Я всегда была неправильной.
Неугодной своему отцу дочерью. Нерадивой ученицей. Скверной девчонкой из славного древнего рода, которая пытается быть на шаг впереди покорных сестер, услужливой матери и забитой второй наложницы своего отца. Мое имя «Лейла» означает ночь, тьму, беспросвет, и многие доброхоты твердили, что я не принесу счастья семье. Это было предрешено еще когда мать вынашивала меня в своем чреве.
Я рождена в южном крае своей страны, где к женщинам относятся в лучшем случае, как к хорошей лошади, которую можно выгодно продать. Но мне повезло, и меня все еще не выдали замуж в мои восемнадцать лет. Из-за характера. Только не моего, а отцовского.
О вздорном и злобном нраве графа Селима Бедиля наслышаны все, но никто ничего с этим не делает. Это на севере, востоке и западе, и тем более в столице женщинам дозволено быть смелыми и веселыми, а здесь их принято поучать мужьям и отцам.
Но я нашла лазейку, когда мне было четырнадцать лет – научилась переодеваться мальчиком-слугой. Непростая работенка, особенно если рядом крутятся взрослые слуги. Но Рахим – мой дорогой брат – по моей просьбе уводил слугу Аслана – своего ровесника – помочь ему с делами. А мне доставались костюм и чалма. Мой отец – человек богатый и властный, в его родовом гнезде очень много слуг.
Как хорошо, что я выросла непокорной и не желаю проводить все время на женской половине, учась вышиванию или основам домоводства. Большего на юге от женщин и не ждут. Даже в богатых семьях.
Ну а сейчас – знойный день середины лета. Месяц Летней Жары. И мне не терпелось поскорее сбежать из дома на прогулку.
Самым скверным было то, что накануне Берна и Эльчин – мои единокровные сестры, рожденные покойной наложницей отца, Асель, недавно обнаружили мои аккуратно сложенные мальчишеские вещи.
- Как можно, Лейла?! – восклицала с осуждением и ахала Берна.
- Харам, харам! – Эльчин потрясала свернутым белоснежным тюрбаном. – Как ты посмела!
- Мы расскажем отцу, Лейла!
- Тебя накажут и принесут в жертву фраминистким богам!
- Нет, миританскому Соурену!
Они так охали, ахали и кричали о моем грехопадении, что смеяться в какой-то момент стало бессмысленным. Я просто прикрикнула на них:
- Дуры!
Схватила свои вещи, небрежно брошенные на пол, и была такова.
Это все случилось поздним вечером, незадолго до вечерней молитвы, а уже утром я, не дожидаясь завтрака, была такова. Переоделась и шмыгнула за ворота, пока несносные девицы и впрямь не доложили обо всем отцу. Хотя им это будет сложно сделать, потому что женщин пускают на мужскую половину только по очень важным причинам и только после обеда.
Надеюсь, что успею вернуться…
Мне не нравилась моя жизнь и хотелось ее чем-нибудь разнообразить. А когда не имеешь понятия, что лучше выбрать, остается только протестовать. Сложность бытия южной графини заключается в неизвестности, выдадут ее замуж или отправят в гарем господина герцога Анвара.
Чтобы избежать близкородственных связей, южанок из графских семей отдавали в гарем раз в четыре поколения. Это было разумно, но мне в принципе не нравилась идея замужества. Я хотела обучаться наукам и жадно впитывала в себя математику и географию, пока мне не сказали, что для девочки я знаю более чем достаточно и не отправили на женскую половину.
И вот, сейчас, я мчалась, как разыгравшаяся горная лань, разбрасывая обутыми в сандалии пятками песок, время от времени останавливаясь, чтобы поправить тюрбан. Наверное, неправильно его завязывала – он то и дело пытался съехать набок. Если свалится и мои пышные черные волосы рассыплются по плечам, можно ждать беды.
Не знаю, чего я хотела найти на рынке. Свободы? Яркости? Радости и улыбок? Услышать речь незнакомых людей, вдохнуть смешанные ароматы различных специй? А еще хотелось фруктов и сладостей – в последнее время на женскую половину их совсем не приносят.
И вот, я с самым невозмутимым видом шагаю по рынку. Никто не кидал на меня косые и липкие взгляды, как на других юных девушек, осмелившихся выйти из дома без сопровождения отцов и братьев. Никто не заставлял чувствовать себя виноватой просто за то, что родилась женщиной. Люди смотрели равнодушно или дружелюбно. Только один торговец шикнул на меня за то, что я подошел слишком близко к его товару.
- Пошел прочь, оборванец! Еще украдешь мои финики!
- Не очень-то и надо, - беззаботно проворчала я. – Захочу – могу купить!
Не могу, конечно. Деньги женщинам не дают, и даже на рынок за провизией служанок не посылает.
Я прошла через длинные торговые ряды и почувствовала себя гораздо спокойнее, чем, когда примчалась сюда. Зачем я так опрометчиво поступила? У отца гости бывают – могли заприметить долговязого юнца в одежде слуги. Наверное, просто хотела побыть одна, собраться с мыслями, подумать, как вести себя дома…
Или, может быть вовсе не возвращаться домой.
Нет!
Никогда и ни за что я не могу представить себе такой дерзости.
Повернула назад, вдохнула запахи мускуса и шафрана, почувствовала себя тоскливо и одиноко. Не должна графская дочь бродить по тем местам, где ошиваются простолюдины – так сказал однажды отец, когда я высказала ему свое желание погулять за пределами дворца. Тем более дочь южного графа. Это мол западницы и северянки пусть ведут себя, как потаскухи, а южанки должны соблюдать традиционные ценности.
