Неспящая. Двоедушники

Глава 1

Наверху раздался удар, потом вскрики, ещё удар, потом что-то тяжёлое шлёпнулось плашмя прямо над моей головой. Кто-то взвизгнул.

Я бросилась вон из комнаты и побежала вверх по лестнице.

На втором этаже в комнате девчонок была настежь распахнута дверь. Я вбежала и остановилась рядом с Эриком. Он успел примчаться на шум ещё раньше меня.

Следом за мной, тяжело дыша, ворвалась Вероника и тоже замерла на пороге.

- Что случилось? – спросила она мне в затылок.

- Пока ничего особенного, - спокойно отозвался Эрик.

Ну, как бы да. Пока ничего особенного, это точно.

Много чего я повидала, и такое тоже. Зрелище не то, чтобы потрясающее, но человека неподготовленного обычно слегка поражает экзотикой. Здесь же среди нас неподготовленных не было. Значит, и особенного ничего не случилось.

Молодой высокий мужчина стоял посреди бедлама из двух опрокинутых тумбочек и разбросанной одежды. Поза его – поза бойца, готового к схватке. Правда, врага своего он, похоже, толком не разглядел: взгляд отчаянный, невидящий, рот перекошен в растерянности, кудрявые волосы по плечам раскиданы… Сам парень белокож, упитан и немного рыхловат, но в целом ничего так, симпатичный, если не заострять внимание на том, что надеты на нём лишь подгузники.

Девчонки, повизгивая, рассредоточились по комнате. Не сказала бы я, что они выглядели сильно испуганными. Так, самую малость.

- Кто дежурил в каморках? – так же тихо и спокойно поинтересовался Эрик.

- Я, - отозвалась Вероника.

- И? – бесстрастно уточнил Эрик.

- Мне нужно было выйти, - угрюмо огрызнулась она.

- Вера, - вздохнул Эрик, и в его голосе появилось раздражение. – Я сейчас не об этом… Ладно, разговоры потом, - подытожил он и повысил голос. – Всё в порядке, ничего страшного. Сейчас всё поправим и со всем разберёмся, верно, Сеня?

Сеня явно слышал Эрика, но не видел его. Он по-прежнему изумлённо таращил глаза и пытался сообразить, кто с ним разговаривает. Он точно не понимал, где находится.

Эрик спокойно пошёл ему навстречу. Мы с Вероникой дёрнулись следом, но Эрик протестующе взмахнул рукой.

Я остановилась, Вероника сделала ещё шаг и тоже замерла. Эрика нужно было слушаться, так в нашей коммуне заведено: его слово – закон. Без Эрика мы можем и сами что-то предпринимать в таких ситуациях, но если он здесь, то никакой самодеятельности.

Хоть я и подчинилась Эрику, внутри меня всё протестовало. Память услужливо подкинула мне забрызганную кровью каморку и кровавые следы в коридоре. Таким я запомнила тот день, когда Вероника на выходе из кокона устроила побоище и порвала Эрика. Память моя, зараза, как оказалось, цепкая, прочная и ничем не хочет мне помогать, когда что-то нужно бы просто забыть.

- Всё хорошо, Сеня, - проговорил Эрик, подойдя к парню вплотную и взяв его за локоть. – Ты молодец. Ты сделал всё правильно…

Что уж такого правильного сделал Сеня, о том история умалчивает. Правильно было бы на выходе из кокона отлежаться, проснувшись, неторопливо встать, проверить, твёрдо ли держат ноги, и не кружится ли голова, сообщить о себе дежурному, дать ему измерить давление, а потом, если всё в порядке, без суеты и нервов отправляться в душевую. И нет в правилах такого, чтобы, едва очнувшись от кокона, врываться в жилую комнату – причём мужчине в женскую – ронять там мебель и пугать людей.

Эрик тем временем одной рукой по-дружески обнимал Сеню за плечи, а другой как бы невзначай проверял его пульс.

- Сейчас мы проводим тебя в процедурный кабинет, я тебя осмотрю, и тогда пойдёшь в душ, - неторопливо, будто сказку рассказывал Эрик. Сам в то же время проверял тонус мышц Сени и не сводил глаз с его лица.

На лице Сени гримасу растерянности сменила другая. Кажется, он наконец понял, что с ним.

- Видишь, как ты девочек напугал? – с мягким укором посетовал Эрик. – Пойдём, не будем мешать им наводить порядок. Да, Семён?

Парень протестующе тряхнул головой:

- Я Арсений!

- Ох, точно! – виновато воскликнул Эрик. – Извини, перепутал. Конечно, Арсений.

Хитрец он, моя дядя Эрик. Знает, как не напугать кикимору ещё больше, а, наоборот, заставить её сосредоточиться и собрать мозги в кучу.

Приобняв Арсения за талию, Эрик повлёк его прочь из комнаты. Я потянулась, чтобы подхватить нетвёрдо шагающего парня с другой стороны, но Эрик резко тряхнул головой: «Не надо!».

Я обернулась к девчонкам и покрутила руками, дескать, давайте живенько, приберитесь тут.

Протопав по коридору в самый конец, Эрик завёл Арсения в кабинет, и когда мы с Вероникой вошли следом, он уже укладывал своего подопечного на койку.

- Я отошла всего на несколько минут, - сказала Вероника Эрику в спину.

- Да, конечно, - вздохнул он.

- По всем расчётам ему было ещё рано просыпаться…

- Вера, - Эрик обернулся. Уже никакого раздражения, полное спокойствие. – Вера, я всё понимаю. Но когда у тебя под присмотром новичок, все расчёты бесполезны. Если спускаешься в такой момент вниз, надо было позвать кого-то на эти несколько минут. Тебе ли этого не знать? Ну как же так?

Вероника сжала губы, в глазах её мелькнули слёзы:

- Извини. Я виновата.

Эрик качнул головой, шагнул к ней и быстро, но нежно поцеловал в висок. Раньше, на службе в дружине, Эрик не стал бы нежничать на рабочем месте. Но сейчас он мог позволить себе утешить жену.

- Я уверен, ты будешь внимательнее в особых случаях. Не плачь, пожалуйста, - тихо сказал он Веронике и повернулся ко мне. – Поможешь?

- Без проблем.

Я подошла к Арсению, укрепила тонометр, включила. Тонометры у нас специальные, такие же, как были в распоряжении дружины. Эрик долго колебался, стоит ли напрягать наших спонсоров, но всё-таки решил заказать лучшее. У кикимор нужно куда больше параметров отслеживать, чем у обычных гипертоников.

- Что там? – спросил Эрик, вынимая из шкафчика катетеры и пластыри.

- Да вроде норма. Посмотри сам, - я пропустила его к пациенту.

Глава 2

Я вернулась на первый этаж в нашу квартиру: две смежные комнатки в торце левого крыла. Так-то у нас, конечно, коммуна. Один за всех, все за одного, вместе едим, вместе… нет, как раз не спим, а бодрствуем. Но у всех остальных – общие комнаты, отдельно мужская и женская. А у нас – квартира.

Окно - только в первой проходной комнате. Оно очень удачно выходило на автостоянку, так что я обычно первая видела, кто и на чём к нам приезжает. Вспоминая – чаще недобрым словом – шикарный лофт Никиты Корышева, я пыталась быть снисходительной к нашему нынешнему скромному жилью. Здесь у нас одновременно была и гостиная, и кабинет, и место, где мы с Максом могли побыть наедине, посмотреть телевизор или просто любить друг друга.

А вторая комнатка – самый настоящий глухой и слепой чулан. Её и делали специально такой - для коконов. Там помещалась только койка и откидной столик на случай, если потребуется положить какие-то медикаменты или приборы. Ни окон, которые можно было бы ненароком разбить, ни лишней мебели, о которую так легко пораниться самому, если выход из кокона случится неспокойный. За полгода мы с Максом только однажды свалились в кокон одновременно, и Эрику пришлось растаскивать нас по каморкам. А так мы справлялись сами, присматривая друг за другом на своей – условно своей – территории.

Точно такая же по размерам и планировке квартирка была устроена в правом крыле, для Эрика и Вероники.

Вот такие у нас четверых были буржуйские преимущества. Сначала мне было очень не по себе, за то, что у меня особые условия. Но потом… потом мне стало не по себе уже от совсем других обстоятельств, и неловкость как-то притупилась.

Я давно уже стала замечать, что скучаю по Питеру. И по нашей с Эриком работе в дружине. То есть он-то, конечно, работал, а я так… пользовалась благосклонностью начальства и вносила посильный вклад, до поры до времени.

Казалось бы, о чём там было так уж тосковать? Можно подумать, там в Питере у меня было много каких-то невероятных возможностей, которых не стало тут, в лесу. Ну да, если бы! Меня ещё там, в городе выпихнули прочь с территории надзорной дружины, запретили участвовать в рейдах и помогать кикиморам, а уж когда я и сама кикиморой стала, обложили со всех сторон такой плотной заботой, что это было больше похоже на домашний арест. Так что какие уж тут возможности.

