Неприличное предложение

Глава 1. Платон

Мужчина зло смял фотографию и отвернулся к окну:

— Шалава!

Платон Прегер, владелец вендинговой компании, вошедшей в прошлом году в пятёрку лидеров мирового рынка автоматизированной торговли, подозревал, что жена ему изменяет. И всё же до последнего надеялся, что это лишь его мнительность.

Факт, что эта дрянь наставляет ему рога, заставил его сжать кулаки и заскрипеть зубами.

Он толкнул стол, едва справляясь с чувствами, что не мог не испытывать после пяти лет брака, который считал счастливым. Маленькая вазочка с какими-то жёлтеньким весенними цветочками покачнулась и упала.

«…более 14 тыс. точек с торговыми автоматами в 60 городах страны, ежемесячным оборотом 4 млрд. рублей…» — расплылось мокрое пятно по свежей газете, рассказывающей об успехах его компании «Премикс». Но Платону казалось, это не буквы расплываются — всё плывёт у него перед глазами, не газета тонет — он захлёбывается от гнева, злости, обиды, боли.

«Сука! Лживая сука», — бросил он мятый комок снимка, что принёс частный детектив, в лужу. Туда же бросил конверт, из которого только что достал фотографии. Остальные снимки убрал в рабочую папку, но этот... жёг душу, словно в неё плеснули кислотой.

Расторопная официантка, что терпеливо ждала, когда постоянный клиент будет готов сделать заказ, тут же подошла устранить последствия потопа.

Прегер снова отвернулся к окну.

— Экскурсии! Недорого! — зазывал прохожих приветливый девичий голосок. — Не желаете с ветерком прокатиться на кораблике по ночному городу? А на комфортабельном автобусе? Днём? Почти даром.

Прямо под окном ресторана, выходящего на центральную улицу города, девушка в фирменном ярко-зелёном фартуке поверх куртки и такого же цвета бейсболке, надетой козырьком назад, раздавала безыскусные, отпечатанные на цветной бумаге листовки с услугами какого-то туристического агентства.

Каждый день Платон Прегер, преуспевающий бизнесмен и заботливый, мать его, супруг, обедал в этом дорогом ресторане. И каждый день, кажется, вторую неделю подряд в это же время блондинка с ангельским личиком и звонким голосом вручала под окном свои листовки.

Худенькая. Бойкая. В джинсах. Со стянутыми в хвост густыми светло-русыми волосами. Улыбчивая. Доброжелательная. Она охотно останавливалась, чтобы объяснить каждому заинтересованному, как позвонить и куда пройти. «Тут недалеко!» — махала рукой, разворачиваясь в сторону офиса агентства, или парковки с автобусом. И на звук её глубокого сочного голоса у Прегера даже что-то отзывалось внутри.

Может, желание купить чёртову экскурсию?

Он усмехнулся и хрустнул шеей, когда в его голове вдруг созрел дьявольский план.

«Значит, как мужчина я тебя больше не устраиваю? — мысленно обратился он к неверной жене. — Меня одного тебе не хватает? Я вдруг стал недостаточно хорош для такой похотливой суки? Или я всегда был тебе нужен только как статус и кошелёк? Ну что ж, пусть так, долг платежом красен…»

Платон снял обручальное кольцо, убрал в карман. Повернулся к официантке:

— Мерло, цыплёнка под грибным соусом, пасту под соусом песто и… два бокала.

— Хорошо, Платон Андреевич, — кивнула та и тут же скрылась на кухне.

— Ты далеко? — набрал Прегер Селиванова — своего помощника, правую руку и первого человека в его личном окружении. Совсем недавно — первого. Сейчас этот факт стоял под вопросом.

— Уже здесь, патрон, — бодро ответил Григорий в трубку.

Платон услышал хлопок двери, лёгкие шаги по ступеням лестницы, поднимающей зал ресторана над проспектом на добрых полтора метра, позволяя посетителям рассматривать прохожих через большие окна свысока. А потом из-за поворота стены, отгораживающей уединённой место у окна от входа, показался и сам Селиванов.

— Патрон! — поприветствовал босса и, не спрашивая разрешения, завалился в кожаное кресло с высокой спинкой, как наследник трона напротив короля.

— Всё готово? — исподлобья посмотрел владелец «Премикса» на своего смазливого помощника.

Смазливого, похотливого, блудливого, нахального, в общем, обладающего всеми необходимыми качествами, чтобы бабы сходили по нему с ума.

В каких мексиканских притонах он нахватался испанского, Прегер мог только догадываться, но знания языка Селиванову хватало, чтобы называть босса «патрон», вместо «да» отвечать «си» и ругаться словом «пу̀та» во всех его комбинациях: от «де пута мадре», что значило нечто замечательное и прекрасное, до «уна путада» как синоним паршивого. Впрочем, и это он иногда путал.

— Си, патрон! Всё здесь, — Селиванов гордо положил на стол папку.

В этой скромной кожаной папке сейчас находилось будущее компании — документы на покупку британского вендингового оператора «Таймснэк». Осталось только подписать договор, что, наконец, устроил обе стороны, и закончить сделку, которая сулила «Промиксу» головокружительные перспективы, выход на европейский рынок и место не в пятёрке, а, как минимум, в тройке лидеров рынка.

Григорий довольно выдохнул.

Высокий, длинноногий, стройный. С улыбкой молодого Бельмондо, бунтарской харизмой и неукротимым обаянием, Селиванов в свои тридцать два на фоне сорокалетнего коренастого Прегера выглядел как молодой олень на фоне неприступной скалы.

Глава 2. Яна

— Простите, что? — я покачала головой, думая, что ослышалась.

Но Повелитель оргазмов, как я его звала, терпеливо повторил: меня ждут в ресторане и как-то нехорошо отвернулся.

Что было странно. Обычно он мне улыбался, проходя мимо. Глянет кокетливо-застенчиво и отводит глаза, потирая бровь. Я думала, он наконец решился пригласить меня куда-нибудь, телефончик попросить. А он…

Я машинально задрала голову, чтобы посмотреть, где меня ждут, и не смотреть на рельефную грудь этого негодяя, что смущал меня небритой рожей, длинной шеей, уходящей в рассчитано-небрежно растянутый ворот футболки под расстёгнутой кожаной курткой, дразнил кадыком. Он и руки в карманы джинсов засунул, сволочь, приподняв широкие плечи. Ещё бы задницей повернулся, чтобы я совсем потеряла дар речи и даже этого дурацкого вопроса не задала.

Впрочем, я и так знала, что его задница в сети набрала бы подписчиков даже больше, чем его чертовски сексуальные ямочки на щеках. Они появились, когда он ответил и слегка поджал губы. Ветер подхватил и бросил ему на лоб несколько непослушных тёмных прядей, придав мальчишеской небрежности и без того охренительной внешности.

Это вообще законно быть таким секси?

А вот так обнадёживать, а потом стоять с видом, словно сначала он был не против, но потом, увы... что? Член отморозил?

Я прищурилась. С ярко освещённой улицы столик за окном просматривался плохо. Лишь тёмное пятно, где сидел мужчина в строгом костюме. Этого мужика я тоже помнила. А точнее сказать, просто видела каждый день. И вот он мне совсем, совсем не нравился. Никак.

