Злата
Декабрь пахнет мандаринами, корицей и несбывшимися надеждами.
Ладно, вру. Декабрь пахнет выхлопными газами, потому что я стою на остановке уже пятнадцать минут, а маршрутка где-то застряла в предпраздничных пробках. Ноги мёрзнут даже в зимних ботинках, нос покраснел — я чувствую это без всякого зеркала, — а в сумке лежит конспект по анатомии, который я должна была выучить ещё вчера.
Не выучила. Вместо этого до двух ночи смотрела сериал про врачей, которые почему-то больше занимаются сексом в подсобках, чем лечением пациентов. Очень реалистично. Очень полезно для будущего медика.
Маршрутка наконец выныривает из-за поворота, и я заскакиваю внутрь, протискиваюсь мимо чьих-то пакетов с подарками и устраиваюсь у окна. За стеклом проплывает город в гирляндах — жёлтые, белые, синие огоньки на каждом дереве, в каждой витрине. Через неделю Новый год, и город старается изо всех сил выглядеть волшебным.
Получается, честно говоря, так себе. Слякоть, толпы, все нервные и злые — потому что надо купить подарки, придумать меню, решить, к каким родственникам ехать. Взрослая жизнь, оказывается, состоит из бесконечного количества решений, которые никто за тебя не примет.
Мне восемнадцать, и я до сих пор не привыкла.
Телефон вибрирует в кармане. Агния.
«Зайдёшь сегодня на ужин? Есть разговор».
Я улыбаюсь. Агния — жена моего брата Ромы и по совместительству мой любимый человек в этой семье. Ну, один из. Она была моей учительницей, когда мне было восемь — сначала репетитором, потом первой школьной. Странно, да? Твоя учительница выходит замуж за твоего брата, и ты вроде должна чувствовать себя неловко, а вместо этого чувствуешь, что всё наконец встало на свои места.
«Буду через полчаса», — отвечаю я.
«Отлично. Только не пугайся, у нас гость».
Не пугайся.
Интересная формулировка.
Я хмурюсь, пытаясь понять, кого Агния имеет в виду. Родители? Нет, они сейчас на даче, обустраивают новый дом — купили летом, хотят перебраться насовсем. Отцу врачи рекомендовали воздух почище. Кто тогда? Кто-то из друзей Ромы? Его партнёры по бизнесу?
И тут меня накрывает.
Гость, от которого не надо пугаться. Гость, о котором Агния предупреждает заранее.
Павел.
Пальцы сжимаются на телефоне. Что-то неприятное ворочается в животе — не то тошнота, не то просто нервы.
Павел Трофимов.
Когда мне было восемь, ему было двадцать. И он похитил Агнию.
Я помню тот день урывками — как в плохо склеенном фильме. Мы с мамой ждали Агнию дома, она должна была прийти после урока с Никитой Трофимовым. Никита — младший брат Павла, мы с ним одногодки, жили на соседних улицах. Учились потом в одном классе, хотя друзьями так и не стали.
Агния не пришла.
Помню, как мама нервничала, как звонила раз за разом. Помню Рому — он ворвался к нам бледный, с безумными глазами. Я такого брата никогда не видела, ни до, ни после. Помню слово «полиция». Помню, что меня отправили в комнату, но я подслушивала под дверью.
«Сломана нога». «Погреб». «Связана».
Я не понимала тогда всего. Мне было восемь. Но я понимала главное: Пашка-какашка — так я его мысленно окрестила — сделал что-то страшное с моей любимой учительницей.
Потом были суд и принудительное лечение. Потом он исчез — уехал куда-то, кажется, в Москву, к дяде. А его младший брат Никита остался, и за ним присматривали какие-то люди, я точно не знаю.
А потом, когда мне было одиннадцать, Павел вернулся.
И Рома его принял.
Я до сих пор не понимаю этого. Не до конца. Знаю, что Агния его простила — как, почему, зачем, не спрашивайте. Знаю, что Рома взял его на работу, дал шанс. Знаю, что Павел этим шансом воспользовался и за годы как-то... искупил? Заслужил доверие?
Но для меня он всё равно остаётся тем двадцатилетним психом, который держал Агнию связанной в погребе.
Пашка-какашка.
Я так его называла за глаза, когда он появлялся у нас. Огрызалась, дерзила, демонстративно уходила в свою комнату. Мне было одиннадцать, потом двенадцать, тринадцать — и я не собиралась делать вид, что всё нормально.
