Небо и Земля после конца света

Небо

Уныние и растерянность царили в небесных высях.

Не резвились среди пушистых облаков беспечные херувимы, не прогуливались по Райскому саду белокрылые серафимы, ангелы, хоть и толпились у самых Жемчужных Врат, не рисковали выглянуть наружу без особого позволения.

Не слышны были радостные песнопения, молчали тимпаны и арфы, даже райские птицы сидели на ветвях, недовольно нахохлившись.

Непривычное безмолвие висело над Неувядающим Садом.

Жители заоблачных высот вот уже три дня томились в ожидании окончательного решения Создателя Мира, а Земля пребывала всё в том же бедственном положении, и никто не мог сказать, остались ли ещё на ней люди, или они, как и в прошлый раз, погибли от великого гнева Иеговы.

Отец и Сын тем временем продолжали спорить, никого к себе не допуская. Даже Царица небесная не смогла войти к ним.В глубокой печали покинула она лучезарный чертог.

Теперь Мария бродила по райскому саду, уделяя всё внимание любимым цветам. Увы, это не приносило ей радости, ведь земные цветы умерли от дыхания ледяных ветров.

Мыслями Мария оставалась там, за непроницаемой стеной Небесной Скинии, где решалась сейчас судьба Мира. Она жалела Землю, но склонялась перед волей Предвечного и ждала того же от Иисуса.

При всём неизреченном милосердии, в душе Небесная Госпожа осуждала Сына за неповиновение.

Два архангела, Михаил и Гавриил, так же, как и Мария, встревоженные будущим Земли, с мрачным видом стояли в стороне, неподалёку от Скинии, а рядом с ними — святой Пётр.

Они тихо переговаривались меж собой, то и дело оглядываясь на некогда сияющий, а теперь тёмный и печальный Алтарь Предвечного.

— По велению Создателя Жемчужные Врата замкнулись накрепко, никто не может ни войти, ни выйти без разрешения, — вздохнул Пётр, — Небо полностью отделилось от Земли, и мне нечем занять себя.

— Да, такого я не припомню и от начала Мира, — пожал плечами Гавриил и широко распахнул крылья. Вестник Предвечного терпеть не мог бездействия и тосковал, когда приходилось сидеть на одном месте.

— Скверно, что вся эта нечисть снова здесь, — ещё больше понизив голос, чтобы его как-нибудь не услышали те, кому не следовало, проворчал Михаил. — Что стоит звание Вождя Небесного Воинства, если я не могу отдать приказ моим легионам и выдворить тёмных из Сада.

И он с неудовольствием обернулся в сторону тех, что выделялись серыми одеждами и чёрным оперением крыл.

Да, они явились, вошли в Эдем, и всё вокруг оцепенело, завороженное красотой Тьмы, которая впервые от создания мира наполнила пределы Райского Сада.

Страшен и величествен был Вельзевул — Древний Бог, проигравший Битву. Поражение наложило неизгладимую печать на его облик, но, как и прежде, сверкали разрушительным огнём глаза Князя Тьмы. Свет Геенны Огненной полыхал в них отблеском гибели его прекрасного мира. И нельзя было ни Ангелу, ни смертному взглянуть в лицо Властителя Ада и не ослепнуть.

Не только глаза, но и бессмертную душу, и живое сердце человека выжигал этот огонь. Всё соприкасаясь с ним обугливалось, рассыпалось в пепел.

Не желая причинить вреда Саду, Вельзевул скрыл свой лик за тёмным облаком. Мгла окутала всё вокруг.

Не поднимая смертоносного взгляда, шел он к живому престолу, но и под защитой Всевышнего трепетали ангелы, которые оказались на пути Князя Тьмы.

Вместе с ним явились те, кто отринул власть Неба и следом за взбунтовавшимся Люцифером избрал служение Вельзевулу.

Отверженные Богом, они все же признавали власть Иеговы.

Медленно шествовали демоны Ада — когда-то полноправные хозяева Эдема, гордость Творца, ныне изгои.

