Небо! Храни мои горы!

вступление

Кровавая история эта стёрлась с памяти людей (как стирается всё злое, негативное, мешающее идти вперёд в будущее) оставив после себя лишь названия местечек «большой мучитель и малый мучитель» как напоминание о том, что жизнь она всегда непредсказуема что горе и радость, жизнь и смерть, любовь и ненависть они всегда идут рядом, предопределяя судьбы. Из названий местечек уже можно догадаться что история эта про простых людей кочевников, живущих себе своей мирной жизнью и внезапно столкнувшихся с такой жуткой напастью как маньяк людоед. Окопавшегося прямо среди горного люда, где все знали друг друга с самых пелёнок, семья знала всю подноготную другой семьи, и кочевья, кочевавшие вокруг знали всё что творится внутри каждого рода. Тем не менее какое-то время не могли вычислить и выйти на этого осторожного зверя в людском обличии.

Вдруг перед беспечно проживающим свою жизнь (защищённым горами от внешнего врага) народом скальной стеной встало осознание появления чего-то неизвестного, непонятного отвратительно-мерзкого и жуткого, что нагоняло страху в простые души людей. Исчезают люди - но врага нет! Он невидим! И всем становится ясно – он, нелюдь, среди них…!

Такие ужасающие проявления жизни всегда сопровождаются возникновением и расцветом недоверия, подозрительности, обострением всех наихудших чувств среди людей… Вскрываются все тёмные стороны прошлого будь то непростительные обиды или что ещё хуже жестокости, влекущие за собой клятвенную месть. В такое время проявляются истинные характеры, открываются истинные лица.

 И всё же, я добавлю что главное в моей легенде не детектив с самым каким ни наесть ищейкой – искубаром, который распутал весь запутанный перепутанный клубок событий, произошедших ещё задолго до начала самих кровавых событий, и приведших к такой развязке. Главное - люди, которым присуще любить: семью (рожать детей и растить их следуя дальше по жизни), землю (на которой родился, благодаря которой ты существуешь), свой народ (без которого ты сам по себе никто) - но не лелеять и не взращивать ненависть…Говорят там, где война нет места любви, наоборот отчаянные времена рождают такую же отчаянную любовь – любовь всепоглощающую, жизнеутверждающую и даже жертвенную

 «Подумав, решайся – решившись не думай» гласит восточная пословица. Подумав, я решился не сомневаться и решиться, чего – бы - то, мне не стоило, написать легенду – быль, рассказанную мне, когда – то давно ещё в детстве моим отцом. Легенда – история, действия которой происходили ещё до революции. Все эти годы, выложить на лист бумаги, все – то, что родилось в моей душе тогда и очень сильно переживалось всем моим существом, все последующие годы, мне казалось, чем – то немыслимым, неосуществимым. Казалось невозможным передать на бездушной бумаге смысл того, что несёт вся трагедия этой легенды, невозможно представить то, что все это -   могло произойти здесь на этой земле с моими предками. С моим спокойным мирным народом, матери, которых денно и нощно моля Всевышнего о мире и спокойствии (как это делала моя мама, и мать моего отца, и все матери всех кочевий, во все времена) вместе со своим молоком впитывали в своих чад, великое значение этих двух, слов – мир и свобода. Так настолько сложна и неоднозначна она для понимания.

 Я не раз серьёзно брался за эту работу, но всегда бросал. Позднее к страху оказаться непонятым и своими и чужими, стало примешиваться и родившееся во мне тогда суеверие, которое со временем росло.  Каждый раз после моих попыток серьёзно взяться за эту работу, почему – то мне становилось не по себе. Я впадал в депрессию из – за каких – то нехороших обстоятельств, возникавших именно в то время, когда я вознамеривался опубликовать, но оставив попытки завершить начатое, я не нашел успокоения. Легенда сама росла во мне и стала выплёскиваться, вынуждая меня писать. Вот так я и решился, завершить начатое, когда – то давно. Вместе с тем хотя – бы в мыслях вернуться в мое юношество…, заново пережить те волнения и переживания. Вроде – бы с тех пор утекло слишком много воды и прошло много времени, но оглянувшись назад кажется, что все происходило вот только вчера. Прогресс в тех развитии, так скоро и во многом изменил взгляды на наше существование. От моего советского прошлого остались только воспоминания.

