Нежеланный брак, или уроки любви для герцога

Глава 1. Пробуждение

Первым ощущением было то, что я лежу на чем-то прохладном и твердом. Лопатки упирались в ровную поверхность, и холод уже начал пробираться сквозь тонкую ткань. Неудобная поза заставила поморщиться — правая рука неловко подвернулась, и теперь в ней покалывало от затекших пальцев. Но хуже всего была невозможность как следует вдохнуть. Меня не отпускало странное ощущение, будто грудную клетку сдавили невидимые тиски — каждый вдох я с трудом проталкивала в легкие, ребра ни в какую не хотели расправляться, словно их сдавило железным обручем.

— Бедная моя девочка! — надрывный женский крик острой иглой вонзился в сознание. — Какой позор!

Звук отдавался в голове глухим эхом, отражался от черепной коробки и возвращался обратно волнами боли. Что-то произошло в школе? Кажется, я вела урок… Или шла по коридору? Воспоминания ускользали, как песок сквозь пальцы. Середина весны, самая гололедица — наверное, поскользнулась по пути с работы.

Нужно встать. Нельзя лежать на холодной земле — эта мысль пульсировала где-то на краю сознания, но тело отказывалось подчиняться. Даже веки казались неподъемными, будто их налили свинцом. Я попыталась сориентироваться.

В носу защекотало от тяжелой смеси запахов: духов, косметики и какой-то гари, напоминавшей свечной воск. Слишком много и слишком насыщенно. От этих ароматов к горлу подступила тошнота.

Сквозь пелену я различала звуки музыки, доносившейся откуда-то издалека. Тягучие звуки вальса, приглушённые расстоянием, казались нереальными. Как и шорох тяжёлых тканей вокруг, стук каблуков и негромкое перешептывание десятков голосов.

Надо сосредоточиться! В последний раз, когда я точно помнила себя, был обычный рабочий день. Четверг. Я проверяла тетради в учительской, готовилась к контрольной… Что случилось потом? Память упрямо отказывалась подсказывать.

— Доктора! Немедленно пошлите за доктором! — снова раздался над головой взволнованный голос. От его пронзительных ноток в висках с новой силой запульсировала боль.

— От притворных обмороков ещё никто не умирал, — прозвучал где-то рядом холодный мужской голос, в котором сквозило плохо скрываемое раздражение.

Притворных? Возмущение придало сил. Да как он смеет! Я ведь действительно… В голове всё плыло, мысли путались, но одно я знала точно: никогда в жизни не притворялась и не разыгрывала спектаклей. Негодование заставило меня наконец разлепить непослушные веки. Я должна видеть, что это за грубиян позволяет себе подобные замечания.

Надо мной нависало круглое лицо немолодой женщины. Её щёки раскраснелись от волнения, а в тщательно уложенных локонах поблескивали нити седины и какие-то странные украшения — не то жемчуг, не то стразы. Она всплеснула пухлыми руками, увидев, что я открыла глаза.

С трудом опираясь на локти, я попыталась сесть. Голова всё ещё кружилась, но хотя бы не так сильно. Машинально поправила выбившуюся прядь волос — и замерла, уставившись на свою руку. На пальцах красовались тонкие кружевные перчатки, какие я видела разве что в исторических фильмах. Я перевела взгляд ниже. Платье… Господи, что на мне за платье? Тяжёлая ткань, похожая на шелк, струилась складками, расшитыми затейливым узором. Рукава, пышные у плеч, сужались к запястьям, а юбка… Да тут, наверное, несколько метров ткани! Талия была затянута так туго, что казалось, переломится — вот откуда эта странная стесненность в груди. Корсет, сообразила я. Самый настоящий корсет, как в музейных экспозициях или костюмированных драмах.

Мысли о грубом незнакомце мигом вылетели из головы. Я с изумлением рассматривала свой наряд, пытаясь понять — может, это всё-таки сон? Маскарад? Репетиция школьного спектакля?

Я попыталась сфокусировать взгляд на окружающих. Перед глазами всё плыло, лица собравшихся расплывались в неясные пятна — бледные овалы на фоне тёмных сюртуков и пестрых платьев. Люди теснились вокруг, не скрывая любопытства, перешептываясь и обмахиваясь веерами. Обрывки их разговоров долетали до меня, путаясь и накладываясь друг на друга:

— Какой скандал! В её возрасте и такой промах…

— Бедняжка леди Уилмор, как она это переживёт…

— Репутация безнадежно испорчена…

— В её положении только в монастырь…

Я не понимала, о чем они говорят, но даже сквозь туман в голове осознавала: что-то здесь не сходится. В прошлом месяце мы с третьим классом готовили постановку к весеннему концерту, и я прекрасно помню, как мы экономили каждую копейку, шили платья из старых штор и клеили картонные короны. А здесь… Я прищурилась, пытаясь разглядеть детали сквозь пелену перед глазами. Пышные платья из дорогих тканей, драгоценности, поблескивающие в полумраке… Нет, такое нашей школе точно не по карману.

К тому же эти люди… В их силуэтах, в том, как они держались, было что-то странное, непривычное. Совсем не похоже на наших учителей и родителей учеников. Голова снова закружилась, и я на миг зажмурилась, пытаясь справиться с подступающей тошнотой.

— Да помогите же ей подняться! — пронзительный возглас пухлой дамы вырвал меня из размышлений. — Не пристало молодой леди сидеть на полу!

Я услышала тяжелый вздох и шорох шагов. Краем глаза уловила движение — кто-то шагнул ближе, заставив расступиться перешёптывающихся зрителей. Сильные пальцы сомкнулись на моём локте, причиняя боль. Рывок вверх был таким резким, что в глазах потемнело. Я возмущенно зашипела и выдернула руку. По крайней мере, попыталась — хватка была железной.

— Не нужно… — начала я, но тут же осеклась.

Комната качнулась, пол поплыл куда-то в сторону. Ноги подкосились, и я покачнулась, теряя равновесие. Проклятые юбки спутались вокруг лодыжек, делая каждое движение неловким. Я уже приготовилась к позорному падению, но мужчина резко дернул меня на себя, и я врезалась в его грудь. От неожиданности едва не задохнулась — казалось, я налетела не на живого человека, а каменную стену. Под тканью сюртука перекатывались мышцы, твердые как камень. И что это такое? Может, накладки какие-то? Как-то наш трудовик играл Геракла в школьном спектакле, напихав под тунику поролона. Но нет, эта твердость была слишком… настоящей. Господи, неужели у этого невыносимого типа и правда под одеждой булыжники вместо мышц?

Глава 2. В тисках

— О, ваша светлость! — глаза леди Уилмор моментально просияли. — Вы так благородны! Я и не сомневалась в вашей чести!

Её лицо, секунду назад искаженное страданием, теперь светилось неприкрытым торжеством. Она суетливо поправляла складки моего платья, не переставая щебетать о том, какая честь для нашей семьи породниться с родом Бельмонтов.

Я смотрела на неё в полном замешательстве. Как она может радоваться? Этот человек только что пытался… От одной мысли к горлу подступала тошнота. И теперь она готова отдать свою дочь тому, кто едва не обесчестил её?

— Но… — я попробовала что-то сказать, однако леди Уилмор словно не слышала меня.

— Милая, нам лучше отправиться домой, тебе нужно прилечь, ты так бледна! — щебетала она. — Позвольте, ваша светлость, я провожу…

— Я сам, — холодно оборвал ее герцог.

Его рука вновь до боли сжала мой локоть, он придвинулся ближе, делая вид, что поддерживает меня. Его дыхание обожгло шею, когда он прошептал так тихо, что только я могла слышать:

— Не думайте, что вы победили, дорогая. В конце концов, есть немало способов избавиться от нежеланной супруги. И поверьте, я найду самый… действенный.

Меня затрясло. В его голосе звучала такая неприкрытая ненависть, что стало трудно дышать. Но хуже всего было то, что никто, казалось, не замечал этого — или не хотел замечать. Леди Уилмор продолжала сиять, гости перешептывались с понимающими улыбками, а я… я оказалась в ловушке, из которой не видела выхода.

Герцог повел меня к выходу сквозь расступающуюся толпу. Гости кланялись, дамы приседали в реверансах. Я пыталась идти ровно, но предательская слабость в коленях и путающиеся юбки делали каждый шаг испытанием. К тому же его железная рука на моем локте не оставляла возможности замедлить шаг.

— Розали, дорогая! Ваша светлость! — голос леди Уилмор доносился откуда-то сзади. — Умоляю, не так быстро!

Герцог словно не слышал её. Он стремительно спускался по мраморной лестнице, практически таща меня за собой. Я спотыкалась, путаясь в складках платья, и только его безжалостная хватка удерживала меня от падения.

У парадного входа герцог наконец отпустил меня. Почти сразу же лакей накинул мне на плечи тяжелую накидку с меховой оторочкой. Я машинально запахнула её, радуясь возможности спрятаться от пронизывающего взгляда своего… жениха.

Боже, как странно было даже думать так об этом человеке!

— Прошу, — процедил герцог, указывая на распахнутую дверцу кареты.

Я замешкалась, глядя на высокую подножку. В обычной жизни я бы без труда запрыгнула на нее и забралась внутрь, но сейчас на мне было это невозможное платье с кринолином…

— Не заставляйте меня ждать, — в его голосе прозвучало столько раздражения, что я невольно вздрогнула.

Его рука неожиданно скользнула по моей спине, вторая подхватила под локоть, и через мгновение я уже оказалась внутри кареты. Прикосновение было таким… деловитым, словно он поднимал мешок с мукой, а не помогал даме. Но я была даже рада этому — после его угроз любая галантность пугала бы меня куда больше.

Леди Уилмор наконец догнала нас, тяжело дыша и прижимая руку к груди.

— Ваша светлость, — выдохнула она, — я думала… мы могли бы… обсудить…

— Завтра, — отрезал герцог. — Мой поверенный будет у вас в полдень.

Он подал руку леди Уилмор и, едва она устроилась рядом со мной, захлопнул дверцу с такой силой, что карета вздрогнула, развернулся на каблуках и, не прощаясь, стремительно зашагал прочь.

— Бедная моя девочка, — пробормотала леди Уилмор, когда карета тронулась. — Но всё к лучшему, вот увидишь…

Я собралась с духом. Нужно было хоть попытаться объяснить всю абсурдность ситуации.

— Леди… — начала я и тут же осеклась, — матушка, послушайте. Этот человек… герцог… он ужасен! Вы же видели, как он себя ведёт. Я не могу выйти за него замуж!

Леди Уилмор охнула, испуганно оглядываясь на окна кареты, словно боялась, что нас кто-то может услышать.

— Розали! Что ты такое говоришь? — она понизила голос до шепота. — Тебе двадцать четыре года, милая. Двадцать четыре! В твоем возрасте нужно благодарить небеса за такую партию. Герцог Бельмонт! Подумать только!

— Но он же… он… — я замялась, не зная, как объяснить очевидное.

— Он просто обескуражен, дорогая, — леди Уилмор похлопала меня по руке с покровительственной улыбкой. — Всё изменится, когда вы начнете жить вместе. Мужчины всегда так — сначала упираются, а потом не могут жить без жены.

Она заговорщически подмигнула.

— В конце концов, именно этого ты и добивалась, разве нет? Твой план сработал просто превосходно! Признаюсь, я сомневалась, что всё получится, но ты, как всегда, оказалась права.