Расступалось перед ними трепещущее море белоснежных крыл небесных жителей.

Не могли стать единым целым Тьма и Свет, не соединялись разделённые Предвечным Добро и Зло.

За Вельзевулом, укрытым мрачным тёмным облаком предначального хаоса, шествовали демоны. Цвета их одежд и крыльев выделялись на фоне тьмы, как яркий факел, соединяющий все оттенки стихии огня.

Самюэль привлекал взгляд переливающимся радужным сиянием, Питон — холодный, матово-синий, мерцал как загадка прорицающего оракула.

Сатана был чёрен, подобен углям в мёртвом жертвеннике.

Азазель — высокомерно белым.

Асмодей — алым, словно кровь, только что пролитая на алтарь.

И Люцифер…он отличался от остальных — серебристо-серый, переменчивый, как блики на воде. Сын Зари не нёс в себе адского пламени.

В те времена, когда он занимал место рядом с Создателем, Люцифер был ослепительно красив и совершенен, но сумрачным и печальным казался теперь его лик, и сияние не исходило от высокого чела.

Лёгкие пепельные одежды, данные ему взамен безупречно светлых, развевались, окутывая фигуру зыбкими складками.

По краю тёмного плаща пробегали искры бело-голубых огней, подобные тем, что появляются на мачтах кораблей перед бурей.

Очертания остальных демонов клубились неясными тенями. Их невозможно было рассмотреть в волнах багрового и тёмно-серого.

Никто не смел препятствовать им.

Архангел Михаил стоял во главе своего воинства, кольчуга и латы Вождя Небесных Легионов блестели серебром, а огненный меч ослеплял карающим пламенем.

Но, следуя велению Создателя, опустил меч предводитель Небесного Воинства — архангелу запрещено было заступать дорогу Вельзевулу и его демонам.

Всем низвергнутым определил Иегова место в Большом Совете, которого вот уже три дня все ждали с нетерпением и страхом.

Кого ты изберешь?

Слуги Тьмы держались особняком и чувствовали себя крайне неуютно, но, делать нечего, терпели соседство тех, с кем боролись с начала создания Мира.

Четвертым собеседником Михаила, Гавриила и Петра мог бы стать Князь Тьмы и повелитель Ада, но надменный более чем когда-либо, он прошествовал мимо с высоко поднятой головой и не снизошел до разговоров с ними. Да и о чём было говорить? Люцифер явился к Тому, кто один мог повелевать Вселенной.

Появление Вельзевула означало, что все призванные в сборе, но Скиния всё ещё оставалась закрытой.

Люцифер беззлобно усмехнулся. Как это похоже на Создателя: позвать, а потом заставить дожидаться в передней.

Больше всего Предвечный любит заставлять ждать милостей или наказания, это уж кому как повезёт. Но ослушаться Бога не смеет никто.

Итак, творение вновь уничтожено, что же дальше?

Всё обернулось хуже, чем предполагал Создатель.

Небеса привыкли к неразрывной связи с Землёй и чувствуют себя осиротевшими.

Трудно сохранять равнодушное отчуждение, когда потеряны те, кого оберегали целые сонмы ангелов, кто был полностью зависим от непререкаемой воли всевышних сил, но при этом заключал в себе смысл существования жителей Неба.

А Бог? Сожалеет ли он? Может быть, тогда есть надежда на спасение. Жалость гораздо чаще побуждает к прощению, чем истинная любовь.

Никто не знал, что происходит за стенами сокровенного чертога, а между тем, если бы можно было услышать всё сказанное между Отцом и Сыном, стало бы понятно, сколь велика цена ошибки Предвечного.

Но вот маленький шустрый херувим, который обычно прятался в складках плаща Господа, вылетел из Скинии и стремглав кинулся к Марии. Несколько мгновений он вился у самого уха Небесной Царицы и что-то торопливо шептал, потом отлетел немного в сторону и воспарил в ожидании ответа, чуть трепеща крылышками. Мария кивнула и жестом отослала вестника обратно, потом взглянула на Люцифера, именно на него…

Первое любимое творение Господа — Утренняя звезда, пожелавшая затмить Солнце.

