Неожиданное отцовство. Инструкция не прилагается

Глава 1

Противный, настойчивый гудок телефона словно сверло вгрызается в сознание, пробуривая в нём дыру и не давая покоя.

— Алиса, ответь! — отдаю команду голосовому помощнику.

— Я не могу этого сделать. Звонит ваша мама. Вам нужно ответить, иначе она будет продолжать звонить.

Мама будет звонить. Это верно.

Только как дотянуться до смартфона, если тело кажется чужим и неподвижным, как у покойника?

Кое-как нащупываю телефон и, не отрывая головы от подушки, принимаю вызов.

— Да, — хриплю в трубку, если, конечно, покойники вообще умеют говорить.

— Стас, ты где?

Морщусь от громкого женского голоса, который бьёт по барабанным перепонкам.

— Дома, — приходится ответить, иначе мать не отстанет.

— Почему голос охрипший? Ты не заболел? Мне приехать? — строчит вопросами как из пулемёта.

— Нет! — От резкого движения дёргаюсь как от разряда дефибриллятора. — Сплю я.

— В двенадцать часов дня?!

— И что?

— Стас, ты во сколько лёг?

Чтобы не нарваться на очередную лекцию, благоразумно опускаю, что с мальчишника я приполз домой только утром. На работу мне не нужно, поэтому я имею полное право распоряжаться своим временем так, как хочу. А хочу я спать!

Однако кое-кто упорно не желает признавать, что я уже давно вышел из детского возраста и не обязан отчитываться, где я был и во сколько вернулся домой.

— Мам, ты только за этим меня разбудила? — Собираюсь отключиться.

— Стас, это не шутки. У тебя через два дня свадьба!

И что?! До неё ещё целых два дня! Целых. Два. Дня! Но мама волнуется так, будто это она выходит замуж, а не мне предстоит жениться.

— Я помню. Дай поспать. Всё. Пока.

Нажимаю отбой, отключаю, к чертям собачьим, телефон, чтобы больше ничто не разрывало мой священный союз с подушкой, и отшвыриваю его от себя подальше, как самую мерзопакостную вещь на свете.

Едва я начинаю проваливаться в сон, как тишину квартиры взрывает истеричный визг дверного звонка, который сопровождается ещё и громким стуком по металлическому полотну двери.

Что ещё могло случиться? Наводнение? Пожар? Землетрясение? Да хоть нашествие инопланетян! Меня — нет!

Рычу и накрываю голову подушкой. Но это нисколько не спасает. Звонок продолжает надрываться, не переставая.

Очень надеюсь, что это не мама, иначе я за себя не ручаюсь.

— Иду! — кричу непонятно кому, сползаю с постели и натягиваю домашние брюки.

Распахиваю дверь и натыкаюсь на какую-то тётку с мелкой девчонкой, которую она держит за руку.

Вот как здесь оставаться культурным человеком, когда тебя так безжалостно будят все кому не лень?

Собираюсь молча захлопнуть дверь (молча — это самый лучший вариант, поскольку то, что вертится на языке, явно не предназначается для детских ушей), но женщина останавливает меня вопросом:

— Ларионов Станислав Юрьевич? — называет мои фамилию, имя, отчество.

Ещё раз впиваюсь в тётку, безуспешно пытаясь напрячь память. Без толку!

— Допустим. Чем обязан? — Таращусь на незваную гостью. Точнее, гостий. Или мелкая не в счёт?

Казалось бы, я задал совершенно невинный вопрос. Однако он вызывает у женщины странную реакцию. Такое чувство, что она меня за что-то люто ненавидит, хотя мы даже не знакомы.

— Вот именно, что обязан! Юлечка, заходи. — Пропускает вперёд себя девчушку, не обращая на меня внимания, будто я пустое место.

Перегораживаю собой дорогу, грудью прерывая вторжение.

— Дамочка, может, вы всё-таки объясните, что вам нужно?

— Мне нужно, чтобы вы присмотрели за Юлией. — Припечатывает меня грозным взглядом. — Если, конечно, у вас есть хоть капля совести! — обвиняет непонятно в чём.

— Что, простите? — теряюсь от такого поворота.

Может, я и торможу, конечно, но не до такой степени, чтобы совсем ничего не понимать. А я совершенно не понимаю, что происходит.

— Прощение, Станислав Юрьевич, — произносит мои имя-отчество с некоторым пренебрежением, — вам нужно просить не у меня! Но у меня совсем нет времени с вами тут беседовать. Вот документы, вот Юлечкины вещи на первое время, вот ключи. — Впихивает мне в руки всё вышеперечисленное. — Девочка она самостоятельная. Так что больших проблем вам не доставит.

— Стоп! Погодите. Зачем мне всё это?

— Вы вообще чем слушаете? Я же сказала: нужно присмотреть за Юлей. Её мать увезли в больницу, — объясняет, но понятнее от этого не становится.

Какая мать? Какая больница? А главное — какое отношение к этому имею я?

— Мне, конечно, очень жаль, что так случилось с её мамой, но я здесь при чём?

— А вы не догадываетесь? — Прищуривается со скептической ухмылкой, словно кошка, поймавшая мышь, но еще не решившая, играть с ней или сразу придавить, чтобы не мучилась. — Неужели вам ничего не приходит в голову?

Делает паузу, наслаждаясь моим замешательством. В воздухе повисает напряжение, липкое, как туман.

— Нет.

Я вообще плохо отгадываю ребусы. Я — инженер, а не ценитель загадок.

— Что ж, придётся объяснить. — Тяжелый вздох выдаёт её разочарование от моей недогадливости. — Вы, Станислав Юрьевич, здесь при том, что являетесь отцом Юлии и её единственным родственником.

Че-го-о?!

Ничего себе заявочка!

— И если вы не могли найти в себе смелости признать дочь в течение пяти лет, — продолжает вещать тётка, пока я пытаюсь отодрать от пола свою челюсть, — то хотя бы проявите мужество и позаботьтесь о ребёнке сейчас.

— К-каким отцом?

Смотрим друг на друга, как два барана: я — ни хрена не понимая, она — с явным осуждением.

— Слава богу, что умом Юлечка в мать свою пошла! — с облегчением выдыхает. Ещё бы перекрестилась для большей убедительности.

Так и хочется добавить: «Аминь». Только мне не до шуток. Совсем.

— Родным отцом, — повторяет громко, как для глухого или тупого. — Как это правильнее сказать-то? Биологическим, — находит нужное слово.

Глава 2

Что может чувствовать человек, глядя на ребёнка? А на своего ребёнка?

Ведь должно же что-то быть!

Так вот лично я не чувствую ни-че-го! Я впервые вижу эту девочку и абсолютно ничего (кроме раздражения, разумеется) не ощущаю.

Я, и вдруг чей-то папа? Да это же чистый бред!

Такое мне даже во сне не могло присниться!

Ребёнок — это ответственность, помноженная на бессонные ночи и возведённая в степень бесконечных «почему?», причём круглосуточная. Двадцать четыре на семь, триста шестьдесят пять дней в году. К этому я не готов!

Забеременеть, чтобы только выйти замуж, — уловка стара, как мир. Так вот на этот крючок меня не поймаешь! Я тысячу раз проверю, прежде чем… Надеюсь, вы меня поняли.

Я не знаю, зачем и кому это нужно, но у меня, чисто теоретически, не может быть детей. Не в том плане, что я не могу их иметь, а в том, что дети в ближайшие планы у меня точно не входят. В этом вопросе я очень аккуратен, знаете ли. И один-единственный раз в жизни, когда я напрочь забыл о каком-либо предохранении, явно не этот случай.

Отмахиваюсь от непрошенных воспоминаний. Это прошлое. Было и прошло. А настоящее у меня — Элла и наша с ней свадьба. И пусть, что сильных чувств к своей невесте у меня нет, но они — не главное. Это в восемнадцать ты сходишь с ума, принимая гормональный всплеск за любовь. Но когда тебе скоро перевалит за тридцатник, на смену наивной романтике приходят совсем другие ценности.

— Послушайте. Вы меня с кем-то путаете. Я не имею никакого отношения к этой девочке.

А что? Мало ли Ларионовых на планете? Да и Станиславов Юрьевичей, я в этом уверен, на Земле хватает. Но эта леди с чего-то решила, что в отцы нужно записать меня! Только где я, и где дети?

— Вот именно! Что вы никакого отношения к ней не имели! — снова звучат с явным осуждением, что я невольно чувствую угрызения совести.

Но за что?!

— Никакой ошибки нет. Юлечка — ваш ребёнок. И нравится вам это или нет, но вам придётся смириться со своим отцовством.

Икаю от такого вердикта.

— Хотя бы на время, — смягчается женщина.

Но я категорически с ней не согласен, и не собираюсь ни с чем смиряться!

— Каким отцовством? Какое время? Нет у меня этого времени! У меня свадьба через два дня, а вы мне тут про какое-то отцовство твердите. Если это розыгрыш, то очень неудачный.

Парни, конечно, могли пошутить. К слову сказать, я абсолютно трезв, несмотря на мальчишник. Праздновать я праздновал, но пить не пил. Видимо эти шутники и решили отомстить мне за мою трезвую рожу.

Я даже представляю, кто мог подкинуть идею.

Ну Андрюха! Я тебе это припомню!

— Никакого розыгрыша нет! — уверяет меня тётка.

Во даёт! Да по ней сцена плачет! Такой талант пропадает!

— Всё-всё. Я понял. Шутку оценил. До свидания! Прошу вас уйти, или я буду вынужден вызвать полицию.

Стараясь не перебарщивать, подталкиваю женщину к выходу.

Но вдруг у неё на глазах появляются слёзы.

— Да что же вы за человек такой?! В вас есть что-нибудь святое? Или вместо сердца камень? — спрашивает дрогнувшим голосом. — У ребёнка на глазах машина сбила мать. Её в тяжёлом состоянии увезли в больницу. У девочки никого нет. Слышите? Никого нет! Её просто заберут в интернат! Вы этого хотите?

Это удар ниже пояса.

Что такое интернат, я знаю не понаслышке. И всё равно! Это не повод, чтобы вешать на меня чужого ребёнка!

Снова гляжу на девчушку. Стоит насупившись и хмуро таращится на меня своими большими глазищами. На щеках размазанные следы слёз, на коленке ссадина, залепленная лейкопластырем, а в глазах — боль и страх, которые она стойко прячет. А ведь ей всего только пять!

— Поймите! Я не могу её оставить у себя. Могла бы — не раздумывала даже! А вы… — снова упрёк в мою сторону. — Юлечка, детка, ничего не бойся. Твоя мама сильная, она обязательно выздоровеет, и всё будет хорошо, — переключается резко на девочку, тараторит слишком поспешно, словно боится не успеть.

И пока я стою, растрогавшись, как последний дурак, тётка, чмокнув девочку в щёку, срывается с места и в буквальном смысле убегает, оставляя меня один на один с чужим ребёнком.

Карелин, если это твоих рук дело, ты за это ответишь! И даже не надейся, что твоё второе отцовство тебя спасёт!

Лёгкий стук в дверь прерывает моё оцепенение. Неужели тётка одумалась и вернулась?

Не раздумывая, бросаюсь к двери и распахиваю её рывком, готовый высказать всё, что я думаю, этим грёбаным шутниками. Но слова застревают в горле, и я застываю с разинутым ртом.

Это утро, похоже, очень щедро на сюрпризы. Но не настолько же!

Дорогие читатели! Добро пожаловать в новую историю! ‍❤️‍‍❤️‍‍❤️‍

Не забудьте добавить книгу в библиотеку, чтобы не пропустить новые главы.

Я и наши герои будут вам очень благодарны за поддержку в виде звёздочек и комментариев😉

Глава 3

— Доброе утро, дорогой!

— Элла? — не сдерживаю восклицания.

Только её мне не хватает сейчас для полного «счастья»!

— Что такое? Ты не рад видеть свою невесту? — кокетничает, напрашиваясь на комплимент.

Элла Кашинская — единственная дочь мультимиллиардера Романа Кашинского.

Да, я настоящий везунчик! Женюсь на «золотой рыбке» — единственной наследнице огромного состояния. И ради такой перспективы можно, не раздумывая, закрыть глаза на некоторые особенности её характера и внешности.

Элла милая. Она не уродина, неглупая, и даже по-своему интересна. Всё остальное перекрывает количество нулей на её счёте.

Просто она пришла немного не вовремя. Но говорить об этом Элле совершенно не стоит.

— Почему? Очень рад, — выдавливаю из себя улыбку.

Видимо, выходит криво, раз, увидев выражение моего лица, Элла начинает смеяться. Тогда как мне совсем не смешно.

— Да? — Вскидывает идеально нарисованные брови вверх. — А по твоему виду не скажешь. — Наигранно хмурится, показывая, что ожидала другого, более тёплого приёма.

Провожу ладонью по волосам, стараясь пригладить взъерошенный вид, и отчаянно ищу способ выкрутиться из создавшейся щекотливой ситуации.

В горле — пески Сахары.

— Встал… недавно, — произношу почти правду.

— Мальчишник удался на славу? — беззлобно посмеивается.

Если бы в нём было дело!

— Да, — тяну, стараясь не показывать, что последствия бессонной ночи — самое меньшее, что меня волнует в данный момент. — Думал, сегодня отлежаться. — Стараюсь вежливо намекнуть, что мы с ней вроде бы договаривались провести этот день не вместе.

— Я помню. Но твоя мама сказала, что ты неважно себя чувствуешь. — Элла делится со мной «секретом» своего неожиданного появления. — И я решила сделать тебе сюрприз.

Твою ж, точнее, мою мать!

«Вот кто тебя просил, мама?!» — Едва не стону в голос.

Как-то слишком много сюрпризов для одного утра.

Я в полном… замешательстве?

Не-е-ет… Я в полнейшей заднице!

Зарываюсь пятернёй в волосы, ломая голову, как деликатно выпроводить Эллу домой, чтобы безболезненно решить вопрос с первым «сюрпризом».

— Стас, ты так и будешь держать меня на пороге? Или всё-таки пригласишь войти?

Чёрт! Чёрт! Чёрт!

Таращусь на Эллу, корнями волос ощущая, что стою на краю обрыва.

«Пусть она просто уйдёт!» — мысленно повторяю, твержу как молитву.

Но, увы… Мою мольбу так никто и не услышал.

— Стас? — Элла пригвождает меня своим взглядом.

— Ой, и правда! — включаю идиота, который ни хрена не соображает. — Извини.

Отхожу в сторону, пропуская Эллу в квартиру.

В висках пульсирует, словно часовой механизм отсчитывает последние минуты до взрыва.

Три…

Два…

Бум!

— Ста-а-ас!

Элла натыкается на Юлю.

Всё. Мне конец.

Медленно разворачиваюсь, всё ещё надеясь, что сплю. Надо только проснуться и ничего этого не будет.

Но увы…

— Кто это? — Элла накидывается на меня с вопросом, за доли секунды превращаясь из милой девушки в грозную фурию.

Её глаза мечут гром и молнии. А поскольку Элла немного косит, то эти молнии летают совершенно непредсказуемо, готовые срикошетить от чего угодно и в кого угодно.

Хотя цель для поражения была выбрана явно одна — это я.

На ходу придумываю правдоподобную историю, что соседка попросила присмотреть за своей дочкой, пока…

— Дочь. — Одним неосторожным словом юная барышня толкает меня в пропасть.

За что же ты меня так, Юля?

Элла округляет глаза и переводит взгляд с девочки на меня.

— Ч-чья д-дочь? — Оставляет мне крошечную надежду на спасение, которую Юлия мгновенно разбивает вдребезги.

— Его. — Показывает на меня пальцем.

С нас можно смело рисовать картину маслом.

— Что? У тебя есть д-дочь?

— Элла, подожди. Здесь какая-то ошибка… — Я и сам в таком шоке, что не нахожу нужных слов.

Я уверен, что это чудовищная подстава, лишь бы наша свадьба не состоялась.

— Ошибка?! А это что? — Элла нервно тычет, показывая на застывшую, как оловянный солдатик, девочку. — Р-результат «ошибки»? — Пальцами изображает «кавычки».

— Я не что, а кто! — с серьёзным видом возмущается малявка, которая, в отличие от нас, сохраняет спокойствие. — И никакая я не ошибка. Меня зовут Юля. Юлия Станисва… Станиславовна, — заявляет с невозмутимым видом.

— Ты это слышал? — не унимается Элла. Того и гляди, её хватит удар.

— Я же тебе говорю: это недоразумение. Я разберусь.

— Разберёшься?! — взвизгивает истерически.

— Да. — Подхожу к Элле, чтобы поймать в фокус её взгляд.

Но она отшатывается от меня как от прокажённого. В глазах плещется дикий ужас, смешанный с отвращением.

— Вот и разбирайся, Ларионов. А я ухожу! Надеюсь, завтра этой «ошибки» здесь не будет! — звучит приказным тоном. И Элла громко хлопает дверью.

Глава 4

— Это была твоя невеста?

Вопрос, прозвучавший детским голосом, разрывает эхо, звенящее в моих ушах после ухода Эллы, и стряхивает оцепенение, потому что я, как баран, пялюсь на захлопнувшуюся перед носом дверь.

Была…

Слово, острое, как сталь самурайского клинка, рассекает тишину, пронзая сознание. И до меня только сейчас начинает доходить весь масштаб нависшей надо мной катастрофы.

— Да. — Короткое слово даётся мне с трудом, как предсмертный шёпот приговорённого к казни. Хотя я очень хочу надеяться, что Элла всё ещё моя невеста.

