Небо выбрало нас

Глава 1. С небес на землю

Не всем, кто толкует про небо, суждено туда попасть.

Уильям Фолкнер

Полет. Небо. Каждый раз, когда поднимаюсь в небо я перестаю быть тем, кто я есть на земле. Все остается там – внизу: земные тревоги, земные проблемы, обиды и надежды – даже радости земные кажутся незначительными на фоне этого огромного синего неба.

Есть только я, моя стальная послушная птица и колыбель бесконечного неба с пушистыми подушками облаков.

– Штурвал на себя, – говорит инструктор, – затем вправо, возвращаешь в нейтральное положение и снова на себя, когда закончится вращение, чтобы поднять нос.

На самом деле мне не нужно объяснять, как делать «бочку», но инструктор обязан все это проговорить.

Тяну штурвал на себя, дальше все по алгоритму. Земля оказывается сбоку, затем надо мной и снова возвращается на место.

– Молодец, Майя, – подбадривает инструктор.

Моя птичка слушается беспрекословно. Я с ней сейчас одно целое. Но мне немного не хватает самостоятельности. Хочется остаться в кабине одной. И хочется сменить мой старенький учебный Як-52 на что-нибудь посовременнее, пошустрее и побольше. Было бы неплохо оказаться за штурвалом настоящего истребителя, но это только мечты.

Начинаю набирать высоту и в этот момент, словно кто-то услышал эти мои мысли, мимо проносится король неба собственной персоной – Су-57. Как раз в тот момент, когда ровняется со мной, истребитель проходит звуковой барьер, ударной волной мой легкий Як опрокидывает и самолет начинает сваливаться.

– Полный газ! – кричит инструктор, – выравнивай!

Я как завороженная смотрю на взмывающий ввысь боевой истребитель пятого поколения, заходящий на петлю Нестерова или в простонародии – мертвую петлю.

Инструктор берет дело под свой контроль и вот мы уже летим в сторону аэродрома.

– Откуда этот придурок здесь взялся?! – орет инструктор.

У меня такое ощущение, что он перепугался больше моего. Так оно, наверняка и было. Я, скорее всего, в этот момент и не успела осознать, что на самом деле нам грозило, завороженная красотой полета истребителя, но инструктор знал точно, да еще и ответственность за меня и самолет. В общем, злости его сейчас хватило бы пролететь на ней еще несколько километров, если бы внезапно закончилось топливо.

Я зашла на посадку. Шасси коснулось полосы, нас немного тряхануло и в другой раз я бы за это могла получить нагоняй, но сейчас его больше заботил пилот истребителя и какие он устроит ему кары через его же начальство.

Я вылезла из кабины и уставилась в небо. Мне снова хотелось увидеть в деле шедевр авиаконструкторской мысли, который нас только что чуть не угробил. И он не обманул моих ожиданий. Су-57 заходил на посадку.

Рев двигателей, воплощенная в материю первобытная сила и мощь. Я не могу отвести глаз и не слушаю, что говорит инструктор.

– Ты идешь? – он тянет меня за локоть.

– Куда?

– К руководителю полетов, ты вообще, что ли не понимаешь, что произошло?

– Ну, не произошло же.

– М-да, выдержка у тебя, конечно, но разобраться нужно.

Я иду вслед за ним, не отводя глаз от истребителя, выруливающего по полосе и заходящего в ангар.

Мы поднялись на вышку командно-диспетчерского пункта. Здесь уже стоял шум до потолка – натурально переполох.

– Отстранить этого идиота от полетов! – кричал генерал, как я поняла по погонам, на полковника. – Не первый раз уже этот ваш, как его?

– Файтер, – подсказывает полковник.

– Что это? Имя? Фамилия? Какой еще Файтер?

– Это позывной.

– Фамилия и звание у него есть? Файтер этот, мать его, чуть не угробил гражданских и самолет за два с лишним миллиарда!

– Получит выговор.

– Я сказал отстранить от полетов!

– Нельзя его отстранять, товарищ генерал, – полковник чуть вжал голову в плечи, уже предчувствуя, что сейчас начнется.

– Это почему еще? – генерал побагровел, словно забытый на плите чайник, из которого уже выкипела вся вода.

– Гений он, товарищ генерал, такие летчики раз в сто лет рождаются. Идиот, я согласен. Но это по молодости.

– Так гений или идиот? И что значит по молодости? В каком он звании?

– Лейтенант, – отвечает полковник.

– И уже на Су-57? Как он вообще оказался за штурвалом такой машины, если к ней подпускают только в звании не меньше полковника? Давай сюда этого твоего гения-идиота. Бардак какой-то!

Только сейчас генерал заметил, что кроме него и полковника здесь есть еще люди. Он метнул в нас взгляд тяжелый как бетонная свая.

Я успела пожалеть, что не заяц и не могу прижать уши.

– Вам чего? – рявкнул генерал, но тут же взял в себя в руки, заметив, что я в летном комбинезоне и со шлемом под мышкой.

– Извините, зарапортовался, – сбавил обороты генерал. – Это вас, видимо, чуть не зацепило?

Глава 2. Воздух

Каждый раз после полетов я по традиции отправлялась в бар «Воздух». Это даже не столько бар, сколько закрытый клуб для своих.

Туда нельзя войти просто с улицы. Это место только для тех, кто так или иначе связан с небом: пилоты, парашютисты, виндсерфингисты, бейсджамперы, парапланеристы и даже воздухоплаватели.

И нельзя просто так заявиться, сказать, дескать: «Я на воздушном шаре два раза катался». Нужно либо соответствующее удостоверение, либо рекомендация одного из завсегдатаев.

Единственными людьми, которым ничего не нужно было предъявлять были те, кто приходил в военной форме с шевронами ВКС – военно-космических сил и погонами с голубыми просветами.

Особо все мы гордились, что иногда к нам присоединялись даже действующие космонавты.

В общем – место культовое и спокойное, где можно было не волноваться, что здесь окажется какой-нибудь залетный.

Вот и сегодня я несусь на своей «пуле», пропустить коктейль в «Воздухе». И мне как никогда это необходимо.

