Невеста для Сводного Оборотня, или Ненависть - это Любовь

Глава 1. Подсвинок в покоях эрлы

— Если Вельвет узнает, что подсвинок пробрался в дом… — усмехается она, подняв плетёную крышку, — он с него шкуру спустит!

Из корзины выглядывает мальчишка-подросток, вид которого пугает и слегка отвращает. Но это никак не отражается на хорошеньком лице эрлы Дагарда, Клары Харш. Наоборот, она дружелюбно улыбается ему и подаёт красивую, узкую ладонь, слегка подпорченную мозолями.

— Эрик… — произносит дрожащим шёпотом. — Меня зовут…

— Эрик, — улыбается она. — Приятно познакомиться. А я — Клара. Позволь узнать, что ты делаешь в моих комнатах?

У него далеко посаженные маленькие карие глаза, милый, розовый пятачок, большой рот без губ и очаровательные ушки, едва заметные в белёсых волосах.

Клара с любопытством рассматривает его цветастый свитер, чтобы не глазеть слишком уж откровенно на лицо. За всю жизнь она видела ферсвинов лишь один раз вдалеке. В этих краях кочевников с подпорченной всяческими фокусами репутацией не жалуют. Разумеется, ближе к Патриарде к ним относятся лояльнее, но её замок дальше всего от Парящей, или, как её ещё называют, Волшебной Страны. Так что Вельвет действительно не обрадуется незваному гостю.

— Мне было интересно, — выдыхает он, устроив грубые от природы, большие ладони на краю корзины.

Клара, весьма заинтересованная происходящим, хмыкает и жестом предлагает ему выбираться из своего маленького укрытия.

— Очень красивый свитер, никогда раньше не видела такой вязи. Это подарок на Урахад?

— Нет, он прошлогодний, — Эрик отвечает растерянно, с лёгким акцентом, ведь ферсвины в первую очередь говорят на своём родном языке.

— Если ты останешься без вязаного подарка, тебя заберёт, — лукавым блеском отливают её глаза, — кот Урахада, разве твои родители этого не знают?

— Наши праздники немного другие, — будто бы виновато отзывается он.

— Сколько тебе?

— Двенадцать.

Что же, для этих лет он низковат, но не критично. Ботинки такие же, как у маленьких пастухов из селения при замке «Харшев Утёс». Штанишки, свитер… Словом, всё как у людей. Страх Клары перед неизведанным проходит, ведь они познакомились и даже поболтали. Остаётся лишь неугомонное любопытство и желание узнать, кого в следующий раз судьба приведёт в её покои.

Она, легкомысленно поведя плечиком, достаёт из шкафчика спицы и нитки, а затем поудобнее устраивается в кресле-качалке.

Эрик с разинутым ртом рассматривает покои, чудесней которых никогда не видел. Ну ещё бы: во-первых, ферсвины живут чаще всего в шатрах или прямо в повозках, а во-вторых, забрался он не абы куда, а в родовой замок фамилии Харш, который с каждым поколением только преображался, несмотря на то, в какой глуши он находится.

Здесь же край мира.

И кто знал, что на этом краю мира, в самом Утёсе будет жить столь прелестная, красивая, добрая и юная леди.

Эрик, может быть, и не умеет складно говорить, тем более на этом остром, будто пляшущем языке. Но он легко подмечает и запоминает каждую деталь, поскольку картины, что предстают перед ним в путешествиях — самое ценное, что можно унести с собой.

Комната просторная и светлая, большие, застеклённые окна поставили не так давно, ещё можно угадать, как всё выглядело раньше — маленькие, узкие оконца за резными ставнями без стекла. Сейчас здесь всё, словно в столице. Правда, погода по ту сторону хмурая, с серого неба валятся пушистые хлопья снега.

Стены, подоконники, полки — всё украшено веточками тиса, можжевельника, самшита, остролиста, ели.

Утёс вовсю готовится к Урахаду. Празднику зимнего стояния солума, календарной смены года, а значит рождению нового.

На стене рядом с камином висят на алом, бархатном полотне тканевые кармашки. Эрик слегка щурится, пытаясь разглядеть их получше.

— Да, — вдруг вздрагивает он от голоса Клары, — здесь темновато сегодня. Я покажу тебе кое-что.

С заговорщицким видом она оставляет рукоделие и достаёт нечто на деревянной подставке, довольно тяжёлое, с проводами и стеклянной грушей сверху.

— Только не умри от страха, — шепчет, нажав куда-то, и в тот же миг за стеклом вспыхивает свет, резанув по глазам.

— Как тебе? Магия, не правда ли?

Когда Эрик промаргивается и уже нормально может переносить свет, он переводит смущённый взгляд с него на Клару. Несколько раз.

— Что такое? — выгибает она бровь.

— Это лампа, моя леди, — слегка нахмуривается подсвинок. — В этом году мы были в большом городе, — решает лишний раз не ломать язык о название столицы. — Они дорогие, но их используют всё чаще.

Клара слегка краснеет, но виду не подаёт и возвращается к вязанию.

— Теперь мы можем разглядывать друг друга, — замечает она.

Впрочем, её мысли заняты совсем другим. Так странно! Хотелось удивить этого мальчишку точно так же, как и слуг, которые никогда не покидали замка. Но он видел куда больше их. И куда больше её самой, эрлы Дагарда. Ведь и она все свои почти-восемнадцать лет не была дальше хвойного леса.

Сколько же тогда будет поводов для насмешек от её «любимого» сводного братца, который уехал год назад и вот-вот должен вернуться на каникулы.

Он жил жизнью, о которой она только мечтает.

С этим милым подсвинком Марку будет куда интереснее говорить, чем с ней.

Но ей нельзя сокрушаться по пустякам.

Когда речь о словах, можно сказать «прикусить язык». В её случае прикусывать надо целую голову. А ещё лучше — неуёмное сердце.

Эрик украдкой наблюдает за Кларой и всё никак не может понять, о чём она на самом деле думает. От края её платья пахнет будто смесью специй, смолы, ветра и огня. Он описал бы это так. У неё большие, тёплые зелёно-карие глаза. Мягкие шоколадного цвета волосы лишь слегка связаны атласной лентой. Несколько локонов заправлены за ухо. Чуть вздёрнутый, аккуратный носик, делает её похожей на лисицу. Бровь слегка приподнята, будто в недоумении.

Она не может решить, как с ним поступить?

Он сглатывает и переводит взгляд на кармашки, на которых вышиты даты. Посередине красным обведён Урахад.

Глава 2. Прятки с врагом

«…глава клана Харш…»

Всё ещё звенит в мыслях Клары собственный голос.

Когда-то её клан был одним из самых могущественных, но совсем недавно по меркам истории кого-то это не убедило.

И погиб её отец.

Клара была ещё крошкой, когда стала наследницей столь обширного состояния. Правда, наследницей ли? Её матери полагалось управлять всем до совершеннолетия дочери. Но она вышла замуж во второй раз, и это обязанность перешла в руки Вельвета, ведь он мужчина. Когда Кларе исполнится восемнадцать… нет, ей не перейдут никакие дела, ведь она обязана сразу же выйти замуж. И если на одной ступени стоят мужчина и женщина — власть перейдёт мужчине.

Поэтому мать и подобрала жениха из своих. Так не выйдет приумножить состояние, но точно получится сохранить.

Ведь он покладист и радеет за благополучие клана.

Это ли не самое оптимальное, что можно было придумать?

Клара позволяет себе хмыкнуть, подбираясь к кухне торопливыми шагами.

Вообще-то, она прекрасно понимает, что её участи можно завидовать. И даже согласна с этим. Самое хорошее и долгожданное, что её ждёт: учёба в одной из лучших академий страны после свадебного путешествия.

Книги, новые знания!

(В замке нет даже библиотеки, а из тех книг, что всё же находятся, то и дело вырваны страницы…)

Подруги, общение, приключения!

(В замке есть только дети слуг, но среди них нет сверстников, ещё был Марк, но он придурок…)

А ещё, конечно же, балы, танцы, прогулки по городу!

(Как уже упоминалось, она даже в других районах-то не была… А всё из-за древней традиции клана Харш…)

Дорогу ей преграждает здоровенная крыса с розовым, лысым хвостом, длиннее, чем всё тело. Несмотря на спешку, Клара чуть склоняется к ней и вглядывается в поблёскивающие глазки-бусинки.

У неё уже есть знакомый подсвинок, с которым можно поговорить по душам (даже если бедный ферсвин этого совершенно не желает), кто знает, может быть, и крыса сможет её удивить?

Шаловливое настроение так и просится наружу, будто чтобы замаскировать собой мысли о…

— Клара?

Она вздрагивает от знакомого голоса и разгибается.

В коридоре, бледный, худой и высокий стоит Вельвет. У него светлые волосы без золотинки, холодные, всё время мрачные глаза. Тёмно-зелёный фрак (один из цветов Урахада) никак не спасает его от образа весьма унылого и уже немолодого человека.

Впрочем, Клара прекрасно знает, что это не так.

Иначе у них с Вельветом не сыскалось бы собственной тайны.

— Да?