Медленно поворачиваюсь и смотрю на девочку, которую мне так неудачно подкинули, точнее, привели, но особой разницы я не вижу. Привели, подбросили, подкинули — результат, который из этого вышел, уже не изменить. Убедить Эллу, что это просто дурацкая шутка, будет не так просто. Мысли про её родителей я старательно от себя отгоняю.

— Она обиделась? — прилетает ещё один вопрос.

Вонзаю в девочку свой недобрый взгляд. Распухшими от попыток хоть что-то понять мозгами, я осознаю, что её вины в этом нет, но в то же время именно её неожиданное появление внесло хаос в мою размеренную жизнь.

— Обиделась, — приходится признать очевидный факт.

Наверное, странно обсуждать свои проблемы с ребёнком, но догонять обиженную невесту сейчас не имеет смысла. Сначала нужно разобраться с «ошибкой», что продолжает буравить меня своими большими глазами.

— Мне жаль, что так получилось, — звучит очень необычно для пятилетней девочки. Взрослые не все умеют признавать ошибки, а тут ребёнок.

Но и это ещё не всё.

Меня поражает её грамотная речь, да и рассуждает Юля на удивление здраво для своего возраста. Я точно помню, как в первом классе не мог выговаривать все звуки и правильно строить предложения, и мать водила меня к логопеду.

— А кто хотел?

В этом возрасте дети ведь не умеют лгать? Или уже умеют?

— Никто не хотел. Маму сбила машина и её увезли на скорой. — Юля повторяет уже известную мне версию, и её нижняя губа начинает подрагивать.

Вот только не надо сейчас плакать! Я и без того выбит из колеи, а слёзы меня окончательно добьют.

— Ты хочешь сказать, что это не шутка?

Девочка отрицательно мотает головой.

Да ну не может этого быть! Не верю я! Не верю!

— Юля, ответь (только честно): тебя попросили так сказать? Скажи, кто? Не бойся, я тебя никому не выдам.

— Нет.

— Что, нет? Не скажешь?

— Не просили. Мама не хотела, чтобы меня отвели к вам. Но врачи сказали, что ей обязательно нужно ехать в больницу, а меня лучше отвести к родственникам.

Вот! К родственникам! Но ко мне-то зачем?!

— Только у нас нет родственников. — Юля вдребезги разбивает мои надежды. — Маме пришлось сказать, кто мой папа, чтобы меня не отправили в интернат.

Да что же за хрень-то такая?! И почему именно накануне свадьбы?!

Думай, Ларионов! Думай!

Только сейчас я замечаю, что держу в руках пакет и файл. На последнем, словно кричащими с рекламного щита, огромными цифрами написан номер телефона. Не могу похвастаться, что наизусть помню все номера, но этот мне точно не знаком.

Совершенно забыв об элементарной вежливости, несусь в спальню, где пытаюсь найти так неосмотрительно запущенный в неизвестном направлении смартфон. Телефон находится не сразу, но стоит его только включить, как на меня обрушивается шквал посыпавшихся уведомлений о пропущенных звонках, и тут же, словно предупреждая об опасности, на экране загорается надпись: «Мама».

— Не сейчас, мама. Не сейчас. Не до тебя мне!

Сбрасываю вызов, но следом загорается ещё один. Скидываю и его.

Потом. Всё потом!

Набираю указанные на файле цифры и лихорадочно вслушиваюсь в длинные гудки. Вспомнив про Юлю, выхожу в прихожую, где я оставил девочку, которая продолжает стоять, не сдвинувшись с места.

Жестом показываю ей, что она может пройти. Не держать же её всё время, пока я хоть что-то не выясню, в коридоре!

Юля разувается, ровно ставит свою обувь в сторону, несмело проходит в большую комнату и застывает в нерешительности. Мне приходится показать ей на диван. И только после этого она садится с самого краю.

— Василькова. Слушаю.

Сухой, официальный тон, доносящийся из динамиков, заставляет меня отвлечься от девочки. Но я совершенно точно не знаю никакой Васильковой!

И это я хочу вас послушать!

— Здравствуйте. Ко мне привели девочку. Юлю, — уточняю, понимая, что я даже не спросил у тётки её фамилию! — Этот номер был указан на…

— Ах, да! — Спохватывается эта самая Василькова. — Я так понимаю: Ларионов Станислав Юрьевич? — Мои именные данные звучат так, будто я уже в чём-то виноват!

Но в чём?!

— Он самый.

— Юля у вас?

— Да. Но… — Пытаюсь подобрать приличные слова, чтобы описать ситуацию, но у меня ни черта не выходит, поэтому я нервно, как самая последняя истеричка, выпаливаю: — Что это всё значит?! Зачем вы подбрасываете мне своего ребёнка?

— Своего, кого? Ах, нет! Станислав Юрьевич, Юля — не моя дочь.

— Тогда какого… — До скрежета стиснув зубы, успеваю заткнуться, вовремя вспоминая, что разговариваю с дамой, а рядом находится ребёнок.

Хорошо, что сейчас эта самая Василькова не может видеть мою физиономию, искажённую эмоциями, которые я не в состоянии высказать вслух.

— Станислав Юрьевич, я попросила отвести Юлю к вам.

— Да почему ко мне?!

Телефон разрывается входящими звонками на второй линии: мать, будущая тёща и, что ещё хуже, отец Эллы. Я нутром чувствую, как над моей головой сгущаются тучи.

— Поймите же! Эрика никогда бы не обратилась к вам за помощью, если бы не была вынуждена!

— К-кто? — переспрашиваю, решив, что мне послышалось.

Эрика не входит в число самых распространённых имён.

— Мою маму зовут Эрика, — с педантичной точностью отвечает на мой вопрос Юля. — Эрика Ма́львина.

Услышанное имя заставляет икнуть во второй раз.

Глава 5

Эрика Ма́львина, или просто Мальвина, как чаще всего её звали. Идеальная во всём, настоящий образец для подражания и, как бы банально это ни звучало, само совершенство. Её манеры безупречны, осанка прямая, а улыбка такая, что мгновенно забываешь обо всём на свете.

«Студентка, комсомолка, спортсменка и просто красавица» — эта фраза как раз про неё.

Активистка, принципиалка, правильная до мозга костей.

Её принципиальность иногда граничила с упрямством, а правильность – с занудством. Но даже те, кто ворчал на её излишнюю категоричность, признавали: Ма́львина – человек слова. Если она что-то пообещала, то непременно выполнит, даже если для этого ей придётся расшибиться в лепёшку.

Она никогда не допускала ошибок. В её жизни для них просто нет места.

Если Эрика записала меня отцом своей дочери, то тест ДНК можно не проводить — он абсолютно излишен. Вероятность того, что у неё был другой партнер с таким же именем и отчеством и в тот же период времени, ничтожно мала.

Но тогда почему она ничего не сказала? Не сообщила, что наша связь имела последствия, а, наоборот, исчезла, оборвав все контакты. Решила скрыть беременность или посчитала, что я недостаточно хорошая кандидатура на роль отца её ребёнка?

Вот только как раз именно это никак не вписывается в её обычный образ поведения. Та Эрика, которую я помню, узнав о своей беременности, в первый же день поставила бы меня перед неоспоримым фактом.

Однако, вопреки всему, как раз этого она почему-то не сделала.

«Эрика никогда не обратилась бы к вам за помощью…»

«Мама не хотела, чтобы меня отвели к вам…»

Сознание выхватывает необходимые элементы из хаоса, творящегося в моей голове.

Но почему? По-че-му, чёрт меня побери!

Ответа на этот вопрос у меня нет.

А ведь если бы не трагическая случайность, я бы, наверное, так никогда и не узнал, что у меня растёт дочь.

Не скажу, что сей факт меня сильно обрадовал, но я предпочёл бы о нём знать. Причём узнать сразу, а не спустя пять лет, и явно не таким образом.

Перевожу взгляд на девочку, что сидит, вытянувшись, как струна, с той же прямой спиной, что и у матери. Руки сложены на коленях, и она терпеливо ждёт моего решения. Откуда столько выдержки и терпения у пятилетнего ребёнка?

Случись такое со мной, я бы орал дурниной, ревел как чайка, у которой отобрали последнюю картошку фри, или как кот, которого насильно купают в тазике с ледяной водой, — в общем, громко и отчаянно.

— Станислав, если у вас будут вопросы, я обязательно отвечу, но чуть позже. Сейчас мне нужно идти готовиться к операции, — с сожалением в голосе произносит Василькова.

Вопросов у меня уйма! Только мне нужно немного времени, чтобы их хоть как-то упорядочить.

— Одну минуту! — прошу не отключаться. — Простите, я не знаю вашего имени.

— Есения Павловна. Можно просто Есения, — разрешает.

— Есения Павловна, — останавливаюсь пока на официальном варианте. — Вы сказали, что у Эрики были проблемы с опекой. Что за проблемы? Что-то серьёзное?

У меня как-то не вяжется, что у идеальной Эрики могли оказаться проблемы.

— Не проблемы, а скорее проблема.

— Какая? — произношу настойчиво, что хочу получить ответ прямо сейчас, и вжимаю телефон в ухо, чтобы не пропустить ни одного слова.

Василькова отвечает не сразу, словно сомневается, стоит ли делиться со мной этой информацией.

— Эрика отказала одному очень настырному поклоннику. Вот он и решил, что если ей будет грозить лишение родительских прав, то Эри станет более сговорчивой. Открыто намекая, что все проблемы у неё сразу исчезнут.

Офигеваю в очередной раз.

— Но для лишения родительских прав нужны веские доказательства.

— К сожалению, это не всегда так. Очень многое зависит от специалиста органов попечительства. А если была личная просьба, то придраться могут ко всему. В случае с Юлей хватило жалобы от «сердобольных» соседей, что в квартире играла громкая музыка в позднее время, чтобы Эрику взяли под контроль. Раз музыка — значит пьянка, раз пьянка, — значит, мать гулящая, за ребёнком не следит. Теперь вы понимаете, почему нельзя было оставить Юлю с тётей Галей? Это лишь усугубило бы ситуацию.

— Но ведь я тоже, по сути, чужой человек. Ведь прав у меня столько же, сколько у этой вашей тёти Гали, если не меньше.

— Вот об этом не стоит распространяться. Я вас очень прошу. Виктору откровенно наплевать, что будет с ребёнком. У него исключительно свои интересы. У вас же есть один неоспоримый плюс: вы отец девочки. Извините, но сейчас я действительно больше не располагаю временем. Станислав, позаботьтесь о Юле, пожалуйста, — с мольбой в голосе просит Василькова и отключается.

Не сразу опускаю руку, продолжая держать телефон возле уха и слушая зачем-то немую тишину.

— Как? — разговариваю сам с собой, как последний идиот.

Я понятия не имею, что нужно делать с детьми! Можно, конечно, спросить у Алисы. Она явно подкинет несколько идей. Но выслушивать сейчас бодрый голос виртуального помощника у меня нет ни малейшего желания.

Есть ещё Карелин, который совсем недавно прошёл курс молодого отца.

— И что мне с тобой делать?

Вообще-то я спрашиваю у себя, но Юля пожимает плечами на этот философский вопрос.

Детей же кормить нужно. Так ведь? Я точно всегда был голодным. Я и сейчас готов сожрать полслона.

— Юля, ты есть хочешь?

— Хочу, — соглашается легко.

Ну вот! Начало положено!

С доставкой готовой еды сейчас нет никаких проблем. Так что…

— Что ты будешь: бургер, картошку фри, пиццу или что-то другое? — предлагаю выбор, окрылённый первым удачным шагом к началу чего-то большего, чем простой обед. Началу разговора, возможно даже…

— А разве это не вредно? — встречный вопрос, словно локомотив, несущийся на полном ходу, сбивает меня, и весь мой энтузиазм сдувается, как проколотый воздушный шарик.

Глава 6

Вредно! Надо же!

— Если каждый день есть, то, наверное, да, — бурчу недовольно, пытаясь вернуть хоть толику утерянного контроля над ситуацией. — Но один раз можно. Тем более, если голоден.

Только если Юля ни разу не ела «вредной» еды, то у неё может заболеть живот. А такого «счастья» мне точно не нужно.

— Ладно. Вредно, значит, вредно, — соглашаюсь и сразу отметаю в сторону сосиски, колбасу, газированные напитки, весь фастфуд и даже полуфабрикаты — в общем всё то, что существенно облегчает жизнь современному человеку, но не имеет ничего общего со здоровым и правильным питанием.

Один-ноль в пользу Эрики.

Кто бы мог подумать, что накормить ребёнка — это целая эпопея! Ведь я наивно полагал, что дело это несложное. Но выбор обычной еды вдруг превратился в минное поле.

И я сдаюсь.

— Алиса, назови полезную еду для ребёнка пяти лет, — зачем-то добавляю возраст, глянув в копию свидетельства о рождении.

Моё обращение вызывает беззвучное хихикание у Юли.

— Не знала, что у вас есть ребёнок! — как всегда бодрым и радостным голосом звучит из умной колонки.

Мысленно чертыхаюсь. И эта туда же!

Я тоже не знал!

— Поздравляю! Дети — это чудесно! — Виртуальная помощница начинает своё привычное шоу.

Не уверен. Но рассуждать на эту тему мне некогда.

— Для составления полноценного полезного рациона для ребёнка пяти лет рекомендуется проконсультироваться с педиатром и диетологом. Я могу предложить варианты полезной еды для пятилетнего ребёнка…

Ну наконец-то! Ещё бы ближе к сути — вообще красота будет!

Юля пытается не хихикать. Тогда как мне совсем не смешно.

— Разнообразные овощи. Овощи — это богатый источник витаминов, клетчатки и минералов, — продолжает вещать Алиса. — В детский рацион питания можно включать морковь, брокколи, зелёный горошек, свёклу, шпинат, томаты, огурцы.

Такой подробный ликбез заставляет едва не скрежетать зубами. А можно что-то нормальное, а не зелёный горошек!

Входящий звонок врывается, не предвещая ничего хорошего. Да что же за день-то такой?!

— Снова звонит ваша мама. Ответьте. А потом мы продолжим! — дипломатично предлагает Алиса.

Смотрю на экран. Быть или не быть?

— Можно мне в туалет? — подаёт голос Юля.

— Конечно, иди, — отпускаю. Только зачем спрашивать разрешения? Или это издержки правильного воспитания?

Что же так сложно-то?

Голова идёт кругом от навалившихся проблем, которые растут как снежный ком. И пора бы уже начать их разгребать. Но только как?!

Сбрасываю звонок матери и звоню Андрею.

— Как чувствует себя счастливый жених? — Карелин отвечает практически сразу.

Только мне сейчас не до его стёба.

— Андрюх, мне нужен телефон ресторана, где можно заказать детскую готовую еду. Только полезную.

Они ходили. Я знаю. Он рассказывал, но я пропустил эту информацию мимо ушей, как ненужную.

— Чего? Детскую еду? Тебе-то зачем?

За надом!

— Потом объясню. Скинешь адрес или номер?

— Марина сейчас скинет.

— Спасибо. Выручил!

— Вы решили на свадьбе гостей манной кашей угощать? — подшучивает.

Смешно ему.

Пропускаю шутку мимо, ибо мозг цепляется за подсказку.

Точно! Манная каша! Которую, признаться, я не особо любил в детстве.

Вот только бесполезно — готовить её я не умею. Не говоря уже про то, что ни молока, ни манной крупы, или как там эта штука называется, у меня отродясь никогда не было.

— Спасибо, Андрюх. Я позже перезвоню.

— Позвони уж. Сделай одолжение! Очень любопытно…

Отключаюсь, не дослушав, что там ему любопытно, и открываю сообщение, скинутое Мариной.

Ресторан «ТеремоК».

Оригинально. Даже название детское. Тогда почему ресторан? Хотя сейчас мне вовсе не до всех этих тонкостей маркетинга.

— Здравствуйте. Ресторан «ТеремоК». Чем мы можем быть для вас полезны?

Нервно дёргаюсь от последнего слова, но очень надеюсь, что они смогут решить мою проблему. Хотя бы одну — накормить Юлю.

— Я хочу заказать на дом обед для ребёнка пяти лет. Но еда должна быть полезной.

— Разумеется! — уверяет меня приветливый женский голос. — Что вы желаете?

— Обед. — Знаю, что звучит глупо, но они же должны разбираться, что туда входит! — Меню на ваш выбор.

— Сколько порций?

Хочу сказать, что одну, но я и сам с этим стрессом уже не есть, а жрать хочу.

— Две.

— Первое?

— И первое, и второе, и… компот, — добавляю, вспоминая прелести своего детства.

— Именно компот?

— Можно другой напиток. Но… полезный!

Называю адрес, куда привезти заказ, и выдыхаю с таким облегчением, будто разгрузил целый вагон угля!

Едва успеваю отключиться, как телефон снова раздражается истеричным звонком.

Мама.

Что же она никак не уймётся?

Вызываю огонь на себя.

— Да? — отвечаю, неохотно принимая вызов.

— Стас! Это что за безобразие?! Почему ты игнорируешь мои звонки?! — набрасывается на меня.

— Я был занят.

— Чем?! — гремит мощнее взрыва. Так и контузию получить недолго.

Мне приходится отодвинуть телефон от уха, чтобы не оглохнуть.

Но, видимо, маму мой ответ волнует мало, потому что она резко переводит тему:

— Стас! Почему мне звонит Зина, — Зинаида Владленовна — мать Эллы, — и говорит, что свадьбы не будет?

Чёрт! Ещё же Элла!

— Зиночка говорит, что у тебя есть ребёнок! — причитает мама. — Стас! Какой ребёнок?! Откуда?!

Устало тру переносицу.

— Мам, я поговорю с Эллой и всё объясню. Я ничего не знал о Юле.

