Ждать, когда он останется один, пришлось долго.
— Глеб Сергеевич, — сказала я, подойдя. — Можно с вами поговорить?
— Ася… — он осмотрел меня. Будто вскользь, но я уже не была уверена в этом. — О чём?
— Мне… Я кое-что хочу сказать вам.
Он напрягся, и я ощутила это.
— Может быть, вы и знаете, но…
Я вдохнула поглубже. Это оказалось труднее, чем я думала. Стук сердца мешал говорить, слова кололись. Но больше молчать я не могла.
Он показал в темноту, на угол школы. Мы отошли туда, и он встал ко мне лицом. Во рту совсем пересохло.
— Что ты хотела? — с другими он говорил с улыбкой, а теперь его голос звучал ровно, даже жёстко. Но я пересилила страх.
— Я люблю вас, — сказала, не отводя глаз. — Может быть, вы и сами это уже поняли. Это получилось как-то… само собой. Я думала, пройдёт, но нет. Я люблю вас, Глеб Сергеевич… Глеб.
Я взяла его за руку.
— Послушай, Ась, — он вытянул ладонь. — Ты хорошая девушка. Очень хорошая, но это неуместно.
— Что неуместно? Любить вас?
— Да. Я — твой учитель.
— Уже нет! — голос зазвучал громче. — Школа закончилась. Всё, вот это вот, — махнула на сцену, — это точка. При чём здесь то, что вы были моим учителем?!
— Я всегда буду твоим учителем.
— Вы всегда будете мужчиной! А я — женщиной! Вот кем мы будем! Я люблю вас, слышите?!
В отчаянии я сделала к нему шаг. Посмотрела в его глаза. Из приоткрытых губ вырвалось дрожащее дыхание, и я, поднявшись на носочки, коснулась его губ своими. Он стоял, не шевелясь, словно каменный, и отчаяние охватывало всё сильнее. Его губы не шевелились, он не отвечал мне.
Я отступила от него. В его взгляде было лишь сожаление.
— Извини, Ася, я не могу ответить на твои чувства. Давай забудем об этом разговоре.
— Можете забыть, — глухо ответила я, и услышала слёзы в собственном голосе. — А я не забуду. Никогда не забуду.
— Право твоё. Только пройдёт несколько месяцев, и ты сама поймёшь, что это была глупость, а не любовь. Я — твой учитель, Ася, не более того.
Он пошёл обратно — к свету, к сцене, к музыке, к Юльке и Маринке. Слёз не было, только влажная пелена перед глазами. Вечер облизывал мои плечи, а изнутри поднималась горечь. Я сделала шаг от школьного двора, а потом ещё и ещё, пока не вышла за ворота. Что плачу, поняла только когда слезинка упала на грудь, но я всё шла и шла, пока не оказалась в пустом дворике с перекошенной горкой и упавшей на один бок детской каруселью. Нужно было встать, но я не могла — сидела, пока небо не стало светлеть. Вот он — первый рассвет моей взрослой жизни.
— Вот чёрт! — Марина со злостью, досадой и растерянностью пыталась оттереть от школьной юбки лак, который только что на себя опрокинула. — Блин! Ну почему именно сейчас?! — она посмотрела на дверь класса. — Ась, посмотри, он идёт? Бли-и-ин… — В её вздохе только что слёз не было.
Я было пошла к двери, но тут прозвенел звонок. Одноклассница застонала в голос — Глеб не опаздывал никогда. И верно, в следующую секунду он зашёл в класс и, окинув всех взглядом, сдержанно кивнул.
Сердце подпрыгнуло к горлу, колени стали слабыми, как всегда. Все встали и сели с очередным кивком Глеба.
— Он меня сегодня вызовет, — шепнула Марина. — Я специально…
— Завьялова, — строгий голос Глеба Сергеевича разнёсся по классу. — Ты готова чем-то с нами поделиться? Тогда, — он сделал приглашающий жест, — прошу к доске. Начнём с домашнего задания.
Вид у Маринки был такой, будто она идёт на эшафот. Но она всегда умела себя преподносить, сейчас тоже расправила плечи. Глеб Сергеевич присел за учительский стол и повернулся к ней, а я рассматривала его. Маринка что-то отвечала, а я всё думала, как быть? Скоро выпускной, и что тогда? Наши дороги разойдутся, у него будут новые ученики и… ученицы. Сколько раз за два года я повторяла себе, что не должна любить его?! Когда он пришёл преподавать в нашу школу, девчонки с ума посходили. И я вместе с ними.