Жизнь в нашем лесном бараке была, наоборот, куда более разнообразной и полной всяких мелких, но важных событий. Я работала ровно столько, на сколько хватало сил, помогала Эрику, старалась себя загрузить побольше. Вот только теперь территория была чётко ограничена. Полная свобода действий на одной опушке леса.

Иногда это меня бесило так, что очень хотелось вырваться. Но, как справедливо заметил однажды Макс, стоило разобраться раз и навсегда, а велика ли потеря, и больше к этому не возвращаться. И я разобралась. Работать в питерской дружине я всё равно бы не смогла – начальник дружины Марецкий даже Эрика уволил, а уж меня никогда бы не подпустили и близко. Что ещё? Сам Питер. Город, улицы, любимые уголки, театры, музеи, культура всякая… Любимых уголков не хватало, да. А культуры… Можно подумать, я в этих музеях-театрах часто бывала. В сети посмотрю, если очень приспичит. А положа руку на сердце - вряд ли приспичит. Вот такая я вся, простая да невзыскательная.

Но сколько бы я ни убеждала себя, что потеря не велика, после моих размышлений наш пятизвёздочный барак на краю заснеженного поля продолжал меня раздражать.

Да, я прониклась мыслью, что сейчас для меня и Макса вряд ли нашлось бы более спокойное место. Но не давало покоя то, что мы намертво привязаны к этому дому, фактически заперты здесь… Несмотря даже на все здравые размышления эта мысль с некоторых пор начала нравиться мне всё меньше и меньше, а потом стала не нравиться всё больше и больше.

Но это был наш общий выбор. То есть и мой в том числе. Жаловаться мне было, вроде бы, не на что. Все, кого я люблю, здесь со мной. Некоторые не в том обличье, которое я предпочла бы, но предпочтения мои давным-давно уже никакой роли не играли. Не стоило тосковать по тому, что вернуть невозможно. Нужно быть благодарной за то, что есть. Такой вот незамысловатый аутотренинг. Здесь, в лесной глуши, я снова вспомнила о техниках самовнушения, и, надо сказать, это помогало найти какую-то точку равновесия.

Поэтому, вернувшись из кабинета, где остался отлёживаться совершенно успокоившийся Арсений, я ещё раз повторила про себя все свои заклинания про наш общий выбор и про свободу как осознанную необходимость.

Только я закончила приводить в порядок своё душевное равновесие, как вернулся Макс.

Он вошёл в комнату и впустил с собой холод и запах свежего пота. Кроме джинсов, на нём была только промокшая футболка.

Всякий раз, как только он на какое-то время исчезал с моих глаз, и я думала о нём, то думалось мне именно о Максиме.

Макс. Мой Макс. Он раньше выглядел совсем иначе. Невысокий, плотный, темноволосый, с мягкой улыбкой и глазами цвета синей стали. Немногословный, серьёзный, строгий. Лучший и любимый мужчина, с которым ничего не страшно и ничто не в тягость. Не смущало меня даже то, что он в прямом смысле не от мира сего: Макесара – так его назвали при рождении – родился не здесь, а в смежном пограничном мире.

Теперь он был другим. Другое тело, другие жесты, позы, голос, запах. Длинный, худощавый, русоволосый и сероглазый. Теперь он был не только Максом Серовым, ведь личность футляра никуда не делась. Так и жили две души в одном теле. Одна любила меня больше всего на свете. Другая… Другая не возражала, так скажем. Как и я не возражала против нового тела, с которым мне теперь довольно неплохо жилось, надо сказать... Мне было всё равно, в каком виде Макс вернулся ко мне. Я была бы благодарна за любое его обличье.

Но остальным было совсем не всё равно. Нашу тайну знали только двое: Эрик и Вероника. Все остальные верили только своим глазам и голым фактам. Голые факты говорили, что Максим Серов погиб, а я через некоторое время сошлась с Никитой Корышевым, да так до сих пор с ним и живу.

Глава 3

Мне хотелось бегом бежать навстречу нежданному гостю. Нет, вовсе не потому что я скучала по Лёхе Марецкому. Всё проще: всем моим существом я сразу почувствовала, что Марецкий привёз какую-то неприятность. С некоторых пор исключений из этого правила не бывало.

Знала я Лёху давным-давно, с самых первых моих дней в роли «сестры» питерской надзорной дружины. Когда Марецкий был простым дружинником, а потом старшим группы, иногда я оказывалась с ним в рейдах. Он никогда не подводил, не подставлял, а если я, зазевавшись, подставлялась сама, он принимал меры, и было несколько эпизодов, за которые я была ему по-настоящему благодарна. Но была у него одна поганая черта, из-за которой глаза мои на него не глядели. Правила существовали для него только тогда, когда они приносили пользу ему лично. А с тех пор, как он пошёл вверх по карьерной лестнице, быть начальником стало для него удовольствием. И теперь он просто тащился от себя в роли начальника и стража законности и правил. Если раньше он запросто мог, например, избить кикимору или запугать до чёртиков, или применить запрещённый препарат, когда это было ему на руку, то теперь ему куда больше на руку было строжайшим образом соблюдать все законы и предписания. И нещадно карать подчинённых за то, что совсем недавно легко позволял себе. Если буквальное исполнение законов разрушало чью-то жизнь, его это не останавливало.

Его общую въедливость и придирки ещё можно было терпеть, но, когда Марецкий, став начальником дружины, уволил Эрика и сломал всю налаженную систему помощи кикиморам, это уже вытерпеть было невозможно. Конечно, то, как работала система Эрика, несколько отличалось от того, как она должна была работать по правилам и законам, но результаты-то были отличные! А кого это интересовало? Только не карьериста Марецкого.

И уж точно, Марецкий был последним из питерских дружинников, с кем бы я хотела увидеться после долгой разлуки.

Сейчас мне всё же хотелось бежать к нему бегом, чтобы быстрее опознать ту самую неприятность, которую он привёз, и не пустить её к нам на территорию.

Но Никита шёл медленно, и мне пришлось подстроиться под его размеренный шаг.

Пока мы шли от дровяного сарая к бараку, Марецкий вылез из машины и стоял, озираясь по сторонам и щурясь от яркого солнца. Видок у него был неофициальный: удобные форменные берцы и куртку, правда, без опознавательных эмблем, разбавляли голубые джинсы, местами вытертые добела.

Заметив нас, Марецкий довольно улыбнулся и приветственно взмахнул рукой.

- Здорово, Ладка! Как ты?.. Привет, Корышев!

Мне показалось, он хотел ещё что-то сказать, но не успел. На крыльцо вышел немного помятый и взлохмаченный Эрик.

Марецкий повернулся к нему:

- Ну, здравствуй, Эрик Генрихович!

Эрик сдержанно кивнул и внимательно уставился на гостя.

Марецкий подошёл и протянул руку.

Эрик помялся немного, то ли для вида, то ли и правда сомневался, стоит ли оно того, но потом всё-таки протянутую руку пожал.

- Какими судьбами? – поинтересовался Эрик почти равнодушно. – Затеял внезапную инспекцию?

- Да ты что, Малер? Это же не моя территория, - засмеялся Марецкий.

- Вот это первое, что пришло мне в голову, - обронил Эрик.

- В смысле?

- В смысле – не перепутал ли ты территории, - пояснил Эрик, с трудом сдержав зевок.

- Ну, что ж ты со мной так? – усмехнулся Лёха, качая головой. – Врагом меня считаешь?

- Я тебе войну не объявлял, - отозвался Эрик. – Но и друзьями мы вроде как не становились… Впрочем, это неважно. Согласись, ситуация странная. Когда такой большой начальник приезжает на чужую территорию без сопровождения местных дружинников, это вызывает вопросы…

- Мне не нужно сопровождение местных дружинников, если я не на службе. Никаких проверок, Малер, не напрягайся. К тому же я и так в курсе, как вы тут устроились. Здешние ребята проверили вас за это время вдоль и поперёк. Нарушений нет, да и вообще они на вас не нарадуются, говорят, местной дружине от вас только помощь… Нет, я здесь исключительно частным образом.

- В гости, что ли? – равнодушно уточнил Эрик.

- Да.

- Вот не знаю даже, что тебе на это ответить, - пожал плечами Эрик. – Вроде как не положено прощаться с гостями, не напоив чаем на дорожку, но мне что-то очень хочется поступить именно так, как не положено.

- Так чай у вас всё-таки предлагают? – простодушно улыбнулся Марецкий. – Но не мне?

- Как-то так, да, - согласился Эрик.

Марецкий повернулся и пошёл к своему внедорожнику. Я решила, что он сейчас сядет и уберётся восвояси, но вместо этого он открыл заднюю дверь и подал кому-то руку, а затем и вторую.