Здоровый, словно грубо вытесанный из куска скалы, похожий на гранитный утёс, он каждый день проходил мимо с таким лицом, словно весь мир принадлежит ему. Я даже невольно замолкала, когда он бросал на меня тяжёлый взгляд, способный остановить вражескую армию, и ждала, пока войдёт в ресторан, прежде чем дальше могла работать.

Святые галоши! И он ждёт меня за столиком?!

— Зачем? — нахмурилась я.

— Думаю, он сам вам об этом скажет, — склонил голову гад, давая понять, что он только посланник и ему всё равно.

Вот урод! А раньше разглядывал меня как лоток с фруктами, которыми не прочь перекусить.

Ну и хрен с тобой, не буду больше о тебе даже думать.

— А если я откажусь?

Явная угроза исходила от этого предложения. Я чувствовала её каждым нервом. И каждой клеточкой сопротивлялась.

«Не ходи, Янка! Не ходи!» — вопила система самосохранения.

— Не думаю, что в открытом заведении с кучей персонала и посетителей вам что-нибудь грозит, — усмехнулся секси-посол.

Спасибо, я уже кончила. Его сокрушительной внешности словно было мало волевого подбородка, красивой челюсти, высоких скул и рта, созданного шептать грязные словечки, так природа наградила его ещё и редким сверкающим на солнце зелёным оттенком глаз — цвета депрессии, в которую чуть не вогнал меня этот кретин, а редким, потому что в уныние я впадаю нечасто.

— Если только хороший обед, — пожал он плечами.

Обед? В пустом животе голодно заныло, напоминая, что пообедать я так и не успела: в универе задержали, на работу опаздывала. А в словах «передаста» (Или как лучше назвать человека, передающего поручения босса? Помощник?) был здравый смысл.

— Ладно, — согласилась я нехотя. Надеюсь, это ненадолго.

Мужчина, тот самый, скалообразный, о котором я и подумала, молча показал на кресло напротив, когда я подошла.

На столе уже стояли какие-то закуски, бутылка вина, два бокала.

— Спасибо, Гриша, — небрежно кивнул он своему помощнику, давая понять, что он лишний.
Тот помог мне сесть, галантно подвинув стул, и послушно испарился в ту же секунду, как джин.

— Я не пью, — покачала я головой, когда Утёс, ни слова не говоря, поднял бутылку и наклонил в сторону моего бокала.

С таким же успехом я могла бы обратиться напрямую к бутылке: он никак не отреагировал.

Бордовая жидкость наполнила большой бокал на треть, пока, постучав о стол листовками, что так и остались у меня в руках, чтобы подравнять стопку, я убирала её в карман фартука с логотипом компании, на которую работала.

— Можешь снять это всё пока, — перевёл мужчина взгляд с меня на вешалку.

В потёртой рабочей куртке, кепке и замызганной спецодежде я, наверное, выглядела как беспризорница, а в этом дорогом ресторане с белыми скатертями, хрусталём и дубовыми панелями — особенно непрезентабельно, да ещё на фоне солидного мужика в костюме. Но желания обнажаться даже до блузки не было.

— Ничего. Мне и так хорошо, — покачала я головой, стараясь мужчину не разглядывать. Но это было трудно.

В его грубоватой внешности, конечно, было мало красоты, что радовала глаз. Но была сила, мощь, страсть — холодная ярость стального клинка и животный магнетизм зрелой мужественности. Взрослый уверенный в себе мужик — это чертовски соблазнительно, но, мать твою, дьявольски опасно. С такими не кокетничают, в таких влюбляются раз и навсегда.

— Как скажешь, — не стал он настаивать. И буквально тут же спросил: — И много платят за такую работу? — он отставил в сторону бутылку и поднял на меня глаза.

Глава 3. Яна

В лицо словно плеснули толчёным льдом.

Ледяная жижа стекала по телу, сковывая ознобом, мешала думать, мешала говорить.

— Я заплачу за свой обед, если… — еле слышно выдавила я.

— Нет, милая, это лишнее, — покачал он головой. — Это я тебе заплачу, если ты согласишься провести со мной ночь.

— Ночь? Я?! — моргала я, глядя в невозмутимое лицо Платона. А когда до меня, наконец, дошёл смысл его слов, разразилась смехом: — Вряд ли тебе понравится.

— Позволь мне самому решать, что мне нравится, а что нет, — не обратив внимания на мой нервный смех, словно его и не слышал, он полез в строгую кожаную сумку, что лежала на подоконнике, и достал оттуда какую-то бумагу. Вытащил из нагрудного кармана тяжёлую перьевую ручку, снял колпачок.

Всё это не спеша и не глядя на меня, словно меня здесь и нет.

— Я серьёзно, Платон. У меня нет никакого опыта и вообще я…

— Если бы я хотел снять проститутку, — писал он что-то в документе, — поверь, я бы её снял. Меня не интересует твой сексуальный опыт.

— Но у меня его и нет. Совсем. Если ты понимаешь о чём я.

— Понимаю. Ты девственница, — равнодушно закрыл он ручку, вернул в карман и посмотрел на меня в упор. — Мне всё равно. Если не хочешь, чтобы первым был я, найди того, кого тебе захочется запомнить. У тебя есть два с половиной дня.

— На что? — обалдела я.

— На то, чтобы принять моё предложение. И это, надеюсь, поможет тебе решиться, — развернул он ко мне бумагу.

— А это… что? — смотрела я на водяные знаки. Выражением моего лица можно было иллюстрировать поговорку «как в афишу коза».

— Это миллион рублей, — ещё ближе подвинул бумажку Платон. — Вексель на предъявителя. Понимаю, не бог весть какая сумма. Но на пару свеженьких платьишек, купальник и поездку хватит. А такой скромной девушке, как ты, может, даже на две поездки. Даже на всё лето — отдохнуть и чудесно провести время, а не тратить его на втюхивание дешёвых экскурсий неблагодарным прохожим. Это просто как вариант. Ты можешь потратить эти деньги как твоей душе угодно.

— Деньги за ночь с вами?

— Не обещаю быть нежным, вкусы у меня грубоваты, но обещаю, что ничего страшного с тобой не произойдёт.

— Вы серьёзно? — мне хотелось покрутить у виска.

Но его каменная рожа даже не дрогнула.

— Совершенно серьёзно.

— А если я не соглашусь?

— Твоё право. Я не буду тебя ни преследовать, ни настаивать, — ткнул он в вексель, где пером и чёрными чернилами была вписана сумма «миллион рублей» и стояла его подпись.

— Я отдаю тебе бумагу сразу, чтобы ты смогла снять деньги заранее и убедиться, что всё без обмана. Адрес банка, где можно обналичить вексель, указан на бланке.

— А если я сниму деньги и сбегу?

— Тогда мне придётся тебя найти и заставить выполнить условия договора.

— Простите, выебать?

— Прощаю. Выебать.

Я открыла рот, чтобы также откровенно послать его далеко-далеко, откуда не возвращаются, но не стала. Абсурдность ситуации была настолько очевидна, что слова были лишними. Я встала:

— Теперь я могу идти?

— Ещё кое-что, — поднялся он следом. Его широкая спина, казалось, загородила окно, загородила солнце и белый свет, пока он снова доставал что-то из плоской кожаной сумки, и наконец развернулся. — Это карта с неограниченным лимитом в салон красоты, где ты можешь провести хоть весь день. За мой счёт, конечно. Это тебя тоже ни к чему не обязывает. Маски, обёртывания, сауна, эпиляции, депиляции, массаж — всё, что тебе будет угодно. Ну и, возможно, мне заодно. Наслаждайся, — помахал он у меня перед носом пластиковым прямоугольником и сунул его в карман фартука к листовкам. Туда же, аккуратно свернув, положил чёртов вексель. — Куда и во сколько подъехать, тебе скажут в салоне.

