Не зови мертвых

Часть первая. Порог. Глава 1. Пустая комната.

Чтобы воскреснуть, нужно сначала захотеть жить.

Его разбудил пронзительный автомобильный клаксон, ворвавшийся в комнату сквозь распахнутую балконную дверь. Лукас приоткрыл глаза и с отвращением окинул взглядом комнату. Ничего не изменилось. Все те же белые стены, белый потолок, в углах которого давно скопилась паутина.

Он все еще был здесь.

Прохладный ветерок скользнул по плечу, выглядывавшему из-под одеяла. Лукас поежился и с головой укрылся тканью, будто бы она — тонкая и давно потерявшая мягкость — могла спасти его от реальности. Он зажмурился и тяжело вздохнул.

Но во тьме спасения не оказалось. Одеяло словно налилось свинцом и придавило к кровати. Мысли закрутились в глухом водовороте, и из него то и дело вылетали устрашающие обрывки воспоминаний — будто кто-то изорвал бумагу и бросил ее под лопасти вентилятора. Красный внедорожник на бешеной скорости летел прямо на него…

Лукас резко отбросил одеяло. Нет. Это было невыносимо. Стоило закрыть глаза, как воспаленный мозг тут же выдергивал на поверхность тот день. Почему он просто не мог не думать об аварии? Почему спустя почти год продолжал жить ею?

Он вытянулся на кровати и долго лежал, отчужденно глядя в одну точку. За окном город жил своей жизнью. Гул машин, резкие звонки велосипедистов, обрывки разговоров — все это сливалось в назойливую, раздражающую какофонию, в которой не было места для тишины. Лукас прислушивался… и не чувствовал ничего. Он словно превратился в чужака. Все это движение, спешка, дневная суета — больше не имели к нему отношения. Он больше не был среди живущих. Он был — отдельно. Сам по себе.

И только холодные щупальца ветерка время от времени тревожили его одиночество. Они касались рук, цеплялись за волосы, напоминая: мир все еще рядом.

Продрогнув окончательно, Лукас решил встать. Простое движение — но сколько усилий оно теперь требовало! Как же он раньше этого не ценил.

Человек — странное существо: то, что дано с рождения, кажется само собой разумеющимся. Но стоит это потерять — и становится ясно, насколько это было ценно.

Он жалел.

Раньше вскочил бы с кровати, с раздражением захлопнул бы чертову дверь. А теперь? Теперь нужно совершить целый ритуал, чтобы просто… доехать до балкона.

Сначала он и не понимал, как вообще пересаживаться в коляску. Но в больнице его всему научили. Конечно, за ним ухаживала сиделка, но Лукас быстро от нее отказался. Не выносил, когда за ним ухаживали. В каждом жесте заботы ему чудилась жалость — а это было последнее, в чем он нуждался. Теперь к нему приходила женщина из службы опеки — раз в неделю, и этого было вполне достаточно.

С трудом Лукас пересел в коляску, стоявшую у изголовья. Поставил неподвижные ноги на подставки и толкнул колесо. Тюль, гонимый сквозняком, скользнул по лицу, и Лукас раздраженно фыркнул. Он со злостью захлопнул балконную дверь, — слава богу, руки у него были длинные. Повернул ручку и, опершись локтями, уставился в окно.

С первого этажа открывался вид на широкую дорогу, по которой сновали машины.

«Ну, катайтесь, катайтесь… пока можете», — подумал Лукас.

Он-то свою возможность уже потерял. Хотя… Разве не существуют машины, которыми можно управлять только руками? Хм. Но нет. Все равно. Он бы не сел за руль. Никогда больше.

Плечи поникли. Парень глубоко вздохнул и отвернулся от окна.

Крутанувшись, покатил на кухню, раздавливая колесами разбросанные банки из-под пива. На экране телевизора успел осесть приличный слой пыли, а пепельница давно переполнилась окурками. Да. Фрау Бенке его за это точно прибьет. Может, и к лучшему.

