Кира
— Хм... А что, в принципе, сойдешь, — слышу за спиной задумчивый голос начальницы. — Кира, пойдем со мной. Быстрее, времени нет.
Я застываю. В одной руке держу на весу практически пустую банку с кофе, во второй — ложку.
Потом до меня доходит смысл сказанного начальницей. Я недоуменно хлопаю ресницами. Что значит «в принципе, сойдешь»? Куда это я сойду? Для чего сойду?
И вообще, если уж на то пошло, меня тут быть не должно, ведь рабочий день закончился два часа назад.
Я печально вздыхаю. Что начальнице понадобилось от меня в такое время?
Хочется притвориться, что меня нет... Мимикрировать под стену. Жаль, не выйдет: на мне красная кофта. На фоне светло-бежевых стен офиса я смотрюсь ярким пятном.
— Ки-и-ира-а-а... — недовольно и будто бы нервно тянет начальница.
Щелк. Это выключается чайник, и я тоскливо смотрю на струю пара, что идет из его носика. Судя по всему, выпить кофе и спокойно разгрести накопившиеся бумаги мне не удастся.
Я с сожалением возвращаю банку с кофе на стол, разворачиваюсь и надеваю на лицо дежурную улыбку.
— Да, Светлана Николаевна? Что случилось?
Мне не показалось: начальница явно нервничает. Вон как хмурится и прикусывает губу. А ведь она всегда предельно собрана и невозмутима.
Ее нервозность передается и мне. Да что произошло-то?
— Ничего такого, — машет она рукой с тонкими длинными пальцами, — тебе всего лишь нужно постоять с девочками-моделями в зале. Минут десять, ну, от силы двадцать. Пойдем, по пути все объясню.
До зала, где тренируются модели, идти несколько минут. Всего-то и нужно, что спуститься на этаж ниже.
Я не успеваю даже пикнуть, как Светлана Николаевна разворачивается, одергивая полы белого пиджака, и цокает шпильками по кафельному полу. За ней тянется шлейф ее любимых духов с жасмином.
— В общем, к нам вот-вот приедет... — начинает она, но в это время звонит ее телефон, и она отвлекается.
Кто к нам приедет? Жаль, она не успела договорить, остается только гадать.
Я нехотя спешу за начальницей и думаю о своем. Точнее о том, что инициатива явно наказуема. По крайней мере сегодня вечером. Не останься я в офисе, не топала бы сейчас за начальницей, не понимая, что к чему.
Те, кому есть для чего и к кому торопиться домой, разошлись.
Я бы и рада тоже спешить с работы домой, да не к кому. Мои последние двухлетние отношения бесславно закончились больше года назад, и с тех пор я одна.
Короче говоря, дома меня ждут только три кактуса, так что я частенько задерживаюсь, чтобы потрудиться в тишине.
В модельном агентстве, где я работаю офис-менеджером, днем шумно настолько, что я не слышу даже собственных мыслей. Вечер — самое спокойное время. Обычно.
За день я так набегалась с разными поручениями, что ноги гудят, но я послушно топаю за Светланой Николаевной. Кто я такая, чтобы отказывать начальству? Тем более что работаю тут всего два месяца.
Иду и пытаюсь понять, с какой такой целью мне надо стоять рядом с моделями. Светлана Николаевна это что, серьезно? Где я и где они?
Тем временем начальница кладет трубку и останавливается у дверей в зал так резко, что я за малым в нее не вписываюсь.
Она разворачивается ко мне и проникновенно смотрит в глаза.
— Кира, времени объяснять нет, Максим Романович уже подъезжает. Он попросил собрать в зале десять лучших моделей, и десятая застряла в пробке. Ты ведь знаешь, как он не любит, когда опаздывают и тем более когда не выполняют его приказы?
Я лишь округляю глаза. Вообще-то не знаю.
Но о генеральном директоре нашего модельного агентства ходит немало легенд. И сплетен. И слухов.
Мне пока не доводилось видеть его в офисе, потому что он решает все вопросы через заместителей, а сам появляется тут крайне редко.
Однако даже на фото он производит впечатление. Рокотов Максим Романович — высокий брюнет с темно-карими, почти черными глазами. Есть в нем что-то такое, хищное. Аж мурашки по коже, стоит только воскресить в памяти его образ.
Он — владелец и генеральный директор огромного холдинга «Империал». Зачем ему еще и наше модельное агентство, которое не входит в холдинг, — непонятно.
Однако причина сплетен вовсе не в его активах. О нет, она в его яркой личной жизни. Рокотов меняет женщин как перчатки, судя по таблоидам и офисным слухам. И в нашем агентстве многие активно по нему сохнут, желают стать очередной пассией.
Каждая из его женщин мечтает, что уж вот с ней-то он точно остепенится. Мечты, само собой, остаются мечтами.
Так, не о том я думаю. Интересно, для чего ему десять лучших моделей? Да еще и вживую? Может, хочет снять рекламу для холдинга? Да ну, стал бы он сам выбирать для этого моделей? Как обычно, поручил бы помощникам. Значит, дело в чем-то другом. Но в чем? Странно это все...
Внутри прочно поселяется ничем не необъяснимое чувство грядущего звездеца. Как будто моя жизнь вот-вот развернется на сто восемьдесят градусов.
Следующее утро, холдинг «Империал»
Максим
Я сижу на черном кожаном диване, передо мной на столе в чашке дымится черный кофе.
Тишину моего кабинета нарушает разве что метроном, который стоит чуть дальше, отмеривая свой четкий ритм, и редкие покашливания лысого полноватого режиссера и его белобрысого помощника.
Они сидят в креслах напротив и явно мнутся. Им претит, что заказчик ставит свои условия их творческим натурам, но я готов сотрудничать только так.
Дверь в мой кабинет открывается, и мимо нас спешно пробегает мой секретарь, расставляя на столе бутылки с водой и стаканы.
Когда за ней закрывается дверь, режиссер вкрадчиво интересуется:
— Вы уверены, что хотите свою модель, Максим Романович? Мы готовы быстро отснять материал, и у нас есть хорошие девочки, с которыми давно налажена работа.
Я приподнимаю бровь. Можно подумать, я не им последние десять минут объяснял свою позицию в этом вопросе, а просто воздух сотрясал.
— Может, посмотрите? — Режиссер уже на своей волне, не замечает моего настроя. — Петя, давай.
Он делает еле заметный жест рукой, и его помощник лезет в сумку, что стоит рядом.
— Не нужно, Владимир Игнатович, — холодно его прерываю.
Что ж, я пытался объяснить вежливо, пойдем другим путем:
— Мне уже отсняли, и такое дерьмо вышло… И знаете почему?
— Почему? — синхронно интересуются собеседники, переглядываясь.
— Мне и в прошлый раз режиссер говорил, что сам выберет модель. Я ему доверился, знающий человек как-никак. Профессионал. В итоге он снял такую рекламу, что она у меня провалилась по всем рейтингам. А я ведь изначально говорил, что модель не подходит. Да, красивая, но у нее взгляд такой… ледяной, улыбка как приклеенная.
В памяти сама собой всплывает та модель, которую я выбрал вчера. И ее глаза: огромные, яркие. Мимика — живая, настоящая. Приятное лицо. Естественная красота. Да, то что нужно для рекламы. Интересно, как ее зовут? Надо узнать.
Только тут понимаю, что молчу уже с полминуты. Собеседники терпеливо ждут.
— И манеры у той модели, которую выбрал прошлый режиссер, какие-то… не те, что надо, — продолжаю я. — Вместо милой хозяйки дома я увидел стерву. Но он настоял, мол, доверьтесь мне, Максим Романович.
— Возможно, режиссер был не очень опытный? — подает голос Владимир Игнатович.
— Я бы не стал сотрудничать с таким, — хмыкаю я. — За его спиной ВГИК, тысячи отснятых материалов, он даже с Фондарчуком работал. Пообещал мне шикарный ролик. Сказал, покажут мне результат до запуска на телевидении, и если меня что-то не устроит, переснимут за свой счет. В итоге в кадре девочка, и правда, смотрелась лучше, чем вживую и на фото. Хотя я все равно продолжал считать, что она — не лучший выбор. Однако режиссер снова пообещал, что все будет на высшем уровне. Рекламу запустили на ТВ, на несколько центральных каналов, крутили пару недель. Спустили на это полмиллиона долларов, чтоб вы понимали. Сами знаете, какие там расценки, тем более за минутный ролик. Знаете, что я получил по итогу?
Владимир Игнатович и Петр снова переглядываются.
— Что?
— Кучу отзывов под роликом, который продублировали на Ютюбе. О том, что девушка уродка, у нее не улыбка, а гримаса. Мол, сразу видно, что ничего тяжелее кошелька в жизни не держала, что уж говорить о технике. Стерва, короче говоря. И вообще, наша марка — говно.
— Максим Романович, — прочищает горло режиссер, — а продажи выросли? Если да, то какая разница, что там пишут в Ютюбе?
— Хороший вопрос, Владимир Игнатович. Разве я бы имел к ним какие-то претензии в случае роста продаж? Ну как так: узнаваемость бренда выросла, а продажи упали. Не просто упали, рухнули. А ведь я с самого начала говорил, что девочка не подходит! С этой компанией я естественно разберусь. Подам в суд, пусть возмещают недополученную прибыль. Вы же понимаете: это юристы с обеих сторон, сбор данных и их анализ. Это все еще нужно доказать. Но я докажу.
Вижу, Петру становится неуютно, он будто съеживается в своем кресле. Похоже, представляет себя на месте незадачливого режиссера.
— Однако мы здесь собрались не за этим. Сейчас мне в срочном порядке нужно исправлять ситуацию, снять нормальный ролик. Только теперь я сам выберу модель, без сопливых. Этот вопрос делегировать больше не намерен, потому что я все это разгребаю уже месяц. Не говоря уж о судах в будущем.
— Максим Романович, все-таки это не лучшая идея… У меня наметан глаз, я выберу вам лучшую модель.
Я хмурюсь и качаю головой, говорю с нажимом:
— Я бы хотел, чтобы вы меня услышали в этом вопросе. Вы там лично дальше уже сами, по техзаданию. Я в это не лезу, но выбор девочки оставьте мне. — Повышаю голос: — Потому что я больше не намерен терять деньги! Не надо мне всех этих кастингов, сборов. Я помню, сколько на это уходит денег. Лучше сам ткну пальцем в модель, которая меня устроит, и скажу: вот эта. Точнее, я это уже сделал. И вот теперь вопрос.
— Какой?
— Вы готовы сотрудничать на этих условиях? С моделью от меня? В конце концов, разве вы не профессионалы? Сделайте так, чтобы все получилось, иначе...
Кира, в это же время
— Фух, — облегченно выдыхаю я и выпрямляюсь.
Провожаю взглядом громко каркающую ворону, что пролетает надо мной, бросаю в сторону последний пучок вырванной травы и снимаю прорезиненные перчатки.
Ох, не к добру эта ворона. Хотя какое тут может быть добро — я на кладбище.
Отношу вырванные сорняки в стоящий неподалеку контейнер для мусора и возвращаюсь обратно. Готово.
Ставлю в вазон принесенные с собой цветы, сажусь на лавочку и оглядываю результат своих трудов. Дует такой пронизывающий ветер, что я невольно подтягиваю шарф аж до подбородка и ежусь.
Смотрю на фото улыбчивого парня на черной мраморной надгробной плите, и на глаза набегают жгучие слезы. Это мой брат.
Со дня его смерти прошел год, а я все еще не могу привыкнуть, что его нет рядом. Точнее, годовщина завтра, я решила приехать сегодня и все тут убрать, чтобы мама на это не отвлекалась. Ни к чему ей это с ее давлением и проблемами с сердцем.
Пашке было всего двадцать пять, когда он погиб. Его убили большие деньги.
О, как он радовался, когда по приколу впервые в жизни купил лотерейный билет и умудрился выиграть три с половиной миллиона рублей!
Когда он залетел на кухню, где мы с мамой пили чай со свежеиспеченной шарлоткой, и с горящими глазами сообщил, что он теперь богат и наконец сможет открыть свой бизнес, как и мечтал, я поперхнулась и решила, что это шутка. Нет, оказалось, правда.
Спустя неделю он получил выигрыш и решил снять его со счета. Помнил рассказы мамы о том, как ее накопления превратились в пшик в девяносто восьмом году. Постановил так: пусть полежат дома.
Мы не стали с ним спорить — Пашка был упертым, как баран. А зря.
По пути домой из банка его ограбили и пырнули ножом в живот. До больницы он не дотянул.