Глава 3. Первое утро

Сквозь полудрему я услышала далекий перезвон часов. Шесть утра… Ещё немного можно полежать, но скоро надо вставать — до школы двадцать минут пешком, а перед занятиями нужно подготовить наглядные пособия для урока Окружающий мир. Вчера так и не успела вырезать карточки с названиями деревьев…

Я повернулась на другой бок, и в этот момент что-то странное коснулось моей щеки. Что-то мягкое, воздушное, совсем не похожее на мою привычную хлопковую наволочку. Тонкое, искусно сплетенное кружево… Господи!

Я резко села в постели, распахнув глаза. В предрассветных сумерках, пробивающихся сквозь неплотно задернутые портьеры, проступали очертания незнакомой комнаты. Вчерашний вечер не был кошмарным сном. Всё было реально: бал, герцог, эта ужасная помолвка…

Постель подо мной был непривычно мягкой: пуховая перина, атласное белье, подушки как произведение искусства. Я медленно осмотрелась. Комната поражала размерами — наверное, в ней поместилось бы два моих школьных класса. Массивная мебель из явно дорогого дерева, гобелены на стенах, и повсюду какие-то вазочки, статуэтки, безделушки.

У дальней стены стоял туалетный столик с огромным зеркалом. Я встала с постели, ноги утонули в пушистом ковре, и неуверенно подошла к нему. Столешница была уставлена множеством флаконов, баночек и шкатулок. Я взяла один наугад — какая-то розовая жидкость в изящном хрустальном пузырьке. Духи? Тоник? Яд для неугодных женихов? Я нервно хмыкнула и поставила флакон на место.

А потом наконец посмотрела в зеркало.

Светловолосая незнакомка уставилась на меня удивленными серо-голубыми глазами. Не писаная красавица, но, пожалуй, довольно миловидная: мягкие черты лица, чуть вздернутый нос, россыпь едва заметных веснушек на щеках. Совсем не похожа на мою прежнюю внешность.

Я машинально коснулась щеки, и девушка в зеркале повторила мое движение. Как это возможно? И главное — что теперь делать?

В голове вдруг всплыли вчерашние слова леди Уилмор в карете: «В конце концов, именно этого ты и добивалась… Твой план сработал просто превосходно!»

План. От этого слова внутри всё похолодело. Настоящая Розали специально подстроила эту ситуацию с герцогом? Но зачем? И главное: неужели теперь ничего нельзя изменить? Может быть, если объяснить матери, что это ошибка… Хотя, что именно объяснять? Что я — не ее дочь, а учительница из другого мира? Она решит, что я сошла с ума от потрясения.

Тихий скрип двери прервал мои размышления. В комнату проскользнула молоденькая горничная с охапкой свежего белья в руках. Заметив меня у зеркала, она испуганно охнула, едва не выронив свою ношу.

— Мисс Розали! — её глаза округлились от удивления. — Вы уже встали? С вами всё в порядке?

Я недоуменно моргнула, но тут же попыталась придать лицу равнодушное выражение.

— Да, Элис, я… — имя горничной всплыло в памяти само собой, — просто проснулась рано.

— Но вы никогда не встаете раньше полудня! — выпалила Элис и тут же прикрыла рот ладошкой, словно испугавшись собственной смелости. — Простите, мисс. Я просто беспокоюсь. После вчерашнего…

Я мысленно поморщилась. Привычка вставать в шесть утра, похоже, совсем не вяжется с образом леди Розали. Нужно срочно узнать о ней побольше, иначе мое странное поведение вызовет ненужные вопросы.

— Всё хорошо, — я попыталась изобразить легкую небрежность в голосе. — Мне… не спалось.

Элис с сомнением покачала головой, но спорить не осмелилась.

— Прикажете подать завтрак в будуар? Или, может быть, ванну?

Я замешкалась. В голове пронеслось паническое: «А будуар — это где?», но я тут же взяла себя в руки — не стоит нервничать по пустякам и выдавать свое замешательство. Лучше пока отдать предпочтение наиболее безопасному варианту, тем более утреннее купание и так входило в мои планы.

— Пожалуй, сначала ванну, — решила я, радуясь возможности отсрочить путешествие по незнакомому дому. — А завтрак… позже.

— Конечно, мисс, — Элис просияла, явно радуясь, что хоть что-то идёт привычным образом. — Прикажете добавить в воду лавандовое или розовое масло?

Новая загадка. Что предпочитает Розали? А, впрочем, какая разница…

— Лавандовое, — выбрала я наугад. Может, пока буду приводить себя в порядок, удастся придумать, как разобраться с остальными сюрпризами, которые наверняка преподнесет этот день.

Элис присела в лёгком реверансе и выпорхнула из комнаты. Через приоткрытую дверь донеслись её негромкие распоряжения другим слугам. Я прислушалась, пытаясь уловить хоть какие-то детали об устройстве дома, но разобрала только неясный шум голосов и звон посуды где-то вдалеке.

Через некоторое время она вернулась и подошла к неприметной двери в углу спальни, распахнула её, впуская остальных служанок. Я с любопытством заглянула в проем — просторное помещение, выложенное светлым кафелем, было залито светом, проникающим сквозь пару высоких окон. В центре стояла массивная медная ванна на изогнутых ножках.

Я с изумлением наблюдала, как служанки выстроились цепочкой, передавая дымящиеся ведра из рук в руки. Никаких тебе кранов с горячей водой… Интересно, существует ли здесь вообще водопровод?

— Вода готова, мисс, — доложила Элис, добавив в ванну несколько капель ароматного масла. — Позвольте помочь вам раздеться?

— Что? — я невольно отступила на шаг. — Нет, не нужно. Я… я сама справлюсь.

— Но мисс! — Элис всплеснула руками. — Я должна помочь вам, вы же не сможете сами помыть…

— Мне хочется побыть одной, — перебила я, стараясь, чтобы голос звучал достаточно властно. — Ты можешь пока приготовить платье.

Элис выглядела совершенно потрясенной, но спорить не посмела. Присев, она удалилась, бросая на меня обеспокоенные взгляды.

Оставшись одна, я с облегчением вздохнула и огляделась. Ванная комната впечатляла: большое зеркало в позолоченной раме, мраморный столик с различными флаконами, пушистые полотенца на резной подставке. Да, потом придётся смириться с помощью служанок — я уже поняла, что сама не справлюсь со всеми этими крючками и юбками. Но хотя бы сейчас можно побыть в одиночестве. Я стянула через голову свободную ночную сорочку из тонкого батиста и подошла к ванне.

Глава 4. Контракт

— Матушка, успокойтесь, — я подалась вперед, с тревогой глядя на ее побледневшее лицо. — Расскажите, что произошло?

Леди Уилмор сделала глубокий вдох, пытаясь совладать с собой.

— Поверенный герцога… этот ужасный человек! — она промокнула глаза платочком. — Такой холодный, такой… деловитый. Говорил о твоем будущем браке, словно о торговой сделке!

Я молча ждала продолжения, чувствуя, как внутри все сжимается от дурного предчувствия.

— Джеймс… — леди Уилмор поджала губы, и в ее голосе прозвучала горечь. — Твой брат даже не дослушал условия до конца. Сразу заявил, что согласен на все. Представляешь? На все! Даже не попытался… — она осеклась и снова принялась теребить платок.

— Какие условия? — тихо спросила я, хотя уже догадывалась, что ничего хорошего услышать не придется.

— Герцог… — леди Уилмор запнулась, словно подбирая слова. — Герцог настаивает на особом пункте в брачном контракте. Если в течение трех лет ты не подаришь ему наследника, брак будет расторгнут.

— И что тогда? — мой голос прозвучал хрипло.

— Монастырь святой Евфимии, — прошептала леди Уилмор. — Тот самый, в горах… О нем ходят ужасные слухи. Говорят, там почти весь год лежит снег, а в кельях нет очагов и даже одеял. По словам сестер — это закаляет дух. Службы начинаются еще до рассвета, а пост длится круглый год. А настоятельница… — ее глаза расширились от ужаса, — она когда-то служила в королевской тюрьме, пока не обратилась к вере. С тех пор её рвение в искоренении греха не знает границ. Практически никто из благородных дам, попавших в это место, не продержался и пары лет.

Она разрыдалась, уткнувшись в платок. А я сидела, оцепенев, и пыталась осознать услышанное. Три года… Либо я рожаю наследника человеку, который меня ненавидит, либо меня ждет медленная смерть в холодном горном монастыре.

— А Джеймс? — наконец выдавила я. — Что сказал Джеймс?

Леди Уилмор горько усмехнулась сквозь слезы.

— «Прекрасные условия», — процедила она, явно цитируя. — «Надеюсь, моя дорогая сестрица оценит такую… щедрость». И подписал. Даже не торгуясь о приданом!

Она снова всхлипнула.

— Ты же знаешь своего брата, милая, — леди Уилмор промокнула глаза. — Джеймс всегда был… слишком принципиальным. А ты… — она запнулась, подбирая слова. — Ты никогда не прислушивалась к его советам.

Я молчала, чувствуя, как в памяти всплывают обрывки чужих воспоминаний: гневные отповеди брата, его тяжелый взгляд.

— Когда свадьба? — спросила я механически.

— Через месяц, — леди Уилмор тяжело вздохнула. — Поверенный сказал, его светлость не видит причин затягивать с церемонией.

Я замерла, осмысливая все сказанное. Розали разыграла свой план, как по нотам, вот только цена оказалась слишком высока.

— Матушка, — проговорила я, поднимаясь из кресла, — мне нужно поговорить с братом.

Леди Уилмор оторвалась от своего платка и уставилась на меня так, словно я предложила станцевать на столе.

— С Джеймсом? — она нервно стиснула пальцы. — Милая, зачем? Ты же знаешь своего брата. Он не станет слушать…

— И всё же я должна попытаться.

— Розали, — в её голосе появились умоляющие нотки, — прошу тебя, не усложняй всё ещё больше. Джеймс в своём худшем расположении духа. Когда он такой…

Я не стала дослушивать и направилась к выходу из библиотеки, пытаясь достать из памяти хоть какую-то информацию о расположении кабинета брата Розали. В голове шумело от волнения, мысли путались. В памяти всплывали какие-то смутные образы: анфилады комнат, длинные коридоры, но всё расплывалось, стоило попытаться сосредоточиться.

В коридоре я остановилась и постаралась рассуждать логически. Весь второй этаж занимали спальни: хозяйские и гостевые. Вряд ли здесь стали бы устраивать кабинет. Должно быть, он на первом этаже — так удобнее принимать посетителей по делам поместья. Я пошла по коридору, пока не нашла лестницу и стала спускаться.

Оказавшись на первом этаже я явственно различила вдалеке голос брата. Резкий тон Джеймса откликнулся внутри глухой неприязнью.

— …в последний раз предупреждаю! Если подобное повторится…

Я пошла на звук, стараясь ступать как можно тише. В конце длинной галереи обнаружилась массивная дубовая дверь, приоткрытая на пару дюймов. Я замедлила шаг, не решаясь подойти ближе.

Из кабинета торопливо выскочил молодой лакей — бледный, с дрожащими руками. Он был так расстроен, что даже не заметил меня, почти бегом устремившись прочь по коридору.

Я остановилась в нерешительности, здравый смысл подсказывал, что сейчас далеко не лучший момент для разговора, но другого может и не быть.

Собравшись с духом, я постучала.

Джеймс сидел за массивным столом, заваленным бумагами, и даже не поднял головы, когда я вошла. В камине потрескивал огонь, отбрасывая неровные тени на его светлые волосы — такие же золотистые, как у меня… то есть, у Розали.

— Если ты пришла жаловаться на условия контракта, — проговорил он, не отрываясь от документов, — можешь не утруждаться. Решение принято.

— Я не жаловаться, — тихо сказала я. — Я хотела поговорить.

Он поднял голову, и его холодные голубые глаза впились в мое лицо.

