Холод пополз по моим пальцам, потом вверх по рукам, добравшись до самых плеч. Знакомое, неприятное ощущение, от которого по коже всегда бегут мурашки. Я сидела на низкой скамье у постели старого Ариона и держала его иссохшую, уже остывшую руку в своих. В хижине пахло горем. Смесью сырой земли, дыма от догорающего очага и чего-то еще — терпкого, как увядающие болотные травы. Это был запах слез и бессилия.
— Ты уверена, Лирайна? — тихий шепот Элары, вдовы Ариона, прозвучал совсем рядом.
Я не открывая глаз кивнула.
— Он здесь. Он растерян. Ему нужно помочь найти дорогу.
За стенами этого поселка, в большом мире, меня бы за такое сожгли. Без суда и следствия. Некромант — само слово было ругательством, синонимом зла и осквернения. Они там, в своих каменных городах, думали, что мы поднимаем мертвецов и насылаем проклятия. Какая чушь. Иногда мне кажется, что вся их хваленая «светлая» магия не способна на то, на что способен мой дар — подарить покой. Не мертвым, нет. Живым.
Я сделала глубокий вдох, прогоняя посторонние мысли. Сейчас это не имело значения. Важны были только Элара и ее сын Торбен, стоявший в углу и сжимавший в руках отцовский резной нож. Важен был дух Ариона, который метался по маленькой хижине, не понимая, почему не может коснуться жены или взять инструмент.
— Я сейчас стану для него мостом, — прошептала я, обращаясь скорее к ним, чем к себе. — Вы сможете с ним поговорить. Попрощаться. Не бойтесь, он вас не тронет. Он вас любит.
Холод усилился. Комната словно погрузилась в серый туман, хотя тусклый свет из единственного оконца никуда не делся. Это был мой дар, моя магия. Я видела то, что не видели другие. Вот он, Арион, стоит у очага. Прозрачная, мерцающая фигура, точь-в-точь такой, каким он был вчера — в той же домотканой рубахе, с такой же растерянностью на призрачном лице. Он смотрел на свое тело на постели, потом на плачущую жену, и в его бесплотных глазах стоял ужас.
— Элара, — произнесла я, но голос был уже не совсем мой. Он стал глуше, с легкой хрипотцой, как у старого Ариона. — Элара, что происходит?
Вдова вздрогнула и вскинула на меня заплаканные глаза. Торбен в углу шагнул вперед.
— Отец?
— Торбен… — снова сказала я голосом старика. Это было тяжело. Я чувствовала его смятение, его страх. Словно мои собственные чувства отошли на второй план, а его заполнили меня целиком. — Почему… почему вы меня не видите? Я же здесь!
Элара, кажется, все поняла. Она сделала шаг к постели, протягивая дрожащую руку не ко мне, а к тому месту, где я видела дух ее мужа.
— Арион… милый, мы тебя видим. И слышим, — ее голос срывался. — Лирайна нам помогает. Ты… ты умер, родной. Ночью. Во сне.
Внутри меня все сжалось от волны чужого горя и отрицания. Дух Ариона замотал головой.
— Нет… не может быть… Я же хотел починить крышу… Я обещал внучке новую свистульку…
— Ты все успел, отец, — громко сказал Торбен, и по его щеке скатилась слеза. — Ты все для нас сделал. Отдыхай теперь. Пожалуйста.
Это были простые, нужные слова. Я чувствовала, как паника духа медленно отступает, сменяясь тихой грустью. Он больше не метался. Он подошел к жене, попытался коснуться ее плеча, но его рука прошла насквозь.
— Я… я буду скучать по твоим сказкам, — прошептала Элара, глядя в пустоту. — И по тому, как ты ворчал, когда суп был слишком горячий.
Я передавала их слова, его ответы. Их прощание длилось недолго, всего несколько минут. Они говорили о простых, бытовых вещах: о внуках, о прохудившейся лодке, о том, что нужно не забыть собрать болотную клюкву. Это было куда важнее громких слов о вечной жизни. Это была их жизнь, и они ставили в ней точку.
Наконец Арион повернулся ко мне. Вернее, к тому месту, где я сидела. В его глазах больше не было страха, только принятие.
— Спасибо, дитя, — прошелестел мой голос его словами. — Скажи им… скажи, что я их жду. Но пусть не торопятся.
И все. Туман рассеялся. Холод отступил так же резко, как и появился, оставив после себя гулкую пустоту и слабость во всем теле. Я разжала пальцы, выпуская руку старика. В хижине снова стало тихо, слышался только треск догорающих поленьев и тихий плач Элары.
— Он ушел, — сказала я уже своим голосом, который показался мне чужим и тонким. — Он спокоен.
Торбен подошел ко мне. Его лицо было суровым, но в глазах стояла благодарность. Он молча протянул мне сверток. Я знала, что там — половина каравая хлеба и кусок вяленого мяса. Лучшее, что было в их доме.
— Возьми, Лирайна.
— Не нужно, Торбен. Вы же знаете, я…
— Возьми, — повторил он настойчиво. — Для нас это важно. Ты для отца сделала больше, чем кто-либо мог.
Я кивнула и приняла сверток. Спорить было бесполезно, это бы их только обидело. Поднявшись на ноги, я почувствовала, как качнулась комната. Всегда так после ритуала. Словно из тебя выкачали не только силы, но и немного жизни.
— Отдохните, — тихо сказала я и вышла из хижины.
Сырой воздух Гнилых топей ударил в лицо. Наше поселение — это несколько десятков хижин, разбросанных по единственному более-менее сухому острову, соединенных между собой хлипкими деревянными мостками. Вокруг — куда ни глянь — трясина, чахлые деревья, окутанные туманом, и вечное кваканье лягушек. Не самое веселое место на свете, но это наш дом. Единственное место, где мы можем быть собой и не бояться костра.
Я медленно побрела к своей хижине, прижимая к себе сверток. Руки до сих пор немного дрожали. Мне нужно было выпить горячего травяного отвара и просто посидеть в тишине. Просто побыть собой, а не мостом между мирами.
Я устало опустилась на грубо отесанную ступеньку своей хижины. Тело до сих пор казалось чужим и ватным после ритуала. Сверток с хлебом и мясом, который дал мне Торбен, лежал на коленях, но аппетита не было совершенно. Все, чего мне хотелось, — это забраться под одеяло и проспать сутки, но я знала, что не смогу. Слишком много мыслей крутилось в голове.