Неверный. Ты предпочел другую

Глава 1

Дым от мангала щиплет глаза, когда я оглядываю компанию в поисках Степана. Мужчины собрались вокруг огня, обсуждают какую-то сделку, жены сидят в беседке с бокалами вина. Привычная картина наших загородных встреч. Но мужа нигде не видно.

– Света, а где Степа? – спрашиваю подругу, присаживаясь к ней на скамейку.

Она на мгновение замирает с бокалом у губ, бросает быстрый взгляд в сторону бани, потом отводит глаза.

– Не знаю, – отвечает слишком быстро. – Может, в дом ушел?

Что-то в ее тоне настораживает. Света знает, где Степан, но почему-то не хочет говорить. Я чувствую, как в груди начинает расти тревожное предчувствие, холодное и липкое.

– Кирилл, ты не видел моего мужа? – обращаюсь к хозяину дома.

Тот пожимает плечами, не отрываясь от углей:

– Вроде в сторону бани шел. Минут сорок назад.

Сорок минут. Что можно делать в бане сорок минут? Обычно Степан парится быстро, не любит долго сидеть в жаре. Тревога усиливается, сжимает горло невидимой рукой.

Поднимаюсь, отряхиваю платье. Ноги подкашиваются от внезапной слабости, приходится опереться на стол. Сердце стучит учащенно, отдает в висках.

– Схожу проверю, – бормочу и направляюсь к бане.

Баня стоит в дальнем углу участка, скрытая от основной зоны отдыха густыми кустами сирени. Оттуда не видно ни беседки, ни мангала. Идеальное место для уединения. Мысль эта приходит сама собой, и я пытаюсь ее прогнать. Зачем Степану уединение? Он же просто парится.

Подхожу к двери, слышу приглушенные голоса. Мужской и... женский? Пульс подскакивает, ладони становятся влажными. Нет, мне кажется. Это не может быть женский голос.

Толкаю дверь, и горячий пар обжигает лицо. Влажность бьет в легкие, заставляя задохнуться. Я щурюсь, пытаясь разглядеть что-то в белесой завесе пара. Сначала различаю только очертания, размытые силуэты на верхней полке.

Потом пар слегка рассеивается, и я вижу.

Степан сидит на полке, откинувшись назад. Голова запрокинута, глаза закрыты, лицо расслаблено. Между его разведенными ногами стоит на коленях девушка. Длинные волосы закрывают ее лицо, но я узнаю фигуру, купальник. Яна, помощница Кирилла.

Время растягивается, как густая карамель. Каждая секунда длится вечность. Я вижу, как ритмично движется голова девушки, как судорожно сжимаются пальцы Степана на деревянной полке, как подрагивают его ноги.

Воздух становится невозможно густым. Я пытаюсь вздохнуть, но легкие не слушаются. Сердце колотится так сильно, что весь мир пульсирует в такт ударам. В ушах нарастает звон, заглушая все остальные звуки.

Степан открывает глаза, и наши взгляды встречаются. На секунду в его глазах мелькает что-то похожее на удивление, но тут же сменяется холодным раздражением. Он не смущен, не испуган. Просто недоволен, что его потревожили.

– Лиза, – произносит он спокойным голосом, слегка отстраняя от себя Яну. Тон такой, словно он застал меня за чем-то неприличным, а не наоборот. – Можно было постучать.

Слова доходят до меня как сквозь толщу воды. Я стою в дверях, вцепившись в косяк, и чувствую, как подкашиваются ноги. Платье прилипает к телу от жары, пот стекает по спине. Но внутри я ледяная, будто все тепло разом покинуло мое тело.

Яна медленно поворачивается ко мне. На губах влажный блеск, волосы растрепаны. Она поднимается с колен неспешно, грациозно, как кошка. В ее взгляде нет ни тени смущения. Только торжество и что-то похожее на насмешку.

– Степан Алексеевич, – голос у нее чуть хриплый, но уверенный. – Может, продолжим позже?

Она говорит это, глядя мне прямо в глаза. Нагло, вызывающе. Словно хочет, чтобы я поняла: она не собирается прятаться или извиняться. Она имеет право быть здесь.

Мир качается под ногами. Хватаюсь за дверной косяк двумя руками, чтобы не упасть. Дерево горячее от пара, обжигает ладони. Во рту пересыхает, язык прилипает к небу.

– Степа... – голос выходит хриплым, чужим. – Что это?

Вопрос глупый, детский. Я же все вижу. Но разум отказывается принимать реальность. Шестнадцать лет брака, тринадцать лет совместного воспитания дочери, все это не может рухнуть в одну секунду.

– То, что ты видишь, – отвечает Степан, поднимаясь с полки. Движения спокойные, размеренные. Ни тени стеснения или вины. – Яна, дай нам пару минут.

Она кивает и скользит мимо меня к выходу. Задевает плечом, и я чувствую запах дорогих духов. Знакомый аромат, который Степан подарил мне на день рождения. Значит, он покупал эти духи не только для меня. Мысль эта бьет больнее, чем сама измена.

Дверь закрывается. Остаемся вдвоем в раскаленном пространстве бани. Пар медленно оседает, и я отчетливо вижу лицо мужа. Спокойное, даже слегка скучающее. Будто мы обсуждаем меню на ужин, а не его измену.

❤️Дорогие читатели!❤️

Добро пожаловать на страницы очередной новинки!

Если Вам понравилось, поставьте пожалуйста лайк (“Мне нравится”) ⭐️ на странице книги.

Чем выше рейтинг у книги, тем больше читателей сможет её увидеть!

Визуализация

Дорогие читатели!

В ожидании продолжения, предлагаю вам насладиться визуальной составляющей.
Скажите, интересны ли вам подобные оживления, визуализация других персонажей, мест из книги и т.п.Хотели бы видеть подобное в других книгах?

Степан и Елизавета

Елизавета, 36 лет

Степан, 38 лет, харизматичный …

Глава 2

– Зачем? – слово вырывается само собой, полное боли и непонимания.

– Зачем что, Лиза? – он медленно обматывается полотенцем вокруг пояса. Жесты неспешные, театральные. – Зачем ты зашла без стука или зачем я делаю то, что делаю?

Издевательство в его тоне режет по живому. Шестнадцать лет я знала этого человека, рожала от него ребенка, делила постель. И только сейчас слышу его настоящий холодный, презрительный голос.

– Степа, мы же... мы же семья. – Слова даются с трудом, горло перехватывает спазм. – У нас Мила...

– Да, у нас есть Мила, – кивает он, садясь на нижнюю полку. Смотрит на меня снизу вверх, и в этом взгляде столько пренебрежения, что хочется провалиться сквозь землю. – И дом. И общие знакомые. И куча обязательств. Но что это меняет?

Обязательства. Он называет наш брак обязательствами. Слово это въедается в сознание, оставляя жгучий след. Значит, все эти годы я была для него просто... обязательством?

Воспоминания обрушиваются лавиной. Наша первая встреча в университете, где он подошел ко мне в библиотеке. Первое свидание, первый поцелуй, первая близость. Предложение руки и сердца в том же университетском парке. Как он клялся в любви, обещал счастье, говорил, что я женщина его мечты.

Все это было ложью? Или я сама себе все это выдумала?

– Ты не любишь меня, – произношу вслух то, что давно чувствовала, но в чем боялась признаться даже себе.

