Нет выбора

Глава 1 Хилый

Быстро, тихо и незаметно в начинающихся сумерках пробираюсь по неглубокому снегу к особняку Самарина и заглядываю в окна.

«Твою мать, а!» — не сдерживаю ругательства от увиденного.

Пятеро вооружённых людей в чёрных костюмах прессуют Самарина. Пока только словесно, но ситуация всё равно дрянь. Рядом с ним на диване вжимается в угол женщина. От страха она прикрывает голову худыми дрожащими руками и боится даже взглянуть на визитёров. Сам Владимир Петрович сидит ровно, упрямо поджав губы и изредка бросает виновато-отчаянный взгляд на спутницу. Словно уже сейчас просит прощения и знает, чем всё закончится. Оно и понятно. Самарин умный мужик. Понял всё раньше, поэтому и попросил меня приехать. Только он опоздал. И это промедление будет стоить не одной жизни.

Чуть пригнувшись, огибаю дом и выхожу на задний двор.

Плана, как такового, нет, но осмотреться всё же стоит. По-хорошему мне бы смотаться отсюда, как можно быстрее. Один я вряд ли справлюсь, как минимум, с пятью хорошо обученными людьми. Да и оружия у меня нет. Вызвать полицию — лучшее, чем я могу помочь. Но меня словно неведомой силой манит к этому чёртовому дому. Как магнитом тянет. И на встречу я приехал на час раньше. Просто так обстоятельства сложились. Хотя предпочитаю точность.

На заднем дворе цепко оглядываю территорию и большой двухэтажный дом. В дальнем углу особняка замечаю профиль девчонки, мелькающий в тускло освещённом окошке. Сердце мгновенно пропускает удар и подскакивает к горлу, а затем ухает куда-то вниз. Противный холодок пробегается по позвоночнику, предвещая уж очень узкое место.

«Вот же проклятье! Нет, мне просто кажется! Этого не может быть. В жизни не бывает таких совпадений. Просто темно, я обознался. Ну, или девчонка похожа», — уговариваю себя и прикидываю, как быстрее забраться на второй этаж.

По водосточной трубе добираюсь до кованого балкона, подтягиваюсь и тихо приземляюсь перед приоткрытым окном. Удача мне сегодня благоволит. Надеюсь, она не вздумает повернуться задом в самый опасный момент.

Быстро пересекаю пустую просторную спальню и осторожно выглядываю в коридор.

Никого.

Голоса снизу хорошо слышны. Странно, почему девчонка до сих пор на них не вышла? Правда, дверь у неё плотно закрыта. Может, просто пока не слышала. — Ты же меня в любом случае грохнешь, почему я должен подписывать? — говорит Владимир Петрович Самарин.

— Верно мыслишь. Просто если ты не подпишешь, то я доберусь ещё и до твоего сынка.

— Ну и сука же ты, — возня драки сменяется громким женским отрывистым криком. А потом секундной давящей тишиной. — Ты что наделал? Лена… Леночка… Лена! Боже…

Проклятье! Надо поторопиться.

Подхожу к комнате девчонки и тихонько приоткрываю дверь.

Сутками ранее. Полина

«Да мне просто жизненно необходим именно этот кофе», — оглядываюсь по сторонам огромного магазина и разочарованно вздыхаю, так и не найдя никого в помощники.

«Блин, ну кто его так высоко засунул-то?» — встаю на нижнюю полку, одной рукой держу связку бананов, а второй тянусь за заветной банкой. Ещё чуточек… И вот, когда я дотягиваюсь до кофе, нога соскальзывает, и я лечу на кого-то весьма немягкого и хамоватого позади себя. Зажмурившись, больно плюхаюсь на свою драгоценную пятую точку, крепко удерживая бананы, а рядом со мной с грохотом разбивается, не пойми откуда взявшаяся, пузатая бутылка довольно дорогого виски, попутно окатив мою любимую бежевую коротенькую дублёночку уродливыми коричневыми каплями.

— Да ну нахер?! Ты чё творишь, курица? Ты хоть знаешь, сколько он стоит?

Смотрю на медленно ползущую лужицу прямо к моему бедру и резко вскакиваю на ноги. Это, конечно, не сильно спасает моё положение, но всё же на улице минус пятнадцать. Как-то не хочется идти на остановку в мокрых джинсах.

Поднимаю глаза на возмущённый рык и напарываюсь на двух парней. У одного, того, что побольше, чуть ли пар из подрагивающих ноздрей не валит. На него я, скорее всего, и налетела. А парень пониже смотрит на меня с явным интересом, не переставая ехидненько улыбаться.

Я оглядываюсь по сторонам, и с досадой понимаю, что поблизости снова никого нет. Дело плохо.

— Кого потеряла, курица? Я говорю, как отдавать будешь?

— Как кого? Курицу твою ищу. А то ты так часто говоришь о ней, вот я и подумала, что она очень важна для тебя. А пить, вообще-то, пагубно для здоровья. Минздрав предупреждает, — говорю и делаю шажочек назад, потому как перекошенная злостью харя здоровяка не прочит мне ничего доброго.

Перевожу взгляд на второго и словно залипаю на его лукавой, едва заметной, улыбке. Не знаю, что именно меня в нём так привлекло, но отвести глаз от его пристального взора я уже не в силах. И страх перед дружком его разом поблёк, я вообще успеваю забыть о нём, а вспоминаю только тогда, когда снова слышу грозный рык и чуть вздрагиваю от странного оцепенения.

— Слышь, сопля, а шутки со мной шутить ещё опаснее. Я тебя сейчас научу, когда рот надо открывать, и уж точно не для бананов.

— Да я вижу, ты спец в открывании собственного рта, — отвечаю здоровяку, а сама не отвожу взгляда от второго парня, который подходит к стеллажу и что-то на нём берёт.

Глава 2

Воскресным утром меня будит телефон. Беру мобильник и одним глазом пытаюсь разобрать имя звонящего. А когда мне это удаётся, мгновенно подскакиваю на кровати. Сонливость как ветром сдуло. Нервно вытираю вмиг вспотевшие ладони и тщетно пытаюсь выровнять дыхание.

— Алло, — выходит тихо и хрипло. Сглотнув несуществующую слюну в пересохшем от волнения и сна горле, повторяю твёрже: — Да, Дима.

— Привет, Скворчик! Ты что, спишь ещё? — неспешно спрашивает он со смешливыми нотками в какой-то своей нереально приятной манере, от которой нежными, тёплыми волнами проходит вибрация по телу. — А я думал, ты ранняя пташка.

— Э-эм, вообще, да. Просто спала плохо, — еле выдавливаю из себя, пытаясь сдержать постоянно расползающуюся улыбку.

— А что так?

— Да так… Я рада тебя слышать. Ты надолго пропал, — чуть выдыхаю, расслабляясь. Ложусь на живот, принимая удобную позу, и болтаю согнутыми в коленях ногами. Обычно, если мы говорили, то это затягивалось надолго.

— Работы было много. Теперь я здесь. Рассказывай, как у тебя дела? Нашла уже мне замену? — шутливо строжится он.

— Я не хочу тебя заменять. А так всё хорошо. По-прежнему. Только я… эм… кажется, влюбилась…

— Вот это да! Мне начинать ревновать? — не успокаивается Дима.

— Странно от тебя это слышать.

— Почему? — с некой долей заминки спрашивает он.

— Просто если бы ты хотел, то сам бы давно уже…

— Так, расскажи мне о нём всё, что знаешь, — и, вроде, говорит всё так же непринуждённо, но что-то в его голосе меня настораживает. — Хочу понимать, достоин ли этот хорёк моего Скворчика?

— Почему сразу хорёк?

— Пока он даже и хорьком быть недостоин. Я слушаю.

— Ну, говорить особо не о чем. Мы встретились случайно. Он помог мне, почти спас, — вспоминаю вчерашнюю встречу и снова улыбаюсь, но потом на место необъяснимой радости резко приходит беспокойство и сумятица.

— О, да он храбрый хорёк.

— Он не хорёк. На самом деле, мы не знакомы. И я не знаю, что происходит. И почему так сильно влюблённость меняет человека? Ты веришь в любовь с первого взгляда?

— Для начала нужно разделить понятия любви и влюблённости. Влюблённость — это прекрасно. Вот она, наверное, может быть с первого взгляда, ну, или симпатия точно. А с любовью я дело не имел.

— А как ты думаешь, можно ли одновременно к двум людям испытывать эту самую влюблённость?

— Так, Скворчик, откуда второй-то взялся? То ни одного, то сразу два. Не думал, что ты такая влюбчивая.

— Да он и был.

— А почему я не знаю?

Делаю глубокий вдох и, наконец, решаюсь:

— Потому…

Не успеваю договорить, как раздаётся короткий громкий стук, и дверь распахивается.

— Поль, можно?

Киваю Тёмке, а сама встаю с кровати и подхожу к окну.

— Я перезвоню, — говорит Дима. — Скворчик, только будь осторожна. Включай голову и помни, что этим хорькам только одно и нужно.

— А тебе?

— И мне нужно. Но не от детей.

— Мне через месяц восемнадцать, — по привычке возмущаюсь я, слыша его тихий заразительный смех.

— И что ты предлагаешь?

— Я… — осознав двойственность сказанного, вмиг вспыхиваю. — Просто констатирую факт.

— Сей факт не делает тебя взрослой. Ты по-прежнему наивная, маленькая девочка. Пока, Скворчик! Не шали.

Отнимаю телефон от уха и улыбаюсь.

— Если он тебе так нравится, почему вы не встретитесь? — Тёма садится в кресло напротив.

— Ох, Артём, я-то с радостью, но понимаешь, в таких вещах инициативу должен проявлять парень. А он, судя по всему, не хочет сокращать дистанцию. Может, я ему не нравлюсь как девушка. Он ведь меня видел на фотках в мессенджере. Если бы хотел, давно бы сказал уже, — беру расчёску и пытаюсь из гнезда вернуть свои кудрявые волосы.

Но если быть честной, то я бы и сама уже триста раз позвала его на встречу. Просто я чувствую, что не сто́ит переступать намеченную им черту. Или я даже боюсь потерять то, что есть. Я так привыкла к нашим перепискам и редким, но долгим телефонным разговорам, что не хочу рисковать этим. А то, что Дима может оборвать наше общение, не вызывало никаких сомнений. Хотя мы никогда даже не заговаривали о том, чтобы встретиться лицом к лицу. Просто было предчувствие, что я могу получить категоричное нет. И я безмолвно приняла его правила.

Он ведь такой: решительный, своевольный, упрямый. Я успела узнать его хорошо, но в то же время не знала о нём почти ничего. Он мог часами говорить о важных вещах, но ничего конкретно о самом себе. На все мои вопросы он отвечал обтекаемо и вскользь или вовсе уводил тему совершенно в другое русло. И те крупицы, что я знала о нём, вызывали ещё больше вопросов.

— Ты, правда, думаешь, что взрослый мужик станет часами залипать в телефоне с девчонкой, которая ему не нравится?

Глава 3

Округлив глаза, не мигая, смотрю, как вчерашний незнакомец по прозвищу Хилый решительно, но очень плавно плотно прикрывает дверь и с той же грацией подходит ко мне.

— Твоя мама не против, если ты погуляешь со мной, — тихим, но довольно властным тоном произносит он, а я крепко зажмуриваюсь.

Честно говоря, до того, как он заговорил, я была уверена, что ловлю глюки. Ну, просто перемечтала я ночью, спала плохо, ещё эта медицинская биология несколько часов подряд, вот и не выдержала немного моя кукуха, и того, поехала чуточек. Ну, всякое в жизни бывает. Не зря же говорят, что сильно умные люди всегда немного с приветом. Только я вот не умная, а иногда и вовсе совершаю наиглупейшие поступки. Может, мне просто противопоказано много учиться?

А когда открываю глаза, вижу, как быстро он передвигается по моей комнате, от комода к шкафу, а потом и к столу. Со знанием дела что-то где-то берёт и запихивает в мой рюкзак, висящий на спинке стула. Такое чувство, что он живёт тут вместе со мной. И я, наконец, отмираю. Сердце стучит, как сумасшедшее. Я вскакиваю с кровати, сжимая кулаки, и буквально задыхаюсь от удивления и негодования.

— Чт-что ты тут делаешь? Как ты меня нашёл? Э-это что, из-за того вискаря, что ли?

— Тише, не кричи. Можешь считать и так. Так что? Погуляешь со мной? Одевайся, — и тянет свои руки к моей кофте, которую я до сих пор зажимаю в кулаке.

Здесь до меня доходит, что я перед ним стою в джинсах и бюстгальтере. Чувствую, как лицо и даже шею мгновенно опаляет краской, и со злостью шиплю:

— Отвернись. Тебя стучаться не учили? И, вообще, как ты прошёл ко мне? Ты что, говорил с моей мамой? Что ты ей наплёл? — поспешно выдёргиваю второй наушник и бросаю на кровать. Надеваю кофту.

Он и правда сразу отворачивается, только подходит к шкафу и вытаскивает мою чёрную куртку и белую шапку. Наклоняется и открывает первую попавшуюся коробку с обувью. Достаёт мои кроссовки. А когда поворачивается, я уже полностью одета. Подходит ко мне и беспардонно натягивает мне шапку. Я со злостью уворачиваюсь.

— Никуда я с тобой не пойду! — говорю раздражённо и поправляю взъерошенные им волосы. — С чего ради вообще? Блин, бред какой-то.

— Не кричи! Ты же хотела романтики. Вот и пойдёшь. Надевай.

Смотрю на него, чуть задрав голову в изумлении и подозрении. Что-то явно здесь неладно. Откуда он знает? Я ничего не понимаю. И меня это жутко злит. Что вообще происходит?

— Откуда ты знаешь? Что ты вообще здесь делаешь?

— Все девочки хотят романтики. Одевайся, — бросает кроссовки на пол и тянется ко мне, теперь уже помогает надевать куртку.

— А ничего, что на улице зима? — киваю на летние кроссы.

— Потерпишь.

Я всё ещё сопротивляюсь, но уже не так рьяно. Просто всё это так странно, что происходящее дезориентирует меня. Я бы, конечно, с удовольствием погуляла с ним, не зря же прошлой ночью грезила, но не так же… Хотя, с одной стороны, это действительно очень необычно и, может, даже романтично. Но с другой, я же его совсем не знаю. Вдруг он маньяк? Извращенец? Или убийца? Как он, вообще, меня нашёл?

