Анталия. Апрельское солнце, уже жаркое, но еще не палящее, лилось с безоблачного неба, купая в золоте белоснежные террасы отеля «Azure Dreams», бирюзовую гладь бесконечных бассейнов и изумрудные кроны пальм. Воздух был густым, как сироп, пропитанным ароматом морской соли, цветущих гибискусов и дорогого солнцезащитного крема. Рай. Или его очень дорогая имитация.
На одном из шезлонгов у лазурной кромки воды, откинувшись назад и щурясь от бликов, лежала Полина Котова. В свои тридцать пять она была все так же ослепительна. Загорелое, гладкое тело в элегантном бикини цвета морской волны, длинные светлые волосы, собранные в небрежный, но стильный хвост, открывающий изящную шею. Большие глаза цвета теплого меда смотрели на резвящегося в воде сына с мягкой нежностью и легкой усталостью. Десять дней отпуска. Почти закончились.
«Без Кирилла», – пронеслось в голове, и привычная тень разочарования скользнула по лицу. Она быстро прогнала ее. Нельзя. Он обеспечил им эту сказку – пятизвездочный отель, роскошную виллу с собственным бассейном и видом на залив, этот безупречный сервис. Кирилл Матвеевич Котов, 43 года. Сильный. Властный. Невероятно красивый мужчина под метр восемьдесят пять, с фигурой атлета, пронзительными черными глазами, в которых обычно читалась непоколебимая уверенность, а иногда – мрачная глубина. Миллионер. Владелец сети компаний в Нижнем Новгороде. Ее муж. Уже двенадцать лет.
Он должен был лететь с ними, на весенние каникулы Артема. Но в последний момент – «важные контракты», «неотложные переговоры», «ты же понимаешь, Поля». Она понимала. Всегда понимала. Бывшая успешная телеведущая, она добровольно променяла карьеру и софиты на роль идеальной жены миллионера: безупречная хозяйка, заботливая мать, автор популярного блога в Инстаграме о семейном уюте и счастливом материнстве. Послушная. Добрая. Преданная. Она верила, что за его властностью и вечной занятостью скрывается любовь. Верила, несмотря на тревожные звоночки последнего года – его отстраненность, редкие, но колкие замечания, его взгляд, который иногда скользил мимо нее. Но он звонил каждый день! Спрашивал, как они, шутил с Артемом по видео, говорил ей: «Скоро прилечу, солнышко. Соскучился». И она верила. Верила его уверенному, чуть хриплому баритону, от которого по-прежнему ёкало сердце.
Артем, их десятилетнее солнышко, вынырнул, фыркая и смеясь, и помахал ей рукой. Полина ответила улыбкой, искренней и теплой. Сын был ее главной радостью и оправданием всех компромиссов. Она поймала несколько восхищенных (и откровенно оценивающих) мужских взглядов, но даже не повернула головы. Она была Полина Котова. Жена Кирилла Котова. Точка.
Вечер седьмого дня. Последний вечер в раю без мужа. Завтра – обратный рейс в Нижний, к серым улицам, к большому, пустому без него дому, к ожиданию. Вилла «Сапфир», арендованная Кириллом, была верхом роскоши и уединения. Частный бассейн, подсвеченный мягкой голубой подсветкой, терраса с панорамным видом на залив, где солнце, как расплавленный золотой шар, медленно погружалось в темнеющую гладь моря, окрашивая небо в фантастические оттенки пурпура, оранжа и розового золота. Воздух был теплым, бархатистым, напоенным ароматом ночных цветов.
Артем, вымотанный дневными приключениями в аквапарке, уснул, едва коснувшись головой подушки в своей просторной комнате. Полина сидела на террасе в легком шелковом халате персикового цвета, босыми ногами чувствуя прохладу полированного камня. В бокале искрилось охлажденное белое вино. Она листала фотографии в телефоне: Артем ликует на горке, они дурачатся за ужином в таверне, бескрайнее море… Грусть сжимала горло. Кирилл не видел этого. Не видел, как сын вырос за эту неделю, как она загорела… Позвоню ему, – решила она, сердце сжалось от нежности. – Скажу, что завтра летим. Что скучаем.
Телефон завибрировал у нее на коленях, как будто подслушав мысли. На экране – его фото. Снимок с их прошлогоднего отпуска в Альпах: Кирилл в темном свитере, черные волосы слегка растрепаны ветром, черные глаза смотрят куда-то вдаль с привычной уверенностью, губы тронуты едва уловимой улыбкой. Сила. Красота. Ее мужчина. Сердце Полины радостно и сильно стукнуло. Он чувствует! Сам звонит!
– Кирилл! Привет, солнышко! – Она поднесла трубку к уху, ее голос звенел, как хрустальный колокольчик, переполненный любовью и ожиданием близкой встречи. – Ты только представь, какой здесь закат! А Артем сегодня… – Она замолчала, уловив неладное.
Тишина. Но не пустая.
Сначала – шорох эфира, помехи. Потом… тяжелое, прерывистое дыхание. Мужское. Глубокое, с хрипотцой на выдохе, срывающееся на низком стоне. Его дыхание. Но таким она его слышала только в минуты страсти… с собой. Только сейчас оно звучало дико, неконтролируемо, зверино.Лишенное всякой нежности.
Улыбка застыла на губах Полины, потом сползла вниз, оставив лицо внезапно холодным и напряженным.
— Кирилл? – Голос ее стал тише, выше, пронизанным тревожной дрожью. – Ты меня слышишь? Что… что там? Ты бежал?
Ответ пришел не словами. Ответ ворвался в ее ухо, в мозг, в самое нутро, как нож:
Ответ пришел не словами. Ответ ворвался в ее ухо, в мозг, в самое нутро, как нож:
Резкий, звонкий ШЛЕПОК! По влажной, податливой плоти. Звук плотский, откровенный, лишенный стыда. И сразу за ним – женский визг. Не испуг. Не боль. Это был высокий, пронзительный, переливающийся звук чистого, животного наслаждения. Визг, который начинался как стон в глубине горла и взмывал вверх, обрываясь на пике экстаза. "А-а-аххххййяя!" – нечленораздельный, но кристально ясный вопль удовольствия.
Мир Полины схлопнулся до черной дыры телефона у уха. Кровь ударила в виски с такой силой, что потемнело в глазах, а затем отхлынула, оставив ледяную пустоту в конечностях. Ладонь, сжимавшая телефон, стала мокрой и ледяной. Паралич. Гипноз ужаса и абсолютного, немыслимого неверия сковал каждую мышцу. Она не могла оторвать телефон, не могла вдохнуть.
— Ммм… Да… – прошипел в трубку его голос. Но это был не ее Кирилл. Это был чужой, хриплый, захлебывающийся от похоти голос. Голос мужчины, забывшего обо всем на свете. – Вот так… Детка…
Еще один ШЛЕПОК!
Громче, отчетливее. Более влажный. И снова – тот же визг. Но теперь он был дольше, вибрирующий, с ноткой вызова и полной, безудержной отдачи. "Да-а-а! Еще! О Бо-о-оже!" – вырвалось, смешиваясь со смехом и стоном.
— Прогнись сильнее… – его голос стал низким, рычащим, насыщенным властью и неутолимой похотью. – Давай, милая… Вот так… Даааа… Аххх!
И тогда – кульминация. Громкий, влажный ХЛОПОК! Не просто шлепок. Это был звук стремительного, сильного, безжалостного соития. Плоть о плоть. И сразу за ним – взрыв. Не два голоса, а единый визгливо-хриплый вопль экстаза. Ее визг – пронзительный, истеричный, на грани срыва: "Да! Да! Сильнее! Кончаю!". Смешанный с его громким, хриплым, торжествующим ревом: "Да-а-а-а!".
Возбужденные, захлебывающиеся, непристойно-откровенные крики слились в оглушительную, похабную симфонию. Они били по Полине, как удары кнута, унижая, разрывая, оскверняя.
Воздух застрял в горле, сдавленном невидимым обручем.Легкие отказались работать.Сердце бешено колотилось – удары отдавались в висках, в ушах, в кончиках пальцев, – но одновременно казалось, что оно разорвется или остановится от невыносимой боли. По спине, рукам, ногам пробежали мурашки ледяного ужаса. Внутри все сжалось в тугой, ледяной ком, а потом расползлось в жгучей тошноте, подкатившей к самому горлу. Горький привкус заполнил рот. Мышцы онемели, кости обмякли. Рука с телефоном не принадлежала ей, пальцы не слушались. Весь мир замер,кроме этого адского звукового потока из трубки.
Сначала – ослепительная белизна непонимания. Пустота. Потом – удар молнии осознания. И хлынула лавина: Леденящий ужас, сковывающий душу. Глумливое, пожирающее унижение. Душераздирающая боль, острая, как разбитое стекло, разрывающая грудь. Ярость такая, что хотелось закричать и разорвать что-то. Стыд – жгучий, невыносимый: она слышит ЭТО!Отвращение – к этим звукам, к нему, к той невидимой твари, к самой себе за то, что сидит и слушает. Неверие.
Двенадцать лет. Двенадцать лет доверия, заботы, родов, совместных побед и потерь, строительства дома, семьи – растоптаны, разбиты, осквернены этими дикими звуками, этими похабными словами. Это была не просто измена. Это было глубинное, душевное предательство. Он выплеснул грязь на все, что они строили. Обманутые надежды обратились в едкий, удушливый пепел. Любовь? Она сгорела за эти секунды. Осталось только ледяное презрение и всепоглощающая боль.
Хаос. Обрывки, проносящиеся со скоростью света, не складываясь в картину, лишь усугубляя панику: "Не он. Не может быть. Но это его голос... Детка? Милая? Он так меня не называл... годами... Кто она? Молодая? Красивая? Где он? В нашем кабинете? В нашей постели? Прямо сейчас? Пока я здесь, дура, в шелковом халате, пью вино и жду его? Двенадцать лет... Артем... Боже, Артем спит рядом... Как я посмотрю ему в глаза? Как скажу? Нет, это сон. Кошмар. Проснуться! Но звуки... Эти мерзкие, ужасные звуки... Они настоящие. Он настоящий. Лжец. Предатель. Тварь."
Терраса, бассейн, пальмы, кроваво-багровый закат (теперь казавшийся зловещим предзнаменованием), огни отеля – все поблекло, исказилось, потеряло смысл.Существовали только звуки из телефона,впивающиеся в мозг крючьями, и черная, бездонная пустота,разверзшаяся внутри нее. Шум моря исчез. Остался только этот адский концерт ее конца.
Рука Полины дернулась в последнем, отчаянном спазме отторжения. Дорогой смартфон, символ связи с мужем, ставший орудием ее глубочайшего унижения, выскользнул из ослабевших, ледяных пальцев. Он ударился о каменный пол террасы с коротким, звеняще-финальным звуком. Экран мгновенно превратился в паутину мертвых трещин, вспыхнул на миг и погас.
Тишина.
Настоящая, оглушительная тишина,наступившая после кошмарного шума. Тишина, в которой оглушительно билось ее бешеное сердце. Тишина, подчеркнутая лишь далеким, равнодушным рокотом моря.
Полина не плакала. Слез не было. Они замерзли где-то глубоко внутри, превратившись в острые осколки, режущие изнутри. Она сидела, окаменевшая, смотря в темноту залива,где только что горела красота их последнего вечера. Теперь там была лишь черная, беззвездная бездна. Такая же, как и в ее душе.
На террасе виллы лежали осколки телефона. И осколки жизни Полины Котовой.
Полина Котова — 35 лет, Добрая, послушная, преданная, доверчивая, мягкая, домовитая. Бывшая успешная ведущая, сознательно променявшая карьеру на семью. Ведет блог о семейном уюте. Глубоко любит сына.
Кирилл Котов — 43 года, Сильный, властный, уверенный, расчетливый, холодный, мрачный, амбициозный. Поглощен бизнесом. В браке проявлял отстраненность и пренебрежение, скрытое за обеспеченной жизнью.

Дорогие мои читательницы!
Я рада пригласить вас в историю, где главный герой ощутит на себе сполна месть героини, за свое предательство.
Жду вас в комментариях ❤️а если добавите книгу в библиотеку буду на седьмом небе от счастья, за звездочку зацелую и заобниму 🫂

Утро после той ночи ворвалось в спальню Кирилла Котова сквозь щели плотных штор полосами резкого света.
Он лежал навзничь, голова раскалывалась от вчерашнего коньяка и бессонницы, наступившей после... бурного финала. Тело было тяжелым, разбитым, но удовлетворенным животной усталостью. Рядом, уткнувшись лицом в подушку и прикрытая лишь краем шелкового одеяла, спала она. Длинные темные волосы рассыпались по белью, обнаженная спина дышала ровно. Кирилл брезгливо поморщился. Удовольствие прошло, оставив послевкусие пошлости и легкого отвращения. Он резко откинул одеяло, встал. Надо было убрать это из своего пространства. Быстро.
Он натянул дорогие тренировочные брюки, прошел в просторную ванную, включил ледяной душ. Струи воды били по телу, смывая запах чужих духов, чужой кожи. Он стоял, запрокинув голову, черные глаза, обычно такие острые, сейчас были мутными, с красными прожилками. Вчера... Вчера было слабостью. Глупостью, которую он не мог себе позволить. Но адреналин после сложной сделки, напряжение... да и она слишком навязчиво лезла... Кирилл сжал кулаки. Оправдания. Он их ненавидел. Надо было просто вычеркнуть этот эпизод. Полина не узнает. Не должна.
Вытеревшись грубым полотенцем, он вернулся в спальню. Она еще спала. Кирилл быстро оделся в свежую рубашку и брюки, намереваясь разбудить незваную гостью и вежливо, но недвусмысленно указать на дверь. Его взгляд упал на телефон, лежавший на тумбочке рядом с ключами от ее машины. Он машинально взял гаджет, чтобы проверить время и срочные сообщения.
И замер.
На экране, в списке исходящих вызовов, ярко горела запись:
«Поля» – 1 мин 12 сек.
Кирилл Котов, человек, привыкший контролировать каждую секунду своей жизни, каждую копейку состояния, каждое слово подчиненного, почувствовал, как земля уходит из-под ног. Ледяная волна прокатилась по спине, мгновенно протрезвив.
Именно тогда... именно в самый... пик. Когда он был там, в этом аду страсти, забыв обо всем.
Позвонил Полине?
Он не звонил. Он точно не звонил. Его пальцы не касались экрана. Его сознание было полностью поглощено... другим. Это было физически невозможно.
Но запись была. Черным по белому. Один минута двенадцать секунд.
Как? Мысль билась, как пойманная птица, о стекло непонимания. Карман? Неловкое движение? Телефон в кармане брюк, которые были скинуты впопыхах... Мог ли он случайно нажать на ее номер в кармане? Во время... этого? Адреналин, хаос движений... Теоретически... да. Но вероятность? Ничтожна. Абсурдна.
Но другого объяснения не было. Только этот дикий, нелепый сценарий.
Сердце, обычно бьющееся ровно и мощно, как мотор дорогого автомобиля, вдруг застучало с непривычной частотой и силой. В горле пересохло. Он представил Полину. Ее добрые, доверчивые медовые глаза. Ее звонкий голос, который он слышал вчера днем, когда она рассказывала о закате в Анталии. Что она услышала? Что именно она услышала?
Холодный пот выступил на лбу. Сценарий из самого кошмарного сна. Нелепый, невозможный, но... запись существовала.
Надо звонить. Сейчас же. Проверить. Успокоить. Объяснить... чем? Что это глюк телефона? Что это не он? Но запись-то есть! Звонок был. С его номера.
Его пальцы, обычно такие твердые и точные, дрогнули, когда он нашел имя «Поля» в контактах и нажал кнопку вызова. Он поднес телефон к уху, затаив дыхаство, сжимая аппарат так, что костяшки побелели. В голове лихорадочно прокручивались варианты: «Привет, солнце, ты звонила? У меня пропущенный...» Нет. «Привет, как вы? У меня тут телефон глючит...» Слишком натянуто.
Гудки не шли. Ни ответа, ни переадресации на голосовую почту.
Кирилл нахмурился. Полина всегда брала трубку. Всегда. Даже ночью, если звонил он или что-то с Артемом. Ее телефон был при ней, как часть ее заботы о семье. Недоступность – это ненормально.
Он сбросил. Набрал снова. Тот же ритуал: поднес трубку, напряженное ожидание. Ничего.
«Абонент временно недоступен» – механический женский голос из динамика прозвучал как приговор.
Кирилл медленно опустил руку с телефоном. Черные глаза, обычно столь уверенные и пронзительные, сейчас метались, не находя точки опоры. Внутри все сжалось в холодный, тяжелый ком. Недоступна. После того звонка. После этих звуков, которые она могла... должна была услышать, если звонок действительно состоялся.
Случайность? Совпадение? Разум пытался цепляться за рациональное. Может, телефон у нее разрядился? Уронила? Но почему именно сейчас? Почему после этого звонка?
Он посмотрел на спящую женщину в своей постели. Теперь она вызывала не просто отвращение, а яростную, слепую злобу. Из-за нее. Из-за этой глупой, ничтожной слабости.
Но злоба тут же сменилась леденящим страхом. Страхом перед тем, что знает Полина. Страхом перед тем немым укором, который мог быть сейчас в ее глазах. Страхом перед крахом того идеального мира, который он так тщательно выстраивал – успешный бизнесмен, надежный муж, образцовый отец. Мира, где он контролировал все.
Телефон в его руке вдруг показался раскаленным углем. Он бросил его на кровать, как что-то заразное. Запись. Надо удалить запись звонка. Быстро! Хотя бы это.
Он схватил телефон снова, пальцы дрожали, сбиваясь с привычных движений. Список вызовов... Нашел злополучную строчку... Удалить! Подтвердить!
Запись исчезла. Словно ее и не было. Но это ничего не меняло. Это не стирало минуту двенадцать секунд из реальности. Не стирало возможное знание из головы Полины.
Кирилл стоял посреди спальни, в дорогом костюме, только что готовый покорять новый деловой день. Но чувствовал себя не хозяином положения, а загнанным зверем.
Белый шум двигателей. Мерцающие огоньки на крыле в ночной синеве. И всепоглощающий, леденящий ужас.