Я никогда не забуду, как рыдала мама. Корила себя, что не уберегла родную кровиночку, не ела, почти не спала. Осунулась страшно и все ругала себя, ругала, говорила, что ей больше незачем жить.
Через месяц я не выдержала. Помню, села напротив за кухонный стол, взяла ее руки в свои и заплакала.
— Мамочка, но я ведь осталась! Я жива! И тоже потеряла Пашку. Не хочу потерять еще и тебя. Не хочешь думать о себе, подумай обо мне.
Пожалуй, именно тогда мама впервые за долгое время посмотрела на меня осмысленно.
— Моя ты девочка! Прости меня… — тихо прошептала она и раскрыла объятия.
В тот вечер мы потом долго сидели, обнявшись, и вспоминали Пашку. Хотя до этого каждая из нас держала эмоции в себе. Тот разговор сблизил нас еще больше.
Я выныриваю из воспоминаний, ощущая какую-то вибрацию. Похоже, я утром забыла выключить тихий режим.
Достаю мобильный из сумки, что лежит на лавочке рядом. Три пропущенных: два с одного номера, один с другого, но оба мне не знакомы. Опять рекламщики, что ли… Повадились предлагать то одно, то другое, и конечно, на самых выгодных условиях.
А вдруг что-то важное? Пока соображаю, стоит ли перезванивать, телефон снова вибрирует. Мама.
— Привет!
— Д-дочка, — слышу в трубке дрожащий голос. — Я…
— Мамулечка, ты в порядке? — вскакиваю с лавочки.
— Тут такое произошло… Приезжай скорее, пожалуйста. Я не знаю, что мне д-делать!
И такое ее «пожалуйста» жалобное, что у меня сжимается сердце.
— Лечу! Ты в порядке? Может, скорую?
— Не надо скорую, она не поможет. — И мама отключается.
Я не мешкая бегу к выходу из кладбища, и уже перед самым выходом нога скользит по грязи. Нелепо взмахиваю руками, но удержать равновесие не удается, и я падаю на колени.
— Девушка? — Поднимаю взгляд и вижу, как мне протягивает руку крепко сбитый брюнет в черном строгом пальто.
Он помогает мне встать, и я не отряхиваясь спешу дальше, бросая из-за плеча:
— Спасибо!
По пути набираю маму, но она не отвечает. В сердце прочно поселяется дурное предчувствие. Еще и эта дурацкая ворона. Не дай бог накаркала!
Вскоре влетаю в подъезд и на ходу ковыряюсь в сумке. Достаю ключи и дрожащими руками вставляю их в замок. Получается не с первого раза, но когда дверь наконец-то открывается, и я захожу, мне в нос сразу бьет запах сердечных капель.
— Мама! — ору я и слышу приглушенное: «Я тут». Кажется, кухня.
Спешу туда. Она сидит, облокотившись о стол, и закрывает лицо ладонями.
— Мам, мамочка, что такое? Ты в порядке?
Отрываю ее ладони от лица и испуганно всматриваюсь. Какая она бледная!
Сердце колотится так сильно, будто вот-вот выпрыгнет. Но она жива. Это самое главное.
Перевожу дыхание, ставлю табуретку рядом и сажусь. Стараюсь, чтобы голос звучал как можно ровнее:
— Что случилось?
Мамины глаза полны слез, и вот одна слезинка катится по щеке, а за ней вторая.
Кира
Я стараюсь взять себя в руки, но ничего не выходит. Волнуюсь так, как не волновалась ни на одном экзамене или собеседовании. Кто знает, чего ожидать от такого, как Рокотов?
Дверь за мной закрывается, и я остаюсь один на один с генеральным.
Большой кабинет залит светом из огромных панорамных окон. Сам Рокотов сидит в черном кожаном кресле за массивным столом из явно дорогущих пород древесины. Разговаривает с кем-то по телефону.
Молча кивает мне на кресло напротив.
Присаживаюсь на указанное место, кладу руки на колени и вцепляюсь пальцами в край юбки. Рокотов еще ничего не сказал, но мне все равно страшно до жути — вон он какой серьезный и строгий.
Смотрю в пол. И хоть нас разделяет пара метров, тяну носом и чувствую исходящий от него запах чего-то дорогого, с кедрово-мускусными нотками.
Вздрагиваю от удара метронома, замечая его только сейчас.
Наконец-то поднимаю взгляд и скольжу им по фигуре генерального. Максим Романович без пиджака, и оттого выглядит еще массивнее, чем в нашу прошлую встречу. Ух, как рубашка обтягивает его мышцы…
Смотрю еще выше и тут понимаю, что все это время он отвечал мне тем же. Щеки тут же заливает краской, словно меня поймали на чем-то постыдном. Зато генеральный нисколько не смущается. Продолжает говорить по телефону и откровенно меня разглядывать.
Когда ожидание становится совсем невыносимым, и я готова провалиться сквозь землю от его пронизывающего взгляда, он кладет телефон на стол.
И продолжает молчать.
Может, ждет, пока заговорю я? Э нет, ляпну что-нибудь не то, сделаю еще хуже. Это я могу. А может, специально молчит. Вдруг у него тактика такая — запугивание. Что ж, со мной сработало на ура. Я не нахожу себе места.
— Кира, — Максим Романович ставит локти на стол и складывает пальцы домиком, — знаешь, какое качество я ценю в сотрудниках?
От его ледяного тона руки покрываются мурашками, и я нервно сглатываю.
Ну, хоть начал не с «Васнецова, ты уволена». Это же хороший знак, так?
— К-какое?
— Пунктуальность.
Я опускаю голову и бормочу еле слышно:
— Простите…
— Прощаю. В первый и последний раз. Время, чтобы ты знала, самый ценный ресурс, который у нас есть, и я не привык разбрасываться им просто так.
Он серьезно? Вообще-то, я опоздала всего на пару минут!
— Вот и сейчас вместо того, чтобы тратить этот ценный ресурс на тебя, я мог бы решать другие, более важные вопросы.
Чего-о? Мой рот от возмущения приоткрывается сам собой. Я не просила тратить время на неважную меня, наоборот, была бы рада, если бы его на меня не тратили!
Молчу.
— Сколько ты тут работаешь?
— Два месяца, — отвечаю я, не понимая, куда он клонит.
— То есть у тебя было время изучить, как тут все устроено, как работают модели и так далее.
Главное, не спрашивает — утверждает.
И что говорить в ответ? Скажу «нет», решит, что я тут балду пинаю вместо работы. Отвечаю расплывчато:
— Ну… в целом, да.
— Тогда скажи мне, — генеральный подается вперед, и его тон становится еще более строгим, — почему ты отказалась от съемок?
— Максим Романович, но я ведь уже объяснила: я не модель.
В конце-то концов, генеральный не может не понимать! Работать среди моделей и моделью — вот вообще не одно и то же.
— Ты знаешь принципы работы, этого достаточно.
Сказал как отрезал.
Ему достаточно, а мне нет. Я могу ему прямо сейчас показать ролики, как работают настоящие модели перед фотокамерами. Сменить позу тридцать раз за двадцать секунд для них не проблема, а для меня — очень даже. И я ни разу не шучу, реально несколько десятков поз за минуту! Вот хоть сейчас доставай телефон и показывай ему видео.
Ну где я и где все эти лампы, софиты и уверенность? Нас разделяет пропасть. Нет, Марианская впадина.
— Максим Романович, я думаю, что… — хочу объяснить, что все не так просто, как он там себе насочинял, но договорить не успеваю.
Он сурово прерывает:
— Кира, думать — это не твоя задача. Твоя задача — четко следовать инструкциям, которые даст режиссер. У тебя подходящий типаж, ты нужна мне на этих съемках и сделаешь так, как я сказал. Твое участие уже согласовано.
Вот как? Округляю глаза. Без меня меня женили. На место страха быть уволенной приходит злость.
Я ему что, рабыня?
Ладно бы просил, так ведь нет, приказывает, словно я его собственность и он имеет полное право распоряжаться мной как вздумается.
— На время твоей командировки за тобой сохраняется твой полный оклад, плюс командировочные. Возможна и премия.
Он называет общую сумму, и я ошарашенно на него пялюсь.
Кира
Я выхожу из кабинета Рокотова, тихонько прикрываю за собой дверь и сразу натыкаюсь на спину его секретаря.
Она опрыскивает водой большой фикус Бенджамина, что стоит в углу.
Несколько секунд я наблюдаю, как сочные зеленые листья покрываются капельками воды, а потом кашляю, привлекая к себе внимание.
Секретарь оборачивается, вежливо улыбается и произносит:
— Прошу прощения, не услышала, как вы вышли. Кира, спуститесь, пожалуйста, к бухгалтеру за командировочными. Она ждет. Ваш рейс завтра рано утром. Жить вы будете в съемной однокомнатной квартире рядом со студией. Первая встреча с режиссером тоже завтра, в три часа.
Вот как? Ничего себе скорость. И билеты куплены, и жилье меня ждет, и командировочные. И режиссер…
Однако после разговора с Максимом Романовичем я настолько эмоционально опустошена, что удивиться в очередной раз попросту нет сил.
Понятно одно: все приготовления произошли еще до нашего разговора. А если бы я отказалась? Если бы плюнула на все и предпочла уволиться?
Тут же усмехаюсь. Сдается мне, Рокотов смел бы и эту преграду, надавил как-то по-другому и в любом случае получил бы свое. М-да. Угораздило же меня попасться ему на глаза…
Я благодарю секретаря и спускаюсь к бухгалтеру.
Пока подписываю нужные бумаги и получаю на руки деньги, из головы никак не идет мама.
Что я ей скажу? Как она тут будет без меня? Так, надо попросить соседку заходить к ней почаще. И тетю Валю тоже. И таблетки разложить по дням, чтоб не забывала пить. А то она забудет, и потом делает невинные-невинные глаза: «Доча, я была уверена, что выпила!»
Голова начинает кипеть от того, сколько всего нужно успеть за сегодняшний день.
По пути к себе от бухгалтера встречаю несколько девочек-моделей.
— Привет! — здороваюсь со всеми.
Правда, вместо обычного ответного приветствия на меня устремляются неприязненные взгляды. Одна из моделей цокает, вторая демонстративно закатывает глаза.
— Фу, что-то тут завоняло. Пойду проветрюсь, — высокомерно задирает подбородок третья.
И проходит мимо, намеренно с силой толкая меня плечом. В нос бьет исходящий от нее запах сигарет.
Меня бросает в жар.
«Если от кого и завоняло, так это от тебя!» — взрываюсь про себя.
Становится обидно до слез. Что я им сделала? Разве виновата в том, что Рокотов выбрал меня? Да я бы с радостью уступила свое место любой из них.
Кира, соберись! Не нужно показывать им, как на меня действует их поведение. Делаю каменное лицо и иду вперед как ни в чем не бывало.
Стараюсь не обращать внимания на ехидный шепот за спиной, а затем они говорят так громко, чтобы я точно услышала:
— Ни кожи ни рожи, а туда же, — хмыкает одна.
— Ага. По ходу раздвинула перед Рокотовым ноги, вот он ее и выбрал, — поддакивает другая.
Вот змеюки! Выпустили яд, стоило только перейти им дорогу. А раньше вели себя так мило.
Я ускоряюсь и сворачиваю на лестницу. Чуть ли не бегу вниз, на свой этаж.
Мои шаги отдаются гулким эхом, в такт биению сердца. Тук-тук. Тук-тук.
Так вот что обо мне говорят? Вот что думают? Что я того… это самое с Рокотовым?
— О-о-о, — стону в голос.
Чую, это только цветочки, ягодки еще впереди. Как мне потом, после съемок, тут работать? Никогда не думала, что отношение ко мне может поменяться с такой скоростью, словно по щелчку пальцев.
Перевожу дыхание, прежде чем выйти с лестничного пролета в рабочую зону.
Надо поговорить с Таней. Кстати, это именно она помогла мне сюда устроиться и в курсе происходящего.
— Ты тут? — засовываю голову в ее кабинет.
Она перестает помешивать ложкой чай в кружке и округляет глаза.
Машет рукой, приглашая внутрь. Громко шепчет:
— О боже, да на тебе нет лица! Уволил?
— Хуже. Еду на съемки в Питер, — бухаюсь на стул рядом я.
Лицо Тани вытягивается.
— Ты ведь ни черта в этом не смыслишь.
— А я о чем! — всплескиваю руками. — Поди объясни это Рокотову. Уперся как баран, ничего не хочет слышать.
Мигом оборачиваюсь на дверь: плотно ли закрыла? Вдруг какая из моделей подслушает, как я тут на генерального бочку качу. Настучат, не погнушаются.
