Некросны. Панки никогда Не умрут

Пролог

В приглушенной тесноте, последний в камере, он, окутанный тьмой и чувством содеянного, ждал своего решающего часа. Время пришло, раздались шаги, он встал и сам направился к выходу. Нечего показывать им свою слабость, назад дороги нет. Что сделано, то сделано.

СТЭ́Э́Э́Э́Э́Э́Э́Н

Толпа орала, требуя его появления. Если бы он знал к чему все приведёт, никогда бы не взял в руки своего инструмента.

Но вот он здесь.

А вместе с ним – кошмар той роковой ночи, когда из-под пластов земли выбрался наружу сотворенный ими монстр.

ДА СНИМИ ТЫ СВОИ ЁБАНЫЕ ЛИНЗЫ

ЧТО ОНА ЗДЕСЬ ДЕЛАЕТ

СТЭ́Э́Э́Э́Э́Э́Э́Н

Мы и правда это сделаем Мы и правда это сделаем Мы и правда это сделаем

Они это сделали.

И вот они здесь. Все пятеро.

УБИЙЦЫ! УБИЙЦЫ! УБИЙЦЫ!

Толпа скандировала в экстазе, вскинув кисти рук, сложенные в единодушном жесте.

Они стояли на краю самой темной и глубокой бездны и смотрели в лицо своему худшему кошмару, а теперь стоят здесь и на них смотрят тысячи лиц их обвинителей, их обожателей.

НАЧИНАЙТЕ! НАЧИНАЙТЕ!

Толпа орала, выходя из себя от нетерпения. Всем присутствующим здесь хотелось крови. Хотелось зрелищ. Хотелось того, ради чего они все сюда пришли.

Он сделал вдох, сделал шаг, и его ослепили огни – тысячи пронзительно-острых лучей были направлены в его сторону, обличая перекрестным светом его преступность.

СТЭ́Э́Э́Э́Э́Э́Э́Н

Он сделал выдох, взял первый аккорд, и зал взревел, взорвался, захлестнул их и понес. Этого шоу было не остановить.

ТВОЯ ПОДРУГА МЕРТВА!!!

ТВОЯ ПОДРУГА МЕРТВА!!!

Малой орал в микрофон, ополоумев от нехватки кислорода, Дэн рвал струны гитары и тоже дурел, клавиши синтезатора под пальцами Лаки намеревались треснуть, Хаммер лупил барабаны и, казалось, пронизывал их басами само ядро мироздания.

ДУМ! ДУМ! ДУМ! - весь земной шар содрогался и подпрыгивал, подчиняясь его ритму.

Какими же они были дикими.

Эйфория, хлеще, чем разряды молнии, пронизывала тела, электризуя каждую клетку и подчиняя всех единому импульсу.

ПАНКИ НИКОГДА НЕ УМРУТ

НИКОГДА НЕ УМРУТ! - орал Малой, и толпа сходила с ума.

Они тоже сходили.

Они, вперив глаза в толпу и не веря в то, что видят, теряли разум.

На них смотрели тысячи лиц, искаженных гримасами первобытного экстаза и, протягивая руки, бились в агонии. А они смотрели на нее, пятеро диких парней, выряженных в кожу и металл, сверкая со сцены своими ошалелыми глазами – смотрели и видели среди толпы лишь ее, свою любимую… любимую подругу…

ПАНКИ НИКОГДА НЕ УМРУТ

НИКОГДА НЕ УМРУТ!..

Они смотрели на нее и плакали как дети.

Глава 1. Дорогая штучка

– Смотри, какая она красивая…

– Моя девочка!

– Она моя.

– Нет, свадебное платье ей не идёт.

– Мне не идёт?

– Не слушай его.

– Почему ты ржешь?

– СТЭ́Э́Э́Э́Э́Н

– А че это они не пахнут? Куда делся аромат?

– В холодильнике…

– А кто его туда закопал?

– Традиции.

– А кто их придумал?

– СТЭ́Э́Э́Э́Э́Э́Э́Н

– Будем откапывать?

– НУ ПОЧЕМУ ВЫ ЕЕ ТАК ВЫРЯДИЛИ

– А где мы возьмём лопаты?

– У меня есть.

– Моя девочка!

– Она моя.

– СТЭ́Э́Э́Э́Э́Э́Э́Э́Э́Э́Н

– Я ведь говорил, что она в этом платье красивая…

– ДА ГОВОРЮ ВАМ ЕЙ НЕ ИДЁТ

– Предлагаешь ей раздеться?..

– Так лучше?

– Моя девочка!

– ОНА МО...

– ДА ПОСЛУШАЙТЕ ВЫ МЕНЯ

– Тихо! Тихо! Начинается!

– Как зовут вашу подругу?

– Александра.

– Согласны ли вы, Александра…

– НЕТ НЕ СОГЛАШАЙСЯ

– …взять себе новое имя?

– НЕ СОГЛАШАЙСЯ НЕ СОГЛАШАЙСЯ НЕ СОГЛАШАЙСЯ

– Согласна.

– НЕААААААААААААААААААААА...

– ...АААААААААаааааааа, – орал Малой, выныривая из второй фазы прямиком в бумажный четырёхстенок хрущевки.

– Согласны ли вы, Алехандро, взять в жены... – гнусаво вопрошали соседские стены голосом закадрового переводчика.

– Нееет, – промычал Малой, – не согласен, – и со стоном завалился обратно на подушку.

Понедельник. Семь утра. Ну какого хрена.

Он лежал в кровати, часть за частью утрачивая в памяти сумбурные остатки сна, и заспанными глазами наблюдал за копошением солнечных зайчиков в вуали занавески.

– Нет, свадебное платье ей не… Не… НЕИДЬЙОООУОООТ, – заключил он сквозь широкий зевок и, почёсывая белобрысое разворошенное гнездо на голове, выбрался из постели.

По улицам сексуальной походкой прошла первая мартовская оттепель, пробуждая от спячки бурных маньяков и извращенцев. Дальше, цокая на каблучках, спешили апрельские ножки в капроне без начеса и коротких курточках. И вот он май, цветущий сладкий май, шагал по улицам, своей крепкой игривой рукой сдирая остатки колготок с девичьих красот и оголяя прекрасные икры с не менее прекрасными лодыжками. Следом шел Малой и, полной грудью вдыхая яблоневую свежесть, одухотворённо их разглядывал. Спустя три месяца простоя его влюбчивое сердце было готово ко встрече со своей новой музой.

Выпорхнув на улицу, он поспешил прямиком к остановке, но не стал запрыгивать в подъехавший автобус, а по обыкновению вскинул руку, ловя попутку. Перед ним остановилась кроваво-красная Феррари, такая выхоленная и блестящая, что на мгновение его ослепила, и он, обалдев, но не подав вида, забрался в салон и развязно плюхнулся на заднее сиденье.