— Поговорить? — в его голосе прозвучала насмешка. — О чем же? О том, как жестоко я с тобой обошелся? Или о том, что теперь весь свет будет судачить о твоем поспешном браке?

— О том, что ты был прав, — слова дались мне нелегко, но я должна была попытаться.

— Прав? — он резко поднялся из-за стола. — И в чем же я был прав, дорогая сестрица? В том, что ты ведешь себя как избалованная девчонка? В том, что твое тщеславие однажды погубит тебя? — Он издал короткий смешок. — Что ж, похоже, этот день наконец настал.

— Джеймс, я знаю, что вела себя неразумно…

— Неразумно? — он резко оборвал меня. — Ты опозорила нашу семью! Вся столица только и говорит о том, как старшая из дочерей Уилмор заманила герцога в ловушку. И теперь ты хочешь поговорить?

Визуалы. Контракт

Дорогие читатели,
с главными героями мы визуально познакомимся в следующей главе, а сейчас разрешите представить вам родственников Розали.

Мать семейства - Сесилия Уилмор (48 лет)

Глава семьи, старший брат Розали - Джеймс Уилмор (28 лет)

Глава 5. Свадьба

Я открыла глаза под звон колоколов. Сегодня — тот самый день. Месяц пролетел как один миг, и вот я лежу в постели Розали и пытаюсь смириться с мыслью, что через несколько часов стану герцогиней Бельмонт.

За этот месяц я успела понять, что возвращения в мой мир не будет. Это больше не казалось страшным сном, из которого можно проснуться. Теперь это была моя реальность: чужое тело, чужая семья и брак с человеком, в чьих глазах я видела только лёд.

Ночь прошла почти без сна. Я ворочалась, пытаясь найти выход из ловушки, в которую загнала себя настоящая Розали. Но выхода не было. Возвращение в родительский дом исключено — Джеймс дал это понять предельно ясно. Да и какой это дом? За время, проведенное в нем, я убедилась, что здесь Розали не особенно жалуют. Слуги, хоть и почтительны внешне, но в их взглядах сквозит плохо скрываемое осуждение. Младшие сестры и братья держатся отстраненно — похоже, выходки Розали порядком всем надоели. Только матушка пытается поддержать как может, но и она бессильна против решения старшего сына.

Я перевернулась на бок, разглядывая, как за окном медленно светлеет небо. Что ждет меня в доме герцога? Как я проживу эти три года под одной крышей с человеком, который видит во мне только досадную помеху своим планам? И что будет, если я не смогу родить ему наследника?

Мысль о предстоящей ночи заставила меня похолодеть. До сих пор я старательно отгоняла её, но сейчас, лежа в предрассветной тишине, уже не могла игнорировать очевидное: сегодня мне впервые предстоит оказаться с мужчиной в одной спальне.

Щеки вспыхнули от смущения. Будучи, как и Розали, двадцати четырех летней, я всё ещё оставалась невинной — не потому, что не было возможности или поклонников, а потому что ждала чего-то особенного. Мечтала о любви, о нежности, о взаимном доверии. Хотела, чтобы первый мужчина в моей жизни смотрел на меня с теплотой, чтобы заботился о моих чувствах…

Я до боли закусила губу. А теперь мне предстояло лечь в постель с человеком, который меня ненавидит. Который видит во мне только средство получить наследника. Который даже не пытается скрыть своего презрения.

Леди Уилмор накануне пыталась что-то объяснить, но ее туманные намеки и иносказания только усилили тревогу. «Ты должна быть покорной», «муж имеет свои права», «просто закрой глаза и думай о чём-нибудь приятном»… От этих фраз к горлу подступала тошнота.

В памяти всплыл холодный взгляд герцога, его жёсткая хватка на моем локте. Каким он будет наедине? Нежность и забота: последнее, чего стоит ждать от человека, который считает тебя корыстной интриганкой. Для него это будет просто исполнением супружеского долга, очередной неприятной обязанностью на пути к получению наследника.

Я натянула одеяло до подбородка, хотя в комнате было тепло. За окном совсем рассвело. Скоро начнутся приготовления к церемонии, а я всё ещё не знала, как переживу этот день. И особенно — эту ночь.

Дверь тихонько скрипнула, на пороге показалась Элис в сопровождении нескольких служанок. Поймав мой взгляд, горничная присела.

— Мисс Розали! Вы уже проснулись?

Я попыталась улыбнуться.

— Не спится.

— Ох, это от волнения, — затараторила она, бросаясь к окнам и распахивая шторы. — Еще бы, такой день!

Служанки засуетились по комнате, словно рабочие пчелки. Они сновали туда-сюда с ведрами горячей воды, от которой в воздухе клубился пар. Элис командовала процессом, то и дело взмахивая руками: «Осторожнее с платьем!», «Где флакон с лавандовой водой?», «Нужно больше света!».

Свадебное платье величественно возвышалось на деревянном манекене у окна. Две горничные хлопотали вокруг него с небольшим медным чайником, выпуская струи пара на подол. Тонкий шёлк и кружева трепетали от каждого их движения, словно это была не ткань, а живое существо. Жемчужная вышивка на лифе мерцала в утреннем свете, а длинный шлейф змеился по полу, как застывший водопад.

Я сидела в постели, подтянув колени к груди, и безучастно наблюдала за всей суматохой. Всё происходящее казалось каким-то театральным представлением, в котором мне отвели роль неподвижной статистки. Вокруг кипела жизнь: звенели склянки, шелестели юбки, звучали приглушенные голоса служанок, спорящих о том, какие ленты подойдут лучше. А я словно находилась под толщей воды, где все эти звуки становились далекими и нереальными. В голове билась только одна мысль: каждая минута этой суеты приближает меня к неизбежному.

Наконец Элис позвала меня мыться.

— Позвольте помочь, мисс, — она принялась расстегивать пуговички на моей ночной сорочке.

На этот раз я не стала спорить — была слишком подавлена, чтобы настаивать на самостоятельности. Горничная помогла мне забраться в ванну, и на какое-то время я просто прикрыла глаза, позволяя теплу хоть немного снять напряжение.

— Какой чудесный день для свадьбы, — щебетала Элис, намыливая мои волосы. — Ни облачка на небе!

Я едва слушала её болтовню. Вода остывала прискорбно быстро, и вскоре пришлось вылезать из ванны. Служанки укутали меня в простыни, усадили перед туалетным столиком.

Элис колдовала над моими волосами, укладывая их в сложную прическу. Пряди закручивались в локоны, собирались в замысловатый узел на затылке. Я смотрела в зеркало, но совершенно не видела собственного отражения.

— А теперь платье! — Элис просияла, подкатывая ближе манекен с роскошным нарядом.

Я покорно встала, позволяя служанкам обрядить меня в нижние юбки, затянуть корсет, расправить складки.

В дверь постучали.

— Прошу прощения, — на пороге появился чопорный пожилой слуга в ливрее с гербом Бельмонтов. В руках он держал шкатулку черного дерева. — Его светлость прислал это для будущей герцогини.

Элис приняла шкатулку и благоговейно открыла её. У меня перехватило дыхание: на черном бархате сверкали украшения такой красоты, что на миг закружилась голова. Тиара из белого золота напоминала затейливый морозный узор: бриллианты переплетались с темно-синими сапфирами. К ней прилагались серьги и колье в том же стиле — холодное, величественное великолепие.

Визуалы. Свадьба

Дорогие читатели, хочу наконец визуально представить вам наших героев
в самый важный день их жизни.

Розали Уилмор (Ольга) 24 года.

Родерик Бельмонт 29 лет

Не забывайте - ваш отклик очень важен для автора 😊
Если вам понравилась глава и визуалы, не забудьте оставить комментарий
и жмакнуть звездочку.

Глава 6. Новый дом

Герцог закрыл за собой дверь и прошел в комнату, не глядя в мою сторону. Остановился у камина и несколько секунд всматривался в пляшущие языки пламени.

— Ложитесь в постель, — наконец холодно произнес он.

Я только крепче вцепилась в спинку кресла, парализованная страхом и смущением. Тогда он медленно повернулся, и его взгляд наконец остановился на мне.

— Не заставляйте меня применять силу.

В горле пересохло. Я не могла двинуться с места, хотя понимала — он не шутит. Его взгляд стал жестче. Он шагнул ко мне, и этого оказалось достаточно — ноги сами понесли меня к широкой кровати. Шелест сорочки по простыням показался оглушительным в давящей тишине.

— Полагаю, вы знаете о традициях? — его голос звучал резко, без тени тепла.

Я обхватила себя руками и молча покачала головой, жалея, что тонкая сорочка не позволяет укрыться от тяжелого взгляда.

— Конечно, — он криво усмехнулся. — Как всегда, саму невинность разыгрываете. Что ж, просвещу — завтра служанки должны найти доказательства консумации брака. — Он смерил меня презрительным взглядом. — Надеюсь, вам хватило ума хотя бы сохранить невинность для этого момента. Было бы досадно испортить собственную грязную игру такой глупостью.

Щеки обдало жаром.

— Я не понимаю… — начала я, но он перебил.

— Довольно!

Он шагнул ближе, возвышаясь надо мной. В тусклом свете свечей его лицо оставалось непроницаемым — ни тени волнения или страсти, словно перед ним была не живая женщина, а одна из фигур на шахматной доске — пешка, которую нужно передвинуть для завершения партии. Даже его красота сейчас казалась чем-то неживым, искусственным. В глазах застыло выражение холодной решимости человека, которому предстоит неприятная, но необходимая обязанность, и чем быстрее он с ней разделается, тем лучше.

Я опустилась на белоснежные простыни, чувствуя, как дрожь пробегает по всему телу. От страха сводило живот, пальцы судорожно комкали простыню. Где-то на краю сознания мелькнула абсурдная мысль: какая красивая вышивка на белье, такие изящные лилии по краю… Наверное, мозг пытался зацепиться за любую мелочь, чтобы не думать о том, что сейчас произойдет.

Матрас прогнулся под его весом. Его руки были грубыми и холодными, когда он дернул сорочку вверх, задрав ее до самой груди. Ни нежности, ни тепла — только механические действия. Ночной воздух показался ледяным на обнаженной коже, или это был страх?

Я зажмурилась, чувствуя, как по щекам потекли слезы. Постыдная слабость — плакать перед ним, но я ничего не могла с собой поделать. Тело оцепенело, когда он навис надо мной, заслоняя свет от камина. От него пахло вином и дорогим парфюмом с нотками горечи.

— Расслабьтесь, — процедил он сквозь зубы. — Иначе будет больнее.

Боль оказалась резкой и неожиданной, куда сильнее, чем я могла себе представить. Я стиснула зубы, полная решимости не показывать ему свою уязвимость. Не доставлять удовольствия видеть мои страдания. Но когда с очередным толчком боль прошила тело острой вспышкой, крик сам сорвался с губ — высокий, отчаянный звук, эхом отразившийся от стен спальни.

Он замер. Я лежала, крепко зажмурившись, но чувствовала, как напряглось его тело, как изменилось дыхание — из размеренного оно стало прерывистым, словно ему вдруг стало трудно дышать. Несколько долгих мгновений мы оставались неподвижны, застыв в этой странной паузе, разделяя одно сбившееся дыхание на двоих.

А потом всё закончилось — так же внезапно, как началось. Я услышала шорох одежды, его шаги, стук двери. И только тогда осмелилась открыть глаза, потянула на себя одеяло, чтобы хоть немного унять бившую меня дрожь.

Я долго лежала неподвижно, глядя в темноту. Тело ныло, между ног саднило, но физическая боль казалась незначительной по сравнению с тем, что творилось в душе. Унижение жгло изнутри, подступая к горлу горячим комком.