Чертов Шестов не выходит из головы. Да, восторгов на его счет во мне поубавилось, но я не могла не отметить, что в свои двадцать два он уже достиг невероятных высот для пилота.

Понятно же, что только лучшие из лучших могут сопровождать борт номер один. Только пилоты сверх высокого класса могут участвовать в демонстрационных полетах на авиасалоне, да еще и на самом лучшем боевом истребителе в мире.

«В двадцать два года, боже!», – звучит в голове. Его видимо в кабине истребителя зачали и там же родили. Иначе, я никак не могу это объяснить.

При одной мысли только, что вытворяют наши пилоты на авиасалонах, какие сложнейшие фигуры высшего пилотажа они выполняют, у меня захватывает дух.

И вот пожалуйста – такой вот пилот, такой вот мужчина, о котором только можно мечтать, размазывает меня словно козявку ничтожную.

Мое самолюбие не то чтобы уязвлено, оно требует реванша! Оно вопит во мне: «Он должен взять свои слова обратно! И он не может на тебя смотреть с таким презрением, будто ты лохушка неухоженная! Ты тоже пилот. Вот-вот получишь допуск к самостоятельному пилотированию. Да, не летчик истребитель, но одна из немногих женщин пилотов, а это чего-то да стоит! Ты из достойной семьи, у тебя блестящее образование и не просто, как говорят – золотая молодежь, но и человек, который делает себя сам, а не только использует ресурсы и положение своих родителей – потомственных дипломатов. А кто он без своего истребителя?».

Я все распаляла и распаляла себя. И все сильнее давила на газ, уже не замечая, что стрелка спидометра скоро уйдет за двести.

В себя меня приводит только рев полицейской сирены и приказ из громкоговорителя: «Водитель, прижмитесь к обочине!».

Я сбрасываю скорость, «пуля» недовольно ворчит двигателем, и останавливаюсь. Полицейский подходит к машине, я опускаю стекло. Полы платья соскальзывают, открывая ноги.

Полицейский задерживает взгляд на ногах, слишком надолго задерживает и я понимаю, что могу выйти сухой из воды.

– Простите, превысила, знаю, – я вооружилась самой обворожительной улыбкой из своего арсенала и протягиваю ему водительские права.

– Не просто превысили, – он смотрит в права, – это лишение, понимаете это, Лебедева Майя Александровна? Торопитесь куда-то?

– Если честно, да, – я достаю из бардачка корочку с золотым гербовым орлом и внушительным – Министерство иностранных дел Российской Федерации и смотрю на него с легкой поволокой.

– Никаких прав вам это не дает. И кем трудитесь в министерстве Майя Александровна?

– Переводчиком, и вот как раз опаздываю у меня сегодня китайская делегация и другого переводчика нет, вы уж войдите в положение, пожалуйста, обещаю больше не нарушать.

Никаким переводчиком в МИДе я не работаю, конечно. И удостоверение мне это сделал когда-то отец. Он, как раз, дипломат и это для него и для всей нашей семьи, натурально – священная корова.

Из поколения в поколение Лебедевы служат в министерстве и каждому, еще в утробе матери было уготовано стать только тем, кем должны быть Лебедевы. Преемственность в этом деле цениться не меньше профессионализма. А бывает, что и больше.

Но я пока только студентка МГИМО и, если честно, мне стыдно светить этой липовой корочкой. В том смысле, что липовой считала ее только я потому, что на самом деле числилась в министерстве как стажер переводчик, но только числилась и не чувствовала себя в праве брать на себя роль того, кем не являюсь.

Но сейчас мне было жизненно необходимо, чтобы полицейский отпустил меня без последствий, и я готова пустить в ход все, что необходимо.

– Ой, Майя Николаевна, да у вас машина такая, которая только для того и создана, чтобы нарушать, – он отдает мне права и удостоверение и снова бросает взгляд на ноги. – Больше не гоняйте. – Полицейский берет под козырек.

Я поднимаю боковое стекло, завожу двигатель и вливаюсь на «пуле» в поток послушно и с установленной скоростью.

Улыбка тут же сползает с моего лица. Но я немного благодарна этому полицейскому. Точнее тому, как он смотрел на меня и мои ноги. Мне было необходимо, чтобы хоть немного ожила моя самооценка. А, что может быть для этого лучше, чем восторженный мужской взгляд? И, что может быть для нее хуже, чем такой взгляд каким меня одарил проклятый Шестов?

Глава 3. Кто кого?

Из-за выпитого коктейля я больше всего сейчас сожалею не о том, что в голове стоит легкий туман, а чувства слишком обострены и вызывают не совсем адекватные для меня эмоции, а то, что мою красную «пулю» придется оставить где-то здесь.

Я решаю выйти наружу, подышать немного воздухом и присмотреть место, куда можно перепарковать машину на ночь.

На воздухе мне становится немного полегче. Туман в голове рассеивается, и я даже умудряюсь развеселиться от того, как еще мгновение назад не могла толком совладать со своими неадекватными реакциями на Шестова.

Из бара вываливается шумная компания, видимо на перекур. По голосам слышу, что это те, кто с Шестовым и тут же внутренне сжимаюсь, ожидая услышать и его голос. Здесь, он, конечно, меня узнает, и я нисколько не сомневаюсь, что он не упустит шанса подколоть или того хуже – снова как-нибудь оскорбить. Не знаю, чем уж так я ему насолила.

Стою, не оглядываясь на офицеров. Я заметила удобное место, куда можно переставить машину. Уже собралась вернутся в бар, попросить бармена переставить «пулю», и в этот момент кто-то сзади обнимает меня за талию, кладет руки на живот и крепко прижимает к себе.

От неожиданности я даже не успеваю отреагировать. Все происходит слишком быстро, а я как-то чересчур заторможенна.

Чья-то рука убирает мои волосы, горячо и нежно целует в шею, отчего у меня мгновенно вспыхивает внизу живота и вместе с тем холодеет в солнечном сплетении.

Я резко оборачиваюсь, уже собираясь залепить наглецу пощечину и лицом к лицу оказываюсь с Шестовым.

Он выше меня ростом, я смотрю на его губы, он глядит на меня испуганным недоумевающим взглядом. Все длится одно мгновение, но для меня это мгновение все тянется и тянется.