С водительского кресла в зеркало заднего вида на него смотрели голубые холодные глаза, такие пронзительные, что захотелось выскочить обратно. Но он не стал и, устроившись поудобнее, принялся разглядывать попутчицу, рядом с которой и примостился. Только изредка кидал опасливые взгляды на белокурый затылок водилы.

Похоже, парочка была из «Дворянского отшиба», и Малой, подстёгиваемый весенним авитаминозом, во что бы то ни стало решил восполнить его этой благородной свежей кровью.

– Александра… красивое имя для знакомства. Согласна?

Малой вернулся в чат.

Малой:

Останавливаю попутку, запрыгиваю в салон, расслабленно откидываюсь на заднем сиденье и только тут замечаю её – дорогая девочка, серьёзная, ухоженная, с видом интеллектуалки сидит и слушает в телефоне невыносимо нудную медицинскую хрень. Диктор вещает так, что глаза начинают слипаться. Весь мой утренний бодрячок сдувается и опадает. А день мне предстоит насыщенный, и свой энергетический настрой мне терять никак нельзя. Нужно что-то с этим делать, решаю я, поворачиваюсь к ней и доброжелательно так её прошу:

– Подруга, ну йомана, воткни ты наушники. Не одна же едешь.

Поворачивает голову. Смотрит на меня безразлично. Опять утыкается в сотку.

Закидываю ногу на ногу, с еблом интеллигента достаю из кармана мобилу, врубаю плейлист с нашими записями. Вскидываю свою изящную кисть и складываю руку в жесте.

– Мама – анархия, – сообщаю безмятежно, тыча ей в нос «козой». Это я, как благовоспитанный панк, напоминаю ей, как важно поддерживать общественный порядок, а не творить всё, что душе угодно. Этой же рукой взлохмачиваю свой белобрысый хаер и откидываюсь удовлетворённо на сиденье, закидывая свою лапу на спинку позади неё. Девочка умная, сразу видно, намёк мой понимает. Выключает свой телефон. Сидит тихо, внимательно слушает наш адский музон. А я даже не знаю, считать ли это своей победой или пораженьем. Но познакомиться на всякий случай предложил.

Глава 2. Знакомство

Лекса неподвижно сидела в кресле и изучала их, заставляя чувствовать себя микроорганизмами на предметном стекле. Рядом Ольга извивалась в такт музыке. Ее черные длинные волосы, подобно взмахам вороньих крыльев, рассекали воздух; кроваво-красная помада сверкала на полных чувственных губах; глаза с блядской игривостью посылали соблазн каждому из них – она была их прекрасным черным ангелом.

Этот ангел, облаченный в черную кожу и металл, вышагивая на высоких каблуках и виляя попкой в коротеньких шортиках, походкой от бедра припорхал к Лексе, желая и её втянуть в своё распутное веселье.

Ольга ухватила ее за руку и вытянула с кресла, увлекая в провокационный танец, но с такими же успехом могла использовать ее в качестве пилона. Лекса стояла, не шевелясь, и смотрела на нее своими пристальными серыми глазами, не выражая никаких эмоций.

Ольга под этим взглядом почувствовала себя разложенной голышом на столе, и хорошо бы, если обеденном, а не секционном. Но если она будет и дальше доставать эту девчонку, то второе было более вероятным – так ей казалось; и по ее телу, охваченному жарким танцем, струились ледяные мурашки. От новенькой веяло отчуждённым холодом. Вместо того, чтобы отпрянуть, Ольге ещё больше захотелось её подтопить.

Она снова переключилась на парней и, искря взглядом, под музыку, крючок за крючком начала расстегивать на себе кожаный корсет, под которым не было ничего, кроме жаркого роскошного тела. Оттянув лиф, она приобнажила свои упругие объемные холмы до краешков ореолов, показывая им себя совсем слегка.

Но даже этого было достаточно: гитара Стэна резко зафанила; Кир задолбил по клавишам с особым чувством; в веселые ритмы Дэна прокрался хаос; Хаммер, поддавшись общему настроению, осточертело лупил по тарелкам, разнося дребезжание металла по всей округе. Малой перешел на гроулинг, которого никогда не умел.

Ольга, добившись эффекта у парней, обернулась к Лексе. И снова эти глаза ничего не выражали, только теперь изучали её более внимательно. А она снова почувствовала, как её укладывают на стол. И все равно эта девчонка ей понравилась, от неё веяло тем же, чем и от них – она была такой же ненормальной.

Ольга запаковала телеса обратно в корсет и весело прижалась губами к щеке Лексы, оставляя на ней свой кроваво-красный девчачий поцелуйчик.

– Парни, на сегодня всё, – простонал Малой, взмокший от трусов до носков.

Парни, вспотевшие не меньше, были с ним согласны – на сегодня они были и правда «всё». Весь их заводной настрой плавно перетекал в вертикальное положение, вытесняя из джинсов и из адеквата.

Дэн отставил гитару и в два своих великанистых шага подошел к креслу, развязно заваливаясь на подлокотник:

– Как тебе наша красотка? – Дэн окинул Ольгу веселым взглядом и, не дожидаясь ответа Лексы, крикнул: – НЕ ЗАБУДЬ ПОКАЗАТЬ ЕГО СТЭНУ, ДЕВОЧКА.

Ольга, раскрасневшаяся, взлохмаченная и блестящая от пота, спохватилась, похоже, и правда об этом забыв.

Дэн ниже склонился к Лексе, пухлыми губами почти касаясь её уха:

– Как у тебя получилось спровоцировать её на раздевание? Эти сокровища не видел никто, кроме Кира, – его голос, приглушенный до полушепота, звучал игриво и интимно. – Как ты это провернула? Что-то профессиональное? Может, и меня разденешь?

Он, намереваясь застать врасплох, скользнул губами по щеке Лексы и прижался к этой мягкой, но совершенно безэмоциональной линии рта – не получая отказа, но и без отдачи. Тогда он понял, почему Ольга зашла так далеко. Теперь и ему хотелось расшевелить эту холодную девчонку.

Его рука потянулась к пуговице на её воротнике, пальцы скользнули внутрь, слегка оглаживая шею и ключицу, но не рискуя пробираться дальше. Лекса его не останавливала, но и не тянулась в ответ. Её лицо было просто нечитаемым. Но Дэну показалось, что в её глазах притаилась мягкая усмешка. Хотя он не был уверен.

– Дэн, отвали от неё, – рявкнул Стэн.

