях навроде «уровня технического обеспечения учреждения», «машинерия сцены», - да ей даже было не с чем сравнивать, она росла в этом с детства и была уверена, что так устроены все дворцы культуры – ведь на то они и «Дворцы»!?

…Огромное зеркало сцены с незаметным из зала вращающимся врезным дисковым кругом, обеспечивающим смену декораций (на котором часто плавно «выезжал» их хор, заранее построившись), боковые закулисные пространства и «сценические карманы» – резервные площадки, в которых таились выездные декорации и остальной реквизит – всё это приводило её душу в священный трепет.  И где-то там, в темноте и глубине самых дальних углов, за гидравлическими тросами, электроприводами, лебёдками и подъёмниками, тихонько жил маленький, весь из косматой пыли, сценический домовой.

 Но об этом Марьяна не стала бы рассказывать никому – поднимут на смех, конечно. А он ей однажды приснился…

Подходя к кулисам, Марьяна поднимала глаза – и её взору открывалась «верхняя сцена», пространство над игровой частью зеркала сцены; таинственная и сложнейшая структура, видимая только артистам. Зрители обычно видят только льющийся на артистов свет софитов…

Кстати, говоря «в свете софитов», обычные люди ошибочно подразумевают под этим самым софитом любой театральный источник света… А на самом деле софиты – это не вовсе не прожектора, а металлические конструкции, на которых и подвешены осветительные приборы, и конструкции эти называются «софитные фермы»! – когда Марьяна узнала об этом, она улыбалась, долго перекатывая эту тайну внутри, словно пушистый солнечный зайчик.  

..А ещё наверху были целые галереи, оборудованные переходными мостиками, там размещались навесные декорации и другие хитрые сценические механизмы, назначение которых Марьяна пока не успела узнать.

Это был её мир, в котором растворялась душа, её святая святых. Занавес отделял волшебный мир Сцены от реального – но именно этот мир и был её настоящей реальностью.

- ...И опять девочка размечталась! – Эсмира смотрела на неё, качая головой, по-мужски засунув руки в карманы укороченных брючек, и улыбаясь.

Марьяна смущённо улыбнулась и зашагала вместе с руководительницей в правую кулису, окидывая быстрым взглядом бесчисленные ряды пустых красных кресел в зрительном зале.

И эта пустота тоже приводила её в сладкое замирание – она чувствовала эту гулкость огромного пространства, которым сейчас будет владеть единолично, заполняя его своим голосом… Хотя не единолично. Потому что сбоку, в седьмом или восьмом ряду уже примостилась мама…

Девушка решительно не понимала, как можно воспринимать всё это в устало-будничном настрое. Вон, Валерия идёт себе, уткнувшись в ноты, и совершенно не трогает её вся эта атмосфера…

- Очнись уже! – Эсмира развернула вокалистку к себе и пару раз щёлкнула у неё перед лицом пальцами. – Опять она улыбается, словно миллион выиграла! – с усмешкой произнесла она, обращаясь к Валерии, и вновь глянула на Марьяну: - Ты меня слышишь?

- Конечно! – улыбнулась девушка, с обожанием глядя на своего педагога,  предвкушая процесс репетиции.

- Ну так снимай микрофон и вперёд!

Марьяна протопала на авансцену* и, обхватив одной рукой чёрную холодную стойку, с усилием вытащила второй рукой микрофон из держателя. Постучала по нему пальцем. Микрофон не отозвался.

Валерия Владимировна, воссев за рояль, важно пролистала растрёпанные ноты, шумно плюя на пальцы, раскрыла нужный лист, затем выжидательно уставилась на Марьяну. Та пожала плечами.

Эсмира вздохнула и, так и не вынув рук из карманов, вышла в центр сцены.

- Дима! – прищурившись, звонко крикнула она в пространство.

- Я здесь, - с готовностью отозвалось пространство скучающим мужским голосом.

- Микрофон не работает!

- Работает! – с буддистским спокойствием отозвался звукарь.

- Да как работает… - Эсмира выхватила у девушки из руки микрофон, и из динамиков невыносимо громко зашуршало: хитрый Дима успел включить его.

Марьяна видела его лохматую голову в окне звукоаппаратной и знала – Дима сейчас сидит там за пультом, в своём крупной вязки свитере, и меланхолично усмехаясь, прихлёбывает растворимый кофе.

- Всё готово? – уже в микрофон спросила руководительница «Кантилены», и звуковой эффект «эха» наполнил объёмом вдруг её голос и многократно повторил вопрос.

9. Репетиция на сцене – продолжение.

Конечно, когда алое платье было надето, расправлено, а атласные туфельки украсили миниатюрные ножки, обе женщины единодушно выдохнули, глядя на вышедшую в центр сцены Марьяну. Девушка была так прелестна в сиянии юности.

- Да. Очень неплохой вариант, - пришлось признать Эсмире, хотя особого восторга она не высказала.

- Да отпад, что там!! – воскликнула из-за рояля Валерия Владимировна, треснув нотами по крышке. – Марьяш, во! – подняла она большой палец.

- Отпад…. – задумчиво протянула руководитель, задумчиво разглядывая нарядную свою ученицу, которая стояла, зардевшись, и посмотривала на всех троих. – Ну что встала? Микрофон в руки и вперёд! – ввернула она свою коронную фразу.

Марьяна репетировала конкурсную песню, глядя в пустой зал на тысячу мест и представляя его полным зрителей. Она пела, улыбаясь маме, которая сидела в седьмом ряду, пела, бесстрашно улыбаясь Эсмире, которая стояла в середине первого ряда, расставив ноги, по-мужски заложив руки в карманы брюк, и в упор, сосредоточенно смотрела на неё. Пела, рассматривая жёлтый квадрат окна звукоаппаратной…

Службы звука и света располагались за последним зрительским рядом. Два огромных окна в стене под балконом, слева – звукоаппаратная, справа – светоаппаратная… Глядя на ссутулившияся силуэт Димы, подпирающего голову ладонью, юная вокалистка слегка нервничала: неужели она скучно поёт? Или он просто устал от бесконечных репетиций? – ведь он это, наверное, слушает целыми днями, а вечером ещё и мероприятия…

- Снова отвлекаешься! – сразу же реагировала преподаватель, перекрывая её пение в радиомикрофон. – Изволь вернуться в песню, пожалуйста.

И Валерия Владимировна за роялем вновь вдохновенно раскачивалась всем корпусом на проигрыше, а Марьяна вступала, стараясь сделать это так же проникновенно, в характере изумительной игры концертмейстера.

Репетиция означает – «повторение». И эти многократные повторы каждый раз дарили новые ощущения.

Сначала Марьяна пела, наслаждаясь объёмностью, которой наделял её голос ревер*, стараясь, чтобы не захлёстывали эмоции на предельных нотах (а они захлёстывали, и ещё как!). Потом, пока Дима продолжал отстройку звука (вид «эха» постоянно менялся, в зависимости от частоты реверберации, и голос Марьяны становился то «колокольным», то сухим и тусклым, то гулким, словно в подземной пещере, то таинственно-сказочным… (Боже мой, и как совладать с эмоциями, когда с тобой творят такое?!)

 Потом окно справа тоже осветилось, показалась стройная фигурка Надежды Прозоровой, художника по свету. Тусклое рабочее освещение сцены изменилось; справа и слева вспыхнули боковые софиты, и зрительный зал сразу отступил в темноту.

Сердце девушки прыгнуло: сейчас начнётся сказка!

Не прекращая петь, вокалистка не удержалась – обернулась и увидела, как «австрийский» задник** стал стремительно переливаться – нежно-голубой с переходом  в лиловый, потом в бирюзовый с изумрудными мазками, косые розовые и фиолетовые лучи прорезали мягкие округлые складки и наполнили пространство волшебным светом, в котором метелью закружились золотистые звёздочки...  Потом сверху раздался звук сервопривода – это яркие прожектора на одной из софитных ферм развернулись, собрав свои лучи в одной точке – там, где стояла девушка.  Художник по свету экспериментировала с освещением…

Восторг стал подниматься изнутри неконтролируемой волной – словно лава, толчками, дыхание перехватило и, конечно, Марьяна…

-  Налажа̀ла***! – обречённо констатировал  голос Эсмиры Николаевны из мониторов. – Что мне делать с твоей впечатлительностью, девочка моя? …Давай-ка пять минут перерыва, Надя будет подбирать свет, а ты уже соберись на концертный вариант.

- Хорошо, - кивнула Марьяна.

Концертный вариант – это прогон номера с точки выхода до точки ухода, настоящее выступление, только без зрителей.

И пока Эсмира с Валерией скрылись в кулисах со стороны выхода, Марьяна спустилась со сцены по боковым ступенькам в зрительный зал и пробралась в седьмой ряд, к маме. Присела, открыла бутылку воды.

- Мася! – глаза мамы горели азартным и восторженным огнём. – Ты просто шикарна! Что бы там ни говорила Эсмира, но ты выглядишь – изумительно! И поёшь здорово! А ещё с этим оформлением… Твоя победа неизбежна, я тебе точно говорю!

Девушка откинулась в кресле и счастливо выдохнула. Мечтательная улыбка блуждала у неё на губах. Ей вновь хотелось поскорее туда, на сцену. На которой она выросла и которая неизменно наполняла её трепетом и силой.

Ведь можно спеть ещё лучше…

Да, она должна победить. Это будет очень классно!

Марьяна так и представила лица однокурсников, а потом с особенным удовольствием – свою преподавательницу специальности,  Бурковскую, полноватую даму с припухлыми глазками, которая всегда смотрела на неё с хищной полуулыбкой: «Романова, не надо мне тут солировать… вы вообще осознаёте, что учитесь не на вокальном, а на дирижёрско-хоровом отделении? Может, всё же стоит больше времени специальности уделять?..» - вот уж кого точно перекосит, если она выиграет Всероссийский телеконкурс!!

После отдыха Марьяна  выдала «концертный вариант».

И вновь яркие ощущения собрались воедино – полётность голоса, усиленная многократно, объёмное тёмное пространство зрительного зала, игра световых эффектов за её спиной, прохладная тяжесть микрофона и запах кулис, музыка Марка Минкова в изумительном Лерином исполнении, мамин восторг, и поверх этого всего – изучающе-строгий, с доброй хитринкой, взгляд Эсмиры…

10. Ночью

Ночью Марьяну накрыл приступ паники.

Обычно после пребывания на сцене она засыпала быстро и счастливо, как ребёнок, но послерепетиционный разговор в зрительном зале не давал покоя, оставив тревожный осадок. Она понимала, что честнее всего было бы отказаться от участия, отозвав заявку – это как минимум успокоило бы её совесть.

Девушка ворочалась в кровати, то и сжимая и выкручивая пальцами уголки подушки.  Мысли не давали покоя. 

Было жалко вложенных денег. Отчим просто сожрёт маму за такие огромные, да ещё и бесполезные траты. (Покупка дорогущего платья без такого серьёзного повода, как Всероссийский телеконкурс, для него была бы равносильна, наверное, инфаркту. А так хоть поорал, но согласился всё-таки…)

Было стыдно – фактически впервые в жизни, она решилась на обман!  Да ещё какой… Да ещё с подачи своего кумира – педагога по вокалу. Осознание этого мучило больше всего. Страшно противно чувствовать себя самозванкой.

Вдобавок, они с Наташкой станут соперницами. Этот конкурс столкнёт их конкретно.  А если Марьяна и впрямь победит – как это переживёт ревнивая к чужому успеху подружка? Вдруг рухнет их многолетняя дружба? А даже если и нет… Вдруг реально её матушка начнёт буровить и сталкивать их? Ведь для каждой матери её ребёнок – самый лучший, самый золотой! Ох, что может случиться…

Девушка вновь тревожно закуталась в одеяло и села в постели, глядя в чёрный квадрат окна, за которым свистела вьюга.

…А ещё – Эсмира.

Марьяна никак не могла понять, чего ради ей, заслуженному работнику культуры республиканского уровня, известнейшей в городе личности, руководителю образцового коллектива – вдруг идти на такой шаг: с риском для репутации пропихивать её в этот конкурс?  Ведь Марьяна уже даже не «кантиленочка». Да, её все знают, как солистку-вокалистку, потому что она выросла во Дворце Культуры… но числиться в детском хоре она больше не имеет права – уже не ребёнок… Марьяна горестно вздохнула при этой мысли. 

И всё же руководительница пошла на риск – ради её участия!

Значит… Это значит, что Эсмира Николаевна всё-таки очень ценит её и относится не только как к ученице… А как к очень близкому человеку?! Ну конечно, всё же больше десяти лет они вместе! - при этой мысли сердце девушки стало сладко таять и губы сами собой разъехались в счастливой улыбке. Воистину, сцена – она соединяет людей навсегда…

Сцена.

Пропустить такой уникальный, единственный шанс – быть идиоткой. А вдруг она победит, и её действительно заберут в Москву?! Что там будет дальше – ей представлялось в сладкой, карамельной дымке – выступления, поклонники, интервью, толпы фанатов…  Слава… Но всё это было смутно-размыто. Гораздо чётче Марьяна представила, как она машет ручкой злющей и обескураженной Бурковской, забирая документы из училища под восторженные аплодисменты директора училища, - и злорадно усмехнулась. Вот бы реально утереть нос этой самоуверенной особе!

И внезапно совершенно другая мысль заставила её буквально подскочить в постели. Циничная, холодная мысль, которая покоробила душу.

Никакая не особенная любовь не двигает Эсмирой! Просто она не верит в Наташку и удваивает шансы. Ведь победа ученицы в крупнейшем телеконкурсе  – неважно, её ли, наташкина ли, - конечно же, вознесёт Эсмиру Шараеву на невиданные доселе в маленьком городке высоты. Шутка ли –педагог по вокалу победительницы Первого Вокального телеконкурса… а может, и новой звезды российской эстрады?!

Марьяна облизнула пересохшие губы.

Неужели из-за какой-то дурацкой опечатки она упустит всё это?!

Она отчаянно хотела увидеть гордость в глазах Эсмиры. И увидеть московских гостей. И петь на этом конкурсе. Пусть эта опечатка будет  для неё, Марьяны Романовой, перстом судьбы! Ступенью к большому успеху… И вообще, она за эти полгода истосковалась по родной сцене Дворца Культуры! Так мучительно хотелось хоть на миг снять с себя роль загнанной зачётами и преподами студентки, и вновь заблистать яркой одарённой звёздочкой!

В конце концов, всегда ведь можно списать на ошибку или недоразумение…

Полночи Марьяна терзала себя мыслями, и наконец провалилась в сновидение, и снился ей сумбур, в котором фигурировали великая Эсмира и разозлённая Бурковская, овации зала и алое платье, жажда славы и муки совести, а над всем этим возвышался кудлатый московский шоумэн, протягивающий ей страшно огромный золотой кубок размером с арбуз, который всё норовил выскользнуть из её непослушных рук.

11. Про причёску и Коррадо Каттани

В преддверии конкурса ещё одна репетиция на сцене - последняя - была на следующий же день. Эсмира в этот раз была гораздо более довольна ею. А в конце репетиции вдруг подошла к девушке и стала с озабоченным видом её осматривать, обходя кругом. Меж её бровей обозначилась продольная морщинка. Потом руководительница развернулась в зал, где, как обычно, сидела мама девушки, и спросила:

- Валь, а как ты смотришь на смену причёски Марьянке? Или снова – чёлка и «Пизанская башня»*? Слишком простовато… Московский уровень – другой!

- Срезать волосы – не дам! – категорично прозвенела из зала мама, и Марьяна облегчённо и согласно кивнула – она любила свои длинные, до поясницы, густые волосы.

Валерия Владимировна вышла из-за рояля и, приосанившись, вышла на просцениум, рядом с Марьяной.

- Начёс! – сказала она, воинственно сверкнув очками.

- Ещё чего! – возмутилась Марьяна, у которой это слово ассоциировалась с безвкусными блестящими леггинсами и джинсовой юбкой. – Может, мне ещё чёлку осветлить и козырьком поставить?! С таким платьем?!

Её услышали. Но пианистка-модница была неистощима:

- Тогда самый последний писк моды – гофре** на всю длину! Это даст огромный объём на её волосах… и цветные пряди! Алые!!

Эсмира Николаевна спустилась в зал и села рядом, по обыкновению закинув по-мужски на колено лодыжку в укороченной брючине, и задумчиво посмотрела на свои чёрные полусапожки на шпильке, отороченные коротким мехом. Потом победоносно посмотрела на них и изрекла:

- Химия!***

- Ну не знаю… - мама посмотрела на дочь, пытаясь представить её с «химией». – Если только крупные локоны от середины книзу…

- Да, будет ши-и-и-карно! – тряхнула Валерия голубыми прядями. – Очень романтичный, нежный образ, как раз под песню! – она сделала изящный жест рукой, будто исполняя песню, и сделала несколько забавных па, мурлыча припев конкурсной песни Марьяны.

- Сжигать волосы не охота… - проборомотала девушка.

- Волосы – не зубы, отрастут! – категорично припечатала Эсмира.

- Ладно, - разулыбалась Марьяна, сдавшись под напором руководителя и концертмейстера. Да и самой ей хотелось попробовать новый имидж, и мама согласилась…

Единственный, кто встретил это в штыки – был отчим:

 - Ты с ума сошла? – кричал он, бегая по кухне, хлопая себя по бокам и бросая грозные взоры на маму. – В проститутки её готовишь?!

- Да что ж ты такой отсталый! – со слезами воскликнула Марьяна. – У нас все так ходят, учителя и половина девчонок «химию» сделали!

- Все ходят! А если все с крыши прыгать начнут или колоться?! – гремел он.

- Прекрати уже! – поморщилась мама и указала Марьяне глазами на дверь.

Девушка, бледная от злости, выскользнула из кухни.

- То ей платье! Теперь химия! Дальше что? В её-то возрасте?

- Вообще-то, мне уже девятнадцать почти! – высунула нос из-за двери Марьяна.

- Молчи уже! – отмахнулся отчим. – Я в девятнадцать лопатой махал, деньги зарабатывал и себя содержал, между прочим! – сел он на любимого конька. – …А на тебя одни траты!

- Да успокойся уже, у взрослых мужиков работы нет, предприятия разваливаются, куда ты её гонишь? – не выдержала мама. – Ей учиться надо!

Марьяна хлопнула дверью, не желая дальше слушать.

Порой ей казалось, что отчим реально был готов её хоть на панель отправить, лишь бы деньги приносила. Так часто он пророчил в конфликтах ей это тёмное будущее. Абсурд! Трудно было представить более наивное и невинное дитя: Марьяна в свои неполные девятнадцать даже не целовалась. И отношений у неё ни с кем не было, и даже чувств! – если не считать тайной, безответной любви в седьмом классе к одному мальчику, однокласснику, который был похож на Коррадо Каттани****, и даже не смотрел в её сторону…  Потом оказалось, что он уже давно заглядывался на главную красотку класса Олю Селивёрстову, и в конце концов они стали «ходить вместе». Две тетрадки политых слезами стихов до сих пор лежали в столе.

Оглядываясь на сверстниц, Марьяна иногда думала, что они сошли с ума. После «Интердевочки»***** многие наивно романтизировали профессию «ночных бабочек», казавшуюся чуть ли не единственно стабильным источником дохода в период всеобщего развала. Бытовая проституция расправляла крылья, а «найти папика», желательно из криминальных кругов, означало «круто устроиться в жизни». Мораль, нравственность и достоинство стремительно вытеснялись из сознания нового поколения…

Марьяне такая «правда жизни» внушала ужас и отвращение. Те же чувства вызывал и дремучий домостроевец-отчим, застрявший сознанием в послевоенных или пятидесятых годах… «Как же я тебя ненавижу!» – привычно, с холодным отчуждением подумала девушка, беря телефонный аппарат в постель, растягивая шнур на всю длину комнаты, и укрываясь одеялом с головой.

Поболтать в постели перед сном с Наташкой – было незыблемой традицией многих лет, до поступления в музыкальное училище. Из другого города не очень-то поболтаешь, миллионером надо быть. Да и где секретничать? На вахте общежития, где восседает вахтёрша с вечной кружкой чая и кипятильником, и ошиваются десятки студенток в очереди на телефон? И теперь она отрывалась, только приезжая на выходные.

Но сегодня Марьяне не удалось пожаловаться на отчима – потому что подружка, захлёбываясь от восторга, беспрерывно трещала ей в ухо об «офигенском» костюме, который купили ей через знакомых знакомых, костюм, идеально подходящий под её песню, в котором она будет, словно Сандра*******, который затмит всех и вся, а звёздный телеведущий, сам Алан Килль, -  просто на коленях преподнесёт ей Гран-при конкурса, позовёт в Москву, и она, конечно же, без Марьяны никуда не поедет, и они вместе пойдут к вершинам мировой славы, потом заберут туда и родителей, заработают горы долларов и купят всё-всё-всё, чтобы родители больше никогда ни в чём не нуждались.

12. Химия.

А наутро Эсмира отвела Марьяну в «Салон Басмановой», располагавшийся на первом этаже Дворца Культуры и считавшийся одним из самых престижных мест – в этом салоне-парикмахерской наводили красоту перед выходом заезжие знаменитости.

Марьяна до этого ни разу не была в подобных местах, и совершенно обалдела от чудесных запахов, витающих в пространстве, нарядных мастеров, ярких ламп и хромированно-кожаных кресел. Все её «уходовые процедуры» сводились к сметанной или овсяной маске и протиранию лица кусочком льда из ромашкового настоя. Благодаря прижимистой «политике» отчима, таких понятий как «косметолог», «маникюр», «педикюр», или, упаси господи, «массаж» в их семье отродясь не существовало. Да и косметикой мама почти не пользовалась – а её природной красоте и так завидовали все знакомые «переухоженные» дамы…

Поэтому, перешагнув порог салона Басмановой, девушка почувствовала себя неуклюжей деревенской простушкой. Она не знала порядков, ей было ужасно неловко, она не знала, куда себя деть!

Принимала их сама Светлана Басманова, близкая приятельница Эсмиры – стильная, дама с унизанными перстнями пальцами и безупречным макияжем. Городская знаменитость, элита, бизнес-вумен…

- Ну здравствуй, Марианна Вильяреаль! – церемонно поздоровалась она, и девушка, выдавив улыбку, подавила раздражённый вздох.

Как только мексиканская  мыльная опера «Богатые тоже плачут»* стала транслироваться по телевизору, все знакомые и близкие  Марьяны хором сошли  ума. Только ленивый не исковеркал марьянино имя, превратив её в «марианну».  И хотя девушка ничего не имела против звезды сериала Вероники Кастро, но переиначивание её имени, которое забавляло остальных, страшно выводило её из себя…

Смущённую Марьяну она устроила в высоком кресле, укутала специальной шуршащей накидкой и, громко восхищаясь длиной и густотой её «венецианского блонда», начала колдовать… А точнее, производить экзекуцию. Ибо кислотное «химическое» зелье воняло страшно!

- Ну как? – время от времени спрашивала девушку стилист, и девушка тактично мычала что-то неразборчиво-вежливое. На последний «нукак» она смущённо отшутилась:

- Скальп печёт…

- Это нормально! – рассмеялась и она, и рядом стоящая Эсмира, и женщины ушли за ширму пить кофе, сказав Марьяне засечь время.

Девушка нетерпеливо посматривала на свои часики, слушая щёлканье ножниц в соседних креслах, а из магнитофона доносился разухабистый вокал новомодной певицы Азизы: «Милый мой, тва-ая улыбка-а-а, манит-ранит-а-абжига-ает….»

Марьяна терпеть не могла современную попсу – примитивность текстов и гармонических оборотов вызывала стойкое отторжение. Старые, добрые песни советских композиторов были ей неизмеримо ближе – Крылатов и Рыбников, Паулс и Таривердиев, Пахмутова, Дашкевич, Колмановский, Гладков… их песни Марьяна могла слушать (и петь)  часами.

- ..ну да пусть поёт, чё уж теперь… - вдруг выхватил её слух обрывок фразы Эсмиры, и острая тревога коротко кольнула сердце. Это было сказано с непередаваемой смесью усталости и иронии. Или пренебрежения?..

Девушка навострила уши, но шумовой фон салона мешал ей расслышать разговор.

- …победит – так меня засветит, тоже неплохо… 

Как назло, над тёткой в соседнем кресле включили фен. Марьяна, застыв, мучительно ждала, когда закончится просушка.

- …как раз должны высшую категорию присвоить. Не помешает…

- Ну конечно, все основания для присвоения! – возмущённый голос Басмановой был ниже и от этого слышнее. – Эсмирка, ты уже дохрена лет пашешь, развиваешь культуру, пора уже!  Вон, Серова, выскочка толстожопая, без году неделю, а уже первую категорию получила! А ты простым хормейстером ишачишь…

- Фаааина – Фаинааа, Фаина-Фаина – Фай-нана!! Ах, какое имя - Фаина-Фаинааа!!**– вклинилось дурацкое радио. Девушка заёрзала в кресле. Наконец бесконечное количество тупых припевов кончилось.

- …Ой, да как будто ты не знаешь, как это делается! – прорвался слегка раздражённый голос Басмановой. – Через постель, конечно!

- Не вариант! – коротко отсекла Эсмира Николаевна, отставив чашку.

Мозг Марьяны лихорадочно заработал. Это о ней? О её участии в конкурсе?  Почему «через постель»? Это же детский конкурс… Или это они вообще о большой сцене и мире шоу-бизнеса? Тогда «постель» - действительно не вариант, правильно говорит Эсмира, уж она её, Марьяну, знает! Девушка улыбнулась и с гордостью посмотрела на своего кумира. Какая же она классная! Порядочная, принципиальная, никого не боится, сразу рубит правду в лицо. Вот бы ей, Марьяне, стать такой же волевой, смелой, целеустремлённой! А то эта мягкость её – совсем не ко времени, в котором сейчас каждый старается «показать зубы» и выжить любой ценой.

…Голову защипало уже совсем невыносимо.

- Время вышло! – звонко крикнула в сторону ширмы девушка, и женщины завозились, вставая.

- Ну всё, сейчас ты увидишь новую себя! – хихикнула владелица салона.

Ядерный состав завивки наконец был смыт, и пряди раскручены и приведены в порядок. А потом Светлана Басманова жестом художника, открывающего холст, сдёрнула с неё покрывало и повернула к зеркалу.

И Марьяна ахнула. И вскочила из кресла.

Имидж был сменён кардинально.

Крупные кудри обрамляли её изумлённое лицо, волнами стекали по спине… цвет волос немного изменился, став тёмно-каштановым, подчеркнув светло-серые, с медово-карими лучиками глаза. Девушка грациозно, по-львиному встряхнула вьющимися прядями, которые густой волной приятно щекотали спину. Она себе нравилась! Такие волосы были гораздо объёмнее и красивее её настоящих, прямых. «Ох, теперь точно задразнят!» - почему-то радостно толкнулось внутри: с этими крупными локонами она действительно немного стала похожа на Веронику Кастро. Но только локонами…

13. Накануне Конкурса.

Несмотря на разгул «дикого рынка» в разорённой стране, конкурсы детского творчества ещё не успели стать жёстким инструментом коммерции, ещё никто не заменял термин «отборочный тур» на «кастинг», и конкурсы по инерции пока ещё служили прямому своему назначению – выявлению талантливых, одарённых детей и их поддержке, будучи бесплатными для всех участников: финансирование шло на государственном уровне.

По неостывшей ещё с советских времён традиции, Всероссийский Конкурс  Детского Вокала «Золушкин Бал» широко освещался в СМИ и поддерживался на государственном уровне.

Конкурс состоял из двух этапов, проходящих в формате торжественных концертов.

На первом – отборочном – туре юные вокалисты трёх возрастных категорий (младшей, средней и старшей) выходили в финал решением жюри.

Второй этап проходил уже через месяц в Москве, где финалисты – счастливчики из разных городов – боролись за звание лучшего из лучших. И второй этап транслировался дважды – в прямом эфире и потом ещё в записи.

Понятно, что победителя ждала грандиозная слава: участие в концертах на лучших площадках страны, телепрограммы, возможно – гастрольные туры по России и странам СНГ, - «Большая Сцена».

Масштаб был велик, а по местным меркам – это было из разряда несбыточной мечты, вдруг пришедшей в реальность.

Поэтому за два дня до конкурса Марьяна уже не могла толком ни есть, ни спать, ни репетировать – не действовали даже грозные окрики Эсмиры Николаевны. Волнение и чувство ответственности поглотили юную певицу настолько, что девушка даже сбросила пару килограмм.

А ещё её пожирало непривычное чувство – ведь она должна будет конкурировать со своей закадычной подружкой, Наташкой Лукошниковой!

Конечно, налёт соперничества между ними тайно присутствовал – в вокальном плане: кто легче возьмёт крайние ноты второй октавы… Но уже к середине первого курса музучилища Марьяне было смешно об этом вспоминать про этот детсад. Есть колоратура. Есть меццо. И у каждого голосового тембра – свой диапазон и свои достоинства.

Ах, да, ещё они «боролись» за внимание Эсмиры. Но тут Наташка соперничала просто по привычке. Не было у неё такой отчаянной, влюблённой преданности в преподавательницу, как у Марьяны…

И всё равно – они вместе с малых лет росли в хоре, стояли на одной сцене, перепели множество песен, прожили кучу концертов, поездок. Сколько смешных и трогательных воспоминаний их связывало и скрепляло дружбу!

Но… Победитель ведь всегда один. На свою победу Марьяна особо не рассчитывала – ведь их подтасовка с возрастом «стопудово» вскроется, и кому тогда побеждать, кроме Наташки? Только у неё было первое сопрано – несколько визгливое, но настоящее, «соль» и «ля» второй октавы она брала легко и без напряга. Да и её конкурсная песня была, на взгляд девушки, выигрышнее – подвижная, весёлая, под оркестровую фонограмму (у родителей Марьяны на такую роскошь денег просто не было), да ещё  платье ей в ателье какое-то «безумно обалденное» готовят – из-за этого они с подружкой толком и не виделись. Так что девяносто девять процентов из ста – победит Наташка.

…А если нет? Если всё-таки победит Марьяна? – сможет ли это взбалмошное создание простить ей такую победу? Ну, губы надует, конечно. Но ведь её мама точно не простит, она такая амбициозная… так настропалит Наташку, что они могут стать врагами! А этого Марьяне не хотелось больше всего. И она придумывала всё новые и новые причины, почему победа должна достаться подруге.

Взять хотя бы лукошниковское умение нравиться! – в глубине души Марьяна отчаянно завидовала этому воистину её актёрскому навыку.  Наташка могла расцветать в обаятельной улыбочке и кокетничать напропалую даже с неприятным ей человеком, глядя смешливыми чёрными глазками на него так, что тот невольно расплывался в улыбке. Она наслаждалась всеобщим вниманием, плавилась в нём, как саламандра в огне, и незаметно для себя начинала истерить, если оно переходило на кого-то другого.

Марьяна вдруг поймала себя на том, что улыбается этим мыслям. И привычно потянулась к телефону – ей захотелось услышать Наташку. Прямо среди ночи. А телефон у неё всегда рядом с подушкой…

- Бли-ин, как я уже хочу твою «химию» посмотреть! – выдала Наташка без предисловий. – Но мне реально не выйти! В музыкалке как назло концерты, зачёты, чтоб их! И примерка ещё.

- Какая уже по счёту? – хихикнула Марьяна.

- Третья! – прошипела Наташка и в трубке послышалась возня. Наверняка она сейчас накрывалась с головой, настраиваясь на долгий разговор. – Это будет офигистительное платье!! Я в нём всех затмю… затмлю…

- Ты победишь! – пообещала Марьяна и услышала громкое сопение – Наташка явно изображала волнение:

- Оооой, да ну тебя. Эсмира говорит, минусовка* не очень…

- Но она хотя бы у тебя есть! – вздохнула Марьяна. – Так что ты крута. А я под рояль, как лох…

- Балда! – фыркнула возмущённо Наташка. – У тебя живой звук! Этож  круче!

- Ага, расскажи это нормальным людям, которые слушают попсятину!

 Наташка хмыкнула, но чувстовалось, что она, в общем-то, согласна с Марьяной.

Фонограммы эстрадных хитов писались вручную настоящими музыкантами-инструменталистами, и их стоимость была прямо пропорциональна сложности аранжировки и количеству инструментов, а так же уровню мастерства аранжировщика, и далеко не каждый исполнитель мог себе их позволить!

14. Утро конкурсного дня.

И всё же утро конкурсного дня настало.

В пять утра у Марьяны уже не было сна ни в одном глазу.  Ещё час она полежала, мысленно уговаривая себя заснуть, но тысячи разных мыслей совершенно не давали покоя, и она сдалась.

Девушка в радостном возбуждении раз двадцать проверила сложенный накануне кофр: платье, новые капроновые колготки, переложила ещё раз косметику, полюбовалась на белые атласные туфельки. В эти мгновенья, собираясь на «Золушкин Бал», она действительно ощущала себя Золушкой, которая готовится войти в сказочный, волшебный Дворец. Даже лучше – во Дворец Культуры!

Юная вокалистка без конца повторяла и так уже намертво заученный текст песни, молясь, чтобы не «заклинило» за кулисами. Бывает такой кошмарный момент от волнения – когда перед выходом вдруг начисто забываешь первые слова песни, которую уже пела тысячу лет! – и Марьяне периодически снился этот кошмар, и она просыпалась среди ночи с колотящимся в страхе сердцем…

«Главное – первые слова, а потом всё уже пойдёт по инерции!» - повторяла она себе, бегая по дому.

Умыться.

Расчесать упругие, крупные волнистые локоны (всё же «химия» - это роскошная штука!).  

Поесть – точнее, заставить себя поесть! Марьяна пожевала отварной картошки с маринованными грибами. К чаю мама по такому случаю положила вафлю «Куку-руку» и конфету «Milky Way» - с очень сладкой ванильной нугой внутри, - но девушка буквально отшатнулась от этих экзотических вкусняшек: побоялась, что сладкое «обложит» связки.

Волнение набирало обороты…

За час до выхода позвонила Наташка:

- Марьяш, прикинь!  У меня от страха «медвежья болезнь» открылась! – простонала она. – Каждые пять минут в туалет бегаю!

- То же самое с утра было! – ворчливо призналась Марьяна. – Мама левомицетин дала, помогло.

- Он же горький, как… ужас! – фыркнула в трубку Наташка.