Внезапно кто-то схватил меня за воротник.
- Ай! Какого дамона! – шикнула я, и резко обернулась.
Позади стояла единокровная сестрица Берна, в своем белом одеянии и белом, вышитом серебряной нитью, платке. Смуглая, красивая, сердитая. Тонкие черные брови сведены, губы поджаты.
- Так и знала! – гневно выдохнула она. – Эльчин тебя видела, а я еще думала, что ты добропорядочная девушка!
- Ты что тут делаешь? – поддела я ее, почти не испугавшись. – Это же харам!
- Глупая! – она потащила меня прочь с рынка, несмотря на мое отчаянное сопротивление. – Если тебя здесь увидит герцог…
Возвращаться домой мне хотелось меньше, чем уходить с рынка, поэтому рассерженная Берна опять потянула меня за собой. Не хочу! Там тоска, жара, серые стены и заунывные песни. Но выбора мне никто не оставил, хорошо, если Берна позволит одеться в женское, а не потащит к матери прямо так.
Хотя нет. Она младше, и ее поведение вызовет бурю чувств у наших тревожных вдовых тетушек, приехавших в гости, ведь ни одна девушка не должна на юге обращаться так с мальчишкой. Поди объясни, что на самом деле под рубашкой и шароварами прячется стройная девичья фигура. Скандал будет огромный…
- К отцу не поведу, - Берна выпустила мой локоть, как только мы вошли в ворота – запыхавшиеся, запыленные, и растерянные. – Ты тоже молчи, что меня там видела.
- Да, сестра.
- И вообще молчи. Глаза спрячь, ногами не шаркай, отцу, если встретишь, кланяйся! Да что я тебе рассказываю, ты же старше меня. Сама должна знать!
- Ладно, ладно… - я поморщилась от легкой головной боли. – Не шуми, Берна.
- Уже не «сестра»? Неважно… Ступай. Я в другую сторону.
В коридорах дома было пусто – мне удалось прошмыгнуть в свою комнату и захлопнуть за собой дверь раньше, чем там же появились тетки или мать. И те, и другая были очень вредными, въедливыми, дотошными во всем, что касалось поведения девочек и девушек. А может, мне так казалось?
Ведь Берна и Эльчин вполне неплохо с этим справляются, одна только я недовольна.
С другой стороны – как может нравиться этот постоянный надзор?
Если ты родилась девушкой, значит ты уже опасна для твоей семьи. Ты можешь пойти на свидание тайком от родителей, сбежать из дома против их воли, тебя могут украсть в чужой дом. И в последнем случае виновата становится только сама девушка. Потому что позволила с собой это сделать, потому что не сопротивлялась и не звала на помощь. Иначе бы ее не тронули.
Но раздумывать и развивать философские мысли у меня времени не оставалось.
Только и успела, что стащить мальчишеское тряпье, натянуть блузу с закрытыми рукавами и длинную юбку, обуть тяжелые туфли. Все, мое мучение началось… Едва заслышав шаги в коридоре, кинула ненужные вещи слуги в сундук и захлопнула крышку.
С губ срывалось тяжелое прерывистое дыхание, словно я пробежала тальмы две. Хоть бы никто не заметил…
Открылась дверь и вошла моя мать – Фатьма Бедиль, пленница, привезенная из далекой жаркой Летонии. Она принадлежала к полудикому племени, но была разумнее своих сестер, и поэтому отец выбрал ее. Говорили, что я на нее похожа. Слишком смуглая кожа, вьющиеся густые непослушные волосы, непокорный и гордый характер…
Таких женщин в Эн-Мериде любили приручать или убивать. Мой отец выбрал первое.
- Моли нашего бога Фраминия, чтобы он послал тебе терпеливого мужчину, Лейла! – восклицал он с досадой всякий раз, когда я проявляла волю или ему казалось, что слишком непокорно и дерзко смотрю на него. – Не каждый выдержит твой пылкий нрав, попомни мои слова!
А вот теперь гадалка сказала, что будет целы три претендента на мою любовь…
Человек, говорящий с мертвыми? Некромант? Но это ни о чем не говорит, ведь все знатные южане – некроманты. Отец тоже владеет этими знаниями, но боится их применять и просто решил передать их своим сыновьям – старшему Рахиму и младшему Хасану. Правда, последнему всего годик, он еще не научился толком говорить.
- Если я доживу до его шестилетия, - гордо вещал отец, когда у него было хорошее настроение, - то смогу лично научить моего младшего сына темной некромантии!
Все молчали за столом. Хотя все знали, что не дожить тут может как раз старший сын. Отец не любил его за юношеский гневливый нрав, в котором, кстати, мы с ним были схожи, но если давно махнул рукой на мое воспитание, то за чувствами Рахима следил строго. Брату нельзя было выходить из дома без отцовского ведома, искать встреч с соседскими девушками, и уклоняться от палок, которыми нас время от времени били.
Доставалось всем. Даже послушные Берна и Эльчин нет-нет, да и навлекали на себя гнев отца. Хотя, справедливости ради, стоит признать, что он их жалел, как детей, потерявших рано мать, и наказывал нас с Рахимом чаще.
***
Дверь открылась и мать вошла.
Я едва успела отскочить от сундука и принять самый спокойный и добродушный вид, но… боюсь, мое тяжелое дыхание могло меня выдать.
- Лейла, ты все это время была в комнате?
- Да, матушка.
- Если бы не эта наша с тобой смуглость, я бы заметила, как пылают твои щеки.
- Здесь жарко, матушка.
Она вздохнула, покачала головой с легким укором, а потом оглянулась на дверь, словно боясь, что нас будут подслушивать. Затем сделала ко мне несколько шагов, а я боязливо вжалась в стену.