Невозможно было смотреть, как эта сексуальная дылда подкатывает к новенькой. Они еще даже не познакомились как следует, а уже показали себя в лучшем виде.

– Слушай, то, что было в чате – это все несерьезно, зря ты ставишь на Стэна, – продолжал свои нашептывания Дэн. – А вот на меня очень даже можно.

И снова глаза Лексы ему усмехались. Эта девчонка была что-то с чем-то. Дэн решил последовать совету Стэна и отвалить от неё.

Ольга, сверкая озорной улыбкой, полезла в сумочку и, вытащив прозрачный сиди-бокс со вложенным внутрь вкладышем, игриво покрутила им перед носом Стэна.

– Кто-нибудь говорил, что у тебя волшебные руки? – Стэн перехватил упаковку и теперь разглядывал обложку, нарисованную Ольгой для их сидюшника.

– Кир говорит это каждый раз, когда…

– Без подробностей, девочка!

– …когда я шинкую овощи, – серьезно продолжила Ольга, и Стэн, загоготав, с обожанием притянул ее за талию.

Диск с записями у них был, обложка была. Их гаражной группе не хватало только одного – названия.

Но если бы они тогда знали, чего это название им будет стоить…

Кошмар, притаившийся в подворотне фатума, поджидал своего часа, чтобы прославить их.

Они не знали. Они ничего тогда не знали, но адское колесо уже начало свое вращение.

Глава 3. Сон Малого

Хаммер был их всеми любимым бешеным животным, не выносящим одиночества. Все они видели усталость Энни, и понимали, что это конец. Только он один не понимал, что теряет ее. Каждый день ее отсутствия заполнял Малой, взвалив на себя обязанность по уходу за этой дикой зверюгой, которую сам же и притащил в гараж пять лет назад. Энни все это время держала его на поводу, но теперь на нее рассчитывать не стоило.

Теперь по вечерам они вдвоём сидели на веранде Хаммера, обложенные жестянками пива, но этот алкогольный образ жизни уже начинал изматывать. Нести ответственность за прирученное животное оказалось той ещё задачей.

Малой загнал его на чердак, уложил в кровать, подоткнул одеяло и потащился домой, мечтая с размаха залететь в свою собственную постель. С таким настроем он вышел из переулка, перешёл дорогу, пробрался через дыру в рабице, сокращая привычный маршрут к себе через заброшку. И уже через пятнадцать минут засыпал как младенец под гомон соседского телека.

Сон начинался с того момента, когда они спускались по черной шлаковой дороге и несли пустые контейнеры для воды.

Обрушившаяся с неба гроза уже выдохлась и уходила к горизонту, унося за собой последние клочья тугих свинцовых туч. Над их головами вечернее небо синей океанической гладью расчертило границу с дымчато-серым свирепым горизонтом. Из-за этого темного горизонта показалось солнце, уже совсем близко к земле, и все краски внезапно стали насыщенными. Даже чёрный шлак на дороге приобрел глубокий контрастный тон.

– свежий воздух полезен членам общества

– мы не члены общества. Мой член – это мой член, и ничей другой

– как глубокомысленно

– глубоконемыслимо

Они вели какой-то бредовый диалог, а над ними, над их головами, будто пепельные взбитые сливки, висели огромные кучевые облака. Он поднял глаза к небу и испытал головокружение. Эта огромная масса плыла прямо над ними, угрожая в любой момент обрушиться на их головы.

Он смотрел.

И вдруг облака начали менять форму прямо у него на глазах. Они превращались в гигантские черепа. Черепа из металлических горизонтальных плоских дуг, полые внутри, подобные авангардной инсталляции, зависли в небе и смотрели на них своими черными провалами глазниц.

А все вокруг было таким контрастным.

– ВАШУ МАМАШУ, КИР, ТЫ ЭТО ВИДЕЛ?

– я и сейчас это вижу

Он таращился на них обалдевший, как и Кир, но продолжал путь, то и дело задирая голову к небу.

От шлаковой дороги ответвлялась узкая тропка, незаметная среди высокой травы. Ему не пришлось ее искать, на нее вывела многолетняя привычка – маршрут, высеченный в памяти его мышц. В мокрой траве стрекотали сверчки, кусты цветущей дикой смородины шелестели листвой под легкими дуновениями ветра. Сладкого, глубокого, до одурения насыщенного озоном.

Подходя к его дачному участку, они все еще продолжали озираться на небо; черепа зависли в нем. Бездвижные, смотрели им вслед своими черными бездонными провалами. Красный диск солнца касался верхушек деревьев – еще немного и те вспыхнут, опаленные этим предзакатным огнем.

Он подошел к глухой калитке, деревянной, из плотно подогнанных к друг другу досок. Ухватился за верхний край, носком кроссовки уперся в единственный выступ на этой гладкой поверхности – в кусок самодельного замка, и потянулся на руках. Перекинул ногу, следом вторую, спрыгнул по другую сторону и, открыв калитку изнутри, впустил Кира.

Он обернулся, но вместо привычного ухоженного огорода вокруг них простиралось поле, бесконечное, заросшее белыми анемонами до самой линии горизонта.

Они, по щиколотку утопая в этих цветах, сминая их своими подошвами, шли к старой колонке. Он закрепил контейнер и принялся качать воду. Поднимал и опускал рычаг, колонка скрежетала и завывала, но из безжизненных недр с утробным рычанием поднимался только воздух.

Почему-то они почти не говорили, даже не смотрели друг на друга. Но оба хребтом ощутили одно и тоже. Страх.

Начинало темнеть.

Это нарастание темноты было пугающе внезапным, пугающе неизбежным. Они бросили попытки набрать воду и быстрым шагом направились к дачному домику – маленькой постройке, одиноко утонувшей в бескрайнем океане цветов. Желание скрыться, защититься от этой темноты довлело над ними, таща их инстинкты в единственное укрытие.

Они зашли внутрь, и там оказалось неожиданно просторно. В комнатенке, с виду сколоченной в два квадратных метра, уместился весь их гараж. Здесь не было окон, только тусклый свет лампы слегка разгонял царивший полумрак.

Здесь собрались все их парни.

В гараже царила непринужденная веселая атмосфера, обычная для них, но в этот момент какая-то противоестественная. Он пытался объяснить им, но они не слушали. Он звал их, чтобы показать эти черепа, но когда направился к выходу, с места никто так и не сдвинулся. Он подошел к двери и выглянул наружу. Черепа пропали.

Небо было кромешно черным.

На улице темнело с поразительной скоростью. Не только на улице, темнело везде. Он закрыл дверь, развернулся и скованно двинулся вглубь гаража, оцепенев от подкатывающей тьмы. Но задняя стена теперь превратилась в скалу, и тут же слева появилась новая дверь – металлическая.