- Ну это ж лучше, чем за пять минут до выхода на толчок бежать!

- Это да…

Всего-то собираются – она да мама, а суета и толкотня в доме, как на перроне! И радость – сквозь волнение!

 Радость – заполошным зайцем прыгала под рёбрами накануне каждого выступления, а грудь распирало ощущение причастности к большому Празднику… Даже мама уже привыкла за десять лет к выступлениям дочери, буднично и методично складывая всё необходимое,  а Марьяна каждый раз проживала концертный день, как век…

В хоровом классе было непривычно пусто – в конкурсе участвовали только солисты-вокалисты, поэтому обычной  шумной толкотни хористок не было. Долны быть только Марьяна и Наташка с мамами, да Эсмира с Валерией Владимировной.

Марьяна открыла знакомо скрипнувшую дверь… и обомлела.

Наташка сидела, торжественно подставив голову под плойку – мама спешно накручивала ей локоны… но не этот рядовой факт потряс Марьяну.

На подружке было то самое платье. Бриллиантовая бомба из Турции…

Увидев подругу, Наташка выскользнула из-под плойки и, пританцовывая, направилась к ней:

- Ну чё? Круто?! – торжествующе спросила она, принимая перед ней «модельную» позу, словно перед фотографом, наслаждаясь её обалделым видом.

- Офигеть!.. – только и смогла выдавить Марьяна, глядя во все глаза на укороченное и обуженное платье. И это прозвучало очень искренне.

Ужасно довольная произведённым эффектом, Наташка пошла обратно «плоиться». Марьяна оглянулась на маму, а та иронично усмехнулась, прищёлкнув насмешливо языком: «я ж тебе говорила!»

В этот момент влетела красивая, а ярким макияжем и уложенной причёской Эсмира: на шпильках, в ярко-синем строгом костюме делового стиля – стильный пиджак и узкая юбка, белое жабо на груди, - и без предисловий скомандовала:

- Марш распеваться! – и Марьяне: - Почему ещё не переоделась? – и без паузы – Валерии: - Лера!

Концертмейстер – в чёрном платье, которое густо блестело узорами из чёрного же стекляруса, стильном и роскошном одновременно, с готовностью открыла крышку фортепиано. Девочки торопливо встали справа от неё, выпрямившись, взволнованно поглядывая друг на друга.

- Ма-мэ-ми-мо-му! – обозначила первую распевку руководительница и снова унеслась в неизвестном направлении, громко цокая шпильками. Они стали распеваться по привычной схеме. Мама Лукошниковой выскользнула из класса вслед за Эсмирой.

В коридорах Дворца Культуры нарастал гул – голоса, шаги, разговоры, музыка, - привычный ей с детства, такая сладкая, волнующая, предконцертная атмосфера… Марьяна ощущала Дворец Культуры всем существом. 

 Волнение его клубилось, словно кипящий пар под огромной крышкой, изредка врываясь в хоровой класс через приоткрытую дверь:  то флейтовой руладой, то раскатистым вокализом баритона, вышедшего в фойе, то внезапным обрывком музыки – это звукооператор в зале запускал начало фонограмм, сверяя очерёдность треков с программой.

И всё это кипело – ради них, участниц Всероссийского музыкального телеконкурса! И где-то там, в недрах кабинетов  ГДК, уже находился и тоже готовился настоящий, живой московский телеведущий! И остальное жюри, сплошь состоящее , ак говорили, из знаменитых экспертов вокала.

При осознании этого сводило живот и замирало сердце…

В конце распевки в хоровой класс вновь зашла Эсмира:

- Час до начала. Всё нормально?

Валерия Владимировна важно кивнула, беря заключительные аккорды распевки вокалисткам.

15. Конкурс. Начало.

С Наташкой они встретились уже за кулисами. Протиснувшись среди разодетых детей и подростков – участников «Золушкиного Бала», которых оказалось в разы больше, чем представлялось, Марьяна с трудом отыскала подругу.

Наташка стояла рядом с долговязым ведущим Лёней, который был в смешном лягушечьем костюме с огромным пороллоновым брюхом, слушала его хохмочки и весело смеялась. На её щеках играли очаровательные ямочки, а платье просто сказочно сияло даже в полумраке…  Увидев Марьяну, она кивнула ей и вновь принялась кокетничать с Лёней, вскидывая на него снизу чёрные блестящие глазки.

Марьяне этот Лёня, если честно, тоже слегка нравился. Он появился в ДК года три назад, выпускник культпросвета, и сразу стал вторым конферансье – рослый, широкоплечий, с фигурой атлета, волнистыми кудрями до плеч и «сценичным» лицом – крупные зелёные глаза, крупный рот с яркими губами, аккуратный прямой нос, - он умел раскрутить зрителя на эмоции и оставался бесконечно галантен с женским полом – от трёхлетних прелестниц из танцевального ансамбля «Горошинки»  и до пожилой гардеробщицы, которую все звали «баб Зина» - старушка уже и сама забыла, сколько ей лет, но при виде Лёни таяла, как мороженое в июне. Да что там, все таяли.

И Лёня прекрасно знал, как действует его обаяние…

- Пятиминутная готовность! – донеслось негромко по внутренней рации, помреж* снял трубку и подтвердил: «Пятиминутная готовность!» - потом повернул голову к артистам и зычно прогудел в глубину сцены:

- Через пять минут начинаем!!

            Все заволновались («Пять минут! Пять минут!..»), Марьяна помимо воли прикусила губу, ей казалось – даже закрытый тёмно-красный занавес, отделяющий их от зрительного зала, торжественно вздохнул – по нему прошла волна. Сквозь него доносился ровный гул – это рассаживались в зале зрители…

Волновались все, кроме Наташки, которая хихикала вместе с Лёней, заглядывая в его папку конферансье. Марьяна даже отчасти завидовала Лукошниковой – вот же вертихвостка, и не смущает её ни разница в почти десять лет, ни толпа вокруг – кайфует себе, стреляет глазками и… как у неё это получается?! Куда уж с ней соперничать…        

Поэтому она молча рассматривала яркие декорации, размещённые на сцене – силуэт сказочного средневекового замка, ажурная карета, и цветочная арка по центру, из которой должны были выходить конкурсанты на «Золушкин Бал»…

И тут внезапно грянули торжественные фанфары, вспыхнули и залили цветным светом сцену верхние софиты, одновременно пошёл в стороны занавес. Конкурсанты отхлынули в глубину кулис – артиста из-за кулис видно быть не должно – и это строгое правило касалось всех – и начинашек-дебютантов, и заслуженных артистов с огромным стажем, и каждый уважающий себя артист придерживался этики поведения на сцене.

Вместе с фанфарами прыгнули сердца детей за кулисами, руководителей, сидящих в зале родителей…  НАЧАЛОСЬ!!

Ведущий Лёня расцвёл ослепительнейшей улыбкой и шагнул из кулис на сцену, включив радиомикрофон:

- Добрый день!...

Наташка подскочила и схватила Марьяну за руку:

- Всё, я сейчас умру! Успокой меня!!

Марьяна молча схватилась за подружку второй рукой, и они притиснулись друг к дружке, сжатые со всех сторон другими участниками конкурса. Марьяна смотрела вверх, на цветные прожектора, рядами висящие на софитных фермах, вдыхала неповторимый запах закулисья – и чувствовала, как её сердце переполняется этим волнующим, упоительным чувством, которому она даже слова не могла подобрать. Хотя нет, могла: счастье…

-…И мы приветствуем наше замечательное, великолепное, авторитетное жюри! – вернул вокалистку в реальность ликующий голос Лёни.

Её руки аж вспотели, и она прижала их к корсету, обняв себя, вслушиваясь в аплодисменты – тысячеместный зал Дворца Культуры был набит битком! – одновременно чувствуя, как ей в оголённое плечо дышит подружка.

- …Заслуженный работник культуры, народный артист Республики – певец Николай Гончаров!

Зал громко зааплодировал: певец, которого все знали и любили, видимо, встал и поклонился. Наташка подпрыгнула рядом с Марьяной и вцепилась в неё:

- Я ж говорила, говорила, что он будет в жюри! – твердила она зачем-то.

- Ой, ну тебя! – ввернула её любимую фразочку Марьяна. – Не мешай!

- Доцент кафедры эстрадного вокала… Нино Джунашвили!

Зал захлопал ещё громче.

Её имя было незнакомым, видимо, тоже из столицы, - и наверняка самая строгая из судей: доцент! Кафедры! Эстрадного вокала!! – Марьяна вновь куснула губу от волнения, забыв про помаду.

Наташка, отцепившись от Марьяны , нервно обмахивалась верхней юбкой своего бриллиантового платья, ловя завистливые взгляды участник, которые были менее ярко одеты. Да, её платье реально «било по глазам»…

- Стой спокойно, от тебя блёстки летят во все стороны! – шёпотом одёрнула подружку Марьяна.  Наташка посмотрела на неё широко открытыми глазами и, бросив сияющий краешек, нервно скрестила руки на груди.

А Лёня продолжал по восходящей:

- …Лауреат многочисленных конкурсов, преподаватель эстрадного вокала. Музыкант, композитор, аранжировщик – Влад Вольский!

- Я его сегодня вживую видела у Басмановой, она ему причесон делала! – проорала Марьяне в ухо Наташка. – Красивый дядька, хоть и старый!

Вольский был у горожан на слуху – без него не обходился ни один большой концерт, где он (точнее, его имя) то и дело представлялся ведущими, как автор музыки и аранжировщик. Но вживую Марьяна ещё с ним не сталкивалась и позавидовала Наташке – вечно эта проныра везде успевает!

- Автограф не взяла? – хмыкнула она, подавляя в себе зависть.

- Не решилась, - замотала она кудряшками. – Зато поулыбалась ему, и он мне тоже, во! – она гордо вздёрнула курносый носик, словно это было величашее достижение.

И в этот момент Лёня, перекрывая зал, интригующим тоном начал:

16. Конкурс. Выступление.

Конкурс детского вокала «Золушкин Бал» начался. Подружки по жеребьёвке были в третьей десятке. Конкурсантки торчали за кулисами, отсматривая соперников и соперниц. (Соперников – в смысле, поющих пацанов – было не так уж и мало!)

Наташка по привычке доставала всех вокруг, а Марьяна всё вспоминала их случайное столкновение взглядов – её и Вольского.

…Или неслучайное? Ну ладно, первый раз он просто общался со стоящими в кулисах ребятами – вертел головой туда-сюда… Но во второй раз он точно выхватил взглядом из сумрака кулис именно её глаза! «…и пусть у каждого будет та песня, которая приведёт их к успеху… А кого-то – уже и сегодня!..» - и доля секунды – касание взглядом – настолько краткое, неуловимое – и при этом осязаемое, до мурашек по коже при одном воспоминании… Он действительно обращался прямо к ней в этот момент?!

Думать об этом было настолько приятно, что Марьяна заулыбалась помимо воли, но тут же себя одёрнула: да нет, конечно! Просто случайный выбор пал на неё – из толпы взволнованных вокалистов… Надо же на кого-то было смотреть. А она стояла ближе всех, вот самый логичный и простой ответ, и нечего себя распалять какими-то наивными детскими фантазиями!

Внезапно девушка почувствовала, как её приобняли – Эсмира подошла сзади и притянула её к себе, словно дочь, – и девушка моментально растаяла и расцвела в счастливой улыбке. Сокровенный момент!..

- Волнуешься? – спросила руководительница, и от этого марьянины кудри колыхнулись на виске.

- Агааа… - прошептала она, сглотнув.

Эсмира развернула девушку лицом к себе, крепко сжав плечи и посмотрела прямо в глаза: пронзительно, как она умела, - строго и в то же время окрыляюще:

- Ты – не боишься! – проговорила она раздельно, словно кодируя её на каком-то подсознательном уровне, и добрые лучики-морщинки собрались в уголках её прищуренных глаз. – Соберись, моя девочка! – и суровая улыбка на миг скользнула по её твёрдым губам.

…Наташка спела дурно.

Насмотревшись на соперников, большинство из которых пели, стоя столбом по центру сцены (и многие, надо сказать, неплохо!) – она накрутила себя и решила «брать артистизмом». Но эмоции сыграли с ней злую шутку: всю песню Лукошникова дико кривлялась, делая такие ужимки и так извиваясь, будто хотела соблазнить жюри в полном составе, включая даже грузинку – доцента кафедры эстрадного вокала. Самое смешное, что на репетициях Наташка всегда скромно стояла у инструмента, а тут… откуда что взялось!

Марьяна ошарашенно оглянулась на руководительницу.

Эсмира, поджав губы, обречённо смотрела на взбесившуюся Наташку и водила головой из стороны в сторону. Потом переглянулась понимающе с подошедшей Валерией Владимировной, и та хмыкнула меланхолически:

- Истерика…

- Я убью её… - устало ответила Эсмира. - Вот допоёт сейчас – и убью...

- Да это нервное, Эсмир! – попыталась оправдать Наташку Вэ-Вэ. – Видишь же, как её понесло…

Руководитель ничего не ответила, продолжая взирать на наташкино безобразие потускневшим, скучающим взглядом.

В итоге Наташка раскланялась, отдала Лёне радиомикрофон и убежала в другую кулису – реветь.

Как спела сама Марьяна – она не помнила.

Ничего, кроме первых секунд.

В памяти отпечатался голос ведущего:

- …за роялем – Валерия Бабаева.

Секунда оглушительной тишины.

И потом – хрустальное вступление.

И тяжесть микрофона в руке.

Хлынувший со всех сторон свет.

И дрожащие мышцы напряжённых ног – от каблуков.

И дальше в памяти наступил провал…

Марьяна пришла в себя за кулисами, где Эсмира и Вэ-Вэ наперебой ей что-то говорили ободряющее и гладили по плечам и волосам. Улыбались. Потом прибежала из зала мама, крепко прижала к себе, обцеловала, унеслась смотреть остальных…

На всё ещё дрожащих ногах Марьяна тихо доковыляла по пустой лестнице на свой третий этаж до «Кантилены», дёрнула скрипучую дверь, прошла три ступеньки, залезла в сумку и, достав бутылку с водой, обессиленно рухнула на ближайший стул. С наслаждением сделала несколько глотков – и вдруг боковым зрением увидела движение шторы, чуть не подскочив от неожиданности.

…У окна за шторой стояла Наташка.

Она не обернулась на шаги, продолжая упорно смотреть в окно, изредка шмыгая распухшим носом. Потом кашлянула и сипло сказала:

- Ты круто спела.

- Я… ничё не помню… - промямлила Марьяна.

Слова воцарилась тишина, в которой надсадно гудела (на ноте «соль») лампа дневного света. Обе вокалистки думали о своём. Через стены глухо доносилась ритмичная вибрация – конкурс продолжался.

- Я видела с балкона… я туда реветь ушла. – Наташка снова шмыгнула носом. – Кога ты пела, они все смотрели, потом Килль что-то сказал Вольскому, потом этой Джу…нашвили…  И ещё они тебе хлопали! Все, вчетвером! – запальчиво сказала она, словно уличив Марьяну в чём-то плохом.

- Они всем хлопают… - вяло отозвалась Марьяна.

- Не всем! – резко обернулась Наташка и, выпутавшись из шторы, подбежала к ней. Присела, шурша бриллиантовыми оборками, заглянула в глаза:

- Ты реально круто спела, Марьяш!

- Я реально не помню ни-че-го! – Марьяна нервно закусила ноготь.

- А лица жюри?

- Ну ты что… я ж в луче была. Ни черта же не видно, тьма – и только прожектора с трёх сторон! Сама же знаешь…

17. В сумраке кулис.

Они закрыли класс на ключ и застучали каблучками по коридорам ДК – юные, прелестные в своих нарядах, излучающие свежесть и задор юности.

Протиснулись на пустой зрительский балкон – во время перерыва сцена притихла в полумраке, - посмотрели сверху в полуопустевший зал с копошащимися людьми. Марьяна нашла маму, которая задушевно беседовала о чём-то со своей подругой с работы – с ней она и пришла на конкурс.

Потом девочки спустились с третьего этажа на второй. Поболтались в фойе, которое занимал…  вещевой рынок. Скучающие в перерыве люди в первую очередь пошли сюда. Модные дублёнки, натуральные енотовые и песцовые шубы, турецкий трикотаж и плетёные корзины и туески, сувенирные изделия народных промыслов – чего тут только не было!  Дворец Культуры пытался таким образом выжить в трудные перестроечные времена.

Наташка с горящими глазами хотела упорхнуть туда, но Марьяна удержала её – где это видно, чтобы артисты до своего выхода (да и после него) в концертных костюмах разгуливали среди зрителей?

- Ой, да ладно! – сморщила та носик. – Смотри, какие там кофточки!

- Потом посмотришь свои кофточки!

- Ну ты зануда, Романова. Смотри, какая шубка…

Марьяна всё же не позволила ей выйти в торговый зал. Она с какой-то внутренней болью смотрела на эту торговлю в храме – в храме искусства . И никак не могла взять в толк, что настала новая эпоха в истории…

- Маньячка концертная! – подружка показала ей язык. – Кофточки ей пофиг! Пошли хоть в звукоаппаратную тогда! – неуёмная Наташка не знала, куда себя деть.

Туда Марьяна готова была бежать впереди неё – столько там интересного! Огромный микшерный пульт, колонки разного калибра и размера, настоящие бобинные катушки и проигрыватели, магнитолы, музыкальные инструменты, свитые в огромные кольца проводов, куча непонятной аппаратуры…

И ещё там была «каморка» – смежное, потайное помещение, похожее на пыточную – длинное, узкое, с высоченным потолком,  под которым одиного болталась голая лампочка. В такой импровизированной «комнате отдыха»  уместился только потёртый диванчик и несколько ободранных стульев вокруг колченогого стола. В стене было большое окно вентиляционной шахты. Именно сюда бегали покурить звукари, руководители, а иногда здесь можно было встретить и самых что ни на есть настоящих звёзд российской эстрады…

Но сейчас в каморке сидел, откинувшись на спинку дивана, усталый Дима. В его пальцах дымилась сигарета, а на столе красовался натюрморт: пол-буханки ржаного хлеба,  большая кружка кипятка, коробочка рафинада и жестяная баночка растворимого кофе «Café Pele». Рядом стояла такая же баночка – но пустая, в которую звукооператор стряхивал пепел.

- Все у директора! – заученно проговорил он, оборачиваясь. – А, это вы…

- Мы! – подтвердила Наташка. – Ну как мы спели, Дим?

- Ну ты, конечно, дала… - слегка улыбнулся в усы звукорежиссёр. И, видя, как изменилась в лице Наташка, поспешно добавил: - Да классно спела! И главное – нескучно… Тебя точно запомнили.

«А я, значит, скучно!» - убито подумала Марьяна, почему-то злясь на Диму: про неё он вообще ничего не сказал.  А он вновь сосредоточился на перекусе – кинул несколько кубиков рафинада в кружку и принялся размешивать ложечкой кофе.

- А я? Почему вы про меня не сказали?

- Прозвучала получше многих, - кратко отозвался он и отхлебнул из кружки, закрыв глаза, всем видом давая понять: «оставьте меня в покое».

Марьяна потянула Наташку из звукоаппаратной.

…Под директорской дверью было тихо. Девочки свернули на боковую лестницу и спустились на первый этаж – у заветной двери со скромной табличкой «Выход на сцену».  Наташка забежала в туалет, очень удобно располагавшийся прямо напротив (перед ним был «предбанник» - курилка, с умывальником и зеркалом), а Марьяна снова с трепетом посмотрела на священную для неё дверь.

Сердце девушки вновь сладко сжалось, и, не отдавая себе отчёта она подошла и тихонько приоткрыла её. Сумрак и тишина дохнули ей в лицо. Да, сейчас самый удобный момент…

Прокравшись между первой и второй кулисой, девушка прикоснулась пальцами к своим губам, а потом, присев, приложила их к краешку сценического покрытия.

Это был её личный, тайный ритуал благодарности Её Величеству Сцене…

- Ты чего тут застряла? – сзади застучали лукошниковские каблучки.

Успела! – довольно улыбнулась Марьяна, сладко жмурясь,  а вслух ответила:

- Так, просто…

Они протиснулись за рояль, на котором стопкой лежали ноты, Наташка привычно открыла крышку и… Марьяна закатила глаза. Ну конечно, как же это – ей, выпускнице музыкальной школы, сыгравшей на «отлично» Одиннадцатую сонату Моцарта вместе со знаменитым «Турецким рондо», - пройти мимо рояля и не сбацать «собачий вальс»?!!

Потом у запасного выхода девочки  наткнулись на какие-то большие – им по пояс – картонные  коробки. Марьяна просто обошла их, а любопытная Наташка тут же стала искать, как туда заглянуть.

- Натааааш! – строго позвала её Марьяна.

- Ой, да ну тебя…  давай посмотрим, чо там!

- Наташка!..

- Да погоди ты… - ей всё-таки удалось найти, как открывается крышка - и Наташка протяжно присвистнула. – Ни фига себе…

- Лукошниковааааа!!!!

- Иди сюда… - выдохнула Наташка таким тоном, откидывая крышку, что Марьяна не выдержала и подошла, заглянула в коробку.

18. Звёзды рядом.

- Прикинь… - прошептала Наташка., не отрывая взгляда от «сокровищницы».  – Какие-то из них – по-любому наши!

- Наташ... – неожиданно вдруг решилась Марьяна. – Скажи честно, если одна из нас победит – это ведь не разрушит нашу дружбу?

Полумрак кулис скрадывал наташкино лицо, но подруга молча подняла на неё блестящие глаза. На миг Марьяне показалось, что это отсвет золотых кубков алчностью отражается в её взгляде – и почему-то испугалась:

- Если ты победишь, я буду рада! – торопливо сказала она. – А ты?... Если я?...

Наташка молчала.

Марьяна ждала, сжав край коробки до боли в пальцах.

- Ну ты, Романова, и дура всё-таки! – наконец разжала губы Наташка. – Если ты победишь, я тоже буду рада! – у Марьяны отлегло от сердца.

А Наташка продолжила сердито:

- Ты меня с моей маменькой не путай, понятно? Это она на моих медалях и местах помешана, уж очень ей по кайфу перед подружками хвастаться, они там друг другу завидуют до усрачки. А тут – одарённая доча! Не, ну мне, так-то, тоже прикольно побеждать!  – она смущённо прыснула. – Но я ж понимаю, что сегодня облажалась. Поэтому – так уж и быть, уступаю тебе Гран-при! А сама, как обычно, возьму «первого лауреата»… Идёт? – наклонилась она над коробкой, и Марьяна увидела её довольную, от уха до уха, улыбку и облегчённо рассмеялась.

- Пошли, а то наорут ещё… - она нетерпеливо схватила Марьяну за руку, и девочки поспешно зацокали к выходу.

Улыбаясь тёплому чувству внутри, ещё переживая его, марьяна толкнула дверь и…

Прямо напротив выхода в «предбаннике», который делил туалеты на мужскую и женскую половины – стояло всё жюри, в полном составе: Вольский, Джунашвили, Гончаренко… и Алан Килль. Курили. Рядом с ними пускали дым и Дковские работники – в том числе и Эсмира с Валерией.

Вся честная компания молча воззрилась на «зависших» в дверях девчонках.

- Здравствуйте! – пискнула, расцветая, Наташка, - Марьяну же застопорило, а глаза лихорадочно выхватили кадры: ироничное лицо Эсмиры, мечтательное – Валерии, весёлый взгляд шоумена и его модный костюмчик из светлой «варёной» джинсы, задумчивый взгляд крупных глаз Вольского… Это длилось секунды, а потом Алан Килль отвесил шутливый полупоклон:

- И снова здравствуйте, красавицы! – все засмеялись, а смущённые вокалистки несмело перетаптывались, не решаясь заговорить.

Ослепительная Нино улыбнулась, выпуская колечко дыма, держа мунштук в унизанных кольцами пальцах с неимоверно длинными ногтями:

- Молодцы, девочки, хорошо спели.

- Спасибо! – выдохнула Наташка, зардевшись, и умильно спросила: - А можно автограф? - она пошарила в складках юбки и, словно фокусник, достала блокнотик с ручкой, и смелао шагнула к компании. Вот же шустрая! Всё продумала...

Марьяна разглядывала московского телеведущего, стоявшего в нескольких метрах напротив неё, обалдевая от наташкиного нахальства и не веря в происходящее.

А Лукошникова уже чуть не ластилась к нему, сверкая чёрными глазками:

- Напишите, пожалуйста, «дорогой Натали!»

Килль с улыбкой начиркал ей в блокноте, потом передал его Джунашвили, та – Вольскому. Расписываясь, тот с полуулыбкой глянул на Марьяну:

- А вам, прекрасная незнакомка?

Марьяна мгновенно залилась краской и пробормотала нечто невразумительное, мысленно проклиная свою дурацкую стеснительность. И тут же словила строгий взгляд своего педагога:

- Ладно, идите наверх, нечего тут со взрослыми делать! – и потом, развернувшись, Эсмира стала по-свойски поправлять воротничок Киллю. Небрежно так… и чуточку интимно. Словно старому знакомому или… бойфренду. И Алан Килль, к облегчению Марьяны, перевёл взгляд на руководительницу.

- Идите! – снова глянула на них Эсмира, и, хотя губы её улыбались, глаза смотрели так холодно и непреклонно, что обе не посмели ослушаться и, взявшись за руки и кивнув, побежали по коридору к лестнице – цок-цок-цок-цок...

- Хорошая девочка… - услышали они вслед одобряющий возглас Нино (каждая, разумеется, решила, что это относится к ней лично).

Свернув на лестницу, Наташка сначала остановилась, дико глянув на Марьяну, а потом гиганскими прыжками понеслась вверх, и, проскакав два пролёта, закружилась, визжа и мотая кудряшками:

- А-а-а-а-а!!! У меня автограф Килля-а-а-а!!!!! – схватила Марьяну за руки, и они , смеясь, принялись скакать по кругу, как две первоклашки. Марьяну отпустило, она теперь тоже задыхалась от эмоций – можно сказать, пообщались в неформальной обстановке с кумиром сотен тысяч! И пусть это был незначительный для него эпизод, возможно, Аолан Килль уже про них забыл…

- Он та-кой клёо-о-овый!! – продолжала скакать козой Наташка, а Марьяна только кивала, хохоча и прыгая.

Наконец они остановились, запыхавшись.

- Везёт же этим… - Наташка сдула чёлку.

- Нашим-то? Это да… Покурить с телеведущим…

- Блин, Эсмира, сучка, выгнала нас и ещё и подчеркнула, что мы дети! – досадливо негодовала Наташка.

Они побежали в класс по длинному коридору.

- А ты уже прям закадрить его была готова! – на бегу хихикнула Марьяна.

- Легко! – остановилась Наташка. – Знаешь, почему она нас сплавила?

- Потому что с жюри общаться до оглашения результатов нельзя!

- Фигня! – прищурилась Наташка. – Она испугалась, что Аланчик и Вольский этот – на нас западут!

- Он у тебя уже Аланчик! – фыркнула Марьяна. – Ну ты ваще без башни, Лукошникова…

19. Финал!

Вторая часть конкурса всё больше убеждала юную вокалистку, то её шансы на победу достаточно велики. Пока Наташка  комментировала каждое движение Алана Килля и каждый поворот его кудрявой головы (воображение из неё так и хлестало), Марьяна анализировала выступления соперниц. Сплошное подражательство, а точнее – карикатура на поп-звёзд, в основном все пели шлягеры, пытаясь дёргаться в такт подвижной музыке. Конечно, вокал страдал: подача звука была неровная, а зачастую и вовсе фальшивая.

Марьяна вновь с нежностью подумала об Эсмире – насколько далеко та смотрела вперёд, выбрав для неё неспешное и лирическое произведение. И с платьем вышло замечательно. И бриллиантовый наряд Наташке впору пришёлся. День-то удался?! И ещё и со звёздами в «неформальной» обстановке даже увиделись! Не только Килль, но и Нино, и Вольский этот… (Николай Гончаренко, с которым они пели на каждом мероприятии ДК, у Марьяны таких эмоций уже не вызывал, он привыкла и к его ретро-песням, и к присутствию.)

- …А теперь всех участников Конкурса мы приглашаем на сцену! – услышала она вдруг ведущего и грянули фанфары. Из-за кулис начали выходить все вокалисты.

Они с Наташкой панически глянули друг на друга и, не сговариваясь, изо всех сил рванули к лестнице.

Конечно, дистанция в три лестничных пролёта заняла то драгоценное время, за которое все «козырные» места заняли другие конкурсанты. Девочки встали на краешке сцены сбоку от кулисы и присоединились к толпе юных дарований, которые хлопали в ладоши под весёлую музыку, сопровождающую их выход.

Алан Килль, Джунашвили и Вольский, стоя по центру сцены, поочерёдно говорили, обращаясь то к зрителям, то к конкурсантам, всякие добрые слова благодарности, приглашали на завтрашний Гала-Концерт победителей, среди которых и будут определены четверо  лучших из лучших – Гран-При, Лауреаты первой,второй и третьей степени.

-…А в Гала-концерте участвуют! – Алан Килль загадочно улыбнулся залу, аплодисменты рассыпались на отдельные хлопки и постепенно смолкли; а звукорежиссёр Дима, заполняя паузу, включил барабанную дробь. Шоумен с улыбкой передал папку с листочками и микрофон Нино Джунашвили.

Ух, какая тишина настала! Сотни напряжённых лиц в зале, десятки глаз, полных надежды, на сцене… И всего пятнадцать избранных, судьба которых завтра может резко измениться…

Марьяну трясло. Она нашарила холодными пальцами наташкину руку, и та в ответ сжала её до боли, нервно улыбаясь и кусая губы.

Они чуть не умерли многажды там, слушая имена прошедших в финал, которые зачитывала своим низким, грудным голосом Нино Джунашвили.

На восьмой финалистке Наташка коротко всхлипнула и, почти не разжимая губ, пробормотала:

- Как всегда, парней вытягивают, их мало…  - она коротко шмыгнула, борясь с подступающими слезами.

Это было похоже на правду: из девяти финалистов было пятеро мальчишек. Десятая была девочка… одиннадцатая… Счастливые вокалисты стояли рядом со звёздами, им аплодировали, у некоторых даже брали мини-интервью на сцене, - а их всё не называли и не называли!

На двенадцатой финалистке Наташка повернула лицо к Марьяне. В её широко открытых глазах Марьяна увидела блеск прожекторов, разбившийся в слезах на отдельные блики, злость, и отражение собственного отчаяния.

И тут…

- Наталья Лукошникова! – выговорила Нино Джунашвили.

Наташка как-то дико глянула на Марьяну и, словно под гипнозом, пошла в центр сцены, к Алану Киллю, который уже ждал её, улыбаясь своей фирменной улыбкой и держал, приподняв, её диплом. Рядом с ним стоял композитор Вольский, держа в руках огромного плюшевого медведя ярко-фиолетового цвета – приз от спонсора. На сцену забежал телеоператор, и Алан улыбнулся в камеру:

- Не побоюсь этого слова – одна из самых ярких участниц этого тура! – и, прежде чем вручить диплом, он сунул ей под нос микрофон. – Ты нас всех буквально ослепила своим выступлением, Наташа.

(Зал зааплодировал одобрительно.)

- …Как ты сейчас себя чувствуешь?

- Как никогда в жизни! – с придыханием произнесла Наташка, глядя на телеведущего, словно на ожившую икону.

- Тебе страшно было выступать перед таким жюри?

- Ужасно страшно! – с чувством выдохнула Лукошникова, и тут же поправилась: - Да ни чуточки! –  и зал засмеялся, а она моментально стала пунцовой, как мак.

- Ну что же, Наташа, я с удовольствием вручаю тебе диплом Финалиста и желаю победы в завтрашнем Гала-Концерте! – Алан Килль вручил ей награду и, коротко приобняв, уступил место Вольскому, обнимающему медведя:

- И вот такой приз за участие и выход в финал получает Наташа от нашего спонсора «ГазСеверПром», который вручает ей певец, композитор и аранжировщик Влад Вольский!

Наташка в обнимку с фиолетовым медведем стояла, глядя в зал, то и дело кланяясь, а вокруг них бегал телеоператор.

«Ну хоть ей повезло!» - грустно подумала Марьяна, но расстроиться не успела, потому что…

- …И Мар-рианна Р-романова! – ликующе-раскатисто возвестил из динамиков звучный голос шоумена.

Сердце совершило тройное сальто, зал в очередной раз зааплодировал, а в жиденьком ряду финалистов – подпрыгнул от радости фиолетовый медведь с наташкиными ногами. Снова заиграли самые чудесные на свете фанфары, и под аплодисменты Марьяна вошла в свет софитов – в свет победы!!

-…Ты рада своей победе, Марианна? – Килль поднёс микрофон к её губам, улыбаясь, блестя очками, да он весь блистал – или девушке так казалось от того, что он стоял совершенно рядом, и услышала свой голос:

- Я очень рада! Только я не Марианна, а Марьяна…

20. Дискотека

Пообщаться с телезвездой никому не удалось – директриса и худрук ДК, Эсмира, Гончаров и все остальные подхватили Килля, Вольского и Джунашвили, позабирали их букеты и толпой унеслись в директорский кабинет. Туда же, подхватив телекамеры, двинулись и операторы.

Возбуждённо переговариваясь, вокалисты стали расходиться по классам, служившим им гримёрками.

Марьяна, спрятавшись в тени дальних кулис, дождалась, когда все разойдутся и с наслаждением сбросила туфельки – ноги к концу дня в них, даже таких удобных, устали неимоверно. Сверху на них приладила свой «крутой японский плеер». И замерла.

…Погасли прожекторы – сначала верхние, потом боковые, рампа, остался лишь тусклый, желтоватый «дежурный» свет ввиде маленькой одинокой лампочки в первой левой кулисе. В зрительном зале и на сцене наступила таинственная тишина, от которой по спине побежали сладкие мурашки. Девушка вновь осталась наедине с огромным пространством пустого зала и закрыла глаза, проживая пленительные минуты выступления и награждения. Неслышно подойдя к краю кулисы, она снова, присев, прижала пальцы к губам, а потом благодарно коснулась сцены, которая сегодня подарила ей такой ликующий праздник…

И вдруг в сумраке тихо и отчётливо прозвучал задумчивый мужской голос:

- Очень интересно…

Страшно смутившись, Марьяна подхватила туфли и приз, и, пряча глаза, почти бегом пронеслась мимо стоявшего в кулисах человека.

