Небесная музыка. Луна

Пролог. Ангел, у которого отобрали небо

И среди бесчисленного множества звезд можно

отыскать те, которые будут светить особенно ярко.

Я до сих пор нахожу таких людей, и именнно им

я хочу посвятить эту историю. Ваш свет ярок.

Все события и герои выдуманы. Совпадения случайны.

Действие происходит в вымышленной стране.

Я вижу тебя насквозь.

Тебя пронзает мое небо.

В твоих глазах светится мое солнце,

А вокруг стелется лунное сияние

Это наша небесная музыка –

Она сводит с ума и заставляет

Лететь вперед

Сквозь пространство.

Мысли.

И небо.

К тебе.

Группа «Связь с солнцем»

«Скай-Арена», спортивно-концертный комплекс в районе Болдридж, расположенном в боро Вест Чарлтон, с самого утра окружен людьми. Сегодня здесь должен состояться первый концерт популярной певицы Дианы Мунлайт. И хотя на трибуны можно будет зайти лишь в шесть вечера, самые преданные поклонники приходят с раннего утра – чтобы занять лучшие места в фанзоне перед сценой. Кроме фанатов здесь в большом количестве присутствуют и репортеры, активно интересующиеся жизнью знаменитости.

Ближе к вечеру поток людей, выходящих из метро, усиливается – ручей становится рекой. Не зря билеты на концерт были распроданы буквально за несколько часов – при том, что «Скай-Арена» вмещает в себя порядка двадцати тысяч человек.

Огромная шумная толпа неспешно и весело двигается к воротам стадиона, и в воздухе вместе с дразнящим запахом хот-догов носится аромат предвкушения. Он едва уловим и похож на знаменитые духи «Северное сияние», реклама которых висит повсюду: Диана Мунлайт – официальное лицо бренда «Селин Мартель». Верхние ноты – пленительная свежесть мяты, морской бриз и нетерпение. Сердечные ноты – благородный грейпфрут, древесные нотки и наслаждение музыкой. Шлейф – ночные цветы, озаряемые луной дорожкой, и желание чуда.

Аромат предвкушения завораживает так же, как и духи.

Слишком долго все эти люди ждали этот концерт. Слишком сильно хотели услышать волшебный голос мисс Мунлайт. Слишком волнительным было ожидание.

Толпа, радостно гудя, как река, льется дальше. Отовсюду звучат инструментальные версии самых известных песен Дианы. Стоят прилавки с официальным мерчем: футболками, чехлами, значками, блокнотами и прочей популярной среди фанатов атрибутикой. Особенной популярностью пользуются украшения с официальной символикой певицы – перевернутая луна, пронзенная тремя стрелами. Над входом в «Скай-Арену» высится вытянутый экран, и на нем черным по серебру значится: «Диана Мунлайт». А на двух других огромных экранах по бокам от него показывают то рекламу спонсора, то футбольной команды – знаменитых «Черных вепрей», базирующихся на стадионе, то самой Дианы и ее группы. Демонстрируют отрывки с записи ее нового альбома, старых выступлений и долгожданного клипа – мировой премьеры. Певица – хрупкая девушка с длинными белыми, как снег, волосами, большими прозрачно-серыми глазами и бледным кукольным лицом, на котором застыло ледяное равнодушие. Она цепляет взгляды: жадные, обожающие, завистливые. Фирменный мейк: ярко подведенные глаза с чуть опущенными уголками, бесцветные полуоткрытые губы, черный тонкий полумесяц на лбу в окружении звезд. Вызывающая одежда: кожаная куртка с шипами и заклепками, короткие кожаные шортики, черные рваные колготки и ботинки на шнуровке. И потрясающий голос: глубокий и сильный, с особым бархатным тембром, берущий за душу.

Диана Мунлайт – новая звезда, которая только-только взошла на небосклон музыкальной индустрии, но уже успела завоевать любовь миллионов людей по всему миру. Холодная красота, отстраненность, сильный голос, полное погружение в музыку, такую же холодную, глубокую и темную, как воды Атлантики – все это создавало необычный запоминающийся образ. Казалось, вместо крови у нее тоже воды Атлантики, а в глазах отражается свет далекой луны.

Еще одна изюминка: Диана – дочь известнейшего человека, председателя совета директоров корпорации Крейн Груп. Настоящая принцесса. Лунная принцесса.

Многие до сих пор спорят – что же стало истиной причиной такой популярности молодой певицы? Ее влиятельная семья и грамотный пиар или же талант? Мнения разделяются. И у той, и у другой стороны есть доказательства своей правоты.

Любимые вопросы докучливых репортеров: «Ваш отец сделал вас знаменитой?», «Сколько потратил мистер Мунлайт на раскрутку вашего проекта?», «Вы просили помощи у отца или он сам решил инвестировать в вас?»

Диана никогда не отвечает на эти вопросы – игнорирует. Однажды особо назойливого журналиста, который выкрикивал в толпе подобные вопросы, больше похожие на оскорбления, Диана облила фраппе из высокого стакана. Просто плеснула в лицо холодный кофейный напиток и ушла.

Глава 1. Музыку требует тишина

Если долго смотреть на горизонт – можно стать небом

Если услышать, как поет небо – можно стать его песней

Все начинается в моей голове.

Каждое утро ко мне приходят одни и те же мысли – о музыке. И я принимаюсь судорожно искать телефон, чтобы напеть ту мелодию или записать те слова, которые возникли в моей голове вместе с восходом солнца. Если я не успеваю сделать это в течение пары минут после того, как проснулась, то забываю. Иногда я делаю судорожные пометки в блокноте или на клочке газеты – потом не всегда разберешь, что я хотела сказать самой себе.

Вдохновение приходит ко мне с восходом солнца. Возможно, мое вдохновение и есть солнце. Горячее, яркое, похожее на огромный одуванчик, прилепленный на небо.

Это странно, но я не знаю иного вдохновения, кроме как утреннего. Только утром ко мне приходят идеи, как будто их посылают свыше, а я должна успеть запомнить их, чтобы подарить миру. Иногда, открывая глаза и находясь в пограничном состоянии, я слышу целые композиции: они поются моим голосом, их инструментальное исполнение – отменное, слова – глубокие, а аранжировка – идеальная. Но это бывает очень редко. Чаще я слышу обрывки мелодий, исполняемых, как правило, на гитаре, или же слова, которые могут легко лечь на музыку.

Мне нужно лишь успеть записать их. Иначе они забываются навсегда.

Я называю это внутренним радио. Небесным радио. Это мой секрет, который знают немногие. Я рассказываю о нем, только если дорожу человеком и хочу вывернуть для него свою душу наизнанку, словно говоря: «Вот она я какая, смотри. Вся душа – для тебя». Таких людей в моей жизни мало, но я рада, что они есть и что они со мной.

Иногда внутреннее радио молчит или работает со сбоями. Так бывает, когда в моей жизни что-то случается и эмоции берут вверх над разумом. Так было, когда я болела и лежала в больнице. Так было, когда ушла бабушка, решив, что вечность – лучшее место, чем бренная земля, а следом за ней в самый последний и долгий путь отправился дедушка. Так было, когда я провалила экзамен в школу музыки Фэрланд[1], в которую мечтала попасть с десяти лет.

В последний раз так было, когда я влюбилась.

Думала, что влюбилась.

Когда это произошло, внутреннее радио, вопреки словам о том, что любовь – это прекрасно, и что чувства – лучший катализатор для творчества, замолчало. Музыка больше не приходила ко мне, затаившись в глубине сердца.

И я, ослепленная любовью (или тем, что принимала за нее), думала, что лучшая музыка – сердцебиение того, кто стал для меня особым человеком. А потом я и вовсе отдала ее в чужие руки, как бесхозного рыжего котенка.

Я отказалась от музыки. Я отказалась от своего сердца, потому как музыка была моим сердцем.

Все заканчивается в моем сердце.

***

Год назад

Раннее лавандовое утро. Терпкое. Яркое.

Солнце только взошло, но уже успело разлить нежную позолоту по сиреневому сонному небу. Сквозь незанавешенное окно лучи проникают в мою комнату и падают на стены, окрашивая в оранжевый цвет. Они осторожно касаются моей кожи, бегут по предплечью вверх, к самому лицу. Я медленно открываю глаза и тут же по привычке прислушиваюсь к себе.

Да. Есть. Работает.

Сегодня внутреннее радио играет изящную, но заводную мелодию, что-то вроде инди-рока – то, что нужно для раннего утра после нескольких часов сна. Слов нет, но меня завораживает гитарный рифф – он запоминающийся и легкий, как западный ветер. Музыка в голове будит меня, и я тотчас вскакиваю, хватаю с прикроватной тумбочки телефон, включаю диктофон и напеваю мелодию, услышанную внутренним слухом.

Я успеваю сделать это до того, как забуду. И теперь эта мелодия навсегда останется со мной. На моем лице появляется улыбка – может быть, услышанная мелодия станет основой для новой песни? И может быть, именно она принесет моей группе успех. Как знать?..

Возможно все, даже если ты до невозможности веришь в обратное.

Я тянусь вверх, разминая мышцы, выгибаю спину до хруста и, не переодеваясь, в длинной белой футболке иду в ванную комнату. Умываю лицо прохладной водой, слишком поздно вспоминая, что нужно было использовать специальную пенку, подаренную Кирстен, моей подругой и соседкой по квартире, и, прежде чем взять в руки зубную щетку, включаю на телефоне песню из своего плейлиста – каждое утро делаю это наугад, повторяя традицию, заведенную дедушкой в далеком детстве. Зубы нужно чистить в течение всего времени, пока играет песня – тогда они будут белые и здоровые. Кроме того, дедушка считал, что утренняя песня определяет весь день: если она будет веселой, то и день пройдет весело, а если грустной или печальной – то и день не задастся. Дедушка был фаталистом и действительно верил в это, но я считаю, что он был не прав. Каждый из нас свободен в своем праве творить судьбу по своему усмотрению.

Я далека от идеи предопределения.