— Что ты здесь делаешь? Всё… — оглядывает её внимательно, — хорошо?

Она выгибает бровь, не совсем понимая, чего обычно несловоохотливый отчим к ней прицепился.

— Да нет, я просто…

Переводит взгляд на крысу, но той будто и след простыл.

Вельвет заминается и всё же делает к ней шаг (от него пахнет корицей и кардамоном), чтобы произнести чуть тише:

— Я могу отнести тебя в дамскую комнату, если ты не можешь идти дальше…

Клара замирает, густо краснеет и… смеётся, коснувшись пальцами мужского плеча и запрокинув голову.

— Мне показалось, я крысу увидела… — шепчет, когда смех более ли менее остывает.

— Это… какое-то новое ваше женское выражение?

Интересно, было бы ей так же неловко с родным отцом, как бывает с Вельветом?

Она никогда этого не узнает.

— Нет, правда… — и она делает изящный реверанс. А затем ещё один. Чтобы точно убедить его, что она способна идти дальше. И не было его попыток помочь, начинающихся с фразы: «Если тебе неловко, то… это ничего страшного…»

— Что здесь происходит? — позади Клары останавливается Марлен.

Её мать слегка выше, с куда более выраженной, почти что болезненной худобой. Её волосы заплетены в две косицы, какие не делают девочкам уже после десяти лет. Платье скроено будто из самых разных лоскутков, с пышной и короткой цветастой юбкой. Колготки белые, туфли красные. Взгляд усталый, в руках колода карт.

— Почему вы не одеты, как подобает? — восклицает она.

Клара на мгновение поджимает губы, но уже в следующий миг они расплываются в доброжелательной улыбке.

— Мама, маскарад не сегодня!

— Да неужели? — Марлен оглядывает коридор, будто ища поддержки у невидимых зрителей своего маленького спектакля.

— Так и есть, — отзывается Вельвет, подойдя к ней и коснувшись острого локотка.

— Зато кое-что другое сегодня произошло, — выдаёт она и сильнее стискивает в пальцах карты.

Какие-то совершенно не игральные…

— Обсудим?

Марлен кивает, окидывает дочь взглядом и вместе с мужем уходит прочь.

Клара выдыхает.

Её и без того волнуют секреты, наличие которых она просто не может не замечать.

Например, то, что её специально держат в замке и никуда не выпускают. Это обусловлено семейной традицией, о сути которой можно будет узнать только после совершеннолетия.

Да ещё и большой сюрприз обещают после дня рождения!

А теперь это.

Как будто мало было того, что Марк приехал раньше времени.

Впрочем, быть может, матушка отозвалась так именно об этом?

Клара усмехается, но быстро вспоминает, что натянутые отношения только у них с братом. Марлен он, по крайней мере, не задирал.

По коже пробегают мурашки. Клара тыкает пальцем в одну из них и шепчет, нахмурившись: «Уходи».

Подумать только! Интересно, каково будет встретиться с ним спустя год?

Что он скажет?

— Наверняка какую-то гадость… — шепчет она, вспомнив за один миг сразу несколько смешных, но если честно, не шибко-то приятных сцен.

И замирает, потому как слышит знакомый, тёплый, почему-то слегка хрипловатый сейчас голос.

Ей бы только из коридора шмыгнуть к лестнице, да нарваться на Марка сейчас совершенно не хочется.

В конце концов, пусть не думает, что она стояла у окна и ждала сутками, когда же его карета соизволит прибиться к их двору.

Вот ещё!

Случайно посмотрела.

Глава 3. Три синявки для сводного

— А ещё знаешь что? — останавливается Марк, будто чтобы поиздеваться. — Мне кажется, или весь замок пропах ей?

— Весь Утёс одной маленькой девочкой? — в голосе Фьёрка слышится тёплая усмешка. — Это всё Урахад, здесь он пахнет именно так. Пряности, цитрусовые и еловые нотки, окуривательные палочки, жжёный сахар…

— А это откуда?

— Дора делает орехи в глазури…

— От эрла Дагарда, Итибола Харша осталось несколько коллекций редких вещиц, фамильные драгоценности, альбомы с рисунками, элегантные костюмы, — перечисляет Марк мрачно, тряхнув светлыми, слегка вьющимися волосами. — Но Клара обожала треугольную бутылочку парфюма, которым он пользовался.

Фьёрк кивает, наконец, догадавшись, в какую сторону он клонит.

— Запах совершенно несоответствующий её глазам лани и тонкому голосу… — тянет сводный брат Клары, в то время как она стоит за статуями, уподобившись им, окаменев и побледнев, стискивая зубы и пальцы в кулачках.

— В банку будто поймали северный ветер — холодный, сильный, грубый, будоражащий… — произносит он, конечно же, лишь для неё одной. С игривым нажимом.

Клара не понимает, как дурацкий мальчишка, количество прыщей которого она когда-то знала наизусть, может теперь так ладно, так вкрадчиво говорить. Словно в академии его не искусству военного дела учили, а трюкам помеси трикстера и тёмного властелина. Он будто стал более терпеливым в своих уловках, и даже голос приобрёл богатый, выдержанный оттенок.

«Словно вино, с каждым годом всё лучше?» — усмехается она про себя. Правда, мрачно.

— Но хвост ветра лишь основа. Дальше чувствуются ноты табака, мускуса, смолы, соли, перца и жжёного сахара. И в конце раскрывается запах кожи. Я ни с чем это не спутаю, — говорит, и по рукам Клары пробегают мурашки. — Разве так должны пахнуть леди?

Она фыркает тихо, уже представляя, как найдёт отговорку и выставит её перед собой, словно начищенный до блеска щит. Затем засмеётся звонко, словно мальчишка, и непременно успеет сказать ему какую-нибудь гадость первой. Например, что он стал ещё уродливее. И уйдёт с гордо поднятой головой. Но побыстрее, чтобы не дать ему шанса ввернуть залихватское словцо.

Да, так она и сделает.

Надо прямо сейчас, чтобы не выглядеть застуканной за пакостью.

Марк Харш кладёт ладонь с длинными, узкими пальцами на живот дарии, за которой прячется Клара.

Она отчего-то вздрагивает и медлит.

Ещё мгновение и…

Из коридора выплывают синявки. Сразу три штуки. Как и положено, в длинных васильковых платьях. С белыми, полупрозрачными волосами, врастающими в ткань. Тонкими шеями и руками, практически одинаковыми лицами с большими пронзительно-синими глазами. Они держатся друг за друга и глядят лишь на Марка. Но во взгляде не плещется ничего.

Он приподнимает бровь, затем кивает, будто смирившись со своей участью.

Фьёрк, будто и не удивлённый, только вздыхает.

— Чего вы хотите? — спрашивает Марк.

— Проведи нас, — три белёсых, жидких голоса сливаются в один, — в зимний сад.

Он проводит ногтём по скульптуре и молча следует за синявками. Фьёрк некоторое время стоит на месте, будто дожидаясь, когда Клара всё-таки покинет укрытие. Но спустя минуту она не выходит, а он не решается удовлетворить своё любопытство.

Всё-таки Марк всегда был его любимцем не только потому что он был мальчиком.

Являясь сыном лишь Вельвета, хоть тот и управляет сейчас Дагардом, парень не имеет никаких прав на земли, пока жива Клара. Да и после ему нужно пережить каждого, в ком течёт кровь клана.

И учить его было куда проще, чем саму эрлу Харш.

Фьёрк из тех, кого чьё-то величие скорее сковывает, чем восхищает. Поэтому и сейчас он вытирает тыльной стороной ладони капельку пота со лба, поправляет галстук и, слово деревянный, двигается дальше по коридору.

Оставшись в гордом одиночестве, Клара не выдерживает и звонко, хоть и не очень громко вскрикивает. И ещё и ещё раз.

Боже, ей нужно умыться…

Пару минут назад здесь стоял чёртов Марк Харш и смаковал её парфюм (которого она льёт настолько мало, что никто кроме него, наверное, и не замечает). А затем приплыли синявки! В такую даль от Патриарды! Нет, конечно, во время Урахада грани смываются, но всё-таки…

Эти существа (девушки лишь условно, приличия ради) являются молодым (часто — красивым) парням, которые сделали больно тем, кто в них влюблён.

Они безобидны, если выполнить одну небольшую просьбу. Кто-то хочет хлеба. Кто-то услышать стих. Кто-то танец. Кто-то каплю крови.

Марку повезло — всего лишь прогулка.

Как только он дойдёт до зимнего сада, синявки исчезнут, словно их никогда и не было.

Об этом все стараются рассказывать детям с малых лет, чтобы никому и в голову не пришло отказать в небольшой просьбе.

С каждым отказом цена будет всё больше, пока синявки не сочтут, что могут отомстить за слёзы девушки. Которая, может быть, и никогда не желала обидчику подобной участи.

Клара чувствует ком в горле и приваливается к стене.

Осадок после троицы остался неприятный. И даже Утёс, в котором особенно тепло урахадскими днями и ночами, полный огней и предвкушения чуда, не скрашивает этот стылый миг.