— О какой ещё Юле? Кто это?

— Моя дочь.

На другом конце связи повисает немая тишина, но мама очень быстро приходит в себя.

На другом конце связи повисает немая тишина, но мама быстро приходит в себя.

— Стас, послушай меня. Не вздумай никому такое сказать! И не нужно ничего объяснять! У тебя не может быть никаких детей! Это ошибка! — уверяет меня мама.

Глава 7

Эрика

Второй день в больнице, а я уже на грани. Беспомощность разъедает изнутри, и я готова выть и лезть на стену! Хотя в лонгете со стенолазанием у меня будут проблемы.

Как? Как такое могло случиться?!

Я всегда была предельно осторожна, стараясь избегать не только неоправданного риска, но и любых ситуаций, способных нарушить мой тщательно выстроенный, привычный уклад жизни. И вот на тебе!

Видимо, абсолютно всё предусмотреть невозможно.

Наверное, уже в сотый раз я прокручиваю в голове случившуюся ситуацию и понимаю, что шансы избежать её были, но...

Остановившаяся в первом ряду фура загородила собой обзор, и я не увидела несущийся на скорости автомобиль по второй полосе. Каким-то интуитивным чувством я успела отдёрнуть назад Юлю, а сама оказалась на пути этого стального монстра.

Удар был резким, оглушительным. Мир на мгновение рассыпался на миллионы осколков, а потом — тишина. Пустота. И только где-то далеко-далеко, словно из другого измерения, доносился испуганный крик Юли, который, как мне казалось, будет последним звуком, который я услышу в этой жизни.

Как же я испугалась! Не за себя — за неё! Что моя девочка останется совсем одна в этом мире.

Скорая помощь приехала за считанные минуты.

Я уже приходила в себя, пыталась подняться, но едва не отключилась снова от острой, невыносимой боли, пронзившей тело. Страшное слово — «госпитализация» — прозвучало как приговор.

И вот я здесь, а моя девочка…

Я же изведусь вся от неизвестности, пока дождусь Есю!

Наконец, дверь в палату открывается, и я, превозмогая головокружение и боль, поворачиваюсь, чтобы увидеть входящего. Но это не Есения. С разочарованием смотрю на медсестру, направляющуюся в мою сторону.

— Укольчик. — Широко улыбается ярко накрашенными пухлыми губами.

— Что это?

— Обезболивающее. Потерпите.

Терплю.

— Вам лучше поспать, — получаю совет, когда медсестра вытаскивает иглу.

Но я не хочу спать! Я вообще не могу долго находиться без движения, а тут… Я буквально прикована к кровати. Моя правая нога находится на вытяжке, и я едва могу сесть, не говоря уже о том, чтобы встать.

В уколе наверняка была какая-то снотворная гадость, потому что меня клонит в сон, и я отключаюсь.

Есения приходит ближе к вечеру.

— Как Юля? — спрашиваю, едва вижу её, и пытаюсь приподняться.

— Куда?! Лежать! Ты с ума сошла, так дёргаться? — Строгий голос Васильковой пригвождает меня к месту.

Раньше я не замечала за ней такого командирского тона.

— Сеня, скажи, как Юля? — умоляюще смотрю на подругу.

В медицинской одежде Есения выглядит совсем иначе.

— Юленька у нас умничка. Она в порядке. Не волнуйся. С ней всё хорошо.

Я выдыхаю, чувствуя, как меня отпускает. «В порядке». Это всё, что мне нужно было услышать, но тревога всё равно не отпускает полностью. Я хочу увидеть дочь, чтобы убедиться сама.

— Г-где она?

— Тётя Галя отвезла её к Стасу.

— Боже, — стону и прикрываю глаза, стараясь смириться с этой мыслью.

Неужели сейчас моя девочка с тем, кто не стоит ногтя мизинца на её руке?

Это похоже на насмешку судьбы. Очень жестокую насмешку! Как будто кто-то там, наверху, решил специально поиздеваться надо мной.

— Зря я тебе сказала, — сожалею, что дала Есении данные отца Юли.

— Эри, у нас не было другого выхода. Виктор не упустил бы такую возможность, и девочку забрали бы в интернат.

Даже слышать не хочу про Самохвалова! Собственно, про Ларионова я хочу знать ещё меньше. Он вообще не должен был узнать о Юле! Но теперь он не только знает о ней, но и моя девочка вынуждена быть с ним…

Я до сих пор не могу поверить, что это произошло.

— Есенечка, ты можешь сделать, чтобы меня отпустили?

— Куда?! — восклицает, глядя на меня как на капризного ребёнка. — Куда тебя отпустить в таком виде, шустрая ты моя?

Могу представить, как я сейчас выгляжу. Мумия на растяжке.

— Я должна забрать Юлю.

— Эрика, ты нормальная?

— Сень, пожалуйста!

— В общем так, Ма́львина! Быстренько выкинула эти мысли из головы. Сейчас тебе нужно беспокоиться исключительно о своём здоровье. Подумай хотя бы раз о себе.

— Я не могу думать о себе, — пытаюсь возразить.

— А придётся, дорогая! И не надо на меня так смотреть. Эри, тебе нельзя волноваться, — смягчается, глядя на моё страдальческое лицо. — Это первое. Тебе обязательно нужно долечиться, чтобы не было последствий — это второе. И третье — Юля уже большая. Девочка она умненькая и самостоятельная. Она всё понимает. В отличие от некоторых, — явно намекает на меня.

— Я была бы за неё спокойна, если бы… не Ларионов.

Мне даже фамилию его вслух произнести сложно!

— Вот что ты к нему прицепилась? Мне он показался совершенно нормальным и отреагировал вполне адекватно. Особенно, если учесть всю неожиданность ситуации.

— Представляю, какая это была для него «неожиданность! — не сдерживаю сарказма.

— В конце концов, он отец и… и…

Вряд ли Есения что-то скажет об ответственности, потому что ей прекрасно известно, что у мужчин её нет.

— Должна же быть от него хоть какая-то польза! — находится с ответом. — Ничего с ним не случится. Пусть побудет в роли отца. Глядишь, ему понравится.

Что?! Понравится?!

Начинаю задыхаться от возмущения.

Пусть ему нравится быть кем угодно, но быть отцом Юли он опоздал!

— О! Гляди-ка! А вот и он сам. Лёгок на помине. Как будто почувствовал, что про него говорят, — сообщает Есения, глядя на свой телефон, достав его из кармана. Видимо, она стоял на беззвучном режиме, потому что звонка я не слышала.

— Передай ему, что если с Юлей что-то случится, я… я не знаю, что с ним сделаю! Когда выйду отсюда, — добавляю, наткнувшись на выразительно-скептический взгляд Есении.

— Давай, о своих эротических фантазиях ты расскажешь ему сама. Алло?

Глава 8

Станислав

— Стасик, ты меня слышишь?

Увы, позицию своей матери относительно Юли я понял предельно ясно.

Разочарован ли я? Это слабо сказано! А ведь я так надеялся на её помощь, но, по всей видимости, отсюда её ждать не стоит.

— Я тебя услышал. Не вмешивайся, пожалуйста. Я сам со всем разберусь. Пока, мама.

После озвученного предложения обращение к самому близкому человеку даётся мне с трудом.

— Стасик, ты не разберёшься!

Ну да, конечно. Стасик у нас — дитё неразумное. В штаны не писает — и то хорошо.

— Я сказал: сам разберусь, — отрезаю.

Правда, пока ещё не знаю как, но это уже мелочи.

— Стас! Ты сделаешь только хуже! Не смей бросать трубку! Ты слышишь?! Стас!

Нажимаю отбой, и в комнате воцаряется спасительная тишина. Даже легче становится.

Перевожу взгляд на Юлю.

Девочка сидит ни жива, ни мертва. Бледное личико вытянуто. Мне кажется, она даже не дышит.

Динамики на телефоне у меня хорошие, и Юля наверняка слышала «пожелание» своей так называемой бабушки. Вот и верь после этого, что дети ничего не слышат и ничего не понимают.

— Ты отведёшь меня в интернат? — Юля задаёт вполне закономерный вопрос, однако мне слышится в нём упрёк, прозвучавший голосом Эрики.

Вот как такое возможно?

Философию стоит пока отложить — не до неё сейчас.

Делаю себе мысленную пометку, позвонить вечером Васильковой и узнать у неё о состоянии Эрики. Возможно, даже получится с ней поговорить. Мне по-прежнему очень интересно, по какой причине она умолчала о своей беременности и родах. Но до вечера ещё как-то нужно дожить, потому что телефон в моих руках снова взрывается звонком. А ещё Юля ждёт от меня ответа.

— Нет. Этого я точно не собираюсь делать, — отвечаю девочке.

— А что собираешься?

— Пока не знаю. Но что-нибудь придумаю, если ты мне немного поможешь.

Юля резким движением встаёт с дивана.

— Я готова. Что нужно делать?

Чёрт! Я даже в армии так не спешил выполнять приказы командира.

Смотрю на неё с открытым ртом. Её энтузиазм поразителен.

— Я умею убирать со стола, заправлять кровать, протирать зеркало, выносить мусор, готовить бутерброды, чистить раковину… — бодро перечисляет список того, что умеет делать.

Просто вылитая Эрика, только в миниатюре!

— Стоп, стоп, стоп! — торможу её и, видя недоумённый взгляд, поясняю: — Это очень хорошо, что ты всё это умеешь, но я имел в виду немного другое.

Сбрасываю очередной звонок.

— Что? — спрашивает с несвойственной детям серьёзностью.

Да что там детям! Я и сам не всегда всё делаю, а на её фоне выгляжу тем ещё разгильдяем. Но желание Юли быть полезной подкупает. Может, всё не так безнадёжно?

Раз уж мы влипли с ней вместе, то вместе придётся и выпутываться.

— Понимаешь, Юля, тут такое дело… У меня послезавтра свадьба. Должна быть, — добавляю.

Возможно, я поступаю не совсем правильно, говоря ей всё это. Ведь она ещё ребёнок.

— А я помешала. — Вздыхает, виновато опустив голову.

— Не совсем помешала. — Я всё ещё рассчитываю урегулировать ситуацию. — Но твоё появление стало слишком неожиданным.

— Мне жаль, что так получилось, — повторяет.

А вот здравомыслия у неё намного больше, чем у той же Кашинской.

— Ты в этом не виновата. Но мне нужно поговорить с Эллой.

Услышав имя, Юля поднимает взгляд.

— Кто это? — спрашивает, встрепенувшись.

— Элла?

— Да.

— Моя невеста.

— Это та самая, которая приходила? — Задумывается о чём-то.

— Да. Почему ты спрашиваешь?

— Я где-то слышала это имя.

Не придаю значения её словам. Вполне возможно, что в каком-нибудь мультике.

— Так звали девочку из сказки «Волшебник Изумрудного города», — называю первое, что приходит на ум.

— Нет. Там девочку звали Элли, а не Элла, — поправляет меня с нахмуренным видом.

— Хм… Разве Элли?

— Да. Мне мама читала зимой, когда я болела. А я слышала его совсем недавно. И, кажется, видела её. Но только не помню где…

Видеть — это вряд ли. Не думаю, что Эрика водила свою дочь туда, где бывает Элла.

— А ещё у неё первая буква, такая же как у мамы…

Точно.

— Ты знаешь буквы?

— Да.

— Все?

— Да. И читать умею.

И спрашивать не стоило! Не удивлюсь, если Эрика уже водит Юлю на занятия по иностранному языку.

Телефон снова оживает.

— Юль, мне нужно ответить. Ты можешь посидеть здесь одна?

— Могу.

— Может, тебе включить телевизор? Будешь смотреть мультики? — предлагаю в надежде, что она согласится, но не удивлюсь, если Эрика и здесь установила строгие правила.

— Буду.

Уже легче!

Мне совсем не хочется, чтобы детские ушки слушали взрослые разговоры. А телевизор всё-таки какая-никакая помеха.

Включаю детский канал и выхожу в кухню. Набираю номер Эллы, но обиженная невеста не желает со мной разговаривать. И почему взрослые девушки не могут быть такими рассудительными, как Юля?

Мне ничего не остаётся, как звонить отцу своей невесты.

Терпеливо слушаю длинные гудки, уже собираясь отключиться, как идёт соединение.

— Роман, это Стас, — приветствую, надеюсь, что будущего тестя.

— Ну здравствуй, Станислав. Разочаровал ты меня, зятёк. Ох, разочаровал.

— Как Элла? — интересуюсь, стараясь не обращать внимания на его слова и перевести разговор в более спокойное русло.

— Элла?

— Да. Она сильно… расстроена?

— А ты как считаешь? Узнать, что у твоего жениха есть уже взрослая дочь… Приятного в этом очень мало.

— Роман, девочке пять лет, — озвучиваю возраст. Он не дурак — пусть считает. — И я знать о ней не знал до сегодняшнего дня.

— Не знал? — Не верит.

— Не знал.

— Ну допустим. И дальше что?

Если бы я знал!

— Её привели ко мне, потому что мать попала в аварию.

Глава 9

— Никакой свадьбы не будет, — передразниваю Романа, копируя его последнюю фразу. — Ну не будет, значит, не будет, — спокойно говорю сам себе, потому что Кашинский отключился сразу после своей тирады.

А свадьбы не будет. Это факт!

Дело даже не в том, что произошла нелепая ошибка, и Юлия не имеет ко мне никакого отношения. И не в том, что за столь короткий срок ни одна клиника не успеет провести этот несчастный тест. Разумеется, «помощь» матери в этом вопросе я не рассматриваю. Всё намного проще: я просто не собираюсь выполнять чьи бы то ни было условия.

Ни-ка-ки-е!

Нет, значит, нет.

Прислушиваюсь к себе, пытаясь понять, что я ощущаю. Отчаяние? Ничего такого нет. Огорчение? Крушение надежд? Да, кое-какие надежды были. Но…

Как бы парадоксально ни звучало, но я не чувствую ни сокрушительного разочарования, ни горького сожаления. Наоборот. Скорее даже облегчение, когда проблемы вдруг отпадают сами собой, и понимание того, что дальше будет… просто дальше.

Я не собираюсь рвать на себе волосы или причитать о несправедливости судьбы. Досада? Она, наверное, есть. Но она настолько мала, как будто вчера я не успел заправить машину, а сегодня бензин подорожал на десять копеек.

Моё состояние скорее похоже на странное, почти медитативное принятие, будто я наконец-то добрался до того уровня, где всё стало настолько абсурдно, что единственным логичным ответом является спокойствие. Как будто я увидел не отдельные фрагменты красивой жизни, что сулил мне этот удачный брак в целом, а всю картину целиком. Картину, где ты чётко видишь то, какое место отводится тебе в этой глянцевой, роскошной жизни. И я не уверен, что смог бы смириться с таким положением. Плясать на задних лапках, высунув при этом язык? Нет уж, увольте!

Так что, как говорится, не жили богато — не хрен начинать.

Се ля ви.

Нет, не так.

Жизнь продолжается. И, вообще, где там обед? От голода мой желудок скоро начнёт исполнять арию.

Заглядываю в комнату. Юля сидит на краешке дивана в той же позе, и лишь улыбка на её лице выдаёт восторг. Ей явно нравится то, что она смотрит. Пусть пока смотрит.

Поэтому я с чистой совестью иду в ванную, чтобы умыться.

Квартира съёмная, и санузел в ней совмещён.

Не глядя, опускаюсь на унитаз, и к своему немалому удивлению чувствую под собой крышку. Не самое приятное ощущение. Хорошо хоть не целился стоя, иначе могло бы получиться настоящее «водное шоу».

Ну Юля. Хотя для девочки это, наверное, вполне естественно.

Это мне непривычно, и теперь, пусть на время, но придётся подстраиваться под новые правила. Со вздохом ставлю себе ещё одну «галочку».

Честно говоря, я пока плохо себе представляю, как можно уживаться с ребёнком под одной крышей. Это вообще не то, к чему я привык. Мой мир — это свобода и возможность спонтанно заниматься своими делами. А дети — это постоянный шум, игрушки, разбросанные по всей квартире, и необходимость подстраиваться под чужой, совершенно непредсказуемый ритм жизни. Я не говорю, что это плохо, просто это настолько далеко от моего привычного существования, что кажется какой-то параллельной реальностью. Как люди вообще справляются с этим хаосом и при этом сохраняют рассудок? И, что ещё более удивительно, как они умудряются находить в этом радость?

Не то, чтобы я не задумывался о детях. Нет. Они нужны и однозначно были у меня в планах, но точно не в ближайшие пару десятилетий.

Именно за этими мыслями во время чистки зубов меня застаёт входящий видеозвонок от теперь уже бывшей невесты.

Кажется, всё уже выяснили, но не ответить ей, вроде как, неудобно.

Запихиваю щётку в рот, ставлю телефон на полочку и принимаю вызов.

На экране тут же появляется заплаканное лицо Эллы.

— Привет. — Вообще-то мы уже здоровались, но ничего более умного мне в голову не приходит.

Вытаскиваю щётку и включаю воду, чтобы прополоскать рот.

— Стас, — со всхлипом произносит Элла. — Это правда?

— Что именно?

— Ты разговаривал с папой?

— Да, мы разговаривали.

— И что он тебе сказал?

— Что свадьбы не будет.

Сказано было не совсем так, но сути не меняет.

— Ты уже сделал тест ДНК? — жалобно скулит Элла.

Ну да. Я же тут такой сверхмагнат, который только моргнул, а ему на золотом блюде принесли все результаты.

— Нет, но…

— Тогда почему ты так говоришь?! — упрекает истерически.

