Недотрога

Пролог

Сейчас, перебирая в памяти обрывки минувших лет, я понимаю, что с самого детства главным человеком в моей жизни была бабушка. Трудно сказать наверняка, насколько сильно она на меня повлияла. Иногда замечаю за собой особенную манеру или черту характера и думаю: это бабушка ненароком вложила в мои широкие карманы частичку своей незаурядной натуры или я создала свою персону по ее подобию? На самом деле, она примерно так и жила всю свою жизнь. Растрачивала себя людям, отламывала по кусочку, подкладывала в дырявые карманы, маленькие сумочки, что даже часть ее мудрости и сердечности не помещали. Влияние она имела на каждого, кто встречался на ее пути, но не все принимали ее драгоценные дары. Наверное, поэтому бабушка и прожила так долго. Чувствовала за спиной кармический долг и когда наконец растратила каждый кусочек своего благоразумия и доброты, спокойно умерла, без чувства обязанности и вины по отношению к кому-либо.

Но спустя столько времени трудно её описать: только пробую вообразить себе её мягкие черты, как они тут же искажаются, словно под воздействием какой-то неведомой магии. Остались фотографии, маленькие отпечатки былых утраченных лет, но фотографиям я не верю. Они никогда не отличались достоверностью, и даже те обрывки воспоминаний, за которые я так судорожно цепляюсь, кажутся более реальными, чем творчество недоделанного фотографа (которым была моя сестра).

Одно я помню наверняка – бабушка была синей. Не в смысле буквально синей, это уже глупость какая-то. Просто бабушка была будто «окрашена» в синий цвет, и, как я не пыталась представить ее другим оттенком, например, розовым или лиловым, все было бестолку. Даже совсем слегка изменить ее «природный, естественный» синий цвет, сделать его ярче или темнее, я была не в состоянии. Сначала синий мне не нравился. Он казался унылым и мрачным. Особенно ярко ее цвет подсвечивался, когда она говорила что-нибудь до безумия тоскливое: Лиза, не трать деньги впустую, лучше копи. Лиза, ты не пойдешь на ту вечеринку, там опасно. Лиза, сиди дома. Лиза, не общайся с той девочкой. Лиза, Лиза, Лиза, Лиза, Лиза. Я открывала рот с желанием выразить свое маленькое пожелание исключительно для того, чтобы оно раз за разом превращалось в клочья одним, единственным слепым «нет», и каждый раз вспыхивающий синий утомлял меня все более и более.

Я была уверена в своей правоте. Уверена, что никак иначе быть не должно, что я – несчастная юная голубушка, запертая в прочной и непробиваемой клетке несправедливых ограничений. Мир других людей переливался пестрыми красками: мандариновым, изумрудным, фиолетовым, нескончаемым множеством оттенков и колоритов, пока мой ограничивался одним единственным цветом, так еще и самым непривлекательным. Но вот в чем загвоздка. Обычно, когда мы уверены на все сто процентов, мир назло подкидывает нам ситуации и истории, заставляющие наш мозг медленно, но верно терять бдительность и уверенность в самом себе, а иногда и в своем благоразумии. Так и случилось со мной.

Мне было около шести лет, когда я начала замечать цвета, излучаемые прохожими людьми. Все верно, бабушка не была единственным цветом в моих беспокойных занудливых сутках. В лихорадке оттенков и общей сумятицы жизни я часто встречала бирюзовый, фиолетовый и оранжевый. Это были интересные люди, и каждый со своей судьбой, не похожей на чью-то другую. Никогда не верила тем, кто говорил про «единообразие» личностей и жизненных сюжетов, смотрела на людей, как на узорчатые снежинки, каждая из которых уникальна по-своему. Любила наблюдать за их повседневными привычками, темпераментами и личностными особенностями. Любила легкомысленных и ответственных, слабовольных и трудолюбивых, эгоистичных и чутких. И вообще, по натуре своей была ко всем снисходительна. Если бы я была цветом, то, наверное, излучала бы исключительно цвет промерзлого снега. Проще говоря, я была бы просто белой. Забавно, но на уроках художественного мастерства нам говорили, что белый – это отсутствие цвета. Его можно смешать с абсолютно любым оттенком в цветовой палитре, ошибиться невозможно, получится в любом случае довольно недурно, а скорее даже качественно и симпатично.