Он хмыкает, и этот звук больнее пощечины:

– Лиза, давай не будем разводить сентименты. Мы взрослые люди. У нас есть договоренности. Я обеспечиваю семью, ты занимаешься домом и ребенком. Все довольны.

Договоренности. Еще одно слово, которое добивает остатки иллюзий. Значит, наш брак деловая сделка? Я даю ему статус женатого мужчины, веду хозяйство, рожаю детей. А он платит за это деньгами и крышей над головой.

– Я не довольна! – слова вырываются с такой силой, что эхо отражается от стен. – Я совсем не довольна!

Степан поднимается, подходит ближе. Высокий, статный, с широкими плечами. Таким я его помню с самых первых дней. Красивый мужчина, который мог выбрать любую. И выбрал меня. А теперь выбирает других.

– Тогда подумай, что хочешь изменить, – говорит он, и в голосе появляется та самая "рабоче-деловая" стальная интонация. – Только учти: у тебя нет ни образования, ни опыта работы, ни собственных денег. Есть только я и то, что я тебе даю.

Слова обрушиваются как ледяной душ. Правда, которую я не хотела видеть. Мне тридцать шесть лет, но я полностью зависима от мужа. Не закончила университет, не работала ни дня. Даже кредитки у меня на его имя. Я красивая, но бесполезная игрушка.

Воздух в бане становится невыносимо душным. Легкие отказываются работать, перед глазами мелькают черные пятна. Я разворачиваюсь и выбегаю наружу, задыхаясь от жары и слез.

Свежий воздух обжигает разгоряченное лицо. Я прислоняюсь к стене бани, пытаясь отдышаться. Сердце колотится как бешеное, в висках стучит кровь. Ноги подкашиваются, приходится опираться на стену, чтобы не упасть.

Откуда-то доносится смех, музыка, голоса друзей. Обычная загородная вечеринка. Мангал, шашлыки, вино. Никто не знает, что мой мир только что превратился в руины.

Я стою у бани, прижавшись спиной к горячей стене, и понимаю: назад пути нет. Прежней Лизы больше не существует. Наивной, доверчивой, слепо верящей в любовь. Она умерла в этой бане, задохнувшись от горячего пара и правды.

Из бани выходит Степан, обернутый в полотенце. Волосы влажные, кожа красная от жара. Он идет к компании, и я слышу, как мужчины громко приветствуют его:

– Степаныч! Чего так долго? Мы уж думали, растаял там!

– Давайте ведро ледяной воды! – кричит Кирилл. – Охлади нашего героя!

Они смеются, хлопают его по плечу. Степан улыбается, шутит в ответ. Играет роль обычного мужика, который просто хорошо попарился. И никто не подозревает, что произошло на самом деле.

Я медленно иду к беседке, где сидят женщины. Ноги ватные, каждый шаг дается с трудом. Света поднимает голову, встречается со мной взглядом, и я вижу в ее глазах знание. Она понимает, что я узнала правду.

– Лиза, – начинает она, но я качаю головой.

Сейчас не время для разговоров. Сейчас нужно просто дожить до конца вечера. Сыграть роль счастливой жены, пока все не разойдутся. А потом... потом я подумаю, что делать дальше.

Глава 3

Мужчины обливают Степана ледяной водой, он кричит и смеется. Капли разлетаются в разные стороны, сверкая в лучах заходящего солнца. Привычная картина дружеских посиделок. Но теперь я вижу все по-другому.

Как долго это продолжается? Сколько раз он исчезал под разными предлогами, а я наивно верила? Сколько женщин было до Яны? Мысли роятся в голове, как осы в разрушенном улье.

Сажусь в беседке рядом со Светой, беру бокал. Руки дрожат, напиток плещется, несколько капель проливается на белое платье. Красное пятно расплывается по ткани, как кровь. Очень символично.

– Лиза, – Света тихо касается моей руки. – Хочешь поговорить?

Качаю головой. Говорить не о чем. Все и так ясно. Я обманутая жена, которая последней узнала правду. Банальная история, которая случается с тысячами женщин.

Степан подходит к нашему столу, капли воды стекают с его волос на плечи. Он обнимает меня за плечи, привычный жест заботливого мужа. Но теперь его прикосновение обжигает.

– Как дела, дорогая? – спрашивает муж громко, чтобы все слышали. Голос теплый, любящий. Какой актер.

– Отлично, – отвечаю, натягивая улыбку. Мышцы лица напряжены, скулы сводит от неестественности.

Степа садится рядом, и я чувствую запах его кожи.

Мила подбегает к нам, раскрасневшаяся от игр:

– Пап, а можно я останусь на ночь у Кати? Ее родители разрешили.

Смотрю на дочь и чувствую, как сердце сжимается. Тринадцать лет, самый сложный возраст. Она обожает отца, гордится им. Для нее он идеал мужчины. Неужели придется разрушить ее мир?

– Конечно, принцесса, – Степан целует Милу в макушку. В его глазах настоящая нежность. Единственное живое чувство, которое в нем осталось. – Если мама не возражает.

Я едва заметно киваю, погруженная в свои мысли. Дочь убегает к подругам, а я остаюсь наедине с собой. Что бы ни случилось между нами, Мила не должна пострадать. Это самое главное. Ради нее я готова на любые жертвы.

Вечер тянется бесконечно. Я улыбаюсь, поддерживаю разговор, смеюсь над шутками. Степан рядом, играет роль заботливого мужа. Подливает мне напиток из элитного сорта винограда, подкладывает еду, интересуется самочувствием. Идеальный спектакль для публики.

Иногда наши взгляды встречаются, и я вижу в его глазах предупреждение: веди себя прилично. Не вздумай устроить сцену. Он знает, что я не способна на скандал при людях. Слишком хорошо воспитана, слишком дорожу репутацией.

Яна больше не появляется. Кирилл объясняет, что она плохо почувствовала себя и уехала домой. Все сочувственно кивают, а я думаю: она выполнила свою работу. Получила то, что хотела, и исчезла до лучших времен.

В голове всплывают воспоминания. Я снова двадцатилетняя студентка, влюбленная в красивого и амбициозного парня. Степан тогда учился на экономическом, уже подрабатывал, строил планы на будущее. Я изучала литературу, мечтала стать преподавателем.

– Ты будешь идеальной женой, – говорил он, целуя меня после первой близости. – Умная, красивая, понимающая. Мне нужна именно такая женщина.

Я растаяла от этих слов. Казалось, что нашла свою судьбу. Мужчину, который оценит мой ум, мою преданность. Который будет любить меня всю жизнь.

Когда я забеременела на третьем курсе, даже не сомневалась в выборе. Учеба могла подождать, а семья навсегда. Степан обрадовался:

– Теперь ты точно никуда не денешься, – сказал он, обнимая меня.

Тогда это прозвучало как шутка. Сейчас понимаю, что это был холодный расчет.

Свадьба была скромной. Расписались в обычном загсе, отметили в кафе с родителями и близкими друзьями. Я в простом белом платье, он в костюме, который занял у друга. Денег на роскошь не было, но мы были счастливы.

Вернее, я была счастлива. Верила, что впереди долгая совместная жизнь, полная любви и понимания. Что мы вместе преодолеем все трудности, построим крепкую семью.

После рождения Милы началась другая жизнь. Я сидела дома с ребенком, Степан работал все больше. Ночные кормления, колики, бессонные ночи, все это было только на мне. Но я не жаловалась. Думала, что это временно. Ведь муж зарабатывал.

