Небесная паутинка

Зов неба

Небо над головой то напрягалось, то  тянуло  струной, скручивалось, шло рябью в безумном и беззвучном зове. Я уже едва слышала гул толпы за спиной, все затмил непонятный, как белое молоко звон, который был тишиной. Если умеет тишина затмевать звуки.

Айк и Кай держали меня за руки.

- Ненавижу, когда она так делает – как то глухо, безнадежно, обиженно сказал Айк.

- Делаю как?

- Перебирай ногами, Мира. На нас смотрят люди.

Это уже Кай. Мы куда-то зачем-то шли, или делали вид, что идем, потому что мое платье уже едва волочилось по полу. Айк и Кай стискивали мне руки.

Край.

КРАЙ.

Вода бьется о скалы далеко внизу. Даже волны какие-то мутные, невыразительные и злые. Темнело, и только белые ячеистые узоры пены угадывались во мгле, изгибаясь, и своим кривлянием обрисовывая гребни.

Спирали. Это я уже про небо. Тугая спираль, словно готовая к чему-то неправильному. Воздух чуть теплый и почему-то нет ветра.

Край. Волны. Спирали. Тающий звон.

Невыносимо.

Зачем они держат меня за руки?

Я бросилась вниз.

Морок спал тут же. И в следующую секунду я с жестокой четкостью осознала, что натворила. И, наконец, поняла, кто из этих мужчин действительно мой. Айк отпустил меня. Кай удержал. И это стоило ему равновесия. Сейчас он летит со мной рядом. Кай, который не умеет летать…

***

Впервые в жизни у меня не было времени, и мне не хватало его так сильно, что хотелоcь как-то повернуться в нем вспять, поплыть в нем против течения, и впервые жизни я поняла, что не умею этого делать. Я ЗНАЛА это и раньше, но ПОНЯЛА только сейчас, когда неведомой силой толкалась затылком в прошедший миг, но несмотря на чудовищное напряжение сил ничего не получалось, а вместо него набегал новый, еще более бесповоротный и близкий к финалу, чем прежний. Страха не было. Слишком поздно. Почему именно сегодня у меня так мало сил? Почему я не могу скрутить пространство, и убрать из-под него эти скалы, поверх которых пленкой лежала смерть. Он слишком тяжел, чтобы я могла унести его на себе, я могу лишь увести его от скал, направить в море. И тяну его изо всех сил подальше от берега, судорожно цепляющегося за мою руку.  А замок не так уж и высоко над берегом, а острых камней слишком много...

 Но я успела. И снова напрасно… Надо быть таким дураком! На такой скорости у него еще был бы шанс, ударься он о воду ногами, желательно полусогнутыми, или, черт бы с ним, головой, но руки вперед, сложив острием ладони, чтоб они рассекали поток.

Кай встречал воду плашмя. Грудью. В какой-то удивленно – растерянной позе.

Вот и все. Сейчас будет удар. Когда он встретит воду подбородком, голова запрокинется, ломая шею. Короткая, и, в общем, безболезненная смерть.

Я отвернулась, чтобы этого не видеть, и освободилась от теперь уже бесполезного сцепления рук.

Еще одна, такая же отстраненная мысль, наверное родственница первой констатировала, что он сумел мне доказать (и что-то там про чувства) только ценой своей жизни. 

Потом было опять что-то про чувства, совершенно неотчетливое, путанное, но настолько острое, что я чуть не захлебнулась в потоке эмоций.

Все, все. Хватит реветь. Ты не можешь сбежать отсюда – сказала я себе – возьми себя в руки, открой, наконец, глаза и посмотри, что ты натворила.

Кай был жив. Но он был очень странно жив. Он как-то неловко барахтался на поверхности воды, вернее НАД поверхностью воды, словно поплавок из легкой бальсы, а руками трогал воду, погружал их, оставляя на воде две пенные полосы, что расходились словно крылья, то завязывались узлами под ним.  Волна прошла, подкинув его, словно мяч.

Стоп.

Он почти летит…

Я сразу поняла, что надо делать, и схватив его за ворот, чуть приподняла, насколько хватило сил, и отпустила уже над водой.  Кай с грацией деревяшки опять ткнулся в воду и завис над ней.

- Лети!

Я, разогнавшись, опять ухватила его за одежду, и попыталась протащить, насколько хватило сил.

- Лети, хвостатый тебя!!!