- Не бойся меня, Лейла, - ласково сказала мать, остановившись и протянув ко мне руку. – Я не причиню тебе вреда.
Я молча смотрела на нее широко раскрытыми глазами. Не верила.
Она под стать отцу. Два дня назад швырнула в меня Святую книгу, когда я отказалась молиться, стоя на коленях, в самое пекло. По счастью, она попала в грудь, а не в лицо, но ребро до сих пор побаливает. Наверное, поэтому и одышка.
- Здесь бывает скучно, Лейла, - медовым голосом произнесла мать, и шагнула влево, словно смотрела в сторону окна возле моего стола. – Я люблю смотреть в окна. Как, например, сегодня. Я захотела взглянуть на наши роскошные лантаны и камписы. Что же я увидела там?
- Не знаю, матушка.
- Я увидела там свою дочь в одежде мальчишки-простолюдина! – процедила сквозь зубы мать. – И чужую дочь, которая силком тащила ее в родной дом. Не отворачивайся, Лейла, смотри мне в глаза! Не будь бесстыдницей!
В стену я все-таки сжалась, затравленно глядя на дикую женщину. Страшно, но весело. Как забавно она выпучила глаза, и какое же пугающее у нее лицо!
- Ты. Самая. Старшая. Из. Дочерей. Селима. Бесстыдница. Обманщица. Нечестная.
Каждое слово сопровождалось ударом по каждой щеке. Не столько больно, сколько обидно, что это делает родная мать, которая выносила и родила… дала жизнь… Но разве оправдаю я свое звание непокорной бунтарки, если позволю ей беспрепятственно делать это со мной?
День мой совсем не задался.
Оставшись в одиночестве, я с трудом заставила себя подняться на ноги и побрести обратно в дом. Это было непросто – страшно, тревожно, почти мучительно. Больше всего я опасалась встретить по дороге отца или кого-нибудь из слуг, кто мог бы подкарауливать меня по его приказу.
А с другой стороны, я надеюсь, что он уже остыл и успокоился.
Маленькими осторожными шажками я добралась до комнаты, задвинула дрожащими руками тяжелый засов, а потом упала на кровать и дала волю слезам. Этот день затянулся, он был страшным и мрачным: от моего глупого побега на рынок до семейного скандала и горьких слов матери. Я до последнего старалась быть спокойной и равнодушной, но боль оказалась сильнее меня.
Не знаю, сколько я так пролежала, оплакивая свою судьбу, но когда стемнело за маленькими окошками, кто-то нерешительно поскребся в дверь.
- Сейчас открою… - простонала я.
Сползла с кровати и отодвинула засов. Приоткрыла дверь – в образовавшуюся щель робко заглянула моя младшая сестра Эльчин. Стройная, услужливая, милая, и всегда в платке. Даже дома.
Я удивилась. Что она хочет? С добром ли пришла?
- Проходи…
- Спасибо, что не гонишь.
Она воровато оглянулась, видимо, проверяя, не шпионят ли за ней вредные служанки, которым наказано следить за поведением девиц Бедиль, а потом прошмыгнула в комнату. Я плотно закрыла дверь, но засов задвигать не стала. Если что, вытолкаю ее или наоборот – вдвоем задвинем проклятую железку. Мои руки уже болели от этой тяжести.
- Я принесла ужин, Лейла. Ты его пропустила.
- Отец гневался?
Сестра немного помялась, а потом обронила:
- Отец и матушка объявили, что поужинают в отцовских покоях.
- Хальвет, - я кивнула. – Ладно.
На душе неожиданно стало легко и пусто, словно тревожная муть, страх и боль испарились по волшебству. Конечно, так не бывает, но сейчас это неважно. Я молча наблюдала, как сестра достает из бумажного свертка хлеб, острый кебаб, и немного нарезанных сырых овощей. То ли пища была действительно очень аппетитной и вкусной, то ли я сильно проголодалась после всех переживаний, но набросилась на нее с большим аппетитом.
Эльчин наблюдала за мной с грустной улыбкой.
- Отец сказал перед уходом, что такой свадьбы, как у Анвара, не было и не будет у кого еще целый кватрион.
Я поперхнулась хлебом. Эльчин заботливо постучала меня по спине. Она была добра, как и Берна, но более спокойная и рассудительная, кажется, больше пошла характером в отца, чем в мать. И даже черты лица отцовские. А Рахим, кажется, удался в обоих родителей.
- Он так самоуверен… - протянула я.
- Тссс! – сестра сделала большие глаза и приложила палец к тонким губам. – Не говори дурного про отца! Как бы чего не случилось…
- Хм. Думаешь, подслушивают?
Эльчин не ответила, только посмотрела на меня испуганно и умоляюще.
- Прошу тебя, Лейла, молчи! Не подводи нас под удар! Ты скоро можешь уехать из этого дома, а нам жить с отцом и подчиняться его воле. Я боюсь… - голос сестренки задрожал, - боюсь… что он захочет принести кого-нибудь из нас в жертву.
Я вытерла сальные пальцы о бумагу и ласково погладила ее по плечу, хотя у самой на сердце было неспокойно.
- Почему ты так думаешь?
- После того, как ты убежала, он в гневе сказал, что у него слишком много дочерей! – всхлипнула Эльчин.
- Это он в гневе. Не придавай большого значения его словам.
Сестра слабо улыбнулась, а я продолжила есть.
Забыв обо всем плохом и мрачном, мы продолжали болтать, и сами не заметили, как засиделись до полуночи, хотя я зажгла свечи. Глухо пробили часы, висевшие в холле, но я отлично их слышала. Сердце заколотилось чаще, я с тревогой взглянула на сестру, и вспомнила, что у меня все еще много проблем.