Нет, я, пожалуй, сильнее всех.
— Березовская, — он посмотрел на меня. — Продолжишь?
У меня вспыхнули щёки. Я даже не слышала, на чём закончила Маринка. Она шла между партами, как модель по подиуму, и стук её каблуков звучал подобно метроному. Взгляд зацепился за пятно на её юбке, щёки покраснели сильнее, и я встала.
В момент, когда я подошла к доске, мобильный Глеба завибрировал. Он кинул взгляд на дисплей и нахмурился.
— Прошу прощения, — бросил он и, взяв телефон, вышел из класса. Я уловила запах его одеколона. Голова закружилась, и я готова была, будто заворожённая, идти за ним. Куда? Да хоть куда! Внимание привлекла Маринка. Она махала рукой, словно пыталась вывести меня из ступора.
— У тебя вид, как будто ты в лужу села, — громко шепнула она. — Я закончила на экологии Европы. Пути их решения… — она перевернула страницу учебника и начала быстро перечислять нужные ответы.
Я всё знала и без неё. И растерянность моя не имела никакого отношения к географии. Мои личные проблемы были, конечно, не так глобальны, и всё же конкретно для меня они представлялись необъятными.
Из-за двери звучал голос Глеба. Густой и твёрдый. Разговор закончился быстро, и он вернулся в класс. Снова извинился.
— Продолжим.
— Задержись, Березовская, — остановил меня Глеб Сергеевич, когда я, собравшись, уже хотела выйти.
Маринка бросила, что ждёт меня в коридоре. Но напоследок глянула на Бернева и улыбнулась. Он и не подал вида, что заметил это. Я нервно потеребила брелок, подвешенный к лямке сумки, и подошла к учительскому столу. Взгляд Глеба был пристальным и изучающим.
— Зачем ты решила сдавать географию? — спросил он вдруг. — Тебе не нравится этот предмет.
— Почему?
— Потому что не нравится.
Он опёрся о стол. Слегка прищурился. Волосы у него были чёрные, глаза — тёмно-зелёные. Я снова уловила запах одеколона и, не в силах смотреть прямо, уставилась на первую парту, за которой сидела красавица и отличница Машка Макарова. Ей-то он такие вопросы не задавал, понятное дело!
— Ладно, — так и не дождавшись от меня ответа, сказал он. — Можешь идти.
— Я хорошо знаю географию, — будто в оправдание, промямлила я. — Уж получше многих.
— Да.
Он как всегда был отстранённым и немногословным. Я ждала, что он скажет ещё что-нибудь: по поводу дополнительных занятий, подготовки к экзаменам или что-то такое, но он только рассматривал меня. Каждый нерв натянулся, казалось, что он видит меня насквозь. И как сердце у меня стучит рядом с ним, слышит.
Маринки видно не было, оно и к лучшему. Я спустилась в раздевалку и, наскоро одевшись, вылетела из школы. Весна была странная: солнечная и ветренная. Холод пробрался под тонкую куртку, купленный на отложенные деньги шарф не спасал. Рано я сняла зимнее пальто, но… Глеб жил неподалёку от меня, и я часто встречала его по дороге в школу. Несколько раз мы даже шли вместе, поэтому куртка была оправдана. Другое дело, что плевать он хотел! Не интересна мне география! Можно подумать, она другим интересна!
— Ась, стой.
Я остановилась у школьных ворот и подождала Ерёмина. Он был выше меня на голову и старше на год — самый старший в нашем классе. Слегка сутулый, вечно взъерошенный, с висящим на плечах пустым рюкзаком. Из тех, кто ничего не знает, но как-то выезжает раз за разом.
— Что? — с нетерпеливостью спросила я. — Если ты по поводу проекта…
— Не по поводу. Ты чего делаешь сейчас?
— Ну… В каком смысле?
— В прямом. Пойдём прогуляемся?
Я так и приоткрыла рот.
— Ну а что? В первую очередь он — мужик.
— А он такой холодный… — донеслось до меня распевчатое. — Думаешь, стоит попробовать? Глебушка у нас скала.
— Вода камень точит, — парировала Марина.