Получается, Марк за прошедший год успел разбить кому-то сердце…

У него была или есть девушка? Невеста?

Этого следовало бы ожидать. В конце концов, к ней самой скоро приедет жених.

Интересно, а он пригласит её на праздник? Хоть какой-нибудь из вереницы тех, что наступают друг другу на пятки…

Клара закусывает губу и тихо смеётся. Эрик там, наверное, вынес половину комнаты. А она, эрла Дагарда, ныкается от сводного братца-придурка и спешит оказаться рядом с поварихой и кухаркой, чтобы приготовить лакричных гусениц…

В качестве приветственного подарка Марку.

С особенным ингредиентом.

— Простите… — она вздрагивает от незнакомого голоса.

— Да?

К Кларе подходит высокий, крепкий мужчина с загорелой кожей и серьгой в ухе, поблёскивающей даже в полутьме коридора.

Глава 4. Оборона или нападение?

Эрле Дагарда не пристало дрожать перед обидчиком, пусть он выглядит, как обтянутый золотистой кожей шкаф. Из кобуры, что прикреплена к бедру, она достаёт лёгкий и тёплый револьвер из белого металла. Он расписан цветами вереска, что растёт неподалёку от Утёса, и это может сбивать с толку противников, но незнакомец тут же поднимает руки и отступает.

— Нет, эрла! — выговаривает с явным акцентом. — Я хотеть… Клуша! Неть. Курла! Неть. Курва! — он широко улыбается, отчего Клара приобретает ещё более строгий вид.

Дрожащими великанскими ладоням мужчина пытается показать что-то.

Она выдыхает, убедившись, что он не знает языка и хочет о чём-то спросить.

Впрочем… Клара щёлкает курком с обворожительной улыбкой своей несколько чудаковатой матери.

Это может быть уловкой.

Мало ли какие люди взялись доставлять продукты.

— У меня дебилы! — взмаливается вдруг мужчина. — Где курва?

— Дома, наверное…

Клара облизывается и с досадой оглядывается. Жаль, никого рядом нет, хотя весь замок и стоит на ушах из-за подготовки к праздникам.

Ей всё ещё не хочется встречаться с Марком в коридоре, где он заподозрил, что она прячется, словно испуганная маленькая девочка, каким-то образом уловив парфюм покойного Итибола Харша, запах который всегда его раздражал.

Вот если бы он нашёл её за статуей зажимающейся с женихом (что, вообще-то, недопустимо сейчас), ситуация приняла бы более благоприятный оттенок.

Клара усмехается, в её глазах мелькает странный, игривый блеск. В сочетании с револьвером и некой решительностью на красивом лице, это производит на ничего не понимающего мужчину неизгладимое впечатление. Он вздрагивает всем телом, роняет скупую, отчаянную слезу и повторяет:

— Дебилы!

— Мне очень жаль, — чеканит она в ответ и делает лёгкий, уверенный шаг вперёд.

Мужчина уже вжимается в стену — такой большой и такой испуганный. Из-за угла начинает тянуть табачным дымом и в поле зрения Клары появляется Орк. Он же констебль. Он же главный управляющий всеми тремя обручами слуг и блюститель порядка и покоя всего Утёса. Невысокий рыжий до такой степени, что могут начать болеть глаза. Впитавший в себя дым и просаленный, словно свёрток бумаги из-под копчёной колбасы. Рядом с незнакомцем он выглядит старой, но чертовски крепкой табуреткой.

— У тебя такое лицо, — замечает он, кашлянув и чуть не доведя иностранца до остановки сердца, — будто смакуешь на языке какое-то новое обидное прозвище для меня, малышка.

— Ничего нового, — улыбается Клара остро, но зелёно-карие её глаза полны тепла.

— Пжл! Пжл! Я хотеть курву и всё! Пжл! — выкрикивает мужчина, вцепившись в Орка.

Клара подходит ближе. «Малышка» на полторы головы выше констебля, но рядом с ним кажется тонкой, словно тростинка. В коричневом платье с хорошо затянутым корсетом миндального цвета. Лёгкая, смешливая и вооружённая.

— Ага, — тянет Орк, поглаживая рыжую бородку, — он говорит, что ищет кухню, чтобы оставить там ящики.

— Вкусьно, — поясняет мужчина и указывает в сторону.

Клара проходит дальше — раздаётся перестук маленьких каблучков — и замечает деревянные ящики с мандаринами, бутылками и специями. От входа уже подтягиваются остальные, рядом с которыми идёт кухонный мальчишка. Они, видно, курили на улице и разминали кости, а потому задержались и тем самым лишили ситуацию контекста.

— Сколько раз я тебе говорил! — хмурится Орк. — Нельзя стрелять в тех, кто берётся доставлять провизию в Дагард. Это увеличит риски, все задерут цены, и мы останемся без Урахада, а значит солум никогда не взойдёт над нашими головами!

Он говорит это очень серьёзно. Своим хриплым голосом. Назидательным тоном. Но Клара вдруг начинает смеяться звонко и красиво — и констебль подхватывает этот смех.

— Ни разу не говорил, ведь я ещё никого не убила, — улыбается она, размахивая пистолетом, что вовсе не успокаивает дрожащего мужчину. — Он боится меня. Разве я такая страшная?

— Курва!

— Да, я поняла.

— На кухню очень хочет.

Клара кивает. Она знает основные языки Галады, территории людей, которая переводится как «близ Патриады», и в которую входят несколько стран. И ни на один из этих языков говор работника не похож. А так как его понимает Орк, Клара делает вывод, что на нём часто говорят торговцы и прочие люди, которых желательно понимать, чтобы они тебя не облапошили. Констебль так точно просто обязан разбираться. И ей бы хорошо, но никто ведь не собирается передавать в её руки управление землями. Этим займётся незнакомец, который медленно, но верно приближается к замку, словно снежная буря.

Она слегка мрачнеет, но этого никто не замечает.

— Передайте ему, — на редкость красивый голос будто натягивается, подобно струне, — чтобы больше не расхаживал по коридорам Утёса в одиночку. Он не в столице. В Дагарде не любят чужаков. Особенно если они даже не пытаются проникнуться нашей культурой. И не могут связать и пару фраз на общем языке. Это безответственность, которая может стоить головы. Не все здесь такие же вдумчивые, как я. Но у всех есть оружие, — она улыбается, и только от одного этого кровь стынет в жилах. — Лестница, ведущая к кухне вон за той дверью. Принимайтесь за работу. И славного Урахада. Пусть свет никогда не погаснет в вашем доме.

Ему полагается знать ответ хотя бы на эту фразу, и Клара бы ещё немножко помучила великана авантюрного (до первого выстрела) вида, но отступив на шаг, будто чтобы увеличить себе обзор, она натыкается на что-то твёрдое и резко оборачивается.

— Какая ты властная, — усмехается вроде как без иронии, но в то же время очень смущающе.

Клара на миг теряется, тупо разглядывая сводного брата, который за год стал совершенно другим человеком. Так бывает во сне. Будто видится кто-то из знакомых, но что-то в его облике неуловимо, но в то же время отчаянно отличается от оригинала.

Разумеется, в военной академии он стал куда более мускулистым — это заметно даже под пальто. Да ещё и выше стал, но разве это возможно? Они были практически вровень друг другу, когда он уезжал. Черты бледного, красивого лица заострились. И даже взгляд голубых глаз стал колким, вкрадчивым и холодным.

Глава 5. Удовольствие на двоих

Наверное, над этим тоже можно поиздеваться.

Прошёл целый год (для почти-восемнадцатилетней девушки это, надо сказать, громадный срок), а рефлексы Клары Харш всё такие же беспощадные.

Она не забыла, как Марк поддался к ней ближе когда-то. Нет, не объятий ради. Куда там! Стоило ей на мгновение зазеваться и редкий скорпион, привезённый кем-то из далёких странствий, оказался под её платьем.

Она тогда позорно вскрикнула и задавила его.

Вельвет и Марлен отчитывали её на глазах у слуг. Скорпион был ценным подарком, а она позволила себе такую оплошность.

Леди.

Эрла Дагарда.

Глава древнего клана Харш.

Мыслимо ли?

А то, что скорпиона выкрал Марк — мелочи. Ведь он не наследник. Мальчишка. Что с него взять?

Он смеялся, упиваясь её унижением, до колик в животе.

Она почти ненавидела сводного брата, и абсолютно точно ненавидела его смех.

Звонкий, противный, задиристый, совсем не такой, как сейчас — чуть хрипловатый, глубокий и с чёртовой горчащей ноткой снисхождения.

Марк только выгибает бровь, глядя ей в глаза, сейчас чуть больше похожий на себя прежнего. Но лишь чуть. Он не сдвинулся с места. Ничего не сказал. Не коснулся щеки, изрядно покрасневшей. И даже не отреагировал на то, как присвистнул Орк.

Видно, они уже успели поздороваться.

— Что ты собирался сделать? — спрашивает Клара как можно спокойнее.

— Я не видел свою… сестрёнку целый год, — напоминает он ей каким-то задумчивым и одновременно недоумевающим голосом. Твёрдым. Холодным. — Мне казалось, нет ничего неожиданного в объятьях.