На кухне он покопался в горе грязной посуды и выудил более-менее чистую кружку. Наполнил ее водой из чайника и залпом выпил. Только сейчас заметил, насколько мучила его жажда — будто тело перестало чувствовать не только ноги, но и базовые сигналы.

Он поставил кружку в переполненный умывальник и покатил к холодильнику. Открыл дверцу, и в нос тут же ударил резкий запах испорченного мяса. Открытая упаковка куриной грудки распространяла кислое зловоние.

Ну и ладно. Черт с ней.

На нижней полке Лукас обнаружил бумажную коробку. Потянулся, достал и вытащил оттуда задубевший кусок пиццы. Круглые ломтики колбасы обветрились, края подсохли, но это ничуть не смутило парня. Он без колебаний вгрызся в холодное тесто. Его давно перестала волновать такая мелочь, как вкус. Главное — чтобы на продуктах не было плесени и грибов. А что пицца пролежала тут третьи сутки, что от холода сводило зубы — плевать.

Пустую коробку он небрежно закинул обратно в холодильник, запил пиццу молоком, от которого слегка свернуло желудок, и вернулся в комнату. Там он намеревался провести «насыщенный» и «интересный» день.

Среди разбросанных вещей и жестяных банок нашел пульт. Засаленный, с облупленными кнопками. Включил телевизор и принялся щелкать каналы в надежде найти хоть что-то сносное. Пролистал десятки и остановился на детективном сериале. Не то чтобы он любил подобное, но выбора не было: по телевизору уже давно не показывали ничего стоящего.

Лукас повернулся к кровати, залез рукой под подушку и достал мятую пачку сигарет. Пошарил по карманам, но зажигалки так и не нащупал. Обвел комнату взглядом, просканировал каждый уголок. Тщетно. И куда он ее подевал? Открыв упаковку, вдруг усмехнулся одним уголком губ. Все это время зажигалка лежала внутри.

Глава 2. Шанс.

Лукаса ослепил свет фар. Он в страхе вскинул руки и в тот момент, когда машина с визгом затормозила, лишь слегка задев его коляску, — по-настоящему пожалел о содеянном.

— Какого черта ты творишь?! — На дорогу выбежал перепуганный водитель. Он навис над парнем, злобно тараща глаза. Казалось, еще немного — и они вылезут из орбит. — Совсем из ума выжил? Не видишь, красный горит?!

Юноша не знал, что ответить. Придя в себя, не придумал ничего лучше, как просто… уехать. Как раз загорелся зеленый, и он, не оборачиваясь, пересек «зебру».

В спину ему летели проклятия и ругань.

Дурак. Что тут еще скажешь?

Лишь теперь до него дошло: он не готов закончить все таким вот образом. Да, его жизнь пошла кувырком, все разрушилось, но… чтобы самому поставить точку?

Нет. Он уже взвалил на душу один тяжкий грех. Стоит ли добавлять второй?

Сердце бешено колотилось. Пальцы дрожали, с трудом слушались. С превеликим трудом Лукас добрался до магазина, въехал внутрь по пандусу и вытащил из холодильника упаковку пива. Пошарил по полкам в поисках копченых колбасок, затем направился к кассе.

Очередь уже собралась. Никто не обратил внимания на парня в инвалидной коляске. Разве что один — молодой человек с восточной внешностью. Он бросил короткий взгляд и тут же, будто устыдившись, уставился на стеллаж с сигаретами.

Когда дошла очередь, Лукас вывалил товар на прилавок и попросил две пачки сигарет. Рассчитался — и был таков.

На Берлин уже опустились сумерки. В воздухе стоял запах цветущей сирени. Парень остановился, огляделся, ища дерево, откуда шел этот аромат. За временем он больше не следил и теперь с удивлением осознал: город расцвел. Пока сидел в добровольном заточении, незаметно пришла весна, принося с собой дыхание обновления и тихое предчувствие чего-то нового.

Высокие деревья шелестели пышной листвой. В темном небе зажглись первые звезды, а над телебашней повис серебряный серп луны. Странное чувство охватило Лукаса — точно он впервые за долгое время увидел город. И когда успел забыть, насколько красивым может быть ночной Берлин? Красота длилась лишь мгновение. Громкий хлопок петарды — и волшебство рассеялось. Усталость разлилась по напряженному телу, и Лукас покатил домой.