В камине догорали последние угли, и холод начал пробираться под тонкое одеяло. Я с трудом заставила себя сесть, поморщившись от новой вспышки боли. На белоснежных простынях темнели пятна крови — доказательство консумации брака, которое так заботило герцога.

Пошатываясь, добрела до умывального столика. Кувшин с водой показался невероятно тяжелым, руки дрожали так сильно, что вода расплескалась. Но мне нужно было смыть с себя прикосновения этого человека, стереть следы его холодной властности.

А ведь это только первая ночь. Впереди их будет много — таких же холодных, безжизненных, наполненных молчаливым презрением. Каждый раз он будет приходить ко мне, пока не добьется своего — пока я не забеременею. Мысль о том, что придется носить ребенка от человека, который меня ненавидит, заставила похолодеть. Каково это — чувствовать, как внутри растет новая жизнь, зачатая без капли любви? Как в такой мерзлой пустоте может появиться что-то живое?

И что потом? Если я рожу наследника… В памяти всплыли его слова на балу: «Есть немало способов избавиться от нежеланной супруги». Что помешает ему отправить меня в тот же монастырь, когда я исполню свое предназначение и подарю ему сына? Или придумать что-нибудь похуже? От человека, способного так зло и расчетливо мстить, можно ожидать чего угодно.

До рассвета оставалось несколько часов, но я знала, что не смогу уснуть. Забралась в кресло у окна, завернувшись в плед. За стеклом простиралась незнакомая темнота чужого сада, а в голове билось осознание: что бы ни случилось, легкого пути не будет. Впереди меня ждут годы боли, страха и одиночества.

На миг мелькнула предательская мысль: может, стоило сразу выбрать монастырь? Там хотя бы не пришлось бы терпеть его прикосновения, его презрение… Я яростно тряхнула головой, прогоняя ее. Нет уж. Я не позволю какому-то герцогу, каким бы высокородным он ни был, загнать себя в могилу.

Нужно найти выход. Должен быть способ выжить здесь, построить какое-то подобие жизни, несмотря на все трудности. В конце концов, я уже оказалась в чужом мире и чужом теле — разве можно придумать испытание сложнее? А я справляюсь, учусь жить в новой реальности. Значит, справлюсь и с этим.

Глава 7. Пыль и притворство

— Грейс, — я решительно отодвинула поднос с остатками завтрака, — принеси мне самое простое платье, какое найдешь. Без корсета. И фартук.

Она растерянно заморгала.

— Простое платье, миледи?

— Именно. Не могу же я заниматься уборкой в шелках и кружевах.

— Уборкой? — её глаза округлились. — Но ваша светлость...

— Грейс, — мягко перебила я её, — ты же видишь, в каком состоянии комната. И судя по списку правил его светлости, другой прислуги у нас не будет. Значит, придется справляться самим.

Она всё ещё колебалась, но я видела, как в ее взгляде мелькнуло что-то похожее на облегчение — должно быть, ее пугала перспектива в одиночку приводить в порядок эти заброшенные покои.

Когда она вернулась с простым коричневым платьем и белым фартуком, я уже составила план действий.

— Первым делом — окна, — сказала я переодевшись. — Нам понадобится ведро воды, несколько чистых тряпок и уксус. Сможешь раздобыть всё это?

Грейс кивнула и поспешила к двери. Как только она вышла, я распахнула все окна настежь. В комнату ворвался свежий утренний воздух, и пылинки закружились в солнечных лучах. Теперь хотя бы можно дышать.

Когда Грейс вернулась, она охнула, увидев распахнутые окна.

— Ваша светлость! Что же вы... Такой холод, вы же можете простудиться!

— Моя бабушка всегда говорила, что в спертом воздухе заводятся болезни, — улыбнулась я, забирая у неё ведро. — И что проветривать комнаты нужно каждый день, даже зимой.

Грейс растерянно посмотрела на меня:

— Но все говорят, что от сквозняков...

— Мы просто плотнее закроем дверь, и сквозняка не будет, — ответила я, смачивая тряпку в растворе уксуса. — А свежий воздух поможет нам быстрее управиться с уборкой.

Грейс плотно закрыла дверь и нерешительно подошла ко мне.

— Ваша светлость, позвольте, я сама...

— Вдвоем справимся быстрее, — я протянула ей вторую тряпку. — Ты начинай с того окна, а я возьмусь за это.

Она все еще выглядела смущенной — видимо, мысль о том, что герцогиня будет заниматься уборкой, никак не укладывалась у нее в голове. Но я уже принялась за работу, и ей ничего не оставалось, как последовать моему примеру.

Первые несколько минут мы работали в молчании. Серые потеки на стеклах поддавались с трудом, но раствор с уксусом действительно помогал — стекла понемногу начинали блестеть. Утреннее солнце, пробиваясь через очищенные участки, рисовало на полу причудливые узоры.

— Как странно пахнет, — пробормотала Грейс принюхиваясь. — Но грязь и правда отходит легче... Где вы научились так чистить окна, миледи?

Я замерла на мгновение. Нужно быть осторожнее с ответами — не хватало ещё вызвать подозрения своими познаниями.

— В книге по домоводству прочитала, — ответила я, старательно оттирая особенно упрямое пятно.

Грейс тихонько фыркнула, но тут же испуганно прикрыла рот ладонью.

— Простите, ваша светлость! Я не хотела... просто... — она замялась, но потом всё же решилась спросить. — Зачем благородной леди читать книги по домоводству?

В ее голосе звучало искреннее недоумение. Я улыбнулась, не прекращая работы:

— А вдруг однажды пригодится? Вот, как сейчас.

Грейс снова тихонько засмеялась, но на этот раз уже смелее. В её взгляде, который она бросила на меня, мелькнуло что-то похожее на одобрение.

Окна наконец засверкали, пропуская в комнату солнечный свет, который теперь безжалостно высвечивал плачевное состояние остальное комнаты. А в особенности тяжелых бархатных портьер, некогда темно-синих, а теперь казавшихся серыми от пыли.

Я задумчиво провела рукой по тяжелой ткани. С поверхности штор тут же взметнулось облачко пыли, заставив нас обеих чихнуть. В идеале их нужно было бы постирать, но на это потребуются огромные чаны с горячей водой, множество рук и целый день работы. Ресурсы, которыми я, увы, не обладаю.

— Придется хотя бы выбить, — решила я вслух. — Здесь не справиться, они слишком большие. Нужно вынести их во двор.

— Но... — Грейс замялась. — Его светлость разрешил вам гулять только в саду, и то после десяти...

— До десяти еще есть время. Как раз хватит, чтобы снять их и спустить вниз. А потом можно считать время во дворе моей утренней прогулкой.

Грейс выглядела неуверенной, но помогла мне справиться с непослушными шторами. Объемная груда ткани оказалась неожиданно увесистой.

— Через черную лестницу будет ближе, — шепнула Грейс, когда мы выглянули в коридор.

Я кивнула, и мы вместе с Грейс принялись сворачивать тяжелый бархат в плотный рулон. Он оказался неожиданно увесистым — ткань то и дело норовила выскользнуть из рук, пока мы пытались скатать её потуже. Наконец справились, и Грейс взялась за один конец свертка, я — за другой. Она пошла впереди, показывая дорогу к черному ходу, а я замыкала наше странное шествие, стараясь не уронить свой край ноши. Коридоры здесь были уже, потолки ниже, а вместо роскошных ковров — простые половики.

На повороте мы едва не столкнулись с горничной, которая испуганно прижалась к стене, пропуская нас. Её округлившиеся глаза красноречиво говорили о том, что новая герцогиня, собственноручно тащащая шторы по коридору, — зрелище из ряда вон выходящее.

Стоило нам пройти мимо, девушка отвернулась и быстрым шагом направилась прочь. Что-то подсказывало мне: пройдет совсем немного времени до того момента, как герцог узнает о своевольстве супруги. Интересно, у всех слуг в этом доме есть негласное распоряжение докладывать ему о каждом моем шаге, или эта служанка решила проявить личную инициативу?

Выбивание штор заняло почти час. Когда мы с Грейс, нагруженные теперь уже чистыми портьерами, вернулись в комнату, я замерла на пороге. У окна, заложив руки за спину, стоял герцог. Солнечный свет, теперь беспрепятственно льющийся сквозь чистые стекла, очерчивал его высокую фигуру резким контуром, превращая в темный, пугающе внушительный силуэт. Казалось, сама комната становилась меньше от его присутствия.

Глава 8. Маленькая победа

На следующее утро мы с Грейс отправились исследовать гардеробную — небольшую комнату, примыкающую к спальне. Вчера руки до неё не дошли — уборка основных помещений отняла слишком много сил.

Здесь царил такой же беспорядок, как и в остальных комнатах восточного крыла: пыль толстым слоем покрывала полки, а в воздухе стоял затхлый запах давно нежилого помещения. Я распахнула узкое окно, впуская утреннюю свежесть, и огляделась.

Комната оказалась меньше, чем я ожидала. Вдоль стен тянулись ряды шкафов и высоких комодов. В углу виднелась ширма, а рядом с ней большое зеркало в потускневшей позолоченной раме.

Я поочередно распахнула дверцы нескольких шкафов и нахмурилась. На вешалках покачивались платья из добротной, но простой ткани — коричневые, серые, темно-синие. Никаких кружев, вышивок или сложных фасонов. Всё очень скромно и практично, словно гардероб небогатой провинциальной дамы, а не супруги герцога.

— Грейс, — я обернулась к служанке. — А где платья, которые прислали из дома моих родителей?

— Простите, миледи, — Грейс опустила глаза. — Но здесь с самого начала были только эти наряды. Я не знаю ничего о других платьях.

Я едва сдержала улыбку. Так вот как еще герцог решил меня наказать — лишить роскошных нарядов, к которым привыкла настоящая Розали. Должно быть, он ожидает моей бурной реакции при виде этого скромного гардероба. В памяти всплыли слова Джеймса о том, как его сестра тратила целое состояние на наряды от лучших модисток. Что ж, в этот раз его светлость ждет разочарование — меня куда больше волнует возможность свободно двигаться и дышать, чем количество кружев на подоле.

— Что ж, — я вытащила одно из платьев, рассматривая простой, но удобный фасон, — в таких нарядах гораздо комфортнее заниматься домашними делами. И не нужно бояться что-нибудь испортить или испачкать.

— Вы, наверное, очень расстроены, миледи? — осторожно спросила Грейс. — Из-за пропажи ваших нарядов?

Я посмотрела на нее, размышляя — доложит ли она герцогу о моей реакции? Наверняка доложит, у нее просто нет выбора. Любой слуга в этом доме должен держать ответ перед хозяином, иначе быстро окажется на улице. А Грейс явно дорожит своим местом.

— Знаешь, — я улыбнулась как можно беззаботнее, — я даже рада. Те платья были ужасно неудобными — столько нижних юбок, такие тугие корсеты, что не вздохнуть. А кружева! — я закатила глаза. — Вечно цепляются за всё подряд. В этих, — я кивнула на простые наряды, — хотя бы можно нормально двигаться.

Грейс растерянно моргнула, явно не ожидая такого ответа. Интересно, что именно она передаст герцогу? Что его наказание не достигло цели? Что его жена предпочитает простые платья роскошным туалетам? Ну и пусть передает — может быть, это заставит его задуматься, так ли хорошо он понимает характер своей супруги.

Я сняла с вешалки серое платье и поднесла к окну, разглядывая ткань в утреннем свете. Добротный шелк с едва заметным узором, приятный на ощупь. Такой не линяет и не теряет форму после стирки. Да, фасон явно вышел из моды, а подол придётся укоротить на добрых три дюйма, но в целом…

— Отличный материал, — пробормотала я, проверяя швы. — И работа очень качественная.