Играет старая композиция – мелодичное регги с цепляющим жизнерадостным мотивом. Приятный глубокий тембр поет о золотом пляже на берегу лазурного моря и свободе. Я чищу зубы мятно-клубничной пастой, пританцовываю на месте в такт музыке и поглядываю в зеркало, пытаясь понять, нужно ли мыть голову или можно сделать это завтра. Длинные чуть вьющиеся волосы пушатся после сна, и я сама себе напоминаю медно-красный одуванчик. Мой натуральный цвет – светло-рыжий, но я подкрашиваю волосы, чтобы они выглядели более ярко и солнечно. И изредка пытаюсь пригладить, используя разные средства, однако их, как правило, хватает ненадолго. Да и россыпь веснушек так просто не затонируешь.

Глава 2. Небо в твоей голове

- Сколько тысяч перьев должно быть в крыльях, чтобы я смогла взлететь?

Как сильно я должна поверить в себя?

- Ты должна поверить в небо. Тогда оно поднимет тебя без крыльев.

Кампус школы искусств Хартли находится в сердце Вэст-Чарлтона, одного из самых известных кварталов боро Кентон-таун. Все десять учебных зданий и парочка административных расположены на Авеню Бернарда, рядом с оживленной 111-ой улицей и Нью-Корвенским музеем современных искусств, по соседству с несколькими другими именитыми университетами.

Вэст-Чарлтон никогда не засыпает. Днем здесь всегда множество вечно спешащих куда-то студентов. Они перебираются из одного корпуса Хартли в другой, или спешат в основное общежитие, расположенное неподалеку, или ищут места, чтобы перекусить между занятиями. Иногда устраивают небольшие концерты прямо на улице или в парке Лейк-Грин. И все совершенно разные – с разным цветом кожи, разрезом глаз, прическами, одеждой, порою совершенно немыслимой. С разными музыкальными инструментами. Ночью просыпаются бары и пабы, стыдливо прячущиеся в светлое время суток, чтобы начать сиять неоновыми огнями рекламы, стоит тьме опуститься на город.

Я люблю это место – все эти узкие изящные улицы, заполненные людьми, невысокие исторические здания с романтичными фасадами, украшенные классическими мраморными портиками, колоннами и причудливым орнаментом, которые удивительным образом сочетаются с элементами ар-деко и модерна. Люблю особый дух творчества, витающий от окна к окну, хоть и не сразу поняла и приняла его. Мне так хотелось учиться в Кёрби-центре, что лишь спустя несколько месяцев я смогла почувствовать всю прелесть этого района, упирающегося в сочную зелень тихого Лейк-Грин.

Вэст-Чарлтон – небольшой островок кипящей жизни, окруженный каменными монстрами – холодными небоскребами деловых кварталов, которые выглядывают из-за домов и высокомерно посматривают на вас из-за крыш. Моей особой нелюбовью пользовался самый высокий из небоскребов на севере – штаб-квартира Крейн Груп. Это уродливое серое сооружение, напоминающее спираль и мечтающее проткнуть декоративными шпилями облака, по какой-то нелепой причине называли архитектурным шедевром – использовался какой-то инновационный способ строительства.

Едва я выхожу из метро на улицу, «шедевр» бросается мне в глаза. Кажется, здание живое и задумчиво разглядывает меня. Я для него – что муравей. Иногда я думаю – каково это, жить или работать на такой высоте? Так далеко от остальных? И кем нужно быть, чтобы попасть туда? Ответа я не нахожу. Знаю лишь то, что работа в Крейн Груп считается престижной, а в совет директоров входят богатейшие люди. Однажды, лет десять назад, будучи мелкой, я увидела документальный фильм про основателей Крейн Груп – Николаса Мунлайта и Клинта Уилшера. Даже тогда, когда я была не в силах познать все грани социального различия, меня поразило то, как они жили. Меня поразила не роскошь, а власть, которую они могли черпать горстями, как воду. «Если у тебя есть власть, у тебя есть все», - сказал кто-то из них, и почему-то эти слова врезались в мою память. Я знала лишь одну власть – власть музыки. Власть денег была для меня неведома. И чужда.

Я пересекаю дорогу, широким шагом миную ряд галерей, мастерских, дизайнерских студий, прохожу несколько бутиков, ресторанов и роскошную пятизвездочную гостиницу, около которой тусуются чьи-то фанаты, и заворачиваю за огромный дом с чугунными декоративными элементами – местную достопримечательность, построенную в конце прошлого века известным архитектором; когда-то это был дом графа Ноэля Гэмфри, затем тут располагался публичный дом для состоятельных джентльменов, а потом – популярный универмаг, который работает до сих пор. За ним и высится главное административное здание Хартли, окруженное лужайками, на которых сидит множество студентов. Кто-то утопает в учебниках, кто-то репетирует. У фонтана танцует красивая пара, и, кажется, что их ноги просто скользят по мягкой траве, но я знаю, что за каждым отточенным движением скрываются часы тренировок, десятки падений и огромное множество разочарований.

Мы постоянно разочаровываемся.

Когда только поступаешь, ты переполнен энтузиазма, и кажется, что учеба будет даваться просто, а ты будешь лучшим. Но одно дело быть лучшим в небольшом городке, а другое – в Хартли, где у каждого есть свой послужной список и награды. Тут талантливы все, и ты перестаешь чувствовать себя исключением. Преподаватели постоянно напоминают тебе, что ты должен трудиться до седьмого пота, чтобы добиться чего-то, и чужие победы тоже напоминают об этом. Ты не хочешь отставать и быть хуже, ты рвешься вперед, но постоянно понимаешь, что не был так хорош, как мог бы. Разочаровываешься – на постоянной основе.

Но разочарования бывают разные. Если мимолетные – это нормально. Просто нужно встать и идти дальше, и снова пытаться, искать, репетировать… А если длительные, перерастающие в депрессию, – тогда дела плохи. Возможно, тебе не место в Хартли.

Как говорит мой профессор, мистер Гринберг: «Талант ничего не решает, только труд и упрямство. Но если ко всему этому у тебя есть хоть капля таланта, считай, что тебе повезло. Можешь и гением стать». Я надеялась, что у меня есть и то, и другое.

И, черт возьми, я сегодня сдам экзамен по гармонии пятого уровня! И это будет последний класс по гармонии в моей жизни.

Я иду дальше - экзамен в соседнем здании, старом, но недавно отреставрированном, в тридцатых и сороковых там был фешенебельный отель, а сейчас обучаются музыке. По пути я здороваюсь со знакомыми. Вид у большинства замотанный.

Глава 3. Свет стеклянных звезд

- Давай соберем звезды на память? Смотри сколько их

на Небесном берегу после отлива!

- Лучше отпустим их в океан бесконечности. Звездам тоже нужна свобода.

На миг я закрываю глаза и молюсь, чтобы это было шуткой.

Открываю.

Он все еще стоит. Живой Дастин Лестерс, о существовании которого я еще совсем недавно ничего не знала, но который почти получил Оскар, снялся в фильмах по книгам Коно и имеет кучу фанатов. Он застыл напротив в опасной близости, и я могу внимательно рассмотреть его. Лестерс облачен в черную футболку с V-образным вырезом и подвернутые темно-синие джинсы. На ногах – стильные коричнево-оливковые туфли-блюхеры. Одет актер просто, без изысков, из украшений – лишь наручные часы, но и невооруженным взглядом видно, что все вещи дорогие. Наверняка дизайнерские.

Лестерс похож на студента престижного университета, которому папочка-сенатор уже приготовил теплое место: холеный, надменный, холодный и слегка уставший. «Как вы мне надоели», - читается на его лице.

Слишком много внимания со стороны, слишком много нездоровой чужой любви. Поэтому в его глазах слишком много высокомерия. По крайней мере, мне так кажется.

А еще мне кажется, что Лестерса убедили в неотразимости и талантливости. Исключительности. И он в это поверил.

Мы молчим.

Я и Лилит в оцепенении – никто из нас и не думал, что крыша будет занята! И занята именно этим человеком! Наиглупейшее совпадение! Так вот почему дверь была не заперта, а я чувствовала слабый дым ментоловых сигарет. Это Лестерс курил.

Мы все еще молчим. Он тоже. Лишь переводит тяжелый взгляд неожиданно ярко-голубых глаз – на расстояния невозможно было понять их цвет – с меня на Лилит и обратно, словно раздумывая, с какой кости начать делать переломы в наших телах. А может, думает, где скрыть трупы. Наши, разумеется – его ярость ощущается почти физически. И паника Лилит – тоже.

- Привет, - первой говорю я и натянуто улыбаюсь – до легкой боли в мышцах щек. – Как дела?

- Замечательно, - цедит он сквозь зубы. Они у него идеально белые и ровные. З-знаменитость. Я отчего-то касаюсь языком внутренней стороны своих нижних зубов – они немного неровные, и меня это ужасно бесит.

- И у нас отлично, - говорю я так дружелюбно, словно обращаюсь к большой зубастой собаке, которая вот-вот бросится на нас. – Погодка классная.

Он не хочет поддерживать разговор.

- И тихо, - цепляет на лицо точно такую же улыбку, как и у меня, Лилит.

- Да, тихо и здорово. Отличное место, чтобы скрыться от людей. Нам, правда, уже пора, - киваю я. - Так что мы пойдем. Приятно было перекинуться парой словечек.

Я беру Лилит за руку, чтобы утащить побыстрее прочь, но Лестерс вдруг перегораживает нам путь. Актер выше, чем я думала, и кажется довольно сильным. Нет, он не качок со вздувшимися венами, но довольно подтянут, да и плечи – широкие, а спина – прямая и напряженная.

- Куда? – мрачно спрашивает Лестерс. Кажется, ему не хочется нас отпускать. Блин, неужели так обиделся на наши слова? Нет, я понимаю, это неприятно, особенно та часть про Гектора и омегаверс, в которой Лестерсу отводилась роль бесхребетной гаммы, ну и про гея обидно, наверное, но ведь он знаменитость! У него должен быть иммунитет на критику и хейтеров!

- Извините, нас ждут, - говорю я, нервничая.

- Подождут, - кидает он.

Взгляд исподлобья мне совершенно не нравится. Да и диалог у нас совсем не клеится.

Я смахиваю со лба волосы, кидаю косой быстрый взгляд на подругу и решаюсь.

- Слушай, - надоедает мне играть роль дурочки. – Если честно, мы не знали, что ты здесь, иначе бы ни слова не проронили. Да и вообще бы ушли. Но мы тебя не видели. А ты не соизволил выйти и сказать.

- Да, точно, - поддерживает меня Лилит.

- Так это я виноват, что не попросил вас убраться? – противным тоном спрашивает актер.