Эллу можно понять. И мне её даже по-своему жаль.

— Элла, тест покажет, что Юля моя дочь, — стараюсь говорить мягче, чтобы донести до Кашинской, что как бы она, я или кто ещё не хотели, этот факт никак нельзя изменить.

— Да почему?! — Капризно топает и заходится в рыданиях.

Ответ очевиден: потому что кто-то не предохранялся. Но вряд ли такой ответ устроит Эллу.

— Стас, я хочу знать кто она.

— Кто? Юля?

— Нет. Её мать.

Напрягаюсь от такого «интереса».

— Элла, тебе это совсем не нужно.

— Нужно! Я дам ей денег. Много денег. Пусть она заберёт свою дочь, и они исчезнут, и больше никогда не напоминают о себе, — произносит сквозь всхлипывания.

— Элла, ничего не получится. Мама Юли в больнице. Она пока не сможет её забрать.

— В больнице? Она умрёт? — Бледнеет, меняясь в лице.

— Надеюсь, что нет.

— Но почему она не оставила её кому-нибудь другому? — с надрывом в голосе.

— Ты считаешь, что теперь это что-то изменит?

— Но я не хочу! Не хочу, чтобы всё было так! Стас! Давай сбежим? Вместе! Улетим так далеко, где нас никто не найдёт. И поженимся!

Предложение Эллы заставляет меня икнуть.

— Не думаю, что это хорошая идея, — отвечаю, очень осторожно подбирая нужные слова.

— Почему?

— Потому что твой отец найдёт тебя везде. — Ни слова не говорю про то, что она сама захочет вернуться к папочке, когда на её карточке закончатся средства.

Да чего уж греха таить, я и сам против такого расклада!

Глава 10

— И ты ничего не сделаешь? — всхлипывает.

— Элла, что я могу сделать? Кто я и кто твой отец? Ты же знаешь, что он не изменит своего решения.

Увы, мне не суждено стать тем бесстрашным рыцарем, который бросается в схватку с драконом ради спасения принцессы.

Однако Элла вдруг застывает, глядя на меня в упор одним глазом. Второй смотрит немного в сторону, словно видит что-то более интересное, чем моя скромная персона. Слёзы, стекающие, как ручьи после дождя, оставляют на покрасневших щеках мокрые дорожки.

Не знаю, почему девушки так уверены, что их плачущий вид выглядит трогательным. Красные глаза, опухший нос и эти жалкие всхлипывания, которые, кажется, должны вызывать сочувствие. Но вместо этого я вижу лишь испорченный макияж и раздутую, как у алкаша на утро, физиономию. Это не драма, а нелепое зрелище. Мне хочется быстрее закончить разговор, чтобы больше этого не видеть.

— Изменит. Вот увидишь! — Кашинская пугает меня своей решительностью и резко обрывает связь.

Как дурак пялюсь на потухший экран. Уверенность Эллы, что наша свадьба всё-таки состоится, вызывает у меня внутренний диссонанс и необъяснимое чувство тревоги. Словно я стою на краю пропасти, а она, не видя бездны, тянет меня за собой, улыбаясь и обещая райский сад.

Не знаю, сколько бы ещё я так стоял, но мои душевные терзания прерывает доставка из ресторана, спасая не только от голода, но и от пучины самокопания, возвращая к небольшой, но вполне осязаемой радости: еда!

— Всё, как вы заказывали. Детское, вкусное и полезное! — рекламирует достоинства своего заведения молодой парниша. — Вот здесь овощной суп с фрикадельками, на второе — нежный шашлычок из куриного филе с воздушным картофельным пюре и свежими овощами. А на десерт — кисель из абрикосов и слив с кусочками ягод.

— М-м-м… — Только от одних названий у меня текут слюнки, но доставщик моё восклицание воспринимает совсем по-другому.

— Вы не волнуйтесь. Наш шеф-повар сам воспитывает шестилетнюю дочь. Так он всегда прислушивается к её пожеланиям и замечаниям в своих авторских блюдах. — Паренёк по секрету делится со мной интересной информацией. Тоже сотрудник? Если так, то явно на стажировке. — Будем рады видеть вас в числе наших гостей. Будьте уверены, вашим детям очень понравится!

Поперхнувшись от сочетания «вашим детям», благодарю будущего шеф-повара за доставку и предложение и, закрыв за ним дверь, зову Юлю.

— Ух ты! Гусеничка! — увидев шашлык, Юля не сдерживает своего восклицания, но тут же смущённо закусывает губу. — Похож на гусеничку.

Похож. Очень.

Кусочки курицы на шпажке, украшенные мордочкой из помидора-черри, на самом деле выглядят очень оригинально. Надеюсь, такая креативность не вызовет у Юли неожиданную ассоциацию с поеданием гусеницы.

Кошусь, чтобы понять, как она воспримет, но девочка реагирует вполне нормально.

— Давай есть? — предлагаю и получаю молчаливый кивок. — Как лучше: переложить в тарелки или оставить так?

— Можно и так, — соглашается, и я незаметно выдыхаю.

Мало ли к чему приучила её Эрика. Вдруг она не ест из одноразовых контейнеров, а нужна полная сервировка стола серебряными приборами. Но слава богу, с этим у Юли всё в порядке.

Суп она съедает весь, а вот с «гусеницей» до конца не справляется.

— Я наелась, — произносит робко.

Боится? Но чего? Что я заставлю доедать? Что за глупость?!

— Точно?

— Угу. — Кивает с виноватым видом. — Очень вкусно, но в меня больше не влезет.

Зачем мучиться, если больше не лезет? А вот я бы точно не отказался от ещё одной «гусеницы».

— Я доем?

Юля теряется от моего вопроса и неуверенно пододвигает ко мне остатки своей порции.

— А ты можешь выпить мой кисель, — предлагаю обмен.

Распахивает удивлённый взгляд.

Что опять не так? Всё же по-честному? Мне — «гусеница», ей — кисель.

— А ты не будешь? Ой, вы… — Вдруг ни с того ни с сего переходит на множественное число, смущённо покраснев. Хотя в самом начале обращалась ко мне на «ты». Прошёл первый шок?

— Вы? У нас тут есть кто-то ещё? — Внимательно оглядываю себя с обеих сторон. — Юль, здесь больше никого нет.

Смотрит, не зная, как реагировать.

— Я шучу. Давай всё-таки на «ты»? Как было. Хорошо?

Понимаю, что я для неё совсем чужой дядька, которого она видит впервые, но обращение на «вы» меня существенно напрягает.

— Хорошо, — соглашается, поборов в себе привитые правила вежливости.

— Вот и умница. Тогда держи. Я как-то не очень люблю кисели.

— Правда? А я очень люблю.

— Вот и чудесно. Меняю половину твоей «гусеницы» на свой кисель! — заявляю торжественно.

Прыскает и тут же смущается.

Оказывается, в наличии детей имеются свои небольшие плюсы. Четыре дополнительных кусочка мяса — это не так уж много, но жить становится веселее.

Кажется, я успешно прошёл своё боевое крещение — посвящение в отцы.

Однако это был только обед, а впереди маячит ужин… И ещё целых тридцать дней до выписки Эрики, в которые мне будет нужно как-то выжить.

Глава 11

Эрика

Впиваюсь взглядом в Есению, и вся превращаюсь в слух, чтобы не пропустить ни одного слова из их разговора. Но эта своевольная вредина специально выходит из палаты, лишь бы я не могла ничего услышать! Вообще-то речь идёт о моей дочери, и я должна знать, что с ней! Но Василькова без зазрения совести использует моё беспомощное положение в своих, пусть и благородных, как она считает, целях. Сначала она вынудила меня назвать имя отца Юли, а теперь ещё и скрывает, о чём они там без меня договорились?! Просто неслыханная, вопиющая, возмутительная несправедливость!

Хотя, если быть честной, то Есения не раз выручала нас с Юлей, и доверяю я ей как себе. Единственный вопрос, по которому мы с ней радикально расходимся во мнении, — это отец моей дочери. Есения постоянно твердит, что такое упрямство, как она называет моё нежелание призвать его к ответственности, и расхолаживает мужчин. Василькова сторонница твёрдого убеждения, что мужчина — он для того и мужчина, что должен отвечать за свои поступки, а я даже не хочу требовать с него положенные мне по закону алименты.

— Думаю, это можно устроить, — доносится до меня, когда она возвращается. — Но только недолго. Да, хорошо. Жду.

Отключает вызов и переводит на меня взгляд.

— Что там? — Я просто сгораю от нетерпения!

— Всё нормально.

— Еся! Скажи мне, что с Юлей! — требую. — Или я сейчас сама встану!

Я так взвинчена, что, не знаю как, но, клянусь, сделаю это!

— Встанет она. Как же!

— Ты меня знаешь.

— Ты меня тоже.

В этот момент телефон Есении начинает звонить снова.

— В общем так, мать. Или ты сейчас же успокаиваешься, или я говорю Юле, что мама не хочет с ней разговаривать.

Что?! Не хочет?! Я начинаю задыхаться от возмущения.

Но Василькова словно специально дразнит, тряся передо мной своим смартфоном. Мой, к сожалению, пострадал, и я не знаю, подлежит он восстановлению или нет. Собственно, мне пока всё равно категорически запрещено пользоваться телефоном в ближайшее время.

— Еся, — предупреждаю, недобро прищуриваясь. — Я тебе всё припомню, когда отсюда выберусь.

— Не, не, не! — кривится. — Так дело не пойдёт, дорогая моя.

— Еся, пожалуйста! — умоляю.

Видимо, Есения принимает звонок, потому что я слышу нежный голосок моей девочки:

— Здравствуйте, тётя Есения. Скажите, пожалуйста, маме, что у меня всё хорошо. Пусть она не переживает.

Услышанные слова чудодейственным бальзамом разливаются внутри.

— Юлечка, ты ей сама сейчас всё скажешь, — совсем другим тоном отвечает моя палатомучительница.

— Ой, правда? — В голосе Юли столько счастья, что я готова разрыдаться. Но приходится держать себя в руках, иначе, одна злыдня в медицинской одежде вообще запретит мне разговаривать с дочкой.

— Да. Юлечка, только твоей маме долго нельзя говорить, чтобы ей не стало хуже.

— Хорошо. Я поняла, — радостно уверяет её моя детка. — Я не буду долго.

— Умничка. На тебе маму. — Есения разворачивает ко мне экран. — Эри, у вас минут пять. Не больше!

Жандармерийка! Что такое пять минут?!

Но всё моё негодование мгновенно улетучивается, стоит увидеть личико моей малышки.

— Привет, Солнышко. Как ты?

Я не видела её каких-то полтора дня, а кажется, что целую вечность.

Вчера, после аварии, когда меня увезли на скорой, Юлю забрала к себе тётя Галя, и дочь оставалась у неё. Моя детка могла бы побыть под присмотром соседки всё это время, если бы не появление Виктора. Тёте Гале пришлось солгать, что она отведёт Юлю к отцу, лишь бы Самохвалов от них отстал. Только он не отстанет. И я была вынуждена назвать Есении имя Ларионова, но таила надежду, что она не сможет найти его. Но она нашла.

— Всё хорошо, мам. Не волнуйся.

Юля не дома. Это я замечаю по чужим обоям. Но Стаса не вижу.

— Прости меня, что так получилось.

— Что ты, мам. Это не ты виновата.

Я. Я виновата. Потому что не посмотрела!

У меня начинает болеть голова, и я перевожу тему:

— Ты ела?

Вчера Юля не могла съесть ни крошки. То, что тётя Галя её накормила бы, я не сомневаюсь. А вот в Ларионове, к сожалению, я не могу быть так уверена.

— Конечно! Суп, «гусеницу» с картошкой и два киселёчка!

Ого! И первое, и второе, и… Что? Гусеницу?!

— Юля, к-какую гусеницу?

— Жирную! — доносится мужским голосом, который я узнала бы из тысячи.

Значит, Стас рядом.

Но даже присутствие Ларионова, пусть и на заднем фоне, меня волнует не так, как то, какой дрянью он накормил моего ребёнка!

— Мам, она такая вкусная! — Юля с восторгом делится со мной своими впечатлениями, а меня от её рассказа пробирает дрожь.

Я слишком ярко представляю себе мерзкую личинку! Господи, какая, к лешему, гусеница?! Ларионов совсем из ума выжил?

— Правда, я всю не смогла съесть, и мы поменялись, — дочь добивает меня окончательно. — Я отдала половинку своей «гусеницы», а мне достался ещё один кисель. Он вку-у-усный-превкусный. С ягодками!

Бросаю вопросительный взгляд на Есению, но та пожимает плечами, что не в курсе этого.

— Юля. Что. За. Гусеница? — спрашиваю, борясь с подступающей тошнотой.

— Мохнатая, — доносится «из-за кадра» с явной издёвкой.

— Да ну нет! Он шутит, мам! Это шашлычок такой. Он как гусеничка был, а помидорка с глазками — это голова.

Василькова давится смехом, стараясь не проронить ни звука.

Шашлычок. Как гусеница. И помидорка с глазками. Блеск!

Убила бы Ларионова!

— Мам, тут с тобой папа поговорить хочет…

— Нет! — отвечаю слишком поспешно, на что Есения демонстративно закатывает глаза.

Что опять не так? Я не готова сейчас с ним разговаривать! Моя злость на Стаса настолько велика, что я не сразу обращаю внимание, как легко Юля назвала его папой.

Тётя Галя научила её этой лжи, чтобы Юля сама сказала Виктору, что поедет к папе.

Глава 12

Радует, что Ларионов не видит, как кровь отливает от моего лица. Но зато это видит Есения.

— Эрика! — звучит предупреждающе.

— Я в порядке.

Только я не в порядке. Я чувствую себя отвратительно. К горлу подкатывает тошнота, а голова гудит так, будто в ней прогремел взрыв, разворотив всё внутри. Дыхание учащено, а сердце готово выскочить из груди.

— Юлечка, рыбка моя, твоей маме нужно отдохнуть, — вмешивается Есения.

— Еся, нет… — возражаю, но выходит слабо.

— Да.

— Хорошо, — послушно соглашается моя детка. — Мамочка, я люблю тебя.

— Я тоже тебя люблю. — Превозмогая адскую головную боль, гляжу на экран, но лицо Юли расплывается перед глазами, и я прикрываю веки.

Мне понадобилось время, чтобы никак не реагировать на одно только имя Ларионова. Я запретила себе о нём думать, вычеркнув из жизни.

Он «напомнил» о себе позже, когда я родила дочь.

Порой я очень жалела, что не поставила в её свидетельстве о рождении в графе отец прочерк, или не написала выдуманное имя. Имя, которое не отзывалось бы эхом в моей голове, не вызывало бы мгновенную, хоть и тщательно скрываемую, дрожь. Имя, которое не ассоциировалось бы с той бурной, короткой, и, как оказалось, такой разрушительной главой моей жизни.

Я научилась говорить «отец Юли», как говорят о погоде, о пробках, о чём-то совершенно нейтральном и не имеющем ко мне никакого отношения. Но внутри всё равно что-то сжималось. Словно я пыталась удержать в кулаке песок, и он, предательски ускользая, царапал кожу.

Внутренняя честность и противная сознательность, понимание, что ложь — это плохо, не позволили мне записать отцом другое имя. Но я никогда не думала, что мне придётся снова столкнуться с Ларионовым, к тому же при таких обстоятельствах.

— Вот чего ты так разволновалась? Из-за гусеницы что ли? Так их едят в Мексике и Таиланде. Настоящих! А здесь всего лишь детский шашлычок. — Василькова встаёт на защиту Стаса, проверяя у меня пульс. — А у тебя из-за «гусеницы» пульс как у бегуна после марафона.

Только гусеница не имеет никакого отношения к моему учащённому пульсу.

Есения вызывает медсестру, и мне ставят ещё один укол.

— Эрика, тебе сейчас лучше поспать, и ни о чём… Слышишь меня? Ни о чём не думать, — повторяет.

— Подожди, — прошу, с трудом поднимая тяжёлые, словно налившиеся свинцом, веки. Боль отступила, но меня начало клонить в сон. — Еся, один вопрос.

— Какой?

— Как ты нашла его?

— Ох, ты ж, господи! Этот вопрос не может подождать до утра? Давай, ты сначала поспишь.

— Не может.

— Неужели, это так важно?

— Да. Я хочу знать. Сейчас.

— Ма́львина, ты ужасно невыносимая пациентка!

— Прости. Скажи, как ты нашла Стаса?

— На самом деле мне просто повезло. Его мать, Ларионова Лариса Антоновна, работает лаборантом в нашем рентген-кабинете.

Что-о?!

Глаза сами округлились от такого неожиданного поворота. Вот уж действительно, мир слишком тесен.

— Так ты с ней знакома? — Губы слушаются плохо, а мозг отказывается соображать, практически полностью отключаясь.

— Не то, чтобы тесно, но, разумеется, мы пересекаемся. Не часто, но бывает. Обычная баба. С гонором, правда. Не без этого. Кстати, я, кажется, и сына её видела, правда мельком. Знала бы я тогда, что он папаша нашей Юляшки… — Есения осуждающе качает головой. — Ох, Ма́львина, всё-таки ты та ещё партизанка!

— И что, ты её прямо вот так и спросила? — игнорирую очередной упрёк в мою сторону.

— Нет, конечно! Пришлось придумывать на ходу, пришла ли им повестка на сборы. Шокировала, естественно. Она растерялась и сначала сидела, как рыба без воды, а потом из неё просто полился поток информации. Она призналась, что ничего не знает, и что её сын сейчас живёт отдельно в новом микрорайоне, и рассказала мне чуть ли не всю его биографию. Тогда я поинтересовалась, как там район и какие цены на жильё, потому что тоже ищу квартиру для съёма. Вот она мне и сообщила, что в этом же доме, прямо над ним, сдавалась однушка. Но сдаётся она сейчас или нет, она не знает.