Полина сидела, вцепившись в подлокотники, но не от турбулентности. Внутри нее бушевал ледяной шторм, сметающий все на своем пути.
Роскошный отдых в Анталии, ласковое море, смех Артема – все это превратилось в далекий, искаженный мираж. На его месте остались только они. Животные стоны. Те самые, что вырвались из телефонной трубки вчера вечером, когда она, смеясь, подняла его телефон, приняв за свой. Звуки, не оставлявшие сомнений – дикий, первобытный экстаз или агония чужой страсти, принадлежавшие не Кириллу, а ей, невидимой, но теперь навсегда поселившейся в ее голове. Они звучали в такт гулу самолета, накладываясь на него жуткой какофонией.
— Мам, а папа знает, что мы прилетаем? – голос Артема, сидящего у окна, прозвучал как из другого измерения. Он вертелся в кресле, предвкушая завтрашний возврат в школу после каникул. – Почему он не позвонил сейчас?
Полина вздрогнула, словно ее ударили током. Она медленно повернула голову, заставляя лицевые мышцы работать. Улыбнулась. Это было похоже на гримасу.
— Папа на работе, солнышко, – ее собственный голос прозвучал удивительно ровно, лишь чуть приглушенно, словно из-за толстого стекла. – Конечно, соскучился. Мы же его скоро увидим. Дома. – Последнее слово застряло в горле колючим комом. Дом. Теперь это слово означало не тепло и уют, а минное поле лжи и чужих запахов.
Артем удовлетворенно кивнул и снова уткнулся носом в иллюминатор. Полина закрыла глаза, пытаясь заглушить наваждение. Бесполезно. Стоны нарастали. Она должна была что-то сделать. Сейчас. Пока не сойдешь с ума. Пока не разразишься истерикой здесь, на глазах у сына и всех этих безмятежных пассажиров.
С трудом отстегнув ремень, она наклонилась к сумке у ног. Руки дрожали. Она нащупала в потайном кармашке старую, потрепанную «раскладушку» – резервный телефон, который брала в поездки на всякий случай и которым почти не пользовалась. Батарея, к счастью, была почти полной. Каждое движение требовало невероятных усилий. Включить. Набрать номер. Знакомый, выученный наизусть номер Кирилла.
Она поднесла телефон к уху. Гудки. Каждый гудок отдавался в виске пульсирующей болью. Она представляла его – сильного, властного, всегда контролирующего ситуацию Кирилла – сейчас, возможно, панически проверяющего историю звонков, гадающего, что она слышала, как объяснить необъяснимое. Его образ смешивался с теми жуткими звуками, вызывая тошноту.
— Алло? Поля? – Его голос в трубке прорвался резко, слишком громко, с ноткой неестественного, натянутого напряжения. Он старался звучать спокойно, но Полина, знавшая каждую его интонацию за 12 лет брака, услышала панику. Как и у нее самой. Два актера перед премьерой кошмара.
— Кирилл, привет, – ее собственный голос был легким, ровным, с оттенком досады. Шедевр самообладания, оплаченный ледяным комом внутри. – Мы в воздухе. Вылетели по расписанию. Все хорошо.
— Солнышко, я… – он запнулся, явно лихорадочно подбирая слова. – Я видел пропущенный… То есть, исходящий звонок тебе вчера поздно. С моего номера. Но я… не звонил. Совсем. Может, телефон в кармане… Ты не брала? Все в порядке? – Вопросы посыпались слишком быстро. Слишком нервно. Он выдавал себя с головой.
В его панике Полина почувствовала мимолетное, леденящее удовлетворение. Он боится. Значит, есть чего бояться.
— Звонок? – Она сделала паузу, изобразив искреннее недоумение. – Нет, Кирилл, я не видела пропущенных. Ни с твоего, ни с других номеров. – Голос оставался ровным, почти беспечным. – А насчет твоего звонка… Ох, извини, я тебе не сказала сразу. У меня… украли телефон. Вчера вечером.
— УКРАЛИ?! – Его возглас в трубке был настолько громким и искренне шокированным, что Артем вздрогнул и испуганно посмотрел на мать. Полина быстро улыбнулась ему, сделав ободряющий жест: мол, все хорошо.
— Да, – вздохнула она, вкладывая в голос досаду и сожаление, но ни капли трагедии. – Глупо, сама виновата. Возвращались с Артемом с ужина по набережной, было людно… Сумочку на плече, наверное, расстегнулась или что-то… В общем, обнаружила пропажу уже на вилле. Полный кошмар. – Она даже позволила себе легкий, фальшивый смешок, от которого самой стало не по себе.
— Но… как? Где? Ты не заметила? – Кирилл не мог скрыть замешательства. Его сценарий – ее паника, слезы, вопросы о звонке – рушился. Украли? Это было… слишком удобно? Слишком чисто? Или правда?
— Не заметила, – Полина пожала плечами, хотя он этого не видел. – Просто сунула руку в сумку – а телефона нет. Обычная туристическая история. Обидно, конечно, столько фото Артема… Но что поделаешь. – Она сделала паузу, играя в рассеянность. – А, ты говорил про звонок с твоего номера? Наверное, воры баловались. Или случайность какая-то в кармане, как ты и думаешь. Я же не брала трубку – телефона уже не было.
Она чувствовала, как он на другом конце провода замер, вцепившись в ее слова, анализируя каждую интонацию, каждый полутон, ища малейшую трещину в ее истории, намек на знание.
— Симку… – начал он, голос стал жестче, деловитее, но подспудная тревога не исчезла. – Симку заблокировали? Надо срочно звонить оператору!
— Симка… – Полина потянула время, глядя в иллюминатор на бескрайнюю белую пелену облаков, расстилавшуюся под ними. – Симка была в телефоне, Кирилл. А телефон… ну, его явно уже продали или выбросили, вытащив симку. Я даже не знаю, возможно ли ее теперь восстановить. Наверное, проще новую сделать, да? – Она нарочно сделала голос слегка усталым, как бы отмахиваясь от проблемы. Главное – создать ощущение окончательности и бесповоротности. Никаких следов. Никаких записей. Никакой возможности когда-либо узнать, что было на том конце провода. Симка растворилась в турецкой ночи вместе с доказательствами его измены.