— Вы разбираетесь в шитье, миледи? — спросила Грейс.

— Немного, — я прикинула, какая переделка мне будет под силу. — Хотя с раскроем у меня всегда были сложности.

— О, я могла бы помочь! — Грейс тут же смутилась от собственной смелости. — То есть… если позволите… Просто моя матушка работает швеей в городе, и я с детства помогала ей. Особенно с раскроем — у меня хорошо получается определять, как лучше расположить выкройку, чтобы ткань не пошла в отходы.

Она говорила всё увереннее, явно воодушевившись темой.

— Вот это платье, например, можно укоротить, а из излишков сделать вставку на рукава — сейчас такие в моде. И если расшить их мелкими пуговками, будет выглядеть совсем по-новому.

Я внимательно осмотрела содержимое шкафов. Несмотря на очевидную простоту, некоторые платья выглядели довольно перспективно.

— Давай начнем с этих трех, — я отобрала наиболее интересные наряды. — Вот это, серое, из плотного шелка — если укоротить подол и немного изменить лиф, получится отличное повседневное платье. И ткань такая приятная на ощупь.

Второе было тёмно-синим, с изящной, хоть и немного устаревшей отделкой по вороту. — А здесь можно использовать эту тесьму для украшения рукавов, — я провела пальцем по узору. — Жаль только, что такой тускловатый оттенок… После мытья окон у нас осталось немного уксуса, можно попробовать прополоскать платье в нем, вдруг цвет станет ярче.

Третье было самым простым — светло-коричневое, без всяких украшений, зато с удобными карманами в складках юбки. — Это вообще идеально для работы в саду, — я улыбнулась, представив, сколько полезных мелочей можно будет носить в этих карманах. — Остальные можно будет привести в порядок позже.

Первым делом платья нужно избавить от пыли. Раз уж мне нельзя появляться на внутреннем дворе, придется это делать на балконе. Вернувшись в спальню, я распахнула стеклянные двери. Утренний воздух был свеж и прохладен. Настроение сразу поднялось и я вдохнула полной грудью.

— Грейс, — позвала я, — поможешь мне? Держи, а я буду выбивать.

Процесс оказался довольно трудоемким. С каждым ударом в воздух поднимались целые облака серой пыли, и вскоре мы с Грейс уже обе чихали и кашляли. Лёгкий ветерок, который ещё недавно казался таким приятным, теперь разносил пыль во все стороны, создавая в воздухе причудливые завихрения.

— Держи крепче, — попросила я Грейс, снова замахиваясь выбивалкой. — Кажется, этот рукав всё ещё…

— Ой! — тихий возглас Грейс прервал меня на полуслове.

Она застыла, вытянувшись как струна и уставившись куда-то поверх моего плеча.

— Кажется, его светлость не очень доволен нашим занятием, — пробормотала она еле слышно.

Я медленно проследила за ее взглядом, уже зная, что увижу. В широком окне, расположенном под углом к моим комнатам, отчётливо виднелась фигура герцога. Он стоял, сложив руки на груди, и даже на расстоянии можно было заметить, как между темных бровей пролегла глубокая складка. Выражение его лица не предвещало ничего хорошего.

Глава 9. Встречи и секреты

Спустя десять дней после свадьбы, мы с Грейс наконец привели в порядок мои комнаты. Спальня, гардеробная и гостиная сверкали чистотой, мебель и шторы вернули свой исходный вид и повсюду стояли вазы со свежесрезанными цветами, которые источали приятный аромат, разгоняя застоявшуюся затхлость. С нарядами тоже дела шли неплохо, часть платьев мы постирали и подшили, а еще парочку распороли для переделки.

Герцог в эти дни появлялся редко. Если и приходил вечером, то располагался в кресле у камина с внушительной стопкой документов и погружался в работу, не обращая на меня никакого внимания. Впрочем, я не особенно страдала от недостатка его общества. Чем реже он замечал мое существование, тем спокойнее было на душе. Во время его визитов я обычно читала, устроившись на небольшом диванчике у окна, и тишину нарушал только шелест переворачиваемых страниц да поскрипывание его пера.

Сегодня, позавтракав, я решила наконец воспользоваться своим правом на утренние прогулки. В конце концов, его светлость в своей безграничной милости соизволил выделить мне целых два часа, когда я могу перемещаться по саду, не рискуя навлечь на себя его высочайший гнев. Сам он, должно быть, посещал сад в какое-то особое, герцогское время. Хотя, судя по его вечной занятости, вряд ли вообще знал, что у него под окнами есть что-то кроме подъездной аллеи. Что ж, самое время выяснить, что скрывается за высокой живой изгородью, которая виднелась из моего окна.

Для прогулки мы с Грейс выбрали самое просто из уже переделанных платьев, то самое: коричневое с удобными карманами. Я специально подшила подол чуть короче обычного, чтобы не мешал ходить.

Ровно в десять я спустилась по главной лестнице и вышла через боковую дверь. Утренний воздух был напоен ароматами трав и цветов. Я глубоко вдохнула, чувствуя, как внутри растет волнующее предвкушение: словно в детстве, когда приходишь в незнакомый двор, где видишь качели, «лазалки» и горки, непохожие на те, что стоят у твоего дома.

Сад оказался гораздо больше, чем представлялось из окна. Широкая центральная аллея, обсаженная старыми вязами, вела к большому фонтану. Струи воды весело поблескивали в лучах утреннего солнца, и в их шуме слышалась какая-то особенная, летняя музыка. По обе стороны от аллеи раскинулись цветники, пестрящие всеми оттенками розового и лилового. Я медленно шла вдоль клумб, пытаясь угадать названия цветов.

В детстве я каждое лето проводила в деревне у бабушки с дедом. Их сад, конечно, не мог сравниться с этим великолепием, но для меня он был настоящим раем — с кривоватыми яблонями, пестрыми клумбами и старой скрипучей калиткой, увитой диким виноградом. Бабушка выращивала там незатейливые цветы: астры, флоксы, золотые шары, но с какой любовью она за ними ухаживала! А дед всегда говорил, что его Машенька сама краше любого цветка, и смотрел на неё такими влюбленными глазами, словно они только вчера поженились, а не прожили вместе сорок лет.

Я остановилась, пораженная великолепием огромного куста роз. Бутоны были размером с мою ладонь, нежно-кремовые в центре и чуть розоватые по краям. От их аромата слегка кружилась голова. Бабушка умерла, когда мне было двенадцать. А дед… он просто не смог без неё. Угас за какой-то год, будто свеча. Я часто думала о них, мечтая встретить такую же любовь: простую, светлую, способную согреть даже самый хмурый день. Любовь, которая сильнее времени и даже самой смерти.

От нахлынувших воспоминаний защипало глаза. Я глубоко вздохнула, прогоняя непрошеные слезы и мрачные мысли о том, что мне, похоже, не суждено испытать ничего подобного. Нет смысла предаваться печали в такое чудесное утро. В конце концов, я здесь, чтобы исследовать сад, а не жалеть себя.

За розарием виднелась живая изгородь из самшита, аккуратно подстриженная в виде арок. Пройдя под одной из них, я оказалась в более укромной части сада. Здесь не было пышных цветников, только узкие дорожки, посыпанные гравием, и старые фруктовые деревья, создававшие над головой причудливый шатер.

Между деревьями я заметила несколько деревянных скамеек. На спинке одной из них грелась в солнечном луче полосатая кошка. При моем приближении она приоткрыла один глаз, но не шевельнулась, явно считая эту часть сада своей законной территорией.

— Доброе утро, красавица, — тихонько сказала я, присаживаясь рядом.

Кошка потянулась, выгнув спину, и вдруг запрыгнула ко мне на колени. Я осторожно погладила шелковистую шерсть. Животное довольно заурчало, прикрыв глаза.

— Вижу, вы уже познакомились с нашей Тэссой, — раздался вдруг скрипучий голос.

Я вздрогнула от неожиданности. Из-за деревьев показался высокий худой старик с садовыми ножницами в руках. Его выгоревшая на солнце рубаха и потёртый жилет были припорошены мелкими ветками и кусочками листвы.

— Простите, если напугал, — он добродушно улыбнулся из-под широкополой соломенной шляпы. — Я Винс, здешний садовник. А вы, должно быть, молодая герцогиня?

— Да, — я не знала, стоит ли вставать для приветствия или можно остаться сидеть, чтобы не потревожить задремавшую на коленях кошку. — А вы давно здесь работаете?

— О, с тех самых пор, как старый герцог, отец его светлости, только-только женился, — Винс прислонил садовые ножницы к краю скамейки. — Тогда этот сад был совсем другим. Это уже покойная герцогиня привела его в подобающий вид. У неё была особая страсть к розам — все эти кусты она сама выбирала.

Он кивнул в сторону розария.

— Вон тот кремовый куст, что вы разглядывали — её любимый сорт. «Лунный свет» называется. Она говорила, что его аромат напоминает ей духи её матери.

Я невольно подалась вперед, заинтересованная его рассказом. Тэсса приподняла голову и недовольно мяукнула, когда я пошевелилась.

— Да вы присаживайтесь, — спохватилась я. — Расскажите ещё про сад. Я никогда не видела таких красивых роз.

Винс опустился на скамейку, достав из кармана жилета потертую трубку.

— Вы позволите? Старая привычка… — он явно колебался, не зная, прилично ли курить в присутствии герцогини.

Визуал. Встречи и секреты

Виктория Дарлингтон (26 лет)

Дорогие читатели! 🌸

Мне очень важна ваша обратная связь. Любой отзыв - от короткого комментария до развернутого мнения - помогает делать историю лучше. 💕

Ваши комментарии и подписки вдохновляют и мотивируют продолжать работу! ✨

Глава 10. Письмо

Почти месяц прошел с того дня, как я оказалась в этом доме. Странно, но размеренная жизнь, пусть даже опальной, герцогини начинала мне нравиться. Никакой утренней спешки, никаких душных вагонов метро, забитых хмурыми людьми, вечных очередей в магазине и наспех приготовленных ужинов. Теперь мои дни текли неторопливо, наполненные в основном приятными моментами: работой в саду с Винсом, чтением книг и рукоделием.

Единственное по чему я скучала — это мои ученики. По их звонким голосам, любопытным вопросам, даже по извечной проблеме с дисциплиной на последних уроках. Впрочем, мои учительские навыки могли пригодились и здесь: недавно я обнаружила, что Грейс не умеет читать. Это выяснилось случайно, когда я попросила её принести определенную книгу, а она долго перебирала тома, пытаясь найти нужный по цвету обложки.

Мысль о том, что такая смышленая девушка лишена возможности читать, не давала мне покоя. Я уже несколько дней обдумывала, как лучше попросить у герцога разрешения обучать её грамоте. Нужно было выбрать подходящий момент и правильные аргументы, возможно, упомянуть, что умение читать сделает Грейс более полезной служанкой, способной разбирать письменные распоряжения.

Мне никак не удавалось найти повод, чтобы начать нужный разговор, так как мы почти не общались. Обычно он приходил после ужина, устраивался в кресле у камина со стопкой документов и погружался в работу, не обращая на меня никакого внимания. В обычное время меня это нисколько не смущало. Наоборот, радовало, что я могу спокойно шить или читать в тишине без необходимости поддерживать разговор.

Сегодня вечером я была твердо намерена заговорить об этом, если он придет, но все пошло не по плану с самого начала. В этот вечер я занималась переделкой одного из старых платьев: сшивала детали раскроенные Грейс. За окном уже стемнело, и свечи в канделябрах отбрасывали на стены причудливые тени.