Я поняла, что это она, не сразу, только когда увидела её короткое пальто. Яркое, оно выделялось на фоне грязного снега. Вместе с ней стояла Юлька Кучера — длинноногая фифа из параллельного. Увидев меня, она выбросила что-то в мусорку. Подойдя, я уловила запах сигарет. Ну понятно, как будто я стучать на неё стану. Ресницы её были густо накрашены, высокие сапоги на каблуках подчёркивали длинные ноги.
— О чём говорили? — спросила я, подойдя.
— Да так…
— Юлька решила нашего Глебушку взять напором.
Юля состроила недовольную гримасу. Взгляд её так и говорил: «Что ты при ней?». Марина вытащила из сумки звонящий телефон и убрала обратно.
— Мама, — пояснила она. — У меня репетитор через пятнадцать минут. Решила, видимо, напомнить.
В руках у неё был пакет из продуктового. Из магазина, возле которого мы стояли, вышла пожилая женщина и, строго глянув, пошла дальше. Я пребывала в замешательстве.
— Я думала, ты с Пашей встречаешься.
Юля фыркнула. За прошедшие две недели стало только холоднее — начавшаяся было весна свернула в сторону, опять выпал снег, а солнце перестало показываться от слова «совсем». Юля спрятала ладони в карманах короткой куртки.
— При чём тут Паша? Паша к Глебу отношения не имеет.
Моё замешательство стало сильнее.
— Но…
Она фыркнула.
— Я пойду, Рин, — бросила она. — Потом созвонимся. Или, хочешь, приходи вечером. Моя на сутках, а Пашка… В общем, приходи.
Не дожидаясь ответа, она развернулась и пошла к домам. Её юбка едва прикрывала пятую точку, а платиновые волосы казались почти белыми.
— Смешная ты, — улыбнулась Марина. — Ты что, правда думаешь, что у Юльки с Пашкой любовь до гроба? Да нафига он ей? А такой мужик, как Глеб… — она закатила глаза. — Слушай, тебе бы тоже кого-нибудь найти. Что у тебя с Мишкой?
— А что у меня с Мишкой? Что у меня с ним должно быть?
— Ну он подкатывал как-то ко мне, спрашивал про тебя — есть у тебя кто или нет. Так поняла, он решил взять тебя в оборот. Давай, Ась, — она толкнула меня локтём. — Или так и будешь ходить нецелованная?
Ответить я не успела — у неё опять зазвонил телефон.
— Да, мам, я иду… Очередь была… Да знаю я…
Одноклассница состроила выражение лица «достала». Стряхнула снег с каблуков и одними губами сказав «пока», ушла в ту же сторону, что и Юлька. Я осталась возле магазина. В кармане лежал список продуктов, оставленный мамой на столе утром. На работу она уходила рано и часто, особенно в последнее время, брала дополнительные часы в выходные. В нашем городке устроиться было задачей той ещё, приходилось держаться за место изо всех сил. Я знала, что ей отчётливо дали понять — не устраивает что-то — ищи другое место.
Вывеска магазина выцвела уже давно, но менять её никто не собирался, как и сбитые ступени.
— Пока голову кто-нибудь не разобьёт, не сделают ничего, — проворчала старушка, спускаясь с пакетом. Я подорвалась к ней, вмиг забыв и о нашем с мамой положении, и о Юльке.
— Давайте я помогу.
Я придержала её и помогла спуститься, а после сама зашла внутрь.
— Две тысячи девятьсот восемьдесят девять, — объявила уставшая кассирша с кругами под глазами.
От неё так и веяло безнадёжностью, и мне вдруг стало страшно. А что, если я лет через двадцать стану такой же? Измученной и уже ничего не ждущей от жизни? Погрязну в бесперспективности и проблемах? Проживу жизнь с каким-нибудь «Мишей», потому что это будет лучшим из вариантов или потому, что других у меня не будет? Маринкино «нецелованная» засело в голове. Я нарисовала себя рядом с Глебом — уверенным и наверняка целующимся, как бог. Или дьявол. А я…
— Добрый день, Ася.
Я так и вздрогнула. Карточка выпала из рук под взглядом Глеба Сергеевича.
Я наклонилась, чтобы поднять её, и ударилась локтём о стол. Очень неудачно — боль отдалась во всей руке.
— Тише, — он присел и, подняв, протянул мне карту. — Впереди экзамен. Будет хорошо, если ты доживёшь до него.