- Не то чтобы ты, - нервно говорит подруга, - но если ты хотел побыть в тишине, мог бы просто сказать нам.

- Чтобы вы просто потом сказали им? - кидает взгляд куда-то вниз Дастин – туда, где недавно шумели его поклонницы. Или чтобы потом вы говорили: Лестерс – такой зазнавшийся козел, что оккупировал крышу и выгнал вас на хрен?

- Ты неправильно нас понял, - нагло заявила Лилит.

- Это просто недоразумение, да. Ну, мы пойдем, - решительно говорю я, делаю шаг вперед, но Лестерс вдруг хватает мою подругу за руку, крепко сжимая запястье.

- Твоя подружка может проваливать, а ты останься, - ледяным тоном говорит он ей. От такого голоса можно замерзнуть, покрыться льдом изнутри. Наверное, он обиделся на Лилит за оскорбления больше, чем на меня. Господи Иисусе, почему со мной постоянно случается какая-то лажа?

- Да я же извинилась! – восклицает подруга. Теперь на ее щеках не пудра, а целый пожар – так они горят. – Мы не хотели, понимаешь? Мы не хотели тебя обидеть. Просто обсуждали. Отпусти.

- Сначала поговорим, - краток он.

Глава 4. Пепел погасшей луны

- Небо – это свобода. И я хотела бы быть как небо. Делать то, что хочет мое сердце, а не чужой разум. Жаль, я больше не ребенок, чтобы просить у него помощь.

*к горизонту падает звезда, оставляя за собой

тонкий шлейф света*

Диана не может понять себя.

Она стоит перед огромным зеркалом в одной футболке с широким воротом и смотрит на свое отражение. Сначала ее немигающий взгляд направлен на лицо: фарфоровая кожа, прямые брови, уставшие пепельные глаза с поволокой, окаймленные серыми ресницами, аккуратный нос, пухлые бледно-розовые губы (посредине нижней – тонкая трещинка). Затем взгляд скользит вниз, по хрупкой гибкой фигуре, которую она считает неженственной, останавливается на солнечном сплетении, а после опускается к тонким ногам с выпирающими коленками, чтобы вновь – уже резко – подняться к груди.

Во взгляде Дианы нет любви. И у ее отражения – тоже.

Она задирает футболку, обнажая плоский живот и частично – грудь. Под грудью видна черная затейливая татуировка в форме расцветающего лотоса, от лепестков которого в обе стороны отходит нежное кружево. Над лотосом восходит полумесяц, а вниз по бледной коже тянутся изящные ажурные цепочки. Узор подчеркивает изгибы груди.

Татуировке всего пару дней – кожа вокруг все еще покрасневшая, и Диана все еще чувствует зуд на коже. До сих пор слабо кружится от чуть повышенной температуры голова, как будто бы она выпила коктейль, но Диане все равно. Она безразлична к боли и недомоганию. И бесконечно рада, что сделала татуировку втайне от всех и в тайном, почти интимном месте. Она считает, что это – ее главное украшение, скрытое от чужих глаз.

Диана смотрит на татуировку, касается ее кончиками тонких пальцев, проводит по кружеву и цепочкам, улыбается. Ей безумно нравится то, что она набила на себе в салоне тату-мастера, сделав вид, что поехала на девичник к Джоэлле. И пусть мастер работал с ней несколько часов подряд, и боль была такая, что из глаз катились слезы – но это того стоило! Диана мечтала об этом.

И никто никогда не узнает, что она сделала со своим телом.

Отец не узнает.

А ведь он так не любит «разукрашенных вульгарных девок», как часто говорит.

Теперь его дочь – тоже разукрашенная вульгарная девка. Когда в очередной раз он начнет говорить о том, как пали современные девушки, не поймет, почему Диана едва заметно ухмыляется. А если спросит, она ответит, что ему показалось.

Это в его стиле – рассуждать о падении нравов, о том, как убоги эти наколки, цветные волосы, пирсинг и прочая молодежная дрянь, а потом лететь на личном самолете в Дрейденбург вместе с загорелыми моделями в коротких шортиках и обтягивающих майках, из-под которых видны татуировки, и проигрывать в казино целые состояния.

Двуличие – семейная черта.

Диана ненавидит это в своих родственниках и в самой себе. Отец, мать, обе мачехи и братья – все лицемеры. Всем чужда искренность.

И ей.

Она хотела бы покрасить волосы в красный или розовый, проколоть нос или губу, одеться дерзко, в стиле глэм-рок, закинуть за плечи гитару и пойти тусоваться. Искать себя, искать любовь, искать музыку, но ей нельзя. Ничего нельзя.

Она хотела бы быть свободной, но ей не дают расправить крылья. Закрывают рот бумажными купюрами, заставляют быть послушной девочкой. Овцой на привязи.

Вспоминая об этом, Диана уже не кончиками пальцев, а ногтями проводит по татуировке. Боль становится ощутимее.

Она – пятый ребенок в семье одного из основателей Крейн Груп. Дочь баснословно богатого человека. У нее всегда было все и не было ничего одновременно. Диана могла получить любую игрушку, любую шмотку, любой гаджет, но самого главного – свободы – у нее никогда не было. Она вынуждена подчиняться семье – вернее, делать вид, что подчиняется. Диана ненавидит двуличие, но чувствует себя самым двуличным человеком на свете.

Она продолжает изучать свое отражение. Татуировка кажется ей совершенством, несмотря на красноту и жжение. Этого узора недоставало ее телу. На следующем концерте она останется в одном лифчике, чтобы все видели настоящую красоту.

Диана достает из шкафа медицинскую маску черного цвета, на которой изображен чей-то угрожающий оскал, парик – на этот раз медно-красный. Примеряет привычным жестом. Снова смотрится в зеркало. Теперь в ее глазах удовлетворение. Татуировка отлично подходит под ее образ таинственной девушки на сцене клубов, в которых они играют. Жаль, что до следующего выступления много времени и… А Дастин бы оценил?..

Настойчивый стук обрывает ее мысли, девушка спешно одергивает майку и бросает в шкаф маску и парик. Дверь в ее спальню пытаются открыть, но не выходит – она заперта на замок.

- Диана! Немедленно открывай! – слышится приглушенный голос матери. И Диана, чуткая к звукам и их оттенкам, улавливает предостережение.

«Если не откроешь – тебе будет плохо»

Девушка кидает в огромное, почти в полстены зеркало последний взгляд и идет к двери. Едва только она отпирает ее, как в спальню залетает мать, и следом за ней тянется холодный шлейф духов.

Как всегда, Эмма безукоризненна: молочно-платиновые волосы стильно подстрижены и уложены, макияж, несмотря на тонну различных средств, кажется легким и естественным, малахитовые брюки и мятная блузка – все из последней коллекции француженки Элиан - отлично сидят на женственной фигуре. Серьги с изумрудами – единственное украшение, но сколько в них достоинства! Не меньше, чем во взгляде серых, как и у Дианы, глаз. Пронициательных и цепких.

Глава 5. Звездный сад

Не трясите небо, иначе упадут звезды.

Посыплются дождем.

И погаснут.

Тогда небо станет обычным черным пятном

Санни кажется, что она падает в невесомость, и густая сконцентрированная тьма вокруг нее – прекрасна. Она разрывается ярким светом далеких созвездий, переливается всеми цветами радуги, искрит… Эта тьма – словно живая. Она стремительно, но мягко несет Санни вперед, мимо миллионов космических тел. Мимо мчащихся комет, вращающихся планет, сверкающих звезд. Показывает одну за другой системы, галактики, скопления… К примеру, вон там, справа, крошечный Млечный Путь, и он похож на спиральную россыпь ванильного сахара и пудры на черничном джеме. Так и хочется окунуть в него палец и попробовать на вкус.

Санни летит дальше. В ее голове пусто – ни единой мысли, и никаких эмоций, кроме безграничной радости. Она потеряла счет времени, но ей все равно. Санни чувствует себя здесь словно дома, в котором давно не была.

В какой-то момент она вдруг слышит чудесную незнакомую музыку, хоть в космосе это невозможно. Сначала – совсем тихо, потом громче. Мелодия столь прекрасна, что Санни хочется улыбаться – возможно, так звучит эта бесконечная тьма. А еще ей хочется запоминать эту музыку, со всеми ее оттенками и переливами, но для чего ей запомнить, она не понимает. Ей кажется, что это будет продолжаться вечно – она, ее полет и чудесные звуки, в которых переплелись любовь и нежность, восторг и свет, нежность и блеск.

А потом до нее вдруг резко – словно толчок в грудь! – доходит. Она должна запомнить эту музыку, чтобы самой исполнять ее.

Она должна ее написать.

И на этой мысли Санни внезапно вырывает из тьмы, из ее личного космоса, и бросает в океан слепящего света, тащит сквозь него, как рыбу, заглотавшую крючок, и кидает на что-то жесткое. Музыка перестает играть, и в ушах остается лишь эхо.

На этом она приходит в себя.

***

Я медленно открываю глаза и щурюсь от света.

Голова гудит – в висках словно два тупых сверла, язык и губы пересохли, а по телу белым вином разлилась слабость, впитавшаяся в кожу, в кровь, в каждую мышцу и кость.

Перед собой я вижу белоснежный потолок – лежу на спине, накрытая невесомым одеялом. Не понимая, что случилось и где нахожусь, я приподнимаюсь на локтях, сажусь, несмотря на боль в голове, откидываю в сторону одеяло, похожее на белоснежное облако, и оглядываюсь по сторонам.

Незнакомая просторная комната с высокими стенами холодного стального оттенка, огромные прямоугольные окна с прозрачными шторами, за которыми затаилась тьма, на полу – узкие длинные плитки цвета дымящихся углей, и я не могу понять, деревянный это паркет или настил из пластика. Мебели немного, но в каждом предмете интерьера – строгость и изящество. В центре огромная кровать, и за ее угольным изголовьем – белоснежная матовая панель, а рядом – прикроватная тумбочка, больше похожая на глухой глянцево-черный ящик, из которого растет необычной формы светильник. Перед кроватью – бордовый прямоугольный ковер. Справа – необычного вида шкаф, лакированные агатовые отсеки которого разделены зеркальной широкой линией, и строгий туалетный столик, выполненный в таком же стиле. Напротив – несколько квадратных огромных пуфиков темно-винного цвета, на одном из которых лежит стопка книг и журналов, что приводит меня к мысли – возможно, это не пуфики, а стол.