На том конце провода повисло тяжелое, густое молчание. Она почти физически ощущала, как его мозг лихорадочно работает: Украли. Симка утеряна. Она ничего не слышала? Не может быть… Но она спокойна! Слишком спокойна? Или правда не знает? Или… играет? Играет лучше меня?
Зал прилета встретил их гулким эхом голосов, скрежетом тележек и выцветшей под люминесцентными лампами реальностью. Турецкое солнце, море и кошмар вчерашней ночи казались сном. Очень плохим сном, от которого сердце все еще бешено колотилось, а в ушах стоял призрачный шум – смесь гула самолета и тех самых стонов.
Артем, оживившись после полета, тут же рванул вперед, выискивая в толпе встречающих знакомую фигуру. Полина шла следом, волоча чемодан, как каторжник – тащила груз лжи и предательства. Каждый шаг давался с трудом. Она чувствовала себя стеклянной, вот-вот готовой треснуть от напряжения.
– Папа! – радостный крик Артема прозвучал как выстрел. Полина вздрогнула.
Он пробился сквозь группу туристов и бросился к высокому мужчине в дорогом, безупречно сидевшем пальто. Кирилл. Он легко подхватил сына на руки, закружил, и его смех прозвучал громко, естественно. Слишком естественно? Полина замерла в нескольких шагах, наблюдая. Его черные глаза, обычно такие пронзительные и властные, сейчас светились искренней радостью при виде сына. Но когда его взгляд скользнул на нее, Полине показалось, что в глубине этих глаз мелькнуло что-то еще. Настороженность? Испытание? Или ей просто мерещилось?
Кирилл поставил Артема на ноги и широким шагом подошел к ней.
– Ну вот и мои путешественники, – его голос был теплым, привычно бархатистым. Он обнял ее за плечи и поцеловал в щеку. Губы коснулись кожи сухо, быстро. Полина почувствовала, как все ее тело напряглось, как будто к ней прикоснулись раскаленным железом. Она заставила себя не отшатнуться. – Как полет? Отдохнула в Анталии? – Его глаза скользили по ее лицу, выискивая… что? Следы слез? Знание? Подтверждение ее слов из самолета?
– Нормально, – выдавила она из себя, делая шаг назад, под предлогом поправить сумку на плече. Ее голос звучал хрипло. Она прочистила горло. – Полет… как обычно. Устала. – Улыбка не получилась.
Кирилл легко подхватил чемодан из ее дрожащей руки. Его пальцы на мгновение коснулись ее ладони. Она едва сдержала порыв выдернуть руку.
– Ну, дома отоспишься, – сказал он, уже поворачиваясь к выходу, ведя Артема за руку. И как бы невзначай, через плечо, бросил ту самую фразу, от которой у Полины похолодели ноги, несмотря на телефонный разговор: – Поля... Ты точно не видела мой вчерашний звонок? Ты говорила про кражу... но вдруг успела взять? Все в порядке? – Голос был спокойным, но в вопросе чувствовалось напряжение, как натянутая струна. Он проверял. Здесь и сейчас. Искал малейшую брешь в ее истории, в ее спокойствии.
Кровь ударила в лицо, щелы пылали. Она почувствовала, как Артем обернулся и смотрит на нее своими большими, доверчивыми глазами. Он знает, что что-то не так. Чувствует.
Она сделала глоток воздуха, слишком резкий. Нужно было держаться. Смотреть ему в глаза и подтверждать ложь.
– Кирилл, – ее голос прозвучал удивительно ровно, лишь чуть тише обычного. Она подняла подбородок, встречая его испытующий взгляд. – Я же сказала по телефону. Я не могла его взять. Телефона у меня уже не было. Украли до твоего звонка. Я просто не видела пропущенных. – Она подчеркнула слова "до" и "не могла", вкладывая в них невозможность, факт. – А симка... – она добавила, глядя ему прямо в глаза, – ...она была внутри. Потерялась наверняка. Восстановить не получится. – Она пожала плечами, изображая легкую досаду от технической проблемы. Внутри все сжалось в ледяной комок. Скажи что-нибудь. Прояви хоть каплю сожаления, что я не услышала твой "важный" звонок!
Сначала на лице Кирилла промелькнуло знакомое раздражение – на ситуацию, на воров, на ее неосторожность. Но оно было мимолетным. Потом... Полина уловила это снова. Быстрее, чем в первый раз, почти мгновенно. Микро-расслабление мышц вокруг глаз, едва заметный спад напряжения в челюсти. Облегчение. Глубокое, идущее изнутри. Он быстро прикрыл его деловой озабоченностью.
– Да, конечно, – он кивнул, слишком поспешно. – Главное – ты в порядке. Телефон купим. Симку новую сделаем. Не проблема. – Он махнул рукой, окончательно отмахиваясь от темы, и повернулся к выходу. – Пошли, машина ждет. Артем, идем!
Он зашагал к стеклянным дверям, ведя сына, его спина была прямой, шаг – уверенным. Но Полина видела. Видела это краденое облегчение, которое он унес с собой, как трофей. Оно висело в воздухе между ними тяжелым, невысказанным признанием.
Она шла следом, глядя в его спину. В ушах снова зазвучали те стоны, теперь смешанные с гулким эхом аэропорта. Внутри, холодным эхом, стучала одна мысль, четкая и безжалостная, подтвержденная его реакцией здесь, на земле:
Он рад. Рад, что симка потеряна. Рад, что не будет следов. Рад, что его тайна в безопасности. Он... свободно вздохнул.
От этой мысли было невыносимо больно. И страшно.
Черный, начищенный до зеркального блеска Lexus Кирилла плыл по мокрому асфальту. За окном – серый, промозглый апрель. Голые ветки деревьев, грязные остатки снега в палисадниках, хмурые прохожие, кутающиеся в куртки. Совсем недавно – бирюзовое море, ослепительное солнце, горячий песок под босыми ногами. Контраст ударил, как пинок под дых. Полина прижалась лбом к холодному стеклу, пытаясь заглушить навязчивый звук в ушах: хриплые стоны, женский шепот...
— Мама, а помнишь, как мы катались на банане? Аж волны брызгали! – Артем с заднего сиденья не умолкал ни на секунду. Он взахлеб делился впечатлениями, перескакивая с аквапарка на мороженое. – А помнишь, как я нырял за той ракушкой? А помнишь, как мы с тобой...