— Теперь всё? — не удержалась я от едкого смешка.

— Вот теперь всё, — кивнул он серьёзно и всё так же абсолютно невозмутимо. — И да, дорогая Золушка, — заставил он меня обернуться, когда я не то, чтобы пошла в сторону выхода — стала переставлять ноги, словно мне их только что выдали и я не умею ими пользоваться. — Запомни: время ограничено. Через два с половиной дня в восемь часов вечера срок действия векселя и моего предложения закончится. Твой миллион превратится в тыкву.

— Окей, дорогая фея, — кивнула я.

Вышла на улицу. И замерла в полной прострации.

Святые обоссанные панталоны! Это что сейчас было? Это как вообще называется?

Я потрясла головой, словно надеясь вытрясти из памяти всё, что произошло.

К несчастью, это было не так просто.

Может, сразу порвать этот сраный вексель? О том, чтобы согласиться на отвратительное непристойное предложение не могло быть и речи.

Но грёбаный документ да сытый желудок были подтверждением того, что разговор с Платоном действительно был. Его не придумал мой вдруг помутившийся разум. Мне не напекло голову, я не падала в обморок, где мне приснился дурацкий сон.

Глава 4. Яна

Его поцелуй, горячий и влажный, я напрасно пыталась смыть, третий раз подряд намыливая рот, лицо и мочалку.

Вывернув кран едва тёплой горячей воды до упора, я почти час стояла под душем.

Немного поплакала.

Немного себя пожалела.

Немного погоревала о том, что я такая слабая. Что не дала отпор, не ударила засранца по яйцам и не убежала. С ужасом понимая, что, если бы он хотел, то изнасиловал меня в любой удобной ему позе, и ничего бы я не смогла сделать.

Что бы ни показывали в кино, жизнь она такая: мужчина силён, женщина слаба. И мужчина всегда сильнее.

Я строила планы безжалостной мести и слала проклятья на его голову, но запах его чёртовой спермы, вкус поцелуя, и горячий член в руке — всё это ещё было при мне. И его пальцы в трусиках я тоже всё ещё чувствовала. Пальцы, что не довели до конца начатое, и, будь они неладны, разбудили во мне что-то тёмное.

Влечение. Вожделение. Желание.

Желание грязное, которым, казалось, насквозь пропиталась моя кожа, скрипящая чистотой и горящая от жёсткой мочалки.
Желание мужское, ненасытное, безудержное, что я первый раз почувствовала на себе, и что вдруг вызвало отклик в моём теле, независимо от того, хотела я секса или нет.
Желание женское, ноющее в паху, сладкое, бесстыжее, заставляющее думать о всяких непотребствах, что теперь не шли из головы.

Хотел ли того же, что и Артур, тот богатый мужик в ресторане — глупо было и спрашивать. Все они хотели одного и того же.

Но умеет ли он больше Артура? Ведь он взрослый. Смог бы хоть наполовину также меня завести? Ведь я его тоже не хочу, — пульсировало теперь в голове, едва ли не сильнее, чем между ног, когда там тёрся член Артурчика.

Вот Покоритель оргазмов точно бы довёл дело до конца, если бы, сука, меня не бросил, да ещё под танк.

Интересно, а какой у него член?

А какой член у Платона?

И что значит: вкусы у меня грубоваты?

Я ткнула в бесстыжий рот мыльной мочалкой и, отплёвываясь, умылась.

Но ещё я собой немного гордилась.

— Я хочу, чтобы ты работала, Ольшанская, а не только тёрлась со мной по подсобкам, — улыбнулся Артурчик, выйдя вместе со мной из машины у общаги. — А то поставлю на твоё место кого-нибудь другого, — видимо, решил пошутить он. Или заставить меня ревновать?

— Поставь, Артур. Хоть сейчас! — усмехнулась я. Достала из пакета стопку листовок и вручила ему, ткнув в грудь. Потом фартук через голову надела ему на шею. Сверху нахлобучила кепку: — А лучше — работай сам!

— Яна! — крикнул он мне вслед.

— Да пошёл ты! — огрызнулась я, на ходу показав ему «фак».

О том, чтобы вернуться в контору, где меня будут иметь при каждом удобном случае — конечно, не могло быть и речи.

И это был удручающий факт — я потеряла работу.

— Ты там уснула в душе, что ли? — бросила на кровать тазик с моими свежевыстиранными вещами Светка, моя соседка по комнате. — Уже машинка отстирала, а тебя всё нет.

— Вода была холодная, ждала, когда протечёт, но она так и не протекла, сука, — пришлось мыться еле тёплой, — раскрутила я полотенце и тряхнула мокрыми волосами.

— А чего так рано вернулась с работы?

— Уволилась, — развела я руками и стала развешивать джинсы, блузку и бельё, что, едва оказавшись в общаге, сорвала с себя и сунула в стиралку. — И кстати, меня Покоритель оргазмов бросил.

— Вот с-с-сука! — всплеснула руками Светка. — Как?

— Да вообще тупо. Рожу отморозил и типа не он неделю глазки мне строил.

— Мудак!

— Да не говори. А у меня такие планы на него были, — вздохнула я. — Но это ещё не всё. Потом со мной такая хрень произошла, — решила я рассказать Светке про Платона.

О том, что это была лишь верхушка чёртова говноайсберга, на который я налетела сегодня как сраный Титаник, и о том, что случилось потом, я решила умолчать.

Конечно, не потому, что обещала Артурчику. О его «позоре» я бы в рупор на главной площади орала, да ещё листовки с его смазливой рожей раздавала для плевков (таков был один из «коварных» планов), если бы не участвовала в этом «действе» сама.

Было тупо стыдно поделиться таким даже с подругой.

Но я рассказала ей о Платоне.

— А ведь неплохо было бы не работать всё лето, — рассматривала Светка злополучный вексель.

— Ага, — села я на кровать с ней рядом. — Улететь куда-нибудь на Ибицу или на Бора-Бора, да хоть в Таиланд и, подставляя бока солнцу, как сочный шашлычок углям, жарится на песочке до самого сентября. Нырять в тёплые лазурные волны. Пить коктейли в ананасах из широких трубочек. И не думать о работе, — вздохнула я.

И, может, с Ибицей я и размахнулась, но чёртов Утёс был прав: миллиона мне бы хватило надолго. На всё лето. А если никуда не ехать, то ещё на дольше.

Это если говорить о мечтах. А он же спрашивал именно о них.

Глава 5. Платон

Высокая, стройная, длинноногая.

Короткая стрижка густых чёрных волос подчёркивает длинную шею.

Упрямый взгляд. Высокие скулы. Точёный овал лица. Чувственные, полные губы.

Рита.

Она всегда была прекрасна. Шикарна, невероятна, обворожительна. Божественна.

Господи, эта женщина — моя жена!

Каждый раз мысленно восклицал Платон, когда её видел.

Когда невольно останавливался на ней взглядом в толпе или шёл навстречу, зная, что она его ждёт, как сейчас — каждый раз его простреливало от осознания, что она принадлежит ему.

