Неверный. Жестокие чувства

Глава 1.

— Златочка, девочка моя, не капризничай, пожалуйста. Мы опаздываем, — натягиваю на свою крошку боди, пытаясь аккуратно просунуть ее крохотные ручки.

Вторая беременность далась мне намного тяжелее, чем с Леоном. Да и разница большая по времени. Леона я родила, когда была молода и энергична. Но Злату я очень ждала, и после долгих попыток и слез, у нас с мужем получилась замечательная девочка. Красивая малышка с голубыми глазками и милыми светленькими кудряшками.

Наконец мне удается успокоить дочь и одеть ее, положив в переноску.

Наспех собираю сумку, складывая туда сцеженное молоко, влажные салфетки и сменную одежду для ребенка.

Живем мы за городом, а насколько задержимся на массаже не знаю. Малышка может вспотеть.

Устраиваю переноску поудобнее на заднем сиденье, пристегиваю все ремни безопасности. Я немного тревожная мамочка, мне проще сто раз проверить, что все в порядке, тогда я буду точно спокойна.

Сажусь за руль, настраивая комфортную температуру воздуха в салоне, включаю приятною успокаивающую музыку на фоне, и нажав на брелок, открываю ворота.

В запасе времени нет, но я с досадой осознаю, что бензина не так много. Может не хватить до нужного адреса. Поэтому решаю заехать к мужу на заправку, тем более она тут недалеко и по пути.

С мужем мы в браке уже семнадцать лет, я только выпустилась из школы, и появился он. Демид Аристов. Была очень холодная зима, ветер пробирал до костей, снег мел так, что перед лицом была белая стена. А я стояла на остановке после факультативов, ожидая свой автобус. Только вот уже двадцать минут ничего на горизонте не виднелось, а я все больше мерзла.

Передо мной притормозила черная машина, как сейчас помню, я испугалась и дернулась в сторону. Из авто вышел молодой парень, очень красивый и уверенный в себе.

Смотрел на меня и улыбался, а я все понять не могла, что он хочет.

Предложил подвезти, я замешкалась на месте, не могла решиться сесть к нему. И какое счастье, что села. Потому что этот парень стал моим мужем. Через год уже после нашей встречи я была беременна сыном.

Я вышла замуж за смелого, веселого, любящего, надежного мужчину. То, как он обо мне заботился все эти годы, никто так не делал больше. Он помнил все важные даты, всегда баловал меня подарками и цветами, даже когда денег у нас особо не хватало. Всегда интересовался моим мнением, спрашивал нравится мне что-то или нет. Никогда не обделял вниманием.

Когда в нашу семью пришли большие деньги, он стал более холодным и сдержанным. Бизнес привнес в нашу жизнь частые командировки мужа, приходы домой в ночи, редкие вечера с семьей. Но все же, я очень горжусь мужем.

Он всего достиг сам, ему никто не помогал. А я просто была рядом и любила его, всегда. Без денег и с деньгами.

Сейчас сеть заправок Демида Аристова знают по всей области. Хотя попасть в такой бизнес и наладить отношения с правильными людьми очень тяжело. У мужа вышло.

Набираю его номер, спросить как дела, но на первом гудке отключаюсь. Демид не очень любит, когда я звоню в рабочее время по всяким глупостям, а я просто скучаю. Но все же не стоит его сейчас дергать.

Злата мирно посапывает, собирая свои губки в милый бантик. Любуюсь нашей красавицей в зеркало заднего вида. Она очень хорошенькая вышла, и хоть муж не сильно хотел второго ребенка, аргументируя это тем, что раньше нужно было рожать, а сейчас можно пожить уже для себя. Я все равно рада, что решилась на это. Разве такое чудо можно не хотеть?

Заезжаю на заправку, молодой парень лет двадцати тут же предлагает свою помощь. Я прошу его залить полный бак, и подхватив сонную дочь на руки, иду внутрь, чтобы оплатить.

Злата снова начинает хныкать, но я не могла ее оставить в машине. Я вообще боюсь ее оставлять пока-что одну, да и негуманно это. Мало ли что может случиться, я по телевизору таких ужасов насмотрелась.

Демид часто говорит, что я тревожусь по пустякам, его это почему-то жутко злит, но я не могу по-другому. Ведь любая мать переживает за своих детей. Я и за сына очень переживаю, ему пятнадцать и он тот еще сорванец. Оторви и выбрось.

— Четвертая колонка, пожалуйста, — проговариваю девушке в униформе и достаю карту лояльности.

Злата еще сильнее хнычет, исходясь пока не на крик, но уже подобие его. Я укачиваю ее на руках, целую в лоб, но это не работает.

— Секунду, я еще кефир возьму, — прошу девушку подождать и пробираюсь сквозь стеллажи со сладостями к холодильнику. Он стоит в самом конце у двери к служебному помещению. Ищу глазами кефир, тут же откупориваю крышку и капнув себе на руку немного кисломолочного продукта, проверяю его температуру. Очень холодный.

Дочка успокаивается, увидев снег за окном. Наблюдает внимательно, немного удивленным взглядом. Выдыхаю, радуясь, что она наконец-то перестала плакать. Уже собираюсь уходить, как слышу знакомый голос.

— Свет, давай не здесь! — голос мужа немного злой, — Я хочу сначала проверку провести, а потом можем поехать в отель.

— Ну, коть, я сейчас хочу. Я уже такая влажная, что не могу терпеть, — сглатываю ком, не до конца осознав сказанное мелодичным женским голосом.

Подхожу ближе, благо дверь приоткрыта, я смотрю в щель и замираю. Сердце стучит набатом, к горлу подкатывает тошнота вперемешку с жуткой тревожностью.

Света, помощница моего мужа, берет его ладонь и прикладывает к своему интимному месту. Он окунает длинные пальцы в ее лоно, притягивает к себе и целует.

Дальше я смотреть не хочу, молча прикрываю глаза, прося внутренне саму себя не разрыдаться. Отхожу к кассе, быстро оплачиваю и выбегаю.

Парень с улыбкой говорит, что все готово, но я настолько растеряна, что просто киваю. Пристегиваю Злату, но руки трясутся, и я не могу попасть в защелку. Перед глазами все еще эта картина. И я не могу поверить, что это правда.

Это невозможно. У нас идеальный брак, мы любим друг друга.

Дочь, словно чувствуя мое настроение, не решается больше капризничать, снова засыпает.

Глава 2.

Пока ребенку делают массаж, я словно нахожусь не здесь. С отсутствующим видом трясу погремушку, чтобы Злата не плакала.

В голове одна мысль сменяет другую. Но основной маячит та, что я прекрасно догадываюсь где и с кем сейчас мой муж. Невпопад улыбаюсь нашему врачу, делая вид, что я в порядке.

Знаю, что должна быть сильной и открыто поговорить с мужем. Вероятно другая бы на моем месте закатила бы скандал еще там, только увидев эту вопиющую картину. Однако, я не стану подобным образом убивать его авторитет, да и воспитание дает о себе знать. Я росла в семье интеллигентных ученых, поэтому генетически во мне проявление культуры во всем.

К тому же, я, как жена достойна хотя бы честного разговора.

В конце сеанса доктор говорит, что все в порядке, и скоро Злата должна встать на ножки, я же вежливо благодарю и спешно собираю ребенка обратно.

По пути домой дочь после бутылочки молока засыпает, давая мне немного времени, чтобы привести мысли в порядок. Я же старательно обдумываю, как начну этот разговор за ужином, на который он должен успеть после…

Выдыхаю.

Отчего-то хочется приготовить любимое семейное блюдо, возможно, как напоминание того, что он разрушает.

Спустя несколько часов я наблюдаю результат своих трудов. Салат из овощей, несколько закусок, и утка, фаршированная яблоками. Посередине стола красуется ваза с живыми цветами, аккуратно разложенные салфетки у тарелок.

Красиво, как я люблю…Омрачает мое эстетическое удовольствие лишь то, чем может закончиться этот ужин.

Слышу, как открывается дверь, и забирая дочку из манежа, иду встречать мужа. Пытаюсь скрыть волнение, потому как предстоит, вероятно один из самых тяжелых разговоров в моей жизни.

— Привет.

Тут же картинка, как мой муж лапает молодую девушку снова перед глазами.

— Где Леон? — хмурится Демид.

Ведет себя как обычно. Совершенно. Так же смотрит в глаза, не тушуется, так же буднично задаёт вопросы.

— Тренировка сегодня, — отвечаю немного волнительно: — Дочь, смотри, папа пришел, — подхожу ближе, в то время как Злата издает только ей понятные звуки.

— Привет-привет, — отвечает равнодушно Демид: — Я в душ.

— Хм… я уже накрыла на стол.

Он резко вдыхает, и не поворачиваясь, двигается в сторону ванной.

— Руки то хоть можно помыть?

Раздраженных нот не слышу, но так ярко вижу, как он далек от меня. Отрешен и не желает вернуться.

Нерв начинает бить не на шутку, вспоминая то состояние на азс.

Глупо искать правдоподобную причину тому, что я видела…но я искренне хочу верить, что…у него не хватит наглости и цинизма разрушить нашу семью.

Только, пожалуй, он уже это сделал.

Иду обратно в столовую зону, вновь оставляя ребенка в манеже. Убираю все игрушки, что Злате удалось вытолкать.

Минутой позже Демид в рубашке с засученными рукавами уже входит к нам.

— Пить что будешь? — хочу налить воды в стакан себе и ему.

— Ничего, — безэмоционально отвечает.

Накладывает салат в тарелку, на меня даже не смотрит. Аккуратно сажусь за стол.

В горле пересохло, не представляю, как подобрать слова к этому разговору.

Семнадцать лет брака — это ведь не год, ни два, ни три. Это целая жизнь, которую мы оба когда-то выбрали.

Мы были друг у друга, несмотря ни на взлеты, ни на падения. Я старалась максимально освободить его от домашнего быта, давать время на отдых, не доставать с не забитым гвоздем. Да просто любить его и восхищаться им...

В какой момент я потеряла из виду, что все настолько плачевно?

Муж молча ест, просматривая что-то в телефоне, а мне кусок в горло не лезет.

— Демид, — тихо подаю голос, наблюдая за мужчиной: — Ты не хочешь поговорить со мной?

Он отвлекается, бросая взгляд темных глаз прямо в душу, и вскидывает бровь.

— О чем?

Казалось бы простой вопрос, но он вдруг обижает.

— Да о чем угодно. Как твой день прошел? — пожимаю плечами.

— Нормально. Твой? — отвечает даже не глядя.

— Вполне неплохо, кроме одного инцидента, — отвечаю, набирая на тарелку овощи.

— Что опять? — хмурится.

Собираюсь с духом, чтобы выдать ему в лоб.

— Застала своего мужа лапающего свою помощницу.

Как ни стараюсь держать голос ровным, на последних словах он сбивается. Застываю в ожидании ответа и наблюдаю за Демидом.

— И что ты хочешь услышать? — вздергивает бровь, с совершенно равнодушным лицом спокойно продолжая есть.

От такой наглости даже рот открываю, не в силах понять, где тот мужчина, за которого я выходила замуж.

— Хотя бы объяснений я не заслужила? — в недоумении мотаю головой: — Причину, почему ты так поступил? Почему ты лапал другую девушку в подсобке своей заправки? Это ведь даже звучит дешево и вульгарно!

Он сжимает зубы, являя желваки на лице, и со звоном бросает приборы в тарелку.

— Причину значит… Хорошо, — прожигает раздраженным взглядом: — Потому что хотел. Такой ответ тебя устроит?

В глазах ни капли раскаяния, лишь нахальная усмешка.

Глаза наливаются слезами от обиды, и в то же время будто становятся больше из-за ужаса.

— Хочу других женщин, представляешь? Хочу вульгарного, мать его, пошлого секса. И раз уж ты узнала, я рад, что теперь ты в курсе, — без зазрения совести уверенно заявляет: — Я не требую развода. Ни в коем случае не оставлю детей, но тебе нужно это принять, — вновь берется за вилку, а я так и сижу с остановленным сердцем.

Пара капель соленой влаги уже стекают вниз к подбородку.

Мне больно. Очень.

Невозможно объяснить, что я чувствую сейчас. Это такая, пронзающая душу боль, приправленная унижением от человека, от которого ты меньше всего ждал подобной подлости.

— За что ты так с нами? — шепчу, ища ту искорку из прошлого в его глазах.

— Да твою мать, Диана! — снова швыряет приборы: — Ты хотела ужина, я пришел есть, теперь ты не даешь и кусок прожевать! Как думаешь почему?! Да потому что вся жизнь именно это! — обводит руками стол: — Вечно уставшее недовольное лицо, разговоры только о пеленках, массажах, салфетках, оценках, шторах и прочей хрени! А и главное, эта, блядь, — накалывает на вилку кусок мяса: — Гребаная утка, от которой уже тошнит! — заканчивает тираду на повышенных тонах, и убирая салфетку с колен, встает.

Визуализация.

Дорогие наши читатели!

❤️❤️❤️

Мы решили не тянуть с визуализацией, поэтому спешим поделиться и услышать ваше мнение :)

Помним, да, что это исключительно наше видение, а ваше восприятие вполне может отличаться ❤️

Порой грубый и нещадный глава семьи - Демид Аристов, 40 лет

Нежная, но вместе с тем сильная - Диана Аристова, 35 лет

Юный красавец и сорвиголова - Леон Аристов, 15 лет

Очаровательная и невероятно сладкая - Злата Аристова, 1 год

Будем рады вашей активности и увидимся в следующей главе❤️

Глава 3.

Срываю с вешалок всю его одежду, разбрасываю по гардеробной, остервенело топчась по дорогим костюмам. Хочу все это сжечь, но рука не поднимается. Вешалки гремят от моих хаотичных действий, но я продолжаю биться в истерике, кусаю губы, и открыв все выдвижные ящики, достаю оттуда коробки с дорогими запонками и зажимами для галстуков. Все скидываю на пол, безрассудно разбрасывая вещи по углам.

Уставши падаю обессиленно на пол, и обездвижено сижу на мягком ковре в гардеробной. Сжимаю в руках белоснежную рубашку мужа, приложив к носу манжеты, которые еще хранят потрясающий запах парфюма с нотками древесины и табака.

Мне всегда нравилось, как от мужа пахло. А теперь этот запах будет вдыхать другая женщина, также окунать свой нос в изгиб его шеи, ласкать пульсирующую венку языком.

От осознания этого меня прошибает током, становится невыносимо больно. Душевная боль настолько нестерпима, что я бы предпочла лучше перелом костей, чем чувствовать сейчас хоть что-то. Но я ощущаю каждый свой рваный вздох, каждую слезинку, и становится только хуже.

Вокруг разбросаны вещи, все вверх дном, а мне плевать. Впервые за последние лет десять мне плевать на чистоту в доме, потому что желание одно — все разнести тут, выпустить эту злость наружу. А то она съедает меня изнутри по маленькому кусочку, отрывая все живое и смакуя.

Кто же знал, что это настолько больно. Ведь к такому не готовят, нет ни одного пособия, где сказано как пережить боль и унять рвущееся сердце. А даже если и есть… То это все не сработает.

Я прокручиваю в голове как на повторе его слова. Разве так бывает? Я вот не хочу других мужчин, и никогда не хотела. Потому что Демид был лучшим для меня во всем, я не делала из него идола, но факт остается фактом. Другие мужчины на его фоне меркли. Такого другого нет, он самый лучший.

А я вот для него не самая… Как у него все просто оказалось, хотеть других женщин и спать с ними — это нормально для него.

Не понять мне такого никогда. Я не смогу с этим жить, не смогу его больше впустить в нашу постель. И без него не смогу. Но я должна отпустить, кто знает, сколько уже этих женщин было за столько лет брака.

Из детской комнаты доносится истошный крик. Дочка проснулась, я комом скидываю все вещи Демида в раскрытый чемодан и бегу к малышке.

Злате нездоровится, видимо все эти капризы были не просто так. У нее поднимается температура, а я все еще не могу отойти от разговора с мужем, как появляется еще одна головная боль.

На руках она не успокаивается, пытаюсь ей дать жаропонижающий сироп, но дочь так кричит и трясется, что я даже ложкой в рот попасть не могу.

— Доченька, пожалуйста, успокойся, — глажу ее по вспотевшей спине.

Собравшись с духом, клацаю короткими, ухоженными ногтями по экрану смартфона. Набираю номер скорой, но там занято. А у дочери тем временем температура достигает 39. И я бьюсь сама в ознобе, потому что мне страшно.

Я совсем одна. И я не знаю как справиться с этим.

Наконец на том конце провода мне отвечают, тараторю, объясняя женщине всю симптоматику, называю адрес и жду.

Жду, чтобы это скорее все закончилось. И чтобы сказанное Демидом было ложью, но так не бывает. Сказки не для взрослых девочек, не стоит в них верить.

Дочь никак не хочет успокаиваться, и я решаюсь позвонить Демиду. Неважно, что между нами происходит, но дети у нас общие. И ответственность общая.

Я не хочу решать вопросы одна, мне нужна помощь.

— Что, Диана? — он рычит в трубку, — Почему Злата орет?

Его голос грубый, он сильно раздражен. Хотя это я должна злиться и высказывать свое “фи”.