Как жаль, что ничего уже нельзя изменить. Теперь он — слуга враждебной силы, он во власти Князя Тьмы. Он! Который воплощал сокровенный небесный свет!

Как много могла бы сказать ему Мария о своих страданиях и жертве, искупившей Мир от первородного греха… Но что теперь значило всё это? И всё же она не опустила глаз перед дерзким взглядом Люцифера, только вздохнула и безнадежно покачала головой.

Им давно уже нечего было делить. Люди на Земле в равной степени отринули и свет, и тьму Творения и создали себе нового бога, страшного в своём бесчувственном равнодушии к молитвам.

— Предвечный хочет говорить с нами, — сказала Мария, и сразу же вслед за этим двери Скинии широко распахнулись. Трижды прозвучал призывный голос труб Всеобщего Большого Совета.

***

Лик Предвечного был сокрыт. Как и всегда во времена печали, Иегова окутал себя золотистым облаком.

Шестикрылые серафимы служили ему троном, по обе стороны живого престола стояли архангелы Гавриил и Рафаил.

Князь Тьмы приблизился и встал перед Создателем.

— Ты звал меня, Повелитель, я пришел, — изрёк Вельзевул.

Воем и свистом ураганного ветра, эхом горного обвала был полон голос Князя Тьмы. Легионы визжащих, скрежещущих, рыдающих голосов соединял он в себе.

Дрогнул и покачнулся от него живой трон Бога.

— Ты звал меня, Повелитель, я пришел, — повторили за Властителем Ада все шесть демонов, и последним произнёс их Люцифер.

Иегова медлил с ответом.

Да, все они явились на его зов.

И Сын Зари, его первенец, любимое творение, воплощенный в сущность раньше Солнца и Звёзд.

Ангел духовного обновления, тот, с кем Создатель думал восседать на престоле. Его гордость и восхищение, боль и разочарование, Сподвижник, возмутитель спокойствия Небес, искуситель Адама и Евы. Непокорный сын, низверженный в геенну огненную в час великого гнева, а после оплаканный морем кровавых слёз.

Причина крестных мук Невинного.

Люцифер — Утренняя Звезда, теперь демон потустороннего света бессмертных душ.

Иегова не желал такого исхода, всё произошло помимо его воли. Слишком похожи оказались они в своём упорстве доказать правоту. Люцифер избрал изгнание.

— Я видел покорность Тьмы, — изрёк Предвечный, — теперь пусть остаётся здесь один из вас. Тот, кому не столь тяжек свет моего Сада.

— Мы все останемся, но говорить с тобой от имени Тьмы будет один. Кого ты изберёшь? — спросил Властитель Ада.

— Люцифер!

— Да будет так! — Вельзевул расправил огромные перепончатые крылья, горячий ветер опалил Сад знойным дыханием Преисподней, огненный шар явился на месте Властителя Ада, Вельзевул исчез в языках пламени, стали невидимы и демоны.

Все, кроме Люцифера.

Иегова ждал… Он ждал…

Не оправданий, не упрёков — Предвечный хотел услышать ответ на тот вопрос, что так и остался неразрешенным между ним и Спасителем.

Но Люцифер молчал.

Высокой чести посещения Райского Сада низвергнутый Сын Зари был удостоен впервые со дня изгнания. Таил ли он зло? О нет! Никогда… Он не скрывал его, в непомерной гордыне надеясь, что рано или поздно семена взойдут, и зло возобладает в душах всего рода человеческого, проклятого после первородного греха.

Семена взошли, но всё, что произошло в последние три дня, не вызвало у него удовлетворения и радости, хотя, казалось бы, давняя мечта его сбывалась.

Нет, Люцифер не радовался гибели Земли.

Было время, когда он желал этого, потом стремился к власти над миром людей, пытался доказать Отцу, что потеря Неба нисколько не уязвила его гордости.

Он мстил этому миру за свои обиды.