- Эльчин, а отец говорил, когда приедет Анвар?
- Он сам не знает. Послезавтра или через два дня. А что?
Выдохнув с облегчением, я потерла ладонями горящие от напряжения виски, в которых стучала кровь. Пересохло во рту – наверное из-за острого кебаба. Я подошла к глиняному кувшину с водой, отпила прямо из горлышка, хотя рядом стояли два кубка, и неосторожно пролила немного влаги на платье.
- Как ты думаешь, я смогу убежать в университет?
- Лейла! – вскрикнула она то ли с восторгом, то ли с ужасом. – Не смей! Не надо!
Но я уже не слушала. Посмотрела на окно, за котором чернела глухая и душная южная ночь, метнулась к сундуку и перебрала вещи. И в следующий момент тут же зарычала от отчаяния и ярости, не в силах сдержать охвативших меня чувств. Костюм слуги исчез!
Они украли его!
Воры! Негодяи! Глупцы!
Шипя с ненавистью бранные слова, поминая дамонов и тварей из Хладных Земель, я захлопнула крышку сундука. Кинулась к книжному шкафу, ища свитки пергамента, купленные на рынке у старца-некроманта, который собирался умирать и продавал свои накопленные знания молодым некромантам. Но их не был! Только несколько устаревших женских романов равнодушно смотрели на меня серыми корешками и пахли пылью.
- Проклятье!
- Что с тобой, Лейла? Харам! Нельзя кричать ночью!
- Нельзя так жить! – прохрипела я, взирая с отчаянием на Эльчин, сквозь мутную пелену слез. – Нельзя слепо бояться отца и мужей! Нельзя прятать любимую одежду, нужно носить ее, сколько вздумается! Нельзя женщине воевать с женщиной, когда мы все настолько уязвимы! – я сжала кулаки, ведомая бессильной яростью. – Вот что такое истинный харам – не слышать себя и свои желания!
- Фраминий помилуй, что ты говоришь, бесноватая моя сестра! Кайся!
- Послушай меня, Эльчин! Помни то, что я сказала! Когда меня отдадут этому зверю Анвару, защищать вас будет уже некому, - прошептала я, глядя ей прямо в глаза.
Это была чистая правда – я защищала сестер от отца, если у него случалось дурное настроение, а кто-нибудь из них совершал малейшую оплошность. Вот, почему Берна пошла меня спасать на рынок, а Эльчин принесла еду. Но сейчас, увы, я бессильна.
К приезду в гости нашего сюзерена отец приказал готовиться обстоятельно и не упустить ни одной важной детали. Поэтому поварам было велено готовить его самые любимые блюда, а прочим слугам – начистить дом до блеска, привести в порядок конюшню, и наконец убрать из поля зрения Анвара самых неказистых слуг.
К чему был отдан последний приказ, мы с сестрами не поняли. Зато радостный черноглазый Рахим знал наверняка, и тут же нам поведал нам о том, что герцог Анвар не терпит уродства. Он любит только самое красивое. В его родовой замок попадают красивые посуда и ткани, роскошная мебель, изящные статуэтки, и конечно же, свозят самых прекрасных женщин из Фиалама из примыкающих к ним земель.
А теперь он хочет выбрать в жены меня – обычную растрепанную дикарку с яростным характером и сверкающими глазами? Нет, что-то тут не совпадает. Или Рахим врет, или отец недоговаривает. Впрочем, есть еще вариант, что некроманту нужна ученица и он хочет забрать меня, будто наложницу.
От этой мысли я чуть не расхохоталась. Глупо же!
Он не берет учеников, потому что надеется на потомство, и еще у него два брата, которые в будущем отдадут ему на воспитание племянников, если он останется бездетным. Да, пока все это прекрасно сходилось, но существовало лишь в моем воображении. За свою не слишком длинную жизнь я успела узнать: далеко не все то, чем кажется на первый взгляд.
Ранним утром мы вышли на залитую солнцем террасу, потому что слуги трудились во всем доме и нам не хотелось им мешать.
- Не понимаю… - протянула я, поправляя толстую черную косу. – Зачем я Анвару?
Коса была лишней. Ее велел заплести отец, еще вчера, и ходить с ней, на северный манер, пока Анвар не уедет от нас, независимо от того, один или с невестой. Это было единственное, что можно сделать с моими волосами, поэтому получилось так. Я не обижалась, но волосы пришлось распутывать и расчесывать пальцами и гребнем. Лучше я, чем служанка.
- Ты – старшая из нас, - произнесла задумчиво Эльчин.
- И очень красивая! – добавила громко Берна.
Я фыркнула. Красивая, ну да…
Впрочем, усмехнулась не только я, Рахиму тоже стало весело. Пришлось грозно на него посмотреть, и он быстро отвел глаза. Вообще, нам лучше не стоять вместе с ним, но если мы не бегаем с братом наперегонки и не сбиваем его с пути истинного, то все дозволено.
Отец вообще в последние часы стал слишком многое мне позволять. Раньше за одну только просьбу лишней порции мороженого или фруктового пирога я получила бы в лучшем случае мрачный, осуждающий взгляд. А теперь я вдруг стала его любимицей. Сомневаюсь, что это признак его внезапно открывшейся доброты, скорее всего граф хочет продемонстрировать герцогу Анвару свои самые лучшие качества.
Как тогда, за обеденным столом.
Тем временем Берна застенчиво коснулась моего плеча.
- Лейла, скажи, а мы…
- Да, милая?
- А мы сможем навещать тебя? Нас пустят в замок?