Сейчас мне восемнадцать. Я выросла. Научилась держать себя в руках.
Но легче от этого не стало.
— Девушка, вы выходите?
Вздрагиваю. Маршрутка стоит на моей остановке, а я стою в проходе, уставившись в окно.
— Да, простите. Выхожу.
Выскакиваю на тротуар, холодный воздух бьёт по лицу. Хорошо. Отрезвляет.
Значит, Павел будет на ужине. Ладно. Я взрослая. Могу сидеть за одним столом с человеком, который когда-то сделал ужасную вещь, а потом десять лет платил за это.
Могу.
Наверное.
Наш жилой комплекс — один из тех, что строила когда-то компания отца. На самом верхнем этаже две квартиры. В одной живёт Рома с Агнией и Егором. Вторая — моя.
Подарок на окончание школы. Родители хотели, чтобы я была под присмотром брата, но при этом чувствовала себя самостоятельной. Хитрый ход — я оценила.
Двери между нашими квартирами практически не закрываются. Мы ходим друг к другу как к себе домой — потому что, в сущности, это и есть один дом, просто с двумя кухнями.
Поднимаюсь на лифте, выхожу на площадку. Дверь Ромы приоткрыта — значит, меня ждут. Из квартиры тянет чем-то мясным и пряным, Агния явно расстаралась.
А может это брат. Он отлично готовит.
— Злата!
Егор налетает на меня, как маленький ураган, едва я попадаю в прихожую.
Ему девять, почти десять, и он обожает меня — чувство абсолютно взаимное. Подхватываю его, кружу, хотя он уже тяжёлый, засранец.
— Привет, мелкий. Как дела в школе?
— Нормально. У нас ёлка послезавтра, я буду зайцем!
— Офигеть, — говорю серьёзно. — Самая важная роль.
— Вообще-то да!
Агния появляется из кухни — фартук, раскрасневшееся лицо, улыбка. Сорок три года, а выглядит максимум на тридцать пять. Счастье, видимо, консервирует.
Злата
Будильник орёт в семь утра, и я ненавижу всё живое.
Особенно себя — за то, что вчера до часу ночи ворочалась без сна, прокручивая в голове один и тот же разговор. «Ты уверена, что хочешь?» Уверена ли я. Отличный вопрос, Павел. Спасибо, что задал его прямо перед сном.
Выползаю из-под одеяла, бреду в ванную. В зеркале отражение показывает то, что я и ожидала: круги под глазами, бледная кожа, рыжие кудри торчат во все стороны, как у пугала. Веснушки на этом фоне выглядят особенно издевательски жизнерадостно.
Красота, Злата. Просто красота.
Полчаса на сборы, чашка кофе, бутерброд на бегу. Агния стучит в дверь ровно в тот момент, когда я пытаюсь запихнуть ногу в ботинок.
— Златка, ты как? Не проспала?
— Почти, — впускаю её, прыгая на одной ноге. — Заходи.
Агния выглядит свежей и отдохнувшей. Несправедливо. Ей сорок три, она работает учителем, воспитывает ребёнка — и при этом в восемь утра похожа на человека, а не на зомби.
— Нервничаешь? — спрашивает, наблюдая за моими попытками одеться.
— С чего бы?
— Ну, первый день. Новое место. Новые люди.
Киваю. Она думает, что я нервничаю из-за работы. Пусть так и думает.
— Рома сказал, Павел тебя встретит на входе, — добавляет Агния. — Проведёт, покажет что к чему.
Рука замирает на молнии куртки.
— Павел? А он там какими судьбами?
— Ты не знала? — Агния удивлённо приподнимает брови. — Он курирует открытие нового отделения. Сеть клиник принадлежит его дяде.
— То есть он там... часто?
— Сейчас — практически каждый день. Открытие реабилитационного отделения на носу, дядя хочет успеть к Новому году. Павел контролирует поставки оборудования — это через фирму Ромы идёт — и сам процесс запуска. Много работы.
Застёгиваю молнию. Руки слегка подрагивают.
— Ясно.
— Ты точно в порядке? — Агния смотрит внимательно.
— Да. Просто не выспалась.
Она кивает, но во взгляде читается что-то ещё. Знает ли она? О том, как я смотрю на Павла? Вряд ли. Я хорошо прячу. Или мне так кажется.