— А вдруг ты маньяк? Как ты меня нашёл? — говорю то, что думаю.

— Не меня тебе надо бояться. Я не причиню тебе зла, — он берёт мой рюкзак, вешает себе на плечо и подходит к закрытой двери, прислушиваясь. А затем почти в два шага подлетает ко мне и, крепко взяв за плечи, оттесняет к шкафу, — А теперь делай так, как я говорю. Сиди там и не высовывайся, чтобы здесь не происходило. Ты поняла?

— Что? — таращусь на него, и у меня вырывается нервный смешок. — Ты нормальный? Или ты принимаешь что-то?

— Сиди там, поняла? — отодвигает дверцу и силой запихивает меня в шкаф со словами: — Сиди тихо.

Быстро задвигает дверцу, а я в полном шоке, чуть пригнувшись, смотрю перед собой и борюсь с желанием истерически расхохотаться.

Блин, это что, розыгрыш? Тогда это очень тупая шутка! Что происходит вообще?

В следующее мгновение слышу, как дверь в мою спальню резко открывается. А потом какие-то невнятные приглушённые чужие голоса и звуки драки, перемешанные с приглушённой мужской руганью. Я боязно и недоверчиво придвигаюсь к краю двери и заглядываю в небольшую щель. Изо рта непроизвольно вырывается отрывистый возглас испуга, потонувший в звуках борьбы.

Господи!.. Откуда в моей спальне сразу три дерущихся мужика?!

Мужчина в чёрном костюме неподвижно сидит на полу у стены, свесив голову. Второй такой же, пыхтя, сзади удерживает рукой моего незнакомца, душит его. Хилый каким-то невероятным способом выкручивается из захвата, разворачивается и наносит несколько невероятно быстрых и точных ударов по мужику. Тот медленно оседает на пол, а после падает окровавленным лицом на мой светло-бежевый ковёр.

Боже!.. Это что?.. Это как вообще?.. Господи!..

Мне разом плохеет. Как-то совсем не до шуток становится. Мутит настолько сильно, что кружится голова. А желудок стягивает острым приступом жуткого страха, и темнеет в глазах.

Что происходит?

Дрожащей рукой медленно отодвигаю дверцу шкафа и на ослабевших ногах чуть ли не вываливаюсь из него.

Глава 4

Секунда, и я чувствую сильные руки, сжимающие меня чуть повыше талии.

Поймал.

Не успеваю облегчённо выдохнуть, как он быстро ставит меня в снег и снова берёт меня за руку. Тянет за собой к другому выходу с участка, который обычно закрыт. Да я сама ни разу не успела им воспользоваться.

Снег мгновенно набивается в кроссовки. Но сейчас мне это даже нравится. Холод немного отрезвляет, приводит в себя, напоминая, что это всё происходит в реальности. Не даёт забыться. Иначе я бы всё дальше думала, что это дурной сон.

Выбегаем за ворота, и он тянет меня вглубь коттеджного посёлка. В летней обуви бежать тяжело, очень скользко. Но через несколько минут мы останавливаемся у неприметного чёрного седана. Он пиликает сигналкой, а я, тяжело дыша, оборачиваюсь назад и смотрю сквозь заснеженную пелену на дом.

Нечто очень тревожное, горькое, тяжёлое и настолько болезненное разливается в душе́, что становится совсем плохо. Перевожу едва ли не умоляющий взгляд на молодого человека.

— Садись, — нетерпеливо говорит он.

— Я… мне надо вернуться. Я забыла телефон. Мама же будет звонить.

Он быстро огибает машину, подходит ко мне. Берёт за плечи и чуть наклоняется.

— Нельзя брать телефон. По нему нас могут отследить. А Самарин свяжется со мной.

— Нет. Спасибо тебе! Но дальше я сама, — хочу сбросить его руки и уйти, но он удерживает.

Что делать, ума не приложу. Но я должна вернуться. Может, сначала не в дом, а к соседям, например. Я с одними уже мало-мальски знакома. От них позвоню в полицию. А дальше по ситуации, если не удастся связаться с мамой и Владимиром Петровичем, то поеду к девчонкам. У них перекантуюсь.

— У нас нет времени на споры. Быстро садись, — открывает заднюю дверь и почти силой заталкивает меня на сидение. Рядом кидает мой рюкзак. — Пристегнись.

Быстро садиться за руль и срывается с места.

— Почему я должна тебе верить? Может, ты вообще не человек Самарина? Может, ты один из них? Блин, что сейчас вообще было? — нервно выпаливаю я. Потом зачем-то хватаю свой рюкзак и прижимаю его к себе. Словно обнимаю, как что-то родное и знакомое, пытаясь найти утешение.

Хилый уверенно держит руль одной рукой, а второй набирает кому-то сообщение в телефоне. На вопросы вообще ноль внимания.

Меня же просто разрывает изнутри. От нервного перенапряжения аж зубы стучат, и я до боли сжимаю челюсти и утыкаюсь в свой рюкзак.

— Ты не должна мне верить. Но выбора у тебя нет. И я не человек Самарина. Я сам по себе.

Господи, анриал какой-то! Нет, это правда за гранью…

— Тогда зачем ты нам помогаешь?

— Хороший вопрос.

— А мама… — говорю и сама понимаю, насколько жалобно звучит мой голос. Остатки сил уходят только на то, чтобы позорно не разреветься перед чужим человеком. — Она точно с Владимиром Петровичем? С ними всё в порядке?

Он коротко бросает взгляд на меня через зеркало заднего вида и сухо отвечает:

— Да, она с ним.

Не знаю, почему, но я хочу ему верить. Не могу сказать верю или нет, но мне бы очень хотелось довериться.

После его слов меня немного отпускает и пробивает на крупную дрожь. Ёжусь и понимаю, что очень замёрзла. Особенно ноги. Наклоняюсь, снимаю кроссовки и вытряхиваю из них снег прямо на пол.

— А куда мы едем?

— Нам нужно отсидеться в надёжном месте. Ехать долго. К утру будем.

Какое-то время мы едем молча. Ночной город с горящими разномастными огнями быстро мелькает за окном, а в моей голове хаотично мечутся мысли, как пчёлы в разрушенном улье. Меня не отпускают ощущения неотступной беды и страха огромной потери. Что-то плохое должно́ было случиться или уже случилось. Не знаю. Может, именно с этого вечера я потеряла свою налаженную жизнь. Или у меня её отобрали. Зверски разворошили. И именно это меня сейчас очень тревожит. Или, может быть, дело совершенно в другом, и я многого не знаю. Главное, чтобы все были живы и здоровы. А со всем остальным мы справимся.

Кто эти люди? Зачем они приходили? Где мама и Владимир Петрович? Как Хилый оказался у нас дома? А в моей комнате? И почему так вовремя? Он ведь меня, получается, спас. Только от чего? Неужели те мужики в чёрном были бандитами? Только что общего между бандитами и Владимиром Петровичем?

Самарин-старший мне сразу понравился. Он производил впечатление надёжного, рассудительного человека с уравновешенным характером. Я, конечно, не знаю, чем он там занимается, но мне не хочется верить, что он хоть какое-то отношение имеет к криминалу. Да и мама ему доверяет.

Я зажмуриваюсь, растираю ладонями лицо. Набираю в лёгкие воздух, уже даже открываю рот, чтобы задать мучившие меня вопросы, как Хилый резко сворачивает с главной дороги. Петляет по каким-то не особо приветливым дворам и, в конце концов, тормозит за полузаброшенными гаражами. Глушит мотор и замирает.

Мгновенно напрягаюсь. Мне не нравится это место. Он же сказал, что ехать нам долго. А привёз непонятно куда. Я нервно еложу по сидению и уже даже строю план побега, всматриваясь в темень за окном до боли в глазах.

Глава 5 Хилый

Всматриваюсь в девчонку и в который раз испытываю разочарование этой жизнью. И даже не своей. Нет. А её жизнью. В своей я уже давно ничем не очаровываюсь. Исключением стала, пожалуй, сама Полина.

Поле ещё даже восемнадцати нет, а она уже очень глубоко увязла, и ещё сама не знает, где и в чём. Я бы даже рассмеялся, если бы не обстоятельства, предшествующие нашим посиделкам у чёрта на рогах.

— Интересно, о каких причудах ты говоришь?

— Ну, не знаю. У всех есть свои странности. Может, твои для меня неприемлемы?

Замечаю свет фар и снова поворачиваюсь к девчонке.

— А теперь слушай меня внимательно, ты должна сделать всё, чтобы остаться как можно незаметнее и неприметнее. Шапку надвинь сильнее, выпусти немного волос, чтобы глаза закрывали. Старайся лицо не показывать. И, пожалуйста, молчи! Всё понятно?

— Понятно. Понятно, как в картинах Пикассо. Может, ты не заметил, но на улице хоть глаз выколи. Кто что заметит-то?

— Сиди и не высовывайся. Я приду за тобой.

Выхожу из машины и продвигаюсь чуть вперёд.

Лучше бы, чтобы она вообще подождала меня где-нибудь за гаражами. Не нужно видеть её никому. И так засветилась уже, хуже некуда. Но эта её летняя обувь, ноги поди уже мокрые все. А на улице холод собачий подбирается к минус двадцати. Да и сама она вряд ли согласилась бы подождать ночью в темноте, не пойми где. Испугалась бы точно. Ладно, пусть в машине ждёт. Лишь бы помалкивала.

Машина останавливается, дверь распахивается.

— Здорово, Захар, — пожимаю руку и осматриваю тачку. То, что нужно.

— Тачка чистая. Документы в бардачке, — меняемся брелоками.

— Спасибо. Если не верну, средства как обычно.

— Только бак залить не успел, — кивает Захар. — Ты же срочно просил.

— Не проблема. Если что, ты меня не видел.

— Помощь нужна? — спрашивает он и вытаскивает сигареты с зажигалкой. Прикуривает.

— Ты уже. Мне пора, — Захар кивает, пожимая руку, и глубоко затягивается.

Возвращаюсь к машине, открываю заднюю пассажирскую дверь.

— Пойдём, — беру девчонку за локоток и помогаю выйти.

Она семенит рядышком, крепко вцепившись в свой рюкзак, и смотрит под ноги. Ойкнув, поскальзывается. Усиливаю хватку за плечо, не давая ей упасть. Закрываю девчонку собой от света фар и от внимательных глаз Захара. Надо было всё-таки оставить её где-нибудь ненадолго. Усаживаю её назад и, ещё раз кивнув Захару, сажусь за руль новой тачки. Давлю на газ.

— Это был твой друг? — спрашивает Полина минуты три спустя.

— Нет. Это так. У меня нет друзей. Только подруга.

— А тот, что был с тобой в магазине? Тоже не друг?

— Он знакомый.

— Куда мы едем? И надолго?

— Видишь ли, — я не мог сейчас сказать ей правду, да я и сам всё должен был проверить. Такие новости должны быть достоверны на сто процентов. Да и сказать так просто я о таком не могу. Но и держать в неведении долго тоже нельзя. Проклятье! — всё зависит от многих факторов. Не только от меня. Но я постараюсь разобраться со всем этим, как можно быстрее.

— А когда ты с Владимиром Петровичем свяжешься? Мы к ним ведь едем?

— Самарин сам позвонит, — отвечаю на первый вопрос, а второй пропускаю. У меня уже зубы сводит от этого разговора, но я должен каким-то образом её успокоить. Иначе она просто не поедет со мной никуда. Силой и угрозами не хотелось бы её заставлять. А мне необходимо увести её в безопасное место. — Полин, я скоро заеду на заправку. Но тебе нельзя выходи́ть. Подожди меня в машине. Что тебе купить? Ты есть хочешь? — намеренно перевожу тему, но она молчит. — Полин?

— Ты не на все вопросы ответил, — с недоверием и злостью говорит девчонка.

Крепко сжимаю челюсти и глотаю слюну с привкусом едкой горечи сожаления.

— Да, мы к ним едем, — отвечаю спокойно.

Она молчит, а потом подаётся вперёд и выпаливает:

— Я тебе не верю. Ты всё врёшь! Останови машину. Никуда с тобой не поеду! Остановись!— она переходит на крик, нервно дёргает ручку двери и уже начинает всхлипывать.

— Полин, успокойся. Я сказал правду.

— Я говорю, останови! — наклоняется и с яростью тормошит меня за плечо. — Ты слышишь или нет?

Машина немного виляет, и я прижимаюсь к обочине. Останавливаюсь. Девчонка здесь же вылетает из салона и бежит обратно в сторону города. Быстро догоняю её и хватаю за руку.

— Не трогай меня! Слышишь? Я не поеду с тобой! — её крик тонет в шуме мимо проезжающей фуры. Нас на мгновение ослепляет и обдаёт облаком мелкого снега с порывистым сильным ветром.

Она начинает вырываться, неуклюже пытается ударить меня в пах, но поскальзывается, и мы падаем в снег. Придавливаю её телом и фиксирую руки.

— Полина, успокойся, пожалуйста. Я не хочу сделать тебе больно.

— Пусти, — кричит, не переставая вырываться. — Отпусти меня!

Глава 6 Полина

Какая же я наивная полная дура! Сама понимаю и, тем не менее, до безрассудства хочу верить ему.

С мамой и Владимиром Петровичем всё в порядке. Артём пока в Питере и ничего не знает. Утром у него олимпиада. Думаю, сегодня днём с ним свяжется отец и позаботиться о сыне.

Не думала, что простые объятия могут вызывать такие сильные чувства. Странно, а раньше я и сотой доли не ощущала всего того, что чувствую сейчас. Я, конечно, обнималась с мальчишками и даже целовалась, но всё это было как-то блёкло и нелепо.

А в его крепких объятиях, оказывается, так спокойно, что мне совершенно не хочется, чтобы он их размыкал. И пахнет от него так вкусно. Глубже зарываюсь носом в его распахнутую куртку, вдыхая так глубоко, как только позволяют лёгкие. А на задворках сознания мелькает мысль:

Интересно, а Дима также приятно пахнет?

Сейчас же рядом с Хилым я даже холода не ощущаю. И неожиданно ветер стих. Или, может, это он так умело меня от него закрывает. Хотя он не такой уж и высокий, скорее среднего роста и не качок. Но под тканью свитера я отчётливо чувствую такие твёрдые мышцы, что если бы не жар, исходивший от его тела, то подумала бы, что обнимаю статую.