– Ты не понимаешь, какая на мне ответственность, – часто повторял Степан. – Я должен всех вас обеспечить. Нужно работать, иначе мы не выживем.

И я верила. Жалела его, гордилась тем, как он старается для семьи. Не видела, что он просто снимает с себя все заботы о доме и ребенке. Делает меня единственной ответственной за наш быт.

Годы шли. Степан богател, я... я просто старела. Теряла себя в бесконечных домашних делах. Он покупал мне украшения, дорогую одежду, машины. Я принимала подарки и думала, что это любовь.

Теперь понимаю: это была плата. За молчание, за покорность, за то, что я не задаю лишних вопросов. Красивая упаковка для пустоты.

Когда Миле исполнилось пять лет, я заговорила о работе. Хотела хотя бы подработать, почувствовать себя полезной. Степан сразу нахмурился:

– Зачем? У тебя есть семья, дом. Этого мало?

– Я хочу развиваться, – попыталась объяснить я. – Общаться с людьми, заниматься чем-то своим.

Глава 4

Добираемся молча на такси. Дома царит обманчивая тишина, густая и липкая, как мед. Степан проходит в свой кабинет, его шаги гулко отдаются по паркету. Щелчок выключателя.

Я молча иду на кухню, но не включаю свет. Лунный свет струится через большое окно, превращая знакомые предметы в причудливые силуэты. Холодильник гудит монотонно, часы на стене тикают с раздражающей регулярностью. Каждый звук кажется усиленным, будто мои чувства обострились до предела.

Опускаюсь на стул, и тот скрипит под моим весом. Дерево теплое, отполированное годами семейных завтраков. Вся наша семейная идиллия была просто красивой декорацией. Мы играли роли: заботливый отец, любящая мать, счастливая дочь. А за этим фасадом скрывалась пустота, которую я упорно не замечала.

Кожа на руках покрывается мурашками от ночного холода. Сижу, обхватив себя руками, и чувствую, как дрожь пробегает по позвоночнику от осознания того, что жизнь, которую я считала своей, на самом деле мне не принадлежит.

Шаги в коридоре заставляют вздрогнуть. Степан входит, и я вижу, как он оценивает обстановку холодным взглядом. Его глаза скользят по моей согнутой фигуре, отмечают опущенные плечи, сжатые в замок пальцы. Уголки его губ едва заметно приподнимаются. Он думает, что я сломлена, что сейчас будет легкий разговор, после которого все вернется на круги своя.

Муж включает свет, и яркость обжигает глаза. Щурюсь, поднимаю руку, защищаясь от резкого света. Степан садится напротив, его движения размеренные, уверенные. Даже после отдыха, в два часа ночи он выглядит как с обложки делового журнала.

– Лиза, – голос мягкий, обволакивающий, почти ласковый. Тон, которым он когда-то говорил мне о любви. Теперь я понимаю: он включает режим обольщения, как включают телевизор. – Я понимаю, тебе больно сейчас. Но мы же взрослые, разумные люди. Мы обязательно найдем решение, которое устроит всех.

Взрослые люди. Как легко он произносит эти слова. Но где была моя взрослость все эти годы? Где было мое право голоса в принятии решений?

– Какое решение? – поднимаю голову, встречаюсь с его взглядом. В горле пересохло, голос звучит хрипло. – Я буду закрывать глаза на твои похождения, а ты будешь просто аккуратнее прятать следы?

– Не утрируй, пожалуйста. – Он слегка поморщился, словно я сказала что-то неприличное. Протягивает руку через стол, но я отстраняюсь, и его пальцы замирают на полпути. – Мы можем сохранить нашу семью. Главное не превращать случайность в трагедию. Не делать из мухи слона.

Муха. Его измена это муха. Шестнадцать лет брака, мои чувства, разрушенное доверие все это насекомое, которое не стоит замечать. Желудок сжимается от отвращения, во рту появляется горький привкус.

– Степа, – начинаю осторожно, чувствуя, как сердце бьется учащенно, – А что, если бы изменила я? Тоже была бы муха? Тоже случайность?

Его лицо мгновенно каменеет. Челюсти сжимаются так сильно, что желваки напрягаются. В глазах вспыхивает холодный гнев, тот самый взгляд, которым он смотрит на конкурентов.

– Это совершенно другое дело, – голос становится жестким, режущим.

– Чем же? – настаиваю, хотя внутри все сжимается от страха. Никогда раньше я не осмеливалась спорить с ним так открыто.

– Тем, что у мужчины и женщины совершенно разные потребности. – Он откидывается на спинку стула, и его поза становится еще более властной. – Мужчина может заниматься сексом, не вовлекая эмоции. Это биология, физиология. Для женщины это всегда связано с чувствами, с привязанностью.

– То есть у меня нет права на физическую близость без эмоций? – вопрос вырывается сам собой, и я удивляюсь собственной смелости.

– У тебя есть муж, – отрезает он, и в голосе появляется металлическая нота. – Этого более чем достаточно.

Муж, который изменяет и считает это нормальным. Муж, который видит во мне только функцию, хозяйку дома и мать его ребенка. Ладони становятся влажными, я вытираю их о подол домашнего платья.

– А если мне недостаточно того, что ты мне даешь? – вопрос повисает в воздухе между нами, тяжелый и опасный.

– Тогда проблема в тебе, а не во мне. – Он резко встает, стул скрипит под его весом. Начинает ходить по кухне, руки сжаты в кулаки. – Нормальная, адекватная женщина довольствуется тем, что имеет. Красивый дом, материальный достаток, стабильность, положение в обществе.

Нормальная женщина. Значит, я ненормальная, потому что хочу любви, понимания, уважения. Потому что не готова быть красивой статуэткой в его доме. Сердце колотится так сильно, что я чувствую пульсацию в висках.

– Степа, я устала, – слова вырываются сами собой, срываются с губ прежде, чем я успеваю их обдумать. – Устала быть удобной. Устала молчать, когда ты принимаешь решения за всех нас. Устала чувствовать себя прислугой в собственном доме.

– Прислугой? – он резко останавливается, поворачивается ко мне. На лице недоумение, смешанное с раздражением. – Ты живешь в трехкомнатной квартире в самом центре города, ездишь на автомобиле, который стоит как годовая зарплата среднестатистического человека. Носишь одежду от известных дизайнеров, отдыхаешь на лучших курортах. Какая ты, к черту, прислуга?

– Золотая клетка все равно остается клеткой, – встаю, подхожу к окну. Стекло холодное, запотевшее от дыхания. Провожу пальцем по конденсату, оставляя мокрую дорожку. – Когда я последний раз принимала какое-то решение? Когда ты последний раз спросил моего мнения о чем-то важном?

Глава 5

Иду по коридору, стараясь наступать на носочки. Паркет холодный и гладкий под босыми ступнями. Каждый шаг отдается в голове, сердце колотится так громко, что кажется, его слышно на всю квартиру. В коридоре темно, только тусклый свет уличного фонаря пробивается сквозь матовое стекло входной двери.

Останавливаюсь возле большого шкафа, где мы храним документы и важные бумаги. Дверца открывается с тихим щелчком, который в тишине звучит как выстрел. Замираю, прислушиваясь. Из спальни ни звука.

