ДИСКЛЕЙМЕР!
Все события, описываемые в тексте, являются художественным вымыслом. Любые совпадения случайны. Данная книга несёт исключительно юмористический характер. В тексте используется обсценная лексика (по минимуму).
Приятного прочтения!
__________________________
— Ба, открой по-хорошему. У меня есть ключи, слышишь? Я сама тогда захожу.
Бывают дни, когда открываешь глаза, а сил не хватает встать с постели, раздвинуть шторы или просто налить себе чашку кофе. Ни хочется, ни этого дня, ни города, ни себя в этой жизни. Эмоциональное выгорание душит, тело двигалось механически, а мысли крутились вокруг бытовых проблем. Они пожирают кусками ржавчины когда-то начищенную пластину металла, из неё должно было получиться что-то грандиозное, как мне казалось в детстве, а вышло совсем иначе. О будущем теперь думать совершенно не хочется, прожить бы этот день, а там следующий.
— Не пугайся только. — добавляю следом.
Как выбраться из этой засасывающей трясины?
Может, стоило развеяться? Привнести в серые дни яркие краски, а там и жить захочется. Только вот на развлечения денег не было, да и времени на глупости, пожалуй, тоже. Вот так и начинается персональный ад, будто я уже умерла, а черти смотрят это шоу по ящику, и голосуют за новые привнесения в чужую судьбу. Вчера проголосовали за увольнение с работы, раньше за долги по учебе и отчисление, а ещё за молчание перед отцом, который всё удивляется, как же его дочь справляется со всем этим дерьмом. А никак! Плывет по течению и пытается не захлебнуться.
— А ну пошла отсюда, — родная бабка Клавдия встречает с порога, обострившимся старческим маразмом, — денег нет!
Тяжело выдыхаю и прохожу внутрь, волоча за собой тяжелые пакеты с продуктами. Ба следом ковыляет на кухню, держась одной рукой за поясницу, скрючившись вперёд, а второй о трость упирается. Вот артистка! Больной она прикидывается за секунду, а в следующую уже шустро обгоняет меня, встаёт в коридоре и размахивает палкой, точно двуруким мечом.
— Что тащить собралась? — собственный разум вновь её подводит, больно воображает нереалистичный сюжет, связанный со мной, точно центром болезни.
Вот и актёрская игра подъезжает. Клавдия выставляет вперёд ногу, для контроля дистанции, и за сердце хватается, которое, по словам врача, полностью здорово.
— Бабуль, это я, Ада, всё нормально! — устало мямлю, снимая с лица широкие патчи, обещающие сделать синяки под глазами незаметными. — Продуктов тебе принесла.
— Кто ты? Не знаю таких.
— Внучка твоя единственная и, надеюсь, любимая.
Бабушки хмурит брови, присматривается, сощурив глаза. В какой-то момент происходит щелчок, переходящий рычажок, существующий последние два года между нами. Лицо её делается светлым, глубокие морщины расправляются, осенившим понимаем, и она распахивает приветливые объятия.
— Адочка, я так рада тебя видеть.
И так всегда, небольшое представление, прежде чем родной человек признаёт во мне родство. Не буду лукавить, меня каждый раз это жутко расстраивает. Она меня вырастила, и большую часть жизни я провела с ней, но помнила она исключительно отца, которые наведывался раз в месяц. Впрочем, со скрипом в душе его понять можно, сгоревший автосервис, отсутствие страховки и непонимание, что делать дальше. Вот он и околачивает пороги банков, при этом, не отказываясь от легких халтурок по вечерам, то грузовик разгрузить, то машину знакомому починить, а то и с ремонтом квартиры за оплату по факту.
Дежурно спрашиваю бабушку о самочувствии, проверяю пустые кастрюли, расставляю продукты.
— Людка совсем истосковалась по родным, давно они её не навещали. — бабушка на диван усаживается, заговорчески делает голос тише, чтобы посплетничать.
Вот ещё, соседку она всегда помнит или просто не успевает забыть. Баба Люда всегда по важным вопросом стучится, степень важность определяется моментом, например, перемыть кости кому-нибудь или обсудить очередную передачу про всемирные заговоры.
Распрощавшись и спустившись к подъезду, сажусь на лавочку и опускаю голову на грудь. Из кармана глухо доносятся слова песни входящего вызова: «But you had no clue what are you gonna go through, baby».
— Юль, у меня…
— Ада, дело срочное, — перебивает подруга, тараторя, будто у неё имеется лимит по времени, — нужно вызволить одного мужчину со смотрин, заплатит хорошо.
— Что за бред? С Вадимом опять поругались?
— Всегда о плохом думаешь, эта твоя пессимистичность уже действует на нервы. — Юля выдерживает паузу, пытаясь собрать явно обширную информацию в связные слова. — В общем, моему дальнему другу со студенческих времен, родители устроили смотрины и, похоже, они уже договариваются о свадьбе.
— Что обычно говорят в таких ситуациях? Совет да любовь, счастья молодым и прочее.
В трубке слышится нервное придыхание и пару матерных слов, которые сложно разобрать из-за помех или возни.
— Он не хочет жениться, поэтому и заплатит, если эти посиделки сорвать прямо сейчас. — звук резко становится чистым, ударяя громкостью по ушным перепонкам.
— Причем тут я? Встал и вышел, в чем проблема?
Небо ясное, с перьевыми облаками и солнечным диском, но это место приятно окутывает мрак от высоких деревьев. Вскидываю голову, из верхушек выстраивается каскад листьев, пушистыми ветками заполняя собой пространство, а лучи лишь светлячки, что проникают сквозь них яркими бликами, играясь с ветром и тенью. По коже бегает холодок, то ли от прохлады, что нежно окутывает в знойный день, то ли от волнения, что накатывало непроизвольно, оставляя после себя назойливые мысли. Не решаясь нарушать эту царившую тишину, я хожу кругами вокруг красного забора, с кованными черными вставками из металла.
Сглотнув комок в горле, решаюсь зайти. Дверь во дворик открыта.
С виду небольшой двухэтажный дом, растягивается на всю длину участка, с широкими окнами, и совсем крохотным, круглым, напоминающий иллюминатор корабля, у мансарды. Вымощенная плитками дорожка, ведёт к деревянному резному крыльцу, дальше она уводит к летней беседке с мангалом, песочнице и детской качелей. В этой семье либо были маленькие дети, либо их появление очень ждали. Цветы окружали этот двор своим богатством, заботливо посаженные в клумбы, границы которых выделяются массивными камнями.
Мне хочется немедленно покинуть это семейное гнездышко, представляясь варваром или куда хуже стервятником, что после своего появление оставит разрозненность и скандалы. Заработок, однако, спусковой крючок, который ощущается в руках шелестящими бумажками, а совесть меж тем, скребётся внутри с невиданной силой. Где спрашивается, она была, когда я напрочь забыла о сессии? Или о долгах, что тянулись хвостами и разрастались новые? А когда документы забирала?
У меня остаётся всего два пути, с побитым видом вернуться в университет уже на платное обучение и на профессию, которую мне выбрал отец или заработать денег, выучиться на то, что мне действительно нравится и упрямо идти к своим целям.
Выбор очевиден, только ощущается он камнем на сердце, а не парящей легкостью в груди.