— Да уж, неплохо. Здравствуйте, Глеб Сергеевич. Я тут… — показала на продукты. — Субботний поход.
Было неловко. Ещё и оделась я, как самая настоящая чмошница — старые джинсы, кроссовки, которые пора было выкинуть ещё в прошлом году. И опять я покраснела. Глеб Сергеевич молчал, зацепившись большими пальцами за карманы куртки. Снова посмотрел на мои пакеты и взял все три в одну руку.
— Пойдём, — сказал он. — Помогу тебе. Всё равно в одну сторону.
— Да не надо… — я напоролась на его строгий взгляд. — Неудобно, Глеб Сергеевич. Я бы сама.
Он меня проигнорировал. На его руке выступили вены, запястье напряглось.
— Ты что грустная такая?
Я мотнула головой.
— Да ничего. Так…
— Влюбилась, что ли? — с мягкой улыбкой спросила мама и открыла косметичку.
В ней лежали пилочка, маникюрные ножницы, светлая помада, пудра и тушь. Я знала этот набор, кажется, с раннего детства. Каждое утро она готовила завтрак, одновременно собираясь на работу. Как бы ни было тяжело, она всегда приводила себя в порядок, хотя в последнее время под глазами у неё появились тёмные круги. Мне вдруг захотелось всё ей рассказать: про Глеба, про Юльку, которая вот уже несколько недель крутила перед ним задницей, про Маринку с её снисходительным «нецелованная». Но я прикусила язык.
— Просто устала, мам. Скорее бы уже экзамены кончились.
— Кончатся, куда они денутся? — мама отложила тушь. — Ты что-то совсем похудела. Смотри, футболка на тебе висит.
— Неправда, не висит она. Да и вообще… всё это — ерунда. Тебе бы самой отдохнуть. Когда у тебя отпуск?
Она отмахнулась.
— Мам, ну правда. Ты когда в отпуск ходила в последний раз?
— Ну что ты пристала? — Мама обхватила ладонями маленькую фарфоровую чашку. — Вот выучишься, встанешь на ноги, тогда буду отдыхать. Не переживай, Ась. Сейчас лето будет, солнце: съездим с тобой на озеро.
***
Апрель кончился, наступил май, и тепло всё-таки пришло. Но меня изнутри иней покрывал. С Глебом наедине мы больше не оставались, вёл он себя подчёркнуто сдержанно. Вечером я была настроена решительно, но за ночь настрой пропадал, и я опять смотрела на всё со стороны: на Юльку, приходящую на дополнительные в коротких юбках. Она наматывала на карандаш локон волос и закидывала ногу на ногу, а когда спрашивала Глеба Сергеевича, в голосе её слышались грудные нотки. Маринка всё чаще общалась с ней, и всё реже — со мной. Я чувствовала себя преданной.
— Меня Миша на свидание пригласил, — выдала я. Поймала мамин взгляд и добавила: — Два раза уже.
В маминых глазах появился вопрос. Я потупилась.
— Он прикольный, но это же совсем не то. Мам, а ты папу любила?
— Ты у меня красивая.
— А это тут при чём?
— Красивые дети только по любви получаются.
— Мам, я серьёзно. Почему он ушёл, если ты его любила? Или он тебя не любил? — Я знала, что это разговор не для утра. Но заданный Глебом вопрос про отца не давал покоя.
Я всё больше думала, почему он ушёл — отец, а не Глеб. Мама вздохнула и, взяв свой чай, поднялась. Поставила чашку в раковину.
— Он хотел другую жизнь, — ответила она, стоя ко мне спиной.
— Другая жизнь — это что?
— Ась, давай мы не будем про это говорить сейчас. Ты в школу опаздываешь, мне на работу пора. — Она посмотрела с мольбой и долей раздражения. — Прошу тебя. Отложим этот разговор на другое время. — Она покачала головой. — Да что с тобой не так, Ась? Я же вижу, что это не экзамены. У тебя всё в порядке в школе? Что-то давно к нам Марина не приходила, вы не поссорились?
Я медленно мотнула головой. Мама ещё недолго смотрела на меня, потом поцеловала в висок и скрылась в коридоре. Что она прочитала между моих слов? И прочитала ли хоть что-нибудь?