Она бежала, едва касаясь босыми ступнями потёртого коридорного линолеума, рискуя порвать «капронки», теряясь в догадках, кто подсмотрел её маленький тайный ритуальчик.  Ведущий Лёня? Он ушёл вместе с жюри. Бальник Саша? На сводных репетициях и генпрогонах он часто посылал ей несмелые взгляды поверх своей партнёрши… Он же был у Кузнецовой на подтанцовке… Он, точно!  …А может, просто рабочий сцены?.. Всё равно, как неудобно-то вышло! Вечно она попадает впросак, то на сцене, то за кулисами…

Забежав в класс, она чуть не била с ног Наташку, которая сразу зачастила:

- Ну где ты уже? На дискотеку идёшь?

- Угу… только я так… устала! –выдохнула Марьяна.

- А кому щас легко? – хмыкнула подруга. – Что ты как бабка старая? Домой, да? К телевизору? К Луису Альберто? – хихикнула она, поддразнивая её.

- Кстати, по телеку нас могут показать! В новостях, например. Зря, что ли, операторы вокруг бегали?

- В задницу новости! Это была прямая трансляция! – выкрутилась Наташка, и уже просяще добавила: - Ну пойдём, Мась… весело ж будет!

- Килль там будет! – насмешливо прищурилась Марьяна. – Я тебя насквозь вижу Только зря надеешься! Они отдельно сядут, а нам скажут – идите к себе, деточки! Веселитесь!

Как ни сопротивлялась Марьяна, а Наташка заставила её обуть туфли и спуститься в фойе второго этажа, где в полумраке паркетного зала под весело мигающей светомузыкой разнаряженные подростки и дети вовсю, кто как умел, отрывались под зажигательную «ламбаду».

В первой трети фойе уютно располагались пластиковые столики, на которых лежали фруктовые нарезки, какие-то салаты, горы сладостей и прозрачные столовские кувшины с яркими напитками. Судя по ядовитости цвета, это были «Юпи» с «Инвайтом». Также целые пирамиды «Сникерсов», «Милки Вей» и батареи «Фанты» и «Колы». Спонсоры постараись на славу…

- Бли-и-ин, я тащусь!! – взвизгнула Наташка и потащила Марьяну за собой.

Марьяна морщилась от боли в уставших на каблуках ногах. Интересно, у Наташки когда-нибудь завод кончается? …Они прорвались в самую гущу танцующей толпы и – понеслось…

Оттанцевав «Ламбаду», «Я готов целовать песок»*и «Розовый вечер»**, они плюхнулись на стулья, взяв по бутылочке «Колы». Надо было отдышаться.

- Классно, да? А ты не хотела! – пыхтела Наташка, жадно оглядываясь по сторонам. Марьяна усмехнулась: вычисляет, где Килль!

«Музыка на-а-ас связала!..» – запел из колонок «Мираж», и Наташка, жуя, запрыгала на стуле – так ей хотелось вновь пуститься в пляс, но в одной руке была «Кола», в другой – бутерброд, и она была голодная. 

А когда зазвучала C. C. Catch – с её «Stranders by night», - к ним, пританцовывая, подошёл тощий вокалист из соседнего городка и, призывно глядя на неё, выпустил пузырь «бабл-гама», потом кивнул обесцвеченной чёлкой: мол, пошли?

Наташка пренебрежительно фыркнула, а потом вдруг подхватилась и они растворились в дискотечной толпе.  Вертихвостка… Марьяна устало прикрыла глаза и откусила бутерброд с огурцом и какой-то суховатой солёной колбасой. Биты долбили в мозг.  Среди современных шлягеров ей редко что нравилось – всё было слишком примитивное, и как после хорошей музыки можно было «колбаситься» под такое – она искренне не понимала.

 Вот группа «Комбинация» оттарабанила свою «Юбочку из плюша», потом разухабисто забухала порядком надоевшая «Фаина- Фай-на-на»,  и вдруг зазвучал  «Voyage»  - популярный сингл французской певицы Desireless. Губы девушки тронула мечтательная улыбка. Она не знала французского… но… Когда-нибудь она споёт эту песню. Когда у неё будут деньги и она сможет заказать эту фонограмму…

«Вояж» кончился, и Марьяна вновь заскучала. Справа от себя за спиной она увидела отгороженное ширмой место, где усталый звукооператор, меланхолично жуя жвачку, сидел за низеньким столом перед пузатым монитором. Перед ним блестела куча компакт-дисков.

Алан Килль - визуализация

-…А в Гала-концерте участвуют! – Алан Килль загадочно улыбнулся залу, аплодисменты рассыпались на отдельные хлопки и постепенно смолкли; а звукорежиссёр Дима, заполняя паузу, включил барабанную дробь. Шоумен с улыбкой передал папку с листочками и микрофон Нино Джунашвили.

Ух, какая тишина настала! Сотни напряжённых лиц в зале, десятки глаз, полных надежды, на сцене… И всего пятнадцать избранных, судьба которых завтра может резко измениться… 
_______________________________________

По многочисленным просьбам!... =)) тадаааааам!!!!

Визуализирую популярного телеведущего и шоумена, певца и композитора. Вот он - Алан Килль собственной персоной :) 

Если мы по моей книге снимали кино, его вполне мог сыграть Андрей Билль - советский и российский эстрадный певец, шоумен, педагог, лауреат Всесоюзных конкурсов Гостелерадио: «Юрмала-89», «Магический кристалл»,  ведущий музыкальных программ "На балу у Золушки", "Весёлый слонёнок" и т.д. Заслуженный артист РФ и т.д. 

21.Танец со звездой

Марьяна изумлённо посмотрела на шоумена, потом на обомлевшие позади него лица конкурсантов, и до неё дошло: это правда. Алан Килль пригласил её на танец!!

- Ну раз вам не досталось автографа, то пусть достанется танец! – слегка наклонил голову телеведущий, шутливо подставляя локоть. Глаза его смеялись. Теперь он был одет в импозантный пиджак, а на его шее замысловато закручивался декоративный платок.

Она медленно ухватилась за его рукав, и впрямь чувствуя себя королевой «Золушкиного Бала»…

Килль сделал рукой короткий знак, и в пространстве раздались знакомые аккорды, от которых сердце Марьяны сладко сжалось: Лара Фабиан," Les Murs"… 

И все расступились, пропуская их в центр… Откуда он знает, что она обожает именно французский поп-рок и эстраду?!

Девушка чувствовала себя, словно во сне. Это действительно он, великолепный Алан Килль, ведёт её в центр зала, и она прям лопатками чувствует, как с каждым её шагом обрываются от зависти сердца других девчонок…

Они вышли в центр. Шоумен всего лишь на голову был выше неё! Просто не верится. Он улыбается своей фирменной улыбкой, но не с телеэкрана, а вживую и – боже! –  теперь держит её за руку!

Марьяна окаменела от смущения. Её опыт общения с противоположным полом равнялся практически нулю, а тут не просто пацан-ровесник, а взрослый мужчина… и не просто взрослый мужчина, а известная на всю страну телезвезда!! Сон какой-то…

- Не бойся, это всего лишь танец, - ободряюще шепнул шоумен, уверенно положив одну её ладошку к себе на плечо, потом аккуратно взял вторую и так же аккуратно приобнял, чуть отступив назад, словно приготовился танцевать вальс. Но вместо вальса стал тихонько покачивать её в такт музыке, по-прежнему демонстративно держась на «пионерском» расстоянии.

Смущение и восторг зашкалили одновременно. Наверняка их снимают – то и дело в глаза бьют отсветы лучей… И это добавляло адреналина.

А сердце пело с любимой Фабиан:

«Comme l'oiseau, je m'envole,
Tout en moi se libère -
Je n'ai plus de frontières…»

«Как птица, я взлетаю, Все во мне освобождается - Для меня больше нет границ...»

У неё кружилась голова, она не смела поднять глаза.

Надо же что-то сказать!! А Марьяна упорно смотрела в шейный платок Килля, не решаясь поднять глаза выше его подстриженной бородки. Наконец она с трудом разлепила губы:

- Простите меня, Алан…

- Михайлович, - подсказал он, улыбаясь. – И за что же?

- За то, что я поправила вас… на сцене…

- Ах, какая ерунда, Марьяночка! – серебристо рассмеялся телеведущий. – Это было даже забавно.

Она слабо улыбнулась, не зная, о чём говорить, и наконец решилась рассмотреть его лицо вблизи.

- Тебе надо было взять эту песню! – кивнул подбородком вверх Алан Килль, намекая на Лару Фабиан. – Она бы тебе пошла…

- Я хотела…  Но Эсмира… Николаевна… сказала, что иностранную песню лучше не брать, могут баллы снизить.

- Ох уж эта периферия… - смешно поморщился Килль. – Сейчас время перемен, и уж нам у Запада есть чему поучиться вокально. Советская эстрада долго топталась на месте. Хотя здесь… - он вздохнул. - Видимо, ещё нескоро сдвинется.

Дальше они танцевали молча, шоумен с вежливой улыбкой смотрел на неё, а Марьяна лихорадочно думала, как продолжить светскую беседу. Что можно говорить? Что нет? Блин, Эх, Наташка бы уж точно нашла, что говорить, не растерялась… 

- Ты что-то хочешь спросить? – произнёс Алан Килль.

И Марьяна решилась.

- Да. Алан Михайлович… - она помедлила. – А почему вы не дисквалифицировали меня? Раз уж знали про возраст… ну, что я старше…

Килль с какой-то грустной полуулыбкой посмотрел на пылающее свежестью и волнением личико девушки и произнёс ту самую фразу, которая уже звучала на Награждении:

- Ну ведь мечты же должны сбываться? – только теперь он сказал её без сценической торжественности, проникновенно…  

Великодушный! И Марьяна вновь почувствовала себя Золушкой, с которой действительно произошло – и продолжает происходить! – невероятное волшебство. Сердце восторженно толкнулось, а лицо девушки озарила счастливая улыбка.

- А почему вы решили привезти свой конкурс именно к нам, сюда? – светски спросила она, окончательно расслабившись.

Алан Килль молча смотрел на неё, потом, словно очнувшись, коротко ответил:

- Я здесь родился.

Они продолжали покачиваться в такт песне.

- Значит, я хорошо пою? – прошептала девушка.

- Ну… работать ещё нужно, конечно, - с улыбкой заметил шоумен. – Но всё зависит от нас, не так ли? – он цепко посмотрел ей в глаза. – От наших решений…

Марьяна зачарованно кивала, плохо соображая от счастья. По телевизору этот кудрявый блондин не вызывал у неё особых эмоций. А в реальном общении адреналин просто зашкаливал!

- Ты ведь учишься где-то? – продолжил беседу Килль.

- Да, первый курс музучилища… И я ради этого конкурса прогуливаю учёбу! – выпалила Марьяна, и Килль засмеялся знакомым, столько раз слышанным «по телевизору» смехом, запрокинув голову:

- Очаровательно! Значит, такие жертвы не должны быть напрасны. Постарайся завтра победить, Марьяна Романова! – его тёмные глаза ласково прищурились за стёклами круглых «леннонов».

- Я… постараюсь! – выдохнула Марьяна. – Очень!

И тут музыка кончилась. А вместе с ней – и сказка.

22. Непростой разговор

Всё ещё переполненная радостными переживаниями, Марьяна послушно опустилась на стул, а Эсмира Николаевна повернулась и закрыла дверь на ключ.

Потом села за свой «учительский» письменный стол, на котором громоздилась куча нотных сборников и стопки виниловых пластинок, и, взяв ручку, стала молча крутить её в пальцах. И наконец мрачно сказала:

- У тебя все шансы взять Гран-При…

Глаза Марьяны распахнулись, она подскочила, но руководительница остановила её жестом. Девушка снова села, недоумевая, почему столь радостную новость её педагог по вокалу произнесла таким нерадостным тоном.

Эсмира подошла к окну и, уже не таясь, обросила штору и закурила тонкую сигарету. И только после этого продолжила фразу:

- …Если не «сольют», конечно…

Она, конечно же, ничего не могла знать о том, что шепнул ей Килль на сцене, и о чём они говорили с ним на дискотеке!

- Алан Михайлович знает! – заторопилась Марьяна её обрадовать. – Он знал с самого начала! И он мне сказал…

- Помолчи, бога ради. – Эсмира дымила в окно, напряжённо о чём-то размышляя, потом стрельнула окурком в окно и решительно повернулась к своей воспитаннице.

- В общем, ты девочка уже взрослая, буду с тобой говорить прямо. Или Гран-При наше, или тебе дадут какой-нибудь приз зрительских симпатий – это в лучшем случае – и «гуляй, Вася». Решать тебе…  - она непедагогично уселась напротив неё прямо на стол, скрестив руки на груди.

- Эсмира Николаевна! – вскинулась Марьяна. – Я же с учёбы сбежала… платье это… мама в долги влезла… и столько подготовки… Неужели вы думаете, что я – вас! – подведу?!

Эсмира усмехнулась и стала пристально рассматривать стенку, обитую складчатым велюром для звукопоглощения. Молчала. С минуту Марьяна слушала гудение лампы дневного света под потолком, не сводя глаз со своей учительницы.

- В общем… Алан приглашает тебя выпить с ним кофе… - медленно выдавила Эсмира.

- Что? – хлопнула глазами девушка.

Эсмира перевела на неё взгляд:

- Понравился ему твой голос, ясно? Неужели трудно понять? Он хочет – с тобой! Лично! Пообщаться! – руководительница чеканила каждое слово, отсекая их друг от друга короткими паузами. 

Какое-то шершавое чувство недоверия и колкого восторга пробежало в груди Марьяны, а Эсмира Николаевна смотрела на неё своими зеленовато-карими льдинками, и на губа её играла непонятная усмешка: то ли ирония, то ли раздражение.

Марьяна не верила своим ушам.

Сам Алан Килль пригласил её на чашку кофе?! Это везение. Это фортуна, белая полоса, это чудо!!! Тот самый пресловутый Шанс, который поворачивает судьбу на сто восемьдесят градусов и лихо меняет жизнь!!

Девушка сцепила пальцы – её даже бросило в жар.

- Подождите… Это действительно только кофе? – осторожно уточнила она.

- Ну а сама как думаешь? – хмыкнула Эсмира. – Я бы такой шанс не упустила. Личное знакомство открывает дополнительные возможности. Ты девочка большая, должна уже понимать: связи решают всё!

Мысли Марьяны метались, как заполошная стая птиц.

Она не замечала, что Эсмира Николаевна внимательно наблюдает за всеми эмоциями, которые отражались на её лице.

Руководительница выждала ещё минуту и произнесла:

- Ты уже столько в это вложила. Мы с тобой прошли такой путь… - она тепло посмотрела на Марьяну. – И ты действительно хорошо спела. И у тебя есть шанс полностью изменить свою жизнь. Обидно этот шанс отдать какой-нибудь безголосой дуре, которая поёт хреново, но зато подходит по возрасту. Для искусства обидно.

Марьяна задумалась. Да боже мой! Она уже танцевала с шоуменом – это не какая-то там чашка кофе, это ж гораздо круче!

- ..А ты поедешь обратно в свой клоповник…

И тут Эсмира попала точно в цель.

Марьяна отчаянно хотела вернуться в музыкальное училище победительницей! И чтобы причину её отсутствия суровые преподы увидели по телевизору! Чтобы поняли – она тоже чего-то стоит – и даже не «чего-то»: победа на Всероссийском Телеконкурсе – это весьма солидно!

Да и прикоснуться ещё раз к звездной жизни, побыть рядом с шоуменом, ещё раз пообщаться с ним хотелось неимоверно. Случайностей не бывает! Сама судьба захотела, чтобы в конкурсное Положение вкралась ошибка, чтобы она, Марьяна Романова, попала на этот конкурс, и чтобы Килль заметил её…

Гран-При… «Песня года»… И это только начало! – ведь так говорил телеведущий. А значит, возможно, потом и «Юрмала», и «Славянские голоса»...

  ...Первый канал! Сцены! Концерты! Выступления!

И наверное, какие-то деньги, и тогда она сможет помочь своей семье... Денежный вопрос стоял настолько остро, что даже перевесил всё остальное. Девушка вдруг почувствовала, что в её силах вывести родных из безденежья, и это решило всё!

- Я согласна… - выдохнула она.


______________
И да, ребята, не забывайте, что тут можно поблагодарить автора какой-нить наградкой. Сумма символическая, а рейтинг повышается... Я вам удовольствие - вы мне, ок? ;)

23. Вдребезги

Эсмира смотрела с усталостью и каким-то… презрением.

- …Ну и чего ты здесь ревёшь? – раздражённо спрашивала она. – Подумаешь, принцесса! Носится со своей девственностью, как с писаной торбой... Чё щас-то рыдаешь? Больно было, что ли? Не было?

Марьяна только обессиленно мотала головой, не в силах сказать ни слова. Омерзение и стыд душили её, но ещё больнее было страшное разочарование, надрывная боль души от крушения её кумира – преподавателя и наставницы, под крылом которой она выросла и выбрала профессию, которая была ей практически второй мамой…

Даже родителям иной раз она не рассказывала того, что поверяла Эсмире. И теперь её сердце исторгало из себя этот крик, эту боль её разбивающихся детских идеалов.

Пребывание в аппартаментах телеведущего вспоминалось фрагментами – как душный, изматывающий и постыдный сон…

Обаятельный Алан ставит перед ней чашечку кофе – настоящего, сваренного! Марьяна даже не ожидала, что кофе может быть настолько ароматным! – до этого она пробовала только растворимый…  Разговоры, во время которых Килль незаметно подсаживается ближе… Невзначай задетая коленка, расспросы о глубоко личном, бесконечные рассуждения о том, что судьбу человек делает сам и эта судьба зависит от принятых решений… Бокал шампанского, который девушка испуганно отставила, даже не пригубив, – Марьяна принципиально не употребляла ни капли алкоголя, желая сберечь себя и своё здоровье на всю жизнь…

И только когда он, говоря очередной высокопарный  комплимент, попытался взять её ладонь в свою и приложить к бородатой щеке, ласково глядя на девушку, – до Марьяны дошло, и осознание стало непереносимым.

В этот момент она содрогнулась от омерзения и страха. И её накрыло…

...Стыд, стыд, стыд – за себя, за известнейшего человека (женатого, кстати), за божественно ароматный кофе, который стекал с его фирменного пиджака и очков…

И – за Эсмиру.

И – жгучее и дурацкое, необъяснимое чувство огромной вины – за своё поведение, за отказ шоумену, телезвезде, небожителю, который даже после такой её реакции остался безумно галантен и участлив.

Когда у неё случился истерический срыв, Алан Килль трогательно и заботливо подавал ей водичку, носовой платочек, уверяя, что она в безопасности и он никогда не позволил бы себе обидеть столь прекрасную и чистую девушку – сам отец двоих дочерей, как можно! - она не так его поняла, и чёрт с ним, с этим кофе и пиджаком, это мелочи жизни…  

От усталости у Марьяны уже плыл перед глазами и гостиничный номер, и стол с экзотическими фруктами (и это в декабре?!) и тарталетками с крупной красной икрой, а он всё говорил, извинялся, успокаивал…

В какой момент её восприятие поменялось, она так и не поняла – и вот уже звёздный Алан Килль превратился в обычного, погасшего стареющего мужчину, который жаловался то на больной желудок, то на проблемы в семье и особенно долго – на какое-то эмоциональное выгорание на работе. Это было непонятно, занудливо и скучно, уже более-менее успокоившуюся Марьяну страшно вырубало – она хотела спать.

И в этот момент Алан Килль тихонько приобнял её за плечико. Может – и просто ободряя, кажется, в этот момент он даже шутил, - но девушка расплакалась, как ребёнок и попросила отпустить её домой.

Она смутно помнила, как он помог надеть ей шубу, как они выходили к такси и кончики пальцев стыли от лютого мороза, и она старалась не смотреть по сторонам, чтобы не поймать взгляд администраторши – и всё же поймала: как она их жрала глазами!..

И как она через силу попросила водителя отвезти её – нет, не домой – в ДК, где Эсмира ждала её…  Измученная, еле переставляя ноги, в полной прострации она зашла туда, где вовсю продолжалась «тусовка и гремела музыка.

- …То есть, ничего не было? – уточнила Эсмира.

Не поднимая глаз, сгорбившаяся на стуле Марьяна устало, но облегчённо покачала головой. Всхлипнула запоздало.

Чиркнув зажигалкой, она быстро затянулась и стремительно пустила дым в фоточку:

- Идиотка… - выдохнула вместе с дымом.

Шокированая Марьяна подняла на неё изумлённые глаза:

- Так вы… Знали?!

Эсмира не ответила. Стоя у окна, она крурила нервными, короткими затяжками, и её молчание было красноречивее любых слов.

Марьяна почувствовала рвотный позыв и зажала рот ладонями.

В эту секунду её душа разбилась вдребезги…

Обе подавленно молчали.

За окнами, покрытыми снежными узорами, начинало светлеть.

Наконец Эсмира повернулась к ней – прямая, уверенная, как всегда.

- Ну что, поздравляю. Мы в пролёте! – проговорила она безжизненным тоном, потом, помолчав, уточнила: - Ты в пролёте. У тебя был шанс. Тебе дали его прямо в руки. А ты… - она задумчиво рассматривала её, словно какую-то ненужную вещь.

Марьяну затрясло от её спокойного тона. Снова дурацкое, извращённое чувство вины скрутило спазмом живот, и она выдавила:

- Я так не могу… Понимаете? Я – так – не могу…

- Пора бы взрослеть, девочка. Рассказать тебе о реальной жизни? Ты не видишь стариков, которые в помойках роются? Ты не видишь бомжей, которые спят на теплоцентралях?  А профессора и академики, которые дворниками подрабатывают? Ты вокруг оглянись, как люди живут – они выживают, если не в «ГазСеверПроме», конечно…  Каждая копейка достаётся, между прочим. Многим жрать нечего, а ты от таких предложений нос воротишь! Сопоставь!

24. Гала-Концерт

Марьяна проснулась за два с половиной  часа до Гала-Концерта.

Заполошно вскочила, побежала на кухню, на ходу раздирая химическую завивку массажной расчёской. Мама уже ждала наготове – вермишель с кусочком отварной курицы дымилась на тарелке.

- Что-то ты нерадостная, - заметила она, наблюдая, как отрешённо ест дочь.

- Просто устала вчера, - пробормотала Марьяна, внезапно постигнув истину: этой фразой взрослые маскируют проблемы, о которых не хотят говорить.

- Дочь! Колись. – мама села напротив неё и вперилась взглядом.

- Мам… - Марьяна секунду помедлила, а потом слова нашлись сами собой: - а если я не пройду этот тур?  Жюри в курсе, что мне девятнадцать.

- Так ты из-за этого переживаешь? – подняла брови мама. – О боже, Мась! Я думала там что-то серьезное…

- Ты в долги влезла… из-за платья.

- И что? Поэтому ты обязана победить? Чушь собачья. А то я не знаю, что можно пролететь – это же конкурс. И не последний, дочь! – она подмигнула, ставя перед ней кружку с чаем. – И вообще, не нужно заранее загадывать и настраиваться. Пой от всего сердца – и будь, что будет!

- Будь, что будет… - Марьяна задумчиво болтала ложкой в чае, размешивая сахар. – Ну, тогда собирайся.

- Да что мне целых полтора часа в ДК делать, я вчера уже не знала, куда себя деть! – махнула мама. – Мы с танюшей придём прямо к началу. Всё равно ты будешь занята. Поторапливайся, на распевку опоздаешь…

Наскоро выпив чаю, Марьяна быстро оделась и, схватив сумку, выскочила из дома.

Когда она бралась за  знакомую с детства длинную стальную ручку стеклянной входной двери Дворца Культуры, ею вдруг овладел малодушный страх.

Она почему-то боялась встречи с Аланом Киллем.

Необъяснимое чувство вины по-прежнему выворачивало её изнутри, смешиваясь с чувством краха, потери и едкого стыда за дурацкое «кофейное рандеву». Скорее всего, она действительно наивная идиотка, и Эсмира права насчёт неё; другая бы – та же Наташка – не упустила бы такой подарок судьбы. Или наоборот – просекла бы, куда и зачем её приглашают, и вовремя смылась, а она…

Марьяна поздоровалась с вахтёршей. Народу в фойе было пока мало, и она решила прошмыгнуть по боковой лестнице, в обход сцены.

Светлая мраморная лестница вела туда, где вчера проходила послеконкурсная дискотека – сегодня это был обычный паркетный зал, залитый дневным светом. Там уже суетились торгаши-ларёчники – расставляли свои товары, готовясь к притоку зрителей.

По закону подлости они столкнулись – на лестничном пролёте.

Алан Килль в сопровождении двух каких-то мужиков шёл, улыбаясь, и что-то им объяснял, делая на ходу показывая что-то в папке, поднял взгляд и…

Марьяна судорожно вцепилась в перила, испуганно глядя в глаза шоумену. Растерянно прошептала «здравствуйте…» - в голове моментально не осталось ни одной мысли, спина взмокла и окостенела.

 Алан Килль даже не замедлил шагов, ни один мускул не дрогнул на его приветливом лице. Вежливо кивнув ей, он прошёл  мимо, продолжая что-то объяснять помощникам. Словно сегодня ночью и не утешал её, плачущую, ласково – в своём номере, и не говорил ей комплиментов и не расспрашивал о планах и мечтах… Пустое место.

Обескураженная Марьяна медленно выдохнула. Это было больно. Ощущение собственной ничтожности придавило. Больше всего ей сейчас хотелось всё бросить и убежать домой. Запереться в комнате, завернуться в одеяло и пить горячий кофе.

Нет, только чай. На кофе у неё теперь, видимо, непереносимость…

Лучше бы она сейчас сидела в общаге музыкального училища и зубрила партитуры…

В «Кантилену» она заходила, словно в пыточную. И вновь девушку ждал шок – нно после встречи с телеведущим этот удар она восприняла уже подготовленно.

Эсмира встретила её как ни в чём не бывало!

Начальственно подтянутая, уже в другом, строгом чёрно-белом костюме и лаковых ботильонах на шпильке, в приподнятом настроении, с концертным макияжем, Эсмира Николаевна Шараева выглядела шикарно – словно и не было бессонной ночи.  «Элегантность сама от неё без ума…» - иронично прозвучала строчка в голове у Марьяны. Она это называла «синдром вокалиста». Строчки из разных песен, подходящие к ситуации, часто возникали в голове сами собой…

Сегодня Эсмира распевала их лично, надсадно вбивая в клавиатуру каждое трезвучие,  не размениваясь на сложные арпеджио, как любила Вэ-Вэ, подтрунивала над ними с Наташкой.  Марьяна поражалась – и Килль, и она, - вели себя так, словно у них стёрли память! – ни намёка на всё, что было, просто образцовый хормейстер!

Марьяна пропускала шуточки Лукошниковой относительно своего «тормознутого вида» после танца со звездой телевидения, и пела на автомате, рассматривая запудренное лицо руководительницы с умелым мэйкапом. Только проступившие красные сосуды в уголках её глаз выдавали бессонную ночь. Но её губы улыбались –  Эсмира была доброжелательна и спокойна.

Марьяне стало казаться, что события вчерашнего дня происходили где-то в параллельной реальности. Но девушка отводила глаза, когда их взгляды встречались.

Неужели они все такие двуличные? И Валерия Владимировна?

…Их концертмейстер сидела за столом на месте Эсмиры, нахохлившаяся и взъерошенная, и старательно пудрилась, глядя осовелым взглядом в маленькое зеркальце.

В паузе между распевками Наташка ехидно хихикнула прямо в марьянино ухо:

- Засос запудривает! Вчера они с Лёней всю дискотеку так зажигали, что все вокруг просто офигевали! Видела бы ты…  Кстати, куда ты пропала? Я бы после танца с самим Киллем фиг бы ушла!  Все теперь только и говорят, что Гран-При – твоё…

25.  Столкновение

Рыдающую Наташку Марьяна нашла в женском туалете на втором этаже.

Сидя прямо на полу у стенки, в слезах и соплях, та отмахивалась от своей мамы, маминых подруг и ещё пары случайных девчонок, которых угораздило оказаться рядом в момент Великой Истерики.

- Нет, это нормально?! Диплом…Диплом!! – Наташка горестно икнула. – Второй… Второй – степени!! Ненавижу! - чёрная тушь дорожками тянулась до скул, а накрашенные губы дрожали и прыгали. – Ты финалисток слышала, вообще?! Уродки! Дуры безголосые! Ненавижуууу… Не пойду, не пойду на этот банкет!...

…Ещё пару дней назад Марьяна, наверное, сама чуть бы не померла от горя в подобной ситуации: она – многократный Лауреат городских, региональных и республиканских конкурсов вокала – и вдруг  дипломант первой степени… По факту – четвёртое место. Потому что после звания Лауреатов первой, второй и третьей степеней «Дипломы» продолжали эту цепочку, являясь фактически четвёртым, пятым и шестым местами. Для Марьяны совсем недавно это тоже бы стало постыдным провалом и поводом для мучительных рефлексий на многие месяцы…

Но после всего, что с ней случилось предыдущей ночью, все эти переживания по поводу конкурсных регалий казались ей просто детским лепетом.

Лукошникова  продолжала самозабвенно рыдать, пока «группа поддержки» суетилась вокруг, пытаясь успокоить её.

Марьяна пару минут отстранённо  наблюдала за их суетой, прислонясь спиной к холодным кафельным плиткам, скрестив на груди руки, а потом неожиданно громко произнесла:

- Хватит! Встала, взяла себя в руки и умылась! – в общем гвалте утешений  и воплей «да всё нечестно-куплено! Да ты у нас самая талантливая и голосистая!» - это прозвучало, словно внезапная пощёчина: все стихли и уставились на неё.

Наташка шмыгнула носом.

- Я сказала: встала и умылась! – Марьяна аккуратно выпроводила всех утешальщиц и заперла дверь туалета на шпингалет.

Кое-как «дипломантка второй степени» поднялась с кафельного пола, доковыляла до умывальника и глянула в зеркало. Потом открыла воду и осторожно стала смывать ладошками потёки туши, согнувшись над раковиной и обиженно всхлипывая.

Марьяна молча ждала, скрестив руки на груди.

Наконец Наташка разогнулась и посмотрела на неё – сначала через зеркало, потом развернулась и тихо проговорила:

- Знаешь… А ты сейчас была… вылитая Эсмира.

- Да что ты? – усмехнулась Марьяна одними губами. – Не-а.  Поверь… Мне до неё… очень далеко.  

- Вы что, поругались? – подозрительно прищурилась подруга. – Я с самого утра вижу, что что-то не то! Чё случилось?

- …У тебя тушь не смылась.

Наташка вновь стала сосредоточенно елозить мокрыми ладошками по лицу.

- А ты правда не расстроилась за диплом?

- А надо? – Марьяна словно со  стороны услышала свой спокойный голос.- Звание финалиста и дипломанта первой степени Всероссийского Телеконкурса – это как бы совсем неплохо. Тем более из восьмидесяти человек…

- В нашей номинации было двадцать четыре! – ревниво уточнила Наташка.

- Да и пофиг! – Марьяна прикрыла глаза и облокотилась на стенку. – Быстрей давай уже. И макияж сделай заново. Мы пойдём на этот банкет. – саркастическая улыбка скользнула по губам вокалистки. – Эсмира права, надо держать удар.

-Да! – азартно вскинулась Наташка, открывая косметичку. – Держать удар! И заодно – пожрём на халяву!!

Она вновь уткнулась в зеркало, а Марьяна с болью вспоминала улыбчивого телеведущего, любезно предлагавшего ей кофе ночью, в гостиничном номере, - и его вежливо-нейтральный взгляд при встрече на лестничной клетке в фойе дворца культуры: как на пустое место.  И такой безупречно-ликующе-торжественный – во время её награждения, перед зрителями и под прицелом телекамер…

Её передёрнуло: оттиски этого дня снова стали раскалённо впечатываться в память.

За кулисами тогда пронёсся недоумённый и взволнованный шёпот – абсолютно все были уверены, что если не Гран-При, то первый «лаврик» достанется именно Романовой.

И чьё-то злорадное хихиканье за спиной.

И потом – увесистая коробка с призом, Марьяна даже не посмотрела, что ей вручили – сразу запихнула коробку в руки маме.

И какая-то истерящая в коридоре у выхода на сцену тётка, которая гневно набрасывалась на каждого, кто проходил мимо, и гневно орала, что результаты нечестные, и Гран-При должно быть у её «дони», а всее жюри – «взяточники проклятущие» и «хамы зажравшиеся».

И равнодушный взгляд Килля, вышедшего на перекур, - нет, даже не взгляд! – мимолётное скольжение по стене, у которой стояла Марьяна…

Наташкаа захлопнула пудреницу и повернулась к ней:

- Пошли!

От её драмы уже не осталось и следа, словно вместе с новым макияжем она нарисовала себе и новое настроение. Марьяна даже позавидовала: и почему ей не достался такой лёгкий характер? Почему она так остро, до глубины души, воспринимает все события? Почему восторг и боль захлёстывают её, поглощая полностью – как огромная, неукротимая морская волна? Особенно, когда это касается Музыки и Сцены…

Девушки зацокали каблучками по коридору, направляясь к одной из внутренних лестниц.

-Ой, я помаду на зеркале оставила! – резко затормозила Наташка. – Немецкая, если посею – мать меня с кашей сожрёт! Иди, я догоню тебя! – и, шурша сверкающими юбками, унеслась в направлении дамской комнаты.

26. Караоке в «Каролине».

Банкет «Золушкиного бала» проходил в «Каролине» - уютный  бар Дворца Культуры был в этот вечер закрыт для обычных посетителей – заведение работало только для участников Гала-концерта и официальных лиц. 

Обтянутые красной кожей диванчики, матовая подсветка, негромкая музыка, мини-сцена для единственного в городе караоке – и плывущая по стенам и лицам «метель» из световых бликов вращающегося в центре потолка зеркального дискошара.

Конечно же, «детей» (к облегчению Марьяны) разместили отдельно от «взрослых».

Преподаватели вышедших в финал вокалистов, московские и республиканские звёзд, администрация ГДК и вездесущие чиновницы из Отдела Культуры сидели в отдельной зоне за отдельным столом – точнее, за несколькими столами, сдвинутыми буквой «П».

Угощаясь горячительными напитками, они вели неспешные беседы и небрежно пускали в потолок дымные струи.

