Непоседливая дочь Посейдона

1 прошло три года... сентябрь с 17 по 21

«…Если принц не полюбит тебя, с первой же зарей

после его женитьбы на другой, твое сердце разорвется

на части и ты станешь пеной морской!»

Русалочка Ганс Христиан Андерсен

Он открыл глаза, и голова его тут же пошла кругом…

Вообще-то, он не пил, ну, разве, что пару рюмок в хорошей компании, да и то раз в год – работа у него ответственная и почти круглосуточная, а тут… выпил немного вина… и позорно отключился.

Ай-я-яй! Опозорился перед девушкой!

Он снова открыл глаза и попытался поднят голову, но голова не поднималась, и он «огорчился» - хотел выругаться, но не получилось…

Вообще-то, он не ругался, ну, может иногда, когда наваливалось все сразу: вызвали «на ковер», сжег рубашку, потерялся галстук, на улице дождь и колесо спустилось…

Он замычал, оторвал голову от скрещенных на столе рук – голова лежала на руках, руки на столе, стол стоял на полу, пол «находился» в каюте, каюта в корабле, корабль качало…

Штормило…

А может ему только казалось, что море штормило, потому что, голова кружилась, и он никак не мог остановить свой блуждающий взгляд на чем-то одном.

Он потряс головой, сосредоточился и разглядел стол, заставленный «закусью», «закусью» со значением… то есть «для дам»: фруктики, конфетки и бутылка вина… Он потянулся за бутылкой, но не для того, чтобы выпить, а чтобы бутылка, не загораживала ему дальнейший обзор – должен же он посмотреть перед кем так позорно опозорился…

Улыбнувшись получившейся тавтологии, он сдвинул бутылку в сторону, но бутылка не устояла, с грохотом опрокинулась на стол и по белой скатерти начало разливаться красное вино… Он выругался… мысленно, потому что, говорить он почему-то не мог – только мычал.

Красное вино медленно растекалось по белоснежной скатерти, захватывая в свое «кровавое», расползающееся пятно все больше и больше предметов: тарелку с фруктами, коробку с шоколадными конфетами, блюдце с нарезанным сыром, рыжеволосую женскую голову, лежащую на скрещенных руках на столе…

Стоп!

Он попытался дотянуться до женской, неподвижной головы и слегка потолкать ее, чтобы уснувшая за столом женщина, не испачкалась в пролитом им вине, но дотянуться не получилось, и он попытался подняться, подойти и разбудить…

Подняться тоже не получилось, но он почему-то взмыл вверх, оказался на ногах и взглянул на стол с высоты своего роста: на фрукты, конфеты, опрокинутую бутылку с красным вином и лежащую на руках рыжеволосую женскую голову…

А рост у него был под метр девяносто! Хороший рост для мужчины, даже очень хороший – девушки на высоких каблуках ходить с ним под ручку не стеснялись… да и вообще девушки в его обществе не стеснялись… как и он.

Он потянулся рукой к женской голове, чтобы все-таки разбудить ее, но рука, почему-то, не потянулась – она была плотно прижата к телу…

Тогда он с трудом поднял опущенную голову, до сих пор прижатую подбородком к груди, и посмотрел на женщину дальше, после головы. То, что он увидел «дальше», его «огорчило» еще больше, чем разлитое на столе вино, и он снова попытался выругаться: светлое платье женщины, сидящей на стуле у стола, все же испачкалось пролитым им вином. Винное, небольшое пятно растекалось вокруг какого-то «штыря», воткнутого в спину женщины. Красное вино впиталось в материал платья очень равномерно, поэтому было почти идеально круглым, только с низу под «штырем» виднелась более насыщенная полоска, стекающая вниз… по спине…

Вдруг пол, почему-то, замелькал у него под ногами, и он с опозданьем понял, что его под руки куда-то тащат. Куда и зачем, сообразить он не успел – его ноги больно ударились о ступени какой-то лестницы, и его поволокли вверх по ней. Потом по полу, потом снова по лестнице… и он оказался на верхней, открытой палубе – ливень стеной обрушился на него сверху, за секунду промочил насквозь и слегка отрезвил холодной водой… Его оторвали от палубы, подняли, и вдруг, он полетел вниз…

Когда его безвольное тело полетело вниз с пятнадцатиметровой высоты, он успел еще раз, «крайний» (как говорят у них на работе все ребята), равнодушно «огорчиться», что он еще такой молодой (и тридцати нет), а приходится умирать; умирать вот так бесславно и бесполезно; «огорчился», что еще не нашел ту единственную, любимую женщину, за которой готов пойти и в огонь, и в воду…

Вода оглушающе приняла его в себя, больно обнимая холодными руками. Морские волны испуганно шарахнулись в стороны, а потом схлестнулись над его головой, отрезая ему путь к спасению, и его безвольное тело стало медленно погружаться в морскую пучину…

У него не было сил сопротивляться, бороться за свою жизнь, он просто погружался в темноту бездны с открытыми глазами и понимал, что это конец… Все!! Навсегда!!

Вдруг он почувствовал какое-то движение и перед ним совсем неожиданно, ниоткуда… вернее, из глубины морской пучины, возникла юная девушка с круглым, милым личиком, с открытыми, большими, синими глазами и шевелящимися в воде светлыми, кудрявыми волосами… Волосы ее были средней длинны и шевелились при движении, но совсем не были похожи на морские водоросли, как он себе представлял русалок.