Времена гнева, обиды и мести прошли, Люцифер явился на зов Отца и не желал новой ссоры.

За бесконечно долгие годы бессмертия он стал мудрее.

Лицо низверженного Ангела не изменилось, та сила, которой он служил теперь, не исказила прекрасных черт, не отняла и света, лишь сделала его бледным, как мерцание Утренней Звезды перед восходом Дневного Светила.

Спор у престола Предвечного

Парят среди облачных гор Престолы.

В глубокой задумчивости сидит Предвечный на живом троне, слева, облеченная в небесно-голубые ризы, стоит Мария Святая Дева, справа — Христос в серебристом хитоне с узорной алой каймой.

И, словно море у неприступного утёса, волнуется у подножия трона смешение белых крыл и лёгких одежд. Золотой рябью блещут над толпой ангелов отсветы нимбов.

Величественна и прекрасна картина, но слова Правды сегодня в устах отринутого Небом.

И, смирив гордость, почтительно склонился перед Отцом и младшим братом Люцифер, посланник Властителя Ада.

Но тут же, небрежно откинув свой тёмный, как грозовое облако, плащ, стремительно выпрямился и вновь обратился к Предвечному с установленными Законом словами:

— Ты звал меня, о, Повелитель. Я пришел. — С неизъяснимым достоинством, только ему одному присущим среди легионов ангелов и демонов, произнёс Сын Зари.

Он хотел, чтобы слова его прозвучали как можно дружелюбнее. Какой смысл без всякой нужды испытывать терпение Отца, он чрезмерно вспыльчив, да и ни к чему им ссориться, не время и не место сводить счёты.

Иегова ничего не ответил, только едва заметно кивнул. Между ними полыхал сияющий огненный столб, он то бледнел, то разгорался, скрывая Предвечного. Этот ослепительный свет не нравился Люциферу, слишком уж резал глаза.

Для всех это был только огненный столб и ничего более. Никто, кроме самого Всевышнего, не мог различить в лучезарном сиянии, что поднималось от подножия облачного трона, ужасающую картину разрушения.

Солнце и луна медленно гасли над безмолвной Землёй и, словно призрачное воспоминание о нарушенном Завете, висела меж ними огромная семицветная радуга. Её яркие краски подчеркивали бледность светил, которые дарили свой прощальный свет Земле. Творение погружалось во тьму и хаос, а мертвящий холод уже заволакивал его белым туманом, плыл над разрушенным миром, и ничто живое не могло найти спасения.

Мановением руки Бог раздвинул столб света, и огромная картина в огненной раме стала доступна всем. От неё невозможно было отвести взгляд, она ужасала и притягивала. Столько величия заключалось в этом угасании эфира, столько безмерного покоя и равнодушия к жизни. Некоторое время все созерцали в безмолвии, потом раздался голос Сына:

— Разве так всё должно было совершиться, Отец? — с недоумением воскликнул Спаситель.

— Разве я не предупреждал, что всё совершится именно так, мой господин? — не без удовольствия добавил Люцифер, и слова его прозвучали скорее утверждением, чем вопросом.

— Отчего же гибнут все? Разве не обещано было спасение запечатленным? — тихо напомнила Мария.

Все ждали ответа.

И раздался Глас Создателя, и был он непривычно печален. Не гром небесный, не шум всех ветров Вселенной, не рокот всех вод, не рёв огня слышался в нём, но все слёзы Земли, которая вновь должна была стать безвидна и пуста, как в самом начале своего рождения.

И совершалось это не волей Господа, но по вине человека.

— Ничего не осталось, — изрёк Предвечный. — Созданное мной погибло много раньше. Нет больше гор, морей, плодородных равнин, лесов, пустынь, мне осталось погасить лишь свет луны и солнца. Но и это не устрашит род человеческий, потому что небо ему безразлично. Так пусть же гибнет всё: и сотворенное мной, и созданное людьми. Они предались греху гордыни, позабыли о своих душах, им стал неведом Страх Божий. Невидимую сеть раскинули они над Творением и с помощью этой мерзкой паутины управляют жизнью! Они решились стать подобными мне, превзошли меня! Так пусть же в ничто превратятся их жалкие знания, с помощью которых человек хотел стать равным Богу.