Он так близко, я чувствую запах его ненавязчивого легкого парфюма, чувствую тепло его тела и понимаю, что он совершенно не понимал кого обнимал и целовал только что.

Он резко отстраняется и спешит извинится:

– Простите! Я думал… вы со спины очень похожи на мою девушку, неловко вышло, – Шестов широко улыбается, но тут в его глазах я замечаю блеск узнавания, и улыбка тут же сползает.

То, что он обознался меня не удивляет, я и сама подметила наше мимолетное общее сходство с его подругой, со спины можно было ошибиться.

– Ну, надо же, какая встреча, у нас тут недопилот собственной персоной! Ну, здравствуйте.

От возмущения и от разницы в ощущениях от только что произошедшего, я буквально задыхаюсь и не нахожу, что ответить.

– Что за недопилот? – подключаются его друзья.

– Да из-за нее и ее трактора я сегодня нагоняй получил, – отвечает с усмешкой Шестов.

Все! Больше я не намерена это терпеть!

– Если бы кое-кто смотрел куда летит, и не нарушал правила полета, никакой трактор ему бы не помешал! Слышала я как тебя зовет твое начальство – гений-идиот, я бы на их месте первую часть убрала!

Он удивленно приподнимает бровь, явно не ожидая от меня отпора.

– Так это я не видел куда лечу? Вот так новость, а ничего, что это ты залетела не в свой сектор и благодарила бы бога, что я вовремя отреагировал. Это мое, как ты говоришь, начальство уже настолько привыкло всех собак на меня спускать, что даже разбираться не стали, кто куда залетел. У них традиция такая, если что-то произошло, безусловно виноват Андрей Шестов.

«Так тебя, наглец, Андрей зовут», – отмечаю я про себя и вслух отвечаю:

– Так ты еще и ответственность на себя брать не умеешь? Не удивительно, глядя на тебя сложно поставить в одном предложение Андрей и ответственность.

– Что у вас здесь происходит? – слышу я голос его девицы, которая, видимо, уже заждалась своего идиота и решила проверить куда он подевался.

Меня так и подмывает сказать: «Ничего особенного, он просто обнимал меня и целовал в шею, все в порядке, иди дальше делай, что ты там делала». Но, конечно, я ничего не говорю.

Меня трясет от того, что ко всему этот гад еще вину за инцидент хочет на меня переложить.

– Как можно быть таким бессовестным? – бросаю я ему.

– О чем она говорит, Андрей? – вмешивается девица.

– Все нормально, Галь, я тебе рассказывал сегодня про нагоняй от начальства, помнишь? Ну, так вот это из-за нее.

Эта самая Галя смотрит на меня будто я олицетворение всех бед на земле. Но в то же время с недовольство поглядывает на Шестова. Не смотря на его объяснение она будто чувствует, что он только что перепутал меня с ней. Я это вижу по ее глазам. Она не знает, что произошло точно, но точно знает – что-то произошло.

Так уж устроено женское сердце. Оно не предполагает, оно знает, хоть и не всегда может расшифровать это знание. И тогда подкидывает в сознание предчувствия и ощущения, которые и становится тем, что управляет женщиной в той или иной ситуации.

И мне, как бы это странно ни звучало, нравится, что Гале не нравится. Но и терпеть очередной выпад Шестова я не собираюсь.

– Ладно, пребывай дальше в своих заблуждениях, я не собираюсь больше это обсуждать, – я смотрю на него и пытаюсь подметить хоть что-то чем можно было бы его зацепить – мгновенно и больно.

Глава 4. Птица другого полета

Мобильник трезвонить на всю комнату, выдергивая меня из сна. Я смотрю на экран еще не продрав глаза, меня зачем-то с самого утра уже хочет слышать мой инструктор.

– Тут такое дело, Майя, – я слышу, что голос у него такой, что не предвещает ничего хорошего. – В общем, вчера – это мы с тобой учудили, а не тот летчик. Моя вина, ты не переживай, это я что-то в полетном задании напутал и чуть обоих не загубил.

– Чем нам это грозит? – спрашиваю я.

– Тебе ничем, а я все улажу, не волнуйся и готовься к сдаче на допуск.

«Черт!», – шиплю я и тут же вспоминаю стальные глаза Шестова. «Так он как есть говорил, оказывается, ясно, чего он на меня набросился», – я от досады прикусываю губу.

«Ладно, виновата я, даже не я, а инструктор, но тем не менее, дает ли это ему право так разговаривать со мной? – думаю я, – нет, не дает. А если тебя, Шестов, начальство вечно мордой по грязи возит, может, есть за что? И нечего жаловаться на мой, как он там сказал – трактор. Это у тебя трактор, а у меня чудесная птица, засранец!».

Я смотрю на модель Су-57 у себя на столе виноватыми глазами, словно извиняюсь, что назвала это чудо человеческой мысли трактором.

Я спускаюсь со своего третьего этажа на первый, где мама уже шуршит, готовя завтрак. На самом деле у нас был семейный повар, но именно завтраки мама ему не доверяла.

Я спрашивала ее как-то об этом. Она отвечала: «Ну, уж нет, утро – это время семьи. Мы и так толком вместе не собираемся. Постоянно вокруг кто-то есть. Отец вечно занят, ты вся в учебе, да и кроме учебы пропадаешь где-то. Я вас хоть по утрам могу всех поймать и хоть как-то позаботиться».

Я была благодарна ей за это. И за то, что завтракали мы на кухне, а не как обычно, когда обедали и ужинали – в столовой. Не нравилась мне эта чопорность. Но я понимала почему так, а не иначе. Действительно, за обедом к нам постоянно кто-нибудь присоединялся, как и за ужином. И все действо больше напоминало какую-то условность, ритуал. Будто мы в девятнадцатом веке живем, и к тому же дворяне какие – ведем светские беседы.

Ни поесть нормально, ни поговорить по-семейному. Зато завтрак – действительно наше время.

В этот раз мама готовит блинчики, отец сидит на высоком стуле у стола-стойки, я сажусь напротив него.