Вопрос был очень хороший, и я глубоко задумалась, прежде чем дать ответ.
С одной стороны графы ездят к своим сюзеренам по их личным приглашениям, на советы или пиры, но берут ли с собой дочерей? Не знаю. Кажется, сыновей до определенного возраста тоже не берут, Рахиму вот не повезло. А сколько раз отец был в гостях у герцога Анвара, можно сбиться со счета.
Хотя, он мог не ехать в гости, а просто обмануть матушку.
С другой стороны, зачем ему это? Он – единственный и полноправный хозяин своих владений, ни один человек не может ему запретить делать, что угодно. Особенно женщины. Их отец недолюбливает и в принципе особо и за людей-то не считает.
Больше всего я боялась, что герцог Анвар именно такой.
О нем ходили разные слухи – я слышала, когда служанки сплетничали, и тетушки негромко говорили за травяным чаем. Мол он разделяет ложе только с женщинами из гарема, в законные жены брать никого не хочет, а если девица не угодила или сильно провинилась, то ее забирают из гарема и больше никто не видит.
Понятия не имею, откуда тети это знали. Ведь бедняжки наложницы не покидают дворца, чтобы кому-то рассказать. Сидят день-деньской взаперти, на женской половине, примеряют наряды и хвастаются побрякушками. А ночью драться готовы за милость герцога.
Знать бы немного о нем самом.
Сколько ему лет? Хорош ли он лицом или хотя бы сносен? Я боялась, что он – уродливый старик, потому что разговоров о его внешности все избегали. Надеюсь, это просто совпадение, иначе…
Хотя, чего это я?
Все равно убегу!
- Я пойду в свою комнату, - сказала я негромко, и опустила голову. – Нужно начать собирать вещи. Не хочу заставлять господина Анвара ждать.
Игра в покорную девушку не удалась бы, если бы я разговаривала с отцом. А сестры и брат сразу купились. Жалко их обманывать, конечно.
- Лейла, - Рахим остановил меня, едва я прянула в сторону.
- Да, брат?
- Если хочешь, я заступлюсь за тебя перед отцом!
Ох! Мое сердце словно сжала ледяная рука, а глаза чуть не наполнились слезами, это могло бы выдать мой идеальный план. Знал бы ты, милый брат, от чего я тебя спасла, согласившись на эту страшную свадьбу…
Я кротко улыбнулась и покачала головой. Старалась, как могла.
- Нет, Рахим. Не нужно этого делать.
- Но почему? Я уже взрослый! Скоро меня назначат младшим легионером!
Тихо рассмеявшись, я потрепала его по руке.
- Вот поэтому не надо. Если хочешь дожить до этого момента. Идите сюда, - я поманила к себе всех троих, и как только они приблизились, сказала громким шепотом: - если отец будет с вами жестоко обращаться, сопротивляйтесь и не бойтесь ничего и никого! Отбивайтесь всем, чем придется. Забудьте про покорность и защищайте свою жизнь!
Их лица вмиг стали серьезными, Рахим усердно закивал.
- Так и будет!
- Мы обещаем! – нестройным хором выпалили сестры.
Я сердечно попрощалась с ними ушла. И ведь не солгала! Мне действительно требовалось собрать вещи и незамеченной выйти из дома, пока отец в прибранной Большой гостиной распоряжается насчет перестановки мебели и порядка подачи блюд, а потом еще проверяет работу слуг.
Лейла Бедиль
Римель испугалась грозы и прибавила скорости, а я по неопытности с трудом держалась в седле, но пока старалась не дрожать от ужаса. Да, неудобно и тревожно, но главным моим страхом было вернуться домой. Остальное – пустяк, даже если мне предстоит упасть с лошади, если она вдруг встанет на дыбы.
Хотя через половину тальмы Римель успокоилась и пошла медленнее, но при этом встревоженно фыркала и мотала головой, словно видя за нарастающим серым дождем призраков и нечисть. Они, конечно, водятся больше на западе и севере больше, чем здесь, но и тут, бывают, не без этого. Сперва я стремилась просто уехать прочь от дома, не зная толком дороги, и только позже, очутившись в непроглядном мраке, под хлесткими струями ледяного дождя, поняла, что совершила роковую ошибку.
Мне не выбраться отсюда. Некому помочь.
Конечно, можно пытаться докричаться до кого-нибудь и окончательно сорвать голос, ведь за шумом дождя и свистом ветра меня некому будет услышать. Или упрямо ехать дальше, щуря до слез глаза в попытках рассмотреть окружающее меня пространство?
Вздохнув, я решила выбрать последнее.
Так вперед!
Схватившись за поводья, я послала Римель галопом, потом слегка усмирила ее. Мокрые волосы липли к лицу – не успела завязать их лентой, и теперь это только мешало. Конечно же, я промокла до последней нитки, и теперь мерзло. Избалованное теплым солнечным светом тело не привыкло к холоду и обильной влаге, поэтому я мелко дрожала.
- Проклятье! – прошипела я, когда вредная лошадь снова остановилась. – Да что с тобой, Ринмль?! Иди вперед!
- Проклятье – это вы, Лейла, - сообщил мне незнакомый мужской голос – бархатный, низкий, волнующий. И как я услышала каждое слово за этим шумом? – Слезайте.
Помедлив и снова сощурив усталые глаза, я разглядела под золотым отблеском молнии очертания крепкого, рослого мужчины. Не отец и не один из его людей. Голос бы такой я в любом случае забыть бы не смогла.
- Кто вы? – на всякий случай спросила я. – Мне нельзя разговаривать с посторонними мужчинами.