Глава 4. Плохой район. Плохие обстоятельства

МИР В ОКНЕЕЕЕЕ

НЕБО ПОЛЫХАЕТ МИЛЛИОНОМ ОГНЕЙ

А ТЫ В НЕЙ

И ТЫ В НЕЙ ПЕРРРРРРЬВЫЙ

ПРОЁБЫВАЕШЬ НЕРРРРРЬВЫ, – голос Малого дребезжал в динамике телефона надрывной истерикой.

– От его завываний корпус треснет, – усмехнулся Кир, подцепляя с пола штаны.

Они записали эту песню три месяца назад и были в восторге от результата. Малой, переживая очередной разрыв со шлюховатой пассией, выложился с переизбытком, излив свое разочарование на бумаге и следом в микрофон; но с тех пор ничем новым так и не разродился. Такого обезвоживания в его творчестве еще не случалось. Даже они начинали беспокоиться.

– Давно новых песен не было, – бросила Ольга и, со вздохом отложив телефон, принялась наблюдать за тем, как Кир пакует свою голую сексуальную задницу в боксеры, а следом в джины. Когда он натянул футболку и обильно полился парфюмом, она со смехом скривилась, даже отсюда окутанная в его мощный шлейф:

– Уффф, убийственный аромат.

Кир приподнял к носу ворот футболки, как бы проверяя насколько он способен убивать, но пришел к выводу, что не настолько:

– Нормальные духи, – пожал он плечами. – Мне их мамка подарила.

– Мамкин подарок – дело бескомпромиссное, – прыснув, отозвалась Ольга, – но мужик должен пахнуть потом, кровью и слезами младенцев, а не как брендовая конфетка, – и она, с хрустом потянувшись, откинулась на подушку.

– Я конфетка? Мне вернуться в кроватку? – Кир вскинул брови, мимикой задавая вопрос, не желает ли она продолжить им лакомиться, но тут эти же брови поползли куда выше, зацепившись за другую часть в ее предложении:

– Так… – озадаченно проговорил он, – про кровь и пот я понял. А младенцы почему?

– Потому что настоящий папка должен своими могучими плечами впитывать слезы своего ребенка.

Его лицо начало вытягиваться, готовое принять физиономию счастливого дурочка, но Ольга с совершенно серьёзным видом вскинула палец:

– НЕТ, – отрезала она, на корню отсекая его ложные предположения, – но плечи свои все же подкачай.

И снова его лицо поплыло.

Раз уж они заговорили о детях, то может быть… Может быть…

– Так подкачал уже, – отозвался он со счастливой улыбкой, – только что. Смотри какие мускулы, – Кир вскинул руку и, отодвинув рукав футболки, чмокнул вздыбленный бугор мышц, показывая этим, что хоть прям щас готов стать папкой.

Ольга залилась звонким смехом. Он, продолжая улыбаться и парить в невесомости, вышел из комнаты.

Может быть, в это раз она скажет «Да»…

Он в состоянии окрыления натянул кроссовки и распахнул дверь.

– А меня чмоки-чмоки? – донесся до него голос Ольги, и он совсем воспарил:

– Чмоки-чмоки, – кинул он уже на пороге и вышел.

Чувство счастья было таким звонким, что мешало соображать.

Ольга еще некоторое время расслабленно ворочалась в нагретой кровати, пропуская через тело фантомы оргазма, когда ее рука наткнулась на пластиковый корпус, утопленный в складках одеяла.

– Блиииин, телефон забыл, – вздохнула она, – болван.

Она нехотя вылезла из теплой смятой постели, натянула джинсы и футболку прямо на голое тело, и сверху накинула ветровку Кира. До его дома всего три квартала, если не успеет догнать по дороге.

Она глянула в зеркало: растрепанная, пахнущая сексом, со смазанной помадой на пухлых губах, с глазами, блестящими после хорошего зевка.

– Шлюха, – бросила Ольга своему отражению в прихожей и вышла в прохладную майскую ночь.

Ветер с привкусом яблони тут же проник под тонкую одежду, крепко сжал соски, растрепал темные длинные волосы. Она поплотнее укуталась в куртку и направилась к дому Кира через темные дворы.

Она ходила этими путями множество раз, она выросла в этих районах, как и большинство из них, но ни разу она не испытывала этого нервирующего чувства, выламывающего из спины позвоночный столб.

Ей было не по себе.

Хотелось развернуться обратно и вбежать в квартиру, отсекая дверью незримую опасность, таящуюся в темных пластах сознания. Или эта опасность имела более реальные очертания.

Эти очертания сидели на лавке у одного из подъездов; и их было четверо.

Всё, что было нужно – быстро пройти мимо и догнать Кира. Это было несложно, но страх, такой же липкий, как и их взгляды, клеил ее подошвы к асфальту. Она, шелестя кроссовками, проскользнула мимо, ускоряя шаг. И вроде бы их миновала.

Она облегченно выдохнула, заворачивая к слепому торцу дома, и только тут позволила себе расслабиться. Этот наплывший страх внезапно показался ей нелепым.

Обычные дворовые пацаны. Здесь всегда полно этих безобидных отморозков, многих она знала так же хорошо, как и они ее. Но с этими было что-то не так. Атмосфера чужеродности окутывала их плотным холодным слоем; даже будучи отделенной от них бетонным хрущевским барьером, она, отдаляясь от них с каждым шагом, продолжала ощущать на своем теле этот гадкий пронизывающий холод и их взгляды, полные концентрата ненависти.

Глава 5. Не попрощался.

Блядский район. Блядское стечение обстоятельств. Блядская внешность Ольги.

Они избивали ее, а потом задушили проволокой. Но она так и осталась нетронута ими. А теперь она лежала в гробу посреди комнаты, в полумраке завешенных шторами окон.

И она была мертвой.

Лучше бы они ее просто изнасиловали. Но тогда она хотя бы была жива, она была бы с ним, и она всё еще была бы его Ольгой, теплой, пахнущей цветами и жизнью. Но всё, чем от нее веяло теперь– было смертью.

Он сидел и сжимал в руке свой телефон.

Чертов телефон, который он у нее забыл. Она шла к нему, потому что хотела его вернуть. Потому что сам он был последним уебком. Уебком. УЕБКОМ.

Его тело сжимали судороги, пластиковый корпус скрипел в руках, он упирался лбом в свои пальцы, сцепленные в замок, и не мог поднять глаза, чтобы посмотреть на нее. Не мог разомкнуть рук и выпустить из них предмет, убивший ее.

Это он был ее убийцей. Он. Он. ОН.

В углу зала монотонно тикали напольные часы.

БАУУУУМММ…

Он вздрогнул, вырванный из подступающей дрёмы.