Мама ставит первую партию пышущих жаром блинчиков, я тут же хватаю один и щедро макнув его в сгущенку, отправляю в рот.

Отец читает газету, но смотрит на меня краем глаза и слегка улыбается, видимо от того, что я обляпалась сгущенкой.

Я каждый раз поражаюсь тому, что он все еще читает газеты.

– Пап, ты пока ее читаешь, там уже все новости обновились, давай я тебя на телеграм канал этой газеты подпишу?

– Дело не в новостях, Майя, – он смотрит на меня поверх очков, – а в традиции, в ритуале, если хочешь, в запахе свежей газеты и времени проведенной за ней. А я твой телеграм сколько не нюхал, ничего не почувствовал.

Я прыскаю смехом, чуть не забрызгав сгущенкой его газету.

– И вот это тоже, – смеется отец, глядя на меня.

Он кладет газету на стол, и я вижу – что-то торчит между страниц.

У меня ёкает сердце. Я вижу заветные буквы – МАКС и слово пропуск.

– Бери-бери, – кивает отец.

Я хватаю пластиковый бейдж, на котором написано – Международный авиакосмический салон. Пропуск – Майя Лебедева. Аэродром Жуковский.

– У меня там делегация будет, решил, что тебе тоже нужно, – говорит отец как бы между делом, хотя прекрасно знает мою одержимость самолетами.

– Спасибо, папа, – я вскакиваю со стула и крепко обнимаю.

С этим пропуском я могу посещать не только общие мероприятия, но и закрытые, те, куда простых смертных не пускают, а это дорогого стоит.

Отец, хоть и был против того, чтобы я связывала свою жизнь с небом, понимал, что с моей тягой все равно не справится. Это он покупал мне все модели самолетов и даже в какой-то мере поддерживал мое увлечение, надеясь, что я выросту и переболею этим детским увлечением.

И сейчас его подарок того же рода. Если бы он знал, что я в тайне учусь на пилота, он бы рассвирепел. И не только оттого, что я нарушаю запрет, а больше потому, что я, как он говорил: «Не должна просто так рисковать жизнью». Если можно избежать опасности, ее нужно избегать, так считает отец, и мама его полностью поддерживает. И не нужно лезть туда, где вероятность свернуть себе шею выше всего.

Я доедаю последний блин, хватаю пропуск, целую маму, целую отца и отправляюсь в свою комнату. И только когда поднимаюсь на третий этаж, вспоминаю разговор в командном диспетчерском пункте: «Борт номер один Шестов сопровождает через два дня. А еще через два дня у нас международный авиакосмический салон в Жуковском. И демонстрационные полеты у него там».

Ладошки тут же становятся влажными, сердце проваливается в живот и возвращается на место взяв такой темп, что у меня дрожат пальцы на руках.

Я открываю дверь, сажусь на кровать и бессмысленно пялюсь на пропуск, мыслями находясь уже где-то за пределами и комнаты, и нашего дома.

Я никак не могу понять, почему у меня постоянно такая реакция, стоит только вспомнить Шестова. Да, конечно, он привлекателен, да, что там привлекателен, он прекрасен, черт его дери! Эти его стальные глаза! Надменный взгляд, острые слова. В общем все, что по идее должно отталкивать меня от него, именно это и волнует больше всего.

Глава 5. С небом не спорят

Когда-то Шестов так был рад переехать в отдельную квартиру из общаги при воинской части, хоть и в пределах военного гарнизона и домов офицерского состава, что чуть ли не до потолка прыгал. Но сейчас, когда они едут с Галей в машине, в эту их отдельную квартиру, которая, конечно, Шестову с его постоянными залетами по службе не светила, если бы не Гала – дочь начальника штаба авиационного полка, Шестову хочется именно в общагу.

Пускай там вечно бедлам, и шум, и гам, но сейчас – это ему было почему-то просто необходимо.

Галя встретила его на аэродроме, когда он вернулся в Москву, сопровождая борт номер один.

Иногда, Шестову казалось, что Галя бежит его встречать не столько потому, что соскучилась, а только потому, чтобы поскорее спрятать его в их квартире поближе к себе, будто он какой-то неразумный ребенок и без ее заботы тут же, что-нибудь натворит.

Не сказать, что Галя была так уж не права и по большому счету, она действительно была таким себе сдерживающим фактором. И когда-то Шестов этому радовался, но сейчас, вот именно сейчас, когда он мчит по Садовому кольцу ночной Москвы, расцвеченной огнями так, что блекнет даже полная луна в черном небе, ему это совсем не по душе.

И Галя будто это чувствует.

– Ты какой-то нервный, случилось, что? – спрашивает она и улыбается своей самой обворожительной улыбкой.

– Нормально все, устал я, – бросает Шестов, зная, что Галя скорее всего расстроится и от его тона, и от того, что он бросает это так, будто только хочет, чтобы она не задавала никаких вопросов.

– Я же вижу, что дело не в усталости, – Галя не собирается отступать.

Шестов не отвечает, только крепче сжимает руль и топит педаль газа в пол.

– Не гони, сбрось скорость.

Стрелка спидометра уходит за сотню.

– Андрей!

Еще быстрее. Сто пятьдесят.

– Андрей! Сбрось скорость!

Шестов отпускает педаль газа.

– Ты угробить нас хочешь?!

Шестов ничего не отвечает, он по-прежнему молчит, прекрасно понимая, что это уже та грань, за которой маячит скандал.

Но мысли его сейчас далеко за пределами салона машины. Он вспоминает тот вечер в баре «Воздух». Вспоминает как вышел за своими друзьями, которые пошли на перекур и увидел, стоящую спиной к нему ту девушку, из-за которой его чуть мехом внутрь не вывернули из-за нарушения правил полета.

Хоть он и был ни при чем. Она на своем древнем самолет, который вообще непонятно как еще держится в воздухе, сама зашла туда, куда заходить не должна была. Что было только лишним подтверждением для Шестова, что женщинам не место за штурвалом.

Он послушно сносил нагоняй от генерала, а сам только думал о том, как бы отыграться на этой бестолочи, чтобы хоть немного почувствовать себя отомщенным.