— Полин, пойдём в машину, — слышу его тихий голос где-то сверху над ухом.

Киваю и нехотя отстраняюсь. Ледяной ветер мгновенно окутывает и врывается под свободную куртку, обсыпая мою кожу тысячью мурашек. Зябко ёжусь и поправляю съехавшую шапку. Хилый отряхивает с меня снег, поднимает мой рюкзак и мягко, но настойчиво ведёт к машине. Открывает заднюю дверь. Устало плюхаюсь на сидение, наклоняюсь и снова выгребаю снег из кроссовок. Ноги мокрые насквозь.

Он включает радио и убавляет его. Весёлую новогоднюю песню чуть слышно, но этот непринуждённый фон немного снимает напряжение. Жуткий страх и паника отступают, удаётся даже чуть-чуть расслабиться и успокоиться.

Немного погодя, он и правда сворачивает на заправку. Останавливается и поворачивается ко мне.

— Полина, ты помнишь, тебе нельзя выходи́ть. Тебе что-нибудь нужно?

В свете ламп на заправке, я вижу его достаточно хорошо. Тёмные волосы взъерошены и кое-где мокрые от растаявшего снега. А внимательный, почти немигающий взгляд кажется чёрным и пугающим. Заметный даже в потёмках небольшой рваный шрам над левой тёмной бровью добавляет ещё больше опасности в его облик. А голос, наоборот, настолько приятный слуху и кажется знакомым, что быстро располагает к его обладателю.

— Латте, — выдыхаю я и насильно перевожу взгляд за окно.

Он выходит из машины, натягивая капюшон куртки, и почти сразу я слышу характе́рный звук блокировки дверей.

Тяжело вздыхаю, откидываюсь на подголовник и закрываю глаза.

«Всё будет хорошо, мамочка! Всё будет хорошо! Владимир Петрович со всем обязательно разберётся. И мы совсем скоро встретимся. Надо выпросить у Хилого телефон и позвонить тебе. Да и с Тёмкой тоже связаться нужно», — проносится в голове.

Хилый возвращается быстро. Протягивает мне стаканчик с кофе и пакет. Шуршу пакетом и обнаруживаю два пирога с капустой, булки со сливочным кремом, бутылку воды, влажные салфетки и молочный шоколад.

— Ты любишь пирожки с капустой? — удивляюсь я.

— Ну да. А ты нет? Тогда мне оставь. А ты булки ешь.

— Да щас! Я тоже люблю вообще-то.

Только смотря на это вкусовое безобразие, понимаю, как же я голодна. Осторожно отпиваю горячий кофе. Сладкий, хм, прямо как я люблю, две ложечки. И с аппетитом впиваюсь зубами в ароматный пирожок. Не так вкусно, конечно, как готовит маман, но тоже неплохо.

— Вкусно? — слышу насмешливый вопрос и ловлю его улыбающийся взгляд в зеркале заднего вида.

— Угу, — бурчу с полным ртом. — Правда, мама вкуснее готовит. Но для дальней дороги и эти сойдут.

— Что значит сойдут? Второй мой. Даже смотреть в его сторону не смей, — нарочито строго говорит. И я снова ловлю его взгляд на себе.

— Да больно-то и надо, — фыркаю я и достаю булку. Допиваю кофе.

Сама не замечаю, как он забалтывает меня, да так искусно, что я рассказываю ему про себя почти всё. Ещё захватываю и родственников вплоть до пятого колена.

— Вот ты говоришь, что мне нельзя выходи́ть на заправку. А если я в туалет захочу?

— Ты хочешь в туалет? — спрашивает Хилый.

— Вообще, да. Кофе хоть и слабый, но всё же диуретик.

— Сейчас остановимся.

Я с некоторой долей недоумения оглядываю дорогу и произношу:

— Где?

— В подходящем месте.

Спустя несколько минут он и правда тормозит и сворачивает в небольшой карман практически в поле с вьюгой.

— Это, по-твоему, подходящее место?

— За неимением другого, более чем.

— Блин, на улице ветрище ледяной. Это вредно для здоровья. А если я всё себе застужу?

— Терпеть ещё вреднее. Лопнувший мочевой пузырь антибиотиками не вылечишь. Могу снять куртку и загородить ей тебя от ветра. Ну как?

Глава 7

— Полина, ты помнишь, о чём я тебя просил несколько часов назад?

Сглатываю вязкую слюну и лихорадочно соображаю. Блин, о чём это он?

— Чтобы я тебя слушалась?

— Молодец! А теперь запомни ещё одну вещь, причём не менее важную, — спокойным, терпеливым, увещевательным тоном говорит он. — Я никогда не причиню тебе вреда. Даже если тебе будет казаться, что я делаю что-то плохое, то это будет исключительно в благих намерениях и, прежде всего, для тебя.

— Нередко самый большой вред рождается из этих благих намерений.

— Будем надеяться, это не наш случай.

— Хорошо бы.

— Полин, — позвал он меня как-то слишком мягко, в груди нечто отозвалось необычным трепетом, — пожалуйста, выбрось из головы все эти ужасы.

Ответить я почему-то не могу. Внезапно горло сдавливает противным комом, и я просто киваю, с трудом, рвано втягивая воздух.

Странно, но он снова меня убедил. В своих сумбурных раздумьях не замечаю, как засыпаю. А когда открываю глаза, то вижу, что за окном брезжит рассвет. Снег стих, даже небо немного прояснилось.

Всё тело ломит от неудобной позы. Шея жутко болит, а вместе с ней и голова чугунная.

В половине восьмого утра мы подъезжаем к высокому кирпичному забору. Почти сразу появляется охранник и, едва взглянув на водителя, открывает ворота.

Хилый паркуется в большом гараже, где стоит ещё несколько недешёвых автомобилей. Машина, на которой приехали мы, резко контрастирует с уже имеющимися. И я начинаю нервничать. Не особо люблю богатых людей. Они, как правило, все заносчивые, надменные и с кучей барских замашек. Исключением стали Тёмка вместе с отцом.

Никогда не стремилась к богатству и роскоши. До Владимира Петровича мы с мамой жили в обычной двухкомнатной панельке. Мама работала бухгалтером. И были мы всем очень даже довольны. И скажи мне кто, что завтра мы обратно переезжаем в нашу квартирку, я нисколько не огорчусь. Только при условии, если мама сама этого захочет. Ну, только по Тёмке буду скучать. А всего остального как не было у нас, так и не надо.

— Пойдём, — говорит Хилый и решительно открывает свою дверь. Выходим на дорожку, ведущую к дому.

Поднимаемся по невысокому крыльцу и оказываемся в просторном, светлом холле. Перед нами возникает женщина средних лет в тёмном строгом платье.

— Людмила Васильевна, доброе утро! — первым обращается к ней Хилый и улыбается. — Это Полина. Она поживёт здесь.

Я нервно и коротко улыбаюсь женщине и киваю в знак приветствия.

— Комната напротив лестницы свободна? — спрашивает он.

— Да, конечно. Я сейчас принесу всё необходимое, — сдержанно отвечает женщина и неспешно удаляется.

— Спасибо! — говорит ей Хилый и тянет меня за локоть в сторону лестницы.

Я поднимаю глаза и тут же спотыкаюсь о высокомерный, барский взгляд. Хилый обхватывает мою руку сильнее, удерживая. А на нас со второго этажа пристально смотрит молодой мужчина в деловом тёмно-синем костюме. И от его сканирующего взгляда холодок неприязни пробегает по телу.

Что-то мне подсказывает, именно этот ряженый фазан и есть барин сей усадьбы. Так и хочется ехидно закричать с поясным поклоном до земли: «Здрав буди, боярин!». Блин, о чём я вообще думаю? Что-то мне не очень хорошо. Слабость непонятная накатила. Может, не выспалась? Или от стресса? Перенервничала, вот и лезет в голову несусветная чушь.

Я, вообще-то, благодарна должна быть этим людям…

Только вот не нравится мне ни дом, ни люди. Начиная от охранника у ворот, заканчивая боярином. Все мрачные такие, суровые с гнетущим взором. Особенно боярин, тьфу… хозяин.

Хозяин молча дожидается, пока мы с ним поравняемся, и, протягивая руку для приветствия Хилому, нарушает напряжённое молчание первым:

— А знаешь, Дэн, ты меня снова удивил.

— Не думаю, что это плохо. Особенно для тебя, — спокойно отвечает Хилый.

А вот хозяин еле заметно меняется в лице. Словно сбрасывает эту самую непроизвольную, искреннюю удивлённость и надевает маску привычного, холодного самообладания.

— Сейчас мне некогда, а вечером пояснишь, на кой ты в дом притащил ребёнка, — говорит он, оставляя последнее слово за собой. И, не глядя на меня, огибает Хилого. Уверенной поступью спускается на первый этаж.

Кошмар! Неприятный тип! Ребёнка… Да даже если и так, то что? Просто он это сказал таким тоном, словно ребёнок для него это мелкая, препротивнейшая букашка. Такого пренебрежения к себе я ещё не встречала.

Не такой уж я и ребёнок. Хотя для него, может, и гожусь в дочери. Он примерно ровесник моей мамочки.

— Это Артур. У него мы и погостим. Нам сюда, — поясняет и тянет меня ко второй двери справа. Открывает её и подталкивает внутрь. — Твоя комната. Туалет и ванная напротив. Моя соседняя. Если что-то понадобится, то Людмила Васильевна поможет. Ну и ко мне с любым вопросом в любое время суток.

— Я надолго здесь? — оглядываю просторную комнату в нежно-голубых тонах и хмурюсь. Нет, комната очень красивая, с большой кроватью. Но чужая и неприветливая какая-то, что ли. В принципе, как и всё в этом доме.

Глава 8

— Войдите, — произношу дрогнувшим голосом.

Дверь открывается, и я снова вижу Людмилу Васильевну.

— Полина, всё, что может понадобиться вам, находится в ванной: полотенце, халаты, гигиенические принадлежности. Если чего-то не найдёте, дайте знать. Завтрак вам накрыть в столовой или в гостиной? Правда, все уже ушли, поэтому компанию вам составить некому.

— Эм… Спасибо. А Денис? Он тоже уже ушёл?

— Денис? — женщина чуть сдвигает брови, нахмурившись.

— Ну, Дэн, с которым мы приехали, — говорю я и чувствую себя полной дурой.

— Ах, Денис, — как-то странно на меня глянув, она добавляет: — Да, он только что ушёл. Что насчёт завтрака?

— В столовой, конечно. Можно я с вами спущусь, а вы мне покажите, куда идти?

Людмила Васильевна впервые улыбается, чуть дрогнув уголками рта, и сдержанно кивает.

Я решаюсь разведать обстановку и узнать хоть какую-нибудь информацию.

Мы немного задерживаемся на втором этаже. Женщина рассказывает мне, что и где находится. Затем спускаемся и вскоре проходим в столовую.

Расположившись за столом, мимоходом оглядываю большую светлую кухню. А передо мной возникают яичница с беконом, ароматные слоёные булочки с маком цветочной формы и кофе с молоком. Когда вижу, что провизия не перестаёт прибавляться, мягко останавливаю женщину.

— Людмила Васильевна, что вы? Достаточно. Я столько не съем. А вы? — спрашиваю женщину. — Не составите мне компанию? А то мне неловко одной.

Женщина чуть оттаивает, снова улыбается и наливает светлый зелёный чай в прозрачную чашку. Садится рядом.

Поддерживая непринуждённую беседу, яичницу проглатываю быстро. Я, оказывается, голодная. А вот от булочки глаза сами закатываются в восторге.

— Боже, это просто чудо! Я ничего подобного не пробовала. Это же вы готовили?

— Конечно.

— У меня мама тоже прекрасно готовит. Я и сама люблю, но мне до неё далеко. Особенно у неё удаётся выпечка. Не поделитесь рецептом? Или это секрет?

— Да бог с вами, Полина, какой секрет? Рецепт крайне прост. Всё расскажу. Могу даже показать, если интересно.

— Было бы здорово, — оживляюсь я. — Только меня на ты, пожалуйста.

— Как скажешь.

— Скажите, а в доме много народу находится? Кроме хозяина. Пока я видела только его, — как можно безразличнее спрашиваю я и отпиваю горячий кофе. В горле чувствуется небольшой дискомфорт, саднит немного. Горячее питьё успокаивает першение. Блин, лишь бы не заболеть. Хотя болею я крайне редко.

— Артур Дамирович один живёт. Ну и постоянно два охранника. Я только днём по будням прихожу.

— А Денис? — спрашиваю я и вижу её странный взгляд. Но не понимаю, что в нём мне не нравится. Женщина на меня смотрит то ли с сочувствием, то ли с сомнением.

— А Денис редко бывает, — произносит она после короткой паузы.

Ну оно и понятно, он же в другом городе живёт.

— Людмила Васильевна, простите за наглость, но могу я попросить у вас телефон? Я просто та ещё растяпа. Свой разбила. А мама волнуется.

— Да, конечно, Полиночка, — женщина вытаскивает из кармана довольно старенький мобильный и протягивает мне.

— Спасибо огромное! Вы меня очень выручили, — беру телефон и подхожу к окну.

Боже, теперь главное — вспомнить номер мамы!

Суетливо перебираю цифры по памяти и от досады чуть ли не стону в голос.

Блин, ну что ж я за никчёмная такая, а?! Даже мамин телефон не могу вспомнить. Зато Димин наизусть знаю.

Так, Поля, соберись! Ты вспомнишь! Это очень важно!

Нервно кусаю губы и снова открываю вызовы, набираю номер. Вроде вспомнила правильно. Глубоко вздохнув, ещё раз проверяю номер и заношу палец над зелёной кнопкой.

— Полина, — тихо доносится рядом с моим ухом мужской голос. Я от неожиданности сильно вздрагиваю, неуклюже выронив телефон.

Хилый, стоя за моей спиной, каким-то невероятно быстрым и ловким движением умудряется его поймать прямо передо мной.

У меня же так резко всё ухает куда-то вниз. От испуга я просто замираю и боюсь повернуться к нему. Сердце мечется в груди, а дыхание перехватывает. В горле мгновенно пересыхает. А ещё я так живо чувствую жар его тела у себя за спиной, что меня вмиг обсыпает тысячами мурашек.

— Людмила Васильевна, спасибо! — снова слышу его голос, но уже дальше. И тепла я больше не чувствую. Видать, он отходит, чтобы отдать телефон.