БАУУУУМММ… БАУУУУМММ… БАУУУУМММ…

Он насчитал восемь БАУУУУМММОВ. Еще два часа до выноса.

И всё началось по новой.

Новое утро, новый поток скорбных лиц. Безликие тени его ребят, проведших ночь рядом с ним у ее гроба. Но так и не проронивших ни слова.

Он и сам молчал.

Они бесконечно покрывали ее лицо поцелуями, гладили черные расчесанные волосы, обливали ее своими слезами, поправляя складки на белом свадебном платье. А он так и не поднял своих глаз. Кажется, все это время он вообще не шевелился.

Где-то в углу подвывал Хаммер. Рядом на полу сидел и раскачивался длинным метрономом Дэн. Малой курил одну за одной, погружая их в душащее сизое облако. Стэн застыл, уткнувшись лбом в бортик гроба, и сжимал ее мертвенно-холодные пальцы.

А сам он так и не смог на нее посмотреть. Не смог к ней прикоснуться. Последнее тепло, которое он в себя вобрал, баюкая ее остывающее тело – это всё, что у него теперь оставалось. Он не хотел разрушать этого.

После бессонной ночи, проведённой у гроба, сновидения накатывали наяву. Они ложились под его веки слайдами, искажая фактор реальности. Кто-то выражал ему свои соболезнования, то и дело поправляя аккуратный ломоть красного мяса на своем плече. Будто это был атрибут, небрежно накинутый поверх черного траурного пиджака.

Всё это так смертельно гармонировало. А он так смертельно хотел спать.

Он смотрел на этот ломоть и думал о том, что было бы неплохо его пожарить. Он протянул руку и сжал плечо этого экстравагантного гостя. Но на нём ничего не оказалось. Тогда его руку сжали в ответ, приняв его жест за жест скорби. Но он действительно скорбел.

Как и все они.

Он заглядывал в глаза ее матери с мольбой, но она смотрела на него такими же глазами. Он заглядывал в глаза Дэну с надеждой, что тот всё изменит. Но Дэн не мог. Он это понимал.

Ольгу, их Ольгу, его Ольгу не вернуть. Не вернуть. НЕ ВЕРНУТЬ.

Церемония погребения проходила под таким пронзительно чистым солнечным небом, что его глаза слезились. А ее глаза, такие же кристально-голубые, были теперь навсегда закрыты сомкнутыми холодными веками и больше на него не смотрели. И вся она была такой холодной. Такой неузнаваемой.

Парни сами несли гроб на своих плечах, а он безжизненно волочился следом. Сами устанавливали его перед вырытой могилой для последнего прощанья, а он с ватным спокойствием, напичканный до краёв успокоительными, наблюдал за их заторможенным вошканьем. Только звуки приобрели какое-то особо гулкое звучание, пропущенные через вакуум его опустевшей головы.

Гортанные выкрики воронья, шелест прошлогодней сухой травы, шелест листвы на молодых кустарниках, шелест его собственных губ в попытке выдавить из себя хоть слово. Переговоры людей, по большей части даже ему незнакомых, тихое рыданье ее матери, глухое подвывание Хаммера, и оглушительная тишина, в которой больше никогда не зазвучит ее голос.

Кладбищенский ветер обдувал их легким запахом яблонь и свежей зелени, а ее цветочный аромат уже заколачивали в деревянный короб. Стэн сжимал его плечо, Дэн обнимал его дрожащую спину.

Он так и не посмотрел на нее, так и не попрощался с ней.

Заколоченный гроб медленно начали опускать в сырую вырытую яму. Он стоял и заторможенно смотрел, как красный ящик, поглотивший ее тело, исчезает в темном провале голодной земляной пасти; он подошел ближе, вяло перебирая ногами. Первая горсть земли, брошенная на бархатную крышку, стукнула по его мозгу залпом дроби.

Он рванув вперед.

Он что-то орал, но не слышал себя, он рвался к ней, но они держали его. Земля у самого края могилы осыпалась под его ботинками крупными травяными комьями, а он продолжал что-то орать и вырываться из их рук, накрепко зафиксировавших все его попытки. Не осталось больше ни единого звука в этом окружении, только его собственные бессвязные крики, наполненные рыданием. Они закапывали могилу, а он так и не попрощался.

Глава 6. Эксгумация кромешной тьмы

Кир: Она умерла

Кир: ОНАУМЕРЛАОНАУМЕРЛАУМЕРЛА

Кир: Я ИДУ К НЕЙ

От налетевших сообщений в хребет будто выстрелило жидким азотом. Стэн сжал телефон, на мгновение заледенев; но тут же взяв себя в руки, набрал Кира. Длинная череда гудков без ответа растянулась вечностью. Он, чувствуя в пальцах дрожь, скинул одного и набрал другого:

– Дэн. Ты видел чат? Дэн, где Кир?

– Что? Ты о чем? – тревога, звучавшая в голосе Стэна, подбросила Дэна на месте. – Я уже к нему подъезжаю.

– Езжай быстрее. Загляни в чат. ДЭН БЫСТРЕЕ ЕЗЖАЙ К КИРУ, – Стэн не заметил, как сорвался на крик.

– Ладно, я подъезжаю. Подъезжаю, – Дэн прибавил скорости и, на ходу заглядывая в чат, тоже заледенел.

Стэн вылетел на улицу с пустой головой, в панике даже не представляя, что предпринять, но в переулке у дома уже стоял урчащий мотором Лексус.

Стэн запрыгнул в салон, и машина сорвалась с места. Лекса даже не задавала вопросов, будто точно зная, что происходит и, вырулив из переулков, взяла направление к центральной дороге.

– Куда мы едем?

– На кладбище, – бесстрастно прозвучал голос, и на Стэна обрушилась белая волна холода. Про такой вариант он даже не подумал. Но в этом был смысл; если Кир там, то значит, эта девчонка куда правильнее поняла его послания. Он сжимал кулаки, моля про себя, чтобы так и оказалось.

Телефон вздрогнул, вместе с ним и Стэн.

– Черт, Стэн, он не подходит к двери. И на звонок не отвечает. СТЭН ЧТО ДЕЛАТЬ? ЧТО МНЕ ДЕЛАТЬ? – паникующий голос Дэна раздавался сквозь грохот его кулаков о железную дверь.

– Мы едем на кладбище.

– ОН ТАМ?

– Не знаю. Мы с Лексой проверим. Продолжай стучать, я позвоню остальным. – Стэн, сбросив вызов, набрал Малого, следом Хаммера.