Спорить с начальством и что-то доказывать было бесполезно. Всегда и во всем виноват Андрей Шестов. Андрей Шестов постоянно нарушает все предписания. То летает слишком низко, то слишком высоко, то совершает слишком опасные маневры, то пятое, то десятое: Шестов, Шестов, Шестов!

«А как иначе? – думал Андрей, – как иначе, если машина сама просит скорости, сама просит высоты, как иначе, если она живая и жаждет только одного – пилотирования на пределе человеческих возможностей».

Пилотировать на пределе человеческих возможностей, любить на пределе, жить на пределе, умирать за всякими возможными пределами – так представлял свой путь Шестов. Но одно дело представлять, и другое – сталкиваться с инертной и вязкой словно битум реальностью.

По началу, казалось, Галя полностью разделяет его мировоззрение. Она во всем его поддерживала, радовалась его успехам, но первый звоночек прозвучал, когда случился первый его залет.

Шестов решил повторить подвиг Валерия Чкалова и пролететь на самолете под Троицким мостом в Петербурге. Задача Шестова была сложнее, чем у Чкалова. Совсем другие габариты истребителя, совсем другие возможные последствия, да и дело происходило не в Петербурге, а в Москве.

Но Шестов это сделал. И, на самом деле, удручающие последствия такого воздушного хулиганства могли быть куда плачевнее, если бы не Галя – дочь начальника штаба.

Но тогда он впервые понял, что не так уж она и разделяет его мировоззрение. Чего он только не услышал: ты загубишь свою карьеру, нужно думать о будущем, ты хочешь до конца службы в лейтенантах проходить? А обо мне ты думаешь вообще?

И, конечно, она была права.

– Зато как Чкалов, – ответил на это все в тот раз Шестов.

– Чкалов разбился в конечном итоге, Андрей. Разбился понимаешь?

Такое крыть ему было нечем.

Шестов вернулся мыслями к вечеру у бара «Воздух». Конечно, он не мог спутать Галю с этой девушкой. Со спины они мимолетно может и были похожи, но только Шестов непонятно каким образом понимал, что даже если сотню девиц такого же роста, с такой же длинной волос и цветом, в одинаковых платьях выстроить спиной к нему, он безошибочно узнает среди них именно ее.

Мысль об этом мимолетном сходстве позабавила его, и дальше он не думал. Безотчетно, на одном только импульсе, природа которому ему была не ясна, он подошел к ней, обнял, убрал волосы и поцеловал ее в шею, глубоко вдохнув ее легкий пьянящий аромат.

Глава 6. Танец огня и железа

На аэродром Жуковский мы приезжаем с отцом еще до официального открытия авиасалона. Конечно, я не преминула воспользоваться такой возможностью – побродить среди прекрасных стальных птиц еще до того, как сюда нахлынет толпа народа.

Первым делом я бегу туда, где стоят спортивно-пилотажные самолеты. Здесь я сразу же подбегаю к самолету, на котором не только мечтаю полетать самостоятельно, но и купить его когда-нибудь – Су 26М. Резвая и серьезная птичка. Как раз по мне. Вообще я всегда мечтала о СР 10 этот вообще реактивный, да еще и с обратной стреловидностью крыла, но я знаю, что проект заморозили еще в две тысячи двадцать втором году, построив только прототип. И так этот прототип по салонам и таскают.

Я могу говорить о самолетах бесконечно. Перечислять все модели и особенности, потому для людей не сведущих в авиации я один из самых скучных собеседников.

Свой самолет, о котором мечтаю, я нахожу быстро. И тут же напрашиваюсь залезть в кабину. Я берусь за штурвал, глажу приборную панель и мечтательно закрываю глаза.

Как же мне хочется прямо сейчас рвануть в небо. Я даже немного пожужжала, как ребенок, имитирующий работу мотора.

И в этот момент совсем другой звук заставляет меня открыть глаза и выпасть из своих мечтаний.

Мимо меня проплывает величественный и прекрасный истребитель пятого поколения – Су-57, в пиксельном камуфляже. Пилота в кабине с моего места я разглядеть не могу, да и в любом случае он в шлеме и с кислородной маской на лице, но я нутром чувствую, что это Шестов.

Сердце срывается в галоп. Дыхание учащается, и я почему-то машинально вжимаю голову в плечи, будто боюсь, что он меня заметит.

Самолет проезжает мимо меня по полосе и уходит дальше за границу общего построения техники, видимо выруливая на позицию, откуда будет взлетать для демонстрационного полета.

«Так! Майя! Соберись, – одергиваю я себя, – как-то слишком много чести этому наглецу!».

Я выбираюсь из кабины. Меня так и подмывает отправиться туда, где скрылся истребитель, но уже не из-за Шестова. Мне хочется взглянуть поближе на эту чудесную машину. Но я решаю сделать это позже. В любом случае демонстрационный экземпляр где-нибудь здесь стоит, и я могу полюбоваться на него позже.

Официальная часть, где присутствовал мой отец затянулась, и я уже начинаю скучать. На самом деле я понимаю, что именно сейчас происходит то, ради чего и затеваются подобные мероприятия: переговоры, заключение контрактов и тому подобное.

Но, что мне – влюбленной в небо и самолеты все эти контракты и переговоры? Но отец сказал, чтобы я находилась неподалеку, дескать меня ждет какой-то сюрприз.

Я, как и собиралась, надела свое самое кричащее платье. Ярко-красное почти кровавое с внушительным разрезом по ноге и прекрасно подчеркивающим все мои достоинства. Волосы распущены, красная помада, знаю, что выгляжу немного вызывающе, агрессивно и чуть старше моих двадцати лет.

Пока я послушно жду, как обличенные властью мужчины ведут свои важные, но скучные до такой степени переговоры, что могут заныть зубы, ловлю на себе недвусмысленные взгляды.

Один из них особо настойчив и задерживается на мне чуть дольше, что выглядит уже не корректно. Среднего роста шатен, ладно сложен, в темно-синем, явно сшитом на заказ костюме, идеально сидящем по его фигуре. Взгляд немного нагловатый и ощущение такое, будто этим своим взглядом он намекает мне, что я должна быть чуть ли не благодарна коли уж он на меня смотрит.