— Во дела-а-а… — тянет подруга и качает головой. Потом начинает мешать ложкой чай с такой силой, что у меня в ушах отдается звон металла о стенки кружки.
Я морщусь, тянусь вперед и забираю у нее несчастную посудину.
— Что мне делать?
— Как что, — хмыкает Таня, — ехать. Можно подумать, у тебя есть выбор. Вдруг все-таки выгорит. Если что, я всегда на связи. Чем смогу — помогу.
Кира
Я выхожу из агентства на улицу и вдыхаю полной грудью. За день сильно похолодало, и изо рта при выдохе сразу вырывается теплый воздух, превращаясь в пар.
Вижу, как на освещаемую фонарями стоянку, к своей машине, спешит одна из наших самых востребованных моделей, Лиза. Стук ее каблуков отдается гулким эхом. А в агентстве я ее сегодня и не видела. Странно.
Я очень надеюсь, что она замолвит за меня словечко перед остальными девочками.
Лиза нередко подвозит меня до дома — ей все равно по пути. На этой почве мы и сдружились. Но сегодня на совместную поездку надеяться, похоже, не стоит, вон, как торопится. Почему? Мозг посещает неприятная догадка: неужели только ради того, чтобы не столкнуться со мной?
Решаю выяснить сразу.
— Лиза, стой!
Она поворачивается ко мне и цедит сквозь зубы:
— Чего тебе?
— Давай поговорим, — подхожу я ближе.
— Я не хочу. И подвозить тебя больше не буду.
И она туда же?!
— Чего вы на меня взъелись, а? Я сегодня о себе чего только не услышала!
Лиза изгибает красивую темную бровь:
— Ты правда не понимаешь или только прикидываешься дурочкой?
Считаю про себя до пяти, чтобы не наговорить колкостей в ответ.
— Не понимаю, — качаю головой. — Ну выбрали меня для съемок, разве это конец света? Может, объяснишь, что творится на самом деле? Вы как-то слишком бурно реагируете, не находишь?
— Вот скажи мне, — скрещивает руки на груди Лиза, — ты планируешь работать моделью?
— Я? — удивленно округляю глаза. — Нет, конечно.
— Вот именно, Кира! — мигом вспыхивает собеседница. — Пришла, открыла дверь с пинка и увела такой проект!
Как быстро по офису разносятся сплетни. Еще в пятницу никто понятия не имел, зачем Рокотову модели, а сегодня все в курсе. Во всех деталях. М-да.
—Ты вообще представляешь, — все больше злится Лиза, — какие двери перед любой из нас могло открыть участие в этих съемках, а? Это ведь реклама для центральных каналов.
— Вот как? Тогда почему вы не грызете глотки друг другу? Если бы Рокотов выбрал кого-то из вас, ее вы бы так не гнобили!
— Не путай, Васнецова, — снисходительно смотрит на меня Лиза, — это другое. Мы все тут — свои. А ты — чужая. Это первое.
— Есть еще и второе? — хмыкаю в ответ.
Лиза театрально всплескивает руками.
— Девочки, чего вы все помешались на этом Рокотове? Хватит уже о нем!
Ну понятно, кривляет меня. Я действительно так говорила, когда модели надоедали своими вздохами по генеральному. Ах, какой Рокотов красивый. Ах, какой он богатый! Ах, какой властный! Ах, какой мужественный! И так изо дня в день. Нависнут над моей стойкой и давать отвлекать от работы. Вот я и срывалась порой.
— А сама… — продолжает шипеть Лиза.
— Что сама? — начинаю звереть я.
— Что-что, закрутила с ним! Других мотивов выбрать тебя у него точно нет! Я все понимаю, тоже хорошей жизни захотела по ходу. Но хоть бы не врала тогда, что ли, что и сама на него претендуешь. Это было бы по крайней мере честно. Тихоня хренова!
Я чувствую, как дергается левое веко.
Это у меня-то хорошая жизнь? Открываю рот, чтобы возразить, но вижу полный презрения ледяной взгляд и поджатые губы Лизы и осознаю: расскажи я сейчас правду о том, что Рокотов попросту надавил и в итоге пригрозил увольнением, не поверит. И что видов на него у меня никаких нет — тем более. И что согласилась я не от хорошей жизни.
Ай, и перед кем я хочу оправдаться? Перед той, что даже не дала мне шанса поделиться тем, как все было на самом деле? Да пошло оно все…
— Я поняла. Пока, Лиза.
Разворачиваюсь и иду вперед, к автобусной остановке. После сегодняшнего дня и этого разговора чувствую себя опустошенной, энергию будто разом выкачали до самого донышка.
Мне вслед раздается едкий голос:
— Я с удовольствием дождусь, когда ты с треском провалишься и тебя выпрут из проекта. Мы все дождемся. И не приходи ныться, я не стану слушать.
И не собиралась.
Бреду на остановку и бессильно бешусь. Злюсь на ситуацию, на моделей, но больше всего — на генерального. Ну, Рокотов, ну гад! Он ведь и понятия не имеет, что творится в агентстве за его спиной. Как я себя чувствую. Хотя… ему однозначно наплевать.
Еду к маме и по дороге обдумываю то, что ей скажу. Всю правду ей знать совсем не обязательно, остановлюсь на коротком, более удобоваримом варианте.
Через час мы проходим с ней на кухню. Мне становится немного легче от присутствия родного человека.
Я веду носом, и мама смеется.
— Учуяла-таки?
Снимает полотенце с блюда. А там… м-м-м, мои любимые чебуреки. Такие только мама и готовит. И как пахнут!
Желудок отчаянно бурчит. Немудрено, я пропустила обед — слишком нервничала, чтобы есть. Но разве можно устоять против маминой стряпни?
Кира
— Войдите, — раздается изнутри хриплый голос.
«Только бы там не было Рокотова, пожалуйста!» — молюсь про себя.
И надо же — срабатывает: его там нет. Внутри только полноватый лысый режиссер. Хотя расслабляться рано, Максим Романович может появиться в любую минуту.
Режиссер спешно протирает лоб мятым платком, убирает его во внутренний карман жилетки болотного цвета и привстает с места.
— Радковский Владимир Игнатович, — представляется он и тянет мне руку.
— Кира Васнецова, — говорю в ответ, подхожу ближе и пожимаю его ладонь.
Блин, какая она влажная. Жутко хочется тут же вытереть свою ладонь об себя. Еле сдерживаюсь: вряд ли такой жест прибавит мне очков в глазах режиссера.
— Очень приятно, — улыбаюсь ему.
— Взаимно, — бубнит себе под нос Владимир Игнатович, смотрит на меня снизу вверх и обратно.
Ну, начало положено. Пока вроде все не так страшно.
— Присаживайтесь. — Режиссер кивает на псевдокожаное бежевое кресло.
Его кабинет выглядит так, словно тут пронесся торнадо. Везде какие-то бумаги, на вешалку в углу кучей набросаны вещи, одна куртка и вовсе валяется на полу, но его это явно не смущает. Ох уж эти творческие натуры.
На стене справа от Владимира Игнатовича в рамках висят какие-то дипломы и грамоты, а на полке чуть ниже громоздятся разномастные статуэтки, есть даже позолоченные.
Ну да, Рокотов точно не стал бы обращаться к дилетанту, выбрал человека с большим послужным списком. Хотя… издаю ехидный смешок, вспоминая про себя.
Справа в углу стоит кулер, чуть дальше — шкаф. Вот и все убранство.
А еще тут нет окон, при этом сам кабинет отделан в темных тонах, и поэтому пространство кажется давящим.
Как он тут работает?
— Кира, — прочищает горло Владимир Игнатович, — сегодня я представлю вас команде, покажу, в каких интерьерах будем снимать. Их будет несколько.
Я киваю. Выходит, сегодня съемок не будет и мне дадут хоть немного осмотреться? Уже радует. Впрочем, оно и понятно, дело близится к вечеру, да и я вымотана после перелета.
Главное, чтобы знакомство прошло нормально.
— Ах да, — хлопает себя по лбу режиссер, — сценарий. Его желательно выучить до завтра.
Он тянется рукой к ящикам стола, открывает верхний.
— Не тут.
Закрывает его и открывает второй, но в воздухе уже витает запах… лапши быстрого приготовления. Похоже, он не успел ее съесть до моего прихода.
— Вот, держите.
Владимир Игнатович кладет на стол передо мной синюю папку с файлами.
Выучить до завтра? Я недоуменно хлопаю ресницами. Судя по всему, меня ждет бессонная ночь. Вряд ли тут кого-то устроят мои нелепые оправдания в стиле «соррян, я не успела запомнить все за один вечер».
— Тут в том числе информация о технике, которую вам предстоит рекламировать. Приступим к съемкам завтра, в девять утра. — Он странно на меня косится и добавляет: — Попрошу не опаздывать. Ни завтра, ни вообще.
— Разумеется.
— Кира, буду с вами честен: я предлагал Максиму Романовичу свою кандидатуру для ролика, но он настоял на вас. Уверен, не зря, у вас богатый опыт и вы не из тех зазнавшихся моделей, которые капризничают и срывают съемки. Рокотов ждет результата, поэтому мы должны сработаться.
Владимир Игнатович встает с места и указывает на выход.
— Ну что, пойдемте знакомиться с командой?
Богатый опыт? У меня? Выходит, Рокотов ему ничего не сказал.
Ну удружил!
Режиссер огибает стол и равняется со мной, и я останавливаю его.
— Владимир Игнатович, тут такое дело… Я не модель.
— В смысле? — Его брови совершают марш-бросок вверх.
— Максим Романович выбрал меня из-за подходящего ему типажа. Я действительно работаю в его агентстве, но в съемках никогда не участвовала. Никаких. Ни фото, ни видео.
— Вот те раз… — Владимир Игнатович на секунду теряется, делает шаг назад и смотрит на меня по-новому.
Молчим некоторое время.
Он вдруг резко подбирается, краснеет. На его лице — мрачная решимость. И злость.
— В общем, так, Кира. Эта работа для меня крайне важна.
— Для меня тоже.
— Значит, тебе предстоит трудиться втрое больше, — переходит на «ты» режиссер. — Ты будешь стараться и играть так, словно от этого зависит твоя жизнь. Не вздумай халявить или ныть. Ты меня поняла? Мы должны выдать такой результат, который устроит Рокотова на сто процентов. Если ты меня подставишь, я это так не оставлю. Ясно?
Теперь и я начинаю злиться. Они что все, сговорились, что ли? Только и умеют, что давить.
Мне сейчас что, полегчать должно? Или пыл работать должен взлететь до невиданных высот? Страх делу не помощник, вообще-то.
Кира
Владимир Игнатович уходит, и мы с генеральным остаемся наедине.
Я пялюсь на него в немом ожидании, а сама все никак не могу отойти от беседы с режиссером.
Интересно, что нужно Рокотову? Не дай бог и он тоже начнет наезжать! С меня на сегодня хватит.
Мне так-то еще знакомиться с командой. Вдруг каждый из них будет разговаривать со мной так же, как и Радковский? Вдруг его люди, как и модели, благополучно определят меня «чужой» и начнут шпынять на чем свет стоит?
Так, Кира, успокойся, дыши. Режиссер просто вспылил, но он профессионал, в конце-то концов, справится с эмоциями. Все будет хо-ро-шо.
Рокотов между тем молчит. И взгляд у него такой же, как тогда, в кабинете. Пронзительный, исследующий. Я бы даже сказала раздевающий.
Я скрещиваю руки на груди и склоняю голову набок:
— Да, Максим Романович?
— Кира, какие у тебя планы на сегодняшний вечер? Приглашаю на ужин. Хочу обсудить рабочие моменты.
Чего-о? Мое лицо вытягивается в недоумении.
Э-э-э… Я мигом теряюсь и хлопаю ресницами.
Это что еще такое? Неужели генеральный действительно воспылал ко мне интересом? Таня была права?
— Кира?
Максим Романович касается моей руки, и я вздрагиваю. Хорошо, что я в теплой кофте, и он не видит, как от кисти вверх ползут мурашки от его касания. И ладонь у него такая теплая, но в то же время твердая. И жест такой уверенный…
Мимо нас проходит какой-то сотрудник, и я притворяюсь, что жду, пока он завернет за угол. Мельком смотрю на Рокотова, но передо мной снова он, прежний. Собранный, строгий. И взгляд обычный, сухой и холодный.
Мысленно усмехаюсь. Это ж надо было умудриться за секунду напридумывать всякого. И то правда, чего это генеральному вдруг ни с того ни с сего вести меня на ужин? Можно подумать, ему пойти не с кем. Не-ет, тут стопроцентно есть какая-то подоплека. Но какая?