Я с опаской поворачиваюсь и напарываюсь на слегка прищуренный взгляд почти чёрных глаз. И что-то мне подсказывает, что он злится. Я это больше чувствую интуитивно, чем вижу на его лице. Денис коротким жестом указывает следовать за ним и покидает кухню.

Ещё час назад, я не хотела, чтобы он уходил. Сейчас же я начинаю нервничать до невозможности и не желаю с ним никуда идти. С Людмилой Васильевной мне куда спокойнее и уютнее. Она не пугает меня до полусмерти.

Глава 9 Хилый

— Что? Ну, говори уже!

Полина смотрит на меня, не мигая, напряжённо, с не совсем здоровым блеском в глазах. Бледная, а вот щёки немного красные. Побелевшие пальцы сжимает с силой.

А я не знаю, как сказать. К такому надо как-то подготовить. Но как? И возможно ли вообще?

Будь на её месте кто-нибудь другой, сказал бы как есть, и всё. Миндальничай не миндальничай, суть-то одна. Я, в принципе, не особо отличаюсь способностью к сочувствию и сопереживанию. Но с ней всё немного по-иному. И я тяну время, как могу. Или, может быть, пока не набираюсь смелости.

— Вот скажи мне, какого хрена ты делаешь? — набрасываюсь на неё. А по сути, просто увожу тему.

Она теряется и несколько раз подряд недоумённо моргает.

— В смысле? А что я делаю?

— Я же тебе говорил — не отсвечивай. Кому ты там звонила? Хорошо, что я вовремя заметил. В противном случае, мы бы с тобой снова вещи собирали, — боюсь представить, что было бы, если бы она дозвонилась. И каким образом после таких новостей я бы её увёз.

— А что ты на меня орёшь? — мгновенно вскидывается она. — Меня можно понять, я переживаю за близких людей. Только одного понять не могу, при чём здесь вообще я? Зачем меня кому-то отслеживать?

— Я же тебе сказал, как только будут новости, сообщу. И для особенных ещё раз повторю: никаких звонков, сообщений, интернета и входов во всевозможные аккаунты. Что из перечисленного вызывает затруднение в твоём понимании? Полина, а ты чего такая красная? — делаю шаг к ней и прикасаюсь костяшками пальцев к её щеке. Пылает.

Она от неожиданности отпрянывает назад, дёргает головой и вскидывает руки перед собой. Упирается ледяными ладонями мне в грудь, останавливая меня. И, округлив нереальные сине-серые глазищи, ошарашенно произносит:

— Т-ты чего?

Я сам чуть не вздрагиваю. Меня словно коротит от этого невинного мимолётного прикосновения к её горячей бархатной коже. Словно чувствительность рецепторов на моей ладони усиливается стократно. А через футболку так ярко ощущаю холод её рук, что подавляю желание взять их в свои ладони и согреть.

Хватаю её другой рукой за локоток, удерживая на месте, и тянусь ладонью ко лбу. Она перестаёт вяло сопротивляться и замирает.

— У тебя жар. Что болит? — резко убираю руки и делаю шаг назад.

Полина пошатывается, и сама трогает лоб. Потом прислоняет свои ладони к красным щекам.

— Всё нормально со мной. Я, вообще, редко болею. Иммунитет у меня стойкий.

— Вот и прекрасно. Я за врачом, — тянусь в карман за телефоном и выхожу из комнаты.

Быстро переговариваю с нашим семейным, так сказать, врачом и прихватываю аптечку с кухни. Снова поднимаюсь к ней в комнату. Отыскав градусник в коробке под недовольным взглядом Полины, протягиваю его ей.

Она недовольно фыркает, закатывает глаза, но градусник берёт. Смотрит на него, стряхивает и прячет под мышкой.

— Знаешь, твоя озабоченность моим здоровьем меня уже порядком пугает и наталкивает на дурные мысли.

— Я сейчас. Не забудь про свои дурные мысли. Расскажешь. Очень уж интересно.

Выхожу из комнаты и направляюсь в кабинет. Хватаю ноут и возвращаюсь.

— Ну, давай говори, почему же, по-твоему, я озабочен твоим здоровьем?

Девушка забирается на кровать и садиться по-турецки, скрестив руки на груди.

— Вполне возможно, что я тебе нужна для чёрного рынка трансплантации органов. Вот ты и печёшься о моём физическом состоянии. По крайней мере, до поры до времени. Ну а что, — продолжает размышлять Полина, — удачно ты всё провернул. Нигде не наследил, увёз меня, вполне возможно, что никто и не знает, что я с тобой. А те люди в чёрном дома были вовсе не бандитами, а новой охраной Владимира Петровича, к примеру. А я тебе поверила. Просто ты очень хороший манипулятор. Интересно, ты где-то этому учился или от природы наделён подобными способностями?

— Я, вообще, очень талантлив. Выбери то, что тебе нужно, — протягиваю девушке гаджет с открытым сайтом интернет-магазина одежды и обуви.

Она удивлённо заглядывает в экран и настороженно протягивает руки.

— Зачем? Ты думаешь, мне придётся здесь задержаться? Ты что-то узнал? Подожди, у меня же скоро учёба начнётся. Мне нельзя здесь долго торчать. Да и, вообще, я хочу домой.

— Просто хочу, чтобы у тебя всё было. И тёплую обувь не забудь, — встаю за её спиной.

— Так и будешь стоять и смотреть, как я выбираю нижнее бельё? — хмурит она брови и кидает недовольный взгляд на меня через плечо.

— А что такого? Или у тебя какое-то особенное бельё? Вообще, я не заметил, — перевожу взгляд на её прикрытые вещи рюкзаком и замечаю край трусиков.

Полина резко отворачивается и снова утыкается в экран.

— Было бы неплохо, если бы ты не совал свою сопатку в мои особенности.

— Знаешь, для будущего медика ты слишком скромная и зажатая.

— Что? А тебе-то это откуда известно?

— Видел учебники на твоём столе, — отвечаю правду. Отчасти.

Глава 10

— Эм… отдать ничего не хочешь?

Поворачиваюсь вполоборота и выгибаю бровь.

— Карту верни, — поясняет.

— Нет. Она тебе не нужна.

Сконфуженность в её поведении пропадает, а на её месте появляются резкие, рваные, злые движения. Девочка сжимает кулачки и крепко поджимает красивые, чувственные губки до белых отметин.

— Что за наглость? Вообще-то, это моя вещь, и ты не имеешь права её забирать.

— Это не наглость, а безопасность.

— Не доверяешь мне?

— Так же, как и ты мне. Полина, ты, похоже, забыла о нашем уговоре, в котором всего два правила. Напомнить?

— Уговор — это взаимное соглашение. Пока же только ты требуешь от меня выполнения условий. А что насчёт тебя?

Поворачиваюсь полностью и внимательно смотрю на девчонку.

— И чего же ты хочешь?

Она заметно нервничает, но не сдаётся. Настроена Полина крайне решительно. Но вот что-то определённо не договаривает. Интересно, что именно она задумала?

Вот проклятье! Надо рассказать ей всё…

Но, глядя в её огромные, чистые сине-серые глаза, я понимаю, что сейчас не смогу. И малодушно откладываю разговор на вечер.

— Всё того же. Мне нужна информация о моей семье.

Киваю и выхожу, на ходу бросив:

— Врач скоро придёт.

Прохожу в кабинет и снова заглядываю в ноут. Добавляю в корзину всё то, что, по моему мнению, ей может пригодиться, и заказываю доставку на дом.

Прежде чем выехать и порешать ещё кое-какие дела, наведываюсь к Людмиле Васильевне и охране, оставляю распоряжения и отправляюсь в город.

Днём звонит врач. Сообщает, что у Полины ангина, затем даёт рекомендации по лечению, оставляет препараты и обещает заехать утром.

Обратно приезжаю уже ночью и сразу поднимаюсь к ней. С улицы света у Полины я не заметил. Поэтому не стучусь и, тихо приоткрывая дверь, прохожу. Единственным источником света для девушки стал ночник, который тускло горит на тумбочке рядом с изголовьем кровати.

Полина спит, почти полностью накрывшись одеялом. Дыхание тяжеловатое. Наверное, горло уже заметно отекло.

Понятно, что она заболела из-за меня. Наносилась по снегу в летней обуви. Но тогда выбора не было. Не мог я поступить иначе. Времени ни на что не оставалось. Вообще, чудо, что нам удалось уйти. И ангина однозначно лучше, чем… Чем, всё то, что могло бы произойти.

Смотрю на таблетки и спреи на тумбочке. Антибиотиков среди них нет, значит, всё не так плохо. Хотя бы это радует.

Наклоняюсь к ней и осторожно прикасаюсь ко лбу. Горячий. Наверное, температура около 38 градусов.

Ладно, пусть спит. Всё равно через пару часов снова зайду.

Мне бы хотелось уйти, но я застываю перед спящей девушкой. А спустя долгие мгновения наклоняюсь и… Я не хочу этого делать, но рука сама тянется. И я аккуратно отвожу с лица прядку выбившихся волос из заплетённой косы. И почти невесомо провожу костяшками пальцев по бархатистой, горячей, невероятно нежной коже щеки.

Девочка моя маленькая, что ж мне делать-то с тобой?.. Как быть дальше?.. Не хотел я, чтобы так всё получилось… Не хотел…

Через силу отрываю от неподвижной девчонки взгляд и бесшумно выхожу из комнаты. Спускаюсь в гостиную.

— А я уж думал, ты на меня ребёнка скинул, — слышу тихий, расслабленный голос Артура.

Подхожу к горящему камину и опускаюсь в кресло рядом с Артом.

— Ты с ней говорил? — чуть резче спрашиваю я и ловлю на себе его насмешливый взор. Не знаю, что он там подумал, мне, в общем-то, плевать. Но не хотелось бы, чтобы он ей ляпнул чего-нибудь лишнего.

— Расслабься. Не трогал я её ни словом, ни делом. Ты мне лучше расскажи, зачем ты её притащил?

— Мне нужно, чтобы ты за ней присмотрел, пока я решаю одно дельце.

— Дэн, я что, похож на няньку? — язвит Артур не без раздражения.

Не отвечаю. Он прекрасно знает, как я ненавижу просить о помощи. И этот случай не исключение. Просто я не могу ей рисковать. А он сможет обеспечить девушке защиту на должном уровне.

— Ладно, я понял, — сдаётся он с тяжёлым, обречённым вздохом. — Что там произошло у неё? Она хоть совершеннолетняя?

— Полине 17, через месяц 18.

— Зашибись! Тебя что, на малолеток потянуло? — недоверчиво глядя на меня, спрашивает мужчина с явным неодобрением.

— Арт, ты чушь-то не неси! — еле сдерживаю злость в голосе.

После нескольких долгих, напряжённых секунд Артур продолжает уже спокойнее:

— Родители её хоть в курсе где и с кем их несовершеннолетняя дочь гуляет? Ты же понимаешь, какие проблемы могут быть. Мне сейчас шумиха вообще не к месту.

— Не в курсе. И проблемы могут быть, но несколько иного характера, — перевожу взгляд на Артура и добавляю: — Она свидетель.

В его лице спадает прежняя расслабленность и налёт усталости. Черты лица резко заостряются и приобретают жёсткость.

Глава 11

Полина стоит в проходе смертельно бледная с остекленевшим, немигающим взглядом, уставленным прямо на меня. Я быстро подрываюсь и оказываюсь в шаге от неё, готовый на всё, в том числе и подхватить. Она того и гляди сейчас хлопнется в обморок.

Как давно она там стоит? Что слышала? Чёрт, да и главного я всё равно ещё не сказал.

Вот проклятье!

— Полин, ты чего встала?

Она громко сглатывает и поднимает правую руку с пустым стаканом.

— Вода закончилась. А я пить хочу, — отвечает она сухо и тихо. Не так, как обычно. — Денис, что он говорит? — кивает мне за спину, указывая на Артура, а смотрит на меня. — О чём вы говорили? Кого приговорили?

От её дрогнувшего голоса, полного недопонимания и ждущей, молящей надежды в серо-синих глазах я теряюсь. Язык буквально к нёбу прирастает, а в голове нет ни одной дельной мысли. А мне надо сказать как-то помягче. Слова правильные подобрать, что ли…

Не так всё должно́ было произойти. Не так…

Я не знал, как подготовить Полину к самому худшему. И возможно ли это, вообще? Вот и откладывал разговор. А сейчас…

— Полина, — выдавливаю из себя и замечаю боковым зрением, как Артур выходит из гостиной. — Самарин и твоя мама… Погибли.

Она продолжает смотреть на меня с немым вопросом, но никак не реагирует на слова. Мне даже кажется, что Поля не слышит, целиком погрузившись в свои мысли.

— Те люди, которые ворвались к тебе в комнату, причастны к их гибели. Они тебя видели. И теперь ищут. Полина, — чуть наклоняюсь и внимательно всматриваюсь в лицо девушки. Она отрешённо следит за мной и пугающе молчит. — Ты меня слышишь?

Полина зависает ещё на несколько секунд, а потом подаётся вперёд и… Принюхивается.

Я, ошалевши, весь обращаюсь в зрение и напряжённо жду дальнейшей реакции, пытаясь предугадать её. Но Полина меня снова удивляет. Эмоции стремительно меняются на её бескровном милом лице. И теперь на место недоумения и затаённого страха приходит ярко выраженная брезгливость с оттенком злости. Девушка резко отстраняется, морщит аккуратный носик и ровно произносит:

— Предупреждать надо.

Я охреневаю всё больше и настороженно присматриваюсь к ней.

Что с ней? Реакция очень странная. Может, она не слышала, что я сказал? Или слышала и поняла неверно? Или это стадия отрицания?

— Ты о чём?

— О том, что ты в подпитии несёшь всякую мутистику.

Что? В подпитии? Она что, подумала, что я пьян? Зашибись…

Может, у неё просто жар настолько высок, что она не в состоянии здраво соображать?

Тянусь к её лбу, но Полина раздражённо уворачивается.

— Не трогай меня.

— Надо померить температуру. Пойдём наверх.

— Нет. Я в порядке. Собой лучше займись. Голову проветри, например, — озлобленно отвечает и, развернувшись, идёт обратно к лестнице. Вскоре переходит на бег и уже перескакивает через ступеньку.

— Какие у неё отношения были с семьёй? — слышу голос Артура из кухни и иду следом.

— Тёплые. Хорошие.