Она давится смешком.

— Не валяй дурака…

— Мне нужно проверить сохранность продуктов… — сообщает констебль, будто издеваясь, сбивая Клару с мысли.

— Разумеется, — чеканит она, — почему ты всё ещё здесь? За каждую банку отвечаешь бородой, и за каждый мешок — усами.

Он кивает и уходит, прекрасно зная нрав своей госпожи. Выпадами та прикрывает моменты уязвимости, которые не должна себе позволять эрла Дагарда.

Маленькая и одинокая в огромном замке эрла Дагарда.

— К чему этот тон?

— Я не права?

— Тебе стоит отвыкать отдавать приказы. Я слышал, твой будущий муж этого не терпит, — произносит он легко, снимая чёрные кожаные перчатки и расстёгивая пальто. Под ним свитер и шарф, явно связанный кем-то не слишком опытным. Клара умудряется это заметить с расстояния двух шагов, кляня себя в этот момент за отличное зрение.

Едва ли Марк его купил.

Значит, подарили.

Подарила.

Хороший подарок на Урахад.

Классика.

— Не волнуйся, мы с ним обо всём договорились, — улыбается Клара, не желая признавать плачевности своего положения.

К тому же Марк мог сказать это из вредности, на самом деле ничего не зная о Джорже. Сколько раз он рассказывал ей дурацкие небылицы, лишь бы расстроить — не счесть.

Конечно, они были детьми. Люди меняются. Но в хорошую сторону — реже.

— Я хотел обнять тебя, дурашка, — выдыхает Марк. — Только и всего.

Он делает к ней уверенный шаг, видимо, готовый наступать на одни и те же грабли снова и снова.

Но Клара отступает, сдерживаясь, чтобы не прижать ладонь к сердцу.

Тем самым полностью признавая собственный дурацкий страх перед бесправным, глупым, даже-не-братом.

— Мне бы не хотелось, — произносит она глухо, но твёрдо.

— Когда я уезжал, ты сказала то же самое.

— Правда? А что должно было измениться?

Он останавливается и окидывает её цепким взглядом. Ещё лучше — разочарованным.

— Я ожидал встретить взрослую девушку, готовящуюся принять власть, выйти замуж, изменить свою жизнь. А ты всё ещё, видно, обижаешься из-за своих сломанных сотню лет назад кукол.

Клара стискивает зубы. Кукла была одна. Очень дорогая, принадлежавшая ещё её бабушке. И он кинул её в камин.

В самом начале он бунтовал против перемен в жизни, потому что не хотел «торчать на краю земли». Она была совсем девчонкой тогда, и то пыталась его понять и простить!

А если он думает иначе — это не её проблемы.

— Да, я недостаточно повзрослела для тебя, — вдруг улыбается она, одаривая его весёлым высверком в глазах. — В этом замке время не движется. И люди тоже. Каждый день похож на предыдущий. Я всё ещё не позволю тебе обнять себя. И тебе придётся подстраиваться. Всё-таки, я ещё не успела ответить на твою последнюю шалость.

— А если я не хочу больше играть в игры?

— Тогда лишь я одна получу удовольствие. Если тебя это устраивает — возражений не имею.

— Ты не представляешь, что сейчас сказала… — выдыхает он неожиданно с тёплой улыбкой. — Нет, я желаю, чтобы мы получили его вместе. Вдвоём.

— Отлично, — улыбается Клара. — И всё же мне…

«… пора» так и не срывается с губ, потому что Марк настигает её в один шаг, мягко хватает за плечи и прижимает к стене для удобства.

Клара на мгновение теряется. Но её аккуратные тёмные брови очень быстро приподнимаются, а взгляд становится острее.

— Ещё одно движение, и я сочту это за покушение. И тогда разговор будет очень, очень коротким.

— Разве только что ты не сказала, что действительно осталась смешливой девочкой, желающей лишь играть в свои маленькие пакостливые игры?

— Я считаю до пяти, — произносит она это легко, словно считалочку, — один, два…

— Неужели ты не хочешь ничего у меня спросить? — говорит он, разглядывая её с внезапной… жадностью.

— Три…

— Разве не ты смотрела на меня из новенького окна?

— Четыре…

Он ведёт ладонью, на удивление, горячей, от её тонкой талии вниз, и Клара…

Глава 6. Лакричные гусеницы

— Дети? — доносится строгий голос Вельвета, и Марк медленно отстраняется, усмехнувшись напоследок.

Отец на него не смотрит, хотя и точно так же давно не видел.

Всё внимание отдано Кларе.

— Я ошиблась, — с полуулыбкой говорит она, отвечая на немой вопрос, — военная академия не выбила из него придурка. Возможно, даже всё усугубила. Но всё же я подарю тебе что-нибудь в честь приезда, братик.

— Я польщён, — улыбается Марк, провожая её взглядом.

Клара упрямо не оборачивается и не вслушивается в тихий, скупой разговор двух мужчин.

Хотя отчасти это продиктовано ударами сердца, до сих пор бухающими в ушах.

Она уже успела забыть, каким может быть напряжение между ней и Марком.

Не звенящим и острым, но неопасным, как в детстве. А таким… когда кончики пальцев покалывают и сложно отвести взгляд при всей, казалось бы, ненависти.

Таким был последний проведённый вместе год.

А потом он уехал.

— Выдыхай, — шепчет Клара сама себе.

Но она прекрасно помнит, каким был и самый последний день.

И даже тогда он не смотрел так, как несколько минут назад. Уверенно, властно, а за этим — отчаянно, стыло.

Клара должна будет спросить его, ничего ли не случилось…

Он, скорее всего, выставит её на посмешище.

Но она готова рискнуть.

Это и означает — повзрослеть.

За окном идёт снег. Будет славным знаком, если он продлится до Урахада. Клара окидывает взглядом слуг, что украшают холл и возятся с ящиками, улыбается кухонному мальчишке и спускается вниз.

Кухня большая и душная, из-за вечно бурлящих котлов. Окошки здесь маленькие и узкие под самым потолком, но глаза биад прекрасно приспособлены к темноте. Может быть, потому, что слуг, подобных им, издавна держали в подвалах и никогда не позволяли выходить. Отчасти из-за того, что их пребывание вне рабочего места считали невозможным и непозволительным. Отчасти потому что они — драгоценная редкость, которую лучше держать подальше от глаз недоброжелателей.

Но это было давно.

Сейчас Дора — одна из кровных слуг в Утёсе, принадлежащая к первому обручу. Она, как и её дочь Вайлет, принесла нерушимую клятву верности. Они одни из самых близких к семейству Харш слуг. Почти семья.

И, разумеется, никто не прячет их в подвале.

Впрочем, кухня до сих пор имеет славу места, где приличным людям нельзя находиться.

Но Клара не приличная, она — эрла Дагарда.

Ей можно всё, что пойдёт на пользу клану.

Сбить спесь с одного подросшего щенка, думается ей, будет как раз кстати.

— Я слышала, ты врезала нашему мальчику, — ухмыляется Дора, энергично взбивающая белки с сахаром венчиком, который застал лучшие времена. — Не боишься, что обидится?

Она высокая и крупная, кожа цвета кофейных зёрен, бархатная на ощупь и несмотря на тяжёлый труд, очень красивая. Никакой шевелюры нет, так что в тарелках никогда не бывает волосинок. Глаза красноватые, руки ловкие и сильные — все четыре.

— Марк не обижается, — замечает Клара мрачно, — он злится.

— А по-моему он очень милый, — тянет Вайлет, шинкующая овощи. Она не родная дочь Доры, её привезли в Утёс совсем маленькую, но старшую кухарку это сделало самой счастливой женщиной Галады.

Клара любит болтать с биадами. Рядом с ними всегда пахнет вкусностями (сейчас особенно), никогда не бывает холодно, и грусти здесь будто не существует. Она растворяется в упорной работе и простых радостях.

— Ну да, милый, — кивает Дора, — помнишь-то, какие он тебе сапожки подарил перед отъездом? — её глаза сверкают в полутьме.

Клара отчего-то вспоминает бурную реакцию Марка на биад, когда он впервые их увидел…

Это был один из редких моментов её триумфа.

И хоть так сильно он больше ничего и никого не боялся, всё же она помнит о каждой его маленькой слабости.

— Тогда в старые сапоги он налил дёгтя. И заговаривал мне зубы так, что я надела оба, прежде чем поняла, что что-то не так.

— Ты клялась убить его, — Дора, сверкнув глазами, подбрасывает и ловко ловит топорик для мяса.

— Ему удалось меня разозлить…

— Но он ведь подарил другие, — напоминает Вайлет, — и ты носишь их до сих пор.

— Я рачительна, только и всего.

Обычно биады зациклены лишь на своём деле. Считается, что они рождены только для этого. Но со временем клан Харш стал относиться к ним так же, как к остальным слугам, и вскоре кухарки начали жить целым замком, а не одной лишь комнатой.

Все ящики уже расставлены у стеллажей, каравану полагается ужин и ночлег, ведь дорога их ждёт дальняя. Зашедший на кухню Орк должен заниматься этим сейчас, но он не упускает возможности перекинуться с Дорой парой тройкой фраз.