— Отец! — Христос простёр перед собой руку, как бы желая защитить Землю.

— Молчи, не перебивай меня! — Раздался удар грома, белая молния сверкнула в огненном столбе и поразила картину мира, та пошла трещинами, исказилась, брызнула в разные стороны осколками разноцветной мозаики, побледнела и исчезла.

Создатель тяжело опустился на трон, горестно покачал головой и продолжил:

— Я свершил это в великом гневе на людей, но теперь вижу, что вина за всё лежит на мне одном. Созданный по моему образу и подобию смертный не смог довольствоваться участью раба, он пожелал власти над Миром и достиг её. То, что было началом, стало концом, круг замкнулся. — Он помедлил, а потом добавил, как бы размышляя вслух:

— Но остались ещё смертные…Теперь, когда всё кончено, надо решить, что делать с ними.

— Дай им надежду! — сказал Иисус.

— Ты просишь за них, Сын мой, рожденный на Земле, но они давно позабыли о чуде твоего рождения. И жертва твоя оказалась напрасной. Суди сам, стоят ли они сострадания и любви? Стоят ли дара Надежды?

Ответные слова Иисуса пали меж ними, как тяжелые камни.

— Ты лишил меня права судить, Отец. Не это было обещано, ты нарушил слово, я же стал в глазах людей лжецом. Такой конец пророчества, и правда, не стоит жертвы! Ты говоришь, что ошибся, но ошибся и я, принимая чашу, всецело покорившись твоей воле. Я обещал вернуться при конце мира, но лучше бы мне было сразу остаться с людьми.

— Когда-то я наказал ангелов за то, что они прельстились земной красотой и осквернили себя близостью с людьми, — нахмурился Иегова.

— А потом ты наказал людей за то, что они не захотели поклоняться тебе. Разве может снискать любовь тот, кто беспрестанно судит и наказывает? Ты наказал Адама и Еву всего лишь за одно жалкое яблоко.

— Я наказал их за неповиновение Слову!

— Так накажи теперь меня, отец! Я тоже не хочу больше повиноваться Слову, если ты отказываешься блюсти установленный Завет! — С этими словами Иисус спустился с подножия трона и встал рядом с Люцифером.

Даю вам обоим равную власть

Все ужаснулись отречению Спасителя, пораженные им более, нежели громом небесным и сверканием испепеляющих молний гнева Иеговы.

Будь на месте Спасителя кто-то другой, он не избежал бы немедленной кары, но перед Всевышним стоял Сын Бога, чьё мужество было превыше страха, и Сын не отвел глаз под тяжелым гневным взглядом Отца. Да, он осмелился оспаривать решение Создателя, потому, что слишком дорого заплатил за спасение рода человеческого.

— Мы не станем теперь судить о Предначальном Слове, — пытаясь найти путь к примирению и завершить этот ненужный спор, мягко промолвил Отец. — Я жду теперь слова Большого Совета, и только.

— Разве слово Большого Совета может что-то значить, когда ты уже решил всё заранее, однако ты хочешь, чтобы мы ответили тебе, как наказать людей? Ты желаешь услышать это? Так как же мы накажем их? Как?! — Сын Бога отвернулся от облачного трона и бросил в толпу свой вопрос.

Всё стихло, ни один звук не нарушал безмолвия небес, никто не решался заговорить. Безнадежным казалось всё происходящее.

Потом невнятные перешептывания и шорох крыл понеслись над рядами, они напоминали звуки, давно забытые на Земле. Подобный отдалённому рокоту моря или порыву предгрозового ветра в кронах деревьев, гул замешательства нарастал. Среди возмущенных голосов уже ясно различимы были злорадное хихиканье и визг демонов. Нестройный ропот некоторое время прокатывался над рядами, потом он пошел на убыль и замер. Тогда-то и раздался среди всеобщего безмолвия насмешливый голос Люцифера:

— Позволено ли мне будет говорить, мой господин?