- Посторонние в нашем случае это не южане, - спокойно ответил он. – Нет нужды тревожиться. Спрыгивайте, я вас поймаю.
- Еще чего! – искренне возмутилась я. – Чтобы меня касался незнакомец?!
Он усмехнулся и вытянул руки, когда я начала слезать, и без всяких затруднений обхватил мою талию, чуть приподнял, и поставил на влажную землю, в крошечном расстоянии от огромной грязной лужи.
- Ваше имя мне уже известно. Мое имя вы узнаете позже. Сначала мы отведем вас в тепло.
Насилу высвободившись из его рук, я резко обернулась, едва не вступила в грязь, и увидела дрожащего под проливным дождем отца, такого же промокшего Рахима, и еще каких-то незнакомых, неизвестных мне мужчин. Один из них был мальчиком едва ли старше двенадцати лет, но я не стала заострять на нем своего внимания. Гораздо важнее для меня было то, что мой отец выглядел подавленным, жалким и унылым. Что с ним?
Тем временем мой неожиданный спаситель отдал мальчику поводья и продолжал вести меня дальше. Мне ничего не оставалось, кроме как перебирать ледяными ногами в мокрых, запачканных землей сандалиях, с горечью осознавая, что по сути все кончилось, не успев начаться. То ли поймали, то ли спасли от дождя, ветра, неизвестности и плохих людей. И тут уже оставалось корить разве что небесные силы, что по законам божества Фраминия не то чтобы считалось чем-то запретным, но не приветствовалось.
Мужчина крепко обнимал меня за талию, а к моим щекам приливала горячая кровь – я смущалась, несмотря на свой ретивый характер. И не понимала, почему отец, который все это видит, не меняется в лице и не стремится обозвать меня шармутой или шлюхой.
Мои мысли заработали в нужном направлении лишь когда вдалеке показались ровные очертания дома, и новая молния угрожающе сверкнула на мутном сером небе. Это же… это же…
- Господин герцог! – не успели мы подойти к крыльцу, как обезумевший отец кинулся к моему спасителю и чуть ли не бухнулся перед ним на колени. – Вы нашли ее! Вы спасли ее! Благодетель вы наш!
- Где благодетель? – съязвила я, усмехнувшись, и даже оглянулась назад. – Ничего не понимаю...
- Неанита, не время шутить, - проворство мужчины вдруг усилилось, он поспешил скорее увлечь меня за собой на крыльцо. – Вы и так натворили порядочное количество дел.
- Могу натворить непорядочное.
- Лейла… - прорычал он предостерегающе.
Осознав тот простой факт, что неумолимое зло догнало меня и схватило цепкими лапами, я тотчас же попыталась вырваться из рук герцога. Он же прижал меня к себе. Деваться некуда, огрызаться тоже особо не получится – я чувствовала, как от него прямо пышет праведным гневом. Но пока мужчина молчал, по крайней мере в мою сторону.
- Все в дом! – велел он негромко.
И хоть герцог не был хозяином нашего дома, отец и брат подчинились ему, а слуги вместе пошли на ночлег в пристройку. Оруженосец пошел вместе с господином, а я – поневоле. И только когда мы вошли в тепло, я оценила, насколько все намокли. По моей, между прочим, вине. Потоки ледяной воды так и лились с каждого на каменный пол.
Герцог хмыкнул и подал знак подошедшим слугам – тем, что были в сухой одежде и не выходили из этих стен.
- Зажгите больше огня! Служанки, принесите графине сухую одежду – ее надо переодеть.
- Сама переоденусь!
Я дернулась, но он удержал. Да что ему сейчас от меня нужно?!
Острый темный взгляд проскользнул по моему лицу, моей фигуре, но на этот раз я не испытала неловкости – просто почувствовала досаду и желание ответить полным ледяной гордости взором.
- Отпустите меня!
- Я сам решу, когда вас отпустить. Эй, Кемаль, задвинь-ка засов на двери, пока наша ретивая неанита не вздумала убежать обратно в ночь и непогоду.
Язвить уже не хотелось. Смотря, как оруженосец исполняет приказ, я ощутила усталость и слабость, мне захотелось согреться и уснуть, а не стоять здесь в ожидании, пока несносный герцог как следует потешит свою гордыню. Поэтому я, недолго думая, ткнула локтем его в бок, и сразу высвободилась из кольца крепких рук.
Кроме меня, Эльчин и Берны – трех девиц из дома Бедиль, для отбора невест должны были приехать еще десять девушек от побочных ветвей. Наши двоюродные и троюродные сестры. Так полагалось по закону, но нюансы были таковы, что одни девушки захворали лихорадкой, другие не достигли возраста брачной зрелости, поэтому на маленьком отборе предстоит быть только нам.
- Троица обреченных, - назвала я это действо несколькими часами позже, когда мы втроем, наряженные в открытые яркие платья, спустились в холл.
Отбор был упрощен, если сравнивать с прежними кватрионами. Теперь знатному жениху предстояло просто как следует разглядеть каждую из девушек и назвать имя выбранной. Но, сделав это, он не мог пойти на попятный и выбрать еще одну. Зато у счастливицы имелось законное право забрать с собой одну из сестер, если им плохо жилось в доме или у отца не было шансов выдать ту замуж позже.
Раньше для отбора использовались святилища в доме женихов. Но эту церемонию давным-давно упразднили, а в нашем случае она еще оказалась внезапной, поэтому отцу пришлось изворачиваться так, как он умел. Служанки одели нас и расчесали наши длинные густые волосы, причем с моими им пришлось повозиться основательно.