Кладбище встретило их мертвенной ночной тишиной. Только над головой раздалось сонное ворчание ворона. Стэн, наэлектризованный, покрытый крупными мурашками на загривке, всматривался в сумрак, царивший над могилами. Пытался сообразить куда идти, но не понимал куда – всё казалось одинаковым: одни и те же бледнеющие силуэты памятников и надгробий, мохнатые кроны деревьев, крылья ангелов.

Он паниковал.

– Черт, я не знаю куда идти, – он сжимал руки в кулаки, впиваясь ногтями в ладони.

Лекса, тенью отделившись от него, уверенным легким шагом направилась вглубь кладбища, Стэн поспешил следом. Прошло бесконечно долгое время их петляний – так ему казалось – прежде чем они увидели копошение в темноте на одной из могил.

Они подошли ближе, и Стэн издал вымученный стон, опускаясь на невысокий памятник рядом. Кир сидел на могиле Ольги и пьяно разрывал руками свежий земляной холм.

Стэн достал телефон.

Стэн: мы на кладбище. Он в порядке.

Дэн: едем

Стэн: ждите у ворот. Лекса вас проводит.

Дэн: ок

Малой: ок

Хаммер: ок

Лекса молча развернулась и ушла.

Стэн сидел и смотрел, как Кир, засыпая себя землей, продолжает окровавленными пальцами вонзаться в почву и горсть за горстью откидывать ее в сторону. Полчаса ожидания казались растянутыми на часы. Он все сидел на чьем-то гранитном памятнике, расставив ноги и облокотившись о них локтями, и курил в кладбищенской тишине; не в силах встать и подойти, не в силах оторвать глаз от призрачного силуэта Кира на свежей могиле.

Наконец послышалось урчание мотора вдалеке и до него долетели тихие отголоски их переговоров. Только тогда он оторвался от гнетущего созерцания и поднялся им навстречу.

Они растерянно притихли, подойдя ближе. Малой вцепился в плечо Стэна, как бы спрашивая «Что происходит?», Хаммер грузно плюхнулся на зад и подкурил сигарету. Дэн остолбенело встал у Кира за спиной, смотря на то, как его лучший друг в своей белой выпачканной футболке, пьяно качаясь и загребая пятернями темную почву, белесым могильным червем роется в сыром холме.

Кир продолжал грести землю, не обращая на них никакого внимания. Кажется, он даже не заметил, что они здесь.

– Кир… Кир, – Дэн, выйдя из оцепенения, ухватил его под мышками и попытался оттащить.

Кир пьяно уперся, впиваясь пальцами в рыхлый земляной пласт:

– Она там. Она там… – выдавил он слабым заплетающимся голосом, – она там… Там Олешек, Дэн. Она там. Я хочу к ней…

Они слушали его лепетания на грани плача.

Они должны были сказать: «Давай, вставай, Кир», «Поехали домой, Кир», «Все пройдет, Кир», «Ее больше нет, друг, но ты должен жить дальше».

Они должны были сказать, что все будет нормально, что все наладится, что время в конце концов вылечит. Они должны были сказать, что все понимают.

Они молчали.

– Я съезжу за лопатами, – незнакомый мягкий голос нарушил их оцепеневшее молчание.

Глава 7. Неминуемый рассвет

Спустя бесконечно долгое время лопата Хаммера наконец-то глухо стукнула о дерево. От этого звука сердце Стэна будто зажало в ледяной кулак, в глазах побелело; эта же белая пелена стрельнула за уши. Если до этого всё было размытым и нечетким, то теперь они подошли к основе – они собираются вскрыть могилу.

До его ноздрей донесся слабый запах разложения. Над их головами встрепенулся Кир и кубарем свалился в яму. Выхватив лопату из рук Хаммера, он начал копать, пьяно откидывая комья земли в сторону, а не вверх. Стэн, не проронив ни слова, подхватывал клиньями эту землю и выбрасывал на поверхность.

Запах разложения вперемешку с сырой землей и перегноем, запахом свежей травы и листвы над их головами – запах кладбища, уплотненный ночным холодным воздухом, сводил желудок в спазмах тошноты.

Хаммер выбрался на поверхность и, тяжело отдышавшись, закурил, перебивая этот тошнотворный букет горьким дымом; казалось, эти запахи в него въелись; казалось, с этого момента они будут преследовать его всегда. Малой встал и, подойдя к нему на нетвердых ногах, повис на плече, заглядывая в разверзшийся в земле черный проем. Хаммер выхватил из его рук бутылку, большим глотком допил остатки, отшвырнул опустевшую склянку и шумно выдохнул.

– Уже светает.

Из глубины могилы всё доносилось глухое копошение. Стэн и Кир продолжали копать.

Когда крышка гроба полностью проступила из-под земли, они попытались ее открыть, ухватившись с обоих концов, но та не поддалась. Ничего не получалось. Крышка была прибита гвоздями, и они это знали.

– Придется ломать, – донеслось из глубины.

Малой отпрянул. Пошатываясь, он отошел на несколько шагов, бухнулся на землю и, задев рукой бочок выброшенной бутылки, в надежде поболтал ею; но убедившись, что та пуста, отшвырнул подальше и завалился на спину. Над его головой медленно начинала рассасываться ночная темнота.

Послышался удар металла о дерево – вибрирующий звон. Снова удар. Потом снова. И снова, и снова. Запах разложения уплотнился, Стэн вытолкал на поверхность обломки крышки. Следом они вытянули и его самого.

Кир на дне глухо зарыдал.

– Моя девочка… Моя девочка… Уууууу… Олешек…

Он гладил утратившие блеск волосы, водил пальцами по синему холодному лицу; его слезы падали на ее щеки, скользили грязными дорожками, размывая ее посмертный макияж и обнажая мелкие замаскированные раны. Он приподнял ее, притянул к себе, на ощупь она была как холодный мёртвый кусок мяса, облаченный в красивое свадебное платье. Но это была она. Его Ольга.

А меня чмоки-чмоки, – звучали в голове ее последние слова.

Он прильнул к ее губам. В холодном бездыханном поцелуе.

– Кир, нам пора. Хватит, Кир, нам пора уходить.

Никто не мог сказать:

«Попрощайся»

«Попрощайся с ней, Кир, и пойдем отсюда»

«Заканчивай это, Кир, ты должен ее отпустить»

«Выбирайся отсюда, друг, нам еще нужно успеть ее закопать»

– Кир… Кир, нам пора.

– Я никуда не уйду… Я не уйду… Я останусь с ней… Оставьте меня с ней… Уходите. УХОДИТЕ, – он зарыдал, крепче прижимая к себе мертвое тело.

Они молчали, растерянно таращась на дно ямы; не зная, что еще сказать, не зная, что еще сделать. Как подвести к концу эту темную, полную больного наваждения ночь. Усталость обрушивалась на них с каждым люменом, высветляющим небо.