— Приезжай домой, Злате очень плохо. Температура 39.

— Что ты опять паникуешь? Все дети болеют. Заебало меня это все, Диан. Как любая мелочь появляется, ты сразу в панику уходишь. Соберись, ты же взрослая женщина. Надо уметь держать себя в руках.

— Зачем ты так?..

— А как? Ой, тут царапина, тут животик болит. Мне кажется ты сама придумываешь эту ерунду и веришь в нее. С Леоном так не было. Что с тобой, Диан?

— Как ты можешь такое говорить? Я не придумываю, ей правда плохо. Я вызвала скорую.

— Ну вот пусть приедут и обрадуют тебя. Скажут, что все в порядке. Но нервы тебе все же стоит подлечить, у тебя уже паранойя.

— Ты мне отвратителен, — я не верю, что это его слова. Но это так. И я не знаю, как смириться с тем фактом, что он так жесток и холоден со мной. Неужели ему плевать на дочь?

— Я твой муж, но это не значит, что я готов подтирать твои сопли и слюни. Сколько можно? Я женщину хочу, а не домохозяйку и мамочку. Мне кажется я все тебе сказал еще за ужином. И ты ничего, блядь, не поняла.

— Но Злата и твоя дочь, неужели тебе все равно? На меня тебе плевать, но малышке нужен отец.

— Да я вообще не хотел этого ребенка! — его слова ядом расползаются по венам. Я тут же замолкаю, больно прикусив губы, почти до крови.

Он молчит, я слышу только его дыхание.

— Я тебя услышала, прости, что мы тебя побеспокоили. Можешь идти дальше трахаться.

— Ди…, — я не хочу слушать его больше. Он достаточно уже сказал слов. Кладу трубку, прижимая ребенка ближе.

И теперь мое сердце разрывается не только за свою боль, но и за дочкину. Он отказался от меня, но как он мог отказаться от нее?

Как он может такое говорить? Это же его маленькая девочка.

Ненавижу, как же я ненавижу.

Глава 4.

Сижу на огромном светлом диване, поджав колени и смотря в одну точку. Освещают огромное пространство лишь приглушенные светодиодные ленты, пущенные по периметру потолка. Шторы в пол молочного цвета наглухо зашторены, не давая возможности сумраку с террасы заглянуть в помещение. На стеклянном столике рядом кружка остывшего чая.

Идеальный порядок.

Полка над камином с нашими фото. Свадебные, где я влюбленными глазами смотрю на мужчину своей мечты. Дальше парочка снимков, где я беременная сыном, потом втроем с маленьким Леоном. На правой стене от дивана его отдельные фото каждого года жизни. И последние, где я беременная Златой и с ней на руках.

На каждом снимке со мной необъятное счастье. А сейчас это как будто картинки чужой жизни.

Полумрак давит грузом всего того, что я проживаю последние несколько дней.

Повышение температуры у Златы, которую удалось сбить только с помощью врачей. Главное, что меня заверили, что это не инфекция. Ребенок почти сразу уснул после ухода врачей и лекарств, поэтому следующие несколько часов я потратила на то, чтобы выставить его вещи. Пришлось позвонить одному из его подопечных и дать указание, чтобы их отвезли ему в офис.

Не знаю, осведомлен ли он…хотя чего тут не знать, конечно, ему сообщили. Но судя по молчанию и отсутствию его здесь после, это то, чего он и хотел.

И плевать где он будет жить, как и с кем. Больше не хочу ни слышать его, ни знать.

Я отчаянно не хочу отнимать у детей отца, но его слова, брошенные мне с явной неприязнью, даже с яростью теперь навсегда запечатлены в душе.

Как же я глупа…верила в то, что Демид дорожит нашей семьей.

Однако, нет. Я ему не нужна. Более того…мы не нужны ему.

Одинокая слеза скатывается из глаз, как остаточное явление того, что истерика уже прошла. Несомненно стараюсь держаться ради детей, но иногда так сложно.

После всего того, что мы прошли: огромное количество моментов счастья, любви, уважения… Сейчас не осталось ничего. Абсолютный ноль.

Все разрушено его словами, враньем и предательством.

Снова бросаю взгляд на часы, сдерживая тревогу за сына. Уже далеко за полночь, а телефон Леона так и молчит.

Молюсь, чтобы с ним ничего не случилось. В последнее время совладать с мальчиком все сложнее, а как я буду бороться с его реакцией на поступки Демида и представить боюсь.

Внутри пиявками обескровливают душу и тело страх, обида, боль, вина, ненависть. Никогда я еще не испытывала подобный набор чувств так остро и так отрезвляюще.

Дверь тихо открывается, и я слышу, как крадется Леон. Уже далеко за полночь, а его телефон молчал все это время.

Собираюсь с духом, стирая слезы, чтобы поговорить с сыном.

— Леон, — слышу его тихое бурчание.

Тем не менее он все же реагирует и входит в гостиную.

Мой первенец. Красивый сын с тяжелым характером, как у отца. Мне так сильно хочется найти к нему подход, чтобы он не чувствовал себя ненужным, когда он все узнает.

— Привет, мам, — говорит ломаным голосом.

Подросток, который совсем скоро станет мужчиной. И как же мне хочется, чтобы он не повторял ошибок своего отца.

— Время первый час ночи. Телефон выключен, — начинаю спокойным тоном, не хочу давить, потому что кажется, что все мы ходим по хрупкому льду.

Одно неверное движение и полетим вниз.

— Я же говорил, — кривя лицо отвечает: — После тренировки пойду с друзьями погулять.

— Плавание заканчивается в десять, Леон, — укоризненно замечаю: — Сейчас уже ночь. Ты бы мог хотя бы ответить на мои звонки и сказать, что с тобой все в порядке.

— Мам! Трубка села! — вижу, что начинает нервничать.

— Сынок, так не пойдет. Ты отпустил водителя, даже не передал через него, что ты гулять будешь. Отец будет крайне недоволен твоим поведением.

Их связь всегда была чем-то нерушимым, поэтому осознанно давлю тем, кто для него авторитет. Я не хочу и не люблю с ним ругаться, но порой…

— Пффф! Мам, ты сама то в это веришь?! — вдруг заявляет, а в глазах такое пренебрежение, что я не узнаю в нем своего ребенка.

— О чем ты? Леон…

— Очнись, мама! — раскидывает руки в стороны: — Ему по барабану это все! Ты, я, Злата! Он развлекается с малолетками, а ты тут носишься с домом и готовишь ему свою утку! Самой то не смешно?!

Смотрю на сына, испытывая вину, боль и удивление от того, что он видит гораздо больше, чем я наивно предполагала.

— Леон, сбавь тон, — беру себя в руки, строго отчитывая его: — И не говори глупости! С чего такие мысли? Твой отец… несмотря на наши разногласия он остается твоим отцом!

Циничный смех сына заставляет сердце сжиматься.

Встаю, подходя к нему ближе.

— Семья Говоровых видела его в ресторане… — сквозь насмешливый голос прорывается детская обида.

Сердце пропускает удар и я не знаю, что ответить ему.

Идиот!

Следом вспыхивает неприязнь и ярость, которую титаническими усилиями сдерживаю.

— Взрослая жизнь порой трудна, сын. Я не хочу с тобой ругаться…— оказываюсь еще ближе, желая обнять, но обоняние улавливает пары алкоголя: — Леон, ты пил?! — голос взлетает на октаву.

Он закатывает глаза, и хочет развернуться.

— Нет! Мам, вот давай без этого! Разберитесь сначала между собой, а меня не трогайте! — будто даже с усталым раздражением он говорит.

Слезы уже собираются в уголках глаз… я как будто теряю своего ребенка.

— На следующий месяц у тебя комендантский час! — повышаю тон смотря в опущенные плечи удаляющегося сына.

— Ага, — безразлично звучит в ответ.

Сама же грузно опускаюсь на подлокотник кресла.

Ярость снова просыпается какой-то массивной волной.

Как же я тебя ненавижу, Аристов!

Тру лицо, отчаянно стараясь удержать паническую атаку. Больше всего в жизни я не хочу, чтобы мои дети проживали это! И не допущу, чтобы на них отражалось скотство их же отца!

Однако, объяснять его поступки я не намерена, для этого он сам будет подбирать слова.

Глава 5.

В кабинете мужа все лежит также, как в тот день, когда он ушел. Кипы бумаг на дубовом столе, плотно зашторенные занавески, потому что Демид не очень любит яркий свет. Лампа из мраморного плафона на золотой тяжелой подставке, книжные полки вдоль всей стены.

Никогда не замечала раньше, что муж расставлял книги по алфавиту корешок к корешку, а сейчас, проводя влажной тряпкой вдоль стеллажей, заостряю внимание на каждом элементе.

Это то место, где он любил проводить время. А может прятался тут от нас?...

На столе с края стоят две фотографии в красивых рамках из красного дуба. Наше свадебное фото и первый год жизни с Леоном.

С досадой осознаю, что фото со Златой нет. Словно нашей девочки и не было никогда в его жизни. Она была моей дочкой, но не его…

Говорят, что папы любят девочек больше, передают им свой характер, свою любовь, ласку и заботу. Не знаю, почему Злате всего этого не досталось. И мне обидно за дочь до боли. Вспоминаю эти голубые бездонные глазки малышки, и грудина рвется в клочья.

Ну как же ты мог, Демид? Не полюбить золотую девочку…

Осознаю, что не хочется покидать кабинет, хотя я тут уже очень долго, и все пропитано мужем, его запахом. Но что-то держит. Словно я что-то могла забыть.

Никогда не заходила в кабинет мужа вне его присутствия, он не запрещал, конечно, но просто наводить порядки в его обители было бы неправильно. А сейчас одно желание — раскидать тут все к чертовой матери также как и в гардеробной.

Но я держусь…

Прохожусь в третий раз по столу тряпкой, смахивая пыль, хотя ее там уже нет, и как назло, случайно задеваю эту несчастную макулатуру. Бумаги падают на пол, на секунду ловлю себя на мысли, что может так все и оставить. Но все же опускаю на корточки, поднимая важные документы.

Глаз цепляется за клочок термобумаги, потому что в самом вверху виднеется название известного и довольно дорогого бренда.

Меня это не должно смущать, муж любит дорогие вещи, да и я не хожу в масс маркете. Однако, “Фурла”...

Такое он покупать не будет. Я знаю название каждого бренда и магазина, где он предпочитает одеваться. И даже имя его портного.

Выдергиваю чек из-под слоя бумаги, скинув их обратно на пол, потому что пальцы до боли сжимаются в кулаки и подрагивают.

Сумка из новой коллекци. Сорок семь тысяч. Цена не смущает, а вот подарок был явно не для меня.

А я ведь такую хотела на день рождения. Он точно знал, я показывала ему фото этой сумочки и говорила, что она мне нравится. Видать запомнил, а купил не мне.

Женская обида и ревность поднимаются откуда-то из недр, внутри все трясется и клокочет.

Ну почему какой-то сучке он подарил то, что хотела я? Мать его детей. Та, что была рядом семнадцать лет.

Я уже надрываю злосчастную бумагу, чтобы разорвать от ярости этот чек, как дверь распахивается.

Поднимаю взгляд и вижу недовольный прищур мужа. Сглатываю, ища слова внутри, чтобы высказать ему за всю боль. Но от вида любимого человека, хоть и предавшего меня, нас, я цепенею.

За что ты так, любимый?

— Я за документами, — он сипит, голос охрипший. Начинаю переживать, что вдруг он заболел, но одергиваю себя.

Меня это больше не должно волновать.

— Привет, — усмехаюсь, качая головой, — А помнишь, я тебе сумочку показывала, которую очень хотела? Ты еще сказал, что такая ерунда почти полтос стоить не может.

Демид недоуменно вскидывает бровь. Ждал истерик, а я тут про сумку…

— И? — он не соглашается и не отрицает.

— Ты ее купил.

— Диан, прекрати говорить загадками. Это утомительно.

Набираю в легкие побольше воздуха.

— Ты ее купил, — кладу чек на стол прямо перед ним, — Но не мне.

Обхожу мужа стороной, двигаясь к выходу. Жду, что хоть что-то скажет. Хотя бы, что ему жаль. Но он молчит.

Ладно, есть вещи куда важнее сумки. Например, дети.

— Демид, поговори с Леоном. Он в курсе твоих… — слова даются с трудом, — Твоих развлечений.

— И что я должен ему сказать? Взрослый парень уже. Разберется.

Я хочу уйти, но не могу промолчать. Как же цинично звучит его голос. До остервенения раздражает.

— Ему пятнадцать, Демид. И его одноклассник в школе рассказал ему, что видел его отца с другой женщиной. Может наш сын и умный не по годам, но он ребенок! — я повышаю голос, тыча пальцем в сторону мужа, — Имей совесть, раз ты натворил дел, то хотя бы перед сыном постыдись. Ты был всегда для него авторитетом. А сейчас что?... Ты знаешь, что он вчера пришел домой выпивший в час ночи? И не брал трубку!!! Ах, ну да, конечно… Откуда ж тебе знать, ты же у нас теперь вольная птица.

— Прекрати этот дешевый цирк. Столько эмоций, Ди. Аж горишь вся. А чего ты последние годы то не проявляла себя так?..

— Ну знаешь ли, Аристов, скотина ты. Разводу быть. А с сыном поговори, пока он не начал тебя ненавидеть. Мальчику нужен отец.

— Хорошо, — вздыхает так, словно делает одолжение, — Я поговорю с ним. Вечером. Идет?

— Это должно быть искренне, Демид. Я знаю, ты сына любишь. Я помню, как ты укачивал его на руках. И ты ему нужен. Выключи уже этот эгоизм, пока поздно не стало…

Я не хочу слушать, что он скажет дальше. Урод!

Хлопаю дверью с такой силой, чтобы все его книжечки повалились вниз.

Глава 6.

— Леон, привет сынок, ты еще в школе?

— Привет, нет, уже в бассейне.

— Но ведь тренировки нет сегодня… — хмурюсь, надеясь, что он не врет.

— Тренер вызвал на индивидуальное.

Тут же расплываюсь в улыбке, потому что горжусь его успехами и тем, что тренер видит упорство Леона и ставит именно на моего сына.

— Отец хочет с тобой поговорить, возвращайся сразу после плавания, хорошо?

— Сама с ним говори, а мне нечего ему сказать! — раздражается подросток.

Перевожу взгляд на дверь кабинета, что от силы удара даже не захлопнулась. Перед глазами все еще стоит этот чертов чек на сумку, которую когда-то просила.

Удобно ведь…жена подкинула вариант подарка, пошел купил, и любовница довольна. А жена, она ведь подождёт, что с ней станет…

От собственных мыслей становится тошно. Мутит и буквально тошнит от отвращения.

— Леон… — выдыхаю в трубку ребенку: — Я понимаю, что это не просто..

— Не просто?! Мам, да он там в ресторане… ты думаешь, что в школе по этому поводу молчат?! Кажется уже весь город знает об этом! — шипит.

— Пожалуйста, Леон. Ради меня поговори с ним. Вы ведь были когда-то командой… — пытаюсь напомнить, как любил он проводить каждую свободную минуту с отцом.

— Это запрещенный прием, ма… — задерживаю дыхание, потому что знаю, он хоть и вспыльчивый, но очень разумный мальчик.

Где-то там внутри он прекрасный друг, отзывчивый товарищ и веселый собеседник. Просто сейчас это все с налетом дерзости и злости.

— Ладно, — спустя паузу выдает: — Но если…

— Леон, не наглей.

— Окей, но меня отпустят через полтора часа. — бросает он напоследок, отключая звонок.

В другой бы раз обязательно бы что-нибудь сказал в ответ на нравоучения. Но очевидно, сын сильно злится. Это, честно сказать, вызывает теплоту, ведь у меня есть мой самый любимый защитник. Я не одна, я с маленьким взрослым сыном.

Снова вихрь гнева на Аристова поднимается в душе. Этот человек даже отцом не достоин называться за то, что заставляет переживать своего сына.

Возвращаюсь в кабинет к Демиду уверенно и гордо вскинув подбородок, но не успеваю и слова сказать.

— Раз уж я нужен сыну, то я остаюсь дома, — с привычным равнодушием заявляет мне.

От его поведения, честное слово, глаза на лоб лезут.

— Это мои слова так подействовали?! Надо же! — хлопаю в ладоши, демонстрируя сарказм настолько, насколько могу: — Где ты был раньше, Демид?! О чем ты только думал?! — усмешка прорывается сквозь озлобленный крик: — Впрочем, какие вопросы…ты ведь думал, как бы присунуть первой же попавшейся, но не о своих детях!

— Перестань, Диана! — раздражается.

Вижу как ходят желваки, а сам прожигает убийственным взглядом. Когда-то я считала, что это выглядит сильно.

Но нет.

— Не перестану, потому что все это из-за тебя! — надвигаясь на него, тычу пальцем: — Как считаешь, что твой сын, которому ты нужен, думает по поводу отца, зажимающегося с юными девушками?!— горько улыбаюсь со стойким разочарованием.

Хочу, чтобы он испытывал стыд, чтобы ему стало противно от самого себя.

Демид проводит рукой по волосам, резко выдыхая и напрягая челюсть.