Это странное место, как по мне. Но я четко осознаю, что это – не сон. И вдруг вспоминаю последнюю минуту перед тем, как потеряла сознание.

Чужие руки, мое отчаянное сопротивление, незнакомая машина…

Меня похитили?!

Не может быть. Кому я нужна? На розыгрыш это не походило.

Выкуп? Но кто заплатит за меня выкуп? Тетя? Смешно. Мать? Еще смешнее. У них обеих нет денег, а у последней – не будет еще и желания. Нет, выкуп отпадает. К сожалению, я – не дочь миллионера, который отвалит за свое сокровище несколько огромных кейсов с купюрами.

А может… Кому-то понадобились мои органы? Я как раз недавно смотрела репортаж о черном рынке донорских органов! Банда получила доступ к медицинским данным и похищала молодых мужчин и женщин, чьи показания сходились с показаниями их клиентов. От этой жуткой мысли я едва ли не до крови закусила губу – с такой силой страх ударил по легким, но сама же отмела эту версию. Тогда бы я очнулась в больничной палате и связанная.

Я подбегаю к окну и распахиваю его, впуская прохладный воздух – судя по всему, это частные владения, огражденные высоким забором, я – на уровне второго этажа. И вокруг – ни души.

Я развязываю резинку и запускаю в волосы пальцы, пытаясь понять, кто и зачем похитил меня.

- Эй! – говорю я, но мой голос очень тих и хрипл. – Эй! Тут кто-нибудь есть? – повторяю я, прокашливаясь. Никто не отвечает.

В голову приходит еще одна пугающая мысль – может быть, я стала заложницей какого-то маньяка, и он сейчас наблюдает за мной через камеру? Нет, маньяки – одиночки, а моих похитителей было несколько, плюс водитель… Да и украли они меня прям посреди улицы, наверняка это видело множество народу. И рядом со мной была Лилит. Наверное, она уже сообщила полиции! Мне просто надо дождаться, когда меня найдут.

Глава 6. Лазурь и мята

Привычка быть счастливым – самая лучшая

Диане кажется, что она стала круглой Луной – повисла в темном пространстве, не знающем течения времени, застыла неподвижным космическим телом в пустоте, потерялась среди слепящих огней в пространстве, которое существовало всегда, и которого никогда не было.

А была ли когда-нибудь она сама?

Диана Эбигейл Мунлайт.

Ее имя пробуждает непонятную слабую волну чувств, и по Луне бегут стремительными геометрическими линиями странные узоры. С Земли их не видно. На Земле не знают, что она, Диана-Луна – живая, всего-навсего лишь замороженная, погруженная в вечный анабиоз.

Раньше бесконечность ее пугала, казалась предвестником забвения, теперь же она сама – часть бесконечности. Бесконечность вмерзла кристаллами в ее волосы, изморозью покрыла бледную кожу, пропитала словно слезами ресницы и стекает по холодным щекам. Бесконечность – в каждой вене. Теперь Диану пугает то, что он потеряет свою бесконечность, потеряет свой свет.

Потеряет музыку.

Она – это свет. Пусть ночной – но все же.

По твердой поверхности Луны пробегают цепочками всполохи мягкого лазурного блеска. Постепенно она пробуждается, находит себя, но теряет бесконечность. Она смотрит на узоры созвездий, пролетающие мимо кометы – как часто их путают с падающими звездами! – на космический мусор, которого становится все больше и больше. Воспоминания становятся ярче, она слышит голоса, видит фрагменты из прошлого, начинает чувствовать… И первое, что накрывает ее с головой – это боль, глубокая, въевшаяся в душу, невесомая, как перо из крыла ангела.

Луна дрожит и искрится лазурью.

Но все еще светит.

Боль возвращает чувства Дианы окончательно, истощая бесконечность. И как только девушка понимает, что ее свет – лишь часть отраженного солнечного света, что даже Земля отражает куда больше света, чем Луна, она откалывается от Луны и начинает стремительно падать, превратившись в точку.

Диана несется к Земле с невероятной скоростью, и когда до столкновения остается совсем немного, Диана, вздрогнув всем телом, распахивает глаза.

Она обреченно смотрит в белый потолок, моментально поняв, что находится в своей комнате, лежит на кровати и накрыта теплым одеялом - до самого подбородка. Диана прислушивается к себе, понимая, что ей больше не холодно, жар больше не плавит кожу, и осталась только лишь слабость и ужасная боль в горле. А еще колет руку у локтя – так и есть, укол. Ей делали капельницу – она до сих пор стоит у изголовья кровати.

Диана медленно садится – с ее лба падает влажное прохладное полотенце, и она обтирает им сухие подрагивающие руки. Диана прекрасно помнит о том, что случилось, и также прекрасно понимает, что ее нашли – иначе и быть не могло. Она знала, что ее свобода – временная, но все-таки смогла урвать ее на несколько часов больше, чем хотели бы они.

Диана встает и идет по комнате, чувствуя почему-то, что в ней что-то не так. Словно в спальне кто-то недавно был, кто-то чужой, и это не горничная. Ничего не понимая, Диана неслышно идет дальше, похожая на привидение в длинной невесомой белой сорочке. На диване она видит уснувшую тревожным сном мать. Прямо перед ней на журнальном столике лежат какие-то бумаги и вычурные приглашения с вензелями – мать, видимо, подписывала их, когда уснула. Во сне Эмма выглядит не такой уж и безупречной – сон снимает с нее волшебство, позволяющее скрывать возраст, и Диана вдруг чувствует слабый укол совести. Она бросает на ноги матери тонкий плед и, покачиваясь от слабости, идет к бару – в горле пересохло, и Диана пьет кокосовую воду, но боль в горле не становится меньше.

Она заболела, потому что решила переночевать в парке. Какой же глупый опрометчивый поступок. Диана касается горла пальцами, щупает его и болезненно морщится. Она уже хочет идти обратно в кровать, потому что слабость наваливается на нее сильнее и сильнее, однако ей вдруг кажется, что она слышит голос отца. Возможно, он вновь по совету личного психотерапевта занимается цветами – правда, зачем степенный мистер Браун, известный доктор философии по психологии, который при Нью-Корвенском университете основал свою собственную школу, заставляет отца сажать розы и ухаживать за ними, девушка никогда не понимала.

Диана замирает на мгновение, чувствуя яркую вспышку ненависти к этому человеку, а потом отпирает окно, не боясь льющейся из него прохлады. Она смотрит в сад и к своему изумлению видит у розовых кустов отца и какую-то девушку рядом с ним. Диана хватает театральный бинокль, из которого пыталась рассмотреть звезды, и наводит на них. К ее огромному и весьма неприятному удивлению отец разговаривает с той красноволосой гитаристкой из парка – Диана отлично помнит ее лицо. Видимо, ее до сих пор не выставили из особняка. Но почему, и что та, которую похитили вместо нее, делает рядом с отцом, Диана не знает. Она наблюдает за ними, отмечая про себя, что отец и красноволосая ведут оживленную беседу, и для нее это в новинку – разве можно разговаривать с этим деспотом так живо? Гитаристка не боится? И кто она, вообще, такая?

Отец, кажется, смеется, и сердце Дианы словно перетягивают атласной черной лентой. Она с шумом закрывает окно и идет в кровать. Ей противно – и от себя, и от всех них.

Диана утыкается лицом в подушку, которая едва заметно пахнет ее любимыми духами – слабо ощутимой горечью цитруса и кожей, и закрывает глаза. Завтра ей предстоит разговор с родителями, и это уже сейчас ее раздражает. Она скучает по своим друзьям, которые наверняка проклинают ее, и чувствует вину – она как черная дыра все больше ширится в ее груди. И думает о Дастине, вспоминая его образ в рекламе.

Глава 7. Лазурь и мята

Я уезжаю с автографом Джонатана, вполне довольная жизнью, рассматривая из окон автомобиля район, о котором раньше я только слышала – это закрытый район для богачей Верхний Ист-Хиллс. Тут живут политики, бизнесмены, актеры, певцы и прочие представители тонкого слоя элиты нашего общества. Один особняк краше другого. Дороги сверкают чистотой. И даже воздух не такой, как в других районах Нью-Корвена – он пропитался роскошью.

По нашему району я еду в отличном настроении – да, я перенервничала, и наверняка на моей голове прибавилось седых волос, зато какое это было забавное приключение, мать его! Никогда не забуду, как я ползла по веревке из простыни и пододеяльника, с зацепившимся за джинсы лифчиком Дианы.

В эти часы мне кажется, что наша встреча была первой и последней, случайной и даже забавной. О том, что она может оказаться роковой для меня, я не задумываюсь. Зато радуюсь подвернувшейся работе. Сыграть в гитарном квартете на вечеринке для богатых снобов за хорошие деньги – почему бы и нет? Я даже знаю, кого можно позвать в будущий квартет кроме Нейтана и Чета – гитариста и бас-гитариста из нашей группы «Связь с солнцем». Думаю, моя хорошая знакомая Сью Хелман согласится на подобное предложение – она отлично играет на гитаре. Я понятия не имею, что нужно будет исполнять, но точно знаю, что нужно будет репетировать.

В машине есть зарядки, и я, наконец, подзаряжаю телефон – он включается, и я вижу уведомления о звонках и сообщениях от друзей.

«Где ты, Санни? Что случилось?» - наперебой спрашивают парни из группы.

Кирстен написывает в своей излюбленной манере – по слову в одном сообщении:

«Где

Ты

Санни?!

Ответь

Мы

Очень

Беспокоимся!!!»

И потому сообщений от нее больше, чем от всех вместе взятых.

Лилит, конечно же, драматизирует:

«Надеюсь, ты жива, - пишет в одном из последних сообщений в мессенджере она. – И я надеюсь, что с тобой все хорошо. Но знай – если что-то случиться, я никогда тебя не забуду, потому что ты – наше солнце, Санни, а солнце должно светить»

Я звоню ей первым делом и говорю, что все в порядке – скоро буду дома.

- Мы ждем тебя, - отвечает подруга так, будто меня ждут с войны.