Рукой нащупываю нужную папку. Паспорта, свидетельства, дипломы. Вся наша семейная документация. Мои пальцы дрожат, когда я осторожно достаю нужные бумаги. Свидетельство о браке. Тонкая бумажка, которая когда-то казалась началом новой жизни. Свидетельство о рождении Милы, с вложенным в файлик с обратной стороны бумажка с крошечным отпечатком ладошек. Мой паспорт. Загранник, почти пустой. За последние годы я практически никуда не ездила.

Диплом о незаконченном высшем образовании. Смотрю на него и чувствую горечь. Третий курс филологического факультета, красный диплом по всем предметам. Все это осталось в прошлом, когда я выбрала семью вместо карьеры. Тогда это казалось правильным решением. Сейчас понимаю, что это была ошибка, которая стоила мне всего.

Аккуратно складываю документы в небольшую дорожную сумку, которую нашла в шкафу. Руки дрожат так сильно, что бумаги шуршат. Каждый звук кажется оглушительным. Прячу сумку за верхней одеждой в прихожей, между зимними пальто. Если завтра утром мне хватит смелости сказать Степану нет, эти документы понадобятся.

Ложусь в постель.

Ненадолго проваливаюсь в сон. И лишь усилием воли заставляю себя проснуться вновь. Мысли крутятся в голове, как осенние листья в вихре ветра. Одна мысль сменяет другую, не давая покоя, не позволяя расслабиться.

Лежу рядом со Степаном и слушаю его дыхание. Ровное, размеренное, безмятежное. Он спит как младенец, совесть его не мучает. Для него сегодняшний разговор был обычным деловым совещанием, где он объяснил подчиненной новые правила игры и получил согласие на свои условия.

Через какое-то время дыхание Степана становится совсем глубоким и ровным. В это время его не разбудит даже сирена пожарной машины. Он погружается в самую глубокую фазу сна, когда организм полностью расслабляется.

Матрас прогибается под его весом, и я чувствую это движение всем телом. Шестнадцать лет мы спали в одной постели, и я знаю каждую его привычку. Как он поворачивается во сне, как дышит, как иногда разговаривает во сне о работе. Интимность без близости, привычка без любви.

Простыня прилипла к вспотевшему телу. В комнате душно, несмотря на приоткрытое окно. Воздух тяжелый, насыщенный запахами ночи и чужими эмоциями. Переворачиваюсь на бок, стараясь не потревожить Степана, и простыня шелестит предательски громко в ночной тишине.

Сердце стучит неровно, то замирая, то ускоряясь. В голове складывается план. Безумный, отчаянный, но это единственное, что у меня есть. Единственный способ хотя бы попытаться изменить свою жизнь, вместо того чтобы покорно принять роль красивой игрушки.

Осторожно приподнимаюсь на локте, всматриваюсь в лицо мужа. Он спит глубоко, брови расслаблены, губы слегка приоткрыты. В сне он выглядит моложе, почти как тот студент, в которого я когда-то влюбилась. Но это обман. Сейчас передо мной лежит чужой человек, который держит меня в заложниках при помощи собственной дочери.

Медленно, сантиметр за сантиметром, сбрасываю одеяло. Каждый звук кажется оглушительным в ночной тишине. Скрип кровати, шорох ткани, мое собственное дыхание, все это может разбудить его. Босые ноги касаются холодного паркета, и я замираю, прислушиваясь. Степан даже не шевелится.

Мысли роятся в голове, складываются в планы, рассыпаются и складываются снова. Впервые за много лет я планирую собственную жизнь, а не просто плыву по течению.

Настенные часы тикают с раздражающей монотонностью. Стрелки ползут медленно, как в тягучем кошмаре. Но я не сплю, обдумываю каждый шаг. Куда пойти, что делать, как объяснить Миле. Вопросов больше, чем ответов, но главное, я больше не хочу быть заложницей в собственной жизни.

Снова встаю, на этот раз увереннее. Иду в прихожую за спрятанной сумкой. Но в темноте не могу найти ее. Шарю руками между пальто и куртками, сердце бьется все чаще и громче. Где же она? Точно помню, что спрятала именно здесь, между зимними вещами.

Руки становятся влажными от волнения. Перебираю одежду еще раз, тщательнее. Степановы костюмы, мои платья, Милины куртки… Но сумки нет. Паника начинает подбираться к горлу холодными пальцами.

– Не это ли ты ищешь? – голос Степана раздается прямо за спиной, и от неожиданности я едва не вскрикиваю.

Оборачиваюсь. Он стоит в дверном проеме, полностью одетый, держа в руках мою сумку с документами. Рубашка свежая, волосы аккуратно причесаны, на лице довольная улыбка хищника, поймавшего добычу в ловушку. Даже в полумраке прихожей вижу торжество в его глазах.

Глава 6

– Ты... ты не спал? – голос срывается, превращается в хриплый шепот.

– Спал плохо, – продолжает он, включая свет в прихожей. Яркость обжигает глаза, и я инстинктивно прикрываю лицо рукой. – Жена бродит по квартире среди ночи, что-то ищет в шкафах. Естественно, мне стало любопытно, что тебя так беспокоит.

Свет бьет по глазам немилосердно. Степан выглядит так, словно готовился к этой встрече. Безупречно одет, бодр, собран. Сколько времени он наблюдал за мной? Сколько времени ждал, когда я сделаю этот шаг?

– Довольно интересный набор документов, – он открывает сумку, перебирает бумаги с деловой заинтересованностью. – Паспорта, свидетельства, даже диплом прихватила. Собралась в дальнее путешествие?

– Отдай мне их, – протягиваю руку, но он отступает на шаг, прижимая сумку к груди.

– Куда именно собралась бежать? – в его голосе звучит насмешка, холодная и режущая. – К родителям? Но они умерли пять лет назад. К подруге? Но у тебя нет близких подруг, я никогда не поощрял пустую болтовню и женские сплетни. В хостел для бездомных?

Он прав, и это самое страшное. Мне действительно некуда идти. За годы замужества я потеряла связи с однокурсниками, не поддерживала дружбу с соседями. Степан считал это пустой тратой времени, и я послушно свела общение к минимуму.

– Лиза, – голос становится мягче, почти ласковым, как когда-то в первые годы брака. – Ты же понимаешь, что это полная глупость? Куда ты пойдешь ночью с сумкой документов? Что будешь делать завтра утром?

– Найду работу, – слова звучат неубедительно даже для меня. Голос дрожит, выдавая неуверенность.

– Какую работу? – он смеется, и этот смех режет по живому. – Тебе тридцать шесть лет, у тебя нет законченного образования, нет опыта работы, нет рекомендаций. Кто тебя возьмет? Разве что уборщицей в офисное здание или продавцом в круглосуточный магазин.

Картинки, которые он рисует, болезненно реалистичны. Я действительно ни на что не способна в современном мире. Все мои навыки это домашнее хозяйство и воспитание ребенка. На рынке труда я никому не нужна.

– Возьмут, – стараюсь говорить увереннее, но голос предательски срывается. – Я не полная бездарность.

– Нет, конечно, не бездарность, – он подходит ближе, и я чувствую знакомый запах его дорогого одеколона. – Просто непрактичная романтичная мечтательница, которая живет в мире иллюзий. Такие женщины долго не выживают в жестоком реальном мире.

Мечтательница. Еще одно унизительное определение, которое он мне навешивает. Удобная женщина, домохозяйка, мечтательница. Кто угодно, только не самостоятельная личность с собственными желаниями и потребностями.