Неужели всё так просто?

— Еся, ты… Ты сказала ей… про Юлю?

— Знаешь, сначала я очень хотела её «обрадовать». Честно. Всё-таки она бабка как-никак. Но потом решила, что… Впрочем, это неважно, — отмахивается, явно не договаривая.

Я чувствую, что вот-вот отключусь, поэтому не настаиваю. Надо не забыть… Но что? Теряю мысль.

— Еся, что ты ей сказала? — требую повторить, потому что соображаю плохо.

— Ей — ничего. Я позвонила тёте Гале, назвала ей адрес Станислава и попросила оставить ему мой номер телефона на всякий случай. Всё. Сейчас спи. Потом будешь со всем разбираться.

— Не говори ей ничего, пожалуйста.

— Вот опять ты за своё! Сначала ты скрываешь дочь от отца, а теперь не хочешь, чтобы о ней узнала бабушка? Эрика, ну кто так делает?

— Я…

— Да, именно ты!

— Нет…

Я никого не скрывала.

— Знаешь, дорогая, при всём моём уважении к тебе и Юле, но Станислав не производит впечатление последнего мерзавца. Я не знаю, что между вами произошло, но уверена, он, наверняка, не остался бы в стороне, если бы знал о твоей беременности.

Слова Есении звучат приглушённо, словно пространство искажает звук.

— П-почему ты решила, что он ничего не знал о моей беременности? — После каждого слова мне приходится делать передышку, из-за чего фраза получается растянутой. — Всё. Он. Знал… — простреливает сознание грустная мысль, прежде чем я окончательно отключаюсь.

Глава 13

Станислав

Нет?! Что значит «нет»?! Вы только посмотрите-ка на неё!

Резко встаю с дивана, на котором сидел рядом с Юлей, и подхожу к окну, злясь на её мать.

Не хочет она разговаривать! Конечно, не хочет, потому что придётся ответить, почему я узнаю о Юле спустя пять лет! Хорошо, что вообще узнал!

Меня так разозлил отказ Эрики, что я с трудом сдерживаюсь, чтобы не забрать у Юли телефон и не высказать её маме всё, что я думаю. Но вовремя вспоминаю, что Эрике сейчас явно не до моих претензий.

Опираюсь ладонями на подоконник.

«И дальше что? Думаешь, она станет с тобой разговаривать, когда выпишется?» — Как последний дурак беседую сам с собой. И сам себе же отвечаю: «Не станет».

Это же Эрика. Она никогда не делает того, что считает лишним.

И это ещё больше выводит из себя.

Вот только разговаривать ей со мной придётся!

Смотрю в окно, и случайно замечаю знакомый женский силуэт, от которого волосы на спине встают дыбом, как иголки у дикобраза.

Через детскую площадку твёрдым шагом в сторону моего дома решительно направляется… Мама?

Пялюсь, как идиот, в надежде, что мне померещилось. Даже глаза тру. Но нет, не померещилось.

Твою ж, мать! Её только здесь не хватает!

Чуть ли не отпрыгиваю от окна, как будто это мне чем-то поможет.

Какого чёрта она здесь делает?

Взгляд хаотично мечется по комнате.

— Тётя Есения сказала, что маме нужно отдохнуть, — сообщает мне Юля, и я фокусирую внимание на девочке, как на единственном островке спокойствия в бушующем море моих тревог.

— Хорошо. — Пусть отдохнёт. Пока. — Юля, ты любишь играть?

— Да, — отвечает с осторожностью.

— Давай поиграем с тобой в… «прятки»?

— Кто будет прятаться? Ты или я?

— Мы! Идём обуваться.

— Мы будем играть не дома?

— Не дома.

Поспешно хватаю пакет с Юлиными вещами и документами, перекидываю через голову длинный ремешок барсетки, в которой обычно ношу мелочи: ключи, права, паспорт, кошелёк, который валяется там на всякий случай, хотя уже давно им не пользуюсь, и чуть ли не выталкиваю Юлю на лестничную площадку. Едва успеваю закрыть замок и выдернуть ключ, как лифт останавливается на моём этаже.

— Быстрее! — командую Юле и тяну её к лестнице.

Но вместо того, чтобы спускаться вниз, заставляю её подняться на пролёт выше.

— А от кого мы прячемся?

— Чш-ш! — Пальцем показываю вести себя тихо.

Слышу, как мать выходит из лифта и настойчиво тарабанит в мою дверь. Не к соседям же она пришла, чтобы чаёк попить!

— Стас, открой немедленно! Я знаю, что ты дома! — гремит на весь подъезд.

— Это твоя мама? — шепчет Юля.

Киваю.

— Телефон…

Смотрю на неё вопросительно.

— Выключи звук, — читаю по губам.

Точно! Как я сам до этого не додумался!

Поспешно вытаскиваю смартфон, и только успеваю поставить беззвучный режим, как дисплей загорается, оповещая о входящем звонке.

— Ещё не отвечает, паразит такой! Ну, погоди у меня! — сыплет угрозами.

Поздно, мама. В угол меня уже не поставишь и ремня не дашь.

До моего слуха доносится какая-то возня. Через несколько секунд щёлкает замок, и маман легко преодолевает препятствие в виде запертой двери.

Что-о?

— Стас! Ты…

Дверь закрывается, и дальше ничего не слышно. Но то, что мать спокойно попала в квартиру, меня совсем не радует. Я просто охреневаю от такого поворота. Проходной двор какой-то — заходи, кто хочешь, и когда хочешь!

Ведь ещё хотел снять жильё сам. Но что ты! Нарвёшься на мошенников! А тут у неё знакомая сдаёт.

Зашибись просто!

— И что нам теперь делать?

Вопрос Юли меня немного остужает.

— Теперь? А теперь мы поиграем в «догонялки». — Взяв за руку, тяну девочку вниз.

Правда, это больше похоже на «убегалки», но не суть.

Оказавшись в салоне своего «Ларгуса», чувствую себя в относительной безопасности, но всё равно отъезжаю с парковки.

Всякое бывало, но такого, плотного событиями, графика у меня ещё не наблюдалось.

— Это твоя машина?

Едва не давлю на тормоз от неожиданности.

— Конечно, моя. — Бросаю выразительный взгляд на мини-Эрику в зеркало заднего вида.

Неужели она подумала, что я её угнал? Тогда это уже «угонялки» выходят.

На экране автомагнитолы высвечивается входящий звонок от матери, и Юля, наверняка успев прочитать короткое слово, притихает, прячась за сиденье, как будто её кто-то может увидеть.

Не имею ни малейшего желания разговаривать с родительницей, но приходится принять звонок.

— Слушаю.

— Стас, ты где?! — разбуженным после спячки медведем ревёт мать.

— Уехал, — отвечаю спокойно, а в голове скандирует: «Нас не догонят!».

— Куда?!

— По делам.

— Не ври матери! Я видела твою машину! Она стояла на месте!

Ещё и место моё знает!

— Стояла. А теперь я уехал. Всё?

— Я хочу с тобой поговорить. Ты когда вернёшься.

— Не уверен, что вернусь. Разве только за вещами.

— Что всё это значит?

— Мам, сделай доброе дело, пожалуйста.

— Какое?

— Не лезь, куда тебя не просят.

— Стас!

— Пока.

Сбрасываю звонок и ищу место, где можно припарковаться.

— Почему мы остановились? — интересуется Юля, высовываясь из-за сиденья.

— Хочу посмотреть, где мы сможем переночевать.

А то получается, что привести-то Юлю ко мне привели, а вот где девочка будет спать — об этом никто не подумал. Спальное место в квартире только одно.

Я, разумеется, мог уступить ей свой диван, а сам временно перекантоваться на полу. Конечно, не самое комфортное решение, учитывая, что запасных ни подушки, ни одеяла у меня нет, но и это не такая проблема, как свободный доступ в квартиру.

— А почему мы не можем поехать ко мне? — Юля предлагает неплохой выход из сложившейся ситуации.

Глава 14

— И какой же это вопрос?

До меня доносится шумный вдох, и только потом я слышу:

— Станислав, скажите, Эрика сообщала вам о своей беременности?

Чего?! Я даже дар речи теряю.

Она это сейчас серьёзно?!

Но судя по молчанию в трубке, Василькова не шутит.

В памяти тут же всплывают обвинения той самой тёти-бабы Гали, которая привела ко мне Юлю. Ведь если бы я мог в тот момент хоть немного думать, то догадался бы, что и она была уверена в этом. Но я настолько охренел от свалившейся на меня новости, потом разборками с Эллой, что мне потребовалось время, чтобы прийти в себя и собраться с мыслями.

Только с чего они все вдруг решили, что я знал? Знал и… И что дальше? Вот тут мой мозг заходит в ступор.

— Есения, вы полагаете, что, зная о беременности Эрики, я мог спокойно жить, и за пять лет у меня нигде, вот вообще нигде, ни разу не ёкнуло? — озвучиваю свою мысль вслух.

Это же каким нужно быть конченым циником?

— Станислав, я так не полагаю. Я спрашиваю, говорила ли вам Эрика или нет?

— По-моему, я уже вам ответил.

— Станислав, просто скажите: да или нет, — настаивает на своём.

Хорошо, хоть клятву на крови приносить не требует! И на том спасибо!

— Нет. Эрика мне ничего не сообщала, — отвечаю чётко на поставленный вопрос.

— Хм…

Вот и у меня возникает это самое «Хм».

Ладно, с этим вопросом я разберусь сам.

— Я тоже хотел кое-что спросить.

— Да-да, я внимательно слушаю, — отвечает поспешно, хотя по интонации кажется, что она думает о чём-то своём.

— Эрика не станет возражать, если я поживу в её квартире? Пока её не выпишут, разумеется. Да и Юле, я думаю, будет лучше дома. Привычнее.

Сегодня я уж как-нибудь обойдусь без одобрения Эрики, а завтра уже смогу что-нибудь придумать, если она вдруг не согласится.

— О! — восклицает Василькова как-то уж чересчур радостно. — Это просто гениальная идея!

Лично я ничего гениального в ней не вижу. Это вынужденное решение, к которому мне пришлось прибегнуть из-за матери, но сообщать о возникших жилищных проблемах мне не хочется.

— Я тоже считаю, что Юлечке будет намного проще жить дома. Но вам, наверное, нужно будет ходить на работу?

Как «вовремя» об этом все вспомнили!

— Не нужно. Я в отпуске.

То, что это должен был быть медовый месяц, я опускаю.

— Надо же, как замечательно всё сложилось!

Насчёт «замечательно», я бы поспорил, но…

— Ой! Замечательно не в том, что Эрика попала в больницу, — начинает оправдываться. — В этом ничего замечательного, конечно, нет. А в том…

— Я понял. Мы тогда поедем?

— Да-да. Конечно. Ключи Эрика оставляет у тёти Гали.

— Юля мне это уже сказала, — бросаю сухо.

Из головы до сих пор не выходит предположение этой дамочки, что я мог знать о беременности Эрики. Именно этот вопрос меня занимает всю дорогу, не давая покоя.

Только гадать можно сколько угодно. Но лучше всего напрямую спросить у самой Эрики. Именно с этого я завтра и начну.

Пока Юля забирает у соседки ключи от квартиры, я принимаю твёрдое решение навестить Эрику в больнице. Не скрываю, что несмотря на всю недосказанность, внутри царапает беспокойство за её состояние. Именно поэтому мне ужасно хочется её увидеть.

— Юлечка?! Ты?! — слышу удивлённый голос. — Да как же так?! Заходи, моя хорошая.

— Нет, баба Галя, я домой пойду. Дайте, пожалуйста, наши ключи. — Юля совершенно спокойно озвучивает свою просьбу, несмотря на причитания соседки.

— Деточка ты моя, что же ты там одна будешь делать?! Господи, что же за мужики пошли?! Отпустить ребёнка одного! Мерзавец! Недаром Эрика не хотела к нему ни за чем обращаться!

— Баба Галя, я не одна приехала! — перебивает Юля, вставая на мою защиту.

— Не одна? — переспрашивает соседка, понижая голос. И весь запал «доброй» женщины спадает, стоит ей заметить меня.

— Нам нужны ключи от квартиры. Есения Павловна в курсе, — ставлю перед фактом.

— Да-а?

— Мы позвонили ей. Она скажет маме. А я буду с папой, — объясняет Юля за меня.

Я сейчас не готов ни на какие объяснения.

— Да-да, конечно! — Женщина начинает суетиться, исчезает в глубине квартиры и через несколько секунд возвращается уже с ключами. Окидывает меня придирчиво настороженным взглядом.

Наслушавшись незаслуженных оскорблений в свой адрес, я не имею ни малейшего желания сейчас вести светские беседы.

— Спасибо. — Юля забирает ключи и берёт меня за руку. — Идём.

— Если вам что-то будет нужно, вы скажите, — летит вдогонку.

Как-нибудь обойдёмся!

Но вслух говорю совсем другое:

— Спасибо.

Попадая в квартиру, с некоторым любопытством разглядываю скромное, но безупречно чистое жилище Эрики. В этом она тоже осталась неизменна себе. Единственное, что никак не вписывается в её поведение — это Юля. Точнее, то, что она мне о ней ничего не сказала. Но я запрещаю себе ломать голову над этим вопросом, откладывая его до утра.

Сейчас нужно решить, что мы с Юлей будем ужинать. Ресторанная еда — это, конечно, вкусно, но дорого. Поэтому нужно что-то придумывать самому.

— Пельмешки сейчас были бы самое то, — разговариваю сам с собой, пытаясь найти в интернете несложный в исполнении рецепт. А пельмени сварил и готово. Красота! Но…

— У нас дома есть пельмени. Домашние.

От одного только слова «домашние» у меня начинают бежать слюнки. Надеюсь, Эрика не сильно будет ругаться, если её запасы еды сегодня немного пострадают? А завтра (честное слово!) я сам что-нибудь попробую приготовить.

Ни горчицы, ни майонеза (что вполне ожидаемо) к пельмешкам в холодильнике не оказалось. Но мне хватило чёрного перца и сливочного масла.

После насыщенного дня, обалденно вкусных домашних пельменей, я думал, что отрублюсь быстро. Но заснуть на новом месте не получается. В голову лезут самые разные мысли, а едва уловимый женский запах не даёт расслабиться, подкидывая очень горячие эпизоды из прошлого.

Глава 15

То ли от моего вида, то ли от совершенно безобидного вопроса бедолага напрочь теряет не только дар речи, но и, кажется, память, потому что явно забывает, зачем пришёл. Вот они, издержки интеллигенции, вечно витающей где-то в облаках из собственных мыслей. А реальность оказывается намного прозаичнее.

Однако и это ещё не всё.

— Что? Убедился, ирод? — На площадке появляется запыхавшаяся тётя Галя. — Доброе утро, Станислав, — приветствует меня так, будто мы с ней всю жизнь знакомы, но тут же снова накидывается на мужика: — А то ишь ты, за Юлечкой нашей он примчался! Сто раз говорили тебе, что у неё отец есть! Не верил? Теперь убедился?

— Это ещё доказать надо, что он её отец, — отмирает.

— Вы посмотрите-ка на него! — Всплёскивает руками женщина. — Доказательства ему нужны!

— А вы, уважаемая Галина Леопольдовна, ещё ответите, что пустили постороннего человека в чужую квартиру.

— Чего? — произносим одновременно.

Но Галина Леопольдовна, уперев руки в бока, танком прёт за зализанного пижона с явным намерением спустить того с лестницы, после подъёма по которой она только что отдышалась.

— Это надо посмотреть, кто здесь посторонний! Станислав — отец Юлечки, тупая твоя башка! — заявляет с такой непоколебимой уверенностью, будто она лично свечку держала.

— Ещё и оскорбление. Так и запишем.

— Запишет он! Да для тебя это не оскорбление, а комплимент! Оскорблять я ещё не начинала! Тоже мне жених выискался!

Так вот это у нас, оказывается, кто! Ухажёр Эрики. Как там его? Виктор, вроде бы.

— Это вы будете объяснять в полиции, Галина Леопольдовна. А девочкой займётся опека, раз матери до неё нет никакого дела, и её воспитанием занимается соседка и посторонний… индивидуум мужского пола. — Пренебрежительный взгляд в мою сторону сверху вниз. — Который ходит в неподобающем виде.

Ох, не на ту женщину ты, Витёк, свой воспалённый глаз положил!

— Ну извини, что не при галстуке открыл. — «Извиняюсь», оттягивая в стороны края боксеров, как юбку. — Бабочку не успел надеть. Но ты ж так тарабанил, что чуть дверь не вынес. Я, кстати, вмятины на ней проверю. Это — раз. Два — полицию можешь прямо сейчас вызывать. Штраф за ложный вызов небольшой. Я думаю, ты без кредита его потянешь, — добавляю, изображая сомнение. — Но «меточка» на тебя в органах на всю жизнь останется.

От моего последнего замечания у Витюши нервно дёргается веко.

А как ты хотел? Я не наивная барышня, которую можно легко запугать. Я сам кого хочешь напугаю.

— И вызову!

— Давай, — разрешаю, дёргаясь вперёд, чем заставляю Витюшу отшатнутся.

— И вызову! — вякает, лишь бы оставить за собой последнее слово.

Закрываю дверь.

— В штаны бы не наложил. А то полицию он вызовет, — бубню, но натыкаюсь на застывшую в коридоре Юлю и заметно напрягаюсь, что она застала меня в таком виде. — Привет. Я сейчас.