Поднимаюсь по ступенькам и стучусь в дверь, стараясь не думать о плохом. В конечном счете, Заир сам решил устроить этот дебош, видимо, для него это последний вариант - в этом мы с ним похожи. Ударяю себе ладошкой по носу, вызывая жалостливый вид и слезы в глазах.
Торопливые шаги за стенкой, отдаются маршем в ушах. Женщина что-то кричит на своём языке, сплетая между собой согласные буквы, а в конце добавляет «Сейчас, гостей встречу». Да, перед такими гостями она бы скорее дверь изнутри запенила, лишь бы не пускать.
Звук замка звучит оглушительно, и отдаленно напоминает лязганье ножей друг о друга. Вздыхаю полной грудью, выпуская одинокую слезинку.
— Здравствуйте, — приветливое лицо женщины становится серьёзным, выпуская несколько морщин на лбу и у носа.
Вопреки ожиданиям на ней нет длинного платья до пола и платка, который закрывает собой всю голову, за исключением глаз. Выглядит она прогрессивно, в деловом платье чуть ниже колена и золотыми украшениями, ещё бы, всё самое роскошное, на празднике жизни своего родственника.
— Мне нужно увидеть Заира.
Поднимается небольшой ветер, разжигая воинственный дух двух представительниц женского пола. Особа передо мной не из робкого десятка, осматривает меня с головы до пят и хмурится, совершенно не понимая причину столь нежданного появления.
— Мой сын сейчас занят, — она встаёт в проеме двери, выпячивая грудь и упирая одну руку в бок, — чем могу вам помочь?
Её дружелюбие наиграно, она вполне может дать мне пинка под зад и равнодушно хлопнуть дверью, поэтому нужно действовать немедленно, пресечь её попытки на корню. Бабка моя может, значит, и во мне имеется актёрский талант.
— Сына своего правильно воспитать. — голос мой прорезается быстро, и видимо, достигает не только ушей моей оппонентки, но и гостей, они тут же утихают. — Ребёнка заделал, а теперь ответственность на себя брать не хочет. Так не пойдет!
Немного поразмыслив, решаюсь добавить.
— Так что? Решаем вопрос мирно или через суд!
— Ребенка? Суд? — Глаза мнимой свекрови округляются, рот её открывается, но больше ничего не может произнести и, схватившись за сердце она медленно скатывается спиной вниз.
Переборщила. Успеваю подхватить и поставить женщину на ноги, пока она смотрит на меня как на мираж в пустыне. Что поделать, жизнь она такая, извилистая, и черт знает, что будет за новым поворотом.
— Не переживайте, — заверяю, подхватывая её за руку и переступая порог, — вы мать, я мать.
— Уже?
— Месяц пока маленький, но факта это не отменяет, — нежно поглаживаю немного округлившийся после обеда живот.
Не успеваю я усадить мнимую свекровь на мягкий пуфик в прихожей, как к нам навстречу выходит высокий мужчина, с бородой и густыми размашистыми бровями.
Красивый, но куда важнее для меня в данный момент - прибыльный. Жаль только, обговорить не получилось цену предоставляемых мной сейчас услуг.
— Как же ты…
— Мама, я пытался вам объяснить, но вы же слушать наотрез ничего не хотите, — он с облегчением выдыхает, и присаживается у ног женщины, — устроили смотрины без моего ведома, и так каждую неделю. Скажи мне, где я так нагрешил?
Становится неловко, я смещаюсь в угол и теперь стою как бедная родственница, только моргаю и молчу, а мне вроде как платят за другое. Заир поднимается на ноги, обнимает меня горячо и целует в щеку. От неожиданности такой близости коленки подкашиваются. Заир это замечает и улыбается, обнажая белоснежные зубы.
Застолье шикарное, стол ломится от закусок и блюд, а для алкоголя организована отдельная стойка. Во главе стола восседает здоровый мужчина, как полагается в рубашке, ещё несколько мгновений назад его настроение было выше нормального уровня, теперь же застывает его рука с рюмкой, и вид негодования читается на хмуром лице. Кошмар, что беспокоил его каждую ночь начинал сбываться, он выпивает залпом, стирает рукавом пот со лба и, ухмыльнувшись, себя щипает. Ничего перед ним не меняется, и он виновато косится на гостей.
— Всё отменяется, свадьбы не будет, — свекровь спешит к звонящему телефону, — потом всё, потом. — произносит в трубку и сбрасывает.
Худощавый мужчина смотрит на свою жену, а та на поднос, где лежат крупные купюры и драгоценности, видимо задаток за невесту ей важнее дочери, что сидит, опустив голову, и напоминает призрак в закрытом, сером платьице.
Переглядываться они так могли целую вечность, в итоге придя к тому, что две жены, явно лучше одной. Не по-христиански это, оставлять будущую семью в неведении, в роль я вхожу не на шутку. Скромность у меня всегда не на первом месте.
— Я так понимаю это алименты на первое время? — прохожусь к столу, пододвигаю к себе блюдо с закусками и подцепляю пальцами ломтик колбаски.
К «дорогому» подносу решаю не прикасаться, чтобы лишнего не смогли надумать. Я человек алчный, но честный.
Заир позади, руку с талии моей не убирает. Приклеилась? Дёргаюсь, а он только плечами пожимает, улыбку сдерживает. Мужчина во главе, отец семейства, его к себе подзывает и он, наконец, от меня отходит.
— Что вы такое говорите, — гостья в себя приходит, головой качает. — Это калым за невесту, мы почти всё обговорили.
— Вот и хорошо, невеста теперь я, — наливаю себе по-хозяйски сока, и делаю глоток, усаживаясь между не успевшими породниться семьями. — Не густо, конечно, но на первые приготовления к рождению ребенка хватит.
На первое время? Тут на все девять месяцев и ещё три года декрета. Я такое скопление наличностей только по телевизору видела.
Неплохой выкуп за невесту, было бы в нашей семье так, отец с бабкой уже давно бы попытались выдать меня замуж.
— Ошибки молодости ничего не отменяют, — змея растягивает губы до ушей, качает головой в мою сторону, а после смотрит на хозяина дома. — Дети всегда будут радостью, а наша дочь вам ещё много нарожает.
— Так пусть рожает, только от другого мужчины. — делаю ещё глоток гранатового сока, понимая что начинаю сыпаться.
— Тётя, сердцу не прикажешь, я люблю её безумно, ничего с собой поделать не могу. Зачем мне другая? Я хочу быть счастливым, — Заир ко мне на подмогу приходит, так искренне говорит, что заглядываюсь на него.
Надо же, до мурашек пробивает. Актёрище!
Отец его тем временем меня взглядом сверлит, надеется, что я подавлюсь и дух прямо за столом испущу, а они дальше продолжат обсуждение грядущего праздника. Но как бы не так! Аппетит просыпается, то ли от свежего воздуха, то ли он потребности немедленно заполнить гнетущую атмосферу чем то приятным.
Где это видано, чтобы так за мужчину боролись? Девчушка за столом глаз с пола не сводит, хочется хорошенько её встряхнуть, убедиться, что жизнь в её теле ещё есть и после мозги на место вставить. С другой стороны, то, что впитано с молоком матери, сложно убирается впоследствии.