Дети сидели кучками по пять-шесть человек, и им вполне было комфортно без родительского надзора. Танцевали, угощались, общались, менялись адресами;  для них же, победителей, бесплатно работало караоке. Причём компакт-диски с минусовками запускал какой-то незнакомый диджей – звукооператор Дима тоже пировал вместе со «звёздной тусовкой».

Наташка, пританцовывая, сразу устремилась в центр «дискача» - даже в полумраке её «бриллиантовое» платье искрилось и переливалось так, что на неё невольно оборачивались все – и она плавилась в этих восхищённых взглядах, как саламандра в огне.

У Марьяны же внезапно «загорелись» ослепительной белизной  туфельки из белого атласа, лейсы на платье и кипенно-белый подъюбник – где-то были встроены ультрафиолетовые светильники.

Прежняя Марьяна по-детски бы обрадовалась маленькому чуду, не сейчас у девушки в душе только слабо шевельнулась искра восторга – и тут же погасла. Праздник окончен. Она проиграла. И через неделю ей возвращаться в студенческую жизнь, оттачивать технику и аппликатуру на фортепиано, петь в хоре, учить оперные либретто и нагонять всё, что она пропустила.

А ведь всё могло быть совершенно иначе! – с горечью подумалось ей.

Но, представив, чем за это пришлось бы ей заплатить, Марьяна с отвращением вздрогнула. Уж лучше зубрить хоровые партии и сносить упрёки «класснухи», чем эта мерзость. Пусть с точки зрения Эсмиры она будет наивной дурой. Наплевать!

Марьяна прошла за ближайший столик, за которым сидели четверо девчонок и  с краю валялась Наташкина сумочка. Они скользнули по ней взгядами и вернулись к разговору, который крутился вокруг Эллы Леоновой – победительницы «Золушкиного Бала», которая удостоилась привилегии сидеть за «звёздным» столом.

Марьяна рассеянно слушала сплетни четырнадцатилетних свистушек, потягивая «Фанту» и наблюдая за беснующейся в центре Лукошниковой. Подруга отрывалась вовсю, собрав вокруг себя детей младшего школьного возраста и устроив нечто вроде флешмоба…

- Чё, не помог медляк с Киллем? – внезапно громко спросила одна из застольных соседок.

Марьяна резко повернула голову и посмотрела на неё.

Агрессивный взгляд, мальчишеская стрижка. Пластиковые крупные клипсы на ушах. Добела вываренная джинса сияла под ультрафиолетом. Малиновые блестящие леггинсы из-под мини-юбки…

- Отвали! – бросила ей Марьяна.

Продолжая нагло смотреть в упор, малолетка выдула пузырь бабл-гама и громко лопнула его – смачно, с чмоком. И вся группа противно заржала.

Как хорошо, что в «Каролине» был густой полумрак! Марьяна почувствовала, как предательски защекотало в горле от набегающих слёз. Она вскинула подбородок и заставила себя саркатично улыбнуться:

- У вас и этого не было, так что завидуйте молча!! – и встала рывком, даже ещё не сообразив, куда пойдёт – её просто подкинуло на ноги.

И она двинулась в водовороте танцующих тел и надсадных ритмов очередного шлягера – кусая губы, чтобы не разреветься позорно. Вслед ей неслось глумливое ржание малолеток. Чёрт бы побрал этот конкурс…

Она остановилась перед «караочной» сценой. На ней толстый пацан лет тринадцати высоким голоском фальшивил о том, что готов «целла-вать песок, п-катораму ты хади-ила-а…»  Как его вообще пропустили в финал с таким интонированием и дикцией? Ах, да. Мальчиков же «тянут», это ж дефицит. Дурацкие традиции школьной самодеятельности.

Наконец зазвучала кода, и дискотечник плавно перевёл её в другую песню – зазвучала запись Наташи Королёвой. Увидев подошедшую Марьяну, вышколенно улыбнулся:

- Чё петь будем?

- Глория Гейнор есть?

- Кто-о? – он аж наклонился, перестав жевать жвачку.

- «I will Survive»!* – проорала она в ухо парню.

Он с интересом глянул на неё:

- Блин, надо поискать, была где-то в сидюках**! Обожди пару песен!

Отвернулся и стал рыться в дисках, поглядывая на неё, словно боясь, что она передумает и уйдёт. Но Марьяна упрямо ждала около колонок. Напряжение двух последних суток должно было найти выход и эта песня как нельзя лучше подходила к её состоянию.

…Песня нашлась.

Марьяна сняла микрофон со стойки и шагнула на маленькую полукруглую сценку. Адреналин пополам с весёлой злостью будоражил ей кровь. Вокалистка как никогда чувствовала  желание выплеснуть свои чувства!

И она пела, словно последний раз в жизни – бросая свой вызов и своё разочарование в полутёмный зальчик, в самую его глубину, где восседали все эти «звездуны» и где тонули её разбившиеся надежды и идеалы. От скрытого вызова её тембр стал ярче и резче… и к середине песни Марьяну накрыло спасительное облегчение напополам с отчаянным весельем. И она пела – закрыв глаза, яростно жестикулируя на коротких фразах припева, сжимая микрофон на высоких нотах, продлевала вибрато, чувствуя, что она – звучит! И звучит классно…

27. Вольский.

Марьяну словно окатило ледяной водой – даже незаметные волоски на обнажённых руках приподнялись – и она безотчётно схватила себя за предплечья, чувствуя «гусиную кожу» под пальцами.

А Вольский прямо перед ней расположился по ту сторону тёмного овального стола, расстегнув пиджак, и, закинув одну ногу в светлой отглаженной брючине на другую, подперев кистью подбородок, смотрел, явно забавляясь её испуганной оторопью – блики светомузыки то и дело выхватывали его весёлый взгляд. Когда он успел незаметно подойти и сесть в кресло напротив? Хотя в таком шуме и полутьме немудрено… 

- И ещё раз добрый вечер, прекрасная незнакомка, - звучно произнёс Вольский своим певучим тембром, перекрывая дискотечно-музыкальный шум.

Девушка молча кивнула, с усилием положив руки на колени, почти ненавидя себя за этот ступор. Вот же выбрал он к ней обращение! И перед конкурсом, когда автограф Наташке дарил, и потом, когда она позорно врезалась в него на лестнице…  Это же комплимент? Он же отлично знает, как её зовут… Но до конкурса, может, и не знал… Спокойно! – беспомощно приказывала она себе, но её мысли метались, перебивая друг друга. …Нет, ну что «прекрасная» - это безумно приятно, но ведь это всего лишь фигура речи…

Она увидела улыбчивую ямочку на его левой щеке. Музыкант улыбался:

- Разрешите угостить вас…

- Я не пью спиртное! – торопливо перебила его девушка, выпрямив спину и стараясь не опускать глаз – всё же надо нести себя с достоинством: подумаешь – известный певец и композитор!

Вольский не спеша раскурил сигарету. Выпустив дым в сторону, с интересом посмотрел на неё и задумчиво проговорил:

- Очень интересно…

И теперь Марьяну из холода моментально бросило в жар. Она уже слышала эту фразу! Это он после конкурса был за кулисами! И видел её тайный ритуал благодарности Сцене… Она чуть не задохнулась от смущения.

- И кто же тут только что требовал у бармена шампанского? – смешливо спросил певец, чуть улыбнувшись.

Марьяна отвернулась и закусила губу, готовая теперь вообще провалиться сквозь землю. Наверное, её лицо полыхало до корней волос! – как хорошо, что в темноте этого не было видно. Единственный раз в жизни она решила взять шампанское!!

Господи, какой стыд! Какая дурацкая ситуация!  

Теперь Вольский подумает, что она…

- Что будете заказывать? – у стола, сияя в люминесцентном свете белой блузкой, возникла официантка.

- Девушке – безалкогольный мохито. Мне… ром нормальный есть у вас? Тогда пусть бармен сделает «Куба либре»*.

- Ой! Это ж вы… - официантка вдруг разглядела, у кого принимает заказ, и разулыбалась. – Щас всё сделаем! – и исчезла.

Марьяна продолжала вжиматься в кресло.  Потом подняла взгляд и решилась:

- То, что вы видели… Слышали… Это нетипичное для меня поведение. Я действительно не пью спиртное. Просто сегодня…

-  Я достаточно видел и слышал, чтобы сделать свои выводы! – прервал он её и снова улыбнулся краешком губ.

И это прозвучало так неожиданно интимно...

Девушку бросало то в жар, то в холод, она не знала, как реагировать на такие слова и цепенела под его взглядом. Он что-то знает про «кофейное рандеву»? Или это о её выступлении? Или о…

- Я слышал, как вы пели Глорию Гейнор, -  подался вперёд Вольский, стряхивая пепел в блестящую пепельницу. Пристально взглянул на неё: – Вы понимаете, что если бы вы спели эту вещь на конкурсе, то Гран-При было бы вашим?

Марьяна тихо покачала головой:

- Не было бы. Вы же знаете, что мне девятнадцать. Положение конкурса пришло с опечаткой, а когда мы узнали, то было поздно снимать заявку…

Влад Вольский молча курил, пуская дым в сторону и глядя на неё спокойно и доброжелательно.

 А Марьяна прилагала все силы, чтобы казаться спокойной – и волновалась.

Сама ситуация была для неё дикой, непривычной.

Она не бывала на дискотеках, и даже не ходила на школьные вечера – ей это было не интересно. А уж про общение с противоположным полом и говорить нечего – окружающие её в школе «мальчики» не выдерживали никакого сравнения с героями любимых книг. Училищные «музыкальные» парни – тем более… Её считали «блаженной», и она не опровергала это мнение: оно объясняло всё и служило своеобразной защитой от общажных «тусовок» и «оттопыриваний» в барах и видеосалонах.  И если не считать нелепого ночного  происшествия, она в принципе никогда не находилась со взрослым мужчиной в ресторане…

Официантка принесла заказ – поставила перед Марьяной запотевший пузатый бокал с ярко-зелёным напитком, в котором сверкали кусочки льда и блестели дольки лимона и листья мяты; перед её собеседником она бережно поставила высокий стакан, в котором было что-то коричного цвета, с крупными ледяными шариками. Потом робко положила рядом сияющий в люминесцентном свете беленький листочек.

- Автограф, пожалуйста… - умильно улыбнулась она, кладя на листочек авторучку.

Вольский, не отрывая взгляда от девушки, нащупал ручку, сделал росчерк и отодвинул от себя листик.

- Спасибо! – выдохнула официантка, сгребая лакированными ноготками добычу на поднос. – Мы ведь слушаем ваши песни каждый концерт, всем коллективом! А вас ни разу не видели.

Композитор наконец оторвал взгляд от Марьяны и посмотрел на свою поклонницу с непроницаемым лицом:

- Бесконечно тронут. – вежливо сказал он. – …И на будущее: коктейль «Куба либре» подаётся в бокале «хайбол» с долькой лайма.

28. Ультрафиолет

Теперь ощущения были совершенно иные, нежели со знаменитым на всю страну шоуменом и телеведущим. Нет, на них тоже смотрели… но это теперь вообще не волновало девушку. Она была поглощена собственными ощущениями. Вольский плавно покачивал её в танце под «Зимний сад» Андрея Глызина, едва касаясь её спины, глядя на неё сверху загадочно и отстранённо, его светлый пиджак мягко отсвечивал в ультрафиолете, превращая в сказочного принца... И она плыла в его взгляде, тонула в сказочной «снежной» метели голубоватых бликов, несущихся по стенам и вспышкам цветных ламп…

Всё, чего ей хотелось – чтобы эта песня не кончалась никогда!

Но вот уже звучит кода…

Когда руке Вольского возник радиомикрофон, она так и не осознала.

Стихли последние аккорды «Зимнего сада»,  в колонках раздался еле уловимый упругий отзвук  – музыкант  включил микрофон, - и кивнул диджею.

Короткий рассыпающийся звук чанга, знакомые аккорды рояля – и Вольский, сдержанно улыбаясь, пристально глядя на Марьяну, полуобняв её левой рукой, приблизил микрофон к губам. И…

- В первый день весны,

На краешке земли,

Нечаянно мы встретились с тобой…

Падал белый снег,

И розы не цвели,

И к нам пришла весенняя любовь…

Она была отчаянно красива... **

Он пел это ей! Ей одной, проникновенно глядя в глаза – нет, прямо в душу!

Но тут зазвучал ритмичный бит, музыка набрала темп, пары разъединились, оживившись, затанцевали, и Вольский, отпустив Марьяну, в проигрыше легко взбежал на мини-сцену, на которой тут же прибавили освещение, насколько позволял бар.

Он пел, улыбаясь, то и дело откидывая чёлку и то и дело возвращаясь к ней глазами – и адресуя ей каждое слово…

- Красиво ты вошла в мою грешную жизнь,

Красиво ты ушла из неё…

Но, играя, разбила мне душу!

А ведь это совсем не игрушка…

Он соскочил со сцены и, подойдя к ней, допел:

- Это сердце моё…

Смущённая и польщённая, Марьяна с восторженной улыбкой захлопала вместе с остальными, а Влад Вольский послал всем скромный  воздушный поцелуй и повернулся к девушке:

- Понравилось?

- Да-а! – от кивков Марьяны локоны метнулись вокруг её лица. – Только…

Вольский вопросительно поднял брови.

- …ваша песня лучше! – торопливо закончила Марьяна. – Она ведь такая… прямо в душу, насквозь!

- Благодарю, – наклонил голову Вольский, провожая её к столику. – Только этой песне никогда не стать шлягером.

- Почему? Она же в тысячу раз лучше! – горячо воскликнула девушка.

- Неформат! – коротко ответил Вольский, пожав плечами и садясь напротив. – Сейчас требуется  продукт попроще. «Мальчик хочет в Тамбов – ты знаешь это, чики-чики-тааа!» – спародировал он подсиповатым юношеским тенорком Мурата Насырова, и, дурачась, без всякого перерыва перешёл на гнусавый полуженский голос: - «Амэрикан бой, уеду с тобой…»

- Нет, нет! – от возмущения Марьяна топнула ногой, не улыбнувшись его шутке. – Это дребедень по сравнению с вашей песней! Вы же сами понимаете! Это же правда!!

- Правда, - эхом откликнулся музыкант, смущённо улыбаясь, любуясь её горячностью. – Именно поэтому и не станет.

- Но в ней же и слова, и музыка, и чувства!.. Да, я слышала ваши песни – хор ветеранов пел «Посвящение матери», и наши «Капитошки» пели вашу «Лодочку детства», и эту, про тюльпаны, в концерте «Восьмое марта»! Я помню… но «Крылья мечты» - это одно из лучших… что я слышала… в жизни… - Марьяна внезапно сбилась под его пристальным взглядом крупных, серых глаз.

Влад Вольский слушал её серьёзно и как-то по-особенному; непроницаемая маска джентельменской вежливости на его лице исчезла, и в глазах мелькнула какая-то… боль?

Но в следующую секунду Вольский овладел собой и, хитро улыбнувшись, вновь достал из нагрудного кармана микрофон, ловко подкинул его, перекрутив в воздухе – как тогда на сцене! – и поднёс к губам:

- Раз, раз… т-к-т-к-т-к… - его последние звуки ворвались в «юбочку из плюша» и диджей моментально «увёл» звук.

- По многочисленным просьбам… - зазвучал  на весь бар голос Вольского. - …Вновь звучит песня «Крылья мечты»!

Все зааплодировали. Марьяна видела, как дискотечник лихорадочно вставляет «сидюк» в дисковод и заталкивает крышку…

В этот раз Влад Вольский пел, не вставая из-за стола, безо всяких усилий (а ведь песню такого диапазона довольно трудно петь сидя! – отмечала про себя девушка), глядя на вокалистку и вновь адресуя каждое слово ей.

Марьяна словно перенеслась за кулисы… Она потонула в чарующей мелодии, в его глазах, в его голосе – бархатно-раскатистом в нижнем регистре – и ярком, чистом на «верхах». Почему вместо песен, которые делают душу чище и добрее, по телевизору показывают какую-то пошлятину или примитив? Слова этой песни – Песни с большой буквы! – заставляли слёзы подступать к глазам! Да такие произведения должны звучать двадцать четыре часа в сутки, особенно посреди перестроечной безнадёги!

…Какая же должна быть душа, чтобы написать такие стихи?!...

29.  Нечаянная исповедь

...Она бежала, всхлипывая без слёз, по длинным коридорам Дворца Культуры, изредка встряхивая головой, словно желая отогнать наваждение.

Этого не может быть – и это есть! Кофе, чёрт побери!.. 

Он – такой же… Все они – как близнецы-братья, вначале добренькие дяденьки, поддерживающие талантливых деток, а на деле – отвратительные, просто отвратительные лицемеры!

Ярость и страх продолжали её душить. Девушка обрывочно вспоминала светящийся силуэт музыканта, схватившегося за щёку, танцующих людей – кажется, никто и не обратил внимания в полумраке, слишком громко играла музыка…

Прокручивая всё это в голове, Марьяна неслась, не разбирая дороги, перепрыгивая через три ступеньки, забежала на второй в дальний конец коридора, за цветы и, задыхаясь, съехала спиной стенке у замёрзшего окна. Обхватила руками колени и уткнулась в них лицом, кусая губы. Да что же такое, сглазили её, что ли?!

Она вспомнила большие серые глаза музыканта, вдумчивый взгляд, его сдержанную, аристократическую улыбку и лёгкую проседь на висках… Кофе ему захотелось!! – внезапно её стал разбирать прерывистый, свистящий смех.

Громкие, быстрые шаги гулко разнеслись по пустому крылу. Дрожа, девушка закусила палец, не в силах унять свою странную реакцию, а шаги неумолимо приближались, и Марьяна обречённо уткнулась в колени.

Подошедший музыкант остановился перед ней:

- Марьяна, ради бога, простите. Вы не так меня поняли! Возможно, это прозвучало фривольно, но я всего лишь…

- Не трогайте меня!! – яростно выкрикнула девушка на всё помещение, подняв лицо, и ошарашенный Вольский отдёрнул руку от её плеча и даже отступил назад.

 Но смешался он лишь на секунду:

- Романова, встаньте немедленно!! – прогремел он в ответ таким строгим учительским тоном, что она немедленно поднялась на ноги и застыла, опустив голову и отвернувшись, схватив себя за предплечье.

- Вы меня неверно поняли! – раздельно повторил Вольский уже спокойнее. – Говоря «кофе», я имел ввиду именно кофе! Что у вас в голове?!

Марьяна вскинула на него обозлённый взгляд:

- Не надо меня отчитывать! – тихо отчеканила она, дрожа от ярости. – Вы сейчас не в жюри! – внезапный всхлип прервал её накал. – Вы же ничего не знаете…

Она вновь отвернулась к окну.

Музыкант помолчал. Потом со вздохом переступил с ноги на ногу, обошёл её и присел рядом на подоконник, откинув полы светлого пиджака.

- А что случилось? – тихо спросил он.

И это прозвучало так неожиданно участливо, мягко и ласково, что у Марьяны полетели предохранители…

Вольский не прерывал её сбивчивый, вперемешку с рыданиями, рассказ. Когда Марьяна в очередной раз не справилась со слезами, он вынул из кармана огромный носовой платок в клеточку и протянул ей. Марьяна тут же нервно скрутила его в жгут, продолжая судорожно выдыхать короткие фразы, глядя вниз и с ужасом понимая, что она не может остановиться. Ей надо было выговориться… и выплакаться.

Вольский слушал молча. Его лицо оставалось серьёзным и сосредоточенным, когда он слушал про нелепое кофейное рандеву, про Килля… И только когда девушка обрисовала роль Эсмиры, усмехнулся и кратко обронил:

- Тварь… – чем вызвал новый шквал рыданий.

Марьяна словно в сжатом режиме пережила заново крушение кумира.

- Ну, ну, успокойтесь, пожалуйста… - вновь перешёл Вольский на добрый дядюшкин тон. – Больше не нужно так переживать… Всё уже хорошо.

В этот момент из подсобки неожиданно вышагнула уборщица с ведром и шваброй, и застыла, глядя на них с открытым ртом. Марьяна быстро отвернулась, уткнувшись лбом в стенку, продолжая вздрагивать от сдерживаемого плача.

И услышала строгий голос Вольского:

- Что вы встали? Видите – конкурсный срыв у девушки, принесите валерьянки что ли… Бегом!

- Счас! – уборщицу как ветром сдуло.

Некоторое время они молчали, слушая, как гремит её ведро по пустым коридорам.

- Больше рассказывать нечего, - хмуро проговорила она осипшим голосом.

Композитор тихонько потянул платок из её пальцев и, вновь раскатав его из жгутика, стал осторожно промакивать её мокрые щёки.

Марьяна стеснялась – хороша же она, наверное, – взлохмаченная, заплаканная, с распухшим носом, а член жюри Всероссийского телеконкурса вытирает ей слёзы среди кадок с пальмами и монстерами, в тёмном углу Дворца Культуры… Стеснялась, стояла, опустив глаза, – и почему-то жадно ловила каждое бережное прикосновение его пальцев…

- Посмотри на меня, - негромко позвал её Вольский.

Марьяна вздрогнула – перешёл на «ты»! – но после всего, что она ему вывалила – это было по крайней мере мыслимо… и, помедлив, девушка вскинула мокрые ресницы и глянула в лицо Вольскому.

 Он улыбался – особенной своей улыбкой, краешком рта.

- Ты действительно отлично поёшь.

- Спасибо, - Марьяна прерывисто вздохнула. – Правда, в училище говорят, что у меня школа слабая…

- Я знаю, они всем это говорят. – Вольский улыбнулся шире, на его щеке проступила ямочка. – Для них любая школа слабая, если не академическая*, эстрадников нормальных там нет! А Эсмира… - он прищурился, потом махнул рукой: - …ладно, бог с ней. А знаешь что? Поехали! – Вольский решительно тряхнул чёлкой.

- Куда? – Марьяна испуганно посмотрела ему в лицо.

Не отвечая, он легонько взял её за предплечье и повёл по коридору – Марьяна почти бежала за ним следом, украдкой косясь на его руку.

Визуализация - Влад Вольский

"-…И мы приветствуем наше замечательное, великолепное, авторитетное жюри! – вернул вокалистку в реальность ликующий голос Лёни. - Лауреат многочисленных конкурсов, преподаватель эстрадного вокала. Музыкант, композитор, аранжировщик – Влад Вольский!

Зал взорвался аплодисментами..." 

"...В этот раз Влад Вольский пел, не вставая из-за стола, безо всяких усилий (а ведь песню такого диапазона довольно трудно петь сидя! – отмечала про себя девушка), глядя на вокалистку и вновь адресуя каждое слово ей.

Марьяна словно перенеслась за кулисы… Она потонула в чарующей мелодии, в его глазах, в его голосе – бархатно-раскатистом в нижнем регистре – и ярком, чистом на «верхах». Почему вместо песен, которые делают душу чище и добрее, по телевизору показывают какую-то пошлятину или примитив? Слова этой песни – Песни с большой буквы! – заставляли слёзы подступать к глазам! Да такие произведения должны звучать двадцать четыре часа в сутки, особенно посреди перестроечной безнадёги!

…Какая же должна быть душа, чтобы написать такие стихи?!..."

В роль Влада Вольского очень реалистично бы вписался российский киноактёр Игорь Петренко. =)
Соответствует, правда? ))))

Композитор и аранжировщик - в студии звукозаписи:



Так ли вы его представляли?  ;)

30. Ещё кофе

Они пели этот дуэт, перехватывая друг у друга строки:

- В небе полночном, в небе весеннем падали две звезды… - вступила Марьяна, искоса поглядывая на Вольского.

- Падали звёзды с мягким свеченьем в утренние сады! – лёгким тенором дополнил музыкант, не отрывая глаз от дороги, чуть улыбаясь.

- Этот счастливый праздник паденья головы им вскружил… -  она посмотрела на его руки, на его красивые пальцы, обхватывающие дерево руля, и у неё внезапно перехватило горло. Хорошо, что следующая строка была за ним, и вокалистка успела адаптироваться!

- Только вернуться снова на небо не было больше сил… - Вольский на секунду оторвался от дороги и глянул на Марьяну, подмигнул.

И они легко запели в терцию:

- Две звезды, две светлых повести!

В своей любви – как в невесомости…

Два голоса – среди молчания…

В небесном храме – звёзд венчание!

Белоснежные улицы, укутанные пушистым снежным покрывалом, неслись к ним навстречу в начинающем сгущаться сумраке, деревья в пышном инее были похожи на невест, Вольский крутил руль, глядя вперёд, улыбаясь своей фирменной полуулыбкой – краешком губ… И ликование переполнило Марьяну! Она была абсолютно счастлива.

Так вот что значит – «кататься»! Как это, оказывается, здорово, весело и…романтично!  Вольский пел гораздо лучше оригинала – в его голосе не было кузьминской «сипотцы», окраска тембра была чистой и осветлённой, его голос можно было слушать вечно!

На проигрыше, когда зазвучало соло электрогитары, Вольский оторвался от дороги и с теплотой, одобрительно посмотрел на неё. Улыбнулся – уже широко и открыто. Марьяна почувствовала, что краснеет, горло вновь перехватило от волнения…

Слава богу, он отвёл взгляд. Слава богу…

Последний припев они вновь пели в терцию, и Марьяна жестами показывала ему, куда поворачивать, а сердце её звенело от счастья и наслаждения – от того, как сливались и переплетались их голоса.

- Неплохо, очень неплохо… - проговорил Вольский с последним аккордом под звук высокого колокольца.

Марьяна смущённо улыбнулась.

- А знаешь что? Я хочу послушать тебя в импровизации. «Замыкая круг»* знаешь?

- Да кто же её не знает?! – с ноткой возмущения вскинула подбородок вокалистка.

- Отлично. – Вольский поменял кассету и поднёс палец к кнопке «play»: - Тогда ты подстраиваешь в припеве любые ноты аккорда. Второй голос. Третий. Можем меняться в процессе…

- Поняла! – радостно перебила его Марьяна. – Обожаю подстраивать подголоски – мы так с Наташкой всё время баловались, когда с хора домой шли…

- Замечательное баловство! – вновь тепло улыбнулся музыкант. – Поехали! «Вот одна из тех историй…»

Марьяна легко подстраивала гармонические интервалы, обращала их и перехватывала мелодию, оплетая основную мелодию, словно повилика цветами…

Когда стих последний звук фонограммы, композитор остановил машину и, откинувшись на спинку сиденья, с интересом посмотрел на Марьяну, словно увидел её заново. Девушка смущённо краснела под пристальным взглядом.

- Голову на отсечение даю, ты по гармонии и сольфеджио – круглая отличница.

- Неее, что вы… - опустила ресницы Марьяна. – Четвёрки, иногда трояки… Я не особо учу интервалы, да и когда их сейчас думать, когда петь надо? Я на слух всё… - и внезапно испугалась: вдруг музыкант подумает, что она тупая в этих предметах?!

- Нет, я учу, конечно! – заторопилась она. – Просто на слух мне легче…

- Оч-чень интересно… - проговорил Вольский, задумчиво барабаня пальцами по рулю. И, заметив, что Марьяна заволновалась, мягко добавил: - Всё хорошо. Даже слишком…

- В смысле? – хлопнула глазами Марьяна.

- Я за свою жизнь навидался так называемых «музыкантов», приклеенных к нотам. Убери ноты – и исполнитель станет беспомощен. Такие не в состоянии ничего сделать сами. Тарабанить наизусть – да… Но не больше. Они боятся отступить от правил элементарной теории музыки, вколоченных им преподавателями ещё в музыкальной школе. Именно они в большинстве с радостью бросают музыку, отмотав эту семилетку в угоду родителям  и больше никогда не подходят к инструменту…

- Я не училась в ДМШ! – наконец-то Марьяна смогла сказать это с оттенком гордости. Потому что в училище ей частенько пеняли по поводу «отсутствия базового образования».

- Тебе повезло! - хмыкнул Вольский и достал пару кружек, вставил их в специальные гнёзда в приборной панели между сиденьями. – Кофе? – и, глянув на неё смеющимися глазами, уточнил: - Просто кофе.

- Да! – рассмеялась девушка.

…Они пили горячий растворимый кофе и разговаривали о музыке.

Происходящее казалось Марьяне сказочным сном. Она – вдвоём с таким крутым музыкантом, к тому же – взрослым, импозантным мужчиной, вся эта поездка по заснеженным сумеркам, приятное общение; песни, в которых оба их голоса сливались в одно целое и гармонически дополняли друг друга… Половину детства она слышала его имя в концертах и даже пела вместе с хором какое-то его произведение, и вот – этот человек сидит перед ней, и они запросто ведут разговор в его машине… Нереально. Судьба словно решила извиниться за свои предыдущие болезненные удары.

Интересно, если бы она в караоке не спела от ярости Глорию Гейнер – заметил бы он её вообще?

…Вольский подвёз её до самого дома и посмотрел на часы:

   31.  Между прочим

Сказка окончилась сразу, как только Марьяна вошла в подъезд.

У окна между первым и вторым этажом убивала время местная шпана, или, как их называла Марьяна – «представители местной дегенерации»: хулиганского вида подростки и парни постарше, и обязательная парочка «подъездных королев» из этого подъезда, перед которыми эта шпана и выпендривалась. Как им не наскучивало часами околачиваться на лестничном пролёте у окна, грызя семечки, харкая на пол и изощряясь в матерном остроумии – девушка не могла понять от слова «совсем». В мире столько интересных и полезных занятий, и так бездарно и тупо гробить время могли только полные идиоты.

Когда Марьяне приходилось проходить мимо них, у неё внутри всё сжималось – настолько она всей кожей чувствовала их агрессивно-насмешливый настрой. Ей всегда было не по себе, если они «тусовались» там. Как правило, они провожали её наглыми взглядами в упор – а приходилось идти мимо них чуть ли не вплотную, - и затем вслед неизменно раздавался разнузданный гогот, от которого девушка ускоряла шаг, поднимаясь по лестнице к себе на второй этаж.

Но в этот раз «встреча» прошла иначе.

Марьяна увидела, что «гоп-компания»  смотрит на неё с недоверчивым удивлением, что ли. Традиционной демонстративной агрессии не было. Когда она поравнялась с ними, они подвинулись, уступая дорогу, и когда девушка уже ступила на второй пролёт, кто-то тихо присвистнул ей в спину:

- Ни фига себе, под тихоню косматилась*, а бандюгана завела…

Марьяна от неожиданности чуть не споткнулась  и остановилась, держась за перила. Оглянулась на шпану  через плечо.

- Это не… бандюган, - вырвалось у неё отрывисто.

Первый раз она заговорила с ними. Боже мой, зачем? Какая ей разница, что там они думают?! Девушка поспешно взбежала по ступенькам и услышала в спину:

- Аха, не бандюк… на джипе чероки** рассекает!

И издевательское:

- Скажи ещё – композитор!

От душившего её смеха Марьяна не сразу попала ключом в замочную скважину…

Она солгала Владу Евгеньевичу. Ей не нужно было быть дома к определённому часу – просто Марьяна на всякий случай подстраховалась: в глубине души у неё всё равно таился безотчётный страх.

Дома её вообще никто не ждал – отчим шабашил в гараже, мама же вечерами посещала курсы машинного вязания: с развалом Союза её высшее образование химика перестало быть нужным. А симпатичные детские ярко-синие юбочки с белой каймой по краю уже охотно брали знакомые…

Но Марьяна была далека от перестроечной реальности. Сбросив в стороны сапожки, едва повесив шубку, она забежала в комнату и повалилась на кровать со счастливой улыбкой, стиснув на груди подушку. Отголоски песен всё ещё парили в её душе, и сама душа витала где-то в сияющих облаках счастья…

Где-то была кассета с любимыми песнями.

Она суетливо вскочила, порылась в ящике, вставила кассету в магнитолу и… словно по заказу, зазвучали «Две звезды – две светлых повести».

Марьяна вздрогнула. Она верила, что случайность – это неосознанная закономерность, и радостный румянец выступил на её щеках. Она выкрутила громкость на всю мощь, побежала на кухню и, набрав в стакан холодной воды из-под крана, выпила залпом. Батареи на Севере грели так, что чуть не раскалялись докрасна – а ей и без них было жарко!

Визитку Вольского она торжественно устроила на самое видное место - на полке, над письменным столом. Конечно, она ему не посмеет позвонить. Да и какой повод? «Золушкин Бал» окончен. Скоро уезжать на учёбу… нет, нет! Ей совершенно не хотелось сейчас об этом думать. Потом. Завтра…

Марьяна, словно сомнабула, подошла к телефонному аппарату и сняла трубку. Понежила её в руке, словно хотела оживить. Неимоверно хотелось услышать его голос снова. Но это будет непозволительным нахальством с её стороны… да и что она скажет? «Уважаемый Влад Евгеньевич, сегодня был самый счастливый вечер в моей жизни»? Коротко рассмеявшись, положила трубку обратно и снова упала на кровать.

Но само осознание того, что она может позвонить Владу Вольскому в любой момент, грела душу неимоверно!

 «…Беги, а то замёрзнешь… Голос сядет! Беги…» - она бесконечно прокручивала эти его слова и вспоминала лицо Вольского в этот момент. Ах, какой же у него чудесный голос – даже когда он просто разговаривает: тёплый, спокойный, и в то же время волнующий… А когда он пел свою песню «Мечты сбываются»…

Внезапный телефонный звонок заставил её подскочить. Сердце толкнулось куда-то вверх, и девушка одним прыжком оказалась около телефонной полки. Её ладони вспотели, и она нервно вытерла их о джинсы, не сводя взволнованного взгляда с телефона.

Телефон не умолкал, он звонил надсадно, громко и уверенно.

Облизав пересохшие губы, Марьяна сняла трубку.

- А ты зря времени не теряешь… - процедила иронично Наташка…

________________________________________________
* «Косматилась» - блатной жаргон: «притворялась».

** В 90-е годы провинция, не обеспеченная ни хорошими дорогами, ни запчастями, ни сервисом,  для престижных иномарок поначалу оказалась почти закрытой. Однако очень быстро «новые русские» из регионов нашли выход – закупать подержанные вездеходы. Самым знаменитым «бандитским» внедорожником стал, конечно же, Jeep Grand Cherokee. Именно такой автомобиль снялся в известном эпизоде с пулеметом «максим» в фильме «Брат-2».

32. Наташкина атака

- А ты зря времени не теряешь… - процедила иронично Наташка.