И тут меня осеняет: это проверка! Наверняка ему известно, что мне нужно выучить сценарий до завтра. Если соглашусь, тут же отчитает, что я трачу время попусту, хожу по ресторанам вместо того, чтобы готовиться к работе.
Помню я его поговорочку про «самый ценный ресурс». Меня не проведешь.
Я надеваю на лицо дежурную улыбку и приторно сладким голосом отвечаю:
— Максим Романович, давайте обсудим детали сейчас? Или потом, а то меня уже ждут. И простите, но весь вечер я планирую посвятить подготовке к завтрашним съемкам. Не хочу упасть лицом в грязь и тратить время, — намеренно выделяю последнее слово, — зря.
Губы генерального трогает легкая усмешка.
— Я тебя услышал. Хвалю твою целеустремленность. Рад, что ты так настроена на результат. Обсудим позже.
Выдыхаю. Я все сделала верно!
— Максим Романович, можно спросить? — решаюсь задать тревожащий меня вопрос.
— Можно.
— Вы не пойдете знакомиться с командой?
— Нет, я с ней уже знаком.
Какая чудесная новость! Мне сразу становится легче. Надеюсь, я радуюсь не слишком бурно.
— Хорошего дня, Кира. Поужинаем в другой раз.
Генеральный поднимает воротник своего черного пальто и уходит, оставляя после себя кедрово-мускусный аромат.
С минуту я стою на месте, как вкопанная.
Поужинаем в другой раз?
У меня внутри все холодеет, а потом наоборот, резко бросает в жар.
Я охаю и прикрываю рот ладонью с круглыми глазами. Прокручиваю в голове наш недолгий разговор и прихожу в ужас. Так он не проверял меня с этим ужином? Вправду звал?
Это что же получается? Мне ничего не показалось, и я отшила самого Рокотова?
Ну, то есть как отшила — он решил, что я отказалась только из-за работы. И явно не намерен отступать.
Мамочки…
Кира
В состоянии глубокой задумчивости я топаю вперед по коридору.
М-да, впору ставить в соцсети статус «все сложно».
Ну на кой черт я сдалась Рокотову? К чему этот его интерес? Варианта у меня два: плохой и ужасный.
Плохой: он делает все это ради себя любимого, ради проекта, чтобы я старалась еще лучше. Присматривает, чтобы я вдруг чего не вычудила.
Если так, то это он зря: я и без него готова выложиться на сто один процент, лишь бы все выгорело и я вернулась к своей обычной жизни.
Тут же вспоминаю Лизу и наш с ней разговор. Эх. Как раньше уже не будет. Но что-то делать все равно надо. Решаю вечером позвонить Милане, нашей новенькой модели. Ну вот не верю я, что все девочки как одна решили устроить мне бойкот! Надо заручиться хоть чьей-то поддержкой.
Так. Снова мысленно возвращаюсь к Рокотову. Теперь ужасный вариант его внезапного интереса: он решил замутить с простой девушкой ради разнообразия. Ну, типа надоели ему расфуфыренные кокетки. Чем черт не шутит, может, он вообще только из-за этого меня и выбрал. Зачесалось у него одно место, и вперед, мадмуазель Васнецова, давайте, на амбразуру!
И тут есть бо-о-ольшая такая проблемка: я однозначно не готова становиться подстилкой на пару ночей. Такой тип отношений не для меня. Даже если Рокотов решит отдариться дорогими подарками — это еще хуже. Буду чувствовать, что продалась за пару побрякушек или яблофон последней модели. Брр… Я привыкла работать руками или головой, а не этим самым местом.
Только вот Рокотов не привык к отказам. Вон чего вышло, когда я отказалась сниматься.
Подергиваю плечами, представляя, как он силой затаскивает меня в постель. Да ну, бред, не совсем же он ку-ку. Одно дело — работа, другое — личная жизнь. Если что, четко выскажу свою позицию, он поймет и отстанет.
«А если я ему правда понравилась? Ну так, не на один-два раза?» — всплывает в голове.
Пф, вот еще. Сама усмехаюсь своим мыслям. Жил-жил Рокотов, не обременяя себя стабильными отношениями, а тут его ни с того ни с его жареный петух клюнул в одно место? Нет, не верю. Мы из разных миров, у нас из общего разве что одно: мы оба люди.
Скрещиваю пальцы на удачу — чтобы у генерального в ближайшие дни образовалась дикая загрузка по работе и ему было не до меня.
А там, глядишь, его интерес и угаснет.
На этой финальной мысли мне немного легчает, и я топаю уже бодрее.
Знать бы еще куда!
По ходу я заблудилась…
Коридор мало того, что петляет, так еще и какой-то бесконечный.
Черт, водитель вроде бы рассказывал, что студия не просто большая — огромная, тут куча интерьерных помещений для съемок на все случаи жизни. И подсобки, подсобки, подсобки…
Достаю телефон из кармана, чтобы позвонить режиссеру, и вижу, как из-за угла выворачивает полная женщина невысокого роста с темными волосами, уложенными в улитку.
У нее в руках огромная куча какой-то одежды, которая закрывает ей обзор. Она даже меня не заметила. Я недоумеваю: она что, идет на ощупь?
Вдруг одна из вещей падает на пол, но женщина продолжает двигаться вперед маленькими, но весьма быстрыми шажками. Я мигом подлетаю, поднимаю вещь — лавандовое платье без рукавов и звонко зову:
— Стойте!
Она послушно останавливается, изучает меня недовольным взглядом и хмыкает:
— Что такое? Все потом, потом. Я очень тороплюсь!
— Вы платье уронили, — мягко улыбаюсь. — Может, вам помочь донести это все?
— Ну помоги, коль не шутишь. — Ее тон становится добрее.
Потом она сгружает на меня половину вещей, и я шагаю за ней.
Вскоре женщина хлопает себя рукой по карману, достает ключ и открывает дверь.
И я оказываюсь в царстве одежды. Современной, под старину, состаренной специально, со стразами и без, из воздушных и тяжелых тканей и так далее. Изумленно охаю, обводя все это роскошество взглядом. Офигеть, сколько тут всего!
— Я Мария Ивановна, — представляется новая знакомая. — Костюмер. Можно просто: тетя Маша. Что, нравится?
— Очень! — восхищенно округляю глаза я. — Я Кира.
Вот бы примерить хоть парочку нарядов…
— Можно я к вам как-нибудь потом приду? Такая красотища! Хочется поближе рассмотреть.
— Можно, — улыбается собеседница.
В это время звонит мой телефон, и я отвечаю.
— Где тебя черти носят? — раздается из трубки ор. — Вся команда ждет только тебя!
Режиссер.
— Простите, я заблудилась.
Краснею, потому что тетя Маша становится невольным свидетелем моего разговора, а Радковский орет так, что я вынужденно отслоняю мобильный от уха.
— Передай ему, что я провожу тебя, — шепчет костюмер.
— Владимир Игнатович, я скоро буду.
Кладу трубку.
— Ты с Радковским работаешь? — вопрошает Мария Ивановна.
Кира
И начинается… Мне по очереди представляют команду, с которой мне предстоит работать следующие несколько недель.
Второй режиссер, продюсер, оператор, второй оператор, редактор, гример, декоратор, фотограф…
Я даже не стараюсь запомнить их всех по именам, все равно не получится.
Постепенно разберусь.
Команда вразнобой здоровается, показывают камеры, свет, делятся, как все устроено.
Ведут себя в основном сдержанно, но один молодой парень фриковатого вида надувает губы уточкой и закатывает глаза, проводя по мне взглядом сверху вниз.
Вот гад пупырчатый!
А потом мне показывают «комнаты». Ну, то есть увидела я это все сразу, как только вошла, но теперь показывают поближе. Тут есть и кухня, и зал, и спальня, и даже ванная комната. Как будто настоящая квартира, только расположение комнат не как мы привыкли, а отдельными блоками.
В общем, интерьер на все случаи жизни. Чуть дальше, в углу, все необходимое для фотосъемки. Разные приборы, лампы, огромное натянутое белое полотно. И зеленый экран еще левее. Это хромакей, с его помощью можно наложить любой нужный фон в фоторедакторе: хоть Мальдивы, хоть бабушкин сарай.
Я видела такие и у нас в агентстве. Ну, хоть что-то знакомое.
— Тебя будут снимать в зале и на кухне, — сразу поясняет Радковский. — Сегодня будем фотографировать.
Сегодня?
— Валерий! — зычно зовет Владимир Игнатович, и к нам подходит… тот самый пупырчатый гад. — Забирай нашу красавицу, сделайте пробный фотосет.
— А переодеваться не надо? — поднимаю бровь я.
— Не надо, пока просто выставим свет и найдем твой рабочий ракурс.
— Хорошо.
Я вздыхаю и иду за Валерием. Дал же бог имечко… Мой бывший, Валера, оказался тем еще гадом.
Чую, и этот не лучше. Я ему еще ничего не сделала, а он уже смотрит свысока.
На нем серые потертые джинсы и белая футболка с дырками. Русые волосы убраны вверх на манер ирокеза. И подведенные карандашом глаза.
А еще от него тошнотворно пахнет. Уж не знаю, что это за духи, но ему самому, похоже, нравится. Вон какой самодовольный.
— Давай, красотка, — его тонкий высокий голос сочится ядом, — поехали.
Он приказывает мне встать в середину.
— Что мне делать?
— Покажи себя, — гаденько улыбается Валерий.
Я лихорадочно перебираю в голове позы, которые обычно видела в журналах или на съемках у нас в агентстве. И старательно принимаю каждую из них.
Щелк, щелк, щелк.
Минут через пять, когда у меня начинают ныть мышцы, в том числе мышцы лица — от намертво приклеенной улыбки, Валерий наконец-то останавливается.
— Хватит, достаточно для первого раза. Отдохни.
Он разворачивается и уходит.
И все? Я думала, он мне покажет результат на экране фотоаппарата. Или по крайней мере скажет хоть что-то. Получилось? Не получилось? На сколько баллов по десятибалльной шкале?
Ну ведь гад и есть!
Ладно, пока есть время, схожу в туалет.
Узнаю маршрут у того самого рыжеволосого Игоря, который встретил меня утром у входа, и топаю в нужном направлении.
Когда возвращаюсь, за секунду до того, как повернуть за угол, слышу два голоса. Один из них точно принадлежит Валерию.
Во втором узнаю Владимира Игнатовича. Подслушивать, конечно, нехорошо, но я же не специально. Замираю на месте.
— И что мне с ней делать? — чуть ли не хнычет Валерий.
С ней? С кем с ней? Интересно, о ком речь?
— Валера, — грозно рявкает режиссер, — делай что хочешь, но мне нужна самая лучшая картинка! Чтобы Рокотов упал в обморок от восторга!
— О, он упадет в обморок, — шипит Валерий, — когда увидит это бревно на фото!
— Работай с тем что есть. Или ты зря считаешься одним из лучших? Ты фотограф, вот и действуй. Давай там, подключай свои штучки-дрючки, раскрепощай, мотивируй, вдохновляй, подбадривай Киру. Не мне тебя учить. Мне нужен результат!
Их голоса затихают, а я стою на месте. Ощущение, будто меня окатили холодной водой из шланга.
Я-то старалась, думала, вышло нормально. Тем более для первого раза. Но бревно?
На глазах сами собой появляются злые слезы.
Я тебе, Валерий Гадович, еще покажу бревно! Ты у меня еще в комплиментах рассыпаться будешь и извиняться за то, что не оценил.
Однако настроение летит в трубу со скоростью света.
Я возвращаюсь в студию, но Валерия не вижу. Ну и слава богу, я бы, наверное, не смогла сдержаться и высказала этому напыщенному индюку все, что о нем думаю.
Владимир Игнатович просит меня ознакомиться с комнатами, в которых меня будут снимать. Постоять тут, посидеть там. Попробовать пооткрывать ящики, походить по комнатам, пообвыкнуться.
Кира
Я спешно выбегаю из подъезда и сажусь в ожидающую меня у подъезда машину. Опаздываю на целых десять минут. Вообще-то, я не виновата, это все барахлящий замок — никак не хотел запираться.
Неожиданно громко закрываю дверь, машинально морщусь и натыкаюсь на нахмуренные брови водителя.
Однако он ничего мне не говорит. Я знаю, как трепетно многие шоферы относятся к своим машинам и к тому, как пассажиры от всей души хлопают дверью, поэтому тороплюсь сгладить ситуацию:
— Доброе утро. Простите, я не нарочно.
