(не)знакомка

Глава 1

Настоящее время

За окном двухэтажного поезда "Москва-Казань" медленно угасал осенний день, растворяясь в золотисто-багряных сумерках. В вагоне с сидячими местами пахло кофе и чем-то неуловимо ностальгическим, а мерный стук колес отбивал ритм, похожий на биение одинокого сердца.

Когда он вошел — высокий брюнет с задумчивым взглядом из-под очков, — воздух словно сгустился, наполнившись тихим ожиданием. Их глаза встретились случайно, когда она оторвалась от книги, и что-то щемяще-знакомое кольнуло ее в груди.

— Добрый вечер, — произнес он.

— Добрый вечер, — ответила она, и в тишине между их словами повисло невысказанное «наконец-то».

Они сидели друг напротив друга, украдкой изучая черты незнакомца, будто пытаясь прочитать судьбу, написанную невидимыми чернилами. Он размышлял: «Кто она? Эта женщина с мудрыми глазами, в которых плещется тихая грусть...». Она задавалась вопросом: «Что скрывается за его спокойным взглядом? Какие раны хранит его душа?"

Вежливый разговор постепенно перетекал в нечто большее, словно осенняя река, неспешно несущая свои воды к неизвестному устью. Они говорили о путешествиях, которые изменили их жизнь, о книгах, оставивших вечный след в душе.

Она осторожно рассказала о взрослом сыне, в голосе ее прозвучала смесь гордости и легкой тоски по уходящему времени. Он — о недавнем разводе, и в его словах чувствовалась усталость от начинаний, которые так и не стали счастливыми. Делились историями из жизни: ее работа в поликлинике, его кандидатская диссертация... Каждое слово сближало их, как будто они собирали рассыпанные частички мозаики своих судеб, пытаясь сложить из них новый рисунок.

— Знаете, мне кажется, будто мы знакомы всю жизнь, — сказал он проникновенно, и в его глазах вспыхнула искра чего-то давно забытого.

— Разве такое возможно? — в ее глазах плескалась загадочная глубина, а сердце забилось чаще, словно отозвавшись на какую-то древнюю мелодию.

— Я думаю, да... И знаете... Вы удивительно напоминаете мне одного человека.

— И кого же?

— Это... грустная история.

— А я обожаю грустные истории, — ее губы тронула едва заметная улыбка, в которой читалось понимание и принятие. — Тем более, что нам некуда спешить. Впереди у нас еще десять часов до того, как мы приедем в Казань. Десять часов, которые могут изменить всё.

Мужчина улыбнулся в ответ, снял очки и потер свои изумрудные глаза, в которых на мгновение мелькнула тень давней, незаживающей боли.

— Раньше я был совсем другим...

— Каким же? — она склонила голову набок, с любопытством изучая его черты, словно пытаясь разглядеть того юношу, которым он когда-то был.

— Восемнадцатилетним мальчишкой, который хотел получить всё и сразу...

— Разве не все мы в восемнадцать верим, что мир лежит у наших ног? — в ее голосе прозвучала понимающая грусть, смешанная с нежностью.

— Наверное... — он снова надел очки, и его взгляд стал серьезным. — Но именно тогда я потерял самого дорогого человека.

— Как такое возможно?

— В этой жизни возможно всё...

Он умолк, глядя в темное окно, где в отражении смешивались их силуэты — двое незнакомцев, чьи судьбы неожиданно переплелись в ритме ночного экспресса. За окном мелькали огни неизвестных городов, похожие на потерянные звезды, а в вагоне рождалась новая история — тихая, как осенний дождь, и глубокая, как ночное небо, полная недосказанности и надежды на то, что даже самая грустная мелодия может обрести счастливый аккорд.

Глава 2

20 лет назад

Университетские коридоры были моей личной вотчиной, а я — их неоспоримым властелином. Рома Волков. Волчара, как окрестили меня однокурсники. Высокий, подтянутый брюнет с таким пронзительно-зеленым взглядом, что девчонки курса буквально теряли дар речи при моем появлении.

Каждый мой шаг отбивал ритм будущего великого хирурга — уверенный, безмятежный, полный юношеского задора. В те дни мир лежал у моих ног, растянувшись в сияющей улыбке всеобщего обожания.

«Здорово, Волчара! Как жизнь?» — доносилось со всех сторон. Я лишь лениво ухмылялся в ответ, рассекая коридор уверенной походкой — король в своём королевстве. И тут в толпе мелькнула знакомая фигурка...