Машина подъезжает к дому, я выхожу на пустую улицу, закинув за плечо гитару, полной грудью вдыхаю солнечный воздух. А меня уже поджидают. Высокий парень в темно-синем спортивном костюме, бейсболке и темных очках выскакивает из припаркованной неподалеку неприметной машины и грубо хватает меня за руку с каким-то потусторонним шепотом: «Иди ко мне!». Я пугаюсь, резко оборачиваюсь и автоматически пытаюсь ударить его в лицо, потому что думаю, будто это грабитель. Он успевает перехватить мою руку, и я все так же на автомате пытаюсь пнуть его между ног – спасибо дедушке и урокам самообороны. На этот раз моя цель достигнута, и парень корчится от боли.

- Сейчас вызову полицию, если не уберешься, ублюдок, - дрожащим голосом говорю я и нащупываю мобильник.

- Рыжая стерва, - шипит знакомый голос. – Черт, как ударила-то, а!

- Мне еще раз позвенеть твоими колокольчиками, приятель? – ангельским голосом интересуюсь я, раздумывая, стоит ли мне звать на помощь или нет. – Проваливай, пока жив.

- Идиотка!

Я замахиваюсь кулаком, а грабитель срывает очки и смотрит на меня злобным пронзающим насквозь взглядом. Я с трудом понимаю, кто это. Голубые глаза, в которых светится высокомерие, упрямый подбородок, поджатые губы – знакомое лицо.

Дастин Лестерс собственной персоной. Ну что опять ему нужно?!

- Эм, - тотчас тушуюсь я. – Привет. И пока, я спешу.

Надеюсь, мы больше никогда не увидимся – но это я говорю уже про себя.

- Стоять! Ты меня ударила, - сдавленно говорит он – видимо ему все еще больно. И, воровато оглядевшись, надевает очки вновь.

Кошмар в виде звездных исков вновь появляется перед моими глазами.

- Это была самооборона, - отвечаю я возмущено.

- Рыжий Франкенштейн, - выдает Лестерс. – Если ты так защищаешься, боюсь представить, что делаешь, когда нападаешь.

– Не надо было хватать меня!

- Не надо было шляться где-то всю ночь! – возмущается он почему-то. – Я ждал тебя с десяти вечера! Где ты была?!

Это возмущение такое искреннее, что мне становится смешно. Но я сдерживаюсь и с каменным лицом заявляю:

- Это личная информация.

- И кто же тебя привез? – допытывается Лестерс.

- Без комментариев.

- Ты что, в эскорт-сопровождении работаешь? – щурится он подозрительно.

- Слушай, какая тебе разница? – устало спрашиваю я. Мне так хочется попасть домой, но мне не дают этого сделать, и это изрядно раздражает.

- Большая. Идем в машину, - бросает актер и вновь зачем-то нервно оглядывается по сторонам. Боится, что узнают и набегут тискать звездное тело и клянчить автографы.

Глава 8. Венок из маргариток

В саду того, кто не умеет мечтать, плохо растут цветы.

В саду того, кто только и делает, что мечтает, нет ничего.

Диане кажется, что все повторяется.

Она стоит перед зеркалом в длинной ночной рубашке, ее голова гудит, а горло горит огнем из-за сильной ангины. Ей колют антибиотики, ставят капельницы и дают горсти лекарств. Говорят, что она должна лежать в постели и отдыхать, а ей, словно назло, хочется музыки. Хотя бы небольшую дозу – музыка ее личный наркотик.

Все, что успокаивает Диану – татуировка на теле, спрятанная за плотной тканью. И ей смешно от того, что хотя бы с татуировками она провела отца.

А потом в спальню вновь входит мать, чья безупречность теперь слегка потрепана, и говорит, тщательно скрывая нервозность в голосе:

- Отец хочет поговорить с тобой.

В голове Дианы и без того непрерывно бьет тяжелый набат, так теперь еще и тревожно начинает звенеть хрусталь – в самых висках. Отец – последний человек, которого она сейчас хочет видеть. Диана чувствует к нему страх и злость, виня его в том, что заболела. И уж то, что теперь у нее нет друзей, она никогда ему не простит. А еще – она никогда себе в этом не признается – она ревнует его к той Санни, которая позволила себе смеяться вместе с ним в саду.

- Что ему нужно? – шепчет Диана, потому что ее голос пропал.

- Откуда я знаю? – огрызается мать. – Скорее ложись в постель, он придет прямо сюда! Узнал, что ты болеешь.

Она буквально тащит дочь к кровати, накрывает – так, что пуховое одеяло касается самого носа, а потом вдруг хлопает себя по лбу, бежит в гардеробную, возвращается с шерстяной кофтой с длинными рукавами и заставляет Диану надеть ее – чтобы отец ничего не заподозрил по поводу поддельной татуировки на руке.

Едва Эмма успевает сесть около дочери с книгой в руках, как в спальне появляется ее супруг, облаченный в деловой темно-синий костюм: наполовину седые волосы зачесаны назад, лицо по обыкновению сосредоточенное, хищное, взгляд – пронзительный. Он стремительной походкой оказывается у кровати с дочерью и внимательно на нее смотрит, словно читая насквозь как открытую книгу. Диана равнодушно смотрит в стену.

Эмма тут же вскакивает со своего места – светящаяся и улыбающаяся – и обнимает Николаса за плечи, как и полагается заботливой супруге.

- Дорогой! – говорит она с неподдельным удивлением. – Что ты здесь делаешь?

- Пришел посмотреть на заболевшую дочь, - отвечает он холодно. – Почему ты мне не сказала?

- Не хотела тебя тревожить, - спешно говорит Эмма. – Я ведь знаю, как у тебя много работы. Все хорошо, Диана уже идет на поправку.

Мистер Мунлайт, чуть прищурившись, смотрит на дочь с усмешкой:

- Хорошо прошли твои сутки свободы? Насладилась? Или даже упивалась?

Диана молчит. Ее грех слишком большой, но ей уже все равно.

- За то, что ты сделала, тебя следовало бы наказать, дочь. Потому что наказание – это профилактика счастливого будущего, о котором дети в твоем возрасте склоны не задумываться, - продолжает мужчина. В этой комнате он как гора с кипящей лавой внутри, которая каждую секунду может выплеснуться наружу. – Но с другой стороны, ты показала мне необдуманным детским поступком свои намерения. Это было глупо, но я оценил. И мне как отцу нужно либо разрушить твои воздушные замки, либо помочь построить тебе настоящую крепость.

- Что ты имеешь в виду, дорогой? – удивленно спрашивает Эмма, ничего не понимая. Она ожидала другого – того, что муж начнет читать долгие нудные нотации, а после провозгласит свой приговор, который незамедлительно приведет в действие. Что случилось с Николасом? Он придумал что-то новенькое? Эмма кидает на дочь быстрый взгляд, боясь, как бы та не сделала ничего, о чем они обе потом будут жалеть.

- Я хочу, чтобы ты спела на благотворительном балу, который устраивает твоя мать, - глядя Диане в глаза, говорит мистер Мунлайт. – Чтобы понять, достойна ли ты вложения моих денег или нет.

Эти его слова – как бомба, бесшумно разорвавшаяся в этой огромной комнате. Сердце Дианы пропускает пару ударов, а головная боль вдруг отступает назад.

Отец с ума сошел?

- Что? – недоверчиво переспрашивает Эмма. – Дорогой, к чему ты это говоришь?

- Мне плевать на искусство. Но если мне доказывают, что достойны вложения моих денег и приумножат их, я могу сделать инвестиции, - продолжает мистер Мунлайт, не обращая внимания на супругу. А потом скупо роняет:

- Жаль, что ты заболела. Поправляйся. О твоем поведении поговорим тогда, когда тебе будет лучше. Дома буду завтра вечером, сегодня лечу на завод в Стратенбург, - мимолетом говорит он обескураженной Эмме. И направляется к дверям, около которых его ждут охрана и секретарь. Каждый день одного из владельцев Крейн Груп расписан едва ли не по минутам, а сегодня потеряно уже десять.

Диана вдруг вскакивает с места и босиком бросается за отцом, путаясь в длинной ночной рубашке.

- Я смогу, - хриплым шепотом, который царапает горло, говорит она ему в спину. В ее голосе – отчаяние и решимость, туго переплетенные, как цветы в венке. – Я смогу, смогу, папа!

Глава 9. Венок из маргариток

У меня немеет язык от удивления. Макс Уолтер? Серьезно? Да ну, это шутка какая-то. Шут-ка.

Эй, жизнь, почему ты так забавляешься со мной?

Макс Уолтер – известный продюсер, который создал несколько культовых альбомов и множество – финансово успешных. С ним мечтают работать не только новички вроде нас, но и известные музыканты. Ходят слухи о тяжелом характере Уолтера, о его чрезмерной любви к женщинам и казино, о том, как постоянно с ним ругаются и расторгают договоры. Но те, кто проходят путь с Уолтером до конца, либо становятся известными, либо еще известнее.

Кроме того, Макс Уолтер – музыкальный продюсер конкурса «Твой рок», во втором туре которого «Связь с солнцем» не смогли участвовать из-за болезни Оливера. И теперь он зовет нас сразу на третий!

Неужели этот человек и есть второй зять сестры мистера Бина?!

Не зная, что сказать, я молчу. Просто ложусь на пол, широко раскинув ноги, и молчу.

- Милая, вы еще здесь? – с беспокойством спрашивает мужской голос. И надо же, меня больше никто не посылает в задницу! – Скажите мне что-нибудь!

- Не могу, - сипло отвечаю я, глядя в потолок. – Я упала в обморок от счастья, лежу на полу и дрыгаю ножкой.

Он гортанно и коротко хохочет.

- Мне нравится ваше чувство юмора – как вас зовут?

- Санни.

- О, солнце бьет мне прямо в глаза, хотя я и не вижу вас! – заявляет Макс Уолтер.

А мне его чувство юмора совсем не нравится, но я молча щиплю себя за руку – нет, не сон.

- Так как вы относитесь к тому, чтобы попасть на прослушивание, моя волшебная Санни? – лебезит он, и я не понимаю почему.

- Положительно, мистер Уолтер, - отвечаю я и уточняю:

- А это правда вы? Или это розыгрыш?

Он вновь хохочет.

- Правда, правда, - отмахивается продюсер и ревниво уточняет:

– Надеюсь, вы слышали о конкурсе «Твой рок»?

- Я и моя группа там даже участвовали, - отвечаю я.

