Необыкновенные приключения флорентийки в Париже

Пролог

Сегодня я решила последовать насмешливому совету моего дорогого правнука Франсуа и начать писать мемуары. Разумеется, я не буду рассказывать обо всех событиях моей жизни. Во-первых, это может набросить тень на моих потомков; во-вторых, людям не нужна правда; а в-третьих, о некоторых событиях мне неимоверно больно вспоминать. Даже теперь. Увы, наконец-то и для меня настала пора жить воспоминаниями. Но делать это в девяносто лет как-то сподручнее, чем в пятьдесят. Вы, вероятно, удивитесь этой цифре? На очередной бестактный вопрос о моём возрасте я, как правило, отшучиваюсь:

— Столько не живут, — вот мой самый распространённый ответ.

Недавно моя младшая правнучка Шарлотта спросила:

— А скольких монархов ты повидала, прабабушка?

Я родилась в Дижоне на закате правления короля Карла Седьмого. Того самого, который одержал победу в Столетней войне над англичанами. А вот его сын, Людовик Одиннадцатый, сыграл важную роль в моей жизни. Эта история произошла в последние годы его правления. Поскольку главными действующими лицами были не короли, герцоги, Римские Папы и кардиналы, то думаю, что я смогу её записать и поведать своим потомкам. Увы, старики прекрасно помнят малейшие происшествия своей молодости, но забывают о вчерашних событиях и проблемах.

Моих соотечественников в Париже не жалуют. То же самое можно сказать почти обо всех чужеземцах, но нелюбовь французов к итальянцам — явление непреходящее. Хотя мой народ не сделал им ничего плохого. Жена нового французского монарха является родственницей моей старшей дочери. Большинство придворных считает королеву Екатерину простодушной и не слишком умной женщиной. Находятся и злоязычникики, утверждающие, что в смерти старшего брата нынешнего короля повинна королева Екатерина. Я не верю ни тем, ни другим. Помню, что жена дофина была весьма удивлена, воочию увидев старую даму, некогда игравшую во Флоренции ту же роль, что и мадам де Пуатье. Когда-то я была фавориткой всемогущего Лоренцо Медичи. Подобно королю Генриху, он не был, что называется, охотником за юбками. Его первая любовь к Лукреции Донати оставалась чисто платонической. А я… Но сейчас я планирую рассказать совсем другую историю.

В описываемое время мне исполнилось около двадцати трёх лет. Тогда я ещё могла претендовать на звание красавицы. Думаю, что с моих далёких потомков, читающих эти записи, станется цинично усмехнуться. Какая старушка, скажите на милость, в молодости не была красоткой?

Но в том-то и дело, что в ранней юности я считала себя уродиной. Когда я была совсем крошкой, кузина моего отца назвала меня некрасивой девочкой с цыганскими волосами. Во Флоренции же красивыми считались только обладательницы светлых локонов. Позже я убедилась в собственной неотразимости. Восхищённые взгляды мужчин служили мне лучшим зеркалом. Но так уж повелось, что я возненавидела тех особ, которые уничижительно высказывались о чужой наружности. Хотя я всегда отличалась обострённым чувством справедливости. Но критику внешности любого человека я воспринимала как перчатку, брошенную мне в лицо.

Эта история началась в один из мартовских деньков 1482 года. Увы, тогда я не придала этому событию должного значения. Поэтому точную дату я не могу назвать со всей уверенностью. Хронист и мемуарист из меня выходит так себе. Бывает, что событие, которое изначально кажется нам незначительным, может ознаменовать начало огромных перемен или страшных испытаний. Тогда ничто не предвещало трагедии. Я входила в число приближённых младшей дочери тогдашнего короля, Жанны Французской. Многие, в том числе и садовник Флоран, занимавший особое положение в нашем доме, называли принцессу уродливой. Меня же с первого взгляда поразили душевная красота и благоразумие королевской дочери. Как воспоследует из моего дальнейшего рассказа, я совершенно не отличалась последним качеством. Позже она спасла мою жизнь. Как сейчас помню её фразу:

— Благодаря вам я поняла, что можно быть прекрасной, как день, и одновременно глубоко несчастной. Когда мне захочется плакать, я буду вспоминать вас!

Я никогда не забывала сделанного добра, поэтому старалась поддерживать принцессу в самые трудные минуты её жизни. Ибо судьба послала этой доброй и терпеливой женщине множество испытаний. Её супруг уделял внимание распутным женщинам, но брезговал законной супругой. Когда герцог Орлеанский стал королём Франции, то первым делом пожелал развестись с супругой. Тогда Римским Папой был испанец, которого я знала под именем Родриго Борджиа. Ничего хорошего не могу сказать об этом человеке. Я думаю, что львиная доля слухов о тогдашнем понтифике была чистой правдой. Впрочем, в данном вопросе я не могу быть полностью беспристрастной. Ценой развода было назначение незаконного сына Родриго герцогом Валентинуа. На моей родине Чезаре Борджиа прозвали Иль Валентино. Этот человек принёс немало горя ещё одной моей подруге, Катарине Сфорца.

Я дарила свою дружбу далеко не каждому человеку. Моих ближайших подруг можно пересчитать по пальцам двух рук. В описываемый период я свела дружбу с одним весьма примечательным семейством. Правда, слово дружба было не более уместно в этом случае, чем седло иноходца на муле. Такие отношения с большой натяжкой называют приятельскими. Друзей, как правило, объединяет сходство характеров, склонностей или родство душ. Но из любого правила бывают исключения. Я обладала определённым влиянием при дворе, благосклонностью венценосных особ и носила графский титул. Семейство же де Гонделорье могло похвастаться звонкими монетами в сундуках, обширными земельными владениями и прочими материальными благостынями, но отнюдь не вереницей благородных предков. Их дворянству было не более двух столетий. Я же, хоть и носила звучный титул, но считалась дочерью флорентийского торговца. К счастью, чопорная Алоиза, так звали мадам де Гонделорье, и её манерная дочурка, которую я тогда называла своей благоприятельницей, не узнали правду о моём рождении. Представляю, как бы вытянулись их надменные бледные лица. Я не стыдилась обстоятельств моего рождения, но по настоятельной просьбе моего любимого супруга, Филиппа, старалась хранить эту тайну. Тогда я полагала, что больше не встречусь с роднёй моих бедных родителей.