— Удачи тебе, — Агния обнимает меня на прощание. — Если что — звони.
— Обязательно.
Клиника представляет из себя огромное современное здание из стекла и бетона в центре города. Шесть этажей, подземная парковка, вертолётная площадка на крыше. Да, вертолётная. Я читала об этом на сайте, когда гуглила прошлой ночью вместо того, чтобы спать.
Многопрофильный медицинский центр. Кардиология, неврология, ортопедия, хирургия — всё под одной крышей. И теперь ещё реабилитация. Серьёзный бизнес.
Захожу через главный вход, озираюсь. Просторный холл, мраморные полы, стойка регистрации с вежливыми девушками в форменных костюмах. На стене — логотип: стилизованная буква «Т» с медицинским крестом.
— Злата?
Оборачиваюсь.
Павел стоит у колонны, чуть в стороне от основного потока людей. Тёмное пальто, тёмный свитер под ним. Руки в карманах. Выражение лица... ну, как обычно. Никакое.
— Привет, — говорю, стараясь, чтобы голос звучал ровно.
— Привет. Идём, провожу.
Он разворачивается и идёт к лифтам, не оглядываясь. Я спешу следом, едва поспевая за его широким шагом.
В лифте тесно. Не физически — лифт огромный, — но присутствие Павла рядом занимает всё пространство. От него пахнет чем-то древесным, терпким. Парфюм? Или просто он так пахнет?
Господи, Злата. Ты нюхаешь мужика в лифте. Возьми себя в руки.
— Реабилитация на четвёртом, — говорит он, глядя на панель с кнопками. — Пока там ремонт, волонтёры работают на третьем, в терапевтическом. Будешь помогать медсёстрам, общаться с пациентами. Ничего сложного.
— Окей.
— Если будут вопросы — обращайся к старшей сестре, Маргарите Львовне. Она в курсе, что ты от меня... — он запинается, — через меня.
Ловлю эту заминку. «От меня» прозвучало бы слишком лично, да?
Лифт останавливается, двери открываются. Павел выходит первым, я за ним.
Третий этаж — длинный коридор, бледно-зелёные стены, запах антисептика. Типичная больничная атмосфера. Мы проходим мимо палат, сестринского поста, кабинетов врачей.
— Тут направо, — Павел указывает на дверь с табличкой «Старшая медицинская сестра». — Маргарита Львовна введёт тебя в курс дела.
— А ты?
Вопрос вырывается раньше, чем я успеваю его остановить.
Павел смотрит на меня. Несколько секунд — и я не могу прочитать его взгляд. Удивление? Раздражение? Что-то ещё?
— Мне на четвёртый, — отвечает он наконец. — Подрядчики ждут.
— Ясно.
— Если что понадобится... — он не заканчивает фразу, просто коротко кивает и уходит.
Я смотрю ему вслед. Широкие плечи, уверенная походка. Он не оглядывается.
Ну и ладно. Не очень-то и хотелось.
Маргарита Львовна оказывается женщиной лет пятидесяти с цепким взглядом и неожиданно тёплой улыбкой. Она выдаёт мне форму — белый халат и сменную обувь, — проводит короткий инструктаж и отправляет в палаты.
— Пока просто пообщайся с пациентами, — говорит она. — Принеси воды, подай пульт от телевизора, поболтай о погоде. Многие из них одиноки, им не хватает обычного человеческого внимания. Справишься?
— Справлюсь.
И я справляюсь. Как ни странно.
Пациенты терапевтического отделения — в основном пожилые люди. Гипертония, диабет, восстановление после инсультов. Они рады свежему лицу, расспрашивают меня о учёбе, о планах на жизнь. Рассказывают о своих внуках, показывают фотографии в телефонах.
Антонина Петровна из четвёртой палаты угощает меня конфетами из своих запасов. Иван Сергеевич из седьмой просит почитать ему газету — глаза уже не те, а очки где-то потерялись. Маленькая сухонькая Зоя Ильинична вцепляется в мою руку и полчаса рассказывает о своём покойном муже, светлая ему память.
Я слушаю. Улыбаюсь. Подаю стаканы с водой. Поправляю подушки.
И думаю о том, что это — правильно. Это то, чем я хочу заниматься. Помогать людям. Быть рядом, когда им плохо.
Злата
Три дня в клинике — и я уже чувствую себя частью механизма.