Ж-ж-ж…
Это вибрирует телефон в моем кармане.
Я достаю его, и мои губы трогает легкая улыбка, когда читаю сообщение.
«Таблетки выпила, все хорошо. Удачного дня, доченька».
«Доброе утро! Спасибо, мамулечка», — шлю в ответ.
Удача мне точно пригодится.
Я достаю из сумки сценарий, чтобы бегло прочитать его по пути. Бубню себе под нос речовки для рекламы. Главное — не напутать, что за чем идет, а то опять получу нагоняй от режиссера.
Правда, повторять толком не получается, вместо букв перед глазами то и дело всплывают подаренные генеральным цветы.
Как это все не вовремя! Мало мне съемок, так еще сиди, Кира, и кумекай, что значат эти цветы и чего Рокотов от тебя хочет. И как тактично отказать, если он просто решил развлечься.
Поднимаю глаза, и в зеркале заднего вида отражается подозрительный взгляд водителя.
Чего это он на меня так странно пялится? Рука невольно тянется к волосам. Может, что-то застряло? Я приглаживаю их, затем поправляю воротник.
Вроде все в порядке.
Через полчаса бодро шагаю по студии.
«Я спокойна, я спокойна», — повторяю про себя мантру.
Как меня сегодня встретят?
Практически сразу сталкиваюсь с Владимиром Игнатовичем.
— Доброе утро, Кира. Как ты, как настрой? — Его голос мягкий и тягучий, словно мед.
Недоуменно оглядываю пространство вокруг режиссера в поисках мухи, которая его укусила. Иначе с чего он вдруг такой добрый?
— Ты готова? — тем же тоном продолжает Радковский. — Иди переодевайся, и можем приступать. Давай постараемся, чтобы у нас сегодня все получилось.
— Давайте, я готова.
По очереди здороваюсь с остальной командой. И они тоже все, как один, приветливые и доброжелательные.
Я даже фотографа-гада Валерия поблизости не наблюдаю.
Э-э-э… Я что, умерла и попала в рай?
А может, это Рокотов всех пропесочил, раздал очередные ценные указания? Или режиссер со всеми поговорил? Потому что все слишком хорошо, чтобы быть правдой.
Чую подвох. И он не заставляет себя ждать.
После того, как меня переодевают и красят, возвращаюсь обратно.
— Начнем с кухни, — командует режиссер, и все, в том числе и я, занимают свое место.
Загорается свет, и я разом забываю данное мне минутой назад наставление: не обращать внимания на камеры, лампы и микрофоны. Их тут нет, есть только я и обстановка.
А что делаю я? Правильно, смотрю на одну из ярких ламп и мигом зажмуриваюсь, на какое-то время слепну. Это вам не просто на лампочку в квартире посмотреть, это гораздо хуже. И ведь знала, что нельзя смотреть. И не хотела. Оно само, чес слово!
— Стоп! — орет режиссер. — Кира, я ведь предупреждал.
— Прошу прощения, — расправляю плечи и виновато улыбаюсь, — больше не повторится.
Оператор ободряюще мне кивает, показывает «ок» пальцами.
И через минуту мы все снова погружаемся в рабочий процесс. Я старательно улыбаюсь, хожу по кухне согласно сценарию.
— Стоп, снято, — наконец-то раздается голос режиссера. — Кира, подойди.
Я вздыхаю. Похвалит или поругает?
Пока иду, обращаю внимание, как за столом с кофе суетится рыжик Игорь и кидает на меня подозрительные взгляды. Будто хочет что-то сказать, но не решается. Хм.
Огибаю стойку с камерой и замираю.
Из-за спины Владимира Игнатовича, словно черт из табакерки, появляется Валерий. Мнется в нерешительности.
Режиссер пихает его в спину.
— Валерий хочет что-то тебе сказать. Да, Валерий?
Тот опускает голову и нехотя выдавливает:
— Да. Кира, я прошу прощения за вчерашний день, я вел себя не очень тактично.
Я глубоко вдыхаю и закашливаюсь. Не очень тактично? Скорее, очень нетактично. Хотя они ведь не знают, что я подслушала их разговор.
М-да, видать, крепко ему от режиссера досталось, раз извиняется.
— Начнем сначала? — натянуто улыбается Валерий и протягивает мне руку.
Э-э-э… Решаю, что худой мир лучше доброй ссоры, и тяну свою в ответ.
Кира
— Кира! — нависает надо мной режиссер и смотрит строго-строго. — Это совершенно никуда не годится. Ты почему такая взвинченная, как на иголках? Третий дубль в никуда! Почти две недели прошло, этак мы не успеем к сроку. Давай, соберись.
Стою, виновато понурившись.
— Я постараюсь, Владимир Игнатович.
— Перерыв десять минут, и приступаем.
Я наливаю себе чаю в стаканчик и иду на улицу — чуть подышать морозным воздухом.
Впервые за долгое время небо прояснилось. Может, и в голове прояснится?
Стою, выдыхаю пар и рассматриваю проходящих мимо людей.
М-да, и винить некого, кроме себя. Кто же знал, что для успешных съемок мало нормального отношения со стороны команды? Ведь теперь я сама, точнее моя нервозность, — главная проблема. Хотя как это некого? Очень даже есть кого — Максима Романовича.
Еще бы мне не быть взвинченной.
Я в вечном ожидании приезда босса. Жду, когда он появится и мы закончим наш прошлый разговор.
В тот раз нас прервал звонок его мобильного. Генеральный молча выслушал говорившего, коротко бросил в трубку «Понял, скоро буду», окатил меня ледяным взглядом. Припечатал: «Мы еще поговорим, Кира».
И был таков.
С тех пор от него ни слуху ни духу, зато я как натянутая тетива. Встречаю взглядом каждого заходящего в студию, и ничего не могу с этим поделать.
Хозяин судьбы, блин. Бесят меня такие люди. Считают, что могут выложить сумму, за которую я батрачу несколько месяцев, и дело в шляпе. Мол, все в этом мире покупается. Все да не все, Максим Романович! Я вот точно нет.
И хоть моя позиция в этом плане весьма четкая, и я считаю, что поступила верно, все равно предстоящий разговор страшит. Вдруг все-таки переборщила, и он решит отыграться за отказ? Как же, роковому и неотразимому генеральному дали от ворот поворот. Что, если взбеленится и лишит обещанной премии, к примеру? Или и вовсе уволит после съемок?
А я на эту премию очень рассчитываю, стараюсь очень, остаюсь после съемок, чтобы порепетировать. Мне без этой премии никак. Это ж, считай, едва ли не половина от всей суммы!
Все, что мне удалось выяснить, — это что случилось какое-то происшествие на одном из предприятий холдинга, и Рокотов срочно туда выехал. Спасибо Тане, принесла разведданные. Только вот когда генеральный вернется — неизвестно.
И все это время я в подвешенном состоянии.
Хотя у меня и кроме генерального забот хватает. Все эти розы проклятущие! Я была ошарашена едва ли не больше Рокотова, когда узнала, что это не он. Кто тогда?
За прошлые две недели мне еще два раза доставляли букеты. Последний — вчера, и тоже без карточки. Только теперь эти букеты вызывают во мне отнюдь не добрые чувства. Кому понадобилось их дарить?
У меня тут поклонников нет! Я тут даже никого не знаю, весь мой круг общения ограничивается водителем да студией.
Я грешным делом думала на кого-нибудь из команды, в конце концов после второго букета начала напрямую расспрашивать мужчин, не присылал ли мне кто цветов, но нет.
Даже у фотографа Валерия спросила. Однако тот так на меня вытаращился, что я сразу поняла: дала маху с таким предположением. До роз нам с ним далеко.
Правда, у рыжика Игоря не узнала, он заболел в третий день съемок и его до сих пор нет. Но вряд ли это он, розы-то явно дорогущие, да и болеющему человеку, скорее всего, совсем не до отправки букетов.
В общем, опрос ничего не дал. Ясно одно: завелся у меня то ли поклонник, то ли маньяк, то ли поклонник-маньяк. Что тоже ни разу не добавляет спокойствия и уверенности. Ну серьезно, кто в здравом уме решит слать цветы, оставаясь при этом в тени? Ну, ладно в первый раз это можно счесть романтичным, но в третий…
Маме, конечно, я говорить ничего не стала. Ей за эти две недели один раз все-таки пришлось вызывать скорую — давление шарашило. И я не рядом… Слава богу, все обошлось. Хотела даже лететь обратно, но мама отговорила.
С розами я рассудила так: в следующий раз попросту не открою дверь службе доставки, пусть уносят эти цветы куда хотят.
Я и прошлый букет сразу выкинула. Жутко стало. Знаю, звучит как бред, но эти розы создавали ощущение, будто я не одна в квартире. Даже спала с включенным светом, чего ни разу не было лет этак с десяти.
Скорее бы оставить все это позади, завершить съемки и вернуться домой. Там хорошо, уютно и спокойно.
Из-за моего состояния даже фотосет пришлось отложить. Валерий все отснятое отбраковал: то не так стою, то не так смотрю, то еще что. Зажатая, в общем. Хотя он честно старался меня подбадривать, за что ему большой плюс.
Впору просить Рокотова выяснить, кто этот таинственный даритель цветов.
Но быть должной ему страсть как не хочется, да и нет его тут все равно. Сдается мне, прикажет самой разбираться со своими поклонниками. Типа ей тут цветы дарят, а она носом воротит, цаца. Вот еще, тратить свое царское время на выяснение такой мелочи. Радоваться надо, а не нервничать.
Я делаю глоток обжигающе горячего чая, и внутри разливается приятное тепло. Выкидываю пустой стаканчик в урну и смотрю на часы на левой руке.
Кира
Я резко поднимаю руки, сбрасывая чужие ладони с глаз, и быстро разворачиваюсь.
— Ты?!
Сердце продолжает бешено стучать, и я готова хорошенечко приложить стоящего напротив меня… рыжеволосого Игоря.
— Ты в своем уме? Зачем подкрадываешься? Что это такое вообще?
Офигеть, блин! Мы с ним и знакомы-то всего ничего, учитывая, что он долго болел, а он ведет себя так, словно так и надо. От Рокотова опылился, что ли?
Игорь недоумевающе хмурится и поднимает ладони в примирительном жесте.
— Ты чего такая нервная, Кир? Привет. Ну извини, я не хотел тебя напугать.
— Не хотел, но очень даже получилось! — фырчу я, пытаюсь успокоить дыхание.
— Странно, раньше ты на такое реагировала нормально, — склоняет голову набок Игорь и загадочно улыбается.
— В смысле раньше?
— В прямом. Не говори, что не узнала меня.
— А должна? — скрещиваю руки на груди и приподнимаю бровь.
Игорь на мгновение теряется.
— Ну… я думал… хотя.... Я тоже сначала сомневался, ты ли это, все присматривался. Но сейчас, когда увидел, как стоишь на улице в своей любимой позе, так и убедился: это ты.
Он с усмешкой кивает на мои ноги.
Я и теперь непроизвольно стою по привычке, скрестив ноги на манер перевернутой четвертой позиции у балерин. Мама с детства смеялась, как я так не падаю. А мне нормально.
— Ты ведь на второй день на меня косилась, ну, перед тем, как я ушел на больничный, — добавляет Игорь, — вот я и решил, что тоже меня узнала.
Я задумчиво хмурю брови. Я на него косилась только потому, что на меня косился он. Но выходит, мы знакомы?
Смотрю на рыжие волосы Игоря, усыпанное веснушками лицо и… все равно не узнаю.
Развожу руками и качаю головой:
— Прости, я тебя не помню.
— Ну Игорь, Петрушин. Ты меня Петрушкой звала. Мы вместе учились до девятого класса. В кукольный театр ходили. Даже как-то раз вели школьный концерт.
«Петрушка» срабатывает. Память начинает возвращаться яркими вспышками. Как мы дурачились, как он провожал меня до дома, носил мой портфель, помогал с домашкой. Как притаскивал киндеры и да, вот так вот закрывал мне глаза перед тем, как их подарить.
Я вспоминаю мелкорослого щуплого мальчугана с рыжими ежиком и сопоставляю его со стоящим передо мной крепким парнем. Да у них ничего общего, кроме огненного оттенка волос! К тому же прошло больше десяти лет с тех пор, как Игорь переехал в другой город и мы перестали общаться. Сначала какое-то время переписывались, но в итоге все постепенно сошло на нет. Немудрено, что я его не признала.
— Петрушин? — округляю глаза я. — Ни фига себе ты возмужал.