Из машины неловко вылезла, почти что свалилась со ступеньки в руки Марецкого невысокая худенькая девушка в стёганом лыжном костюме. Обеими руками она прижимала к себе крошечного младенца в ярком комбинезоне с капюшоном. Марецкий убедился, что девушка твёрдо стоит на ногах, отпустил её и достал с заднего сидения большую спортивную сумку.

Приобняв девушку за плечи, Лёха повёл её к нам.

- Меня можете не поить, но, если вас не затруднит, ребята… - начал он.

- Проходите в дом, - коротко проговорил Эрик и пошёл вперёд.

Мы с Никитой побрели сзади, замыкая процессию.

Эрик провёл всю компанию на свою половину, подставил девушке стул:

- Раздевайтесь и ребёнка разденьте, здесь жарко. Малыша положите на кровать, так будет удобнее…

Никита всё молчал, но не сводил глаз с наших незваных гостей.

- Послушай меня, Эрик Генрихович… - начал было Марецкий, глядя, как его спутница хлопочет над ребёнком. – Я к тебе по делу приехал, и дело это очень личное, и очень важное…

И тут распахнулась дверь, и в комнате появилась Вероника.

Марецкий осёкся и замер с полуоткрытым ртом.

Вероника немного побледнела, хотя с её кожей куда уж ещё бледнеть. Затем на её щеках мгновенно вспыхнули пятна нервного румянца. Она бросила вопросительный взгляд на Эрика.

Глава 4

Марецкий всё-таки привёз неприятности. Нет, с его нелегалами за ночь ничего не произошло. Но в целом с утра начался если и не сумасшедший дом, то небольшая сумасшедшая избушка.

Для начала легла в кокон наша повариха. Конечно, у нас не было такой должности, но самая старшая наша кикимора сама вызвалась, ей это было не в тягость. Мы, остальные, конечно, и сами не безрукие, и всегда без проблем подменяли её, когда было нужно, но для того, чтобы не получилась неразбериха, дежурных по кухне надо назначать хоть чуть-чуть заранее. А какие тут дежурные в шесть утра? В шесть утра кого можно пристроить на кухню? Правильно, того, кто неосмотрительно встал первым. То есть меня.

Ладно, хорошо. Занялась я завтраком. Не успели поесть, затеяли дискуссию о том, кто прибирается, а кто обедом занимается. Прибираться нашлись добровольцы, до остального дело не дошло - прикатили гости. К нашему новичку Арсению приехала сестра, а к Никите – отец.

Гостей развели по комнатам, я уже почти пошла соображать что-нибудь насчёт супчика, но неожиданно выяснила, что Вероники, которая должна дежурить в крыле для коконов, опять почему-то нет на месте. Конечно, я разозлилась. Конечно, стоило бы разыскать её, но мне не хотелось поднимать шум. Стоит начать расспрашивать, не видел ли кто Веронику, как всё дойдёт до Эрика, а лишний раз расстраивать его я не хотела. И так у него с Вероникой в последнее время постоянно какое-то затяжное недопонимание… А раз так, то кому приходится разруливать ситуацию? Правильно, тому, кому больше всех надо. То есть мне. Пришлось то спускаться в кухню и пытаться там что-то стряпать, то скакать наверх и проверять, всё ли спокойно у тех, кто в коконе.

Окончательно убегавшись вверх-вниз по лестнице, я выскочила в очередной раз из кухни и налетела на пожилого седовласого господина, который неосторожно попался мне на пути. Корышев-старший явно шёл из нашей комнаты, и он был один, что мне показалось немного странным. Обычно Никита провожал его до машины.

- Ой, извините, Алексей Иванович! Я вас не зашибла?

- Нет-нет, - усмехнулся он. – Очень кстати вы мне подвернулись, Лада. Прогуляйтесь со мной, пожалуйста. Мне надо сказать вам пару слов.

Пока мы жили в коммуне, отец Никиты Корышева несколько раз навещал сына. Но ни разу он не разговаривал со мной вообще, поэтому пара слов – это было что-то новенькое.

Мы с господином Корышевым были давно представлены друг другу. Ещё в первый его визит к нам, Никита познакомил меня с отцом, заявив ему, что вот женщина, с которой он проживёт жизнь. Я от этих слов чуть не разревелась, так они меня тронули. Но они не произвели никакого впечатления на этого почтенного старика. Смотрел он на меня тогда вежливо, но равнодушно. Так что грядущая пара слов мне не понравилась сразу ещё до того, как была произнесена.

- Дело в том… - начал он, когда мы вместе спускались с крыльца. - … что я хоть не слишком стар, но и не слишком здоров. И я очень заинтересован в том, чтобы мой сын стал моей правой рукой уже сейчас. Заняться семейным бизнесом Никите стоит именно сейчас, а не тогда, когда это свалится на него в виде наследства. Сейчас, когда я могу постепенно ввести его в курс.

- Так в чём же дело?

- Он не хочет, - раздражённо бросил старший Корышев. – Как видите, он так осерчал, что даже не хочет проводить меня. Отказывается от моего предложения в очередной раз. Наотрез.

- У него есть причины, видимо.

- И одна из них – это вы, милочка.

- Неправда! – твёрдо сказала я. – Я ему ни слова против не говорила. Он вообще меня об этом не спрашивал.

- Охотно верю. Он не спрашивал, потому что уже сам всё решил. Ни с кем не советоваться – это в его духе, - насупился Корышев. – И всё же я представляю мотивы, по которым он сидит в этом чудесном домике на сучьих выселках… А между тем мои силы уходят, и мне нужен тот, на которого я смогу опереться. Мой младший, Филипп, он талантливый человек и замечательный сын, но так сложилось, что его таланты лежат совершенно в иной плоскости, и передать ему какой бы то ни было бизнес – это всё равно, что вручить мартышке очков с полдюжины... Другое дело Никита: он – то, что надо. У него есть деловая смекалка, аналитические способности и трезвый взгляд на жизнь, он дружит с цифрами и разбирается в юридических вопросах… Его болезнь – это, конечно же, наше общее семейное несчастье, но… я знаю, в той форме, в которой болезнь развивается у Никиты, она почти не мешает ему. Совсем другое дело – вы, милочка…

Эта кошмарная «милочка» бесила меня настолько, что я уже практически забыла, что старость нужно уважать.

- Подождите, Алексей Иванович, - я не очень-то вежливо перебила его. – Я всё это понимаю. Но Никита ушёл из семьи и из бизнеса ещё до того, как я появилась в его жизни. И те причины, по которым он ушёл тогда, не исчезли до сих пор. Что же вы теперь от меня хотите?

- Те причины… - задумчиво проворчал Корышев.

Мы подошли к автомобилю, на котором он приехал с водителем, и остановились.

- Те причины не исчезли, тут вы правы, - кивнул Корышев. – Видите ли, мы с женой уже давным-давно чужие друг другу люди. У меня с ней договор: я не должен портить успешному политику досье, поэтому мы делаем вид, что у нас счастливая семья. Но жена никакого отношения не имеет к моему бизнесу. Кого хочу, того и беру в долю и посвящаю в дела, не спрашивая супругу. Она вычеркнула Никиту из своей жизни – это был её выбор. Я от сына не отказывался, и, как вы видите, мы прекрасно ладим. За исключением, разве что, разговоров на эту сложную тему. Поэтому я вас попрошу, когда зайдёт речь о том, чтобы Никита вернулся…

- Простите, но я не уверена, что об этом зайдёт речь. Я так понимаю, во все ваши приезды сюда вы только и делаете, что достаёте его этим вашим бизнесом… И он ни разу об этом не сказал. А значит и не скажет.

Корышев недобро прищурился:

- Ну так значит вы сами ему скажете. Можете даже не скрывать, что это я вас просил. Я хочу, чтобы вы – если вы, конечно, на самом деле любите моего сына и желаете ему лучшей судьбы – чтобы вы сами сказали ему об этом и направили его туда, где ему место. Видите ли, милочка, я состоятельный человек, и я не в силах проесть столько, сколько приносят мои капиталы. И мне не жаль денег на благое дело. Я готов финансировать эту вашу богадельню в том объёме, в котором это понадобится вашему уважаемому дядюшке, но мне нужен мой сын!

Глава 5

Я шагала по лесной дороге обратно к бараку, стараясь не переходить на бег. Да, я спешу, но не тороплюсь. Да и зачем торопиться, некуда уже, всё равно опоздала. Вот она, машина надзирателя, стоит у самого крыльца. Обычный для дружин небольшой внедорожник с официальными эмблемами на бортах.

Ирину с ребёнком я оставила в автомобиле Никиты там, где заканчивалась лесная дорога. Она вела от узкого асфальтового шоссе мимо нашей коммуны и ещё немного дальше, заворачивала по дуге и упиралась в никуда. Лес везде был смешанный, а там, где заканчивалась плохо уезженная узкая лесная дорога, росли несколько молодых елей, очень удачно создавая дополнительный заслон от любопытных глаз. В начинающихся сумерках светло-серый автомобиль Никиты был издалека почти незаметным, а с территории коммуны и вовсе не виден.