Лекса подхватила лопату, снова скользнула в могилу, подняла ее под углом и черенком коротко вдарила Киру в висок. Тот обмяк, без чувств повалившись на труп. Лекса вскинула к ним голову:

– Закапываем? – прозвучал её мягкий бесстрастный голос из могилы. И у Стэна снова заледенел позвоночник.

– Это наш друг… – выдавил он побелевшими губами.

– Вашему другу нужна помощь.

Стэн, выйдя из оцепенения, вытянул ее из ямы и скатился вниз. Он ухватил Кира за ноги, Хаммер, грузно спрыгнув, приподнял его за подмышки. Они вытолкали его на поверхность и выбрались сами.

Лекса загребла взрыхленную землю лопатой и бросила вниз, прямо в открытый гроб. Разломанная крышка так и осталась валяться на поверхности. Они принялись закапывать могилу, зарывать свой наконец-то закончившийся ночной кошмар. На востоке небо окрасилось кроваво-красным, подсвечивая их бледные усталые лица.

Комья земли падали вниз, на ее лицо, засыпались в сомкнутые веки, мяли длинные ресницы, забивались в складку между синих губ, в темные волосы, на белое платье, уже давно ставшее черным от грязи. На белую атласную обивку гроба, погребая ее в этот раз навсегда. Их Ольгу.

Дэн сидел, тихо воя, и раскачивался, обхватив свои длинные ноги руками. Рядом валялся напившийся до бесчувствия Малой и бессмысленными глазами таращился в небо. Кир лежал, кратковременно отрубленный от своего удушающего горя.

Наступал рассвет.

Глава 8. Больное утро

Они сонными мухами плелись друг за другом меж могил, облепленные комьями земли, унося на себе налипшие частицы содеянного. Хаммер и Стэн волочили на плечах Кира, будто тряпичную куклу, болтающую лохматой головой в такт их тяжёлым шагам. Дэн тащил разломанную на части крышку гроба. Лекса несла лопаты. Следом за ней Малой, с пустой бутылкой в руках, шатаясь и налетая на памятники, завершал их вычурную молчаливую процессию; и скорбно рассматривал грязные пятерни Стэна на ее заднице. Дизайнерское платье, колготки, туфли – вся ее одежда стоила больше, чем его выручка за месяц, не считая аренды. И вся она была безнадежно запачкана кладбищенской грязью, которую теперь было не вывести.

Никому из них.

За пределами кладбища царила утренняя спящая тишина. Полыхая карминно-рыжим маревом восходящего солнца, стоял у ворот белый Лексус. Их шаги, смягчённые грязевыми подошвами, шуршали по асфальту мягкой поступью вины. В сжатых силуэтах проступали те же чувства. Они не боялись, что кто-то увидит их. Сами себя они сейчас пугали гораздо больше.

Чуть поодаль незаметно стоял Москвичонок Кира, на котором Дэн привез сюда парней. Они затолкали Кира в его машину, лопаты и обломки в багажник; туда же Малой перетащил ящик с выпивкой, оставив в машине Лексы пару бутылок для Стэна, и нырнул в салон к остальным.

Стэн, забравшись в Лексус, устало повалился на переднее сиденье рядом с Лексой, потер веки грязными пальцами, провел ладонью по лицу, оставляя темные полосы; издал мычащий стон, только этим и нарушив их застоявшееся безмолвие; хлопнул Лексу по белой нейлоновой коленке, вымазанной и без его рук, и машина, тронувшись с места, плавно выскользнула на пустую дорогу. Следом тихо тарахтел Москвичонок. Они уезжали, а за их спинами безжалостно поднималось новое солнце.

Когда они вернулись в родной район, Хаммер помог Дэну дотащить Кира до квартиры, хотел было прихватить с собой Малого, но передумал и поспешно ушел пешком. Малой жил в двух домах от Кира и тоже побрел к себе. Лекса поехала к переулкам.

Стэн, выбравшись из машины, подкурил, затянулся, в первый раз за это время, и окинул Лексу утомленным тяжёлым взглядом:

– Зайдешь?

Он не знал, зачем её позвал. Просто не хотелось оставаться одному. По крайней мере, он мог напиться в компании ее пристальных глаз, а не в одиночестве, наедине с тем, что они только что сотворили.

Лекса коротко глянула на него из окна, оценивая его состояние своим взглядом-сканером, и тоже выбралась из салона. Будто точно зная, что ему нужно, прихватила бутылки, оставленные Малым.

Хлопнула дверца. В тишине улицы этот легкий хлопок показался оглушительным.

Стэн невидяще брел к дому, Лекса следовала за ним своей беззвучной поступью. Они прошли в просторную кухню, залитую мягким сонным утренним светом.

Он, громыхнув по столешнице двумя бокалами и тяжело опустившись на стул, кивнул на бутылку в ее руке.

Лекса попыталась отвинтить крышку, но руки дрожали. Стэн потянулся, отбирая у неё выпивку, и заметил, что её ладони, слишком нежные, были покрыты кровавыми лопнувшими волдырями. Закапывая Ольгу, она махала лопатой наравне с ними.

– Нужно их промыть, – Стэн, хрустнув крышкой, хорошенько отпил прямо из горла, Лекса молча подошла к раковине. За ее спиной скрипнул стул, Стэн навис над ней сзади, прижимаясь к её бедрам своими, и занес бутылку над раковиной. Лекса соединила ладони лодочкой, Стэн начал лить в них спиртное. Она вздрогнула, когда струя ударила по открытым ранам, напряглась всем телом, будто гудящая струна, но даже не зашипела, когда обжигающая жидкость коснулась оголенной дермы.

Стэн вернулся к столу и разлил на двоих, доверху наполняя бокалы. Свой тут же осушил до дна, содрогаясь от мощной дозы, ударившей по организму. Он собирался хорошенько напиться и вырубиться, и сделать это как можно быстрее. Лекса обтерла руки полотенцем и взяла свой бокал, но не стала пить, только составляла ему компанию. Немного приторможенная от бессонной ночи, стояла и смотрела на него все теми же равнодушными серыми глазами.

Он тоже ее разглядывал.

Изучал ее полупрозрачный лиф с дорогой расшивкой, под которым читалось нижнее белье; пересчитал глазами ряд жемчужных пуговиц от воротничка до самого подола, из-под которого виднелись рельефы ее коленей в плотных белых колготках с дизайнерским принтом. Ее платье из нежнейшего шёлка в свете утра уже не казалось белым, теперь он видел, что оно оттенков айвори – тональность, придающая белому более благородное звучание. Ему нравились оттенки ее платья, ему не нравилось ее непроницаемое лицо, на котором не отображалось ни единого оттенка эмоций.