Просыпаюсь в семь, спешу на учёбу, потом несусь в клинику. Переодеваюсь в подсобке, надеваю белый халат. Обхожу палаты, здороваюсь с пациентами, выполняю мелкие поручения Маргариты Львовны. К обеду — столовая. После — ещё несколько часов работы. К шести — домой.
Рутина. Понятная, простая, успокаивающая.
Если не считать одного фактора.
Павел.
Мы сталкиваемся постоянно. В коридоре — он идёт на четвёртый этаж, я возвращаюсь из палаты. У лифтов — он ждёт, я подхожу, молча встаём рядом. В столовой — я беру поднос, поднимаю глаза, а он уже там, в своём углу, с телефоном и чашкой кофе.
Каждый раз — короткий кивок. «Привет». «Привет». И всё.
Слов мало. Взглядов — тоже. Но что-то в воздухе между нами меняется, густеет, становится почти осязаемым. Или мне так кажется. Наверное, кажется.
А так хочется, чтобы не просто казалось...
Сегодня смена начинается с сюрприза.
Захожу в отделение, а там суета — медсёстры бегают, врачи хмурятся, кто-то громко разговаривает по телефону. Нахожу Маргариту Львовну у сестринского поста.
— Что случилось?
— Проверка из департамента, — бросает она, не поднимая головы от бумаг. — Внеплановая. Сегодня весь день будут ходить, смотреть, нюхать. Ты пока посиди в ординаторской, не отсвечивай.
— Может, я могу чем-то помочь?
Она наконец смотрит на меня. Усталый взгляд, но в нём мелькает что-то похожее на благодарность.
— Сходи на четвёртый. Скажи, что проверка началась раньше, чем ждали.
Сердце делает глупый кульбит. Ну конечно я с радостью сбегаю на четвёртый!
Иду к лифтам. В кабине пытаюсь не улыбаться как идиотка.
На четвёртом этаже пахнет краской и строительной пылью — ремонт в самом разгаре. Рабочие таскают какие-то ящики, стены наполовину покрашены, провода свисают с потолка.
Нахожу Павла в дальнем конце коридора. Он стоит спиной ко мне, разговаривает с кем-то по телефону. Голос негромкий, но напряжённый.
— Да, я понимаю. Нет, оборудование придёт завтра, Рома подтвердил. Логистика его зона. Я отвечаю за приёмку и запуск. Да. Да, перезвоню.
Сбрасывает, кажется... Поворачивается, теперь я вижу его профиль.
— Павел?
Он бросает взгляд через плечо. На секунду — только на секунду — в его глазах что-то мелькает. Потом лицо снова становится непроницаемым.
— Злата. Что-то случилось?
— Проверка из департамента. Раньше приехали. Маргарита Львовна просила передать.
Он коротко ругается сквозь зубы.
— Спасибо, — говорит уже нормальным голосом. — Я спущусь.
Кивает мне и идёт к лифтам. Я смотрю ему вслед.
Широкие плечи под тёмной рубашкой. Уверенная походка. Руки сжаты в кулаки — нервничает, хотя по лицу не скажешь.
Интересно, он всегда так держит всё внутри? Всю жизнь? Не даёт ничему вырваться наружу?
Это ведь должно быть невыносимо.
К обеду суета утихает. Маргарита Львовна выдыхает, отделение возвращается к нормальному ритму.
Я спускаюсь в столовую. Беру свой обычный набор — салат, суп, компот. Оглядываюсь.
Павел на своём месте. В углу, один. Сегодня перед ним не телефон, а какие-то бумаги. Он хмурится, делает пометки ручкой.
Секунду колеблюсь. Потом иду к нему.
— Можно?
Он поднимает голову. Кивает.
Сажусь напротив. Молча начинаю есть. Он возвращается к своим бумагам.
Проходит минута. Две. Тишина между нами уже привычная, почти комфортная.
— Как прошла проверка? — спрашиваю наконец.
— Нормально. Придирались по мелочам, но ничего серьёзного.
— Открытие не отменят?
— Нет, — он откладывает ручку, смотрит на меня. — Рома сегодня утром подтвердил поставку. Последняя партия оборудования приедет завтра. Успеем.
— Вы давно работаете вместе? С братом, в смысле.
Мой брат не распространяется о своём бизнесе со мной. Я лишь знаю, что Рома помогает Павлу, после всего что было.
— Шесть лет, – отвечает Павел.
— Он тебе доверяет.
Это не вопрос. Констатация факта. Рома бы не работал с человеком, которому не доверяет. Мой брат многое прощает, но не предательство.
— Он дал мне шанс, — говорит Павел тихо. — Когда никто больше не давал.
Я смотрю на него. Он не смотрит в ответ — уставился куда-то в сторону, на стену, на ничто.
— Почему он это сделал? — вопрос вырывается раньше, чем я успеваю подумать.
Павел молчит долго. Я уже жалею, что спросила.
— Потому что Агния попросила, — отвечает он наконец. — А Рома не умеет ей отказывать.
Агния попросила. Женщина, которую он похитил, держал связанной в погребе — попросила дать ему шанс.
Я пытаюсь это понять и не могу.
— Она странная, — говорю вслух.
— Она святая, — поправляет Павел. В его голосе что-то непривычное. Не сарказм, не горечь. Что-то похожее на... благоговение?
— Ты её любишь?
Вопрос звучит резче, чем я хотела. И глупее. Господи, зачем я это спросила?
Павел наконец поворачивается ко мне. Смотрит долгим, непонятным взглядом.
— Не так, как ты думаешь, — говорит медленно. — Я ей обязан. Всем обязан. Но это не любовь. Это... — он ищет слово, — благодарность. И вина. Много вины.
Я не знаю, что на это ответить.
— Тебе, наверное, странно это слышать, — добавляет он. — От меня.
— Почему странно?
— Потому что ты меня ненавидела. Пашка-какашка, да?
Вспыхиваю до корней волос.
— Ты слышал?
— Я много чего слышал.
Он почти улыбается. Не совсем — губы едва дрогнули, — но это больше, чем я видела от него за все годы.
— Мне было одиннадцать, — бормочу, уткнувшись в свой салат.
— Я знаю. Ты имела полное право.
Поднимаю глаза. Он снова смотрит на меня — внимательно, изучающе.
— А теперь? — спрашивает тихо. — Всё ещё ненавидишь?
Сердце колотится где-то в горле. Щёки горят. Во рту пересохло.
Злата
Кафе «Корица» — уютное местечко с мягкими диванами и тёплым светом. Гирлянды на окнах, свечи на столах, негромкий джаз из колонок. Место для влюблённых парочек, которые смотрят друг на друга и забывают про остывший кофе.
Я не влюблённая парочка. Я — жертва Светиного энтузиазма.
Она уже там, машет мне от столика в углу. Рядом с ней — два парня. Кирилл и Дима, надо полагать.
Глубокий вдох. Улыбка на лицо. Вперёд.
Подхожу, здороваюсь. Сажусь рядом со Светой, напротив — Дима. Тот, что темноволосый. Вблизи он ещё симпатичнее, чем на фото — карие глаза, ямочки на щеках, белозубая улыбка.
Всё при нём. Идеальный кандидат для первого свидания.
— Привет! — он улыбается широко. — Ты Злата, да? Света про тебя рассказывала.
— Надеюсь, только хорошее.
— Только хорошее! Сказала, ты на медицинском учишься?
— Да, первый курс.
— Круто! Я вот на экономе. Скучища, если честно, но родители настояли. Отец у меня бизнесмен, хочет, чтобы я дело перенял.
— Понятно.
— А ты сама решила на медицинский? Или тоже родители?
— Сама.
— Вау, — он откидывается на спинку дивана. — Это круто. Реально круто. Врачи — они же типа герои, да? Спасают жизни и всё такое.
— Ну, до спасения жизней мне ещё далеко. Пока только гистология и латынь.
— Латынь? Серьёзно? Типа «абра-кадабра»?
Он смеётся над собственной шуткой. Я улыбаюсь — вежливо, автоматически.
Официантка приносит меню. Дима тут же берёт инициативу — советует, что выбрать, рассказывает про их фирменный чизкейк, который он пробовал в прошлый раз.
Короче этот парень решил заполнить собой всё свободное пространство.
— Тут вообще всё вкусное, — говорит он, листая страницы. — Мы с пацанами часто сюда заходим после тренировки.
— Ты спортом занимаешься?
— Ага, качалка. Три раза в неделю. Хочешь, покажу? — он закатывает рукав, демонстрируя бицепс.
— Впечатляет, — говорю, потому что надо что-то сказать.