Достаю бутылку воды из шкафа.

— Странная реакция на смерть родителей. Она тебе не поверила. Ты бы присмотрел за девчонкой. Чувствую, это даже не цветочки, — бросив на меня короткий сочувствующий взгляд, Артур уходит.

Он прав — не поверила. Надо с ней ещё раз поговорить.

Честно говоря, я за неё боюсь. В жизни меня мало что страшит. Семьи у меня нет, родных и друзей тоже. Артур не считается. Он сам о себе позаботится. А вот за Полину мне становится страшно, как никогда. И дело даже не в том, что её ищут с вполне понятной целью. Здесь я сделаю всё, чтобы помочь ей, хоть это будет крайне непросто.

Я боюсь, как она перенесёт смерть самого близкого человека.

Непредсказуемость её поведения меня дико тревожит. Обычно я без труда могу предугадать реакцию человека. Особенно если я с ним хоть немного знаком. Но с Полиной всё по-другому. Её импульсивность, дерзость, глупая храбрость в сочетании с детской наивностью образуют неустойчивую и даже опасную систему жизненных координат. Однако, надо заметить, что «тогда» именно этим она меня и зацепила.

Даже предположить боюсь, что она сейчас делает. Быстро поднимаюсь по лестнице и останавливаюсь у её приоткрытой двери. Тихо стучу и заглядываю в полутёмную комнату. Прохожу внутрь — Полины нет. Смятая кровать пуста.

Так, личные вещи на месте. Без сумки она уйти не могла. Может, в ванную пошла. И тут слышу, как тихо закрывается дверь в соседней комнате, а не напротив. Интересно, что она делала в моей спальне? Поворачиваюсь к двери и жду.

Девушка, крадучись, бочком протискивается к себе в комнату и опасливо оглядывается назад. Меня не видит, а когда замечает, громко вскрикнув, вздрагивает:

— Д-денис!.. Т-ты… меня напугал. Ик…Что ты тут делаешь?

Полина нервничает. А ещё она очень напугана. Нервно теребит руки, зажимает рот ладонью, сдерживая икоту, и постоянно уводит взгляд в сторону.

Глава 12 Полина

Взлетаю на второй этаж и вбегаю в свою комнату. Захлопываю дверь и подпираю её спиной, словно за мной гонится невменяемый Денис. А может, и, правда, гонится? Осторожно, одним глазом, выглядываю в коридор и прислушиваюсь — вроде никого нет. Порывисто захлопываю дверь и закрываюсь на хлипкий замок. Преграда, конечно, так себе, но какая уж есть.

Сердце колотится, как бешеное, вот-вот выпрыгнет. В горле пересыхает и нещадно саднит. Блин, воды я так и не набрала. Ставлю пустой стакан на тумбу и мечусь в полутьме комнаты. Хватаюсь за шею ледяными ладонями, растираю и думаю, думаю, думаю.

Блин, куда я, вообще, влипла? Что происходит? Что ему нужно? Он меня точно уже не отпустит. Не зря же столько сил потратил: увёз хрен знает куда, небылицы такие придумал. Это ж каким уродом надо быть, чтобы так запросто врать о смерти других людей? Нет, я, конечно, понимаю, что Владимир Петрович и мама ему никто и плевать он на них хотел, но это, в любом случае, как-то не по-человечески, что ли. Хотя в таких ничтожествах, как он, разве может быть хоть что-нибудь гуманное? Если я в своих теориях права, и я ему нужна для чего-то незаконного, то мне срочно надо каким-то образом уносить отсюда ноги и возвращаться домой.

«Боже, ну как я могла ему поверить? — горькие слёзы помимо воли выступают на глазах. А жалость к себе любимой мешает трезво мыслить. — Что же я наделала? Ну что я за безмозглая идиотина такая, а?! И винить мне особо некого, кроме себя. Я ведь сама с ним пошла. Ему даже принуждать и уговаривать особо не пришлось. И винить его можно только в том, что он оказался сущим дьяволом в обличие симпатичного парня. Ну, а как иначе? Вербовщик хренов! Так, нужно взять себя в руки и подумать, что я имею и как выпутываться из всего этого!» — со злостью вытираю слёзы с глаз.

Надо было криминальную хронику смотреть и читать. Сейчас бы хоть представление имела, с чем придётся сталкиваться.

Блин, налички у меня мало. Может не хватить на билет на поезд или автобус. Автостопом боюсь. Не хватало ещё на каких-нибудь уродов нарваться. Шило на мыло менять затея так себе.

И карточку он забрал. Сунул в карман джинсов. Джинсов… Тёмно-синих джинсов. Так, стоп! А сейчас он в чёрных штанах. Да, точно, в настоящий момент он в другой одежде. Надо поискать в комнате. Вдруг повезёт? Тогда я точно смогу вернуться домой.

Быстро отпираю замок и приоткрываю дверь. Прислушиваюсь. Тихо. На цыпочках подхожу к комнате Хилого под громоподобное буханье собственного сердца. Боже, как страшно-то, прям до нервного спазма в желудке. Хоть бы ика́ть не начать. А то у меня от сильного испуга всегда икота начинается. Руки дрожат, холодные ладони противно потеют. Ухом прислоняюсь к двери Дэна и даже дыхание задерживаю. А потом, глубоко вдохнув, тихо поворачиваю ручку и вхожу в комнату.

В тёмном помещении я сразу чувствую ненавязчивый, приятный запах то ли его парфюма, то ли его самого. Морщу нос. Не должны плохие люди пахнуть так призывно и вкусно. Они должны гадко смердеть, чтобы окружающие знали, с кем имеют дело. Да, именно так. Вот было бы классно!

Сейчас бы фонарик не помешал. Свет включать не решаюсь. Осторожно прохожу к столу и у окна нащупываю необычный металлический светильник в форме какого-то животного.

В полутьме никак не получается найти, как он включается. Кручу его и так, и сяк. Бесполезно. Пока случайно не нажимаю на грудь, как оказывается, гордо сидящего волка. Через секунду комнату уже освещает тусклый жёлтый свет.

Пф-ф, волк?! Тут бы больше подошёл паршивый шакал, чтобы, так сказать, соответствовать хозяину комнаты.

Так, Поля, шустрее! Соберись давай, посетовать успеешь ещё…

Быстро оглядываю комнату и подхожу к шкафу. Отодвигаю створки. «Прям аккуратист», — не без издёвки думаю и принимаюсь рыскать по чужим шмоткам. Неприятно, некрасиво, да и пофиг. Мне жизнь дороже минутного неудобства.

Не найдя заветный прямоугольник, быстренько подбегаю к столу и медленно, трясясь от страха и напряжения, стараясь не шуметь, отодвигаю верхний ящик. Следом второй. В нижнем обнаруживаю небольшую коробку. Крышку открыть не получается, и я торопливо вытаскиваю её и ставлю на стол, косясь на дверь, и на грани невозможного напрягаю слух. Отбрасываю крышку и вижу какие-то листы, копии газетных статей и… И фотографий мёртвой девушки.

Цепенею, когда животный ужас сковывает тело. Взгляд намертво прилипает к листу чёрно-белой ксерокопии, на которой изображена жутко избитая девушка в безобра́зной неестественной позе. Мгновенно накатывает волна тошноты.

Боже!..

Трясущимися руками тянусь к другим листам и вытаскиваю копии газетных статей.

«Кровавая страсть мажора», «Кто остановит убийцу? Или деньги решают всё?» — пробегаюсь по заголовкам и в диком ужасе задерживаюсь на фото под ними.

Боже!.. Нет… Как же так?! Ну почему всё так?!

На снимках изображён молодой человек, выходящий из здания, в окружении толпы, которую оттесняют люди в чёрных костюмах. И в этом парне я не могу не узнать Дениса.

Ловлю себя на том, что через сильнейшее чувство страха пробивается горестное разочарование.

Ну что я за дура, а?! Мне мозгами и колготками шевелить надо, а я тут чуть ли не оплакиваю горечь от несбывшихся надежд.

Внезапно до уха доносится еле слышный шум из коридора. Встрепенувшись, торопливо собираю коробку и кладу назад. Выключаю «незаслуженного волка» и точно так же тихо на цыпочках возвращаюсь обратно. Пробравшись к себе в комнату, плотно закрываю дверь и нервно выдыхаю.

Глава 13

— Полина, мне совершенно не хочется тебе об этом говорить, просто вижу, что ты мне не поверила. Мне дико жаль, но то, что я сказал внизу — правда. Про твою маму и Самарина.

Не отвечаю. А что мне ему сказать? Я, действительно, не могу поверить в этот бред. Да такого просто быть не может! Моя мама молодая, красивая женщина. Владимир Петрович сильный, успешный, влиятельный мужчина. С чего ради они должны умирать? Или почему кто-то должен причинять им вред? Да ну, чушь, да и только. Не хочу даже думать об этом!

Однако, не могу понять одного, зачем он меня в этом убеждает? Чтобы я сидела на месте ровно? Не пыталась ни с кем связаться, сбежать? Очень может быть. Что он там ещё плёл? Меня якобы ищут те мужики в чёрном? Это чтобы наверняка отрезать мне все пути домой. Да, точно.

Ну а что? Лихо он всё провернул. Удобненько так.

— Ты слышишь меня?

— Слышу. Знаешь, ты не мог бы оставить меня? Я бы хотела прилечь и… Обдумать всё, что ты сказал. До меня, знаешь ли, туго доходит.

— Полин, давай только без глупостей, — задерживает на мне задумчивый взгляд и бесшумно уходит.

Выдыхаю одновременно со звуком тихо захлопывающейся двери и смотрю на часы — час ночи. Придумываю план. Решаю выйти около пяти утра. Как раз в доме все должны спать, а с шести утра, по идее, работает общественный транспорт. Мне главное из-под надзора Хилого свинтить, а там разберусь. И обязательно доберусь до дома. Блин, мамочка моя бедная с ума, наверное, сходит от беспокойства!

Спать не хочется совершенно. Да я так волнуюсь, что уснуть, по-моему, ещё суток трое точно не смогу.

Обдумывая и анализируя всё то, что со мной произошло за сутки, диву даюсь, как я вообще могла во всё это влипнуть! Нет, это помешательство какое-то. Я точно рехнулась с этим Хилым-Дэном. Как ему удалось так запудрить мне голову? Хотя безмозглую голову и пудрить особо не надо. Будет мне наукой.

Нет, доверять ему точно нельзя. И пойми сейчас, где он говорил правду, а где нет. Так, мне просто нужно вернуться, а там всё встанет на свои места. Владимир Петрович с мамой во всём разберутся.

Без десяти пять закидываюсь таблетками, так как температура начинает ползти к утру. И несколько стандартов беру с собой. Горло болит жутко, и слабость накатывает во всём теле.

Тихонечко, стараясь не издавать ни шороха, накидываю куртку, шапку и поднимаю с пола приготовленный рюкзак. В последний момент, подумав, достаю перцовый баллончик, так, на всякий случай, и выхожу в коридор. Лестница тускло освещена стильными светильниками на стенах, и я беспрепятственно спускаюсь, но на последних ступеньках слышу неясный звук в глубине первого этажа.

Засуетившись, в панике, огибаю лестницу и прячусь под ней. От страха забываю, как дышать. Только слышу приближающиеся неторопливые шаги и крепче сжимаю прохладный баллончик. Отступаю на шаг вглубь и слышу пронзительный звон металла обо что-то стеклянное… Резко оборачиваюсь и понимаю, что замком рюкзака задела какую-то вазу.

— Какого чёрта?.. — мгновенно раздаётся грубый мужской голос и в следующую секунду в моё укрытие заглядывает сам боярин. — Мелкая? Ты что здесь делаешь? — недовольно спрашивает он и делает шаг ко мне.

Сама не понимаю, но, видать, от нервного напряжения, страха, я нечаянно нажимаю на баллончик и в следующую секунду слышу шипящий звук. Я не собиралась этого делать. Само собой как-то получилось. Только облако пара летит почему-то на меня, а не в сторону боярина.

Я даже сообразить ничего не успеваю, как хозяин сей усадьбы резко ударяет меня по руке, выбивая баллончик, и раздаётся трёхэтажным матом. Моё единственное оружие звонко ударяется о кафель и отлетает куда-то в сторону.

— Твою мать! Дура, ты чё наделала? — рычит он.

Хватает меня за шкирку и выволакивает из укрытия. От неожиданности я открываю рот и резко втягиваю воздух с неприятным запахом перца и ещё какой-то химии. Мгновенно закашливаюсь в приступе дикого удушья.

— Арт, — слышу сквозь кашель торопливые шаги Хилого сверху. — Ты что делаешь?

— Твоя идиотка… Апчхи… Перцовку распылила… Апчхи!

Возмутиться у меня даже желания не возникает, потому как чувствую нарастающее с какой-то невероятной скоростью жжение в глазах, на шее и ниже. Надрывая горло и лёгкие, растираю ладонью открытый участок шеи и груди. На глазах выступают слёзы. Их начинает резать с такой силой, что открыть просто невозможно.

— А-а-а-а… Блин! — уже в голос кричу, потому как терпеть это становится невмочь. — А-а-а… Больно… Жжёт всё… Господи…

— Поля, — слышу настойчивый голос Дениса совсем рядом. — Не три кожу! — Арт, тащи наверх молоко. Всё, что есть, — говорит он всё время чихающему и матерящемуся боярину.

Легко сказать, не три!

— А-а-а-а… М-м-м… — реву я и прячу лицо в сгибе своего локтя, в надежде хоть как-то облегчить свои мучения. Но становится только хуже!

У меня грудь и шея огнём горит! А глаза режет так, словно в них кислотой брызнули.

— Я сказал, не шоркай! — он насильно отводит мою руку от лица и подхватывает меня на руки. Чувствую, как быстро мы поднимаемся по лестнице. Про то, чтобы открыть глаза, даже не помышляю. Это попросту невозможно! К нескончаемому мучительному потоку жгучих слёз добавляются сопли. Ещё и во рту всё жжёт. А открытая кожа горит огнём.

Глава 14

— Ни одно твоё обстоятельство сейчас не сравнится с холодным молоком. Блин, глаза режет всё равно, — снова начинаю гундеть.

— Если открыть глаза не можешь, то просто моргай, как можно чаще. Слезами вымоешь быстрее ирритант.

— Боже, я просто не могу даже приоткрыть глаза. Денис, а если я ослепну?