Наташка.

Ее хрупкая фигурка едва доставала мне до плеча, а в нелепом бабушкином свитере и мешковатых штанах она и вовсе казалась потерявшимся ребенком. Она стояла около окна, уткнув свой конопатый нос в конспект.

— Опять в гардеробе у бабушки покопалась? — подкрался я сзади и легонько дернул ее за резинку конского хвоста.

Мы знали друг друга с пеленок — одна Казань, один дом, а наши квартиры располагались напротив. Мы были не разлей вода, как братаны. Если мне взбредет в голову совершить очередную дичь, Наташка всегда рядом — страхует. Правда, предварительно назвав дураком и пообещав переломать ноги. Но страхует! С детства за нами тянулось это дурацкое: «Тили-тили тесто, жених и невеста». А мы потом эти «тили-тили» вместе оттирали в подъезде.

— Слушай, а может, правда поженимся? — не унимался я, пока мы скребли стену. — Я буду знаменитым хирургом, а ты... Ну, реализуешь свою мечту о педиатрии.

— Только через мой труп, — фыркнула она. — За таких, как ты, не выходят замуж.

— О как… А это почему?

— Парень ты ненадежный… Бабник, одним словом. С тобой дружить — одно, а замуж — это на шею петлю надевать.

Она так и не оторвалась от конспекта, продолжая что-то бубнить себе под нос, периодически поправляя очки в толстой роговой оправе и не обращая на меня никакого внимания.

— Опять про детские сопли учишь? — хлопнул по плечу, чувствуя под ладонью костлявую лопатку. — Брось, пойдем кофе пить! Пирожок куплю. А то костлявая, как щепка.

— Ром, у меня через час зачет! — она надула щеки, отчего стала похожа на сердитого хомячка. — Отстань!

Но я продолжал дурачиться, щекоча ее тощие бока, пока она не подняла на меня взгляд. И вместо злости ее лицо озарилось улыбкой во все тридцать два брекета.

— Ну чего прицепился? — стукнула меня кулачком по плечу.

— Дай хоть я прицеплюсь, — не сдавался я. — Слушай, Натаха, ты давай наконец своим образом займись… А то мужа тебе не видать, как своих ушей. Придется мне на тебе жениться.

— У тебя инстинкт самосохранения отсох, что ли? Чего прицепился?!

— Дай хоть я прицеплюсь, — продолжал я, щекоча ее.

— Ромка, отстань! — смеялась она, пытаясь увернуться. — И хватит надо мной глумиться… одеваюсь как хочу!

— Да я просто восхищаюсь твоим… уникальным стилем!

— Восхищайся как-нибудь подальше от меня.

— А я хочу поближе, — подмигнул я. — Пусть думают, что ты моя девушка.

— Пффф, с такими, как ты, нормальные девушки не связываются. Слишком ты ненадежный!

— Зато красиво ухаживаю!

— Ухаживаешь? — она подняла брови. — В прошлый раз ты девушке полтора часа про строение печени рассказывал. Это у тебя ухаживания считаются?

— Надо же с чего-то начинать! А печень — очень важный орган…

— Она там не уснула?

— Нет, я нашел нужные места…

— Фууу! Только без пошлых подробностей!

— А что так… Синий чулок!

— Сам ты чулок! — она ударила меня тетрадкой по носу. — Ладно, веди и угощай своим кофе с пирожком, — смилостивилась она наконец.

В такие моменты я ловил себя на мысли: а почему бы нам не… По сути, мы ведь идеальная пара! Знаем друг друга с пеленок, понимаем с полуслова, да она знает все мои достоинства и недостатки лучше, чем я сам. Ее смех был мне роднее любой музыки, а ее поддержка — надежнее любого тыла. Но внутри… внутри ничего не зажигалось. Не щемило сердце при виде ее улыбки, не перехватывало дыхание от случайного прикосновения. Она была как воробушек — хотелось защитить, согреть, укрыть от всех жизненных бурь, но не более.

И если бы кто-то тогда сказал мне, что я стану тем, кто не защитит ее, а обидит… Тем, кто причинит ей боль вместо того, чтобы ограждать от нее… Я бы рассмеялся тому пророку в лицо. Как можно обидеть Наташку? Эту девочку с добрыми глазами и верным сердцем? Невозможно.