– Степа, – делаю последнюю отчаянную попытку достучаться до остатков человечности в нем. – Неужели тебе совершенно безразлично, что я чувствую? Неужели моя боль ничего для тебя не значит?

– Твои чувства и твоя боль это роскошь, которую мы просто не можем себе позволить, – он протягивает мне сумку, и наши пальцы соприкасаются. Его рука теплая, сильная, знакомая. – Возьми свои документы, иди спать. Утром мы все решим спокойно, без эмоций, как взрослые разумные люди.

Беру сумку, чувствую тепло его кожи. Когда-то эти руки дарили мне нежность и защиту, теперь они символизируют только власть и контроль. Мир сужается до этого момента, до этого прикосновения, которое может быть последним.

– Я не могу так жить дальше, – шепчу, и слова даются с огромным трудом.

– Можешь и будешь, – он поворачивается к выходу, его голос звучит окончательно. – Просто перестань думать о том, что тебе не нравится. Сосредоточься на хорошем, на том, что у тебя есть.

Хорошем. Золотой клетке, красивой упаковке пустой жизни. Он хочет, чтобы я была благодарна за то, что он меня содержит, за право носить его фамилию и жить в его доме.

Но что-то внутри меня переломилось окончательно и бесповоротно. Может быть, это было его снисходительное “можешь и будешь”. Может быть, то, как он вернул мне документы, словно игрушку капризному ребенку. А может быть, просто пришло время.

Иду в спальню, но не ложусь. Сижу на краю кровати, держу сумку с документами на коленях и думаю. Не о том, как сохранить брак или вернуть мужа. О том, как найти себя настоящую. Ту женщину, которая когда-то мечтала преподавать литературу и была уверена, что любовь может изменить мир.

Глава 7

Рассвет медленно просачивается сквозь плотные шторы, окрашивая комнату в серые тона. Я все еще сижу на краю кровати, сумка с документами лежит на коленях как тяжелый камень. Ноги затекли от долгого сидения в одной позе, спина ноет, но я не двигаюсь. Внутри происходит что-то важное, какая-то невидимая трансформация, и любое движение может ее нарушить.

Способность Степы отключаться от проблем всегда поражала меня. Словно у него есть выключатель, который позволяет не думать о неприятном. А я так и не научилась этому за шестнадцать лет брака.

Смотрю на свои руки, лежащие на сумке. Кожа бледная, почти прозрачная в утреннем свете. На безымянном пальце простое золотое обручальное кольцо без камней. Мы выбирали самые скромные, денег тогда едва хватало на само торжество. Степан обещал купить мне кольцо с бриллиантом, когда разбогатеет. Обещание он сдержал, в шкатулке лежит роскошное кольцо с огромным камнем. Но я продолжаю носить старое. Теперь понимаю почему. Ведь это последнее, что осталось от той искренней любви.

В животе урчит. После увиденного в бане кусок не лез в горло. Но сейчас голод напоминает о себе острыми спазмами. Тело требует пищи, не интересуясь душевными терзаниями.

Встаю, и колени хрустят от долгой неподвижности. Кровь приливает к затекшим ногам, вызывая покалывание тысячи иголок. Иду на кухню, стараясь ступать тихо. Степа чем-то шуршит у себя в кабинете. Повторить попытку бегства я не решаюсь, пока он рядом.

Кухня встречает меня холодом и пустотой. Открываю холодильник. Там идеальный порядок, как всегда. Контейнеры с готовой едой, свежие овощи, фрукты. Я всегда гордилась своим умением вести хозяйство. Теперь эта гордость кажется жалкой. Что толку в идеальном порядке, если жизнь разрушена?

Наливаю стакан молока, делаю бутерброд. Простая еда, но желудок встречает ее с благодарностью. Жую медленно, чувствуя вкус каждого кусочка. Когда я в последний раз обращала внимание на вкус еды? Обычно готовлю и ем на автомате, думая о делах.

За окном просыпается город. Первые машины проезжают по улице, их фары режут предрассветную мглу. Хлопает дверь подъезда, сосед сверху уходит на утреннюю пробежку. Жизнь продолжается, как будто ничего не случилось. Только моя жизнь застыла на развилке.

Возвращаюсь в спальню, беру телефон. Мир не требует моего участия, да и я не готова возвращаться к роли идеальной жены и матери.

Открываю галерею, пролистываю фотографии. Вот мы на море два года назад. Степан обнимает меня за плечи, Мила смеется, глядя на что-то за кадром. Счастливая семья на отдыхе. Только я помню, что за час до этого снимка мы ссорились из-за того, что он весь отпуск проводил в телефонных переговорах.

Дальше наша годовщина в ресторане. Я в красивом платье, он в смокинге. Улыбаемся в камеру, подняв бокалы. А через час он уехал на срочную встречу, оставив меня доедать праздничный ужин в одиночестве.

Каждая фотография красивая ложь. Мы мастерски изображали счастье для окружающих и самих себя. Но камера не может запечатлеть пустоту в глазах и холод в сердце.

– Что делаешь? – голос Степана заставляет вздрогнуть. Он стоит в дверях, потягивается, совершенно спокойный.

– Смотрю фотографии, – отвечаю, удивляясь ровности собственного голоса.

– Ностальгируешь? – он подходит, садится рядом. – Это хорошо. Вспомни, сколько у нас всего было. Сколько еще может быть.

Может быть. Если я соглашусь на его условия. Если стану слепой и глухой к его изменам. Если превращусь в красивую куклу без чувств и желаний.

– Степа, – поворачиваюсь к нему, – Скажи честно. Ты хоть когда-нибудь любил меня?

Вопрос застает его врасплох. Вижу, как меняется выражение лица: удивление, раздражение, потом маска безразличия. Привычка. Вот во что превратилась наша любовь. В привычку чистить зубы по утрам и целовать в щеку перед сном.

– Конечно, любил. Иначе зачем бы я женился?

– Когда перестал? – настаиваю, хотя сердце сжимается от страха услышать ответ.

Он молчит долго. Смотрит в окно, где небо начинает розоветь. Потом пожимает плечами.

– А с Яной что?

– С Яной все просто. – Он встает, подходит к шкафу, достает свежую рубашку. – Она молода, амбициозна, понимает правила игры. Не требует того, чего я не могу дать.

– А что ты не можешь дать?

– Любовь, – отвечает он буднично, как будто говорит о погоде. – Я больше не способен на это чувство. Бизнес, власть, деньги, вот что меня волнует. А женщины... женщины это просто способ расслабиться.

Слова бьют как пощечины. Но странным образом приносят облегчение. Больше не нужно тешить себя надеждой, что он образумится. Не нужно искать в себе причины его охлаждения. Он просто не способен любить. Возможно, никогда и не был способен.

– Спасибо за честность, – говорю тихо.

– Не за что. – Он застегивает рубашку, поправляет воротник. – Надеюсь, теперь ты понимаешь ситуацию и примешь правильное решение.

Правильное решение. Для него это означает смириться и молчать. Для меня... я еще не знаю, что для меня правильно. Но точно не это.

Степан уходит в ванную, включает воду. Скоро он примет душ, позавтракает и уедет в офис. Обычное утро обычного дня. Только для меня уже ничего не будет обычным.