Он явно старше меня и прилично так старше. На вскидку ему лет тридцать. Но выглядит, нужно отдать ему должное, отменно. Небольшая складка между бровями добавляет ему некой брутальности в его на самом деле довольно мягкие черты лица.

Он гладко выбрит и видно, что свое ухоженно лицо доверяет рукам профессионала. Может, даже немного чересчур. Меня такой типаж не отталкивает, но и не особо привлекает.

Я считаю, что мужчина не должен быть чересчур ухожен и уж точно он не должен быть ухожен настолько, чтобы я задумывалась о том, что возможно мне стоит сменить косметолога. К которому, к слову, я обращаюсь чрезвычайно редко. Спасибо моей генетике и благосклонной ко мне природе.

В общем, я сторонник того, чтобы мужчина выглядел достаточно опасно, хорошо, если с легкой щетиной и пахнуть от него должно мужчиной, а не купажом из парфюмерии, лосьона для бриться или масла для бороды.

«Так как выглядит Шестов, – проскакивает мысль, которую я не успеваю поймать за хвост. – Да черт тебя задери!».

Я демонстративно отворачиваюсь, но все равно чувствую, что нагловатый шатен на меня поглядывает.

Резко захотелось на воздух, душно мне от такого внимания. Как раз в этот момент я замечаю, как меняется тон переговоров и будто спадает напряжение. Я иду к выходу, понимая, что вот и подошла к концу официальная часть и слышу голос отца:

– Майя, можно тебя на минуточку?

Я разворачиваюсь, прилепляю на лицо дежурную улыбку и подхожу к отцу, рядом с котором стоит тот самый шатен, скользя взглядом по вырезу платья.

– Хочу представить тебе Николая Сазонова, – тот делает шаг мне на встречу.

Я протягиваю руку, Николай подносит ее к губам. Отец довольно улыбается. А мне почему-то не нравится ни эта сцена, ни улыбка отца, ни это знакомство в принципе.

Глава 7. Необычная экскурсия

На выходе с трибуны я никак не могу протиснуться через какую-то арабскую делегацию. Мужчины в традиционных мужских белых платьях, кажется, они называются то ли кандура, то ли дишдаша, на головах платки с плетеными кольцами поверх них.

Я плетусь за ними, рядом с арабами идет русский генерал и тут же щебечет переводчик:

– Они просят пригласить летчика, очень уж он их впечатлил, – переводит он генералу.

Все они направляются туда, откуда я еще недавно спешила сбежать, но теперь мне наоборот хочется туда вернуться и глянуть, что будет происходить.

Мысленно благодарю отца за пропуск, благодаря которому могу попасть здесь куда угодно.

Я, наконец, обгоняю их, чуть ли не высекая искры о бетонное покрытие каблуками туфель.

Отца, Николая Сазонова и других я застаю на прежнем месте. Все ждут арабов. И когда те объявляются, вслед за ними появляется Шестов к которому тут же подходит генерал, у которого справлялся о Шестове переводчик.

Генерал что-то бегло объяснил Шестову, тот кивает и оба они подходят к арабам. Я замерла чуть в сторонке. Вижу, что Шестов выглядит уставшим и как будто безразличным. Словно ему хочется поскорее отыграть какую-то положенную роль и уйти.

Он замечает меня. Наши взгляды пересекаются. Вижу, что он удивлен и явно не рассчитывал меня здесь встретить. У меня перехватывает дыхание, я, как и прежде, под его взглядом не успеваю вовремя схватить за хвост свои эмоции, когда он смотрит на меня. И от того, как дурочка волнуюсь, подрагивают руки и мне приходится сцепить пальцы в замок.

Я каждый раз перед ним будто сдаю какой-то экзамен. Только понять бы, что это за экзамен, что за билет я вытянула и существует ли вообще правильный ответ.

Вижу, что задумка с платьем удается. Он скользит взглядом по разрезу и дергает уголком губ. Я отвожу взгляд, всем видом стараясь показать, что все заметила, заметила, как он смотрит, но мне не интересно.

Все это длится несколько мгновений. Даже удивительно как сознание успевает зафиксировать все детали. Оно работает сейчас как скоростная репортерская фотокамера. В секунда делая массу снимков и откладывает их в те уголки памяти, откуда, и я это уже знаю, я буду их доставать спустя время и тщательно рассматривать.

Шестов подходит к арабам. Один из них, видимо, самый важный широко улыбается, тянет руку. Шестов тянет свою в ответ. Тараторит переводчик:

– Он восхищен мастерством русского летчика, хочет сделать ему подарок. Господин премьер-министр большой любитель авиации и понимает, какой уровень продемонстрировал господин Шестов.

«Ого! – думаю я, – целый премьер-министр».

Араб снимает с руки часы и протягивает Шестову. Тот принимает, снимает с руки свои старенькие и надевает подаренные. Я даже со своего места вижу блеск бриллиантов на этих часах и отмечаю про себя, что старые часы на руке Шестова смотрелись гармонично в отличии от этого сверкающего великолепия.

«Ну, ты, Майя выдала в тот вечер ему про часы, а это мгновенная карма называется. Уж не сомневайся, он найдет возможность макнуть тебя теперь во что-нибудь неприятное», – я с досады закусила губу.

Они говорят о чем-то еще, но я больше не прислушиваюсь к переводчику. Вижу только как араб показывает рукой Шестову что-то руками, будто имитируя полет самолета. Шестов с улыбкой в свою очередь, тоже изображает что-то руками. И в какой-то момент, он смотрит на меня, убеждается, что я смотрю на него, поднимает руку и самодовольно потряхивает часами.

Все мне понятно в этом жесте. Я закатываю глаза и качаю головой. Шестов лыбится как ребенок, который в песочнице поотрывал кукле какой-то девочки руки и ноги.

Я выхожу на улицу, чтобы не видеть его самодовольную физиономию, и, конечно, в этот момент арабы теряют интерес к летчику, и он выходит вслед за мной.

По-другому и быть не могло. Как мы встретились с ним в небе, так теперь я, по всей видимости, под небом с ним тебе все время буду пересекаться.