Мне мало удалось пообщаться с Ириной, но она мне понравилась. Внешне совсем обыкновенная и неприметная, она казалась милой и очень спокойной. Это в её-то ситуации… Даже не представляю, как я вела бы себя на её месте, скорее всего, сходила бы с ума. А от Иры у меня осталось приятное впечатление собранности и спокойствия. Она, конечно, встревожилась, но не суетилась и не паниковала. Школа Марецкого, однако…

Я оставила включёнными двигатель и печку. В салоне было тепло. Девчонки вручили Ирине термос с чаем и рыхлый мягкий плед, чтобы удобно уложить младенца. Я велела ей просто сидеть, не волноваться и ждать, а в случае чего звонить мне или Эрику. Кто-нибудь - скорее всего, это буду я – придёт и пригонит машину обратно к бараку, как только опасная ситуация рассосётся. Что тут пешком - всего ничего. Вряд ли у надзирателя появится причина остаться у нас до утра, значит, через час-другой он уедет, а я вернусь за Ириной.

Я вбежала в дом, пытаясь сообразить, куда все подевались. А это зависело от того, какого типа наш новый надзиратель.

Конечно, дружинники разные, как и мы все, но их можно было поделить на несколько основных типов. Действуя в рамках строгих правил, каждый дружинник придумывал свои собственные методы работы с поднадзорными. Видимо, каждому казалось, что его способ общения с поднадзорными кикиморами – самый разумный и оптимальный. Здесь у нас в лесу уже побывали приверженцы этих разных способов.

Один собирал нас всех в столовой, коротко говорил всё, что следовало сказать, выслушивал ответы хором, раскладывал перед нами уже почти заполненные бланки протоколов, ждал, пока мы их дозаполним и подпишем, а потом сообщал, когда приедет в следующий раз, и удалялся.

Ещё был однажды тип – довольно, кстати, душный – который заседал в столовой сам чуть ли не целый день, а мы заходили туда по очереди, и с каждым он общался строго по предписанному порядку и протоколы все заполнял с нуля на месте. Был и ещё один вариант, не столь долгий, но ужасно неудобный: надзиратель ходил по жилым комнатам и устраивал вечер вопросов и ответов прямо на месте, чем бесил парней и смущал девчонок.

Был в моём личном списке представитель надзирателей первого типа. Димка Баринов. Добрый друг, надёжный парень и… обманщик-перевёртыш. Вот кого я старалась затереть в памяти. Человек, с которым всегда было просто, удобно, а иногда и весело. Который мог пойти ради меня на очень неоднозначные поступки. И который всех нас обманул. Я не была уверена до сих пор, стали бы Никита и Эрик сдавать Баринова, куда следует, после того, как мы раскрыли, кто он на самом деле. Мне кажется, что нет, они бы не стали. Но этот выбор делать и не понадобилось: Баринов сбежал в неизвестном направлении, и никто о нём больше не слышал.

Макс Серов. Когда Макс был уже моим надзирателем, но мы ещё не были парой, надзорные визиты происходили по второму варианту. И Макс казался мне страшным занудой. Потом, конечно, он пустил побоку всякий формализм – но только в отношении меня. С другими своими поднадзорными он всегда был немножко бюрократом, но невредным, правильным таким.

Марецкий вроде как третий тип: ужасно неудобный. Умеет висеть над душой. Бывает такое: и висит, вроде бы, из лучших побуждений, но так некстати, что вот прям убила бы… Было, за что помянуть Лёху недобрым словом, но после вчерашних событий досье Марецкого подлежало, конечно, пересмотру. Хотя мне было ничуть не легче от того, что одна зараза оказалась не такой уж конченной заразой, а сложной и противоречивой личностью. Я и сама противоречивая личность, куда мне ещё все эти сложности…

Место скопления людей обнаружилось быстро: сдержанный гомон доносился из столовой.

Я поколебалась секунду, отнести сначала куртку к себе в комнату или идти так, как есть. Решила не тратить время на всякую ерунду и пошла прямо в столовую.

Все наши ребята сидели кто за обеденными столами, кто на стоящих вдоль стены стульях, и переговаривались вполголоса. Ни Эрика, ни прибывшего дружинника не было.

Я влезла между Никитой и Арсением на свободный стул.

- Всё нормально? – уточнил Никита.

- Ага. Как задумано, - ответила я. – А… где?

Вместо Никиты голос подал Арсений:

- Эрик водит её, дом показывает.

- Её?! Надзиратель – женщина?!

- И, как говорят, хорошенькая, - усмехнулся Арсений.

Я взглянула на Никиту.

- Так говорят, - пожал он плечами. – Я сам пока не видел.

- Да какая мне разница, хорошенькая она или плохенькая?! Женщина, Никит! Представляешь?! Ну вот как так?!

Он ободряюще улыбнулся:

- Представляю. Не расстраивайся.

Легко сказать!

Женщин начали брать в оперативные подразделения дружин только в этом году. Конечно, женщины и раньше работали в дружинах – в офисных кабинетах, но на контактные должности прежде брали только мужчин. Их как бы не жалко, а нас будто бы берегли. Интересно, в эту благостную чушь кто-нибудь ещё верит?..

- Я понимаю, утешение так себе… - Никита наклонился к самому моему уху. – Но ты же знаешь: даже если бы правила поменяли намного раньше, тебя бы в дружину всё равно не взяли.

- Да, умеешь ты утешить, - прошипела я. – Вот уж талант!

Глава 6

Машина так и стояла в лесном тупике. Двигатель работал, свет в салоне не горел.

Ирина встретила меня тревожной улыбкой.

- Ну, как у вас тут дела? – спросила я, забираясь на водительское место.

- Всё хорошо, - отозвалась Ира. – Сидим, всё спокойно. Вот только человек какой-то мимо прошёл. В зелёной куртке с этими… как их… с отражателями на рукавах. Может, из ваших?

- Нет у нас вроде ни у кого зелёных курток… Когда прошёл?

- С полчаса назад, может, больше.

- Тем более. Полчаса назад мы все в столовке сидели, надзирателя слушали… Да мало ли тут кто шастает, лес-то ничей, в смысле – общий. Ну, прошёл и прошёл, забудь.

- Он к машине подходил, заглядывал в окно. Увидел меня, рукой так сделал… как бы извинился, и дальше пошёл.

- Ну так ты позвонила бы, если испугалась.

- Я и позвонила, - вздохнула Ирина. – Не вам, Алёше.

- Алёше, знаешь ли, далековато бежать выручать вас.

- Ну, я не для этого позвонила. Просто он умеет что-нибудь сказать так, что сразу ничего не страшно.

Ох, ну надо же. Великий гуманист и психолог Марецкий, кто бы мог подумать.

Я осторожно, чтобы не засесть в снегу, развернула машину, и мы поехали обратно к бараку.

Снаружи была ещё не такая уж непроглядная темень, но изнутри казалось, что на улице темнее, чем на самом деле. Проехать по дороге можно было и так, силуэты деревьев были ещё хорошо различимы, но, чтобы вписаться в поворот без лишних приключений, пришлось включить фары.

На повороте яркий свет фар выхватил среди деревьев два силуэта. Кто-то повыше в зелёной куртке с отражателями на рукавах крепко обнимал девушку в оранжевом стёганом пуховике.

- Вот! Вот этот подходил! – воскликнула Ирина за моей спиной.

- Ага, понятно, - буркнула я.

За полгода я выучила весь гардероб обитателей нашей коммуны. Мужчина точно был не из наших. Зато я прекрасно знала оранжевый пуховик Вероники. Кажется, она наконец дозвонилась, куда хотела…

Водворив Ирину обратно в её комнатку, я заглянула в изолятор. За ребятами в коконах присматривал Арсений. Кажется, он слегка волновался, но заверил меня, что помощь ему не нужна. Обосновался он в предбаннике изолятора очень основательно: ноутбук на столике, большой термос – чтобы поминутно в столовку не бегать за чаем – и примерно половина большого пирога с повидлом.

Я спустилась вниз в комнату Эрика.

Он сидел на кровати, согнувшись и сцепив пальцы на затылке. Босой и без рубашки. Когда я вошла, выпрямился и вопросительно взглянул:

- Что?

- «Что?!» Это я у тебя хочу спросить. Что происходит?

Эрик нахмурился:

- Ирину привезла?

- Конечно, привезла. Эрик, ещё раз! Какого чёрта творится?

- Где?

- Здесь. У тебя. У вас с Вероникой.

Эрик вздохнул и встал.

- Эрик, где Вера?

- Понятия не имею, - отрезал он и потянулся за висящей на спинке стула рубашкой.

- Вот как это ты не имеешь понятия?

- Вот так.