Глава 8

Вопрос застает мужа врасплох. Вижу, как пробегает тень по его лицу, словно облако закрыло солнце. Мышцы челюстей напрягаются, он медленно сжимает губы в тонкую линию. Степан поворачивается к зеркалу, делает вид, что поправляет галстук, но я замечаю, как дрожат его пальцы. Он думает, выбирает слова, и эта пауза красноречивее любого ответа.

– Это другое дело, – наконец произносит муж, не оборачиваясь ко мне. Голос звучит натянуто, словно он произносит заученную формулу. – Женщина, которая изменяет, не может быть хорошей матерью.

Слова обжигают, как кипяток. В груди разливается жгучая боль, поднимается к горлу, перехватывает дыхание. Сжимаю кулаки так сильно, что ногти впиваются в ладони, оставляя полукруглые отметины. Физическая боль помогает справиться с эмоциональной.

– Почему? – спрашиваю, удивляясь тому, что голос звучит ровно. Внутри бушует ураган, но снаружи я кажусь спокойной.

Степан резко поворачивается, в его глазах вспыхивает раздражение. Он явно не ожидал, что я буду настаивать на объяснениях. Привык, что я принимаю его слова как истину в последней инстанции.

– Потому что она думает только о своих желаниях, а не о благе семьи, – отвечает он быстро, механически, словно зачитывает пункты договора. Движения резкие, нервные. – Потому что она эгоистка, которая готова разрушить дом ради минутного удовольствия.

Каждое слово падает между нами, как камень в тихую воду, создавая круги непонимания. Мой мозг лихорадочно анализирует услышанное. Значит, мои желания это эгоизм. Моя потребность в любви и верности – разрушение семьи. А его измены просто биологическая необходимость.

– А мужчина, который изменяет? – настаиваю, делая шаг ближе к нему.

Степан пожимает плечами с показной небрежностью, но вижу, как напряжены его мышцы под тонкой тканью рубашки. Он чувствует себя неуютно под моими вопросами, но продолжает играть роль уверенного в себе мужчины.

– Мужчина просто снимает напряжение. Это не влияет на его отношение к семье, – произносит он тоном, которым объясняют очевидные истины непонятливому ребенку.

Логика железная. Для него. То, что убивает меня изнутри, разъедает душу как кислота, для него всего лишь гимнастика. То, что разрушает мою веру в любовь, превращает сердце в кровоточащую рану, для него способ расслабления после трудового дня. В желудке скручивается тугой узел отвращения.

Отворачиваюсь к шкафу, достаю джинсы и свитер. Руки предательски дрожат, кончики пальцев холодеют от нервного напряжения. Застежка-молния никак не желает подниматься, металл скользит в потных пальцах. Делаю несколько глубоких вдохов, заставляя себя успокоиться. Наконец справляюсь с непослушной молнией, натягиваю свитер. Мягкая шерсть согревает кожу, но не может согреть душу.

Оборачиваюсь. Степан стоит у зеркала, поправляет галстук отработанными движениями. Каждое утро одна и та же процедура: бритье, гель для волос, галстук, запонки. Ритуал успешного бизнесмена, которому нужно произвести впечатление. На клиентов. На партнеров. На любовниц.

– Куда собираешься? – спрашиваю, стараясь придать голосу равнодушную интонацию. Замечаю, что он одевается слишком тщательно для обычного выходного дня. Дорогой костюм, который он надевает только на важные встречи. Запонки, которые я подарила ему на годовщину свадьбы. Теперь они украсят его свидание с другой женщиной.

– На встречу, – отвечает он, не оборачиваясь. Пальцы ловко завязывают галстук, движения уверенные, привычные. – Важные переговоры.

В зеркале наши глаза встречаются на секунду, и я вижу в его взгляде холодную решимость. Он уже мысленно ушел, переключился на другие заботы. Я для него просто фон, декорация, которая должна молча присутствовать в его жизни.

– В субботу? – уточняю, хотя прекрасно знаю ответ.

– Бизнес не знает выходных, – в его голосе звучит плохо скрываемое раздражение. Он поворачивается ко мне, и я вижу знакомое выражение лица – смесь превосходства и нетерпения. – Ты же знаешь.

Знаю. Знаю, что важные переговоры могут оказаться романтическим ужином с Яной или страстным свиданием с очередной молодой сотрудницей. Знаю, что он без зазрения совести врет мне в лицо, глядя прямо в глаза. Знаю, что сейчас он уйдет, а я останусь дома, как послушная собачка, которая ждет хозяина.

Но сегодня не как всегда. Сегодня у меня есть план. Хрупкий, отчаянный, но это единственное, что у меня есть.

– Хорошо, – говорю с деланным спокойствием, поворачиваясь к шкафу, чтобы он не видел моего лица. – Я тоже выйду. Хочу к Миле зайти, проведать.

Тишина затягивается, становится осязаемой. Чувствую, как Степан резко поворачивается ко мне, его взгляд буравит мою спину. В воздухе повисло напряжение, густое и тягучее, как мед.

– Зачем? – голос звучит подозрительно. – Она же у Кати. Девочки хорошо проводят время.

Медленно оборачиваюсь, встречаюсь с его настороженным взглядом. В глазах Степана читается недоверие, он пытается понять, что я задумала. Привык контролировать каждый мой шаг, и любое отклонение от привычного распорядка вызывает у него тревогу.

– Я соскучилась, – пожимаю плечами с наигранной беззаботностью. – Хочу убедиться, что все в порядке. Может быть, прогуляемся с девочками, сходим в кафе.

Степан подходит ближе, его шаги мягкие, почти бесшумные по толстому ковру. Останавливается в метре от меня, изучает мое лицо с той же тщательностью, с какой рассматривает документы перед подписанием важного контракта.

Глава 9

Иду в спальню, достаю дорожную сумку. Руки дрожат от предвкушения, сердце колотится как птица в клетке. Наконец-то у меня есть шанс. Последний шанс уйти с поднятой головой, не унижаясь и не выпрашивая крохи внимания.

Беру сумку, направляюсь к выходу. Каждый шаг отдается в висках, дыхание становится прерывистым от волнения. Поворачиваю ручку двери, и она не поддается. Металл холодный под пальцами, ручка проворачивается вхолостую. Заперто.

Пробую еще раз, нажимаю сильнее. Дверь остается неподвижной. Но изнутри дверь никогда не запирается, только снаружи на два оборота ключа. Паника подкатывает к горлу холодной волной, сердце начинает бить так часто, что в глазах темнеет.

Хватаюсь за замочную скважину, пытаюсь найти ключ. Его нет. Обыскиваю прихожую лихорадочными движениями, заглядываю во все ящички комода, переворачиваю содержимое полочки для мелочей. Ключи от почтового ящика, запасные ключи от машины, но не тот, что нужен. Главный ключ от квартиры исчез.

Бегу в спальню, роюсь в тумбочках. Может быть, где-то есть запасной? Выдвигаю ящики, перебираю содержимое. Старые очки Степана, лекарства, которые мы давно не принимаем, зарядные устройства. Ничего. Комната начинает кружиться вокруг меня, воздух становится густым, его не хватает легким.

Возвращаюсь к двери, дергаю ручку с отчаянием обреченного. Металл скрежещет, но замок не поддается. Степан запер меня. Превратил собственную жену в заключенную в собственном доме. Ноги подкашиваются, приходится опереться о стену, чтобы не упасть.