Попрощавшись с коллегой, Рита развернулась, изящно подтянула пояс лёгкого пальто — только она могла придать столько чувственности обычному движению, — улыбнулась Платону и легко сбежала по ступенькам университетского крыльца.

Господи, эта женщина… шлюха!

Привычной улыбкой ответил Платон и подставил щёку под её лживый поцелуй.

Ядовитая кислота, что теперь словно выжигала его изнутри, втекая тонкой струйкой и как в сосуде, поднимаясь всё выше и выше, зло булькнула.

Они женаты с Ритой пять лет, и каждый раз Прегер замирал от восторга и не верил своим глазам, что это совершенство, эталон ума и красоты, изящества и вкуса, эта нимфа, сирена, богиня согласилось стать его женой.

Каждый день истово и безответно благодарил небеса, что они послали ему Риту…

И сегодня небеса ответили.

— Привет, родной! — мазнули её губы по щеке.

И первый раз, скользнув рукой по осиной талии в мягком облегающем кашемире, Платон не почувствовал привычного зуда в паху.

Зуда предвкушения. Зуда, что неизменно вызывал её запах. Зуда, что сводил его с ума: Платон хотел жену так сильно и так часто, что порой ночью уходил подрочить в душ, чтобы её не будить.

Теперь перед глазами стояла злополучная фотография, отравляла ему жизнь и отбивала желание даже прикасаться к жене. На том снимке обнажённая, распятая на фоне панорамного окна, она вожделенно закинула голову, наслаждаясь тем, как другой мужик ебёт её сзади.

Сжав зубы, Платон привычно открыл ей дверь машины, обошёл представительский седан и сел справа в скрипнувшее кожей кресло.

— Куда поедем ужинать? — повернула голову Рита.

— Может, домой? — отвернулся к окну Платон.

Приподнятые свежей пластической операцией скулы, идеальность подбородка, припухлость губ — слегка, изящно, со вкусом и практически незаметно внесённые исправления, что всегда особенно нравилось Платону, сейчас показались уродливыми и карикатурными.

Всё молодится! С раздражением подумал он. Хотя никогда не вспоминал и не напоминал, что ей почти сорок шесть. Эта разница в шесть лет в возрасте не в её пользу никогда не имела для него значения. Для него. А она…

Грязная потаскуха!

Платон скрипнул зубами.

Судя по фото, она нашла себе ёбаря куда моложе Платона.

— Отлично! Значит, домой, — Рита накрыла тёплой ладонью его колено. — Давай откроем ту мадеру, что мы привезли с Португалии. Пожарим говядину на лавровых шпажках. Помнишь, мы нарезали веток в лавровой роще на Мадейре? Или хочешь, я запеку…

— Думаю, Наталья Сергеевна уже что-нибудь запекла, — перебил Платон, резко повернув голову к Рите. — Я предупредил домработницу, что сегодня мы ужинаем дома.

— Ты чем-то расстроен? Или просто устал? — озабоченно нахмурилась жена.

Он неопределённо пожал плечами.

Что же ей сказать? Чтобы засунула свои вопросы поглубже в задницу? В которую её наверняка тоже ебли…

Доктор философских наук, профессор, ведущий научный сотрудник сектора истории Академии наук, его «благоверная» супруга писала книгу об отражении текстов Ветхого Завета в искусстве и преподавала религиоведение в университете, что сейчас казалось особо изысканным лицемерием, в прах разбивая представления о теологах, как о брюзжащих бородатых старцах.

Ну как же! Современная ухоженная женщина, которую боготворил муж, уважали коллеги и обожали студенты, она умела так донести материал, что даже сухарь Прегер, до мозга костей технарь, проникался историями страстей и чудес Христовых, и мог без подсказок отличить среди апостолов Фому Неверующего от Иоанна Крестителя, Петра от Павла и Андрея Первозванного от Симона Кананита.

Теперь Платон знал, что рассказывать сказки в жизни у неё получалось не хуже.

— Ты так напряжён. — Её рука поползла вверх по бедру и мягко легла на ширинку. — Проблемы с контрактом?

— О нет! — усмехнулся он, словно не замечая её руку. — Надеюсь, с контрактом проблем как раз не будет.

На секунду забывшись, он по привычке чуть не поделился с ней опасениями насчёт Селиванова. Прегер безуспешно искал «крысу», что сливает его планы конкурентам. И, увы, как ни горько ему было так думать, пока все улики указывали на Григория.

Он вовремя осёкся.

— Договор одобрили обе стороны. Осталось только подписать. Я говорил с Гольдштейном. Он будет в Амстердаме на следующей неделе. Встретимся там.

Глава 6. Тот, у кого нет имени

Огни ночного города раскинулись перед ними за огромным во всю стену окном.

— Рита! — выдохнул он ей в ухо, прижав к себе спиной и лаская грудь. — Моя ненасытная Рита.

— Нет, нет, никаких имён! Я же просила! — взмолилась она. — Не хочу случайно назвать мужа твоим.

Он ревниво прикусил мочку её уха. Одной рукой обхватил женщину за шею, слегка сжав. Другой скользнул по плоскому животу вниз.

— Не хочу, чтобы ты с ним трахалась.

— Брось, малыш, — выдохнув с вожделением, она откинула голову на его плечо и расставила ноги, предоставляя его пальцам больше свободы. — Ты же знаешь это невозможно.

Он знал. Да, чёрт побери, он знал, что мужу нельзя отказывать. И что тот от неё без ума — тоже.

Но тем слаще была его месть.

Тем больнее будет удар для великого Прегера, что жена предпочла ему — никого, жалкого никчёмного мальчишку.

Он резко толкнул её к стеклу. Широко расставленные руки упёрлись в стекло. Поясница, как у загулявшей кошки, призывно выгнулась.

Придержав женщину за талию, он направил головку в блестящий смазкой вход и вошёл резким глубоким толчком.

— О, мой бог! — застонала она, запрокинув голову.

Огни ночного города с высоты небоскрёба, где они безудержно трахались, казались светлячками в траве. А стекло — каким тонким, что, думалось: упрись сильнее, и оно рассыплется на осколки.

Но тем и был прекрасен этот секс — чувством опасности. И чувством мщения.

Опьяняющая головокружительна высота.

Высота, с которой однажды рухнет Прегер. Что однажды разверзнется перед ним бездной. И он увидит на лице Прегера это выражение — потрясение, когда тот узнает, что жена ему неверна и, главное, на кого эта похотливая сука его променяла.

Потрясение, ничуть не меньшее, что испытал он, когда узнал кому обязан своим сиротством.

Честно говоря, в тот день, когда он приступил к исполнению плана — соблазнить жену Платона Прегера, — то не сильно надеялся, что получится с первой попытки.

Когда опьяневшая от шампанского, от успеха, что неизменно сопровождал её везде, а на той научной конференции, она блистала как никогда, Рита с бокалом в руках вышла на открытую террасу, и он последовал за ней.

— Ты?! — удивилась она.

Когда их взгляды встретились: её озадаченный и его горящий, голодный, безумный, как у революционера, ещё ничто не предвещало удачу.

Но именно так он себя и чувствовал: анархистом, декабристом, повстанцем, когда легко толкнул её бёдрами и прижал к стене. И в этот момент ещё ждал отпора.

Не дождался. Впился в губы жадным поцелуем и даже закрыл глаза, предвкушая хлёсткую пощёчину, гнев, презрение. Но она замерла, словно раздумывая, что ей с этим делать. А потом через ткань брюк повела ладонью по его возбуждённому члену.

Он застыл, осознавая, что, если она решила остановить его так — это будет куда больнее, чем пощёчина.

Но теперь она его удивила. Словно то, что она нащупала, ей показалось неубедительным, она расстегнула ремень и запустила в штаны руку.

А потом выдохнула:

— О, мой бог! Мой бог! — застонала с вожделением, скользя по его члену ладонью.

Это всё и решило.

Это всегда всё решало.

Он всегда нравился женщинам постарше. Особенно тем раскрепощённым, уверенным в себе, пресыщенным и, как правило, богатым женщинам, что понимали куда больше остальных и ценили одно — член. Большой красивый мощный стоячий член.

Всё остальное, всё это баловство, мастерство, владение языком, игрушки — их разве что развлекало, в прямом и переносном смысле: за неимением большего.

Ценили они только одно — размер. А ещё стояк.

Что проку от хорошего инструмента, если он больше одного раза не работает.

Его работал. Опровергая мифы о большом члене, вставал и третий раз подряд, и пятый, и, если надо, шестой. Может, благодаря возрасту. Может, в силу пропорций тела — для мужчины почти двухметрового роста нет проблем поднять пенис в двадцать с лишним сантиметров.

Говорят, порноактёры колют прямо в член лекарство, что помогает ему не падать. Он на всякий случай купил. Но пока не пригодилось. Откуда он это знал? Ему предлагали работать. Но он не хотел трахать кого попало за зарплату.

У него была цель, и он к ней шёл.

Можно сказать, у него был даже свой маленький бизнес. И свои постоянные клиентки — ухоженные, искушённые, богатые, успешные и, как правило, свободные женщины (с замужними он предпочитал не связываться, с Ритой был другой случай), что ценили большой член и неутомимость.

И то и другое было у него в избытке.

И, в качестве бонуса — с ним было о чём поговорить даже хорошо образованной женщине.

Нравились ли ему самому женщины постарше?

Нет. Не нравились.

А эта — особенно.

Он чувствовал сладковатый запах её зрелого тела. Видел веснушки на плечах. Чувствовал силикон, сжимая пальцами большую грудь. И прекрасно знал, что не получится без смазки. Без большого количества хорошей смазки.

Глава 7. Платон

— Рита! Детка, ты заснула? — усмехнулся Платон. — Во время секса?

Не открывая глаз, она кинула в него подушкой.

— Не видишь женщине хорошо. Не ломай кайф!

Он поднялся с ковра, на котором стоял на коленях между её ног. Сексом это, конечно, назвать было трудно, скорее отработкой долга. Но он честно, превозмогая брезгливость и отвращение, что теперь вызывали её отбеленные в салоне и отполированные чужим членом дырки, довёл её до оргазма. После него она и пребывала в лёгкой прострации, над которой Платон пошутил.

— Женщина, я пойду ещё поработаю.

— Нет, Тош, — захныкала она. — Я только разогрелась. Я хочу ещё. Нет!

— Да. Надо, — сказал он тоном, не терпящим возражений.

Ненасытная сука!

Коснулся её щеки:

— Спи!

— Ты подумал над моей просьбой? — сказала она якобы полусонно.

— Дать тебе миллион на раскрутку книги? — на всякий случай уточнил он. — Разве ты её уже дописала?

— Тош, — открыла она один глаз. — Она про Иисуса Христа, там без неожиданностей. Но маркетолог сказал начинать рекламную кампанию заранее, чтобы читатели ждали выхода.

— Твои студенты и так её купят все до одного. Со страха, из лести, как учебник.

Она посмотрела укоризненно.

— Я же тебе сказала, что хочу снять красивый чувственный ролик? На пару минут, с талантливыми актёрами, хорошим режиссёром?

— Тогда тебе нужен миллион долларов, а не миллион рублей, — усмехнулся Платон. — Уверена, что твоя книга его окупит?

— Ты злой, — обиженно надулась она. — Но надо же с чего-то начинать.

— Начти с того, чтобы сдать готовую книгу редактору.

— Ну, То-о-ш, — захныкала она.

— Ладно, я подумаю.

— Хорошо думай! Правильно! Люблю тебя, поросёночек, — она развернулась довольная, подтягивая к себе подушку.

— И я тебя, свинка моя, — улыбнулся Платон.

Натянутая улыбка медленно сползла с его лица, когда он отвернулся.

Зубы стиснулись сами.

Сколько же страданий ему доставлял этот её «поросёночек».

С детства круглоголовый, крепко сбитый, Платон знал, что не красавец. Не сказать чтобы комплексовал, но и насмехаться над собой никому не позволял. И когда вырос до сих пор ощущал себя немного крупноватым. Это «поросёночек» он терпел только потому, что так называла его она.

Теперь оно казалось ему издёвкой. Тонкой, но всё же насмешкой над ним.

Сука!

Да, он подумал. Даже заказал для неё вексель.

Даже уже решил, как символично потратит этот её миллион.

И отдал соответствующие указания.

Вышло, конечно, спонтанно и со зла. Но уже как вышло…

— Зачем тебе эта девчонка, Платон? — хрустя пальцами, нервно мерил шагами кабинет Селиванов, пока не остановился у стола.

На столе перед Платоном лежала та самая мятая фотография.

В сердцах, в растрёпанных чувствах скомкав фото, Платон и не подумал, что не стоит раскидываться личным архивом, но потом сообразил, какую допустил оплошность. И Селиванов, что и был отправлен за снимком, имел возможность, во-первых, убедиться в репутации ресторана и в их лояльности к постоянным клиентам — грязный снимок он лично нашёл под грудой мусора, а не в кармане официантки: даже увольнять никого не пришлось. А во-вторых, первый и единственный после Прегера узнал, что у того ветвистые рога пятилетнего оленя. Не удивился: неприязнь у них с Ритой была взаимная. Но ходил по краю, если собирался это как-то прокомментировать.

— Ты же знаешь, что так это не работает? Глаз за глаз, зуб за зуб?

— Тебя это не касается, — предупреждающе понизил Платон голос.

— А я не о тебе, и не вот об этом, — кивнул он на снимок. — Я о себе и о девчонке. Ты решил показать, что ты хозяин, а я холуй? Я и так знаю своё место. Хочешь наказать меня — накажи. Понятия не имею за что, но хочешь — накажи. Она тут причём?

— Ты же даже не знаешь о чём мы говорили, — усмехнулся Платон, откинулся к спинке кресла, соединил подушечки пальцев и рассматривал помощника с удивлением. Платон, конечно, заметил, что Селиванова интересовала девушка, но не думал, что настолько. — Так с чего вдруг бросился её защищать?

— С того, что давно тебя знаю. И видел, как ты был зол. И теперь знаю почему. Вряд ли ты предложил ей что-то хорошее.

— С чего ты решил, что я вообще ей что-то предложил?

— А бумага, что ты ей вручил, годовой абонемент на посещение зоопарка? И да, я видел, глупо отрицать. Весь проспект при желании мог это видеть, — упёрся Григорий руками в стол. — Платон, не трогай девчонку! Сними шлюху, выеби и успокойся!

— Ты за кого меня вообще принимаешь? — вырос из-за стола Прегер, как ледяной торос, готовый прихлопнуть зарвавшегося мальчику и размазать. — Ты что себе позволяешь?