Через несколько минут мама ушла, я тоже пошла одеваться. Сегодня вечером были дополнительные, и я ещё вчера решила, что надену юбку. Не унылую тёмную, как прописано в правилах дресс-кода нашей школы. Всё равно плевать всем, кто в чём ходит. В нашем городке всем было на всех плевать, по крайней мере, порой мне так казалось. Только слухи разлетались со страшной силой, ведь в отсутствие других развлечений нужно было чем-то скрашивать дни.
Выйдя из подъезда, я буквально наткнулась на Мишку.
— Привет. — Он протянул мне герберу.
— Зачем это?
— Просто так. Ты мне нравишься, Ась. Слышал тут, что Серёга Иванов к тебе подкатить собирается. Решил, что хрен он получит.
Я взяла цветок скорее от неожиданности.
— Серёга? М-м… Я прям звезда какая-то. Это у вас всех весеннее обострение?
— Может, и не весеннее. — Он посмотрел в сторону и нахмурился.
Я тоже повернула голову и увидела идущего к нам Глеба.
— Доброе утро, Глеб Сергеевич.
Он кивнул нам.
— Сегодня дополнительные, Березовская. — Шаг его замедлился. — Ты не забыла?
Я мотнула головой. Странное чувство появилось и закрутилось внутри. Солнце было почти жарким, а мне холодно стало. Мишка молчал. Глеб свернул за угол, а меня так и кололо льдинками.
— Не надо, Миш, — я хотела отдать ему герберу. — Я… Ты хороший, но…
— Но? — его глаза блеснули, как и тогда у школы.
— Просто не надо. Сейчас другое важно — надо школу закончить, поступить… Миш… — Я опять попробовала вернуть цветок.
Три часа прошли быстрее, чем я могла представить. В панике я переписывала последние строчки из черновика и понимала, что не успеваю.
— Время, — объявил один из комиссии — высокий тощий мужик с козьей бородкой и маленькими тёмными глазками.
— Простите, мне несколько слов осталось.
— Время. — Голос у него тоже был, как у козла. Да и сам он, видимо, от козла не отличался.
Я отшвырнула ручку, и та, прокатившись, упала на пол. Отнесла свой бланк, напоследок наградила «козла» раздражённым взглядом и первой вышла из класса соседней школы, куда нас, как баранов, пригнали ради проведения ЕГЭ.
Снаружи ждали родители и учителя из моей школы. Даже завуч тут была. Я вышла в числе последних и сразу нашла взглядом Глеба Сергеевича. Возле него уже отиралась Юлька, и я набрала полные лёгкие воздуха.
— Поздравляю, — сказала вышедшая следом за мной Марина и, увидев Глеба, пошла к нему, потеряв ко мне всякий интерес.
Он увидел её и улыбнулся уголками губ, а потом увидел меня. Я встала посреди коридора, безрезультатно борясь с чувствами.
— Будем ждать, — сказал он Юле и подошёл ко мне.
— Ну как?
— Не знаю. Я не успела дописать половину предложения.
— Только половину? — голос был тише обычного и тонул в гуле прочих. В последнее время он был, как неприступная скала. Про пропуск дополнительных даже не спросил, а я не стала рассказывать. Но теперь мне словно бы нервы выкручивали.
— Ну вот… — на губах появилась кривоватая улыбка. — Мои первые выпускники. Я это запомню.
Его позвали, и он ушёл к другим учителям. Марина цокнула языком, она была недовольной и выжатой, хотя, как всегда, выглядела, будто на подиум собралась, как и Юлька.
— О чём говорили? — спросила Юля у меня.
— С кем?
Она кивнула на Глеба.
Я внезапно разозлилась.
— А тебе какая разница?
Она вдруг схватила меня за локоть и отвела за угол.
— И не мечтай, — процедила она. — Думаешь, пару раз приличную шмотку натянула, он на тебя посмотрит? Чтобы я тебя больше рядом с ним не видела.
— А то что? — процедила я в ответ и выдернула руку. — Что? — поинтересовалась с вызовом. — Я сама разберусь, с кем мне рядом появляться, а с кем нет.
Гнев кипел. Я сбежала вниз по лестнице, ни с кем не попрощавшись и никому ничего не сказав. Вылетела из задрипанной школы на свежий воздух и только после обернулась. В окнах отражалось солнце, оно бликовало, не давая ничего рассмотреть. Быстрым шагом я пошла прочь, пытаясь усмирить ярость.
— Серёга? — встала как вкопанная. Что ты здесь забыл?