– Ну, что, барышня, как вам теперь мои часы? – начал Шестов с места в карьер.

– Вам не идут.

– Здесь вы правы, – Шестов снял часы, подаренные арабом, и надел свои старенькие. – Эти мне отец подарил. Тоже летчик.

Я хотела было подколоть его, но прикусила язык. Что-то мне подсказывало, что там какая-нибудь семейная драма может быть.

– Мы с вами так и не познакомились.

Шестов сегодня сама любезность. Мне бы в пору насторожиться, но я как-то устала уже растопыривать дикобразьи иголки каждый раз при его появлении.

– Майя.

– Андрей.

Я протягиваю руку, он аккуратно берет за пальцы и будто невзначай совсем мимолетно гладит большим пальцем.

Я тут же вспыхиваю и чувствую, как краснеют щеки. Он и сам смотрит удивленно, будто не ожидал от себя такого и смущен не меньше меня.

Ох уж эта неловкость. Ох уж это внезапное напряжение между людьми, которое внезапно в какой-то момент сгущается до такой степени, что его можно слово сливочное масло мазать не хлеб.

И смотрят стоят двое друг на друга и, вроде бы, все понимают, а что именно понимают ни черта не понимают. Сердца колотятся, дыхание учащается и любые представления друг о друге, которые выстраивались какое-то время вообще не имеют ничего общего с реальностью.

Глава 8. Неизбывная вина

Шестов остановил машину у дома Майи и присвистнул от удивления, дивясь монументальной домине, где, как оказалось живет Майя.

– Вот это хоромы, – произнес он не без восхищения.

– Хоромы как хоромы, – Майя выбралась с пассажирского сиденья хлопнула дверью и, сняв туфли босиком побежала к воротам.

Шестов смотрел на нее с каким-то нелепым умилением. Он никак не мог раскусить эту девицу. Вроде бы, с одной стороны, обыкновенная мажорка – девочка, родившаяся с золотой ложкой во рту.

Такая чопорная, резкая, в обиду себя не дает, но эти ее голубые глаза с хитринкой, было в них что-то большее, чем то, что бросается в первую очередь: невероятная энергия молодости, породистая красота и какая-то взбалмошность. Все эмоции тут же видны на лице. Чуть, что – вспыхивают щеки, поджимает губы, а в глазах вспыхивают колючие искорки.

И, конечно, больше всего Шестова поражало ее увлечение авиацией. Здесь она с ним была на одной волне. Она осторожничает, поняла, что он рисковал, пилотируя на авиасалоне, но не осуждала. Скорее, это больше было похоже на необходимость это подчеркнуть, как сделал бы любой авиатор.

Наконец, Майе с той стороны открыли дверь рядом с огромными воротами. Почему-то Шестову сейчас очень хотелось, чтобы он оглянулась, посмотрела на него, хоть как-то дала понять, что уже не забыла все, что между ними произошло.

Но она скользнула в дверь, словно кошка на мягких лапах и не глянула в его сторону. Из двери высунулся пожилой охранник. Осмотрелся так, что сразу было заметно – ему не в первой присматривать за Майей и, возможно, он даже главный хранитель, некоторых ее еще подростковых тайн и прикрывает все ее теперь уже девичьи проказы.

Шестов вырулил на шоссе, и не набирая особо скорости, поплелся в правой полосе. Меньше всего ему сейчас хотелось торопиться.

Сегодня он впервые за долгое время будто вдохнул свежего воздуха и дело было не только в этом безумном, безудержном в совершенно бешенном сексе – подобного у Шестова никогда и не было, но и в том, что впервые никто ни за что Шестова не осуждал, ничего не говорил, но понимал его и даже действовал заодно.

Не побоялась же Майя залезть в кабину истребителя, хоть и знала, что это запрещено, а последствия могут быть серьезными. Тем более, учитывая, какой важный у нее папаша. Полезла, да еще и восторга сдержать не могла.

И вместе с тем мрак и туман понемногу заволакивали разум Шестова. Чем ближе он подъезжал к дому, тем сильнее сгущался этот туман, поднимающийся из все разраставшегося чувства вины.

И чувство это вскоре окончательно захватило Шестова, вытеснив все остальные чувства и мысли.

Никогда Шестов не помышлял о том, чтобы изменить Галине. Да, в последнее время отношения у них были напряженны. И, даже несмотря на что Галя уже понемногу перегибала палку, стараясь как-то повлиять на Шестова, чтобы он сосредоточился на военной карьере в ущерб своему помешательству небом.

Бывало, Галя даже намекала, что было бы неплохо, если Шестов вообще присмотрится к штабной работе. Здесь, безусловно, поможет ее отец, начальник штаба как никак. И место для Шестов, в принципе уже готово и должность хорошая с быстрым ростом в звании.

Только у Шестова от этих намеков сердце выло от тоски. Но Галя пока не давила. Впрочем, сомнений в том, что давление скоро появится он не сомневался.

Умела Галя медленно варить лягушку так, что та сама не заметит, что уже варится. И Шестов только когда уже вода закипела заметил, что его уже приготовили до состояния well done. И дергаться уже не имело смысла. Сам же, вроде, не особо сопротивлялся и в какой-то момент, идее Гали и ее мысли он стал воспринимать как свои.

И все же – он был честен перед ней. Не смотрел на сторону, не флиртовал и тем более ни за кем не ухаживал. До того дня как его самолет в небе чуть не снес самолет с Майей.

И окончательно у него сорвало тормоза в тот вечер у бара «Воздух». Это было сильнее его. Он ничего не мог с этим поделать и теперь страдал от сжирающего его чувства вины.

Шестов припарковался у дома, заглушил двигатель и закрыл глаза, откинувшись на подголовник. Он хотел подумать, как ему сейчас лучше поступить, но вместо этого в голове вспыхнули картинки из ангара: ее стоны, ее грудь и ноги, ее это безумное желание, которому она отдалась, не думая и не в силах себя контролировать, вся эта ее красота, которая, казалось, засверкала в полную силу, когда они бросились друг на друга.

Шестов тряхнул головой, но вытрясти из нее запах этой девушки, тепло ее тела, блеск ее голубых глаз и сводящий с ума вкус ее губ у него не получилось. Майя с легкостью выпинывала из его сознания Галину и еще горше становилось Шестову.