— Может быть, у вас так принято… — начинает змея, а у меня мясной рулетик поперёк горла становится.
— А у вас как принято? — обрываю, за столом только нотаций не хватает. — Выдавать дочь за почти женатого мужчину? У нас уже семья, а вы пытаетесь в неё влезть.
Она слюнями брызжет. С такими заядлыми моралистками только так и надо. Всё на свой лад перевернёт.
— Ваша семья, нас опозорила, — доходяга пытается подняться с места.
— Молчать! — хозяин дома отмирает, стучит кулаком по столу, что все чашки подпрыгивают, а доходяга по инерции откидывается обратно на стул. — Никто вашу семью не опозорил, для вас было честью, прийти в этот дом.
Дальнейшее происходит слишком быстро. Порывавшийся начаться скандал извергается резко, доходяга бьёт тарелку о пол, и звуковая какофония пронзает ушные перепонки. Незнакомый язык обрывается русскими выкриками бранных слов, тех, что достаются с самого дна учёного уличного опыта на особые случаи. Про меня забывают, позволяя мне погрузиться в гастрономические изыски с удобного наблюдательного поста.
Мать Заира оббегает всех присутствующих по кругу и что-то щебечет, словно очерчивает шагами пентаграмму для отправки всех к дьяволу. Вот бы они удивились! Заир горой становится между своим отцом и доходягой, не позволяя им вступить в неравный бой. Финалом становится последний акт агрессии, после которой наступает предательское просветление.
Разрисованная крупными бутонами мака ваза летит в стену, а следом упрёки, аптечка и стакан воды. Заир с оставшимся добродушием провожает гостей и громко хлопает дверью.
— Медина, и с этими людьми мы хотели породниться? — Отец Заира делает хороший глоток воды с валерьяной. — Шакалам не место в нашем доме.
— Наказание нам послал Аллах, прогневался на нас, — женщина берётся за голову, — когда мы последний раз Рамадан соблюдали?
Ночь беспокойная, сновидения налетают обрывками, сплетаясь в единое полотно событий. Азербайджанцы с саблями на лошадях преследуют меня по дремучему лесу, заставляя спотыкаться о корни деревьев, карабкаться по земле и оглядываться по сторонам. Их целая орда, а во главе знакомая женщина со сверкающими от гнева глазами, и речами, что льются из её уст ядовитым вином. Позади она волочит свою дочь, девчушка прячет лицо под фатой, разминая связанные руки. А дальше домик посреди возникшей неожиданно опушки, загнанное положение и оглушительно громкие голоса, переходящие в ругань.
Просыпаюсь под утро в холодном поту, не сразу признавая тёплую постель и морду черного кота, с белым пятном на груди. Он ненавязчиво тычется в лицо своей мордочкой, и как бы случайно поворачивает её в сторону кухни. Небольшая уловка, которая должна действовать на меня немедленно, но лень и усталость, не позволяют вскочить с постели ретивой козочкой, а терпение Борзини закручивается голодом в желудке.
Ничем не отличавшийся от других кот, имеет необычайную способность к общению, он совершенно не умеет мяукать, а то, что он выдаёт пастью, больше напоминает несвязные попытки слов. Прислушиваясь к ним, становится иной раз страшно, можно легко сойти с ума и решить, что кошки начинают эволюционировать, совсем скоро будут ходить на задних лапах и потеснят собой работников местной офисной рутины.
— Рааать, — зубастая пасть открывается, — рааать.
Мысль о том, что жизнь после смерти существует, оседает в мозгу импульсами, по мере того как голос кота усиливается, он напоминает мне покойного деда, который после хорошей пьянки не открывая глаз, начинал голосить на всю квартиру: «Клава, что у нас к столу?». Бабка, конечно, просто так это не оставляла, огревала его то полотенцем, то холодной водой, а со временем и клюшкой прямо по лбу.
— Деда, если это ты, оставь уже моего кота в покое!
— Бииистро, — моим мольбам Борзини с дедом не внимают.
В полусонном состоянии прохожусь до кухни, и насыпаю корма с горкой, отчего кот словно ковшом начинает грести всё в себя. На часах было половина девятого, самое время под кружку кофе медленно проснуться и обдумать, куда податься и как прокормить себя с довеском в виде одержимого.
На душе удивительно спокойно. Тревожные мысли затихают, и приятное чувство тишины заполняет меня, давая время насладиться моментом и понять, что возможно, настаёт время двигаться дальше. Очень странное ощущение, которое возникает после волнительного, напряженного дня сопряженное с неудачами, вчера полный беспорядок в голове, а сегодня умиротворение. Такое случается редко, и хочется остаться в этом моменте подольше. Осознание потраченных впустую дней кажутся мертвым балластом, что тащится и увеличивается, сейчас же хочется скинуть его с плеч.
В поле зрения попадают глиняные фигурки, на которые я трачу бессонные ночи. План выстраивается в голове за долю секунды, и теперь это уже не бессмысленная трата времени. Остаётся только найти человека, который смог бы меня обучить.
— Слушаю, — ничего не подозревая, отвечаю на звонок отца.
У любого плана есть свои просчеты, в моем случае это семья. Не то чтобы они меня отговаривают, или заставляют горбатиться на одну компанию до пенсии, они даже не знают о моих увлечениях, только вот ситуации складываются так, что они влезают в них в самый неподходящий момент.
— Доченька, родная, — голос отца заливистый, и это означает только одно — он хорошо поседел со старым мужским коллективом автосервиса и изрядно выпил, — тут казус небольшой произошел.
— Ненавижу это слово, что ты опять натворил? — заранее присаживаюсь.
— До магазина решил съездить ночью, круглосуточного на углу, — отец медлит, и со всей возможной горестью продолжает. — Подставили меня, облаву устроили, повязали как собаку, мусора проклятые, теперь вот прав хотят лишить.
— Во-первых, не мусора, а господа полицейские, а во-вторых, па, ты совсем сдурел! — давлюсь слюнями, от возмущения. — Какие права? У тебя их ещё три месяца назад отобрали!
Орать нет смысла, да и достучаться до него у меня получается с перебоями.
— Так, давай успокоимся, ты сейчас где?
Отец диктует уже знакомый адрес (записывать не приходится) и список того, что ему необходимо привезти. Очередные продуктовые передачки отцу в обезьянник.
Нужно было сразу продать его машину после лишения прав или хотя бы забрать ключи, но нет же, оставила ему понадеявшись на здравый ум. Какая жалость, с выпитым алкоголем он растворяется без следа.
Что за напасть?! Жизнь напоминает боевую атаку с разных флангов, тут тебе стрелой в спину попадают, а следом уже готовится штурмовой отряд.
— Клянусь, продам его жигули и даже глазом не моргну, — собираюсь, параллельно высказываясь коту, чтобы немного остыть. — Как он вообще смог проехать даже пару метров, там же заднего колеса нет!
— Бжиг, — Борзини вылизывает пузо, и пытается поддержать беседу, заставляя меня удивляться пополнению его словарного запаса.
— Ты прав, — присаживаюсь на край кровати, разводя руками. — Бжиг – учеба нет, бжиг – работы нет, бжиг – отца повязали, надеюсь, на этом всё.
— Бжиг, — добавляет кот, заметив, что я что-то упускаю.
До временного изолятора добираюсь уже изрядно успокоившись, в голове прочитав отцу все возможные нотации, которые, впрочем, он никогда не слушает, только изредка покачивает головой, будто я заношу над ней топор.
Штраф стоянка находится на окраине города, гиблое место рядом с кладбищем, однако для живых оно гиблое и по другой причине. Деньги в казну колотятся тут с невероятной силой, и каждый день простоя увеличивает долг на кругленькую сумму, отчего машинально пересчитываешь все имеющиеся деньги и накопления. Вот и я, не исключение.
Узнаю стоимость за день простоя, чувствую, как кровь покидает тело, кожа белеет, остаётся только крышкой заколотить. Ещё день и выгодно оставить машину прямо тут, на пожизненное хранение, жаль нельзя. Приходится с горестью отдать львиную часть заработанного вчера.
Дело почти сделано, только вот машина больше не заводится, да и колесо за одну ночь не образовалось чудным образом. Как отгонять?
—И что мне теперь делать? — сажусь на капот, перебирая в руках ключи.
—Эвакуатор вызывать, ну, или оставлять на ночь. — Дедулька проходится рукой по увесистому пузу, доставая из кармана пачку сигарет.
—Не за бесплатно естественно.
—Естественно.
Прикидываю в голове стоимость, жадно становится. Транжирить попусту так никакой работы не хватит, поэтому лишние траты для меня сродни приговору.
—Хотя, — тянет седовласый, помяв пальцами фильтр сигареты, — можно откатить её до магазина, там стоянка бесплатная.
Встаю на ноги и вглядываюсь вдаль – катить придется долго. Магазин маячит красным, еле различимым квадратиком у большой дороги. Однако, выбора не остаётся, если мой кошелек не умеет дублировать купюры. Дедулька, конечно же, помогать мне не собирается, а беспокоить кого-то по пустякам не хочется. Справлюсь сам! Уверено снимаю машину с ручника и открываю дверь.
—Михалыч, спорим на косарь, что я смогу заставить девку жигули до магазина толкнуть, — доносится из маленькой каптерки.
Вот же хрыч старый! Песок сыплется, а всё в ребячество. Сжимаю зубы и гордо вскидываю подбородок.
Катить рухлядь тяжело, мышцы рук и ног забиваются, отдаются то болью, то онемением, пока, в конечном счете, я не перестаю их чувствовать. Приходится делать перерыв, трястись как тряпичная кукла на веревочках, чтобы разогнать кровь, а со стоянки тем временем слышится смех уже двух мужчин, которые живо обсуждают каждое моё движение. До магазина мне все же удаётся докатить машину, даже умудряюсь уместить её в самом углу стоянки, после чего залезаю в салон перевести дыхание. Ладонь совершенно отказывается мне подчиняться от усталости, отчего бутылка воды трясётся живым существом, в конечном итоге, выплескивая содержимое на футболку и штаны.
Этой искры хватает, огонь гнева и обиды поднимается во мне ослепительной вспышкой. Сложно контролировать такое состояние, оно как внеземное наваждение к действию. Будто пытаясь насалить бутылке и машине, со всей возможной яростью бросаю пластик под ноги и бью наотмашь. Баранка оказалась жёсткой под мягкой кожей и косточками пальцев, и вот резкая боль меня парализует.
—Твою мать! — вырывается мучительно, — Кто учил меня бить ладошкой?!
Травмпункт последнее место, куда я хочу угодить этим же днём. Мизинец опух и напоминает теперь сардельку, с явным дефектом, в виде неестественного скоса на правую сторону. Шмыгаю носом, сдерживая слезы. Конец творчеству, с такой конечностей фигурки не полепить.
Неудачница. Лузер. Доходяга. Как жить с таким бэкграундом?
Возвращаюсь домой грязной, усталой, подавленной. Жизнь меня прожевала и выплюнула за такой длинный день. Палец болит, в ушах стоит что-то смежное с хрустом и вылетевшей пробкой шампанского, и периодически меня подёргивает.
—Чёртов день, чёртов мизинец, чёртова машина, — перечисляю, поднимаясь по лестнице на свой этаж, — чёрт…
Вздрагиваю.
—Привет, — Заир сидит на ступеньках у дверей моей квартиры.
—Надеюсь, ты решил выдать мне премию за мою актерскую игру?
Он нервно смотрит на наручные часы, потом на мой внешний вид. Ни то, ни другое его явно не устраивает.
—Ты почти угадала, — он пропускает меня вперёд. — Что с рукой?
—Бжиг, — произношу вымученно, совершенно неготовая к новым проблемам.
Борзини об этом меня предупреждал?
—Что?
—Не бери в голову.
Заир усаживается за кухонный стол большой грозовой тучей, расправляя плечи.
— Ты не ответила, с рукой что?
Зависаю, разглядывая колоритного гостя. Его хищный образ никак не сочетается с оранжевыми шторами, коричневым тканевым диваном и обоями с вензелями. Более того, его присутствие в моём доме впервые наталкивает меня на безвкусицу в интерьере, делает его настолько значительной, что невозможно не смутиться.
— Ушиблась, — отвечаю неохотно.
Разница между нами настолько же разительная, как и интерьер.
— С чем пожаловал?
Выдержанный, статный кавказец выглядит хорошо, гордый подбородок задран, лазурные глаза с интересом разглядывают меня. В руках он крутит кружку с горячим чаем, подаренную мне отцом, надпись «Пивной дозор» мельтешит перед глазами подобно рекламной ленте.
— С шансом подзаработать.
Надеюсь он не принимает меня за оборванку. Слежу за его взглядом исподлобья. Он обводит ом кухню, останавливаясь на обшарпанных дверях, по которым Борзини карабкается, точно по пальме, и на кожаных стульях, которые теперь напоминают мелкое сито.
— Баааблооо, — чувствуя привкус премиального корма, голосина кота раздаётся эхом.
Заир от неожиданности давится чаем и весь его плотоядный образ теряется за возможность продышаться. Из его рта и носа льётся чай, он поднимается на ноги, бьётся головой о навесную тумбочку на стене, садится обратно, принимая от меня спешно поданные салфетки. Невозмутимость повелителя гор таит на глазах, с широко распахнутыми глазами.
— Борзини, мой кот, — указываю пальцем в направлении комнаты, — он…
— Бжиг.
Не успеваю договорить, как появляется Борзини. Он тут же принимается обчёсывать морду о косяк арки, штукатурка белым песком сыплется на пол. Всё же стоит задуматься о ремонте, или быть строже к коту, которому дозволено абсолютно всё.
— Твой кот знает толк в деньгах, — говорит Заир, смех его заглушается новым приступом кашля.
Становится не по себе, лицо Заира краснеет, к кашлю прибавляется чихание, и вскоре он уже старается не смотреть на кота и летающую повсюду шерсть.
— У тебя есть, что-нибудь от аллергии?
Только этого не хватает. Судорожно достаю аптечку. А если откинется за столом прямо сейчас? Вот и вещий сон, побег, кровавая месть. Кошмар! Нахожу таблетки и, проверив срок годности, протягиваю Заиру.
— Так, что там с деньгами?