- Что? – оторопело переспросила Марьяна, ожидавшая услышать голос Вольского.

- А то! – вредным тоном произнесла она. – Килль тебя с победой обломал, так ты на Вольского переключилась? Я видела, как вы из ДК вместе выходили! Чё, Романова, запал на тебя старпёр? – хихикнула она.

Марьяна молча положила трубку.

Телефон тут же зазвонил снова.

- …Ну ладно, ладно, не старпёр! Мущ-щина в расцвете сил! – настырно зачастила Наташка. – Имей совесть, расскажи мне! Я ж ничо не знаю… Ты когда в караоке пела, меня Русик с парнями остальными сразу видик смотреть позвал! Между прочим, про Фредди Крюгера ужастик смотрели! – похвасталась она.

- Ну и как ужастик? – Марьяна думала о своём, но Наташка просто ждала этого вопроса. Ей не терпелось высказаться:

- Стра-ашный! Но мы ржали, как ненормальные, потому что переводил этот… с прищепкой на носу!* Только я не досмотрела, блин, на самом интересном месте этот дебил меня лапать стал!

- Кто, Фредди Крюгер? Или с прищепкой? – на автомате продолжила Марьяна, взяв с полки  и разглядывая драгоценную визитку.

- Балда! – расхохоталась Наташка. – Русик!! Естественно, по загривку он получил, но я так и не узнала, чем всё кончилось, из-за этого дурака… Выбегаю – а там ты! И Вольский двери открывает тебе… Рассказывай давай! – грозно прошипела она.

Ну как про это ей рассказать? И про их танец, про его взгляд и эту загадочную полуулыбку… и про разговор за кадками с растениями, про эту хрупкую, нежную доверительность, которая возникла между ними…  Про песни в машине – тем более! Нет, сейчас эмоций было слишком много. Они захлёстывали. И девушке не хотелось ни с кем разделять такое сокровенное.

Марьяна кусала губу, раздумывая.

- А ещё я тоже с Киллем потанцевала! -  с детской «мстюлькой» выдала Лукошникова. – Мы туда когда вернулись, там уже, конечно, все набухались, всё сожрали, взрослые спустились вниз и тусили все вместе! И Килль тоже! Фоткался со всеми и танцевал так ржачно! Но Вэ-Вэ была даже ещё ржачнее, она там такие кренделя выделывала! Видела бы ты… - она вновь расхохоталась. – тарелку на башку поставила, на неё – бутылку вина, и бёдрами такая – тыщ, тыщ! – как в индийском кино! Ващееее… ей так орали и хлопали все! А Эсмира сидела в углу и бухала, злая была, как чёрт… Ну Марья-а-аш! – жалобно почти проскулила Наташка. – Вот я всё-о-о тебе рассказала, а ты-ы-ы?

Марьяна вздохнула и, сдерживая улыбку, постаралась сказать спокойно:

- Да ничего особенного. Просто подвёз меня домой.

На том конце трубки раздался шорох и громкий треск, потом молчание. В обморок там Лукошникова брякнулась, что ли?! Марьяна заволновалась. Но в этот момент Наташка проявилась снова:

- Вольский?! Тебя?! На своей машине?!! – последнее слово она выдохнула почти на ультразвуке.

- Ага. Просто подвёз.

- И вы разговаривали?!

- Ну не молча же ехали. Ты это, водички выпей, а то ещё инфаркт схватишь...

- Я сейчас убью тебя!! – засопела Наташка. – Что он тебе говорил?!

- Сказал, чтобы я переводилась на вокал с дир-хора. Что у меня голос.

- И всё?

- Всё…

- Не ври!! – взвизгнула она.

- …визитку дал свою… - и пока Наташка на том конце трубки хватала ртом воздух, торопливо закончила: – А толку. Окончен бал, погасли свечи. Завтра опять в музучилу  чухать, учиться, учиться и учиться… - озвучив это, Марьяна вдруг поняла окончательно, что всё так и есть. И грустно смолкла.

Наташка дышала в трубку секунд десять, потом выдохнула:

- Знаешь ты кто?!

- Кто?

- Сучка ты везучая!!

- Угу, - печально подтвердила Марьяна и не удержалась – рассмеялась вслед за подружкой.

______________________________________________

* «Перевочик с прищепкой» - Леонид Вениаминович Володарский — советский и российский переводчик, писатель, радиоведущий. Известен главным образом как синхронный переводчик многих фильмов, появившихся на советских и российских экранах в 1980-х — начале 1990-х годов, когда озвучивал множество зарубежных кинофильмов. В общей сложности перевёл 5000 картин. Получил известность среди зрителей за счёт своей манеры речи и специфического произношения. В юности дважды сломал нос (авария и драка, из-за чего имеет характерные особенности голоса, в связи с чем о Леониде Володарском сложилось мнение как о «переводчике с прищепкой на носу» (в связи с этим также ходила легенда, что голос искажался специально, дабы избежать репрессий со стороны КГБ)))

33.  Ссора

Проснувшись, Марьяна счастливо улыбнулась, не открывая глаз. Воспоминания вчерашнего вечера вновь и вновь всплывали у неё картинами, перед глазами, словно живое, возникало лицо Вольского – всё же он был неуловимо схож с Коррадо Каттани…

Его крупные серые глаза под густыми тёмными бровями, внимательный и серьёзный взгляд…

И тень улыбки, как бы скользящей украдкой…

Вот он смотрит на дорогу, держась за руль…

Вот он улыбнулся – коротко и светло…

А эта его ямочка на гладко выбритой щеке…

Солнечный луч защекотал ресницы, девушка отбросила одеяло и повернула голову к двери:

- Ма!... – и схватилась за горло, закашлявшись: из него вырвался сдавленный хрип.

Резко сев, Марьяна попробовала глотнуть и сморщилась: обложенное горло тут же отозвалось болью. Мама заглянула  в двери:

- Проснулась? А чего сидишь, глаза выпучила? Пошли билеты покупать на завтра.

Марьяна молча замотала головой.

- Ну здрасьте! У тебя скоро зачёты, и так… погуляла!

- Горло… - еле слышно прошептала девушка, морщась от боли.

Лицо мамы вмиг изменилось.

- То-то ты вчера румяная спала уже, когда мы вернулись, - она озабоченно потрогала лоб дочери. – Конечно, температура. Дай-ка телефон сюда…

Как ни протестовала Марьяна, уверяя, что она просто напилась холодной воды и это обычная простуда, мама вызвала врача на дом. «Справка тебе нужна? Или прогулы хочешь получить?» - она не знала, что у дочери уже имелась справка-освобождение, заработанная с риском для жизни…

Врачиха недолго осматривала Марьяну:

- Горло першит? Мокрота есть? Глотать больно?

Марьяна виновато кивала на каждый вопрос.

- Подожди-ка… это не тебя вчера по телевизору показывали? – врач подняла на неё глаза поверх очков и переглянулась с медсестрой.

- Да-да, её! – с гордостью подтвердила мама. – Вы тоже смотрели «Золушкин бал»?

- Певица, значит… - хмыкнула под нос врачиха, стряхивая градусник. Потом достала марлевую салфетку и заставила ещё раз показать горло, чуть не выдернув девушке язык.

- …слизистая воспалена… ну, в общем, ясно! – она закончила записывать у себя в блокноте. – Катаральный ларингит у вас, девушка. На фоне перенапряжения голосовых связок. Исключаем горячее-холодное, солёное и острое. Вот лекарства, - поднявшись, она протянула маме рецепт.

Медсестра подхватила чемоданчик.

- И главное! – на пороге обернулась врач: - Молчать. Не напрягать связки!

- Сколько? – прохрипела Марьяна. – У меня зачёт скоро…

- Неделю, не меньше! – развела руками врач. – А вообще, по-хорошему, дней десять. Выздоравливайте!

Марьяна облегчённо откинулась на подушку и накрылась одеялом с головой.

Втайне девушка была даже рада, что заболела. Не нужно было ночью трястись в поезде, тащиться с тяжёлыми сумками в предрассветной морозной темноте до училищного общежития, заниматься с утра до ночи, стоять в очереди в душ или не очень чистый общий на этаж туалет…

Конечно, её педагог по дирижированию – Бурковская – будет зла и ехидна, и вместе с подружкой-концертмейстером сдерёт с неё три шкуры на кануне зачёта, но это будет позже… А сейчас она радовалась возможности понежиться в родительском доме.

Нет, до студенчества Марьяна не ценила так домашний уют.

Конечно, в общаге весело, всегда кипит жизнь, в коридорах и из комнат всегда звучит музыка, а в три часа ночи многие только идут готовить студенческий деликатес – жареные пельмени, скинувшись вместе на пару пачек…

Но теперь была ещё одна причина, по которой она не хотела уезжать.

Марьяна уже извелась, укоряя себя – но её мысли постоянно возвращались к Вольскому. Ей мучительно хотелось увидеть его ещё хотя бы раз! Или услышать… Она часами гипнотизировала его визитку, но придумать повода для звонка не могла – все они казались ей дурацкими. Вдобавок, девушка боялась, что композитор сочтёт её навязчивой. Подумаешь, дал визитку конкурсантке, а она давай названивать ему, как влюблённая дура!

Боже мой. Она ведь уже и есть… Влюблённая… дура. А кто же ещё?

У него таких поклонниц вагон и маленькая тележка, начиная вон с той официантки в баре, что просила у него автограф… Все тают от его внешности, голоса, песен. Наверняка у него ворох любовниц. Или он вообще… женат?!

При этой мысли Марьяне хотелось помереть, не вставая.

Да о чём ты вообще думаешь? – ругалась она сама с собой, упрямо вытирая слезинки. Очнись, балда, тебе скоро на учёбу, он просто дал тебе визитку и уже забыл, как тебя звать! Подумаешь, разнюнилась перед ним, он пожалел тебя и утешил,  как любой воспитанный человек, проявил сострадание! А ты уже вообразила невесть что себе…

…Но ведь почему-то он подвёз меня? – робко возражала она самой себе. – И мы пели вместе в машине…

И тут же блаженное состояние накрывало её с головой, и она ничего не могла поделать. А ещё его взгляд со сцены в кулисы – устремлённый на неё, глаза-в-глаза, - при этом воспоминании Марьяну бросало в необъяснимый озноб…

На следующий день она внимательно перебирала газеты с заметками о городских концертах и праздниках, в которых она с детства принимала участие – мама бережно хранила пухлую папку с красными тесёмочками: «на память! Там в статье тебя упоминали! Видишь, написано: солистка Марьяна Романова!» - и нигде не было никаких подробностей, кроме «звучали песни композитора В. Вольского», «на стихи В. Вольского» или «аранжировка В. Вольского». И всё! Если и были какие-то статьи о нём, то эти газеты, конечно же, мама не сохранила – на кой он ей? А ведь наверняка были. Не могла городская газета не сделать интервью с известным человеком.

34. Вместе

Около десяти утра Марьяна стала одеваться.

- Ты с ума сошла – в мороз такой на улицу? – мама с трудом оторвалась от просмотра очередной серии «Богатые тоже плачут». – У тебя же горло!

- У меня ещё и зачёты! – просипела Марьяна.

В этот момент плач богатых оборвался: началась реклама – новое диво-дивное, к которому ещё не успели привыкнуть, и обе – мать и дочь – непроизвольно уставились в телевизор.

С экрана полилась частушечная вариация балалайки на фоне курлыканья птиц в небе. Сидя на бревне у реки, дед в шапке-ушанке выстругивал рогатку внуку. Мальчик посмотрел в небо и пихнул деда локтем:

- Дед-шка! Эт журавли летят?

Небо, облака, клин из тёмных пятен, явно машущих крыльями.

Дед прищурился и с вологодским оканьем ответил:

- Нет… это куриные окорочка летят: «Союзконтракт»…

И – клин голых, круглых куриных тушек, странно похожих на безголовых младенцев, улетающий вдаль под балалаечные наигрыши.

Мама и Марьяна одновременно расхохотались.

- Идиотизм! – сипела девушка.

- Вот куда все куры из магазинов делись! В небо улетели! – махала руками мама.

Рекламу водки «Распутин», где оживший на этикетке «Григорий Распутин» с псевдоанглийским акцентом выбрасывал фальшивую подделку себя самого и призывал покупать только оригинальную, они уже видели.

- Вот уроды, уже с утра пойло рекламируют! – возмутилась мама и вернулась к разговору: - Ты понимаешь, что тебе врач сказала? Постельный режим и молчание. А ты споришь, да ещё и в мороз на улицу собралась!

- Хоровые партии сами себя не выучат! – упрямо сипела дочь. – Возьму ноты и хоть здесь поиграю, инструмент под боком!

- Послушай…

- Мам, не заставляй меня напрягать связки…

- Но минус двадцать пять на улице!

- …я буду в варежку дышать. – Марьяна обула унты и закуталась в серый пуховый платок, накинула сверху шубу. – Видишь, я уже как полярник! Не простужусь!

- …Марианна! – вклинился в их спор Луис Альберто из телевизора – реклама кончилась: - Я тебя люблю… Люблю… И я решил жениться на тебе.

Потрясённая Марианна Вильяреаль смотрела на него снизу вверх, почему-то с отчаяньем и печалью, потом прильнула к его губам под лирично запевшие скрипки.

- …Я поговорю с родителями и объясню им, что ты значишь для меня, - добавил Луис Альберто, оторвавшись от её губ и проводя пальцем по густо накрашенным ресницам, на которых уже блестели слёзы. – Я смогу их убедить…*

- …Вот и я говорю с родителями! – просипела Марьяна, вклиниваясь в романтическую сцену. – И тоже ни фига не могу их убедить! – и сердито надела шапку.

- Упрямая, как ишак! – по тону мамы было понятно, что она сдалась. – Деньги на автобус возьми… и не мешай смотреть!!

Довольно улыбаясь, девушка сгребла пачку сотенных купюр и засунула в карман.

Идея выучить партитуры, неожиданно возникшая во время спора с мамой, понравилась вокалистке. Зачем врать, если можно реально выучить и сдать? Не придётся ранним зимним утром ползти в училище и, засыпая над клавишами, долбить через «не могу» музыкальные шедевры перед парами.

Поэтому, дотопав по морозу до «Гайдаровской» библиотеки, Марьяна сразу попросила «Элегию» Калинникова для смешанного хора и знаменитое «Dignare» Генделя, которое она много раз пела в «Кантилене», и от которого была в сладком восторге каждый раз. К её удивлению, необходимые ноты нашлись! – порадовавшись своей удаче, она наспех засунула их в пакет и, пройдя в просторный читальный зал, пустующий по случаю мороза, взяла подшивки городской газеты за последние три года.  

Она должна узнать хоть что-нибудь про этого «лауреата многочисленных конкурсов, преподавателя эстрадного вокала, музыканта, аранжировщика, композитора», который так внезапно ворвался в её жизнь и воцарился в мыслях…

Через несколько часов у неё в глазах зарябило от бесконечных колонок мелких букв, заглавия начали сливаться, а глаза – слипаться. Фамилия Вольского мелькала в периодике с завидной регулярностью, но только упоминанием. «…песни Влада Вольского», «переложение для хора – В. Вольский» - и всё в таком духе.

Марьяна устало потёрла лицо ладошками – глотать к вечеру стало больнее, - и продолжила терпеливо переворачивать кое-где уже пожелтевшие страницы. Некоторые статьи были ей знакомы – такие же хранились в маминой папке с вырезками. А ещё были даже упоминания их двоих – в одной статье и даже в одном абзаце! 

«…в честь международного женского дня образцовый детский хор «Кантилена» (солистки – М.Романова, Н.Лукошникова) исполнял известные песни Е. Крылатова, А. Рыбникова, А. Пахмутовой и нашего земляка – В.Вольского…»

Марьяна блаженно улыбнулась: как давно они связаны через музыку!

- …И это ты так болеешь?

Вздрогнув, вокалистка подняла лицо: перед ней, насмешливо подбоченившись, стояла только что упомянутая в статье «Н.Лукошникова».

- Болею… - произнесла Марьяна, глядя в сторону, и её хриплый голос развеял Наташкины сомнения.

- Опа… – она опустилась напротив неё. – Я из музыкалки иду, главное, а тут ты! В окно увидела случайно.

- Ну и шла бы мимо, - прошептала ворчливо Марьяна. – Мимо жмотины…

- Марьяш… я тут подумала… - Наташка виновато засопела. – Ты так-то права, он тебе лично же визитку дал. Тупо подставляться и телефон его всем раздавать… Мир? – она легла на столешницу, глядя на неё снизу с улыбкой.

35. Невидимка

Ещё полтора часа спустя Наташка потеряла терпение и возмущённо сложила все газетные подшивки в стопку:

- Не могу больше, крыша едет… Ничего! Человек-невидимка какой-то!

Марьяна расстроенно взяла пакет с нотами и они понесли газеты библиотекарю.

На улице она прикрыла нос и рот пуховой варежкой и молчала, слушая Наташкин бубнёж:

- Как можно быть знаменитым музыкантом… и нигде не засветиться?

- Понятия не имею… - Марьяна посмотрела на неё: - Слушай, у тебя на ресницах иней. Кажется, сейчас уже минус все тридцать…

Они прибавили скорость. Снег громко скрипел у них под ногами.

Помолчав, Марьяна грустно сказала:

- И вообще, может, он даже в городе-то нашем не живёт… Вон, Килль тоже тут родился – вот и прикатился… Может он тоже только на время конкурса тут…

- Да с чего ты взяла? – Наташка стала энергично растирать щёки.

- Да с того. Мы тут всю жизнь живём, город маленький… а ты хоть раз с ним на улице столкнулась? Все ведь друг друга видят… ну хоть по разу! Я б его запомнила…

- Блин, кажется щеку отморозила! – выдохнула клуб пара Наташка. – Пошли в магаз, погреемся! Запомнила бы она…

Они зашли в «Универсам» и встали под горячий воздух между дверей.

- Никого бы ты не запомнила! – хмыкнула подруга. – Ты вообще парнями не интересуешься, как монашка какая-то. Намёков не видишь прямых, когда Толик к тебе подкатить пытался, ты что сказала? Посоветовала ему Рерихов почитать. Он тогда чуть не рерихнулся…

- Не съезжай с темы. Ведь факт, ты тоже его ни разу в городе не видела.

- Может, и видела… - сняла варежки Наташка. – Только не видела! Я ж не знала, как он выглядит! Вот, может,  и не замечала… Слушай, а ты его номера помнишь? Может, мне Русик «пробьёт», у него в ментуре знакомые есть…

- Наташ, - фыркнула в варежку Марьяна. – Да я даже его машину слабо помню… джип, вроде. Тёмный. Я в них не разбираюсь.

- Я ж говорю… Ты не от мира севошная, - покрутила пушистым помпоном Наташка. – Угораздило же тебя! Может, всё же познакомить тебя с кем-нибудь? Только морду слишком умную не делай, и всё будет чики-пуки!

Марьяна ничего не ответила.

- Ну, не кисни!.. Знаешь что? – оживилась Наташка. – Я у матушки спрошу. Она же косметолог, у неё все на кушетке разбалтываются. Может, она знает… - и довольно заулыбалась, видя, как заблестели надеждой глаза Марьяны. – Не дрейфь! Сегодня же постараюсь узнать!

Марьяна не помнила, как она добралась до дому, как выслушала очередную порцию маминых упрёков. Съела почти остывшее картофельное пюре, запив его тёплым (фууу!) молоком, которое для неё погрела мама. Покорно проглотила таблетки, прополоскала горло и упала в постель, заснув почти в ту же минуту.  

И ей снилась залитая огнями сцена, на которую вёл её за руку мужчина в светлом костюме…

Она проснулась в темноте, не понимая, сколько времени. Девушка тихонько подошла к столу и нащупала кнопку настольной лампы. Рядом стоял будильник.

Оказалось, шесть утра! Можно ещё спать и спать…

Марьяна снова юркнула под одеяло и вновь отдалась воспоминаниям и грёзам, смутно улыбаясь на грани сна и яви. Глотать уже было не больно, миндалины приходили в норму и сухой, изматывающий кашель был всё реже.

Наташка позвонила вечером, когда Марьяна уже устала нарезать круги около телефона. Она бросилась к аппарату, чуть не сбив с ног отчима, который шёл на кухню, и сорвала трубку:

- Лукошникова, это ты?

- Я, - сердито сказала Наташка.

- Ну?

- Ничего. Просто серый кардинал какой-то. Пару раз матушка видела его вместе с Эсмирой – куда-то выходили из ДК. Ну и худручка его упоминала несколько раз, значит, он бывает у директора регулярно.

- Ясно.

- Ясно то, что ничего не ясно! – проговорила с досадой Наташка.

Они помолчали в трубку.

- Может, у Эсмиры спросить? – предложила подруга.

- Как это ты себе представляешь? – хмыкнула Марьяна. – «Эсмира Николаевна, не подскажете ли, а Влад Вольский женат или нет?»

Наташка расхохоталась на том конце провода:

- Ну да, я даже представила её рожу!

- В общем, понятно, - подытожила Марьяна. – Пошла я хоры учить. Шкажка кончилащя! – по-стариковски прошамкала она, чем снова вызвала дикий хохот Лукошниковой, и повесила трубку. Вздохнула и пошла к инструменту.

За два часа Марьяна почти закончила довольно симпатичное переложение «Dignare» для женского хора, записав четырёхголосную партитуру. Фортепиано стояло на просторной кухне, и зашедший отчим демонстративно загремел чайной ложкой в кружке, размешивая в чае сахар.

- Ну что ты мешаешь ей! – упрекнула его мама.

Он возмущённо посмотрел на неё, вскочил, схватил чашку, ложку, бутерброд с «Рамой»* и вылетел из кухни, щёлкая тапками:

- Как вы заколебали со своим бренчанием! Ни пожрать, ни телевизор посмотреть невозможно! Тоже мне, телезвезда нашлась…

Марьяна оторвалась от нотного листа с карандашом и резинкой в руках, и озадаченно посмотрела на маму.

- Не обращай внимания, - поморщилась она. – Работа у него сорвалась сегодня…

- Понятно…

- Марьяш… может правда на сегодня закончишь уже? Сейчас «Богатые начинаются»…

- Утром повтор же будет!

- Ну дочь… Садись, посмотрим…

- «Как вы заколебали со своим сериалом!» - передразнила Марьяна отчимовскую интонацию, закрывая крышку фортепиано.

36. Прочь

На следующий день Наташка разбудила её в семь утра:

- Слушай! Я придумала, как тебе ему позвонить!!

- Блин, ты на часы смотрела? – прошипела Марьяна, не открывая глаз.

- А, ну ладно. Пока!

- Стой! – Марьяна села в постели. – Повтори, что ты сейчас сказала?

- Я знаю повод для звонка Вольскому, - с нежной издёвкой пропела Наташка. – Но ты давай, поспи сначала.

- Лукошникова, я сейчас приеду и башку тебе откручу…

- И патлы повыдергаешь, я знаю.

- Я твоему Русику скажу, что ты с Толиком целовалась!

- Ой, я уже вчера его послала!

- Пофиг. Значит Толику скажу…

- Ну я так не играю! – надула губы Наташка. – Я тут всю ночь за тебя думала, а ты мне угрозами грозишь. 

- Не беси меня и говори уже!!

- Значит так! – торжественно сказала подружка. – Запомни этот миг…

- Я тебя щас убью, Лукошникова…

- Короче! – перебила её Наташка. – Ты должна заказать у него фанеру.

Марьяна оторопело замолчала.

- Эй, алё! – забеспокоилась подруга. – Ты где там? Офигела от счастья, что ли?

- От твоей глупости… - пробормотала Марьяна.

- Почему глупости? Это самый повод позвонить: он же а-ран-жи-ров-щик!

Марьяну вдруг затрясло, она сглотнула. Потом схватила телефонный аппарат и утащила в свою комнату, закрыв поплотней дверь.

- Романова-а-а! Ты не молчи там… эй…

Марьяна соорудила кокон из одеяла, залезла в него, но всё равно согреться почему-то не удавалось: трубка ходуном ходила у неё в руках.

- Натах… Ты вообще знаешь, сколько стоит фонограмма?!

- Не-а.

- Да половину моего платья!!

- Ну и что? – невозмутимо спросила Наташка. – Ты ныла, что хочешь его хоть раз ещё услышать? Вот возьми и позвони! Услышь. Я ж не говорю тебе – покупать фанеру! Но ведь можно на уши присесть… спросить цену, обсудить детали… блин, кто из нас старше? Кого я учу, в конце концов?!

- Ага, обсудить все детали, а потом опозориться! Сказать – извините, я нищая и купить вашу фонограмму не могу… Тоже мне, идейщица…

- Ну и пошла в жопу! – распсиховалась Наташка. – Думаешь тут за неё, а она!... – и бросила трубку.

Марьяна прижала пикающую трубку к груди и почувствовала, как внутри неё начинает разрастаться радость. Наташкин повод был идеален.

И тут телефон зазвонил снова.

- …И ещё!! Эсмира моей матери сказала, чтобы я тебе передала, чтобы ты платье своё забрала конкурсное, там тебе не костюмерная!! – на одном дыхании протараторила злым голосом Наташка.

- Ты гений, Натаха! – проговорила Марьяна, впечатав губы в мембрану.

- Чего? – опешила та.

- До меня дошло. Это супер-идея!!

- А то! – тут же растаяла подруга. – Потому что я реально – мозг! Это ты ничего в парнях не понимаешь, даже уболтать не можешь.

- Блин, ты-то откуда понимаешь?

- У меня сеструха старшая есть, ваще-то! И пока она Витьку на себе женила, я все её приёмчики выучила.

- Я… я подумаю.

- Чего тут думать?! – разъярилась снова Наташка.

- Какую песню выбрать.

- А-а, это ладно! – благосклонно хихикнула она. – А то я думала, опять отмазы лепить начнёшь. И кстати, про платье-то – это правда.

- Сегодня заберу…

Девушка кое-как завершила разговор, и долго лежала, перебирая в памяти, какую бы песню она хотела спеть.  «Лебединую верность» Ротару?

Одна из самых любимых, но сможет ли она её спеть? И дело не в диапазоне. Просто после того, как лебедь, потеряв свою подругу, «сложив бесстрашно крылья, на землю упал», - ей всегда перехватывало горло слезами и Марьяна дальше физически не могла петь. И от текста, и от того, как проникновенно играла гениальная Вэ-Вэ… После пары репетиций Эсмира тогда разозлилась и сказала, что она не настоящая вокалистка, а слишком романтическая особа, потому что не владеет эмоциями, а артист это обязан уметь. И Марьяна понимала, что она права.

Но ведь… всё равно отчим не даст денег на фонограмму.

Девушка позавтракала на автопилоте и села за инструмент. Открыла ноты Калинникова, положила руки на клавиши, взяла несколько неверных аккордов и…

И вдруг дерзкая фантастическая картина пронзила ей сознание.

Вот бы спеть «Крылья мечты»!

И тут же потрясла вторая: вот бы спеть её дуэтом… с Ним!!

Марьяна сидела, смотрела сквозь ноты, а на губах её играла блаженная улыбка…

Господи, о чём она мечтает?! Через три дня она будет в училище и не увидит родной город до новогодних праздников, а потом до лета… такого рода мероприятий больше не предвидится… а Вольский, этот человек-невидимка, вряд ли выйдет на сцену в обычном концерте.

После трёх дня, наизусть выучив половину произведения, Марьяна оделась и пошла во Дворец Культуры за своим английским платьем.

Подходя к «Кантилене», она уже в коридоре услышала пение своего хора – они репетировали «Песенку о снежинке»:

- Когда в дом входит год молодой,
А старый уходит вдаль,
Снежинку хрупкую спрячь в ладонь,
Желание загадай.
Смотри с надеждой в ночную синь,
Некрепко ладонь сжимай,
И все, о чем мечталось, проси,
Загадывай и желай…*

Хор вовсю готовился к Новогоднему концерту. Счастливые…

Марьяна вдруг ощутила тоску – она уедет, а здесь без неё будет Жизнь, репетиции, и Валерия будет играть им, и будут концерты, и девочки снова будут стоять на сцене… Конечно, сейчас уже часть состава поменялась – некоторые пришли после ухода Марьяны, в сентябре, и уже влились в коллектив. А вот она… «вылилась», - горько подумалось ей. Всё же она любила и эту атмосферу, и этот уютный хоровой класс с обтянутыми тканью стенами и высоким окном…

37. Тьма

Марьяна шагала по коридорам Дворца Культуры, сжав кофр так, что побелели костяшки пальцев, понимая, что сейчас собственными руками окончательно закрыла дверь в своё детство.

Хотелось плакать – но слёз не было. Было больно… И ещё было… облегчение? Частично. Теперь девушка понимала, почему обожаемая с детских лет Эсмира Николаевна Шараева, давшая ей путёвку в жизнь, потрясающая её Эсмира, которой она доверяла наравне с мамой, странно охладела к ней после поступления в музучилище, несмотря на показное добродушие – бывшее, скорее всего, по привычке. Вышедшая из детского возраста вокалистка ей просто стала не нужна.

Но почему, почему, чёрт возьми, нельзя было сказать прямо?

…А с другой стороны: как? Десять с лишним лет вместе, и тут: «Извини, Марьяш, но больше не приходи – тебя здесь не надо»? Марьяна не представляла свою реакцию, если бы услышала от неё такое… Скорее всего, хормейстер тихо надеялась, что у Марьяны, как у всех, просто поменяются интересы.

Проходя мимо «Выход на сцену», Марьяна остановилась. Вот теперь глаза у неё защипало, и она сжала губы, не позволяя себе разнюниться, ускорила шаг.

…Эсмира и впрямь не ожидала, что вырастит фанатку!

Точнее, не так. Она не ожидала, что вырастет фанатка… Она часто подтрунивала над девочкой, видя её к себе отношение – по-доброму, необидно, допуская Марьяну ближе остальных. Но только теперь девушка поняла, что её детская, наивная любовь скорее забавляла Эсмиру. А может, и нет? Наташка вон тоже ластилась к ней, тоже «в дочках» ходила… Да и какая разница теперь. Всё сказано.

И всё равно – страшно обидно. Она отучится, вернётся в родной город – и что ей делать? Протухать «училкой по пению» в какой-нибудь школе? А сцена?!

Ничего, ничего теперь непонятно! Впервые девушке захотелось поскорее уехать из дома обратно, в общагу! Скорее закопаться в ноты, в учёбу, и, конечно, рассказать всё Галанцевой… Она поймёт всё. Наташке такое не расскажешь, мала ещё. У неё впереди есть ещё целых два года счастья. Нельзя испортить… Маме? Им здесь жить и встречаться, город маленький. И так у неё проблем и поводов понервничать по горло… Иногда действительно – «меньше знаешь, крепче спишь».

Марьяна даже не пошла домой пешком, хотя это всего полчаса ходьбы – на остановке как раз стояла «единичка» - маршрут, который давал большой круг по всему городу, прежде чем остановиться на Марьяниной остановке. Мороз, а ей сдавать хоровые партии скоро. И петь, конечно. Хор, вокал и прочее никто не отменял.

Вокалистка влезла в старенький «пазик» и притулилась на заднем сиденьи, выдыхая морозный воздух. Приложила ладошку к стеклу; в морозных узорах оттаяло окошечко, сквозь которого в сумерках виднелся её Храм, на котором в сумерках уже мягко горели ультрамариновые буквы «Дворец Культуры и Техники».

Автобус мягко тронулся, увозя её от любимого места, и у Марьяны в душе зазвучала песня, которую она пела на конкурсе. «Благодарю за светлый миг, когда мне вдруг открылся целый мир… Твой мир, Музыка!»

Отвернувшись в углу, она больше не стала сдерживать слёз. Автобус вёз её, она смотрела на родные улицы, по которым ходила с детства, укрытые пушистым синим снегом, и не знала, как дальше жить. Потому что – если она теперь посторонний человек, то кто пустит её выступать на эту сцену?!

Закрывшись пушистым воротником, Марьяна периодически протирала ледяное окошечко пальцами, но ничего не видела за ним: всё расплывалось от слёз. Очнулась, когда внезапно над ухом раздалось надсадное:

- Ваш билет!

Чёрт. Она совершенно забыла, что нужно оплатить проезд. И именно в этот момент в автобус решили зайти контролёры. А она зарёванная.

Стесняясь, девушка открыла сумку, намереваясь достать кошелёк, но тётка в накрученном пуховом платке поверх ватника помахала рукой и громко заявила:

- Нет, оплату не приму! Вы должны уже были иметь билет при себе! – и, повернувшись, на весь салон: - Тоня! У нас тут «заяц»! Прикинь, и сидит себе, нахалка!

Подошла вторая тётка, по виду – молотобоец, с хмурым толстым лицом и сурово сжатыми губами, и свирепо проорала:

- Штраф плати и выходи давай! – разглядев заплаканное лицо девушки, она неожиданно смягчилась. – Денег нет, что ли? – снизив тон, спросила она.

Марьяна замотала головой, пытаясь сдержать слёзы, которые никак не хотели останавливаться. Что-то в ней надломил этот пустяк, странно, ведь даже «кофейное рандеву» с московским шоуменом было больнее, но она сдерживалась…

Ей было очень стыдно, а тут ещё и салон загудел, приняв её сторону:

- Да что вы пристали к человеку! Видите, девушка заплатить готова, чего на мороз выгоднять! Церберы! Цены вздёргиваете на проезд! А в автобусе околеть можно! И ходите не по расписанию!

Тётки начали что-то орать в ответ, а Марьяна схватила кофр с платьем и, сгорая от стыда, выскочила из автобуса на улице Оплеснина.

Ресницы тут же склеились от мороза, набегающие слёзы растапливали лёд и тут же смерзались заново. Сжимая занемевшей рукой кофр, второй отчаянно протирая глаза, ничего не видя, Марьяна поспешила на обратную сторону дороги – можно сесть на «12-й» и доехать быстрее с другой стороны.

Она в очередной раз разогревала ладонью смёрзшиеся ресницы, когда раздался вдруг раздался визг тормозов.

Марьяна ничего не успела понять, только увидела, как кофр,  словно крыло большой птицы, взвился в воздух, а потом наступила тьма.

38. У "Анатольича"

Несколько резких, почти оглушительных хлопков около уха: Марьяна, поморщилась, не открывая глаз. Кажется, её сбила машина?..