— А то, — приосанивается тот и улыбается во все тридцать два зуба. Затем лезет рукой в карман куртки и достает оттуда… киндер-сюрприз. — Зато ты все такая же, только еще красивее стала. Сладкое все так же любишь?
— Люблю.
— Тогда это тебе.
Я протягиваю руку, благодарю и улыбаюсь в ответ. Вроде мелочь, обычный шоколад, а настроение поднимается впервые за долгое время.
— Рассказывай, как ты тут? — интересуется Игорь, вешает куртку рядом с моим пальто.
Я вздыхаю, кошусь на часы.
— Не очень, — поджимаю губы. — Но сейчас некогда, давай после съемок?
— Давай.
И мы с ним идем на рабочее место.
Когда съемочный день заканчивается и уходит последний человек, мы садимся у кофейного столика и поначалу делимся тем, как жили все это время.
Умеет все-таки Игорь расположить к себе. Всегда умел. Постепенно я чувствую себя все комфортнее и расслабляюсь.
Ровно до того момента, пока мы не переходим к разговору о съемках. Я жалуюсь на то, что они затягиваются. Из-за меня.
— А че не так-то? — искренне удивляется Игорь. — Я помню, как ты в кукольном театре звездила.
— Ну ты сравнил! Одно дело — надетые на руку куклы, где зрители тебя и не видят, а вот играть на сцене самой — совсем другое. Зажатая я. И нервная. Радковский так говорит.
— Если вы не любите кошек, это значит, что вы просто не умеете их готовить! — многозначительно поднимает указательный палец Игорь. И ржет. Затем серьезнеет. — Я уверен, ты справишься, Кир. Вроде бы все было более-менее нормально во второй день. Что изменилось?
Он начинает расспрашивать меня подробнее и присвистывает, когда я сознаюсь, что переживаю из-за тайного поклонника, нервничаю. Вот неудачных дублей и стало больше. О роли Рокотова в этом всем, правда, решаю умолчать.
— Это, кстати, не ты случаем присылал розы? — подозрительно смотрю на Игоря.
— Да ну, брось, — машет рукой тот. — Конечно, не я. Я бы в открытую отправил, чего таиться? Ты точно всех спросила?
— Точно, даже водителя. Ума не приложу, на кого думать.
Кира
— Снято! Отлично, Кира, ты умница. Как будто переродилась. На сегодня всё! — Режиссер рассыпается в комплиментах, а я мельком смотрю на Игоря.
Тот подмигивает мне и большими пальцами обеих рук показывает «класс».
С нашего разговора прошло три дня, и дело пошло на лад. Такими темпами через несколько дней я уже вернусь домой.
Игорю удалось вытащить меня из ракушки, объяснить, что было не так. В итоге я наконец-то расслабилась и даже получаю удовольствие от игры на камеру.
Смотрю на друга и словно возвращаюсь в ту нашу беседу.
— Ну, про перевоплощение на сцене рассказывать не буду, наверняка и без меня справились, — уточняет Игорь.
— Ага, — киваю я.
— Вижу, не сработало. Пойдем другим путем. Ты и в школе была слишком ответственной, и сейчас придаешь слишком большую важность этим съемкам. Как будто должно получиться на сто процентов, девяносто — это уже говно, а не результат. И понравиться должно всем и каждому. Типа или суперпупер, или никак.
— Ну… да, — признаю я.
Вспоминаю наставления бабушки: или делай отлично, или не берись совсем.
— Из-за этого твои ожидания взлетают до неба. Как и твоя тревога. Ты боишься.
— Боюсь, конечно! Это ведь не ролики для семейного просмотра! — поясняю очевидный факт.
— Выходит, делаешь всё из страха. При этом почему-то уверена, что успех — он общий, ты как бы не при делах, это всё команда постаралась. А вот неудачи — твои, личные. Именно тебя, а не команду, осудят, будут тыкать пальцами: ага, не справилась, вот лохушка! Короче, только ты накосячила, а остальные — молодцы, четко отработали. Так?
Я крепко задумываюсь. Так и есть. Разделить успех с другими — да легко. Вон ведь как команда старается! А неудачи я приписывала себе.
— Так, киваю. — Игорь, ну это же не дело — винить во всем других.
— Про всё и всех я и не говорю. Это уже другая крайность, когда во всех бедах виноват кто угодно, а сам человек белый и пушистый. Я не об этом.
— А о чем?
— О том, что неудачи надо разделять, как и успех. Ты ведь тут не одна. Скажем, редактор так написал текст, что ты спотыкаешься, когда говоришь. Но это ведь не твоя ошибка — его. Перепишет, и ты произнесешь как надо. Понимаешь, о чем я?
— М-м-м… Кажется, да.
Я и правда не смотрела на это с такой стороны. Считала, будто все уже отработали на сто процентов, вообще не ошибаются и дело только за мной.
— Слушай, тебе бы в психологи! — заявляю другу.
— Я и отучился три курса, — улыбается он. — Потом понял, что кино и режиссура мне все-таки ближе, и вот я здесь. Ладно, давай дальше?
— Давай.
— Я ведь вижу, что ты очень жизнерадостный человек. Но сейчас так сильно боишься негатива в свой адрес, что именно его видишь во всем вокруг. Ну там, мешает яркий свет, ожидания режиссера. И твои, кстати, тоже. Начальник твой маячит, наседает. Да куча всего. Например, что эта реклама людям не нужна, что это такое себе впаривание.
— Да, были такие мысли, — признаю я.
— И розы эти, в конце концов. Расстраивают, отвлекают. Так?
— Так.
— Всё ровно наоборот. Тебе всё и все помогают, Кира.
— В смысле? — недоумеваю я.
— В прямом. Именно для тебя включены камеры. Тебя сюда привозит водитель, ты не шлепаешь пешком по мерзослякоти. Для тебя написали сценарий. Красивая одежда и макияж, прическа — тоже помогают.
— А розы?
— И даже розы. Твой поклонник наверняка хочет тебя порадовать, а не напугать. Знай он, как ты реагируешь на эти букеты, вышел бы из тени и извинился.
— Думаешь?
— Уверен!
— Ну, может быть, — хмыкаю я. В это мне почему-то не очень верится.
— И последний важный момент. Пойми, ты не втюхиваешь людям технику, которая им даром не сдалась. Они будут ей пользоваться и сэкономят время, которое смогут потратить как хотят.
Ох, слышала я уже про то, что время — самый ценный ресурс…
— Но… ролик ведь всё равно кому-то да не понравится. И техника не всем нужна.
— Конечно, — сразу соглашается Игорь. — Даже фисташки не всем нравятся, а ты тем более. И реклама рассчитана на отдельную категорию людей, а не на все восемь миллиардов. Главное, ты сделала все, что могла. Сделала — и отпусти! Оценивать не тебе. Кому надо, примут с радостью. Нет — пройдут мимо. Взять вот хотя бы наш разговор.
— А что с ним?
— Ну, вот у тебя, — смеется Игорь, — сразу мысли заработали в нужную сторону, потому что ситуация твоя, страхи твои, и слова те, что нужны именно тебе. А пройди мимо кто-то, у кого таких проблем нет, покрутит пальцем у виска: что за заумная хренотень. Это нормально. Всему свое время и место.
М-да, вот уж точно. Лично для меня очень даже время и место.
Я замолкаю и будто наяву чувствую, как в моей голове скрипят шестеренки. Издают противный скрежет, а потом начинают крутиться.
Кира
Я молча хлопаю ресницами, а потом делаю шаг назад так, что Рокотов вынужденно отпускает мои плечи.
— Здравствуйте, Максим Романович, — тушуюсь под его пронзительным взглядом. — Я просто хотела пофотка… пофотографироваться.
— Понятно. Как съемки?
— Все хорошо, заканчиваем.
Как приятно, оказывается, сообщить эту новость. Хотя он, скорее всего, и без меня в курсе, наверняка держит руку на пульсе. Или на шее у режиссера.
— Отлично. — Рокотов явно доволен моим ответом. — Значит, теперь ничего не мешает нам поужинать. Как насчет сегодняшнего вечера?
«Поужинать?» — офигеваю я про себя.
Он что, пропустил мимо ушей все то, что я говорила в прошлый раз? Я же четко попросила оставить наши отношения в рамках деловых. Никаких ужинов.
Ладно, я не гордая, повторю.
— Максим Романович, давайте честно.
— Давай, — усмехается он.
— Чего вы от меня хотите?
Чувствую, как щеки заливает румянец, пока этот хам красноречиво проходится взглядом по моим губам, потом опускается к груди, а затем еще ниже.
Не надо быть семи пядей во лбу, чтобы понять, чего он хочет, но я все же уточняю, еще больше краснея:
— Секса, да?
— Умная девочка. Люблю таких. Ужин в силе. Или, если хочешь, можем пропустить эту стадию. Поедем к тебе. Или ко мне. Хотя лучше ко мне, у меня в номере кровать больше.
Не то чтобы я ожидала, что он предложит декламировать стихи по очереди, но такое? И вот так — совершенно открыто, буднично. Цинично. Тактичность? Не, не слышали.
— Вы в своем уме мне такое предлагать? — уже не сдерживаясь, шиплю я.
— Что не так с моим предложением? — совершенно искренне удивляется он.
— Вы всегда прете напролом? Как танк!
— Что плохого в том, что я четко знаю, чего хочу?
Неужели он действительно не понимает?
— То, что вы даже не соизволили поинтересоваться, чего хочу я! А Я не готова и не хочу так!
— А как ты хочешь?
— Я хочу нормальных отношений с нормальным человеком!
— Я очень даже нормальный человек, — парирует Рокотов.
Но смотрит на меня так, словно я попросила его подарить мне живого динозавра. Фраза «нормальные отношения» действует на него каким-то странным, магическим образом.
Спешу объяснить:
— То есть пообщаться для начала какое-то время. — Специально выделяю последние два слова. — Узнать друг друга получше.
— А потом секс, да? — И снова эта его ухмылка.
— Ну, — теряюсь я, — если все пойдет нормально, то да.
— Все и так нормально, — разводит руками Максим Романович. — Поэтому я тебе секс и предлагаю. Сразу. Зачем тратить время на разговоры? К тому же я и так знаю о тебе все, что мне нужно.
Мои глаза округляются еще больше, хотя кажется, больше уже некуда.
Все что нужно? За сколько? За пять минут нашего общения? Нет, ну если ему важен только размер бюста и задницы, то пять минут даже много. Понятия не имею, что он знает обо мне, но то, что знаю о нем я, мне не нравится. Может, в работе такой циничный, прямой подход и хорош, но разве можно обращаться так с девушкой? Как с вещью!
— Что вы понимаете под нормально? — прищуриваюсь я. — То, как вы меня шантажировали? Или то, как давите на меня? Или как полапали, как будто мы с вами близки? Я повторю, я не против нормальных отношений, но вот это все нормальным точно не назовешь!
Его настрой резко меняется, передо мной снова тот самый Рокотов, которого я увидела тогда, в зале агентства.
— Кира, довольно, — резко осаждает меня он. — Ты меня хочешь, не отрицай.
— Я? Вас? Вот еще!
— Врешь.
— Не вру!
— Мне достаточно лет и у меня достаточно опыта, чтобы четко видеть, нравлюсь я женщине физически или нет. Вопрос в том, кому именно ты врешь: мне или себе.
— Да в чем я вру-то?
— В этом.
Секунда, и Рокотов стоит вплотную ко мне. Проводит ладонью прямо над вырезом декольте. Еще секунда, и мое тело отзывается на эту нехитрую ласку, покрывается мурашками от его прикосновения. Я не успеваю отшатнуться, как его левая ладонь ложится на талию, а правой он касается моей щеки, скользит по ней пальцами и дальше, в волосы.
Прижимает к себе. Собственнически.
Наклоняется к самому уху, опаляет его дыханием так, что у меня подгибаются колени, и глубоким грудным голосом шепчет:
— Я сразу понял, что ты горячая штучка. Продолжишь утверждать, что меня не хочешь? Я видел, как ты на меня смотрела. Ты сама меня пригласила. Своим поведением. Я откликнулся, только и всего.
Максим Романович резко отстраняется, и я едва не падаю. О чем он? Каким таким поведением я его пригласила? Он явно выдает желаемое за действительное.
Кира
Спускаюсь с трапа самолета с улыбкой на лице. Наконец-то я дома!
Позади съемки, прощание с командой, Игорем и тетей Машей.
Мне будет их не хватать. Даже Валерий попрощался со мной достаточно тепло. Не без тени легкого снобизма, конечно. Впрочем, до Рокотова ему далеко.
Стоит только вспомнить о генеральном, как настроение сразу летит в трубу.