— Люблю предприимчивость, мы с тобой поладим, — Лицо Заира приходит в нормальное состояние, выглаживая золотистую кожу, а я стараюсь не замечать разницу между предприимчивостью и продажностью. — Ты порядком осложнила мне жизнь мнимой беременностью.
Это уже возмутительно.
— А что я должна была сказать? Заир мной пользовался, я обижена и теперь хочу восстановить справедливость? — Скрутила прядь, изображая невинную овечку с тонким голоском. — Тебя в этот же вечер под венец потащили, прости, но деньги были заработаны честно.
Заир дергает бровями, сопоставляя мои слова с прошлым вечером и явно соглашаясь. Оставаться холостяком для него куда лучше и привлекательнее, чем окольцевать себя с незнакомой девицей и корчить остаток лет примерного семьянина, заливаясь алкоголем и нимфами скорой любви. Впрочем, это не единственный вариант.
— Я буду платить тебя за совместную жизнь.
— Вот уж нет, — обрываю, — может мне ещё роды сыграть, а потом прятать вымышленного ребенка от твоих родственников?
— Молодец, твоя задача и будет состоять в том, чтобы это не продлилось долго, — глаза Заира хитро сверкают. — Делай вид, что пользуешь мной, родители это долго терпеть не будут. Отстанут от тебя и меня, а потом разойдёмся
Грозный кавказец никак не сопоставляется с ролью каблука, надолго ли может его хватить? Впрочем, это было для меня второстепенный вопрос, да и всю ответственность можно с лихвой положить на него. Куда больше меня интересует заработок и сроки, которые расплываются пока в непонятные для меня рамки.
— Мразью быть не обещаю, — прикрываю глаза, прекрасно понимания, во что это может вылиться.
— Для тебя достаточно будет не скрывать своего мнения.
Стучу здоровыми пальцами по столу в размышлениях, решая не уточнять, хотел он меня оскорбить или похвалить.
— Сколько ты будешь мне платить? — основополагающий вопрос нашей встречи и конфет, что я достаю из шкафа и насыпаю в пустую креманку.
— Не обижу.
— Звучит как очень мало, — с недовольством пододвигаю угощение к гостю.
— Покроет твои нужды и ещё останется, — Заир тяжело выдыхает, видимо подумав, что содержанка обошлась бы ему значительно дешевле, да и сфера её услуг куда более богата, — так лучше?
Второе знакомство с родителями представляется мне рассказанным дважды анекдотом, реакцию можно было предугадать, но вместо кислых мин и косых взглядов, все же хотелось увидеть, как минимум натянутое радушие. Надеяться на отходчивость горячего нрава не приходится, отчего тело пробирает мелкая дрожь, и хочется укрыться, а то и вовсе остаться в машине. Зачем согласилась? Легких денег захотелось? Вот они, легкость прям давит на грудину.
Ещё и сомнения внутри. Раньше меня такое не беспокоило.
Для меня выгодно как можно дольше получать финансы, соответственно растягивать этот договор на более длительный срок. Но деньги эти нечестные, грязные, и ладно, куда более важно неконтролируемые.
— Волнуешься?
Вздрагиваю от неожиданного вопроса, который вытаскивает меня из состояния полной погруженности в себя. Мысли складываются в конструкцию ролевой игры будущих возможных диалогов, и ответы на многочисленные вопросы, которые могли бы мне задать – допрос с пристрастиями, не иначе.
С Заиром мы заранее обсудили некоторые моменты, где могли посыпаться как песочный домик.
— Раньше мне не приходилось притворяться кем-то другим.
Заир щёлкает пальцами перед моими глазами, возвращая фокус зрения на его лицо. Карие радужки с золотистым свечением у зрачков, внутри хаотичные природные узоры, походят на причудливый калейдоскоп. Густые черные ресницы делают его взгляд выразительным, и даже чутким.
— Тебе и не нужно притворяться другой. Помнишь наш разговор? — Он выдерживает паузу, позволяя мне возобновить в памяти обрывки условного договора. — Оставайся собой.
— Не говори так, будто хорошо меня знаешь, может я кроткая, — отворачиваюсь к окну под его смех, видать, Юлька много наплести успела. — Ладно, не время раскисать.
Голова напоминает свинцовую пулю, готовую вырваться с дула пистолета и расплющиться о металлический щиток бронежилета. Легкие заполняются запахами дождя и свежескошенной травы, они уносят меня далеко в детство, в те многочисленные поездки в лес. Тогда мы с отцом собирали веники для бани, которые он позже продавал. «Легкие деньги и к природе ближе» - любил он повторять. Его слова проецируются на моё положение, и подходят как центр пока неясной мозаики.
— Я буду сидеть рядом, если возникнут сложности — не стесняйся спрашивать, — Заир уводит меня за руку по каменной дорожке, к резному крыльцу, где ещё недавно я собиралась с силами разрушить его помолвку.
— А какие сложности могут возникнуть?
Он не отвечает, только лукаво улыбается, предвкушая веселое застолье.
Входная дверь открыта, и так называемые легкие деньги тут же встают мне поперек горла. Голоса, что разносятся по дому явно принадлежат не двум людям, а целой ораве родственников. Придерживаю Заира за руку, не давая сделать ещё один шаг. Он непонимающе набивается к моему лицу, и вопросительно изгибает бровь.
— Что не так?
— Ты ещё спрашиваешь? Там сидят не только твои родители. — Шепчу ему на ухо, воровато оглядываясь по сторонам. — Они решили всё семейство собрать? Об этом мы не договаривались!
Тесню Заира к входной двери, желая слиться с декоративной штукатуркой. Рука держит его за ворот так сильно, что чувствую остроту ногтей на ладони.
— Да, согласен, пошло не по плану, — он виновато поднимает руки, раскрывая ладони.
Шум бокалов, красноречивые тосты за молодых и веселое обсуждение русской жены выводят меня из колеи. Сердце учащенно бьётся, кажется, что оно увеличивается в размерах и давит на рёбра. Ладошки холодеют, превращаясь в неповоротливые сосульки.
— Поднимем бокал за молодых, пусть у них будет счастливый брак и много детей.
— Да благословит Аллах твои слова, Мурад, и подарит им как минимум четверых.
Четверых? Вжимаю Заира теснее в дверь, приложив все усилия, на что он и не пытается сопротивляться. Прислушиваясь к звону бокалов и всеобщему веселью.
Расстроила чужую помолвку на свою голову, а теперь как бы из своей выкрутиться?
— Ты чего так испугалась? — Заир приподнимает мой подбородок теплыми пальцами, проникновенно заглядывает в глаза, отмахиваюсь.
— Руки не распускай! — цежу сквозь зубы и разжимаю пальцы.
Ноги не могут устоять на месте, расхаживаю из стороны в сторону. Мне нужно пару минут прийти в себя и собраться с силами, чтобы пережить и этот день.
— Заир выбрал себе тяжелый путь, русская жена как дикая овца, нужно её не только в загон загнать, но и научить праведной жизни.
Мужской голос льётся из гостиной нескончаемым потоком, а эти слова режут не только гордость, но и всю женскую суть.
— Это он кого овцой назвал? Меня?! — Обращаюсь к Заиру с риторическим вопросом, он и ответить не успевает, как я снова хватаю его за ворот футболки и тащу за собой. — Жизни они меня учить собрались.
Как-то мне сказали, что в стрессовых ситуациях люди делятся на два типа, первый – действует, второй – прячется в свою раковину, не готовый принимать решения прямо сейчас. С возрастом я понимаю, что в этой системе не хватает третьего типа, так называемых оленей, которые замирают на дороге, и смотрят на два ослепляющих световых пятна, их тело в этот момент леденеет, а жизнь сосредотачивается в секунде и её повторении, раз за разом.
— Признаться, ты заставляешь меня беспокоиться, — шепот Заира с теплым дыханием над ухом, заставляет очнуться.
Повторяющаяся секунда замедляется, возвращая меня в принятую прямолинейную реальность.
Пять. «Детские голоса напоминают мне милых ангелочков» - голосит директриса школы тридцать первого августа.
Десять. В двенадцать лет меня заставляют выступить на праздновании первого сентября с песней. Директору школы так понравилась идея милого праздника с выступлениями, что её вовсе не волнует отсутствие у меня музыкального вкуса, подготовки и простуды, отчего голос напоминает отпетого черта.
Пятнадцать. Я сталкиваюсь со страхом сцены, осознаю это сразу, а бороться могу уже на середине куплета от одного понимания – никого не волнует моё выступление. Куда интересней родителям поправлять одежду своего чада, прилизывать их волосы, осматривать чужие букеты, сопоставляя со своим и нервно поглядывать за стрелкой часов.
Двадцать. Внимательно за мной следит только бабушка, уверена, моё выступление ей не нравится, но блеск в глазах, улыбка и хлопки, не щадя ладошек, говорят мне об обратном.
Двадцать пять. Не думала, что столкнуть с этим ещё раз. Только теперь, все взгляды были устремлены на меня в нескрываемом любопытстве.
Тридцать? Или нет? Сбилась.
— Бжиииг, это всё мои бабушки, — тихо проговариваю, нервно растягивая губы.
Вот и весь запал по меня гаснет, и обида не настолько остра.
Добавляется постепенно громкость - звон приборов о тарелки, приглушенная лирическая музыка из колонок, улыбки и речь, русская и уже знакомая мне, шипящая, согласная, со сглатываем окончаний.
— Прошу прощения, моя невеста не привыкла к такому вниманию со стороны, — Заир прикрывает меня спиной, огораживая от глаз. — Дядя Мурад, не стойте же вы! И музыку, Кемаль, сделай громче.
Неужели это все его родственники? Как такое возможно? Мой привычный мир бабушки и отца, тускнеет, выглядит невероятно скудно.
— Так, так, так. Мои родственники напугали русскую воительницу?
— Звучит как плохая ролевая игра, — прячусь за его телом как за щитом, словно на бродягу надели доспехи и отправили на войну, а он умел только кулек для монеток складывать. — Это точно обязательно?
Заир кивает, невесомо кладёт руку мне на спину и ведёт в сторону стола. Его любвеобильность к прикосновениям вызывает во мне только одно чувство – дискомфорт, который впрочем, сейчас я могу стерпеть.
Шумные голоса, незнакомцы что-то увлеченно обсуждают, а на мой вопросительный взгляд, Заир только отмахивается, давая понять, что речь идёт не о нас. Он ведёт меня между столами с закусками и алкоголем, рядом с родственниками и рассказывает про каждого. В голове образуется каша, ничего запомнить не могу. На моё замешательство он только подмигивает, отодвигает стул для меня и наливает стакан гранатового сока.
— Может, что покрепче есть?
— Дорогая, ты же в положении, не забывай об этом, — Заир начинает играть в заботливого жениха, целует меня в лоб, и тут же получает по спине от рядом сидящей женщины.
— Совсем о воспитании забыл! Руку убери с талии невестки, — она не перестаёт улыбаться, говоря сквозь зубы.
— Айсу, ты бы лучше за стопками дяди смотрела.
— Мои глаза следят за всеми, ты мне поверь.
Она разворачивается к Заиру, потом к другим гостям и обратно. Идеальная осанка и узкие плечи, прятались за пиджаком на два размера больше, а длинные пальцы нежно поглаживали золотое ожерелье на шее.
— Охотно, охотно, тётя. Кемаль! — нарочито громко произносит Заир имя, — стало быть, следующая очередь твоя.
Парень напротив округляет чёрные глаза и выставляет перед собой открытые ладони. Губы его шевелятся в немом вопросе: «Зачем?». Короткие волосы на голове поднимаются дыбом.
— И правда, Кемаль, надо бы невесту уже искать, — этот голос, что сравнивал меня с овцой, режет по ушам.
Подаюсь вперёд, упершись о стол локтями. Терпи, прошу тебя, не горячись, иначе выкинут из этого дома через окно, а тут стеклопакет. Надо почву подготовить, присмотреться для начала.
— Это Мурад, — напоминает Заир.
Мурад сидит от меня довольно далеко, но большие уши явно обеспечивают ему хороший охват территории. Крючковатый нос и широкие усы, он выглядит довольно мужественно, рядом с женой, что напоминает мне нежно-розовый пион, с тоненьким, курносым носиком, пухлыми маленькими губами и большими зелеными глазами.
— Невесту мы ему уже выбрали. — Ещё один мужчина, кажется Эмир, с длинной шеей и покатыми плечами.
— Отец, только не Зухра, не убивай меня при жизни, я ведь твой единственный сын.
Уверенность для меня весьма ложное чувство, наверное, от того, что я всегда нахожусь в сомнениях. Никогда нет одного пути, их много, и по каждому я иду, оглядываясь назад. Я не имею возможности ощутить её всецело, потому лишь делаю вид. В этом есть и свои нюансы – слабости, при упоминании которых слова идут тяжело, растянуто и необдуманно, катятся с горки подобно санкам, снося на своём пути зевак здравомыслия.
— Дочка, расскажи о своей семье, — исчерченное линиями жизни лицо, выражает благодушие, смиренность и твердость, Хазар давно заприметил мою отрешенность.
— Они в другом городе, не смогли приехать, — слегка заторможено, вспоминая придуманную легенду и будто сопоставляя её со своей настоящей семьей.
— Да, Заир говорил, — дедушка кивает, ожидая продолжения, которого я не могу предоставить, ведь совершенно не помню вопроса и ответа.
Заир начинает говорить, но меня накрывает волной беспокойства, нервной причуды взявшейся неоткуда.
— Мама кошками занимается — заводчик. Знаете, у неё это с детства, как бабушка говорила, всегда всех котят собирала с улицы, и вела учёт: новых и кого уже успели забрать. Со временем начала интересоваться окрасами, особенностями и пародами. У отца автосервис, нравится ему с машинами возиться, так бы и пропадал двадцать четыре на семь, если бы не мама. Одна бабушка на пенсии цветами занялась, другая танцами, звонят несколько раз за день, волнуются за меня. А дедушки? Дедушки как дедушки, спят, едят, гуляют, как у всех.
— Будем рады их увидеть, — Медина изумляется монологу, но всё же рада радужному представлению будущих родственников.
Хазар кивает многозначно, задумчивый взгляд замирает, гаснет, уходит внутрь себя на минуту, прежде чем Мурад приобнимает отца, ладошкой похлопывая по его плечу. Эмир следом наполняет его бокал вином, Руфат произнёс тост.
— Что ты несёшь? — Заир поворачивается и нависает надо мной.
— По наитию само пошло, правдоподобно вышло? — без толики сарказма, я обезоружена.
Пушистые ресницы дрожат, терпкие коричнево-золотистые глаза мутнеют, зрачки увеличиваются. Он облизывает губы, не находясь с ответом, вздыхает полной грудью и отступает.
— Пожалуйста, предупреждай о таких моментах заранее.
— Можешь выписать мне штраф.
— О, ты вернулась в чувства, очень кстати.
— Невестка, брат всё молчит, утаивает, расскажи, как вы познакомились, — Кемаль лукаво кивает в сторону Заира, на что тот лишь отмахивается.
Вот и шанс вернуться в лоно выдуманной истории.
— Мы познакомились в клубе, Заир выпил лишнего и пытался сесть за машину, я его не пустила, адрес он не смог произнести, пришлось предложить переночевать у меня.
— Кто будет тащить незнакомого мужика к себе домой? — Руфат фырчит, именно это звучит для него возмутительно, даже пьянство сына меньший грех. Он кладёт сигареты на стол, вытаскивает одну и крутит между пальцами.
— Предполагаю, что женщина с низкой социальной ответственностью. — Парирую без паузы.
Айсу прячет улыбку за ладонью, Кемаль же набивает рот салатом, пытаясь выглядеть естественно и не подавиться. Ему нравится обстановка, она его оживляет, как будто у него становилось чуть больше прав, раз появилась такая женщина в их семье. Глаза его блестят, руки не могут удержать на одном месте.
Хазара, однако, то же забавляет эта ситуация, особенно реакция семьи. Ясмина округляет свои глаза, ахает и поднимает голову.
— Ты слышала, что она сказала? Кого он выбрал, Медина! Кем буду расти наши внуки. — Руфат говорит тихо, но слышно его всем.
— Терпи Руфат, говорю же, ты это выдержишь. А если не выдержишь, то не увидишь больше ни внуков, ни Заира, ни меня, понял? Хотел женить сына, хотел внуков, вот наслаждайся теперь.
— Эх, Медина, Медина, сама невестку хотела, все уши мои бедные промыла, — сигарета во рту двигается, пока Руфат не зажимает её снова между пальцами.
— Молчи, это грех, большой грех Руфат обвинять в своих помыслах жену. Сам говорил жена — шея, жена думать не может, решать не может, говорить не может, так что всё это твоих рук дело.
Он прикрывает глаза в смирении и убирает сигарету. Их шептания слышат все, однако делают вид, что еда намного интереснее, внутренних перепалок.
— А, да вы не беспокойтесь, я же не просто так. — Меня удивительно веселит свёкор, он вызывает во мне такое детское озорство, что хочется поддевать его снова и снова, и слышать от свекрови «терпи». — Взяла с него заранее деньги за аренду и завтрак, всё отдал, что пришлось ему на такси одалживать.
— Не переигрывай, — Заир гладит меня по спине, отчего получает в бок от Айсу и по ноге от меня.
Руфат молча поднимается и выходит из дома, не в силах сдерживать эмоции, за ним следом Мурад и Эмир. Свёкор с тихого шепота срывался на крик, потом идут споры и наконец, они говорят в один тон, с согласительными мычаниями. Возвращаются уже довольные.
Дальнейший вечер проходит спокойно, никто больше не решается задавать мне вопросы, и в целом меня это устраивает. Небольшой эффект получен, значит, встреча проходит весьма продуктивно.
— Это так вкусно! Надо взять рецепт этих макарон, — изыски блюд радуют своим многообразием, а это блюдо особенно будоражит мои вкусовые сосочки.
Можно ли определить призвание ребенка с рождения? Почему родители так усердно пытаются подметить несуществующие детали, пока их чадо ещё не вылезло из подгузников? Выводит непонятные линии на листках бумаги – явно растет художник, по-другому и быть не может. Игрушки выстроены в ряд, а чадо вышагивает между ними, пытаясь удержаться на ногах – командир, нет ещё лучше, директора мать растит. Небольшие театральные представления становятся частью вечернего застолья – актер мирового уровня, не меньше. Главное для маленького не окрепшего ума познать мир, где самым горестным событием будет неуверенное «да», на вопрос о профессии, которую выбрали родители на будущее. Тут то и начнется! Постоянные упреки, приказы и нотации о том, как было бы лучше. Грустные потерявшиеся люди пытаются вырастить чемпиона, лидера, профессионала, сами в этом ничего не понимая.
Не правильно ли было бы отпустить это, дать своему малышу возможность самому определиться с тем, что он хочет от себя и от дальнейшей жизни. Только ведь это означает определенного рода свободу, разгильдяйство, что выведет птенца из столь уютного, заботливого гнезда. Так много надежд, которые разбиваются с возрастом, о стену родительского контроля и непонимания. А потом получается эффект заблудшего человека.
Круговорот невыполненных надежд и желаний, который будет существовать пока человечество не вымрет. Эта больная вереница смогла захлестнуть и моего отца. Он всегда так умилялся, когда я рассортировывала монетки и купюры, в один из таких дней в его голове что-то щелкнуло. Экономист! Будет вершить судьбы денежных потоков, выводить из кризиса компании и забирать баснословную зарплату. Как же он ошибался.
— Нет, это совершенно не подходит.
Сгорбленная фигура мужчины медленно двигается по полукругу составленных столов. Моложавое лицо кривится, то поджимая нос к губам, то уводя брови к волосам.
— Мне помнится, как вы заливались пением об имеющемся таланте, — Роман Иванович подцепляет двумя пальцами лицо из скульптурного пластилина, вертит, и хмурит брови.
Киваю, решив пока помолчать. Нервная улыбка прячется за искусанными щеками, а страх томящегося ожидания, даже можно сказать желания небольшого признания отзывается гулом в животе. Учитель не спешит, надувает щёки и выпускает залп воздух, с характерным разочарованием.
— Пропорции не симметричны, но это в природе редко встречается, куда хуже отсутствие своего стиля, фактуры и динамики. Какой это уже урок?
— Всего девятый, — громко отзываюсь.
— Очень плохо, работай дальше.
Роман Иванович грубо опускает изделие на стол, немного примяв пластилин пальцами, тем самым показывает, что ситуация не исправна, и достойна только мусорного ведра. Последней среди оскорбленных творческих единиц Света, ожидающая ребенка, оттого отличается повышенной чувствительностью.
— Опять мультипликационные фигурки, что могу сказать…
— Роман Иванович, вы знаете, грубое слово и у вас салфеток не хватит. — Света гладит животик, готовая к слуховой атаке.
— Угрожать мне вздумала! Надо же. У неё гормоны, а мне её теперь хвалить. Всё кончено, до следующего занятия, — машет руками и удаляется в подсобку.
Прощаться сенсей не любит, впрочем, как и хвалить, истинно считая строгость необходимой притязательностью, а чувства учеников пустяковой попыткой оправдать нежелание, лень и прочее. Чувствовать себя мазохистом на уроках не приходится по одной только причине — идеализированном представлении себя в светлом будущем, где бубнящий дед был несуразной мелкой блохой. Ошибки всё же я свои учитываю, прилагаю силы на исправление, но они повторяются, как замкнутый беговой круг хомяка.
Стиль, фактура, динамика, — повторяю про себя, пытаясь мысленно сформировать единую картинку нужного, но образы цеплялись друг за друга, делая желаемое совершенно невозможным. Гул города, обрывки голосов, пестрые цвета мешают мне собраться, симметрия, точно, про неё бы не забыть.
— Клава, смотри, кто пришёл, — баба Люда отступает назад, пропуская в квартиру, — мои то, совсем не приезжают, зато на квартиру надеются, младшенький внучок вон, на дизайнера интерьера пошёл. Приезжал с месяц назад, фотографировал стены, измерял площадь, щенок, думает, она ему достанется только за то, что он изредка на обед ко мне приезжает. На монастырь все отпишу!
— Не руби Люда с плеча, сейчас время такое, никто ничего не успевает. Вон, Вовка мой, крутится, только бы копейку заработать, — Клавдия поднимается с дивана, непонимающим взглядом осматривает меня, — это твои?
Прохожу на кухню, раскладывая продукты.
— И так каждый раз, баб Люд, что делать? Думала на лоб начать табличку вешать, так у неё зрение упало. Видео ей записывала, чтобы на телевизоре проигрывалось, так она его разбила, как только лицо моё увидела, пришлось другой покупать.
— Тяжело, тяжело, — стонет соседка.
Бабушка любит порядок, и этот порядок поддерживаю для неё я. Колбаса и сыр всегда нарезаются сразу, в специальные контейнера, после приготовления кастрюли выстраиваются в холодильнике по особому порядку «чем выше объем, тем ниже полка», печенье и сладкое в шкафчик на самый угол, чтобы при открытии дверцы, сразу глаз радовался.
— Ничего не пойму, твои или нет, что у меня забыли?
— Внучка твоя пришла, Ада, ты же её с пеленок растила, сито вместо башки.
— Юля, я ведь не уйду. — Протягиваю и усаживаюсь под дверью подруги. — Открывай, пока я петь не начала. Помнишь, как в караоке у меня микрофон отобрали, вот и думай, как долго твои соседи будут терпеть.
Прислушиваюсь, различая звук торопливых шагов по липкому линолеуму, потом выдох у самой двери. Молчит партизанка, ждет, когда я уйду, только не в моих планах безлико уходить. Привычный хруст правого колена Юльки разносится провалом по подъезду. Присесть она решила и себя же выдала, но всё молчит.
Нужно вывести её, надавить на больное, иначе соседка снова полицию вызовет, и мне придётся ретироваться на час, другой.
— Какую бы выбрать? Может твою любимую? — Набираю в грудь воздуха, и громко запеваю. — Запахло весной, метелям отбой, хозяин седой, ворота открой.
Юля рычит досадливо и дверь открывает. Так быстро?
— Ты же знаешь, что я её ненавижу! — Она впускает меня внутрь, прикрывая виски распущенными прядями. — Когда у отца в машине ломалась кассета он заставлял меня её петь.
— Не прячься уже, тебя старая гвардия спалила.
— Баба Люда?
Киваю.
— А у тебя что?
— Мизинец повредила, ничего важного.
Левый глаз Юльки распух, сиренево-синяя шишка закрывала его собой, оставляя только узкую щель. Юля хмурится, морщит нос и щель вовсе пропадает, превращая подругу в циклопа.
— Вот тапочки, проходи, — моё внимание её смущает, отчего она держит голову, как бы уводя немного вбок.
— Ты не отвечала на звонки, у тебя уже третья стадия или ещё вторая?
— Хватит уже, придумала ерунду.
— Значит, вторая.
В работе бармена были свои несомненные плюсы, например, слушать и одновременно строить алгоритмы поездки домой, покупки еды и бытовых дел. За особо сочувственное лицо оставляли хорошие чаевые. Впрочем, попадались и интересные случаи. Улавливаешь в пол ухо слово, потом два, и тут же включаешься в разговор. В одном из таких я узнала про колесо сансары, нескончаемом круговороте одинаковых событий. Теория выработалась в два счёта.
— Это не ерунда, а оправданная теория. Ты влюбляешься, начинаешь угождать прихотям, потом разочаровываешь и уезжаешь ко мне, после прощаешь и далее по кругу. Признай уже.
— Всё. — Юля отмахивается, ставит пирог на стол и после втыкает в него нож, ровно посередине. — Ты маленькая, вернее сказать, маленькая в отношениях, своего рода гном.
— Почему?
— Не перебивай, и послушай опытную тётю, которая умеет их строить.
— Ты хотел сказать, не строить, а подстраиваться, — поправляю, наблюдая, как быстро работает нож в её руках.
— Компромисс важен, как ты не поймёшь. Вадиму нравится бокс, почему и мне не попробовать? И вот, никогда не угадаешь, мне понравилось, — она облизывает губы и уводит взгляд в сторону, вызывая во мне приглушенный смех. — Что? Прекрасный вид спорта, тебе бы тоже не мешало. Верно, он про тебя сказал.
— Вот тут уже интересно.
Юля прикусывает язык, да поздно. С минуты молчит, решаясь рассказать или продолжить хранить молчание, почесав подбородок остриём ножа, выдыхает, смирившись с крысиными планами.
— У тебя присутствует некая угловатость, — начинает издалека, потихоньку подбивая почву, — скудность бытовой жизни и эмпатии. Понимаешь?
— Нет. Про бытовуху это ты от себя сказала, я знаю, — ковыряю пирог вилкой, осматривая ягодную начинку, — а про угловатость и эмпатию?
— Тут да, резковато немного, но, если капнуть в корень, до тебя туго доходят чужие эмоции.
— Стало быть, это Мистер: «Я не хочу жениться, но готов отдать тебе все свои деньги за притворство», — кавказский акцент получается слишком наигранным. — Угадала?
— У Заира нет акцента.
— Зато есть язык без костей, не по-деловому партнера обсуждать.
— Успокойся, не обсуждали мы, он просто хотел узнать про тебя чуть больше, — цокает, мотая головой. — Ничего лишнего не говорила, сказала только, что с работы сократили, и с учёбы ушла, ничего лишнего, клянусь. Хотя да, получается девушка без работы, и образования, имеющая угловатость характера и отсутствие эмпатии, такой себе портрет.
Телефон оповещает о сообщении из банка. Заир пополнил мою карту и следом раздаётся звонок.
— Не говори ему ничего, прошу, — Юля складывает руки на груди, замечая имя на дисплее телефона.
Хочется, да не буду. Лучше пригреть такого союзника, чем сдать с потрохами и больше ничего не узнать.
— Как твоё настроение, красавица? – его радостный баритон ласкает слух.
— Было терпимым, — отзываюсь, осознавая, что сумма не сходится со скромной премией. — Встреча родственников собралась так быстро?
— Не совсем, моя беременяшка.
— Неужели все настолько плохо?
— Родители решили навестить наше семейное гнездышко, — Заир медлит, переводит ещё денег (карточка богатеет), и продолжает, — и остаться на ночь.