Он чувствовал себя в этот момент так, будто извалялся в грязи и теперь ему нужно предстать перед Галей и сделать вид, что это и не грязь вовсе, а такой камуфляж, чтобы за ним не было заметно его лжи.

Да, первой мыслью было – ничего Гале не говорить. Но Шестов понимал, что одна ложь потянет за собой другую и дальше по нарастающей, пока не будет достигнута критическая масса, и тогда обрушится лавина, сметающая на своем пути все, и разнося на ошметки выстроенные на лжи отношения.

Тем более, Шестов знал, что для того, чтобы врать нужно иметь очень хорошую память и постоянно держать в голове массу деталей, чтобы не проколоться. И заниматься подобным ему не хотелось совершенно точно.

Глава 9. Традиции

Дело к вечеру, но в доме царит какое-то напряжение. Все шуршат, будто ждут кого-то или чего-то. Я как просочилась в свою комнату, вся растрепанная и помятая, так и не выхожу отсюда.

Я привела себя в порядок и зареклась в ближайшее время носить какие-нибудь платья. «Если, у тебя, Майя, вот так может внезапно сорвать крышу, что ты пустишься во все тяжкие, давай-ка носи что-нибудь более практичное и крепкое», – сделала я наставление сама себе.

В полной мере мне стало стыдно за себя только когда я приняла душ и немного пришла в себя. Стыдно за свою раскованность, невесть откуда взявшуюся. Почему-то только и думала о том, что мог подумать обо мне Шестов.

Не показалось ли ему, что я слишком доступна и меня можно вот так в любой момент? Не показалась ли я ему слишком развратна. Но успокаивало другое, все же это была чистая энергия и чистая страсть.

Ни он, ни я ничего из себя не изображали. Все происходило само собой. «Да и, в конце концов, черт с ним, чтобы он там ни подумал. Пусть как хочет так и считает, все равно ничего уже не изменить и не исправить», – успокаивала я себя.

Я натянула темные джинсы, темный топ, собрала волосы в загогулину на макушке и высунула нос в коридор, принюхаться к обстановке.

Внизу было шумновато для этого часа. Я слышу голос отца, видимо, он только недавно объявился. Слышу голос матери и еще чьи-то незнакомые.

Я слышу, как кто-то поднимается по лестнице и ныряю обратно в свою комнату. Не знаю, чего я опасаюсь. Вроде бы, пока ничего не происходит, но произошедшее на аэродроме в Жуковском было для меня чем-то настолько необычным, что мне кажется, будто все всё знают и скоро мне это как-то аукнется.

– Привет, дочь, – здоровается отец, заходя в комнату.

– Привет, пап.

– Ты куда подевалась с аэродрома? Обыскались тебя.

– А чего искали, случилось что?

Я делаю невинные глазки и хлопаю ресницами.

– Нет, просто странно. Спускайся к ужину, к нам Сазоновы в гости заехали, – отец задумывается на мгновение, будто хочет еще что-то добавить и критически осматривает мой непрезентабельный наряд.

Я уже догадываюсь, о чем он думает, и, что хочет сказать. Дескать: «Оденься приличнее, там Николай тебя жаждет увидеть», – но он не произносит этого вслух и выходит, закрывая за собой дверь.

Никогда не считала себя провидицей, но я почти уверена, что этот вечер закончится с каким-нибудь подвыпертом. Не даром этот Николай зачем-то пошел в ангар, после того как оттуда убежали мы с Шестовым.

«Да, хрен с ним – с Николаем, – думаю я, – будь, что будет». Я уже устала от самой себя и от своих тревог, искренне плюнув на все, я решаю, что проблемы буду решать по мере их поступления.

Я спускаюсь в гостиную, прохожу в столовую, где наш семейный повар уже соорудил на стол закуски. Вижу на столе спиртное. Что редкость. Это, как бы сказать, случается, когда гости ближе, чем просто знакомые с дружеским визитом, или такие гости, которые вот-вот станут больше, чем просто друзья или знакомые.

Снова во мне шевелиться какое-то странное предчувствие, что все это как-то связанно со мной.

В столовую входят Сазоновы в полном составе, в сопровождении отца. Николай бросает на меня взгляд, как мне показалось, уничижительный, будто я перед ним в чем-то виновата.

Я чувствую, что от этого его взгляда во мне начинает бурлить негодование. Никак не могу понять, чего этот Коленька о себе возомнил и какого черта он вообще здесь трется.

По-другому кроме как – Коленька, мне почему-то звать его не хочется. Даже несмотря на то, что он на десять лет меня старше. Уже состоявшийся должен быть мужичара. А все ведет себя так, будто он мой ровесник или еще младше. Ощущение такое, что он так и не изжил в себе подростковый пубертат. Законсервировали его там в этой его проклятой Англии что ли?

Шестов, например, то же не сказать, что сильно по-взрослому себя ведет. То же в нем мальчишеское преобладает над мужским, но в нем это как раз смотрится гармонично. Хотя бы потому, что стоит ему сесть за штурвал истребителя это его мальчишеское хулиганство, помноженное на безусловную отвагу, превращает его в непревзойденного воздушного аса.

А в кого превращается Николай? В Коленьку он превращается. И меня от него, особенно сейчас, после этого уничижительно взгляда – натурально воротит.

Все рассаживаются за столом и начинается этот скучный и предсказуемый ритуал, когда женщины должны что-то там ворковать сами по себе, а мужчины с важным видом обсуждать свои очень важные дела.

Я только и думаю о том, как бы отсюда поскорее свинтить и как только подают ужин, тут же хватаю вилку и принимаюсь жевать. Всем видом показывая, что я сюда пришла исключительно за тем, зачем нормальные люде садятся за стол – поесть.

– Майя, а ты подумала над предложением Николая, – начал отец.

Я замерла, недонеся вилку до рта.

– Над каким предложением?

– По поводу Лондона, – напоминает отец.

– Даже и не думала, – отвечаю я и отправляю еду в рот.

Коленька складывает руки на груди и с интересом рассматривает меня.