Вкатившись в подъезд, немного постоял, дожидаясь лифта. Когда двери наконец разошлись, поднялся на свой этаж, и в полумраке у квартиры разглядел высокую фигуру. Незнакомец обернулся, и напряжение, которое уже успело подскочить к горлу, тут же сменилось приятным удивлением.

— Йенс? Что ты тут делаешь?

— Привет, брат! — расплылся в улыбке широкоплечий парень. Он подошел и крепко пожал Лукасу руку.

Йенс, как всегда, выглядел безупречно. Родители его были мексиканцами, и кожа имела теплый оттенок молочного шоколада. Белая рубашка безукоризненно чиста, синие джинсы свободного кроя, кроссовки на высокой подошве. Короткие волосы, уложенные гелем, чернели как уголь и отливали легким блеском даже в тусклом свете коридора.

— Твой телефон что, накрылся?

Карие глаза буравили его с такой настойчивостью, что Лукасу стало не по себе. А стоило вспомнить, как он сейчас выглядит, — краска прилила к лицу. Как же не вовремя решил навестить его Йенс…

— Да нет, — протянул Лукас и быстрым движением пригладил торчавшие волосы.

— Я тебе раз сто звонил, а ты — ни ответа, ни привета. Я уж думал, случилось что.

— Все в порядке, — пробормотал Лукас, стараясь не встречаться с ним взглядом.

Йенс покачал головой и снова оглядел друга. На этот раз — с неприкрытой жалостью. Лукас ощутил, как в груди поднимается злость. Он готов был выругаться, прогнать Йенса… но сдержался. Что поделать — вид у него и правда был, мягко говоря, не лучшим.

Сам себя до такого довел.

— А так и не скажешь, — тихо заметил Йенс, кивнув на бутылки пива у него на коленях. — Пытаешься запить горе?

Вот тут Лукаса прорвало.

— Отвали, Йенс, — рявкнул он и резко крутнул колеса, доставая ключи.

— Эй…

— Просто уйди, — процедил он сквозь зубы.

— Я… я не хотел тебя задеть.

Йенс осторожно положил руку ему на плечо, но Лукас тут же стряхнул ее. Справившись с замком, он въехал в квартиру, развернулся и, посмотрев с обидой на друга, толкнул дверь. Однако Йенс ловко подставил ногу. Дверь глухо ударилась о его ботинок и отскочила назад, чуть не задев Лукаса.

— Упс. Прости, — с самым невинным видом сказал Йенс, переступая порог.

— Чего тебе надо? — Лукас скрестил руки на груди, заняв оборонительную позицию.

— Хотел просто навестить, — спокойно пояснил тот. — Узнать, как поживает мой лучший друг.

— Узнал? Теперь можешь валить.

— Ну…

— А теперь проваливай! — Повторил он еще резче и с грохотом поставил банки пива на комод.

Йенс хорошо знал своего лучшего друга. Они были неразлучны со школьной скамьи, вместе переехали в Берлин, выбрали одну профессию, учились в одной группе. Потому и не стал обращать внимания на его ворчание. Спокойно захлопнул дверь, включил свет и присвистнул.

Глава 3. Библиотека.

Лукас проснулся от трели будильника. Солнце уже поднялось, а шум проезжающих машин за окном становился все громче. Он разлепил глаза, привычно уставился в белый потолок и тяжело вздохнул.

Снова здесь.

За ночь ничего не изменилось.

Хотя… Он приподнялся на локтях и огляделся. Комната была чистой. Нет, ему это не приснилось. Бутылки, пыль, мусор — все исчезло. Йенс был не в силах ждать понедельника и написал с номера Лукаса фрау Бенке, предупредив, чтобы она не приходила на этой неделе. Он решил сам убраться. Он даже устроил генеральную стирку. Перебрал вещи и отправил на свалку безнадежно поношенные. От его заботливых рук воздух в квартире сделался чище, дышать стало посвободнее.