Натягиваю штаны и футболку, «причёсываю» руками шевелюру и возвращаюсь к девочке, которая так и стоит, не двигаясь.

— Юля, что случилось? — приседаю перед ней на корточки.

— А если он и правда вызовет полицию, меня заберут? — спрашивает дрогнувшим голосом, и я очень сильно начинаю жалеть, что не спустил с лестницы этого урода, до такой степени запугавшего ребёнка.

Ну, Витютя, гад ты плешивый, ты очень сильно пожалеешь, если ещё раз появишься!

— Юля, тебя никто, никуда не заберёт. Я тебе обещаю.

— Он всё врёт про маму. Она меня очень, очень-очень любит.

— Я знаю, — уверяю, глядя в детские глаза, в которых очень явственно вижу Эрику.

В порыве Юля обнимает меня руками, выбивая из моей груди весь воздух.

Меня захлёстывает совершенно новое, пока ещё не до конца осознанное чувство, когда ты обнимаешь ребёнка. Своего ребёнка. Ребёнка, который ищет у тебя защиту, потому что мама в больнице, а больше заступиться за неё некому.

Конец тебе, Витя!

— Он не отстанет, — шепчет Юля, тяжело вздыхая.

— Тише, тише. Ничего не бойся.

Неуверенно, словно опасаясь что-то сломать, обнимаю… чёрт меня побери, свою дочку. Да даже, если это не так, я не позволю какому-то уроду портить ребёнку жизнь.

— Отстанет. Мы что-нибудь придумаем. Обязательно.

Только если разобраться, то юридически я Юле никто, и прав на девочку у меня, к сожалению, никаких нет. Именно это и есть самое слабое место, в которое Витюша обязательно будет бить. А он станет, потому что гнида.

— Юль…

— А?

— Как насчёт того, чтобы навестить маму в больнице?

— Мы поедем к маме? — вскидывает брови и переспрашивает с недоверием.

— Да, — подтверждаю. — Но сначала надо позавтракать.

Тест ДНК за пять минут мне никто не сделает, да и толку от него никакого нет, разве только для оформления алиментов. Поэтому нужна хоть какая-то бумажка, желательно нотариально заверенная, что на время своего отсутствия Эрика доверяет мне своего ребёнка, чтобы обрубить кое-кому не в меру длинный нос.

— Ты как, согласна?

— Угу, — вроде и соглашается, но при этом глядит на меня слишком хмуро.

— Что-то не так?

Молча кивает, вдруг убегает и возвращается с кукольной расчёской, несколько раз проводит ею по моим волосам и критически осматривает то, что у неё получилось.

— Так лучше, — остаётся довольная результатом. — Но…

Но?

— Ты колючий, как ёжик.

Провожу пальцами по своей щеке. Согласен. Побриться не помешает.

Подняться к маме в палату Юле не разрешили, как я ни старался убедить строгого охранника. Тот упёрся, что детям не положено, и хоть ты тресни!

Мне ничего не оставалось, как снова звонить Васильковой и просить несколько минут посидеть в фойе с Юлей.

Уже подходя к палате, спохватываюсь, что, наверное, нужно было принести Эрике какие-нибудь фрукты. Но умные мысли, как всегда, почему-то запаздывают. Не возвращаться же из-за яблок обратно! Фрукты могут подождать. Ими я займусь позже, когда будет оформлена доверенность.

Глава 16

Эрика

— Как вы себя чувствуете?

Как мумия. С той лишь разницей, что я, в отличие от бальзамированных останков, живая.

— Нормально.

— Жалобы есть?

— Нет, — хриплю.

Жалоб у меня нет. Я просто не имею ни малейшего желания здесь находиться. Я хочу домой, к своему ребёнку. Но, к сожалению, моё желание пока не выполнимо. Я это понимаю, но всё равно хочу домой.

— Как прошла ночь?

То ли от успокоительного, то ли мой организм сам решил что ему необходимо быстрее восстановиться, но спала я намного лучше, чем в первую ночь. Если, конечно, не считать кошмара в виде приснившегося Ларионова. Но об этом лечащему врачу знать необязательно.

— Хорошо.

Это на самом деле так. Я проспала до самого утра, пока меня не разбудила медсестра.

После обхода врача — единственного «развлечения», если не считать процедуры в виде уколов и капельниц, — мне ничего не остаётся, как неподвижно лежать, прислушиваясь к тому, что происходит за пределами палаты. Абсолютное бездействие настолько угнетает, что я скоро завою. Однако время, словно специально, тянется невыносимо медленно. И я совершенно не представляю, как выдержу здесь ещё целых двадцать восемь дней!

Двадцать. Восемь. Дней! Это же целая вечность!

Интересно, человек может сойти с ума от безделья?

Лично я уже начинаю.

Посетителей я не жду. Кроме Есении, прийти ко мне некому, а Василькова вряд ли появится раньше, чем после обеда. Поэтому я не обращаю внимания на чьи-то шаги, раздавшиеся возле нашей палаты. Так ходит только кто-то из медперсонала.

Наблюдаю за плывущими по небу облаками, и вдруг меня окутывает странное чувство.

Словно в воздухе витает что-то едва уловимое, но при этом такое знакомое, что бередит душу предательскими воспоминаниями.

Делаю глубокий вдох, и моего обоняния касается совсем слабый, но отличающийся от медицинских запах. Запах, который я не перепутаю ни с каким другим.

Лёгкий шлейф знакомого до боли аромата щекочет, пробуждая воспоминания, которые я так долго старалась стереть из своей памяти, и заставляет напрячься. Его не должно быть здесь! Но он, словно ключ, открывающий дверь в прошлое, которую я запирала на все замки, стирает все мои старания.

В голове всплывают диалоги, обрывки фраз, прикосновения, от которых даже сейчас по коже бегут мурашки. Только сейчас они совсем другие…

Я чувствую на себе цепкий взгляд и уверена, что знаю, кому он принадлежит. Мне даже не обязательно смотреть, чтобы убедиться в своей догадке. Можно закрыть глаза и притвориться спящей, но я решительно поворачиваю голову и со всего маху врезаюсь взглядом в Стаса.

Что ж, обострившееся обоняние и внутреннее чутьё меня не подвели. В дверном проёме стоит Станислав Ларионов. Собственной персоной.

Не ожидала, что после всего он осмелится вот так легко появиться. Гляжу на него с той долей ненависти, что так и не угасла внутри, и которая сейчас, как непотушенный костёр, разгорается с новой силой.

Я вынуждена признать, что Стас изменился. В мужских глазах, что не мигая смотрят на меня, появилась какая-то новая глубина, спокойная уверенность, которой раньше не было. Его густые волосы небрежно взъерошены и стали, как мне кажется, чуть темнее, а линия подбородка — резче.

Что-то в его осанке, в том, как он держит голову, как смотрит, говорит о переменах, которые никак не связаны с внешними изменениями. Они идут изнутри. Передо мной словно другая его версия, более совершенная, более цельная и более настоящая, которая излучает собой ауру спокойной силы, тогда как у меня внутри пробуждается вулкан, готовый выплеснуть наружу всё то, что держал в себе все эти годы.

На Ларионове простые, но безупречно сидящие джоггеры и футболка, которые лишь подчеркивают стать мужской фигуры. Словно прошедшие годы лишь отточили её, как драгоценный камень.

Лишь одно осталось неизменным: «Pulse» — мужская туалетная вода, которой он всегда пользовался, и которая даже сейчас заставляет учащённо биться мой пульс. Только на этот раз он сбивается от злости, а не от какого-то другого наивно-глупого чувства.

Одним своим появлением Ларионов меняет пространство. Воздух в палате становится плотнее и насыщеннее.

От грубого восклицания: «Пошёл вон!» меня удерживает только то, что Стас единственный человек, который может без негативных последствий позаботиться о Юле. Только потому, что она и его дочь.

Дочь, от которой он предпочёл отказаться.

— Где Юля? — накидываюсь на него с единственным вопросом, что меня интересует больше всего.

— Привет.

Обычное слово. Но его звук резонирует, проникая внутрь, и заставляет каждую клеточку откликаться в ответ.

Тембр его голоса будто задевает невидимые струны души, заставляя в один миг вспомнить всё, что я так старалась забыть. Это не просто приветствие. Это прошлое, от которого я думала, что избавилась навсегда, ворвалось обратно.

— Юля осталась внизу. Детей не пропускают.

Ларионов легко переступает порог палаты, своим приближением заставляя меня вцепиться пальцами в простыню. Я ещё острее чувствую аромат его парфюма, от которого когда-то сходила с ума.

«Тогда какого чёрта ты здесь забыл?». Мысленно кричу, с трудом контролируя свои эмоции, готовые раскалённой лавой выплеснуться наружу.

— Одна? — «закипаю», заводясь с пол-оборота, и чувствую, как мне начинает не хватать воздуха.

Но Стас лишь хмыкает.

— Нет, Эрика. Я бы никогда не оставил ребёнка одного. Юля вместе с Есенией.

Я бы никогда не оставил ребёнка одного… Эхом пульсирует в висках.

— Зачем ты пришёл сюда? — Меня убивает и его присутствие, и моё беспомощное положение.

— Мне нужно, чтобы ты подписала доверенность на Юлю.

— Что? К-какую ещё доверенность? — Вскидываюсь, готовая вцепиться в Ларионова. За свою дочь меня ни один гипс не удержит!

— Что ты, Ма́львина Эрика Александровна, доверяешь уход и воспитание своей дочери, Ма́львиной Юлии Станиславовны, мне, как её биологическому отцу...

Глава 17

Станислав

В ответ на моё невинное предложение Эрика пронзает меня острым, как раскалённый шампур, взглядом. И если бы не её беспомощность, то, можно не сомневаться, она меня самого пустила бы на шашлык.

Я хотел немного разрядить искрящую между нами напряжённость, пока она не превратилась в неприступную стену. Но Мальвина пресекает моё старание ледяным, словно антарктический айсберг, тоном:

— Ничего не нужно, — бросает, цедя сквозь зубы.

Три слова. Короткие. Острые, как наточенный клинок, разрезают звенящую тишину, давая понять, что стена уже выросла. Непробиваемая и непреодолимая. И любая попытка пробиться сквозь эту броню обречена на провал.

— Ладно. — Мне остаётся лишь отступить, чтобы попытаться найти хоть какую-нибудь ниточку, которая станет мостиком, а не стеной.

Любое отступление всегда даётся тяжело.

Не так я представлял себе эту встречу, и уж точно не ожидал наткнуться на ничем не прикрытую, как статуя Давида, ненависть.

«Ничего не нужно».

Эти три слова эхом отдаются в голове, но я стараюсь не концентрироваться на них. Всё-таки сейчас первостепенно важно оформить доверенность, чтобы не дать лишний повод любителю совать свой длинный нос в чужую семью натравить на Юлю органы опеки.

Ну, Витюша, мразина ты бесчеловечная, до тебя я тоже доберусь!

Всё своё негодование я направляю на этого морального урода, а не на Эрику.

Пока еду в лифте, включаю убавленный звук на телефоне и замечаю три пропущенных звонка от Кашинского.

Этому что ещё могло понадобиться?

Пялюсь на экран, решая, звонить или не звонить?

Перезвоню позже.

Быстрыми, решительными шагами преодолеваю расстояние по пропускного пункта. Но узкий проход к выходу преграждает пожилая женщина, которая очень медленно переставляет ноги, опираясь на своего спутника.

Снова звонит Кашинский, и такое нетерпение совершенно не свойственно отцу Эллы. Пожар у него что ли?

Терпеливо жду, пока пройдёт женщина, и принимаю вызов.

— Слушаю.

— Станислав! — В голосе Романа звучат недовольно-нетерпеливые нотки.

Уже готовлюсь к допросу, почему я сразу не ответил на его звонки, но отец Эллы переходит сразу к делу:

— Ты должен подъехать. Нужно поговорить. — Получаю короткие команды, мало чем отличающиеся от «Фас!» или «Сидеть!».

— «Прямо сейчас» не получится.

Всё-таки Кашинский подождать может, а вот гадёныша-Витюшу мне необходимо опередить. Здесь счёт идёт на минуты.

— Что значит, не можешь?!

— Мне нужно оформить нотариальную доверенность.

— Что за доверенность?

— По уходу за ребёнком.

— Оформишь завтра, — небрежно отмахивается.

Только завтра выходной, и придётся ждать понедельника. А давать такую жирную фору Витюне я не собираюсь. Поэтому с Кашинским или кем-то ещё я буду разговаривать, когда у меня на руках будут заверенные документы на Юлю. Как-то не хочется, чтобы меня задержали среди дня или ночи, обвинив в похищении ребёнка. А с мерзавца-Вити и не такое станется.

— Нет. До завтра это подождать не может. Мне нужно это сделать очень срочно.

— Станислав! — Кашинский давит на меня своим голосом.

— Роман, я уже сказал: сначала — доверенность, потом — я могу быть в твоём распоряжении.

Мой ответ заставляет несостоявшегося тестя заскрежетать зубами.

— Хорошо. Назови адрес, и нотариус сейчас подъедет.

Вот это я понимаю! Совсем другой разговор!

Витюня, теперь ты однозначно в пролёте!

Подхожу к Юле, которая тут же вскакивает с места.

— Как мама?

— Передаёт тебе привет.

— Поговорили? — Василькова впивается в меня обеспокоенным взглядом.

Наш скромный диалог разговором назвать можно с очень большой натяжкой.

— Эрика согласилась подписать доверенность, — отвечаю так, как есть.

— Что ж, уже неплохо. Ты сейчас к нотариусу?

— Нет. Ждём здесь. Нотариус сейчас подъедет.

Василькова дёргает бровью, и в женском взгляде мелькает уважение.

Но у меня перед глазами стоит другой взгляд, полный неприкрытой ненависти, которая мне не совсем понятна. Точнее, совсем не понятна. Да, Эрика растила дочь одна. Но, чёрт возьми, как я мог об этом знать?!

— Эрика не говорила, почему она скрыла от меня рождение Юли?

— Понимаешь, Станислав, тут такое дело… Эрика уверена, что ты знал об этом.

— Знал? — таращусь на молодую женщину. — Это шутка?

Это уже второй, совершенно неожиданный «сюрприз» за очень короткое время. Интересно, это последний, или судьба ещё держит в рукаве парочку завалявшихся презентов?

— Не думаю.

— Она что-нибудь говорила об этом?

— Нет. — Василькова качает головой. — Эрика не желала говорить на эту тему. Совсем. И если бы не эта вынужденная ситуация…

— То я так и не узнал бы о Юле, — заканчиваю за неё.

— Боюсь, что именно так бы и было, — соглашается Есения.

Перевожу взгляд на Юлю, которая снова застывает, вытянувшись от напряжения.

Теперь, по крайней мере, мне хоть как-то понятно нежелание Эрики меня видеть. Она была уверена, что зная о ребёнке, я просто испарился. Только у меня всё равно не сходится уравнение. Она же сама заблокировала все свои контакты. Зачем?

Наверное, пришло время задать все эти вопросы Эрике.

***

— Когда можно будет получить доверенность? — уточняю у присланного Кашинским нотариуса, когда тот собирается уходить.

— Сейчас не обязательно иметь при себе бумажную версию. Я уже внёс информацию в ФНП. Вам будет достаточно считать QR-код c помощью смартфона.

— А если мне всё-таки понадобится бумажная? — перестраховываюсь. Ну мало ли! Предосторожность лишней не бывает.

— За бумажной вам придётся подъехать в офис.

— Я могу это сделать сегодня? — Бросаю взгляд на часы. Времени предостаточно.

— Да, конечно. Вы можете подъехать в рабочее время. Вам всё распечатают и выдадут. Ещё вопросы будут?

Глава 18

Да твою же козу за ногу! Какие мы исполнительные!

Вот надо же ему было «напомнить» ни раньше, ни позже, а именно сейчас! Ещё и в такой формулировке!

«…обсудить детали вашей с Эллой Романовной свадьбы!»

Я так и застываю с натянутой, как у идиота, у которого свело челюсть, улыбкой на роже.

Не то чтобы этот момент меня прямо-таки сильно напрягает, но обсуждать свои личные проблемы при посторонних — это, как минимум, неуместно, а как максимум…

Даже знать не желаю, чего он этим добивался. Но заикнуться о свадьбе при Эрике — очень эффективный способ ещё сильнее подорвать её и без того шаткое доверие ко мне.

Утешает одно, что прямо сейчас она не в состоянии аннулировать доверенность. А она бы так и сделала! Рванула, как Емеля на печи, прямо на своей кровати в нотариальную контору.

— Как только у меня на руках будет бумажная версия доверенности, я сразу же подъеду к Кашинскому, — уверяю нотариуса в последовательности своих действий.

Менять местами эти пункты я не собираюсь.

— Но… — Собираясь мне возразить, мнётся сконфузившийся от моей сверхнаглости дядька, теряя всю свою солидную важность.

Никаких «но»! За помощь Романа — почтительный респект. Но это абсолютно не значит, что я тут же поскачу к нему, высунув язык, и стану преданно ждать указаний, стоя перед ним на задних лапках.

— Ещё раз благодарю вас за оказанную услугу, — бесцеремонно перебиваю нотариуса, чётко давая понять, что он здесь уже лишний. И мне глубоко безразлично, даже если у него на этот счёт были другие указания.

«Мавр сделал своё дело, мавр может убираться». Увы, но это так.

Мысленно и взглядом выпроваживаю юриста из палаты, жду, когда он закроет за собой дверь, и поворачиваюсь к Эрике, к которой у меня имеется парочка неотложных вопросов. На самом деле их намного больше, но с остальными я буду разбираться чуть позже.