Глава 8. Яна

— Привет, Хвостик!

Я вздрогнула и чуть не выронила сумку.

— Напугал, — выдохнула. — Привет, Илья!

Развернулась к окну в коридоре учебного корпуса, аккуратно выложила старенький ноутбук, а потом вытрясла на подоконник содержимое кожаного рюкзачка, вплоть до крошек на дне, что посыпались сверху на тетради, вслед за потёртыми прокладками и полудюжиной резинок, которые вечно бросаешь в сумку на всякий случай, а этот случай всё никак не наступает.

— Что-то потеряла? — Илья опёрся плечом о стену, бросив свой рюкзак рядом.

— Да, одну очень ценную бумажку, — сдув с прокладки мусор, я поспешно сунула упаковку обратно на дно сумки: Лейкин хоть и был в доску свой, и дружили мы два года, но это же не повод заставлять парня краснеть. Хотя робким я бы его ни за что не назвала.

— Помочь?

— Нет, — покачала головой, в сотый раз перелистывая тетради. — Я её, наверное, всё же дома забыла. Положила на кровать и думала, что сунула в тетрадь, а скорее всего только подумала сунуть, — вздохнула я, надеясь, что это действительно так и чёртов вексель остался на кровати (утро выдалось сложным, хорошо, что голову дома не забыла), а потом натянула на лицо улыбку. — А мы тебя со Светкой вчера вспоминали.

— Серьёзно? — удивился Илья. — Мы же видимся чуть не каждый день.

— Ну так это в универе. Мы с тобой. А в общагу ты, как съехал, так больше почти и не заходишь.    

Это была чистая правда. И про то, что жили мы раньше в одной общаге, даже на одном этаже, там и познакомились. Светка перешла на второй курс, когда почти два года назад меня, абитуриентку первокурсницу, подселили к ней в комнату, Илья перешёл на третий. С того времени и дружили. И что вчера вечером Илья должен был икать без остановки — так мы его со Светкой сильно вспоминали — тоже правда. Вот только, если он спросит по какому поводу, я ни за что не признаюсь.

Но у меня есть оправдание: это не я, это Светка предложила.

Когда, обсудив жену Прегера, которая неожиданно оказалась профессором кафедры религиоведения нашего университета. (Святые инквизиторы, хоть мне эту муть не учить и не сдавать!) И дошли до того момента, где Платон сказал: «Если не хочешь, чтобы первым был я, найди того, кого тебе захочется запомнить». Светка посмотрела на меня многозначительно:

— А это здравая мысль. Попроси Илью, он тебя дефлорирует в лучшем виде. И думаю, не откажется, — хитро прищурилась она.

— Ты на что это, кукушка пестрожопая, намекаешь? — упёрла я руки в бока.

— А чего ж тут намекать-то? Он давно по тебе, кудряшка лобковая, сохнет. А ты всё делаешь вид, что не замечаешь.

— Мы — друзья. И замечать тут нечего. А баб у него и без меня хватает.

— Ну с этим не поспоришь, — хмыкнула она. — Но ты всё же спроси.

В ответ я бросила в неё пачкой чипсов — первым, что попалось под руку. А она, тварь латентная, открыла и давай ими хрустеть.

Я кашлянула, вспомнив, что Илья ждал от меня ответа.  

— Давно не заходишь. Булочки не приносишь. 

— М-м-м, — улыбнулся он. — Так дело в булочках? Прости, — развёл руками. — Учёба. Работа. И Светка, уверен, не сильно хочет меня видеть. Да ты и сама в кофейню перестала заходить.

— Та же херня, Илья, — запихав в сумку последние ручки, я сдунула с подоконника крошки, — учёба, работа…

Святой МРОТ, а работы-то у меня уже и нет!

Я тяжело вздохнула и прикусила губу, не зная, стоит ли ему рассказывать.

Как-то стыдно было перед ним.

Закинув на спину рюкзак, он приобнял меня за плечи и прижал к себе:

— Ну давай, колись, Хвостик! Что случилось?

Ну, раз он и так прочитал всё по моему лицу, чего уже ломаться.

— Да, так, — отмахнулась я, взмахнув тем самым хвостом на макушке, за который он меня Хвостиком и прозвал. — С работы уволилась.

— Опять? — усмехнулся он.

И это увы, было справедливо.

Первый мой опыт увольнения был в его кафе. Кафе, где он работал баристой. Там, правда, была совсем другая ситуация. Никто ко мне не приставал. И работа мне нравилась. И часовые у меня были самые большие из официанток. Но там попалась такая сука директор… Девки говорил, она приревновала Илью ко мне. Вроде у них были шуры-муры, а как я устроилась, он к ней охладел. Приезжал со мной, уезжал со мной, в одни смены вставал со мной. Что кстати, было логично, если учесть, что жили мы, считай, через стенку. И удобно. Но она, коза кривоногая, озверела, стала списывать на меня недостачи, втихаря подсылать клиентов, которые уходили не заплатив. И я бы выдержала, она позлобствовала-позлобствовала, да успокоилась, тем более, что у нас действительно ничего не было с Ильёй. Но она стала строить козни ему. И я ушла ради него. Хотя Илье назвала какую-то дурацкую причину, типа очень устаю, не справляюсь, учёбу запустила. А он всё равно уволился и пошёл работать в кофейню прям при университете, где и до сих пор работал.

— Не опять, а снова, — гордо вздёрнула я подбородок.

После этого у меня было ещё две попытки работать в «общепите»: официанткой и промоутером в магазине чая. Но из ресторана пришлось уйти — лето закончилось, второй курс в институте был трудным, учиться приходилось много. А в магазине чая был такой агрессивный маркетинг, когда за дегустацию заставляли вымогать деньги, если посетитель ничего не покупал, что я сбежала при первой возможности, как Одиссей от Калипсо, сверкая пятками.  

Глава 9. Яна

— Рита Борисовна, — с достоинством, но как-то прохладно поприветствовал её Лейкин.

— А ты разве не должен быть сейчас на консультации?

Что за? — расшифровала я её выразительный жест руками и гневное выражение лица.

Она сверлила Илью глазами поверх моей головы, не удостоив меня ни кивком, ни взглядом. Но я не обиделась. Смотрела на эту женщину, стоящую в метре от меня, и для моей челюсти требовалась подпорка.

Она была идеальна. Совершенна.

Стройная, красивая, умная. Без всяких «но».

Ей хотелось поклоняться. Её хотелось боготворить.

И у меня, кажется, только что появилась цель: я знала, как хочу выглядеть в её возрасте.

— Должен. Забыл, — без сожаления с ледяным холодом в голосе ответил Илья.

Она взмахнула руками.

— Забыл? М-м-м… Чу̀дно! — тряхнула головой. И пошла к выходу, сердито топая каблуками, на ходу завязывая пояс пальто с таким изяществом, что моя плохо держащаяся челюсть всё же шваркнулась вниз.

— Пойдём! Яна! — окликнув, потянул меня за руку Илья, когда дверь за Ритой Борисовной захлопнулась.

— Подожди. Это же Рита Прегер? Жена Платона Прегера? — машинально переставляла я ноги, пребывая под впечатлением.

— Она Арецкая. По первому мужу, — открыл он для меня дверь.

— Какая красивая женщина. А сколько ей лет?

— Откуда я знаю? — хмыкнул Илья. Зло. Гнусно. Раздражённо.