Максим Романович заявился в последний день съемок для фотосессии в честь старта рекламной компании.
На меня не смотрел, точнее, намеренно игнорировал. Он пообщался почти с каждым. Кроме меня. От него разило холодом за километр.
Я ощущала этот холод каждой клеточкой своего тела, пока была вынуждена стоять рядом во время вспышек фотокамер. И за малым не дернулась в тот момент, когда он положил ладонь на мою талию. Внешне-то он улыбался, да и мне пришлось. А у самой все внутри переворачивалось, ведь в памяти то и дело всплывали его колкие, злые слова. Хотелось его отпихнуть, а не стоять и мило позировать.
Когда фотограф закончил свое дело, Максим Романович словно растворился в воздухе. Раз — и его уже нет.
Только тогда я выдохнула с облегчением. Правда, рано.
Через пять минут он снова появился и направился прямо ко мне.
— Кира, тебе как лицу рекламной компании предстоит еще пара бесед с журналистами по прилету домой. Надеюсь, ты понимаешь, как себя вести?
— Как? — нахмурилась я, не совсем понимая, о чем он.
— Как лицо рекламной компании, — раздраженно повторил он. — Создавать положительный образ, хвалить нашу продукцию.
— Ясно. — Я кивнула, однако не удержалась и съязвила: — Очень сложно хвалить продукцию, которой не пользовался, знаете ли.
Несколько приборов на съемках не в счет. Там я скорее делала вид, что пользуюсь ими, чем пользовалась на самом деле.
— Но я постараюсь, разумеется, — добавляю спешно.
— Постарайся.
И генеральный ушел. Больше я его не видела.
Надеюсь, и не увижу его надменную физиономию. Высокомерное хамло!
Спустя полчаса я выхожу из здания аэропорта и тащу за собой чемодан. Колесики громко шуршат по асфальту, а я вожу пальцами по экрану смартфона. Вызываю такси.
В это время приходит сообщение от банка, и я удивленно распахиваю глаза.
Вся сумма за работу разом. В том числе обещанная Рокотовым премия.
Ну, хоть тут генеральный не оплошал. Завтра утром съезжу к маме, обрадую ее. Хотела сегодня, но она на дне рождении у тети Вали. Так даже лучше — будет время нормально пообщаться и все обсудить.
Хорошо, что сейчас вечер пятницы, и на работу только через два дня. Очень хочется выспаться.
Ежусь. Но не от холода, а от мыслей о том, что меня ждет в офисе в понедельник. Как встретят? Ну, Танька-то нормально, а вот модели? Отошли или все еще злятся?
Наконец такси подъезжает, и я еду домой.
По пути решаю почитать новости, вдруг уже вышли рекламные постеры. Набираю в поисковике «Холдинг „Империал“» и едва не роняю телефон от первой попавшейся на глаза статьи.
В центре — я и Рокотов с рукой на моей талии.
Кричащий заголовок: «Владелец холдинга „Империал“ замечен в компании стройной красотки!»
Ну, про красотку они, конечно, приврали, но я и правда очень хорошо получилась на этой фотографии — стилисты постарались. Читаю дальше. Дифирамбы, дифирамбы, дифирамбы… Не мне, конечно.
Про меня всего несколько слов: «Очередная охотница за состоянием Максима Рокотова».
Чего-о?! Это я-то охотница?
Я в бешенстве выключаю экран телефона и пихаю его в сумку. Вот сволочи! Да на фиг мне не сдалось его состояние, как и он сам! Лишь бы сплетни развести и привлечь внимание очередной сенсацией. Хоть бы подумали чуть-чуть, прежде чем писать такое!
Интересно, генеральный уже видел эту статью? Хотя ему, скорее всего, плевать на то, что пишут. Не его ведь грязью облили. Не ему смотреть в глаза соседям и девочкам на работе. Ведь как пить дать не поверят, что это все враки! Ох, чую, после такого мне нормального приема в агентстве и ждать не стоит.
И мама... Не дай бог увидит эту статью.
Она у меня не особо интересуется светскими новостями, но вполне может следить из-за меня. Конечно, ей я все объясню, но что насчет остальных?
Такси тормозит у моего дома, и я выхожу из машины. Открываю дверь подъезда и все еще киплю от гнева. Ну почему каждый раз, когда всплывает фамилия «Рокотов», у меня появляются проблемы? Его даже рядом нет, а он все равно умудряется испортить мне жизнь.
Я с силой дергаю ручку чемодана на очередной ступеньке, и та с корнем выдирается.
Черт! Пинаю несчастный баул и закусываю губу.
Через минуту закатываю его в квартиру и хлопаю за собой дверь.
Надеюсь, больше сюрпризов не будет. По крайней мере сегодня. Хватит с меня.
Я топаю в душ, чтобы хоть немного освежиться после дороги, а перед глазами то и дело всплывают те строчки из статьи.
Кира
Я вдыхаю морозный воздух полной грудью и решительно дергаю на себе ручку двери в офис.
Воображаемый щит для защиты от нападок моделей держу наизготове. Вчера весь вечер морально готовилась. И Таня поддерживала как могла.
В общем, пусть говорят, что хотят. Я пришла сюда работать, этим и займусь. Специально приехала на полчаса пораньше, чтобы спокойно подготовиться к рабочему дню.
Как и ожидаю, мой стол завален бумагами. М-да, вряд ли успею разгрести такую кипу за сегодня.
Я раздеваюсь, включаю компьютер и, пока он загружается, иду к столу с чайными принадлежностями. Надо взбодриться, не успела выпить кофе дома.
Сразу подмечаю, что на моей любимой кружке скол и большая трещина. Почему-то не верю в случайности, наверняка какая-то из моделей расколотила ее нарочно. Ну что за люди, а?
Я вспоминаю, что в столе у меня есть запасная кружка, и вскоре сортирую накопившиеся документы, попивая кофе.
Спустя двадцать минут агентство начинает гудеть привычным шумом голосов.
Тут и там раздается «Привет». Одна из моделей здоровается со мной как ни в чем не бывало. Вот так сюрприз. Неужто подобрели?
Ага, куда там. Вскоре внутрь походкой королевы вплывает Лиза. Она кидает на меня надменный взгляд, цокает и молча проходит мимо. За ней следует ее свита из четырех девчонок с не менее заносчивым видом.
И вам привет, ага.
Вдруг от одной из них доносится мерзкий смешок и громкий шепот: «Подстилка!»
Ну стопроцентно ту статью в интернете прочитали. Лучше бы делом занялись, чем сплетни разносить.
Так, Кира, дыши. Вот и пригодился твой щит, доставай.
Уже через пять минут мне становится совсем не до них — то телефон зазвонит, то сотрудники забегут за чем-нибудь нужным. Я с головой погружаюсь в привычную рутину.
Однако ближе к обеду Лиза снова проходит мимо моего стола — прямиком в офис к Светлане Николаевне. И та зовет меня к себе.
При этом Лиза все еще в ее кабинете. Ох, чую, не к добру это все.
Когда захожу внутрь, отмечаю довольный вид бывшей подруги и злую ухмылку, что на долю секунды проскальзывает на ее лице. Правда, она тут же принимает страдальческий вид и картинно всплескивает руками:
— Светлана Николаевна, ну что мне теперь делать? Это Кира виновата!
Я в изумлении приподнимаю бровь. Интересно, и в чем я успела провиниться за половину рабочего дня? Вовремя не поклонилась? Не отвесила реверанс?
— Кира, — строго смотрит на меня начальница, — почему ты не отправила документы перед отъездом?
— Как это не отправила? Светлана Николаевна, я все сделала вовремя. То, что не успела, отправила Татьяна.
— Лиза говорит, что за пару дней до твоего отъезда приносила тебе договор. Так вот, он не дошел до адресата. И вообще, почему твою работу должен делать кто-то еще? Почему письма отправляла Татьяна, а не ты сама?
Может, потому, что на меня внезапно свалилась поездка? Как-то быстро начальница об этом забыла.
— Светлана Николаевна, так ведь меня отправили в командировку, вот и не успела. И она ничего мне не приносила, — развожу я руками и киваю на Лизу.
Точно помню, потому что она имеет привычку каждый раз канючить: «Отправь вот прям щас, мои письма — самые важные» и так далее.
— Неправда! — вдруг вскакивает с места Лиза и орет на меня: — Я что, по-твоему, этот договор съела? У меня его нет, я все перерыла, и не по одному разу. Значит, я его отдала тебе. Ты нарочно это сделала!
— И зачем мне это?
— Тише, Лиза, — морщится Светлана Николаевна. — Сейчас разберемся. Кира, проверь список исходящих. Ищи договор с «Астра Верди». Вернись и сообщи результат.
— Хорошо.
Я иду делать как велено, хотя уже догадываюсь — ничего там не найду.
Ну, Лиза, ну, стерва блондинистая, наверняка решила меня подставить! Ладно дуться, игнорить, обзываться, но такое? Она что, будет слаще спать, если меня оштрафуют?
А ведь к этому все и идет. Начальница очень серьезно относится к документообороту. Прошлую сотрудницу штрафовали пару раз за то, что вовремя не выслала важный договор. Потом она ушла в декрет, и на ее место взяли меня.
Штраф мне сейчас ну вот вообще не нужен. Пусть мамин долг мы закрыли, но у меня все равно каждая копеечка на счету, да еще и праздник на носу.
Сверяю бумаги. Нет, все квитанции на месте — в соответствии с документами. Таня отправила за меня все, что я ей отдала. Остальное успела я сама, но и там этого договора нет.
Бухаю папку на стол и поджимаю губы. Тут уж злись не злись, а доказать что-то я вряд ли смогу. Мое слово против слова Лизы. Кому поверят? Одной из лучших моделей, которая здесь не первый год, или мне, обычному офис-менеджеру, которая работает без году неделя? Вопрос риторический.
Возвращаюсь в кабинет к начальнице с ожидаемым результатом.
— Такого договора в списке отправленных документов нет, Светлана Николаевна.
Кира
— Ну ты балда! — Таня с грохотом приземляет на стол полную кружку с чаем, и часть жидкости расплывается большой кляксой.
Я вскакиваю со стула и быстро вытираю все тряпкой.
Кладу ладонь на пузатый бок чайника. Еще горячий. Киваю на кружку:
— Подлить?
Таня качает головой, бухтит:
— Зачем по собственному написала, а?
— Вообще-то, могла бы и поддержать! — возмущенно заявляю я. — Задним умом все хороши, и я в том числе.
Снова присаживаюсь напротив подруги.
Она приехала ко мне сразу, как только освободилась. Ахала и охала, пока я вываливала на нее все, что случилось за день.
— Я в тот момент была в таком шоке, что дельных мыслей, знаешь ли, не возникло.
— Понимаю. Я бы, наверное, тоже растерялась. Ну Лиза и тварь! — в сердцах восклицает Таня, а потом смотрит на меня с надеждой: — Вдруг еще можно все вернуть? Посмотреть камеры, наверняка там видно, что она не передавала тебе договор.
— Бесполезно, — отмахиваюсь я. — Я потом вспомнила, что она приходила ко мне в пятницу, приносила бумаги на подпись, так что камеры ничего не дадут, там же не видно, что именно она мне передала. Документы, и точка.
— М-да-а-а. Во дела. И Светлана Николаевна хороша, повелась на слова Лизы!
— Тань, — грустно усмехаюсь я, — если бы у тебя был выбор между менеджером и моделями, которые приносят деньги, ты бы кого выбрала? То-то и оно. Лиза не одна на меня взъелась, я думаю, наплела с три короба, что я разругалась со многими. Светлана Николаевна именно это мне и предъявила. Ладно бы я долго проработала, а так… Ай, чего уж теперь.
— Может, все-таки обратиться к Рокотову? — Подруга подпирает подбородок ладонью и играет бровями.
— Идея — во! — Я двумя большими пальцами показываю «класс». — Это сарказм, если что. Меня загнобили из-за сама знаешь чего, и если он меня вернет, как, думаешь, к этому отнесутся? Короче, все к лучшему, все равно модели не дали бы мне работать спокойно. Зачем мне эта нервотрепка? Найду что-нибудь другое.
— Ага, практически перед Новым годом? Да ты оптимистка, я посмотрю, — хмыкает Таня и настойчиво повторяет: — Подумай все-таки.
— Уже подумала.
Я отвлекаюсь на звонок телефона, смотрю на экран. С круглыми глазами поворачиваю мобильный к Тане. Рокотов.
Та тоже округляет глаза и прикладывает указательный палец к губам. Молчу, мол.
— Здравствуйте, Максим Романович.