На полу у телевизора лежал надувной матрац, накрытый простыней и серым пледом. Подушка скатилась и небрежно валялась рядом. А когда-то Лукас подумывал его выбросить, в гости с ночевкой к нему редко кто-то наведывался. Но из-за чрезмерной лени он так этого не сделал. Выходит, не зря. Йенсу, правда, пришлось повозиться, чтобы надуть матрац, да и воздух держал он уже не так хорошо, но спать вроде как было можно. По крайней мере, он за ночь не сравнялся с полом.

Из кухни доносился звон посуды, закипающий чайник и шипение яиц на сковороде. Все это звучало так буднично, так по-домашнему, что Лукас закрыл глаза и на мгновение снова оказался ребенком — в родительском доме.

— Э-э-эй! Пора вставать! — донесся из кухни голос Йенса.

Он едва сдержал усмешку. Друг вел себя как заботливая мамочка. В тот вечер Йенс сам вызвался остаться и провел с ним все выходные. Не только привел квартиру в порядок, но и — что куда важнее — «вывел его в люди». Хотя точнее было бы сказать: вытащил.

Несмотря на хорошую погоду, Лукас не горел желанием выходить из дома. Ему было куда проще остаться в четырех стенах, чем разъезжать по городу в инвалидном кресле. А вдруг еще повстречается кто-нибудь из бывших одногруппников? Нет уж. Только не это.

Но Йенс умел уговаривать.

В выходные они успели побывать в Берлинском зоопарке, прогулялись по Курфюрстендамм — одному из известных бульваров города, усеянному бутиками высокой моды. Пообедали в уютном грузинском ресторане и, наконец, дошли до Унтер-ден-Линден. Лукас догадывался, с какой целью потащил его туда Йенс, но спорить не стал. Друг катил его по тротуару и остановился перед зданием национальной библиотеки — той самой, что сильно пострадала во Вторую Мировую. Купольный зал с высокими колоннами и круглыми окнами был разрушен бомбой и в 1975 году окончательно снесен. На его месте возвели стеклянный куб, в котором теперь находился главный читательский зал и хранилище редких книг.

Йенс вкатил Лукаса под арку, ведущую во внутренний двор. Стены были увиты плющом, а в центре журчал круглый фонтан.

— Ну разве не здорово работать в таком месте? — задрав голову, произнес тогда друг. — А внутри еще красивее.

— Я знаю, — буркнул Лукас. — Мы ходили сюда на экскурсию.

— Ну вот, значит, ты уже представляешь, где будешь работать.

— Будешь? — Лукас поднял бровь. — Я еще не решил, пойду ли вообще на собеседование.

— Пойдешь, — без тени сомнения отозвался Йенс.

— Лу-у-укас! — выдернул его из воспоминаний протяжный голос друга.

Значит, все-таки решил — потащит на собеседование, отметил про себя Лукас.

Он перебрался в кресло, подъехал к столу и выключил противную мелодию на телефоне. В комнату вошел Йенс. С его узких бедер свисал передник, руки он вытирал полотенцем. Смехотворное зрелище.

Улыбку сдержать не получилось.

— А, ты уже встал? — Йенс нашел его взглядом. — И чего смеешься?

— Тебе только чепчика не хватает. Совсем на кухарку бы походил.

— Да ну тебя, — фыркнул Йенс, скомкал полотенце и с силой метнул его прямо в лицо другу.

Удар вышел точный. Лукас не растерялся и ответил, но его бросок оказался куда менее эффектным — тряпка бесформенно осела на полу.

— Собирайся. Через час выходим. — Йенс поднял полотенце и повесил его на спинку стула.

— Куда? — машинально спросил Лукас, хотя и сам все понимал. Сегодня был понедельник. День Х.

— Надень что-то приличное, — продолжил друг. — Завтрак вот-вот будет готов, так что можешь пока умыться.

— Я не пойду. — В голосе звучал вызов. Интересно, как он отреагирует?