Света пинает меня под столом. Я пинаю в ответ.
Заказываем. Кофе мне, латте Свете, какие-то сложные коктейли парням. Разговор течёт дальше — Кирилл рассказывает про свою практику в юридической фирме, Дима перебивает историей про то, как они с друзьями ездили на шашлыки.
Я киваю в нужных местах. Улыбаюсь. Задаю вопросы.
А внутри — пустота.
— ...и тут он такой падает прямо в костёр! Ну, не прямо в огонь, а рядом. Но все орут, типа «горит, горит!» А он вскакивает и начинает по траве кататься. А трава мокрая, после дождя. И он весь в грязи!
Дима хохочет, запрокинув голову. Кирилл подхватывает. Света хихикает — то ли из вежливости, то ли ей правда смешно.
Я смотрю на Диму и пытаюсь понять, что со мной не так.
Он симпатичный. Правда симпатичный. Ямочки, глаза, улыбка. Он весёлый — шутит постоянно, смеётся легко. Он внимательный — уже дважды спрашивал, не холодно ли мне, не заказать ли ещё кофе.
Идеальный парень для первого свидания.
И мне скучно.
Не «немного скучно» и не «могло быть хуже». Просто — скучно. Катастрофически, невыносимо скучно.
— А потом мы на море ездили, — продолжает Дима, придвигаясь ближе. — В августе. Там такие волны были — закачаешься. Ты была когда-нибудь на Чёрном море?
— Да.
— О, надо как-нибудь съездить! Вместе, в смысле. Ну, то есть... — он смущается. — Если захочешь. Компанией.
Света снова пинает меня под столом. Я понимаю намёк: ответь что-нибудь!
— Может быть, — говорю неопределённо.
Дима расцветает.
Я смотрю в окно.
За стеклом — вечерний город. Огни, машины, люди с пакетами. Снег падает — мелкий, редкий. Красиво.
И я думаю о том, как Павел проводит свой вечер.
И о том, как он смотрел на меня в столовой. О том, как он сказал «она святая» про Агнию.
Дима рядом рассказывает про сёрфинг. Про то, как он встал на доску с третьей попытки. Про инструктора, который был «реальный чувак».
Я думаю о Павле.
О его тяжёлом взгляде. О голосе — низком, хрипловатом.
О его руках... О его руках на моём теле.
Господи, да что со мной не так?
— Злат, ты чего?
Света толкает меня локтем. Возвращаюсь в реальность.
— А?
— Ты отключилась. Дима тебя уже минуту зовёт.
— Прости, — поворачиваюсь к нему. — Задумалась.
— Всё нормально? — он смотрит обеспокоенно. — Ты какая-то... не здесь.
— Да, всё хорошо. Просто устала после работы.
— Бедная, — Дима придвигается ближе, и его колено касается моего под столом. — Может, тебе ещё кофе заказать? Или чего покрепче? У них тут глинтвейн отличный.
— Кофе, пожалуйста.
Он машет официантке.
Его колено всё ещё прижато к моему. Тёплое, настойчивое.
Я отодвигаюсь — незаметно, будто меняю позу.
Кофе приносят быстро. Я обхватываю чашку ладонями, грею руки. Пью маленькими глотками.
Дима рассказывает что-то про новогодние планы. Про вечеринку у друга, куда он хочет меня пригласить. Про то, что будет весело, много людей, хорошая музыка.
Это уже слишком, правда!
Уйти.
Надо уйти отсюда, пока не сошла с ума от этой пустоты внутри.
Ставлю чашку на стол. Поднимаюсь.
— Простите, мне нужно на воздух. На минутку.
Света смотрит встревоженно.
— Ты в порядке?
— Да. Просто душно немного. Я быстро.
— Хочешь, я с тобой? — Дима уже начинает вставать.
— Нет, — говорю слишком быстро. — Нет, спасибо. Я правда быстро.
Иду к выходу. Чувствую спиной их взгляды — удивлённые, обеспокоенные.
Плевать.
Выхожу на улицу, на ходу накидывая пальто. Декабрьский холод бьёт по лицу, и это хорошо. Это правильно. Отрезвляет.
Стою у входа, дышу морозным воздухом. Глубоко, медленно. Вдох. Выдох. Ещё раз.
Мимо проходят люди — спешат по своим делам, несут пакеты с подарками, смеются. Машины едут, светофоры моргают, витрины сияют гирляндами.