С видом смертельно уставшего человека, Кай сделал жест, чтоб от него отстали.

- Я не отстану!

Мутная бухта изобиловала торчащими со дна обломками скал. Меж ними мотало выдранные с корнем деревья, как свежие, так и столетней давности. Плавник, измочаленные куски канатов, ржавая, ячеистая пена – все это пестрой ковровой дорожкой скапливалось вдоль линии прибоя.  Прибой грохотал о камни так, что страшно было приближаться к берегу.  В конце концов, по рисунку волн мне удалось понять, где вода спокойно выкатывается на берег,  не встречая скрытого сопротивления. К тому времени, как я, погрузившись в грязную, теплую воду, нащупала ногами дно, мне казалось, прошла целая вечность.

Только вытащив тяжеленного Кая на берег, я обнаружила, что он без сознания. К нам уже бежали какие-то люди. В воду сунуться не рискнули, а теперь объявились. Может и к лучшему…

Я без сил упала  лицом в песок и раскинула руки. Волна добивала и сюда, норовила утащить, уносила песок из под тела, оставляя взамен раковины с живыми моллюсками, красную водоросль и морскую мелюзгу с перебитыми хребтами. Чайкам будет чем поживиться после боя. Тьфу, после шторма.

Песок осветился красноватым светом.

Я подняла глаза, и увидела в свете факела чьи-то ноги, обутые в разные башмаки.

- Чайки – это вороны – сказала я. Только белые. И те, и те едят мертвечину.

- Умом тронулась – сказали башмаки.

- А этот еще жив – ответили слева.

Нас дотащили до какой-то таверны, где нашлась сухая комната.

Я заказала рыбакам обед, а Каю – горячего молока. В залог пришлось оставить браслет, каким-то чудом удержавшийся на руке.

Ссора

Кай очнулся к обеду следующего дня. И тут же сумел меня оскорбить одним своим видом. У него был вид человека, терпящего собеседника из последних сил за мгновение до того, как он сорвется на крик. Такое, длящееся пол мига выражение величайшего отвращения.  На лице Кая оно не проходило, и лишь усиливалось, стоило мне хотя бы набрать воздуху в грудь, чтобы попытаться заговорить с ним.

Поэтому пришлось отвернуться к окну.

- Ты помнишь, что вчера произошло?

- Я все помню!!! – он рявкнул так, что, как мне показалось, все собаки сбежали со двора.

- Кай, ты летел.

- И что!!!

Я было, думала, что концентрация ненависти достигла максимума в прошлой его фразе, но в этот раз он сумел ее удвоить.  Мне хотелось не то замолчать вообще навсегда, не то валяться в ногах и просить прощения.

- Я после своего первого полета отходила трое суток – сказала я как можно мягче, мысленно уносясь в тот день, один из таких, когда незримая буря между мирами, и небо звало…

- Птицы небесные! Ну почему я не разбился о скалы???

- Тише, Кайен. Скоро пройдет.

- Пройдет? Что пройдет? Может, я перестану помнить о том, что я не смогу летать -  его лицо покраснело до корней волос, словно он открыл мне постыдную правду – или, быть может, я перестану об этом думать? Ты думаешь, я сумею забыть о том, что я целую жизнь ходил ногами по земле, хотя был способен к полету? Ты думаешь, что я прощу себе эту жизнь? О, есть ли способ убить свою память, вырезать последние сутки каленым ножом, и никогда, никогда больше не думать о том, что я потерял!

- Если бы все было так, я и сама не захотела бы жить и миг… Но ты сможешь...

- Нет!!! Ты и представить себе не можешь, чего мне это стоило! Всех сил, что я копил на протяжении жизни! Всей моей воли. От меня ничего не осталось больше. Перед тобой сидит человек, и тебе кажется, что он жив и благополучен, а на самом деле он умер еще вчера!

- Это пройдет, как проходит похмелье у пьяниц, и однажды, ты поймешь, что ниоткуда вернулись силы. 

- Замолчи, дура! Почему ты не дала мне умереть!? Как с этим жить? – он начал стремительно залезать в свои вещи, с точностью движений, выдававшей военную выучку – противно видеть тебя! – он плюнул на кровать рядом со мной, и хлопнул дверью.

- Ну и дурак же ты, Кай – сказала я двери.

Если отойдет за три дня, пусть даже четыре, должен вернуться к концу недели. Я прикинула на пальцах. Как раз ко дню медведя. Хороший знак… Или плохой?