Только я даже рта не успеваю открыть!

— Мне кажется, ты получил то, что хотел, — накидывается на меня эта невыносимая женщина, которая будучи даже в беспомощном состоянии не теряет своих манер, характерных королевским особам. — Что ещё?

На красивом, несмотря на ссадины, лице застывает бесстрастная маска. Я же, словно мишень, ощущаю все стрелы и молнии, направленные исключительно в мою скромную персону.

Ой, а чего это мы так разнервничались?

— Небольшое уточнение: я был вынужден это сделать, потому что твой жених очень сильно озабочен, чтобы избавиться от Юли, отправив её в интернат.

Эрика меняется в лице, ещё больше бледнея.

— Он мне не жених! — выпаливает, и на её бледных щеках появляется едва заметный румянец.

Злость — это хорошо. Только её вектор должен быть в правильном направлении.

— Сути это не меняет. Он обязательно явится с соответствующими органами, и меня обвинят, знаешь, в чём?

Видимо, поняв свою ошибку, Эрика молчит, но при этом продолжает буравить меня колючим взглядом.

— Правильно: в похищении ребёнка. А без этой бумажки, — тычу пальцем в свой смартфон, намекая на электронный документ, — доказывать, что я не верблюд, будет бесполезно. Они даже разбираться не станут, а на месте заберут Юлю. Или ты этого не понимаешь?

Не в моих правилах воевать с женщинами, особенно когда они находятся в лежачем положении. Но Эрика не оставила мне другого выбора.

— Враг здесь не я. Я не желаю тебе зла, — добавляю, смягчившись.

— Извини. Я погорячилась, — выдавливает из себя.

Сухо. Без эмоций. Потому что должна, а не потому что приняла это.

— Ладно. — Уже сам сожалею, что переборщил.

— Если это всё, то тебе лучше уйти. Я устала. — Выгоняет меня прямым текстом. — Тебя, кажется, ждёт невеста. — Не упускает возможности поддеть, язва такая.

— Не всё, — возражаю и выдерживаю недовольный взгляд.

— Что ещё?

— Ещё? Ещё я хочу знать, почему ты не сообщила мне о том, что забеременела? — Только и всего. Без всяких реверансов.

Эрика широко распахивает глаза и смотрит на меня так, будто я только что не вопрос ей задал, а признался в убийстве единорога!

— Ты сейчас серьёзно? — произносит с запинками, словно ей тяжело говорить.

— Похоже, что я шучу? Ты заносишь меня в чёрный список, удаляешь все контакты, не отвечаешь на звонки, но при этом я должен был каким-то волшебным образом узнать, что ты забеременела?

— Стас, ты издеваешься? — Эрика таращится на меня ещё больше.

— Нисколько! — стараюсь не обращать внимания, как она произносит моё имя. — Ты, ничего не объяснив, вдруг исчезаешь с радаров, а я вдруг оказываюсь виноват? Так можно хотя бы узнать, в чём меня обвиняют?

— А ты, выходит, этого не помнишь? — прозвучавшим сарказмом удивляет ещё сильнее.

И я начинаю себя чувствовать ещё бо́льшим дураком.

— Эрика, что именно я должен помнить?

Как можно помнить то, чего не знаешь? Только это уже философия.

— Что? — усмехается с явной издёвкой в голосе.

Перебираю в уме разные варианты, но ни один из них не является правдоподобным. Как можно забыть, если девушка сообщает тебе о своей беременности? Да никак! Если только память напрочь не отшибло!

На всякий случай повторяю в уме таблицу умножения и формулы вычисления объёма и площади разных фигур. Да я даже имя своей первой учительницы помню! А про сказанную беременность вдруг забыл? Чертовщина какая-то выходит!

— Может, ты всё-таки кому-то другому сказала? — допускаю такую возможность.

— Кому-то другому?! — В меня летит вспышка неподдельного негодования.

— Ты, конечно, можешь сколько угодно метать в меня искры. Только зачем? Зачем строить стену, если сейчас мы на одной стороне?

— Нет, Стас, это не искры. Это осколки. Осколки всего, что ты разбил. И из них стену не построить — только баррикаду. Что касается твоего вопроса, то разговаривала я с тобой. И тебе, а не кому-то другому я сообщила, что беременна.

Глава 19

Мне требуется время, чтобы хоть немного переварить то, что я услышал.

При этом Эрика, не мигая, смотрит мне в лицо. В её глазах плещется даже не осуждение, а глубокое, полнейшее разочарование. Такое, от которого веет ледяным, бездушным холодом. И внутри меня против воли всё сжимается, словно последний мост, натянутый между нами, окончательно оборвался, и теперь нас разделяет бездонная пропасть, усеянная осколками.

Её взгляд… Он прожигает насквозь.

Эрика ждёт. Всего секунду. Может, две. Но в этой тишине, звенящей после её слов, умещается вечность.

«Тебе, а не кому-то другому я сообщила, что беременна…»

Но этого не было! Не бы-ло!

Тогда почему она в этом так уверена? Как такое возможно? И возможно ли?

Будь на её месте кто-то другой, взять хотя бы ту же Эллу, я бы не поверил, рассмеявшись в лицо. Но не верить той Эрике, которую я знаю, у меня нет оснований. Тогда выходит, что не стоит верить самому себе?

Эрика резко отводит взгляд. Будто то, что она увидела в моих глазах — или наоборот не увидела — было последней каплей. Губы её искривляются, сложившись в гримасу, которая должна была стать усмешкой, но становится лишь выражением безмерной усталости и боли.

— Уходи, Стас, — произносит надтреснувшим голосом.

Уйти? Просто так? Но я не могу! Вся моя сущность противится этому. Я не могу уйти, не разобравшись во всём этом.

— Я уйду. Но сначала хочу знать, что я тебе ответил?

Наверное, это звучит по-идиотски. Но ведь по любой логике, я же должен был что-то ответить?

В меня вонзается удивлённый взгляд, и горькая усмешка трогает красивые губы. Губы, которые никогда не умели лгать. И я почти уверен, что сейчас услышу свой ответ. Ответ, которого я не давал.

— Уходи, Стас. И, пожалуйста, не приходи сюда больше. — Эрика произносит совсем не то, что хотела сказать, и отворачивается.

Разрываюсь между желанием задержаться, чтобы выяснить всё сейчас, и необходимостью вернуться к этому разговору позже.

Тихий голос разума шепчет, что спешка — очень плохой советчик. К тому же, зная упрямый характер Эрики, то говорить со мной сейчас она не станет. Свой приговор она уже вынесла.

И я заставляю себя выйти из палаты.

***

— Юля, ты всё запомнила? — Ловлю испуганный детский взгляд в зеркале заднего вида.

Нотариальная контора, супермаркет детских автокресел, медицинский центр, где мы с Юлей сдали анализы для экспертизы, детское кафе — такой маршрут мы преодолели прежде, чем вернуться домой.

— Угу. — Послушно кивает. — Тебя зовут Стас. Ты работаешь инженером. Но сейчас в отпуске, потому что мама в больнице. Правильно?

— Да. Ты молодец. И ничего не бойся.

— Угу.

— Вот и умничка. Ну что, идём?

Тяжело вздыхает и кивает.

Выхожу из машины и помогаю выйти Юле.

— Юль, а игрушку?

— Ой, я забыла! — Снова ныряет в салон и достаёт оттуда своего плюшевого зайца в бело-розовом сарафане.

Это розовое нечто вызывает на детском личике слабую улыбку, заставляя меня улыбнуться в ответ. Не выпуская Юлиной руки, подходим к дому, где уже почти три часа нарезает круги Витюша в компании двух мрачных тёток и возмущённых соседей, собранных сердобольной Галиной Леопольдовной.

Об ожидавшем нас возле дома «сюрпризе» меня предупредила Есения.

— Вот он! — восклицает отвергнутый жених Эрики, увидев нас с Юлей.

Юля прижимается ко мне, прикрываясь зайцем как щитом.

— Чему обязан? — Натягиваю на лицо приветливую улыбку, мысленно обещая Витюне скорую, но очень мучительную расправу.

— Мы вынуждены забрать у вас девочку, — видимо, совсем озверев от длительного ожидания, переходит сразу к делу женщина и тянет свои толстые пальцы к Юле.

Отодвигаю дочь за спину.

— На каком основании?

— Вы видите?! Видите? Он удерживает её силой!

Ну всё, Витюша, ты — покойник!

— Станислав — отец Юлечки! — грозной фурией, как утка, защищающая своих детёнышей от стервятников, взвивается тётя Галя.

— Никакой он не отец!

— Мужчина, давайте, договоримся по-хорошему. Вы отдаёте нам ребёнка, а мы не подаём заявление в соответствующие органы, — поступает предложение.

Ох, ни хрена себе!

— Простите, а заявление по какому вопросу? — включаю идиота. Мне не привыкать. Сегодня это прям моя роль. Вжился уже.

— На основании проживания с чужим несовершеннолетним ребёнком.

— Как вам уже сказали, Юля — мой ребёнок.

— Это ложь! — брызжет желчью Витюша.

— По нашим сведениям, у девочки есть только мать, которая отсутствует уже третьи сутки.

— Мать девочки в данный момент находится в больнице. Но, видимо, вам забыли об этом сообщить. — Бросаю уничижительный взгляд на вьющегося, как уж на сковородке, Витюню. — И на время её отсутствия я являюсь законным представителем своей дочери.

— Это всё ложь!!!

Руки так и чешутся поправить фейс Витюни об асфальт!

— У вас есть подтверждающие это документы? — включается в полемику вторая тётка.

— Нет у него никаких документов! — отвечает за меня Витёк, окончательно исчерпывая моё терпение.

— Разумеется. — Не хуже фокусника достаю доверенность.

— Папа, я домой хочу, — подключается Юля.

— Сейчас, доча, пойдём.

Тётки вдвоём раз десять внимательно изучают заверенную нотариусом бумагу, сверяя её с моим паспортом.

— Ещё вопросы будут? — уточняю, исключительно, чтобы позлить покрасневшего, как перезрелый помидор, смертника. Бедолагу сейчас разорвёт от злости.

— Нет.

Вот и прекрасно!

Только вкус пусть небольшой, но победы омрачает недосказанность с Эрикой.

Мне нужна жертва! И я пригвождаю взглядом жалкого неудачника.

— А на тебя, паразит, я напишу заявление. И тебе придётся ответить за клевету, распространение ложных слухов, порочащих репутацию женщины, и причинение морального ущерба. Понял, мразь?

Глава 20

Эрика

Ларионов не спешил уходить. Он продолжал стоять, будто собирался что-то ещё сказать.

Я чувствовала на себе его пристальный взгляд, прожигающий насквозь. Но желания разговаривать у меня не было.

Момент, когда Ларионова не стало, я ощутила сразу.

Только после себя он оставил шлейф своего парфюма. И этот аромат до сих пор витает в палате, настойчиво напоминая о его обладателе.

Запах проникает в мои лёгкие, попадает в кровь и по венам разносится по всему телу. В голове, против моей воли, эхом звучит голос Стаса.

Ларионова вдруг стало слишком много. Настолько, что я ощущаю его невидимое присутствие даже тогда, когда его нет рядом.

Не в силах подняться, чтобы сбежать от ворвавшегося в мою жизнь прошлого, беспомощно лежу отвернувшись, снова и снова прокручивая в голове обрывки короткой встречи. А ведь я столько раз мысленно представляла себе её. Гадала, каким удивлённым, а может, наоборот, безразличным будет его лицо, когда он узнает о Юле. Но явно не ожидала, что всё пройдёт именно так. А его «хочу знать, что я тебе ответил?» меня просто убило.

Неожиданная «забывчивость» Ларионова неимоверно злит и заставляет кипеть от негодования, но я убеждаю себя смириться и потерпеть. Сейчас у меня всё равно нет другого выхода. В конце концов, один месяц — это не год и не вечность. Оставшиеся двадцать восемь, уже даже почти двадцать семь дней пройдут, Ларионов снова исчезнет, и я забуду его появление, как страшный сон.

Убаюканная этими мыслями, незаметно для себя засыпаю и, на удивление, сплю совершенно спокойно. Просыпаюсь от того, что чувствую рядом с собой чьё-то присутствие.

Первая мысль — это Ларионов. Неужели он опять вернулся? Резко оборачиваюсь, но вместо Стаса я вижу Есению, и её озабоченный взгляд несколько настораживает.

— Тебя Ларионов подослал?

— А что должен был?

— Не знаю.

Но он может. Хотя мне до него нет никакого дела, и я оставляю вопрос Есении без ответа.

— Никто меня не посылал. Как ты? — Отмирает и подходит ближе.

— Как видишь. Никуда не сбежала. — Снова начинаю злиться, хотя уже сама не понимаю на кого больше: на себя за свою беспомощность или на Стаса за его вопиющую самоуверенную наглость.

— Уже лучше, раз шутишь. Я… — Василькова закусывает уголок губы. Так она делает, когда ей нужно сообщить какую-то новость, но она не знает, как это сделать.

— Сеня, что случилось?

— Ничего страшного. Тётя Галя тебе передаёт привет.

Замираю и во все глаза гляжу на подругу.

— Что с Юлей?

— Ма́львина, дыши. С Юлей всё хорошо. А вот у Самохвалова появились проблемы.

— Серьёзно? — Вместо ответа получаю утвердительный кивок. — Как-то не верится, что у него могут появиться проблемы, — цежу сквозь зубы.

— И тем не менее, это так.

Не могу не признаться, что меня это радует.

— Хотела бы я посмотреть на того, кто ему их доставил.

— Ну, дорогая, тебе не угодишь. Ты, то сама прогоняешь Станислава, не желая с ним разговаривать, то тут же желаешь на него посмотреть.

Что? Опять Ларионов? Чтоб ему провалиться!

Закатываю глаза, не сдержавшись.

— Кстати, твоё желание на него посмотреть очень легко исполнить, — живо предлагает Есения с загадочным видом.

— Еся! Не смей ничего устраивать! — предупреждаю.

Тоже мне, рыбка золотая нашлась! С неё станется сообщить Ларионову, что я желаю его видеть. А я этого не желаю!

— Ой, да успокойся ты! Ты ещё не знаешь, что я хочу…

Василькова включает свой смартфон и разворачивает его экраном ко мне, демонстрируя беседу Стаса с гарпиями из опеки.

— Что это?

— Наш «дорогой» Витюша хотел зафиксировать, какая ты такая никчёмная мать, которая бросает свою дочь, оставляя ночевать у соседки. Только тётя Галя ему сказала, что Юля ночует у себя дома. Но он ей не поверил и пошёл проверять.

Меня бросает в холодный пот. Этот мерзавец ничем не побрезгует и ни перед чем не остановится.

— Что он ещё сделал?

— Выдохни. Он уже ничего не сделает. Юля сейчас с папой, а Виктор может подавиться своим ядом.

Ещё раз просматриваю запись, глядя на перекосившуюся от злости физиономию Самохвалова.

— Эри, я вчера тебе не стала говорить. Да и спала ты уже… — продолжает Есения.

Господи, что ещё могло случиться?!

Отрываюсь от экрана и впиваюсь взглядом в Василькову, безуспешно пытаясь по её лицу понять, что произошло.

У меня такое ощущение, что с появлением Ларионова я утратила способность здраво мыслить. Хотя, пожалуй, здесь всё-таки больше стоит винить лёгкое сотрясение, чем Стаса. Но и он, несомненно, наложил свой отпечаток.

— В общем, пока ты лежишь в больнице, он поживёт у вас.

— Кто? — теряю мысль.

— Станислав.

Что? Ларионов будет жить у нас?! Не могу поверить в услышанное и в полном недоумении хлопаю глазами, таращась на Есению в ожидании хоть каких-то объяснений.

— З-зачем?

— Не смотри на меня так. Он спросил, и я ему разрешила.

— Зачем?

— Подумала, что Юле дома будет лучше.

Юле, конечно, дома будет лучше. С этим я согласна. Всё-таки если она будет жить дома, а не где-то, — это уже хорошо. Если бы не Стас…

«Двадцать семь дней, и он исчезнет», — повторяю себе, как мантру.

«Но он будет жить в моём доме!»

«Вызову клининг, сделаю ремонт, вытравлю любыми способами, но через двадцать семь дней он исчезнет!»

Заставляю себя дышать ровно и не думать, что теперь в каждой своей вещи я буду видеть того, кого вообще не хочу никогда видеть!

— Это всё?

— Почти. Я хотела тебя кое о чём спросить.

— О чём?

— Эри, ты точно уверена, что именно ему сказала о своей беременности?

— Ты считаешь, что я совсем выжила из ума?

— Нет, я так не считаю. Но то, что ты говоришь одно, а он этого совершенно не помнит, выглядит как-то очень странно. Не считаешь?

Глава 21

— Эри, мне кажется, ты поторопилась, — произносит Есения после небольшой паузы, словно взвешивала в уме все за и против прежде, чем прийти к такому выводу.

— Поторопилась?! — восклицаю в полном недоумении.

— Да. Такие важные вопросы, как рождение ребёнка, не решают по телефону. — В Васильковой вдруг просыпается ментор.

— Это для меня этот вопрос важен, или даже для тебя, но не для Ларионова.

Мне определённо не нравится направление нашего разговора. Мне вообще не нравится всё, что хоть как-то касается Стаса.

— И всё равно, Эри, тебе стоило поговорить со Станиславом лично. Лично! Понимаешь?

— Лично? — задыхаюсь от возмущения. — После того, как он прямым текстом заявил, что этот ребёнок ему не нужен? Скажи мне, ты сама захотела бы после такого его видеть и разговаривать лично?