— Звучит круто, Артемка! – перебил Кирилл, ловко перестраиваясь в потоке машин. Его руки уверенно лежали на руле. – Прямо дух захватывает! Наверное, очень весело было? – Он бросил быстрый взгляд в зеркало заднего вида на жену, стараясь вовлечь ее в разговор. – Правда, Поля? Как там, на банане? Страшно?
Полина лишь кивнула, не отрываясь от окна. Ее язык будто онемел. В ушах, поверх детского щебета, снова звучали те стоны. Животные. Хриплые. И этот шепот… Кто?! Голова раскалывалась. Его отражение в зеркале – спокойное, уверенное лицо – казалось чужой маской. Лжец.
— А завтра в школу? – спросил Артем, внезапно сменив тему. Весенние каникулы закончились буквально вчера. Реальность навалилась тяжелой плитой.
— Да, солнышко, завтра, – ответила Полина механически, наконец обернувшись. Голос звучал плоским, чужим. – Уроки сделал?
— Нууу… почти. Осталось математику доделать. Пап, ты вечером поможешь?
— Посмотрю, сынок, – пообещал Кирилл, заворачивая в знакомый двор их престижного ЖК. – Работы много, но гляну. Держись.
Машина остановилась у подъезда – высокого, с зеркальными окнами, подъездом с консьержем. Роскошь, которая сейчас казалась Полине ледяным склепом. Артем выскочил первым:
— Ура, дома! Бегу переодеваться и уроки доделывать! Завтра же школа! – И он стремглав рванул к лифту, оставив родителей с чемоданами.
Кирилл легко вытащил багаж из багажника. Высокий, уверенный, в безупречном пальто поверх делового костюма. Он взял самый тяжелый чемодан Полины, его движения были привычно точными, экономичными.
— Ну, как ощущения? – спросил он, пока они ждали лифт. Его взгляд – внимательный, чуть изучающий – скользнул по ее лицу. – Дома-то лучше солнечной Турции?
Полина взяла свой саквояж, избегая его глаз. Его близость, его обыденный вопрос – все это сжимало горло.
— Устала просто. Дорога, – выдавила она, глядя на кнопку лифта.
Лифт плавно поднял их наверх. Тишина в их просторной, стильной квартире после шума аэропорта и улицы оглушила. Только мерное, гулкое тиканье напольных часов в гостиной – дорогих, но бездушных. Артем уже грохотал у себя в комнате – слышно было, как он швыряет рюкзак и топает.
— Распаковываться будем? – предложил Кирилл, откатывая чемоданы по паркету в сторону их спальни. Он снял пальто, аккуратно повесил его на вешалку в прихожей. Каждое его движение – снятие часов, поправка галстука – отдавалось в Полине глухим ударом.
— Да… Наверное, – ответила она, следуя за ним в спальню. Пространство наполнилось его присутствием – плотным, невыносимым.
Они начали молча. Кирилл открыл гардеробную – просторную, с выдвижными системами. Стал аккуратно развешивать свои рубашки, пиджаки, костюмы. Полина подошла к своему комоду, машинально открыла ящик. Яркие пляжные платья, легкие сарафаны казались сейчас кричаще нелепыми на фоне серого заоконного пейзажа и ее внутренней зимы. Каждая вещь – укол памяти. Она достала бирюзовый купальник. Тот самый, в котором загорала вчера днем, еще ничего не зная. Вчера вечером... Судорожно скомкала ткань и сунула в самый дальний угол ящика, подальше от глаз.
— Ну как там, в Турции? – Кирилл нарушил тишину, стараясь звучать непринужденно. Он вышел из гардеробной, держа в руке пару ее летних туфель на шпильке. – Погода баловала? Море теплое? Артемка вон как доволен, взахлеб рассказывает. – Он положил туфли на полку, его взгляд скользнул по ее спине.
— Да, – коротко. Полина закрыла ящик комода с глухим стуком. – Тепло. Море… нормальное. – Слово «хорошо» застряло в горле комком. Ложь.
— Нормальное? – Кирилл усмехнулся, но смех прозвучал натянуто, как струна. Он подошел ближе, его тень упала на комод. – Артем описывает как райские кущи. А ты… как отдохнула-то? Выглядишь, будто не отдыхала, а вкалывала на стройке. – Он протянул руку, будто собираясь коснуться ее плеча.
Полина инстинктивно отшатнулась, резко обернувшись. Взгляд упал не на его глаза, а на узел галстука – дорогого, шелкового.
— Отпуск есть отпуск, – пожала она плечами, стараясь, чтобы голос не дрогнул. – Отдохнула.
Отдохнула до звонка с твоими стонами, – пронеслось в голове, жгуче и горько.
Разговор повис в воздухе, густой и неловкий. Кирилл постоял, почесал затылок. Он явно чувствовал ее ледяную отстраненность, стену, выросшую между ними за сутки. На его лице мелькнуло легкое раздражение, быстро смененное привычной маской заботы. Списал на усталость, нервы. Вздохнул.
— Ладно, – сказал он, глядя на ее сгорбленную спину, когда она отвернулась к окну. – Иди приляг, если устала. Я потом сам разберусь. – Он сделал шаг к двери. – К ужину выйдешь? Закажем суши? Артем проголодается.
— Посмотрим, – пробормотала Полина в пустоту за стеклом. Тусклый свет заката окрашивал серые крыши в грязно-розовые тона. Совсем не турки. – Может, полежу.
— Как знаешь, – отозвался он, и дверь в спальню тихо закрылась за ним, щелкнув замком.
Полина осталась одна. Гул холодильника из кухни, тиканье напольных часов – громкое, размеренное, далекий гул города за тройным стеклом – все слилось в один давящий, звенящий гул тишины. Гул, в котором так отчетливо, так навязчиво слышались животные стоны. Она обхватила себя руками, пытаясь согреться. Холод шел изнутри. По стенам роскошной спальни, по дизайнерским обоям, будто поползли трещины. Гнет тишины сжимал горло, давил на виски. За дверью слышался его голос – он звонил кому-то по работе, спокойный, деловой. Нормальный.