— А что знаешь? — даже не пыталась я гадать что его так разозлило, но он явно взбесился. Наверно потому, что она его отчитала.

— Знаю, что она изменяет мужу, — фыркнул Илья. — А ещё, что у неё есть дочь от второго брака. Живёт с отцом. Ей восемнадцать… почти. И вот она красавица, — в этот раз он улыбнулся, но тоже как-то нехорошо, натянуто, болезненно.

Я споткнулась на крыльце и чуть не упала, пока осмысливала: меня больше поразил первый факт или второй? Что Рита Арецкая наставляет рога владельцу долларового миллиардного состояния и своему третьему мужу Платону Прегеру? Или как улыбнулся Илья, когда сказал про её дочь?

— Осторожнее, — подхватил он меня за талию.

Я оказалась в его объятиях, но в этот раз нюхательные соли мне не требовались.

В этот раз мне хотелось врезать ему по яйцам.

— Откуда ты знаешь? — оттолкнула я его, хоть это оказалось непросто. Он словно не хотел отпускать.

В памяти всплыли факты биографии Прегера, почерпнутые из интернета.

Для Платона Прегера это был второй брак. Первый раз он женился очень рано. Даже фото его первой жены в сети не нашлось. Не потому, что тогда ещё интернета не было, просто он, скучный студент университета аэрокосмического приборостроения, был никому не интересен.

О нём заговорили уже потом. И особенно громко, когда на кухне в своей квартире застрелили его друга и компаньона по бизнесу Анатолия Зарецкого. Именно Прегера обвиняли в его смерти. Тогда, после вышедшего закона о запрете игорной деятельности, их дела шли плохо: Прегер якобы тянул компанию в одну сторону, Зарецкий — в другую. И его смерть была выгоднее всего именно Платону. Но его оправдали.

— Откуда ты знаешь, что она изменяет мужу? — повторила я, так и не услышав ответа.

— Можно, я не буду отвечать на этот вопрос? Просто поверь мне на слово: это проверенная информация, — сердитый как никогда, смотрел на меня Илья с подозрением. На то, как я вырвалась. На то, как тяжело дышу. — Ян, с тобой всё в порядке?

— А что? — дёрнулась я.

— Не пойму, какое тебе дело до Прегера?

— Можно я тоже не буду отвечать на этот вопрос? — и сама слышала я уязвлённость в своём голосе. Меня задели его слова, я первый раз заметила на своём теле его руки, и ничего не могла с собой поделать — я так себя и чувствовала: задетой.

Эта мужская сила, с которой он меня прижал, снова всколыхнула то тёмное, что со вчерашнего дня я открыла в себе. Вперемешку с паникой и страхом, ужасом и стыдом, что заставил меня пережить чёртов Артур, я снова чувствовала, что хочу большего.

И мне не понравилось, что Илья упомянул при мне другую девушку, да ещё назвал её красивой. Я ничего не могла с этим поделать — не понравилось.

А если ещё честнее, я вдруг поняла, что Илья мне безразличен куда меньше, чем я думала. Он нравится мне, чёрт побери! Нравится, как парень. Как мужик. И эта другая девушка…

Да что б тебя, Лейкин!

Святая Дездемона, я ревную! И хочу его себе в единоличное и безвозмездное пользование. Желательно всеми частями его тела.

Мне требовалось срочно переварить эту информацию, подтвердить чем-то, что это именно так, или совсем не так и я всё себе придумала. Может, забиться в какой-нибудь тёмный уголок и об этом подумать.

И да, мне не понравилось, что эта ухоженная баба, резко растерявшая для меня всю свою привлекательность, наставляет мужу рога. Почему-то стало обидно за Прегера. Но ещё больше за себя. Он решил использовать меня орудием возмездия? Или у них Спарта: все спят со всеми, кто с кем захочет. Хотя может, это и не в Спарте…

Глава 10. Тот, у кого есть имя

— Илья!

Проклятье! С-с-сука!

Он выругался про себя, но всё же остановился. Медленно развернулся, когда услышал, как хлопнула дверь машины и её каблуки стучат по асфальту.

Но чувство, что он не успел, было обманчивым. Не жди его Рита у подъезда, не окликни сейчас, всё равно поднялась бы за ним в квартиру. Странно, что уже не ждала его там, ведь у неё есть свои ключи.

— Илья?! — усмехнулся он. — У меня появилось имя?

— Ну не сердись, малыш! Прости! — задрала она голову, заглядывая в глаза, а потом воровато оглянулась и потянула его в подъезд.

Заплаканная, с потёками туши под глазами, она нетерпеливо жала на кнопку лифта и нервно сжимала-разжимала руки.

Ещё вчера, ещё утром, ещё час назад, он бы спросил, нежно, заботливо, участливо: «Детка, что случилось?» Но сейчас всё изменилось…

— Зайди ко мне, — злым, но глухим, словно придушенным голосом, не попросила, приказала ему Рита Арецкая в трубку с утра. — Я видела, что ты здесь.   

— Я не могу, — ответил Илья, глянув на часы. У Яны заканчивалась единственная в субботу пара и он пришёл в универ вовсе не для того, чтобы трахать Риту Борисовну в её увешенном сценами Ветхого Завета кабинете. — У меня консультация. По диплому.

— Малыш, это важно, — шипела она в трубку, перейдя на громкий шёпот. — Прегер, кажется, подозревает.

О, да! Как же она это любила: в местах, где их могли застать, в состоянии, будто уходят от погони, в туалете ресторана, когда муж ждёт её за столиком. И вот это, испуганное «он знает», словно это их последний, последний на земле секс — было её любимым. Словно перед плахой. А потом она рухнет на эшафот, палач занесёт над её тонкой шеей топор, а она закроет глаза, чтобы в них навсегда застыло его лицо — последнее, что она хотела видеть перед смертью.

— Я же сказал: я занят! — процедил Илья сквозь сжатые зубы и отключил телефон.

Когда она застала его с Яной в вестибюле, он был готов её убить. Как он был зол. Как же он был зол!

Когда стала намекать про ложь о консультации, пожалел, что не прибил её раньше.

А когда Янка вдруг сказала: «Давай переспим!» земля ушла у него из-под ног и мир пошатнулся.

Он чуть не взвыл. И не знал, как ей сказать, как объяснить, что хочет куда большего. Хочет быть рядом не один раз, по дружбе, а всегда, каждый день, каждую ночь. С ней. И только с ней.

Но не может.

Пока не может.

Он взял на себя обязательства. Он поклялся. Он должен их выполнить.

И он шёл по улице, по дождю, снегу и туману, не разбирая дороги, натыкаясь на дома, столбы, прохожих, как пьяный — так ему было плохо.

Как же хотелось крикнуть: хватит! Достаточно!

Но он не мог остановиться сейчас. Ему мучительно нужны были деньги. Он поклялся отомстить. И он слишком много поставил на эту карту, чтобы отступить сейчас.

Слишком много.

— Илья! — когда лифт тронулся, Рита развернула к себе лицо Ильи, сжав ладонями и заглянула в глаза. — Он знает. Он всё знает, Илья, — шептала она горячим шёпотом, обдавая его запахом духом и горячим дыханием, не позволяя отвернуться. — Он спал сегодня на диване. Он звонил адвокату. Он прислал своего помощника. Он… Он… Он… — прижималась она и шептала, шептала, шептала.