Он неторопливо застегнул рубашку, ещё раз вздохнул и взглянул на меня исподлобья.

- Что ты от меня хочешь, Ладка? – устало спросил Эрик. – Что тебе непонятно? По-моему, всё ясно и так, что ты меня пытаешь? Если бы она не была, как все вы тут, завязана на мою опеку, она уже ушла бы от меня.

- Как это?!

- Ты не знаешь, как женщины уходят? – немного желчно уточнил он.

- Что случилось?! Что вдруг могло случиться?!

- Лада… - Эрик нетерпеливо дёрнул рукой. – Ну, какое «вдруг»? Ты же видишь, как она изменилась за последнее время. Я тоже сначала радовался, что горе её притупляется, и она начинает видеть что-то вокруг… Но она пришла в себя окончательно и обнаружила, что я ей не особо-то и нужен. Точнее, не нужен вовсе.

- Эрик, этого быть не может!

- Может, не может, - усмехнулся он. – Но так оно и есть.

- Она сама тебе сказала?

- Нет, не сказала. Но я не такой уж слепой, каким кажусь.

- Ты знаешь, где она сейчас?

- Не знаю, - глухо буркнул Эрик. – Вероятно там, где сейчас ей быть важнее, чем дежурить в изоляторе.

- И ты вот просто так позволяешь всему этому происходить?!

- А что я должен делать? К трубе её приковать?

- Эрик!

- Пожалуйста, избавь меня от упрёков, - строго сказал дядя.

Это были не упрёки. Было ужасно обидно за Эрика. И жаль его до слёз. И как же я обозлилась на Веронику!..

- Я не поняла, почему ты оставил дежурить Арсения? То ты ему тройную дозу успокоительного даёшь, то вдруг такие поручения!

- У него правильные волнения, надо только понизить их градус. И дать парню соответствующий опыт. И я с каждым днём убеждаюсь, что он не пойдёт самовольно шляться, где попало, когда на его попечении люди…

Эрик осёкся, потом отмахнулся будто бы от чего-то невидимого и встряхнул головой:

- Всё, Ладка, завязывай с этим допросом. Не будем тратить время на бессмысленные разговоры.

- Как скажешь.

Дверь в комнату резко распахнулась, и ввалилась Вероника, на ходу снимая свой оранжевый пуховик.

Мы оба уставились на неё.

Она казалась… счастливой! Радостной, умиротворённой, спокойной. Прямо катарсис какой-то.

Эрик молча взял со стула носки, натянул их, сунул ноги в туфли и, ни к кому конкретно не обращаясь, сообщил:

- Я наверх. К ужину спущусь.

И ушёл.

Вероника посмотрела ему вслед, пожала плечами.

- Нигде не ёкает? – уточнила я у неё.

Она посмотрела на меня невинно, непонимающе.

- Я тебя не узнаю, - сказала я. – Совсем. Что же ты с ним делаешь?

Вероника усмехнулась:

- А что я делаю?

- Хорош прикидываться! Где ты ухажёра своего раздобыла? На сайте знакомств? Или в местном магазине повстречала?

- Какого ухажёра? – прищурилась Вероника.

- Такого! С которым ты только что под ёлками обжималась.

Улыбка сошла с её лица.

- Вера, ты совсем дурочка что ли? За что ты так с Эриком? Ему же больно! Что ж ты такая деревянная стала?!

Глава 7

В дровяном сарае было холодно, как в морозилке.

Никита под единственной лампочкой, свисающей с потолка, ковырялся во внутренностях бензопилы: готовил инструмент к грядущим трудовым подвигам. Ну, то есть Никита, конечно, руками-то сам шевелил, что-то там смазывал, подтягивал, но я знала, что Никита Корышев сносно умеет управляться только с наружными кнопками и рычагами всякой разной техники. Это я не наговариваю, это он сам признался. Так что влезть внутрь, разобрать-собрать – этим, конечно, занимался Макс.

В общем, пила благополучно проходила плановый техосмотр, а я как пришла, так и стояла на одном месте и тарахтела без умолку, вываливая на Никиту всю пережитую досаду и всё негодование, которое накопилось во мне за сегодня.

Никита слушал, изредка поглядывая на меня, но не перебивал, да и вообще больше смотрел на свои железки.

- … и я не знаю, что с этим делать! Что-то нехорошее происходит! – закончила я свой длинный монолог.

- Да, - печально протянул Никита. – Судя по всему, хорошего мало.

- Эрик не хочет меня слушать. Старательно изображает фаталиста.

Никита вздохнул:

- Не обижайся на него. Он не хочет об этом говорить, и мне, в принципе, понятно, почему.

- И почему?

- Он считает, что ничего не поправить, - пожал плечами Никита. – Винит наверняка себя. И вообще… Малер из тех мужиков, которые готовы стоять насмерть за других, но не умеют сражаться за себя. Хорошим парням обычно катастрофически не везёт в личной жизни.

- То есть, ты - исключение?

Никита нахмурился:

- Чувствую подвох, но не пойму… А-а-а, - усмехнулся он. – Нет, Лада. И я не исключение. Я – правило.

- Ну да, конечно! Ты хочешь сказать?!..

Я уже почти обиделась, но он укоризненно покачал головой:

- Я – не хороший, вот в чём всё дело. Так что повезло мне с тобой не потому, что я хороший парень, а потому что удача всегда абсолютно нелогична и совершенно аморальна.

Он замолчал, потом на всякий случай добавил:

- Это я от имени Корышева заявляю, если что.

- А Макс как считает?

- У Макса другая теория насчёт хороших парней и их личной жизни, - проворчал Никита. – И мне казалось, что с Максом ты утрясла этот вопрос уже давно и окончательно.

Я только фыркнула.

- Никит, а ты уверен, что ничего не поправить? Ты же говорил, что чёрной кикиморе легче, чем обычной. Почему же с Вероникой всё так плохо?!

Никита пожал плечами:

- Поддерживать ритм коконов нам, чёрным, конечно, намного легче. В остальном всё примерно одинаково.

Поддерживать ритм коконов легче!.. Одно это уже огромный плюс. Вот я, например, обычная кикимора третьей группы, допустим, неделю, две, а то и три-четыре не сплю, бодра и весела, и вдруг за какую-то пару минут все силы уходят, ноги заплетаются, голова отказывает – и бряк в кокон, в глубокий беспробудный сон дней на десять. А чёрные кикиморы – которые пережили смерть и воскрешение – чувствуют, что «хотят спать» уже за несколько дней, могут натренироваться оттягивать кокон, если очень нужно. То есть, могут имитировать обычную жизнь здорового человека, и иногда им удаётся обмануть даже надзорную дружину.

- А ты не мог бы поговорить с Вероникой? Как чёрная кикимора с чёрной кикиморой? С тобой она может быть более откровенной.

Никита покачал головой:

- Я уже говорил с ней.

- Когда ты успел?! Почему не сказал мне?

- А вот именно потому, что откровенной Вероника не была, разговор получился пустым и неприятным, и рассказывать тут совершенно нечего, - пояснил Никита. – Так, извини, я пошумлю немного.

Он включил пилу. В замкнутом пространстве пустого сарая звук был совершенно непереносимым.

- Отлично, всё работает, - сказал Никита, выключив свой агрегат.

Он отнёс пилу к стенке, положил, прикрыл куском мешковины, а потом вернулся ко мне.

- Значит, говоришь, она плакала и одновременно была в ярости? – переспросил он, вытирая руки жуткой тряпкой, воняющей растворителем.

- Угу.

- Есть только одно правдоподобное объяснение всему, что происходит с Вероникой. Правда, когда я спрашивал её, прямого ответа не получил. Но это ничего не значит. Факты нам в помощь. А если исходить из фактов, то… - Никита задумался, глядя в сторону, вздохнул и перевёл взгляд на меня. – Я думаю, что с некоторых пор наша Вероника больше не одна.

- Подселенец?!

- Подселенка, - уточнил Никита. – Футляры используются строго по гендерной принадлежности. Так что внутри нашей Вероники, похоже, обосновалась некая дама, причём на постоянной основе.

- В смысле?

- Если бы подселенка приходила в футляр, а потом уходила и через некоторое время вновь возвращалась, Вероника на какой-то период полностью становилась бы собой. Но она ведь уже долго собой не была, так ведь?

- Так.

- Значит, подселенка не гостья, а постоянная. Вероника не смогла сопротивляться, сдалась. Она не в силах противостоять тому, что происходит, - заключил Никита мрачно.

Возразить мне было нечего.

Никита бросил тряпку туда же, поближе к пиле.

- Ну, ладно, здесь я всё закончил, - вздохнул он. – Пойдём, поваляемся.

«Поваляться» - так мы называли наши кикиморские ночные бдения. Мозг бодрствует, спать не собирается. А тело устаёт, оно же бегает туда-сюда, таскает тяжести, работает в наклонку, играет в волейбол, танцует и поёт, и всё такое прочее. Телу надо хорошо питаться и ежедневно валяться по несколько часов в полном покое на удобной поверхности, чтобы ноги уверенно носили.