 Возможно, как и у всех в детстве, отец для меня был прямо – таки идеалом, примером всего того что должно было быть самого – самого сильного, умного, справедливого. Все что он говорил, принималось мной безо всяких сомнений и колебаний, хотя наши взгляды на мир в то время существенно разнились. Я был ребёнком, росшим на книгах советской действительности (я был книгоманом) в то время как, отец с рождения ощутил на себе в полной мере изменчивость окружающего мира. Он рос тогда, когда ещё были живы воспоминания дедов и бабок о жизни горцев до революции, рос, когда была ещё жива и болезненна память народа о восстании, на себе испытал все горести коллективизации, ужасы ВОВ, так сказать становление советской власти. То, что он тогда говорил, было выстрадано им самим и потому стало утверждающим моментом в его жизненной позиции. Может быть, потому он и сейчас в моем восприятии сегодняшнего мира, занимает определённое место, олицетворяя незыблемость, прочность – вечного, мудрого, человечного, без всяких напускных прикрас, без политики, без агитации. Спешу заявить, что это не просто пафосные слова, благодаря ему, я научился жить. Просто жить и, невзирая на все невзгоды, не терять веры в добро (просто потому – что без этого невозможно жить дальше) Несмотря ни на что верить в простую человечность, как – бы извращена она не была во всей своей многогранности.

Отец был простым, говоря по сегодняшнему «маленьким» человеком. Он рано осиротел детство его, совпавшее с военными годами, было тяжёлым и голодным, впрочем, как и по всей стране. Повзрослев, устроился на шахту, открывшуюся здесь – же на его родине – разнорабочим и был этому несказанно рад, потому – что надо было кормить семью, которой к тому времени он успел обзавестись, и которая с каждым годом прибавлялась. Не унывал, получая мизерную зарплату за тяжёлый труд, не резался в карты и не играл в домино во дворе, по вечерам и выходным как было заведено в то время. Все лучше ориентируясь в жизни навязанной, как он говорил, советской действительностью с его абсурдными запретами и со свойственной ему ответственностью осваивая новые для него профессии, он все - же вжился в эту самую систему. Став вполне себе средне статическим, законопослушным гражданином СССР, но все – же был и оставался в душе потомственным кочевником, настоящим горцем. Я могу сказать, он был настоящим истым патриотом земли своей, образа жизни кочевников…  Ему как воздуха не хватало просторов кочевий, он по-настоящему тосковал по прежней вольной жизни, скотоводству, ему как прежде хотелось летом кочевать на джайлоо, по зимам спускаться в низины на зимовья. Тогда – то он и задался целью завести хозяйство и кочевать вокруг посёлка, благо это были земли, где он родился и вырос. Его не останавливало даже то - что ему потом приходилось проделывать путь каждый день, с места кочевья до места работы, в общей сложности три – четыре часа. Сейчас я прямо-таки поражаюсь тому упорству, с каким он шёл к задуманному, не досыпая и не отдыхая. Душа его стремилась туда, в высокогорья, в альпийские просторы, за тёплую безветренную пазуху какого ни будь кряжа, где уютно курился - бы дымок из тундука собственной юрты, рядом весело журчал – бы ручеёк. Где рядом паслись – бы его стада. Где ранним утром собирались – бы все его домочадцы, и куда заворачивали – бы на дымок, на свежий кумыс из собственноручно сделанного саба слегка отдающим запахом копчения, все знакомые и незнакомые оказавшиеся в округе по воле судьбы.  Где отдыхая, слушал – бы родные звуки комуза, и сам - же наигрывал – бы кюи на самодельном комузе. Судя по тому, как над ним подшучивала мама, и по тому, как он осмеливался на то, когда дома оставались только свои, видимо играл он неважно, да и комуз выструганный им самим (за неимением возможности приобрести его) видимо был, мягко говоря, далёк от творений настоящих мастеров комуза. Но я этого не замечал, может быть потому - что он вкладывал в свою игру и душу и старания, и, играя, был серьёзен, мне казалось, что, нет более близких моему сердцу, исполнителей, чем он. И звучание этого комуза как желанная мелодия детства оставили в моей душе добрый след.  След, ведущий в историю мою, семьи, народа.