— Тебя жду. — Он покривил губами. — Мишку ты отшила…
— И тебя тоже отошью, — сорвалась я. — Вон, к Юльке иди, она рада будет.
Он схватил меня за руку.
— Ты что бешеная такая?
— Да ничего! Отстань. Я… — откуда ни возьмись, на глазах появились слёзы, и я сорвалась с места.
Забежала в сквер, где вовсю цвела сирень. Грудь жгло, а слёзы катились, не переставая. Вчера я издали видела, как Глеб выходил из той самой машины. Специально пошла мимо его дома. Выпускной совсем скоро, несколько дней назад мы с мамой выбрали мне платье. Я открывала фотографии, а думала только об одном — он должен всё узнать. Это не может кончиться вот так. Моя любовь не может, и эти его взгляды… Это ведь не просто так, я знаю!
***
Осознание, что экзамены позади, пришло только к вечеру. Радости не было, только резко поднявшийся из глубины души страх неизвестности, сменившийся печалью. Мама обещала купить торт, чтобы отметить сдачу последнего экзамена, но снова задерживалась на работе.
Я так привыкла видеть его… Хотя бы просто видеть, слышать его голос. Рассматривать тайком, а потом ждать очередной урок географии и, словно невзначай, искать встречи в школьных коридорах.
На глаза навернулись слёзы, страх, что я теряю что-то безмерно важное, перекрыл всё, стены давили. Казалось, сердце вот-вот разорвётся.
Я вышла на улицу, хоть и не знала, куда идти. Но это было лучше, чем сидеть дома и думать о нём.
Когда я вошла в старый разбитый сквер, похожий на водяную пыль дождь шёл уже несколько минут. Тем лучше — никого рядом не было, и я, заткнув уши наушниками, побрела по испещрённой выбоинами дорожке. Воздух пах влажной землёй и цветами. Я прошла метров пятьдесят, когда увидела, что на лавочке впереди кто-то сидит. Хотела свернуть, но почему-то пошла дальше. Человек поднял голову и посмотрел на меня, и я замедлила шаг. Это был Глеб Сергеевич. Он смотрел на меня, не отрываясь. В руках у него была стеклянная бутылка, дождя он, казалось, не замечал. Серое небо делало сквер с его густыми деревьями мрачным, и во мне опять столкнулись желания — бежать к нему и бежать от него.
— Что вы тут сидите? — спросила я, подойдя. Бутылка оказалась винной, с ракушкой на этикетке.
Миша подошёл ко мне со стаканом газировки.
— Классно выглядишь, — сказал он. — Держи.
— Спасибо, я не хочу. Не люблю лимонад.
— А кто тебе сказал, что это лимонад? — он подмигнул мне.
Я посмотрела на стакан с подозрением. Мелкие пузырьки поднимались по стенкам и лопались, Мишка выглядел довольным. Ну разумеется, где Ерёмин и где лимонад? Я взяла «контрабандное» шампанское и глянула на стоящую в нескольких метрах учительницу литературы. И кого я обманываю? Всем и так всё ясно, только вид делают, что ничего не знают и не замечают.
— Классное платье.
— Спасибо.
На нём был пиджак и джинсы, и это ему шло. Его легко можно было перепутать со студентом — на фоне других одноклассников он выделялся.
— Ты тоже ничего.
— Пойдём рассвет вместе встречать. — Это был не вопрос, а этакое предложение с утверждением.
Я сделала глоток шампанского и приятно удивилась — оно оказалось не сладкое. Мишка ждал, зацепившись большими пальцами за карманы джинсов. Музыка играла громче, чем нужно было, ребята болтали, а на импровизированную сцену то и дело кто-то поднимался, чтобы сказать наставления или благодарности. Так было каждый год. Или почти каждый — один раз чей-то богатый отец снял для всего класса ресторан, и тусовка прошла там. Но у нас всё было как обычно. Сперва благодарности, потом дискотека и традиционный рассвет.
— Давай обсудим это ближе к рассвету?
— У тебя какие-то планы? — в его голосе был намёк. Он посмотрел в сторону, и я, проследив за его взглядом, увидела Глеба.
Сердце сразу сжалось. Миша повернулся ко мне, но я не собиралась никак комментировать его вопрос.
— Если что, ты прямо скажи, Ась. Занята, так занята.
— Ничего я не занята. Но… Миш, ты мне просто одноклассник, и я уже говорила об этом. Без вариантов. А за шампанское спасибо.