Йенс молча посмотрел на него, и в этом взгляде не было раздражения — только усталость и строгость. Юноше вдруг стало стыдно. Друг изо всех сил старается, вытаскивает его из трясины, а он… все равно отмахивается. Кто-то другой давно бы махнул на него рукой. Но не Йенс.

— Ладно. — В голосе юноши прозвучало раскаяние. — Пойду пока в душ.

— Вот и отлично, — кивнул друг.

Умывшись и почистив зубы, он кое-как пригладил непослушные волосы. Да, давно пора бы записаться на стрижку. Хлопнул мокрой ладонью по завивающейся пряди — длинные палки обрамляли лицо и почти доходили до плеч. Хоть хвостик завязывай, честное слово.

Покрутившись перед зеркалом, он открыл один из ящиков и достал машинку для стрижки. Некоторое время просто держал ее в руках, гипнотизируя взглядом. Не мог решиться — стоит ли идти на такую радикальную меру? А вдруг получится некрасиво? Нет. Он вздохнул, положил машинку на место и захлопнул ящик.

Глава 4. Лучший друг.

— Мне кажется, это плохая идея, — простонал Лукас.

— Просто доверься мне.

— Но у меня мало денег!

Йенс только фыркнул и покатил коляску дальше по тротуару.

После того как они покинули здание Государственной библиотеки, друг предложил заехать в торговый центр «Алекса». Как и следовало ожидать, эта идея не пришлась по душе Лукасу, а вот Йенсу — наоборот. Кажется, он даже получал удовольствие от всей этой беготни. Со стороны они выглядели как парочка сумасшедших друзей: один только и делал, что ныл, а другой упрямо катил коляску, точно на автопилоте. Они просмотрели все вешалки с одеждой — Йенс прикладывал к Лукасу чуть ли не каждую майку, чтобы оценить фасон, а тот только закатывал глаза. Все, что демонстрировал ему друг, было совершенно не в его вкусе. Да и настроения, подходящего для шопинга, у него не было. Он терпеть не мог ходить по магазинам, а от торговых центров уставал вдвойне быстрее, чем раньше.

Он не то что просил — он умолял Йенса выйти наконец из «Алекса» и вернуться домой, но тот делал вид, что не слышал друга. Вбив себе в голову, что раз у Лукаса начинается новый этап в жизни, значит, и одежда должна быть новой… и прическа.

Да, даже к парикмахеру его потащил — в том же торговом центре. Волосы Лукаса отрасли настолько, что уже не поддавались никакой укладке. С идеей о стрижке он смирился молча, лишь для вида предложил поискать что-нибудь подешевле. Но Йенс был из тех, кто решает все с ходу и в одном месте. А поскольку бразды правления — в форме ручек коляски — находились в его руках, Лукас не имел права голоса.

Пока его стригли, Йенс развалился на белом диване, неспешно потягивая кофе и переписываясь с кем-то в телефоне. Пакеты с новой одеждой громоздились у его ног. Лукас смотрел на друга сквозь отражение в зеркале и думал: да, Йенс бывал заносчив, но ему несказанно повезло с таким человеком рядом.

Он вспомнил веселые и беззаботные студенческие времена, особенно период каникул: как они вдвоем сняли автодом и колесили по Баварии. Останавливались в живописных и тихих местах, исследовали берега прозрачных озер на велосипедах, поднимались на самую высокую точку Германии — Цугшпитце. Заснеженные вершины скал, четкая линия между белыми облаками и лазурным небом до сих пор ярко воспроизводились в его памяти.

«Тебе больше никогда не подняться туда на собственных ногах, Лукас. Никогда». Мысль пронзила, как нож. В груди защемило. Он поспешно отогнал воспоминание и принялся думать о чем-то другом — более безопасном, что не швырнет его обратно в пылающий котел отчаяния.

Красочные пейзажи Баварии должны были успокоить, усмирить нахлынувшую тоску, но лишь предательски напомнили о последней поездке… Джесси была уроженкой Берлина и, как ни странно, за свои девятнадцать лет ни разу не бывала в Лебедином замке[1]. Лукас решил сделать ей сюрприз. В честь дня рождения он увез ее в Баварию. Июнь оказался идеальной порой: вершины холмов пестрили сочной зеленью, а сам замок, построенный из белого камня, выглядел особенно живописно на фоне яркой листвы.

Они провели выходные, исследуя красоты близлежащих деревушек и сам замок. Джесси ужасно жалела, что фотографировать внутренние убранства запрещено. Она так впечатлилась роскошными залами с их расписными сводами и позолотой, напоминающими величественные алтари средневековых храмов, так прониклась трагической судьбой баварского короля Людвига Второго, что решила написать собственный роман — действие должно было разворачиваться здесь, в Лебедином замке. Только... идея так и осталась идеей.

Вечером, когда до Берлина оставалось каких-то двести километров, красный внедорожник не справился с управлением и выехал на встречную полосу…

И вновь на Лукаса наползла меланхолия. Резкое жужжание фена выдернуло его из воспоминаний, но настроение было безнадежно испорчено. Стрижка подходила к концу. Он поднял взгляд на зеркало — мрачное лицо, в уголках глаз предательски блеснули слезы. Зажмурился, стараясь подавить уже привычный приступ боли. Когда отпустило, коротко оценил прическу.

— Неплохо, да? — подошел Йенс и зашелестел пакетами в руках. — Короткие волосы тебе идут больше.

Лукас кивнул. Их взгляды встретились в зеркале, и брови друга тревожно сдвинулись.

— Что с тобой? — заметив перемену в лице, спросил он.

— Да… ничего… — Юноша осторожно высвободил руку из-под пеньюара и почесал подбородок.

— Я же вижу, что что-то случилось, — не отставал Йенс.

Молодая парикмахер выключила фен, сняла с Лукаса пеньюар, и он молча покатился вслед за ней к ресепшену. Отвечать не хотелось. Йенс обогнал его, ловко поставил пакеты с одеждой ему на колени и расплатился сам — несмотря на все пререкания друга.

Спустя несколько минут они двигались по холлу в напряженном молчании. Йенс катил коляску, Лукас смотрел в пол. Возле островка с духами друг неожиданно остановился, повернул коляску лицом к себе и, нависнув над Лукасом, вперил в него пронзительный взгляд.

— Выкладывай, — сурово сказал он.

Лукас нахмурился и отвернулся. Обсуждать это вслух… хотелось меньше всего.

— Ну?

Йенс терпеливо ждал.

Мимо них неспешно проходили люди, заглядывая в витрины. Где-то вдалеке заплакал ребенок. Лукас молчал. Слова комком стояли в горле и не желали срываться с губ.

Глава 5. Возвращение.

С едва заметной заботой герр Гримм поставил перед Лукасом чашку кофе. Сегодня он был одет в белую рубашку, подчеркивавшую глубину голубых глаз, и строгие черные брюки. Туфли блестели, будто их только что достали из коробки, а волосы были элегантно зачесаны назад. Лукас смотрел на опрятного пожилого мужчину и не мог поверить, что совсем скоро тот станет его начальником. Как не мог поверить и во всю эту перемену, что так стремительно ворвалась в его жизнь.

Сегодняшняя встреча с герром Гриммом была первым самостоятельным выходом. Последние дни Лукас провел привычным образом — сидя дома у телевизора и беспокоясь об отце. К счастью, из телефонного разговора он заключил, что папа отлично держится. Операция прошла успешно, и теперь Эрнсту оставалось лишь ждать, когда срастутся кости. Отец также пожелал сыну удачи в новом пути и выразил сожаление, что не может поздравить его лично.

У Лукаса защемило в сердце. Слова звучали с такой гордостью, что он на мгновение ощутил стыд — за то, что сам не радовался за себя так, как радовались родители. Все эти дни он предавался сомнениям, искал отговорки, чтобы отказаться от намеченного пути. Но после слов отца решил не отступать. И вот теперь он сидит в кабинете герра Гримма уже не как кандидат, а почти как сотрудник.

— Не желаете ли к кофе шоколадных конфет? — предложил мужчина.

Лукас вынырнул из мыслей об отце.

— Пожалуй, откажусь, — подняв на него глаза, уважительно ответил он.

— Слива в шоколаде. Польские, — мягко настаивал Альберт.

Не дожидаясь ответа, он подошел к комоду, достал стеклянную конфетницу с резными краями и поставил ее на рабочий стол — явно опасаясь нового отказа.

— Вы бывали в Польше? — осведомился герр Гримм, придвигая вазочку ближе к собеседнику.

— Пару раз.

Взгляд Альберта был настойчивым, и Лукас, уступая из вежливости, взял одну конфету.

— М-м, и правда вкусные, — распробовав сладость, признал он.

— Конечно. Мои любимые. Мы с женой всегда покупаем их, когда гостим у ее родителей, — с довольным видом произнес доктор, возвращаясь на свое место.

— Ваша жена — полька?

— Да. У ее родителей свой частный дом под Варшавой. А вы бывали в Варшаве?

— Только проездом. Но я посетил Краков и Гданьск. Красивые места.

— Правда? А по-моему, они… слегка тесноваты. Архитектура, безусловно, прекрасна, но вот дороги… уж слишком узкие. А я, знаете ли, люблю простор. И крупные машины.

В воображении Лукаса тут же нарисовалась забавная картина: щуплый Альберт за рулем, скажем, массивного американского «Додж». Нет, ему бы подошло что-то более утонченное, — например, старенький «Мерседес» или «Альфа Ромео».

Он спрятал усмешку за чашкой кофе.

— Улицы Берлина куда просторнее. Ну, не считая дворов, конечно, — продолжил доктор. — На мой взгляд, в Берлине все еще живет дух имперского прошлого. Только взгляните на нашу улицу. — Он указал рукой в сторону окна. — Унтер-ден-Линден — бульвар исторической ценности. А Бранденбургские ворота? Кафедральный собор?

— Тяжело с вами не согласиться, — лаконично ответил Лукас.

Он скомкал целлофановую обертку и аккуратно положил ее на блюдце. Альберт внимательно следил за каждым движением. Затем, будто опомнившись, хлопнул себя по бедру — как человек, прогоняющий назойливую мысль.

— Простите болтливого старика, герр Хофнер. Вам, наверное, уже не терпится покинуть эти стены. Что ж, приступим к самому важному.

Он порылся в папках и протянул юноше тонкую стопку документов:

— Вот. Ознакомьтесь.

Лукас взял бумаги и вчитался в текст. Договор оказался вполне стандартным. Пробежался глазами по личным данным, размеру заработной платы и, кивнув, отодвинул листы:

— Вроде бы все верно.

— Тогда не будем оттягивать момент, — с воодушевлением произнес доктор. Он отцепил от нагрудного кармана ручку и подал ее Лукасу.

Тот взял ручку и с интересом рассмотрел ее. Нижняя часть была черной, а верхняя — позолоченной. На клипсе тонко выгравированы два латинских слова: Potestas, Immortalitas.

— Могущество и бессмертие, — вслух произнес юноша, вращая ручку в пальцах.

— О! Вы владеете латынью! Посещали факультативные занятия в университете?

— Не совсем. В свое время я подумывал стать врачом и сам изучал латинский, но, как видите, в итоге выбрал совсем иную профессию.

— И что же так повлияло на ваш выбор?

— Не «что», а «кто», — с улыбкой сказал Лукас. — Мой друг. Йенс.

— Тот молодой человек, что пришел с вами на собеседование?

— Да. Нам с Йенсом всегда нравились книги. Правда, для меня это больше было увлечением. Мы часто ходили по блошиным рынкам, искали старинные издания. У нас даже есть общая библиотека… у моих родителей, в Баварии.

— Как интересно. Значит, вы решили поддержать друга?

— Скорее, он помог мне поддержать самого себя. Отец хотел, чтобы я стал врачом, и я сам считал это правильным… Но не могу сказать, что меня туда тянуло. А Йенс сказал: делай то, что действительно любишь. И я послушал. Пошел за сердцем.