- …слава богу, слух в норме! – раздался знакомый голос, от которого сердце Марьяны прыгнуло и она изумлённо распахнула глаза, повернув голову.

Вольский нависал над ней, взволнованно глядя ей в лицо:

- Где болит? Говори! Шевелиться можешь? Ты меня понимаешь? Ты узнаешь меня? Можешь говорить? Если нет – моргни несколько раз!

Он испуганно смотрел на неё широко раскрытыми глазами, клетчатый шарф выбился из верхних расстёгнутых пуговиц и дыбился пузырём, и часто дышал – маленькие клубы пара то и дело вырывались у него изо рта, и девушка почувствовала, как счастливая улыбка помимо воли проступает на её лице, а по щекам разливается жар. Боже, какой же он классный…

- Это вы?.. - еле слышно произнесла она, не зная, что ещё сказать, а Вольский торопливо наклонился к ней, с тревогой изучая её лицо:

- Как ты? Ответь мне! Тебе плохо?

- Не знаю… - прошептала девушка, не отрывая от него взгляда.

Как же он близко… У неё закружилась голова.

- Вот же везёт мне с тобой… - Вольский нервно стащил перчатку зубами и, выплюнув, нашёл её руку и сжал пальцами запястье, пытаясь прощупать пульс. Оглянулся быстро, прищурившись, – рядом никого не было – и снова впился в её лицо внимательным взглядом:

- Двигаться можешь? Попробуй…

Марьяна пошевелилась, прислушиваясь к себе. Руки-ноги вроде бы целы. Да и в целом… лисья шуба и снег, видимо, смягчили удар. Она приподнялась на локте.

- Осторожно! – он помог ей сесть. – Где-нибудь болит?!

Немного болело бедро и затылок, но терпимо, поэтому она отрицательно покачала головой. Вольский облегчённо выдохнул:

- Слава богу... Сейчас я помогу тебе встать…  держись за меня! – и, видя, что она медлит, сдвинул брови: - Держись за меня, сказал! Я сейчас не в жюри… - с усмешкой напомнил он ей её же слова, подмигнув.

Марьяна несмело обхватила руками его шею, вдыхая запах его парфюма и едва не потеряв сознание от восторга. В этот момент она готова была расцеловать всех автобусных контролёров, а заодно и Эсмиру – ведь если бы не её подлости, она бы не забыла оплатить проезд и её бы не выставили на той остановке…

Вольский бережно поставил её на ноги и приобнял:

- Идти можешь?

Она кивнула, нехотя разомкнув руки. Голова тут же закружилась, Марьяна покачнулась. Вовремя поддержав девушку, Вольский бережно повёл её к своей машине, аккуратно помог сесть. Торопливо подобрал её чехол с костюмом, пакет и варежку, бросил назад, сел за руль и повернулся, рассматривая её:

- Пить хочешь?

Девушка кивнула, слабо улыбаясь. Она снова с ним!!

От него не укрылись расширенные зрачки, расфокусированный взгляд, и музыкант озабоченно сдвинул брови и полез в «бардачок».

- Извини, сегодня кофе не будет, - усмехнулся он, доставая серебристый с красными ромбами термос. – А вот сладкий чай – то, что тебе сейчас надо…

Марьяна благодарно приняла металлический стаканчик-крышку и с наслаждением сделала пару глотков. Действительно, то, что надо. Крепкий, горячий, очень сладкий чай, в котором плавала тонкая лимонная долька… И рядом – Он…

- Так почему ты бросилась под колёса? – проговорил музыкант, разматывая шарф и бросая его на заднее сиденье. – Клуб юных самоубийц? Или замечталась и не заметила светофор?

Глаза девушки забегали, потом она вжалась в сиденье и пробурчала:

- Я задумалась…

- О чём? – ровно спросил музыкант.

- О жизни… - сумрачно ответила она, глядя в чай.

- М-да… любишь ты размышлять на серьёзные темы… - он рассматривал её, подперев рукой голову и прищурившись. – Но не на красный же свет! …Ну, ну! Что ты, Марьяна… - заговорил он другим тоном, видя, что её глаза вновь наполняются слезами.

- Да всё тоже… - сипло ответила она. – Так же, как и на вашем конкурсе… Я больше не нужна… в «Кантилене». - её голос предательски дрогнул. – Детский коллектив… А я-то взрослая… А она… не могла сразу сказать?! – в чай капнула слезинка.

- А ну-ка, прекращай это наводнение… - ласково сказал Вольский. – Ты же знаешь, что стресс – это очень вредно для голоса.

Марьяна кивнула, прикрыв глаза, и в несколько глотков допила чай.

- Вот и молодец, – похвалил он девушку, словно ребёнка, взял стаканчик и прикрутил к термосу. Наклонился к ней всем телом…

Марьяна задержала дыхание.

Но Вольский просто пристегнул свою пассажирку и тут же тронулся с места, то и дело поглядывая на неё. На кочках и ухабах машину потряхивало, и девушка непроизвольно морщилась.

-  Тебе нехорошо?.. Не молчи, я хочу знать, что с тобой происходит!

- В голове шумит, - нехотя призналась Марьяна. – И… как это? - пульсирует затылок. Видимо я всё-таки ушиблась… но думаю, ничего серьёзного….

- Сейчас узнаем, – он вырулил на проспект Космонавтов, где снег более-менее был убран, и вдавил педаль газа, набирая скорость. Видя, что девушка прикрыла глаза, откинувшись на спинку сиденья, щёлкнул у неё перед лицом пальцами:

- Не спи… - и, видя её удивлённый взгляд, добавил: - Нельзя пока…

- А… куда мы едем?

- К врачу.

- Нет! – испуганно дёрнулась она так, что сработал ремень безопасности. – Не надо к врачу!

- Марьяна… Слава богу, что всё обошлось, конечно, но… возможно сотрясение мозга. Ты отключилась, когда я… сбил тебя. – последние слова он произнёс с усилием.

39. Просьба с условием

Марьяна молча смотрела ему в глаза, окончательно потеряв способность соображать и не ощущая ничего, кроме тепла его ладони, понимая, что смотрит уже непозволительно долго – и была не в силах заставить себя отвести взгляд!

И он смотрел тоже – без улыбки, в упор, чуть прищурившись, и это был совершенно другой взгляд, чем прежде – пристальный, серьёзный, мужской…

И в этот момент девушка вдруг почувствовала, как мужчина большим пальцем ладони, накрывшей ей кисть, еле уловимо погладил её кожу! Её полоснуло страхом и восторгом одновременно – и в этот миг Вольский, увидев её лихорадочный взгляд, - словно очнувшись, быстро убрал руку и отвёл глаза, катнув желваками.

Девушка судорожно вздохнула: этот внезапный момент близости был реален! Это правда!! Значит он к ней… неравнодушен?

В эту минуту в кабинет вернулся доктор «Анатольич», сел за стол и стал что-то быстро писать, поглядывая на неё поверх очков.

- Сейчас я отвезу тебя домой, - сказал Вольский, явно чтобы заполнить паузу.

- Вы не обязаны… - прошелестела Марьяна, пытаясь справиться с сердцебиением.

- Конечно, обязан! – вмешался доктор. – Или вы решили, что поедете на маршрутке? Сотрясение, пусть даже лёгкое, это не шутки!

- И вообще, ситуация ещё та! - Вольский смотрел на неё, явно сдерживая улыбку. – Член жюри сбил конкурсантку! Он должен загладить свою вину.

- Да уж… – доктор закончил заполнять карточку и поднял глаза. – Можете встать с кушетки… И вот ещё что, голубушка… Постарайтесь не напрягаться, не наклоняться низко вперёд. Хотя бы пару дней. Ну, там… пол мыть, например… или тяжёлые сумки… воздержитесь.

Марьяна кивнула и поднялась. Голова ещё немного кружилась.

Вольский галантно распахнул перед ней белоснежную дверь кабинета, на губах его играла улыбка, но взгляд был задумчивым и серьёзным.

Марьяна шла с ним рядом по молочно-стеклянному полу, который сиял чистотой, и вертела головой в разные стороны.

Вот как, значит, лечатся богатеи! Галанцева бы сказала – «распонтованное место»… Кремовые кожаные диваны, точечные светильники и бра с хрустальными подвесочками в коридорах. Стерильная чистота и безупречно-вежливый персонал.

Кулер!! – такие девушка видела только в американских фильмах по «видику». Да, сотрудники «ГазСеверПрома» действительно были кастой избранных. Простому человеку вход сюда был заказан…

Но как же роскошно!..

Её шуба висела на плечиках на причудливой вешалке около огромного зеркала   сбоку от кожаного дивана, которое она умудрилась не заметить. Но теперь, увидев себя в зеркале, Марьяна закомплексовала – слишком простенько она была одета для такого «распонтованного» учреждения.  (Особенно рядом с Вольским в элегантном тёмно-сером костюме!) Да ещё эти дурацкие клеёнки на ногах, бахилы! Придумают ведь тоже. «Бахилами» отчим называл свои высокие рыбацкие сапоги, страшенные и неуклюжие, а тут…

Стесняясь своих простеньких индийских джинсов, девушка поскорее подошла к дивану, плюхнулась на него и потянулась, чтобы снять защитные мешки с обуви…

- Стой! – она застыла, глядя, как Вольский стремительно опускается перед ней на колено.

Марьяна нервно вцепилась в диван, краем глаза видя, как скучающая дама за стойкой регистрации аж щеку рукой подпёрла, наблюдая эту сцену. Перевела оторопевший взгляд на музыканта, который с невозмутимым выражением лица сам, своими руками, начал стягивать с её сапожек бахилы:

- Ты что, уже забыла? – покачал он головой. – Тебе ж нельзя наклоняться!

Марьяна изумлённо смотрела на него. Её шокировало, что сам Вольский… это сон какой-то… Наташка узнает – обзавидуется… Потрясающий…

А он снял с вешалки её шубу и подошёл сзади. Окончательно смутившись, она стала неуклюже тыкать рукой, пытаясь найти рукав, но никак не получалось. Девушка залилась краской.

- Всё проще, - тихо шепнул ей мужчина. – Обе руки – назад.

Марьяна последовала его совету, и каким-то чудом её руки словно сами скользнули в рукава, одно изящное движение – и шуба уютно легла ей на плечи. Почти невесомое полуобъятие вновь заставило прыгнуть её сердце… Марьяна закусила губу. Боже мой, как она опозорилась!Никто за ней так не ухаживал, как себя вести в такие моменты – она понятия не имела, что он подумал? – кошмар… главное, хоть как-то сохранить спокойное лицо… интересно, он заметил или нет?

- Спасибо… - девушка выпростала свои длинные кудри и разложила их по меху, взяла кофр с платьем и пакет. Повернулась к двери и вопросительно посмотрела на музыканта, который не двигался с места, глядя на неё сверху, улыбаясь краешком губ.

- Шапка, - напомнил он.

- Мы же… в машине…

- На улице – мороз, - спокойно сказал Вольский. – Дойдём – снимешь.

Безапелляционный тон внезапно разозлил Марьяну. Она и без того себя неловко чувствовала! Вдобавок, он ей ужасно нравился... И тут – как ребёнку: «Шапка!»

Сбил её, понимате ли, и ещё и правила какие-то диктует!!

Сверкнув возмущённо глазами  («тоже мне, папочка нашёлся!»), девушка бросила вещи обратно, напялила кроличью шапочку, схватила  вещи снова и Вольский, наконец, открыл перед ней дверь.

Марьяна молча затопала к машине, не видя, как Вольский проводил её взглядом, качнул головой, усмехнулся и зашагал следом.

Нагнал, открыл перед ней дверь, забрал вещи. Сел, завёл машину, впуская в салон тёплый воздух. И повернулся к ней.

40. Дома

          Озадаченная «подъездная» компания на этот раз просто тихо расступилась перед ней – но ликующая Марьяна их даже не заметила – она бежала по ступенькам, перепрыгивая через одну, не чувствуя ни тяжести шубы, ни кофра, ни отдающей в бедро боли, не обращая внимание на головокружение.

            Он сам попросил позвонить ей! Сам! Он дал ей это право, и теперь её звонок не будет навязчивостью… И – мечты сбываются! Он подарит ей эту песню! Он сам приедет с кассетой – прямо сюда! Он… Он…

Открывшая дверь мама пару секунд иронически молча смотрела на дочь, потом сняла её палец с кнопки звонка. Марьяна очнулась и впорхнула домой, блаженно улыбаясь.

- Нормально ты так за костюмом ходишь, полдня…

Марьяна с улыбкой повесила кофр прямо на шубу, сбросила шапку и сапоги и, схватив родительницу под руки, начала выплясывать с ней какой-то безумный вальс в сторону комнаты.

- Что? Да что?.. – смеялась мама. – Рассказывай уже!

Докружившись до шкафа, девушка выпустила её из объятий и энергично стащила с себя тоненький джемпер из любимой ангорки:

- Ты обалдеешь!! – бросила в шкаф. – Щас, переоденусь… - и спустила джинсы.

- Уже обалдела… - изменившимся голосом проговорила мама, в упор глядя на неё.

Марьяна посмотрела на себя и ойкнула: во всё бедро красовался огромный багровый синяк. А ведь это ещё тяжёлая шуба и снег смягчили удар…

Марьяна быстро влезла в домашнюю футболку и треники:

- Да фигня, мам! Просто на меня тут машинка немножко наехала…

Глаза у мамы расширились, она одной рукой схватилась за лоб, второй за сердце, но Марьяна со смехом обняла её:

- Ну ты же видишь, я жива и здорова! И не болит почти! Пойдём, я такая голодная, что быка сожрать готова! С рогами и копытами! – она вытолкала маму из комнаты, лихорадочно продумывая, что говорить.

Мама молча поставила перед ней на стол тарелку вермишели.

- Ох, как я люблю, как ты лапшу эту делаешь! Горяченькая, поджаристая…

- Зубы не заговаривай мне! – мама села напротив неё.

Дочь открыла банку томатной пасты и, зачерпнув от души, ляпнула её в тарелку с вермишелью и, размешав, запихнула в рот полную ложку:

- С самого начала рассказывать? – пробухтела она.

- С самого. Что значит – «машина наехала»? Тебя сбили?!

- Это не начало, а уже конец почти… - вздохнула Марьяна, заталкивая в себя вкуснятину и усиленно жуя.

- Я тебя сейчас отлуплю!

- …сказала женщина, которая ни тронула ни разу дочь пальцем, - захихикала Марьяна с набитым ртом.

- Рассказывай, пока отца нет!

- Отчима, - брезгливо поправила девушка. – Ладно…

Она отставила тарелку и облокотилась локтями на стол.

- В общем, меня выгнали из «Кантилены».

- Кто?!

- Не поверишь… Сама Эсмира… - грустно улыбнулась девушка и обрисовала ситуацию, как она была.

Но мама не взорвалась негодованием, как ожидала Марьяна.

Она презрительно сморщила нос и махнула рукой:

- После её фокусов с платьем я уже ничему не удивляюсь. А ты и впрямь, уже выросла, поступила – а всё бегаешь за ней хвостом! – Марьяне показалось, что в её голосе мелькнула тайная ревность. –Всё молишься на неё!

- Молилась… - поправила хмуро дочь. – До этого конкурса…

- Так, ладно! Плевать мне на неё, дальше!

- Дальше я расстроилась. Ну сначала крепилась, а потом разревелась в автобусе, и как выскочила… ну и ничего не видела, в общем, через дорогу пошла, а водитель тоже меня не видел… - Марьяна запнулась и с преувеличенным аппетитом захрустела жареной вермишелью.

- Кошмар… - прошептала мама, поднимая глаза к потолку. – Убью Эсмирку.

- Неее! – замотала кудрями девушка. – Я ей даже благодарна, потому что… в общем, машина меня толкнула-то несильно…

- Я вижу! – прозвенела мама, качнув головой. – Нашла за что благодарить!

- Да это просто синяк такой яркий… И не за это… А что довела меня, потому что… Не перебивай! Ну и вот. И водила сразу уехал, прям быстро так, а я носом в снег, и тут – машина такая останавливается крутая! - она выдохнула и постаралась как можно беспечней протараторить: - А оттуда – сам Влад Вольский выскакивает такой – и ко мне, прикинь?!

- Вольский? – недоверчиво протянула мама.

- Угу! Мимо ехал и увидел, как я отлетела, и сразу такой: «Девушка, вам помощь не нужна?» - и потом узнал меня, по конкурсу, и домой отвёз сюда.

- На своей машине?

-  Угум… - Марьяна запихнула в рот сразу две ложки вермишели, чтобы предотвратить расспросы про подробности. Но мама ничего не стала спрашивать, её вполне устроило, что дочь жива и относительно невредима и в хорошем настроении.

- Надо же, как повезло… Ты  хоть поблагодарила его?

- Ага… Мы даже разговаривали! – Марьяна расплылась в улыбке, потому что врать больше было не надо. – И знаешь что?

- Ну что? – улыбнулась мама.

- Я попросила у него песню! Которой он «Золушкин Бал» открывал!

- Хорошая…

- Да-а-а!! И он знаешь что?!

- Ну говори уже!

Марьяна выдержала паузу и торжественно выдала:

- Пообещал привезти кассету прям сюда!

Мама недоверчиво прищурилась:

- С какого это перепуга?

41. Ещё два дня...

            - …О-ой, ну и чё ты хотела? – хмыкнула Лукошникова, когда Марьяна  попыталась осторожно обрисовать возрастной ценз  «Кантилены». – Конечно, когда-то надо будет уходить.  Мне мать сказала – школу закончишь – поступишь на юриста! А там уже другая жизнь будет… Не будешь же петь до пенсии! – она помолчала, потом добавила: - Хотя ты – будешь. Поэтому и загоняешься так!

- А тебя ваще не парит? - Марьяна хмыкнула.

- Неа! Меня другое парит, - довольно хихикнула она. – Как вы с Эсмирой будете потом работать!

- Я – с ней? – презрительно хмыкнула Марьяна. – Никак!

- А придётся! – Наташка явно дразнилась. – Смотри. Вот отучишься ты, приедешь, огромный хор создашь… Где? У нас всего два места в городе – ДК и Дворец Пионеров. Если в ДК она тебя не пустит, то… Короче, всё равно будете на концертах пересекаться! Гыы! Представляю ваши рожи…

Наташка, сама того не ведая, ударила по больному.

Когда-то пару лет назад после одного из вокальных конкурсов, на котором Марьяна одержала победу, Эсмира за кулисами вместе с Валерией впали в чувствительное состояние и заговорили о том, что подрастает молодёжь и всё такое… И вскоре заменит их. «А что? Я бы взяла её вторым хормейстером! - сказала тогда Эсмира Николаевна, с гордостью глядя на рдеющую от счастья Марьяну. – Пойдёшь ко мне?»  Для девочки эти слова были не просто огромным комплиментом, признанием её умений преподавателем, но и самым счастливым вариантом жизни – под крылом своего кумира!! Эта счастливая мечта тоже сыграла свою роль при выборе профессии и поступления… А теперь…

Марьяна внезапно поняла, что доля правды в Наташкиных словах есть. И эта доля была очень даже похожа на правду… и ранила её.

- Ах, так? – Марьяна разозлилась и «ударила» её в ответ: – А зато мне Вольский кассету с песней своей пообещал!! – и тут же пожалела о сказанном.

- Когда? – тут же подобралась Наташка, забыв про «Кантилену».

- А… когда визитку дал! – выкрутилась девушка.

- А чё ты сразу не сказала?!

- А чтобы ты от зависти по швам не треснула! – мстительно улыбнувшись, проговорила Марьяна и, нажав на рычаг, положила трубку рядом с аппаратом, чтобы вредина не смогла ей перезвонить.

 И откинулась на подушку; на лице её блуждала счастливая улыбка.

Перед её внутренним взором стоял Вольский: спокойный, уверенный, с проницательным взглядом и  таящейся в уголках акккуратных губ ироничной улыбкой…

 А вот его взволнованное лицо  на фоне морозного звёздного неба – над ней, упавшей в снег, и его шарф смешно выбился из пальто…

А ещё – миг ошеломления и стыда: когда он, взрослый мужчина, присев на колено, снимал с её сапожек защитные чехлы…

И самое, самое сладостное и святое – они поют в машине дуэтом! Их сплетающиеся и дополняющие друг друга голоса… Это было, как… Да просто: это было!! – и ради этого момента стоило сбежать с учёбы… и проиграть в телеконкурсе…

«Если бы я был твоим преподавателем по вокалу, я бы не допустил тебя до занятий в таком состоянии…»  Ой. Вокалистка, называется…

Марьяна немедленно вскочила, вытащила из сумки препараты, которые дал ей «Анатольич»  и помчалась на кухню.

Мама сидела над рыжим листом миллиметровки – разрабатывала новый узор для вязания. За её спиной на плите как раз закипал чайник.

- Где у нас ромашка и шалфей? – застучала дверцами буфета дочь. - Я же сегодня не полоскала ещё горло!

- Какое рвение! – фыркнула мама. – Опять из-за тебя сбилась. Отстань, сама ищи…

Девушка отыскала сушёную ромашку, семена аниса, бросила в большую эмалированную кружку и залила кипятком. Потом проглотила таблетки, жмурясь от удовольствия, словно это были конфеты.  Ей было невыразимо приятно выполнять рекомендации Вольского – словно он уже стал её учителем по вокалу…

Два дня Марьяна усердно выполняла рекомендации доктора, дабы восстановить голос. Что больше помогло – таблетки, или полоскания с ингаляциями, - неизвестно, но на третий день болезнь отступила! Отчим поехал на вокзал покупать билеты. Марьяна и грустила, и радовалась. Грустила – потому, что надо уезжать… Радовалась – потому, что теперь имела полное право позвонить и услышать голос Влада Вольского. И увидеть его. И взять из его рук заветную кассету с самой лучшей в мире песней.

Мечтами об этой встрече она жила с минуты их расставания!

Общение с композитором вообще открыло в девушке какую-то непостижимую работоспособность. В промежутках между полосканиями Марьяна вызубрила Калинникова и сделала ещё два переложения «Dignare»: для смешанного и детского хора… Её преподша по «спец» - Бурковская – наверное, помрёт на месте от счастья!

…А ещё у неё родилось четырёхстишие – одновременно с музыкой.

«Подари мне песню, тёплый ветер…

Я увижу будущее дня!

Горизонт сегодня тих и светел.

Я пришла к тебе, узнай меня!...» *

И хотя дальше пока не написалось, Марьяна чувствовала такую волшебную наполненность, что ей казалось – душа взлетает в небеса от радости! Она не знала, о  чём будет эта песня. Про себя она её называла «Песня Зари» - потому, что в её душе набирало силу тайное чувство…

42. Ночью в поезде

Она. Звонит. Вольскому!! – от осознания этого гулко билось сердце, пока девушка, прижав трубку к уху, гипнотизировала телефонный аппарат остановившимся взглядом.

Восемь гудков… десять… нет ответа.

Она перенабрала номер. Ещё раз. И ещё раз… Протяжная ми-бемоль, говорящая о том, что линия свободна, тоскливо ныла сквозь мембрану через равные промежутки.

Наконец Марьяна положила трубку. В конце концов, у человека может же быть работа?  Почему она решила, что среди бела дня Влад Евгеньевич будет стеречь её звонок? Смешно даже.

…Хотя, если он композитор – он же работает дома?

…Или нет?

…Или это его рабочий телефон?

«Перезвоню попозже, наверное, его просто нет рядом…»

Но и через час, и через два, и через три – было то же самое. Время до отъезда неумолимо сокращалось, и девушка не находила себе места.

А тут ещё и отчим, сам того не ведая, плеснул масла в огонь. Зашёл – заснеженный, как Дед Мороз, потопал сапогами, стряхивая снег на половик в прихожей, бурча что-то про «собачью погоду», сбил снег с шапки… а перед этим бросил на полку свёрнутые в трубку газеты – «Комсомолку»* республиканскую и «Аргументы и факты».

Все вещи уже были собраны, и уныло слоняющаяся Марьяна от нечего делать развернула большие светлое-серые листы с чёрно-белыми «точечными» фотографиями…

И вдруг её сердце ёкнуло.

Статья на пол-разворота про «Золушкин Бал» с большой фотографией с Гала-концерта, где жюри стояло на сцене на фоне логотипа телеконкурса – в центре вальяжный Алан Килль, по-свойски обнимающий блистательную, в струящемся платье Нино Джунашвили, ослепительную, словно кинозвезда; справа – широко улыбающийся, молодцеватый Николай Гончаров, выкативший брюшко из-под фрака, и слева… Вольский.

Сердце Марьяны моментально стало таять, как эскимо в июльский полдень.

Он пристально смотрел прямо в объектив, слегка улыбаясь краешком рта – то ли задорно, то ли иронически… И смотреть в его прозрачные, крупные глаза хотелось бесконечно…

Марьяна бросилась в комнату, по диагонали прочитав интервью – бла-бла, спонсоры, одарённые дети, умницы родители, в это трудное время, поддержка талантов, победителям браво, все молодцы и в добрый путь, пусть этот конкурс станет ежегодным красивым событием – ура!! …Каждый из жюри высказывался примерно по такой же схеме.

Марьяна блаженно улыбалась, высокопарный текст у неё тут же вылетел из головы.

Дрожа от нетерпения, девушка раздербанила газету на листы, достала ножницы и аккуратненько вырезала фотографию жюри. Разгладила. Полюбовалась.

Нахмурилась: слишком большая, в ежедневник не влезет… И тут же, усмехнувшись, вновь раскрыла ножницы и точным движением отрезала изображение Вольского, отделив его от остальных. Остальная троица мятым комком полетела в мусорную корзину…

Спрятав драгоценное фото в ежедневник, вокалистка с удвоенной силой вновь и вновь принялась крутить диск телефона – робея, трепеща, досадуя, негодуя…

И когда наконец, на том конце сняли трубку, оторопела.

- Слушаю! – произнёс недовольный женский голос.

От волнения Марьяна даже забыла поздороваться и представиться.

- Мне… Влада Евгеньевича… - пролепетала она, чувствуя, как её душа летит в какую-то чёрную бездну отчаяния.

- Его нет, - холодно, и даже как-то язвительно отрезала женщина и сбросила звонок.

Марьяна обалдело повесила трубку и опустилась на стул.

Больше всего ей хотелось разреветься. Дурацкая, почти детская обида начала разъедать сознание, разрастаясь с каждой минутой всё больше.

Он просто забыл про неё.

В поезде она не сомкнула глаза ни на минуту.

Плацкартное «купе» было полностью пустым, и она нахально перелегла с «боковушки»  на удобную нижнюю полку с подветренной стороны (а продувало из окон очень даже ощутимо!).

Лежала, отвернувшись к стенке, плотно сжав губы и веки, и не могла остановить череду горестных мыслей, таких же навязчивых, как перестук колёс, невнятные голоса вокзальных информаторов на остановках, мелькающие фонари за окном, то и дело разрезающие душную вагонную темноту. Чайная ложечка тихонько ритмично звенела о край стакана с остывшим, забытым чаем.

Конечно же, он женат. Такие мужчины не бывают холостыми…

(Как он смеет быть женат?! – вскидывалось тут же внутри.)

Редкие слезинки то и дело скатывались в подушку.

«...Что ты там о себе возомнила, девочка? – иронично думалось ей. – Сколько их нас, таких?  Успокойся и включи свой ум! Подумаешь, выпили по коктейлю в баре… подумаешь, спел для тебя… да это его работа вообще!..  Подумаешь, потанцевали…» - и при воспоминаниях об этих волшебных минутах Марьяну скручивало горестью ещё сильнее.

«И… теперь назад… дороги нет… ни в рай, ни в ад…»

Блин, но он так смотрел в этот момент – взволнованно и нежно, - и каждое слово было действительно для неё и о ней!! Ну невозможно же так притворяться!!

…Подумаешь, выслушал её нервный срыв! А куда ему было деваться?

Но ведь мог бы этим и ограничиться. Вовсе не обязан заслуженный-лауреат-композитор-преподаватель катать её на своём навороченном джипе и уж тем более распевать с ней песни! Так?

Тогда что это было?!

…Возможно, просто блажь. Устал он, надоела ему деревенская «тусовка». Может, вообще происходящее его забавляло!? Вполне даже очень может быть…

Марьяна беспокойно заворочалась, и наконец села на полке, уставившись в подслеповатом коричневом свете на позвякивающий стакан. Всё равно не уснуть!

Она сходила, вновь набрала себе кипятка и задумчиво опустила в стакан чайный пакетик. Поболтала, глядя, как чернеет вода, отжала и выбросила.

Монотонный перестук колёс должен успокаивать...  Если ни о чём не думать, а просто слушать его – входишь в подобие транса. Так делают йоги. Так поступит она…

43. Утро в общаге

Когда Марьяна в пол-седьмого утра открыла дверь их комнаты на пятом этаже «музыкальной» общаги и устало опустила тяжёлые сумки на порог, Галанцева ещё спала.

Стараясь не шуметь, девушка сняла обувь, шубу, и бесшумно, в одних носочках, прошла в комнату – пронизанную тишиной и утренним светом. Улыбнулась: Ленка к её возвращению даже готовилась!

Пол сиял чистотой, на электрической двухконфорочной плитке стояла сковородка с рассыпчатой гречневой кашей, на столе кривым столбиком громоздились помытые тарелки и чашки, и там же, рядом с настольной лампой, в литровой стеклянной банке блестел букетик из  разнокалиберных ложек-вилок…

Это было так трогательно! Марьяна с удивлением обнаружила, что успела соскучиться по общаге. Она с улыбкой оглядывала их маленькое, пока ещё сонное царство.

«Кухонная» часть комнаты – составленные друг на друга старые тумбочки со снедью и хозяйственными мелочами, скрываемая от «коменды» плитка, покрытый плотной клеёнкой стол, - была отделена цветастой занавеской от «спальни». Жёлтенькие обои, которые девушки поклеили перед началом учёбы, впитывали в себя мягкий утренний свет, который от вишнёвых занавесок был густо-розового света, а в пробившемся сквозь щель солнечном луче плавали редкие сияющие пылинки…

После ледяного ветра в синем морозном сумраке тут было особенно уютно!

Девушка опустилась на свою идеально заправленную кровать, и та скрипнула пружинами. Ленка тут же сонно дёрнула голой пяткой, торчавшей из-под одеяла и пробурчала что-то типа: «Явилась – не запылилась…»

Марьяна хихикнула и растянулась во всю длину, глядя в растрескавшийся потолок. Всё здорово, кроме одного: как же не хочется учиться! Даже думать не хотелось об этих напрягах, работе по десять-двенадцать часов, навёрстывании пропущенного материала…

Она нашарила рукой сумку, расстегнула и вытащила свой ежедневник. Отогнула обложку и вынула газетную вырезку. Вольский буравил её проницательным взглядом в упор, заставляя прятать мечтательную улыбку…

- Шуршит там себе, шуршит… - басом пробухтела Галанцева, поворачиваясь на спину. – Лучше бы чайник поставила, звезда экрана… - она от души зевнула.

- Ты видела трансляцию конкурса?! – села Марьяна на кровати.

- Ви-идела, - протянула с улыбкой Ленка и потянулась до хруста. – И не я одна…

- А кто ещё?!

- Да пол-общаги видело… выхи* же были… - она снова зевнула. – Все в комнате отдыха тусили, как обычно, валялись на диванах, пиво пили… Ржали над талантливыми детками… а потом кто-то тебя узнал. Ну и понеслось…

- И что? – по спине Марьяны пробежал волнительный холодок.

- Да ничё… - Ленка села на кровати и принялась медленно расчёсывать свои длинные каштановые волосы. – Кстати, с химией тебе круто! Такие кудри, прям Вероника Кастро…

- Да блин, Галанцева, говори уже!!

- Не сцы, Романеция! Народу понравилось. Из всей той мутотени ты хоть прилично спела... Сразу стало ясно, что тебя явно слили, что места – купленные, а конкурс – говно. Чайник ставь иди. У меня ноги замёрзли…

Марьяна схватила зелёный эмалированный чайник (эмаль с одного боку треснула и сияла коричневым сколом) и, сунув ноги в тапочки, потопала на кухню.

Там уже тусили первые «жаворонки» - скрипач Эдик Козловский, задумчиво созерцающий сковородку со шкворчащей яичницей, и пара девчонок – кажется, с народного отделения, блондинка и брюнетка, которые курили в форточку. Марьяна подставила чайник под кран и услышала в спину громкое:

- О-о! Какие люди на нашей кухне! Сама королева джаза пожаловала!

Марьяна обернулась: девчонки беззлобно ухмылялись, стряхивая пепел в пустую консервную банку.

- А по телеку ты казалась выше! – заявила брюнетка, окидывая её оценивающим взглядом. Марьяна с улыбкой пожала плечами, не зная, что ответить.

- Да ла-на, не дрейфь, нормалёк спела,! – ободряюще подмигнула блондинка и заголосила в народной манере на весь этаж: - Жи-и-и-знь радостью бага-а-аче самых несбыта-ачных сно-о-о-ов!!!

- Б**дь, заткнитесь!! – сердито проорали хриплым басом из ближайшей к кухне комнаты, приоткрыв дверь, и народницы ответно нарочито громко заржали. Марьяна набрала чайник и поскорее рванула в свою комнату.

Галанцева встретила её демонстративными аплодисментами:

- Ну вот и слава пришла, Романеция.

- Не издевайся… - Марьяна включила плитку и поставила чайник.

- Эт цветочки… - Ленка быстро сплетала длинную каштановую косу. – Ты, главное, молись, чтоб твоя Бурковская конкурс не смотрела. Потому что тогда получится, что ты ни фига не болела… И тогда шандец ягодки начнутся…

- А вдруг смотрела?– Марьяна опустилась на стул. – И что тогда делать?

- Понятно что! – Галанцева перекинула косу через плечо и стала растирать свои «пианистические» пальцы. Перехватила вопросительный Марьянин взгляд и коварно улыбнулась: - «Шпоры» писать, конечно!

Девушка рассеянно кивнула.

- В «училу» пойдёшь сегодня?

- Нет… в общаге узнаю, что задали по общим предметам… конспекты у девчонок возьму… А для начала высплюсь. Совсем поспать не удалось ночью…

- А чё так? Пьяные соседи попались? – сочувственно спросила Ленка.

- Не… - Марьяна вздохнула и стала пристально смотреть на чайник.