Я была одета в ярко-зеленое платье, Эльчин, как самая красивая девушка, в золотое, а Берна понуро плелась позади нас в синей одежде. Это больше походило на жертвенный ритуал, чем на выбор красавца герцога, но каждая из нас готовилась к этому со времен созревания, так что ничего неожиданного и страшного не происходило.
За исключением только одного…
Мне так и не удастся стать адепткой магического университета, где учатся свободные девушки с запада, севера, востока.
Я обречена на замужество и грызню с гаремными злодейками – как только приеду в замок Анваров и до конца дней моих. А сестер ждет участь и того хуже.
Хотя…
- Заберу с собой Берну, - сказала я вполголоса. – Я решила.
Ахнув, Эльчин резко остановилась и закрыла рот маленькими смуглыми ладонями. Глаза сестрицы округлились, она была в полнейшем шоке.
- Лейла, нет! Не делай этого! Ты очень похожа на свою матушку, но ты же не такая сумасбродка!
- Не такая, - мрачно согласилась. – Я хуже.
- Что бедняжке делать в своре наложниц?
- Фраминий помилуй, как пошло! – с искренним изумлением воскликнула я, и, остановившись, придержала за локоток Берну, которая продолжала плестись вперед и чуть не врезалась в мраморную колонну. – Неужели ты думаешь, будто я собираюсь делить с ней Анвара?
- Тогда я вообще не понимаю, что ты собираешься делать, сумасбродка! - отрезала Эльчин.
- Все просто, - я подмигнула ей. – Всего лишь устрою ее дом в замке мужа. У него есть братья, друзья, заграничные родственники в конце концов. Ты знаешь, что летонийские цари – давние родичи Анваров?
- Знаю, - с презрением ответила Эльчин. – А еще они раз в три поколения отправляют в Летонию своих юных герцогинь, чтобы те сочетались браком с летонийскими царевичами. Считаешь, это приемлемо?
Я не успела ответить – кто-то с силой ударил меня по затылку, и я чуть не подавилась воздухом от неожиданности. Скосила глаза и увидела, как бедную Эльчин подошедший отец крепко схватил за волосы, отпихнул в сторону. Затем шагнул ко мне и дал звонкую пощечину. Слава Фраминию, я успела загородить Берну собой, он не тронет ее!
Что случилось? Отчего он опять обезумел? Был же таким добрым и обходительным… Или это только когда Анвар рядом.
- Поганая, жалкая шармута! – прошипел отец, и снова схватил за горло. Глаза его злобно сверкали, он был не в себе. – Только приезд герцога спас тебя от верной смерти в огне! Знаешь ли ты, нечестивая, что души тебе подобных Фраминий поглощает с огромным удовольствием? Заблудшие, ничтожные, грязные… О горе мне, что моя дочь стала на путь зла!
Что он несет?! Я скосила испуганный взгляд на молчаливую Берну, но она молчала, опустив голову, не слушая отцовских слов, не замечая отцовского безумия. Посмотреть на Эльчин у меня не получилось, потому что для этого пришлось бы повернуть голову и задохнуться. Отец сжимал мою шею несильно, но дышать все равно было тяжело.
Если я скажу что-нибудь лишнее, он тут же сломает мне шею!
Но на язык так и просились злые, ехидные, ядовитые слова.
- Отец, побойся Фраминия… - прохрипела я, обводя взглядом тот небольшой участок коридора, который был доступен моему зрению. Мозаичная стена, колонны из серого мрамора, ковры под сандалиями – все, как в древнем Фиаламе, но такая обстановка сохранилась лишь на юге. – Или… хотя бы… герцога…
Кажется, его взбесили эти слова.
Отец сдавил мое горло еще больнее, даже хрустнула какая-то маленькая косточка. Из глаз брызнули горькие соленые слезы, потекли по пылающим щекам. Ох, видимо, одно из худших опасений матери сбудется – мой длинный и грубый язык станет причиной моей безвременной гибели.
- Отец…
- Не дочь ты мне, шармута! Мерзкая погань, грубиянка! Лучше бы я тебя в колыбели придушил! – злобно зашипел отец, сверкая жуткими безумными глазами.
Я смирилась.
Умирать – так умирать! Если невозможно ничего сделать для собственного спасения, значит и молить о пощаде ни к чему! Матери здесь нет, а кроме нее никто не в силах на него повлиять.
Кроме, пожалуй…
Сила…
Точно! Грубая сила, которой он сам так кичится! И не думает, что она же может обернуться против него.
- Отпусти нашу сестру! – зазвенел рассерженный и яростный голос Берны.
Такой злости с уст сестры еще не слетало, она не испугалась и не умоляла, но темные девичьи глаза решительно горели праведным гневом. Уплывающим, размытым зрением я видела, как тонкие руки цепко схватили за халат отца, а оживившаяся Эльчин вцепилась ему в волосы.
Мои храбрые, чудесные сестры попытались оттащить его от меня.
А мне не пришлось прилагать усилий, чтобы разозлиться. Как только в моем горле появилось больше воздуха, я крикнула, что было голоса:
Моя судьба была решена.
Если раньше я и сомневалась где-то в глубине души, что Амир выберет меня своей невестой, то теперь все стало слишком очевидным. Моя душа окончательно наполнилась гулкой пустотой, я еще острее ощутила свою несвободу.
Если для родовитых северянок, западниц и восточниц есть возможность поступить в академию для ведьм, то южанкам эта дорога закрыта. И неважно, насколько они талантливы – все зависит от доброй воли их отцов, дедов, дядей и братьев. Так случилось и со мной, так случится со многими южными женщинами.
Но в одном я могла поклясться точно – я сделаю все возможное, чтобы моя дочь, если таковая родится, получила магическое образование.