— Не ослепнешь. Так, малыш, сейчас я включаю воду. Тебе надо постоять под душем минут двадцать. Только ничего не три, поняла?

— Легко говорить, — отвечаю и снова тянусь рукой к горящей коже на шее.

— Так, смотри, — он берёт меня ладонью за обнажённое плечо и разворачивает к себе спиной. Захватывает мои пальцы в свои и наклоняется вперёд, касаясь моей голой спины своей грудью. Голой грудью. От неожиданности я дёргаюсь и ударяю затылком ему в подбородок. — Твою налево! Полин, ты что такая буйная сегодня?

— Ты что, голый? — резко разворачиваюсь к нему и выдёргиваю свою руку, крепко зажмурив жутко слезящиеся глаза, как будто могу открыть их.

— Я, вообще-то, спал и не был готов к твоим ранним выкрутасам.

— Мог бы надеть что-нибудь, — разволновавшись, я аккуратно, на ощупь, отодвигаюсь чуть дальше от него.

— Я и надел. Трусы. Если не веришь, можешь потрогать, — слышу его смеющийся голос и резко отворачиваюсь.

— Не буду я ничего трогать! — злюсь и с яростью растираю ладонью пылающую шею и грудь.

— Ну, не хочешь, не надо, — отвечает он и снова берёт мою руку в свою, отводит от тела. — Я же просил, не растирай. Хуже будет.

— Да куда уж хуже-то? — стону от бессилия и нетерпеливо подгоняю: — Ну давай уже, быстрее воду включай.

— Всегда есть, куда хуже. Запомни это. И куда лучше, кстати, тоже. А теперь смотри, — кладёт мою ладонь на вентиль крана: — Влево — холоднее, вправо — горячее.

Включает тёплую воду, пододвигает меня под лейку и отпускает.

— А ты куда? — запаниковав, я подаюсь вперёд на его голос и вцепляюсь мокрыми холодными пальцами ему в плечо. Чувствую, как под моей ладонью резко сокращаются горячие твёрдые мышцы, и, внезапно смутившись своего порыва, быстро убираю руку.

— Пойду заметать следы твоих чудачеств. Кстати, ты можешь раздеться. Никто не зайдёт. А полотенце я повешу на ручку двери. Минут через двадцать приду, если ты к этому времени сама не прозреешь.

Слышу, как закрывается дверь, и тянусь к вентилю, чтобы сделать воду прохладнее.

— Если ты к этому времени не прозреешь… — передразниваю его и изо всех сил пытаюсь приоткрыть глаза.

Сперва даже отчаиваюсь, потому как ничего не получается. Но вскоре мне всё же удаётся худо-бедно моргать, а страшная резь начинает спадать. Видать, слёзы с водой и правда вымывают этот чёртов перец. И зрение возвращается. Только из-за безмерного слезотечения один фиг — почти ничего не вижу. Одна пелена перед глазами. Но зато под потоком воды грудь и шея не горит так сильно.

Немного расслабляюсь в предчувствии скорого конца своих страшных мучений и кое-как стягиваю тесные, насквозь мокрые, джинсы и бельё. Откидываю в сторону. Тянусь к полке со всякими бутыльками и хватаю первый попавшийся. Открываю и принюхиваюсь. Ничего. Вообще ничем не пахнет. Вот блин, кажется, перцовка напрочь отбила мой нюх. Надеюсь, обоняние вскоре вернётся.

«Как я вообще умудрилась распылить на себя?! Нет, ну это рукожопство высшей категории!» — думаю и усердно намыливаю голову. Ну а что? Раз уж мокнуть мне тут полчаса, почему бы и не помыться.

Молодец, Полина! Мало того что не сбежала, так сама пострадала, ещё и единственного оружия лишилась. А оружие, оказывается, очень даже действенное! Проверено на себе. А если бы не Денис? Боже, что бы я делала, если бы он мне не помог? Единственной первой помощью, которой я бы смогла себя обеспечить, — это уткнуться в рукав, принять позу эмбриона, дико ныть и орать. Бедные гопники, мне их даже жалко. У них ведь нет под рукой Дениса с молоком.

Получается, Хилый меня снова спас… Или не снова. Я ведь не знаю, что на самом деле произошло у нас в доме. А верить я ему не могу. Он та ещё тёмная лошадка. Точнее, тёмный и опасный жеребец. Хоть и выглядит вполне себе спокойным, иногда даже игривым жеребчиком. Но он абсолютно точно не так прост, как может показаться.

— Полин, — слышу голос Хилого из коридора и резко оборачиваюсь. — Ну ты как там?

— Не так хорошо, как хотелось бы, — отвечаю и выключаю воду. — Но и не так плохо, как могло бы быть, — уже тише добавляю и прислушиваюсь к своим ощущениям.

Жжение всё ещё сохраняется, но оно и близко не стояло с начальным адским жгучим месивом. Глаза уже могу открыть на секунду-другую. Хоть и вижу плохо сквозь пелену слёз, но я и этому рада.

Блин, как вспомню этот дьявольский перчик, так вздрогну. Бр-р-р…

— Я тебе вещи принёс. Они вместе с полотенцем на ручке двери.

— Какие вещи? — поднимаю с пола свои мокрые джинсы и нижнее бельё. Подхожу к двери и пытаюсь по голосу разобрать откуда он кричит, из коридора или же стоит прямо за дверью душевой.

Приоткрываю дверь и слышу его приглушённый голос. Точно, из коридора.

— Твои вещи, Полин.

Глава 15 Хилый

Девушка нерешительно тянется к уголку полотенца, выправляет его и немного приспускает ткань, исподлобья глядя на меня.

Беру небольшое полотенце, окунаю в воду, отжимаю, оставляя влагу на ткани, и кладу Полине на шею и грудь.

— Это что? — недоверчиво ведёт бровью. — Вода?

— Вода с содой.

— Блин, легче моментально становится. Откуда ты столько знаешь про перцовку?

— Теперь и ты знаешь, — смеюсь я.

Полина недовольно зыркает. А потом, чуть замявшись, косится на дверь и спрашивает:

— А как там Артур?

— Не бойся, он не придёт. Арт не воюет с маленькими хулиганками. Да и некогда ему пока, чихает до сих пор, — девушка смущённо отводит глаза. — Полин, я жду ответа. Куда ты направлялась?

— На кухню. Я есть захотела, — вскинув голову, решительно заявляет.

— В пять утра?

— Ну да, я, знаешь ли, ранняя пташка.

— А куртка зачем? — спрашиваю и ловлю её секундное замешательство.

— Ну, так я ж болею. Морозило меня. Вот и надела.

— А перцовым баллончиком ты, значит, согреться хотела! Надо сказать, весьма необычный способ, зато очень эффективный. Теперь ты прям вся горишь.

— Ну, может, хватит уже! — гневно выкрикивает и резко садится на кровати, рукой удерживая мокрое полотенце.

— Может, и хватит. Особенно, если ты извлечёшь из этой ситуации урок.

— О-о, можешь не сомневаться, на всю жизнь запомню, — едко усмехается Полина, бросая на меня злющий взгляд сине-серых глаз, словно это я виноват во всех её бедах.

— А что именно, позволь узнать?

— Что не сто́ит садиться в машину к хрен знает кому!

— Вообще, это тоже полезный урок, — усмехаюсь, устало выдыхаю и подхожу ближе к девушке. Она подбирается и чуть отползает к изголовью. Смотрит с недоверием, негодованием и затаённым страхом. — Полин, давай уже оставим бесполезные трепыхания. Этим ты вредишь только себе. Ну, и окружающим.

— Ты о чём?

Девушка хмурит лоб и не сводит с меня настороженного взгляда.

Похоже, понадобится больше времени, чтобы она почувствовала себя в безопасности. Только непонятно, почему в один момент всё резко изменилось. Сначала ведь было более-менее нормально. Она не то, что доверяла мне, но точно не боялась. А сейчас нет-нет, но я вижу страх в её глазах. Похоже, это как-то связано со смертью матери. Именно после этой новости с ней что-то произошло. Что она там себе напридумывала?

— Тебе не убежать от меня. Тебе не только не нужно, но и нельзя этого делать. Пойми, всё очень серьёзно. В этом доме ты вне опасности. Пожалуйста, услышь меня.

— Сказал волк овечке.

— Овечке? Ну, Полин, какая ж ты овечка? — не спеша, прохожусь по её миленькому, свежему, такому чистому и немного припухшему от слёз личику и невольно зависаю на широко распахнутых покрасневших сине-серых глазищах. А потом проговариваю медленно и степенно, но, скорее, даже не ей, а самому себе: — Ты маленькая, хорошенькая и глупенькая ярочка.

Она замирает на месте и, не мигая, удерживает мой взгляд. А потом сипло и тихо на выдохе произносит:

— Зачем я тебе?

Силком отрываю взгляд от её лица и произношу уже твёрдо и бодро:

— Тебе нужна помощь. Ну что, примешь волчью лапу дружбы? — приближаюсь к ней и протягиваю руку.

Она с сомнением смотрит поочерёдно то на меня, то на протянутую руку.

— До голодного года?

— Нет, Полина. До тех пор, пока ты нуждаешься во мне. Подумай сама, если бы я хотел что-то сделать тебе, то сделал бы уже давно.

— То есть ты меня отпустишь, как только я перестану нуждаться в твоей помощи?

Киваю и внимательно слежу за каждой так хорошо виднеющейся эмоцией на её лице.

Девушка резко садится, хватает меня за руку и пожимает ледяными пальцами.

— Прекрасно, — воодушевлённо произносит и соскакивает с постели, придерживая полотенце и отпуская мою руку. — За помощь твою бью челом. Но более в ней не нуждаюсь. Вызовешь мне такси? — вопросительно смотрит девушка, храбрясь изо всех сил. И даже я вижу, что и сама она не особо верит в успех своей затеи. А мне не хочется её расстраивать, но…

— Нет, Полина, не вызову. Я сам решу, когда я перестану быть тебе нужным. А сейчас, — подхожу к кровати и откидываю одеяло, — бегом неси в кровать свою хитрую жопку. Время — начало седьмого утра. Ещё поспать успеешь.

Она гневно зыркает в мою сторону, упрямо поджав губки, но в кровать возвращается.

— Вот и умница. Отдыхай. Через несколько часов придёт врач.

Полина упрямо молчит, и я чувствую, как она сверлит в моём затылке дыру.

Выхожу из комнаты и направлюсь на кухню. Слышу, как Артур снова задорно чихает.

— Будь здоров! — подхожу к кофемашине.

Глава 16 Полина

Глупо, Поля, очень глупо было надеяться, что он так просто тебя отпустит. Но не попробовать я не могла. Попытка не пытка, как говорят. Но, блин, для меня это сродни мучению. Особенно под его пронзительным тёмным взглядом.

Его взор настолько выразителен, что я всякий раз его каждой клеточкой кожи ощущаю. Он так странно на меня смотрит, что мне хочется оказаться подальше от него, но в то же время я не нахожу сил хотя бы просто разорвать этот пыточный зрительный контакт. Он словно магнетизирует меня, оказывая какое-то странное воздействие, подчиняет своему влиянию. И какую бы я не чувствовала опасность, я не в силах противостоять ему, и моя бдительность ослабевает.

Иначе, как объяснить, что я снова хочу ему верить?

Боже, ну что со мной происходит?

Поля, вспомни те жуткие фотографии в его столе. Вспомни ту несчастную девушку, изображённую на них. Вспомни всё то, что он говорил про маму и Владимира Петровича. Тебе мало? Чего ещё тебе не хватает?

Похоже, волшебного пенделя для ускорения.

Так, я сегодня ещё раз всё разведаю. Возможно, удастся выпросить у кого-нибудь телефон и связаться с родными.

Завтра уже Новый год. А я чёрт знает во что влипла и как из этого всего выбираться. Новый год — семейный праздник. Завтра я должна быть дома. С этими наставлениями засыпаю. К тому же, жжение почти не чувствуется, да и бессонная ночь всё-таки даёт о себе знать. А просыпаюсь я от стука в дверь.

Еле разлепляю тяжёлые опухшие веки и говорю, точнее хриплю:

— Войдите.

— Полечка, доброе утро! — Людмила Васильевна чуть улыбается и проходит в комнату. — Как ты? Там врач пришёл.

— Здравствуйте. А можно мне, пожалуйста, три минутки? Я хотя бы футболку надену. А то остальные вещи мокрые, наверное, ещё, — воспоминания минувшей ночи заставляют вновь гореть щёки, но только не от перца, а уже от осознания обиды и стыда.

— Кстати, по поводу вещей, — она снова выходит за дверь и тут же возвращается с многочисленными пакетами. Ставит около шкафа и делает ещё заход. — Сразу заносить не стали, будить тебя не хотелось. Поэтому поставили у двери.

— Подождите, а это что такое? — сажусь на кровати и во все, ещё сонные, глаза таращусь на целую гору пакетов.

— Это утром привезли. А… Эм… Денис распорядился, чтобы тебя не будили.

Встаю, заглядываю в пакеты и сразу замечаю, что это вовсе не то, что я заказывала. Точнее то, но не всё. Львиную часть вещей я не выбирала.

— А где Денис?

— Он внизу, с врачом разговаривает.

— Понятно. Три минуты, ладно?

Женщина кивает и выходит.

Быстро оглядываю комнату и замечаю свой рюкзак на подоконнике. Достаю из него свою персиковую футболку, спешно надеваю. И снова подхожу к пакетам. Не разгуливать же мне в трусах. В третьем случайно натыкаюсь на светло-серые свободные спортивные штаны и, узнав свой выбор, мигом, правда, чуть не завалившись, натягиваю их.

Хочу умыться, чтобы проснуться окончательно. Но как только открываю дверь, замечаю поднимающегося по лестнице Дэна, а следом за ним — врача.

Возвращаюсь в комнату и сажусь на кровать.

— Полина, Валентин Анатольевич осмотрит тебя.

— Доброе утро, Полина. Как самочувствие? И что у нас с глазами? — спрашивает мужчина средних лет в деловом сером костюме и подходит ближе, укладывая свою сумку на стол. И спрашивает каким-то другим тоном, не таким, как в прошлый раз. Более официальным, что ли.

— Здравствуйте! — с сиплостью в голосе отвечаю. — Нормально всё. И с глазами тоже. Зрение отличное.

— Да? Ну давайте посмотрим, — подходит с ручкой-фонариком и шпателем. Открываю рот. — Горло краснее, чем вчера.