Она принарядилась для него и приехала сама, но вряд ли ожидала, что их вечеринка пройдет на кладбище. Вот только это она предложила откопать труп, а они взяли в руки лопаты и станцевали для нее под ее безмолвную дудочку.

Они станцевали на могиле Ольги.

Но этой девке будто было безразлично.

Стэну, с гудящими нервами и разлитому по венам крепкому алкоголю, вдруг захотелось сломать её. Выдавить из неё хоть какие-то эмоции, прошибить этот невозмутимый каменный слой, маской застывший на её спокойном лице.

Он поднялся, с грохотом отбрасывая стул, перехватил ее рукой поперек талии и потащил в спальню, на ходу отпивая из бутылки глоток за глотком.

Глава 9. Безмолвие

Кир проснулся с пустотой в голове. Таращился в потолок, сквозь похмельную боль пытаясь выплыть на поверхность реальности. Повернув голову, он увидел Дэна, спящего рядом. И тогда осколки произошедшего начали впиваться в мозг, рикошетя от его воспоминаний. Он вылавливал эти осколки один за другим и пытался отсечь ими воспоминания от сновидений. Но те будто срослись в однородные пласты боли и опустошения. Он поднялся, случайно разбудив Дэна, спавшего нервным поверхностным сном.

Идея пришла ему в голову сама собой. Он молча начал собираться. Дэн, не говоря ни слова, следовал за ним, только бросал тревожные взгляды. Когда они заехали в магазин природы, и Кир купил несколько лотков с саженцами, Дэн наконец выдохнул и помог погрузить цветы и инструменты в машину. Они молча, объединенные одной болезненной пустотой на двоих, приехали на кладбище, отыскали могилу, растерзанную ими ночью, поправили могильный холм и принялись зарывать кусты белых анемонов прямо в него.

Когда сторож обходил территорию, увидел, как два молодых парня высаживают цветы на свежей могиле; прочитав надгробную надпись, он не стал задавать вопросов. Только сказал, что это сейчас бесполезно, потому что земля еще просядет. Они молча на него посмотрели, и он ушел.

Он видел эти взгляды каждый день, вереницы людей, похожих один на другого под единой вуалью траура. Он грузно выдохнул и решил, что после обхода снова хорошенько поддаст, чтобы ночью в своей сторожке спать крепко, тогда их белые пустые лица не будут мучить его своими глазами-безднами.

Пытались ли они украсить могилу или замаскировать следы своего преступления, они сами не знали. Они не хотели об этом думать. Они продолжали молчать. Тишина в чате тоже не нарушалась никем, пока Малой не выложил текст песни, от которой Кир взвыл. Спустя три дня оцепеневшего спокойствия его наконец-то прорвало. И Дэн был рядом. Они стискивали друг друга в вышибающих дух объятиях и утыкались лицами друг другу в плечи, разделяя одну боль на двоих.

***

Хаммер сидел на полу, подпирая спиной кровать, и вертел телефон. Сколько бы он ни набирал номер, абонент был недоступен. В чате ее тоже не было. Но сейчас она могла бы и появиться. Сейчас она была особенно нужна.

Запах разложения, забившийся в ноздри, преследовал его и, казалось, оборачивал плотной пеленой все его тело. Он торчал под душем целый час, но так и не смог избавиться от этих сладких удушающих фантомов. В окно врывался ветер, насыщенный цветочными ароматами ранней весны, но всё, с чем они теперь у него ассоциировались – это с мертвым телом на дне вырытой ими ямы.

Они откопали труп Ольги, но это не сделало ее живой.

Он вскочил и прошлепал в ванную; порывшись в карманах сброшенных джинсов, достал носовой платок с завернутыми в него линзами. Обработал их раствором и перед зеркалом снова приладил их на свои зрачки. Сверкая белесыми глазищами в тусклом рыжеватом свете низковольтной лампочки, из отражения на него смотрел монстр.

Он не выдержал этого взгляда и шарахнул кулаком по зеркалу. Осколки со звоном посыпались в раковину. Он понял, почему Стэн бесился, смотря на него. Сейчас он и сам себя пугал.

Из тесного пространства ванной комнаты он рванул прямиком на кухню. Он забыл, когда последний раз ел. Но заглянув в кастрюлю, отпрянул, увидев синеватые тельца пельменей, кверху брюхом плавающие на поверхности остывшего бульона. От их вида его замутило.

Он схватил сковородку, поболтал ею в руке, раздумывая, стоит ли нажарить себе колбасы, но так и не дойдя до холодильника, шлепнул ею по столу, перевернув вверх дном. Подхватив две ложки, он пробил по ней незамысловатую партию.

Энни рядом не было. Но вокруг него было столько поверхностей, и каждая звучала по-особенному. Он, забыв о том, что собирался приготовить себе не то завтрак, не то ужин, принялся наяривать ложками по днищу сковородки, раздирая тишину спящего дома.

– ИЛЬДАР ТВОЮ МАТЬ, – донёсся вопль из родительской спальни.

– ты моя МАТЬ, – рявкнул он в ответ, на слове «МАТЬ» шарахнув по днищу.

– ЕСЛИ ТЫ НЕ ПРЕКРАТИШЬ, Я ОТ ТЕБЯ ОТКАЖУСЬ.

– отКАзывайся (БУХ!!! по сковороде)

– ОТКАЗЫВАЮСЬ.

– Энни мне не отвеЧАЕТ (БУХ!!!)

– И ПРАВИЛЬНО ДЕЛАЕТ.

– мне нужна ЭННИ (БУХ!!!)

– А МНЕ НУЖНО ВЫСПАТЬСЯ. ИЛИ ИДИ СПАТЬ. ИЛИ ВАЛИ ИЗ ДОМА НАХРЕН.

– я пойду СПАТЬ (БУХ!!!)

– ВОТ И МОЛОДЕЦ. ЗАЕБАЛ

Хаммер на прощанье выбил психованную дробь, кинул ложки на стол и побрел на чердак, лупя по дороге в стены. Там он забрался в свою кровать и долго лежал, сжимая в руке телефон и таращась в безжизненный экран.

Ольга была мертва.

Почему Энни не отвечает.

***

Малой, притащившись домой, завалился на кровать. Но сон не шел. Когда на часах округлились цифры, он напрягся, ожидая, что сейчас загромогласят соседские стены – источник его вечных психозов, но за стеной было оглушительно тихо.

В свое время борьба с престарелым соседом привела к тому, что он подсел на тяжелую музыку. Гроулить и скримить у него самого не поучалось, но вот горланить песни в стиле панк-рока у него выходило отлично, и тексты песен складывались сами собой.