- А-а-атлично! – восклицает мистер Уолтер. – Милая Санни, я жду вас на прослушивании во вторник, в десять утра в штаб-квартире Биг-Скай Рекордс на Рич Авеню, - он называет адрес, который и без того мне известен. Главный офис этой звукозаписывающей компании находится в одном из небоскребов напротив Хартли.

- Подойдете к стойке регистрации – вас встретит мой помощник. Он проведет вас и вашу группу… кхм… вне очереди. Сколько вас человек в группе? – уточняет он.

- Четверо.

У меня внутри все поет от радости. Господи, неужели нас заметят?! Неужели у нас будет шанс показать себя? Неужели такое бывает?

- Замечательно, значит, пропуски на четверых человек, - бормочет он себе под нос, видимо, делая какие-то пометки.

- А почему вне очереди? – удивленно спрашиваю я.

- Участников, попавших в третий тур, полсотни, зачем вам ждать, моя чудесная? – удивляется мистер Уолтер.

- А это, вообще, нормально, что мы попадаем в третий тур? – задаю новый вопрос я, задним умом понимая, что что-то с этим конкурсом не так.

- Это великолепно! – отвечают мне.

- Конечно, я безумно рада, что нам выпадает такая честь, тем более, от такого человека, как вы, - говорю я. – Но я не понимаю, почему вы это для нас делаете.

- Потому что мистер Му… Бин просил, конечно же, - говорит продюсер.

- А вы его уважаете, - замечаю я, понимая, что не могу перестать улыбаться, несмотря на страхи внутри меня.

- Конечно, уважаю, - в голосе мистера Уолтера тонна лести. – Как я могу не уважать мистера Бина? Его просьба для меня – святое. Что ж, золотце, до вторника! Мне нужно бежать в студию – работаем над последним альбомом «Биг дарсет стар»

Одна из моих любимых групп. О боже.

Мы прощаемся. Он отключается первым, а я еще некоторое время слушаю гудки, и мне они кажутся слаще любой музыки.

Что?

«Связь с солнцем» участвуют в третьем туре крутого конкурса «Твой рок» от Биг-скай Рекордс?

Так бывает, да?

***

Макс Уолтер – крупный высокий мужчина с квадратным жестким лицом и серьгой в ухе, небрежно бросает телефон на диван и возвращается в спальню с огромными окнами, из которых открывается шикарный вид на Бейли-плейс. Посредине спальни стоит незаправленная кровать-подиум, и на ней полулежит в соблазнительной позе подтянутая загорелая молодая женщина – ее иссиня-черные длинные волосы контрастируют с алым постельным бельем. Она смотрит на Уолтера хитрыми лисьими глазами, явно недовольная тем, что мужчина покинул ее, разбуженный чьим-то звонком.

- С кем ты говорил? – спрашивает она удивленно.

- Черт его знает, - хмыкает Уолтер, закуривая. – Подозреваю, что дочка Большого босса.

Большой босс – Николас Мунлайт. Биг-Скай Рекордс входит в медиахолдинг Мьюзик Дилайт Корпорейшн, который, в свою очередь, принадлежит Крейн Груп.

Глава 10. Дом на самом краю неба

Хочешь быть любимой – умей любить.

Устроившись на унитазе, как на троне, я внимательно смотрю в экран монитора, стоящего на коленях. Интернет-аукцион начался. Не знаю, какой была первоначальная цена за лот «Личный кулон-пуля Дастина Лестерса», но сейчас она достигает трех сотен долларов. Впрочем, эта сумма поднимается довольно вяло, и это понятно - кому в здравом уме и твердой памяти захочется переплачивать столько денег за крохотный кусок металла? Только тому, кому за это заплатят. То есть мне.

И я с ухмылкой повышаю цену на целых 50 долларов. Аукцион будет длиться час и все, что мне нужно – так это перебивать стоимость лота. Я почти уверена, что продержусь, и уже совсем скоро стану счастливой обладательницей кулона Лестерса, а он неплохо заплатит мне за работу.

Кто-то несколько раз пытается перекупить лот, но я не позволяю сделать этого. Пользователь с ником Жадная Дастиноманка раз за разом повышает ставки, никому не уступая кулон.

Цена за него доходит до 435 долларов и несколько минут остается неизменной, заставляя меня победно улыбаться. Я понимаю, что большинство фанаток Лестерса – это школьницы и студентки, у которых денег не слишком-то и много. А у меня за спиной маячит все богатство Дастина – расплачиваться за свой медальон, естественно, будет он, а не я.

До окончания аукциона остается пятнадцать минут, и я уже даже не парюсь. Сижу на унитазе и напеваю песенку из мультикапока про Горящего Гриба.

А потом кто-то повышает цену до 1000 долларов. Внезапно.

Улыбка с моего лица сползает, и я не верю своим глазам – 1000 долларов?! Эй, человек с ником Лунная чаровница, тебе плохо?! Да за эти деньги можно купить три ящика этих кулонов!

Я никогда раньше не участвовала в аукционах, но во мне просыпается азарт. Я не упущу лот – не на того напали. И начинаю перебивать цену. Минимальный шаг – 25 долларов, и я даю 1025 долларов. Однако Лунная Чаровница не мелочится – тотчас перекупает кулон за 1500 долларов. Вот богатая стерва! Она с ума сошла?!

Закусив губу, я выставляю новую цену – 1600. Чаровница не сдается и тотчас предлагает 2000 долларов. Наверное, Вэнди и ее подружка визжат от восторга, наблюдая за аукционом.

Понимая, что Лунная Чаровница в любом случае назначит более высокую цену, я выбираю новую тактику – затихаю, то и дело косясь на часы – ровно за пару секунд до окончания аукциона я перебью цену до 2025 долларов, оставив поклонницу Лестерса с носом. Мои пальцы застыли над клавиатурой, готовые жать на клавиши с бешеной быстротой, едва только подойдет время, спина напряжена, глаза прищурены. И когда остается минута до окончания аукциона, мой ноутбук зависает при внеочередной попытке обновиться – экран мигает, гаснет, снова загорается и начинает перезагружаться. От переизбытка эмоций я начинаю ругаться сквозь зубы и бью кулаком по стене, а подруги из-за двери спрашивают, все ли со мной нормально.

Когда спустя несколько минут я все же побеждаю своевольный ноут и захожу на сайт, то интернет-аукцион уже закончен. Лот «Личный кулон-пулю Дастина Лестерса» получила Лунная чаровница, чтобы ее перекосило, а Жадная Дастиноманка остается ни с чем. Я в шоке смотрю на экран, не веря, что упустила свой шанс отлично подзаработать и заодно помочь Лестерсу найти украденную вещь. Зато сайт заботливо предлагает мне поучаствовать в следующем аукционе «Личная письменная ручка Дастина Лестерса», который начнется через час. Его ручка нужна мне как сороке паяльник, и я просто-напросто закрываю крышку ноутбука. И что теперь делать?

В крайне расстроенных чувствах я выхожу из туалета.

- Что ты там делала целый час?! – громко спрашивает Лилит.

- Очень болел живот, - говорю я, вымученно улыбнувшись.

- Не ври, Ховард! – возмущается Кирстен. – Ты от нас что-то скрываешь!

И она ловко вырывает у меня из рук ноутбук. Пока Лилит со смехом держит меня, Кирстен открывает его и видит сайт с интернет-аукционом. А еще – кулон Лестерса, будь он не ладен. И зачитывает вслух, сколько он стоил.

- Тебе все прививки ставили, Ховард?! – осведомляется Лилит, крепко сжимая пальцы на моих плечах. – Ты реально стала фанатеть от этого мажора? Ты?!

- А мне кажется, они бы классно выглядели вместе! – встревает Кирстен. – Дастин – красавчик! Я так вам завидую, что вы виделись с ним лично!

- Я просто хотела узнать, за сколько можно продать вещи знаменитостей! – отбиваюсь я от подруг.

- Этот кулон продали за две тысячи долларов! – радостно говорит Кирстен.

- Что?!

Лилит начинает кашлять от неожиданности. Подобный способ заработка она раньше никогда не рассматривала, но, кажется, теперь пересмотрит свои взгляды. Кирстен начинает усердно колотить ей по спине.

- Две тысячи баксов за жалкую финтифлюшку? – хриплым голосом спрашивает Лилит, богиня экономии. – Боже мой, я сейчас вознесусь в небеса… Так, девочки, теперь и мы обязаны вступить в этот бизнес! А ты сечешь в теме, Ховард, - хлопает она меня по спине. Мне нечего возразить.

Что теперь делать?

Меня подкалывают насчет Лестерса и, кажется, этому не будет конца и края. В одно ухо кричит Кирстен, утверждая, что Дастин – неплохой вариант, в другое бубнит Лилит, умоляя меня не портить жизнь, а за моей спиной они перемигиваются и ухмыляются.

Глава 11. Дом на самом краю неба

Мать не разрешила портить утонченный интерьер комнаты картиной, решив повесить ее в отдаленном коридоре, но Диана не дала этого сделать – просто спрятала подарок в шкафу, время от времени доставая и рассматривая… И в каждом облаке находя свои цвета и оттенки – это была настоящая небесная палитра. А еще – вспоминая его голубые глаза.

«Дом на самом краю неба» казался Диане самой необычной картиной, а Дастин – необычным человеком. Утонченным, и в то же время категоричным. Остающимся самим собой, несмотря на профессию, которая предполагала ношение масок. Только Диане не было до этого дела – она сама была одной из тех, кто забывал свое истинное лицо. И лишь знакомство со «Стеклянной мятой» помогло ей увидеть себя.

Еще бы понять.

…Сейчас ей тоже хочется взять в руки то, что некогда держали руки Дастина, и увидеть то, на что смотрели его красивые глаза. Но она не успевает даже встать с кровати – в спальню заходят. Без стука – значит, мать. И все, что Диана успевает сделать – захлопнуть ноут и спрятать его под одеялом. Мать не должна видеть, что она сидит в Интернете.

В спальню, громко стуча каблуками, действительно заходит Эмма, неся за собой шлейф своей привычной безупречности.

Она внимательно смотрит на дочь, отмечая про себя и ее бледную кожу, и круги под глазами, и подрагивающие руки. И говорит:

- Тебя приехал навестить Кристиан.

- Что?

- Кристиан, - повторяет мать. – Я говорила, что ты больна ангиной, но ему все равно не терпится с тобой увидеться.