— Говори, — устало разрешил Создатель, — теперь, когда меж Словом и Провозвестником, нет единства, что может повредить миру более?

— Если уж Создатель в своей великой силе и мудрости не властен над людьми, могут ли претендовать на власть остальные, — начал Люцифер. — Я давно уже не имею прежнего влияния на разумных обитателей Земли, — признался он. — Никто ныне в райских высях или в недрах преисподней не может заявить своё право и сказать: «Род человеческий принадлежит мне». И всё же, я в недоумении, почему ты, о Повелитель, и твой Несравненный Сын озабочены вопросом, ответ на который уже дан?

При этих словах все взоры обратились к Сыну Зари, но Люцифер мастерски выдержал паузу и ушел от разъяснения. — Да и стоит ли так беспокоиться обо всём этом, род человеческий живуч и вынослив.

Он бросил мимолётный взгляд на Иисуса и чуть заметно пожал плечами. Этот жест можно было истолковать и как недоумение, и как предостережение: не выносить на Большой Совет внутренние частные споры. — Больнее всего сожалеть о том, чего уже нет, —добавил он тихо, так, чтобы его мог слышать только Иисус, — хотя ты менее других нуждаешься в моих советах. Так было всегда. — И вновь возвысив голос настолько, что речь его далеко разнеслась над толпой, продолжал:

— На этот раз люди сами обрекли себя на гибель, тут нет моей вины, не так ли?

— Что в том, найдём ли мы виновных, — нетерпеливо перебил его Сын Бога, — разве это послужит ко благу?

— Благо часто оборачивается злом, — усмехнулся Люцифер, — самый путь в Ад вымощен благими намерениями, но я не о том. Возможно ли, что вопреки данному обету, на Земле совсем не осталось запечатленных?

— Не нашлось тех, на чьё чело можно было поставить печать спасения, — ответил Предвечный и суровые Ангелы Возмездия, один за другим, подтвердили Его слова.

— Так разве это не достаточное наказание? — с неподдельным изумлением воскликнул Люцифер, — Стоит лишь оставить всё как есть.

И вновь быстрой волной пробежал над сонмом ангелов и толпой небесных жителей вздох недовольства. Возмутились невидимые духи-покровители, легла на огненный меч рука архангела Михаила, в ожидании приказа обернулись к своему предводителю легионы небесного воинства.

Но никто не посмел раньше Создателя возразить Люциферу, а Предвечный молчал.

— Ты уже поразил всех виновных, мой господин, — продолжал меж тем Посланник Ада, — на мой взгляд, не так сурово, как следовало, всего лишь отнял разум, который они сами же создали, но, быть может, в роду человеческом остались те, кто сумел сохранить разум, данный тобой? Не станет ли это обещанной печатью спасения? По твоей великой милости они могут избегнуть кары. Так будет справедливо.

Предвечный медленно склонил голову в знак того, что принял совет, а потом обратил свой взор к Сыну:

— Ты хотел вернуться к людям, возлюбленный сын мой? Пусть это совершится. Нет такой просьбы, которую я бы не исполнил в память о твоей покорности и страданиях, и если остались на Земле те, кто так же помнит об этом, иди к ним.

С облегчением вздохнули те, кто сочувствовал людям, посветлела улыбка Марии, надежда зажглась в прекрасных глазах Небесной Царицы, но Предвечный встретил этот взгляд и сурово нахмурился:

— Я ещё не всё сказал, не один пойдёшь ты, сын мой, — продолжал Господь. — Низвергнутый Ангел, Люцифер, пойдёт с тобою. И я даю вам обоим равную власть над Землёй. Вы можете обещать людям всё, что хотите, и это будет исполнено.

А человеку я даю право выбирать меж вами, пусть сам решает, за кем следовать. Когда же выбор совершится, я исполню просьбу, высказанную на Земле. Любую, но только одну. Ступайте же…

И Бог скрылся в огненном облаке.