Так вот, я любила разные цвета, но самым магнетическим и незаурядным неизменно оставался красный. Ярко-красный, который мог быть как цветом неувядающего языкастого пламени, манящего своим бесконечным теплом и остротой, так и цветом ужасающих катастроф и разрушений. И, несмотря на всю опасность противоречивых черт таких экстравагантных персон, я тянулась к ним. Такой персоной как раз была моя старшая двоюродная сестра. По классике жанра ее, конечно, звали Настя. Таких людей всегда и везде звали Настя, даже в старомодных русских сериалах. Именно это имя чаще всего появлялось на стенах нашего обшарпанного старого подъезда. Вот только «Настя» – популярное имя, поэтому неясно наверняка, про нашу ли Настю там писалось, и, если да, то сколько раз из нескольких десятков это было именно про нее.

Настя была чистым красным цветом. Вся рыжая, а на лице россыпь веснушек, больше всего – на носу. Ярко-карие глаза, даже, наверное, немного оранжевые. Настя не любила свои глаза, всю дорогу бормотала «лучше бы были голубые, как у тебя, они запоминаются», а подкрепляла это все аргументом, что именно про голубые глаза говорят «очи, в которых можно утонуть». И пусть даже в таких глазах действительно можно утонуть, в ее можно было сгореть заживо.

Сестра жила в соседнем городе, по численности населения и территории значительно превышавшем наш. Родители отправляли ее к нам в разных ситуациях: из-за рабочих поездок, отпусков или вообще болезней. Мы с бабушкой подозревали истинную причину регулярных командировок: авантюрная и непредсказуемая Настя периодически просто докучала собственным родителям. Это было сильно заметно по тому, с какими серыми и безжизненными лицами они приезжали к нам, как выделялись синяки под глазами на их улыбчивых лицах и какими же посвежевшими и довольными они забирали Настю обратно будто готовые к новому боевому раунду. Каждая такая встреча сопровождалась обязательными рассказами о новых Настиных происшествиях, натянутыми улыбками родителей и наигранным бабушкиным смехом. Не то чтобы она не хотела помочь родителям, скорее просто понимала, что в разбитых школьных окнах, в скандалах с учителями и в сломанных подростковых пальцах нет ни капельки смешного или хотя бы немного забавного. Лицо бабушки бледнело с каждой новой историей, но родители не замечали этого, видимо, потому, что в такие моменты сами были похожи на моль.

ГЛАВА 1. ТО, ЧТО НЕ ДОЛЖНО БЫЛО СЛУЧИТЬСЯ

– Лиз, не обижайся, конечно, но тебе тоже следовало принарядиться. – Хихикнула Настя, поправляя свое огненное платье-футляр. – Там будет много симпатичных парней, тебе-то так и так кто-то понравится. А кому ты понравишься? Да блин, Лиз, ну давай домой вернемся.

– Да не хочу я, – мой тон оставался нейтральным, но глубоко в душе таилась гнетущая тревога. – Мне и так хорошо. Если я принаряжусь, у бабушки будут вопросы. Да и вообще, я туда из любопытства иду, а не парня себе искать. Там точно одни придурки.

– Может, и так, – игриво продолжала сестра, – но Коля – это другое дело. Он вообще на них всех не похож. Коля заботливый, чуткий, так еще и каждый раз что-то интересное придумывает. Вот недавно он мне говорит такой - голос Насти сделался ниже и грубее: «Твои волосы как закат в начале мая, а глаза цвета коры мудрого древа…».

Я не сдержалась и залилась хохотом. Настя посмотрела на меня косо и с легким укором:

– Смейся, смейся! Такие поэтичные парни на дороге не валяются!

Я решила ничего не отвечать. На дворе стоял июнь, солнце не жалело нас и припекало все сильнее. Ветерок был совсем слабый. Лишь тихонько шумел зелеными листьями дворовых деревьев, слагая из их шелеста мелодичную симфонию. Во дворах играли маленькие дети, громко смеясь и подпрыгивая, словно волейбольные мячики. Былая тревога начала улетучиваться, а тягучее чувство предвкушения медленно растекалось по всей груди. Я шла и думала: «Вот бы запомнить этот момент навсегда», даже не подозревая, что уже через пару дней захочу его навсегда забыть.