Не мигая, девушка смотрела на него какое-то время, потом радостно улыбнулась, и он равнодушно подумал, что с такой юной красоткой (а в женской красоте он хорошо разбирался) готов отправиться даже на край земли… и тут же поправил себя, что в данном конкретном случае, готов отправиться в морскую пучину…

Он протянул к ней руку, в надежде на то, что она не оставит его одного, и она не оставила: взяла его за руку, притянула к себе и прижалась к нему всем телом…

Он читал рассказы, что русалки соблазняют моряков своим пением и утягивают на дно, чтобы заняться с ними любовью.

«- Не самый плохой конец умереть во время траха в объятиях морской царевны, - иронично и отстраненно подумал он о «ситуации», глядя в синие, распахнутые глаза юной, морской соблазнительницы. - Многие мужики мне бы сейчас позавидовали…»

2

Вынырнув на поверхность, они вместе вздохнули, но их тут же накрыло волной и потянуло вниз.

Он готов был сдаться – тело, словно чужое, не слушалось его, а в голове стучала только одна мысль: «Не отпускать ее! Без этой милашки я просто сдохну!» - в свою «крайнюю» секунду жизни он, наконец-то, нашел свою единственную женщину и теперь никуда ее от себя не отпустит…

Он крепче обнял ее, теснее прижался к ее телу и закрыл глаза…

Обнявшись, они стали медленно погружаться в морскую пучину – бездна раскрыла им свои смертельные объятья…

Вдруг, он почувствовал резкую боль в плече и удивленно открыл глаза.

Девушка-русалка смотрела на него очень сердито и пыталась всеми силами замедлить их погружение. Ее строгий взгляд и боль от ее укуса выдернули его из безразличного смирения, отрезвили и заставили бороться за жизнь вместе с ней…

Он перестал ее судорожно обнимать, отпустил одну руку, продолжая другой прижимать ее к своей груди, и начал свободной рукой «выгребать» их сплетенные тела из затягивающей пучины. Она поняла его, перестала его обнимать и стала взмахивать руками, как крыльями, убыстряя их «вознесение к жизни»…

Они снова вынырнули, снова вместе вздохнули, и снова начали погружаться, накрытые безжалостной волной.

Но теперь их было двое!

Двое сражавшихся за жизнь!

И они победили…

Они вынырнули, вздохнули, и вдруг, она ринулась в сторону, вырываясь из его объятий. Он попытался ее поймать, прижать к себе, но она подтянула колени к подбородку и со всей силы оттолкнулась ногами от его груди, взлетела над волной и скрылась в бушующем море…

Он рванулся за ней, заметался в воде, его накрыло волной, но глубоко погрузиться под воду она ему не дала… Нырнула за ним и, схватив за пиджак, снова вытащила на поверхность бушующего моря.

Вынырнув, он увидел перед собой спасательный круг и ее улыбающееся лицо. Девушка-русалка что-то говорила ему, но он не слышал ее голоса из-за шума волн и дождя, и тогда она подсунула спасательный круг ему под грудь и, держась за веревки на круге, стала тянуть его к берегу.

Сверкнула молния, загрохотал гром, вспышка осветила лицо юной девушки-русалки, и он увидел, что глаза у нее совсем не синие, не бездонные, затягивающие в опасную глубину, а голубые-преголубые, как ласковая вода в солнечной, экваториальной лагуне…

Ему показалось, что он когда-то давно, уже однажды видел эти голубые, наивно распахнутые на встречу жизни, глаза, когда-то давно, уже удивлялся горящей в них любознательности, уже видел когда-то юное, милое личико, обрамленное светлыми, непокорными кудряшками, которые так хотелось потрогать: осторожно, потянув за кудряшку, «развить» непокорный локон и посмотреть, как он снова скручивается назло всем стараниям выпрямить его. И даже чувство свое вспомнил, когда смотрел на ту милую девчушку, так забавно прыгающую вокруг него… чувство нежного радостного удивленного восхищения капризным, своевольным ребенком, заставляющего взрослых людей подчиняться его «приказам» и желаниям. Вспомнил и тут же забыл, словно вспышка молнии осветила в его мозгу давно забытые воспоминания и чувства и погасила, растворившись в грозовом небе, нависшем над бушующим морем.

Постепенно шторм стихал, дождь перестал лить, но море продолжало волноваться.

Он лежал на кругу, смотрел ей в глаза и просил ее не оставлять его. Он не знал слышит ли она его, понимает ли, за все это время он не слышал ее голоса, хотя губы у нее иногда шевелились, но, когда она перестала грести, посмотрела ему в глаза и кивнула головой, словно услышала его просьбу, он был счастлив.

Видя, что она устала, он соскользнул со спасательного круга, уступая ей место (мужик он или нет, даже, если его спасительница русалка, то все равно женщина, вернее, девушка – на вид ей было не больше восемнадцати), и она поменялась с ним местами – теперь она лежала на кругу и смотрела ему в глаза…

Они менялись местами на спасательном круге несколько раз, когда, наконец-то, добрались до берега.

Вспененные волны уже не так яростно набрасывались на берег, но выбирались из моря они долго, их раз за разом затягивало обратно, песок уходил из-под ног, вымываемый водой, а следующая набегающая волна безжалостно тянула их обратно в море. Они крепко держались за руки, помогая друг другу устоять против бесконечного набега волн.

Наконец, они выбрались из моря, без сил сели на влажный песок и обнялись, понимая, что самое страшное позади.

Они живы! И это сейчас главное!