Когда герцог вошел, я подняла голову, отрываясь от шитья. Он скользнул равнодушным взглядом по моему лицу и, не поздоровавшись, положил что-то на столик рядом со мной. Письмо. Вскрытый конверт подписанный рукой леди Уилмор.

— От вашей матери, — холодно произнес Родерик.

— Вы читаете мои письма? — в моем голосе прозвучал невольный укор.

— Я читаю всё, что приходит в мой дом, — он произнес это таким тоном, словно удивлялся самой возможности сомнений в его праве.

Я развернула письмо. Леди Уилмор беспокоилась о моем долгом молчании, интересовалась, как я устроилась в новом доме, писала, о том, что очень скучает. В конце она выражала надежду навестить меня в ближайшее время.

Я подняла глаза на герцога.

— Чего вы от меня хотите?

— Напишите, что пока слишком заняты обустройством на новом месте и не можете принимать гостей.

— Значит, — я почувствовала, как внутри поднимается волна возмущения, — вы печетесь о собственной репутации и не хотите, чтобы в свете судачили о том, как вы держите жену взаперти, и ради этого я должна лгать матери?

Написать такое письмо не составило бы особого труда, но меня останавливали две вещи. Во-первых, почерк: я была уверена, что мой резкий учительский почерк сильно отличается от изящных завитушек настоящей Розали. А во-вторых… меня просто возмущала эта царственная самоуверенность, с которой герцог раздавал указания, даже не сомневаясь, что все вокруг должны безропотно им следовать.

— Послушайте, — я положила письмо на столик и вернулась к шитью, — если для вас так важно сохранить лицо в этой ситуации, почему бы вам самому не написать ответ? В конце концов, это ваше решение — не пускать на порог собственную тещу.

Его глаза опасно сузились.

— Это не обсуждается. Либо вы напишете письмо с отказом, либо я запрещу вам любую переписку.

— Что ж, запрещайте, — я чуть пожала плечами. — Мне всё равно нечего написать о своей жизни здесь, что не бросило бы тень на вашу безупречную репутацию.

Он на мгновение замер, явно не ожидав такого ответа. Затем его лицо потемнело от гнева.

— Прекрасно. В таком случае вы лишаетесь не только переписки, но и прогулок в саду.

Вот теперь я вздрогнула, и от неловкого движения игла глубоко впилась в палец. Сад… За последние две недели он стал для меня настоящим спасением. Физическая боль смешалась с душевной, и к глазам непрошенно подступили слезы. Я поднесла уколотый палец к губам, останавливая выступившую кровь. Этот момент дал мне несколько секунд, чтобы справиться с предательской слабостью.

— Знаете, ваша светлость, — наконец проговорила я ровным голосом, — унижение того, кто и так уже в вашей полной власти, не делает мужчину сильнее. Даже в тюрьмах заключенным полагается время на прогулки… — я помолчала, разглядывая вновь набухающую капельку. — У вас есть титул, состояние, положение в обществе — практически безграничная власть. И то, что вы находите удовольствие в том, чтобы раз за разом причинять боль женщине, которая не может дать отпор… это добавляет множество любопытных штрихов к вашему психологическому портрету.

— И что вы надеетесь этими псевдоинтеллектуальными рассуждениями добиться? — его голос сочился холодной насмешкой, но что-то в выражении лица дрогнуло, словно мои слова задели какую-то незащищенную струну. — Изменить мои решения? Заставить проникнуться жалостью к вашему положению?

— Нет, — я аккуратно промокнула кровоточащий палец платком, наблюдая, как алое пятнышко расплывается по белой ткани. Боль от укола уже утихла, но я продолжала рассматривать платок, избегая его взгляда. — Просто делюсь наблюдениями. Что вы с ними сделаете — решать вам.

Повисла долгая, тяжелая пауза. В камине потрескивали поленья, где-то за окном прокричала ночная птица. Я чувствовала на себе его пристальный взгляд, но упорно не поднимала глаз, словно на белом батисте с капелькой моей крови было написано что-то невероятно важное. Возможно, он ждал, что я начну умолять или оправдываться. Или разрыдаюсь. Но я молчала.

— Можете гулять в саду, — наконец процедил он сквозь зубы, и в его голосе звучала плохо скрываемая досада, словно его раздражала собственная уступка. — Но письма писать не смейте.

Глава 11. Банкет

Я знала, что этот день настанет. Рано или поздно мне придется появиться в обществе в качестве герцогини Бельмонт — не может же герцог вечно прятать меня в восточном крыле особняка. Но когда накануне вечером он сухо сообщил, что завтра у нас банкет, я почувствовала, как внутри всё сжалось от волнения.

На мои вопросы он ответил лишь, что будет ждать меня в холле ровно в шесть. Ни слова о том, куда мы едем, кто будет присутствовать, насколько формален прием. Очевидно, по его мнению, мне необязательно знать подробности.

Грейс, когда я спросила у нее, тоже мало что могла рассказать.

— Слышала только, что едут к Рочестерам, миледи. Они давние друзья родителей его светлости, и господин Рочестер — один из основных торговых партнеров герцога.

Утром принесли несколько коробок. В первой оказалось платье — элегантное, без лишней вычурности, глубокого темно-синего цвета, как ночное небо. Во второй — изящные туфли на невысоком каблуке с такой удобной колодкой, словно их делали по мерке. В последней коробке лежал гарнитур: серьги и колье из белого золота с сапфирами, оттенок которых идеально подходил к цвету моих глаз.

Я не могла сдержать иронической усмешки — его светлость даже в мелочах не мог позволить себе быть менее чем безупречным. Но, положа руку на сердце, выбор был действительно великолепен — ни убавить, ни прибавить.

Весь день прошел в приготовлениях. После завтрака Грейс приготовила ванну с какими-то особыми солями и маслами — их аромат показался мне немного приторным, но кожа после них стала удивительно нежной. Потом явилась пожилая женщина, которая, как оказалось, занималась руками всех благородных дам в округе. Она долго хмурилась, разглядывая мои ногти, но после часа работы они стали выглядеть так, словно я никогда в жизни не прикасалась к садовым инструментам.

Всё это время я не могла отделаться от мысли, что в прежней жизни такой день показался бы мне бесконечно скучным — часами сидеть без дела, позволяя кому-то хлопотать над твоей внешностью. Но сейчас каждая процедура казалась важной частью подготовки к бою. В конце концов, я должна выглядеть безупречно — ради собственного спокойствия и чтобы не дать герцогу повода для новых упреков.

***

Вечером Грейс помогла мне одеться и уложить волосы в простую, но элегантную прическу. Никаких замысловатых локонов или сложных плетений — всё строго и со вкусом, как и подобает супруге герцога. Я невольно задумалась — сам ли он выбирал все эти вещи или поручил кому-то? Впрочем, зная его стремление держать всё под контролем, скорее первое.

Без четверти шесть я в последний раз взглянула в зеркало. Отражение показывало настоящую герцогиню — величественную и недоступную. Только в глазах пряталась тревога. Как принято себя вести в таком обществе? О чем говорить с женами важных господ? Что делать, если случайно выдам свое незнание каких-то светских тонкостей?

Часы в холле пробили шесть, когда я начала спускаться по лестнице. Герцог уже ждал внизу, как всегда безупречный в своем темном вечернем костюме. Он поднял голову на звук моих шагов, и я заметила, как на мгновение его взгляд потерял обычную холодность. В серых глазах мелькнуло что-то похожее на удивление, смешанное с невольным восхищением. Впрочем, это длилось не дольше секунды — он тут же вернул себе привычное бесстрастное выражение, коротко кивнул и подал руку, помогая спуститься с последних ступеней.

Его рука оказалась на удивление твердой, когда он помогал мне забраться в карету. На миг наши взгляды встретились, и я снова заметила в его глазах тот странный отблеск, но он тут же отвернулся и сел напротив.

Карета тронулась. Некоторое время мы ехали в молчании, потом герцог все же счел нужным ввести меня в курс дела.

— Сегодня у нас встреча с моими торговыми партнерами и их женами. Кроме нас будет всего три пары.

Я почувствовала невольное облегчение — небольшой прием казался не таким пугающим, как полноценный светский раут.

— И еще, — он помедлил, словно подбирая слова. — Хозяйка дома, Хелена Рочестер — давняя подруга моей матери. Она… очень проницательна. Постарайтесь быть предельно сдержанной в ее обществе.

В его голосе прозвучало что-то похожее на беспокойство. Впервые я слышала, чтобы он говорил о ком-то с таким уважением.

Я кивнула, и остаток пути мы провели в молчании.

Поместье Рочестеров оказалось меньше, чем дом герцога, но в нем чувствовалось какое-то особое очарование. Подъездная аллея была обсажена старыми липами, их кроны смыкались над головой, создавая живой свод. У парадного входа нас встречала пара средних лет — хозяева дома.

Господин Рочестер оказался невысоким полным мужчиной с добродушной улыбкой и веселыми искорками в глазах — полная противоположность моему высокому и холодному супругу. А вот его жена… Хелена Рочестер, несмотря на седину в темных волосах, держалась с особым природным достоинством. Её темные глаза смотрели внимательно и цепко, словно видели человека насквозь.

— Родерик, мой мальчик! — она раскрыла объятия герцогу, и, к моему изумлению, он позволил себя обнять.

Затем её взгляд остановился на мне, и теплота во взоре сменилась едва заметной настороженностью.

— Леди Розали, — она слегка кивнула. — Рада снова вас видеть. Надеюсь, замужество… благотворно на вас повлияло.

В её голосе прозвучала такая смесь светской любезности и плохо скрываемого неодобрения, что я невольно напряглась. Очевидно, репутация настоящей Розали была хорошо известна давней подруге герцогини Бельмонт.

— Благодарю за приглашение, леди Рочестер, — я присела в реверансе, благодаря судьбу за то, что пышные юбки скрывают некоторую неуверенность моих движений.

Левая бровь женщины чуть заметно приподнялась — возможно, она ожидала менее сдержанного приветствия.

В просторной гостиной уже собрались остальные гости. Господин Рочестер по очереди представил всех присутствующих: чета Харрингтон — высокий седовласый мужчина с военной выправкой и его миниатюрная жена с добрыми карими глазами, и семейство Стэнфорд — молодой человек с рыжеватыми бакенбардами и его супруга, светловолосая красавица, чей округлившийся живот выдавал скорое прибавление в семействе.

Глава 12. О стихах и грамоте

После того памятного вечера у Рочестеров что-то неуловимо изменилось в наших вечерних встречах. Герцог по-прежнему приходил с документами и устраивался в своем кресле у камина, но теперь в воздухе не висело то тяжелое молчание, от которого звенело в ушах.

В этот вечер я, как обычно, читала, устроившись на диванчике у окна, когда вдруг услышала его голос.

— Что за книга вас так увлекла?

От неожиданности я чуть не выронила том. За месяц совместной жизни это был первый раз, когда герцог проявил интерес к моему времяпрепровождению.

Решив, что его необычно благодушное настроение — хороший знак, я собралась с духом. Вопрос об обучении Грейс давно не давал мне покоя, и, возможно, сейчас был подходящий момент его задать.

— «Путешествие за южные моря», — ответила я, показывая потертый том в кожаном переплете. — Записки миссионера о дальних землях.

— И что же интересного в этих записках? — в его голосе прозвучало неподдельное любопытство.

— История о том, как меняются жизни людей, получивших доступ к знаниям, — я невольно подалась вперед, увлеченная темой. — Автор описывает, как основал школу в маленькой прибрежной деревушке. Сначала местные жители отнеслись к этой затее с недоверием, но постепенно, когда дети научились читать и считать, всё изменилось. Они стали помогать родителям вести учет улова, считать прибыль, читать договоры с торговцами…

— И что же, это действительно помогло им? — в его тоне появились скептические нотки.