- Проигрыш переживаешь, что ли? Забей! Всё куплено, это ж понятно…

- Да фиг с ним, с проигрышем, Лен…

44.  Ленка

Галанцева по-турецки восседала на своей кровати напротив подруги, завернувшись в дублёнку и обхватив руками подушку, и задумчиво молчала, глядя куда-то в сторону.

Марьяна от нечего делать «набодяжила» себе седьмую чашку смородиново-клубничного «глинтвейна», забралась с ней в постель и села, завернувшись в одеяло, спиной к стенке.

Так, сидя друг напротив друга, они любили неспешно вести задушевные беседы, но сейчас всё было рассказано, а Ленка говорить не спешила. И хотя на её лице блуждала ироничная усмешечка, но тонкие карие брови вразлёт хмурились.

Марьяна уже наполовину выпила вареньевый «глинтвейн», глядя на нахохлившуюся подругу, и наконец не выдержала:

- Ну скажи уже что-нибудь…

- А оно тебе точно надо, моё мнение? – осторожно спросила Ленка, кольнув её тёмно-карими глазищами. Марьяна молча кивнула.

Галанцева выбралась из дублёнки, перелезла к ней на кровать и по-свойски обняла локтем за шею, притянув к себе:

- Дура ты мелкая… - добродушно проговорила она. – Как же ты на мою младшую сеструху смахиваешь, звездец просто… Напинать бы вам обоим…

Марьяна вопросительно моргнула.

- Она тоже на фотку молится! – обречённо вздохнула Ленка. – На Харатьяна! Но он-то киноактёр, а ей-то, блин, четырнадцать всего… А ты-то… – Марьяна хмуро повела плечом, сбрасывая её руку.

- …ну ладно, ладно, не дуйся! – примирительно сказала Ленка, устраиваясь поудобнее. – Только учти!  Я из-за тебя «спец» прогуливаю, между прочим, так что – сама напросилась…

Марьяна только вздохнула в ответ.

- Вощим, я согласна с тем доктором из северпромовской клиники, он по ходу единственный вменяемый пряник на весь ваш дурдом…

- Галанцева!

- …Потому что он правильно сказал, моя Романеция. Ни один конкурс не стоит ничьих нервов, и надо входить в открытые двери! А не лезть в одно место… Да кого я лечить пытаюсь… Ты уже попала, девочка: втрескалась по уши, в кого нельзя…

- Галанцева! Если б я хотела, чтоб мне мораль почитали, я бы матери рассказала…

Ленка чуть отодвинулась в сторону и вытянула ноги:

- О кей. Что такое твоя «Эсмира» - без бинокля видно. Подумаешь, платье…  выживает тётка. Щас все крутятся. А то, что она тебе рандеву с Киллем пыталась устроить – так она, скорей всего, ваще думала, что делает тебе… подарок судьбы. Ну, это я в её башку типа влезть пытаюсь, - смущённо ухмыльнулась подруга. – Просто ты слишком сильно обожала её, Романеция. Бывает.

Марьяна закусила губу.

- Зато ты в финале крутого конкурса, балда! – поспешила её утешить Ленка. – Хоть что-то толковое получилось, не зря я тебя йодом травила! А если б из гостиницы не сбежала, мож, и Гран-При взяла бы… - хитро прищурилась она, и Марьяна от души треснула её подушкой. Потом ещё, и ещё, сама не понимая, в шутку или всерьёз…

Разлохмаченная Ленка, обороняясь, выставила колено и локоть и невозмутимо продолжила, не обращая внимания на подушечные удары:

- Но на этом, телезвезда, позитив кончается. Ты просто ещё ребёныш в душе, и реагируешь, как ребёныш… Повелась на знаменитость! Пойми ты, взрослый мужик – это немножко другое, чем ты думаешь…

Запыхавшаяся Марьяна отбросила подушку и трянула кудрями:

- А ты прям знаешь, что я думаю, да? – с вызовом спросила она.

- Угу… - Ленка смотрела на неё с добродушной снисходительностью старшей сестры. – Такие, как ты, мечтают о принцах. А композитор этот – и впрямь зачётный, на принца вполне себе тянет. – Ленка стала загибать пальцы. – В жюри сидит, признанный профи, поёт красиво, спас тебя – правда, чуть не угробил до этого, но это ведь такие мелочи… И выглядит не хуже, чем твой этот… Микеле Плачидо… - она снова глянула на газетный фотоснимок и одобрительно ухмыльнулась: - Даже лучше. Сама бы на такого повелась, если честно, - будь я помладше. И он помоложе… Но ты ж сама понимаешь, что всё безнадёжно! Вот если честно…

Марьяна сжала губы и уткнула голову в колени, обхватив их руками.

- Ты просто наивная, Марьяш… Поэтому так близко всё воспринимаешь. Ну потанцевали пару медлячков, ничего в этом такого нет, потом сама поймёшь… ну выслушал он твою истерику в ДК – а куда ему было деваться… Песенку подарил и на джипе прокатил – а ты уже и поплыла…

Ленка говорила тихо, успокаивающим голосом, а у Марьяны внутри всё вскипало от бессильной ярости. Спрятав лицо, она изо всех сил сдерживалась, чтобы не возражать ей, потому что и правота в её словах была тоже.

Ленка встала, включила плитку и поставила на неё сковородку с гречкой, ливнула туда воды и  накрыла крышкой. Задёрнула поплотнее шторы – набравшие силу солнечные лучи пробивались сквозь щели и горели яркими пятнами на простынях и обоях, заставляя щуриться.

- То, что он в больничку тебя отвёз – зачёт, но он не только тебя спасал, Марьяш. Включи на секунду мозг  и посмотри на ситуэйшн с другой стороны! Не «скорую» вызвал, а к знакомому доктору отвёз. Знаешь, как это выглядит? Заодно с тобой, он и шкуру свою спасал, потому что если бы гаишники это дело оформили по всем правилам, и тогда ему весьма хреново могло бы быть. Это ж статья! – Ленка многозначительно помолчала, потом добавила: - Может, он вообще боялся, чтобы ты потом не заявила, вот и просто поиграл на твоих чувствах, кассетку с песней пообещал…

- Нет! – всхлипнула девушка в колени. – Нет, замолчи! Он не мог просто…

45. На новом месте...

- Нет, не говори, не говори мне об этом! – Марьяна помогла подруге выскользнуть из платья. – Я всё это передумала уже тысячу раз и дома, и в поезде… А его песня звучит во мне, и всё тут! И глаза… И лицо его постоянно вижу. Что делать, Ленк?!

- Шпоры писать! – ворчливо изрекла подруга. – Иначе тебе каюк!

В этот момент обе студентки внезапно почувствовали запах горелой гречки и, посмотрев друг на друга,  бросились её спасать.

- Вот! Уже первые жертвы! – беззлобно ругалась Галанцева, соскребая верхние слои гречки по тарелкам. – Из-за твоего Вольского чуть без обеда не остались! Доставай масло подсолнечное и садись, жрать охота…

Марьяна извлекла из тумбочки початую бутылку масла и послушно опустилась на стул. Ленка торжественно выложила на стол две плоские банки с красно-синей каймой по краю: «Килька в томатном соусе» - и выжидательно посмотрела на подругу.

Та сидела, уставившись куда-то в гречку, и явно находясь в прострации.

Пианистка покачала головой, молча вспорола ножом консервную банку и вывалила половину содержимого в тарелку Марьяны:

- Вот только посмей сейчас сказать, что ты не хочешь и не будешь есть!

Марьяна подняла на неё удивлённые глаза:

- Галанцева, ты – телепатка?

- Предсказательница в четвёртом поколении! – ехидно ответила подруга. – У меня систер чуть не стала анорексичкой, так что я знаю, как обращаться с… такими, как вы! «Кушать подано, садитесь жрать пожалуйста»! - с кавказским акцентом выговорила вежливо она, явно пародируя Василия Алибабаевича из «Джентельменов удачи».*

Улыбнувшись, Марьяна взялась за ложку.

- Вот и отлично! – одобрительно улыбнулась Ленка. – Предсказание второе. Щас ты поешь, потом ляжешь спать, потому что смотреть не могу на твою помятую моську. А потом проснёшься – и словно не уезжала никуда. Твои как раз с занятий придут, возьмёшь у них конспекты – и вперёд. Ясно? – и она довольно улыбнулась, видя, как Марьяна сонно кивает головой.

Марьяна не слышала, как Ленка собралась и ушла в училище на оставшиеся пары  – она провалилась в глубокий сон, едва коснувшись подушки. 

И ей снилась сцена, прожекторы слепили её, окутывая светом сразу с четырёх сторон – с боков, сверху, снизу, и она боялась наступить на край своего роскошного золотого платья, а зал шумел аплодисментами, а микрофон холодил тяжестью руку…

А из кулис за ней наблюдал, улыбаясь и скрестив на груди руки, Влад Вольский.

Она поймала его взгляд, сердце прыгнуло – и Марьяна проснулась, с колотящимся сердцем, радостная и несчастная одновременно.

Как был реален сон! Взгляд Вольского вновь стрелой пронзил её душу… Зачем, зачем она проснулась?! – отчаяние овладело ею, но тут же девушка вдруг хихикнула. Боже, она же спала на новом месте! – и ей вдруг вспомнилась древняя, как мир, призказка: «На новом месте – приснись жених невесте!» - и на миг озорная радость овладела ею.

Но только на миг.

Девушка потерянно огляделась. В комнате уже царил предвечерний сумрак. Разбросанные вещи, сваленные стопками ноты, сковородка с засохшими остатками гречи…

Внезапно ей страшным образом захотелось обратно. Домой. Как теперь жить в этой комнате, ходить в училище, да как вообще тут жить в этом городе,  где его – нет?! Идиотизм какой-то. Это неправильно!

В этот момент дверь скрипнула , и на пороге возникла запыхавшаяся, пыщущая морозным воздухом Ленка, обнимающая руками здоровенный вилок капусты:

- О, ты уже встала! Круто! Помогай давай! На пятый этаж пёрла этот дирижабль! – и они уже вдвоём осторожно поставили тугой кочан на стол.

- Капусточки щас натушим! – бурно радовалась Ленка. – Сто лет не ела! А хочешь, салат с морковкой намнём?! Руками! С солью и маслом! – аппетитно добавила она, тиская полусонную Марьяну. – Поздравь меня, Романеция, я зачёт первый сдала!

Её энергия растормошила Марьяну, она ожила и вскоре обе девушки, закрутив волосы, вооружившись ножами, потащили капустный кочан на кухню и стали шинковать его на квадратном стальном столе, привинченном к кафельному полу.

- Я из твоей группы эту… Настю Краеву поймала, она ж тоже у Бурковской по спецухе? – Галанцева методично превращала кусок капусты в тоненькую стружку.

- Краева? Да, она тоже у неё.

- Ну короче, я у неё расписание ваше взяла, она сказала, что Бурковская ваша бурчит, рвёт и мечет! – ухмыльнулась Ленка. – Видела твоё пеньё по телеку, поменяла вас местами и поставила тебя на завтра на восемь-тридцать утра!

- Вот гадина. Раньше ей без разницы было… - сжала губы Марьяна. – Я думала, хоть по пятницам попозже вставать буду… Мы с Краевой ещё в сентябре договорились: она пташка ранняя, с шести утра уже бегает, и она взяла себе самый первый урок у Бурковской, а я к девяти-тридцати подходила…

- Ну вот, теперь она решила завтрак с тебя начинать! – фыркнула Галанцева. – Так что ты это… Подготовься сегодня как следует!

- Так я готова, - хмыкнула Марьяна. – Я ещё дома всё сделала… - она с нежностью вспомнила о том, как много сделала – благодаря отчасти Вольскому, ведь все задания по дирижированию она вызубрила, когда ждала их встречи…

- Ну смотри… - протянула Ленка, пожав плечами. – А то я и сама докрошу…

- А ты знаешь, что Влад Евгеньевич заканчивал наше училище? – перебила её с улыбкой Марьяна.

- И что? – Ленка положила на доску новый кусок капусты и принялась шинковать.

45. Утренняя песнь

Будильник зазвенел без пятнадцати семь утра, и Марьяна, с тоской выпростав руку из-под одеяла, шлёпнула по нему.

Страшно не хотелось вылезать из-под тёплого одеяла в эту холодную темень.

 Эти ранние вставания ей давались настолько тяжело, что даже учителя в старших классах школы привыкли к тому, что Романова вечно приходит ко второму уроку. Марьяна после раннего пробуждения не могла сразу включаться в жизнь, ей требовалось время, чтобы окончательно проснуться.

Хмурое настроение и заторможенность – было её нормальным раннеутренним состоянием. А осознание того, что её ждёт, мягко говоря, нерадостная встреча с преподавательницей по специальности и распеканция за пропуски, заранее угнетало. Даже если будущий дирижёр действительно пропускал по болезни, это встречалось недовольством и негласным осуждением со стороны преподавателей. Какая реакция Бурковской ждала её после телеэфира, Марьяна даже думать боялась…

Она села на кровати и закуталась в одеяло. Спать хотелось неимоверно.

- В ночи просыпаются зомби… - с противоположной кровати медленно приподнялась Галанцева, тоже стягивая на себя со всех сторон одеяло. – Доброе утро, страна! – сипло провозгласила она, нашаривая ногами тапки.

В коридоре вовсю горел свет – узенькая полоска под дверью ярко светилась.

- У меня такое чувство, что вчерашний вечер так и не кончался… - пробурчала Марьяна, нахохлившись и закрывая глаза.

- Надо срочно ставить чайник! – изрекла Ленка и решительно отбросила одеяло.

Марьяна позавидовала её воле и ещё больше угнездилась в одеяле. Слава тому, кто придумал фланелевые армейские пижамы и байковые тёплые халаты! И пусть они выглядели непрезентабельно, но зато были просто незаменимы в общажном быту, при слабо греющих батареях и промёрзших окнах…

Судя по крикам, отголоскам пения и грохоту посуды, в общаге уже во всю бурлила жизнь будущих музыкантов.

Выдохнув, девушка тоже сползла с кровати, надела тёплые носки и тапки, кое-как пригладила волосы и, взяв зубную щётку и пасту, побрела в «умывальную» комнату – кафельный закуток шесть на шесть метров. Оттуда раздавались весёлые наигрыши – вариации «коробейников»: длинноволосый парень с народного отделения, сидя посередине на хлипком табурете, срочно доучивал урок, нимало не смущаясь повёрнутых к нему спинами девиц, которые привычно чистили зубы, склонившись  над умывальниками. С отстранённым лицом «гармонист» кивнул Марьяне и упоённо продолжил выводить на аккордеоне красивые переливчатые рулады.

Марьяна спокойно выдавила горошину пасты на щётку, когда сквозь «коробейников» услышала перешёптывания, но не обратила на это внимания – утренняя отключка ещё продолжала действовать. Она спокойно чистила зубы и так и не поняла, когда «коробейники» перешли в припев её конкурсной песни. Аккордеонист мастерски, виртуозно перевёл вариации в мелодию «Спасибо, музыка!» - которая зазвучала в народном стиле, и это было… очень необычно!

От неожиданности Марьяна выплюнула всё, что у неё было во рту, торопливо смыла с губ остатки пасты, и обернулась. Парень, хитро улыбаясь, играл её песню, а «зубочистки» стояли рядом, подбоченясь и с любопытством глядя на Марьяну (кажется, тоже народницы).

Полгода они жили на одном этаже и не особо-то обращали друг на друга внимания. Девушка даже не знала, как их зовут! Другое отделение, общего – только плита на общажной кухне… И вдруг музыка всё это изменила, сблизив их.

Улыбнувшись, Марьяна запела, повинуясь необъяснимому чувству – нельзя было не петь! Это был словно какой-то пароль, объединяющий их, как музыкантов. Ещё непроснувшийся, нежный голос отражался от кафельных стенок, усиливаясь акустически…

И внезапно её захлестнули те же самые эмоции.

Вокалистка пела, закрыв глаза, позабыв, что она стоит в тапочках, байковом халате и с зубной щёткой в руке в умывальной, - она вновь вкладывала в голос душевную силу и переживания того дивного момента, когда на неё светили прожектора родного Дворца Культуры, а в глубине зрительного зала сидел Он…

Аккордеонист деликатно снижал громкость звучания на её верхних нотах и аккуратно «закруглился в коду» - впрочем, кода потонула в редких, но тёплых  аплодисментах, а смущённая Марьяна, краснея, убежала к себе.

Галанцева с довольной улыбкой наворачивала капусту, запивая её «студенческим глинтвейном»:

- В следующий раз надо будет там шапку положить… Чтоб денег накидали!

- Тебе всё шуточки… А я в училу идти боюсь, щас Бурковская мне устроит…

- Считай это платой за сладкий миг славы! – цокнула языком Ленка, открывая конспекты и устанавливая их вертикально. – Полчаса до автобуса… Ещё разик повторить успею… - ей предстояло сдать второй зачёт.

Они уже оделись и спустились до самой вахты, когда на проходной раздался какой-то шум, возня, а потом с радостным гиком парни проскакали по коридорам:

- Сегодня занятия отменяюца-а-а!!! Уаррраааа!!.. – и понеслись по этажам, оглушая всех радостной новостью. – Училище закрыто-о-о!! Уроков не-е-ет!!!

Все, кто был в фойе, переполошились, начался гвалт, озабоченная вахтёрша взялась за телефон, комендантша пыталась то выхватить у неё трубку, то приложиться к ней ухом, а Марьяна стояла, обняв тяжёлую сумку с нотными сборниками, и не верила такому везению: неужели сейчас можно будет пойти досыпать?!

Вахтёрша положила трубку и развела руками:

- Трубы в училище лопнули. Немудрено, морозы трескучие стоят! Так что сегодня отдых у вас, ребятня. Марш отседова, неча толпиться тут! Или туда, или сюда!

47. Ал.

Девушка вышла и недоумённо посмотрела по сторонам: коридор секции был пуст. И тут же услышала женский смех у лестницы.  Даже не смех – ржач! И голос её кавалера…

Подавив в душе холодок, девушка зашагала по коридору.

Прислонившись к синей крашеной стенке,  Алексей балагурил с тремя девчонками из соседней комнаты, которые курили у выхода на лестницу. Девчонки явно куда-то «намонстрячились» - стоячие начёсы, розово-синие тени над ярко подведёнными глазами и лиловая помада, кардиганы с подплечниками и мини-юбки, из-под которых сверкали длинные ноги в блистающих леггинсах – агрессивная «мода» последних лет буквально сшибала с ног любого, обладающего мало-мальским вкусом.

Они азартно ловили каждое его слово и взрывались разухабистым гоготом, когда Мальцев увидел вышедшую Марьяну и сразу позабыв «стильных красоток», устремился к ней.

Демонстративно взял за руку и потянул вниз по лестнице, глядя на неё с такой ласковой улыбкой, что настороженный холодок внутри Марьяны моментально растаял. Она буквально спиной почувствовала «дружественные» взгляды размалёванных девиц, но ей было не до них!

Марьяна легко сбегала с ним по лестничным пролётам, не чувствуя тяжести шубы, а его рука деликатно сжимала её пальчики, и ей было волнительно и весело. Молча, словно заговорщики, они выбежали через проходную общежития и сбежали с крыльца, вдыхая прозрачный морозный воздух.

- Ух, подожди! А то завтра играть не смогу! – парень выпустил её руку и быстро надел вязаные перчатки, Марьяна тоже последовала его примеру. Но, когда их руки снова соприкоснулись, эта преграда нисколько не смазала острых ощущений.

Всё было непривычно, не по плану – и неожиданный выходной, и белый зимний день, который она привыкла видеть только из окна училища, и красивый парень рядом…

Шагая рядом с ним, Марьяна жадно впитывала реальность: крепко поскрипывающий под ногами снег, редких прохожих, плотные снежные шапки на каждой крыше, кусте, травинке, их плечи иногда касались друг друга и это тоже было приятно…

С ним было легко и весело. Алексей непринуждённо болтал обо всём на свете, смешно рассказывал байки из жизни студента «народного» отделения, от чего лицо девушки постоянно светилось улыбкой.

 А ещё Марьяна украдкой рассматривала его. Дурашливый «ёжик» скрылся под шапкой, и из-под шапки выбивались тёмные вьющиеся пряди. Прямой аккуратный нос и чувственные губы. Обострившиеся по-мужски скулы… интересно, он уже бреется?

- …ты меня слышишь? – донеслось до неё.

- А? – очнулась она.

- На какой кинчик пойдём?

Они уже стояли у кинотеатра «Родина».

- Не знаю… - девушка смотрела на его губы;  на морозе его дыхание превращалось в пар. – А что вообще есть? – с трудом она перевела глаза на афишу.

- «Чужой», «Телохранитель», - начал перечислять Алексей, посматривая на неё. – «Запах женщины»… «Основной инстинкт»…

Марьяна почувствовала, как начинает стремительно краснеть, стыдясь одновременно и названий фильмов, и своей застенчивости – и ничего не могла с собой поделать.

- Выбери на свой вкус, - пролепетала она, опуская глаза.

- Думаю, ужастики и боевики ты не очень любишь, - смешно наморщил нос Алексей и приобнял её за плечо, чуть прижав к себе, и девушка замерла, осознавая новое ощущение.  Несмело глянула на него, а парень с преувеличенным интересном изучал афишу.

- И вообще эти сеансы  надо ждать… - пробормотал он и внезапно хитро улыбнулся: - Я знаю, что тебе точно понравится! – и потянул её за собой в двери кинотеатра.

Марьяна послушно последовала за ним и они вошли в слабо освещённое, но зато очень тёплое фойе, заполненное людьми – взрослые и дети ожидали киносеанса. «Видики» были далеко не у всех, и в кинотеатры активно ходили семьями.

 Алексей решительно подошёл к кассе и наклонился к окошечку:

- Дайте два билета на ближайший, на «Аладдина».

Марьяна радостно прикусила губу – Алексей угадал, она обожала этот мульт! Как хорошо, что он не выбрал откровенности и жестокости…

Кассирша подняла на него глаза и заулыбалась:

- Взрослый и детский? – почему-то спросила она.

- Два взрослых!

Кассирша глянула за его плечо, столкнулась взглядом с Марьяной и глумливая ухмылочка скользнула по её лицу:

- Небось, на последний ряд?

- Конечно! – невозмутимо улыбнулся Алексей, забрал билеты и подошёл к девушке.

- Чего это она? –непонимающе хлопнула ресницами Марьяна.

- Да забей, - хмыкнул Алексей и тут же поправился: - Не обращай внимания, в смысле.

До сеанса было ещё десять минут, и он потянул её в маленький буфетик «Родины». Несколько столов были заняты. Марьяна повернулась на выход, но Алексей подвёл её к подоконнику и шепнул: «Жди здесь!» - и смело подошёл в начало очереди, которая недовольно загудела.

Алексей шутливо просил пропустить «бедного студента», «без сдачи и очень-очень быстро!» - его обаяние безотказно действовало на бабушек и мам, и парень отлично знал это. Через минуту он вернулся с двумя стаканами томатного сока и парой бутербродов с колбасой на картонной подложке с парой бумажных салфеток, встреченный восхищённой улыбкой девушки.

Марьяне казалось, что она в жизни ничего вкуснее не ела, чем эта жёсткая, тёмно-красная, с белыми жировыми крапинками колбаса, пахнущая чесноком, на ржаном, чуть подсушенном хлебе, которую они, смеясь, запивали томатным соком, сидя на низком подоконнике. Марьяна сжевала даже горелую корочку! А под коленками уютно грела батарея…

48. Вечером того же дня

- Галанцева-а-а!! – еле попав ключом в замочную скважину, рывком открывшая расшатанный замок Марьяна влетела в комнату и остановилась: её встретила тишина, куда подевалась Ленка, было неизвестно. Но свет был включён – значит, подруга тусила где-то в общаге.

Девушка сбросила верхнуюю одежду и бросилась на постель, зарывшись горящим лицом в подушку. Потом подскочила и закружилась по комнате, потом подбежала к зеркалу и стала пристально вглядываться в своё лицо…

Нет, решительно не было сил сейчас оставаться наедине со своими эмоциями!

Марьяна наскоро причесалась, всунула ноги в тапочки и побежала по общаге, спрашивая у всех встречных, не видели ли они её соседку по комнате.

Наконец кто-то сказал, что она была в очереди на «позаниматься» - те счастливчики,  у кого в комнате находился инструмент, «делились» им, когда уставали играть сами. Марьяна тут же помчалась по коридорам, прислушиваясь, из-за какой двери доносились звуки игры на фортепиано.

            Наконец на втором этаже, уже подходя к двери, она услышала бушевание музыки, потом увидела небольшую кучку людей, уважительно толпившуюся у дверной щели, и поняла: это точно она.

            Марьяна бесстрашно растолкала их и вошла в комнату, где две кровати стояли углом, а у стены на стареньком чёрном «Petrof» играла Галанцева.

            И замерла.

            Ленка не играла – безумствовала!

Сосредоточенно сгруппировавшись над клавиатурой, сжав губы, она всем телом вздрагивала на аккордовых ударах, успевая вставлять между ними мелодические обыгрывания и хроматизмы на бешеной скорости – казалось, у неё не десять, а по крайней мере тридцать или даже сто пальцев, которыми она выигрывала хроматические секвенционные ходы, не отрывая взгляда от клавиатуры.

Только музыкант-исполнитель мог понять, насколько это сложно.

            Прерывистый пульс пауз, фанфарные вскрики и эмоциональные акценты, извлекаемые ею на высочайшей скорости – со стороны легко и невесомо – раскручивали какую-то сверъестественную энергетику в пространстве комнаты, превратившейся по сути в настоящий камерный концертный зал.

- Это… вообще… как?!! – ошарашенно прошептал кто-то.

Никто не ответил, все слушали и смотрели…

 Последний аккорд стих, и спустя несколько секунд все студенты, столпившиеся в дверях и за ними, благоговейно захлопали, а Ленка смущённо повела плечами, скрывая довольную улыбку, и встала с обшарпанного стула.

- Это что за вещь? – напряжённо спросила одна из зрительниц, хрупкая девушка в льняном халатике, перебирая пальцами русую косу.

 Остальные посмотрели на неё красноречиво – в их взглядах была и насмешка, и возмущение: как можно такого не знать?

- Деревня! – хихикнул кто-то, и «деревня» залилась краской.

- Четвёртый этюд Шопена,* - ободряюще подмигнула ей пианистка и расслабленно поднялась из-за инструмента, превратившись в обычную девчонку.

- Завтра сдаёшь? – спросил кто-то.

- Ага! – она уже заметила Марьяну и с хищной улыбкой двинулась к ней.

- Когда? Мы придём слушать!

- В полдень! – не оборачиваясь, бросила Галанцева и ухватила Марьяну за рукав пуловера и потянула за собой:  - Ну привет, «ветреная»! Пошли, по глазам вижу, есть чего рассказать…

Марьяна обнимала огромную кружку чая и блаженно улыбалась.

Ленка, скрестив на груди руки и закинув ногу в пушистом синем тапке на ногу, рассматривала свою соседку по комнате, как экзотическое растение:

- Даже не целовались? Да что ты мне заливаешь! Мальцев – тот ещё Казанова, если хочешь знать!  Вы когда ушли, Годецкая тут чуть с ума не сошла …

- Кто? – очнулась Марьяна.

- Алка Годецкая, последняя его пассия…

- У него что, есть девушка?! – обомлела Марьяна.

- Ну теперь уже – была! – фыркнула Галанцева. – Ну что ты смотришь, как будто у меня кактус на башке расцвёл? Такие мальчики нарасхват, между прочим. Не тупи! Ты ему понравилась, она разонравилась.

- Но… как же так? Это ведь нечестно…

- В смысле – «нечестно»? – Ленка откровенно забавлялась, глядя на неё. – А что, было бы честнее ему влюбиться в тебя, а ходить с ней, что ли? Ещё тупее, не находишь? По крайней мере он живёт один, а не с бабой, как твой композитор!

При упоминании о Вольском Марьяна виновато опустила глаза:

- Ну может, это не… баба.

- Ага, мужик! О, точно, это его муза! – фыркнула Ленка так, что брызги полетели. – Пофиг на композитора, давай рассказывай про Лёшку, хочу грязных подробностей! Так как,  говоришь, он целуется?

- Мы не целовались! – отчеканила сердито Марьяна. – Ну честно!!

Галанцева картинно схватилась за голову:

- Романеция, и ты ещё считала себя ветреной?! Да ты ненормальная! – она налила себе ещё кипятка и стала накладывать в него варенье. – Что ещё можно делать в кино на последнем ряду?!

- Кино смотреть.

Галанцева качала головой, отхлёбывая из кружки, и улыбалась:

- За ручки, что ли, держались? Даже не обнимал?  …Офигеть! Романова, он реально запал на тебя! Вот что значит – в телике засветиться…

49. Урок дирижирования. Алка.

И всё равно Марьяна себя накрутила. И ещё как!

Она минут сорок перебирала одежду и в конце концов вместо типичного своего «прикида» - джинсы/брючки и удобный пуловерчик – зачем-то влезла в строгую чёрную юбку и белую шёлковую рубашечку с тёмно-синим воротничком и манжетами.

- За имидж примерной заучки! – провозгласила Галанцева, поднимая кружку с «глинтвейном», словно кубок вина. 

Марьяна показала ей язык и засунула в сумку туфли на каблуке. Всё же после конкурса надо было прийти как-то иначе, не серой мышью… Хотя кого она пытается обмануть! Никакой примерный имидж не смягчит сердце её преподавателя по «спец». 

Бурковская, если захочет, то прискребётся обязательно, хоть к чему-нибудь, она такая!

И опять же, неизвестно, кто видел её выступление по телевизору, неизвестно, какая у них будет реакция! В общем, девушка зашла в училище, взвинченная до предела, накачав саму себя мрачными предчувствиями…

Но всё прошло на удивление ровно. Сокурсницы интересовались её здоровьем, выражали удивление по поводу смены имиджа («о, ты теперь совсем на Марианну похожа!») выясняли готовность к зачётам, предлагали переписать конспекты, делились нотными партиями, которые им раздали в её отсутствие.

Лишь пара человек поздравила с выходом в финал «Золушкиного Бала», остальные даже не поднимали эту тему, но в общем и целом  окружение реагировало спокойно  – видимо, личные, насущные проблемы, связанные с учёбой были куда важнее и ближе.

Когда Марьяна взялась за ручку своего кабинета, у неё даже ладони вспотели.

Она с трудом привыкла, что на специальности со студентами работают одновременно два педагога: собственно преподаватель дирижирования и аккомпаниатор, проигрывающий хоровые партии – то есть, имитирующий своим аккомпанементом  хоровой коллектив будущего дирижёра.

Марьяна ярко представляла то, что её ждёт за дверью: узкий класс, справа – полированный письменный стол, на окне пышный хлорофитум в чёрном горшке; слева вдоль бледно-зелёной стены – два фортепиано, а между ними – дирижёрский пульт, грубо сколоченный из досок квадратный «подиум» с железным пюпитром*, который она мысленно называла «местом пытки».

Именно здесь на неё сыпались ехидные замечания Светланы Ивановны Бурковской, которой насмешливо поддакивала её подруженция – пианистка-аккомпаниатор, невзрачной внешности дама, имя которой Марьяна никак не могла запомнить (кажется, Елена Васильевна?) и предпочитала к ней не обращаться никак.

Выдохнув и стараясь придать лицу спокойное выражение, Марьяна толкнула дверь.

Обе уже сидели около стола, на котором на белоснежной салфетке стояла плоская вазочка с «соломкой» и две наполовину выпитые чашки чаю.

- Здравствуйте, - несмело произнесла Марьяна, заходя и опуская сумку с нотами на табурет у стены.

- Здравствуйте, - бесцветно проговорила Барковская, поднимаясь и окинув её холодным взглядом. – Надеюсь, вы теперь здоровы?

Девушка кивнула.

 - И выполнили задание по хоровой аранжировке?

- Да! – Марьяна вытащила ноты «Dignare» и аккуратно поставила их на фортепианный пюпитр.

Светлана Ивановна села за инструмент и расправила юбки:

- Нуте-с, поглядим… - она склонилась над клавиатурой и положила руки на клавиши, начала играть.

Марьяна стояла за её плечом и напряжённо ждала.

- Хм, неплохо… - наконец развернулась от клавиатуры Бурковская, одобрительно глянув на девушку.

- Это не всё… - Марьяна достала ещё одну тетрадь. – Вот ещё… две. Для смешанного хора и для детского…

Аккомпаниаторша перестала пить чай и отставила чашку.

Тонкие выщипанные брови Бурковской прыгнули вверх. Сдержанная улыбка тронула её густо накрашенные губы и она величественно протянула руку. Марьяна с колотящимся сердцем подала ей ноты.

Теперь Бурковская играла, близко наклонясь к листу, а аккомпаниаторша с интересом заглядывала через другое её плечо.

Наконец она проиграла всё, что «нааранжировала» Марьяна.

Повернулась к ней, царственно улыбаясь:

- Ну надо же… Романова… Вы меня удивили...  Кажется, вы наконец начинаете понимать, зачем поступили сюда…

Марьяна несмело улыбнулась: боже мой, неужели её похвалила  Бурковская?!

- А теперь  извольте продирижировать то, что нааранжировали! – Светлана Ивановна указала глазами на дирижёрский пульт и передала ноты аккомпаниаторше: - Елена Васильна, прошу!

- Но… У меня нет ещё одного экземпляра… - вымолвила девушка.

- Почему? – взгляд «спецухи» вновь заледенел.

- Я не успела… - сглотнула Марьяна, вцепившись в край фортепиано.

- Понимаю… - губы Бурковской вновь дрогнули, на сей раз в саркастической улыбке. – Вы там у себя были слишком заняты вокалом, чтобы переписать собственные аранжировки...

Всё же не упустила возможности укусить её за участие в телеконкурсе!

-… Или вы могли  хотя бы отксерить их! – вставила аккомпаниаторша, открывая Марьянины ноты. – Дирижируйте по памяти! Вы же сами написали это!

Марьяна опустила голову.

Тридцать с лишним страниц партитур невозможно запомнить сходу даже именитым  профессионалам – где каким партиям давать вступления, не говоря уже о динамике и прочем! И требовать такое с первокурсницы –  было очень нечестно с их стороны.

- Впредь не забудьте делать дубли партитуры! – качала головой Бурковская, глядя на свою ученицу и, кажется, кайфуя от её моральной подавленности. – Это, в конце концов, уважение к педагогу, который вынужден с вами работать! Вчера не было занятий, у вас был целый день, чтобы отксерить ноты! Ризограф теперь на каждом углу. О чём вы думали?