— Обращайся, — бросил он.
Я посмотрела ему в спину. Он быстро исчез среди пёстрой толпы, и я опять повернулась к Глебу. Сегодня я видела его только раз и то мельком… вместе с Юлей. Её короткое серебристое платье блестело, распущенные волосы опускались до задницы, а каблуки были ещё выше обычного. Маринка тоже выглядела обалденно. Я всегда хотела пойти на выпускной в длинном платье, а теперь не была уверена, что сделала правильно. Пока я смотрела на Глеба, к нему подошла ещё одна моя одноклассница. Я и не заметила, как стаканчик в моих руках опустел.
— Ты что одна стоишь? — спросила Марина.
Всмотрелась в толпу.
— А, Серёга уже занят, кажется.
— При чём тут Серёга?
— Да ладно, тогда, после экзамена, я видела вас в окно.
— Ничего ты не видела, — ответила я и отошла.
И с ней я общалась с седьмого класса?! Серёга и правда танцевал с Фёдоровой Анькой под орущий из колонок медляк. Я нашла Мишку и, набравшись наглости, попросила ещё шампанского. Оказалось, за наваленными у ограды бетонными блоками у них с ребятами целая поляна. Мишка вдруг приобнял меня, и я ощутила тепло его тела.
— Ты мне с девятого класса нравишься. Серёге я уже объяснил, чтобы от тебя подальше держался, надо будет, и этому…
Я его оттолкнула. Не сильно, но оттолкнула.
— Миш, давай по-хорошему, а?
Он поднял руки.
— Чёрт… Тебе так идёт красный.
Он был уже навеселе, но я знала, что мне ничего не грозит. Повернулась к нему спиной. Вечер был тёплый и тёмный, музыка здесь гремела не так сильно. Пузырьки лопались на языке, и вместе с ними исчезало детство. Я услышала, как ушёл Мишка. Издали я смотрела на освещённую сцену и уже знала, что сделаю дальше. Только надо было набраться храбрости. Я ведь уже не маленькая девочка, и поступки мои должны быть взрослыми.
Ждать, когда он останется один, пришлось долго.
— Глеб Сергеевич, — сказала я, подойдя. — Можно с вами поговорить?
— Ася… — он осмотрел меня. Будто вскользь, но я уже не была уверена в этом. — О чём?
— Мне… Я кое-что хочу сказать вам.
Он напрягся, и я ощутила это. — Может быть, вы и знаете, но… — Я вдохнула поглубже. Это оказалось труднее, чем я думала. Стук сердца мешал говорить, слова кололись. Но больше молчать я не могла.
Он показал в темноту, на угол школы. Мы отошли туда, и он встал ко мне лицом. Во рту совсем пересохло.
— Что ты хотела? — с другими он говорил с улыбкой, а теперь его голос звучал ровно, даже жёстко. Но я пересилила страх.
— Я люблю вас, — сказала, не отводя глаз. — Может быть, вы и сами это уже поняли. Это получилось как-то… само собой. Я думала, пройдёт, но нет. Я люблю вас, Глеб Сергеевич… Глеб.
Я взяла его за руку.
— Послушай, Ась, — он вытянул ладонь. — Ты хорошая девушка. Очень хорошая, но это неуместно.
— Что неуместно? Любить вас?
Год и 3 месяца спустя
Ручки пакета резали ладонь. Я перехватила его, оценивая, сколько осталось до дома. Силы я свои переоценила, но ещё раз в магазин выходить не хотелось. Я и так задержалась, а нужно было ещё приготовить обед.
В воздухе пахло осенью. Сейчас я должна была сидеть в общаге с Полинкой и готовиться к завтрашним лекциям, но…
— Аська? — раздался смутно знакомый голос и торопливые шаги.
Я улыбнулась, увидев одноклассницу.
— Привет, Ань.
— Смотрю, ты или не ты? — улыбнулась она в ответ. — Оказалось, ты.
— Что, так изменилась?
Она осмотрела меня. Мотнула головой, но в глазах мелькнула тень. Я и сама понимала, что изменилась — одни дурацкие туфли чего стоили. Но в кафе, где я работала, были строгие правила: чёрные туфли на низком каблуке, никаких украшений и убранные волосы. Так что пучок и туфли стали моей униформой с пятницы по воскресенье включительно.
— Как ты? — спросила я. — Ты же хотела в Питер после школы уехать, там в художественный поступать.
