Неравный обмен, или свечной заводик в наследство

Глава 1

От нотариуса я вышла в расстроенных чувствах. Вот папочка удружил, так удружил…

А ведь как сладко пел, как каялся и лил слёзы: «Алиночка, милая, родная, прости…» Мерзавец!

Как я вообще могла ему поверить? Как я могла довериться человеку, который бросил едва родившегося младенца без средств к существованию, просто потому, что совсем не так представлял себе отцовство?

Вздохнула. Риторические вопросы не требовали ответов, но я их знала. Всегда знала — просто старалась не замечать. Мой отец, самый настоящий козел, думающий исключительно о собственных интересах.

И тогда он ушёл от мамы не потому, что оказался не готов стать родителем. Нет. Он лгал. Он просто испугался трудностей: бессонных ночей и бесконечных пелёнок, ответственности, необходимости повзрослеть и заботиться о ком то больше, чем о самом себе.

Я развернула лист документа и снова вчиталась в скупые строчки, словно всё ещё надеялась, что это неправда, что я ошиблась, думая плохо о родителе…

Мама ведь всегда была на его стороне. Постоянно уверяла, что папа хороший, просто немного слабохарактерный и подверженный чужому влиянию. Поэтому он уехал покорять тайгу. И я верила — верила, что мой папа обязательно был бы со мной, если бы другие люди не убедили его, что он мне не нужен.

Всё детство я писала ему письма: просила, уговаривала, убеждала, надеялась, что смогу тоже повлиять на него. Когда мне было четырнадцать, я совершенно случайно нашла все свои письма отцу в мамином шкафу. Полный ящик конвертов, подписанных моей рукой. Полный ящик моих несбывшихся надежд…

Я долго стояла и смотрела на эти конверты, а потом собрала рюкзак и сбежала из дома, чтобы отыскать отца. Думала, что никогда не смогу простить маму за предательство.

Поймали меня быстро. Я помню, как мама рыдала в отделении милиции, куда меня привели после того, как задержали на вокзале. Как она каялась, валялась в ногах, умоляла простить за обман, за то, что так и не нашла силы сказать мне правду: мой отец сбежал. Пошёл за хлебом и просто не вернулся.

Выяснилось, что в тот же вечер он купил билет на поезд в Сургут, доехал, а потом исчез, испарился. Милиция искала его несколько месяцев. Мама разыскивала мужа даже тогда, когда суд признал его умершим. Она любила его и чувствовала, что он жив. Верила…

Но никто его так и не нашёл. До тех пор, пока однажды, через несколько дней после того, как мне исполнилось восемнадцать, в дверь не постучали. Я мыла посуду, мама сидела за столом, мы о чём то болтали, смеялись. Она пошла открывать.

Никогда не забуду, как её смех внезапно прервался длинным всхлипом и как рухнуло в пятки сердце, предчувствуя беду. Я выронила тарелку, и та, ударившись о край раковины, разлетелась на мелкие осколки. Как моя жизнь.

Я рванула в коридор и увидела мужчину, который сидел на корточках над бледной, лежащей на полу мамой и называл её по имени. Я не видела его лица: дело было зимой, и на незнакомце был капюшон, скрывающий черты. Но я сразу поняла, кто это.

— Папа?! — выдохнула я.

И когда он поднял взгляд, поняла, почему мама так и не могла его забыть. На меня смотрели точно такие же глаза, как те, что я по сто раз на дню видела в зеркале, и почти такое же лицо, только грубее и с щетиной. Я была похожа на своего отца как две капли воды.

— Привет, дочка, — улыбнулся он так, словно ушёл утром на работу и вот только что вернулся. — Что же ты стоишь? Вызывай скорую, видишь, маме плохо.

Я не сразу поняла, что он говорит. Внутри всё сжалось в тугой ком и онемело до потери чувствительности. Я стояла, привалившись к стене, и хлопала глазами. И только когда он повторил, медленно, словно замороженная, набрала на старом дисковом телефоне «03».

Мама так и не оправилась после того удара. Она больше месяца лежала в больнице, а потом почти семь лет дома. Инсульт, случившийся в тот момент, когда она увидела моего «умершего» отца, всё же убил её, пусть и не сразу.

Она так и не стала собой прежней до самой кончины. Я больше никогда не видела улыбку на её губах, не слышала её смех и не замечала сияющих от счастья глаз.

Теперь то я понимаю почему. Наверное, тогда она осознала, какой мой отец мерзавец.

А вот я ещё долго пребывала в неведении. Даже то, что после своего появления он снова пропал на пару лет, меня не смутило. Хотя, возможно, я просто не обратила на это внимания. Пружина, сжавшаяся внутри меня в момент маминого инсульта, оставалась напряжена до боли.

Я жила как в тумане, шагая по цепочке привычных дел: встала, покормила маму, убралась, пошла на работу; прибежала в обед домой, покормила маму, убралась; после работы — в магазин, покормила маму, убралась, приготовила что нибудь на завтра, постирала, немного навела порядок и рухнула в кровать без сил.

Я не заметила бы, даже если бы по соседству с нами поселился какой нибудь арабский шейх.

Я осознала присутствие отца в нашей жизни, когда мама умерла. И то лишь потому, что он вновь исчез, оставив меня одну разгребать все проблемы. Если бы не помощь соседей, не знаю, как я выдержала бы весь этот кошмар с похоронами.

Отец вернулся только через несколько месяцев, когда я немного пришла в себя и перестала падать в голодные обмороки из за того, что забывала поесть. И снова он так ловко просочился в мою жизнь, что, когда я опомнилась, оказалось: он уже какое то время рядом. И не просто рядом, а в нашей с мамой квартире, к которой он не имел никакого отношения: она приобрела её уже после того, как отец ушёл.

Я попыталась его выгнать. И именно тогда он рыдал и каялся, валялся у меня в ногах, умоляя о прощении. А я смотрела на него и вспоминала маму, как она точно так же молила простить её. И я простила. Дала ему шанс.

И он им воспользовался. В этот раз без обмана. Ну, почти…

Папа вытащил меня из многолетней депрессии. Он научил меня снова смеяться и с надеждой смотреть в будущее. Я радовалась, что у нас наконец то всё наладилось. И искренне рыдала, когда выяснилось, что у него довольно агрессивная форма рака, которая не поддаётся лечению и убивает человека за несколько месяцев.

Глава 2

— Привет! — рядом со мной на скамейку присела какая то девушка. — Как тебя зовут?

Я подняла на неё взгляд. Она была симпатична: светлая кожа, тёмно русые волосы, россыпь веснушек, на которых плясали тени от длинных загнутых ресниц. Мама всегда говорила, что ресницы достались мне от папы. Нос у девушки был прямым и правильным, как у меня. Губы — яркие, розовые, растянутые в живой, роскошной улыбке, открывающей ровные, красивые зубы. Я уже и не помнила, когда сама так улыбалась.

— Ты кто?! — буркнула я. — Почему мы так похожи? Ты моя сестра?

А что? Сейчас я, пожалуй, ничему не удивилась бы, даже внезапно появившейся сестре по отцу.

— Нет, — мотнула головой девушка. Она была как две капли воды похожа на меня. На ту меня, которой я была в семнадцать лет, когда мама ещё была жива, а отец не появлялся в нашей жизни. — Но ты права, мы очень похожи. И это неспроста.

Я кивнула. Определённо, такое поразительное сходство не могло быть случайностью. Отвернулась, давая понять, что разговор окончен. Если девушка мне не сестра, то мне не о чем с ней говорить. Да и с сестрой, если бы она вдруг появилась, мне тоже было бы не о чем беседовать. Сейчас больше всего на свете мне хотелось просто исчезнуть.

Моей зарплаты хватало тютелька в тютельку, чтобы гасить отцовский кредит. А ведь нужно было ещё на что то жить. Придётся искать подработку…

Тяжело вздохнув, я поднялась, смяла лист с описью «имущества» и сунула его в карман, словно моя злость могла что то изменить.

— Подожди! — девушка вскочила следом и перегородила мне путь.

Я сфокусировала взгляд на её лице. Она перестала сиять улыбкой, но по прежнему выглядела слишком радостной и беспечной. Как и я когда то, она была уверена, что мир вокруг добрый и чистый, люди хорошие, а будущее безоблачное и ясное.

— Что тебе нужно от меня? — нахмурилась я.

— У меня есть к тебе интересное предложение, — выпалила она. — Давай поменяемся жизнями.

— Что?! — не поняла я.

— Давай поменяемся жизнями, — повторила она и затараторила, будто боялась, что я её перебью. А я и не собиралась, сразу поняла: девица не в себе. — Ну вот смотри, во первых, ты старше. Половина жизни уже за плечами. А я молода, мне всего восемнадцать, и всё впереди.

— Мне ещё нет тридцати, — недовольно фыркнула я. (Ну правда, нет, будет через несколько дней.) — И это меньше, чем половина жизни.

Но девушка меня не услышала, продолжая с воодушевлением:

— У тебя такой уставший вид, сразу видно, что жизнь тебя не балует. А у меня всё наоборот. Я училась в самом лучшем пансионате и скоро поеду домой, где меня ждёт роскошная жизнь под покровительством любящего дяди.

Я попыталась её обойти, не дослушав, но девушка оказалась куда упрямее, чем можно было подумать. Она безошибочно угадывала каждый мой манёвр ещё до того, как я делала шаг в сторону, и снова преграждала путь.

— А ещё у меня есть самый настоящий свечной заводик, — улыбнулась она. — Там делают свечи с моим портретом. Дядя говорит, что они пользуются успехом.

— Очень рада за вас с дядей, — буркнула я. — Пусти меня. Мне не до шуток. У меня проблем куча.

— Вот я и говорю, — рассмеялась девушка, — давай поменяемся! Все твои проблемы исчезнут, как дым, и ты будешь жить, не зная ни забот, ни хлопот. Мы с тобой так похожи, что никто ничего не заметит. И обмен не вызовет никаких возмущений в магическом потоке.

Я начала нервничать. Ну что за приставучая девица! Сделала резкий рывок в сторону, чтобы сбежать, но она снова оказалась быстрее и вновь встала на моём пути.

Она схватила меня за предплечья и жалобно заглянула в глаза:

— Ну пожалуйста…

«Проще согласиться, чем объяснить, почему не хочешь», — мелькнуло в голове. Желая как можно быстрее закончить весь этот цирк, я кивнула:

— Хорошо, давай поменяемся.

Девушка радостно взвизгнула и повисла на мне.

— Спасибо спасибо спасибо… — скороговоркой тараторила она, обнимая меня, словно я была давно потерянной родственницей.

Я рывком вырвалась из её объятий и хотела сказать, что, раз мы всё решили, теперь я могу уйти, но не успела. Девушка сунула руку в карман, вытащила маленькое колечко из серебристого металла с крохотным камушком и протянула мне на раскрытой ладони.

— Вот, — улыбаясь, сказала она, — возьми и надень…

Я должна была отказаться. Неправильно забирать дорогие украшения у не вполне здоровых девиц. Но я не смогла… Луч света коснулся камушка, и он так призывно вспыхнул, соблазняя меня на неправильный поступок. Повторяя про себя, что это не воровство, девушка сама отдаёт мне кольцо, которое могло бы закрыть какую то часть полученных в наследство долгов, я двумя пальцами взяла колечко. Лёгкое, невесомое и, несомненно, очень ценное.

— Надень, — нетерпеливо прошептала девушка.

И я послушно надела кольцо на палец…

Глава 3

— Лезь скорее! — Толстая старуха в сером бесформенном платье балахоне и нелепом чепце, облегавшем голову так плотно, что та казалась яйцом, бесцеремонно толкнула меня в сторону кареты. — Некогда мне тут с тобой возиться…

Я пошатнулась и рухнула прямо на грязные, неровные плитки из серого природного камня, покрывавшего землю перед каретой. Острые грани впились в голые колени и ладони, разрезая кожу. Я непроизвольно вскрикнула от боли.

— Да чтоб тебя! — выругалась старуха и с силой подхватила меня за шиворот. Ворот моего белого одеяния, похожего на длинную ночную рубашку, натянулся, перекрывая кислород, и затрещал, отрываясь.

Но старуха будто ничего не заметила. Она потащила меня по холодным, мокрым камням, не обращая внимания на то, что я не успеваю переставлять ноги и волочусь за ней, сдирая остатки кожи и оставляя кровавый след.

Ворча себе под нос странные ругательства, старуха открыла дверцу кареты и легко, словно я весила не больше котёнка, зашвырнула меня в тёмное нутро, пропахшее пылью и чем то незнакомым. Я ударилась о твёрдые края широких скамеек и непроизвольно забилась в самый дальний угол, в ужасе глядя на монашку.

— Ну чисто зверёныш, — насмешливо фыркнула старуха. — И скажи дядьке: если он не заплатит, мы всем монастырём будем просить у Бога покарать его. Поняла?!

Она строго спросила и вытаращилась на меня, пугая до истерики. Я кивнула машинально, не думая, не понимая, чего она хочет.

— Вот и славно, — буркнула монашка и закрыла дверь, оставляя меня одну в пыльной темноте кареты.

Не успела я моргнуть, как дверь открылась, и в меня полетела груда тряпья.

— Сама оденешься, — буркнула монашка и захлопнула дверцу.

Я таращилась в пустоту. В голове было пусто, все чувства замерли, замороженные происходящим. Лишь когда карета качнулась и медленно тронулась, заставляя меня привалиться боком к деревянной скамейке, обитой потёртым красным бархатом, я начала «отмирать».

«Что вообще происходит?! Где я?!»

Если бы не боль во всём теле, особенно в разодранных до мяса коленях, я решила бы, что это сон. Но я ведь не спала. Мгновение назад я сидела на скамейке у конторы нотариуса и разговаривала со странной девицей, предлагавшей поменяться жизнями.

Взгляд метнулся на руку. Так и есть: на грязном пальце сияло то самое серебристое колечко с ярким камушком, будто светившееся в темноте кареты.

«Точно! Я оказалась здесь, как только надела его…»

Я резко выдохнула и рванула кольцо с пальца, подумала, что, если сниму, вернусь обратно. Но не тут то было… Кончики пальцев скользнули по коже, не коснувшись металла. Торопливо ощупала руку и застонала: кольца не было. Я видела его, но не осязала.

«Логично… Я надела его там, значит, оно там и осталось. Снять его можно только там… Где вместо меня теперь живёт мою жизнь та девица, которая должна была ехать в этой карете…»

Куда? Я не знала.

Попыталась вспомнить, говорила ли монашка, куда и зачем я еду, но безуспешно. Девица, кажется, упоминала, что училась в пансионате и вот вот поедет домой. Но не уверена, я же не слушала её болтовню, считая сумасшедшей.

Осторожно шевельнулась, принимая более удобное положение. Всё это время я сидела без движения, в той позе, в которой оказалась, пытаясь сбежать и спрятаться от старой монашки.

Карета мерно покачивалась. Меня начала бить дрожь, то ли от холода (я наконец ощутила, что погода совсем не тёплая), то ли от нервов. Второе казалось вероятнее.

Медленно выползла из под скамейки. Темнота уже не была такой плотной, в карете посветлело. Наверное, события на площади происходили на рассвете.

Осторожно, цепляясь за скамейки, поднялась. Колени тряслись, в ногах мелко бились какие то жилки... Противно... Я попыталась остановить дрожь, но ничего не вышло.

За грязной полупрозрачной шторой, закрывавшей верхнюю половину двери, проглядывало окно. Мне пришлось вложить всю волю в один шаг, отделявший меня от двери.

Кончиками пальцев дотронулась до занавески. Сердце колотилось прямо в горле, если бы в этот момент случилось что то неожиданное (пусть даже безобидное, вроде мухи, громко жужжащей мимо), я точно не сдержала бы страх и тут же снова оказалась под скамейкой. Никогда в жизни я не испытывала такого животного ужаса, как сегодня.

К счастью, никто и ничто меня не вспугнуло. Я осторожно отодвинула край занавески.

За окном был лес, высокий, неопрятно серый, совсем голый. Кое где среди тёмных стволов виднелись бело серые пятна нерастаявших сугробов. Значит, сейчас самое начало весны. Даже подснежников пока не видно, хотя кое где на обочине уже пробивались крохотные зелёные стрелки свежей травы.

Гулко сглотнула скопившуюся слюну и судорожно вздохнула, сама не заметила, как задержала дыхание.

Отпустила штору, перевела взгляд на голые ноги. Короткая, чуть ниже колен, белая просторная рубашка больше всего походила на ночнушку. Наверное, старуха монашка выволокла меня из постели на рассвете, торопясь избавиться от… выпускницы? Нет, вряд ли с выпускницами прощаются так. Да и, судя по тому, что на улице только начало весны, до конца учебного года ещё далеко. Хотя, может, здесь всё по другому?

Сомнительно. Слишком похоже на то, что меня с позором вышвырнули из пансионата. А монашка, кажется, говорила что то про долги… Наверное, за моё проживание не заплатили. Вот и…

Но девица говорила, что её ждёт роскошная жизнь. Я точно помню, в тот момент меня кольнула крохотная игла зависти. Мне тоже хотелось жить, не выкраивая копеечную зарплату так, чтобы хватило на весь месяц. У меня не было образования, я ушла из института после первого курса, когда заболела мама, поэтому работа была самая неквалифицированная: я мыла полы в супермаркете рядом с домом.

Вздохнула, обняла себя за плечи. Свежесть весеннего утра начала просачиваться сквозь броню адреналинового всплеска, мне стало зябко. Я по прежнему дрожала, но теперь скорее от холода, чем от нервов.