- Я… сделаю к следующему уроку.

- Уж пожалуйста! А теперь разберём ошибки…

Когда Марьяна с облегчением вылетела из кабинета, она была выжата, как лимон. До следующего урока у неё  было аж получасовое «окно», и она спустилась в столовую, где в утреннем голубоватом полумраке сидели всего две студентки за крайним столом и у окна, облокотившись на спинку пластикового стула, грела руки о стакан с чаем Галанцева.

50. Музлитература

 Галанцева ушла играть зачёт, который у пианистов проходил в актовом зале ввиде концерта и на который собирались все, желающие послушать и поболеть за своих друзей, а Марьяне предстояло ещё две пары – музыкальная литература (сокращённо – «муз-ра»)  и хор.

Девушка поднялась на третий этаж; класс муз-ры находился рядом с фонотекой на третьем этаже, и она настороженно оглядывала лестничные пролёты – не очень хотелось вновь повстречаться с Годецкой. Потом она облегчённо вздохнула: народники же занимаются в другом крыле! И тут же грустно вздохнула: это означало, что и с Алексеем они не смогут увидеться. Если только в столовой…

Задумавшись, она едва не опоздала на пару и залетела в класс со звонком, но ей повезло: Шишова где-то задерживалась.

По негласному правилу в МУИ считалось не комильфо приходить вовремя – педагог уже минут за сорок должен был находиться на своём рабочем месте, демонстрируя преданность и страсть к избранной профессии, и студентам по той же причине желательно было отирать стенку у двери класса хотя бы минут за пятнадцать до начала урока.

Марьяна плюхнулась рядом с Настей Краевой – робкой, нежной девочкой с тихим голосом и прозрачными глазами. Она приветливо заулыбалась:

- Привет! – она придвинула к ней конспект. – Я видела тебя по телевизору, ты так хорошо спела! А говорили, что болеешь…

- Я болела! – ответила шёпотом Марьяна. – А заявку на конкурс раньше подавали, вот и пошла, как полегчало… Чё там надо было выучить?

Настя раскрыла конспект на нужном месте, и Марьяна быстренько пробежала глазами страницы, исписанные ровным, аккуратненьким почерком.

В эту минуту в двери с грохотом ввалился Димка Лапин:

- Фигсдашь идёт! – прошипел он и метнулся на последнюю парту, бросив под стол пакет.

Глухой звук квадратных каблуков гулко разносился по коридору и приближался. С появлением Шишовой студенты поднялись из-за парт, но она, войдя, не удостоила их взглядом и величественно прошествовала к учительскому столу.

(«Эффектная стерва», - называли её мужики из хорового допсостава.)

Шишовой завидовали многие педагоги МУИ. Точнее, педагогихи.

Это была одна из немногих преподавательниц училища, которая могла похвастать не только креативной подачей материала, но и великолепной фигурой: тонкая, с безупречной осанкой, бывшая балерина, в сером брючном костюме свободного кроя, с распущеными по плечам волосами густого шоколадного оттенка, со спины она легко сходила за студентку. В юности она была несомненной красавицей, и только набрякшие веки и глубокие мимические морщинки выдавали истинный возраст педагогини.

Оперлась обеими руками на стол, окинув своих подопечных, небрежно махнула рукой, разрешая сесть на места.

Увидела Марьяну и чуть наклонила голову:

- Романова… - у неё была привычка выдерживать паузы, насмешливо глядя на собеседника. – Я поздравляю вас… с выходом в финал конкурса... Это было... прилично. – строгая улыбка тронула её бледные губы. – Надеюсь, участие в этом… проекте… не помешало вам выучить пропущенные темы… 

Марьяна заволновалась: неужели Фигсдашь решила начать с неё?

Но ей снова повезло.

- Остальных тоже поздравляю – пишем зачёт по Генделю. – встав, Шишова стала раскладывать всем по двойному листочку в клеточку.

Класс завздыхал. Шишова снисходительно улыбнулась:

- Подслащу вам эту новость…  Если сдадите, в счёт оставшихся занятий перед каникулами поведу вас на «Риголетто»!

Листочки теперь разбирались с бо̀льшим энтузиазомом.

- Первый вариант! Пишем: характеристика творчества Генделя, черты его стиля, музыкальный язык… Второй вариант, вам - основные периоды жизни и творчества Георга Фридриховича…  главные факты и творческое наследие каждого периода… Вперёд, господа будущие музыканты! – и, вальяжно сев за учительский стол, она раскрыла потрёпанную книжку Хмелевской…

Получив «трояк», Марьяна с облегчением вылетела из кабинета музлитературы и вместе с остальными одногруппниками поспешила на второй этаж к хоровому классу.

К этому моменту она уже чувствовала себя так, словно и никуда не уезжала, прошедший конкурс и связанные с ним события казались каким-то сном, и только упругие «марианнины» кудри напоминали ей о том, что это было в реале…

Складывая конспекты и переговариваясь, она с девочками подходила к хоровому классу, который был в конце длинного коридора, когда её сердце внезапно совершило кульбит: она услышала аккордеон.

Мальцев сидел на одиноком стуле у подоконника, рядом с разлапистой монстерой, и, не обращая на проходящих мимо людей, сосредоточенно глядя в пол, наигрывал свои вариации «коробейников».

Марьяна с девочками, сдерживая радостную дрожь, встала у дверей хорового класса в ожидании хормейстера, сделав вид, что изучает расписание на стене.

- Заколебали эти гармошники! – недовольно проговорила рядом с ней Катька Овсянникова. – Всюду садятся! Даже уже в туалетах готовы репетировать!

- Так и репетируют! – поддакнула ей подружка, Юлька Мокрова. – Вчера слышала сама лично! А чо, там же «предбанник» есть…

- Интересно, чё это ты делала у мужского туалета?! – поддела её Катька, и они начали шутливую перепалку.

А Марьяна то и дело украдкой поглядывала на Алексея. «Не афишировать!» - напоминала она сама себе, покусывая губы, чтобы сдержать улыбку.

Не обращая ни на кого внимания, Алексей продолжал репетировать, с «коробейников» перешёл на «яблочко»; девушка даже залюбовалась его работой: было видно, что юноша поглощён мелизмами и прочими сложными приёмами игры…

51. «Miserere mei, Deus»

Хоровой класс Марьяна не любила.

Несмотря на то, что именно здесь она воочию увидела, как работают профессиональные дирижёры, именно здесь она прочувствовала до слёз полифоническое переплетение партий – вживую, и именно здесь она осознала, как важен точный и безупречный дирижёрский жест, и как рождается музыка, как  сонмы голосов под руками хормейстера превращаются в живой музыкальный инструмент... Эсмира с ними работала иначе - она просто "отмахивала" дирижёрскую сетку, задавая темп и схематично обозначая динамику...

Хоровой класс был уютен и светел – три просторных окна, рояль в центре,  портреты композиторов на стенках… 

Но всё портили сиденья.

Хоровые скамейки в три ряда были деревянные, жёсткие, без спинок – просто длинные вытянутые короба высотой чуть выше полуметра, на которых можно было сидеть, только выпрямив спину и сдвинув колени, держа перед собой в руках партии.

Находиться в такой позе два часа являлось настоящей пыткой!

Но хормейстер Ольга Павловна Шахова неустанно повторяла, что именно такое положение корпуса замечательно дисциплинирует и настраивает на работу. Ей-то хорошо – она стояла за дирижёрским пультом, либо сидела на мягком стуле…

Но возражать педагогам было не принято.

Верхний ряд, где обычно сидели басы и тенора - доп-состав - находился у стены, так что «мужикам везло» - они опирались на стенку.

Первую половину семестра у Марьяны, как и остальных первокурсников, адски уставала спина и поясница, болели тазовые кости, пока девушка не догадалась подкладывать под себя кожаную папку из-под партитур: это хоть немного облегчало ощущения. А потом – привыкла.

А сегодня она вообще не чувствовала ни жёсткости, ни усталости, ни вечного бурчания мужского доп-состава (половину репертуара с ними пели профессиональные певцы республиканского филармонического хора).

 Блаженно-мечтательное состояние разливалось в душе, она сидела в левой половине первого ряда – во вторых сопрано – и откровенно филонила, глядя в ноты и беззвучно артикулируя слоги «Stabat Mater».

В сознании у неё всё ещё стояло лицо Алексея, когда она оглянулась на него в дверях , и его нежная и немножко дерзкая улыбка…

Настя Краева, сидевшая рядом, иногда толкала её локтем, и Марьяна переворачивала страницы, беззвучно произнося латинские слоги, глядя на дирижёра с самым внимательным видом, но ей было не до страданий скорбящей Девы Марии…

Только на «Miserere mei, Deus» Аллегри* душа девушки успокоилась, отдавшись во власть музыки.

Девушка обожала григорианские хоралы и совершенно искренне не раз задавалась вопросом: почему по телевизору, радио и концертах так мало поют средневековую церковную музыку? – ведь ничего красивее и целительнее для души ещё не придумано за всю музыкальную историю человечества!!

Распевный григорианский хорал шестнадцатого века погружал в умиротворение и возвышенное состояние даже при прослушивании, а петь его было для Марьяны истинным счастьем. Она испытывала чудесный восторг, то состояние, которое называется трансцендентальным.  И не только она! Весь хор… 

Лица певцов  в этот момент становились вдохновенными, их голоса сливались в волшебные созвучия и уносили  души ввысь, в чистоту, в свет! – и в этот момент открывалась неуловимая, вибрирующая где-то в глубине горла и в глубине сердца Истина… 

Словно и не было суетной  реальности и тягот бытия, и словно истинные Лики проступали в поющих людях через музыку, дошедшую сквозь века –  и тогда артисты хора казались Марьяне неземными созданиями, которые только притворялись  обычными, усталыми и серьёзными  людьми  – а во время пения эти маски слетали с них, выявляя сокровенную суть…

После этого слушать какие-то грайндкоровские "тяжелометаллические" хрипы или примитивные биты низкопробной поп-эстрады было не просто больно – это было дико. И вообще, требовалось некоторое время, чтобы перевести дух в нормальное (или наоборот – ненормальное?) состояние – и вернуться в реальность…

Поэтому, когда все ушли, Марьяна задержалась в хоровом классе и подошла к окну, рассматривая заснеженные берёзы, заметённые толстым слоем снега улицы и высокие, ватные облака.

В сквере кучковалась уличная шпана – человек десять, топтались, грызли семечки, некоторые были без шапок. Две старушки с внуками кормили большую стаю голубей пшёнкой – жадные птицы торопливо подбирали зёрна, а дети со смехом врывались в их стаю; нетерпеливо вспорхнув, птицы тут же возвращались обратно. Остальные прохожие торопливо бежали в разных направлениях по своим делам.

И ей пора.

Нужно отксерить на ризографе свои аранжировки по спец, купить чего-нибудь перекусить, потом вернуться в училище, взять ключ от свободного кабинета и разобрать хотя бы пару страниц нотного текста по ОКФ…

Марьяна села за рояль и положила пальцы на клавиши, начала перебирать их, импровизируя в простейшем до-мажоре. Неторопливые арпеджио полились в пространство, девушка играла отрешённо, не думая – в этом и было наслаждение импровизации, когда совершенно не знаешь, какая музыка появится – точнее, не контролируешь это сознанием.

Поэтому только минут десять спустя Марьяна осознала, что обыгрывает диснеевскую тему «Волшебного мира» из «Аладдина» и тихо рассмеялась: он в её мыслях, даже мимо сознания! Алексей… Алекс… Аладдин… Ал…  

- А я знал! – весёлый юношеский тенор заставил её подскочить.

В дверях, засунув руки в карманы и привалившись к косяку, лукаво улыбался бесшумно вошедший Ал.

Девушка смущённо встала из-за рояля:

- Что знал?

- Что ты думаешь обо мне! – спокойно заявил он, подходя к ней.

Его самодовольный тон слегка покоробил Марьяну и она отвернулась к окну,  скрестив руки на груди:

52. Ал

Марьяна вырвалась из его рук, ударившись локтем об оконную раму и попутно чуть не оборвав штору:

- Не надо!..

Алексей моментально поднял руки в сдающемся жесте:

- Всё-всё, не буду! – он смущённо улыбнулся, отступая назад. – Просто мне показалось… - он опустил глаза, но тут же вновь вскинул их на девушку: - Что ты... Ну, не будешь против…

Марьяна нервно заправила волосы за ухо – по старой привычке, но пышные «химированные» локоны тут же высвободились и вновь упали на плечо упругими кольцами. Она досадливо взмахнула волосами, глядя в сторону.

- Я… - губы её дрогнули. – Мне тоже казалось… что я буду не против. Но я не могу так быстро…– выговорила она, прикусывая нижнюю губу. – Прости меня, Ал…

Она уже проклинала себя мысленно за эту странную реакцию – теперь Алексей решит, что она нервная дикарка, «синий чулок»! А может, ещё что похуже…

- Всё хорошо, принцесса, - тёплая улыбка вновь проступила на его губах. – Это я дурак, напугал тебя…  - Алексей опустился на хоровую скамейку, покаянно опустив голову.

Марьяна виновато села рядом, не зная, что сказать.

Алексей посмотрел на неё искоса сквозь чёлку:

- Всё слишком быстро, да?

Она пожала плечами, чувствуя, как начинает краснеть.

- Подожди-ка… - он внимательно посмотрел ей в лицо, и его глаза заблестели. – Ты что, ни разу не встречалась с парнями? Вообще?!

Лицо у Марьяны теперь заполыхало во всю: теперь точно решит, что дикарка! – а пальцы вцепились в угол сиденья так, что побелели суставы.

Наконец она решилась посмотреть на него.

Алексей смотрел на неё с непонятным выражением лица – то ли недоверием, то ли восторгом, - в любом случае, ей стало ещё стыднее, и она сверкнула глазами:

- Зато ты зря времени не терял! Сегодня познакомилась с твоей красоткой…

- Что?!

- Да то! – Марьяна отвернулась. – Предупредила меня, чтобы я не брала чужое. И тебе велела кланяться и передать, что ты отменный представитель семейства парнокопытных…

- К тебе Алка подходила? Охренеть… - пробормотал он. – Мы с ней расстались!

- Как видно, она не в курсе этого, - усмехнулась Марьяна.

- Я поговорю с ней!! – юноша вскочил на ноги.

- Что же раньше-то не поговорил? – тихо спросила девушка, кротко посмотрев на него снизу вверх. – До кино, например? Не честно так…

- Потому что… – выдохнул Алексей и вдруг опустился перед ней на корточки, схватив её руки в свои. – Потому что… всё действительно произошло очень быстро. Я увидел тебя по телеку и сошёл с ума! Понимаешь?! – он встряхивал её руки, горячо глядя в глаза. – Когда до меня дошло, что вот эта необыкновенная девочка живёт здесь, в одной общаге со мной!.. Да я вообще про всё позабыл, только о тебе и думал! Так бывает, поверь... А с Годецкой у меня ничего серьёзного не было, и быть не могло! Алка, конечно, девчонка эффектная… но матерится, как бухой сантехник! – на этих словах Марьяна рассмеялась, вспомнив, как Алла «послала» их на всю столовую.

- Это полный отстой! – отчаянно выдохнул Алексей. – …Ну прости меня. Я поговорю с ней. Пожалуйста, верь мне! Ты мне веришь?

Он заглянул в глаза девушке и понял, что прощён, и обрадованно вскочил на ноги. Протянул ей руку и лукаво подмигнул, возвращая её в диснеевский мультик:

- Ты мне веришь, принцесса?  

Рассмеявшись, девушка подала ему руку:

- Да, Аладдин!

- А ковёр-самолёт сейчас бы и впрямь не помешал! – и он рывком поднял её на ноги. – Нам нужно очень много успеть.

- Нам? – изумлённо раскрыла глаза Марьяна.

- Да. Сегодня вечером мы с ребятами репетируем… Ты же придёшь?

- Конечно! – радостно кивнула она.

Парень просиял и с улыбкой притянул её руку к своей груди:

- Тогда вечером, в восемь, я зайду за тобой… - он смотрел ей в глаза – интимно, и в то же время с ласковым вызовом, и Марьяна зарделась от его неукротимого, азартного юношеского напора. Её сердце вновь испуганно и весело толкнулось в груди, но в этот момент Ал разжал руку, нежно скользнув пальцами по её ладони:

- Жди меня дома, принцесса! – и, перебросив через плечо спортивную сумку, стремительно вышел из хорового класса.

Марьяна постояла, глядя на захлопнувшуюся дверь, успокаивая дыхание и пытаясь вспомнить, что она должна сделать сегодня. Ну конечно, ризограф! Копии аранжировки! Домашка по фа-но! И вдобавок, девушка ощутила уже нешуточный голод. Но столовая уже закрыта… Ничего, купит стаканчик мороженого и съест его со «Сникерсом» вприкуску прямо в классе!

 «Принцесса…» - улыбнулась она, вспоминая обжигающий взгляд Алексея и заторопилась.

Вечер обещал быть наполненным удивительными событиями…

53. Три ложки жареной картошки)))

«Чтение с листа» - игра по нотам – ей давалась очень тяжело, Марьяна не заканчивала ДМШ и её не «гоняли» по нотам. Поэтому семилетние навыки музыкальной школы ей приходилось навёрстывать на первом курсе музучилища.

Марьяна добросовестно, азартно поглядывая на часики, разобрала и даже наполовину выучила четыре страницы нотного текста, благо пьеса была несложная, да ещё в одной из любимых тональностей: в фа-мажоре! В сумке у неё лежала толстая пачка нотных копий, в пластиковой урне под роялем валялась упаковка из-под «Сникерса» и два смятых картонных стаканчика с надписью «Пломбир сливочный».

Наконец усталость взяла своё – девушка стала сбиваться на простейших аккордах, понимая, что уже не связывает чёрненькие точечки на нотном стане с расположением клавиш, и тихо закрыла ноты.

По правде говоря, её сбивали посторонние мысли, всё чаще она бросала взгляд на стрелки, подходившие к семи вечера – через час она увидит Алексея! И предвкушение встречи тихо и радостно пульсировало под всеми слоями мыслей о музыке…

Одевшись, девушка сдала ключ от кабинета и поспешно шагнула в зимний, синий вечер, чувствуя пронзительную радость – и от морозного воздуха, ярких, колких звёзд в чистой космической выси над головой, от переливающегося снега под фонарями и верениц красно-жёлтых фар натужно ползущих по дорогам машин.

В дребезжащем, переполненном автобусе ей удалось протиснуться на заднюю площадку и приткнуться в углу, держась за верхний поручень. Но ни давка, ни обозлённые матерящиеся пассажиры, ни даже пьяный мужик, толкавший всех и выкрикивающий что-то невразумительное на своём алкоголическом диалекте, - ничто не могло испортить её хорошее настроение.

Воспоминание о поцелуе Алекса в щёку уже не вызывало теперь испуганной оторопи, думать об этом было приятно и… лестно. Она встречается с мальчиком! Да ещё с каким… Обаятельный красавчик, предмет обожания студенток училища! Ради неё он расстался с такой красоткой, что и подумать страшно! Что теперь будет? Он так на неё смотрит… И ещё – ведь он действительно очень похож нравом (и слегка – внешностью) на Аладдина…

Всё это льстило и будоражило неискушённую в сердечных делах Марьяну.

Она так задумалась, что едва не пропустила свою остановку! Выпрыгнула в последний момент, выдёргивая сумку с нотами, сжатую чьими-то спинами, и, увязая в снежной каше на остановке, потопала к общежитию. Как же неудобно было месить снег в узкой длинной юбке, в шубе! Пару раз она чуть не упала: под снежным слоем кое-где были ледяные кочки…

Когда Марьяна добралась до своей комнаты, было без десяти восемь вечера и больше всего ей хотелось упасть на постель и блаженно растянуться на ней, закрыв глаза: всё же усталость давала о себе знать.

Но Марьяна собрала волю и переоделась, стянув с себя «имидж примерной заучки» и влезла в любимые индийские синие джинсы, а вместо футболки надела тоненькую чёрную рубашку с трогательными белыми точечками и зауженными рукавами. Расчесалась, распушив, свои объёмные локоны, мазнула по шее духами…

Зашедшая со сковородой жареной картошки Галанцева одобрительно цокнула языком:

- Романеция, ты вэри-вэри секси! Алекса ждёшь?

- Он меня на репетицию своей группы позвал…

- Дааа? – прищурилась Ленка и грохнула сковородку на стол. – А ну садись, жри.

- Да я не хочу…

- А тебя не спрашивают! – хохотнула подруга. – Потом мне спасибо скажешь… Давай-давай, хоть три ложки картошки! Ты ж не была на подобных тусах? Тада слушай тётю Лену, она плохого не посоветует!

Галанцева буквально заставила её сесть за стол и вручила в руки ложку.

По правде сказать, Марьяну долго уговаривать не пришлось – мороженое с американской конфетой не особо насытило её, скорее – перебило голод, вспыхнувший с новой силой при виде полной сковороды горячей, шкворчащей, масляно блестящей картофельной соломки.

Она с наслаждением зацепила четвёртую ложку, когда Ленка уселась напротив неё с улыбкой и стала намазывать «Рамой» кусочек хлеба:

- Короче… ты там сильно не бухай, поняла?

- Чего?! – Марьяна даже перестала жевать.

- Не напивайся, говорю! – терпеливо разъяснила Ленка.

- Лен! – возмущённо сверкнула глазами Марьяна. – Я вообще не употребляю алкоголь! Ты же знаешь мои принципы!

- Ага! И ещё я знаю, куда ты идёшь…– она протянула ей бутерброд с маслом. –Кусай. Ешь, говорю! И не спорь!

В это время в дверь раздался весёлый синкопированный стук: «раз, раз-два, раз-два-три». Марьяна просияла – она мгновенно узнала этот «пароль»: ритмически звучала первая строка той самой, волшебной песни: «Вот сияющий мир…» - и затеплела сердцем.

Девушка вскочила, взволнованно глянув на себя в зеркало и смахнула крошки с губ. Галанцева вздохнула, покачав головой, и лениво крикнула:

- Мальцев, заходи!

- Всем добрый вечер! – отвесил он шутливый поклон, а потом удивлённо воззрился на Марьяну. Она в ответ, хлопая глазами, так же удивлённо рассматривала его, потом оба рассмеялись: не сговариваясь, они умудрились одинаково одеться. Алексей тоже надел джинсы; а сверху его упругие мускулы и торс обтягивала чёрная футболка…

- Ну вы прям двое из ларца! – прокомментировала иронично Галанцева, наливая себе кипятка в чашку. – Сладкая парочка… А ну, стоять оба!

Они обернулись

Она посмотрела на юношу долгим взглядом:

- Лёшка! Ты смотри, не спаивай мне ребёнка…

54. Интоксикация

- …Твою же мать! Мальцев!.. – свистящий шёпот Галанцевой прорезает ухо. –Давай, закидывай её руку мне на плечо! Доведём её до кровати… Б**дь, я урою тебя! Просила же, как человека!..

Марьяна не слышит, что отвечает Алексей – а он что-то отвечает издалека, растерянно и возмущённо.

Ей очень-очень плохо.

Она смутно чувствует, что её поддерживают с двух сторон, пытается идти на непослушных, подгибающихся ногах, а весь мир так раскачивается вокруг неё, что приходится стискивать глаза и сдерживать тошноту. Наконец в лицо ей ударяется мягкая подушка и сознание облегчённо тонет в спасительной, кружащейся темноте…

Реальность вернулась вместе с адской головной болью.

Руки-ноги были тяжёлыми и неповоротливыми, а в голове словно дрожал болезненный желейный комок.

- Доброе утро, страна… - услышала она сумрачный голос Ленки.

Девушка с трудом повернулась на бок и слегка приоткрыла веки; тут же накрыла глаза ладонью, тихонько застонав. Свет, льющийся в окно, буквально прорезал мозг. Марьяна услышала стук, потом звук задёргивающихся штор. Потом почувствовала, как кровать сбоку продавливается и сквозь ресницы скосила глаза: нарядная, в строгом чёрном платье с белым кружевом на плечах, Галанцева иронично смотрела на неё:

- Очухалась? С первым похмельем тебя, девочка-пай…

Марьяна молча закрыла глаза:  потолок над ней вновь качнулся.

Ужасное чувство вины постепенно охватывало её сознание. Стыдобища…

Внезапно Марьяна вздрогнула и села в кровати:

- Сколько времени?

- Ну… скоро закончится третья пара… Я муз-ру сдала и сразу сюда…

Девушка схватилась за голову:

- Мне крышка… Я проспала все уроки!!

- Надо меньше пить! Надо меньше пить!  – наставительно продекламировала Ленка знаменитую фразу из «Иронии Судьбы».

- Пить… Очень хочу пить! – Марьяна умоляюще посмотрела на неё.

- Естественно! – Галанцева протянула руку и подала ей кружку с чудесной, вкусной, холодненькой водой.

Марьяна жадно припала к кружке, а Ленка смотрела на неё, сложив руки на груди:

- Н-да, неслабо ты вчера отожгла…

- Я… ничего не помню! Вообще ничего! – страх, что произошло что-то непоправимое, вдруг охватил Марьяну ознобом. Она растерянно смотрела на выглядывающий из-под кровати пластмассовый тёмно-красный тазик: откуда он взялся? Вчера его точно не было…

- Ну, подождём, когда у тебя пройдёт перерыв в биографии! – весело улыбнулась Ленка. – Я, главное, дверь открываю – а ты висишь на руках у Лёшки. Пьяная в сосиску! Ну, думаю, вот и началось… Первокурсница моя прошла посвящение в студенты… Честно, Романеция, вот уж от тебя такого не ожидала!  

- Я сама от себя… такого не ожидала, - прошептала девушка. – У тебя есть что-нибудь от головной боли? Сил нет терпеть…

Ленка порылась в тумбочке, достала упаковку аспирина и, с хрустом выдавив две таблетки, протянула их подруге:

- Держи, алкоголик-недоучка… Щас ещё воды принесу…

Она зашлёпала тапками, хлопнула дверью, и Марьяна поморщилась: звуки неприятно били по сознанию.

Ещё больше по сознанию бил ужас того, что она проспала специальность, сольфеджио и ОКФ – общий курс фортепиано, фа-но. На неё разгневаны минимум три педагога, из которых страшнее всего был гнев Бурковской. Нет, даже четыре – её подружка-аккомпаниаторша тоже не упустит выразить своё «фи»…  Какой ужас.

Хуже было бы только проспать хор, но его в расписании сегодня не было…

Галанцева принесла ей вторую кружку воды и сочувственно посмотрела на неё:

- Пей. Щас буду для тебя спасительный супчик варить. И пойду поищу, может у кого угольные таблетки найдутся…

Марьяна допила воду и, откинувшись на подушку, вновь провалилась в забытьё.

- Романеция-а… - Ленка тихонько потрясла её за плечо. – Уже почти три часа дня… Поднимись, тебе хоть немножко поесть надо. Пока суп не совсем остыл.

Марьяна потянула носом воздух – пахло очень вкусно и знакомо. Заставила себя сесть на постели, зябко кутаясь в одеяло.

Галанцева вручила ей полукруглую чашку с торчащей ложкой:

- Держи. Супчик «Спасение студента»! Быстро, дёшево, сердито.

Марьяна благодарно улыбнулась подруге и втянула супчик прямо через край тарелки, блаженно зажмурилась:

- Уха… - она отпила снова. – Какая вкуснотища! Ты где такую рыбу взяла? В магазинах один вонючий серый минтай…

- Из консервы! – улыбнулась та. – Будешь потом так же «первачков» отпаивать, после их первой пьянки… Ой, ой, застеснялась! Стесняшка-алкашка… - хохотнула она. – Понравился супчик?

- Очень вкусно… - Марьяна рассматривала прозрачный бульон, в котором плавали золотые маслянистые пятна, кусочки рыбы и картошки.

- В общем, запоминай рецепт. Кидаешь картоху в воду, подсаливаешь; пока она варится, пассируешь луковицу в масле. Нарезанную, естественно! Когда картошка сварится – валишь этот пассированый лук в кастрюльку, и туда же валишь рыбные консервы! Любые! Вот у меня была «сардина в масле». И манки! Манки две ложки сыпани. И провари ещё минут пять! Всё.

Марьяна торопливо хлебала уху. Действительно, спасение студента – при вечном безденежье. Да и вот в таких ситуациях тоже – спасение… (Слово «похмелье» она стыдилась произносить даже мысленно.)

Ей и впрямь немного полегчало. Но зато чувство вины нахлынуло с новой силой. Галанцева забрала у неё тарелку:

  55.  Душ

Остаток дня Марьяна пролежала ничком на кровати, иногда вставая, чтобы налить себе кефира.

Галанцева, насупившись, сидела и сдувала конспекты по методике, переписывая их в толстенную тетрадку, время от времени поглядывая на подружку:

- Ничо, Романеция… Зато теперь ты знаешь, что такое похмелье…

- Больше никогда не узнаю! – пробухтела из-за занавески Марьяна.

- Ну да, канеш! – иронически усмехалась Ленка, продолжая писать.

- Клянусь!

- Верю! Зачёты сами себя не сдадут... Времени у тебя, кстати, кот наплакал! Так что садилась бы ты за «шпоры», если не хочешь уйти на каникулы с неаттестацией… Блин, вовремя сессии даже четверокурсники себе не позволяют такие финты, как ты!

- Я ж не знала, что оно так действует… незаметно… - жалобно прошелестела девушка. – Сказали ж – «коктейль», я думала, ну как шампанское там, или слабее…

Галанцева бросила ручку и, подойдя к кровати, весело глянула на Марьяну, уперев руки в бока:

- Запомни, девочка! «Коктейль» - чаще всего это гремучая смесь разнокалиберного бухла! Зная Дюшу… Ну это бас-гитарист в «Дарках»… Так вот, зная Дюшу… Скорее всего, ты пила спирт «Роял»…

- Что ты говоришь! – возмутилась Марьяна, привстав на локте. – Спирт?! Я, по-твоему, алкаш, что ли?  И вообще оно было такое… чайного цвета, а пахло просто божественно!

Ленка хохотнула:

- …«Роял», разбавленный водой, в который они для изысканности влили какой-нить ликёрчик… Видимо, «Амаретто», раз чайный цвет…

- Всё-то ты знаешь! – ехидно поддела подругу Марьяна.

- Знаю! – спокойно ответила Галанцева. – Только у меня уже мозгов побольше, чем у тебя. Запомни, такие штуки действуют очень незаметно. Ты не замечаешь, как теряешь контроль. Это повезло – парни нормальные попались, да твой телохранитель рядом был! А пару лет назад одни уроды меня чуть по кругу не пустили… - и, снова сев за стол, она уткнулась в конспекты.

Марьяна вздохнула и села.

Ленка права, хочешь-не хочешь, а учиться надо. Сейчас она сядет и вызубрит гармонию и сольфеджио, напишет шпаргалки по методике (ведь всем известно, что когда пишешь «шпоры» - систематизируешь и заучиваешь материал), и самое главное – выучит дирижирование.

Но сначала приведёт себя в порядок!

Девушка кинула в пакет полотенце, мыло-мочалку, шампунь и потопала вниз, в общую душевую, которая в это время ещё была закрыта, но она упросила вахтёршу открыть. Утром или вечером всё равно нормально искупаться невозможно: один душ на всю пятиэтажную общагу, какой идиот это придумал?

В душевой было холодно. В разбитое окно раздевалки тянул зимний воздух, закручиваясь белым туманом аж до тёмно-рыжего кафельного пола, на стене торчали наполовину поломанные крючки. Подслеповатые лампочки тоже уюта не добавляли.

Раздевшись и дрожа от холода, девушка скользнула в помывочную, и включила кипяток во всех секциях. Помещение сразу согрелось и наполнилось густым паром.

Положив «мыльно-рыльные» принадлежности на осклизлую скамью посередине, Марьяна с наслаждением встала под горячие струи. Обычно, если они приходили с девчонками, они пели – всё подряд, на два-три голоса, кафельные белые стены превосходно отражали душ, голосовые связки, увлажнённые паром, выдавали роскошный звук и студентки-музыканточки, нежась в этом пару, пели a capella* сложнейшие произведения – и такие «концерты» примиряли Марьяну и с битым полом, и с идиотами, которые иногда висли на окнах, пытаясь заглянуть в дырку в заклеенном стекле.

И сейчас бы она запела, да состояние было не то…

Мысленно она себя уже изругала от и до.

Докатилась! У неё – похмелье. Самое настоящее, алкогольное похмелье! У неё! Такое состояние она за всю свою жизнь видела всего пару раз – на юбилей отчима и на какой-то Новый год, когда его напоил начальник. И это было ЧП семейного масштаба, из ряда вон, а теперь…

Марьяна отогнала от себя мысли, что бы сказала мама по этому поводу. Бррр.

На всю жизнь ей будет уроком этот «коктейль». Как теперь смотреть в глаза преподавателям? Ладно, пианистка тётка понимающая, тем более, что Марьяна вчера выучила всё почти наизусть, и сегодня ещё доучит.

А вот при одной мысли о неприязненной роже Бурковской у Марьяны внутри всё сжималось от гнетущего, как могильная плита, чувства вины. Девушке казалось, что от гнева этой дамы её не спасёт,  если даже она напишет ораторию и сама её отдирижирует с хором Гостелерадио. Кроме того, что Светлана Петровна вела у девушки специальность, она была ещё и классным руководителем её курса! – и бесцеремонно могла вмешаться в личные проблемы учениц.

Неприязнь Бурковской к легкомыслию юности граничила с манией. Вдобавок Светлана Петровна была уверена, что все «молоденькие девочки» априори не способны думать ни о чём, кроме мальчиков.  «Вас надо держать в кулаке! – любила повторять она на классном часу, глядя свысока на «своих» девушек. – Только в этом случае можно воспитать краснодипломниц, и, уж поверьте, я это сделаю! Потом вы ещё спасибо мне скажете при поступлении в консерваторию! У меня каждая вторая выходит с красным дипломом. И репутацию свою я подрывать не намерена…»

Да и вообще… Мало того, что изчезла  на почти две недели в разгар зачётов, так ещё и засветилась на ТВ; и сегодняшний прогул ей выведут  как то, что она «зазналась» и «корону надела» после телеконкурса. И реабилитироваться можно только отличной сдачей всех зачётов…