— Не сложилось. Да и с деньгами сейчас туго. Может, потом ещё раз попробую. Пока у нас в школе художником-оформителем пристроилась. Хорошо иметь тётку-завхоза.
Я поставила пакет на землю и дала себе две минутки.
При словах Ани о школе сердце обмерло. Прошло больше года, а я по-прежнему искала Глеба в каждом встречном. Каждый раз, приезжая домой, надеялась увидеть его. Не могла смотреть на однокурсников, на других мужчин.
— И как школа? — спросила я. — Как учителя? Есть какие-нибудь новости или всё по-старому?
— Да особо нет. Школа стоит, принимает новых мучеников. — Она опять улыбнулась, но как-то безрадостно. — Не знаю, слышала ты или нет, что Бернев уволился?
— Уволился? Почему?
— Уехал. Говорят, в Москву. — Она посмотрела на узкую дорогу, по которой, кряхтя, проехала старая, воняющая бензином машина. — А что ему тут делать, Ась? Он — классный мужик, препод классный.
— Да…
Внутри всё так и оборвалось. Я скомканно попрощалась с одноклассницей. Пакет показался тяжелее прежнего. Он… уехал? Я отказывалась верить в это. Думала, что всё кончилось на выпускном, но нет.
У подъезда я остановилась и с минуту стояла, будто меня ударили в солнечное сплетение. Было больно. Почти так же, как когда он отшил меня. Только тогда ещё оставались ниточки — я знала, что он рядом.
Дома было тихо. Запах уныния, ставший привычным за эти месяцы, показался особенно сильным.
— Мам! — крикнула я. — Я дома! Купила тебе кое-что вкусненькое!
Скинув туфли, я прошла в мамину комнату. Мама сидела в кресле возле окна, на полу возле неё валялся костыль.
— Упал, — невнятно сказала она, но я разобрала.
— Мам… — Я поставила костыль и приобняла её. — Прорвёмся мы с тобой, ты у меня ещё плясать будешь.
— На свадьбе, — ответила она, и чтобы понять её, мне пришлось поднапрячься.
Один уголок её губ был опущен вниз, половина лица напоминала маску, а косметичка лежала нетронутой в ящике. Всё случилось в июне. Я только закончила первый курс и собиралась приехать домой на летние каникулы. Город, в котором я поступила в институт, был в трёх часах езды на автобусе. Я уже купила вкусности и подарок для мамы. И тут мне позвонили. Инсульт, усложнившийся переломом. Мама упала на работе, когда шла по лестнице. Итог: паралич правой части тела и двойной перелом ноги со смещением. Мой мир, только-только начавший окрашиваться в светлые тона, рухнул. Пока ехала домой, молилась, чтобы всё это было ошибкой, только молитвы мои никто не услышал. В один момент мама из молодой женщины превратилась в нуждающегося в каждодневном уходе инвалида.
— Учиться бы тебе, Асенька, а не со мной.
— Прекрати, мам. Я учусь, — сказала строго. — Пусть на заочном, но учусь. Какая разница? Вот станет тебе лучше, вернусь на дневное.
Она погладила меня по голове левой рукой. Пальцы её, обычно тёплые, были прохладными. Я корила себя за то, что не настояла, чтобы она больше отдыхала, что поступила на пиарщика вместо того, чтобы пропустить год и помочь ей. Год назад я так хотела двигаться вперёд.
Я пообещала себе, что стану счастливой, что не сдамся, и поставила себе цели: институт, хорошая работа, а потом… Потом что-нибудь ещё. Если я смогу забыть Глеба и перестать любить его.
Закончив домашние дела, я проверила маму. Она спала, но даже во сне её лицо не было прежним. Полная луна заглядывала в окно, и я задвинула шторы, чтобы маме ничего не мешало. Прислушалась к её дыханию — оно было ровным.
Утром я должна была поехать в больницу. Сегодня мне одобрили кредит, а это значило, что я наконец смогу купить лекарства и нанять назначенного невропатологом массажиста. Нужно было сделать это раньше, но… Деньги взять было неоткуда.
Только думать о завтрашнем дне я не могла. Может, Аня что-то перепутала? Может, Глеб не уехал?
Было ещё не так поздно, и я, накинув ветровку, вышла из дома. Знала, где он живёт, даже окна квартиры знала. Они были тёмными.