— Очень. Уже через год они перестали быть легкой добычей для нечестных скупщиков. А некоторые даже открыли собственное дело, — я перевернула страницу. — Здесь есть удивительная история одного мальчика, который благодаря этой школе смог поступить в городскую гимназию, а потом стал врачом и вернулся помогать своим землякам.

Я заметила, как что-то изменилось в его взгляде — словно он впервые увидел во мне собеседника, а не просто навязанную ему супругу.

— Вы, кажется, всерьез увлечены этой темой, — заметил герцог, откладывая в сторону свои бумаги.

— Знания открывают столько возможностей, — я старалась говорить спокойно, хотя сердце забилось чаще. Возможно, это мой единственный шанс. — Вот, например… простая служанка, научившись читать, может не только лучше выполнять свои обязанности — разбирать записки с поручениями, составлять списки для кухни… Она становится более полезной для дома.

Он чуть прищурился.

— К чему вы клоните?

— Я… — я сделала глубокий вдох. — Я хотела просить вашего разрешения обучить Грейс грамоте.

— Грейс? — его брови приподнялись. — Вашу горничную?

— Она умная девушка, — поспешила добавить я. — И очень старательная. Просто ей не выпало возможности учиться.

Герцог поднялся с кресла и прошелся по комнате. Я невольно следила за его движениями, пытаясь угадать настроение.

— И кто, позвольте спросить, будет ее учить? — в его голосе звучала насмешка. — Вы?

Он остановился напротив, сложив руки на груди, и смерил меня изучающим взглядом.

— А почему нет? — я постаралась, чтобы мой голос звучал уверенно. — Это займет всего час-два в день, когда она свободна от основных обязанностей. И никак не помешает работе.

Его брови сошлись на переносице.

— Не думал, что вам захочет тратить свое время на обучение прислуги, — он наклонился вперед, оказавшись непривычно близко ко мне, и внимательно вгляделся в мое лицо. — Разве это не… ниже вашего достоинства? Или, может быть, вам настолько скучно в моем доме, что вы готовы развлекать себя даже такими странными занятиями?

— Я не считаю, что делиться знаниями может быть ниже чьего-то достоинства, — спокойно ответила я, хотя сердце забилось чаще под его пристальным взглядом. — К тому же, разве не странно пренебрегать возможностью изменить что-то в лучшую сторону только из-за гордости?

Уголок его рта дернулся, словно он хотел улыбнуться, но сдержался.

— Надо же, какие возвышенные мысли, — протянул он.

В его голосе звучала издевка, но я заметила, как его пальцы рассеянно постукивают по руке — жест, выдающий невольный интерес.

— Не вижу ничего возвышенного в желании улучшить собственный быт, — я расправила складки на юбке, собираясь с мыслями. — Грейс, например, прекрасно разбирается в тканях и крое — её мать работает швеей в городе. Представьте, насколько ценнее станет её помощь, если она сможет сама читать каталоги тканей, записывать мерки, делать расчеты… Работник, имеющий профессиональные навыки, заведомо ценнее обычного чернорабочего. К тому же, это позволит девушке в будущем обрести профессию, которая сможет ее прокормить, или занять более выгодное положение в вашем доме. — Я помедлила секунду и добавила: — Не всю жизнь же ей работать горничной.

Взгляд герцога стал острее.

— Вот как? — он усмехнулся. — Что ж, похвальная забота о будущем прислуги. Боюсь только, что если все горничные вдруг станут модистками, некому будет убирать комнаты.

— О, не беспокойтесь об этом, ваша светлость, — я не смогла сдержать улыбку. — Пока в мире существует бедность, всегда найдутся люди, готовые работать горничными. Вопрос лишь в том, каких горничных вы предпочтете видеть в своем доме — тех, кто способен только махать тряпкой, или тех, кто может прочесть и понять ваши распоряжения с первого раза, составить опись вещей, заметить недостачу в счетах прачечной… — я сделала паузу. — К тому же, далеко не каждая горничная захочет или сможет стать модисткой. Но даже простая грамотность сделает любую работу эффективнее. Разве не в этом заключается искусство управления домом — извлекать максимальную пользу из имеющихся ресурсов?

Герцог поднял бровь, его пальцы перестали отбивать нервный ритм.

— Искусство управления домом? — в его голосе появились новые нотки. — И что же еще, по-вашему, входит в это… искусство?

Он склонил голову, глядя на меня с неожиданной внимательностью, словно впервые по-настоящему увидел. Я почувствовала, как учащается пульс — не от страха, а от волнения. Кажется, впервые с начала нашего брака герцог действительно хотел услышать мое мнение.

Глава 13. Начало занятий

В гостевой библиотеке мне удалось найти несколько чистых листов, очевидно забытых кем-то из прежних гостей между страницами книг. Находка оказалась как нельзя кстати — я провела все утро, готовя карточки для занятий с Грейс. На плотной бумаге я старательно выводила буквы. Рядом рисовала предметы, начинающиеся с этой буквы: «А» — апельсин, «Б» — булавка, «В» — веер… Грейс предстояло не только выучить алфавит, но и научиться соотносить буквы со звуками в словах. Найденных листов было немного, и я старалась использовать каждый бережно, расчерчивая его на несколько частей.

Грейс оказалась способной ученицей. Она схватывала всё на лету и занималась с таким рвением, что порой мне приходилось напоминать ей об основных обязанностях. Каждый день после обеда, закончив с уборкой, она прибегала в мою комнату, глаза ее горели от предвкушения новых знаний.

За время занятий неуловимо менялись и наши с горничной отношения. Поначалу робкая и немногословная, Грейс постепенно начала делиться историями из своей жизни. Я узнала о её младших братьях и сестрах, о матери, которая мечтала открыть собственное ателье, о том, как они с отцом когда-то жили в маленьком домике с огородом, пока болезнь не заставила их перебраться в город.

— Мама говорит, что грамота — это как ключ, — сказала однажды Грейс, старательно выводя буквы. — Открываешь им дверь, а за ней — целый мир.

Я смотрела, как она склонилась над листом бумаги, закусив от усердия губу, и думала о том, что, возможно, впервые за время пребывания в этом доме чувствую себя по-настоящему нужной. Не просто герцогиней Бельмонт, запертой в клетке из условностей и приличий, а человеком, способным изменить чью-то жизнь к лучшему.

В один из дней мы как раз закончили повторять уже выученные буквы, и я показывала Грейс, как они складываются в простые слова, когда дверь неожиданно открылась. На пороге стоял герцог.

— Ваша светлость! — Грейс вскочила, рассыпав карточки по столу.

— Сидите, — он небрежно махнул рукой и прошел в комнату. На его лице мелькнуло удивление, быстро сменившееся привычной маской сдержанности. — Так вы действительно… занимаетесь?

В его голосе явно слышалось недоверие. Я поняла, что он, должно быть, счел мою затею мимолетной прихотью, которая пройдет через пару дней. Очевидно, вид аккуратно разложенных карточек и сосредоточенной Грейс никак не вписывался в его представления о моих намерениях.

Герцог подошел ближе, с неожиданным интересом разглядывая разложенные на столе материалы. Он взял одну из карточек, внимательно её изучая. Провел пальцем по аккуратно выведенным буквам, задержался взглядом на рисунке.

— Любопытный метод, — произнес он наконец. — Напоминает то, как сестра училась читать. У неё были специальные книги с картинками…

Я заметила, как его взгляд скользнул по стопке исписанных листов, по старательно выведенным Грейс буквам.

— А вы, я смотрю, прилежная ученица, — неожиданно обратился он к девушке. В его голосе прозвучало что-то похожее на одобрение.

Грейс, все еще смущенная его внезапным появлением, зарделась, но в глазах ее мелькнула гордость.

— Я… я уже могу написать своё имя, ваша светлость, — она потянулась к стопке листов и достала один, исписанный неровными строчками. — Вот, смотрите.

Герцог взял протянутый лист, и я невольно затаила дыхание. Почерк Грейс все еще был неуверенным, буквы получались чуть угловатыми, но она действительно старалась.

— Неплохо, — кивнул он, внимательно изучая написанное. — Очень неплохо для начала.

Похвала, казалось, придала Грейс смелости.

— Миледи говорит, что если я буду так же усердно заниматься, то скоро смогу читать книги, совсем как… — она осеклась, явно смутившись собственной дерзости, и закончила почти шепотом: — Как ее светлость.

Герцог поднял бровь, но вместо ожидаемого недовольства в его взгляде промелькнуло что-то похожее на интерес. Он неторопливо подошел к окну, где на широком подоконнике лежала раскрытая книга — та самая, что я читала по вечерам. Солнечный свет падал на пожелтевшие страницы, подчеркивая мелкий, убористый шрифт.

— «Путешествие за южные моря»? — он взял книгу в руки, провел пальцем по кожаному корешку.

Прислонившись к подоконнику, герцог начал перелистывать страницы, иногда останавливаясь и пробегая глазами по строчкам. Его длинные пальцы рассеянно поглаживали уголок страницы.

— Для начального чтения это, пожалуй, сложновато, — произнес он наконец, возвращаясь к тексту. — Вот, посмотрите: «барометрический минимум», «экваториальное течение», «пеленгация по звездам»… Здесь каждое второе слово требует отдельного объяснения…

Он перевернул еще несколько страниц, хмыкнул, наткнувшись на особенно длинный абзац.

— А вот здесь описание шторма занимает целых три страницы. Боюсь, для человека, только начинающего читать, такой текст покажется непреодолимой преградой.

Я заметила, как Грейс, услышав сложные термины, растерянно моргнула. Её недавний энтузиазм заметно угас — должно быть, обилие незнакомых слов напугало ее.

Герцог тоже это заметил. Он помолчал, постукивая пальцем по обложке книги, словно что-то обдумывая.

— Знаете, — произнес он наконец, закрывая том, — я, кажется, знаю, что будет лучше. Те книги, по которым училась Софи, с понятными историями и крупными буквами… — он снова побарабанил пальцами по обложке. — Да, пожалуй, именно то, что нужно. Велю Джонсону их разыскать.

Лицо Грейс просветлело, а в глазах снова появился огонек надежды.

Он впервые заговорил о сестре при мне, и я, помедлив секунду, решилась спросить.

— Как сейчас чувствует себя леди Софи? — я постаралась, чтобы мой голос звучал мягко и ненавязчиво.

Герцог резко поднял голову, и я заметила, как его взгляд на мгновение стал острым, настороженным. Впрочем, он быстро справился с собой.

— Сейчас, когда потеплело, ей немного лучше, — ответил он после короткой паузы. В его голосе появились сдержанные, официальные нотки. — Благодарю за беспокойство.

Глава 14. Мечты и запреты

Слуга принес книги рано утром: аккуратно перевязанную стопку в плотной бумаге. Развернув сверток, я с интересом принялась изучать учебники. Они разительно отличались от тех, с которыми я привыкла работать в школе: никаких четких блоков с заданиями разного уровня сложности, никакой системы «от простого к сложному», никаких специальных упражнений для развития фонематического слуха.

Первая книга, облаченная в мягкую кожаную обложку с золотым тиснением, называлась «Азбука для юных леди и джентльменов». На форзаце виднелась изящная надпись чернилами: «Софи Бельмонт, 5 лет».