Клара наблюдает за ними, смешивая в медном тазике китовью воду и сироп из корней солодки.

У Марка специфический вкус.

Ему нравится лакрица.

Чёрная тягучая конфета, мерзкая на зуб Клары.

А трясучку у него вызывают гусеницы бонго. Жирные, размером с половину ладони. И чёрные. С поблёскивающими боками.

Клара приваривает чёрную жижу, усмехаясь тихонько, наблюдая за тем, как Орк мнёт шапку рядом с Дорой и тихо просит её хотя бы в этом году посмотреть на снегопад. Хоть в Урахад, ведь дело это почти священное.

— Да столько работы, что ты… — отзывается она умилительно и кажется сейчас такой хрупкой, хоть и выше его в два раза.

У Клары замирает сердце: как легко человек может измениться из-за любви.

Как легко она может всё вывернуть и показать с неожиданной стороны.

Вайлет хихикает, они переглядываются.

— А ну не смеяться там, а помогать матери! — Орк хмурится и передаёт Доре какой-то свёрток.

Она не замечает, продолжая упорно работать. Констебль подсовывает ей подарок и так и сяк, но всё без толку.

Кларе становится интересно, как далеко всё это может зайти. Она выливает уваренную жижу в формы. А когда заканчивает с этим, отвлекается на звук будто приглушённого чихания позади.

Глава 7. Да здравствует жених!

Почерк Марка. Чуть кривоватый, небрежный.

За все эти месяцы он не написал Кларе ни одного письма. А теперь что? Суёт записку в карман, когда спокойно может говорить словами через рот? Вливать бархатный голос в уши?

— Вот же чудила… — отчего-то она улыбается.

Отставляет стакан и садится в кресло, оттягивая мгновения до того, как всё же прочтёт послание.

Будет неприятно увидеть что-то вроде «ты дура», впрочем, это не станет неожиданностью.

В камине потрёскивает огонь, Клара вылавливает краем зрения начало: «Я должен тебе сказать…», приободряется и…отвлекается на тонкий и острый, словно лезвие, голос, звучащий откуда-то снизу.

— Что пишет? — в нём так и сочится ехидство.

Она не сразу замечает стоящую на задних розовых лапах продолговатую, серую крысу.

— Я схожу с ума? — усмехается, вглядываясь в грызуна полушутливо, гадая, как Марку удалось провернуть этот фокус.

Может быть в бумаге каким-то образом спрятан механизм, и когда разворачиваешь помятый листок, прибегает крыса и раздаётся мерзковатый голосок…

Нет, это какой-то бред.

Это невозможно.

Магии тоже не существует, это даже дети знают.

— Прямо как твоя матушка? — нет, голос определённо исходит из маленькой пасти. Клара приподнимает бровь. Не возмущённо, но с искренним любопытством.

В конце концов, если эрлу Дагарда сможет задеть даже такая мелочь, то что дальше? Придётся страдать, из-за того, что о ней думают камни?

— Забавно, — тянет Клара, то ли отвечая оппоненту, то ли комментируя собственные мысли.

— Что тебе забавно? — передразнивает крыс, она почти уверена, что он самец. — Что древний клан твой вымирает? Что тебе не повезло уродиться женщиной, которой остаётся во всём уповать на мужа?

— В этой комнате судят по делам, а не словам, — она обводит пространство вокруг клочком бумаги. — И всё же я не понимаю, к чему этот разговор. Ваша братия, безусловно, многое знает о моей семье. Всё, — она усмехается, — что долетает до подвала, не так ли?

— Нет, мы не из тех, кто прячется! — возражает крыс, ощетинив жёсткую шерсть. — Если мы и будем жить в замке, то будем на самом верху!

— На чердаке? — отзывается Клара с лёгкой полуулыбкой. Будто и не желая унизить. Так, уточнения ради.

Ей не терпится добиться ответа: что перед ней такое?

Но крыс оказывается слишком обидчивым.

Или хитромудрым, если ждал подходящего момента, чтобы прыгнуть, словно блоха, и цепкими лапами выхватить записку Марка из рук.

На коже остаются царапины. Выступают капельки яркой, горячей крови.

Крыс интересовался, что там написано, но, видимо, чисто для проформы, потому как сам даже не взглянул на неровные строчки, явно выписанные впопыхах буквы…

Клара не успевает его поймать — бумага оказывается в огне раньше. На миг вспыхивает синим пламенем и становится пеплом.

— Что это значит? — спрашивает она, найдя отскочившего крыса взглядом, чувствуя, как к горлу подкатывает холодный, липкий страх. Потому что случилось нечто странное и неподдающиеся контролю. Потому что это происходит в преддверии Урахада, когда грани смываются и тьма принимается клубиться под окнами. Потому что чёртов Марк впервые за всё это время ей что-то написал, а она тянула так, будто там… будто там могло оказаться признание в любви! А теперь вообще ничего не ясно — ну что за напасть? — Кто ты такой?

— Не я, а мы! — отвечает крыс и вдруг начинает хохотать.

Воздух дрожит и искрится. Клара сжимает пальцы в кулаки и бросается вперёд, намереваясь поймать маленькую тварь, посадить в банку и получить все ответы. Устроившись поудобнее в кресле с глинтвейном и куском шоколадного бревна из песочного теста. Ей нравится вести допросы неторопливо и в своё удовольствие.

Надрывно же что-то выпрашивать у трепыхающегося, ерепенящегося врага — не её стиль.

— Всегда немного жаль, — усмехается она остро, — но никто не хочет по-хорошему.

Крыс снова взрывается клокочущим смехом, пламя в ответ бесится и шумит, а Клара замечает сразу несколько тёмных, маленьких теней вокруг.

— Не я, девочка. Мы! — повторяет сонм тонких голосов.

Они надвигаются на неё, оборачиваются другими крысами, взбираются на того, кто уничтожил записку и… превращаются в густую тьму, вдохнув которую Клара закашливается до слёз и хватается за сердце, что теперь нещадно саднит.

Мякишные зверьки скоро взбунтуются и начнут усложнять и без того тяжёлую работу Доры и Вайлет.

Подсвинок Эрик спёр её фамильную подвеску.

Марк за каким-то чёртом передал записку, которую Клара не прочитала и уже никогда не прочтёт.

Кроме того, незваные гости требуют внимания, но оборачиваются дымом, как только начинает пахнуть жареным!

Клара прикрывает веки и выдыхает, игнорируя неприятную, колкую боль.

— Трудности нужно решать поступательно.

Она убеждается, что запах корицы, ели и цитрусов перебил горечь в воздухе, хватает стакан с молоком и морщится.

Оно свернулось и посерело.

— Урахад нынче обещает быть весёлым…

Правда, во двор уже въезжает повозка из деревни. Мякишные зверьки получат своё молоко и исчезнут, не перебив посуду и не испортив пшеницу.

Клара спешит в холл, чтобы поторопить слуг, но в коридоре её ловит какой-то слишком серьёзный даже для себя самого Вельвет.

— Милая, — говорит он, — зайди к нам.

Она не возражает, и с тревогой оглядывает сидящую на ковре у камина мать и стоящего рядом Марка. Он вглядывается в неё, желая что-то найти в позе и выражении лица.

Но Кларе нечего ему предложить.

Она так и не прочитала записку.

— В нашей жизни будут несущественные перемены, — начинает Марлен, глядя в пламя, — я думаю, что ты должна это знать.

По глухому, безразличному голосу и тону можно понять, насколько всё плохо.

Всё просто ужасно.

— Может быть, мне будет лучше с ней поговорить? — неожиданно встревает Марк.

Клара приподнимает бровь.

Глава 8. Подсвинок говорит «хрю»

Марлен категорична, как и всегда. Она больше не обращает на дочь внимания. Клара прекрасно знает, что смысла спорить нет. Она переводит взгляд на Вельвета, тот отзывается мрачно и мягко одновременно:

— Ты же знаешь — это лучший вариант.

Разумеется. После того, что случилось с её отцом, никто не хочет рисковать и пускать за штурвал Дагарда незнакомца.

Она отступает на шаг, стискивая похолодевшие, бледные пальцы в кулаки.

Всё ещё не смотрит на Марка, но чувствует на себе его прожигающий взгляд.

— Для вас особенно, — чеканит. — Ваш сын станет всем заправлять. Ваша кровь, — колкая усмешка, — закрепится в главной ветви клана Харш.

— Я пришёл в этот дом не за властью, — отзывается он.

Клара кивает. А что ещё остаётся? После смерти первого мужа Марлен была не в себе. Кто знает, чем бы всё обернулось, если бы не брак с Вельветом.

— А тебя всё устраивает? — она наконец переводит взгляд на сводного брата. — Ты всегда ненавидел эти земли, а теперь будешь ими управлять?

Марк молчит.

Ей даже кажется, что вокруг него густеет и рябит воздух от напряжения.

А что она такого сказала?

На него, всё же, ложится тяжёлая ноша. К этому его не готовили. Хочет ли он этого вообще?