Берёт фонендоскоп, а я тянусь к футболке, снимая её, и замечаю боковым зрением, что Хилый направляется к выходу.

— Нет, не нужно снимать.

Врач тормозит моё раздевание. А я удивлённо возреваю на него.

— В прошлый раз ведь снимала, — пожимаю плечами и просто приподнимаю край ткани.

Валентин Анатольевич как-то излишне суетливо уводит глаза в сторону и начинает слушать лёгкие.

Дышу ртом и замечаю, что Денис внезапно передумал уходить. Подошёл к окну и, облокотившись на подоконник, устремил взгляд в окно. Но что-то мне подсказывает, что даже малейшее движение, будь то моё или врача, не ускользает от его всё подмечающего взгляда, несмотря на то, что направлен он совершенно в другую сторону.

Так-то мог бы и выйти. Без него как-нибудь справились бы.

Я еле сдерживаю рвущиеся с языка замечания по этому поводу и просто отворачиваюсь от него.

— Так, в лёгких всё чисто. И с глазами на первый взгляд тоже всё в порядке. Но в клинику всё равно нужно съездить, чтобы специалист посмотрел на оборудовании для более детального заключения. — Я киваю, а врач деловито продолжает: — По лечению остаётся то же самое, единственное, можно купить вот эти капли, — пишет на рецепте название и оставляет его на тумбочке, — И прокапать курс. Для лучшего восстановления зрения и снятия покраснения.

Глава 17

— Полина?

Медленно поворачиваюсь и выдавливаю нервную улыбку удивлённой женщине.

— Людмила Васильевна? А-а-а… Я тут прогуляться решила, воздухом подышать. А дверь открыть не могу, — блин, интересно, почему она всё ещё здесь? Меня стережёт?

— Прогуляться?

— Ну да, чтобы спалось крепче, — отвечаю и улыбаюсь. — Не поможете?

— Ты уверена? Просто ангина — это же не шутки, как бы осложнений не было. Да и врач постельный режим рекомендовал.

— Это да. Но мне уже гораздо лучше. А на улице я не была почти двое суток. Да и воздух свежий только на пользу пойдёт, — мне совершенно не хочется обманывать эту прекрасную женщину, но я чувствую, что она мне не помощник. Поэтому продолжаю уверенно врать и просительно улыбаться.

— Ну хорошо.

Людмила Васильевна подходит к двери и набирает комбинацию цифр на маленьком неприметном экране в стене. Вот поэтому-то я и не могла открыть. Вытягиваю шею, дабы запомнить код, так, на всякий случай. Но женщина так ловко и быстро его набирает, что я успеваю заметить только две цифры — 7 и 4.

— Полиночка, только недолго. Не будем рисковать.

— Конечно, — снова принуждённо тяну губы в улыбке, уже до боли в скулах, и выхожу в любезно открытую женщиной дверь.

Спускаюсь по крыльцу и прогулочным шагом, не спеша, огибаю большой дом по слегка заснеженной тропинке. Медленно, но верно продвигаясь в конец территории к небольшому леску. Верчу головой, будто с интересом разглядывая местность, а то не покидает чувство, что за мной следят. Только интерес у меня несколько иной.

Дохожу до беседки, очень немаленькой, надо заметить, и мельком осматриваю многочисленные деревянные резные скамейки, стулья и столы. Здесь есть даже большие качели на несколько человек, а вокруг различные насаждения: голубые ели, высокие туи и ещё какие-то, неведомые мне, хвойные растения, которые отлично скрывают от лишних глаз, заслоняя своей густой кроной даже зимой.

А летом, должно быть, тут, вообще, невероятная красотень.

Так, Поля, какая тебе разница, что здесь происходит летом? Давай уже, шевели, как там Хилый сказал, соломинками? Точно. И не соломинки у меня вовсе! А нормальные ноги, даже красивые, между прочим. И вообще…

Да ну его!

Захожу за беседку и по неглубокому снегу без труда пробираюсь до забора. Только последний мне совершенно не нравится. Нет, он красивый, даже очень. Но высоченный, а наверху по всему периметру кирпичного ограждения с кирпичными столбиками примостилась железная, затейливая художественная ковка с опасными, острыми штырями.

Смотрю по сторонам в поисках предмета, по которому я смогла бы залезть на забор. Сейчас бы лестница очень помогла, но ничего похожего и в помине нет. Вспоминаю про деревянные стулья в беседке и быстро иду за одним из ним.

Приставляю тяжёлый стул спинкой к кирпичу и лезу на ограждение по кирпичному столбу. Главное, не напороться мягким местом на эти штыри.

Наверх я залезаю без особо труда, спасибо танцам, которыми занимаюсь с пяти лет. Я даже порадоваться успеваю, что так легко всё получается. Но как только смотрю вниз по ту сторону забора, радость как ветром сдувает.

Мало того, что они штыри эти везде понавтыкали, ещё и забор натуральным рвом окружили. Пусть небольшим и неглубоким, но всё же рвом.

Нет, ну, господа-товарищи, это уже паранойя чистой воды!

В итоге высота набирается очень даже приличная. Но выбора у меня нет, да и времени на долгое обмусоливание своего незавидного положения — тоже. Придётся прыгать. Надеюсь, под снегом не спрятаны воткнутые копья или деревянные колья. А то с них станется.

Аккуратно разворачиваюсь попой к свободе, крепко держась за ледяные металлические вензеля, и потихоньку опускаю ноги, сползая вниз. Куртка собирается гармошкой по кирпичу, а морозный воздух моментально осыпает мою кожу холодными мурашками. Свесившись полностью, решаю прыгать.

Страшно до жути!

Прошлый раз хотя бы Денис ловил, а сейчас…

Крепко зажмуриваюсь. Напрягаюсь всем телом и готовлюсь к жёсткой посадке. Разжимаю окаменевшие от холода и натуги пальцы, резко дёргаюсь вниз и слышу громкий треск ткани.

В полном недоумении распахиваю глаза и понимаю, что курткой зацепилась за чёртов штырь и повисла на заборе. Что б его!

— Да что ж такое-то?

Уже вслух хнычу я, чуть ли не плача. И пытаюсь обратно залезть на забор, дабы освободить куртку. Но ничего не получается. Ноги соскальзывают. А на руках подтянуться не представляется возможным. Ещё от моей возни шапка сползает и падает в снег.

Все мои жалкие трепыхания приводят только к тому, что я болтаюсь, как сосиска, выбиваясь из сил.

Пробую расстегнуть молнию и уже тогда выбраться из куртки. Но она совершенно не поддаётся, так как одну сторону замка с сумасшедшей силой тянет вниз, а другую — наверх. Да и не хочется как-то оставаться на улице зимой в одном свитере.

А тем временем начинает темнеть. И место тут нелюдное. А я вишу тут, готовая разреветься от жалости, обиды и вселенской несправедливости.

Глава 18

— Иду я себе такой, вижу — девчонка на заборе висит. Думаю, дай поближе подойду, посмотрю, — медленно проговаривает парень, растягивая слова и явно забавляясь ситуацией.

Рассмотреть его не могу, шея быстро затекает и болит.

Ну, хотя бы помощь пришла, и на том спасибо! Пусть, даже если он немного покуражится. Лишь бы помог, а я бы скорее свалила из этого дома.

— Это, безусловно, замечательно, что ты решил подойти и посмотреть. А помочь, случаем, не хочешь?

— А что мне за это будет? — всё так же лениво и насмешливо спрашивает он.

Ну, начало-о-ось…

— А что, безвозмездная помощь у нас уже возбраняется? — я начинаю злиться. Ну что за люди пошли? Неужели просто нельзя помочь нуждающемуся человеку?

— Ну, а всё-таки? — не отступает он, не сдвинувшись с места.

— Буду молиться за твою корыстную душу. Всю жизнь. Мало?

— Да нет, пожалуй, достаточно, — он ржёт в голос и, наконец, подходит ко мне. — Я тебя подсажу, а ты обратно залезешь на забор и освободишь куртку. Лады? А потом помогу слезть.

Киваю и чувствую, как он обхватывает мои ноги и легко приподнимает. Подтягиваюсь на руках и снова забираюсь на этот злосчастный забор. Снимаю куртку с острого штыря и смотрю на парня.

— Ну что смотришь? Прыгай. Не боись, поймаю. Хотя стой, рюкзак сначала сними и кинь. А то и им зацепишься.

— Ага, а если ты его возьмёшь и убежишь? А я так и останусь тут сидеть, как курица на насесте, ещё и без вещей.

— А у тебя что там? Бабки, брюлики есть?

— Нет. Только почти две тысячи рублей.

— Негусто. У меня с собой и то больше. Давай прыгай уже. Не нужны мне твои гроши.

Немного поколебавшись, я снимаю рюкзак и кидаю в снег рядом с парнем. А затем аккуратно, следя за тем, чтобы ничем не зацепиться, снова сползаю по стене и почти сразу чувствую, как он меня подхватывает и ставит рядом с собой.

Разворачиваюсь и смотрю на прилично высокого парня, рассматривающего меня весёлыми голубыми глазами. Года на три старше меня. Он наклоняется, поднимает мои шапку, рюкзак и отряхивает от снега. Протягивает мне.

— А ты что делала на заборе-то? Слушай, может, ты воровка?

— Что? — натягиваю холодную шапку, ёжусь. Я успела прилично подмёрзнуть. Блин, надо что-то сказать, правдоподобное. — Никакая я не воровка. Просто… Отец строгий сильно, в клуб не пускает. Вот я и нашла выход.

Быстро выбираюсь из сугроба и направляюсь в сторону остановки. Людмила Васильевна как-то раз упомянула, что она находится чуть дальше в посёлке напротив магазинчика в километре от дома.

— Да? И как же отца твоего зовут?

— Слушай, а дай телефон, пожалуйста. Позвонить надо срочно.

— И что мне за это будет? — не унимается молодой человек.

— Могу посоветовать хорошего священника, — от раздражения, холода и злости я, вообще, перестаю соображать, что несу.

— Зачем? Для причащения моей корыстной души? — смеётся он.

— Нет. Для отпевания, — бросаю и ускоряю шаг. Надо поторопиться. И пост охраны проскочить быстро и незаметно.

Он без труда догоняет.

— Мобилу не могу дать. Села, — бросаю на него недоверчивый взгляд. — Ну правда.

Подходим ближе к посту охраны. Никого не заметив, я ускоряю шаг. Молодой человек не отстаёт.

— Так как твоего отца зовут, говоришь? — не сводя с меня насмешливых глаз, спрашивает он.

Вот пристал-то! Какая тебе, вообще, разница?

— Не суть. Слушай, спасибо тебе за помощь! Но я тороплюсь. Пока! — не дожидаясь ответа, я разворачиваюсь и размашисто шагаю от этого неприятного места подальше. И вдруг чувствую, что меня резко останавливают за плечо. — Ну что ещё-то?

— Видишь ли, так вышло, что я немного знаком с хозяином дома и прекрасно знаю, что нет у него дочери, — выдаёт этот улыбающийся паршивец и чуть крепче сжимает моё плечо. Ощутимо, но не больно. Вырваться точно не получится.

Боже мой! Да что ж такое-то?!

Лихорадочно шевелю извилинами и соображаю, что бы ещё такого сказать, чтобы он меня уже отпустил.

— Так, я это… недавно объявилась совсем. До этого с мамой росла. Вот ты и не знаешь ничего обо мне. Сам же сказал, что немного знаком с хозяином. Не думаю, что он всем докладывает подробности своей личн… — не успеваю договорить, как молодой человек разворачивается и идёт в сторону ворот буквально таща меня за собой. Я изо всех сил торможу ногами, но ботинки попросту скользят по снегу. — Э-эй… Ты что? Стой же! Ты что делаешь? Отпусти меня!

— Да-а-а, Полина, предупреждал нас Дэн. Ну и выдумщица же ты!

— Что?.. — от неожиданности я перестаю тормозить ногами и со всего маху врезаюсь в парня. — Ты откуда меня знаешь?

— Говорю же, Дэн предупреждал, — отвечает он и с ухмылкой снова тянет к кованным воротам.

— Подожди! — выкрикиваю я, и он останавливается. Смотрит выжидающе, но не отпускает. У меня уже рука в месте его хватки болит, но не оттого, что он так сильно сдавливает, а оттого, что я постоянно сопротивляюсь и вырываюсь. — Мне нельзя туда возвращаться. Понимаешь… меня силой удерживают. Я, вообще, из другого города. И мне срочно нужно возвращаться, — решаюсь сказать правду. Была не была. — Отпусти меня, пожалуйста!

Глава 19

А ещё я замечаю, что одеты они одинаково.

— Так ты охранник, что ли? — таращусь на него во все глаза.

— Ну да.

— А что сразу не сказал? — злюсь я. — Поглумиться захотелось?

— Ну, скажи же, весело было, — улыбается этот придурок и, наконец, выпускает мою руку.

— Да иди ты, — резко разворачиваюсь и вижу Артура, который уверенным с ленцой шагом направляется к нам.

Его ещё только не хватало для моего полного, очередного, унизительного фиаско.

— Что за шум с неравным боем? — спрашивает он, зорко оглядывая меня и этого весёлого идиота.

— Да вот ваша, — парень кидает на меня насмешливый взгляд, делая паузу, а я не сдерживаюсь и закатываю глаза, — гостья решила прогуляться.

— Что с курткой? Ты в порядке?

Я опускаю глаза и вижу огромную дырку на груди с торчащим белым синтепоном. Заправляю пальцем утеплитель назад и сквозь зубы шиплю:

— Ага. Просто неудачно перепрыгнула оградку.

Барин еле заметно вздыхает, кивает идиоту-Серёге и указывает рукой по направлению к дому.

Топаю впереди, еле сдерживая горькие, жгучие слёзы, уже готовые вот-вот пролиться. Поднимаемся по крыльцу, а ступени перед глазами расплываются. Зло и сильно моргаю несколько раз подряд, загоняя слабость обратно.

Артур открывает дверь и пропускает меня вперёд. Я медлю, вскидываю на него немного прояснившийся взор и говорю:

— Я же вам не нравлюсь. Отпустите меня. А Денису скажите, что я сбежала.

— Ты права. Только Дэн мне доверяет. И даже если ты убежишь, он всё равно тебя найдёт. А забот у него сейчас хватает. Давай не будем человеку создавать новые.