А мне придется жить умом мужа, если даже толку сбежать не хватило. После того, как Амир не дал мне разбиться на лошади и избавил всех нас от жестокого отца и честолюбивого дяди, я была ему обязана. Это и злило. Делая добрые дела, он взял в заложники мою совесть, и, кажется, не собирался отдавать.
Вернувшись в свои покои, я принялась давать указания медлительным служанкам, но подгонять их не хотела. Пусть сборы продлятся как можно дольше – я успею попрощаться с домом и со всеми, кто дороги мне. Надо будет еще проследить за тем, как собирают мою сестренку Берну. Оставаться в этом вертепе я ей не позволю.
- Госпожа, вы хотите взять с собой всю одежду?
- Да, Айсель. Я больше не хочу возвращаться в этот дом.
- Даже к неано Рахиму?
Тут я замялась. До сегодняшнего дня дом у меня ассоциировался только с отцом и матерью, дядями и тетушками, но никак не с Рахимом в роли графа Бедиля. Даже странно немного было думать о том, что совсем скоро этот смелый юноша наденет камзол родовых цветов и присягнет на верность герцогу и королю.
Стало быть, мой отец уже настолько плох, что не может оставаться у власти в этих землях.
Собирая немногочисленные украшения в деревянную резную шкатулку, я поняла, что так и не узнала о возможной участи, которая может постигнуть отца, если его не приговорят к смертной казни. Что его ждет тогда? Едва ли рудники или даже тюрьма. Возможно, его отправят в монастырь доживать остаток дней, а может…
Я прикусила до боли щеку изнутри. Из глаз брызнули слезы боли, во рту почувствовала соленый вкус крови, и чуть не выронила шкатулку.
Может ли быть так, что спасение нас Амиром – вовсе не то, чем кажется?
Ведь за покушение неважно на чью жизнь полагается опала для всей семьи обвиняемого.
Но чего он хочет этим добиться? Наказать каждого члена моей семьи по отдельности – за мою нелепую попытку побега?
Ему это не удастся.
Я постараюсь.
Главное не действовать очертя голову, все хорошенько обдумать и сообразить, а самое главное – не попадаться Амиру на глаза, чтобы он ничего не заподозрил. Да, мне было тревожно, что под каждым его действием, желанием, приказом скрывается опасное двойное дно, но пока нет доказательств той или иной каверзы, о честном, прямом разговоре не может быть и речи.
В дверь постучали.
- Лейла, это ваша мать.
Я замерла снова и с досадой сунула проклятую шкатулку служанке. Принимать мать у себя не хотелось, поскольку я вспомнила ее пощечины и жестокие оскорбления в мою сторону. Она, не сомневаясь и не таясь, называла меня позором семьи, глумилась и делала вид, словно мне это во благо. Рождение двух живых детей – меня и Рахима – вместе с пятью мертвыми – очевидно свело ее с ума.
- Да, матушка, - отозвалась я севшим голосом. Но дать это непростое распоряжение смогла еле-еле. – Прошу вас входить.
Фатьма Бедиль с царственным видом вошла в комнату, остановилась в дверях и окинула пристальным, долгим, хищным взглядом нас со служанкой, застывших в полупоклонах. Хмыкнула.
- Ты намерена забрать эту женщину с собой, Лейла?
- Да, матушка. Она уже согласилась.
- Тогда будь добра, научи ее ниже кланяться и в целом знать свое место. В замке Анваров с ней никто церемониться не будет.
- Айсет, выйди, - велела я. – Позову тебя, когда закончится разговор.
На самом деле мне просто хотелось избавить девушку от тяжелого взгляда моей матери. И только когда за ней захлопнулись двери, до меня наконец-то дошло: мать на самом деле изо всех сил старается быть похожей на отца, чтобы он не унижал ее и не мучил, что вжилась в свою роль слишком сильно. Она стала жестокой сама.
- Семья Бедиль рушится, - холодно произнесла женщина.
- Вы это только что заметили?
- Лейла, сделай милость, смени свой грубый тон на более приятный.
- Приятный? – я усмехнулась, выдержав недолгую паузу. – Если вы считаете, будто я стану идти у вас на поводу, будучи невестой Анвара, то вы ошибаетесь.
И тут же я заметила, будто мать стала чуть менее смуглой, ее кожа словно посветлела от негодования. А потом я поняла, что она вот-вот ударит меня со всей силой по щеке, и резко отскочила от ее быстрой, но тяжелой руки, и мать шлепнула по глиняному боку высокой вазы с сухоцветами.
Мелкие и крупные черепки с сухим перестуком рассыпались по каменному полу.
- Какая же ты дрянь, Лейла!
Я учтиво поклонилась, при этом глумливо улыбаясь ей в глаза.
- Вы породили эту дрянь, матушка. Вы взрастили все самое темное и ужасное во мне – своими тычками, ударами, оплеухами и грубыми словами. Даже отцу не удалось сделать подобное с Рахимом.
Мать молчала, недовольно сжав губы в узкую нитку, а я продолжала говорить:
- Я – будущая герцогиня Анвар. Скоро я буду решать судьбы членов этой семьи на законных основаниях.
- Не посмеешь… - прохрипела эта ведьма, сверкая глазами. – Не сможешь!
- Я все смогу, - хмыкнула я, отчаянно пытаясь помешать ей манипулировать собой снова. – А тебе посоветую тоже собирать вещи.
- Для чего же? – мертвым голосом спросила мать, глядя мимо меня, в одну точку.
- Отца отправят в столичную тюрьму Апимортен, - я не знала, правда это или нет, но мне не терпелось причинить матери ответную боль. – Если ты хочешь навещать его, пришло время собираться уже сейчас.