Несмотря на внутреннее согласие, которое я отчётливо вижу на её лице, Есения продолжает настаивать на своём:

— Тем не менее, это необходимо было сделать. Не стоило сгоряча обрубать все концы. — Есения сжимает пальцами переносицу, словно пытается разгадать головоломку, где логика совершенно бессильна.

— Нет, Сеня. Я не обязана была этого делать. Я не глухая и не тупая. Мнение Ларионова я услышала и поняла правильно. Для него моя беременность — лишь досадное недоразумение, которого не должно было случиться. Он рассчитывал хорошо провести время, не более. Ребёнок в его планы не входил, и он с лёгкостью от него отказался. Даже деньги предложил, чтобы я избавилась от «нежелательного последствия». Неужели тебе этого мало? По-моему, здесь больше нечего обсуждать. Поэтому всё остальное его уже никак не касалось.

Внутри меня снова всё сжимается. Я слишком хорошо помню то своё состояние, когда Стас вынес приговор нашему ещё нерождённому малышу.

— Тогда почему он этого не помнит?

— Может потому, что сейчас ему так удобнее? — предлагаю вариант, но Есения отрицательно качает головой.

— Нет, Эри. Здесь что-то не так. Не сходится у меня. Я видела, как он относится к Юле, и разговаривала с ним. Станислав не производит впечатление безответственного человека.

— Это сейчас. Тогда у него на этот счёт было другое мнение.

— Впечатление бывает обманчивым. Я сама в этом убедилась.

— И всё-таки я думаю, что ты ошибаешься. Я уверена, что Стас не знал ни о твоей беременности, ни, соответственно, о рождении Юли.

— То есть, ему ты поверила, а мне — не веришь, так?

— Не так. Я верю тебе. Но и Станислав, я уверена, говорит правду.

— Как-то странно тогда получается.

— Очень странно. В этом я с тобой полностью согласна, — подытоживает Есения, не желая замечать моего сарказма.

После ухода Васильковой, как бы мне не хотелось этого делать, я ещё раз вспоминаю тот, не самый приятный в своей жизни, разговор.

Я не ожидала, что Стас позвонит. Мы заранее договорились встретиться на следующий день, поэтому его звонок застал меня врасплох.

Узнав о беременности, я ещё не успела прийти в себя и была совершенно не готова к разговору. Тем более, я точно не планировала сообщать об этой новости по телефону. Это получилось спонтанно. Я очень волновалась, и сейчас точно не помню, почему вообще об этом зашёл разговор.

Реакция Стаса оказалась для меня пугающей. Я была уверена, что он отреагирует иначе.

Тогда я тоже не хотела верить, что он мог такое сказать. Думала, что это говорит совсем другой человек. Не Стас. Только Стас сам развеял мои сомнения. Просто я слишком плохо его знала.

Сейчас, когда он согласился позаботится о Юле и даже поставил на место Виктора, всё выглядит иначе. Но это не значит, что я забуду его первоначальный отказ. Даже не просто отказ, а согласие на убийство. Убийство собственного ребёнка лишь бы избежать ответственности.

Приближающиеся тяжёлые шаги, гулко раздающиеся в коридоре, привлекают моё внимание. В палату входит немолодой мужчина в строгом деловом костюме, поверх которого небрежно накинута медицинская накидка.

— Здравствуйте, Эрика Александровна. Как вы себя чувствуете? Вы сможете уделить мне несколько минут?

Не знаю, что ответить. Времени у меня предостаточно — двадцать семь суток с хвостиком, да и самочувствие почти в норме, но это не означает, что я испытываю потребность в общении. Неопределённо киваю.

— Спасибо. Эрика Александровна, меня зовут Рыжов Юрий Вячеславович. Я представляю интересы… хм… водителя, который стал причиной аварии, в которой вы пострадали.

— Вы приходили в первый вечер.

Теперь я узнаю мужчину. Тогда я была не в состоянии с ним разговаривать.

— Совершенно верно. Я понимаю, что ситуация неприятная, и вам сейчас очень сложно.

Это слишком мягко сказано, если учесть, к чему всё привело.

— Эрика Александровна, я хочу предложить вам обсудить возможность разрешения этого вопроса мирным путём. Без подачи официального заявления о наезде, — поясняет, когда на его предложение я дёргаю бровью. — Разумеется, мы готовы взять на себя абсолютно все расходы, связанные с вашим лечением и полным восстановлением, и крайне заинтересованы в том, чтобы вы остались удовлетворены, и этот инцидент никак не повлиял на вашу дальнейшую жизнь.

Звучит очень заманчиво. Подозрительно заманчиво.

— А выписать меня отсюда вы сможете?

— Что сделать? Выписать? — теряется. — Хм… Если вас не устраивает лечение здесь, мы можем предоставить вам любую другую клинику на выбор, даже за границей, — предлагает с некоторой осторожностью.

Вот только заграница меня точно не интересует.

— Лечение здесь меня полностью устраивает. Я немного другое имела в виду.

— Поясните?

— Это не существенно.

— Хм… Тогда я вернусь к нашему вопросу. Мы можем составить письменное соглашение, в котором будут прописаны все условия. Это даст вам гарантии, что все расходы будут покрыты. Как вы на это смотрите?

Глава 22

Станислав

— Подлый урод! Мразь! Гад! — слова вырываются сквозь стиснутые губы. Меня никак не отпускает от выходки Витюни, хотя его рожа (для его же блага!) больше не мозолит мне глаза. — Самодовольный кусок дерь… — осекаюсь, вспоминая о Юле. Маленькой девочке ни к чему слышать весь этот поток брани. — Прости, — извиняюсь, обращаясь к ней.

— Мама называла его ещё хуже.

— Представляю. — В этом я с Эрикой полностью согласен.

— Но ты круто с ним! — добавляет Юля восторженно.

От полученного незамысловатого и такого искреннего комплимента начинаю чувствовать себя настоящим супергероем, хотя ничего геройского я не совершил.

Витюша надеялся на лёгкую победу, но обломался, когда понял, что против закона ни он, ни свита из опеки, явно не задаром таскающаяся вместе с ним, не пойдут. Компромата на меня у них нет, значит, ничего сделать они не смогут. Поэтому вся его самоуверенность мгновенно испарилась.

— Неужели этот дурак думает, что таким способом сможет добиться расположения? — Я понимаю, что Юля ещё слишком мала, чтобы рассуждать на такую тему, но вопрос слетает импульсивно.

— Тётя Есения говорила, что так он пытается отомстить маме за её отказ.

Вот оно что! Потешить своё самолюбие, заставив других страдать? Тварь!

Стискиваю зубы, чтобы не высказать при Юле всё, что я думаю про этого мерзавца. Однако меня удивляет ещё и другое: оказывается, Юля, несмотря на свой возраст, умеет очень внимательно слушать. Всё-таки она поразительно умный ребёнок! А этот урод решил убрать девочку со своей дороги?

Ну, Витютя! Гадёныш ты паршивый! Мерзкое насекомое, которое хочется раздавить, даже не раздумывая!

— Надеюсь, теперь этот недоделанный мститель свой пыл поумерит.

— Ага. Жаль, что мама этого не видела.

Юлино замечание невольно напоминает мне о нежелании её мамы меня видеть. В отличие от своей дочери, Эрика вряд ли бы оценила мой поступок. Собственно, это не особенно важно, но её необъяснимое отчуждение заставляет меня нахмуриться.

— Не расстраивайся, — утешает Юля и в неосознанном порыве прижимается, чем приводит меня в полное замешательство.

Что это: благодарность за защиту или простое детское доверие, а может, всё вместе — не столь важно. Важен сам жест. Чистый, искренний и непринуждённый, который говорит без слов.

После этого объятия у меня внутри всё-таки ёкнуло. Во мне будто что-то переключилось, замкнуло и пробудило спящие до этого времени отцовские чувства. Они поднимаются из глубины, расправляются, наливаются силой, растут и, наконец, накрывают меня с головой.

Теперь я ещё сильнее сожалею, что по-мужски не «объяснил» Витюне забыть о моей дочери на всю свою оставшуюся жизнь, чтобы он не мог даже смотреть в её сторону, не то чтобы приближаться.

Входящий звонок немного остужает ярость и заставляет меня чертыхнуться.

Снова звонит Кашинский, который совершенно вылетел у меня из головы из-за нагрянувшего с опекой Витюши.

— Юль.

— А?

— Мне нужно съездить в ещё одно место.

Мне не хочется этого делать, но этот вопрос нужно закрыть.

— Хорошо. Поехали, — предлагает, удивляя своей отзывчивостью.

— Ты поедешь со мной?

Независимо от результатов экспертизы, я не откажусь от Юли, по крайней мере до тех пор, пока Эрика не выздоровеет полностью. Поэтому разговор с Кашинским вряд ли затянется, и Юлю на это время можно было бы оставить с Галиной Леопольдовной.

— Конечно! — отвечает без тени сомнения. — Ты же меня спас. Теперь моя очередь тебе помогать, — заявляет с готовностью.

Даже не знаю, как реагировать. Какая помощь может быть от пятилетней девочки? Однако мысль, что теперь у меня есть самая надёжная союзница, придаёт уверенности, и все нависшие проблемы кажутся уже не такими значительными.

Детские глаза, полные решимости, горят, как два маленьких солнышка, и я чувствую, как напряжение начинает отступать. Может быть, Юлина наивная вера в меня и есть то самое, что мне сейчас нужно?

— Хорошо.

Принимаю поддержку и выставляю ладонь. Юля звонко хлопает по ней своей маленькой ручкой.

Сообщением пишу Кашинскому, что скоро буду. Точнее, мы будем.

***

Идея взять с собой Юлю оказывается не такой уж плохой.

Кашинский, явно намеревавшийся отчитать меня за приличную задержку и игнорирование его приказов, наткнувшись на мою маленькую защитницу, просто промолчал. Вместо приветствия он сухо кивает нам обоим и приглашает в дом.

— Я так понимаю, результат ДНК оказался положительным, — констатирует Роман, избавляя меня от необходимости объясняться.

Ему явно это не нравится, однако он не произносит ни одного слова против.

Честно говоря, я вообще не понимаю, зачем я ему понадобился. Мы вроде бы всё обсудили.

— Ты что-то хотел?

— Да. Завтра в десять часов состоится ваша… — Кашинский запинается и, кашлянув в кулак, упрямо продолжает: — регистрация с Эллой, — сухо ставит меня перед фактом.

Мои брови сами взлетают вверх, а в горле неожиданно пересыхает от такого поворота. Чего греха таить, я уже успел свыкнуться со своей свободой, а желанный брак с Эллой вдруг перестал быть таковым.

— Но ты же сам сказал, если подтвердится, что Юля моя дочь, то свадьбы не будет.

— Я помню, что говорил, — отрезает, но каждое слово стоит ему невероятных усилий.

— И как тогда быть? — кошусь на Юлю, давая Кашинскому понять, что моё отношение к девочке не изменится.

— Решим, — парирует безапелляционно.

— Но…

— Никаких но. Возражения не принимаются. Завтра в десять утра ты должен быть у Дворца Бракосочетания.

Ох, ни хрена себе заявочка!

Только благодаря присутствию Юли Кашинский избежал весьма красноречивых комментариев с моей стороны. Но Роман не даёт мне даже рта раскрыть!

— Хочу, чтобы ты знал, моё мнение на этот счёт не изменилось. Это желание Эллы.

Глава 23

Оттягиваю воротник, чтобы не давил, но легче дышать от этого не становится. Словно невидимая крепкая рука сжимает моё горло, перекрывая спасительный кислород. Это не просто физическое ощущение, это предчувствие надвигающегося звездеца. Мысли путаются, мечутся в поисках выхода, которого я не вижу, и с каждой секундой осознание этого гнетёт всё сильнее. Мир сужается до размеров ловушки, в которую я загнал себя сам.

С момента появления Юли прошло всего три дня, а кажется, что промелькнула целая жизнь. Удивительно, как может перевернуться мир за столь короткое время.

Бросаю взгляд на сидящую на пассажирском сиденье притихшую девочку. Меня так и подмывает спросить: «Что нам теперь делать?», но вряд ли пятилетний ребёнок сможет дать дельный совет.

Думай, Стас, думай, шевели извилинами! Тебе на хрен не сдалась эта свадьба!

А ведь не появись Юля на пороге моей квартиры, я был бы уже глубоко женат!

«Ты и будешь женат, если не придумаешь, как избежать брака!»

Но как это сделать, чтобы не причинить ещё бо́льший вред Юле, я пока не представляю. Кашинский чётко дал понять, что не остановится ни перед чем.

Да ну бред же! Мы живём в цивилизованном мире, а не в средние века! И я решительно достаю телефон.

— Что ты будешь делать? — спрашивает Юля, до этого молча наблюдавшая за мной.

— Позвоню Элле. Объясню ей всё, скажу, что наш брак будет большой ошибкой.

— Она тебя послушает?

Хотелось бы. По крайней мене, я на это очень надеюсь. Элла — единственная, кто может отменить весь этот фарс. Осталось убедить её в этом.

Вот только счастливая невеста не спешит отвечать на мой звонок, и мне приходится звонить её отцу, несмотря на то, что мы ещё никуда не уехали. Однако возвращаться в их коттедж у меня нет ни малейшего желания, словно вернувшись, я уже не смогу выбраться из него, и он навсегда станет моей тюрьмой. А ведь не далее как три дня тому назад, я чуть ли не грезил, как буду по утрам пить кофе на балконе, а вечерами смотреть на закат.

Идиот!

— Роман, я хочу поговорить с Эллой, но не могу до неё дозвониться.

— Она сейчас отдыхает.

Как-то не верится, что Элла могла устать. Не вагоны же она разгружала?!

— Мне нужно с ней поговорить. Позови её.

Начинаю жалеть, что не увиделся с Эллой, пока была такая возможность, а сбежал из дома, будто боялся быть замурованным в нём заживо.

— Нет. — Коротко. Сухо. Без эмоций. — После регистрации у вас будет достаточно времени, чтобы обо всём поговорить. И ещё, Станислав, завтра утром привезут платье для девочки, — отрезает Кашинский и отключается.

Какое ещё, к чёрту, платье?! Даже такую мелочь, как платье для Юли, он взял под свой контроль!

Не сдержавшись, с силой бью ладонями по рулевому колесу. Мне нужно поговорить с Эллой до этой грёбаной регистрации, а не после! После будет уже поздно.

Причин избежать свадьбы предостаточно. Во-первых, я наглядно увидел, какое место мне будет отводиться в семье. Быть мальчиком на побегушках, грушей для битья и исполнителем капризов Эллы в одном комплекте как-то не хочется. За эти неполные три дня Кашинские показали всю свою суть. Во-вторых, есть ещё Юля.

Поворачиваюсь и встречаюсь с ней взглядом.

— Тебе обязательно нужно жениться на этой Элле?

— Именно так я думал, пока не узнал, что есть ты.

Теперь всё изменилось.

Каким же я был слепым! Красивая жизнь, маячившая в перспективе, закрыла на всё глаза, и я попал, как муха, позарившаяся на банку варенья, а сам увяз в нём по самые уши.

Кашинский чётко дал понять, что не остановится ни перед чем. Шаг влево, шаг вправо — попытка к бегству, которая будет стоить мне очень дорого. Ставить под удар Юлю я хочу меньше всего, а «бить» он будет по ней.

И как теперь быть?

Единственный выход — как можно скорее поговорить с Эллой. Но, судя по всему, этого мне не дадут сделать до самой регистрации. Остаётся надеяться, что такая возможность появится во Дворце бракосочетания.

К высокому зданию, на первом этаже которого находится самый красивый в городе церемониальный зал, я приезжаю заранее, торчу на улице, чтобы не пропустить приезд невесты. Нервно поглядываю на часы. Неужели Кашинский решил сделать подарок, избавив меня от ненужной церемонии? Было бы просто замечательно. Но за пять минут до назначенного времени к зданию подъезжает полностью тонированный автомобиль, а следом за ним паркуется белый лимузин.

— Это они? — дёргает меня Юля, напрягаясь.

— Они, — отвечаю со вздохом.

Кашинский выходит сам. Пока он помогает выйти своей супруге, Зинаиде Владленовне, я успеваю открыть дверцу лимузина, но передо мной вырастает телохранитель Кашинских.

— Отойди, — цежу сквозь зубы.

— Не положено.

— Может, ты тогда и женишься вместо меня?

— Станислав, не устраивай балаган, — вмешивается Роман. — У Германа приказ, и он его выполняет. — Протягивает руку, помогая выйти своей дочери.

Голова Эллы опущена, лицо скрывает фата, подобно вуали.

— Роман Александрович, здравствуйте! — К нам подлетает дамочка и лебезит заискивающе. — К церемонии всё уже готово. Всё, как вы просили. Невесте необходимо пройти в специальную комнату, — тараторит, стараясь угодить Кашинскому.

Какая, к чёрту, специальная комната?! У меня ассоциации только с камерой.

— Элла, — зову, чтобы привлечь к себе внимание.

— Не сейчас, Станислав. Потом. Все вопросы обсудите потом, — перебивает меня Кашинский и даёт отмашку своему охраннику.

Элла бросает на меня взгляд и её под «конвоем» уводят в здание.

Зашибись свадьба намечается!

— Что за триллер ты здесь устроил? — накидываюсь на Романа, лишившего меня последнего шанса на разговор.

— Ты, наверное, забыл, что моя дочь — не простая девушка, — парирует и мажет напряжённым взглядом по Юле. — Платье не подошло?

— Нет. — Хотя мы его даже не распаковывали.