Достаю телефон дрожащими руками. Экран расплывается перед глазами отслез, которые я пытаюсь сдержать. Пальцы скользят по гладкой поверхности, почти не слушаются. Нахожу номер Степана, нажимаю вызов.

Первый гудок. Второй. Третий. Каждый звук отдается в голове, как удар колокола. В трубке щелкает, и я слышу его знакомый голос:

– Слушаю.

Тон деловой, слегка раздраженный. Он явно не ожидал моего звонка так быстро. В фоне слышится музыка, женский смех. Значит, он уже не один. Желудок сжимается от отвращения и ярости.

– Степа, – начинаю, стараясь говорить спокойно, хотя голос предательски дрожит. – Дверь заперта. Я не могу выйти.

Пауза. Музыка в трубке стихает, видимо, он отошел в сторону. Слышу, как он глубоко вдыхает, готовясь к разговору. Когда он снова говорит, голос звучит мягче, почти ласково:

– Лиза, дорогая, я же объяснил вчера. Нам нужно время подумать, принять правильное решение. А ты в таком состоянии можешь наделать глупостей.

– Какое состояние? – вопрос вырывается сам собой, горячий и злой. – Состояние женщины, которая узнала правду о своем браке?

– Состояние истерики, – отвечает он с той снисходительной терпеливостью, с какой говорят с капризными детьми. – Ты не можешь мыслить здраво. Можешь сказать что-то Миле, чего потом будешь жалеть всю жизнь.

В фоне снова слышится женский голос, зовет его по имени. Тот же хрипловатый тембр, что у Яны. Значит, он с ней. Сидит где-то в кафе или у нее дома, развлекается с любовницей, а жену держит взаперти, как опасную преступницу.

– Отпусти меня, – прошу, и в голосе появляются нотки отчаяния, которые я не могу скрыть. – Я не скажу Миле ничего лишнего. Просто хочу ее увидеть.

– Лиза, – он вздыхает, и мне кажется, что вижу его лицо: усталое выражение человека, которому приходится объяснять очевидные вещи. – Ты сейчас не в том состоянии, чтобы общаться с ребенком. Отдохни, успокойся. Вечером поговорим как цивилизованные люди.

Цивилизованные люди. Он держит меня взаперти и считает это цивилизованностью. Запирает собственную жену в доме, как в тюрьме, и называет это заботой о семье.

– Я не истеричка! – кричу в трубку, и голос срывается, становится пронзительным. – Я нормальная женщина, которая хочет сохранить остатки достоинства!

– Достоинства? – в его голосе появляется металлическая нота. – Лиза, у тебя есть все: дом, деньги, положение в обществе. Что еще тебе нужно для достоинства?

– Уважения! – слово вылетает как пуля. – Честности! Права голоса в собственной жизни!

Он молчит так долго, что я начинаю думать, что связь прервалась. Потом слышу тихий смех, холодный и презрительный:

– Право голоса есть у тех, кто может за себя постоять. У тех, кто приносит пользу. А что приносишь ты, Лиза? Кроме красоты, которая уже не та, что двадцать лет назад?

Слова бьют больнее физического удара. Каждое попадает точно в цель, в самые болезненные точки моей неуверенности. Подхожу к зеркалу в прихожей, смотрю на свое отражение. Тридцать шесть лет, первые морщинки вокруг глаз, легкая усталость во взгляде. Я действительно уже не та двадцатилетняя студентка, которая когда-то свела его с ума.

– Степа, – шепчу в трубку, – ты же когда-то любил меня.

– Когда-то, – соглашается он равнодушно. – Когда ты была молодой и не требовала невозможного. Когда понимала свое место в этой семье.

Мое место. Красивая статуэтка, которая должна украшать его дом и не задавать лишних вопросов. Удобная мебель, которая всегда на своем месте и не создает проблем.

– А теперь что? – спрашиваю, хотя уже знаю ответ.

– А теперь ты стареешь и становишься капризной, – произносит он с той же интонацией, с какой констатируют факты на деловом совещании. – Начинаешь требовать того, чего я не могу дать. Того, что мне неинтересно.

Глава 10

Сижу перед экраном компьютера уже два часа, и глаза слезятся от напряжения. Буквы расплываются, сливаются в серые пятна, а юридические термины звучат как заклинания на мертвом языке. Раздел совместно нажитого имущества…

Потираю виски кончиками пальцев, чувствуя пульсацию крови в сосудах. Головная боль распространяется от затылка к вискам, сжимает голову как обруч. На одном из юридических сайтов нахожу информацию, от которой кровь стынет в жилах:

“При наличии у ответчика собственного бизнеса раздел имущества может затянуться на годы из–за необходимости проведения независимых оценок”.

Годы. Я буду годами судиться со Степаном, доказывать свое право на половину того, что мы создавали вместе. А он будет нанимать лучших юристов, затягивать процесс, прятать активы через подставные фирмы. У него есть опыт, связи, деньги. У меня только правда, которая в суде стоит не так дорого, как хорошие адвокаты.

Закрываю браузер резким кликом мыши. Монитор гаснет, оставляя меня наедине с осознанием собственного бессилия. За окном слышны голоса детей, их беззаботный смех режет по нервам. Когда Мила была маленькой, я думала, что мы дарим ей идеальное детство. Полная семья, достаток, стабильность. Теперь понимаю, что мы всего лишь дарили ей красивую ложь.

Встаю из–за стола, ноги затекли от долгого сидения. В икрах покалывает, как будто тысячи иголок втыкаются в мышцы. Хожу по комнате, разминая конечности, и думаю о разговоре со Степаном. О том, как легко он произнес, что больше не способен на любовь. Когда это произошло? В какой момент мужчина, который клялся мне в вечной верности, превратился в циничную машину по зарабатыванию денег?

Может быть, когда его первый проект принес миллионную прибыль? Тогда он неделю ходил как одержимый, говорил только о новых возможностях, расширении бизнеса. А я радовалась его успеху, гордилась мужем. Не замечала, как деньги и власть медленно выжигают из него человечность.

Или это случилось раньше? Когда Миле было года три, и я постоянно болела: то грипп, то бронхит, то просто упадок сил от хронического недосыпания. Степан тогда впервые сказал:

“Ты стала какой–то унылой. Раньше ты была веселее”.

Я восприняла это как повод изменить себя, стать лучшей женой. Теперь понимаю, что это был первый упрек в том, что я перестала его развлекать.

Телефон в кармане джинсов вибрирует, заставляя вздрогнуть. На дисплее имя Степана. Сердце пропускает удар, потом начинает колотиться удвоенной силой. Что ему нужно теперь?

Принимаю вызов:

– Да?

– Лиза, милая, – голос звучит по–другому. Не медовый обольститель и не холодный циник. Усталый, почти жалобный. – Ты понимаешь, что ставишь меня в сложное положение?

В фоне тишина. Ни музыки, ни женского смеха. Он где–то один, и это меняет все. Интересно, Яна его бросила? Или он сам ушел, испугавшись моей реакции?

– Какое положение? – спрашиваю осторожно.

– Коллеги начинают задавать вопросы. Почему я отменил встречи на завтра. Почему выгляжу встревоженным. – Слышу, как он глубоко вздыхает. – Если пойдут слухи о проблемах в семье, это может повлиять на бизнес.

Вот оно. Не моя боль его волнует, не разрушенный брак. Репутация. Имидж успешного семьянина, который помогает заключать выгодные сделки. Желудок сжимается от отвращения к собственной наивности. Я до последнего надеялась найти в нем хоть крошку раскаяния.