В ее голосе – едва заметный смешок.

Диана хочет закатить глаза, но сохраняет равнодушное выражение лица. Этот парень ее раздражает, несмотря на то, что они не виделись год. Прошлой весной его отправили учиться в США – подальше с глаз отца, но, видимо, он вернулся. И снова будет надоедать. Ведь это его хобби.

- Мне обязательно видеться с ним? – спрашивает она.

- Обязательно, Диана.

Мать относится к Кристиану достаточно нейтрально. Он – младший сын главного партнера отца Клинта Уилшера. Его не рассматривают в качестве возможного кандидата в мужья Дианы, но принимают в доме как дорогого гостя. Мунлайты и Уилшеры – один финансовый клан. Для Эммы Крис – запасной вариант. С ним не будут обращаться строго и откровенно порицать. Примут со всеми полагающимися почестями.

- Тебе следует быть искренней с сыном главного партнера отца, - напоминает Эмма.

- С сыном, который несколько раз позорил имя отца.

Диана и сама не понимает, что иногда начинает говорить фразами отца.

- Позорил не сильнее, чем твой братец Уилсон, глотающий таблетки в обнимку с проститутками, - фыркает вдруг мать. Диана едва заметно хмурится, но Эмма уже берет себя в руки.

- Удели ему пятнадцать минут, - говорит мать и уходит.

Через минуту Кристиан оказывается в спальне Дианы – врывается словно ураган, несущий с собой свежесть и море эмоций. И, несмотря на ее протесты, обнимает, прижимая к себе, как любимую куклу. Смеется – громко, заливисто, заразительно, как мальчишка.

Кристиан строен и поджар, высок и загорел – учился на Калифорнийском побережье, не иначе. И от этого его глаза цвета молочного шоколада выделяются еще больше, контрастируя со светлыми растрепанными волосами. Выражение этих глаз – озорное, в них прыгают три десятка чертиков и парочка умилительных чудовищ. Только Диане кажется, что за ними прячется монстр, который пока что спит.

- Я по тебе скучал, малышка Ди! – весело говорит Крис, крепко прижимая ее к себе и вдыхая аромат ее волос. От него самого пахнет свежестью и весенним морем. Еще у него слегка колючие щеки, хотя светлая щетина едва видна, серебряное тонкое колечко в носу, и привычка бурно жестикулировать. И он раздражает.

Нет, так – Р.А.З.Д.Р.А.Ж.А.Е.Т.

Диана чувствует, как к ней возвращается странное старое желание сделать ему больно. Морально или физически. Это доставляет ей не удовольствие, а удовлетворение.

- А ты по мне скучала? – спрашивает Кристиан – голос у него задорный. – Ну, скажи. Скучала? Эй, я же знаю, что нет, но ты должна сказать мне «да». Из вежливости. Ты же вежливая девочка! – он опять прижимает ее к своей груди, и Диана с трудом отстраняется от Уилшера, обзывая про себя навязчивым придурком.

- А я все время думал о тебе, пока торчал там, - продолжает Крис, рассматривая ее блестящими карими глазами.

Диане кажется, что несмотря на дурашливость, он стал чуточку взрослее.

- Мунлайт, не молчи. Скажи хоть что-нибудь!

- Отпусти меня, - шепчет Диана.

- Ну хоть что-то, - выдыхает радостно Крис. Глядя на нее, он весь светится, и Диана думает, что увидь это посторонние, они бы решили, что Уилшер – хороший парень. А она – плохая девочка, которая его отталкивает. Просто она знает о нем гораздо больше, чем какие-то гипотетические посторонние. Гораздо.

А потом он целует ее в пересохшие губы, будто срываясь с поводка, и Диана дает ему звонкую пощечину. Он что, не понимает, мать его, что она болеет?

Этот человек всегда выводил ее из себя. А он ничуть не смущается. Смеется только.

Глава 12. Волчий король

Если ты счастлив, задумайся – может быть, твое счастье кому-то как кость в горле. Еще немного – и он задохнется.

Дни до вторника, на который была назначена странная и в то же время интригующая встреча с продюсером Максом Уолтером, пригласившим «Связь с солнцем» на третий тур прослушивания, пролетали незаметно. Их словно сдувало ветром, дни срывались, как красные листья с осеннего клена, и улетали в прошлое, которое безмолвной тенью следовало за нами.

Ничего необычного не происходило. Мы много репетировали, чтобы поразить жюри в самое сердце, и даже Чет и Нейтан были так увлечены, что ни разу не подрались и всего лишь дважды поссорились. Репетиции группы проходили в старом гараже родителей Оливера, они были долгими, изматывающими, но веселыми. В эти дни всеми нами владело чувство надежды – оно крепко схватило за горло нас четверых и даже Лилит и Кирстен, которые часто тусовались вместе с нами. Иногда с ними была Эми, та самая подружка Кирстен, которая, кажется, положила глаз на красавчика Чета. Но он после новостей о конкурсе был словно сам не свой – на какое-то время перестал замечать девушек вообще, отдавшись своей гитаре полностью и без остатка. И все попытки Эми привлечь его внимание проваливались. А еще я стала замечать, как Кирстен неравнодушно поглядывает на Оливера, хотя подруга говорила, что на гаражные репетиции ходит исключительно ради меня. С Лилит же была совершенно противоположная ситуация – ей легкие знаки внимания оказывал Нейтан, а она, как и обычно, была холодна и безучастна.

После конкурса меня ждал концерт «Красных Лордов», а также несколько выступлений в местных клубах. Кроме того я писала новую песню, мелодия которой пришла ко мне после нескольких часов сна – легкая, плавная, немного «фолковая», но с темным началом. Я назвала ее «Волчий король» и каждую свободную минуту работала с музыкой и текстом.

Хоть семестр и закончился, свободного времени у меня совсем не было. Утром – первая подработка в библиотеке Хартли, днем – вторая подработка в уютном кафе «Принцесса Эмилия», вечером и ночью – репетиции, после которых я чувствовала себя выжатой, как лимон, но, тем не менее, счастливой.

Мне нравилось то, что мой день расписан по часам – я всегда любила чувствовать себя занятой и нужной. Без дела у меня пропадал задор, и исчезала улыбка, а сама я превращалась в аморфную амебу. Но чем больше я не сидела на месте, чем больше энергии тратила, тем активнее и креативнее становилась.

Как говорил дедушка: «Солнце должно светить всегда. Стоит ему погаснуть хоть раз, больше оно никогда не загорится вновь»

Я не хотела гаснуть, и порой не спала ночами, гуляя с друзьями по широким улицам ночного Нью-Корвена, яркие огни которого заменяли звезды, или сидела над новой песней, или выходила во вторую смену в кафе.

Что касается Лестерса и его кулона, который у меня увела проклятая Лунная чаровница, то мне пришлось расстаться с мыслью о том, что актер заплатит. Я связалась с Вэнди и ее подружкой, обещая заплатить за кулон в два раза больше, чем на аукционе. Они, естественно, были бы не прочь урвать такую сумму, но, едва не плача от осознания упущенных возможностей, признались, что кулон уже у организаторов, и назад они его уже не вернут – дорожат репутацией сайта. Репутацией, ха! Я до этого никогда не слышала, чтобы перекупщики краденного дорожили репутацией, и едва не рассмеялась подружкам в лицо. Попытки же связаться с администрацией сайта ни к чему не привели. На мои письма сухо ответили, что раскрывать личность покупателя они не собираются, а выигранный лот уже у новой хозяйки. Тогда я, скрепя сердце, вновь позвонила Лестерсу. С раза двенадцатого он соизволил поднять трубку, выслушал мои оправдания, буркнул, что «так и знал, и зачем связался с Рыжим Франкенштейном», и велел больше не беспокоить его. До того как он положил трубку, я успела сказать парочку нелицеприятных эпитетов. И на этом успокоилась, решив, что не стану тратить нервы из-за какого-то жалкого актеришки.

…Во вторник, солнечный и беззаботный, мы с парнями железно решаем собраться в девять часов у небоскреба, в котором находится Биг-Скай Рекордс. Мы так нервничаем, что все приезжаем на полчаса раньше, но не заходим в огромное претенциозное здание из стекла и металла, уходящее в облака, а стоим около него, пытаясь шутить, и тем самым подбадривая друг друга. Мы не одиноки – вокруг собралось множество молодых людей и девчонок неформального вида. У каждого третьего крутая прическа – дреды, разноцветные волосы, бритые виски, ирокез. У каждого второго с собой чехол с гитарой. И я уверена, что каждый первый по-своему талантлив. Я никому не желаю проиграть, хоть сама собираюсь бороться до победного конца. Среди такого количества людей, близких мне по духу, я чувствую себя в своей стихии. Я знаю, что музыка для всех них так же важна, как и для меня – она течет в наших венах, бьется единым пульсом в наших запястьях, проникает в легкие вместе с влажным воздухом. Мы слеплены из одного теста. Все мы хотим шанса. И все мы – чуждый элемент для делового района огромного мегаполиса, где бал правят белые воротнички. Но мы ничем не хуже, поверьте.

Кто-то играет прямо на улице, кто-то распевается, кто-то собирается в компании и весело смеется. Некоторые садятся прямо на землю. Кто-то устраивает импровизированные танцы под громкую стреляющую музыку из колонок. На нас обращают внимание проходящие мимо люди, спешащие на работу в бесконечные офисы. Прохожие снимают на камеру ребят, которые задорно отстукивают ритм знаменитой песни Queen «We Will Rock You» и громко поют ее. Приезжает фургон известной музыкальной телекомпании, и оттуда выходят операторы и высокая молодая женщина с кислотно-розовыми волосами – известная ведущая Ава Дерн, которая зорко осматривается по сторонам, явно в поисках наиболее ярких кандидатов для интервью.

Глава 13. Волчий король

Макс Уолтер сидит в центре длинного стола перед небольшой сценой. Справа от него сидят двое мужчин, слева – две женщины. Ряды кресел позади них пусты. Все они – жюри конкурса «Твой рок», третий отборочный этап которого должен в скором времени начаться. В отличие от парней и девушек на улице, они спокойны, и для многих из них это мероприятие – скучная обязанность, простая формальность, за которую заплатили деньги, Они негромко разговаривают между собой, вальяжно сидя в черных кожаных креслах. Кто-то попивает кофе, кто-то разговаривает по телефону. Макс Уолтер скупо отвечает на вопросы техперсонала и то и дело поглядывает на наручные швейцарские часы – ждет появление незаконнорожденной дочери Большого Босса. Подумать только! В Мунлайте взыграли отцовские чувства!»