— И всё же внезапная смерть Джоржа наводит не на самые светлые мысли, — произносит Клара. — Ещё и... — она сомневается, как лучше сказать о том, что произошло в комнате. — В замке слишком много крыс.

— Хочешь поговорить об этом? — усмехается Марк.

Клара глядит в его пронзительно-голубые глаза:

— Они говорящие. А ещё умеют оборачиваться едким дымом.

— О чём ты говоришь? — спрашивает Вельвет.

В его голосе что-то странное. Клара сглатывает подступивший к горлу ком и отвечает упрямо, будто защищаясь.

— Я видела крыс несколько раз за сегодня. И когда была в своей комнате, одна из них заговорила со мной. Затем их стало больше, они посыпались из всех щелей и углов, стали цепляться друг за друга и обернулись чёрным дымом. Я шла за молоком для мякишных зверьков, оно тут же прокисло.

Марлен смеётся. Внезапно, колко, громко. Клара вздрагивает.

Иногда рядом с матерью ей хочется коснуться своего белого револьвера.

Старшие переглядываются.

— У тебя, видно, — вздыхает Вельвет, — просто... помутнение. Это от волнения, ведь впереди столько насыщенных дней.

Клара не верит своим ушам.

— Это правда! Ведь скоро Урахад, самая тёмная ночь в году! Может быть, это какие-то существа?

Марк поднимается.

— Ты настолько не хочешь выходить за меня? — уточняет он.

— Подожди, — рычит на него Вельвет.

Клара отступает ещё на шаг. Это её семья. Люди, которые её по-настоящему любят. Они, конечно, все немного с приветом, но чтобы вот так не верить ей?

Они же должны знать её характер.

То, что врать она не станет.

Да и для чего?

Что-то странное творится в Утёсе. И ей обязательно нужно в этом разобраться. Но сначала немного проветрить голову. Пока ей не умудрились сообщить ещё какую-нибудь «потрясающую» новость.

— Если это всё, — роняет она, — то я пойду. У меня много дел.

— Конечно, дорогая, — протягивает Марлен. — И не забудь про свои уроки живописи. В последнее время ты их забросила.

Живопись? Да кому нужна эта живопись? Да ещё и в такой час!

Клара улыбается в ответ, надеясь, что мать так проверяет её выдержку.

Выдержку эрлы Дагарда, главы клана Харш.

Она разворачивается и выходит из комнаты.

— Постой... — Марк спешит за ней, Вельвет преграждает ему путь, но его ловко обходят. — Клара, ты не думаешь, что нам нужно поговорить?

Она останавливается в коридоре и отвлекается на мысль, что целое мгновение дребезжит в голове: «И этот невозможный нахал станет её мужем?».

Её мужчиной? Навсегда?

Сердце гулко бьётся в груди, дыхание сбивается, скулы алеют. Классика.

— Куда ты? — спрашивает он. — Хочешь обдумать всё в своей комнате? Отрепетировать несколько выражений лиц? Так полагается особам голубых кровей. Будешь думать, что и как мне говорить? Но я не Джорж.

— Я знаю, Марк, у меня всё в порядке со зрением, — отзывается Клара. — Думаешь, что знаешь меня? Мир не крутится вокруг тебя, дорогой братик. Или я не могу больше так тебя называть?

— Можешь... Это будет весьма пикантно.

Она цокает.

— Зачем мне думать об этом? Для меня мало что поменялось.

— Правда? — он усмехается недобро.

— Сцепились, как кошка с собакой... — комментирует устроившаяся в дверном проёме Марлен. По-прежнему в дурацком костюме. — Вам ещё уживаться вместе.

— Мы не ссоримся, — возражает Клара. — Как я и сказала, дело не в тебе, Марк. Можешь себе такое представить?

— Нет.

— Я пойду, — она тыкает пальцем в грудь того, кого ещё язык не поворачивается назвать женихом, — набью морду одной свинье!

Он выгибает бровь и пропускает тёпло-колкий смешок. А в глазах недоверие и что-то странное, тревожное и глубокое.

Клара спешит уйти, пока Марлен не начала упрекать её в несдержанности.

Но она всё же слышит её замечание, бьющие в спину:

— Как бы я ни старалась, а Итибола из неё никак не удалось выбить!

Клара не считает, что если она похожа на отца — это плохо.

Но, возможно, этим она напоминает матери о счастливом прошлом, которое уже не вернуть.

Клара надевает белую шубку, шапку и те самые сапоги, подаренные Марком. Спустя год они выглядят как новые. Солнечный свет отражается на снежном насте, идёт мелкий, приятный снег. На крыльце мужчины дымят и пьют глинтвейн. Все они кивают или даже кланяются ей. Один с улыбкой протягивает свою деревянную кружку.

Она делает небольшой глоток, благодарит и спешит к конюшне.

Ферсвина ещё можно догнать, если он уже ушёл из замка. Клара попытается возвратить себе подвеску, а после вернётся мыслями к крысам, мёртвому жениху и сводному братцу, который намеревается занять его место.

Глава 9. Отрезвляющий запах

Марлен возвращается в зал, напевая тихую, пронзительную мелодию.

У нее, надо сказать, чудесный, незамутненный голос.

Но о взгляде это можно сказать не всегда.

— Ты дал мне слово, — вкрадчиво напоминает Вельвет. — Я зря поверил тебе?

Марк смиряет его холодным взглядом. Его светлые глаза на мгновение становятся еще светлее.

— Мне не нравится то, что здесь происходит, — чеканит он, вмиг став собраннее, представ перед отцом таким, каким его еще не видела Клара.

И не должна увидеть.

— Мы не будем снова это обсуждать. Я так же желаю ей только добра, но традиции есть традиции. Она эрла, ее это касается в первую очередь.

Марк едва заметно качает головой.

— Все признаки на лицо. И так ясно, кто она такая. Нет нужды скрывать.

— Уже через несколько дней ее не будет… — Вельвет опирается затылком о стену и прикрывает веки. — Разумно подождать до ее совершеннолетия.

По коридору вдруг прокатывается жесткий и острый, словно осколки льда, смех.

Смех Марка Харша.

— Она ваша госпожа, а вы держите ее за дурочку!

— Я прекрасно знаю, кто она.

Вельвет сверлит сына тяжелым взглядом, тот отвечает тем же.

Воздух между ними глухо мечется и клокочет.

— Теперь расклад таков, что ты — её будущий муж. Но лишь при определенном к ней отношении. И ты дал слово, что…

— Именно это я и делаю, — Марк едва ли не рычит, что бывает с ним редко.

— Она эрла, но сейчас я распоряжаюсь ее судьбой. Твой черед придет. Осталось недолго. А до того… я ведь могу передумать, Марк.

Тот делает два уверенных шага вперед и останавливается в нескольких сантиметрах от отца.

Он выше Вельвета, массивнее и острее.

— Только попробуй, — скалится Марк.

Вельвет с виду абсолютно спокоен.

Только взгляд его темнеет, а губы едва заметно изгибаются в усмешке.

— Щенок, как смеешь ты так говорить с отцом?

— Я не хочу разочароваться в тебе, но с каждым годом ты становишься все больше таким же глухим, как этот замок. Ты вырастил ее. И полюбил, как родную дочь. Я мало в чем уверен в жизни, и это хорошее исключение. Но что теперь?

Вельвет выгибает бровь.

— Как ты не понимаешь, что вы загоняете ее в угол? Урахад, совершеннолетие, инициация, свадьба с тем, кого она, возможно, ненавидит… Ты хочешь свести ее с ума?

— Клара сильнее, чем ты думаешь.

Марк отходит, окидывая коридор будто бы брезгливым взглядом.

— Знаю. Но что если я не согласен?

— Так в этом все дело? — выдыхает Вельвет. — Тогда вашей свадьбе не бывать.

— Ты не понял, — хищная ухмылка, — я хочу… Постой, — он улавливает странный запах, что висит в воздухе полупрозрачной ниткой. Такой тонкой, что если бы эмоции не распалили его обоняние, он ни за что бы не учуял. — В замке ферсвин.

Вельвет мрачнеет.

— Если так, я с него шкуру спущу… Марк?

— Да?

— Что сказала тебе Клара перед тем, как уйти?

— Что набьет морду свинье…

Марк срывается с места.

— Черт!

Глава 10. Эрла ускользает

— Что такое, дорогуша? — Клара наклоняется к трясущемуся неизвестно отчего подсвинку с очаровательной и — разумеется — довольно пугающей его взглядом улыбкой.

Лента соскальзывает с её шоколадных волос, они так близко, шёлковые, блестящие, можно руку протянуть и коснуться твёрдыми подушечками пальцев...

Эрик облизывает углы рта и отступает от неё, словно от огня.

— Что случилось, радость моя? — Клара спрашивает вкрадчиво. Голос у неё ласковый, но давит на подсвинка он не хуже, чем могла бы пятерня Вельвета.

Который, говорят, безжалостный воин.

Был им когда-то.

— Я... я...

— Эрик, — фыркает Клара, — да, я уже это слышала.

— Нет, госпожа... Вы теперь убьёте меня, да?