Голос её дрожал от страха и, кажется, в этот раз Рита не шутила, но Илья слышал одно: «Трахни меня! Малыш, трахни меня!»

Он резко ударил по кнопке и остановил лифт.    

— Ты не имеешь права требовать меня к себе в кабинет, когда тебе вздумается, — толкнул он Риту к стене и сжал рукой шею.

Она открыла рот, но от неожиданности и ужаса, что плескался теперь в её глазах, не могла произнести ни слова.

— Ты не имеешь права преследовать меня и указывать, что я должен делать и где быть, — всё так же держа одной рукой за шею, так, что ей приходилось тянуться и стоять на цыпочках, другой он задирал её платье под распахнутым пальто.

Рита испуганно сглотнула, безвольно, послушно, но её руки словно сами по себе потянулись к его джинсам.  Остервенело, дрожа от нетерпения стали их расстёгивать.

— Если ты ещё раз…

— Она нравится тебе, да? — перебила Рита, обхватила его член и теперь жадно, неистово сношала его рукой. Тёрла ствол, гладила головку, сжимала до боли. — Я видела: нравится. Ты так на неё смотрел, как никогда не смотришь на меня. Как её зовут?

— Тебя не касается! — выдавил он сквозь зубы, не в силах сопротивляться давлению, что толкало, пульсировало, требовало выхода.

— А ты представь, что она это я, — нетерпеливо, бесстыже сама задрала она платье. И сунула его руку в свои трусы. — Представь, что это её мокрая киска, — тёрлась о его пальцы. — Представь, как ты хочешь её и возьми меня.

Сука! Подхватил он её под бёдра. И ворвался, вонзился напряжённым членом со всей силы, на всю глубину.

— Да! Да! Да! — выдыхала она на каждый резкий толчок. — Еби её, малыш, еби слаще. Пусть стонет. Пусть воет. Пусть орёт от наслаждения. Да! Да! Да!

— Сука! — дёрнулся он последний раз и под её блаженный хрип кончил.

Он ещё корчился в судорогах, когда её чёртов хрип перешёл в смех.

Мерзкий довольный смех.

Глава 11. Яна

Я ворвалась в комнату обиженная, злая, взвинченная.

Да, я чувствовала себя отвергнутой и оскорблённой.

Вот сука! Ну что ему стоило! Можно подумать, он ни с кем не трахался просто так! Можно подумать, только по любви!

— Или что, теперь всё иначе? Теперь он соблюдает целибат и ждёт, когда любви всей его жизни исполнится восемнадцать? — швыряла я вещи, оставшиеся на кровати, разыскивая чёртов вексель. — Как он там сказал? «Восемнадцать… почти»? Ну точно ждёт совершеннолетия! — швыряла я всё, что попадалось под руку, уже забыв, что ищу.

А Рита?.. Может, она разозлилась из-за меня? Знает, что он парень её дочери, и ей не понравилось, что он стоит со мной? Столько личного было в этой её неожиданной злости. Илья тоже взбесился. Может, его расстроило, что она меня с ним увидела?

Я даже куртку сняла, запамятовав, что собиралась зайти только на минутку — забрать вексель и ехать в банк — бросила на стул вместе с кепкой.

Но потом вспомнила.

Вот если он настоящий, обналичу этот сраный вексель, назло всем высокоморальным Ильям и пойду трахаться с Прегером!  

— Это как предавать себя, — противным голоском проблеяла я, передразнивая Лейкина. — Да что ты!

Мне сравнить всё равно не с чем — могу себя маленько и попредавать. За миллион рублей. Моя семья таких денег отродясь не видела. Ничего, потерплю. Иногда оно стоит того.

Злая, я становилась циничной, эгоистичной, язвительной. И безнравственной.

Конечно, ни с каким Прегером я трахаться не собиралась, но хоть помечтать…

Сниму деньги, сразу отправлю маме, куплю ноутбук, а остальное и пытать будут — не отдам.  

Я соврала с постели покрывало, потрясла. Откинула подушку. Заглянула за спинку. Да где, чёрт побери, эта говняная бумажка?!

Подумав, что сквозняком вексель могло сдуть и он застрял где-нибудь у стены, я полезла под кровать.

Ткнулась в пыльную паутину. Пока убирала её с лица, больно зацепилась волосами. Ударилась головой, пока крутилась, но так и смогла освободить застрявшую прядь. Выдрала, оставив пучок волос в деревянном каркасе и… заплакала.

От боли, обиды, унижения. Бессилия.

Уткнувшись в руки, я рыдала в голос, когда где-то надо мной раздалось вежливое покашливание.

Да твою же!.. Да идите вы все уже!..

Размазывая слёзы, я стала я пятиться обратно.

И наконец увидела… Его.

— Чо надо?.. — шмыгнув и вытерев нос, я уселась на задницу.

— Я извиняюсь, но дверь была открыта, и я постучал, — кашлянув, сказал Григорий.

 Он же, мать его, Повелитель оргазмов, он же самый красивый мужик, которого я встречала в своей недолгой жизни… после Ильи (добавила я, подумав, так что пусть не особо заносится!). И который вообще-то тоже меня бросил, предал, обманул и лишил… мечты. Я, может, на работу ходила только потому, что надеялась: он меня куда-нибудь пригласит (нет).

— Ты всегда лезешь под кровать, чтобы поплакать? — спросил он.

— Да, такая у нас семейная традиция, — размазывала я по лицу грязь, вытирая слёзы. — У нас по женской линии все как хотят поплакать, так сразу лезут под кровать. И бабка моя так делала, и прабабка.

  — Так я и подумал, — улыбнулся он и протянул руку, чтобы помочь мне встать.

Но я отказалась. Определённо, мне и так было хорошо. Дальше пола не упадёшь, а его присутствие в моей комнате могло вызвать незначительные головокружения. А ещё небольшие сложности, если я свидетель «преступления». Но я надеялась он всё же не убивать меня пришёл.

— Чем обязана? — смягчила я, уже готовое сорваться с языка «Какого хрена ещё тебе от меня надо?» 

— Хотел поговорить.

— Ну, говори, — резонно решила я, что уж если он со мной на «ты», то и мне не стоит церемониться.

Он достал из-под стола табуретку и сел напротив меня как Повелитель табуреток.

Я церемонно подогнула ноги и выпрямила спину, как турецкий султан, принимающий посла.

— Что предложил тебе Прегер?  — огорошил он меня вопросом.

Честно говоря, я думала разговор пойдёт о его жене. Что мне рекомендуется помалкивать о том, что я видела. Хотя, что я там видела-то?

— Нет, погоди, — спохватилась я. — Давай начнём с того как ты меня нашёл. 

— О, господи! — фыркнул он. — Это что, так трудно, Яна Ольшанская? Промоутер туристического агентства «Азимут», студентка второго курса факультета «биоинженерные технологии». Это моя работа — знать. Хотя, признаюсь, биоинженерные технологии пришлось гуглить. Очень удивился, когда узнал, что это на стыке биологии и информатики и про наукоёмкие технологии. Мощно.

Я пожала плечами.

— Да, так бывает, когда не знаешь, тебе куда: к умным или к красивым. В генетики или в программисты. Оказалась, транскриптомика, метаболомика и протеомика — прямо моё. Так на чём мы остановились? — он хотел ответить, но я подняла руку. — Поправь меня, если я не права, человек, чья работа знать: ты не знаешь о чём со мной говорил Платон?