Поджимаю губы, чтобы окончательно с катушек не слететь и не наговорить лишнего. Кто знает, на что способны эти люди. Быстро прохожу внутрь и поднимаюсь к себе зализывать раны.

Раздеваюсь и рухаю на кровать в полном раздрае. До подбородка накрываюсь одеялом, не сдерживая льющиеся слёзы обиды и уже даже отчаяния.

Настроение — дрянь, побег снова не удался, с мамой так и не связалась, куртка восстановлению не подлежит, ещё и эта ангина привязалась… Всё просто супер!

Нет, этот дом словно заговорён не выпускать меня из своих лап! Что бы я ни делала, меня везде ждёт унизительное поражение.

Ну ничего! Отольются ещё волку овечьи слёзки!

Вдоволь себя нажалев, забываюсь беспокойным сном.

Утро следующего дня проходит уже как обычно. Я завтракаю с Людмилой Васильевной. Мы много болтаем и приступаем к заготовкам праздничного новогоднего ужина. Она не вспоминает вчерашний инцидент, а я стараюсь не терять оптимизма, хоть на душе становится настолько тяжело, аж дышать муторно. Я столько времени не видела близких, не говорила с мамой. Даже не знаю, что с ней. В порядке ли она. Ещё и Денис куда-то запропастился. Будь он неладен! Хотя, если вспомнить, что он говорил о маме и Владимире Петровиче, видеть его совершенно не хочется.

— Людмила Васильевна, — начинаю я снова пытать фортуну, усердно натирая цесарку специями, — понимаете, сегодня Новый год. Я уже несколько дней не говорила с мамой. Мне хотя бы узнать как она, поздравить. Не одолжите ещё раз телефон? — спрашиваю и задерживаю дыхание, устремив взгляд на женщину.

Она перестаёт возиться с форелью и смотрит на меня с сочувствием.

— Полечка, прости, но я не могу. Мне совершенно не жалко, но…

— Он вам угрожает?

— Кто? — она удивлённо округляет глаза и откладывает нож, разворачиваясь ко мне.

— Денис. Я слышала вчера утром ваш разговор. Он вам угрожал. Людмила Васильевна, мы просто ничего ему не скажем. Он не узнает. Я всего лишь поговорю минуту, и всё.

— Да бог с тобой, Полечка! Мне никто не угрожал. Ты неправильно всё поняла. Денис… он… просто попросил остаться и приглядеть за тобой. А для меня это сделать не так просто. У меня дома муж парализованный после инсульта. Детей у нас нет. А за ним уход нужен. Мне пришлось сиделку просить, чтобы она осталась на ночь. Видишь ли, я не могу рисковать этой работой. С таким графиком, оплатой и близостью от дома я больше нигде не найду ничего и близко похожего. А Денис, он ещё и заплатил неприлично много. А я не могу отказываться от денег. Пойми, все эти массажи, препараты, сиделка, опять же, требуют много затрат. Извини, пожалуйста, но я не могу так рисковать…

— Я… поняла. Простите, я не знала.

— Ну что ты! Откуда ж тебе знать. Полечка, а ты с Денисом давно знакома?

— Нет, — удивляюсь её вопросу. Людмила Васильевна, в принципе, насколько я успела заметить, не любитель посплетничать, особенно про обитателей этого дома. — А что? Почему вы спросили?

— Видишь ли, я работаю в этом доме уже много лет. Про этих людей разное говорят, но далеко не всему сто́ит верить.

— Это вы о чём?

— О том, что, прежде всего, сто́ит доверять своим ушам, глазам и сердцу.

Мне сразу вспоминаются те жуткие фото в столе Дениса. Но прямо спросить об этом не решаюсь.

Глава 20

В этот момент мне так хорошо и уютно, как в детстве. Я щекой трусь о ладонь и сладко потягиваюсь в этой безмятежной неге материнской ласки. Но в следующую секунду сквозь дрёму понимаю, что рука, так щедро дарящая приятные ощущения, несколько грубей и больше маминой ладони.

Резко распахиваю глаза и вздрагиваю от слишком близко расположенного черного силуэта. От страха у меня перехватывает дыхание. Я мгновенно дергаюсь, отползая дальше, и больно с громким стуком ударяюсь затылком о деревянное изголовье кровати.

— Ай-й, — невольно вырывается у меня, и я хватаюсь за пострадавшую голову рукой.

— Полина, ну что ты так дёргаешься? — тихо, низко и хрипло спрашивает Хилый. А меня от его голоса всю мурашками обсыпает с какими-то непонятными горячими волнами трепета. И я неосознанно вся подбираюсь, поджимая пальцы на ногах. Потом добавляет уже мягче, с улыбкой. Я хоть не вижу, но чувствую, как он улыбается. — Ничего не меняется.

Вижу, что он выпрямляется и делает шаг к тумбочке. Щёлкает светильником, и в следующую секунду комнату озаряет тусклый жёлтый свет.

— Это точно. Ничего не меняется. Сколько можно врываться ко мне в комнату? Ты когда-нибудь меня так до смерти напугаешь, — натягиваю одеяло повыше и бросаю недобрый взгляд на молодого человека.

Не видела его больше суток. А сейчас смотрю и понимаю, что снова не могу отвести глаз. Интересно, где он пропадал.

— Не хотел тебя будить. Просто проверял температуру. Но ты так вцепилась в мою руку, думал, оторвёшь, — нагло насмехаясь надо мной, выдаёт он.

— Ещё чего! Кто из нас ещё фантазёр. Кстати, где ты был? И почему меня не выпускают? Что ты наплёл охране?

— Проще всего говорить людям правду.

— Не поняла.

— Я сказал, что тебе нельзя выходить. Это опасно для твоего здоровья и жизни в целом.

— Звучит, как о душевнобольной.

Ловлю его красноречивый улыбающийся взгляд и моментально свирепею.

— Подожди, то есть ты сказал, что я больная, что ли?

— А что ты так кричишь? Какая тебе, вообще, разница, что о тебе подумают чужие люди?

— Ну тебе-то, конечно, по боку чужое мнение. Но я всё же выскажусь: ты наглый, мерзкий, напыщенный говнюк! — выпаливаю на одном дыхании и сама пугаюсь собственных слов.

Что я творю? Сама ведь нарываюсь. Но, судя по его снисходительной ухмылке и вдумчивому взгляду, он не разозлился.

— Да понял я, понял. Не надрывай так больное горло. Пойдём лучше поедим. Ну и Новый год заодно встретим. Уснуть ты всё равно уже не сможешь. Сейчас грохотать начнут.

Перевожу взгляд на настенные часы — без пятнадцати двенадцать.

Да-а-а, хорош праздник… О таком я и подумать не могла…

— Ночью есть вредно! — скорее из вредности выпаливаю ему. И сама себе удивляюсь, откуда во мне столько стервозности вдруг взялось.

— Даже в новогоднюю?

— А в новогоднюю особенно рискуешь заработать несварение.

— Ну, как знаешь, маленькая злючка, — снова тихо смеётся он и выходит.

Чего это он всегда улыбается? Вот у кого настроение прекрасное несмотря ни на что. Ну да, это же не его держат под замком, не дают связаться с близкими и считают психом.

Прекрасное завершение уходящего года и начало следующего. Я прямо о таком и мечтать не могла.

Посмотрев из окна салют, чувствую, как тоска ещё больше наваливается. Уснуть я так и не смогла. Промаявшись ещё пару часов, решаю спуститься вниз. Живот скручивает голодными спазмами с урчащими звуками раз за разом. Есть хочется жутко. Я ведь не ужинала.

Открываю дверь и прислушиваюсь.

Полная тишина в доме настораживает. Странно, а как же празднование?

Спускаюсь и прохожу на кухню.

Никого.

Свет не включаю. Гирлянда, висящая по всему фасаду дома, с улицы прекрасно освещает помещение через окно. Открываю холодильник, и глаза мгновенно разбегаются. Сглатываю голодную слюну и беру тарелку. Накладываю всё, что приглянулась оголодавшему и загребущему взгляду.

Оглядевшись, беру вилку с тарелкой и прохожу в гостиную. Сажусь за большой стол напротив красавицы-ёлки в бело-синих тонах и смотрю в огромное окно, на искусно украшенный к празднику двор.

Тоска снова начинает душить. Сглатываю давящий ком в горле и загоняю противное уныние обратно.

Так, сейчас я буду наслаждаться деликатесами! А поругать судьбу-злодейку и пожалеть себя я успею и на сытый желудок. Так даже приятнее.

Со зверским аппетитом вгрызаюсь в бёдрышко и выдаю протяжный стон удовлетворения.

Цесарка, фаршированная творожным сыром и ветчиной просто восхитительна! За это блюдо мне, пожалуй, без лишней скромности и звезды Мишлена мало будет.

Расправляюсь с цесаркой и тянусь к рулетикам, приготовленным Людмилой Васильевной по какому-то крутому французскому рецепту, как вдруг слышу:

— Если ночью будешь есть, как мышка, превратишься в слово «пышка».

Глава 21

— А кто сказал, что у меня есть слабости? — невозмутимо спрашивает он.

— Они у всех есть.

Да-а-а… ну и самонадеянность у человека! Поневоле зависть возникает.

— Обычный пуританский вздор. Полина, может, ты мне расскажешь про свои приключения?

Как ни странно, но я не вижу в его лице насмешки или издевательства. Наоборот, он становится крайне внимателен и сосредоточен.

— А что рассказывать? Тебе и без меня всё доложили. Разве нет? — снова чувствую вспышку злости и раздражения.

— Хочу услышать твою версию. Ты не поранилась?

— Нет, — досадливо поджимаю губы.

— А Сергей? Он не обидел тебя?

Вроде обычный вопрос, заданный обыденным тоном. Но что-то в его взгляде меня настораживает и подталкивает перестраховаться. Да и не сделал ведь мне охранник ничего такого. Подумаешь, пошутил. Хоть и глупо.

— Нет. Наоборот, был чрезвычайно любезен.

— Точно?

— Мне не веришь — у него спроси.

Денис усмехается левым краешком губ и отпивает чай.

— Мне звонить всё ещё нельзя? Сегодня Новый год. Я бы хотела поздравить… — Денис качает головой, а у меня вырывается горький вздох разочарования. — Когда ты меня отпустишь?

— Полин, я обещаю ответить на все твои вопросы завтра. А сегодня постарайся ни о чём не думать. Спать ты не хочешь. Чем займёмся? Можем посмотреть фильм.

Пожимаю плечами, мол, я не против.

— Иди, садись на диван.

Прохожу к дивану и замечаю рядом на низком столике телефон. Сердце вмиг колотит быстрее. Оглядываюсь, Денис скрывается на кухне с подносом. Не раздумывая, хватаю телефон, бегу к лестнице и на ходу кричу:

— Я сейчас приду.

Взлетаю на второй этаж и вбегаю в туалет. Закрываюсь и перевожу дыхание. Пульс грохочет в висках. Руки подрагивают. Смотрю на чёрный экран телефона и молюсь, чтобы не было пароля или отпечатка пальца. Судорожно втягиваю воздух и тянусь пальцем к экрану.

Нервным движением касаюсь кнопки разблокировки и чуть не вою в голос.

— Блин, ну за что-о?.. Ну, почему всё так? — шиплю и отшвыриваю телефон на столик рядом с раковиной.

Ну да, у кого сейчас телефон без блокировки?

Несколько раз с трудом делаю глубокий и протяжный вдох и выдох. Включаю ледяную воду и умываюсь. Постепенно успокаиваюсь, прихожу в себя, смирившись с очередным поражением.

Выхожу и спускаюсь.

Денис что-то щёлкает на пульте и смотрит в телевизор.

Вдруг на меня накатывает такая апатия, что мне даже становится всё равно, узнает ли он, что я стащила у него телефон. И что мне за это будет. Я почему-то не испытываю страха.

Подхожу ближе. Он оборачивается и снова смотрит на меня в упор своим тёмным взглядом. А потом, не отводя от моих глаз взора, протягивает мне руку, ладонью вверх. Я вкладываю в неё телефон и опускаю глаза. Мне, вроде, и не стыдно. Казалась бы, за что? Я всего лишь хотела связаться с родными. Но точно неуютно. Хотя я даже укора в его лице не замечаю.

— Ты не злишься? — спрашиваю и смотрю на него. Но почти сразу не выдерживаю и отвожу взгляд. Забираюсь с ногами на роскошный мягкий диван. Рядом замечаю однотонный коричневый плед. Интересно, он тут лежал или его только что принёс Денис?

— Нет.

— Почему?

— Я тебя понимаю, — он снова уходит и возвращается с ведёрком мороженого, тарелкой мандаринов и дивной маленькой коробочкой конфет. Я даже улыбаюсь. Тяну руки к любимому лакомству, как ведёрко тут же уносят из-под носа.

— Э-э-э… куда?

— Ты, похоже, забыла про свою ангину. Мороженое мне. Вот это тебе, — кладёт конфеты мне на колени и ставит чашку с мандаринами рядом со мной.

— Это не честно! — печальным взглядом провожаю ведёрко, примостившееся на другом конце дивана.

— Даже не дуйся, мороженое всё равно не получишь, пока болеешь. Ешь мандарины и конфеты.

— Я не люблю чистить мандарины. Потом руки долго воняют цедрой и отмываются с больши́м трудом.

— Тогда ешь конфеты. Между прочим, это не просто вкусный шоколад. Попробуй. Его Артур из Швейцарии заказывает.

Да? Ну, тогда ладно. Надо попробовать. Настоящий швейцарский шоколад я ещё не ела.

Открываю коробочку и отправляю в рот понравившуюся конфету, пока Денис выбирает фильм.

— Что ты любишь смотреть?

— М-м-м, — мычу от удовольствия. Шоколад, и правда, чудесный. — Всё, кроме насилия и ужасов. А Артура нет? — только сейчас вспоминаю про хозяина дома. Не то, что бы я по нему соскучилась, а, скорее, просто интересно.

— Его нет.

Он включает фильм и садится совсем рядом, но не касаясь. Правда, это крошечное расстояние не мешает мне чувствовать жар его тела, и по немыслимой причине я мгновенно напрягаюсь. Меня всю, в прямом смысле слова, сковывает, и я даже пошевелиться боюсь. Тогда как Денис расслабленно и вполне естественно себя ощущает. Снова чувствую его запах. Или мне только кажется, обоняние после перцовки ещё не восстановилось.