Неудавшийся реванш

Тимофей Агупов порядком нервничал. Он опять закурил и решил еще и запить. Оставалось только определиться: уйти ли ему во взрослый запой или ограничиться парой рюмок коньяка. Он выбрал нечто среднее и махнул разом стакан водки, чего не делал со времен учебы на геофаке. Но если во время учебы он пил ради удовольствия, то сейчас с помощью алкоголя пытался привести себя в чувство.

Опрокинув стакан, он начал ждать, когда дофамины войдут в контакт с серотонином и дадут ему нужные импульсы для понимания произошедшего.

Так как Агупов не пил ничего крепче двенадцати градусов уже пятнадцать лет, стакан водки сделал ему хорошо, а через десять минут очень плохо. Исторгнув из себя алкоголь, ужин и часть терзаний, он обессилено провалился в кресло и закурил очередную сигарету.

Неделя не сулила никаких потрясений. Все дни Агупова были похожи один на другой, за что он был благодарен судьбе. Щелчок электрочайника, пара глотков кофе с молоком, бутерброд с сыром, уютная щека жены, автобусная остановка, работа. В этот раз он как всегда шел на остановку через сквер, когда звонкий голос вырвал его из потока мыслей.

- Хорёк?

На скамейке сидела Самохина Женька, его бывшая однокурсница. Женька была звездой курса, заносчивой примой геофака. Пока Агупов грыз гранит науки и тёрся с такими же ботаниками, она блистала в кругу местных мажоров и собирала в копилку вожделеющие взгляды.

На втором курсе она начала встречаться с подонком Резниковым, чей папаша жонглировал материальными благами, присосавшись к правительственной кормушке. Однажды Агупов замешкался в раздевалке. Он стеснялся своих тонких ног, неразвитого торса, потому притулился в дальнем углу и ждал, когда все выйдут. В тот момент, когда он укладывал сменку в мешок, в раздевалку залетели Женька и Резников. Они не заметили жалкого Агупова, они не заметили бы роту солдат, так как слышали лишь кифару Эроса. Агупов вжался в стену и закрыл глаза – только бы не видеть пошлую возню двух имбецилов, чьи поступки не выходили за рамки базовых инстинктов. Если бы он мог, он бы выколол себе барабанные перепонки, чтоб только не слышать Женькины нарастающие стоны. Через несколько минут всё стихло. "Я позвоню", - сказал Резников и удалился с авансцены, скрипнув дверью. Самохина закончила приводить себя в порядок, и Агупов почти выдохнул, как вдруг пространство рассек её голос:

- О, кто это там прячется? Хорёк настроил окуляры на чужую любовь?

Агупов хотел было проскочить мимо Женьки, но она строго сказала: «Подойди». Это повелительное «подойди» сковало его студеным страхом. Он повиновался. Женька с минуту молча смотрела на него, после чего взяла его руку и запустила себе под футболку. Его пальцы затрепыхались, он сделал попытку вырваться, но страх и её стальная хватка лишили его воли к сопротивлению. Ладонь легла на ту часть женского тела, ради которой Резников обчищал карманы отца, чтоб купить право на прикосновение к этой округлости.

- Маленькому хорьку никто не даёт? Он, точно падальщик, решил подобрать крохи с чужого стола? – Женька смотрела прямо, бесстыдно, наслаждаясь его нарастающей паникой. – Ты такой жалкий, такой никчемный хорёк. – Она резким движением отдернула его руку, но в его пальцах продолжало биться её сердце. – Уходи.

В ту ночь Агупов не мог заснуть. Его рука горела. Взять бы отцовский тесак для мяса и отсечь эту руку, в которой всё еще отбивался её ровный сердечный ритм. К утру у него поднялась температура. Мать сказала, что ходит грипп, и оставила его дома.

Через полгода Резников бросил Женьку. Она перестала подводить глаза, ходила с распухшим носом, подурнела. Агупов был отомщен.

Со временем эпизод в раздевалке почти стёрся из памяти. У него были женщины, некоторых он даже любил. В тридцать он женился на коллеге, хозяйственной женщине из отдела снабжения. В ней он увидел ту гавань, к которой так хочется примкнуть, вкусив все блага мира. Она крахмалила занавески, вязала крючком и выпекала лотарингские пироги по особой рецептуре своей матери. В постели она была столь же обстоятельна, как и в быту. Каждый вечер она взбивала подушку, забиралась под одеяло и покорно ждала его ласк, на некоторые из которых даже отвечала, но Агупов не мог понять, действительно ли ей хорошо или в ответственный момент она «думает об Англии». Как-то он решил спросить совета у давнего кореша, с которым ходил в экспедицию по поиску рудного золота в тайге. Кореш был ходоком, и каждый месяц знакомил приятелей с новой женщиной. На сомнения Агупова он совершенно неприлично рассмеялся:

- Бабский оргазм придумали феминистки, чтоб лишить мужиков яиц.

Агупов решил не углубляться в вопрос.

- Хорёк?

Самохина мало изменилась. Она отрезала чёлку и перекрасилась в рыжий цвет, но в остальном была всё той же. Смотрела нагло и насмешливо. Как в тот раз. Агупову надо было пройти мимо. Даже не так. Ему надо было сорвать с неё этот кричащий пёстрый шарф, сдавить яремную вену и сказать: «Меня зовут Тимофей!». Однако неожиданно для самого себя он присел рядом.

- Как у тебя вообще дела? – с его голосом что-то случилось, и это стало второй неожиданностью за день. В гортани что-то перемкнуло, хотелось прочистить горло, но он сдержался.

- Помаленьку. На днях отслужила панихиду по брачным клятвам. Сейчас заберу свидетельство о расторжении брака и буду свободна.

- Я могу чем-то помочь? – Агупова тошнило от собственной уязвимости. «Я могу чем-то помочь?», - мысленно передразнил он себя. «Слабак».