И хоть он просил Уолтера лишь взглянуть на девчонку, тот уже точно решил, что она будет победительницей. В любом случае. Уолтеру даже любопытно, что из себя представляет вторая дочурка Мунлайта, как поет и как выглядит – чисто спортивный интерес. Впереди – разработка целой стратегии промоушена для ее успешного и скорого продвижения. И многое зависит от ее первоначальных данных. Хотя – тут Уолтер позволяет себе ухмыльнуться – у денег куда больше власти, чем у голоса и внешности исполнителей. На своем веку он видел сотни примеров, когда реально талантливые музыканты не перерастали уровень захудалых клубов, и когда безголосые мальчики и порочные девочки с невинными личиками удосуживались звания «мировых звезд», совершенно ничего из себя не представляя. Уолтер давно вывел для себя идеальную формулу в музыкальной индустрии: для успеха нужны какой-никакой голос и фактура, а также определенные вложения. Исключения бывали редко. Но одно из них – по имени Джонатан Тэйджер – сидело рядом, закинув ногу на ногу, и беспечно болтало о современном состоянии рок-сцены.

Тэйджер был известным композитором, подавляющее большинство песен которого становилось хитами. Однако насколько знал Уолтер, столь впечатляющих успехов он достиг самостоятельно. Да и вообще Джонатан слишком сильно отличался от коллег по музыкальной индустрии. Он выглядел моложе своих лет, носил удлиненную прическу – Уолтера это раздражало – постоянно улыбался, был легок в общении и имел привычку очаровывать всех вокруг, хотя часто становился угрюмым и капризным. Поговаривали, что он честный, однако Уолтер не верил в честность так же, как и в любовь с первого взгляда и прочие глупости.

Уолтер старался держать Тэйджера рядом по вполне понятным причинам, а тот искренне считал его своим приятелем. Правда, приятелями он считал едва ли не половину шоу-бизнеса.

Время идет – шагает размашисто, как солдат на смене караула перед собором святой Хельги.

За пару минут до начала помощник Кайл звонит продюсеру и коротко отчитывается – нашел ее, ведет на прослушивание, и они уже у лифтов.

- Дамы и господа, в скором времени начинаем! – объявляет зычным голосом Уолтер, дает последние указания своей команде, а потом тихо, но проникновенно говорит остальным участникам жюри:

- Сейчас будет довольно интересные участники. Прошу обратить внимание. Настоятельно.

Рок-музыкант, популярная соул-певица и заместитель генерального директора лейбла Биг-Скай Рекордс смотрят на Уолтера с пониманием. Они отлично знают, что тот имеет в виду. И согласятся с любым его решением – все, как один, должны ему. И только Тэйджер – наивный идиот! – спускает на кончик носа солнцезащитные очки, которые не снимает даже в помещении. И, чуть сдвинув прямые густые брови, внимательно смотрит на Уолтера.

- Насколько настоятельно, Макс? – спрашивает он.

- Настолько, насколько возможно, - ничуть не теряясь, говорит тот. – Они должны тебе понравиться.

- А если они мне не понравятся – что тогда? – спрашивает композитор вновь. Уолтер начинает сердиться – если бы это был не тот-самый-знаменитый-Джонатан-Тэйджер, он бы послал его к чертям собачьим.

Однако продолжить они не успевают – в помещение, свет в котором царит лишь над пустой сценой, забегает Кайл. И Макс разрешает начать прослушивание, веля заводить первую команду.

Уолтер подается вперед. Так-так-так.

Дочка Мунлайта заходит последней, пропустив вперед троих парней, которые внешне ничего особенного из себя не представляют. Зато она – красотка. Не эталонная, глянцевая, вылизанная стилистами, но запоминающаяся. Гибкая женственная фигурка, синие дреды до середины спины, дерзкие густо подведенные глаза, упрямый подбородок, рубиновые губы, на которых застыла полуусмешка. Шарм в ней определенно есть. И характер тоже.

Неплохо-неплохо.

Уолтеру нравится, как она выглядит, как шагает, как смотрит на жюри – без страха, с уверенностью в себе. Он ищет в девчонке – как ее там зовут? – сходство с Мунлайтом, но не находит. И, скрестив пальцы под подбородком, наблюдает, как девчонка и ее музыканты, становятся на край сцены, перед жюри и здороваются.

- Представьтесь, пожалуйста, - первой начинает соул-певица.

Те по очереди отвечают, передавая друг другу микрофон:

- Николь, - первой говорит девушка. – Близкие называют меня Санни.

- Брайан.

- Дэвид.

- Аллигатор.

- Как-как? – не понимает соул-певица. Огромный парень – настоящая скала мускулов – поясняет басом:

Глава 14. Волчий король

Диана смотрит на экран телефона и улыбается. Она рада, что все прошло хорошо. И надеется, что группа – ее группа – «Стеклянная мята» добьется многого. Они заслужили это. И пусть она больше не член их команды, но все равно любит их и благодарна за те два года, что они были вместе. За их дружбу. Участие. Смех. Веру в нее.

За то, что они не побоялись связаться с такой, как она.

О том, что у отца появилась «незаконнорожденная дочь», Диана узнала несколько дней назад от Лианы, жены Макса Уолтера. Расчетливая Лиана решила, что эта информация должна попасть к Диане, явно надеясь на ее покровительство в дальнейшем.

Сначала Диана была шокирована, хоть и сохраняла отстраненное выражение лица. А потом поняла, что глупые Уолтеры что-то напутали – рыжеволосая Санни никак не могла быть дочерью ее отца. Что за глупость. Она и в дом их попала только благодаря Диане, только из-за того, что их перепутали.

Она построила верную логическую цепочку: Санни понравилась отцу, и тот решил помочь ей, а Уолтер решил, что она – его дочь. Однако все это ужасно не понравилось Диане. Ее раздражало то, что отец оказывает Санни внимание, но еще больше бесило то, что эта рыжая вместе со своей группой попадает на конкурс, в котором участвовала и «Стеклянная мята» - они прошли два отборочных тура и должны были приехать на третий. А из-за того, что отец решил помочь Санни (он, что, с ума сошел?), у «Стеклянной мяты» не оставалось никаких шансов. Уолтер не обратит на них внимания, потому что уже точно решил - по словам Лианы – работать с «дочкой» Мунлайта.

Диана была равнодушна к понятиям справедливости и несправедливости, но когда она поняла, что все старания Николь и парней будут никому не нужны, ее сердце словно кипятком обожгло. Они достойны большего, чем выступать по клубам и репетировать в гараже. Они должны заниматься музыкой и получать за это деньги, а не пропадать на своих постоянных подработках. Они – музыканты, а не массовка для победы Санни.

Сначала Диана просто хотела сказать Уолтеру, что Санни – никакая не дочь ее отца. Она вообще никто. И брать на конкурс ее и ее команду не нужно. А потом в голове болеющей Дианы родился иной план. План, который требовал тонкого подхода, казался странным, но мог подарить ее друзьям шанс.

Они этого заслужили. Хотя бы шанса. Одного на всех!

Диана не спала целую ночь, несмотря на температуру, головокружение, слабость и боль в горле, которая стала меньше, но все еще причиняла дискомфорт. Она думала, беспокойно ворочаясь с бока на бок. И ее план был прост: подменить группы. Сделать так, чтобы вместо группы Санни перед Уолтером выступала «Стеклянная мята». Чтобы он думал, будто Николь – дочь ее отца. Чтобы подписал контракт с ее друзьями – и тогда Уолтеру придется выполнять обязательства, даже если правда потом раскроется.

Наутро Диана позвонила Лиане и хриплым голосом задала множество вопросов, чтобы понять все нюансы. Как она и думала, Уолтер не видел настоящую Санни – знал лишь ее имя, которое она сказала по телефону. И это значительно упрощало дело, как и то, что Лиана деликатно предложила свою помощь. Она связалась с помощником мужа Кайлом и велела ему в день конкурса вместо группы, которую тот должен был встретить в десять утра, привести другую – «Стеклянную мяту». Сначала Кайл отказывался, но Лиана предложила ему неплохую сумму, и, в конце концов, он вынужден был согласиться.

В день конкурса помощник Уолтера сделал два звонка. Первый – Брайану из «Стеклянной мяты», велев к десяти утра подойти к стойке вместе со всей группой. Второй звонок – Санни, номер телефона которой ему дал шеф. Ей Кайл сказал, что прослушивание переносится на половину одиннадцатого. А когда встретил их, просто поставил по расписанию на место «Стеклянной мяты», дав тридцать восьмой номер. «Связь с солнцем» ничего не заподозрили. Они решили, что им просто дают возможность попасть на третий тур в обход второго, на который они не смогли попасть.

Кроме того, ранним утром конкурсного дня Диана связалась с Брайаном, который когда-то и привел ее в группу.

- Я хочу помочь вам, - произнесла она тихим голосом, не давая ему возможности что-либо сказать. – И если ты сделаешь все то, что я велю, вы сможете выиграть.

Она велела следующее: Николь должна сказать, что ее второе имя – Санни, а Брайан должен ждать звонка от помощника Уолтера. А еще попросила исполнить ту песню, которую написала сама – уже просто так. Ей хотелось, чтобы в памяти друзей от нее осталось что-то светлое.

Группы поменялись. И их судьбы – тоже.

Хотя бы временно – это точно.

Когда правда раскроется (если она раскроется вообще) – у «Стеклянной мяты» уже будет контракт с Биг-Скай Рекордс.

Диана в который раз убедилась в своем двуличии, но теперь ей было все равно. Она старалась не ради себя, ради тех, кто был ее друзьями. А Санни… Она пробьется. В какой-нибудь другой раз. Может быть.

Диане все равно. У Санни есть свобода – и это главное. И она потрясающе играет на гитаре.

Она дотрагивается рукой до горла и думает, что раз ей лучше, значит, скоро нужно будет заняться вокалом – благотворительный бал, где Диана выступает, близится - будет уже через две недели. Доктора, правда, против, говорят, что сначала нужно долечиться, восстановиться и только потом напрягать связки. Но они не понимают, что отец ждать не станет.

У нее тоже один шанс.