- Хорошо, пойдём валяться, - согласилась я.

Мы с Никитой повернулись к двери и остановились.

В дверном проёме стояла Вероника в своём оранжевом пуховике.

- Привет, рыжая, - усмехнулся Никита. Он часто называл так Веронику, и она никогда не обижалась. Да и трудно было обижаться на Никиту. В этом беззлобном прозвище было что-то такое домашнее, будто старший брат дразнит маленькую сестрёнку.

Глава 8

Валяться мы собирались добросовестно. Сначала, правда, забрали с собой из кухни всё, что смогли отыскать, и съели это в своей комнате. Вот только обычно мы за едой болтали, а сейчас молчали.

Потом Никита выключил свет, оставил на экране компьютера какой-то древний скринсейвер в виде аквариума с рыбками. Он давал невнятную, очень тревожную подсветку, и я не любила эту картинку. Но сейчас она была в тему.

Мы улеглись на диван, я завернулась в плед и закрыла глаза.

- Ладка, а я?

- Что?

- Одеялом поделись, - проворчал Никита. – Кто у нас там сегодня истопником? Холодно в комнате. Пойти, что ли, возмутиться?

- Пойди.

Но он и с места не сдвинулся.

Я могла бы, конечно, отправить его в шкаф за вторым одеялом. Но так и быть, я размотала плед, и мы забились под него вместе.

Обычно мы ночами смотрели фильмы или слушали музыку. Или дурачились и смеялись над чем-нибудь. Или занимались любовью. Или спорили и ругались.

Сейчас мы молчали, совершенно обессилевшие. Обсуждать ситуацию можно было бесконечно, и, наверное, именно этим и стоило заняться, но мы просто молчали. Время тянулось и тянулось, и всё впустую.

Никита иногда тяжело вздыхал, и я всё ждала, что он вот-вот что-то скажет. Но так и не дождалась. Он ничего не говорил, только пару раз покосился на стол, на котором около компьютера лежали бланки протоколов.

- Хочешь, помогу заполнить?

- Да ну, что ты? – усмехнулся он. – Неужели я не в состоянии справиться с тем, чем Макс Серов занимался последние десять лет?

- Ты в состоянии, но, кажется, не очень хочешь.

- Не хочу, - согласился Никита. – Как-то совсем не до бумажек, мысли совершенно о другом.

- У меня тоже плохое предчувствие, - сказала я. – Из-за Вероники, видимо.

- То, что происходит с Вероникой - это было почти неизбежно, Лада. Чёрные кикиморы недолго живут просто так, пустыми. Их трансформируют с определенной целью. Если кто-то сделал из Вероники футляр, значит, его должны были заполнить, чуть раньше или чуть позже. Если ты считаешь, что могла это предотвратить – ты ошибаешься. Так что успокой своё предчувствие.

- Дело не только в Веронике… - начала я, но тут зазвонил его телефон.

- В пятом часу?! – возмутилась я. – Кому неймётся?!

Никита сел, плед потянулся за ним и почти сполз с меня. Я дёрнула плед обратно. Никита, хмурясь, схватил телефон со стола и откинулся обратно на подушку.

- Чужой номер… - буркнул он и ответил на звонок. – Слушаю… Кто это?.. О!.. – его тон заметно смягчился. - Добрый вечер. Не узнал по голосу.

Мне показалось, он немного напрягся. Послушал говорившего, покусывая губы, потом решительно сказал:

- Погоди, погоди, Маша! Это совершенно лишнее. Тебе не в чем оправдываться. И извиняться не за что…

Иванова – навряд ли это была какая-то другая Маша – снова о чём-то заговорила.

Никита медленно набрал воздуху в лёгкие, так же медленно выдохнул, прикрыв глаза, и очень вежливо перебил её:

- Маша, послушай, ты ничем меня не обидела. Не переживай, всё нормально. Сейчас всё намного проще: ты – мой надзиратель, я – одна из твоих кикимор. Ты делаешь свою работу, я подчиняюсь правилам… Помним мы остальное или уже забыли, это к делу не относится… Да, конечно. Всего хорошего.

Он выключил телефон, в задумчивости пошлёпал им по подбородку, потом отложил обратно на стол и улёгся, уставившись в потолок.

- Откуда ты знаешь эту Машу?

- Очень давно, когда я только-только прошёл комиссию и получил третью группу, я попал в интернат, - проговорил Никита, по-прежнему глядя в потолок. – Попал, в общем-то, по своей воле. С родителями я давно был на ножах, а тут и совсем разругался, брат стал меня откровенно бояться, так что выхода я не видел… Когда дружина предложила интернат, я согласился. Маман даже обрадовалась, что такой компромат собирается самоустраниться. Для пущей уверенности она, как мой опекун, подсуетилась и по блату оформила меня под чужим именем. Мне было всё равно… - он помолчал, взглянул на меня и добавил. – А было там, в интернате, очень плохо, Ладка. Поэтому я знал, что делал, когда пытался тебя туда не пустить.

Я повернулась на бок, обняла его, положила голову ему на плечо. Он потёрся щекой о мою макушку.

- Маша была штатным психологом, - продолжил Никита свой рассказ. – Тогда полагался каждой кикиморе раз в неделю сеанс с психологом. Анкеты, беседы, аутотренинг, гипноз, в общем, ерунда всякая… Может быть, с кем-то и срабатывало. Со мной – нет. А она такой человек, привыкла своего добиваться. И никак ей было не смириться с тем, что её со мной занятия – выброшенное время… Разработала она для меня особую усиленную программу. Три занятия в неделю вместо одного…. Честное слово, хотелось головой о стену биться от этих её сеансов. То ли она была неважный психолог, то ли я непробиваемый. Скорее, второе… Короче говоря, я стал её абсолютной профессиональной неудачей. Но… - Никита снова тяжело вздохнул. – Но влюбился я враз и с концами. Как потом очень быстро выяснилось, и она тоже. Ей-то я зачем был нужен, вообще непонятно. Красивая, умная, устроенная…

- В смысле?

- Ну, - усмехнулся Никита. – Там в интернате я и услышал эту фразу: по-бабьи устроенная. Муж какой-то важный пост в районе занимал, крутой, небедный, любил её очень… Мы с ней, конечно, скрывали, как могли. Но от глаз дружного коллектива, сама знаешь, долго ли прятаться сможешь. Муж вскоре прознал, что неудивительно. Ну и понятно, чем это закончилось…

- Вот как раз совершенно непонятно. Закончиться могло, как угодно. Куча вариантов.

- Например?

- Например, муж прознал, пригрозил ей чем-нибудь, она испугалась и порвала с тобой.

- Про мужа ты угадала, а дальше было не так. Ушла она от мужа. Сняла жильё в ближайшем посёлке, продолжала работать в интернате. Продолжала меня тянуть…

Никита замолчал.

- А потом как-то раз, - начал он после паузы. – Приехала к нам в интернат делегация для обмена международным опытом. Иностранцы с разных концов света. Смотрели, как у нас устроен обычный интернат для кикимор. Кто чем интересовался, а один парень, мой ровесник, очень хотел поучаствовать в занятиях с психологом.

Глава 9

Дверь в подвал у нас никогда не запиралась, поэтому я без сомнений набрала охапку одежды побольше, зная, что возиться не придётся: только толкнуть дверь и осторожно спуститься по лестнице.

Свет над крутой лестницей сработал от датчика движения. Я без проблем преодолела ступеньки и уже внизу, положив одежду на гладильный стол, включила общий свет.

Я была права. Если барабаны больших стиралок были ещё не разгружены после ночной стирки, две маленькие машины остались пустыми.

Я засунула в одну из них нашу с Никитой одежду. Теперь был шанс, что наши тряпки не сменят хозяина, сгинув в общей куче. Главное, не забыть их вовремя вынуть. Я вообще-то девушка добрая, местами даже с перебором, но вот чего терпеть не могу, так это обмена личными вещами, как в детском летнем лагере.

Диспенсер с кондиционером стоял на своём месте, благо что привинчен, а вот мешок с порошком куда-то запропал. Я встала и огляделась. В этой части подвала, кроме стиральных машин и гладилки, ещё был небольшой склад бельевых запасов и гигиенических принадлежностей. Под новый год Никита раскрутил отцовских компаньонов на щедрые пожертвования, и нам доставили огромное количество подгузников для взрослых и впитывающих простыней. Упаковки этого добра просто сложили вдоль стены рядом с коробками с постельным бельём и задёрнули этот импровизированный склад занавеской. Видимо, чисто ради эстетики.

Около этой занавески я и увидела, наконец, большой полупустой пакет со стиральным порошком. Я взяла мерный стакан и направилась набрать порошка, и тут боковым зрением заметила, как на самом краю штабеля с упаковками, как раз там, где край занавески, что-то движется.

Какой-то зелёный мешок медленно уползал под прикрытие занавески. Перед тем, как он скрылся из виду, я успела заметить не нём светоотражающую ленту.

Недолго думая – а, как известно, я всегда так и делаю – я резко отдёрнула занавеску.

Штабель пакетов с подгузниками был высотой с метр. На нём, прижавшись к самой стене, сидел мужчина в бесформенной тёмной одежде. В тот момент, когда я его увидела, от подтаскивал к себе большую пухлую куртку, зелёную, со светоотражателями на рукавах.

Мы застыли, глядя друг на друга.

- Прости, не хотел напугать, - раздался из полутьмы смутно знакомый голос.

- Да уж, такая жуть, просто слов нет, - фыркнула я. – Ты вообще кто?

Он не ответил.

- А ну-ка, вылезай! – скомандовала я.

Он не спешил.

- Давай-давай, выбирайся на свет Божий, - повторила я. – Не то придётся помощь позвать. Оно тебе надо?

Мужчина сбросил на пол свою куртку и принялся осторожно слезать, но всё-таки несколько пакетов, что лежали на самом краю, свалились на пол. Он сначала поправил всё, сложил, как было, и только потом повернулся ко мне.

Он был чуть выше меня. Чёрный спортивный костюм висел на нём, как на вешалке. Длинные каштановые лохмы, не стриженые много месяцев, да и не мытые тоже давненько. Большие настороженные карие глаза, узкое скуластое лицо, заросшее не очень длинной и не особо густой бородёнкой. Растерянно приоткрытые губы.

- Ну, привет, - сказал он с виноватым вздохом.

- Димка!.. – ахнула я в изумлении. – Баринов, откуда ты здесь?!

- Ну, вот так как-то… - пробормотал он.

Вот честно слово, за всё это время, сколько бы раз я ни вспоминала Баринова по разным поводам, я никогда не пыталась представить себе, что скажу при встрече. Не думала я, что эта встреча вообще возможна.

Димка Баринов… Совсем недавно – отличный парень, добрый приятель, заботливый друг, немного увалень, чуть-чуть смешной и трогательно бесхитростный… Ну, так мне казалось. А потом выяснилось, что мой добрый друг – чёрная кикимора, избежавшая пожизненной изоляции за кровавый срыв, хитрый и расчётливый тип, легко убивший человека, который мог угрожать его легенде. К тому же под прикрытием службы в дружине, Баринов исполнял поручения тайного агента из Пограничья, таскал набитый тарками рюкзак и превращал обычных людей в кикимор… Конечно же, этого я забыть не могла. Ну, а как забыть другое? Как забыть то, как Баринов кидался по первому звонку выручать меня? То, что именно он тогда отбил Эрика у разбушевавшейся Вероники? Или то, как он утешал меня, как я поила его кофе у себя в квартире, как он помогал грузить в такси мои пожитки… Как он, наконец, организовал за мной дружескую слежку прикрытия, что с одной стороны, конечно, безобразие, но он ведь искренне тревожился за меня…

Он всегда был крепким, даже можно сказать – грузным. Сейчас вся одежда на нём была размера на три больше, чем нужно.

- Ты что плачешь-то? – испугался Баринов, разглядывая меня. – Перестань, а то придёт Корышев, наваляет мне за твои слёзы.

- Ди-и-им… - я шагнула к нему, потрепала торчащие пряди. – Что с тобой такое?! От тебя и половины не осталось!

- Так ведь, - он пожал плечами. – Жизнь в бегах – отличное лекарство от ожирения.

- В бегах? От кого же ты бежишь?! Тебя ведь не ищет никто.

- Ну, я-то поначалу думал, что ищут.

- Мы ничего никому не сказали.

- Да, теперь я это знаю, - криво усмехнулся он.

- Ох, Димка… - я не сдержалась, обняла его. Через несколько секунд и он тоже меня обнял. – Дим, как бы я хотела назад, в то время, когда… когда ничего этого с нами ещё не случилось!

- И я хотел бы, - коротко сообщил он.

- Кгхм!.. – раздался за моей спиной многозначительный кашель.

Я отпустила Димку и развернулась.

Никита стоял на нижней ступеньке, и он весь был недоумение и любопытство в одном флаконе.

- Я уверен, этому есть простое объяснение, - проговорил он задумчиво.

- Проще некуда, Никита! – я отошла в сторону, давая ему рассмотреть Баринова.

У Никиты округлились глаза.

- А я-то голову ломаю, что это за поветрие в нашем лесу – вешаться на шею мужикам в зелёных куртках, - усмехнулся Никита. – Ну, хорошо, хоть в чём-то нет мистики. Здравствуй, Баринов!

- Привет, - отозвался Димка и подобрал с пола свою куртку.

Глава 10

- А после обеда – гулять? – с надеждой спросил Павлик, ковыряясь ложкой в пюре. Ложкой-то он управлялся очень даже неплохо, но кажется, он, как и я, не любил картошку.

- После обеда у меня очень важный разговор, - вздохнул Никита. – А кто-то после обеда должен поспать.

- Не буду спать! – сообщил малыш.

Никита каждый раз пытался быть правильным отцом и предлагал Павлику тихий час, но это никогда не срабатывало. Правда, никто и не настаивал. Павлика привозили обычно на какие-то шесть-семь часов, и тратить их на сон не хотел никто.

- Что ж, тогда я поговорю со своим знакомым по очень важному делу, а потом мы обязательно поиграем в хоккей. Ты же клюшку привёз?

- Да!

- Пока папа разбирается с делами, я могу с тобой погулять, - улыбнулась Вероника.

- А ты в хоккей умеешь играть? – нахмурился Павлик.

- Да не очень… Но ты же меня научишь?

Павлик важно кивнул.

- Я с ним погуляю, - сказала Вероника Никите. – Занимайся делами спокойно.

Никита улыбнулся, потрепал Павлика по кудрявой голове, отложил вилку и взглянул на Баринова, который на противоположном конце стола уже опустошил свою тарелку и сидел молча, свесив голову.

- Дмитрий, ты всё, закончил? Пойдём со мной! – Никита встал и махнул Баринову рукой.

Они ушли.

Да и вся столовая уже опустела.

За нашим столом остались, кроме меня, Павлика и Вероники, Филипп Корышев и Эрик. Все уже, в общем-то поели, но продолжали сидеть ради Павлика, который, как все дети, отвлекался, баловался и никак не мог доесть. Мальчик был самостоятельный и не выносил, когда его пытались кормить или торопить.

- Всё, больше не хочу, - заявил ребёнок. – Пойдём гулять!

- Ну, пойдём! – Вероника отодвинула стул, встала, споткнулась обо что-то, подняла с пола какого-то робота и положила его на стол.

- Павел, что ж ты игрушки свои опять разбрасываешь? – укоризненно проговорил Филипп.

Мальчик виновато вздохнул.

- Ничего страшного, - сказала Вероника, подала Павлику руку, и они ушли.

Действительно, ничего страшного. Можно подумать, что робот один тут в столовой валялся. Если сейчас начать подбирать, с дюжину всякого разного наберётся.

Удивительно, как один трёхлетний ребёнок может поставить вверх тормашками десяток взрослых.

Когда я впервые поехала с Никитой в детский дом для малышей из группы риска, маленький Павлик показался мне очень несчастным. Оно и понятно, какое тут может быть счастье, если ребёнок не только остался без родителей, но и такого опекуна, чтобы домашнее воспитание обеспечил, для него не нашлось. Практически всё время, пока мы были с Павликом, он ничего не говорил, не играл, просто сидел у Никиты на руках, обхватив его за шею. Когда я предложила, мол, давайте, чем-нибудь интересным займёмся, например, почитаем сказку или втроём в прятки поиграем, Никита только покачал головой. Проходил он это уже. В обычные дни малыш наверняка вёл себя как-то иначе, как и положено маленьким детям. Но в дни свиданий с отцом он просто прилипал к Никите, и ничего больше не хотел. Я очень боялась, что прощание превратится в истерику, но Никита твёрдо сказал сыну, что скоро приедет опять, и ребёнок покорно пошёл с нянечкой обратно в свой корпус.

Пока мы несколько месяцев делали ремонт в нашей будущей коммуне – что-то своими руками, но больше, конечно, командовали бригадой строителей – Никита разрывался на два фронта. Ему нужно было и здесь держать руку на пульсе, и постоянно отлучаться в город, чтобы отслеживать, как проходит оформление документов на опекунство над Павликом. Никита не терял надежды когда-нибудь отсудить себе право воспитывать сына самостоятельно. Но теперь он уже жил не в собственной квартире, а в обществе двух десятков кикимор, и о том, чтобы забрать Павлика к себе, ему пришлось забыть. По крайней мере до тех пор, пока Никита не покинет коммуну. А делать это он в ближайшее время не собирался, как известно.