— Не драматизируй, — высекает словами: — С Леоном я решу, — смотрит так, будто я не умею разговаривать с собственным ребенком: — Не лезь.

Горько усмехаюсь.

— Папаша года… — вырывается тихим шепотом: — Он освободится через два часа. И…Демид, подбери слова, чтобы подготовить сына к нашему разводу.

Уже двигаюсь к двери, чтобы выйти из кабинета, но он хватает меня за руку.

— Поумерь свой пыл, — чеканит прямо в лицо: — Дети не будут расти с матерью-одиночкой.

— Вот как?! — театрально удивляюсь: — Хотя, да, ты прав… У них ведь будет отец выходного дня! — противостою, как могу.

Потому что не позволю вытирать ноги, ни об себя, ни тем более касаться Леона и Златы. Не после того, как самозабвенно и бескорыстно много лет назад отдала ему душу по его же просьбе.

— И это ты так решил, не я! — выдергиваю руку.

— Я ни слова не сказал о разводе. Это все твои фантазии и желание показать, что ты все можешь? Что ты сильная женщина, и детей накормит, и дом уберет, и ужин приготовит… Хотя вот, незадача, какой в этом смысл? А? — вздергивает бровь: — Как же мамочка отдаст детей няне?! Как же передаст ведение ремонта и уборки?! — смотрю на его спектакль, роняя слезы.

Я думала, что значима и ценна для него…а оказалось…

— Вот объясни мне, ушатываться, чтобы что, Ди? Чтобы на хрен слить отношения с мужем?

Нет, то, что он считает меня виноватой, я понимала… Я и сама осознаю, что моей вины равная доля…Однако, ощущение, что в каждом слове сквозит то навязываемое чувство, которое он пытается возложить на меня сверх меры.

— Прости, Демид… — голос пропадает, а он прикрывает глаза, поджимая губы: — За то, что слишком старалась тебе соответствовать, — и это ведь чистая правда.

Фамилия Аристов стала узнаваемой только благодаря его рвению и труду. Без связей, без подкупов, чистым и беспрерывным усердием.

Я ни дня в жизни не работала, с молоду окунулась в семью и хотела, чтобы он видел , что я могу со всем справиться. Видел, что я не стану содержанкой, которая кроме как пилочки ничего в руках и не удержит.

Горькая улыбка оседает на лице, смотря в глаза любимого, но максимально чужого мне человека. Невозможно ведь в раз взять и вычеркнуть его.

Это тернистый путь, который мне еще предстоит.

— Моя вина есть, и я ее не умаляю. И за это прошу прощения, — смахиваю накопленную пелену в глазах: — Сказал бы в начале, что тебе мало одного партнера, я бы не строила иллюзий.

Он качает головой в разочарованной полуулыбке.

— Все мужчины полигамны по своей природе. Пойми уже, наконец. Мне нужна рядом женщина…Жен-щи-на. А не робот, вырабатывающийся молоко, у которого запрограммированы две версии: быть матерью-наседкой, и быть… — замолкает с глухим рыком.

Глава 7.

Демид куда-то стремительно уезжает, а я стараюсь не думать об этом. Плевать. Хотя, конечно, в глубине души ревность, перемешанная с болью, съедает. Но я постараюсь это пережить.

Его условие очень смешное. Он действительно думает, что можно просто ударить по столу кулаком, приказать, и я буду подчинятся?

Увы, как бы я не любила этого мужчину, я не стану следовать его правилам.

Перед глазами начинают бегать картинки, как он сейчас снимает напряжение после нашего разговора со своей помощницей. Мотая головой в разные стороны, крепко зажмуриваю глаза, чтобы их голые образы вышли из нее, но ничего не получается.

И я тут же вспоминаю о хорошем. Как мы в первый раз поехали на море, И Демид с рук меня кормил тропическими фруктами, слизывая сок ананаса с моих губ. Как я лежала на лежаке, а он гладил уже округлившийся живот, вечно болтая с сыном. Рассказывал ему про машины, про какие-то фильмы. Щекотал кожу своих дыханием.

А я смотрела на этого мужчину и млела от любви и нежности. Куда все это ушло?

Как там говорят в психологии? Если душевная боль настолько сильная, что уже невозможно терпеть, то нужно сместить фокус на физическую. Только я делаю это неосознанно, абсолютно не замечаю, как хватаюсь за острое лезвие ножа, вместо того, чтобы обхватить деревянную рукоятку.

Осознаю не сразу, алые капли крови уже успевают капнуть на разделочную доску и попасть на свежие овощи, которые я разложила для салата.

Шиплю от боли, откидывая нож в сторону, отрываю бумажные полотенца от рулона стоящего на подставке, оборачиваю плотным слоем. Но порез очень глубокий.

Зато притупил ноющую груднину…

— Я всегда знала, Диана, что хозяйка из тебя никудышная, — слова летят в спину, и я даже внутри чертыхаюсь матом, узнав этот голос.

Клара Игнатьевна. Мать Демида.

Кто дал этой женщине ключи???

Я запрокидываю голову к потолку, отсчитываю до десяти прежде, чем повернуть к ней и натянуть самую дружелюбную улыбку, на которую только способна сейчас.

Она стоит у кухонного острова, придирчиво оглядываясь вокруг. На ней ее любимая шуба в пол, подарок сына, и уродская шляпа, которая абсолютно ей не к лицу. И ужасное черное перо, кричащее о том, что какую-то бедную птицу убили ради того, чтобы эта женщина ходила по улицам с гордо поднятой головой.

Не знаю… Я ее не ненавижу. Но и полюбить мы друг друга не смогли. Ей все во мне не нравилось, как я готовлю, как я слежу за домом, как воспитываю детей.

Эти вечные колкие фразы: “Ой, а Демидик любит кашку на молоке.”.

Или: “Дианочка, твоя курица абсолютна сухая, мой сын такое есть не любит.”.

Иногда, из-за сильного давления этой женщины и из-за сильного влияния ее на сына, я старалась угодить. Старалась подстроиться.

А он не оценил…

— Пыльно у тебя, дорогая, — снимает свои кожаные перчатки и складывает их на столе рядом с сумочкой, — Надо обязательно делать влажную уборку хотя бы раз в день. У тебя дети, не нужно им этой гадостью дышать. Ой, кстати, свари-ка мне кофе.Только не такой, как ты обычно делаешь, горький. Аккуратно поджарь в турочке и потом кипятком залей, как я учила.

Ее улыбка во все тридцать два просто сияет как начищенное серебро, а у меня за эти пять минут уже глаз дергается.

Вздыхаю, так хочу сказать, чтобы она встала и сама себя обслужила. Но сдерживаюсь.

Делаю кофе, как она учила, хотя я точно также всегда варила. Наливаю в кофейную пару и ставлю перед ней. Она кривит нос, и я уже жду новую порцию критики.

Рука ноет от боли, напоминая мне о том, что нужно держаться.

— Нет-нет, Дианочка, налей, пожалуйста, в тот красивый наборчик, который я тебе подарила на Новый год.

Она хотела сказать тот страшный уродский сервиз из прошлого века.

Также молча переливаю кофе в нужную ей тару и снова ставлю перед ее носом, пододвигаю к ней ближе вазочку с ее самыми любимыми конфетами.

Уже жду, когда она скажет, что на диете, а потом по привычке съест пять штук подряд. Я каждый жест ее знаю.

— Я вообще к своим любимым мальчикам приехала, — и ни слова про внучку, — Где Демидик и Леончик?

— Леон на тренировке, Демид уехал.

— Куда? — она разворачивает конфету из обертки, как я и говорила. Пред-ска-зуе-мо.

— К любовнице, — пожимаю плечами.

И в этот момент она начинает кашлять, поперхнувшись кофе и конфетой. Хочу позлорадствовать и даже улыбнуться, но помогаю свекрови выжить, стуча по спине.

— Что ты такое говоришь? — хрипит.

— Правду. Ваш сын мне изменяет. Наверно, уже очень давно.

— А ты что? — она отодвигает чашку на блюдце подальше, складывая руки на столе.

— А что я? Я хочу подать на развод.

— Как это? — ошарашенно смотрит на меня, словно я ерунду говорю.

— Вот так, — развожу руки в стороны.

— Диана, какой безрассудный поступок. Женщина должна быть мудрой. Ну пошел мужик налево, а ты закрой глаза, улыбнись, прильни к нему, да теплом согрей. И перехочет он ходить к другим.

Вот теперь пришло время мне округлять глаза. Все так просто? Забыть и забить, пока он других по отелям…

— Ты же девочка неглупая, из такое интелигентной семьи. Родители у тебя оба с ученой степенью. А с мужчинам обращаться не научили.

— Ну знаете, — осекаю ее на полуслове. Не могу больше это терпеть. Да и не должна, — Это ваш сын по углам со всякими зажимается, это он забил на семью. Не я!

— Женщина мудрее мужчины в сто раз, Диана, — она вздыхает тяжело, — Если бы я не закрывала глаза на все, что творил отец Демида, то кто бы знал, где я сейчас была.

В любой другой момент я бы ее пожалела, но сейчас мне жалко себя. И детей. И я имею на это право.

— Это был ваш выбор, — жестко чеканю, — А мой выбор не терпеть.

— Если мужчина изменяет, значит ты что-то не дала ему. Когда ты в последний раз разговаривали с ним? По душам.

И ее вопрос пробуждает во мне бурю ярости вперемешку с пониманием. Мы не разговаривали очень давно.

Глава 8.

Пока здесь была свекровь, даже ее издевательская манера со мной общаться будто отошла на второй план.

Неоном горел один вопрос, по какой причине мы встали не рядом, а напротив друг друга?

Я уверена, что мы любили. Сильно, безоговорочно и взаимно. Это было в его глазах когда-то, это было и в моих.

В голове таится ужасная мысль…Злата далась мне очень тяжело. Сложные роды, обильное кровотечение из-за которого существовала угроза не только малышке, но и мне.

Я помню те мгновения, когда увидела страх в его глазах.

Такой яркий и отчетливый.

Как он после взял на себя обязательства перед грудным малышом, в то время пока я старалась вернуться к ним.

Это был нелегкий путь борьбы с самой собой.

Не раз Демид укачивал ребенка, а я словно будучи где-то не здесь, наблюдала. Странное ощущение, когда ты испытываешь слабость во всем теле, когда разум вроде бы здесь, но его нет. И ты не овощ, но никакого желания что-либо делать у тебя нет.

Тогда, водя только зрачками за тем, как Демид берет все на себя, я ощущала необъятные чувства к этому мужчине.

Да, ему было порой невыносимо, Злата ни в какую не засыпала у него на руках.

А он возвращал ее в кроватку с таким задумчивым и тяжелым взглядом. И подолгу смотрел. В такие моменты почему-то казалось, что он ведет с ней свою беседу.

Однако, однажды, когда он осознал, что я до тремора в руках боюсь взаимодействовать с дочерью, он шепотом сказал слова, которые я по сей день помню..

«Да. Это страшно, Ди. Она почти отняла тебя у меня.»

Даже сейчас вспоминая, слезы сами собой катятся из глаз. В то мгновение, я обняла мужа и сказала как сильно люблю и благодарна ему. А он в ответ, крепко сжав в своих объятиях, просипел, что не позволит никому встать между нами.

Однако, мы и без никого все сделали сами.

В течении нескольких месяцев, я пересилив себя и, благодаря тому, что Демид был рядом, отошла от замершего состояния.

Отголоски еще есть, несомненно. И возможно именно после этого все пошло крахом. Я стала более тревожной, Демид более закрытым, ведь дома жена в несознанке.

Усмехаюсь, качая головой и шмыгая носом.

Не знаю, мы будто потерялись в водах океана претензий друг к другу, и не хотим вылезти на остров, хотя бы, чтобы поговорить.

И кажется, что агония души из-за его действий протекает где-то далеко. Только после слов свекрови, после того, как вспоминала все то, что мы пережили, нашу любовь, то уважение и трепет с которыми мы друг к другу относились… понимаю, агония только начинается.

Я вполне трезво осознаю, что люблю этого мужчину, несмотря ни на что. Может быть кто-то меня поймёт, в моменте сложно противостоять воспаленным эмоциям. Они по своей воле уверенно занимают пьедестал.

Оглядываюсь на коляску, что стоит во дворе дома. Злата там мирно спит, а я на скамейке пускаю молчаливые слезы. Но чем больше думаю, тем сильнее рыдания рвутся наружу.

Ощущение, что я сама себя уничтожаю изнутри. И это та лихорадка, которую нужно как-то пережить, потому что лекарства просто-напросто нет.

И да, я уверена, что Демид не оставит нас на улице, даже когда узнает, что электронное заявление уже отправлено. Он не настолько низкий человек, и никогда не сможет им быть.

Если моему мужу и вскружил голову успех и власть, самое лучшее, что мы можем сделать — это договориться ради детей. Обеспечить им учебу, не терять связь, любить, каждый по-своему. И в конце концов разойтись.

Хоть и говорила, что тихо мирно не получится, но никаких подлостей я физически не смогу сделать.

И к гадалке не ходи, впереди сложный путь, порой вероятно даже невозможный. Но у меня есть те, ради кого я должна.

Поднимаю взгляд, глядя в хмурое небо.

Страшно до ужаса. Страшно остаться одной, поднимать двоих детей, страшно, что больше никогда не узнаю любви. Страшно, что так и останусь с заклеенным скотчем сердцем. Что больше счастливо просто не получится.

Это нагоняет панику и рыдания, прикрываю рот ладонями, проживая этот кошмар.

Всхлипы усиливаются и я боюсь разбудить малышку.

И пусть это адская боль. До такой степени, что будто душу вынимаю… Тем не менее, я не стану той, о которой говорила его мать.

Не смогу. Видеть человека, которого любишь и знать, что от него пахнет чужими духами. Что, на тебя он смотрит, потому что ты мать его детей. Что ты ему надоела.

Вытираю слезы, размазывая тушь.

Очевидно, мой сказочный принц уже не принц, а король. И вместе с этим, в королевы я ему не гожусь.

Пора признать, что наша история не та, о которой пишут романы, и по-человечески попрощаться друг с другом.

— Мам? — хмурый сын приближается.

Спешно смахиваю слезы, цепляя натужную улыбку.

— Привет, сынок.

Он садится рядом.

— Ма, ну чего ты? — толкает плечом.

Слезы вновь выступают, их не остановить.

— Все хорошо, — знаю, что он все понимает.

Желваки на лице сына все же проскакивают.

— Да плевать! — вдруг вспыхивает: — Он слабак!

Его гложет обида, я вижу, но это совершенно неправильно.

— Нет, сын, твой папа сильный и порой бывает…— пытаюсь подобрать слово: — Скажем, сложным. Но он твой отец, а ты его сын. И нельзя говорить так о родителях, потому что эта любовь не зависит ни от чего. Наверное, в жизни это единственное, что может быть настоящим и долговечным.

— Но как…если он делает плохо нам?

Смотрит с таким умным взглядом.

Печальная улыбка оседает на губах, и я тормошу его уложенные кудрявые волосы.

— У каждого человека в этой жизни есть выбор, Леон. Он не может быть правильным или неправильным. Мы очень вас любим, и даже если нам придется…

— Я понял…Вы нас не оставите и блаблабла. Только ма, его выбор вредит тебе и мне. Мелкой пока все равно, но нам он доставляет дерьма, — рассуждает, а я укоризненно смотрю на него: — И я…пока не понял, как могу общаться с ним также, как и раньше. Он ведь всегда хотел видеть во мне свою гордость. А тут…

Глава 9. Демид

— Леон, — стучу костяшками пальцев по двери комнаты сына. Собираюсь с мыслями, прогоняя заготовленные фразы, которые нужно сказать ребенку.

Леона я люблю, он мой первенец и моя гордость. Я понимаю, что он обижен, но взрослые дела не касаются детей. Уверен, что смогу найти нужные слова.

Ди взбрыкивает и обнажает клыки, показывая все свое неприятие ситуации. И как здравомыслящему человеку, ее реакция мне вполне понятна. Ей обидно и больно.

Тяжело ли мне осознавать, что я являюсь сейчас причиной ее слез? Отчасти. Но слишком все сложно.

Отпускать жену я не намерен, для чего? Какой смысл после семнадцати лет брака рушить все, оставлять детей без семьи, где мама и папа. Перетрем. Решим.

— Уйди, — за дверью злобный рык.

Ожидаемо.

— Сын, давай поговорим.

Приоткрываю дверь, заглядывая в комнату подростка. Все стены увешаны постерами, справа стена в постерах его любимых рэперов. Никогда не понимал эту музыку, но увлечения сына уважаю. Помню, как он хотел сильно на концерт одного из исполнителей, и я ходил с ним. За компанию.

Творчество я так и не понял, но зарядился мощной энергией, исходящей от сына. От его горящих глаз.

На левой стороне комнаты висят постеры Олимпийских призеров по плаванию. Леон попал в школу Олимпийского резерва, его старания видны всем. Характер в меня упрямый и настырный. От своего не откажется никогда.

— Я попросил тебя уйти, — снимает большие наушники от доктора Битс, вешая их на шею, и отбрасывает в сторону мышку. Всем своим видом демонстрирует раздражение.

В любой другой день я бы решил повоспитывать его, но сейчас не могу позволить себе еще больше испортить шаткие отношения.

— Леон, сынок, я понимаю твои чувства. Но нам действительно стоит поговорить, — прохожу вглубь комнаты и сажусь на кровать сына, беря в руки его любимую игрушку, которая с ним с самого рождения.

Кручу в руках уши плюшевого зайца, пытаясь унять нервозность.

— Ну и че ты хотел сказать? — огрызается, складывая руки на груди.

— Первое, я хочу, чтобы ты помнил. Я тебя люблю. Ты мой любимый сын, Леон.

Он отворачивает голову в сторону окна, крутанувшись на кресле, но молчит, разрешая мне продолжить.

— Нас с мамой сильно заботит твое поведение. Что с тобой, сын? Какие-то проблемы в школе? Кто-то обижает? Расскажи мне. Я хочу помочь.

— Ты, например, обижаешь мать. Ненавижу тебя за это, она плачет. Она любит тебя. За что ты так с ней? Разве можно так поступать с любимой женщиной? Или ты не любишь?

Поток вопросов обрушивается на меня, и я честно не был готов на них отвечать. Все сложно. Между мной и Ди все очень слишком сложно.

Это я и озвучиваю Леону.

— Да ничего нет сложного, пап. Если ты любишь, ты будешь за нее бороться и никогда не сделаешь больно. Вот если бы Катьку кто-то обидел, я бы ему, — он сам не замечает как начинает откровенничать, но поймав себя, останавливается.

Хмурит брови, уже злясь на себя, что сболтнул лишнего. А я начинаю понимать, что истинная причина его поведения кроется в одной барышне.

— Ты влюбился, сын? — не люблю ходить вокруг да около. Сразу в лоб.

— Да какая разница? — отмахивается.

— Ну что ты, первая влюбленность, это прекрасно.

— Прекрасно, пап, когда взаимно. А Кате нравится этот придурошный Кислицин. Чтоб его. Урод.

Улыбаюсь уголками губ, вспоминая свою первую влюбленность. И как бы странно не было, но в школе меня интересовали девчонки исключительно в сексуальном плане, гормоны бушевали. Занимался профессионально спортом, адреналин гонял по крови. А вот влюбиться не получалось. Все было не то.

В универе тоже ушел в учебу с головой, хотел получить максимум от образования, чтобы построить карьеру. Кстати, получилось на ура. И до девушек дела не было. Вернее до любви.

Зато после окончания университета, когда я только устроился на новую работу, получил хорошее место в крупной компании, с супер зарплатой для моего возраста и опыта. Просто ехал счастливый домой, уже строил планы на будущее.

И увидел ее. Она стояла на морозе, вокруг кружила метель. Хрупкая фигура, невероятные кудрявые темные волосы, выглядывающие из-под шапки. Она крутила голову, переминаясь с ноги на ногу. И я не смог проехать мимо. Это было сто процентов с первого взгляда. Попадание в самую цель. Когда Ди первый раз мне улыбнулась, я уже знал, что это моя будущая жена. Мать моих детей.

Вспоминаю прошлое, и что-то внутри болезненно сжимается. Совесть? Нет. Что-то совершенно другое, болючее настолько, что рвет. Но копаться в себе я не любитель, особенно в своих мозгах. Нахер надо.

— Сын, если любишь, надо бороться. Даже если не взаимно. Девочки любят смелых пацанов, рискующих. Слова — это пыль. Ты поступками покажи свою заинтересованность. Цветы подари, в кино пригласи. Действуй.

— Да рядом с ней этот Кислицин…

— Покажи ей, что ты в сотни раз круче Кислицина.

— Думаешь, па? — его взгляд на секунду теплеет.

— Уверен!

Я встаю с кровати, откладывая зайца в сторону.

— Ты маму любишь? — прилетает в спину, — Хотя бы немного?

— Я… Она важный человек в моей жизни.

Сглатываю ком горечи. Ди… она всегда будет особенным для меня человеком.

— Я другое спросил! — сын настаивает.

— Не знаю, Леон, — и мне кажется, что я признаюсь не ему. А себе.

Я любил жену. Сильно… Но что-то между нами изменилось. Что-то сломалось после рождения Златы.

— Тогда ты должен ее отпустить. Не хочу, чтобы мама страдала рядом с тобой.

Его слова сбивают с толку. И отчего то они мне совсем не нравятся. Словно сын готов к тому, что мы будем не вместе с его мамой. Но, черт возьми, я не готов. Не готов ломать все без возможности возврата.

Глава 10.

Звоню в дверной звонок, испытывая легкую панику. Я очень давно не была здесь. Точнее как, была, но больше заезжали на чай, а не так, чтобы жить.

Злата на руках треплет мои кудри, рядом серьезный подросток с сумками в руках.

Решение далось сложно, но другого варианта я сейчас не вижу. Смею надеяться, что хотя бы Леон поддерживает меня.

— Здравствуйте, наши дорогие.

На пороге возникает улыбающаяся мама. Как и всегда, идеально приглаженный низкий пучок, юбка до середины икры и сверху легкий свитер, который прикрывает все то, что должно быть закрыто.

— Привет, — поджимаю губы в нервной улыбке.

Бросает серьезный, но многоговорящий взгляд и молчит.

— Леон, обалдеть! — раскрывает объятия, но мой сын чуть ли не морщится: — Как ты вырос, настоящий мужчина!

— Привет, бабуль.

Бросает не давая ни намека на улыбку и входит в квартиру. Захожу следом, пока мама складывает руки в замок, провожая его взглядом.

Держись, Диана.

— А это кто у нас тут? — тянет руки к Злате, на что дочь рассматривает ее, пытаясь понять кто это: — Ну иди ко мне, куколка.

Отдаю ребенка, наблюдая, чтобы предвидеть истерику. Но дочь тут же тянет руки к броши, что красуется у матери на одежде.

Завожу оставшийся чемодан, и закрываю дверь, глубоко вдыхая.

— Вы проходите, проходите. Диана, дочка твоя комната готова. Белье я постелила.

— Спасибо, мам.

Раздеваюсь, смотря как Леон топчется на месте.

— Что такое? — хмурюсь, обращаясь к нему.

— Я пойду, мам, тренировка через пару часов, да и… — оглядывается по сторонам.

— Мам, раздень пожалуйста Злату, я сейчас.

Мать старается скрыть подозрительный взгляд, но выходит у нее не очень.

— Сынок… — вздыхаю: — Это временно, понимаешь. Знаю тебе некомфортно, здесь нет твоей комнаты, но я прошу тебя чуть-чуть потерпеть.

Леон смотрит прямо, как его отец, засунув руки в карманы.

— Ма, не парься. Все в норме.

Нет, сынок, далеко не в норме, но понятное дело, я молчу.

— Ладно, сейчас… — судорожно роюсь в сумке, доставая кошелек: — У меня есть немного наличных, вот.. — достаю пару тысяч.

— Мам, — Леон подходит, кладя руку и останавливая меня от суматошных движений: — Все хорошо, у меня еще остались деньги с прошлой недели.

Киваю, стараясь не разрыдаться.

— В конце концов, я могу позвонить отцу, так? — спрашивает заглядывая в глаза.

— Да, конечно, — улыбаюсь.

Резко все это кажется сюром, а мои убеждения, что у меня все получится канут в лету.

— Если нужны будут продукты, или мелкой чего, позвони, лады?

— Хорошо, спасибо, — глаза уже на мокром месте, но я улыбаюсь.

— Я до одиннадцати, — тут же озвучивает, вроде бы спрашивая.

Усмехаюсь, но соглашаюсь.

Леон сразу уходит, а я прикрыв глаза считаю до десяти, прежде, чем пройти в гостиную.

— Ну как вы? — захожу, цепляя улыбку.

— Не тебе у нас спрашивать, — реагирует мама.

— Где отец? — оставляю без внимания реплику.

— У него лекция в университете, я сообщила ему новости.

Киваю, вполне ожидаемый исход. Нет ничего, чтобы моя мать утаивала от отца.

— Диана…— ох уж этот укоризненный тон: — Ну вот как ты будешь теперь?

Достаю из сумки бутылочку с молоком, чтобы пойти ее и разогреть.

— Как и все люди, мам.

— Ох… — причитает она: — Говорила ведь тебе, что Сережа Андреев стал бы тебе замечательным мужем. Он, кстати, сейчас преподает в институте культуры, кандидат наук, и не женился еще. Но нет же, упертая, сбежала к своему этому дворовому хулигану.

Глубокий вдох.

— Мам, Демид совсем не дворовый хулиган, а владелец своей компании, которую выстроил с нуля, — чеканю уверенным тоном.

— Ну и где этот твой владелец компании?!

Ухожу на кухню, ставя бутылочку с молоком в микроволновую печь.

— А он, милая моя, обжимается со своими секретаршами… Я убеждена, что Сережа никогда бы не поступил столь низко, — идет следом за мной.

— Мам!

Раскрываю шкафчики в поисках салфеток.

— Где у тебя салфетки?

— Вторая полка слева. Вот скажи мне, ты ведь уже в таком возрасте, еще и с двумя детьми. Что ты будешь делать?

Резко закрываю дверцу шкафчика, доставая чертовы салфетки и оборачиваюсь к ней.

— Буду строить свою жизнь, мама. Еще никто от развода не умирал.

— Господи, Диана! — повышает голос, но Злата тут же начинает возмущаться: — Ой, прости, куколка моя. Ты считаешь, что он даст тебе хоть что-нибудь? Квартиру купит? Денег даст? Не будь так наивна, дочка!

— Даже если и раздел имущества будет в его пользу, я сама приобрету все, что мне нужно.

Я не знаю как будет проходить развод, не знаю, что будет делать Демид. Но, уверена, что детей он обеспечит, а значит остаюсь лишь я. На этот счет уже перебрала мой гардероб, в котором часть вещей одевалась один раз дай бог, если продать платья и украшения, на первое время будут небольшие деньги.

Как-нибудь продержусь.

В первую очередь, у меня в голове есть эфемерный план. А переезд к родителям, это временная мера и первый шаг к его реализации.

— Ой, Дианочка…— мама качает головой: — Повелась на этого бесчувственного тирана…теперь будешь страдать.

Беру бутылочку, забирая Злату из ее рук.

— Справлюсь, мам, — бросаю напоследок и ухожу в нашу комнату.

Она что-то бурчит в ответ, но за мной не идет. Хотя бы за это я ей благодарна.

Усаживаюсь на кровать, чтобы покормить Злату.

В комнате все также, как и раньше.

Светлая и просторная, замысловатые узоры и золотистые ручки на мебельном гарнитуре навевают прошлое.

Помню, как Демид впервые увидел интерьер квартиры родителей. Такое яркое удивление на его лице, и изумленный шёпот, что он оказался в музее. Смеялась я тогда долго и громко, а он с приподнятыми бровями осматривал обстановку.

Здесь действительно есть что-то от музея: паркетная доска прошлого времени, намеренно состаренная, высокие потолки, лепнина, множество сервантов, шкафы с книгами и массивные кресла с ажурными торшерами.

Глава 11.

Пока собираюсь с мыслями, чтобы набрать мужа, телефон повторно оживает. Правда звонит уже не Демид, а классная руководительница Леона.

Странно, обычно она в такое время не тревожит. Да и звонит крайне редко, в основном, когда сбор денег на очередной ремонт. Хотя Демид капремонт оплачивал уже неоднократно.

И его, кстати, за эти годы так и не закончили.

Поднимаю трубку, здороваясь с женщиной, и тут же краснею. От ушей до пят. Покрываюсь испариной, а дыхание прерывается. Я привыкла слушать похвалу в сторону сына и испытывать за любимого ребенка исключительно гордость, а сейчас готова сквозь землю провалиться.

Потому что нас с Демидом вызывают в школу. И не просто так,на беседу, а именно к директору.

Пытаюсь уточнить причину, но Лариса Раилевна говорит, что все подробно при встрече. Но все удается выпытать, что на сына написали заявление.

Женщина еще раз повторяет время и кладет трубку. А я трясусь от страха.

Вряд ли Леону будут вручать грамоту за особые заслуги.

Как же все не вовремя.

— Демид, — встревоженно сама перезваниваю мужу. Сейчас не до претензий, дело серьезное.

— Диана, какого черта? Куда ты делась? Где дети?

Хмыкаю. Стоило просто уехать, и ему стали мы интересны. Ну нет, дорогой, так не пойдет.

— Мы уехали к моим родителям.

— В гости? — голос успокаивается. Я и раньше уезжала с детьми, правда всегда его предупреждала.

Интересно, за время нашего отсутствия он таскал всяких личностей в наш дом?

— Нет, пока здесь поживем. А потом решать буду.

— И что это значит?

— Мне правда нужно объяснять?

По мне так все предельно ясно. Странно, что Демид под дурачка косит.

— Детский сад, Ди. Сбегаешь из дома, как маленькая девчонка. Топаешь ножками. Детям думаешь вообще все это нравится?

— Да, зато им очень нравится гулящий отец, — злость клокочет в груди. Как долго он пытается делать меня виноватой во всем, — Впрочем, это сейчас неважно, Демид. Есть кое-что поважнее. Завтра нас ждут у директора. У Леона серьезные проблемы.

— Сходи одна, Ди. У меня переговоры.

— Нет, Аристов. Послушай меня внимательно, это наш сын, а не только мой. И наш сын избил одноклассника. Его родители написали заявление в полицию, все серьезно. Ждут нас обоих, завтра в 15:00. Подвинь уж своих шлюх на вечер, будь добр.

Скидываю трубку, потому что еще секунда, и наговорю лишнего. А эмоции ни к чему. И так их стало слишком много.

На следующий день я уже стою на крыльце, переминаясь с ноги на ногу. С Леоном утром переговорить не удалось, он быстро убежал на занятия. А вечером я долго укладывала Злату, из-за зубов малышке совсем нездоровится. Пришлось оставить с матерью, однако переживаю все равно как они там.

В ожидании мужа прикусываю нижнюю губу, не хочу выяснять отношения, хочу просто решить вопрос с сыном. Это ужасно. Как мой ласковый мальчик мог кого-то избить? Разве такому мы его учили?

Из-за поворота появляется машина Аристова, я тут же выпрямляю осанку и поправлю волосы.

Но моя уверенность летит в бездну, когда я замечаю на пассажирском сиденье девушку.

Блондинка. Это все, что мне видно. И это все, чтобы понять, кто она такая. Очередная молодушка, что позарилась на кошелек моего мужа. Замечательно.

Боль пронзает каждую клеточку тела, даже воздуха не хватает. Хочется закричать, сильно. Чтобы выпустить все женское горе наружу. Но я держусь. Сжимаю пальчики в тесных лодочках, чтобы усилить физическую боль и притупить душевную.

Кажется, я нашла новое средство. И ничего в этом хорошего нет.

Вонзаю свой французский маникюр в мягкие ладони, но в этот раз фокус не получается. За грудиной жжет и плачет сердце.

— Привет, — Демид благоухает, выходит из машины, поправляет рубашку, распахнув пиджак, и в два шага ровняется со мной.

Я смотрю через плечо, не отрывая взгляд от девушки. Она словно чувствует и поворачивает голову в мою сторону. На ее лице красуется победная ухмылка. Кажется она знает, кто я. А я вот понятия не имею, кто она. Только догадываюсь.

— Ди, — Демид ловит мой взгляд, и мне на секунду мерещится в его глазах сожаление, — Отлично выглядишь. Идем?

Я поджимаю губы, чтобы не заскулить от отчаяния, и киваю. Он дотрагивается до моего плеча, чтобы придержать меня, когда мой каблук касается ступеньки выше, но я одергиваю руку. Это все лишнее.

— Дем, — сладкий голос раздается за нашими спинами, — Коть, только не долго. У нас планы, надеюсь ты помнишь.

Спина загорается пламенем огня от боли и стыда, я поворачиваюсь вполоборота и, сейчас бы мне тоже не помешала помощь, потому что я теряю равновесие. Просто цепляюсь взглядом за одну небольшую, но весомую деталь. И начинаю ненавидеть мужа еще больше. И моей ненависти нет предела.

— Алина, сядь в машину , живо, — он не ласков с ней. Приказывает. Смотрит коршуном в сторону девушки. А ей хоть бы что, растекается лужицей у его ног, заглядывает в рот.

Мерзость.

Провожаю взглядом ее фигуру, но смотрю в одну точку. На ее руку. Вернее на ее ладонь, что сжимает в руках ту самую сумочку. Фурла ей не к лицу, дешевая одежда с такой сумкой…

Однако, мой муж решил преподнести именно этой даме подарок.

Он ловит мой взгляд, направленный словно лазером на этот злосчастный элемент гардероба, и молча уводит меня с крыльца.

Я давлюсь немым возмущением. Он макнул меня в грязь лицом, унизил.

И на вопрос “за что?”, так и не ответил.

Алина, блогер, 23 года

Глава 12.

— Мне крайне неприятно это говорить… — озвучивает директор гимназии: — С Леоном никогда ранее не было проблем. Очевидно, что этому есть какое-то объяснение. Однако, наше учебное заведение не приемлет подобного.

— Вы можете уже объяснить что случилось?! — Демид явно раздраженный.