Настя все продолжала говорить о Коле. Это было забавно, но я была счастлива видеть сестру такой: с блестящими глазами и очаровательной, нежной улыбкой. Сейчас ее «красный» все меньше походил на цвет несокрушимого огнива, и все больше на согревающее пламя походного костра. Мы шли по тропинке, лишь изредка останавливаясь, чтобы поздороваться с детворой или соседями, а еще погладить ласковых местных котов.

Когда мы увидели «смешной зеленый дом», как про него любила говорить Настя, на улице уже вечерело. Ветер стал настойчивее и шаловливее, теперь он играл не только с ветками деревьев, но и нагло путал нам волосы, щекоча ими улыбчивые, счастливые лица. На небе разлился багряно-алый закат, словно кто-то неосторожно разлил банку с разноцветными красками. Я посмотрела на дом: выглядел он совсем не так, как остальные дома в этом обветшалом районе. Двухэтажная постройка, явно совсем новая, пока еще не потрепанная временем, свежая нежно-зеленая краска, аккуратная треугольная крыша. Дом будто скопировали из американского сериала и совершенно случайно вставили между дряхлых одноэтажных гнездышек.

Подходя ближе, я начала разглядывать в окнах силуэты: ребята примерно нашего возраста, мальчишки и девчонки. Кто-то стоял, одной рукой опираясь на стену, а другой придерживая стеклянную бутылку, другие же, хохоча и размахивая руками, кружились в танце. Жизнерадостные улыбки, громкая музыка и ребяческий задор. Казалось, одно мгновение этих ребят вмещает в себя больше жизни, чем вся моя жизнь.

«Вот черт, – подумала я, – я не впишусь»

На лбу проступил холодный пот, глаза забегали туда-сюда. Мысли завертелись по кругу, превращаясь в один расплывчатый туманный клубок. Ноги стали неустойчивыми, отказываясь выполнять свою роль. Сердце окутала паника. Раздался Настин голос в голове: «Дура. Скучная. Бесишь. Скучная. Скучная. Скучная…». Взгляд застлала густая пелена. Я посмотрела на свой наряд: футболка и джинсы. На руки: трясутся. Снова посмотрела на окно: веселье, хохот, яркие огни.

«Я не впишусь»

Паника окутала меня с головой.

«Дура. Скучная. Бесишь. Скучная. Скучная. Скучная…»

– Вот это да! Похоже, там много народу! – Настин голос вывел меня из транса. – Я позвонила Коле, сейчас он нас встретит.

Пребывая в состоянии паники, я даже не заметила, как Настя кому-то там звонила. От осознания того, что нас встретит тот самый поэтичный и очаровательный Коля, легче не становилось. Сердце колотилось как бешеное, повторяя ритм энергичной музыки, раздающейся из дома. Перед глазами начали метаться сотни и тысячи «а если…»

«А если бабушка права?»

«А если они надо мной посмеются?»

«А если я скажу что-то лишнее?»

Вид в окне казался параллельной реальностью, куда я ни за что и никогда не должна была попасть. Вспомнились все суровые наставления бабушки, вбитые гвоздями в мое впечатлительное сердце. Все угрожающие слова, вложенные в мои широкие карманы. Я потеряла грань между хорошим и плохим, между причинением заботы и нанесением вреда. Пока я стояла в ступоре, тревожно перебирая навязчивые мысли, прямо перед моим лицом распахнулась дверь.

– Коля-я-я-я-я! – Крикнула Настя, падая в объятия своего лиричного друга.

– Шикарно выглядишь.

Я встряхнула головой, старательно отгоняя последние обрывки беспокойных фраз, и, сквозь пелену тревоги, осмотрела Колю. Выглядел он еще лучше, чем на фото. Несмотря на легкую неприязнь к такой сомнительной персоне, с моей стороны было бы глупо отрицать: парень оказался симпатичным. Его внешний вид даже успокоил меня, уж очень хотелось доверять этим расслабленным серо-голубым глазам. В голову сразу же полезло сотни прилагательных и эпитетов, описывающих его притягательную внешность. Резко стало понятно, почему Настя так зациклилась на нем, и почему за последние дни любой наш диалог неизменно сводился к обсуждению кокетливого русого парня.