Никите пришлось уламывать брата. Не то чтобы это заняло много времени – Филипп Корышев и вправду был парень слишком податливый и безотказный – но нервов Никита потратил много. Одно хорошо – всё оказалось не напрасно.

Через полгода Павлик стал совсем другим, обыкновенным счастливым ребёнком. Теперь, когда Филипп привозил мальчика в коммуну, первым делом из машины извлекалась огромная сетка с игрушками, и после этого несколько часов вообще не было проблем, чем занять ребёнка. Нет-нет, Павлик со своим добром не сидел тихо в уголке. Сначала всё своё богатство он показывал отцу, подробно рассказывая, как именно нужно играть с этим паровозом или что можно собрать из этой кучи деталей от конструктора. А потом он последовательно обходил всех нас, и каждому показывал игрушки и учил в них играть.

Мальчишка оказался симпатичный и улыбчивый. Он был очень похож на Никиту, только почему-то кудрявый. Конечно же, все его полюбили, особенно девчонки, которые норовили его потискать и чем-нибудь побаловать. Собственных детей почти ни у кого не было, и поиграть с таким забавным пупсом хотелось всем.

Вероника поначалу сторонилась Павлика. Она, конечно, здоровалась с ним, отвечала на вопросы и выслушивала его обстоятельные, иногда малопонятные монологи, но обычно старалась исчезнуть куда-нибудь. Мы с Никитой решили, что чужой ребёнок вызывает у неё болезненные воспоминания. Вероника когда-то убила своего маленького сына, и то, что она сделала это неосознанно, в безумии срыва, нисколько не притупляло её боль и чувство вины. В последнее время мы заметили, что всё изменилось. Вероника уже не чуралась Павлика и охотно общалась с ним, даже какие-то сказки в лицах изображала.

- Лада, ты как насчёт пелёнок, распашонок, молочных смесей и всего такого? – спросил вдруг Эрик.

Я только глазами захлопала.

- Ты же знаешь, что никак, - буркнула я. – К чему вопрос?

- К тому, что Ирина в любой момент может оказаться в коконе. На время её кокона за малышкой нужен будет постоянный уход. Ира волнуется из-за этого всё больше и больше. Нужны по крайней мере двое, которые сумеют справиться и подстраховать друг друга.

Глава 11

Ирина осторожно забрала у меня дочку и переложила в большой пластиковый ящик, который ребята приспособили под детскую кроватку.

У меня в руках осталось ощущение небольшой тяжести, хрупкости и нежности. И лёгкий запах малышки: смесь молока, присыпки и ароматизатора от влажных салфеток.

Я сидела в комнатушке у Ирины очень долго, наверное, больше часа. За это время Ира что-то успела мне рассказать, что-то показать, мне доверено было подержать бутылочку и сменить подгузник. Ну, подгузником меня не удивишь, хотя до сих пор я имела дело исключительно с подгузниками для взрослых. Технология «снял-надел», конечно, одинаковая, но размер в этом случае имеет ох какое значение. А с бутылочкой это был ценный опыт, особенно сведения о температуре молока и необходимом угле наклона.

- Я и сама ещё побаиваюсь, когда к ней прикасаюсь, - сказала Ирина, глядя на спящую малышку. – Не привыкла ещё за несколько недель… Хорошо, у меня был брат намного младше, помню ещё, что и как, главное, чтобы руки снова привыкли.

Девочка спала, раскинув ручки в стороны. Маленький хрупкий человечек в пластиковом ящике. И никаких тебе каруселек с мишками над кроваткой…

- Слушай, Ир… - у меня вдруг комок в горле застрял. – Как ты на это решилась, а?

Она взглянула на меня сначала с недоумением, а потом понимающе улыбнулась:

- Ну да, ты права, решиться было страшно. А теперь бояться поздно, надо жить. Кикимора – это неизлечимо, но не смертельно. Если вести себя разумно, можно справиться. И потом… - её улыбка стала очень нежной. - … у меня есть Алёша.

- Алёша – это здорово, конечно, - подтвердила я. – Но может так случиться, что у него не получится вас защитить. При всём его желании. Ему могут просто не дать это сделать.

Улыбка сбежала с лица Ирины, губы дрогнули. И мне мгновенно стало стыдно.

- Ира, прости меня, пожалуйста! Говорю ерунду какую-то! Это всё мои собственные страхи! Я ведь сама никогда не смогу на такое решиться!

Она не стала ни обижаться, ни успокаивать меня. Просто подсела рядом и обняла.

Раздался стук в дверь, и сразу же, не дожидаясь разрешения войти, её открыли. На пороге стоял Никита. Сначала он с какой-то странной надеждой окинул взглядом комнату, качнул головой и решительно позвал:

- Лада, можно тебя? Ты мне нужна.

Я извинилась перед Ириной и вышла в коридор.

- Что с тобой? – уточнила я, видя, какой Никита взвинченный.

- Павлика найти не могу.

- Как это?! В четырёх стенах?

- Угу. В четырёх, - Никита перевёл дыхание. – Нигде нет. Им с Филом уезжать уже пора. Стали звать, искать…

- Стоп. Я лично в последний раз видела его с Вероникой на улице, сразу после обеда.

- Они вернулись с улицы. Павлик рассказал мне, как гулял, а потом велел сидеть и ждать, он должен подготовить какой-то сюрприз…

- А этот сюрприз точно не был игрой в прятки? Весь дом осмотрели? Даже такие места, где мальчика точно быть не может, куда он не сможет открыть дверь, и где он даже не поместится?

Никита только пожал плечами:

- Вроде бы да. Полчаса уже ищем, везде смотрели.

- На улице всё проверили? Дровяной сарай, трансформаторную, стоянку?

- Да, разумеется, - раздражённо подтвердил Никита.

Ну, что тут скажешь. В такие минуты самый бесполезный человек – это сходящий с ума родитель.

- Иди собери в столовой всех, кто уже всё везде осмотрел. И сидите, под ногами не путайтесь. У меня свой метод, я быстро.

У меня и правда свой метод. И несколько раз, когда кто-нибудь из обитателей коммуны падал в кокон в самых неожиданных уединённых местах, именно я их находила, вот по этому самому принципу: смотреть даже там, где человек вроде бы совершенно точно не должен оказаться, и куда он даже не поместится при всём желании.

Первым делом я выскочила на улицу и на крыльце столкнулась с Димкой Бариновым. Поверх одежды, которую ему пожертвовал Никита, он накинул свою зелёную куртку и просто стоял, руки в брюки.

- Ты что здесь?

- Курить выходил, - сообщил он.

- Врёшь. Куревом от тебя и близко не пахнет. Я бы почувствовала свежий дым.

- Да иди ты, Ладка! – фыркнул он. – Тоже мне, мисс Марпл. Ну так просто выходил, подышать. Неловко мне там среди них, вот и всё. Нашли пацана?

- Нет, пока не нашли.

- Плохо, - буркнул Димка.

Я осмотрелась вокруг, чтобы решить, с чего начать. Взгляд зацепился за стоянку…

- А сказал, что смотрели… - пробормотала я и бросилась назад в дом. Почти сразу позади себя я услышала тяжёлые шаги Баринова.

Я ворвалась в столовую, Баринов следом за мной.

Ребят в столовой было много. Я прикинула, что, если трое в коконе, Эрик и кто-то из дежурных вместе с ними в изоляторе, Ирина у себя наверху… Почти все были здесь.

- Никита! – я подошла к нему и тихо спросила, наклонившись. – Кому ключи от машины дал?

- Никому.

- А где они тогда?

- Где и всегда, - проворчал он. – В кармане куртки, а куртка в комнате висит. В чём дело-то?

- А в том, что я уверена: ключей в кармане куртке нет. Как и твоей машины на стоянке. Вы что, этого не заметили?

- Когда мы с Филом лазили по сараям, машина стояла на месте, - заявил Никита. – А потом, конечно, мы были в доме, и я в окно не выглядывал.

Я отступила назад, разогнулась и повысила голос:

- Ребята, давайте быстренько посчитаемся! Кого нет на территории?

Ребята загомонили, заспорили, кто-то начал пальцы загибать, кто-то перечислять вслух списком.

- Вероники нет! – раздался позади меня негромкий голос Эрика.

Все замолчали.

- Что значит «нет»? – Никита подошёл к нему вплотную.

- Её нет, телефона нет, её документов и верхней одежды тоже нет, - отчитался Эрик подозрительно спокойным голосом. – На телефон звонки проходят, но трубку не берёт.

Надо отдать должное нашим коммунарам. Что парни, что девушки подобрались очень тактичные. Едва народ понял, куда всё клонится, общее собрание волонтёров быстро рассосалось, и в столовой через минуту уже остались только особо заинтересованные лица: братья Корышевы, я, Эрик и Баринов, который стоял в сторонке и вроде как делал вид, что он совсем не при чём, но уходить не уходил.