– Степа, – говорю медленно, взвешивая каждое слово, – А что ты чувствовал, когда изменял мне в первый раз?

Вопрос застает его врасплох. Слышу, как прерывается его дыхание, потом долгая пауза. Когда он отвечает, голос звучит растерянно:

– Зачем ворошить прошлое?

– Ответь, – настаиваю. Что–то в его интонации подсказывает – он готов к откровенности. Может быть, впервые за эти ужасные сутки.

– Это было лишь раз – признается он наконец. – Мужчина имеет право на разнообразие, это заложено природой.

– А когда перестал чувствовать вину?

– Вот зачем ты это начинаешь? Тебя устраивает наша жизнь такой, какая она есть. Красивый дом, дорогие подарки, статус. Зачем портить себе нервы угрызениями совести?

Слова бьют больнее физического удара. Значит, моя слепота развязала ему руки. Мое доверие стало разрешением на измены. Я сама дала ему понять, что готова закрывать глаза на любые унижения ради внешнего благополучия.

Он молчит так долго, что я начинаю думать, что связь прервалась, но нет. Потом добавляю сама новый вопрос:

– А что я для тебя? – спрашиваю, готовясь услышать правду, которая добьет окончательно.

– Ты основа, фундамент, – отвечает он задумчиво. – Дом, семья, стабильность. То, к чему я всегда могу вернуться. Это очень важно для мужчины моего положения.

Основа. Фундамент. Я не женщина, не личность, не партнер. Я функция в его жизни, удобная база, где можно отдохнуть между делами и развлечениями. Руки сжимаются в кулаки, ногти впиваются в ладони до боли.

– А если эта основа треснет? – спрашиваю, удивляясь твердости собственного голоса.

– Не треснет, – уверенно отвечает он. – Ты слишком умна, чтобы разрушить то, что у тебя есть, ради того, чего у тебя никогда не будет.

Глава 11

Резкий, настойчивый звук заставляет подскочить. Кто это может быть? Степан ключи забрал, Мила у подруги. Соседи? Но мы почти не общаемся.

Подхожу к двери, смотрю в глазок. На площадке стоит Света, моя единственная подруга. Лицо встревоженное, в руках пакет с продуктами. Сердце подскакивает от надежды и одновременно сжимается от страха. Что она знает?

– Света? Зачем ты тут? – спрашиваю сквозь дверь, голос дрожит от неожиданности и слабой надежды.

– Лиза, открой! – Света стучит костяшками пальцев по металлу, звук глухой и настойчивый. – Я волнуюсь за тебя!

Прижимаюсь лбом к холодной двери, чувствую, как металл остужает разгоряченную кожу. Сердце колотится так громко, что кажется, его слышно через стену. Хочется закричать, что я заперта, что муж превратил меня в пленницу собственного дома. Но слова застревают в горле, превращаются в болезненный ком.

– Света, – начинаю осторожно, стараясь, чтобы голос звучал естественно, – Я... я не могу открыть.

– Что значит не можешь? – в ее голосе слышится растущая тревога. – Лиза, что происходит? Ты больна?

Пауза затягивается, становится тягучей и тяжелой. В ушах пульсирует кровь, во рту пересыхает от волнения. Как объяснить подруге, что собственный муж держит меня взаперти? Как признаться в том, что я оказалась настолько беспомощной?

– Степа забрал ключи, – выдавливаю наконец, и слова обжигают горло стыдом. – Запер меня.

Тишина с той стороны двери становится оглушительной. Слышу только собственное прерывистое дыхание. Жизнь продолжается, а я стою по другую сторону металлической преграды, отрезанная от мира.

– Сволочь, – шипит Света, и в ее голосе столько яда, что у меня мурашки бегут по коже. – Я знала, что он на это способен.

Последние слова пронзают меня как разряд тока. Знала? Как давно? И почему молчала? Ладони становятся влажными от пота, прижимаю их к прохладной поверхности двери, оставляя мокрые отпечатки.

– Ты знала? – спрашиваю, и голос звучит чужим, осипшим от напряжения.

Света молчит так долго, что я начинаю думать, что она ушла. Потом слышу тяжелый вздох, и она говорит тихо, почти шепотом:

– Подозревала. Давно подозревала.

Слова обрушиваются на меня как ледяная волна. Значит, все знали. Все, кроме меня. Я была единственной дурой, которая верила в семейное счастье, пока вокруг шептались за моей спиной. Стена под спиной кажется холодной и безжалостной, я сползаю по ней вниз, пока не оказываюсь на полу.

– Почему ты мне ничего не сказала? – вопрос вырывается с болью, с упреком, с отчаянием.

– А что я должна была сказать? – голос Светы звучит защищающимся, оправдывающимся. – Что твой муж изменяет? У меня не было доказательств, только подозрения. А ты... ты так гордилась своим браком, своим благополучием.

Гордилась. Да, я действительно гордилась. Красивым домом, успешным мужем, внешним благополучием. Выставляла это напоказ, как медали заслуженного офицера. А за красивым фасадом скрывалась гниль, которую все видели, кроме меня.

– Света, – поднимаюсь на дрожащих ногах, упираюсь ладонями в дверь, – Мне нужна помощь. Я вызвала слесаря, но денег у меня нет. Только карта, а по ней Степан отследит.

– Сколько нужно? – вопрос мгновенный, без колебаний, и я чувствую прилив благодарности к единственному человеку, который готов мне помочь.

– Тысяч десять… Я верну, обещаю. Как только...

– Не говори глупости, – перебивает она резко. – Какие деньги между нами? Сейчас главное вытащить тебя оттуда.

В прихожей раздается звонок домофона, резкий и требовательный. Слесарь. Сердце подскакивает и замирает, потом начинает бешено колотиться. Это мой шанс. Возможно, единственный.

– Кажется, уже приехал, – шепчу Свете через дверь.

Подхожу к домофону, нажимаю кнопку:

– Да?

– Слесарная служба. Вы вызывали мастера?

– Да, проходите.

Жду, прислушиваясь к звукам в подъезде. Голоса внизу, шаги по лестнице. Каждую секунду ожидания чувствую кожей, она тянется как жевательная резинка. В животе скручивается тугой узел нервозности, ладони покрываются липким потом.

Наконец слышу голоса на лестничной площадке. Мужской незнакомый, деловитый. И голос Светы, напряженный, но решительный.

– Вот эта дверь, – говорит подруга. – Женщина заперта внутри, ключи потерялись.

– Документы у нее есть? – слесарь звучит подозрительно. – Я не буду вскрывать замок без подтверждения, что это ее квартира.

Сердце пропускает удар. Сейчас он уйдет, и я останусь в ловушке. Прижимаюсь к двери, кричу:

– У меня есть паспорт с пропиской! Покажу, как только вы откроете!

– Не, так не работаю, – мастер явно готовится уходить. – Мало ли что. Сначала документы, потом работа.

– Подождите! – Света говорит быстро, я слышу шуршание, она что-то достает из сумки. – У меня есть фото ее паспорта. Вот, смотрите.

Фото паспорта? Откуда у Светы... Ах да, вспоминаю. Полгода назад она помогала мне оформлять какие-то документы для дочери, просила прислать скан паспорта по вацапу. Видимо, сохранила в телефоне. В тот момент это казалось обычной предосторожностью, теперь становится спасением.