В карих глазах столько страха, что эрла Дагарда решает отступить. Она протягивает к нему ладонь, но ферсвин шарахается от неё, спотыкается и смешно падает в сугроб.

Она звонко смеётся.

— И почему Марк так не делает?

В этот миг сердце пропускает неверный удар. Она поджимает губы и нервно оглядывается, будто упомянув сводного, могла каким-то образом его призвать. Кожу покусывают мурашки, никого нет рядом, но между лопаток начинает едва заметно гореть, словно от его пристального взгляда.

От жесткого требования в светлых, красивых глазах.

Пока она отвлекается, Эрик умудряется выбраться и принять неловкое положение — чуть сгорбленная спина, опущенный взгляд, переминание с ноги на ногу, руки, которые он считает уродливыми, и которые не знает, куда деть.

— Не нужно так трястись! — отчитывает его Клара, изо всех сил старающаяся отделаться от мыслей о Марке. — Ты знал на что шёл. Пробрался в мой замок, и несмотря на более чем великодушное гостеприимство, спёр подвеску. Почему именно её?

— Всё так, — шепчет Эрик. — Я думал, вы не сразу заметите... Подвеска понравилась бы моей матери...

— Ты взял для неё? — Клара выгибает бровь.

— Нет, просто она бы засчитала. Даже несмотря на то, что Беливер украл... — он мнётся, — ну это. Золотую, — поднимает на неё виноватые глаза, — корову.

— Статуэтку тельца?

— А... Ага.

Клара Харш прищёлкивает языком. Боже, даже до Утёса дошла эта история в прошлом году: какая-то особенно маргинальная банда ферсвинов пробралась в королевский замок и стащила любимую статуэтку короля! Которая по слухам была настолько особенной для него, что теперь его постоянно преследуют неудачи.

— Это вы сделали?

Эрик сначала кивает, затем качает головой.

И как понять этих свиней?

— Посвящение, в двенадцать мы все должны его пройти. В одиночку выкрасть что-то ценное из господского дома.

— И он...

— Да, — вздыхает Эрик.

Получается, вся эта шумиха была из-за ребёнка. Весьма гениального или везучего, надо сказать.

— И что, после такого тебе нужно было достать что-то особенное, верно?

— Он мой брат, — подсвинок передёргивает плечом.

Клара усмехается. Она прекрасно знает, что это означает. Если на него не давили родители, то он прекрасно справлялся с этой задачей сам.

— Отлично, инициация пакостников, которые ходят по Галаде, словно чума. И мой замок стал мишенью.

— Что теперь, моя леди?

— Ашера твоя леди, — обрубает Клара. — А что, есть варианты? Я отвезу тебя назад, и там тебя казнят. Прямо на заднем дворе.

Он дрожит и с трудом сглатывает, будто в горле застрял шипастый ком.

Клара смеётся.

Холодно и жестоко, будто подкрепляя этим свои слова.

Эрик отступает на шаг.

— Что с тобой будет, если не принесешь подвеску?

— Год буду чернорылом, — морщится он. Клара может только догадываться, что это значит. — Потом смогу снова попытаться пройти испытание.

— А делаешь здесь что?

— Вы мне не поверите, но я... я передумал.

Он достаёт из кармана подвеску и протягивает, прижав уши к белёсым волосам. Будто молодая эрла прямо сейчас отрубит ему руку.

Её теплые, мягкие пальцы касаются его кожи.

Он чувствует её кровь, бегущую по венам, даже несмотря на то, что его ладонь тверда, словно камень.

Сердце ёкает.

Клара забирает подвеску, усмехается и будто бы собирается уезжать.

Эрик таращится на неё, открыв рот.

— Что теперь?

— Ты пойдёшь назад, в свой воровской бродячий квартал. А я, — она достаёт револьвер, — подумаю, стрелять или нет.

Она бы может и могла растянуть интригу, заставить его идти по снегу на деревянных ногах, но Марк не настолько её разозлил.

Да и Эрик по какой-то причине нравится ей.

Дома он, наверное, отхватит от своих...

— Шутка, — выдыхает Клара, — я рада, что ты передумал. Будем считать, что и не украл вовсе.

— Правда? — глаза его становятся влажными. — Моя леди, я уже совсем не понимаю вас.

— Тебя ведь нужно было немного проучить... Думаешь, это слишком? — она выгибает бровь.

Но не издевательски, а словно искренне желая знать, не перегнула ли палку по его мнению. Это трогает его ещё больше.

— Но... — шепчет он. — Это всё? Правда всё?

— Думаешь, нужно ещё?

— Ну леди...

Клара смеётся и вновь протягивает ему ладонь.

— Забирайся.

— Я не понимаю.

— Подберём для тебя что-нибудь в замке. У меня есть и более ценные вещи, чем эта... Мне, знаешь... мне нужен союзник.

— Разве же вор годится на эту роль? — Эрик спрашивает горько.

— Тот, который пожертвовал своим статусом? Определённо годится.

Ферсвин улыбается и на удивление ловко забирается на Ворона.

Марк приближается, он выдыхает, заметив Клару:

— Успел...

Но слово оборачивается проклятием. В тот же миг его конь натыкается словно бы на невидимый барьер.

Он не может ехать дальше и рычит от отчаяния, бросая взгляд на строптивую, гордую, упрямую и такую... такую...

Сердце будто камнем проваливается вниз.

Её заслоняет снежный вихрь.

Вдалеке звучат песни ферсвинов.

Он не видит, но знает точно — они окружают её.

Глава 11. Не нравится жених? Есть хряк!

Марк стискивает пальцы в кулаке и даже не морщится, когда замечает багровые капли крови на снегу.

Стекающие с его руки.

Пробитой насквозь чёрными когтями.

Он отпускает коня, решая не тратить время на то, чтобы позвать на помощь. Белок вернётся, и едва ли Вельвету нужны будут какие-то пояснения.

Через барьер не пройти обыкновенному человеку. Но чему-то среднему позволено гораздо больше. Он, хоть и не свинья, но далеко не ушёл.

Клара не должна увидеть его таким. По крайней мере, не сейчас. Но что важнее — дурацкие традиции или её жизнь?

— Глупая, маленькая… — шепчет он, неотрывно глядя в ту сторону, где видел её в последний раз.

Ему нужно несколько мгновений, чтобы настроиться. Злость помогает, глаза сверкают серебром, длинные пальцы скользят по пуговицам рубашки.

На горячей коже мгновенно плавится снег.

Он скинул куртку и всё прочее, что успел.

Остальное разорвалось в клочья.

В одно болезненное и сладострастное мгновение.

Сломались и восстановились в нечто новое кости. Он стал выше, больше, сильнее. Но под когтистыми лапами не проваливается снег. Марк рычит и стрелой пересекает барьер.

«Маленькая, глупая, нежная… — мечется в мыслях. — Маленькая… моя…»

От ферсвинов можно ожидать чего угодно, но всё же в своём волнении он перегибает палку.

Прекрасно понимает это.

И не может остановиться.

***

Эрик вцепляется в подол платья Клары, стискивая зубы от досады. Не из-за того, что наверняка должен будет объясняться, но потому что его леди увидит…

Это.

Яркие шатры, которые внутри гораздо больше, чем кажется снаружи, повозки, костры, дымящаяся каша в котелке и… пляшущие ферсвинки, среди которых и его мать.

Клара впивается в каждую деталь острым взглядом и усмехается из-за того, что с подсвинком они, похоже, поменялись местами.

Теперь перед ней предстаёт его мир. Шумный, яркий и громкий.

Ведь эти… милые женщины ещё и поют.

Эрик столбенеет, заметив, что на лице молодой эрлы вместо отвращения и страха — восторг. Она наблюдает за всем с лукавым любопытством. Ей интересно.

Ей интересен его глупый, маленький мир!

К тому же, отвратительный, душный и опасный.

— Какие все дружелюбные, — шепчет Клара. — Или, — выгибает она бровь, — они поют о том, что с радостью обглодают мои косточки?

Эрик сглатывает.

— Нет, моя леди, гораздо хуже.

Ферсвинки вполне себе красивые, если она что-то в этом понимает. У всех длинные и густые, чёрные как смоль волосы, что едва заметно отливают благородным красным цветом. Глаза одинаковые, различаются только расположением. Рты тоже не особо разнообразны, но вот очаровательные пятачки блещут множеством форм и размеров.

Только так, признаться, Клара и может их различать.

Мелькают перед глазами бесконечные слои юбок, зудят и клубятся в воздухе песни, рождаются и умирают алые выкрики.

Голова начинает кружиться.

Сердце бьётся в такт почти неуловимого рассудком ритма.

— Что же может быть хуже? — отзывается Клара.

Она помнит о револьвере.

И о том, что и без него может за себя постоять.

— Может быть, скажем, что ты всё-таки украл подвеску?

— Хотите её мне отдать?

— Нет, ни за что. Её должен был застегнуть на мне отец… — отвечает, не сводя взгляда с самой бойкой ферсвинки. — Но я могу сказать, что ты её продал, а деньги спрятал…

Обычно серьёзный Эрик не выдерживает и фыркает.

— Что? Как это мне поможет?