— Кира, в эту пятницу у одного из моих партнеров состоится деловой вечер, ты идешь со мной.
Я подвисаю. И снова здорово. Отдает приказы так, словно я все еще на него работаю! Ни слова не сказал о моем увольнении, как будто ему все равно. Хотя о чем это я, так и есть.
Мне становится жутко обидно. Я тут из сил выбивалась, старалась как могла ради его проекта, а он общается со мной так, будто мой уход не имеет никакого значения. Подумаешь, была Васнецова, нет Васнецовой. Я не прошу его вернуть мне должность, но полное отсутствие реакции почему-то неприятно.
— Кира? Ты тут?
— Что-то со связью, — оправдываюсь я и включаюсь в разговор. Не предъявлять же ему свои обидки, в самом-то деле. — Разве беседа с журналистами не в среду? Перенесли?
— Нет, — поясняет Рокотов. — Это другое мероприятие, оно не касается рекламной кампании. Его проводит один из моих бизнес-партнеров. Там будет куча прессы, и это отличный способ привлечь к нам дополнительное внимание.
Я мысленно закатываю глаза. О да-а, внимание — это же именно то, чего мне не хватает!
— Можно как-нибудь без меня? — робко подаю голос.
— Нельзя. Я заеду за тобой в семь вечера. Будь готова. Я бы сообщил тебе раньше, если бы ты не сбежала от меня, сверкая пятками.
Его тон звучит так, будто он усмехается.
— После этого, — добавляет Рокотов, — можешь считать свои деловые обязательства выполненными.
О как мы заговорили. Вообще-то, деньги я уже получила, могу с чистой совестью отказаться. Ладно, кого я обманываю, с чистой не получится. Придется ехать.
— Хорошо, Максим Романович. До свидания.
Я уже убираю трубку от уха, как вдруг слышу, что он говорит что-то еще. Улавливаю лишь одно слово:
— …обязательно.
— Простите?
— Я говорю, обязательно разберусь с твоим увольнением.
— Спасибо, не нужно.
— Я сам решу, нужно или не нужно, — холодно чеканит Рокотов и кладет трубку.
Не успеваю я положить телефон на стол, как он снова звонит.
На этот раз Ирина, помощница босса. То есть бывшего босса.
— Кира, добрый вечер. Вы будете дома в течение ближайшего часа?
— Буду, — недоуменно хмурюсь я.
— Отлично, к вам едет курьер, ожидайте.
Э-э-э… Курьер? Зачем? Неужто Рокотов решил забрать технику? Не, я сама в это не верю.
Кира
— Твою ж мать! — в сердцах бросаю я, держа в руках фен-плойку.
Не работает. Пробую другую розетку, эффект тот же.
Еще позавчера она прекрасно включалась. Вот гадство! До того момента, когда за мной заедет Рокотов, осталось совсем немного.
Бросаю взгляд на часы на стене. Секундная стрелка бесстрастно двигается вперед, и нет ей никакого дела до того, что у меня тут ЧП.
Это еще хорошо, что я решила перенести плойку к зеркалу в зале, хотя обычно укладываю волосы в коридоре. Невольно задела рукой кнопку включения и… сильно удивилась. Иначе вообще узнала бы о поломке в самый неподходящий момент.
Где взять другую плойку? У мамы нет. Купить не успею, да и денег впритык. В этот момент жалею, что среди привезенной по приказу Рокотова техники нет фена.
Спешно достаю телефон и звоню Тане. Я этот агрегат купила как раз после того, как она мне разрекламировала свой.
Подруга долго не отвечает, и я недовольно морщусь. Похоже, плакала моя прическа.
— Да, — в конце концов, она все-таки снимает трубку.
— Тань, — тараторю я, — вопрос жизни и смерти. У тебя же есть фен-плойка?
— Есть, а что?
— Моя сломалась, прикинь. Черт! — В этот момент вспоминаю, что из нас двоих безработная только я. — Ты ж, наверное, на работе.
— Не, я сегодня в разъездах. Так тебе плойка нужна, что ли?
— Очень!
— М-м-м… Напомни, во сколько за тобой заедет генеральный?
— В семь.
— Ага. Короче, мне тут надо щас метнуться в одно место, потом заеду домой и сразу к тебе. К шести точно буду. Ты соберись к этому времени. Часа на прическу тебе хватит?
— Хватит, конечно! Спасибо, Танечка, очень выручила!
— Да не за что. Свидание — дело такое.
— Никакое это не свидание! — настойчиво повторяю я, но она меня уже не слышит, кладет трубку.
А я ведь действительно все выяснила.
Когда отошла от шока, задумалась: точно ли это деловой вечер? Вдруг Максим Романович попросту хочет заманить меня куда-нибудь и снова начнет уговаривать? Мол, я добровольно приняла от него подарки, а как известно, кто за девушку платит, тот ее и танцует.
В общем, на следующий день я набралась смелости и позвонила ему.
— Максим Романович, здравствуйте! Можно задать вам пару вопросов?
— Можно. Но быстро, я очень занят.
— А кто, вы говорите, устраивает этот вечер, на который мы идем?
— Я и не говорил. Зачем тебе это знать?
— Ну… — судорожно соображаю, что бы такого придумать. — Волнуюсь очень, хочу подготовиться получше. Все же лучше понимать, чего ожидать.
Рокотов помедлил, но в итоге ответил:
— Руслан Зверев, мой друг и партнер. Стало спокойнее?
— Ага, спасибо. И второй момент: когда вы пришлете курьера, чтобы я вернула платье с туфлями и колье?
— Кира, — усмехнулся Максим Романович, — как ты себе это представляешь? Это все куплено, а не взято в аренду. Как я верну поношенные вещи?
— Я не могу их принять! Может, мне надеть что-то свое?
Рокотов шумно вздохнул. Я даже через трубку ощутила его недовольство.
— Нет, Кира, я ведь просил: без самодеятельности. Значит, так. Платье и туфли в любом случае останутся у тебя. Считай это бонусом за вечер. Колье можешь вернуть. Такой вариант тебя устроит?
Теперь уже я помедлила с ответом, но все-таки буркнула:
— Устроит.
— Вот и славно. Тогда до пятницы.
Ну что ж, в целом, неплохой итог. Верну хотя бы колье. Оно наверняка стоит целое состояние. Впрочем, как и платье с туфлями. Я как увидела лейблы, так и обомлела.
Не понять мне этих богатеев, которые за наряд на один вечер готовы отвалить месячный бюджет какого-нибудь городка в глубинке. Или не в глубинке.
Затем я полезла в поисковик, чтобы узнать, кто же такой этот Руслан Зверев.
Магнат, филантроп и меценат. Высокий, широкоплечий, роскошный темноволосый мужчина. Почему-то возникает ощущение, что я его где-то видела. Да ну, где бы я могла пересечься с таким, как он? Мы из разных вселенных.
Читая дальше, я выяснила, что его личная жизнь окутана мраком. Все статьи только по работе. Не то что у Рокотова.
Информацию о предстоящем деловом вечере тоже нашла. Народу будет как минимум человек пятьдесят.
И сразу отлегло от сердца. Значит, правда. Мне не о чем беспокоиться, это рабочая встреча.
Снова смотрю на часы. Полпятого. Пора собираться.
Вскоре ванна с пеной готова, и я топаю мыться. Выполняю купальную программу-максимум и, довольная собой, заматываю волосы в полотенце.
Беру второе полотенце, чтобы вытереть тело, и в этот момент слышу звонок в дверь. Странно. Неужто я так много времени провалялась в ванне? Блин, это вполне в моем духе — обожаю понежиться в теплой водичке. Хватаю со стиралки телефон. Нет, всего полшестого. Значит, Таня успела пораньше.
Кира
Я чувствую себя добычей, которую планомерно загоняют в угол.
Э нет, так дело не пойдет. Разворачиваюсь и мчусь в зал, хватаю покрывало с дивана и прикрываюсь им как щитом.
Максима Романовича это не останавливает, он продолжает наступать.
— Зачем вы вообще так рано пришли? — возмущенно шиплю я.
Смотрю на его ботинки. Вот носорог, прошел в комнату по помытому полу! Все мои труды насмарку.
— Мне не очень понравился наш последний разговор, Кира. Я решил, что устроить протест и надеть джинсы с дырками и майку — вполне в твоем стиле. Вот, приехал проверить, не собираешься ли сделать именно так.
Не, такая мысль у меня и правда была: надеть что-то свое. Но не джинсы с майкой! Да и в конце концов, я слишком ответственна для такого фокуса.
— Не собираюсь!
— И колье оставишь? — усмехается Максим Романович.
— Вот еще! Если это все, уходите! — Я тыкаю пальчиком в сторону двери, однако вместо того, чтобы уйти, он приближается вплотную.
Мне уже некуда бежать — разве что садиться на диван. Боюсь, Рокотов расценит это как приглашение. Стою.
Он берет меня за подбородок и заставляет смотреть ему прямо в глаза.
— Строптивая… — шепчет мне прямо в губы.
Я ощущаю его дыхание, кедрово-мускусные нотки его туалетной воды и буквально исходящую от него ауру уверенности и силы. Замираю. Сердце бьется часто-часто.
Он ведет свободной ладонью по спине, обволакивает меня своей хищной, мощной энергетикой, гипнотизирует, наклоняется еще ближе.
В голове бьется только одна мысль: сейчас поцелует.
Дзы-ы-ыньк!
Я мгновенно выпадаю из-под его гипноза и мчусь к двери, едва не спотыкаясь о покрывало. Мысленно благодарю Таню — как она вовремя! И чего я застыла как истукан в объятиях Рокотова? О-о, ну дурында, блин!
Я дрожащими руками отпираю дверь.
Таня улыбается, но ее улыбка тут же сходит на нет, когда она видит, кто стоит за моей спиной.
— А я тут это… — Правый уголок ее губ нервно дергается. — Фен принесла…
Подруга приподнимает руку с пакетом.
— Я оставлю вас наедине, девушки, — подает голос Рокотов. — Кира, жду тебя в машине в семь вечера, как и договаривались.
И уходит.
— Это что такое щас было? — квадратными глазами смотрит на меня Таня. — И это что?
Она тыкает в покрывало.
Я убираю покрывало, и брови подруги ползут вверх так же, как брови Рокотова за несколько минут до этого.
— Это ты его так встречала?
— Тебя, вообще-то! Он должен был заехать только в семь! Давай сюда фен.
Мы проходим в зал, и я рассказываю, что произошло.
— Он точно на тебя запал, — присвистывает Таня.
— Как запал, так и отпадет.
— Я не понимаю, почему ты не хочешь с ним замутить. Хоть поживешь как человек. — Подруга снова принимается за свое.
— Я и так живу как человек. И сколько, по-твоему, это продлится? Допустим, я какая-то особенная, и Рокотов выдержит целый месяц. Или два. А дальше что? Все равно бросит. К тому же… — Я нервно прикусываю губу.
— Что?
— Он мне очень нравится как мужчина. Меня… — снова умолкаю, ведь никому не говорила об этом, но в итоге договариваю полушепотом: — к нему влечет. Я так никогда ни на кого не реагировала!
— Так это ж хорошо.
— Ты серьезно? Это ужасный ужас! Это значит, что у меня есть все шансы втюриться. В Рокотова! И что мне потом делать? Страдать и лить слезы в подушку? Сравнивать всех мужчин с ним? И вообще, ты его видела? Ему чьи-то чувства на фиг не упали. Покорил одну вершину, перешел к другой. Не хочу быть одной из них.
— Ну да, это в его стиле, — признает подруга вздыхая.
— И это я молчу про его поведение. Он же грубый, прямой как палка. Циничный. Считается только со своим мнением. Ну что с таким может получиться? Не, мы точно не пара. Короче, чем быстрее его забуду, тем лучше. Сегодняшний вечер станет последним. И слава богу.
Мы меняем тему, Таня помогает мне уложить волосы и собраться, желает удачи и уходит.
Без пяти семь я, полностью готовая к выходу, беру клатч и смотрю на себя в зеркало.
Ни дать ни взять современная принцесса. Которая едет на современный бал.
Когда спускаюсь, водитель открывает заднюю дверь шикарного мерса, и я сажусь внутрь. И оказываюсь бок о бок с Рокотовым, который что-то изучает в своем смартфоне.
— Ты очень красивая, — бесстрастным тоном сообщает он и снова погружается в телефон.
— Спасибо, — бурчу в ответ. Его тоном прогноз погоды рассказывать, а не отвешивать комплименты.
Машина трогается, а я сижу ни жива ни мертва. Боюсь пошевелиться, чтобы ненароком на него не посмотреть.