Я осторожно перевернула первую страницу и невольно улыбнулась. Все буквы здесь представали как небольшое произведение искусства: «А» красовалась на алом яблоке, которое держала изящная дама в бальном платье, «Б» пряталась в букете белых роз, «В» вилась виноградной лозой по беседке. Конечно, современные буквари тоже используют картинки-ассоциации, но там все намного лаконичнее: яблоко, белка, ворона… А здесь каждая иллюстрация превращалась в целую историю.

Между страницами я то и дело находила засушенные цветы и листья, аккуратно заложенные промокательной бумагой. На полях встречались карандашные пометки: то звездочка около особенно понравившейся картинки, то неумело нарисованный цветок. Я невольно вспомнила, как мои ученики тоже любили рисовать на полях прописей, и как порой приходилось делать им замечания. А ведь, возможно, эти рисунки — часть естественного процесса освоения письма, попытка руки привыкнуть к движениям карандаша…

Вторая книга, «Первые истории для чтения», заставила меня задуматься о построении программы обучения. В современных учебниках тексты подбираются по принципу постепенного усложнения слоговой структуры: сначала простые открытые слоги, потом закрытые, затем стечение согласных… Здесь же истории, казалось, подбирались исключительно по содержанию: о благородных поступках, о дружбе, о важности быть внимательным к другим.

«Интересно, — подумала я, разглядывая витиеватые буквы, — как бы отреагировали мои коллеги на такой подход?» Методика, построенная на красоте и эмоциональной вовлеченности вместо строгой системы… И все же что-то в этом было. Ведь чтение — это не только техника складывания букв в слоги. Это ещё и радость от красивой истории, и удовольствие от самого процесса.

В третьей книге обнаружились прописи с заданиями для письма. Каждая страница представляла собой маленькое произведение искусства: буквы были вплетены в узоры из цветов и лент, образовывали затейливые орнаменты. «Слишком вычурно для Грейс, — подумала я, — ей нужно научиться простому, четкому письму. Но сам принцип перехода от простых элементов к сложным…»

Я достала чистый лист бумаги и начала набрасывать план занятий. Нужно было найти правильный подход — Грейс хоть и юна, но её не увлекут истории про кукол и бальные платья. В свои шестнадцать она больше интересуется практическими вещами.

Вместо изящных дам с веерами я могла использовать то, что ближе к её миру: кухонная утварь, швейные принадлежности, названия тканей… В конце концов, она помогает матери с шитьем и явно гордится этим умением. А истории для чтения… Я задумчиво перелистнула страницы сборника. Некоторые из них вполне подойдут — про честный труд, про то, как важно не сдаваться перед трудностями. Такие вещи находят отклик в любом возрасте, особенно когда сама жизнь уже научила их ценить.

Мой взгляд снова упал на детские пометки на полях. Интересно, поможет ли Грейс такой же творческий подход? В конце концов, взрослые тоже учатся лучше, когда процесс обучения затрагивает не только разум, но и чувства. Может быть, позволить ей тоже делать свои пометки, зарисовки, закладывать странички с важными словами?

В голове постепенно складывалась система. Утром мы могли бы заниматься письмом — когда руки еще не устали от работы. После обеда — чтением простых текстов. А вечером, когда дневные обязанности выполнены, можно практиковаться в написании тех слов, которые особенно нужны ей для работы.

Я уже представляла, как покажу Грейс эти книги. Нужно будет обязательно объяснить, что они — не просто старые детские учебники, а часть проверенной временем системы обучения. В конце концов, если по ним училась сестра герцога…

На дне свертка обнаружились еще книги — сборник сказок в тисненом переплете и несколько томов потоньше, с более сложными историями. А под ними — альбом для рисования в простой кожаной обложке, потертой по краям.

Первые страницы были заполнены цветами: розы, лилии, анютины глазки… Некоторые совсем простые, детские, с пятью острыми лепестками, другие — более сложные, с тщательно прорисованными тенями и оттенками. Я вспомнила слова Винса о том, как юная леди Софи могла часами разглядывать цветы в саду и плести из них венки. Но эти рисунки… Неужели она делала их по памяти?

Постепенно среди цветов начали появляться другие рисунки. Вот высокий мужчина в парадном камзоле — несомненно, герцог, хотя и изображенный с той особой детской манерой, где главное внимание уделяется деталям костюма, а черты лица намечены лишь несколькими штрихами. Но даже в этом наброске угадывалась его характерная прямая осанка. На следующей странице — служанка, склонившаяся над шитьем.

А потом я увидела её — женщину в темном платье, сидящую на садовой скамье. Рисунок был выполнен более уверенной рукой, чем предыдущие, но бумага казалась странно шершавой и волнистой, как будто на нее когда-то пролили воду. Или… упали слезы? Я всмотрелась внимательнее: спокойное лицо с легкой полуулыбкой, волосы, собранные в простой пучок, в руках — книга. Должно быть, это была их мать, Катарина Бельмонт.

Я осторожно провела пальцем по деформированной бумаге. Следующие страницы были пусты, если не считать нескольких незаконченных набросков в углах. Словно художница внезапно потеряла интерес к творчеству… или ее здоровье настолько ухудшилось, что она уже не могла продолжать рисовать.

От тягостных мыслей в груди стало тесно. Я отложила альбом и вышла на балкон. Лето уже потихоньку вступало в свои права, хотя по-настоящему жаркие дни еще не наступили. В саду пахло свежескошенной травой и цветущей сиренью. Я сделала глубокий вдох, пытаясь прогнать неприятное чувство.

Глава 15. Софи

Я ожидала увидеть разницу между западным крылом и той частью дома, куда меня поселил герцог, но контраст оказался разительным. Вместо пыльных поверхностей и тусклых зеркал здесь были начищенные до блеска канделябры, свежие цветы в вазах, идеально натертый паркет. В воздухе пахло лавандой и воском для полировки: ни намека на затхлость заброшенных комнат восточного крыла, где мы с Грейс провели многие часы, пытаясь придать помещениям хоть сколько-нибудь жилой вид.

Впрочем, сейчас было не до этого.

Кашель раздавался где-то наверху. Я поднялась по широкой лестнице, стараясь ступать как можно тише. Звук то замолкал, то возобновлялся с новой силой, словно направляя меня. Второй этаж, потом длинный коридор с рядом высоких дверей.

В коридорах было пусто — и это одновременно радовало и тревожило. С одной стороны, не придется объяснять, зачем я здесь, в той части дома, куда герцог строго-настрого запретил мне появляться. С другой… Почему никого нет рядом, когда девочке так нужна помощь? Обычно в этот час дом полон звуков: скрип половиц под ногами прислуги, звон посуды, приглушенные голоса… Но сейчас стояла почти звенящая тишина, нарушаемая только мучительным кашлем и всхлипываниями.

Я прошла мимо нескольких дверей, пока не остановилась перед той, из-за которой явственно доносились звуки. Тяжелая, дубовая, с изящной бронзовой ручкой, начищенной до блеска. Кашель за ней звучал так близко, что сердце сжалось от жалости.

Первое, что я почувствовала, войдя в комнату — духоту. Тяжелый, застоявшийся воздух, пропитанный запахом лекарств. Все окна были плотно закрыты, шторы задернуты.

В полумраке я едва смогла разглядеть девочку, сидящую на огромной кровати. Она буквально тонула в перинах и одеялах, её маленькая фигурка казалась особенно хрупкой среди тяжелых складок роскошных тканей. Рядом на столике я заметила рассыпанные порошки и опрокинутый пузырек с какой-то темной жидкостью — похоже, сиделка в панике пыталась дать ей лекарства, но они не помогли.

Не раздумывая, я бросилась к окну и распахнула его. В комнату хлынул свежий утренний воздух.

— Так будет легче дышать, — я быстро подошла к кровати. — Давай-ка сядем по-другому.

Я помогла Софи выбраться из нагромождения подушек и одеял. Её ночная рубашка промокла от пота, а тугой воротник явно затруднял дыхание.

— Сейчас расстегну это, — мои пальцы быстро справились с пуговицами. — А теперь наклонись немного вперед… вот так.

Я помогла ей принять правильное положение — слегка наклонившись, опираясь на руки.

— Я знаю, страшно, когда тяжело дышать, — проговорила я спокойно, заметив панику в её глазах. — Но мы справимся. Сейчас будем дышать особенным способом.

Я села рядом, чтобы она могла видеть мое лицо, стараясь держаться так, чтобы не нависать над ней — напуганному ребенку важно чувствовать пространство вокруг себя.

— Смотри, как я это делаю, — мой голос звучал мягко, но уверенно. — Сложи губы, будто хочешь свистнуть или подуть на горячий чай. Вот так… — я показала, как именно. — Теперь медленно выдыхай через них. Выдох должен быть длиннее вдоха.

Софи попыталась повторить, но закашлялась. В её глазах снова мелькнул испуг — должно быть, она боялась, что приступ станет еще мучительнее.

— Ничего страшного, — я успокаивающе улыбнулась. — Это с первого раза редко получается. Попробуем еще раз.

Я осторожно взяла ее ладонь и положила себе на живот.

— Чувствуешь, как движется? Вдох — живот поднимается, будто внутри надувается шарик. Выдох — медленно опускается. Давай вместе. Можешь закрыть глаза, так легче сосредоточиться.

Я видела, как постепенно расслабляются ее плечи, как дыхание становится более ровным. Мы сидели так несколько минут, просто дыша, и я чувствовала, как ее маленькая ладошка согревается в моей руке.

Постепенно ее дыхание начало выравниваться. Кашель становился реже, а потом совсем прекратился. Софи устало откинулась на подушки и внимательно посмотрела на меня.

— Вы — Розали, жена Родерика?

Голос был слабым, но в нем слышалось любопытство.

— Да, — я мягко улыбнулась.

Я невольно замерла, изучая ее лицо с неменьшим интересом. Передо мной словно было отражение герцога, только более юное и хрупкое: те же темные волосы, те же бездонные серые глаза. Несмотря на болезненную бледность и худобу, она была удивительно красивой девочкой. Точеные черты лица смягчались какой-то особенной, почти эфемерной нежностью.

— Почему вы не приходили раньше? — спросила она.

Вопрос застал меня врасплох. Я замешкалась, подбирая слова.

— Родерик сказал, что ты болеешь… Не хотел лишний раз тебя беспокоить.

— Родерик слишком меня оберегает, — в её голосе послышалась горечь. — Даже в сад не пускает. Говорит, там слишком сыро и ветрено.

— Ты, должно быть, очень любишь цветы, — сказала я. — Судя по рисункам.

— Рисункам? — Софи удивленно приподняла брови. — Вы видели мои рисунки? Родерик показывал?

Я не успела ответить — в коридоре послышались торопливые шаги и взволнованные голоса. Дверь распахнулась, и на пороге появился герцог — встревоженный, с растрепанными волосами, словно бежал через весь дом. За его спиной маячила запыхавшаяся сиделка, ее чепец сбился набок.

Увидев меня рядом с сестрой, герцог на мгновение застыл. Его взгляд метнулся к открытому окну, затем вернулся ко мне, и я буквально увидела, как его лицо темнеет от ярости. Желваки вздулись на скулах, пальцы сжались в кулаки с такой силой, что побелели костяшки.

— Ваша светлость! — сиделка, не заметив, что герцог остановился, чуть не налетела на него. — Я не знала, что делать! Ничего не помогало, она не могла дышать, я дала ей микстуру, но она только…

Женщина суетливо протиснулась мимо застывшего в дверях герцога, продолжая причитать.

— Приступ не прекращался, я пыталась дать порошки, но она так кашляла… Я побежала за вами, я…

Она осеклась на полуслове, только сейчас осознав, что в комнате что-то изменилось. Её растерянный взгляд заметался между спокойно сидящей на кровати Софи и мной.

Софи. Визуал

Софи Бельмонт 9 лет