Вечер опустился на квартиру тяжелым, дорогим покрывалом. Артемка, наконец, угомонился после рассказов про море и школьные новости, уснул, прижав к груди потрепанного плюшевого волка. В гостиной, размером с небольшую квартиру, царила тишина. Не уютная, не домашняя, а та самая, гулкая, которая давит на виски. Только приглушенное бубнение телевизора – Кирилл смотрел новости, развалившись в глубоком кожаном кресле. Экран освещал его лицо холодным синеватым светом, подчеркивая резкую линию скулы, властный подбородок. Красивый. Сильный. Ее муж.
Полина стояла у панорамного окна, упершись лбом в прохладное стекло. За ним – ночной Нижний Новгород, огни машин, неоновые вывески. Но она не видела города. Перед ее внутренним взором плясали картинки: бирюзовое море, смех Артема, зонтик в коктейле... И тут же, как ножом по стеклу – те самые стоны. Животные, хриплые, полные какой-то дикой, неприличной жажды. И шепот... чужой, женский. Они звенели у нее в ушах громче тиканья дорогих часов на камине.
Она сжала кулаки так, что ногти впились в ладони. Кто? Кто это была?Вопрос гвоздем сидел в мозгу. Каждый взгляд Кирилла сегодня – даже самый обычный, деловой – казался ей притворным. Каждое его слово – ложью. Этот дом, этот достаток, эта красивая картинка семьи... все вдруг стало фальшивым, как дешевый пластик.
Тишина давила. Стоны в ушах усиливались. Она не могла больше. Просто стоять и делать вид, что все в порядке. Нужно было действие. Хоть какое-то. Чтобы вырваться из этой липкой паутины подозрений и боли.
Полина резко развернулась от окна. Шелковый халат шелестнул.
— Кир, – голос прозвучал чуть хрипло, громче, чем она планировала.
Кирилл медленно отвел взгляд от экрана, где очередной чиновник что-то важное вещал. Брови поползли вверх, в привычной гримасе легкого удивления и нетерпения. «Что?»
Полина сделала шаг вперед. Встала так, чтобы свет от люстры падал прямо на нее. Чтобы он видел ее лицо.
— Я хочу выйти на работу.
Тишина после этих слов стала абсолютной. Даже телевизор будто приглушили. Кирилл замер. Его черные глаза, обычно такие уверенные, мрачные, расширились от чистого, неконтролируемого шока. Он даже приподнялся в кресле.
— Что? – проговорил он, растягивая слово. – Зачем? – В его тоне смешалось искреннее, абсолютное непонимание и уже знакомое Полине раздражение. Как будто она сказала что-то совершенно абсурдное. – Тебе чего-то не хватает? – Он махнул рукой, очерчивая роскошь вокруг: хрустальную люстру, дизайнерскую мебель, вид на город. – Я же даю тебе всё! Дом? Пятикомнатная квартира! Машину? Какую захочешь! Поездки? Анталия – пожалуйста! Мальдивы – не вопрос! Артем? Школа лучшая, кружки какие хочет, репетиторы! Все оплачено! О чем ты вообще?!
Он говорил, перечисляя свои достижения, свои дары. Как будто она была ребенком, капризничающим в магазине игрушек. Это я даю резало слух. Как ножом.
— Хочу чего-то... своего, – проговорила Полина, пересиливая ком в горле. Она смотрела ему прямо в глаза, пытаясь разглядеть хоть искру понимания, а не только раздражение. – Кроме дома. Кроме блога про котлеты и уют. Кроме ожидания тебя с работы. Своего.
Кирилл фыркнул. Звук был резким, презрительным.
— Своего? – Он откинулся на спинку кресла, его взгляд стал тяжелым, оценивающим. – Поля, ну о чем ты? Ты же не работала десять лет! С Артемом сидела, домом занималась. Что ты сейчас умеешь? Ведущей? – Он усмехнулся. – Там сейчас молодежь, другие стандарты. Да и зачем? Чтобы копейки какие-то получать? Ты с ума сошла от скуки, что ли? После отпуска?
Его слова били по больному. "Не работала". Как будто воспитание сына, поддержание этого огромного дома, создание образа "идеальной жены миллионера" – это не работа. Как будто ее прошлые успехи стерлись в ноль. "Молодежь". Намек на то, что она уже не та? "Копейки". Унижение любого ее возможного заработка по сравнению с его миллионами.
— Я хочу попробовать, – настаивала Полина, чувствуя, как подступают слезы от бессилия и гнева. Но она сжала губы. Плакать перед ним? Нет. Не сейчас. – Мне это нужно.
Кирилл снова махнул рукой, широким, раздраженным жестом, будто отмахиваясь от надоедливой мухи.
— Обсудим позже. Сейчас не время. – Он повернулся обратно к телевизору, явно считая разговор исчерпанным. – Новости важные. Контракты висят. Устал я сегодня.
Не время. Всегда не время. Время было только на то, чтобы звонить ей из чужой постели, пока она сидела с их сыном у моря. Гнев, острый и ядовитый, подкатил к горлу. Но она сглотнула его. Кричать? Устраивать сцену? Артем спит за стенкой. И... что это даст? Он все равно не поймет. Не захочет понять.
Полина закусила губу до боли. Она повернулась и медленно пошла из гостиной, спиной к нему, к его новостям, к его усталости. Каждый шаг отдавался в тишине гулким эхом. Она шла не просто в спальню. Она шла прочь от женщины, которой была еще вчера. Послушной, удобной, живущей его жизнью, его деньгами, егорешениями.
Утро вломилось в квартиру резким звонком будильника Артема. Так и спать хотелось, но нет – пора вставать. Полина уже маялась на кухне, на автомате разливая сок по стаканам. Руки сами делали – сколько лет одному и тому же. А вот внутри – пустота. Звенело, как в пустом стакане.
Вчерашний разговор с Кириллом оставил во рту гадкий привкус. Его слова: «Чего ты сейчас умеешь?.. Копейки какие-то… Одурела от тоски?» – так и висели в воздухе. Тяжелые, как их дурацкая люстра, что в гостиной.
Артем вывалился из своей комнаты, волоча рюкзак. Вид – сам невыспавшаяся тоска.
— У-у-у, мам, ну зачем?! – заныл он, плюхнувшись на стул. – Каникулы только кончились! Опять эта математика, этот Серега Петров... – Уткнулся лбом в прохладный кухонный стол.
Полина поставила перед ним тарелку с омлетом. Его поникшая спина, этот вечный каприз – хоть что-то знакомое в ее личном кошмаре.
— Знаю, солнышко, знаю, – голос прозвучал ровно, почти тепло. Маска хорошей мамы сама собой налезла на лицо. – Но школа – это важно. Съешь омлет, может, сил прибавится. – Она потрепала его по вихрам, и на секунду – только на секунду – тот дурацкий «вой» в голове чуть стих, отступил перед простым «погладить по голове».
Кирилл появился минут через десять. Весь в своем идеальном костюме, пахнет дорогим лосьоном и деловой важностью. Чмокнул Артема в макушку на бегу, Полине кинул короткое «Привет» и схватил со стола термос с кофе. Глянул на нее – как на стул. Новости на планшете явно волновали его куда больше, чем вчерашний скандал или ее состояние.
— Не опаздывай, Артем, – бросил он сыну, уже к двери. Дверь захлопнулась. И в квартире снова – та же давящая тишина. Большая, чистая и мертвая. Просто курорт.
Полина проводила Артема до лифта, помахала. Вернулась и застыла посреди огромной гостиной. Солнце играло на всех этих хромированных штуках, подчеркивая чистоту и... пустоту. Тишина снова сдавила виски. И в ушах – опять они. Стоны. Хрип. Звон разбитого экрана. Она ухватилась за диван, пытаясь вдохнуть. «Обсудим позже. Сейчас не время». Его фраза жалила. Не время для нее. Как всегда.
День тянулся – конца не видно. Полина пыталась заняться хоть чем: разобрала вещи из Турции, песок сыпался из карманов шорт, назойливое напоминание о том, что было до, полила цветы на балконе, дорогие орхидеи, подарок Кирилла, теперь казались ей пластмассовыми, открыла ноутбук, чтобы написать пост
«Возвращение к рутине после отдыха: как не впасть в тоску?» – глянул с экрана черновик. Горько скривило рот. Ни строчки не вышло. Каждое слово – ложь. Какой уют? Какая рутина? Ее мир треснул, и ламинат под ногами, и гранит стола – все вдруг стало похоже на декорации плохого спектакля.
Зазвонил домофон – Полина вздрогнула. Артем! Отбой. Облегчение, смешанное с усталостью, накатило волной. Хоть он. Хоть его болтовня, его энергия – что-то настоящее.
Артем ворвался в квартиру, швырнул рюкзак в прихожей, лицо красное – то ли бежал, то ли возбужден.
— Мам, привет! Ну и денек! – Запыхавшись, схватил яблоко из вазы.
— Как школа? – спросила Полина, пытаясь собраться, влезть обратно в шкуру «мамы».
— Нормааально, – махнул он рукой, жуя. – Скучища. – Вдруг глаза загорелись. – Мам, а помнишь, у бабули с дедом сейчас весна? В лесу ручьи, сосульки капают, дед говорил, скоро подснежники будут! – Подбежал к ней, глядя снизу вверх. – Мамочка, ну можно на выходные к ним? Я так соскучился! У них же клево! И ты отдохнешь! Папа устал, ты говорила, он нервный… – Ловко нажал на все кнопки.
Полина замерла. К его родителям. За город. В тот самый дом, подарокКирилла. В настоящий лес, а не в каменные джунгли. К его маме с папой, в их простой, теплый мирок. То, что доктор прописал. Передышка. Шанс выдохнуть и подумать. Без его вездесущего контроля, без этой душащей роскоши, без игры в счастливую жену.
— Идея классная, Артемка, – сказала она, и в голосе впервые за день прорвалось настоящее тепло. Обняла сына. – Очень. Я поговорю с папой. Посмотрим, что скажет наш главнокомандующий.
Вечером Кирилл приперся позже обычного. Пахло от него дорогим коньяком и сигарами – то ли деловые, то ли мужики расслабились после «тяжелого дня». Швырнул пиджак на кресло, потянулся.
— Ну че там? – спросил рассеянно, уже открывая ноутбук.
Полина, стоя у окна (поза как вчера, а внутри все иначе), повернулась.
— Артем просится на выходные к твоим родителям. Заскучал. Говорит, весна, ручьи там… – Говорила ровно, без нажима.
Кирилл на секунду оторвался от экрана. Лицо просияло – чистым, искренним облегчением. Не за сына. За себя.
— К родителям? Да! Здорово! – Он даже оживился. – Пусть съездит, воздухом подышит. И ты, Поля, отдохнешь. – Слово «отдохнешь» он выделил, а взгляд скользнул по ней с таким... подозрительным одобрением. Типа «Отлично, отвяжется со своими дурацкими идеями про работу». Его «забота» была острее ножа. – Я машину организую, предупрежу маму с папой. Все будет на высшем уровне. – Говорил про «уровень», как про заказ в дорогом ресторане. Не про семью. Про услугу.
Полина кивнула, пальцы сжались. Отдохнешь. Да, от тебя.
— А, кстати, – Кирилл вдруг вспомнил, порылся в барсетке и вытащил тонкий, блестящий смартфон и конвертик с симкой. – Держи. Негоже жене без связи ходить. Лучшая модель, активировал недавно. Симку вставишь – заработает. – Сунул ей телефон. Дорогая, холодная подачка.
Полина взяла. Гладкий корпус был ледяным. Новый телефон. Тот самый, из-за «кражи» которого она избежала разборок с мужем дома. А старый, разбитый, с уликой в виде того звонка, лежал теперь на дне комода, в шкатулке под бельем. Как улика. Как первый выстрел.
— Спасибо, – выдавила она, голос плоский, как экран этого нового гаджета. Даже не посмотрела на него, просто сжала в руке.
Кирилл, довольный собой, снова уткнулся в ноутбук. Его мир вернулся в норму.
Полина медленно пошла в спальню. В руке – холодный блеск нового телефона, игрушки для слежки. В сердце – ледяной комок решимости. В комоде – лежал старый телефон: разбитый экран и память о тех стонах.