— Ну, смотри… Они решат, что ты бы им не сказал о том, что получилось специально, чтобы прикарманить деньги себе. Получается, ты украл не только у меня, но ещё и у них, понимаешь? Это ведь двойная кража. Разве тебя не похвалят? Или ещё можно сказать… Ну, например, что та игрушка, которую я тебе подарила — самая ценная штука клана Харш, передающаяся из поколения в поколение и тогда…

— Откуда вы знаете? — шепчет Эрик каким-то странным, подавленным голосом.

— Знаю что?

— Что это бы помогло?

— Да я ведь просто… — Клара всё ещё не отводит взгляд, хотя и понимает, что ещё немного и грохнется в обморок из-за всей этой пестрящей атаки. — Развлекаюсь, чтобы скрасить томительное ожидание момента, когда эти дамы, наконец, прекратят меня… — тонкая, очаровательная усмешка, — нервировать.

— Нет, — качает головой Эрик, будто не слыша её. — Вы знали, вы предлагаете, потому что знаете, что они… они…

Клара всё-таки сдаётся и отводит взгляд от безудержной пляски.

Потому что Эрик важнее.

И потому что ещё минута промедления грозила бы тошнотой со всеми её последствиями.

Если бы тут был Вельвет, он бы умер на месте, заподозрив самое ужасное, что может быть с девушкой её положения.

Такой уж он, её отчим. Общается с противоположным полом так, будто это совершенно другие существа, неземные и даже слишком земные одновременно. Пытается угодить и каждый раз ставит этим её и себя в неловкое положение.

«Клара, ты бледная, у тебя что… начинается? Позвать врача? Не начинается? Клара, как ты могла!»

Она фыркает и всё же возвращает внимание подсвинку, который, наконец, договаривает свою мысль:

— Они тупые.

— Что? — она на миг теряется.

— Они бы правда повелись на ваш обман, моя леди.

— Да?

— Ага, и теперь вы будете думать, что и я…

За всем этим она не сразу замечает, что ферсвинки больше не пляшут, но медленно, тихонько подступают всё ближе.

— Ах, какие у эрлы волосы! — проговаривает одна из них.

— Ах, какие у неё глаза, какие пальчики…

— Они точно, — заключает Клара, — хотят меня сожрать.

Звучит это так восторженно, что Эрику хочется отвесить ей подзатыльник!

— Нет, я же говорю, хуже…

— Дорогой, ты отлично прошёл инициацию! — улыбается самая полная, громкая и подвижная ферсвинка. — Как только узнал, что мы и сами собирались это сделать?

— О чём она говорит? — тут восторги эрлы сразу сходят на нет, она цедит слова сквозь зубы и будто сдерживается, чтобы не присовокупить «тварь».

Глава 12. Мешает ли страсти посторонний предмет?

— Бе... Бе... — впервые во время общения с ферсвинами Клара позволяет себе поморщиться и отступить на шаг. — В общем, — шепчет она, — Бе, — этим вполне себе выражая все чувства по поводу «нового жениха». — Беливер... а разве... разве он не должен быть старше тебя всего на год, Эрик?

Он говорил, что инициацию принято проходить в двенадцать лет.

И если его брат прошёл в прошлом году, значит, ему тринадцать.

Тринадцать, а не тридцать!

На Беливре кожаные тёмные штаны, из которых вываливается огромный такой живот. Она так и представляет, сколько времени пришлось потратить, чтобы натянуть их на себя. Или они ему уже как вторая шкура? Судя по засаленности так и есть. Красная рубаха полурасстёгнута, должно быть, это кажется ему... как это слово? Будоражащим, в общем. Клара так не считает. Но к сожалению ферсвины не шибко боятся холода, а потому могут себе позволить и большее.

— Почему? — шепчет Эрик напряжённо. — А... Ну, он не мог пройти лет десять, может, больше...

Клара усмехается. Этот... молодой человек ещё и неудачник.

Который в итоге обокрал самого короля.

Какой славный карьерный рост.

Она рассматривает его, уже не боясь показаться невежливой, учитывая все обстоятельства. Что сказать, мерзкие чёрные усики, зализанные волосы и глаза навыкат — три вишенки на огромном торте гротеска, который Кларе, видимо, предлагают съесть целиком.

— Я боюсь, что размерчик не мой, — тянет она.

Эрик фыркает, а Беливер проводит великанской ладонью по шее и груди.

— Что ты сказала?

Марк, замерев в отдалении зверем, что готов в любой момент броситься в атаку, ведёт пепельным ухом с чёрным пятном и всё же усмехается про себя, подбираясь поближе.

— Я сказала, — вздыхает Клара, заплетая волосы в косу, чтобы не мешались, когда ей, возможно, придётся уносить ноги, — что у меня уже есть жених. Но, разумеется спасибо за предложение, я польщена.

Марк прекрасно слышит каждое слово и даже то, насколько сбивчиво её дыхание сейчас.

Отчего-то сладко начинает ныть сердце, отзываясь на ответ.

Впрочем, что ещё эрла Дагарда должна была сказать?

Он сглатывает и решает подождать. Ему интересно посмотреть на неё ещё немного. Быть может, найдётся способ вытащить, не шокировав волчьей шкурой...

Бесит. Это изрядно выбивает из колеи.

Всё должно быть не так.

Он тихо рыкает, и Клара отчего-то вздрагивает, хотя и не замечает его.

Никто не замечает, у всех есть на что глазеть и без него.

— Конечно, я знаю, что есть договорённость, — начинает юлить крупная ферсвинка, — но ведь слово не воробей — его в рот не положишь!

— Мама... — шепчет Эрик.

— А что? — она улыбается. — Меня зовут Марта, я буду тебе славной матушкой, Клэра.

— Во-первых, Клара Харш, ваша эрла до тех пор, пока вы находитесь на моих землях, во-вторых...

— Конечно-конечно, — отмахивается Марта, — ну что, сынок, как она тебе?

Ферсвин делает мощный шаг вперёд, и перед ним расступаются остальные женщины. Будто бы сейчас должно произойти какое-то таинство, они слегка кланяются, расправляя юбки.

Клара задирает голову и жалит Беливра взглядом.

Она бы правда по достоинству оценила всю эту канитель, если бы не мёртвый жених и вставший на его место сводный брат, который её ненавидит.

Теперь как-то не до свадьбы с хряком, право слово!

— Ты притащил меня сюда, — шипит она на Эрика в сердцах.

— Я не знал... — шепчет он. — Я не знал даже, что вы пойдёте за мной.

Клара сцепляет зубы, уже не очень понимая, верить ему или нет.

Но всё же усмехается по-доброму:

— Подложил мне... свинью.

— Тощая какая-то, — заключает Беливер, обойдя свою невесту по кругу и встав рядом с ней, будто ожидая, что после этих слов она кинется к нему на шею.

Марк скрипит зубами, этот хлыщ загородил ему обзор.

Он готов броситься на него, но останавливает вызывающий острую дрожь отточенный, красивый и холодный смех.

Её смех.

Он облизывается и щетинит пасть.

— Давайте так, дорогие гости, — начинает Клара, — вы отпустите меня, и я сделаю так, чтобы вам дали убраться из Дагарда живыми. И не забудьте, пожалуйста, вернуть коня.

В ответ задиристый смех ферсвинов прокатывается по их переносному городку. Они передают его друг другу, словно поблёскивающий золотом эстафетный шарик.

— Тебе нужен муж, сегодня мы проведём обряд, и ты станешь... — тут он запинается.

— Кем? — не церемонится Клара, наконец, оставив в покое свои волосы и поправив шапку. — Мужем, чтобы жениться на самой себе и управлять Дагардом? Можете это сделать? Я хорошо заплачу.

— Так не бывает, — роняет Беливер, охваченный какой-то тупой растерянностью.

— Конечно, не бывает...

Марк рычит, вмиг оказавшись за шатром, ближайшем к месту событий, но Клара не слышит его.

Она с криком бросается на ферсвина, который намного выше и намного-намного-намного-намного тяжелее.

Выворачивает ему руку и наносит удар в пах до того, как он успевает что-либо сделать. Беливер падает, Клара устраивается на его горле и суёт пальцы в две очаровательные волосатые дыры в пятаке.

— Дёрнешься, — усмехается, сдувая прядь со лба, — будет очень, очень больно.

Он, неуклюжий и будто салом обмазанный, придушено стонет. Из уст в уста ферсвинов передаётся гул. Марта, уперев руки в бока, вздыхает:

— Ну что... страсть, страсть — это самая главное. От вас так и тянет горячей энергией... Эрик, отойди, ты ещё маленький.

— Ничем от них не тянет, — возражает он. — Мне кажется, Беливер сейчас обделается.

— Не говори так о брате. И не надо портить молодым аппетит...

— Фу, — подсвинок морщится, но упрямо не отступает.

Конечно, рука в рыле — это не карта в рукаве, так что спустя несколько мгновений Клара, изловчившись, достаёт любимое оружие.

Дуло любовно прижимается к складкам на лбу Беливра.

На это Марта реагирует уже иначе. Она всплёскивает руками и кричит: