Невеста инквизитора

Пролог

Когда кромешную ночную тьму сменили предрассветные сумерки, дверь моей камеры вдруг открылась, на удивление совершенно беззвучно. Я вздрогнула и медленно поднялась с пола на онемевших от многочасовой неподвижности ногах.

На пороге, в полном инквизиторском облачении стоял Одиум. С привычно нечитаемым выражением лица он осмотрел меня с ног до головы и, подойдя ближе, бесцеремонно вложил в мои руки комок ткани.

— Переоденься, — бросил он приказным тоном.

— У-уже пора? — пробормотала я, чуть придя в чувство. — Разве на казнь забирают не на рассвете?

Одиум хмыкнул.

— Верно. Но у нас с тобой другое расписание, дорогая невеста.

— Я вам больше не невеста, — процедила я сквозь стиснутые зубы и со значением качнула головой: — Отвернитесь.

Одиум хмыкнул снова, в этот раз насмешливо и почти по-юношески, но все-таки с демонстративной неторопливостью переступил с ноги на ногу и встал ко мне широкой спиной. Искушать судьбу не следовало, так что я кинулась переодеваться. Правда, задуманная мной ретивость в исполнении не воплотилась в жизнь: воспаленные от холода руки больше напоминали неподвижные заржавелые крюки, чем способные на чудеса человеческие конечности.

С большим трудом я размотала тугой узелок из плотной, добротного вида ткани, оказавшейся хорошего качества плащом, и затем подхватила вывалившееся на скамейку платье. И чуть не расплакалась от совершенно постыдных радости и облегчения.

Шерсть. Мои обожженные пальцы касались настоящей, плотной и теплой, шерсти. После нескольких суток в камере, где всегда было холодно и сыро и где мне так и не посчастливилось сменить насквозь вымокшее платье хотя бы на арестантскую робу, я была готова разрыдаться от одной только мысли об облачении в сухую, способную согреть одежду.

— Ошибаешься. — В установившейся в камере на пару мгновений тишине вдруг прозвучал голос Одиума.

От испуга я подпрыгнула и растерянно застыла в наполовину расстегнутом платье. Блаженное ощущение тепла уже разливалось по моей коже, отупляя сознание и вызывая сонливость. Про Одиума, находившегося всего в паре метров от меня, я успела позабыть.

— Ч-что?

— Ошибаешься, — повторил он, не пошевелившись и не обернувшись. Мощные, слишком уж раздавшиеся вширь плечи поднимались и опускались, согласно спокойному дыханию их обладателя, почти вводя в транс ритмичностью картины. — Ты все еще моя невеста.

Последняя его фраза вывела меня из ступора. Я, как могла, принялась застегивать пуговицы на платье, не желая оставаться уязвимой в присутствии Одиума. С каждым его словом мое положение становилось все менее понятным.

— О чем вы? Свадьба не состоялась, меня казнят на рассвете. Я вам не невеста. И, — я быстро накинула на себя плащ, — можете повернуться обратно. Я одета.

Секунду спустя меня с головы до ног осмотрели чуть прищуренные, однако все еще не содержавшие никаких эмоций глаза. Только сейчас, устроив ответный осмотр, я заметила, что Одиум был без вирги — немыслимое дело для инквизитора. Даже Верховного. Колдовать без вирг их братство не умело и не могло.

— Тебя не казнят, — известил меня Одиум со снисходительным видом: мол, могла бы уже догадаться, дурочка, что новую одежду будущей кучке пепла никто выдавать не станет: расточительно. — Плохая новость: тебе придется выйти за меня замуж. Примерено… — Среди бесчисленных складок инквизиторской мантии он легко выловил свисающие на золотой цепочке часы и покосился на циферблат: — Через час. Так что идем.

Прежде чем я успела открыть рот, на мое плечо легка сильная мужская рука и, не церемонясь, поволокла меня вперед. Темная камера внезапно осталась позади. В тускло освещенном коридоре даже дышалось как будто проще. Свободнее.

— Я не хочу за вас замуж! — зашептала я с возмущением, как только сумела сделать глоток воздуха и почувствовала под ногами твердость пола. — Я… я отказываюсь!

Одиум даже не оглянулся и продолжил в том же темпе тащить меня по коридору, в котором, на удивление, не было ни души. Куда делись дежурные?

— А я не даю тебе выбор, — ответил он c непоколебимым равнодушием. — Даже между костром и замужеством. Нас обвенчают через час в независимости от твоих желаний, дорогая невеста.

— Я ведьма! — Аргумента сильнее было не найти. — А вы Верховный инквизитор. Мы не можем пожениться! Король…

Одиум не дал мне договорить:

— В твоих интересах, чтобы король никогда не узнал, что на костре сгорела не ты, — отчеканил он, взмахом руки открывая внезапно появившуюся в стене дверь и почти закидывая мое тело внутрь образовавшегося прохода, — так что кричи-ка поменьше.

Едва Одиум зашел следом, дверь захлопнулась, отрезая нас от тюремного коридора и оставляя в кромешной тьме.

— На костре сгорит кто-то вместо меня? — прошептала я с ужасом.

Двинуться с места не было сил. Неужели… неужели Одиум вот так просто отправит на костер какую-то другую девушку, чтобы скрыть мою пропажу?

Меня закачало, и я безвольно привалилась к оказавшейся совсем рядом каменной стене. Ног будто не было. Я не могла идти.

Одиум, вынужденный остановиться позади меня, выругался. Один удар сердца спустя тьму разрезала вспышка огня, и я заморгала.

— А если и так? — спросил все еще мой, как недавно было обозначено, жених. Даже затуманенным от ужаса и слабости сознанием я не могла не заметить внезапно проявившегося в его облике интереса. — Пойдешь обратно в камеру?

Глава 1. Прибытие невесты

За несколько дней до...

На подрагивающих от внутреннего ужаса ногах я выбралась из кареты, с опаской озираясь по сторонам, и неуверенно ступила на выложенный брусчаткой тротуар. Главное архитектурное достояние столицы — собор святого Ботилда — уже ждал нас вместе с толпой скучающих горожан у дверей.

— Невеста! — прокричал кто-то в толпе, и я невольно вздрогнула. — Невеста прибыла!

Остроконечные пики собора, сегодня казавшиеся особенно грозными и устрашающими, насквозь пронзали нависшие над нами тучи. Предзнаменование или нет, но предположительное место моей скорой смерти определенно имело мрачный вид.

— Эмилия, шевелись! — Меня бесцеремонно, пусть и неявно для чужих глаз, коих сейчас хватало, пялящихся на нас с соборной лестницы, пихнули в спину. — Что ты застыла?!

— Простите, госпожа Лабид, — выдавила я сквозь зубы и покорно отступила вправо, дабы не закрывать собой выход.

— Какая же ты нерасторопная! — продолжила причитать она, пока медленно, по одной части тела за раз, выталкивала себя из тесной кареты наружу. — Думаешь, твоему мужу понравится подобное поведение? Фергус — человек дела и наверняка не теряет зри ни минуты, а ты!.. — Госпожа Лабид наконец встала рядом со мной, тяжело дыша и поправляя полы богатого платья.

Как же сложно было лишь молча кивнуть в ответ!

Не огрызнуться и не заметить, что именно речи моей бабушки (единственный ее титул, о котором мы обе предпочитали не вспоминать) отняли у нас уже несколько столь драгоценных минут. И уж тем более не сообщить ей, а заодно и ее супругу — и вовсе лишь сейчас соизволившему выйти из кареты, — что мнение моего жениха о чем угодно на этом свете не имеет для меня никого значения.

— Идем, Эмилия. — Господин Лабид протянул мне согнутую в локте руку. Его неприязнь ко мне не могла скрыться даже за безупречно безучастным выражением лица — маска, в которой он обычно разгуливал в кругу себе подобных. — Негоже Верховному инквизитору ждать какую-то девчонку.

В отличие от господина Лабида я даже не попыталась изобразить хотя бы подобие вежливого равнодушия или намек на родственную привязанность. Вот уже несколько минут — с тех пор, как доставившая нас к собору карета осталась позади, — ни он, ни его жена не имели возможности причинить мне вред и наказать за непослушание. Впрочем, радоваться было нечему: у алтаря я либо повстречаю нового хозяина, либо, что намного вероятнее, смерть.

Участь рожденных в Венефии ведьм последние полвека была крайне незавидная — скорый театрализованный суд и после — заботливо организованный Инквизицией костер. Стоило ли говорить, что мне повезло так, как не везло ни одной другой ведьме? Я дожила до совершеннолетия, сумев не привлечь к себе внимание властей, только чтобы стать невестой самого Верховного инквизитора и наверняка умереть от его руки прямо у алтаря.

Ничего романтичнее нельзя было и придумать.

— Выпрями спину! — прошипела позади меня госпожа Лабид, когда мы остановились перед высокими дверьми собора. — И не опозорь нас, ради всего святого!

Я едва не рассмеялась, услышав ее последние слова. Если сегодня мне не удастся избежать гибели, то моим опекунам — грандиозного, неведомого им прежде позора. Жаль, что насладиться этим зрелищем я уже не сумею.

— Ни за что, бабушка, — почти пропела я, бросая на нее, тут же поджавшую губы, прощальный взгляд — лукавый и полный обещаний.

Раздался торжественный звон и двери собора открылись. Тут же мой взгляд устремился вдаль, к алтарю, где стояли две мужских фигуры — одна в светло-золотой мантии священнослужителя и другая, наводящая на меня ужас даже на расстоянии нескольких метров. Высокая, мощная, облаченная в черные одежды Инквизиции.

Фергус Одиум. Старший сын короля Венефии. Верховный инквизитор. Мой жених. Мой будущий палач.

Не знаю, каким чудом у меня получалось идти вперед спокойным и уверенным шагом, а не плакать, повиснув на локте господина Лабида, и умолять о милосердии. О спасении.

Наверное, я слишком хорошо понимала, что всем присутствующим на этой свадьбе моя незавидная судьба была абсолютно безразлична. Никто не спрашивал меня, хочу ли я выходить замуж.

Никто не спросит моего согласия даже у алтаря. Напротив, если я попытаюсь саботировать обряд венчания, меня так или иначе принудят к клятве безграничной верности мужу. Если потребуется, силой.

Никто не станет меня спасать.

Я обречена. Как любая другая ведьма в Венефии.

Последние десять шагов к алтарю я проделала в полном забвении, не различая никого и ничего перед собой, не чувствуя хватки господина Лабида на предплечье, не слыша торжественных песнопений хора и шепотков глазеющего со всех сторон народа. Горло жгло тошнотой и фантомными рыданиями. Сердце билось странно, будто заранее замедлилось, зная о тщетности своих трудов.

Мы остановились. Мистер Лабид с явным облегчением сбросил мою руку со своего локтя и занял свое место в первом ряду. Меня больше никто не держал, и, казалось, без опоры я раскачиваюсь туда-сюда, как саженец дерева на сильном ветру. Час настал.

— Эмилия, — раздалось сверху.

Я резко вскинула голову. Я впервые услышала голос своего жениха.

Серые глаза Фергуса Одиума вперились в мое лицо, наблюдая и изучая, считывая все испытываемые мной эмоции. Я смотрела на него в ответ — и не потому что в самом деле испытывала хотя бы каплю интереса. Я попросту не могла пошевелиться.

Он был молод. Старше меня, конечно, но тем не менее поразительно молод, чтобы встать во главе Инквизиции. Но взглянув в его глаза, я уже не тешила себя пусть мимолетной, но надеждой на милосердие и понимание юности — в них была равнодушная пустота.

Он не пощадит меня.

Глава 2. Око чистоты

Под невыразительное бубнение священника, начавшего первую часть церемонии — долгое перечисление всех небесных благ и кар за праведную и, не очень, соответственно, жизнь в браке, — я искренне пыталась обнаружить в облике Фергуса Одиума хоть что-нибудь человеческое, вопреки его совсем нечеловеческой службе. Никогда прежде мне не доводилось находиться на столь близком расстоянии от представителя Инквизиции. Тем паче — Верховного.

Реалии повседневной жизни в Венефии были таковы, что обычные граждане не сталкивались с инквизиторами, если не привлекали внимания. А именно: не были ведьмами, не казались другим гражданам чудными или подозрительными и не возмущались чем-то более серьезным, чем вкус купленных на центральном рынке овощей.

Мои опекуны госпожа и господин Лабид свято блюли каждое из этих правил и нередко рассыпалась в восторгах перед Инквизицией, что, цитирую: «спасла нас всех». Однажды, не сумев вовремя прикусить язык, я вслух поинтересовалась, отчего же нас спасли — и провела следующие три дня на воде и хлебе. Аргументированные споры в доме Лабид были запрещены.

Секунды шли одна за другой, но я продолжала смотреть на Одиума, не имея сил опустить глаза к полу, как полагалось поступить всякой хорошо воспитанной, покорной невесте. Если мне суждено сегодня попрощаться с жизнь, то так тому и быть. С чувством собственного достоинства я, однако, расставаться не собиралась ни при каких обстоятельствах.

В ответно направленном на мое лицо взгляде серых глаз больше не было фокуса и сосредоточенности. Одиум смотрел сквозь меня, будто уже выяснил все, что хотел, и не пытался узнать ничего кроме. Ожидаемо, его не интересовала не только моя личность, но даже мое физическое воплощение.

Бездонно-черная ткань инквизиторской мантии обволакивала его высокую, широкоплечую фигуру как заклубившаяся вокруг плотным вязким дымом тьма. Огромный капюшон, обычно скрывающий лица инквизиторов от посторонних, сейчас свисал сзади штормовым облаком — вероятно, даже Верховный инквизитор не имел права прятать свою личину во время обряда венчания.

Волосы у Одиума тоже были черные (как прозаично!) и коротко стриженные. Густые брови казались обманчиво расслабленными, но я была готова поклясться, что каждая мышца на его лице оставалась напряженной вопреки явленной окружающим безэмоциональной маске. Жесткий взгляд, длинный ровный нос, сжатые в тонкую линию губы, мощные заостренные скулы — все в нем ощущалось опасным даже без прикосновения.

Фергус Одиум навевал ужас. Ничего в нем не напоминало о его другом, кровном статусе — титуле принца и будущего короля.

И, сколько бы я не ломала голову, понять, почему наследник престола был готов стать во главе Инквизиции, мне не удавалось. Как и найти объяснение нашей внезапной помолвке.

Еще три недели назад ни о какой свадьбе с моим непосредственным участием в роли невесты, не было и речи. Сколь бы отчаянно господин и госпожа Лабид ни мечтали о возможности выдать меня замуж с хорошей для себя финансовой и социальной выгодой, завидные холостяки Венефии предпочитали обходить их невзрачный особняк на одной из центральных улиц по широкой дуге.

Причина на то имелась вполне основательная: среди моих близких родственниц встречались ведьмы. Ни одна уважаемая венефианская семья не стала бы бросать тень на свое имя и привлекать более пристальное внимание инквизиторов. С раннего детства я привыкла к отчуждению горожан, опасавшихся как гипотетически присутствующей во мне склонности к магии, так и моей запятнанной репутации.

Тем поразительнее казалось появление Фергуса Одиума на пороге дома Лабидов. Обладательница скромной родословной — в части титулов, — и ужасно нескромной — в части количества магических преступлений на одну фамилию, я категорически не годилась в жены будущему королю, с которым мы, к тому же, ни разу не встречались. Да и не встретились бы никогда.

Поэтому внезапно оглашенное упивающемся от самодовольства господином Лабидом известие о моей помолвке с принцем не произвело на меня ни малейшего впечатления. Я давно привыкла к странным, часто напоминающим выдумки сумасшедшего издевкам моих опекунов и сочла эти слова очередной подколкой. На худой конец — бредовой мечтой, порожденной тщеславием и жаждой хотя бы крошечного кусочка власти.

Верховный инквизитор и — что важнее, — принц не мог избрать в жены меня. Даже будь это правдой, Фергус Одиум прежде всего оставался поданным короля Блазиуса Священного — главного противника ведьмовства в Венефии. Брак с со мной, до десяти лет прожившей с ведьмой — затем приговоренной Инквизицией к казни, — никогда не получил бы благословения.

Однако моя непоколебимая убежденность, подкрепленная неоспоримыми аргументами, обрушилась уже на следующий день. Собственными, распахнутыми в ужасе и неверии глазами я через окно наблюдала появление Одиума на крыльце особняка. В сопровождении свиты из двух инквизиторов неведомого ранга, он нанес господину Лабиду повторный визит и покинул дом через четверть часа, не удосужившись даже взглянуть в мою сторону.

Вопросы, ответить на которые могли, но не желали, мои опекуны, терзали меня вот уже три недели.

Почему я?

Как вышло, что король одобрил этот брак?

Что мне делать?

Пожалуй, на последний вопрос ответить было легко: ничего. Я ничего не могла поделать. Ни сбежать прочь, ни отказаться от брака, ни скрыть свой магический дар.

Неоценимая жертва тети Лорайн обещала кануть в небытие уже через пару минут. Именно в соборе святого Ботилда находился главный артефакт Инквизии — Око чистоты. И обмануть его не удалось еще ни одной ведьме.

— Госпожа Эмилия Эспер. — Сухой голос священника стал громче и торжественнее, мощнее. — Прежде чем мы продолжим, мы обязаны удостовериться в чистоте ваших помыслов. Сделайте два шага вперед и опустите ладони в чашу Ока. Не волнуйтесь, это не больно. Ничем не отличается от прошлых проверок менее сильными артефактами. Вы не ведьма, Око не причинит вам вреда.

Глава 3. Сквозь лес

На мало впечатляющей размерами площади перед собором святого Ботилда еще голосил перепуганный народ, спешно оборачивающий ко входу согнутые спины и бегущий куда подальше. Руководствуясь инстинктом, я, было, двинулась за остальными, пока не опомнилась: среди горожан, что скоро успокоятся и побегут назад, уже с кочергами и фонарями, правда, озаботившись появлением Инквизиции перед ними, мне находиться стоило в последнюю очередь. Но где можно спрятаться?

Боль в обгоревших руках, нестерпимая и усиливающаяся с каждой секундой, вовсе не отрезвляла, не добавляла ясности уму и никоим образом не ускоряла процесс изобретения идей для выживания. Напротив, все мое существо было сосредоточенно на на ней и покорено ею. В моих мыслях не было ничего, кроме этой боли.

Пару десятков секунд, показавшихся мне непозволительно затянувшейся вечностью, я металась по площади, не смея избрать направление. Людей вокруг больше не было, и вместе с ними исчез шум. В грянувшей внезапно тишине я наконец поняла, что мой единственный шанс на спасение лежит через раскинувшиеся позади собора парк и кладбище, плавно переходящие в дикий лес. Туда я и бросилась, молясь всем известным богам, но ни мгновения не веря в успех, пусть обстоятельства продолжали складываться скорее в мою пользу, чем нет.

Обычно свадьбы, тем более свадьбы знати, проводили в новехоньком храме, отстроенном к тридцатилетней годовщине возвращения Инквизиции в Венефию и расположенном прямо на центральной площади. Постигни мое бракосочетание та же участь — и я никогда бы не убежала дальше крыльца. К счастью, по неведомой мне причине Одиум изъявил желание венчаться в соборе святого Ботилда — древнем сооружении на окраине столицы.

Быстро преодолев прогулочный парк, я побежала через старое, полуобветшалое кладбище. Иногда длинный подол моего свадебного платья цеплялся за шершавые каменные надгробья и растущие повсюду сорняки, иногда мои ослабевшие ноги запинались за торчащие из земли кочки и коряги, и пару раз мне довелось упасть на колени и ободрать обожженную на ладонях кожу.

Едва оставаясь в сознании от боли и страха, я упорно двигалась вперед и отчаянно надеялась на то, что не оставляю позади себя следов — обрывков кружева, отпечатков шагов на полусырой после ночного дождя земле и капель крови. Перед глазами стояла пелена, закрывающая мне видение внешнего мира, в ушах гудело, и было не разобрать, что происходит вокруг. Я то и дело огладявалась назад, только бы удостовериться в отсутствии погони, и затем обязательно запиналась о выступ почвы и падала. Вновь и вновь.

Наверняка от моего роскошного платья, присланного мне Одиумом накануне — подарок скорее принца, чем Верховного инквизитора, — не осталось ничего, кроме грязных лоскутов. Впрочем, оценить состояние собственного наряда в эту самую минуту я была не в состоянии.

Сшитое из шелковой ткани цвета ясного утреннего неба, обрамленное изысканными кружевами вдоль выреза на плечах и по краю подола, сегодняшним утром оно послужило мне единственной маленькой радостью, последним уколом в самолюбие и жадность Лабидов. Не потратившие на мое содержание ни одной лишней копейки, они ни за что на свете не купили бы мне подобного платья. Даже для моей свадьбы с наследником престола.

Будь на то их воля, подарок Одиума не покинул бы пределов дома. Однако мои опекуны были скупыми и трусливыми приспособленцами, но никак не идиотами, поэтому, кривя губы и хмуря брови, этим утром госпожа Лабид пристально наблюдала за тем, как я самостоятельно облачаюсь в платье (слуг для меня не имелось), чем доставила мне несколько приятных минут.

Об этим минутах я вспоминала теперь, несколько часов спустя, пока продиралась сквозь густые заросли леса, чья близость с кладбищем, вероятно, и послужила его полнейшей одичалости: здесь не было ни тропинок, ни вырубленных деревьев, ни тем более дороги. Шаг мой замедлялся с каждой минутой — как от усталости, так и от невозможности идти быстрее по встретившемуся вскоре бурелому.

Головокружение мешало двигаться прямо и к тому же путало мысли. Я уже слабо понимала, сколько времени минуло с тех пор, как вспыхнуло Око чистоты. Не отдавала я себе отчета и в том, не хожу ли сейчас кругами. Лес казался беспроглядным со всех сторон и столь же неразличимым.

Дрожь в теле, замерзшем и ослабевшем от бесконечного бега и ужаса, стала до того сильной, что у меня уже не получалось обхватить себя за предплечья — ладони, боль ожогов на которых больше не чувствовалась, попросту скрывались вниз. Ноги совсем не слушались: теперь большую часть пути я тратила на попытки подняться после очередного падения, а не на продвижение вглубь леса.

Вскоре силы покинули меня окончательно. В незаметно опустившихся на лес сумерках было еще труднее ориентироваться и различать препятствия на пути. Осмотревшись и не приметив никакой значительной разницы, я прислонилась к стволу ближайшего дерева и медленно сползла вниз, к огромным, наполовину проступающим сквозь землю корням.

Тело, потяжелевшее и смертельно уставшее, казалось мне неподъемным. Я знала, что уже не смогу встать и пойти дальше. Даже если здесь ровно в это мгновение появится Инквизиция.

Закрыв глаза, я очень быстро провалилась в небытие.

Глава 4. Пристанище

— …Да она это! Говорю тебе. — Чей-то полный запала и возмущения голос медленно пробивался в мое полусонное сознание. Еще не расставшись со сладким забытьем до конца, я уже все лучше и лучше разбирала чужие, обращенные не ко мне слова. — Ее по всему городу Инквизиция ищет! — Я вмиг похолодела: с упоминанием Инквизиции в голове у меня резко замелькали картинки из недавнего прошлого.

— Пусть ищет, — ответил спокойно второй голос — тоже женский, но низкий и бархатный. — Или ты ее сдать хочешь?

Я встрепенулась, невольно издав испуганный писк, и попыталась подняться. Руки обожгло острой болью, и тело мое ухнуло обратно на жесткую постель. Я часто заморгала, стараясь прояснить мутную пелену перед глазами. От ужаса грудь сдавило, как плохо зашнурованным корсетом. Несколько секунд сделать вдох не представлялось возможным.

— Вот же ж! Разбудили. — Раздался шорох тяжелых шагов, и вскоре надо мной склонилась чья-то округлая фигура в сером неприметном платье и бордовой, видавшей лучшие дни шали. — Что, очухалась, девонька? — поинтересовалась у меня не то насмешливо, не то с сочувствием женщина лет, наверное, шестидесяти: определить, что за выражение читалось сейчас на испещренном тонкими морщинами лице с ясными и пытливыми карими глазами и чуть приподнятым кверху уголком губ, было затруднительно.

— Давно я… — Мне пришлось откашляться, чтобы избавиться от режущего горло хрипа, — тут?

Прежде чем женщина рядом со мной успела произнести хоть слово, до нас долетел другой женский голос:

— Да уж дольше, чем положено. — В дверном проеме возникла девушка с длинными золотистыми волосами и в похожем сером платье, что смотрелось на ее высокой статной фигуре уродливым мешком. Выглядела незнакомка на года три-четыре младше меня; на красивом лице сверкали недовольством большие круглые глаза, а тонкие красные губы кривились от явной досады. — Ты как нас нашла?

— Ч-что? — просипела я, продолжая переводить взгляд с одной своей собеседницы на другую, не имея ни малейшей возможности осмотреться вокруг и понять, куда меня угораздило попасть. — Я никого не искала, просто убегала от…

— Инквизиции, — подсказала она, фыркнув на мою неудачную попытку замолчать правду. — Мы в курсе. Женишок твой скоро брусчатку носом рыть станет, только бы тебя найти. А ты так удачно заглянула к нам на… шабаш!

— Руфина! — Прозвучало справа от меня с предостережением.

— Шабаш?.. — выдохнула я, обмерев. — Вы ведьмы?

— А тебе какое дело? Жениху рассказать хочешь?

— Руфина, хватит. — На этот раз интонация старшей незнакомки была безапелляционной. Девушка замолчала и уставилась на меня, поджав губы. — Сама языком треплешь больше, чем положено. Я Сильвия, — представилась она, теперь обращаясь ко мне. — А ты кто будешь?

— Эмилия, — пробормотала я неуверенно, не сразу решив, стоит ли называть свое полное имя. Однако ложь не имела смысла: Руфина и Сильвия, кем бы они ни были, уже прекрасно знали, что Инквизиция разыскивает именно меня. — Эмилия Эспер.

Тонкие, наполовину седые брови Сильвии устремились вверх.

— Эспер? — переспросила она, и я кивнула. — Лорайн Эспер — тетка твоя?

— Да, — подтвердила я растерянно, с трудом поспевая за движением разговора. — Но откуда вы…

— Лорайн училась на моем факультете, — перебила меня Сильвия. — Уж не знаю, что тебе известно, девонька, но были времена, когда магию преподавали вполне законно.

Удивление, почти выплеснувшееся в восторг, едва не стало причиной новой боли: забыв об обожженных руках, я снова попыталась сесть на кровати, но была вовремя остановлена раздраженным восклицанием Руфины:

— Да лежи ты, ради всего святого! Я не буду менять свежие повязки, только потому что у тебя шило в одном месте.

— Руфина, прекрати грубить, — потребовала Сильвия. — Можно подумать, ты сама воплощение спокойствия.

— А это здесь ни при чем. — Похоже, у Руфины всегда и на все имелось готовое возражение. И не одно. — Это не я с Верховным связалась, как последняя дура.

— Я не…— Промолчать теперь я не могла, однако и тут мне не дали договорить.

— Думаешь, у нее выбор был? — уточнила Сильвия спокойно. — Забыла, в какие времена живешь?

Я бросила на свою неожиданную защитницу благодарный взгляд. С каждой минутой личность Сильвии казалась мне все более интересной и достойной. Даже первоначальный страх, вызванный явным перевесом сил в пользу незнакомых мне ведьм, куда-то подевался. Сильвия производила впечатление благородной и рассудительной женщины, не способной на подлость.

Увы, Руфину ее аргументы ничуть не убедили.

— Да лучше умереть, — выпалила она с жаром в голосе, — чем замуж за инквизитора выйти! Я бы уж точно умерла!

— Ты-то конечно. — Сильвия покачала головой. — Языком молоть — это не кровь себе пускать. Сядь и помолчи, если помогать не хочешь. — Она вновь склонилась на до мной и, взяв мою обмотанную бинтами руку в свои ладони, начала разматывать повязку.

— Так вы преподавательница? — задала я наконец свой вопрос, усердно стараясь не смотреть на раны и не дергаться от боли.

Сильвия, внимательно изучавшая мои ожоги, отстраненно кивнула.

— Была ею, да. Работала в Академии ведьмовства.

— Ничего себе… — выдохнула я, не скрывая собственного благоговения. Мне, с десяти лет живущей в полной изоляции от магии, столкновение не просто с ведьмой, но с преподавательницей из разрушенной Академии казалось чудом. — Как… как вы уцелели?

Сильвия вскинула на меня удивленно-одобрительный взгляд:

— Ты, значит, не совсем пропащая? — На моем лице наверняка отразилось непонимание, потому что Сильвии пришлось пояснить: — Знаешь, что было в прошлом? И я не про королевские россказни, разумеется.

Облокотившаяся о дверную раму Руфина напомнила о себе громким фырканьем, явно демонстрирующим ее отношение к нашей продолжающейся беседе.

— Ба, хватит с ней разговаривать! — возмутилась она обеспокоено. — Кто знает, что и кому она потом разболтает.

Визуал. Эмилия

Дорогие читательницы, предлагаю вам взглянуть на один из вариантов визуала Эмилии в свадебном платье. Что думаете?))

Глава 5. Его высочество Великий инквизитор

— Ваше высочество. — Вошедший в кабинет Фергуса слуга почтительно поклонился и затем сообщил: — Только что доставили записку из королевского дворца: его величество Блазиус Священный желает вас видеть.

Фергус остался неподвижен. Ему, лишь несколько минут назад усевшемуся за усыпанный картами столицы стол, не хотелось даже думать о необходимости снова отправляться в путь после бессонной ночи.

— Когда? — спросил он наконец, не поворачивая запрокинутой на спинку кресла головы и не открывая глаз.

— В записке сказано, — заговорил Гектор осторожно, явно догадываясь, что принесенные им новости не относятся к разряду приятных, — что король требует вас к себе как можно скорее, ваше высочество.

Фергус тяжело вздохнул. Естественно, Блазиус требует его к себе и как можно скорее. В одно резкое движение он выпрямился в кресле и поднялся из-за стола. Взгляд его упал на собственные, непривычно запыленные, местами покрытые каплями засохшей грязи сапоги.

— Приготовь свежий плащ. — Из тяжелой ткани вчерашнего еще не испарилась влага ночного леса. Фергусу стоило бы принять ванну и полностью переодеться в свежее, но времени на долгие сборы не было. Тем более на сборы во дворец.

— Карету, ваше высочество? — подсказал Гектор участливо.

— Нет, — Фергус качнул головой. — Я пройдусь.

В ответном взгляде его слуги читалось слабо прикрытое удивление наравне с несмелым пониманием мотивов.

— Слушаюсь, ваше высочество. — Поклонившись, Гектор покинул кабинет, отправлясь за свежим плащом.

Уже половину часа спустя Фергус оказался перед роскошными кованными воротами королевского дворца. Когда те пригласительно распахнулись при его приближении, он с облегчением снял с головы скрывавший лицо капюшон. Здесь еще не забыли, как выглядит наследный принц.

Что, однако, не мешало местным обитателям — от слуг до знати, — обходить стремительно пересекающего территорию парка Фергуса десятой дорогой, будто вместе с должностью Верховного прилагалась смертельная и страшно заразная болезнь. Как и на всем его пути через город, где наводнивший улицы народ расступался перед ним, едва не выпрыгивая с достаточно широких тротуаров на дороги, прямо под копыта лошадей. Такой ужас наводила на всех одежда Верховного.

Эта пугливость окружающих не вызывала у Фергуса ничего, кроме скупой усмешки. Он любил перемещаться по городу пешком, и чужой дискомфорт его волновал мало.

К тому же, прогулка, пусть и под слабо падающим с пасмурного неба дождем, всегда была хорошим способом избавиться от переполняющего его напряжения. Очень кстати, когда тебе предстоит провести в обществе короля отрезок времени любой протяженности.

— …Мой принц… — доносились подобострастные голоса от каждой дворцовой стены, пока Фергус быстро шел к тронному залу. — Верховный… Ваше высочество…

— Его королевское высочество кронпринц Фергус, Верховный инквизитор королевства Венефия! — Лишь только слуга объявил о его прибытии, тяжелые, богато украшенные двери тронного зала распахнулись.

Не сбавляя шага, Фергус устремился прямиком к трону. Чем раньше король закончит свою наверняка длинную и полную упреков и обвинений проповедь, тем лучше.

— Братец! — воскликнул знакомо самодовольный голос.

— Рикс. — Фергус отрывисто кивнул, едва ли взглянув на младшего королевского сына, что сидел подле трона с привычной ухмылкой на лице. — Ваше величество, — поклонился он с расслабленной медлительностью, намеренная манифестация которой была бы непозволительным оскорблением в исполнении любого, кроме кронпринца.

— Фергус, — сухо поприветствовал король. Холодный и не лишенный презрения взгляд прошелся по темной фигуре, остановившейся у подножия трона: — Что за вид?

Фергус непонимающе приподнял брови:

— Ваше величество?

— Опять ты в этом своем… облачении. — Блазиус взмахнул рукой и недовольно скривил бледные губы. — Ты что, не мог сменить наряд перед визитом во дворец?

— Я ношу то, что должен носить Верховный, — ответил Фергус ровным, не содержащим ни единой эмоции тоном.

Отмеченное морщинами, чуть пятнистое лицо короля стало жестче. В глубоко посаженных глазах мелькнула холодная ярость, но годы притворства утащили ее на дно зрачков прежде, чем ту мог заметить неопытный наблюдатель. Фергус, однако, таковым не был уже давно.

— Надеюсь, ты еще помнишь, что должен носить мой, — произнес Блазиус со значением, — наследник?

— Разумеется, — ответил Фергус. — Ваше величество.

К его удовольствию, иссохшие руки, прежде расслабленно покоящиеся на подлокотниках трона, на пару мгновений сжались в кулаки. Король был зол.

— Что с девчонкой? — спросил он резко. — Почему эта погань, которую ты едва не сделал женой престолонаследника, до сих пор на свободе?

— Да, братец, — подхватил Рикс следом, с самодовольной ухмылкой на губах, — почему твоя невестушка еще не жарится на священном костре? Уже прикипел?

Давно выработавший привычку не замечать младшего брата, Фергус и сейчас не удостоил того вниманием и обратился исключительно к королю:

— Поиски шли всю ночь и продолжаются до сих пор. Столица огромна…

— Ты считаешь, — перебил его Блазиус, чей тон был преисполнен скептического презрения, — что девчонка все еще в городе? С чего бы?

— Неужели твоя невеста — такая дура? — поинтересовался в унисон с отцом Рикс.

— Ночью мы прочесали лес за собором, — ответил Фергус со скучающим видом единственного здравомыслящего человека в пределах тронного зала. — Моя бывшая, — выделил он, не удержавшись, — невеста не смогла бы убежать далеко. Признаков ее пребывания в лесу нет. Да и что бы ей там делать? Изнеженной городской деве, выросшей в четырех стенах, дикий лес может обещать только одно — смерть.

Почти задумчиво склонив голову набок, Блазиус не сводил с Фергуса неподвижного взгляда, словно не верил его словам полностью и пытался отыскать в них подвох.

— Если она в городе, — спросил он с явным сомнением, — то почему ты еще ее не нашел?

Визуал. Фергус

Друзья, новая глава — на этот раз от лица Фергуса, — ждет вас на следующей страничке. А перед прочтением я предлагаю вам оценить один из возможных визуалов для нашего героя. Похож ли он на сложившейся в вашей голове образ?

Глава 6. Опасная вылазка

— Не стоит тебе высовываться, девонька, — уже не в первый раз за последние пару суток сказала Сильвия, неодобрительно посматривая на наши с Руфиной сборы. — Слишком опасно.

Оправив потрепанный дорожный плащ, недостаточно длинный, но чрезмерно широкий, я остановилась и возразила:

— Я понимаю риски. Но и дальше подвергать вас опасности своим присутствием я не могу. Руфина права. — Та, стоя рядом со мной в похожем плаще, правда, подшитом по фигуре, громко фыркнула, но благоразумно промолчала.

За эти несколько дней, что мы вынуждено провели в одном доме, гостеприимства в ее манере общения не прибавилось, однако изначальная враждебность по отношению ко мне, казалось, стала менее выраженной. Тем не менее я знала, что мое затянувшееся присутствие в их доме ее беспокоит. И не без причины.

— Никто тебя не гонит. — Сильвия бросила на Руфину раздраженный взгляд. — Даже руки, вон, не зажили еще.

— Нет, ждать нельзя. — Я покачала головой. — Мне нужно затеряться внутри города: сейчас инквизиторы скорее всего усиленно ищут меня в окрестностях и стерегут дороги на границе. Вряд ли за пять дней они еще не проверили каждую гостиницу и каждый дом в столице — и это будет моим преимуществом. Я спрячусь у них на виду. К тому же, — заметила я напоследок, когда на серьезном и омраченном тревогой лице Сильвии не разгладилась ни одна хмурая морщинка, — Руфина отведет меня к вашим друзьям. Я не пропаду.

— Ой не знаю, — вздохнула Сильвия. — Рано. Рано ты собралась обратно, Эмилия. Рано. И магия… — Она досадливо махнула рукой. — Ничего ведь не умеешь, а магия разбужена. Это может плохо кончиться, понимаешь?

— Я буду тренироваться, — пообещала я искренне. — Ваша подруга ведь тоже преподавала. И даже учит ведьм и ведьмаков до сих пор, пусть и тайно? Наверняка она не откажет в помощи.

— Не откажет конечно! — воскликнула Сильвия, будто даже усомниться в отзывчивости ее подруги было недопустимым проступком. — Но ты для начала до нее доберись. Это не так уж просто.

— Ой, ба, хватит твоего пессимизма! Отведу я ее, куда надо. Все будет нормально, — вклинилась в наш разговор Руфина. Нетерпеливо цокнув языком, она качнула головой в сторону двери: — Идем уже. Мне на обратном пути еще в Торговый квартал заскочить нужно, а день не вечный.

— Идем, да, — пробормотала я, вдруг растеряв всю свою, как теперь было ясно, мнимую решимость. Стоило вспомнить ту боль, что причинил мне огонь из Ока чистоты, и выходить во внешний мир стало страшно до дрожи в теле.

Скомканно попрощавшись с ничуть не успокоенной нашими с Руфиной обещаниями Сильвией, я все-таки переступила через порог. У меня была цель и крайне ограниченный запас времени. Я не могла терять ни минуты на свои сомнения и страхи.

Взять свой дар под контроль — вот чем мне предстояло заняться в первую очередь. Об использовании магии в лесу не могло быть и речи, как бы нелогично это не прозвучало на первый взгляд. И Сильвия, и Руфина не колдовали в доме, да и вообще где-либо, кроме города, куда выбирались крайне редко. Только там след от магии мог затеряться среди десятков других — зачастую оставленных инквизиторами. Потому и обучать меня Сильвия не могла: проще было сразу послать Одиуму письмо с точными координатами и заварить чай в ожидании его скорого визита.

— …Как зайдем в город, — прервала мои размышления Руфина, заговорив со мной впервые за полчаса пути, проделанного в полном молчании, — держись на расстоянии. — Прежде чем я успела оскорбиться столь откровенным выражением личной неприязни, она продолжила: — Если одну из нас схватят, вторая сможет убежать. Понятно?

— Да, — кивнула я, поежившись. Даже представлять, чем для каждой из нас может закончиться столкновение с инквизиторами, было жутко. — Думаешь, меня могут узнать и в парике?

Руфина покосилась в мою сторону и неопределенно пожала плечами. Впервые тон ее голоса, будучи обращенным ко мне, не имел ни припасенной по мою душу враждебности, ни всегда присущей его обладательнице уверенности:

— Не знаю, — буркнула она, опустив взгляд. — Будем надеяться, никто не станет всматриваться.

Кивнув, я поправила накинутый на голову капюшон и заправила сальные пряди чужих русых волос. Жуткого вида парик неведомого мне возраста утром извлекла из кладовки Сильвия как единственный доступный способ маскировки. Под глубоким капюшоном плаща, он оставался незаметным, но при ближнем рассмотрении обмануть его искусственностью удалось бы разве что наполовину незрячего человека.

Я удрученно вздохнула. Хотелось верить, что полоса моего везения еще не закончилась.

И, поначалу, когда мы только пробрались в город, казалось, что удача, правда, на моей стороне. Идя по многолюдным в выходной день улицам, мы как будто не привлекали к себе внимания, у всех вокруг были дела поважнее, чем разглядывать соседей по тротуару.

Посматривая из-под опущенных ресниц за местным контингентом, я нигде не встречала столь узнаваемых черных мантий. На ярком полуденном солнце не сверкали золотые вирги — отлитые из драгоценных металлов посохи, с помощью которых инквизиторы пользовались магией. Город жил обычной жизнью, словно никакой свадьбы Верховного не случалось и в помине, а беглянку-невесту даже не пытались поймать.

Руфина, идущая немного впереди, обернулась и, удостоверившись в моем внимании, резко сверкнула за угол. Я невольно ускорила шаг, едва потеряв свою провожатую из вида, пусть и на секунду.

Неожиданно мы оказались на куда менее оживленной и совершенно незнакомой мне улице. Людей здесь было немного, и большая часть из них имела крайне непрезентабельный облик. Руфина пошла быстрее, и расстояние между нами вдруг значительно увеличилось. Опомнившись, я кинулась ее догонять, но не успела.

— Эй! — крикнули вдруг где-то позади. Я вздрогнула, но продолжила идти вперед, старательно прикидываясь сразу и глухой, и слепой, и совершенно уверенной в том, что кличут не меня. — Ты, в сером плаще! Стой, говорю!

Глава 7. Допрос

Пошатываясь от слабости, я, как могла, поднялась на ноги и выпрямилась под лишенным эмоций взглядом Одиума. Ужас и ненависть бурлили во мне парализующим ядом.

— Что, — заговорил он снова, когда тишина между нами стала невыносимо тяжелой и напряженной. — Будешь молчать?

Я не отреагировала. Ни в мольбах, ни в оправданиях не было смысла: инквизиция еще никого не пощадила и уж точно не пощадит меня — сбежавшую невесту-ведьму самого Верховного.

Под моим безотрывным взглядом Одиум шагнул вперед, сокращая расстояние между нами до минимально возможного. Теперь его мощная высокая фигура, покрытая плотной черной тканью инквизиторской мантии, нависала надо мной грозной, давящей тяжестью. Я вздернула подбородок и не сдвинулась ни на сантиметр, как бы на самом деле не хотела отступить подальше от него вглубь камеры.

— Надеюсь, — продолжил Одиум скучающим тоном якобы незаинтересованного в исходе разговора человека, — ты понимаешь, что молчание тебе только вредит. Сотрудничай — и избежишь казни за измену королевству и ведьмовство.

Не удержавшись, я фыркнула сквозь стучащие друг о друга зубы. С каждой секундой мое тело трясло заметнее, и, судя по нахмурившимся бровям на лице Одиума, от него мое состояние не укрылось.

— Ты не веришь? — спросил он все так же спокойно, как и прежде.

— Н-нет, — выдавила я, не удержавшись. Наверное, мне все-таки хотелось убедиться, что мой организм еще не утратил способности к речи. — Конечно, нет. Я не дура.

Коротко хмыкнув, словно мои последние слова его позабавили, Одиум посмотрел на меня почти с весельем во взгляде. Впервые я видела на его лице эмоцию, отличную от полного равнодушия.

— Что ж, если ты не дура, — произнес он выразительно, — предлагаю сказать мне то, что я хочу знать. Например, кто прятал тебя всю эту неделю.

— Никто, — отрезала я совершенно неубедительно.

Одиум недоверчиво вскинул бровь.

— Поэтому на тебе чужая одежда, а ожоги, оставленные пламенем Ока, почти зажили? — поинтересовался он насмешливо. — Ожоги, которые не прошли бы так быстро без лечения… магией. Заговоренными мазями, может быть?

— Мне никто не помогал, — повторила я жестко, выдерживая прямой серый взгляд. — И ожоги я вылечила сама.

Теперь Одиум казался почти удивленным.

— Эмилия, ты только что созналась в ведьмовстве, — сообщил он мне с улыбкой на губах.

— Что? Нет! — Я затрясла головой. —Я вылечила ожоги травами в лесу, вот и все. Я не использовала магию.

— Прекрати лгать, — обрубил он меня. — Такие ожоги невозможно вылечить просто, — последнее слово прозвучало с намеком, — травами, Эмилия. Ты же, получив доступ к магии меньше недели назад, едва ли в состоянии воспользоваться целительскими заклинаниями. Я спрошу еще раз. Кто. Тебе. Помог?

— Никто, — повторила я в третий раз и покрепче обхватила себя руками: сдерживать судорожные спазмы околевшего тела становилось сложнее.

— Мы оба знаем, что ты лжешь. — Одиум склонился ко мне, и теперь наши лица едва не соприкасались. Я чувствовала, как теплое — наконец-то что-то теплое! — дыхание оседает на моих щеках. Как рядом с моим ледяным телом пышет гневным жаром его — сильное и полное жизни. На один миг помутневшего сознания мне захотелось встать еще ближе и впечататься в Одиума — только бы хоть немного согреться. — Инквизиторы видели твою подружку, — сообщил он довольно, и я отшатнулась. — Подумай, что будет, когда они найдут и ее тоже.

— У меня нет подруг, — ответила я резко (и, к слову, полную правду: подруг у меня не водилось). — И на улице меня никто не провожал.

Одиум усмехнулся. Серые глаза, обрамленные густыми черными ресницами, смотрели на меня с откровенным недоверием и вместе с тем — почти не таили того, что их обладателя забавляют мои неловкие попытки солгать.

— Так упрямо выгораживаешь чужих людей… — обронил он задумчиво, прежде чем добавить: — Твоя храбрость похвальна, но бесполезна, Эмилия Эспер. — Направленный на меня взгляд вновь стал равнодушно-пустым. — Я всегда нахожу тех, кого хочу найти.

— М-меня нашли не вы, — вырвалось у меня сквозь стучащие от озноба челюсти.

Конечно, грубить своему надзирателю и палачу было неблагоразумно, но именно потому, что Одиум был врагом и злодеем я не могла заставить себя прикусить язык и замолчать. Ни за что я не стану валяться у него в ногах и молить о снисхождении, являйся оно действительно возможным или нет.

Наверное, та Эмилия Эспер, что прожила последние десять лет в доме Лабидов и во многом забыла о прошлом, попав в тюремную камеру, еще тешила бы себя иллюзорной надеждой на милосердие инквизиции. Наверное, в ней же царил бы неподдающийся воле страх, вынуждающий пресмыкаться перед мучителем. Однако той Эмилии Эспер больше не существовало.

События последней недели словно разбудили не только мою магию, но и память — о событиях и чувствах из прошлого. Столь сильных и сложных, что иногда мне и дышалось с трудом. Когда я думала о тете Лорайн и ее ужасной судьбе, о продолжающихся в Венефии десятилетиями гонениях на ведьм и свершаемых инквизицией преступлениях, ярость захлестывала меня с головой.

Столь острое и не поддающееся усмирению несогласие с происходящим в королевстве было чувством новым и совершенно непреодолимым. Я больше не могла и не хотела мириться с текущим положением дел. Сама мысль об этом претила мне до отвращения и тошноты.

Прежде чем угодить в лапы инквизиторов, я надеялась обучиться ведьмовству и найти Сопротивление, о котором пару раз в наших с ней беседах обмолвилась Сильвия. Где-то в столице, прямо в сердце Венефии скрывалась целое подпольное общество несогласных — ведьм и ведьмаков, однажды избежавших казни и сумевших развить свой магический дар. Я хотела присоединиться к ним, хотела сделать хоть что-нибудь в память о тете, хотела действовать, надеясь и веруя в лучшее будущее.

Оттого находиться запертой в тюремной камере было еще тяжелее. Приближающаяся смерть пугала меня мало: потому ли, что я не осознавала реальности происходящего или потому, что в отчаяние меня приводила в первую очередь собственная беспомощность. У меня был шанс на свободе, но точно не здесь. Здесь я была обречена.

Глава 8. Костёр близко

В заключении отсчет времени шел иначе. Секунды перетекали в минуты, а затем в часы столь медленно, что заметить разницу скоро стало невозможной задачей.

Я начинала путаться даже в количестве проведенных в застенках дней, ведь ни календаря, ни бумаги, ни, на худой конец, какого-угодно острого предмета для зарубок на камнях вокруг арестантам, разумеется, не полагалось. Только через несколько суток при взгляде на выданную вместе с тюремной похлебкой ложку, в голову мне пришла идея использовать ее не по прямому назначению. Увы, к этому моменту я едва ли могла пошевелить рукой — не то что приложить достаточное для зарубки на камне усилие.

— А ну встать! — По ту сторону двери зазвучали уже привычные грубые крики стражи. Мне, однако, еще ни разу не удалось сохранить спокойствие и не вздрогнуть от неожиданности.

Преодолевая поселившуюся в теле слабость и сильное головокружение, я поторопилась подняться с металлической скамьи до появления конвоя под дверью уже моей камеры. Не хватало только добровольно подарить им предлог для наказания (за малейшую провинность заключенных в лучшем случае лишали ужина) и причину для радости (мое беспомощное состояние воодушевляло их необычайно).

— О-о, — пропели прямо в маленькое окошко на моей двери. Как и всегда, я не пошевелилась и не оглянулась. Вступать в разговор с местными мучителями было противно. — Крошка Эспер уже встала! Чувствуешь себя лучше? — Тюремщик раздражено хмыкнул, не дождавшись от меня ответа. Не зная ни одного их них в лицо, я хорошо различала их по голосам: мой нынешний «собеседник», к сожалению, был самым надоедливым их всех. В первые пару дней я до дрожи боялась услышать вслед за его голосом звук поворачиваемого в замке ключа. Не знаю, просто ли мне повезло или то было следствием прямого приказа, но за все это время только Одиум переступил через порог моей камеры. — Силы тебе понадобятся, — продолжил он еще более сладким тоном, и я насторожилась. Как выяснилось, не зря: — Завтра казнь твоя.

— Ч-что? — выдохнула я, резко, отчего в глазах на миг потемнело, разворачиваясь к двери лицом. — З-завтра?

Сквозь решетчатое окошко виднелось гадко ухмыляющееся, на удивление вполне симпатичное лицо молодого тюремщика.

— А ты не знала? — поинтересовался он с демонстративным сожалением в голосе и, склонившись совсем уж близко к решетке, прошептал: — Костер близко, ведьма. Сладких снов.

В полном ступоре я наблюдала, как он, оттолкнувшись от двери, исчезает в глубине коридора с самодовольной улыбкой на губах. Когда первый ужас схлынул и мне удалось пошевелиться, я с большим трудом, словно древняя старуха, добралась до скамьи и опустилась на ничем не покрытый металл.

Казнь.

Завтра.

Мне казалось, я осознавала собственную участь с первого дня в камере. Мне казалось, знание о дате не изменит в моем отношении к смерти ровным образом ничего. Ни пробудит новых чувств, ни разрушит обретенную в самом начале решимость. Но теперь я будто впервые ощутила силу отчаяния в полной мере.

До рассвета, когда всех приговоренных к смертной казни за ведьмовство забирали из местной тюрьмы для отправки к месту сожжения, оставалось меньше десяти часов. У меня не было ни малейшего шанса спастись.

Ход времени, остановившийся с минуты моего попадания под стражу, возобновился с бешеной скоростью.

Всем своим существом я чувствовала, как бесплодно и прозаично, один за другим, тлеют последние часы моей жизни. Тотальная предрешенность ситуации — самая изощренная из пыток, — сводила меня с ума.

Неужели все закончится… вот так? Мир не узнает обо мне, а я не узнаю о нем. Не проживу ни единого дня так, как мечталось, и не сделаю ничего из задуманного.

Вырвать у судьбы счастливый билет, избежать навязанного брака и казни разом — только чтобы угодить в тюрьму и все-таки сгореть в очищающем огне… По-дурацки, просто и тихо, словно и не было на свете никакой Эмилии Эспер.

Мне хотелось кричать до потери голоса, но я не могла выдавить из себя и звука. Хотелось рвать на голове волосы, но конечности меня не слушались. Безмолвные и бесслезные рыдания не приносили ни малейшего облегчения моей познавшей истинное отчаяние душе.

Еще несколько часов назад я верила, что Одиум не подпишет мне смертный приговор, пока не добьется юридически безукоризненного признания вины. Ведь ни один из трех допросов, проведенных им лично, не дал результатов. Я отказывалась сознаваться в ведьмовстве и уж тем более — рассказывать о моих злоключениях в лесу, подробности которых интересовали Верховного инквизитора особенно.

Нередко мне казалось, что Одиуму известно больше, чем можно предположить. Мой полное неучастие в поддержании беседы заставляло его говорить дольше и чаще, и каждый раз я не могла отделаться от ощущения сквозившего в его словах флера осведомленности. Словно он уже знал ответы на задаваемые им же вопросы, но по неясной причине хотел услышать то же самое именно от меня.

В течение его визитов я переживала не за себя, уже обреченную на смерть в любом случае, но за Сильвию и Руфину. Я боялась, что инквизиция уже нашла их неказистое лесное пристанище, что совсем рядом, в одной из камер, страдают и они тоже, лишь потому, что проявили милосердие к посторонней девчонке. Я боялась, что сломаюсь и вопреки собственным убеждениям расскажу Одиуму все, что ему хотелось узнать.

Удивительно, но за эти бесконечные ночи и дни он, обещавший мне все мыслимые и немыслимые муки, не дотронулся до меня и пальцем. Я полагала, что для пыток еще рано, и не могла теперь не думать о том, что означала моя внезапная казнь. Вероятно, я больше не представляла для инквизиции интереса, потому что Одиум завершил расследование без моих показаний.

Посетившее меня осознание оказалось последним граммом для непосильной ноши на моих плечах. Скользнув по влажной каменной стене вниз, на ледяной пол, я невидящим взглядом уставилась в заполнявшую камеру тьму.

Где-то очень глубоко внутри меня еще искрилась рвущаяся наружу магия, освобожденная от оков заклинания тети Лорайн, но так и не получившая шанса выбраться из клетки на свободу. Сколько бы я ни пыталась найти источник своего дара и извлечь его себе на пользу, ничего не получалось. Мне, не имевшей ни малейшего представления о ведьмовстве, было не под силу использовать разбуженную магию, даже будучи в шаге от смерти.

Глава 9. Оковы

В узком, будто бесконечном туннеле, мы провели не меньше получаса. Так и не отняв ладони от моего плеча, Одиум почти волоком тащил меня за собой, а я не сопротивлялась. Ноги, ослабевшие после недели неподвижного пребывания в крошечной камере, путались друг в друге и спотыкались о самые незначительные препятствия. Опора, пусть и предоставленная врагом, сейчас не казалась лишней.

Если мое тело, медленное и измученное, едва двигалось, то мысли понеслись вскачь, как только между мной и Одиумом установилось затяжное молчание. Он шел вперед, разгоняя царившую в туннеле тьму магическим огнем, и ни разу даже не оглянулся. Ни объяснений, ни дальнейших указаний от него не поступило. Его мотивы оставались для меня абсолютной загадкой.

Зачем я Верховному инквизитору? Что он планирует делать, женившись на мне? Почему об этом ничего неизвестно королю?

Чем скорее мы отдалялись от тюремного коридора в неведомом направлении, тем больших сил набирался мой страх. Я начинала осознавать, насколько глубоки и мутны воды, в которые мне предстоит нырнуть вне зависимости от желания. Что если сегодняшнее спасение и вовсе — отсроченная казнь?

Удержаться от вопросов, когда единственный человек, способный ответить на каждый из них, находился на расстоянии пары шагов, было крайне сложно. Но я знала, что Одиум не станет объяснять собственных поступков. И потому размышляла молча, покорно плетясь следом за своим будущим мужем.

Может быть, он до cих пор планирует с моей помощью отыскать Руфину? Вряд ли. Пусть ему известно, что в город я заявилась в компании, нет никакого смысла в освобождении одной рядовой ведьмы ради поимки другой. Едва ли Одиум догадывается, что помимо Руфины существует еще и Сильвия, тесно связанная с Сопротивлением. Откуда ему знать такие подробности? На допросах я не сказала о жительницах спрятанного в лесу домика ни слова.

Может быть, он рассчитывает использовать мою магию в своих интересах? Но как? Я понятия не имела, существует ли способ полностью подчинить себе чужой дар.

Согретая теплым платьем и плащом кожа вдруг покрылась мурашками, стоило мне осознать одну простую вещь: Одиуму достаточно контролировать меня физически, дабы моими руками творить что угодно.

Я похолодела. Неужели моя будущая участь — пешка в политической игре?

— Стой, — скомандовал Одиум повелительным тоном. Обернувшись, он окинул меня внимательным, но неизменно безэмоциональным взглядом с головы до ног: — Надень капюшон, волосы спрячь. Сейчас мы выйдем на улицу, и ты молча пойдешь со мной. Вырвешься, закричишь, попробуешь сбежать — умрешь. Второго шанса… — тут он, взяв паузу, с усмешкой поправил самого себя: — В твоем случае — третьего, — не будет. Понятно?

Нехотя, вопреки сопротивляющимся мышцам шеи, я кивнула, выражая согласие, и накинула капюшон. Затем убрала волосы подальше от лица, застегнула пуговицы на плаще, оправила подол.

Конечно, идея побега посетила меня, едва Одиум объявил о возобновляющейся свадьбе. И часть моего сознания размышляла о шансах на успех даже сейчас, под его бдительным, ничего не упускающим из вида взглядом.

Я не хотела выходить за Одиума замуж. Ничего хорошего брак с ним мне не сулил и сулить не мог. Но сбежать сейчас, когда Одиум этого ожидает, было бы глупо.

Как и не сбежать никогда.

Когда мы, выйдя из тьмы туннеля, ступили на выложенную брусчаткой улицу, на небе уже занимался рассвет. Я поспешно осмотрелась, но окрестности были мне незнакомы — наверное, это была одна из городских трущоб, куда путь любой девушке в обычных обстоятельствах заказан. Вокруг не виднелось ни обжитых домов, ни людей — только покосившиеся, полуразрушенные здания по обеим сторонам дороги.

— Где мы? — не удержалась я от вопроса спустя пять минут пути в полном молчании.

Одиум, чья крепкая ладонь неизменно держала меня рядом, шел быстро и, казалось, с излишней сосредоточенностью следил за местными просторами. Настолько внимательно, что в мою сторону он не посмотрел, даже когда я с ним заговорила.

— Не имеет значения, — отрезал он, не поворачиваясь ко мне ни на сантиметр. — Но не так далеко от центра города, как ты могла бы подумать, так что устраивать побег не советую.

— Я не… — сорвалось у меня возмущенно. — Я не поэтому спросила. — Заявление, пусть и правдивое, но не совсем честное: да, сейчас я никуда не собиралась, но выяснить, куда именно мы направляемся, точно было нелишним.

В ответ Одиум насмешливо хмыкнул. Взгляд его оставался прикованным к улице перед нами, хотя до сих пор я не нашла ни единого признака обитаемости здешних мест не только людьми, но хотя бы животными. Ни звука, ни шороха — пугающе совершенную тишину нарушал только наш негромкий разговор.

— Я бы мог тебе поверить, — произнес Одиум с наносным сожалением, — если бы не твоя рецидивистская склонность к побегам в нашем недавнем прошлом.

— Любой бы на моем месте выбрал побег, а не смерть, — фыркнула я.

— Вовсе нет, — возразил он спокойно, заводя меня внутрь внезапно возникшего на нашем пути переулка. Мрачный из-за нависающих друг на друга с обеих сторон построек, грязный и очень узкий, тот производил настолько жуткое впечатление, что я невольно ускорила шаг, стараясь не отставать от своего конвоира. — Далеко не все выбирают сопротивляться собственной участи.

— Это похвала? — съязвила я. Вечно непоколебимая манера Одиума вести со мной светскую беседу, словно не от него зависело, жить мне или умереть, злила.

— Обычная констатация факта. — Снова в его голосе не было ничего, кроме равнодушия.

Я недоуменно покачала головой, но не стала продолжать этот зашедший в тупик разговор. Безэмоциональность Одиума меня удивляла.

Неужели чувства ничуть над ним не властны? Разве не должен он, Верховный инквизитор, ненавидеть подобных мне до бешенства? Пока мне казалось, что он вообще не испытывает никаких сильных переживаний. Только хмыкает насмешливо, словно происходящее его забавляет и не более того.

Глава 10. Взаперти

Едва схлынул обрушившийся на нас после свершения обряда поток магии, Одиум резко отпустил мою руку и отступил на пару шагов. Как будто я была прокаженной. Не без удовольствия мне подумалось, что для него прикосновение к ведьме наверняка противно и недопустимо.

Вот и хорошо. Я искренне надеялась, что господину Верховному инквизитору в эту минуту тошно от самого себя. Пусть и по совершенно неправильной причине.

Не желая встречаться с ним взглядом, я, горько поджав губы, посмотрела на свою окровавленную ладонь и с удивлением обнаружила на месте пореза затянувшуюся кожу. От раны не осталось и следа.

— Этот обряд не проявляется физически. — Над моей головой зазвучал ровный голос Одиума, решившего вопреки привычке поделиться важной информацией исключительно по своей инициативе. — Ни шрамов, ни меток.

Я покрутила ладонью и позволила рукаву сползти вдоль предплечья к локтю: на коже действительно не появилось ни пятнышка, хотя традиционно после свадебного обряда на запястьях мужа и жены возникали характерные рисунки, что служили для поженившихся пар подобием брачных браслетов. Однако по-настоящему меня удивило совсем иное:

— Вы очень тщательно подготовились. — Слова соскользнули с моего языка раньше, чем осторожность успела предостеречь меня от ненужной болтливости. Я вскинула на Одиума якобы лишь праздно любопытствующий — и, надеюсь, не выражавший моих истинных подозрений взгляд: — Откуда вы столько знаете о ведьмовстве?

Серые глаза встретились с моими, и за фасадом безразличия мне, быть может ошибочно, почудилась искра настороженного интереса. Тем не менее угадать испытываемые Одиумом эмоции — если таковые у него таки имелись, — все равно не вышло. Он слишком хорошо себя контролировал, а я — слишком плохо его знала.

— Я Верховный инквизитор, — ответил он скучающим тоном. — И знаю о магии больше, чем любая ведьма. — Явно незаинтересованный в моих возможных возражениях, он повернулся ко мне спиной и обратился к Гектору, молчаливо дожидавшемуся дальнейших указаний: — Комната готова?

— Да, ваше высочество, — подтвердил тот и, кинув в мою сторону короткий взгляд, продолжил: — Мне проводить госпожу Эспер наверх?

К общей для нас неожиданности Одиум отрицательно покачал головой.

— Нет, — отрезал он. — Ты можешь быть свободен.

Гектор почтительно поклонился и, ловко подхватив со столика окровавленный нож и свою книжку заклинаний, удалился через одну из нескольких здешних дверей. Я вновь осталась с Одиумом наедине.

— Идем, — бросил он, проходя мимо меня. — Покажу, где ты будешь жить.

С трудом заставив ноги слушаться, я вяло поплелась следом. Теперь, когда поделать с моим положением уже было нечего, страх и готовность к борьбе сменились ощущением полного бессилия. Как физического, так и морального.

Мне хотелось забиться в самый укромный уголок на свете и забыть обо всем и навсегда. Ни видеть и ни слышать никого вокруг. Не мыслить и не чувствовать, превратиться в пустую оболочку. Однако кое-что меня еще тревожило:

— В чем все-таки заключается моя «роль»? — спросила я почти язвительно: даже изменение интонации с уставшей на саркастичную казалось сейчас непосильной задачей. — Уж теперь вы можете мне рассказать, я связана клятвой. Никому не расскажу.

Широкие плечи, к которым сейчас был прикован мой взгляд, чуть напряглись. Словно Одиум и правда размышлял, поведать мне часть своего плана или нет. Тем не менее уже через долю секунды прозвучал его категоричный ответ:

— Нет. — Замедлив шаг, он пропустил меня вперед, позволяя первой ступить на мраморную лестницу с кованными перилами. — Всему свое время.

Я шумно фыркнула и стала подниматься быстрее.

— Неужели у меня до сих пор есть шанс сбежать?

За моей спиной прозвучал короткий смешок.

— Ты хитрее, чем старательно пытаешься казаться, — заметил Одиум почти весело. — Но я удовлетворю твое любопытство: нет, ты не сможешь сбежать. На дом наложено достаточно заклинаний, чтобы ты никогда не сумела покинуть его пределов. Ни окна, ни входные двери тебя не выпустят. Посторонних здесь не бывает. Гектор помогать тебе не станет.

— И все-таки… — Я кинула вопросительный взгляд через плечо, упорно возвращаясь к изначальной теме нашего разговора. — Что вы задумали? Это заговор против короля? — То было мое единственное мало-мальски похожее на правду предположение. — Но зачем? Вы наследный принц. Не хотите ждать?

Серые глаза встретились с моими. Одиум вскинул бровь, явно насмехаясь над моей прямолинейной попыткой узнать о его планах хоть что-нибудь конкретное.

— Похвальная настойчивость, — сказал он, поравнявшись со мной на площадке второго этажа, где тянулся длинный и довольно широкий коридор. По левую сторону от нас шли большие плотно зашторенные окна, по правую — стройный ряд дверей. — Но ты забываешься, Эмилия. Не стоит испытывать мое терпение.

Я прикусила язык, вдруг осознав, насколько вольно вела себя весь этот безумно долгий день: грубила, игнорировала нормы этикета, говорила, что в голову взбредет… Что, если терпение Одиума действительно небезгранично? Что может случиться тогда?

Меня затрясло, едва голову наводнили возможные варианты его поведения. Он ведь инквизитор и ненавидит ведьм. Под его руководством нас преследуют, держат в тюрьме, пытают и казнят — ничего не мешает ему мучить меня в этом расположенном неведомо где доме.

Будто заметив перемену в моем поведении, Одиум помрачнел и сделал шаг вперед. Я инстинктивно отшатнулась.

На обычно лишенном эмоций лице отразилось ничем неприкрытое презрение. В серых глазах читалась злость.

— Идем, — скомандовал он, пройдя мимо.

Когда позади осталось две двери из представленных шести, Одиум остановился и потянулся к изогнутой медной ручке.

— Твоя комната, — объявил он. — Гектор скоро принесет еду, а пока, — он распахнул дверь, приглашая меня войти, но сам замер на пороге, — можешь привести себя в порядок. Чистая одежда в шкафу. Дверь в ванную слева от тебя. Слуг в этом доме не бывает, так что не жди, что тебе помогут нарядиться или расстелют постель.

Глава 11. Границы

Оказавшись в одиночестве, я протяжно выдохнула и покачала головой. Вне близости Одиума ошибки в моем поведении становились вполне очевидны. И я уже отчаянно жалела о проявленной только что честности и общей порывистости.

Мне нужно быть дальновиднее, спокойнее. Иначе выбраться отсюда не получится никогда.

Дабы следовать собственным заветам, я принялась изучать комнату самым внимательным образом, хотя больше всего на свете в эту минуту мне хотелось просто упасть на кровать и забыться сном. Впрочем, нет. Сначала вымыться, а уж после — уснуть. Желательно на сутки или двое.

Физическая измученность туманила разум, запутывая мысли и лишая сосредоточенности, и все-таки я старательно обошла спальню, выдвинула каждый ящик в комоде и открыла створку каждого шкафа, проверила десятки полок и их содержимое. Просто на будущее. Сразу узнать, что отдано в мое распоряжение, уж точно нелишне.

Несколько комплектов белья и хорошо сшитой, удобной на вид домашней одежды (говорящий намек на провальность любой попытки сбежать), расчески и шпильки нашлись в спальне. В ванной обнаружился модный и наверняка дорогой набор косметики для водных процедур — помню, несколько месяцев назад я видела похожий в парфюмерной лавке, но даже из любопытства не попросила продавца мне его показать: на подобные расходы средств мне не выделяли.

Спустя четверть часа, исследовав все доступные уголки, я с печальным вздохом заключила, что ничего полезного для побега найти не удалось. Кто бы ни наполнял мои временные покои вещами, постарался он на славу, одновременно и создав мне не ведомый доселе комфорт, и позаботившись о невозможности использовать хоть один имеющийся здесь предмет против планов Одиума.

Даже книг в этой комнате не было. К моему большому разочарованию. Мой досуг определенно здесь никого не заботил.

Когда бороться с сонливостью стало совсем уж тяжело, я сдалась и отложила дальнейшие размышления до завтрашнего дня. Мне и правда требовался отдых. С ясным умом работа над планом моих будущих действий точно пойдет быстрее.

После недолгих сомнений и торга с собственной гордостью я все-таки разворошила корзину с косметикой, набрала ванную с горячей, почти обжигающей водой и, заперев дверь (хотя бы здесь замок имелся), забралась внутрь. Поначалу мне никак не удавалось согреться. Пропитавший все мое тело холод как будто воевал за свое место с теплом воды, отказываясь уходить.

Содрогаясь от пробегающих по мышцам спазмов, я принялась растирать кожу, из последних сил поднимая отяжелевшие конечности. Постепенно мне стало легче. Я наконец почувствовала, что мое тело по-настоящему согрелось. В моих жилах и костях больше не бродил морозящий внутренности лед.

Из ванной я вылезла с трудом, а секундный путь до кровати показался мне бесконечно долгим. С полузакрытыми глазами натянув на себя первую попавшуюся в руки сорочку, я упала на кровать и закуталась в одеяло. Сон забрал меня в то же мгновение.

Утреннее пробуждение вышло внезапным. Кто-то коснулся моего плеча, и я испуганно подскочила на месте. Осознание моего нового положения вернулось только спустя несколько бешенных ударов сердца, когда перед моими глазами развеялась пелена сна и возвышающаяся надо мной фигура приобрела человеческие черты.

— Гектор? — удивилась я, сев на кровати и натянув одеяло до подбородка.

— Прошу прощения, госпожа Эспер, — произнес он, склоняя голову. — Я стучал, но вы не отвечали. Мне пришлось войти.

Я кивнула, принимая его объяснение.

— Что-то случилось?

— Его высочество отправил меня за вами. Вам стоит спуститься к завтраку. А после у вас урок магии.

— Урок магии? — изумилась я. — С кем?

— С его высочеством, госпожа.

Сообщив о моих планах на утро, Гектор удалился в коридор, и я неохотно сползла с кровати. Меня жутко клонило в сон. Сколь много часов я ни провела в забытье, помогли они мало. Усталость словно пропитала каждый уголок моего тела от макушки до пяток, задеревеневшие мышцы ныли как слаженный хор.

Покрытый шерстяным ковром пол оказался неожиданно холодным, как и воздух в спальне. Поежившись, я с сожалением покосилась на оставленную мной нагретую постель. Идея протеста в форме возвращения в кровать была соблазнительной, но быстро поблекла, не выдержав противостояния с моими вчерашними выводами о более умной тактике поведения. Пока злить Одиума не стоило.

Наскоро умывшись и причесавшись, я поплелась к громадине-шкафу, где накануне заприметила вполне приличные домашние платья. Чувствовать себя обязанной буквально всем — от жизни до гардероба — тому, кого искренне ненавидишь, было противно и горько. Каждый жест, приближавший меня к сегодняшней встрече с Одиумом, приходилось совершать, преодолевая свое же сопротивление.

Я сбегу, беззвучно повторяла я раз за разом, продолжая облачаться в свой новый наряд. Обязательно сбегу. Просто не сегодня.

Когда сборы были окончены, я издала тяжелый вздох, пообещав себе не отклоняться от плана, и вышла в коридор.

— Госпожа Эспер, — поприветствовал встречающий меня снаружи Гектор. — Пойдемте, я провожу вас в столовую на первом этаже. — Дождавшись, когда я окажусь впереди, он двинулся следом.

— Который час, Гектор? — поинтересовалась я, ступая на ведущую вниз лестницу. — В выделенной мне комнате нет часов.

— Ах да, — протянул он все тем же безукоризненно вежливым тоном, в котором выраженное его обладателем сожаление удивительным образом не выходило за рамки нейтралитета, отчего разгадать истинное отношение Гектора к моей персоне я совершенно не могла. Сочувствовал ли он мне, пленнице своего хозяина? Презирал ли? Или действительно был столь равнодушно участлив, как казалось на первый взгляд? — Я принесу вам часы, госпожа. Что до времени… — Он выудил из бокового кармана часы на цепочке: — Сейчас без пяти шесть утра.

— Шесть утра? — поразилась я. Даже в доме Лабидов никому не приходило в голову подниматься в такую рань.

— Вы проспали почти восемнадцать часов, госпожа, — заметил вдруг Гектор почти извинительно. — Его высочество решил, что вас уже стоит разбудить.

Глава 12. Урок первый

В полном молчании Одиум привел меня к двустворчатым дверям в другом конце длинного коридора и, взмахнув рукой, заставил те открыться. Едва мы оказались внутри, перед нами возникли тянущиеся до самого потолка стеллажи с сотнями книг.

Я закрутила головой по сторонам, рискуя свернуть шею. Повстречать столь богатую библиотеку мне еще не доводилось.

Всегда готовые к побегу, с тетей Лорайн мы жили на чемоданах, и книг у нее было не больше десятка. В доме Лабидов, как в любой знатной семье, имелась неплохая библиотека, однако качеством содержания она не отличалась. Прославлявшие короля и инквизицию политические брошюры, полные ненависти якобы исторические исследования, где рассказывались бесчисленные прегрешения ведьм и существовавшего до устроенного Блазиусом переворота правительства — и прочая чушь, читать которую мне было скучно или противно.

Попав к Лабидам после казни тети Лорайн, первую интересную в жизни книгу я получила от жалостливой служанки. Та принесла мне сборник детских сказок, наверное, вдоволь насмотревшись на мое вечно понурое выражение лица: от слез и истерик госпожа Лабид отучила меня очень быстро, оттаскав пару раз за волосы по полу гостиной на первом этаже и пообещав раздобыть гибкий прут для будущих уроков воспитания.

Та книга сказок стала для меня спасением. В конце концов я приспособилась к новому образу жизни и скоро научилась проводить время наедине с собой так, что никогда не скучала. Если в руках у меня не было книги, я думала об уже прочитанных раннее. Или размышляла над тем, почему мир вокруг устроен столь несправедливо, особенно по отношению к ведьмам.

На мое счастье, никто в семье Лабидов не обращал на меня достаточного внимания, чтобы заметить, какие литературные и научные труды я читаю. Та самая служанка по имени Ана, довольно молодая и понимающая женщина, продолжала помогать моему самообразованию на протяжении многих лет, почти вплоть до моей помолвки.

Как я выяснила однажды, запас имеющихся в ее распоряжении книг был огромен — дедушка оставил Ане в наследство целую библиотеку (в основном состоявшую из уже запрещенных в Венефии книг, так что продать их она не могла), полуразвалившийся дом и ни одной монетки. Поэтому она и работала у Лабидов, которых, судя по всему, не выносила всей душой.

Здесь же, в доме Одиума, библиотека казалась необъемной. И я почти не сомневалась, что найду на местных полках уйму старых и запрещенных книг. Возможно, среди них будут и те, что позднее подскажут мне, как отсюда сбежать. Оставалось лишь придумать, как получить в библиотеку постоянный и никем неконтролируемый доступ.

— Закончила любоваться? — Скучающий голос Одиума прозвучал почти у меня над ухом.

Я испуганно подпрыгнула и развернулась.

— Нет. Но какой у меня выбор, правда?

В серых глазах отразилось что-то близкое к веселью.

— Правда, — подтвердил Одиум спокойно и кивком головы указал мне за плечо. — Идем к центру комнаты, там просторнее и будет удобнее провести занятие.

Я подчинилась и прошагала вперед, то и дело кидая взгляд то на левую часть стеллажей, то на правую в попытках различить названия на корешках. От нетерпения и желания физически потрогать каждую книгу зудела кожа ладоней.

— Могу я после урока взять что-нибудь почитать?

Поравнявшийся со мной Одиум хмыкнул и вызывающе вскинул бровь:

— Да. Если будешь внимательно слушать, что я говорю.

Я посмотрела на него с уверенностью, коей не чувствовала, и поспешила сообщить очевидное, не беспокоясь о многозначительности прозвучавшей фразы:

— Освоить магию в моих же интересах.

— Именно так, — произнес Одиум с не меньшей неоднозначностью и, сделав несколько шагов к расположенной у окна кушетке, принялся расстегивать пуговицы на камзоле — разумеется, черного цвета.

Только сейчас я наконец заметила, что инквизиторской мантии на нем еще не было: явление неудивительное, но непривычное. Смотреть же на то, как он избавляется от камзола и остается в свободной черной рубашке и брюках, оказалось и вовсе неловко.

В Венефии, с ее до смешного строгими нравами (из содержимого прочитанных мною книг становилось понятно, что таковыми они были не всегда), снять камзол в присутствии посторонней дамы считалось делом немыслимым. Бессознательно я поспешила отвести взгляд на ближайшую книжную полку, однако через пару секунд опомнилась и приказала себе не смущаться.

Долго наблюдать за Одиумом не пришлось. Вернувшись на прежнее место, он окинул меня изучающим взглядом и затем заговорил:

— Что ты вообще знаешь о ведьмовстве? — И, не получив в ответ ничего, кроме напряженного молчания, недовольно нахмурился.

Моим искренним порывом было солгать ему обо всем: с детства каждая ведьма навсегда впитывает в себя мысль, что озвучить правду инквизитору значит себя загубить. Однако моя ситуация отличалась от стандартной: Одиум уже знал о моем даре и тащить на костер пока не спешил.

— Почти ничего, — призналась я наконец, преодолев внутреннее сопротивление и здраво рассудив, что в моей правде нет ничего опасного: никаких тайных знаний тетя Лорайн мне не передала. — Я никогда не училась пользоваться даром.

— Никогда? — В голосе Одиума послышалось сомнение. — Ты ведь жила с опытной ведьмой.

— Да, но тетя Лорайн ничему меня не учила. По понятным причинам.

— Даже теории? — уточнил он с нескрываемым подозрением.

— Даже теории. — Я вздохнула и постаралась сохранить тон нейтральным: — Тетя запечатала мою магию, как только смогла. Если она и планировала меня учить, то позже. Но не успела.

— Значит, начнем с основ. — Одиум шагнул вперед, преодолевая последние пару метров между нами.

С трудом я заставила себя остаться на месте. И все же вздрогнула, когда его крепкие ладони опустились на мои предплечья.

— Что вы…

— Оцениваю магический потенциал, — бросил он раздраженно, быстро скользнув по ткани рукавов вниз, к голой коже запястий.

Наконец, осторожно коснувшись подушечками пальцев точек пульса, Одиум сосредоточенно замер. А я и вовсе забыла, как сделать вдох.

Глава 13. Шаги

Следующие три дня выдались небогатыми на события. Одиум был чем-то крайне занят и почти не появлялся дома. Я не виделась с ним с самого урока — только улавливала иногда, как хлопает входная дверь, а затем раздается почтительный голос приветствующего хозяина Гектора.

Подслушивание в моем нынешнем положении казалось важным и полезным делом, однако у меня никогда не получалось разобрать суть их разговоров. Если Одиум и обсуждал со своим слугой что-то важное, то весьма предусмотрительно скрываясь за стенами кабинета.

Будучи временно предоставленной самой себе, я быстро поняла, насколько легко мой разум приспособился к новым обстоятельствам, даже вопреки моей воле. Мне казалось важным не терять настороженного, готового к немедленному действию настроения, однако с каждым днем сохранять подобное состояние духа становилось сложнее.

В конце концов решив, что тратить силы на ожидание возможной беды бессмысленно, я с удвоенным усердием принялась за упражнения, целью которых было помочь мне найти источник собственной магии и обрести над ним контроль. На уроке Одиум продемонстрировал мне лишь одно из них.

Простейшее, казалось бы, задание: погасить пламя свечи магией. С него начиналось обучение каждой ведьмы и ведьмака.

Принадлежало оно к самому свободному и древнему разделу — магии стихий. Элементарное упражнение не только служило хорошей тренировкой для концентрации сил в одной точке, но также позволяло в трех случаях из четырех определить, к какой из стихий наиболее склонны обучаемые, ведь выполнить задание можно было разными способами.

Воздействовать на пламя воздухом и задуть его. Подчинить себе непосредственно огонь. Залить его водой или другой доступной жидкостью. Наверняка существовали и иные варианты достижения нужного результата. Тем не менее даже через три дня бесконечных попыток у меня не получилось и на миг повлиять на пламя.

Когда сидеть за столом и смотреть на колеблющийся над свечой огонек становилось особенно тошно, я отправлялась в библиотеку. Одиум либо не успел дать Гектору указание не пускать меня сюда без сопровождения, либо не считал, что скрытые здесь знания сослужат мне достойную службу. Что ж, он ошибался, еще того не зная.

Вечером третьего дня мои книжные раскопки увенчались неожиданным успехом. На одной из дальних нижних полок, за кучей потрепанных атласов и скрученных в свитки карт я нежданно обнаружила… учебники. За авторством преподавателей из Академии ведьмовства, о которой мне рассказывала Сильвия словно тысячу лет назад.

Год издания — за пару лет до восхождения на трон короля Блазиуса — у всех четырех книг оказался говорящий. Наверняка это были последние напечатанные в Венефии учебники магии.

Не веря своему счастью, я пролистала каждый, желая убедиться, что это не иллюзия и не обман. И да — на заполненных мелким четким шрифтом страницах уверенным академическим языком подробно, по разделам магии, отдельным темам и другим пунктам рассказывалось о науке ведьмовства. Если речь шла о новом заклинании, то напротив формулы обязательно имелась еще и схематичная иллюстрация жестов для правильного исполнения.

Впервые мне довелось словно перенестись в прошлое и узнать, какой была действительность в Венефии до… До возвращения инквизиции и короля Блазиуса, когда ведьмы и ведьмаки могли просто жить, не скрываясь и не прикидываясь теми, кем они не являлись, открыто изучая свой дар и развивая его, применяя магию во благо — не только себе, но и обычным людям.

Тексты в найденных мною учебниках писались, очевидно, на подготовленных и образованных студентов, потому понимала я мало, однако оторваться от чтения казалось невозможным. Раз или два в моей голове возникала мысль каким-нибудь образом спрятать учебники под юбкой и вернуться на второй этаж. На худой конец захватить с собой хотя бы одну из книг. Но я не решилась.

Разумеется, Одиум или Гектор вряд ли проводят ревизию книг ежедневно. Тем не менее ничего не мешало им обыскать мою комнату в любой удобный момент. Что же касается библиотеки…

Если поставить книги ровно на то же место, где они дожидались встречи со мной, никто не узнает, что именно я читала. Так я и поступила, когда перед глазами начали рябить буквы, а пустота в желудке стала совсем уж нестерпимой.

Коридор встретил меня тишиной и наполовину погасшими настенными светильниками. Замерев на выходе из библиотеки, я раздумывала, подняться ли сначала в спальню и привести себя в порядок или сразу направиться в столовую. Желание посетить ванную победило, и я побрела вперед, к главной лестнице.

Когда мне оставалось повернуть из коридора направо к холлу, оттуда вдруг послышались звуки шагов и шуршание ткани. Спохватившись, я прислонилась к стене и задержала дыхание. Если у лестницы сейчас был Одиум, то видеться с ним мне совершенно не хотелось. Проще постоять здесь несколько минут и затем выйти из своего укрытия.

В тишине вдруг раздался тихий незнакомый мне голос:

— Сюда?

У меня поползли вверх брови. Женщина? Одиум водит в этом дом женщин?!

Удивление оказалось столь велико, что удержаться и не высунуть из-за угла свой любопытный нос я просто не сумела. Позабыв про осторожность, я подобралась поближе и отклонила голову вбок, чтобы увидеть, кто был за поворотом.

Увы, кем бы ни являлась посетившая дом Одиума незнакомка, она уже поднималась по лестнице и мне удалось заметить только краешек дорожного плаща. Сам он следовал за ней в своем обычном облачении и, на мое счастье, не обернулся назад.

Глава 14. Раны

С явления таинственной незнакомки в особняке Одиума минуло около двух недель. Если производимые мной подсчеты суток еще оставались верны, в чем я очень сомневалась. Однообразные дни, проведенные в заключении, сливались в единый, сводящий с ума поток, в котором отделить вчерашнее от позавчерашнего, и точно припомнить, как долго я читала ту или иную книгу, уже не получалось.

Доступные мне занятия, монотонные и повторяющиеся, совершенно не помогали ориентироваться во времени. В особняке ничего не происходило, и иногда я чувствовала себя пойманной в паутину мушкой — парализованной и неспособной выбраться из ловушки, — жизнь пролетала мимо, и для меня ее движение было возможно лишь в колебаниях тонких плетений.

Вечно занятый важными и срочными делами Одиум продолжал пропадать где-то за стенами особняка. В его затянувшееся отсутствие я оказалась полностью предоставлена себе самой, что радовало, но вместе с тем и безмерно беспокоило: новых уроков магии не случилось, как и прогресса в моих самостоятельных занятиях. Ненавистное теперь пламя зажженной свечи ни разу не отозвалось на мои многочисленные попытки на него повлиять. Что бы я ни предпринимала — все было бестолку.

Обратиться за советом к Одиуму я не могла, даже если захотела бы: за последние несколько дней мне еще не удалось застать его в стенах особняка. Если он и возвращался сюда, то только глубокой ночью.

Я подозревала, что его отсутствие вызвано причинами извне. Едва ли Одиум решил забросить связанные со мной планы — знать бы, в чем те заключались! — по собственной воле. Нет, в Венефии определенно что-то происходило. Что-то крайне важное.

Даже поведение Гектора переменилось. С недавних пор он казался непозволительно невнимательным для обычного слуги, озабоченным неведомыми мне думами и занятиями: я была почти безоговорочно уверена, что и он тоже не находится в доме круглосуточно, а исчезает на небольшие временные промежутки, чтобы затем, как ни в чем ни бывало, вернуться к обеду или ужину.

Подловить его на внезапном появлении на пороге особняка мне еще не удалось, однако я не оставляла попыток. Прислушивалась к шорохам, не закрывала за собой дверь, когда корпела над книгами в библиотеке или в стотысячный раз пыталась совладать с проклятой свечой, сидя за столиком в спальне.

Увы, чем бы Гектор не промышлял, ни через два, ни через три дня я не сумела поймать его в момент возвращения. Поселившееся внутри тревожное любопытство требовало действия — того, что запертой в четырех стенах мне было совершенно недоступно.

В конце концов я не придумала ничего лучше, чем за завтраком обратиться к Гектору с незатейливой просьбой.

— Да, госпожа? — откликнулся он, стоило мне позвать его по имени. — Вам что-то требуется?

За недели моего заключения в этом доме Гектор всегда был вежлив и услужлив; тем не менее, ни на миг не забывая, что и он тоже помогает своему хозяину держать меня в плену, я не стремилась установить с ним доброжелательных отношений и едва ли обмолвилась в его присутствии десятком слов. Возможно, зря. Сейчас мне пригодилось бы его расположение.

Постаравшись приветливо улыбнуться, я кивнула.

— Да, Гектор. Я хотела бы получать свежие газеты, если это возможно.

— Газеты, госпожа? — удивился он. — Но… зачем?

Сражаясь с зашкаливающим волнением, я спешно изобретала наиболее удачное объяснение для своей просьбы. Прямо спрашивать разрешения казалось неверной стратегией: в уме Гектора еще могло и не быть идеи о том, что доступ к информации — нечто запретное для пленницы. Моей же задачей было увести его от подобной мысли еще дальше.

— Я совсем потерялась в днях, — призналась я честно, а затем, прибавив в голос жалобных интонаций, принялась выдумывать находу: — Такое ощущение, что жизнь вокруг меня просто остановилась. И, раз уж выходить из дома мне нельзя, я подумала, что будет неплохо хотя бы читать газеты каждый день. Там ведь столько всего пишут! И светские новости, — перечисляла я, впервые надеясь, что мой собеседник не избавлен от предрассудков и не сочтет меня интересующейся политикой, — и научные открытия, и главы романов. До свадьбы я как раз начала читать…

Вероятно, устав от нескончаемого потока слов, хлеставших из меня, как вода из гейзерного источника, Гектор поспешил не совсем вежливо вмешаться:

— Конечно, госпожа Эмилия. Я могу принести вам сегодняшнюю газету прямо сейчас, если изволите? — Дождавшись моего полного энтузиазма кивка, он склонил голову и удалился на несколько минут.

Проводив его спину взглядом, я облегчено выдохнула. Не верилось, что осуществить свой замысел получилось столь просто.

К возвращению Гектора в столовую я как раз успела сделать последний глоток остывающего кофе.

— «Королевский вестник», — объявил он, опуская газету на освободившийся от блюд стол, и попросил: — Прочтете главную колонку новостей вслух, госпожа? Я не успел ознакомиться. И должен буду откланяться по поручению его высочества уже через четверть часа. Но очень уж интересно, что происходит в столице.

Обратив все свое внимание к столь желанной газете, Гектора я слушала постольку-поскольку, однако просьбу его не пропустила. Мне и самой не терпелось прочитать главные новости.

Разумеется, все печатные издания королевства подвергались жесткой цензуре, что воспринималось жителями Венефии как абсолютно естественный и нерушимый факт. Даже самые ярые поклонники короля всегда делили прочитанное на десять и позволяли себе шутить о том, что в венефианских газетах нет ни слова правды.

Мне же всегда вспоминалось одно утро из детства.

Тетя Лорайн, разворачивающая только что купленную на рынке газету и приговаривающая: «Ой, ну хоть бы слово правды написали!»

И удивляющаяся ее действиям я:

«Зачем ты читаешь, если там неправда?»

«Затем, Эми, что даже из лживых фактов можно сделать правильные выводы».

«Как это?»

Тетя Лорайн хмыкает и, оторвавшись от чтения газеты, бросает на меня назидательный взгляд карих глаз: