Несчастны по-своему

Глава 1. Незадачливый день.

— Что я только что сказала, Оливия?! Не выплевывай кашу, пожалуйста, — Лена достала из упаковки влажную салфетку и, присев на корточки, старательно убрала пятнышко манки. — Платьице совсем новое. Ну, почему ты не можешь кушать спокойно? А? — сетовала женщина. Наряд был приобретен в бюджетном магазине «Primark», однако в глазах матери это никак не уменьшало его ценность. Не успела купить что-то новое, как девочка тут же умудрилась испачкать! Так и разориться не долго. Мама заглянула в огромные, голубые глаза дочери, обрамленные длинными ресницами, и вытерла крохотный подбородок, испачканный кашей. — Посмотри на Амелию, пока ты здесь балуешься, она уже всю кашу доела.

— Не юбью касю, — удрученно проговорила девочка, наклонив головку. Ложка выпала из ее руки и с грохотом упала на пол, испугав мирно сидящего под столом кота. От греха подальше его черная лощеная фигура шмыгнула во мрак коридора, напоследок презренно вильнув хвостом.

Лена теряла последние крупицы спокойствия. Стиснув зубы, молча схватила новую порцию салфеток и вытерла разбрызганную в стороны кашу. Ложку небрежно кинула в умывальник, а грязные салфетки оказались в мусорном ведре. Женщина перевела дух, прикрыв глаза, и все еще пребывая в раздраженном молчании, отпила холодный кофе. Девочкам-близняшкам было всего по четыре годика. Они еще не умели без истерик заявлять о своих желаниях, но хорошо играли на маминых нервах, особенно по утрам, перед походом в детский сад.

Лена сердито глянула на дочек. Сестрички были одеты в одинаковые велюровые платьица темно-серого цвета, а их нежные русые волосы были заплетены в две худенькие косички. Мама готовилась приказать насупившейся Оливии, театрально скрестившей ручки на груди, выйти из-за стола, но гнев свой сдержать сумела. Вернее, запила его очередным глотком холодного кофе. И как такое возможно — одновременно любить и злиться?

Несмотря на детские капризы Лена души не чаяла в дочках. На протяжении восьми лет она с мужем никак не могли зачать ребенка, отчего женщина потеряла всякую надежду, а Костя и вовсе смирился с бездетностью. Однако после эмиграции в Берлин, Лена нашла здесь врача, который посоветовал хорошую клинику. На родине заработки бездетной пары были не настолько хорошими, чтобы позволить эко, а в Германии половину стоимости оплатила страховка, что не могло не радовать, ибо цены на подобные услуги катастрофически огромные, особенно для них — обычных рабочих. Конечно, первые два года жизни в Берлине были не лучшими. Им пришлось выживать на зарплату мужа. Лена посещала интеграционные курсы и по вечерам подрабатывала уборщицей, правда платили ей очень мало. Денег хватало разве что на проездные билеты да косметику. Поэтому на эко пришлось брать кредит, который они до сих пор выплачивали.

— Я фсе съеля, — отозвалась Амелия, протягивая матери пустую пластмассовую тарелочку.

Женщина поставила ее в умывальник.

— Будешь глазированный сырок?

— Дя!

Лена, не обращая внимания на все еще насупившуюся девочку, невозмутимо подошла к холодильнику и достала оттуда сырок. Она разорвала упаковку и протянула дочке сладость, мельком глянув на Оливию. Проказница даже носом не повела.

— Только осторожно, не испачкай платье.

— Хаяшо.

Болтая ножками, Амелия надкусила сырок.

— Ну, так и будешь сидеть? Оливия? — мама нахмурилась, повторив за дочерью ее позу. — Сырок не получишь, пока кашу не доешь.

— Не будю!

— Сырок не будешь? Или кашу?

— Ничего не будю!

Девочка встала из-за стола, не забыв гневно оттолкнуть тарелку, и выбежала из кухни.

— Оливия! — крикнула в след Лена. — А ну, живо вернись и доешь кашу!

Послышался визг девочки. Затем хлопнула дверь. Окна в крохотной кухоньке, кажется, задребезжали. Вроде маленькая, а дверью хлопнула как взрослая. Женщина схватила тарелку с недоеденной кашей и, выскребав остатки в мусорное ведро, швырнула ее в умывальник, где уже возвышалась гора грязной посуды. Вчера Лена была такой уставшей, что поленилась привести кухню в порядок. Она огляделась. Там и здесь на кухонной столешнице красовались жирные пятна и хлебные крошки вперемешку с манной крупой. На плите стояли залитые водой сковорода и кастрюля, а электрический чайник уже покрылся пылью. Созерцание кухни вывело женщину из равновесия. Она выплеснула остатки кофе в умывальник и принялась яростно вымывать тарелки. Хоть чем-то займет себя, иначе взорвется. Так Лена перемыла всю посуду. Поставила их стекаться на расстеленное полотенце, а столешницу протерла влажной тряпкой.

— Мамочка, я пакусяля.

Лена обернулась и ахнула. Тряпка выпала из рук. Амелия смотрела на маму невинными глазками. Ее ротик и щеки были испачканы шоколадом, а новое платьице украшал отпечаток маленькой ручки. Слова так и застряли в горле. Глаза защипало от подступающих слез. Ну, и что теперь делать? Как тут не кричать? Так вот оно какое материнство. Настоящее испытание на прочность и терпение! Лена глянула на часы: половина восьмого. Амелию следовало переодеть и вымыть лицо, а в запасе имелось всего лишь пару минут! Кое-как женщина справилась с отчаянием, что так и рвалось наружу, схватила дочку в охапку и потащила ее в ванную, причитая по пути:

— Ты только посмотри на себя! Вся грязная! Вся! Я же просила кушать аккуратно! Все, не хнычь. Дай я быстро тебя умою! Нам уже выходить пора. Ужас какой, — умыв дочке лицо, Лена повнимательнее оглядела платье. — Ты что, об него руки вытирала? Не могла попросить у меня салфетки? Ну, Амелия! Ну, почему ты так делаешь? Никогда больше так не делай! Поняла?

Глава 2. Квартира на бульваре Курфюрстендамм.

Трель будильника разорвала тишину. Джесси зашевелилась в постели, высунула руку из-под одеяла и медленно потянулась к прикроватной тумбочке. Не снимая ночной маски, нащупала мобильник, да только отключить раздражающую музыку получилось не сразу: пальцы никак не могли отыскать нужную кнопку. Оттолкнув телефон, девушка потянулась, широко зевнув, и нехотя сняла с глаз маску. В комнате царил полумрак. Полежав еще немного в объятиях атласных тканей, Джесси встала из теплой постели, надела мягкие тапочки с розовыми помпонами и медленно направилась к окну. Через занавешенные шторы проглядывала тоненькая полоска дневного света. Девушка отодвинула тяжелую ткань и прищурилась. Звуки улицы тут же наполнили комнату. Окна спальни выглядывали на один из популярных бульваров Берлина — Курфюрстендамм. Здесь располагались дома высокой моды, дорогие магазины и именитые рестораны. На улице можно было встретить людей разных сословий: от безнадежно бедных — до чертовски богатых. Джесси пробежалась взглядом по припаркованным машинам, минуя не интересующих ее прохожих и, остановившись на коричневом Bentley, еле слышно ахнула. Ее сердце всколыхнулось, а зеленые глаза расширились. Она отодвинула полупрозрачную тюль и чуть не приклеилась лбом к стеклу. Ее мечта стояла совсем близко, напротив окна. Машина зазывающее блестела на солнце, овальные фары, казалось, вот-вот подмигнут Джесси. Она зажмурилась и загадала к своему двадцатипятилетию обязательно обзавестись Bentley — или, на крайний случай, «раскрутить» Инго на такой дорогостоящий подарок. Может, это придаст ему мотивации побыстрее увеличить заработок? В последнее время он слишком обленился: только и делал, что ходил на работу да в спортивный зал, а вот о том, как увеличить доход — даже думать не пытался.

Мужчина, словно прочитав ее мысли, осторожно отворил дверь и заглянул в просторную комнату. Сначала его взгляд заскользил по широкой пустой кровати, затем пробежался по бежевым стенам, наткнулся на огромную картину, изображающую мощную морскую волну, взгляд сместился на пушистый белый ковер и, наконец, остановился на стройной высокой фигуре Джесси, облаченной в нежно-розовый спальный костюм, искусно подчеркивавший женские изгибы. Девушка глянула на мужчину через плечо. Ее темно-каштановые волосы были заплетены в изрядно потрепанный высокий пучок. Она поманила мужчину рукой, и тот послушно направился к ней. Он лучезарно улыбнулся Джесси и притянул к себе, нежно прошептав:

— Доброе утро, шатц[1].

Их губы сплелись в приветственном поцелуе, однако Джесси резко оборвала его. Не из-за колючей бороды — к ней она давно привыкла, а из-за своей мечты. Девушка ткнула пальцем в окно.

— Ты только посмотри на нее. Разве она не прекрасна? — голос девушки сочился обожанием.

Инго недоуменно свел густые черные брови.

— Что именно?

— Ну вот же. Сюда посмотри! — Джесси слегка надула губки, как обиженный ребенок и оставила на стекле отпечаток пальца. — Посмотри на этот шоколадный цвет, как он дорого блестит на солнце. Ну разве она не прекрасна? Разве не прекрасна? — ее глаза искрились восторгом.

Инго отыскал взглядом интересующий объект и, оценив его, растянул губы в улыбке, а Джесси тем временем продолжала:

— Когда я смотрю на нее, мое сердце замирает. Я так хочу эту машину. Представляю, как же круто я буду в ней смотреться — все девочки в салоне мне обзавидуются. Ты только вообрази себе: я в шикарном черном платье, с Birkin в руках, сначала опускаю одну ножку на тротуар, потом другую, грациозно приподнимаюсь и захлопываю дверь. У меня аж мурашки по коже! — она оголила руку, демонстрируя мелкие пупырышки, выступившие на молочной коже.

Джесси затрясло от возбуждения — насколько сильно ее впечатлила собственная фантазия. В такие моменты Инго не мог сдержать смеха. Вот и теперь он сердечно рассмеялся, на что девушка только насупилась и обиженно толкнула его. Он прекрасно знал, как сильно не нравилось возлюбленной его реакция на ее мечты, но Инго ничего не мог с собой поделать. Джесси часто летала в облаках, мечтала о богатой жизни, которую, как он считал, ей никогда не было суждено достичь. По крайней мере сейчас. Он не воспринимал ее мечты всерьез, считал их обычными девичьими грезами, поэтому всегда отвечал одинаково, изображая при этом романтичную задумчивость:

— Эх, мечты, мечты…

Джесси стиснула зубы и больно ударила Инго в плечо.

— Опять ты за свое! Я ведь серьезно, а ты все в шутку переводишь.

— Ну, прости, шатц, — он притянул девушку к себе и попытался обнять, но Джесси резко высвободилась и направилась к двери.

— Ты что, обиделась? — бросил он ей в след.

— Конечно же нет! — фыркнула девушка и хлопнула дверью. Тюль под напором воздуха зашевелился, лизнув Инго руку.

В ванной Джесси сняла с себя спальный костюм, нервно смяла его и затолкала в уже полную стиральную машину. Она встала напротив круглого зеркала, висевшего над умывальником и, не сводя враждебного взгляда с собственного отражения, распустила волосы. Осмотрела свое нагое тело — сначала спереди, потом сзади. Идеально выточенная фигура все равно казалась ей… не идеальной. На животе — слишком много жира, между ногами не хватает пространства. Руки? Кожа на трицепсе болталась, как холодец. Джесси качнула руками, подтверждая собственные мысли. Неужели она потолстела? Достав электронные весы из-под белой глянцевой тумбы, она взвесилась — и цифры ударили ее под дых.

Шестьдесят восемь! Шестьдесят восемь!