Я и сама сейчас не в лучшем состоянии. Это надо было…Это… до сих пор не могу подобрать слов. Привезти сюда свою любовницу, на всеобщее обозрение, в такой момент, который касается наших детей.

— Леон избил своего одноклассника. — укоризненно отвечает ему директор: — С не присущей ему яростью. Это ненормальное и недопустимое поведение. Я думаю, вы понимаете, что как родители..

— Безусловно понимаем, — перебиваю, потому что не намерена выслушивать, как отсчитывают нас, хотя уверена есть за что: — Но мой ребенок, наш… не стал бы без причины причинять кому-то вред. В чем была ситуация? — смотрю на директора, не давая слабины во взгляде.

Однако, чувствую, что на меня еще и смотрят сбоку. Эти глаза оставляют буквально ожоги на лице и теле. Потому что сейчас он никакого права не имеет ни смотреть, ни даже говорить со мной.

Директор складывает руки в замок, и немного тянет.

— Марк Говоров высказал что-то нелестное в адрес вашей семьи.

Прикрываю глаза, вновь ощущая груз того, что мой сын испытывает трудности только из-за нас. Даже не потому что он подросток, и в какой-то степени может себе позволить короткий период бунтарства.

Посылаю взгляд в Демида, тот потирает щетину, отворачиваясь. Сам вероятно понимает из-за чего мы здесь оказались.

— То есть, — металл в голосе Демида так и чувствуется: — Хотите сказать, что парню, который не уважает и не имеет воспитания пара кулаков от моего сына были лишними?!

Прекрасно понимаю, что делает Демид. И даже если не приемлю его методы, то тут абсолютно с ним согласна.

— Вы же понимаете, Демид Романович, что подростки…это не всегда по правилам, однако мордобой, прошу прощения, не входит в исключения.

— Замечательно, тогда зарубите себе на носу, что мой ребенок будет отвечать на подлые поступки сверстников. А если вы ждёте от Леона, чтобы он подтирал сопли кулаком уходя и отмалчиваясь, то будем вынуждены отменить все взносы в ваш бюджет и перевести сына в более качественное место, — Демид это говорит, даже слегка расслабленно, но я вижу, что он напряжен не меньше директора, у которого на слове взносы глаза вылезли из орбит.

— Идем, Ди. Я думаю, Святослав Валерьевич нашу позицию услышал.

— Мы поговорим с сыном, но и вы не оставляйте без внимания тот факт, что оскорбления в адрес семей учащихся, это не та модель, которую вы можете поощрять отсутствием наказания. До свидания.

Встаю, а Демид придерживает дверь, пропуская меня вперед.

Это ощущение сплоченности даже на какой-то миг мне напоминает нас, но как только мы выходим из кабинета, оно лопается как мыльный пузырь.

— Я улажу, — говорит Демид мне в спину.

— Будь добр. И я надеюсь, что ты не похлопаешь его по плечу, а объяснишь, Демид, что судачить будут в любом случае. Твоя задача лишь донести до ребенка, что не нужно на это обращать внимание.

— Подожди, — хватает за руку, которую я тут же одергиваю: — Ты больше не хочешь ничего мне сказать? — хмуро задаёт вопрос.

Отрицательно качаю головой, вновь разворачиваясь у выхода из здания.

— Диана, перестань и вернись домой.

Приказной тон узнаю, только теперь он отчего то не вызывает ничего.

— Демид, ты услышал меня по телефону. И я уверена ты не из тех людей, которым требуется повторять.

— Да твою мать, Ди! Живи в доме, ну что за идиотизм, жить с родителями!

Останавливаюсь, считаю про себя до трех. Ощущение, что как будто все колющие предметы медленно вонзаются в кожу. Но вздергиваю подбородок, оттесняя боль, позже я смогу вдоволь насытиться тем, какой жалкой он меня сегодня выставил.

— Я не хочу жить в том доме, — поворачиваясь отвечаю вполне спокойно, что вероятно еще больше выводит его из себя: — Не хочу тебя видеть, Демид.

Последнее выходит настолько искренним, что даже улавливаю, как он теряется.

— Не говоря уже о том, чтобы жить с тобой. Я не злюсь... — отчасти это правда, если бы я сегодня не увидела эту выхухоль, то вполне справлялась бы лучше: — Ты просто разочаровываешь меня как человек.

Делаю шаг ближе, благодаря классного руководителя, что встреча была назначена уже почти после всех уроков.

— Тебя там ждут, поэтому давай не будем отнимать время друг друга. Мы связаны детьми в любом случае, однако, это не обязывает нас вместе жить, общаться и хоть как-то взаимодействовать. Поэтому, я, как и ты, вольна делать то, что посчитаю нужным. К сожалению, опору в виде друг друга мы оказывается потеряли уже очень давно.

—- Ди! Не неси чушь! Мы не чужие люди, ты и сама это знаешь. Есть много моментов, которые нас связывают.

— Именно по этой причине, я сейчас стараюсь разговаривать с тобой, как с отцом своих детей. А не с тем, кто уничтожил мою душу, а теперь еще и выставил на посмешище, приехав сюда со своей любовницей.

Он сжимает челюсть, опуская глаза.

— Это вышло не специально, Диан. Я бы не стал делать это специально…

— Ты уже сделал, Демид, — с горькой улыбкой пожимаю плечами: — Я не хочу с тобой ругаться, бороться или доказывать что-то, но и требовать от меня ты больше не можешь ничего.

— Ты все еще моя жена, — чеканит он в ответ.

В этот момент пиликает сигнал смартфона, и раздражаясь еще больше он нервно достает его. Застывает, читая что-то, а я начинаю переживать, не случилось ли чего. Но быстро смахиваю мысли, теперь об этом будет заботиться та, кто ждёт его в машине.

Демид очень медленно отрывает взгляд от экрана, а в глазах бушует ярость. Несмотря на то, что они темные, сейчас кажутся чернее. Желваки отчетливо проявляются, и я хмурюсь, потому как он тяжелой поступью двигается на меня.

— Это что?! — рыча, поворачивает телефон экраном ко мне.

Глава 13.

— Мам, я тут решила начать искать работу… И я бы хотела тебя попросить некоторое время посидеть со Златой, — захожу на кухню, где мать заваривает вкусный и ароматный липовый чай из листьев, собранных на нашей даче.

Ее руки замирают над чайником, я вижу как дергается ее подбородок, и уже мысленно готовлюсь услышать порцию непрошенных советов.

Но я уже все для себя решила. И это не протест. Это внутреннее, искреннее желание. Я хочу сделать что-то полезное для своих детей кроме любви.

Однажды, когда моя сладкая девочка только родилась, я открыла глаза ранним утром и испугалась. Испугалась того, что Злата истошно кричала в своей кроватке, а я не могла пошевелиться, чтобы встать и успокоить дочь.

Демид тормошил меня, звал, а мое тело словно парализовало. Уже тогда я почувствовала неладное, началась сильная послеродовая депрессия.

Я снова прогоняю воспоминания, когда упивалась своим горем. Тяжелые полгода, и я почти не помню дочь. Все делал Демид. Может поэтому сейчас он так холоден к ней, девочка хотела маму и не сильно давалась отцу. Может в нем говорит обида? Я не знаю…

Знаю одно, мне нужно взять отвественность. Да, я не работала ни дня, но не бывает времени, когда поздно начать. Только если на том свете.

Мне нужно своим примером показать детям, что любые трудности преодолимы. И это мой личный выбор — страдать или взять себя в руки. Увы, времени для страданий у меня нет.

— Дочь, это глупости все, — ее губа дрожит от недовольства, она берет чайник и разливает чай по кружкам. Суетится, пытаясь скрыть нервозность, — Демид без денег вас не оставит.

— Ты права, мам. Не оставит, он не подлый в этом плане человек. Однако, это будет еще одна возможность тыкнуть мне в то, что я без него не могу. А я хочу показать ему, что могу. Мам! Я могу без него, — слова срываются с губ вместе с непрошенными слезами.

Я смогу без него, сквозь боль и растоптанное сердце. Но смогу…

А сможет ли он без меня? Сейчас, когда я ушла, когда он остался один, в пустом и холодном доме. О чем он думает, гоняет ли мысли? Сожалеет ли хоть немного?

— Это все эмоции, доченька. А на деле, чем ты можешь быть полезна? — ее слова задевают, но она просто боится. Боится, что я не справлюсь.

В меня никто никогда не верил. Тихая, скромная девочка. Отличница, прилежная. Хорошая мать и жена. Всем всегда угодная и удобная.

Но Демид своим предательством разбудил во мне что-то новое… Новую Ди.

Которая хочет бороться, хочет доказать, что идеальная — не значит смиренная. Это значит, что сильно любящая и отдавающая. И это, черт, не ценят!

— Мам, если ты не готова сидеть с родной внучкой, то так и скажи. Я попрошу Клару… — не успеваю договорить, как мамино лицо вспыхивает от злости.

На самом деле это была некрасивая, но осознанная манипуляция с моей стороны. Мама недолюбливает мать Демида, поэтому даже в воспитании внуков всегда с ней соревнуется.

— Что ты такое говоришь? — со звоном ставит тарелку с вкусным вишневым пирогом на стол, — Конечно, я посижу с куколкой. Просто за тебя переживаю. Удумала еще, Клару…

Она продолжает причитать, а я прячу победную улыбку в вороте свитера.

После чаепития, я открываю свой ноутбук. Демид купил мне его, когда я захотела пройти онлайн-курсы материнства. И после я не открывала ни разу. Но пришло время использовать гаджет в более серьезных целях.

Полвечера провожу в поисках работы, пролистываю сайты, ищу объявления. Но везде нужен опыт. И с каждым новым объявлением о вакансии, мой боевой настрой утихает.

Устало тру глаза, попутно покачивая люльку Златы. Дочь сладко спит, прикусываю кулачок, я аккуратно убираю руку из ее рта, чтобы не испортился прикус.

— Мам, — в комнату заходит Леон, он шепотом зовет меня, но я лишь качаю головой, отвернувшись.

— Мам, ну не злись, — сын прикрывает дверь, на цыпочках подбираясь к кровати, — Мусечка, — слышу такое редкое от него ласковое прозвище, — Я буду каждому морду бить, кто семью мою унизит. Слышишь? За тебя убью…

— Леон, — вскрикиваю полушепотом, — Какой ужас!

— Если отец не может тебя защитить, — я вижу как сжимаются его кулаки, — То это буду делать я.

— Мой защитник, — прикладываю голову сына к груди, орошая макушку поцелуями. Мой лучший мужчина.

Сын позволяет эмоциям выйти наружу и обнимает меня за талию. И я понимаю, какой бы он смелый не был, он ребенок. И ему больно. Драки — это выпуск его боли наружу.

— О, ты что, работу ищешь? — сын касается тачпада на ноутбуке, просматривая историю поиска, — Ма, ты неправильно серчишь.

Опять эти сленговые словечки…

Он что-то активно печатает, я благодарю мысленно его, что не стал задавать лишних вопросов.

— Короче, вот как-то так, — Леон показывает готовое резюме.

Читаю про опыт работы и округляю рот.

— Леон, это же вранье… У меня нет такого опыта.

— Ма, — он цокает, закатывая глаза, — Ну все привирают. Все приписывают себе те качества, которыми не особо обладают. Это конкурентный мир, и нужно уметь крутиться и вертеться. Не парься, я написал то, с чем ты точно справишься.

Вздыхаю, в шоке.

— И откуда такие познания?

— Отец научил, — в голосе сына отчаяние. Они так часто проводили время, Демид многому сына учил, они строили полгода огромную самодельную железную дорогу. Ходили вместе в бассейн, смотрели документальные фильмы про устройство мира.

Сын обожал отца. И как Демид так мог просрать это все ради…

Снова обнимаю сына, прижимая к себе. Ничего, мы со всем справимся. Я справлюсь. А мои дети и так со стержнем. Свой я приобрету.

Глава 14.

— Присаживайтесь. Я сообщу Геннадию Петровичу.

Приятная девушка указывает на диван, а я нервно озираюсь по сторонам, рассматривая офис.

Первое мое собеседование в жизни. Когда поступил звонок, не могла скрыть восторга, хоть Леон там и написал кучу всего. Но я подтвердила, что смогу организовать закрытый неформальный фуршет, в плане готовки и прочего.

Вообще кейтеринг был бы для меня интересным способом заработка, а так, посмотрим, что скажет мне работодатель, учитывая то, что я новенькая на этом поприще.

Офис фешенебельный и, очевидно, владелец компании не из простых людей, хотя и указано, что это государственное учреждение.

— Диана Александровна, прошу, — девушка вновь окликает и, поправляя юбку, я тут же встаю.

Прохожу в кабинет, где за огромным столом сидит мужчина лет сорока пяти. Смотрит слегка удивленным взглядом, приглаживая галстук.

Оценивать не возьмусь, но он действительно похож на представителя чиновников или что-то оттуда. Немного в теле, костюм с брошью о принадлежности то ли к партии, то ли еще к чему-то. Светлые волосы уже с залысиной на макушке и цепкий лукавый взгляд.

— Здравствуйте, — вежливо улыбаюсь, не зная могу ли садиться.

— Доброго дня, доброго дня… — рассматривает и отчего-то это неприятно: — Диана, верно?

— Да.

— Вы садитесь, садитесь. В ногах правды нет, — киваю и спешно опускаюсь на стул напротив.

— Меня зовут Геннадий Петрович, — представляется, а сам буквально не спускает глаз.

Немного навязчиво, но может быть это его манера общения, скажем, проверка.

— Не буду петь дифирамбы моим заслугам, полагаю, учитывая сумму, обещанную за работу, Вы понимаете, что не бедствуем, — выдает смешок.

Да уж.

— Меня больше интересуют часы занятости и возможность неполного рабочего дня, — заготовленная фраза, которая является ключевой.

— Знаете, мне показали ваше резюме, уверен, не так много предложений поступает, в силу отсутствия трудового опыта…

Немного тушуюсь, но упрямо смотрю на мужчину.

— Правильно ли я понимаю, что это проектная деятельность? — не отвечаю на реплику, потому как мне кажется, это не сильно воспитанно.

Но даже если судить по Демиду, власть и деньги меняют людей, к сожалению.

— Я бы так не сказал… — снова смешок: — Откровенно сказать, организация фуршета, это скорее тестовое задание. Так как от этого будет зависеть наше дальнейшее сотрудничество.

— Какого рода? — хмурюсь, в вакансии было написано только о бизнес встрече.

— Не люблю ходить вокруг да около, Диана… Я вдовец, у меня есть сын старшеклассник, и честно сказать, нанимать тучу персонала, чтобы мой дом хоть в каком-то виде принял уют, желания нет. Мне нужен человек, который будет следить за коттеджем, обустраивать его. Да и знаете ли, ресторанная еда уже не вызывает гастрономического…оргазма… — улыбается.

Но ощущение, что только губами.

— То есть вы хотите, чтобы я стала вашей экономкой? Если конечно, вас устроит моя работа.

— Я бы назвал это помощницей…но в целом, да, — выжидательно смотрит, а потом добавляет: — Конечно, рано еще говорить…но отчего-то я уверен, что мы с вами сработаемся.

Странный разговор выходит, как-то не так я себе представляла прохождение собеседования.

— У меня двое детей, и дочь еще очень мала, ей всего лишь годик, поэтому сразу хочу отметить…

— Диана, милая, это не проблема, — отмахивается, откидываясь на спинку кресла: — В конце концов, для персонала пустует отдельный домик на территории.

Вида не подаю, что это меня может быть даже интересует. Такое решение нужно обдумать, да и неправильно жить на работе. В конце концов, Леону это точно будет неудобно.

— Давайте остановимся на том, что пока еще рано об этом говорить. Я заинтересована в вашем предложении, но мне необходимо обдумать.

— Вы замужем? — вопрос, которого боялась и долго раздумывала снимать ли кольцо.

— Если вы имеете в виду, есть ли у меня семья, то ответ да, — пытаюсь не делать акцент конкретно на Демиде.

Мужчина кивает, но взгляд слегка прищуривает.

— Как вы понимаете, фуршет будет проходить в домашней обстановке, благо ресурсы позволяют… — снова этот смешок, очевидно, который я должна расценивать, как то, что у него не закрывается кошелек.

Это смешит, но в конце концов, не все начальники идеальные. Вот Аристов точно тот руководитель, которого я бы не хотела.

— Я не готовила, скажем, массово. Но дома ужины были всегда из под ножа и не хуже ресторанных изысков. Обеспечить сервировку стола для меня совершенно не проблема, так как сама люблю уют и красоту.

Геннадий Петрович внимательно слушает, а я действительно уверена, что справлюсь. В конце концов, готовка была моим хобби сколько себя помню.

— Это бесспорно… — выдает он спустя паузу: — Вам направят адрес и назначат время для встречи.

Киваю, улыбаясь. Конечно, это еще ничего не значит, но сам шаг, что я сама вселяет потерянную уверенность.

— Спасибо вам.

— До скорой встречи, Диана.

Отвечает, вставая с кресла.

Я тоже поднимаюсь и прощаясь выхожу из кабинета. Улыбка так и не сходит с лица, поэтому решаю позвонить сыну.

— Ма? Ну как прошло?

— Пока не знаю, но кажется у меня будет испытательный срок, — даже тараторю слегка.

— Я в тебе не сомневался, мам! — уверенно заявляет сын.

— Спасибо, Леон, — это вызывает щемящую нежность в груди.

— Я тут..эм…немного занят, перезвоню, лады?

Соглашаюсь, по идее, у него должна быть тренировка и отключаю звонок. Вызываю такси загород, чтобы заехать за оставшимися вещами Златы.

В машине мысли уже вовсю кружат над тем, что бы такого приготовить и в каких цветах накрыть стол. Сто процентов потребуются живые цветы и красивые дорогие салфетки. Воображаю себе картинки, хоть и понимаю, что бессмысленно. Коттеджа я не видела, но хотя бы коплю идеи как можно организовать эту неформальную бизнес-встречу.

Глава 15.

Прислоняюсь к стене, подслушивая разговор сына и отца. Это неправильно, я понимаю. Просто после всего случившегося, мне так необходимо знать больше, чем я вижу. Понимать хоть что-то. Ведь Демид не удосужился поговорить, просто вывалил ушат говна, а мое сердце настолько изранено, что я даже готова как шпионка подслушивать чужие разговоры.

— Как твои успехи, Леон? Готов к соревнованиям? — голос Демида глубокий и довольно спокойный. Словно его семье не пришел конец.

— Какая тебе разница? — сын огрызается. Поджимаю губы, потому что больно слышать такой тон собственного ребенка .

— Наверно, потому что я твой отец. И мне есть дело до тебя.

Усмехаюсь. Отец… Почему же тогда ты выбрал других женщин, а не своих детей?

— Ты мне не отец! Больше нет! — Леон в сердцах выпаливает самое страшное, что может услышать любой любящий родитель. А то, что Демид любит сына, я знаю наверняка.

— Прекрати, — тяжелый удар ладони по столу, слышу как отодвигается стул. Судя по всему Демид встает из-за стола, — Глупец! Ты понимаешь, чем может закончиться для тебя эта драка? Заявление уже лежит в полиции. На кону твоя будущая карьера. Хватит строить из себя взрослого, Леон. Пожалей мать…

— Вау, батя! Ты вспомнил о маме? Не смей даже говорить о ней, слышишь? Ты не достоин даже ее волоска, ее ноготка. Она у нас самая лучшая, как ты мог променять ее на вот это… Я видел тебя у школы с той шлюхой.

Голос сына дрожит, и я сама пускаю непрошенные слезы. Образ той наглой девицы с белокурыми длинными волосами снова встает перед глазами. Словно кинопленка на репите прокручивается у меня в голове. Отбрасываю подальше, а на стоп поставить не могу.

— Пап, ну как? Наша мама же… Она потрясающая, она самая красивая. Разве это стоит того? — кажется сын не сдерживается и дает волю эмоциям.

— Ты еще мал, чтобы понимать некоторые вещи.

— Знаешь, — Леон усмехается, — Может я и мал, как ты говоришь. Но мама научила меня одному неизменному правилу. Предательство — это удел слабых. Ты слабак, отец!

Сердце в груди бешено рвется наружу, пробивая грудина тараном. Я сдерживаюсь из последних сил, чтобы не вбежать в мрачный кабинет мужа и не вмешаться в разговор, который набирает обороты. Но я не имею право. Ради сына, это его воля.

Но и прекратить подслушивать тоже не получается.

— Я сожалею, что твоя мама узнала об этом так, — и кажется в его голосе действительно проскальзывают нотки сожаления. Совершенно незримые, далекие…

— Но ты не сделал ничего, чтобы исправить отец. Но знаешь, в какой-то степени я тебе даже благодарен, — сын хлюпает носом, — Теперь мама займется тем, что ей нравится. И, возможно, когда ей станет не так больно, она встретит другого мужчину. А ты… Ты будешь локти кусать.

Господи. Я не выдерживаю натиска его слов, и глухо рыдаю в раскрытую ладонь. Как же больно, когда твой ребенок мирится с тем, что его родители выбрали разные пути. После долгих лет счастливой жизни.

Одно дело, когда в доме вечные скандалы и ругань, и ребенок подсознательно понимает, что всему этому придет конец. Другое дело, когда отец и мать живут в любви и доверии… А потом…

Оказывается, любви не было. А доверие не оправдалось.

Сказки — не для взрослых. Не устану это повторять. И жизнь мне продемонстрировала, что верить нужно в себя, а не в иллюзорный придуманный мир. Осталось только привыкнуть к реальности и научиться в ней жить. Благо рядом есть дети.

Они ни в коем случае не помеха, а стимул. Двигаться. Одной было бы проще, беспортно. Но с ними… С ними интереснее познавать себя.

И сейчас, стоя за дверью, прислонившись горячей спиной к холодной стене, я понимаю, что мне есть чем гордиться. Вернее кем.

И брак с Аристовым — это не полный провал. Дети у нас получились отменные. В Злате тоже сомнений нет, хоть Демид и не проникся любовью к дочке. Уверена, когда куколка подрастет, он поймет, какое чудо мы сотворили.

Даже если наши судьбы будут уже на разных полюсах.

— Ты забываешься, Леон! — муж рассержен, однако я слышу как он между тем растерян. Леон ударил в больное место.

Мало того, что указал на слабые стороны взрослого мужчины, так и перестал его воспринимать авторитарно. Для Демида это серьезный удар. В любой другой момент я бы нашла нужные слова, чтобы поддержать мужа.

Увы, не сейчас Все, что он имеет — это дело его рук. Только его.

По паркету слышен топот ног, и я прячусь за угол, чтобы остаться незамеченной.

Леон вылетает из кабинета отца, крича ему напоследок нелестные слова. Прикрываю уши, это было слишком.

— Поганец! Сам будешь со своей заявой разбираться. Я палец о палец не ударю. Раз мнишь себя взрослым, пожалуйста, разгребай сам.

Демид в ярости, пинает небольшой столик, на котором стоит моя любимая ваза наполненная белыми лилиями. Она покачивается, и не устояв, падает, разбиваясь на сотни осколков. Брызги воды попадают на стены, а цветы безжалостно падают к ногам мужа.

Он присаживается на корточки, поднимая один из цветков за стебель, крутит его между большим и указательным пальцами.

— И давно ты здесь? — не поворачивая головы, сипит.

Вздрагиваю от неожиданности и выхожу из своего укрытия.

— Достаточно, чтобы все услышать.

Какой смысл скрывать? Взрослые люди…

— Ты правда не будешь ему помогать? — это волнует меня сейчас больше всего. Справляться в одиночку с правоохранительными органами в довесок к остальным проблемам не хотелось бы. Да и если уж быть совсем откровенной, то я хотела переложить эту задачу полностью на Демида. Пусть хоть что-то полезное сделает.

— Не буду, Диана. Это слишком…

— Демид, в нем говорит обида. Он и так тебе простить не может…, — не решаюсь повторить вслух, слишком больно, — Не отворачивайся еще и от сына. Ты нужен ему. Будь мудрее.

— Я устал, блядь, быть умнее, мудрее, взрослее.

— Думаешь я не устала? Но мы родители… Это наша обязанность. Ладно, Злату ты не хотел. Но Леон был желанным ребенком, Дём.

Глава 16. Демид

Водоворот какого-то дерьма.

Будто резко ровная дорога прекратилась и началась грунтовая с ямами и кочками.

Знаю, что виноват!

Черт!

Не хочу быть злодеем для сына, но этот его период и собственный взрывной характер хреновое комбо.

И надо было сложиться обстоятельствам именно так. Долбанная развалюха, даже не стоило пытаться отгонять ее корыто в ремонт, все равно через месяц заглохнет. Теперь Диана и Леон уверены, что я последний козел на этом свете.

И да, ни хрена не одуванчик, но чтобы мать его настолько…пока еще вроде бы с головой дружу.

Хотя уже берут сомнения.

Больше всего волнует обида сына. Я ненароком думал, что он захочет остаться со мной. По возрасту адвокат обязан узнать у ребенка. А теперь…

Если бы они были в доме, такого бы не было, я бы видел и мог бы изменить… Наверное.

Паркуюсь у ресторана.

Сам не знаю нахера творю, но это как глоток воздуха. Восхищение в глазах женского пола, готовность на все в прямом смысле слова, полное отсутствие бытовухи будто оживляет. Метафоры, да, но иначе не описать.

Хоть женского внимания всегда хватало… однако, не было никого, кто бы уверенно завладел каждой клеткой. До определенного момента не было.

А потом появилась она. Невероятно красивая, умная, скромная малышка. Эти непослушные кудри сразу голову вскружили. Закрутили внутренности так, что готов был весь мир положить.

Какие только картинки с ней не представлял. И черт, она оправдала ожидания.

Только сейчас это все куда-то делось, стерлось, исчезло…

Да, брошенные слова вчера были излишни, и это лишь от неожиданного эмоционального всплеска.

Но ведь правда, ни Диана, ни я…мы оба не справились. И если бы мы могли построить диалог, то я бы озвучил ей, что не считаю себя тем, кто смог. Только, блядь, слова не подбираются, а эмоции закручиваются в тайфун, который сдержать нет власти.

Это провал. Наш. Каждого по-своему. Но общий провал.

Какая-то трясина умерших отношений.

Моя жена…которая подала на развод.

Даже и не подумал бы, что Ди пойдет на такое. Но очевидно, мы совсем не узнаем друг друга.

Твою мать.

Вспоминаю ее и понимаю, что ведь не встречал таких. Эта ее женственность в каждом движении, некогда обволакивающая любовь, статность.

Черт, да она ведь королева.

Горько усмехаюсь сам себе.

Я, мать его, не знаю, как быть…Впервые в жизни не понимаю куда идти. А внутренний раздрай, кажущийся уже статичным, не облегчает путь.

Прохожусь пятерней по волосам, оставляя свою философию, сопряженную сожалением, и вхожу в ресторан.

— Дем, — сразу улыбается Алина,только увидев меня за хостес.

Демонстративно встает из-за стола, чтобы поцеловать. Отменный вседозволенный секс, но в остальном, порой даже не вижу смысла разговаривать.

— Здравствуй, — сажусь: — Уже заказала?

Пробегаюсь по меню, расстегнув пуговицу пиджака. Взгляд застревает на утке, запеченной с овощами.

Гребаная утка!

— Нет, тебя ждала… — томно отвечает девушка.

Тут же подходит официант, она оставляет заказ, я же дополняю своим, и он спешно уходит.

— Коть…— вскидывает бровь.

Эти ее прозвища порой доводят, но по-другому Алина вообще не говорит.

— Давай сделаем селфи…мне для блога нужно.

— Если нужно фоткай, но не надейся, что я буду кривляться, как ты.

Надувает губы, но тут же расплывается в улыбке, направляя камеру. Когда ей ставят блюдо, она фиксирует это все на видео.

Заторможенное состояние от груза собственных мыслей постоянно уводит куда-то далеко.

Смотрю в панорамное окно, вновь теряясь внутри себя, но тут же раздается детский плач. Голова сама собой поворачивается на источник шума, и вижу младенца, который истошно вопит в то время, как красная мать пытается его успокоить.

Помню и я это время…

Злата…я люблю обоих детей, но с ней сложнее. Это какие-то другие чувства.

В то время когда думал, что останусь без Дианы, ненавидел ребенка. Стыдно признаться, но пока она была в реанимации, я готов был отдать все, только чтобы жена дышала рядом со мной.

Это не передать, это какой-то абсурдный выбор. Либо ребенок, либо любимая женщина.

Я хотел сохранить обоих. И кажется, удалось. Только самого откинуло куда-то в другую реальность…

— Фу! Не представляю как можно прийти в нормальное люксовое заведение с этим! — неприязненно выдает, намеренно отключив видео.

Усмехаюсь, прищуривая взгляд на девушку.

— Под этим ты имеешь в виду ребенка?

— Ну конечно! Невозможно ведь расслабиться, крик невообразимый…

Ситуация изрядно забавляет.

— Считаешь, что у всех есть выбор брать ли его с собой? — вижу на краю эту чертову сумку: — Как например, это… — поднимаю на одном пальце в воздух.

Она явно задумывается, а я стараюсь сдержаться.

— Ну… они ведь сами родили, значит нужно жертвовать.

— То есть, окажись ты в такой ситуации, пошла бы на аборт и не жертвовала в угоду своему эгоизму, так? — вздергиваю бровь.

Она смотрит, хлопая глазами. А потом, как бы ковыряясь в салате говорит.

— Зай, ну давай честно, — посылает взгляд: — Это, как там… Диана, инкубатор. А я создана для красоты и любви, — желваки сами собой просятся наружу.

— Еще раз услышу имя моей жены…— металлический тон звучит громче обычного: — Не испытывай мое терпение, следи за выражениями.

В глазах мелькает испуг, а затем и недовольство.

Парадокс. Каждая любовница считает, что может стать лучше жены?

И какой бы сволочью я не был, не могу Диану отпустить. Это будет каким-то концом. А я, сука, не хочу. Эгоистично и иррационально.

Сам, мать его, не догоняю че надо. И это раздражает до белого каления.

Пустой дом, дети…которых толком и не вижу. И хрен с ним, работал и тоже не видел сутками, но сейчас это другое. Это, мать его, совершенно иначе.

— Дем, ладно, прости, — сквозь губу говорит: — Может развеемся, не знаю. У меня там в квартире Ритка тусуется, ко мне никак. А у тебя же дом…

Глава 17.

Еще раз проверяю все по списку. Мандражирую перед ответственным днем, но ранее заготовленный план и список меню спасают немного от набегающей тревоги.

Рассматриваю продукты, выложенные на кухонном островке, еще раз пересчитываю нужное ли количество ингредиентов доставили.

Хмурю нос, понимая, что качество помидоров оставляет желать лучшего. Все-таки овощи нужно брать на рынке. Даже у проверенных поставщиков бывают проблемы.

Ощупываю помидор в хрупкой ладони, а он дубовый. Нервничаю, потому что как минимум для двух закусок нужен томат: для брускетты с гуакамоле и слабосоленым лососем, а еще для капрезе.

Не замечаю, как сзади меня кто-то подкрадывается и встает слишком близко. Настолько, что я чувствую горячее дыхание, опаляющее тонкую кожу шеи.

Такая близость настораживает, я в целом не очень тактильный человек. Только с близкими людьми могу проявить тактильный контакт… В остальном же, не люблю. Не люблю как пахнут другие люди, не люблю близко стоять, не люблю, когда говорят, приближая лицо, а изо рта идет зловонный запах.

— Дианочка…, — Геннадий Петрович перехватывает из моих рук злосчастный помидор, не намереваясь отодвигаться, — Вы так испепеляете взглядом бедный овощ, что мне стало даже жалко его. У вас все в порядке?

— Да, — ежусь от дискомфорта и сама отодвигаюсь подальше. Прячу взгляд в списке блюд, потому что не хочу показаться перед начальством неумехой, которая волнуется, — Просто томаты незрелые привезли. Думаю съездить на рынок.

— Ну зачем… — он останавливает свой взгляд на моем лице, а после дарит широкую улыбку, — Зачем такой красивой женщине ездить на рынок, где полно сомнительных личностей. Я отправлю водителя, вы посмотрите, может еще что нужно докупить.

Его комплимент приятен. Как и любой другой комплимент от любого другого человека. Не более.

Скромно благодарю его, улыбнувшись краешками губ.

— Больше ничего не нужно.

— Хорошо, тогда не буду вам мешать. Уже не терпится попробовать все, что вы тут наготовите.

Геннадий Петрович еще некоторое время смотрит на меня, почти не мигая, чем ужасно смущает. Молюсь про себя, чтобы он скорее ушел, не стану же я прогонять начальника. Но и не люблю, когда за моей работой наблюдают. Сразу все из рук начинает валиться.

— Вы не против, я тут посижу. Обещаю, что ни в коем случае отвлекать вас не буду, — он присаживается на высокий барный стул, доставая из бара бутылку Мартеля. Наливает коричневую жидкость в пузатый коньячный бокал, и мой взгляд падает на часы.

Двенадцать часов дня. Не то, чтобы я осуждаю. Просто хотелось бы, чтобы мою работу оценивали в трезвом уме. Однако, запретить пить руководству… Я не могу.

Геннадий Петрович и правда не мешает мне, даже почти не смотрит в мою сторону, что-то задумчиво читая на планшете и аккуратно, без фанатизма, смакуя дорогой коньяк.

Не замечаю, как пролетает два часа. На кухню заходит водитель, ставя большую корзину я ягодами и фруктами, а рядом кладет пакет с помидорами.

— Я это не заказывала, — мне становится дурно немного от того, что по бюджету я не прохожу с этой фруктово-ягодной поляной.

— Это мой презент для вас. Вы так сосредоточены, Диана, что я решил порадовать вас.

— Спасибо, мне приятно, но не стоило.

Я не могу понять. Этот мужчина пытается наладить контакт со мной, как работодатель с подчиненной… Или это формат флирта. Потому что если второе, то мне крайне некомфортно. Настолько, что хочется убежать.

Но я не стану этого делать. Не могу упасть лицом в грязь, чтобы у Аристова был еще один повод поддеть меня. Нет уж. Этот фуршет запомнится всем надолго и будет греметь по всему городу.

— Не обижайте мой порыв. Это просто приятный вкусный подарок на первый рабочий день.

Не решаюсь спорить, снова благодарю и возвращаюсь к готовке.

Оставшиеся часов пять пролетают как один. Я сервирую красиво стол, раскладывая начищенные до блеска серерянные приборы. А на отдельные фуршетные столы выкладываю закуски и стартеры.

Все это время Геннадий Петрович находится со мной на кухне, и только в последний час уходит, прихватит с собой почти пустую бутылку.

Гости потихоньку собираются в зале, шеф их приветствует, что-то бурно обсуждая и громко смеясь. Я напоследок окидываю взглядом свою работу, и скрываюсь в дверях кухни.

— Дианочка, скорее, — подвыпивший босс влетает в столовую, отчего я роняю клубнику на пол.

Пугаюсь, что кому-то из гостей не понравилось. Черт… Я правда очень старалась.

— Ну скорее же, дорогая, — он хватает меня за локоть и тащит за собой.

Я пытаюсь унять сердце, которое от тревоги начинает биться сильнее.

— Вот! — всплескивает руками, выводя меня почти в центр зала, — Вот он этот бриллиант.

Не понимаю, что происходит.

— Это Диана, и все, что вы едите, наглые рожи, это все она приготовила.

Меня коробит обращение начальника к гостям, но они только смеются с его бестактности.

— Диана, добрый вечер! Ваша утка магре потрясающая, — пожилая пара подходит к нам и салютует бокалами шампанского.

— Спасибо, я рада, что она вам пришлась по душе.

А сама почему-то смеюсь внутри. Хотела бы я видеть лицо Демида, когда кто-то другой хвалил бы мою утку в его присутствии. Но я лукавлю. Муж тоже когда-то хвалил все, что я готовила.

Еще несколько гостей отвешивают лестные комментарии, и я совсем расцветаю. Это чертовски приятно, когда твою работу оценивают по достоинству.

Прощаюсь с гостями и снова удаляюсь. Сама не замечаю, как засыпаю на небольшом диванчике в столовой. Будит меня шум от битого стекла. Подскакиваю, сонными глазами осматриваясь вокруг.

— Я вас разбудил…

Геннадий Петрович захмелел прилично. Он пошатывается, но речь связная. Пока-что.

— Хотел еще коньячку пригубить, а этот выскочил из рук, — кивает себе под ноги, где валяется разбитый коньячный бокал.

— Я уберу, — подхожу и присаживаюсь на корточки, собирая осколки.

Глава 18. Демид

— Аристов Демид Романович, — озвучиваю при входе в районный участок: — по поводу заявления на Аристова Леона.

Лейтенант смотрит оценивающим взглядом и набирает кого-то по телефону.

Короткий вопрос и отчет в трубку, пока я осматриваюсь в затасканном учреждении.

— Проходите.

Выходит вместе со мной, указывая на нужную дверь. Прохожу в условный кабинет, где мебели уже лет тридцать, а цветы, что стоят для уюта, явно работают против.

Хмурюсь, видя участкового по делам несовершеннолетних в компании незнакомца в гражданском. Он лениво и снисходительно оборачивается.

— Аристов Леон, — озвучиваю с нарочитым спокойствием, но меня перебивает этот напыщенный мужик.

— Знаем, мы, знаем кто вы, Демид Романович, — интересно…

Прищуриваюсь с вопросом в глазах.

— И?

— Очевидно тот, кто не знает, что такое воспитание, — смешок, который заставляет усмехнуться, сжав зубы.

Про меня то черт может говорить что захочет, но за сына глотку порву.

— Судя по всему, в семействе Говоровых крайне плохо наслышаны об ответе за свои слова, — сажусь напротив инспектора.

Исподлобья бросаю взгляд на рядом сидящего.

— Я бы не нагнетал обстановку на Вашем месте, — с напускной небрежностью отвечает: — Как бы так сказать…ситуация совсем не в Вашу пользу.

— Полагаю, ответное заявление сможет решить эту проблему.

Напыщенный индюк.

Думает, что обставит.

Хрена с два я испорчу сыну всю его жизнь этой херней, еще и не по его вине.

Сознание прорывает чувство вины, но я решу, иначе не может быть. Надо будет, на себя возьму, уж лжесвидетелей найти, не проблема.

Никакого учета в комиссии, ни тем более уголовной или административной ответственности Леону не будет.

— Хм…— дайте подумать, — театрально почесывает подбородок: — Доказательств нет, — ржет ублюдок.

Разминаю шею, улыбаясь.

— Так ведь, гражданин инспектор? — обращается к полицейскому, который в это время рыбой глазами водит.

Правосудие, вашу мать.

— Пока сложно сказать, но медицинское освидетельствование подтверждает… — обращается ко мне, попутно посылая взгляд на этого человека.

— Где?! Подтверждение где, показывайте, — озвучиваю жестко и резко, а щуплый товарищ лет тридцати прямо ждет указаний от костюмного экземпляра.

— Знаете, Демид Романович, я бы…

— Договаривались?! — ухмыляюсь, переводя взгляд.

Весь вид кричит, что это крыса. Не мудрено, что парень кидается словами и не чует страха последствий. Есть в кого.

— Нет, дорогой друг, — намеренно выделяет слова: — Замолчал бы и принес извинения, — встает, застегивая пуговицу пиджака: — Не без взносов за моральный ущерб моему ребенку.

Опа, вот и оно.

Тоже поднимаюсь, стараясь держаться и не набить физиономию, как сделал Леон.

— Так сразу бы и сказали, — оборачиваюсь на чепушилу в форме: — Что деньжат хотите. Это ведь именно Ваш способ решения всех проблем, верно?

Думают дурака нашли.

Как же.

Знавали не таких, и где они сейчас.

— Думаю, в этом случае, нет, — улыбается мерзкой улыбкой, и вдогонку бросает купленному оборотню: — Вы знаете, что делать, уважаемый, как я и говорил.

Смотрю в спину этому коротышке, буквально сжимая кулаки в карманах брюк.

— Демид Романович…

— Заткнись, — облокачиваюсь на стол, а внутри клокочет лютый коктейль ярости: — Если этой подставе будет ход, я обрушу весь город с проверками на каждого в этом клоповнике, усек?!

— Уважаем…

— Рот закрыл и послушал, — глаза буквально кипят, наливаясь кровью: — Мой сын ни в чем не виноват. Это первое. Ему пятнадцать, никакой уголовной ответственности по закону и быть не может. Для того, чтобы навесить причинение, хотя бы вреда средней тяжести, как минимум, парнишка должен был полежать на больничной койке недельку другую…А посему ваша херня сшита белыми нитками — это второе, — сглатывает, а мне так и хочется зарядить в его морду: — Третье. Ты лично лишишься звания и горячо желанных взяток, а я прослежу, — выдаю это все сквозь зубы, не давая ублюдку вставить и слова.

Вылетаю с грохотом, со всей дури толкая дверь.

Нашелся, блядь, умник.

Смотрю на часы, еще и в ЗАГС сейчас, как раз, сука, то состояние.

Сажусь в машину, делая глубокий вдох, прежде чем завести двигатель.

— Здоров, Михалыч, — включаю громкую, газуя с парковки этого безобразия.

— О, какими судьбами!? Сто лет не слышались, Аристов! — посмеивается старый товарищ.

Когда-то помогал мне протоптать дорогу, но со всей взрослой жизнью, действительно, потерялись.

— Слушай, помощь нужна. — без обиняков начинаю, и сам ведь понимает, что не просто так звоню.

— Валяй.

— Говоров Марк, мальчуган лет 15-16. Нужно поскрести о семействе, в целом. Особенно папаша интересен.

— Хм…Говоров… Что-то знакомое, но тяжело на вскидку, Демид.

— Понимаю. День два край, дружище.

— Что за беда то?

— Да сын слегка напортачил по моей вине, — тяжело звучит, но как есть.

На том проводе пауза.

— Избил небось?

Киваю, прежде, чем вслух соглашаюсь.

— Ну-с, дело плевое, Романыч, не кипишуй. Все будет, — выдыхаю, тут хотя бы станет понятно.

— Спасибо тебе.

— Да брось, я б за своего пацана по волосу выдирал, так что…На связи будем.

— Добро.

Отключаюсь, разгоняя джип и лавируя в потоке. Опаздываю в ЗАГС, а обещал ведь быть. Наверняка там уже сидит, ждёт окрыленная желанной подписью… Снова скрежет зубов на весь салон.

Смириться? А может быть прикинуться умным и чистым, как якобы те, кто отпускают женщин, не причиняя боли?

Фуфло.

Эти умные и чистые говорят только потому, что уже готовы остаться без этих женщин.

Никакой потаенной морали.

А я…я, мать его, не готов.

И да, признаю, мог сказать не так, смягчить удар. Пусть кажется, что ублюдок и скот, которому хочется усидеть на двух стульях…

Глава 19.

Заглядываю в кроватку, проверяя сон моей малютки. Невесомо целуя поправляю одеяло.

Несмотря на изменения в жизни, мы вполне неплохо справляемся. Даже Леон как-будто совсем не против того, что мы ютимся в этой квартире. Правда, прекрасно осознаю, что он делает это ради меня.

Последние пару недель уже легче, а вот до этого выстраивать режим было крайне тяжело. Злата остается с мамой, пока я занята. Часы не нормированы, в зависимости от занятости Геннадия Петровича, в чем даже некий плюс, потому как в выходные застаю Леона до тренировки.

Не так давно даже между нами случился разговор, где я просила сына немного остыть по отношению к Аристову. Я не хочу, чтобы он ненавидел отца. И уверена, чуть попозже Демид возможно скажет ему свои мотивы.

С ним же я предпочитаю не видеться, после той намеренной выходки лично сообщить о своих действиях. Нет желания. Знаю лишь, что он исправно пополняет карту Леона, причем суммами явно рассчитанными не только на него и Злату. И даже виделся с Леоном, когда тот гулял со Златой. Уж не знаю специально хотел увидеть нежеланную дочь или все же совпадение. В большей степени, стараюсь не встревать в их общение, чтобы не было разговоров, что я влияю на нашего сына.

Скажем, сейчас больше думаю о работе, о том, что делать дальше, и, конечно, о детях. Но с каким восторгом я потратила первую зарплату. Купила вкусности, заказала необходимые продукты на всю семью и даже немного обновила свой гардероб.

Для человека, который никогда не работал это особая эйфория. До сих пор помню ту свою улыбку. Уверена, что даже немного глуповатую.

— Диана, я вечером должна буду отлучиться, у нас встреча с клубом. — шепчет мать, как только я выхожу из комнаты: — Ты освободишься к шести?

Мама состоит в литературном клубе и несколько раз в неделю я беру только утренние часы, стараясь выполнить весь объем работы. Оставить заготовки, которые потребуется только разогреть.

Знаю, что у Геннадия Петровича есть сын, но и не видела его, потому как в коттедже всегда лишь хозяин. А на мой вопрос он объяснил, что ребенок практически всегда остается в городе с женщиной, которая я так понимаю, с пеленок занимается им.

— Да, думаю да, — киваю ей, смотрясь в зеркало и собирая непослушную гриву в легкий небрежный хвост.

— Ну зачем так? Стяни посильнее, выбьются ведь все…— тут же встревает, к чему у меня уже, пожалуй, иммунитет.

— Мам, — посылаю в нее снисходительный взгляд: — Не нужно.

Поджимает губы и маленькими шагами идет на кухню.

Квартиру я уже подыскиваю, и вроде есть неплохие варианты. Как раз Леону и до бассейна и до школы близко, а я уж, привыкшая, поезжу загород. Как-никак приходилось и приходиться ездить, да и этот факт не удручает.

Во всех изменениях смущает лишь одно, но возможно больше я накручиваю. Мой работодатель, мягко скажем, проявляет тот интерес, который я бы исключила из нашего сотрудничества. Порой день проходит вполне себе комфортно, никаких излишних разговоров и присутствия. А иногда, Геннадий Петрович позволяет себе перейти некую незримую грань.

Честно сказать, однажды уже высказала свою позицию, на что получила подтверждение того, что мужчина понял. Даже если и комплименты, мне как женщине, весьма приятны.

Мужчина явно не входит в список поклонников, как минимум. А как максимум, я пока замужем, и не хочу сейчас уходить от своих целей.

Недавно даже нашла курсы по дизайну интерьеров, не скажу, что искала намеренно. Но, ненароком задумывалась, а куда податься и как-то само собой получилось, что все умозаключения остановились на этом.

Чувство вкуса было со мной всегда, а модные тенденции и стили вполне можно изучить и повысить уровень насмотренности.

Сын тоже поддержал. Услышав, тут же начал шутить, что уже видит обложки журналов и статьи, где я сижу и рассуждаю о цветовых сочетаниях и местах мебели по фэн-шуй.

Когда уже выхожу из квартиры тут же звонит телефон.

— Дианочка, доброе утро, машину прислать? Мой водитель как раз в городе.

— Нет, благодарю. Я уже выезжаю.

И сколько раз уже отказала за предыдущий месяц не сосчитать.

— Понято, принято.

— До встречи.

Завожу автомобиль и выезжаю. Быструю езду не люблю в отличии от отца моих детей, но порой приходится.

Сильной быть сложно и иногда я скучаю по нему... Это не поддаётся объяснению, просто, я ведь знала, что он есть, что он моя каменная опора, что решит любую проблему. А сейчас…

Нет, это не значит, что я жду его с объятиями на коленях. Я просто-напросто хочу, чтобы все побыстрее закончилось. Чтобы та кровь, идущая из оставленных им ран наконец перестала течь. Чтобы перманентное состояние боли в душе ушло.

Ночью позволяю себе плакать, чтобы утром проснуться и будить сына с улыбкой на губах. Однако, стереть Демида не получается, даже чертовы фотографии в телефоне рука не в силах удалить.

И от этого только хуже.

Сама понимаю, но делать не делаю.

Через двадцать минут моих размышлений о жизни с Аристовым, я, наконец, въезжаю на закрытую территорию коттеджа.

Быстренько паркуюсь и иду в дом. Мне выделили подсобное помещение. Если по правде это целая комната, которую и гостевой то не назовешь, слишком уж все вычурно.

Вбегаю, переодеваясь и сверяясь с тем, что на сегодня запланировала себе.

Так, рыба есть, овощи…немного белого вина надо будет взять в винном погребе.

Выхожу на кухню, где за островком в середине на барном стуле уже сидит Геннадий Петрович.

— О! Не ждала Вас так рано, — хватаясь за сердце говорю.

— Прости, Дианочка, — отвечает рассматривая меня с ног до головы: — Нет, ну нельзя быть такой… — цокает, качая головой.

Хмурюсь, но, безусловно, догадываюсь к чему он.

— До чего же красива, ну, — поглаживает подбородок: — Сегодня прямо как-то особенно.

— Геннадий Петрович, — осекаю, давая понять, что уже и благодарить за слова желания нет.

Глава 20.

— Сын, — зову Леона, но парень никак не слышит. Опять наверно в наушниках…

Иду в сторону комнаты. Не привыкла заходить к подростку без стука, мало ли, что он там делает. Может с девочкой общается… да и в целом, я считаю, что у ребенка должно быть свое пространство, где он сможет побыть наедине.

Но сын точно слушает музыку на всей громкости в наушниках с шумоизоляцией, потому что мой настойчивый стук в дверь не слышит. Вздыхаю, аккуратно захожу внутрь, опустив голову.

— Мам, — Леон тут же обращает внимание на мою персону.

— Можно? — аккуратно спрашиваю, — Я стучалась.

— Да, прости, конечно. Я тут видосики смотрю просто…

Я поднимаю голову, сын сидит за столом, в руках айфон, на голове огромные наушники. Как я и думала…

— Тренер звонил. Говорит, что у вас сборы через две недели. Нужно внести взнос. Почему ты не сказал?

— Ма, да не парься. Я не поеду, — он поджимает губы, и я вижу, что он еле сдерживается. Я знаю, что сборы для него многое значат. И с чего такое решение…

— Почему, сынок? — подхожу ближе, треплю макушку, лаская мягкие кудрявые волосы.

В меня… Похож. Хотя и Аристов в нем есть. И немало.

— Да, дорого, мусь. Не страшно, я подкоплю и поеду в следующий раз.

Мне становится тошно. Приплыли… Ребенок жертвует своими увлечениями и мечтами из-за того, что его родители не могут договориться.

— Отец перечисляет тебе немалые деньги. Да и я получила зарплату. Это не проблема, Леон.

— Мне не нужны его деньги, мам. А твои… У тебя не возьму.

— Да глупости какие! Ты поедешь, и это не обсуждается. Деньги у нас есть, мы не бедствуем. И Демид оплатит твою поездку.

— Мам, — сын тянет букву “а” и хмурит брови.

Кидаю на него взгляд, который четко дает понять, что разговор на эту тему окончен. Иногда я могу быть строгой. Потому что сейчас в ребенке говорят эмоции, бушуют гормоны, обида на отца. Но потом он будет жалеть… Я знаю наверняка.

Помню себя в его годы, вечные ссоры с родителями, их желание сделать для меня как “лучше”. В их понимании, конечно. И сколько раз я уходила, хлопнув дверью.

Сейчас понимаю, что зря. Родители бывают разные, но они точно не вечные. Таить обиду всю жизнь… Нельзя так. Хуже делаешь только себе.

Леон рассерженно кидает телефон на стол, экраном вверх. Мельком кидаю взгляд на открытый профиль в социальных сетях. Уже увожу взгляд, как глаза цепляются за знакомую фигуру. И лицо.

— Леон, а кто это? — указываю на фото, где взрослый мужчина обнимает за плечи парня лет пятнадцати.

— Да этот, — выплевывает с ненавистью, — Марк. Ну Говоров. С отцом своим.

Сглатываю ком, внимательно рассматривая лицо… Знакомого мужчины. Черт.

Геннадий Петрович… Говоров. Я устраивалась на работу, понятия не имея к кому именно. Просто потому что договор агентский, и фамилия моего босса нигде не фигурирует. Да и лезть в личную жизнь я не собиралась.

Просто хотела делать свою работу на отлично и получать за это деньги. Но у судьбы всегда другие планы… И ты никогда не догадаешься какие.

— Кажется, мне стоит уволиться, — присаживаюсь на кровать, устало тру лицо.

Все опять через одно место. Это уже невыносимо. До скрежета зубов.

— Ты чего, ма?

— Это мой начальник, — киваю на фото головой.

— Че???

Леон резко вскакивает, опрокидывая с грохотом стул.

— Мам, ты че? Ну мам? — сын не находит нужных слов, кидая возмущенные возгласы.

— Прости… Я не знала. Правда.

Чувствую как влага собирается в уголках глаз. Как же я устала. По-человечески. За что не возьмусь, все мимо. Почему жизнь не дает возможности двигаться дальше… Ну почему?..

— Я поеду. У меня сегодня рабочий день, видимо последний. Не переживай, я все решу.

— Да никуда ты не поедешь, ма! Я не пущу тебя! — сын, как самый настоящий бунтарь, бежит к двери и преграждает мне путь.

— Леон, — добавляю в голос строгости, — Мне нужно прекратить деловые отношения как положено. Отработать день и сообщить об уходе. Прекрати!

— Ну мам!

— Хватит! — слегка повышаю голос, а сама трясусь внутри. Сын не виноват, и его страх с обидой мне понятны. Но и я не могу, как ветреная девчонка просто не выйти на работу и забить.

Что потом будут говорить люди? Сбежала… Отличный профессиональный подход!

Мне все же удается вырваться из оков сына и уехать. Хоть с криками и претензиями. И теперь я понимаю, что у Леона в жизни что-то происходит. И в нем говорит не только обида. Он не воспринимает никакую информацию, которая идет вразрез с его юношескими мировоззрением.

Я прокручиваю в голове мысли без остановки, пока запекаю картофель. Ужин почти готов, мой рабочий день закончится через час, и все, что я хочу — это поговорить с Геннадием Петровичем.

Теперь ко всему еще добавился один немаловажный факт. Он — Говоров.

Все эти скользкие взгляды, легкие касания, комплименты… Это лишние. И мне жаль, что мужчина не услышал меня. Продолжает а-ля ухаживания.

Как минимум, он мой работодатель, и мне бы правда хотелось оставить наши отношения в рабочей плоскости. Мне важно, чтобы мой профессионализм оценили потому что он есть, а не потому что я понравилась мужчине.

Знаю, есть большое количество женщин, кто из одних отношений уходят в другие. И я никогда не осуждала такой формат. Он мне непонятен… Искренне. Как ты вот только лежал в постели с одним, а потом уже клянешься в любви другому. Однако, это их выбор.

Лучше одной. Но латать рану пластырем, который отклеится, вместо того, чтобы дать ей зажить самостоятельно. Не мой вариант.

Мой выбор — это посвятить время себе и детям. Но в первую очередь себе. Мне жаль, что в браке с Демидом я вознесла на пьедестал всех кроме себя. И да, это был мой осознанный выбор. Просто казалось, что важно… Просто важно, когда любимые люди под моей заботой.

Только не всем это было важно как мне.

Стучу костяшками пальцев по тяжелой деревянной двери, собираясь с мыслями. Нужно просто сказать все как есть и закончить это. Желательно с наименьшими потерями.

Глава 21. Демид

— Мразь! — шиплю, отвешивая удары по лицу этого подонка: — Сука!

Ничего не чувствую, кроме убийственной смеси ярости и страха.

— Чтобы я, блядь, не видел тебя и близко с моей семьей! — хватаю за шкирку, но вижу, что ублюдок, сплевывая кровь, усмехается своим тупым смешком.

— Убью, тварь, убью! Хочешь, сука, мести?! Мсти мне блядь, как мужик!

В крови бушует адреналин, который заталкивает разум и рассудок в задницу. Толкаю этот мешок дерьма на пол, а сам же без остановки херачу джебами в его лицо.

Кровь попадает на свое собственное, но звон в ушах и пелена перед глазами заставляют сосредоточиться только на том, чтобы не оставить на нем и живого места.

— Демид! Демид, пожалуйста, не надо! — слышу вой Дианы сквозь купол своей ярости.

Бросаю взгляд, а самого прямо трясет. Руки дрожат, все тело будто готово к чертовой матери взорваться.

Оставляю эту еле дышащую массу и подскакиваю к ней.

— Ты в порядке?! Он тебя не тронул?!

Безумным взглядом и руками проверяю в порядке ли она. Кивает, всхлипывая, но я черт возьми, не могу взять себя в руки.

— Я ведь успел, да?! Успел?! — хаотичным взглядом все еще продолжаю осматривать ее одежду: — Успел же, Ди?! Скажи! — ору, как потерпевший.

— Демид! — хватает дрожащие руки: — Да! Со мной все хорошо!

Даже повышает голос, чтобы прорваться сквозь ту агонию, что сейчас рвет меня изнутри.

Наконец, останавливаюсь, смотря на нее. Нервы на пределе, точнее нет…уже за гранью. В мозгу будто орет сигнализация и мигает красная лампочка.

— Идем! — хватаю ее за руку, чувствуя как раздуваются ноздри и мотает грудную клетку.

Она не ожидает, но вся будто сжата, даже ростом словно стала еще меньше.

Не могу смотреть. Это блять, невыносимо.

Бросаю взгляд на этого урода в полу отключке.

И пусть уверен, что мы еще встретимся, но не сегодня, так завтра я размажу его. Как комара, что пьет кровь.

Диана мельтешит рядом, а мне кажется, что я держу так крепко, что может быть ей даже больно. Но сейчас не способен контролировать.

В мозгу хаос, в груди апокалипсис.

Открываю пассажирскую дверь, буквально заталкивая ее внутрь. Тянусь за ремнем, в желании пристегнуть. Только чертова застежка не срабатывает.

— Я сама! Сама! Все хорошо! — кулак с разбитыми костяшками ударяет по кузову джипа.

Она вздрагивает и всхлипывает, растирая лицо. Захлопываю дверь, обходя машину и садясь за руль.

— Демид… — шепчет, видимо осознавая весь ужас: — Спасибо…

Рычу, прикрывая взгляд. Не справляюсь. Не вывожу, блядь.

Ладонь опускается на руль с воем зверя.

Еще и еще.

И снова и снова.

— Ди! — я очень стараюсь сдерживаться, но: —- Какого, мать твою, хрена?!

Кажется, что крик слышен за пределами этого пространства.

— Я не…не знала. Только сегодня…

— Да, блядь, Диана! Ты могла бы хотя бы сказать, что работаешь! Я бы пробил место! Хрен с ним, что это вообще не нужно было сейчас делать! Ты могла подумать о…— ору на нее, не желая причинить боль.

Но оно само так выходит.

— Ответь, ты хоть понимаешь, чем это могло бы закончиться?! Ты хоть, сука, представляешь!!! Могла бы засунуть гордость и хотя бы уточнить у меня! У меня, слышишь!!! — снова удар по рулю.

— Я не знала! — заходясь в рыданиях кричит в ответ: — Не знала! Это был агентский договор! И я… я у Леона увидела… Простите… — так горько плачет, что у самого слезы наворачиваются.

Завожу машину, резко газуя, потому что если мы будем продолжать так сидеть, я не знаю…сам не представляю на что сейчас способен.

— Это отродье не заберет заявление на Леона! Думаешь, он просто хотел тебя трахнуть?! — скриплю зубами, открывая окно.

Ощущение, что задыхаюсь. Тот, мать его, фейерверк внутри перекрывает дыхание.

— Я поняла! Поняла, пожалуйста, успокойся!

— Успокоится?! — посылаю в нее гневный взгляд: — Мой сын звонит мне в панике, сообщая, что мама ушла к Говорову, что она, блядь, почти два месяца работала на этого ублюдка! Как ты, черт возьми, предлагаешь мне успокоиться?!

Она кивает, стараясь глотнуть воздуха.

— Не кричи! Я все понимаю! Все! И если бы… — осекается на полуслове.

Поворачиваюсь на нее и знаю, что она хотела сказать.

От самоуничтожения отвлекает звонок телефона и улыбающееся лицо сына на панели.

— Пап! Пап! Ты молчишь?! Что там?!

— Все хорошо, — чеканю, стараясь не выдавать всего ужаса происходящего.

— Мама где?!

— Я тут, Леон, — шмыгает носом.

Ребенок выдыхает, вот бы и мне сейчас вот так просто выдохнуть все это.

— Через десять минут будет дома, присматривай за Златой.

Отключаюсь.

Гробовая тишина, что стоит в салоне давит тем, что каждый рисует себе те картинки. Всегда есть бы, которое мешает. Но здесь, эта частица как нельзя кстати. Диана понемногу успокаивается, но молчит, знаю, чтобы она это пережила, нужно немного времени и личного пространства.

Сам же понятия не имею сколько потребуется времени мне, чтобы унять этот эмоциональный катарсис.

Останавливаю машину у подъезда, в ее сторону не смотрю. Не получается. Просто, мать его, не получается.

И ведь не злюсь на нее, просто та картинка с зареванным лицом, размазанной косметикой и ужасом, как проклятие стоит перед глазами.

— Спасибо Демид. Я не знаю, чтобы…

— Молчи, — цежу, являя желваки на лице: — Не говори мне этого вслух.

Она тихонько шмыгает носом и шепчет «хорошо», прежде чем открывает дверь и вялым шагом направляется к подъезду.

Мазнув взглядом, оставляя на асфальте следы шин, выворачиваю в сторону выезда.

Теперь колбасит. Теперь отпускаю все то, что сдерживал. Хочется орать, и я блядь, как безумный ору в пустоту. Без остановки.

Надо отвлечься. Надо занять мысли, раскачиваюсь на сидение.

— Сири, позвони Алине.

Пока идут гудки, лавирую в потоке машин, то разгоняясь, то оттормаживаясь. Нужно выплеснуть куда-то это все. Иначе меня расшибет.

Глава 22.

— Мама, ты как? — я не успеваю переступить порог квартиры, как Леон бросается в объятия, — Я чуть с ума не сошел!

Обнимаю сына ослабленными и дрожащими руками, а у самой перед глазами пелена. Внутри набатом бьет одна мысль, что сейчас я могла быть не здесь, а там… Под грузом тела чужого мужчины.

Чувствую, как тошнота подкатывает к горлу, и я извинившись перед сыном, бегу в уборную. Открываю холодную воду, и склоняюсь над белым другом, потому что меня выворачивает. Даже при токсикозе такого не было. Голову ведет, ноги не держат.

Это настолько сильный стресс, что самостоятельно тело контролировать ты не можешь. Ты его заложник.

— Дочь, всё хорошо? — мать аккуратно стучится ко мне.

— Да, — хриплю, поднимаясь с холодного пола. Встаю напротив зеркала, в ужасе осматривая свой внешний вид. И такой меня видел сын. Замечательно…

Окунаю лицо в ледяной воде, растирая его до покраснения. Нельзя так кожу тереть, ее можно растянуть, и появятся морщины. Но мне нет дела до деликатности сейчас, мне до омерзения противно. Я хочу смыть с себя все его прикосновения и поцелуи. Тру остервенело шею, где были его губы и слюни, но они словно проникли под кожу и смешались с кровью.

Вою совсем тихо, чтобы никто не услышал. В ладонь кричу, отчаянно ловя свой бешеный взгляд в отражении.

Сбрасываю наспех всю одежду. Я даже не буду ее стирать, просто выкину к чертовой матери, но не надену ее больше.

Встаю под капли тропического душа, щедро наливаю на жесткую мочалку ароматный гель для душа и тру себя до царапин и ссадин. Словно снимаю весь эпидермис.

После водных процедур, заматываю волосы в плотный жгут из полотенца и надеваю большой махровый халат в пол, чтобы красные следы не были видны.

Приоткрываю дверь, проверяя есть ли кто в коридоре. Тишина, горит только небольшой торшер у комода. Протискиваюсь к кухне, вижу, что за столом сидит мать, а на руках Злата.

— Не спит? — смотрю на бодрую дочь, которая играется с бусами бабушки.

— Что происходит, Диана? — мать игнорирует мой вопрос, параллельно играя с внучкой, — Ты выглядела… Это ужасно, Диана.

— Мам, прошу, твои нотации сейчас просто не к месту. Они лишние.

Наливаю горячий свежезаваренный чай в кружку.

— Он с ромашкой, для успокоения нервов, — говорит мне в спину.

Усмехаюсь. Эта ее забота… Она вряд ли сможет найти нужные слова, чтобы как-то мне помочь. Поэтому чай — это уже хорошо.

— Леон, он…— мне тяжело спрашивать про состояние сына. Я боюсь, что она скажет, как плохо было моему мальчику из-за идиотки матери.

— Он мужчина настоящий у вас, Ди! Он на Демида кричал, молил, чтобы он ехал за тобой.

— Демид был здесь?

— Да. Сразу приехал, искал тебя. И честно говоря, выглядит он плохо. Ты замечала, как твой муж похудел и осунулся?

— Наверно, его любовницы не кормят. Ведь ему моя стряпня надоела.

— Диан, я понимаю твою обиду, но я думаю, что он винит себя. Просто тяжело признать, что ты то еще говно и напортачил.

— Мам, измена — это не напортачил. Измена — это развалил семью в угоду своих низменных желаний. Разницу видишь?

— И тем не менее он бросился тебя спасать, значит любит. Ему не все равно.

Смотрю на дочь, как она улыбается. Хорошо, что в ее возрасте она еще ничего не понимает. Подхожу к матери ближе, ставлю полупустую уже кружку на стол и беру свою девочку на руки. От ее светлой энергии становится легче, укачиваю малышку, прижимаясь губами ко лбу.

— Конечно, ему не все равно. Я мать его детей. Демид — не монстр, но и не герой.

Мать не успевает продолжить диалог, потому что на кухню влетает Леон. Он снова бросается в объятия, и я слышу, как сын всхлипывает. Его состояние меня удручает, потому что причина тому я.

Я не послушала сына, мнила себя самостоятельной и самой умной… И что получила? Результат каков?

От этого тошно вдвойне. Потому что заставила ребенка переживать и за то, что моя гордость чуть не довела меня до края.

— Родной мой, ну все хорошо. Ты чего? — я качаю дочку одной рукой, а второй глажу Леона по спине, — Я же тут.

— Он тебе ничего не сделал? Папа успел?

— Котенок, все хорошо.

Сын кивает и снова крепко прижимается. Несмотря на всю его мальчишескую натуру, я знаю, что он очень ласковый и любящий. Будущей девушке повезет. Потому что он одарит ее большой любовью.

Мы с Демидом воспитывали Леона не просто в любви, мы строили настоящую ячейку общества на доверии и взаимопонимании. Демид никогда не задерживался на работе, приезжал скорее к нам, играл с Леоном в машинки и футбол. Ласкал меня ночами, когда даже был сильно уставшим.

И я правда не могу понять, когда настал тот момент, что все это прекратилось. Я прокручиваю воспоминания в голове, но не могу уцепиться за какое-то важное событие, что изменило всю нашу жизнь. И нет, это не измена. Измена случилась позже…

Что-то надломило нас, что-то другое…

Звонок в дверь отвлекает от мыслей.

— Я открою, — мать встает со стула, выходя из кухни, а я продолжаю также обнимать своих любимых детей. Даже Златка затихает, уткнувшись в изгиб шеи и уложив в нем свою крохотную головушку.

— Диана, — мама тихо заходит обратно, — Это к тебе…

Она не успевает договорить, как за ее спиной появляется фигура мужа. Выглядит он еще хуже, чем был, когда уезжал.

— Ди…, — хрипит.

Леон прорывается к отцу, но мама забирает Златку из моих рук и уводит сына.

— Но, ба…, — он пререкается.

— Родителям нужно поговорить, — строго чеканит и закрывает за собой дверь.

Демид прислоняется к ней всем корпусом, складывая руки за спиной, а я наоборот отхожу к окну, облокачиваясь на подоконник. Мы стоим словно на разных берегах и молча прожигаем друг друга взглядом.

— Я устал, Ди.

Он хрипит, его голос совсем севший. Как-будто он был на концерте и сорвал глотку.

— Я устал быть без вас.

Его признание ошарашивает. Потому что до всего произошедшего он не говорил о своих чувствах очень давно. Да и я особо тоже…