Эдриан Торнхилл с раздражением смотрел на огонь в камине, рассеянно вертя в руках хрустальный бокал. Янтарная жидкость переливалась в отблесках пламени, как и его мрачные мысли. Напротив, закинув ногу на ногу, расположился его кузен Тристан Норт, с привычной полуулыбкой наблюдавший за хозяином дома.
— Клянусь, Тристан, еще один день этих собачьих взглядов, и я сбегу в колонии, — Эдриан сделал глоток, позволяя напитку обжечь горло. — Она следует за мной по пятам, как преданная болонка.
Тристан усмехнулся, откидываясь на спинку кресла.
— Бедняга Эдриан. Страдает от избытка женского внимания.
— Если бы это было внимание хотя бы привлекательной женщины! — Эдриан поморщился, словно от кислого вина. — Но она… Бесцветные волосы, бледное лицо, ни единой интересной мысли в голове. Только эти вечные вздохи и взгляды украдкой.
Он залпом допил и потянулся к графину.
— На днях я застал её в библиотеке — она листала книгу, которую я читал накануне. Представляешь? Она пыталась найти в ней пометки, чтобы потом обсудить со мной то, что меня интересует.
Эдриан передразнил высоким голосом:
— «О, мистер Торнхилл, я тоже нахожу труды мистера Дарвина увлекательными».
Тристан рассмеялся, наблюдая за кузеном сквозь золотистую жидкость в своем бокале.
— И что же ты ответил нашей маленькой ученой?
— Что сомневаюсь в её способности отличить Дарвина от Диккенса, — мрачно ответил Эдриан, наполняя бокал. — Она залилась слезами и убежала.
— Ты безжалостен, кузен, — Тристан поднял бокал в шутливом тосте. — За твою черствость!
Эдриан криво усмехнулся и поднял свой бокал.
— За мое терпение! Отец обещал, что этот фарс с помолвкой продлится недолго. Я выполню свой долг перед семьей Рэвенскрофт, но не более того.
Дверь гостиной резко распахнулась, заставив обоих мужчин обернуться. На пороге стоял Гарольд Торнхилл — высокий мужчина с проседью в темных волосах и суровым выражением лица. Его глаза, точная копия глаз сына, метали молнии.
— Вот ты где! — он коротко кивнул гостю. — Норт.
Тристан слегка приподнялся в кресле.
— Добрый вечер, дядя.
Гарольд проигнорировал приветствие, сосредоточив все внимание на сыне.
— Ты хоть понимаешь, что натворил, Эдриан?
Эдриан напрягся, но сохранил невозмутимое выражение лица.
— О чем ты, отец?
— Лавиния, — Гарольд произнес имя с такой заботой, что Эдриан невольно поморщился. — Бедная девочка чуть не отравилась из-за твоего бессердечного отношения!
Эдриан выпрямился в кресле, его брови взлетели вверх.
— Что?
— Её горничная нашла её без сознания, — Гарольд подошел ближе, нависая над сыном. — Рядом стоял пузырек с настойкой белладонны. Доктор Лоу говорит, она приняла достаточно, чтобы впасть в глубокий сон, но, слава богу, не смертельную дозу.
Эдриан медленно поставил бокал на столик, его лицо приобрело холодное, отстраненное выражение.
— И ты, конечно, считаешь меня виновным в этом маленьком спектакле?
Лицо Гарольда побагровело.
— Спектакле? Девочка могла умереть!
— Тот, кто действительно хочет уйти из жизни, отец, делает это без показательных выступлений, — резко ответил Эдриан, поднимаясь на ноги. — Она просто хотела привлечь внимание.
— Ты невыносим! — Гарольд сжал кулаки, и на мгновение Тристану показалось, что старший Торнхилл может ударить сына. — Я обещал её отцу заботиться о ней. Обещал, что мой сын станет ей хорошим мужем. И что я вижу? Ты обращаешься с ней хуже, чем со служанкой!
Эдриан выпрямился во весь рост, почти сравнявшись с отцом.
— Я не просил этой помолвки! Это ты решил, что мне нужна жена, не спросив моего мнения!
— Довольно!
Гарольд сделал глубокий вдох, явно пытаясь обуздать свой гнев. Когда он заговорил снова, его голос звучал тихо, но в нем слышалась сталь.
— Слушай меня внимательно, Эдриан. Если в течение года ты не объявишь о свадьбе с Лавинией, я лишу тебя наследства.
Тристан невольно присвистнул. Эдриан застыл, словно его ударили.
— Ты не посмеешь, — произнес он тихо, с плохо скрываемой угрозой.
— Еще как посмею, — Гарольд смотрел прямо в глаза сыну. — Торнхилл всегда держит слово. Я дал его Джорджу Рэвенскрофту, и я его сдержу — с твоей помощью или без неё.
Он направился к двери, но остановился на пороге.
— И будь добр, навести Лавинию завтра. Доктор говорит, ей уже лучше.
Дверь закрылась за Гарольдом, оставляя в гостиной гробовую тишину. Эдриан медленно опустился в кресло, его лицо исказилось от ярости. Он схватил бокал и осушил его одним глотком.
Тристан выждал момент, прежде чем нарушить молчание.
— Что ж, кузен, похоже, твое положение несколько… осложнилось.
— Он не может так поступить со мной, — процедил Эдриан сквозь зубы. — Не может заставить жениться на этой…
Он не закончил фразу, слишком разъяренный, чтобы подобрать подходящее слово.
Тристан задумчиво покрутил бокал в руках, наблюдая за игрой света в гранях хрусталя.
— Знаешь, возможно, есть способ избавить тебя от ненавистной невесты.
Эдриан поднял взгляд, в его глазах мелькнул интерес.
— Что ты имеешь в виду?
Тристан наклонился вперед, его губы изогнулись в хитрой улыбке.
— Даже твой отец не заставит тебя жениться на бесчестной женщине, не так ли?
Он сделал паузу, позволяя словам повиснуть в воздухе.
— Если бы мисс Рэвенскрофт оказалась замешана в скандале… определенного характера…
Эдриан нахмурился, в его глазах мелькнуло сомнение.
— Отец будет в ярости. Он дорожит этой дурочкой чуть не пуще Оливии.
Тристан беззаботно пожал плечами, откидываясь в кресле.
— Предоставь это мне. Ты же знаешь, как я умею выкручиваться из самых щепетильных ситуаций.
Он улыбнулся, вспоминая прошлые проказы.
— Помнишь тот случай с дочерью лорда Хаттона?
Эдриан помолчал, изучая лицо кузена. Наконец, тень улыбки коснулась его губ.
Тоня быстро шла по вечерней улице, не замечая ни моросящего дождя, ни луж под ногами. Данные с камер наблюдения, электронные пропуски, логи доступа — всё указывало на одного человека. На Андрея. На человека, которому она доверяла. Которого, как ей казалось, любила.
«Какая же я дура», — мысленно повторяла она, стискивая в кармане куртки флешку с доказательствами.
Три месяца отношений. Три месяца он улыбался ей по утрам, готовил кофе, слушал её рассказы о работе. И всё это время методично сливал информацию конкурентам. Её наработки, её идеи, её будущее.
Тоня остановилась на перекрестке, дожидаясь зеленого сигнала светофора. Капли дождя стекали по лицу, смешиваясь со слезами, которые она отказывалась признавать. Учёные не плачут. Они анализируют, делают выводы и двигаются дальше.
Телефон в кармане завибрировал. Очередное сообщение от Андрея: «Ты где? Я приготовил ужин».
Тоня горько усмехнулась. Интересно, что он скажет, когда она покажет ему скриншоты с камер? Когда предъявит логи доступа к серверу в те часы, когда в лаборатории никого, кроме него, не было? Когда спросит, почему их конкуренты внедряют один в один те идеи, которыми она делилась только с ним?
Светофор переключился на зеленый, но Тоня не двинулась с места, погруженная в свои мысли. Двадцать шесть лет, перспективная карьера, кандидатская степень — и такой удар. От человека, которому она позволила подойти ближе всех.
— Я ведь даже познакомила его с мамой, — пробормотала она, возобновляя шаг.
Дождь усилился, превращаясь в настоящий ливень. Тоня ускорила шаг, почти переходя на бег. До дома оставалось всего ничего — пересечь тихую улочку, свернуть во двор, и там её ждала развязка этой некрасивой истории.
Что она скажет ему? Тоня прокручивала в голове варианты. Спокойное «я всё знаю» с предъявлением доказательств? Или сразу потребовать, чтобы он собрал вещи и убрался из её квартиры? А может, стоит сначала выяснить, сколько ему заплатили за её идеи?
Поглощенная этими мыслями, она не заметила, как оказалась на середине дороги. Визг тормозов вырвал её из размышлений. Тоня обернулась и увидела яркий свет фар. Время словно замедлилось. Она хотела отпрыгнуть, но ноги будто приросли к асфальту.
Удар.
Боль.
Темнота.
Первое, что почувствовала Тоня, приходя в себя — запах. Странный, незнакомый аромат лаванды, смешанный с чем-то медицинским. Не похоже на больницу — слишком… старомодно.
Она попыталась открыть глаза, но веки казались неподъемными. В голове пульсировала тупая боль. Где-то рядом слышались приглушенные голоса.
— Она приходит в себя, — произнес женский голос с незнакомым акцентом. — Позовите лорда Торнхилла.
«Лорда кого?» — мысленно удивилась Тоня, снова пытаясь разлепить веки.
На этот раз получилось. Она увидела над собой бледно-голубой балдахин, свисающий с резного деревянного каркаса. Не больничная палата. Определенно не больничная палата.
Тоня попыталась сесть, но тело отказывалось слушаться. Она смогла лишь повернуть голову и увидела немолодую женщину в странном темном платье с белым передником и чепцом.
— Тише, мисс Лавиния, — женщина подошла ближе, и Тоня разглядела морщинистое, но доброе лицо. — Вам нужно лежать спокойно. Доктор Лоу сказал, что вам повезло.
«Лавиния? Какая еще Лавиния?»
— Где я? — голос прозвучал странно — выше и мягче, чем обычно. И этот акцент… Тоня никогда так не говорила.
— В своей комнате, мисс, — женщина смотрела на неё с беспокойством. — Вы не помните? Вы… приняли настойку белладонны. Если бы я не зашла проверить вас перед сном…
Тоня попыталась осмыслить услышанное. Белладонна? Настойка? Что за бред?
— Я попала в аварию, — произнесла она, снова пытаясь сесть. — Меня сбила машина.
Женщина нахмурилась, её взгляд стал еще более обеспокоенным.
— Какая машина, мисс Лавиния? Вам приснился кошмар. Вы были здесь, в своей комнате.
Тоня наконец смогла приподняться на локтях и осмотреться. Комната была просторной, с высоким потолком и тяжелыми шторами на окнах. Массивная мебель из темного дерева, канделябры, картины в золоченых рамах. Ни намека на современность — ни телевизора, ни компьютера, ни даже электрических ламп.
Её взгляд упал на собственные руки, лежащие поверх тяжелого стеганого одеяла. Тонкие, бледные пальцы с аккуратными овальными ногтями. Не её руки. У Тони были короткие практичные ногти, вечно в чернилах от ручки, с мозолью на среднем пальце от постоянного письма.
Паника начала подниматься изнутри.
— Зеркало, — хрипло произнесла она. — Дайте мне зеркало.
Женщина колебалась.
— Мисс Лавиния, вам нужно отдыхать…
— Зеркало! — требование прозвучало неожиданно резко даже для самой Тони.
Женщина вздохнула и подошла к туалетному столику, взяла небольшое ручное зеркало в серебряной оправе и протянула его Тоне.
Дрожащими руками Тоня подняла зеркало к лицу и замерла. Из зеркала на неё смотрела незнакомка — молодая девушка с бледным овальным лицом, большими серыми глазами и светло-русыми волосами, рассыпавшимися по подушке.
Зеркало выпало из ослабевших пальцев.
— Что происходит? — прошептала Тоня, чувствуя, как комната начинает кружиться перед глазами. — Кто я?
— Вы мисс Лавиния Рэвенскрофт, — терпеливо ответила женщина, поднимая зеркало. — И вы напугали нас всех своей выходкой. Лорд Торнхилл вне себя от беспокойства.
Дверь комнаты распахнулась, и на пороге появился высокий мужчина средних лет с проседью в темных волосах и властным выражением лица.
— Лавиния, дитя мое, — он быстро подошел к кровати и взял её за руку. — Как ты себя чувствуешь?
Тоня смотрела на него широко раскрытыми глазами, не в силах произнести ни слова. Мужчина повернулся к женщине.
— Марта, она говорила что-нибудь?
— Она… немного дезориентирована, милорд, — осторожно ответила женщина. — Говорит странные вещи. Доктор Лоу предупреждал, что настойка может вызвать временное помутнение рассудка.
Мужчина снова посмотрел на Тоню, его глаза были полны искренней заботы.
— Не волнуйся, дорогая. Всё будет хорошо. Я позабочусь о тебе. И Эдриан… — он на мгновение запнулся, — Эдриан тоже навестит тебя завтра.
Тоня почувствовала, как темнота снова наступает, затягивая её в свои объятия. Последней мыслью перед тем, как потерять сознание, было: «Кто, черт возьми, такой Эдриан?»
К полудню следующего дня Тоня почувствовала себя достаточно хорошо, чтобы покинуть постель. Голова всё ещё кружилась, но уже от обилия информации, а не от действия загадочной настойки. За утро она успела выяснить у Марты — своей горничной, как оказалось — несколько важных фактов. Она действительно была Лавинией Рэвенскрофт, сиротой, взятой на воспитание лордом Гарольдом Торнхиллом после смерти её родителей. И, что самое невероятное, она была помолвлена с его сыном Эдрианом.
— Мисс, вы уверены, что хотите встать? — Марта с беспокойством наблюдала, как Тоня пытается разобраться в хитросплетениях женского туалета XIX века. — Доктор Лоу говорил, что вам следует отдыхать.
— Я в порядке, — Тоня поморщилась, когда корсет сдавил рёбра. — Просто помоги мне одеться. Что-нибудь простое.
Марта выбрала светло-голубое платье, которое, по её словам, было самым удобным из гардероба Лавинии. Тоня с сомнением посмотрела на множество пуговиц и завязок, но промолчала. Она всё ещё пыталась осмыслить происходящее. Сон? Галлюцинация? Кома после аварии? Или — самое невероятное — она действительно каким-то образом переместилась в другое тело и другое время?
— Мистер Эдриан прислал записку, — осторожно произнесла Марта, помогая застегнуть последние пуговицы. — Он хотел бы навестить вас сегодня, если вы достаточно хорошо себя чувствуете.
Тоня замерла. Эдриан. Имя, так похожее на Андрей. От одного звучания внутри поднималась волна раздражения.
— Пусть приходит, — наконец ответила она. — Я приму его.
Марта удивлённо подняла брови, но кивнула.
— Как скажете, мисс. Я передам.
Через час, устроившись в кресле у окна небольшой, но изящно обставленной гостиной, Тоня пыталась собраться с мыслями. Что бы ни происходило — сон, галлюцинация или невероятное перемещение во времени — ей нужно было понять правила игры. Кто такая Лавиния Рэвенскрофт? Какие у неё отношения с этим Эдрианом? И как ей, Тоне, вести себя, чтобы не вызвать подозрений?
Стук в дверь прервал её размышления.
— Войдите, — произнесла она, стараясь, чтобы голос звучал уверенно.
Дверь открылась, и в комнату вошёл высокий молодой мужчина. Тоня невольно затаила дыхание. Эдриан Торнхилл был… красив. Безупречно красив, с этими тёмными волосами, чётко очерченными скулами и пронзительными голубыми глазами. Но выражение этих глаз, когда они остановились на ней, было холодным и неприязненным.
— Лавиния, — он слегка поклонился, не делая попытки подойти ближе. — Я рад видеть, что вы достаточно оправились от своего… недомогания.
Тоня изучала его лицо, отмечая напряжённую линию губ и едва заметную морщинку между бровями. Этот человек определённо не был рад её видеть.
— Благодарю за беспокойство, — ответила она нейтрально.
Эдриан прошёл в комнату и остановился в нескольких шагах от неё, заложив руки за спину.
— Отец настоял, чтобы я навестил вас, — в его голосе звучала плохо скрываемая досада. — Хотя я сомневаюсь, что моё присутствие способствует вашему выздоровлению.
Тоня приподняла бровь. Что ж, по крайней мере, он честен в своей неприязни.
— Почему же? — спросила она, решив прощупать почву.
Эдриан бросил на неё удивлённый взгляд, словно не ожидал такого вопроса.
— Полагаю, мои чувства к вам не являются секретом, Лавиния, — он произнёс её имя с лёгким оттенком раздражения. — И ваши… выходки только усугубляют ситуацию. Если вы надеялись, что попытка самоубийства заставит меня испытать к вам нежные чувства, то вы глубоко заблуждаетесь.
Тоня почувствовала, как внутри поднимается волна возмущения. Какой самоуверенный осёл! Даже если настоящая Лавиния и была в него влюблена, его отношение было непростительным.
— Я не пыталась покончить с собой, — ответила она спокойно, хотя и не была уверена в правдивости этого утверждения.
— Конечно, — он усмехнулся. — Вы просто случайно выпили настойку белладонны. Очень убедительно.
— Верьте во что хотите, — Тоня пожала плечами, удивляясь собственному спокойствию. В другой ситуации она бы уже высказала этому напыщенному индюку всё, что о нём думает. Но сейчас ей нужна была информация. — Мне всё равно.
Эдриан замер, явно не ожидая такого ответа. Он внимательно посмотрел на неё, словно видел впервые.
— Вам всё равно? — переспросил он с недоверием. — Это… новый подход, Лавиния. Обычно в этот момент вы уже заливаетесь слезами.
Тоня мысленно поморщилась. Похоже, настоящая Лавиния была довольно чувствительной особой.
— Возможно, настойка белладонны имела неожиданный побочный эффект, — она позволила себе лёгкую улыбку. — Она излечила меня от необходимости плакать из-за ваших слов.
Эдриан нахмурился, явно озадаченный её реакцией.
— Что ж, это… прогресс, полагаю, — он прошёлся по комнате, остановившись у камина. — Хотя я предпочёл бы, чтобы вы нашли менее драматичный способ изменить своё поведение.
— Я постараюсь учесть ваши пожелания в будущем, — сухо ответила Тоня.
Эдриан бросил на неё ещё один озадаченный взгляд.
— Отец очень беспокоился о вас, — произнёс он после паузы. — Он всегда питал необъяснимую слабость к вам, с тех пор как взял вас под свою опеку после смерти ваших родителей.
Тоня внутренне напряглась. Вот оно — подтверждение того, что она сирота, зависящая от милости семьи Торнхилл.
— Лорд Торнхилл очень добр ко мне, — осторожно ответила она.
— Слишком добр, — пробормотал Эдриан. — Он относится к вам как к родной дочери, хотя вы всего лишь дочь его старого друга. Друга, который, к слову, оставил вас без гроша в кармане.
Тоня почувствовала, как её щёки вспыхнули от возмущения. Не столько за себя, сколько за настоящую Лавинию, которой приходилось терпеть подобные замечания.
— Я благодарна лорду Торнхиллу за его доброту, — произнесла она, стараясь сохранять спокойствие. — И сожалею, что наша помолвка доставляет вам столько неудобств.
Эдриан резко повернулся к ней.
Тоня стояла у окна своей комнаты, разглядывая раскинувшийся внизу сад. Ухоженные дорожки, аккуратно подстриженные кусты, цветочные клумбы — всё выглядело как иллюстрация из исторического романа. Или как декорации к фильму. Вот только это была не декорация, а её новая реальность.
Стук в дверь прервал её размышления.
— Войдите, — отозвалась она, поворачиваясь от окна.
Дверь открылась, и в комнату вошла молодая девушка в светло-зелёном платье. Она была хорошенькой — с тёмными волосами, уложенными в элегантную причёску, и живыми карими глазами, которые сейчас были полны беспокойства.
— Лавиния! — воскликнула она, бросаясь к Тоне и обнимая её. — Ты меня так напугала! Как ты себя чувствуешь?
Тоня осторожно обняла девушку в ответ, пытаясь сообразить, кто это. Судя по возрасту и фамильярности, это могла быть…
— Оливия, — произнесла Марта, появляясь в дверях. — Мисс Лавиния только что встала. Ей нужен покой.
«Оливия. Сестра Эдриана», — мысленно отметила Тоня, испытывая облегчение от того, что теперь знает, кто перед ней.
— Я в порядке, Марта, — сказала она, осторожно высвобождаясь из объятий Оливии. — Мне будет полезно общество.
Марта неодобрительно покачала головой, но вышла, оставив их наедине.
— О, Лавиния, — Оливия отступила на шаг, внимательно разглядывая её. — Я не могу поверить, что ты сделала что-то подобное. Это так на тебя не похоже!
Тоня осторожно подбирала слова. Оливия явно хорошо знала настоящую Лавинию, и любая неестественная реакция могла вызвать подозрения.
— Я… не совсем помню, что произошло, — ответила она, решив придерживаться версии о потере памяти. — Доктор Лоу говорит, это может быть из-за настойки.
Оливия нахмурилась, её глаза наполнились сочувствием.
— Бедняжка. Это всё из-за Эдриана, не так ли? — она покачала головой. — Он был особенно невыносим в последнее время. Отец уже говорил с ним?
Тоня пожала плечами, стараясь выглядеть безразличной.
— Он навещал меня сегодня. Был… не особенно рад.
— Он никогда не бывает рад, — фыркнула Оливия. — Особенно когда дело касается тебя. Хотя я не понимаю почему. Ты самая милая девушка из всех, кого я знаю.
Тоня почувствовала укол вины. Оливия явно любила настоящую Лавинию. Интересно, заметит ли она перемены?
— Ты не похожа на себя, — внезапно сказала Оливия, словно прочитав её мысли. — Обычно ты бы уже спросила меня, не говорил ли Эдриан о тебе что-нибудь хорошее.
Тоня мысленно скривилась. Похоже, Лавиния действительно была безнадёжно влюблена в этого высокомерного типа.
— Думаю, настойка повлияла на меня сильнее, чем кажется, — осторожно ответила она. — Многое… кажется размытым.
Оливия кивнула, принимая это объяснение.
— Доктор Лоу говорил что-то подобное. Что ты можешь быть немного… не в себе некоторое время. — Она просияла. — Знаешь что? Давай прогуляемся в саду. Свежий воздух пойдёт тебе на пользу.
Тоня с облегчением согласилась. Прогулка была отличной возможностью узнать больше о своём новом положении.
Через несколько минут они уже шли по гравийной дорожке сада. День был ясным, и солнце приятно согревало лицо. Тоня глубоко вдохнула свежий воздух, чувствуя, как проясняются мысли.
— Как давно я живу в вашем доме? — спросила она, стараясь, чтобы вопрос прозвучал естественно.
Оливия бросила на неё удивлённый взгляд.
— Почти три года, со смерти твоих родителей. Ты правда не помнишь?
— Просто проверяю, что ещё осталось в моей памяти, — быстро ответила Тоня. — А наша… моя помолвка с Эдрианом?
— Около года, — Оливия вздохнула. — Отец объявил о ней на твой семнадцатый день рождения, помнишь? Эдриан выглядел так, словно проглотил лимон.
«Значит, мне восемнадцать», — отметила Тоня. Семь лет разницы с её настоящим возрастом.
— А почему твой отец так настаивает на этом браке? — спросила она, стараясь звучать непринуждённо. — Эдриан явно против.
Оливия остановилась, глядя на неё с беспокойством.
— Лавиния, ты действительно не помнишь? Отец обещал твоему отцу на смертном одре, что позаботится о тебе. Для него это вопрос чести.
— А для Эдриана?
— Для Эдриана это вопрос долга, — Оливия поморщилась. — Он считает, что отец использует его как инструмент для выполнения обещания. Что, в общем-то, правда. Но это не оправдывает его отношения к тебе.
Они продолжили прогулку в молчании. Тоня обдумывала полученную информацию. Ситуация становилась всё яснее, и она не могла не сочувствовать настоящей Лавинии. Оказаться в положении нежеланной невесты, да ещё и влюбиться в человека, который тебя презирает — не позавидуешь.
— Леди прекрасны, как весенние цветы! — раздался весёлый мужской голос, прерывая их размышления.
Тоня обернулась и увидела молодого мужчину, приближающегося к ним по боковой дорожке. Он был высоким и стройным, с каштановыми волосами и озорной улыбкой. В отличие от чопорного Эдриана, он двигался с лёгкостью и непринуждённостью.
— Тристан! — воскликнула Оливия. — Что ты здесь делаешь?
— Навещаю своих любимых кузин, конечно, — он подмигнул ей, затем повернулся к Тоне и слегка поклонился. — Мисс Рэвенскрофт, рад видеть вас в добром здравии. Весь Лондон гудит о вашем… недомогании.
Тоня почувствовала, как краска заливает её лицо. Отлично, теперь она ещё и в центре светских сплетен.
— Весь Лондон слишком любопытен, — сухо ответила она.
Тристан рассмеялся, явно не обидевшись на её тон.
— И слишком скучен, чтобы упустить такую пикантную историю. Прекрасная невеста, отчаявшаяся от холодности жениха, пытается свести счёты с жизнью… Это почти шекспировская трагедия.
— Тристан! — возмущённо воскликнула Оливия. — Как ты можешь шутить о таком?
— Прошу прощения, — он изобразил раскаяние, но в его глазах плясали озорные искорки. — Моё легкомыслие иногда переходит все границы. Но, уверяю вас, мисс Рэвенскрофт, я искренне рад, что вы поправляетесь.
Эдриан Торнхилл мрачно разглядывал свой бокал, стараясь не смотреть на противоположную сторону стола. Отец настоял на семейном ужине, якобы чтобы отпраздновать выздоровление Лавинии. На самом деле, Эдриан прекрасно понимал истинную цель — напомнить ему о его обязательствах перед невестой.
— Эдриан, ты сегодня необычайно молчалив, — голос отца прервал его мрачные размышления.
— Просто наслаждаюсь ужином, отец, — ответил он, стараясь, чтобы голос звучал нейтрально.
Гарольд Торнхилл бросил на сына проницательный взгляд, но не стал развивать тему. Вместо этого он повернулся к Лавинии, сидевшей по правую руку от него.
— Как ты себя чувствуешь, дорогая? Доктор Лоу говорит, что тебе уже гораздо лучше.
Эдриан невольно поднял взгляд на невесту. Он ожидал увидеть привычное выражение обожания, с которым она обычно смотрела на него, но Лавиния даже не взглянула в его сторону. Её внимание было полностью сосредоточено на его отце.
— Гораздо лучше, благодарю вас, — ответила она с легкой улыбкой. — Доктор Лоу — превосходный врач.
Что-то в её голосе заставило Эдриана нахмуриться. Он звучал… иначе. Увереннее, тверже. Обычно Лавиния говорила тихо, почти робко, особенно в его присутствии.
— Я рад это слышать, — Гарольд ласково похлопал её по руке. — Ты напугала нас всех, особенно Эдриана.
Эдриан едва удержался от фырканья. Отец явно пытался создать впечатление, что он беспокоился о Лавинии, хотя на самом деле его беспокоило только то, что её выходка могла сорвать их планы.
Лавиния наконец посмотрела на него, и Эдриан приготовился к привычному взгляду, полному немой мольбы о внимании. Но вместо этого её глаза скользнули по нему почти равнодушно, прежде чем вернуться к отцу.
— Я уверена, что мистер Торнхилл был очень обеспокоен, — сказала она с нотками иронии, которых Эдриан никогда раньше не слышал в её голосе.
— Эдриан, — поправил его отец. — Вы помолвлены уже год. Пора бы уже отбросить эти формальности.
— Конечно, — Лавиния снова бросила на Эдриана мимолетный взгляд. — Эдриан был очень… красноречив в выражении своего беспокойства.
Эдриан напрягся, ожидая, что она расскажет отцу о его резких словах во время их встречи. Но Лавиния лишь улыбнулась и вернулась к своему ужину.
— Лав, ты должна попробовать этот соус, — вмешался Тристан, сидевший рядом с ней. — Повар превзошел себя.
Эдриан нахмурился, услышав, как его кузен использует уменьшительное имя Лавинии. Когда они успели стать настолько близки?
— Благодарю, Тристан, — ответила она, позволяя ему положить соус на её тарелку.
Тристан наклонился ближе, что-то прошептав ей на ухо, и Лавиния улыбнулась — открыто, искренне. Эдриан не мог вспомнить, когда в последний раз видел такую улыбку на её лице. Обычно в его присутствии она либо смотрела на него с обожанием, либо плакала от его резких слов.
«Что происходит?» — подумал он, наблюдая, как Тристан снова наклоняется к Лавинии, якобы чтобы помочь ей с выбором блюда.
— Брат, ты совсем не ешь, — заметила Оливия, сидевшая рядом с ним. — Что-то не так?
— Всё прекрасно, — отрезал он, отводя взгляд от Лавинии и Тристана.
Оливия проследила направление его взгляда и понимающе улыбнулась.
— Тристан сегодня особенно внимателен к Лавинии, не находишь?
Эдриан пожал плечами, стараясь выглядеть безразличным.
— Если ему нравится играть роль галантного кавалера, пусть развлекается.
— Тебя это не беспокоит? — в голосе Оливии звучало любопытство.
— С чего бы? — Эдриан сделал глоток из бокала. — Я был бы рад, если бы она нашла другой объект для своих чувств.
Оливия покачала головой.
— Иногда ты бываешь таким…
— Каким? — он вызывающе посмотрел на сестру.
— Слепым, — закончила она и вернулась к своему ужину.
Эдриан снова перевел взгляд на противоположную сторону стола. Тристан вновь что-то шептал Лавинии, и она тихо смеялась, прикрывая рот рукой. Что-то в этой сцене раздражало его гораздо сильнее, чем он ожидал.
«Он уже начал свой план», — подумал Эдриан, вспоминая их разговор. Тристан предложил скомпрометировать Лавинию, чтобы дать ему повод разорвать помолвку. И судя по всему, он не терял времени.
Но было что-то странное в том, как Лавиния реагировала на внимание Тристана. Не смущение или наивное увлечение, а какая-то… осознанность. Словно она понимала игру и принимала в ней участие по собственным правилам.
— Тристан, — голос Гарольда прервал очередной шепот кузена, — может быть, ты позволишь Лавинии спокойно поужинать? Она только что поправилась после болезни.
— Прошу прощения, дядя, — Тристан выпрямился с виноватой улыбкой. — Просто не могу удержаться от желания развлечь столь очаровательную соседку по столу.
— Твоё внимание очень любезно, — ответила Лавиния с легкой улыбкой, — но лорд Торнхилл прав. Мне действительно нужно набраться сил.
Эдриан заметил, как Тристан бросил на неё удивленный взгляд. Очевидно, он тоже ожидал другой реакции. Обычно Лавиния краснела и смущалась от мужского внимания, особенно от такого откровенного флирта.
— Эдриан, — обратился к нему отец, — ты планируешь сопровождать Лавинию на бал Хартингтонов в следующую субботу?
Эдриан подавил вздох. Он совершенно забыл об этом светском мероприятии.
— Конечно, отец, — ответил он без энтузиазма. — Если мисс Рэвен… — он поймал суровый взгляд отца и неохотно исправился, — если Лавиния будет достаточно хорошо себя чувствовать.
— Я буду в полном порядке, — ответила Лавиния, впервые за вечер глядя прямо на него. — Не беспокойтесь о моем здоровье, Эдриан.
Что-то в её взгляде — прямом, уверенном, без тени привычного обожания — заставило его почувствовать странное беспокойство. Это была не та Лавиния, которую он знал. Та Лавиния никогда не смотрела на него так… оценивающе.
— Я тоже буду на балу, — вмешался Тристан с улыбкой. — Возможно, вы окажете мне честь и подарите один танец?
Лавиния сидела перед зеркалом туалетного столика, наблюдая, как Марта закалывает последнюю прядь её волос. Бал у Хартингтонов был важным светским событием, и даже если ей, Тоне, всё это казалось странным сном, она не собиралась ударить в грязь лицом.
— Вот и всё, мисс, — Марта отступила на шаг, критически оглядывая свою работу. — Очень элегантно, если позволите заметить.
Тоня внимательно изучала своё отражение — вернее, отражение Лавинии Рэвенскрофт. За последние дни она привыкла к этому лицу, но всё ещё находила его удивительно чужим. Светло-русые волосы, уложенные в сложную причёску с локонами, обрамляющими лицо. Высокие скулы, прямой нос, мягкий овал лица.
«Не красавица, но и не дурнушка», — подумала она, наклоняясь ближе к зеркалу.
На самом деле, лицо Лавинии обладало своим собственным, неброским очарованием. Густые ресницы, хоть и не очень длинные. Глаза интересного серо-зелёного оттенка, меняющие цвет в зависимости от освещения. Хорошая кожа — бледная, но чистая, с лёгким румянцем на щеках. Пухлые губы, которые можно было бы назвать чувственными.
«Если всё это как следует подчеркнуть, будет даже вполне интересно», — решила Тоня, привыкшая к современному макияжу.
— Марта, где мои косметические принадлежности? — спросила она, оглядывая туалетный столик.
Горничная удивлённо моргнула.
— Косметические принадлежности, мисс?
— Ну да, — Тоня жестом обвела столик. — Пудра, румяна, помада… что там ещё используют в… в наши дни?
Марта выглядела озадаченной.
— Но вы никогда не пользовались косметикой, мисс Лавиния. Вы всегда говорили, что это… — она запнулась, словно боясь повторить слова своей хозяйки, — что это удел женщин определённого сорта.
Тоня едва удержалась от смешка. Похоже, настоящая Лавиния была довольно консервативна в своих взглядах.
— Я передумала, — сказала она решительно. — Сегодня особый вечер, и я хотела бы выглядеть… по-особенному.
Марта всё ещё выглядела неуверенно.
— Я могу спросить у леди Оливии, — предложила она наконец. — У неё есть некоторые… принадлежности. Хотя лорд Торнхилл не одобряет слишком яркий макияж.
— Не беспокойся, я сама схожу к Оливии, — Тоня поднялась, расправляя складки своего бального платья из шёлка цвета мяты. — Спасибо за помощь с волосами, Марта. Ты настоящий мастер.
Горничная покраснела от неожиданной похвалы и сделала неловкий реверанс.
— Благодарю, мисс. Вы очень добры.
Тоня направилась к двери, но остановилась, вспомнив кое-что важное.
— Марта, а где комната Оливии?
Горничная бросила на неё странный взгляд.
— В восточном крыле, мисс. Третья дверь справа от главной лестницы. Как обычно.
— Конечно, — Тоня улыбнулась, стараясь скрыть замешательство. — Я просто… задумалась.
Выйдя в коридор, она на мгновение остановилась, пытаясь сориентироваться. Восточное крыло должно быть… в той стороне. Она медленно пошла по коридору, разглядывая портреты на стенах — суровые мужчины и чопорные дамы, вероятно, предки семейства Торнхилл.
Дойдя до главной лестницы, она повернула направо и вскоре нашла нужную дверь. Постучав, она услышала мелодичное «Войдите» и открыла дверь.
Комната Оливии была больше и роскошнее, чем у Лавинии. Светлые обои с цветочным узором, изящная мебель из светлого дерева, большая кровать с балдахином из нежно-розового шёлка. Сама Оливия сидела перед зеркалом, пока её горничная заканчивала с причёской.
— Лавиния! — воскликнула она, увидев гостью в зеркале. — Ты выглядишь очаровательно! Это платье так идёт к твоим глазам.
— Спасибо, — Тоня улыбнулась, входя в комнату. — Ты тоже прекрасно выглядишь.
Оливия была одета в платье цвета слоновой кости с розовыми лентами, которое прекрасно подчёркивало её тёмные волосы и карие глаза.
— Мне нужна твоя помощь, — продолжила Тоня, подходя ближе. — У тебя есть… косметика?
Оливия удивлённо приподняла брови.
— Косметика? Но ты всегда говорила…
— Я знаю, что говорила, — перебила её Тоня. — Но сегодня мне хочется выглядеть иначе. Более… выразительно.
Оливия просияла.
— Наконец-то! Я годами предлагала тебе хотя бы немного подчеркнуть твои прекрасные глаза! — она повернулась к своей горничной. — Бетти, ты свободна. Я закончу сама.
Когда горничная вышла, Оливия открыла ящик туалетного столика и достала небольшую шкатулку.
— У меня не так много, — призналась она. — Отец не одобряет слишком явный макияж. Но для особых случаев…
Она открыла шкатулку, и Тоня с интересом рассмотрела её содержимое. Там были несколько маленьких горшочков с румянами и помадой, пудра в изящной фарфоровой коробочке и что-то похожее на угольный карандаш для глаз.
— Это всё? — спросила Тоня, немного разочарованная скудным выбором.
— А что ещё нужно? — удивилась Оливия. — Этого вполне достаточно, чтобы выглядеть… прилично нарядной, не переходя границ.
Тоня вздохнула. Конечно, она не могла ожидать найти здесь полноценную косметичку с тенями, тушью и подводкой.
— Ты права, — согласилась она. — Поможешь мне?
Следующие полчаса Оливия с энтузиазмом наносила на лицо Лавинии лёгкий макияж, объясняя каждое своё действие. Тоня слушала с интересом, отмечая, как отличаются техники XIX века от современных.
— Вот, — наконец сказала Оливия, отступая на шаг. — Что скажешь?
Тоня посмотрела в зеркало и улыбнулась. Макияж был очень сдержанным по современным меркам — лёгкий румянец на щеках, чуть подчёркнутые брови, едва заметный розовый оттенок на губах. Но даже эти минимальные штрихи заметно оживили лицо Лавинии.
— Неплохо, — сказала она, наклоняясь ближе к зеркалу. — Но можно сделать глаза более выразительными.
Она взяла угольный карандаш и, к удивлению Оливии, уверенно провела тонкую линию вдоль верхнего века, слегка удлинив её к внешнему уголку глаза.
— Лавиния! — воскликнула Оливия. — Где ты научилась так делать?
Особняк Хартингтонов сиял огнями, встречая гостей. Десятки карет выстроились перед парадным входом, и лакеи в ливреях помогали прибывающим спуститься на красную ковровую дорожку. Когда карета Торнхиллов остановилась у входа, Тоня почувствовала, как сердце забилось чаще. Одно дело — представлять балы по книгам и фильмам, и совсем другое — оказаться на настоящем светском рауте XIX века.
Лакей открыл дверцу, и Тристан первым выпрыгнул из кареты, чтобы помочь дамам. Оливия легко спустилась по ступенькам, а когда очередь дошла до Тони, Эдриан неожиданно оказался рядом с Тристаном.
– Позволь мне, — сказал он кузену тоном, не допускающим возражений.
Тристан отступил с лёгким поклоном и едва заметной усмешкой. Эдриан протянул руку, и Тоня приняла её, стараясь не выдать своего удивления. Его пальцы были тёплыми и сухими, а хватка – уверенной.
– Благодарю, — сказала она, спускаясь на землю.
Эдриан не ответил, но не отпустил её руку, вместо этого предложив ей свой локоть.
– Нам следует войти вместе, — произнес он сухо. — Наш статус обязывает.
Тоня кивнула, понимая, что как официальные жених и невеста, они должны соблюдать определённые правила приличия. Она положила руку на его локоть, и они направились ко входу, следуя за Оливией и Тристаном.
Поднимаясь по мраморным ступеням, Тоня заметила, как головы гостей поворачиваются в их сторону. Шепотки следовали за ними, словно невидимый шлейф.
– Это мисс Рэвенскрофт, та самая, что пыталась…
– Говорят, она была без сознания два дня…
– Торнхилл-младший выглядит не слишком довольным…
Эдриан шел с каменным лицом, не обращая внимания на перешёптывания. Тоня последовала его примеру. В конце концов, она пережила защиту кандидатской диссертации — что могли значить для неё сплетни викторианских матрон?
В просторном вестибюле их встретили хозяева бала — лорд и леди Хартингтон, элегантная пара средних лет.
– Мистер Торнхилл, мисс Рэвенскрофт, — леди Хартингтон приветствовала их с вежливой улыбкой. — Мы рады видеть вас сегодня вечером.
– Благодарю за приглашение, леди Хартингтон, — ответил Эдриан с безупречной вежливостью.
Тоня сделала идеальный реверанс, благодаря годам занятий балетом в детстве.
– Очень приятно, леди Хартингтон. У вас прекрасный дом.
Хозяйка бала окинула её оценивающим взглядом, задержавшись на макияже, но ничего не сказала.
– Добро пожаловать, дорогая. Надеюсь, вы полностью поправились после вашего… недомогания?
– Полностью, благодарю вас, — ответила Тоня с легкой улыбкой.
Они прошли дальше, и Эдриан повел её через анфиладу комнат к главному бальному залу. По пути их несколько раз останавливали для приветствий, и Тоня заметила, как многие мужчины смотрят на неё с интересом.
– Торнхилл, старина! — окликнул их высокий мужчина с рыжеватыми бакенбардами. — Не ожидал увидеть тебя сегодня.
– Бэрримор, — Эдриан кивнул с вежливой улыбкой. — Позволь представить тебе мою невесту, мисс Рэвенскрофт.
Бэрримор перевел взгляд на Тоню, и его глаза заметно расширились.
– Мисс Рэвенскрофт, — он поклонился, задержав взгляд на её лице. — Наслышан о вас, но, должен признать, рассказы не отдают должное вашей красоте.
Тоня улыбнулась, отметив, как Эдриан слегка напрягся рядом с ней.
– Вы слишком добры, мистер Бэрримор.
– Могу я надеяться на танец с вами сегодня вечером? — спросил Бэрримор, не отрывая от неё глаз.
– С удовольствием, — ответила она, чувствуя, как пальцы Эдриана сжимаются на её руке.
– Прошу прощения, Бэрримор, но нам пора, — вмешался Эдриан. — Первый танец вот‑вот начнется.
Он повел её дальше, и Тоня заметила, как его челюсть напряглась.
– Не знала, что ты так заботишься о пунктуальности, — заметила она с легкой иронией.
Эдриан бросил на неё быстрый взгляд.
– Просто хочу поскорее выполнить свои обязанности, — ответил он сухо.
Они вошли в бальный зал — просторное помещение с высокими потолками, хрустальными люстрами и полированным паркетным полом. Оркестр на небольшом возвышении настраивал инструменты, а гости собирались парами для первого танца.
– Кажется, мы как раз вовремя, — заметила Тоня, когда первые ноты вальса наполнили зал.
Эдриан молча вывел её в центр зала и положил руку на её талию. Тоня положила ладонь на его плечо, и они начали танец.
К её удивлению, Эдриан оказался превосходным танцором. Он вел уверенно, но без излишней настойчивости, и Тоня легко следовала за ним, благодаря своим занятиям танцами в прошлой жизни.
– Ты хорошо танцуешь, — заметил Эдриан после нескольких тактов, явно удивлённый.
– Как и ты, — ответила она. — Хотя я не ожидала, что ты заметишь что-либо, кроме своего желания поскорее закончить этот танец.
Эдриан нахмурился.
– Я всегда выполняю свои обязанности должным образом.
– Да, я заметила, что долг — это всё, что движет тобой в наших отношениях, — сказала Тоня, не сдержав легкой горечи в голосе.
Эдриан посмотрел на неё с удивлением.
– А что ещё могло бы двигать мной? — спросил он после паузы. — Наша помолвка была решена без моего участия.
– Как и без моего, — напомнила Тоня. — Но я не считаю необходимым делать тебя несчастным из‑за этого.
Эдриан сбился с шага, но быстро восстановил ритм.
– Ты изменилась, — сказал он, внимательно глядя на неё. — Говоришь иначе. Ведешь себя иначе.
Тоня встретила его взгляд без смущения.
– Возможно, я просто поняла некоторые вещи, — ответила она. – Например, что не стоит тратить жизнь, добиваясь внимания человека, который этого не ценит.
Эдриан снова нахмурился, но ничего не ответил. Они закончили танец в молчании, и как только последние ноты затихли, он отпустил её руку и сделал формальный поклон.
– Благодарю за танец, — сказал он официально.
– Всегда пожалуйста, — ответила Тоня с легкой иронией.
Эдриан кивнул и тут же отошел в сторону, словно выполнив неприятную обязанность. Не успела Тоня оглянуться, как рядом с ней возник Тристан.
Камин в гостиной Торнхиллов бросал теплые отблески на стены, создавая уютную атмосферу, контрастирующую с напряжением, витавшим в воздухе. Эдриан сидел в кресле, задумчиво вертя в руках бокал. Его взгляд был устремлен на пламя, но мысли явно блуждали где-то далеко.
Тристан расположился напротив, закинув ногу на ногу с привычной непринужденностью. В отличие от кузена, он выглядел чрезвычайно довольным вечером.
— Должен сказать, бал у Хартингтонов превзошел все ожидания, — произнес он, нарушая затянувшееся молчание. — Особенно учитывая, что обычно их приемы навевают смертельную скуку.
Эдриан промолчал, делая глоток.
— Ты необычайно молчалив сегодня, кузен, — заметил Тристан с легкой усмешкой. — Неужели вечер был настолько утомительным?
— Просто устал, — коротко ответил Эдриан.
— Неудивительно, — Тристан откинулся на спинку кресла. — Наблюдать, как твоя невеста становится сенсацией вечера, должно быть изнурительно.
Эдриан бросил на него острый взгляд.
— Ты об этом хотел поговорить?
— О твоей невесте? — Тристан улыбнулся, явно наслаждаясь дискомфортом кузена. — С удовольствием. Должен сказать, мой план работает превосходно. Лавиния гораздо отзывчивее к моим знакам внимания, чем я мог рассчитывать.
Эдриан сжал бокал крепче, но его лицо осталось невозмутимым.
— Рад, что ты развлекаешься.
— О, это больше чем развлечение, — Тристан подался вперед, понизив голос, словно делясь секретом. — Еще немного, и можно будет переходить к более смелым… физическим контактам.
Эдриан резко поставил бокал на столик.
— Что именно ты имеешь в виду?
— Ну, знаешь, — Тристан сделал неопределенный жест рукой. — Случайное прикосновение во время танца, задержавшаяся чуть дольше положенного рука… — он мечтательно улыбнулся. — У Лавинии удивительно красивые губы, ты замечал? Такие полные, выразительные. Признаться, мне уже не терпится попробовать их на вкус.
Эдриан вскочил так резко, что бокал на столике подпрыгнул, расплескав содержимое по полированной поверхности.
— Ты не посмеешь! — его голос прозвучал неожиданно громко в тишине комнаты.
Тристан застыл с бокалом на полпути к губам, его брови поползли вверх от удивления.
— Эдриан? — он медленно опустил бокал. — Уж не ревнуешь ли ты свою невесту?
Эдриан замер, словно пойманный врасплох собственной реакцией. Он глубоко вдохнул, видимо пытаясь взять себя в руки, и снова опустился в кресло.
— С какой стати мне это делать? — произнес он, стараясь, чтобы голос звучал ровно. — Просто… есть определенные границы приличия, которые не следует переходить.
— Приличия? — Тристан рассмеялся. — Но ведь именно нарушение приличий и было целью нашего плана. Скомпрометировать девушку, чтобы дать тебе повод разорвать помолвку, помнишь?
Эдриан потянулся за бокалом, но, обнаружив его пустым, раздраженно отодвинул.
— Я помню, — сказал он сухо. — Но есть разница между созданием видимости неподобающего поведения и… — он запнулся.
— И чем? — подтолкнул его Тристан. — Реальным соблазнением? — он наклонился вперед, внимательно изучая лицо кузена. — Или тебя беспокоит не сам факт, а то, что это буду я?
— Не говори ерунды, — отрезал Эдриан. — Мне всё равно, кто и что делает с Лавинией Рэвенскрофт.
— Правда? — Тристан откинулся на спинку кресла с задумчивым видом. — Тогда почему ты выглядел готовым убить Монтгомери, когда она предпочла танцевать с ним, а не с тобой?
Эдриан нахмурился.
— Я просто был удивлен. Обычно она… — он снова запнулся.
— Обычно она смотрит на тебя как на солнце в небе и готова отменить любые планы ради минуты твоего внимания, — закончил за него Тристан. — Да, я заметил перемену. Как и все остальные на балу.
Эдриан встал и подошел к столику с напитками, наливая себе новую порцию.
— Она изменилась после своего… инцидента, — сказал он, стоя спиной к кузену. — Стала другой.
— К лучшему, я бы сказал, — заметил Тристан. — Более живой. Более… настоящей.
Эдриан повернулся, и в его глазах мелькнуло что-то похожее на замешательство.
— Да, но… это не Лавиния. По крайней мере, не та Лавиния, которую я знал.
— А может, это как раз настоящая Лавиния? — предположил Тристан. — Та, которая всегда скрывалась за маской покорности и обожания?
Эдриан вернулся в кресло, задумчиво глядя в бокал.
— Ты слышал её сегодня? Она говорила о Дарвине, о естественном отборе. Лавиния, которую я знал, едва могла поддержать разговор о погоде, не краснея и не запинаясь.
— Люди меняются, — пожал плечами Тристан. — Особенно после таких… драматических событий.
— Настолько? — Эдриан покачал головой. — Это словно… словно она стала другим человеком.
Тристан внимательно посмотрел на кузена.
— И этот новый человек тебе… не нравится?
Эдриан поднял взгляд, и на его лице отразилась внутренняя борьба.
— Я не знаю, — признался он наконец. — Она… интересная. Но это сбивает с толку.
— Понимаю, — Тристан кивнул с серьезным видом. — Гораздо проще иметь дело с предсказуемой, обожающей тебя девушкой, чем с той, которая имеет собственное мнение и не боится его высказывать.
Эдриан бросил на него раздраженный взгляд.
— Не в этом дело.
— А в чем тогда? — Тристан наклонился вперед. — Потому что со стороны кажется, что тебя беспокоит не столько перемена в Лавинии, сколько то, что эта новая версия привлекает внимание других мужчин. Включая меня.
— Это нелепо, — отрезал Эдриан. — Я уже сказал: мне всё равно.
— Тогда ты не будешь возражать, если я продолжу наш план? — Тристан поднял бровь. — Включая… более интимные аспекты?
Эдриан стиснул зубы, и на мгновение Тристану показалось, что кузен снова вспылит. Но вместо этого Эдриан сделал глубокий вдох и медленно выдохнул.
— Делай что хочешь, — сказал он наконец. — Но помни, что она всё ещё моя невеста, и любой скандал затронет и мою репутацию.
Утро выдалось ясным и солнечным. Эдриан сидел в малой гостиной, расположившись у окна с утренней газетой. Он пытался сосредоточиться на новостях, но мысли постоянно возвращались к вчерашнему балу и странному поведению Лавинии.
Её преображение озадачивало его. Не только внешность — хотя этот новый, более смелый макияж определенно шел ей — но и манера держаться, говорить, даже двигаться. Словно внутри тела Лавинии Рэвенскрофт теперь обитал совершенно другой человек.
Шорох платья в коридоре привлек его внимание. Он поднял глаза и увидел её — Лавинию, одетую в простое утреннее платье цвета лаванды, с волосами, собранными в непритязательную, но элегантную прическу. Она шла быстрым, целеустремленным шагом, явно направляясь куда-то по делу.
Эдриан замер, ожидая привычной реакции — как она заметит его, замедлит шаг, возможно, покраснеет и попытается завязать разговор. Или просто остановится в дверях, делая вид, что случайно проходила мимо, а на самом деле украдкой наблюдая за ним.
Но Лавиния прошла мимо открытой двери гостиной, даже не взглянув в его сторону.
— Доброе утро, Лавиния, — произнес он, удивленный собственным желанием привлечь её внимание.
Она остановилась и повернула голову, словно только сейчас заметив его присутствие.
— Доброе утро, Эдриан, — ответила она вежливо, но без тени прежнего энтузиазма.
Он ждал, что она войдет, спросит, как он спал, предложит составить ему компанию — все те маленькие знаки внимания, которые раньше так раздражали его. Но Лавиния лишь слегка кивнула и продолжила свой путь, словно их короткий обмен приветствиями полностью исчерпал её интерес к общению с ним.
Эдриан уставился на пустой дверной проем, ощущая странную смесь облегчения и… разочарования? Нет, это было абсурдно. Он годами мечтал, чтобы Лавиния оставила его в покое, перестала смотреть на него этим обожающим взглядом. И вот теперь его желание исполнилось — она, похоже, совершенно потеряла к нему интерес.
Так почему же это вызывало такое… беспокойство?
Он попытался вернуться к чтению газеты, но буквы расплывались перед глазами. Куда она направлялась с таким решительным видом? Чем собиралась заняться? И почему его это вообще волнует?
Эдриан сложил газету и положил её на столик. Просто любопытство, убеждал он себя. Естественное желание понять причину столь разительных перемен в поведении.
Он встал и направился в коридор, стараясь двигаться бесшумно. Впереди мелькнул подол лавандового платья — Лавиния свернула в западное крыло дома. Эдриан последовал за ней, сохраняя дистанцию.
Она остановилась перед дверью библиотеки, и Эдриан почувствовал укол вины, вспомнив их последний разговор в этой комнате. Тогда она листала книгу, которую он читал накануне, пытаясь найти темы для разговора, а он высмеял её, сказав, что сомневается в её способности отличить Дарвина от Диккенса. Она убежала в слезах, а через несколько дней приняла настойку белладонны.
Лавиния вошла в библиотеку, и Эдриан замер в нерешительности. Что он вообще делает? Следит за собственной невестой в своем доме, как какой-то шпион? Это было нелепо.
И все же… он хотел понять. Хотел разгадать загадку этой новой Лавинии.
Выждав несколько минут, он вошел в библиотеку с деланно непринужденным видом. Лавиния стояла у одного из высоких книжных шкафов, изучая корешки книг на полке, посвященной естественным наукам. Она обернулась на звук его шагов, но не выказала ни удивления, ни смущения — только легкое любопытство.
— Ищешь что-то конкретное? — спросил он, подходя ближе.
— Пока не решила, — ответила она, возвращаясь к изучению книг. — Просто смотрю, что у вас есть.
Эдриан остановился рядом с ней, разглядывая её профиль. В утреннем свете, льющемся из высоких окон библиотеки, её кожа казалась почти прозрачной, а глаза — ярче обычного.
— Я был удивлен твоими познаниями вчера, — сказал он, наблюдая за её реакцией. — На балу. Когда ты обсуждала теорию Дарвина с Монтгомери и его друзьями.
Лавиния бросила на него быстрый взгляд.
— Почему это должно тебя удивлять? — спросила она. — Потому что я женщина? Или потому что ты считаешь меня неспособной к серьезным размышлениям?
Эдриан нахмурился. Раньше Лавиния никогда не говорила с ним таким тоном — с легкой насмешкой и вызовом.
— Потому что раньше ты никогда не проявляла интереса к научным теориям, — ответил он. — По крайней мере, в моем присутствии.
— Возможно, ты просто не замечал, — она пожала плечами и вернулась к изучению книг.
Эдриан почувствовал, как внутри нарастает раздражение. Он привык к тому, что Лавиния ловит каждое его слово, стремится угодить. Эта новая, независимая версия выбивала его из колеи.
Он протянул руку и вытащил с полки знакомый том в темно-зеленом переплете.
— «Происхождение видов», — сказал он, открывая книгу. — Ты говорила, что читала её?
— Да, — ответила Лавиния просто.
— И что ты думаешь о концепции естественного отбора? — спросил он, наблюдая за её лицом. — Как она соотносится с идеей божественного творения?
Лавиния повернулась к нему, и в её глазах мелькнуло что-то похожее на понимание.
— Ты проверяешь меня, Эдриан? — спросила она с легкой улыбкой. — Пытаешься уличить в том, что я просто заучила несколько умных фраз, чтобы произвести впечатление?
Эдриан почувствовал, как краска заливает его лицо. Именно это он и делал, но не ожидал, что она так легко раскусит его намерения.
— Я просто пытаюсь поддержать интеллектуальную беседу, — ответил он, стараясь сохранить достоинство.
— Конечно, — она кивнула с иронией. — Что ж, если тебе действительно интересно мое мнение… Я считаю, что теория Дарвина не обязательно противоречит идее божественного творения. Возможно, эволюция — это просто механизм, через который действует высшая сила. Или, если смотреть с чисто научной точки зрения, естественный отбор — это элегантное объяснение разнообразия видов без необходимости привлекать сверхъестественные силы.
Прошла неделя с того памятного утра в библиотеке, и Лавиния заметила странную закономерность. Эдриан словно преследовал её — не открыто, но она постоянно ощущала его присутствие где-то поблизости.
Когда она читала в малой гостиной, он проходил мимо, делая вид, что направляется по важным делам. Когда она гуляла в саду, он появлялся на террасе с газетой, якобы наслаждаясь утренним воздухом. Стоило ей поднять взгляд и встретиться с ним глазами, как он тут же отворачивался или находил срочное занятие.
Сначала Лавиния подумала, что это совпадение. Дом был большим, но не настолько, чтобы избежать случайных встреч. Но когда это повторилось в пятый раз за день, она поняла — Эдриан Торнхилл за ней наблюдает.
Что ещё более забавно, он явно не хотел, чтобы она это заметила.
В четверг после полудня она сидела в зимнем саду, наслаждаясь солнечными лучами, проникающими сквозь стеклянную крышу, когда к ней присоединился Тристан.
— Прекрасный день, не правда ли? — сказал он, устраиваясь в кресле напротив. — Хотя не настолько прекрасный, как ваша компания, дорогая Лав.
Лавиния улыбнулась. За эту неделю она привыкла к галантным комплиментам Тристана. Он был обаятелен, остроумен и, в отличие от его угрюмого кузена, умел поддержать лёгкую беседу.
— Вы неисправимый льстец, Тристан, — ответила она, закрывая книгу. — Но я не жалуюсь.
— А что вы читаете? — он наклонился ближе, и Лавиния почувствовала лёгкий аромат его одеколона. — Позвольте угадать… что-то научное? После вашего триумфа на балу у Хартингтонов весь Лондон говорит о ваших познаниях.
— «Джейн Эйр», — призналась Лавиния, показывая обложку. — Иногда хочется просто хорошей истории.
— Ах, Шарлотта Бронте, — Тристан кивнул с пониманием. — Мятежная героиня, которая не боится высказать своё мнение. Весьма подходящий выбор для вас, если позволите заметить.
Лавиния рассмеялась.
— Вы намекаете, что я мятежная?
— Самым очаровательным образом, — он подмигнул ей. — Признаться, мне нравится эта новая Лавиния. Она гораздо интереснее прежней.
Тристан придвинул своё кресло ближе, и она заметила, как его взгляд задержался на её губах. В его глазах появилось что-то более серьёзное, чем обычное легкомыслие.
— Лав, — начал он тише, — я хотел сказать вам…
— Тристан! — резкий голос Эдриана прервал его. — Я искал тебя повсюду.
Лавиния обернулась и увидела Эдриана в дверях. Его лицо было невозмутимым, но в глазах читалось напряжение.
Тристан откинулся на спинку кресла с едва заметным вздохом раздражения.
— Что-то случилось, кузен?
— Отец хочет обсудить с тобой дела поместья в Кенте, — ответил Эдриан, входя в комнату. — Он ждёт тебя в кабинете.
— Прямо сейчас? — Тристан бросил взгляд на Лавинию. — Но я был занят…
— Да, прямо сейчас, — твёрдо сказал Эдриан. — Ты знаешь, как отец не любит ждать.
Тристан поднялся с явной неохотой.
— Конечно, — он повернулся к Лавинии и галантно поклонился. — Прошу прощения, дорогая Лав. Долг зовёт. Но я надеюсь, мы сможем продолжить нашу беседу позже?
— Разумеется, — ответила она, наблюдая за этой сценой с растущим интересом.
Тристан вышел, но не раньше, чем бросил на Эдриана многозначительный взгляд. Эдриан проводил его глазами, а затем, словно внезапно вспомнив о присутствии Лавинии, повернулся к ней.
— Лавиния, — произнёс он несколько натянуто. — Я не знал, что ты здесь.
— Очевидно, — сухо ответила она. — Иначе ты бы не стал так бесцеремонно прерывать нашу беседу.
Эдриан нахмурился.
— Я не прерывал. У Тристана действительно есть дела.
— Конечно, — Лавиния поднялась, собираясь уйти. — Как удобно, что эти дела всегда возникают именно тогда, когда мы остаёмся наедине.
Она направилась к выходу, но Эдриан преградил ей путь.
— Что ты имеешь в виду?
Лавиния остановилась и посмотрела на него прямо.
— Ты действительно хочешь это обсуждать, Эдриан? Или продолжишь делать вид, что случайно оказываешься поблизости каждый раз, когда Тристан пытается поговорить со мной наедине?
Краска залила лицо Эдриана.
— Это нелепо. Я не…
— Не что? Не следишь за мной? Не появляешься как по волшебству всякий раз, когда твой кузен становится слишком… внимательным?
Эдриан выпрямился, его глаза сузились.
— А может, вопрос в том, почему тебя это беспокоит? Неужели ты так стремишься остаться наедине с Тристаном?
В его голосе прозвучала нотка, которую Лавиния не могла не заметить. Ревность? От человека, который ещё недавно презирал её?
— А если и так? — спросила она, решив проверить свою догадку. — Тристан приятен в общении. Он остроумен, обаятелен и, в отличие от некоторых, не заставляет меня чувствовать себя обузой.
Что-то мелькнуло в глазах Эдриана. Он сделал шаг ближе, и Лавиния почувствовала исходящее от него напряжение.
— Тристан не тот, за кого себя выдаёт, — произнёс он тихо. — Ты не знаешь его так, как знаю я.
— А ты знаешь меня? — парировала Лавиния. — Потому что мне кажется, ты понятия не имеешь, кто я такая, Эдриан Торнхилл.
Они стояли очень близко, и Лавиния могла видеть золотистые искорки в его голубых глазах, чувствовать тепло его тела. На мгновение между ними повисло странное напряжение, словно невидимая нить натянулась до предела.
Затем Эдриан резко отступил.
— Ты права, — сказал он холодно. — Я не знаю тебя. И, честно говоря, не уверен, что хочу знать.
Он развернулся и вышел из зимнего сада, оставив Лавинию одну с бешено бьющимся сердцем и растущим пониманием того, что игра, в которую они играют, становится гораздо сложнее, чем она предполагала.
На следующий день картина повторилась. Тристан пригласил её на прогулку в сад, и они мирно беседовали о литературе, когда Эдриан внезапно появился с сообщением о том, что к Тристану пришёл посетитель.
Во время обеда Тристан пытался увлечь её разговором о предстоящем концерте, но Эдриан тут же вмешался с вопросом о планах на вечер, эффективно разрушив интимную атмосферу беседы.
Эдриан стоял у окна своего кабинета, наблюдая за садом, где Тристан и Лавиния прогуливались по главной аллее. Его кузен что-то говорил, активно жестикулируя, а Лавиния смеялась — открыто, искренне. Звук её смеха доносился даже сюда, и что-то внутри Эдриана сжималось от этого звука.
За последние дни Тристан заметно усилил свои атаки. Цветы в комнате Лавинии появлялись каждое утро. Комплименты становились всё более изысканными и личными. А сегодня утром Эдриан застал кузена целующим руку Лавинии в холле — поцелуй длился на несколько секунд дольше, чем требовали правила приличия.
И Лавиния… она принимала все эти знаки внимания с благосклонностью, которая приводила Эдриана в бешенство. Почему его это так волнует? Разве не этого он хотел — чтобы она переключила своё внимание на кого-то другого?
Стук в дверь прервал его размышления.
— Войдите, — отозвался он, не отрываясь от окна.
— Эдриан, — голос Оливии заставил его обернуться. — Мы собираемся прогуляться по городу. Лавиния хочет посетить новую книжную лавку на Пикадилли. Присоединишься?
Эдриан хотел отказаться, но мысль о том, что Тристан проведёт весь день наедине с Лавинией, заставила его передумать.
— Почему бы и нет, — сказал он, закрывая папку с документами. — Мне тоже не помешает размяться.
Через полчаса они стояли в холле, готовые к выходу. Тристан уже протягивал руку Лавинии, когда Эдриан решительно шагнул вперёд.
— Лавиния, — сказал он, предлагая ей свой локоть, — позволь мне сопровождать тебя.
Лавиния посмотрела на него с лёгким удивлением, затем на Тристана, который едва заметно нахмурился.
— Как хотите, — пожала она плечами с полным равнодушием, принимая руку Эдриана.
Её безразличие кольнуло больнее, чем он ожидал. Раньше она бы просияла от такого предложения, а теперь относилась к его вниманию как к досадной формальности.
Они вышли на улицу, и Оливия тут же подхватила Тристана под руку, оставив Эдриана и Лавинию идти впереди. Лондонские улицы были полны жизни — экипажи, всадники, пешеходы в ярких нарядах создавали пёструю картину городской суеты.
— Прекрасный день для прогулки, — заметила Оливия, явно пытаясь завязать общую беседу. — И погода такая ясная!
— Да, — согласился Тристан, — хотя никакая погода не сравнится с сиянием прекрасных дам в нашей компании.
Лавиния рассмеялась.
— Тристан, вы неисправимы. Но ваши комплименты всегда поднимают настроение.
Эдриан почувствовал, как его челюсть напрягается. Неужели она не видит, насколько фальшивы эти слащавые речи?
— Кстати, Лав, — продолжил Тристан, — вы слышали о новой выставке в Королевской академии? Говорят, там представлены работы очень талантливых молодых художников.
— Нет, расскажите, — Лавиния повернула голову, чтобы лучше слышать его, и Эдриан почувствовал укол раздражения от того, как оживилось её лицо.
— О, это потрясающе! — подхватила Оливия. — Там есть портреты в совершенно новой манере, очень смелые и выразительные. Лавиния, мы обязательно должны туда сходить!
Разговор перетёк на обсуждение искусства, затем на новые модные веяния, которые Оливия подметила в последних журналах. Лавиния активно участвовала в беседе, высказывая неожиданно зрелые суждения о живописи и довольно прогрессивные взгляды на женскую моду.
Эдриан шёл молча, чувствуя себя лишним в этой оживлённой компании. Когда он пытался вставить замечание, остальные вежливо выслушивали его, но тут же возвращались к прежней теме. Особенно болезненно было осознавать, что Лавиния ни разу не попыталась вовлечь его в разговор или узнать его мнение.
Они как раз подходили к книжной лавке, когда навстречу им вышел высокий молодой человек в элегантном сером костюме.
— Тристан! — воскликнул он. — Какая приятная встреча!
— Монтгомери! — Тристан расплылся в улыбке. — Не ожидал увидеть тебя в этой части города.
Лорд Джеймс Монтгомери приблизился к их группе, и его взгляд тут же остановился на Лавинии.
— Мисс Рэвенскрофт, — он галантно поклонился, — какое удовольствие встретить вас снова!
— Лорд Монтгомери! — лицо Лавинии озарилось улыбкой, которая показалась Эдриану слишком яркой, слишком радостной. — Как приятно вас видеть!
Монтгомери подошёл ближе и поцеловал её руку.
— Вы выглядите ещё прекраснее, чем на балу у Хартингтонов, если это вообще возможно, — сказал он, не отпуская её руку.
— Вы слишком добры, — ответила Лавиния, не убирая руку и явно наслаждаясь комплиментом.
Эдриан почувствовал, как внутри него что-то вскипает. Достаточно! Он резко шагнул вперёд.
— Монтгомери, — произнёс он холодно, — не знал, что у тебя есть дела в этом районе.
Монтгомери наконец отпустил руку Лавинии и повернулся к Эдриану с вежливой улыбкой.
— Торнхилл, — он слегка поклонился. — Я как раз выходил из банка. Семейные дела, знаете ли.
— Конечно, — Эдриан едва сдерживал раздражение. — Надеюсь, всё в порядке?
— Более чем, — Монтгомери снова повернулся к Лавинии. — Кстати, мисс Рэвенскрофт, я всё ещё под впечатлением от нашей беседы о Дарвине. Редко встречаешь даму с такими глубокими познаниями в естественных науках.
Лавиния улыбнулась.
— Вы преувеличиваете, лорд Монтгомери.
— Нисколько! — он покачал головой. — Ваши рассуждения были поистине блестящими.
Эдриан стиснул зубы. Неужели этот напыщенный павлин будет продолжать осыпать её комплиментами прямо у него на глазах?
— Мисс Рэвенскрофт, — продолжил Монтгомери, — я был бы счастлив, если бы вы позволили мне пригласить вас на выставку в Королевскую академию. Там есть несколько работ, которые, уверен, вас заинтересуют.
— Это очень любезно с вашей стороны, — начала Лавиния, но Эдриан не дал ей закончить.
— Боюсь, у мисс Рэвенскрофт уже есть планы на ближайшие дни, — резко вмешался он. — Мы собираемся посетить эту выставку семьёй.
Все повернулись к нему с удивлением. Оливия приподняла брови, Тристан усмехнулся, а Лавиния посмотрела на него с откровенным изумлением.
Королевская академия художеств встретила их торжественными колоннами и мраморными ступенями, по которым поднимались элегантно одетые посетители. Лавиния остановилась у входа, запрокинув голову, чтобы рассмотреть величественный фасад здания.
— Какая красота, — прошептала она, и в её голосе звучало неподдельное восхищение. — Каждый раз, когда я сюда прихожу, испытываю трепет.
Эдриан бросил на неё удивлённый взгляд. Он не помнил, чтобы Лавиния когда-либо проявляла интерес к искусству, не говоря уже о том, чтобы регулярно посещать выставки.
Внутри их встретили высокие залы с картинами в золочёных рамах. Новая экспозиция была посвящена молодым художникам, чьи работы представляли свежий взгляд на традиционные жанры. Лавиния неспешно прогуливалась между картинами, изредка останавливаясь, чтобы внимательнее рассмотреть какую-то работу.
— Посмотрите на этот портрет, — сказала Оливия, указывая на картину молодой женщины. — Как вам кажется, художник сумел передать характер модели?
Лавиния наклонилась ближе к картине.
— Мне кажется, в её глазах есть какая-то грусть, — сказала она задумчиво. — Словно она о чём-то сожалеет.
— Интересное наблюдение, — раздался мужской голос с лёгким акцентом. — Я думал точно так же.
Они обернулись и увидели высокого мужчину лет тридцати, элегантно одетого и явно принадлежащего к высшему обществу. Его тёмные волосы были аккуратно зачёсаны, а серые глаза смотрели с живым интересом.
— Прошу прощения за вмешательство, — сказал он с лёгким поклоном. — Просто не мог не согласиться с вашим замечанием.
Лавиния внимательно посмотрела на него, уловив что-то знакомое в его произношении.
— Вы не русский, случайно? — спросила она с любопытством.
Мужчина удивлённо приподнял брови.
— Да, действительно. Граф Алексей Мещерский, к вашим услугам, — он поклонился более формально. — Но как вы догадались? Мой английский, надеюсь, не так уж плох?
— О нет, ваш английский превосходен, — улыбнулась Лавиния. — Просто в акценте есть что-то… знакомое.
Эдриан почувствовал странное беспокойство, наблюдая за этим обменом. Тристан, заметив напряжение друга, поспешил вмешаться.
— Позвольте представиться, — сказал он. — Тристан Норт. А это мистер Эдриан Торнхилл, его сестра мисс Оливия Торнхилл и мисс Лавиния Рэвенскрофт.
— Очень приятно, — граф поклонился каждому по очереди, но его взгляд задержался на Лавинии. — Редко встречаешь в Лондоне людей, знакомых с русским акцентом.
— У меня была гувернантка из России, — быстро ответила Лавиния. — Она научила меня немного понимать ваш язык.
— Как интересно, — граф улыбнулся. — А что вы думаете об этой выставке? Английские художники всегда поражали меня своим умением передавать настроение.
— Мне нравится, как они работают со светом, — ответила Лавиния, указывая на соседнюю картину. — Видите, как солнечные лучи словно оживляют эту сцену?
— Совершенно верно! — воскликнул Мещерский с энтузиазмом. — В России мы называем это «живописью света». Художник не просто изображает предметы, он показывает, как свет их преображает.
Лавиния кивнула с пониманием.
— Именно! Свет становится почти отдельным персонажем картины.
Эдриан наблюдал за их беседой с растущим раздражением. Этот русский граф говорил с Лавинией так легко, словно они были старыми знакомыми. А она… она отвечала ему с таким воодушевлением, какого Эдриан не видел уже несколько недель.
— А вот эта работа особенно интересна, — продолжил Мещерский, подводя их к пейзажу. — Художник использует технику, очень похожую на то, что делают наши русские мастера. Видите эти свободные мазки?
— Да, они создают ощущение движения, — согласилась Лавиния. — Словно ветер колышет траву.
— Точно! — граф повернулся к ней с восхищением. — У вас удивительно тонкое восприятие искусства, мисс Рэвенскрофт.
Лавиния слегка покраснела от комплимента.
— Вы слишком добры, граф Мещерский. Я просто люблю красивые вещи.
— Красота — это язык, понятный всем народам, — сказал он философски. — В России есть поговорка: «Красота спасёт мир». Вы согласны с этим?
— Думаю, да, — задумчиво ответила Лавиния. — Красота заставляет нас чувствовать, а чувства делают нас людьми.
Мещерский остановился и посмотрел на неё с неподдельным удивлением.
— Это очень мудрые слова, — сказал он тихо. — Не многие понимают истинную силу прекрасного.
Оливия и Тристан переглянулись, заметив особую атмосферу, возникшую между Лавинией и русским графом. Эдриан же стоял молча, сжав кулаки.
— Граф Мещерский, — вмешалась Оливия, — вы давно в Лондоне?
— Около месяца, — ответил он, не отрывая взгляда от Лавинии. — Приехал по делам, но признаюсь, ваш город очаровал меня. Особенно культурная жизнь.
— А чем вы занимаетесь в России? — спросила Лавиния с искренним интересом.
— Немного наукой, немного дипломатией, — улыбнулся Мещерский. — Но больше всего люблю путешествовать и изучать разные культуры. Мир так разнообразен, не находите?
— О да, — Лавиния оживилась. — Должно быть, у вас столько интересных историй!
— Возможно, когда-нибудь я расскажу вам некоторые из них, — сказал граф, и в его голосе прозвучала многозначительная нотка.
Эдриан не выдержал.
— Лавиния, — сказал он резче, чем намеревался, — нам пора идти дальше. Мы ещё не осмотрели и половину выставки.
Лавиния удивлённо посмотрела на него, заметив напряжение в его голосе.
— Конечно, — ответила она спокойно. — Граф Мещерский, было очень приятно познакомиться.
— Взаимно, мисс Рэвенскрофт, — он поклонился и поцеловал её руку. — Надеюсь, мы ещё встретимся.
— Я тоже на это надеюсь, — ответила Лавиния с улыбкой.
Когда они отошли, Эдриан чувствовал, что внутри всё кипит. Этот русский граф за несколько минут добился того, чего он не мог добиться неделями — искренней улыбки Лавинии и её заинтересованного внимания.
После посещения выставки Эдриан не находил себе места. Он ходил по дому, пытаясь сосредоточиться на делах, но мысли постоянно возвращались к Лавинии. К тому, как легко она завела разговор с незнакомым русским графом, как оживлённо они беседовали об искусстве, словно были старыми знакомыми. К тому, как её глаза загорались, когда она делилась своими впечатлениями о картинах, как естественно и непринуждённо она общалась с Тристаном и Оливией.
Но больше всего его беспокоило собственное состояние. Эта постоянная озабоченность её поведением, это желание знать, где она, с кем разговаривает, о чём думает. Раньше всё было просто — Лавиния обожала его, он её игнорировал, и оба знали свои роли. Теперь же…
Теперь он чувствовал себя так, словно почва уходила у него из-под ног.
«Нет», — решил он, стоя у окна своего кабинета на следующее утро. «Это всего лишь игра. Она пытается привлечь моё внимание новым способом — притворяясь равнодушной. Но годы обожания не могли пройти бесследно».
Эдриан выпрямился, почувствовав, как уверенность возвращается к нему. Конечно! Лавиния просто изменила тактику. Вместо открытого преклонения она выбрала путь загадочности и независимости. Очень умно, надо признать. Но он раскусил её план.
Если он проявит к ней очевидные знаки внимания, она не сможет устоять. Её чувства к нему были слишком сильными, чтобы исчезнуть за несколько недель. И тогда всё вернётся на свои места — она снова будет смотреть на него с обожанием, а он сможет вернуться к привычному безразличию.
Эдриан почувствовал облегчение от этой мысли. Да, именно так он и поступит. Немного очарования, несколько комплиментов, возможно, лёгкий флирт — и Лавиния снова растает в его руках.
Возможность представилась уже после обеда. Эдриан увидел, как Лавиния направилась в оранжерею с книгой под мышкой. Оливия была в городе с подругами, Тристан уехал по делам, отец заперся в кабинете с управляющим. Идеальный момент.
Эдриан подождал несколько минут, а затем неспешно направился в оранжерею. Он нашёл Лавинию в дальнем углу, где она устроилась в плетёном кресле среди пальм и экзотических цветов. Солнечный свет, проникающий сквозь стеклянную крышу, играл в её волосах, создавая почти ангельский ореол.
Эдриан остановился в дверях, любуясь картиной. Лавиния была поглощена чтением и не заметила его появления. В профиль её лицо казалось особенно нежным, а ресницы отбрасывали тени на щёки.
«Она действительно хорошенькая», — подумал он с удивлением. «Как я мог этого не замечать?»
Он бесшумно подошёл ближе и остановился рядом с её креслом.
— Хорошая книга? — спросил он мягким голосом.
Лавиния вздрогнула и подняла глаза. Её взгляд мгновенно стал настороженным.
— Эдриан, — сказала она с легким напряжением. — Я не слышала, как ты вошёл.
— Прошу прощения, не хотел пугать, — он улыбнулся своей самой обаятельной улыбкой, той, которая обычно производила неизгладимое впечатление на дам. — Просто увидел тебя здесь и не смог пройти мимо.
Лавиния закрыла книгу, положив палец на страницу, чтобы не потерять место.
— Что-то случилось?
— Нет, ничего особенного, — Эдриан присел на край соседнего кресла, наклонившись к ней. — Просто подумал, что мы редко разговариваем наедине в последнее время.
— Правда? — в её голосе прозвучала лёгкая ирония. — Мне казалось, ты предпочитаешь именно такое положение дел.
Эдриан почувствовал укол раздражения, но подавил его. Нет, он не даст ей сбить себя с толку.
— Возможно, я был слишком… сосредоточен на делах, — сказал он, придавая голосу нотку раскаяния. — Но вчера на выставке я понял, как много интересного я упускаю, не общаясь с тобой.
Лавиния приподняла бровь.
— Неужели?
— Твоё восприятие искусства поразило меня, — продолжил Эдриан, наклоняясь ещё ближе. — То, как ты чувствуешь красоту, как видишь то, что скрыто от других… Ты такая… глубокая. И красивая. Как я мог этого не замечать?
Лавиния откинулась на спинку кресла, увеличивая дистанцию между ними.
— Эдриан, что ты делаешь?
— Пытаюсь познакомиться со своей невестой заново, — ответил он, протягивая руку и легко касаясь её запястья. — Ты так изменилась, Лавиния. Стала ещё прекраснее.
Лавиния резко отдёрнула руку.
— Прекрати.
— Лавиния, — Эдриан встал и сделал шаг к ней. — Я знаю, что был холоден с тобой. Но теперь я вижу, какая ты на самом деле. Позволь мне исправить свои ошибки.
Он поднял руку, чтобы дотронуться до её лица, но Лавиния встала, уклоняясь от прикосновения.
— Что с тобой происходит? — спросила она, глядя на него с недоумением. — Ещё пару недель назад ты едва выносил моё присутствие, а теперь…
— Теперь я понимаю, что был слеп, — Эдриан сделал ещё один шаг к ней. — Лавиния, дорогая…
Он наклонился, намереваясь поцеловать её в щёку, но Лавиния резко отстранилась, выставив руку между ними.
— Стой! — её голос прозвучал резко. — Что ты думаешь делаешь?
Эдриан замер, ошеломлённый её реакцией. Раньше Лавиния мечтала о малейшем знаке его внимания, а теперь отталкивала его?
— Я… я просто хотел…
— Что? — Лавиния смотрела на него с холодным гневом. — Хотел что, Эдриан? Поиграть со мной? Проверить, действительно ли я изменилась, или всё ещё готова броситься к твоим ногам при первом же знаке твоего внимания?
Эдриан почувствовал, как краска заливает его лицо. Она слишком точно угадала его мотивы.
— Это не так, — попытался он возразить. — Я искренне…
— Искренне что? — перебила его Лавиния. — Искренне решил, что можешь обращаться со мной как с игрушкой? Игнорировать месяцами, а потом внезапно осыпать вниманием, когда тебе этого захочется?
Она шагнула ближе, и в её глазах полыхал огонь, которого Эдриан никогда раньше не видел.
— Послушай меня внимательно, Эдриан Торнхилл. Те дни, когда я готова была на всё ради крупицы твоего интереса, прошли. Я больше не та наивная девочка, которая считала тебя центром вселенной.
Тристан наблюдал за своим кузеном уже несколько дней, и картина становилась всё яснее. Эдриан был не в себе — рассеянный, раздражительный, постоянно оглядывающийся в поисках Лавинии. Особенно забавно было видеть, как он напрягается каждый раз, когда Тристан подходит к ней слишком близко или задерживает её руку дольше положенного.
Настало время для решительных действий.
Тристан дождался вечера, когда они с Эдрианом остались наедине в гостиной. Эдриан сидел в своём любимом кресле, но вместо того чтобы читать газету, бессмысленно листал страницы, явно думая о чём-то другом.
— Знаешь, кузен, — начал Тристан, устраиваясь напротив с бокалом, — я думаю, пришло время активизировать наш план с Лавинией.
Эдриан резко поднял голову.
— Какой план? — спросил он слишком быстро.
— Неужели забыл? — Тристан изобразил удивление. — План по её соблазнению. Чтобы дать тебе повод разорвать помолвку.
Эдриан сжал газету в руках.
— Ах, да. Этот план.
— Я должен сказать, дела идут превосходно, — продолжил Тристан, внимательно наблюдая за реакцией кузена. — Лавиния становится всё более отзывчивой к моим ухаживаниям. Вчера, когда мы гуляли в саду, она позволила мне взять её за руку.
Это была ложь — Лавиния никогда не позволяла ему подобных вольностей, но Тристан хотел проверить реакцию Эдриана.
— Правда? — голос Эдриана прозвучал натянуто.
— О да, — Тристан сделал глоток, наслаждаясь моментом. — И не только за руку. Когда мы остановились у беседки, она позволила мне обнять её за талию. Совсем ненадолго, конечно, но всё же…
Эдриан так сильно сжал газету, что она захрустела.
— Это… это хорошо, — процедил он сквозь зубы. — Значит, план работает.
— Более чем, — Тристан наклонился вперёд с заговорщическим видом. — Честно говоря, я думаю, она готова к более… интимным проявлениям внимания.
— Что ты имеешь в виду? — Эдриан отложил газету и впился в него взглядом.
— Ну, знаешь, — Тристан сделал неопределённый жест рукой. — Поцелуй, например. Ничего серьёзного, просто лёгкое прикосновение губ. Достаточно, чтобы кто-то мог это увидеть и пустить слухи.
Лицо Эдриана побелело, а затем покраснело.
— Ты не можешь… то есть, не стоит торопиться, — сказал он, явно борясь с собой. — Нужно быть осторожным.
— Осторожным? — Тристан рассмеялся. — Дорогой кузен, цель ведь именно в том, чтобы её поймали в компрометирующей ситуации. Чем скандальнее, тем лучше.
Эдриан встал и подошёл к камину, стоя к Тристану спиной.
— Возможно, есть другие способы, — сказал он, глядя в огонь. — Менее… физические.
— Какие например? — Тристан едва сдерживал смех. Эдриан буквально корчился от ревности, но всё ещё пытался это скрыть.
— Ну… можно подстроить так, чтобы вас застали наедине в неподобающее время. Или в неподобающем месте.
— Скучно, — отмахнулся Тристан. — К тому же, недостаточно скандально. Нет, я думаю, поцелуй — это именно то, что нужно. Может быть, даже в её комнате…
Эдриан резко обернулся.
— В её комнате? Ты с ума сошёл!
— Почему? — Тристан изобразил невинность. — Представь, какой будет переполох, если горничная застанет нас там. Или, ещё лучше, твоя сестра. Лавиния будет полностью скомпрометирована.
— Нет, — Эдриан сделал шаг к нему. — Это слишком. Ты заходишь слишком далеко.
— Слишком далеко для чего? — Тристан поднялся, наслаждаясь тем, как Эдриан теряет самообладание. — Я думал, ты хочешь избавиться от неё.
— Хочу, но… — Эдриан запнулся, явно понимая, что загнал себя в угол.
— Но что, Эдриан? — Тристан подошёл ближе. — Неужели тебя беспокоит репутация девушки, которую ты презираешь?
— Я не презираю её, — резко ответил Эдриан, а затем замер, осознав, что сказал.
— Не презираешь? — Тристан приподнял бровь. — Это интересно. А что же ты к ней испытываешь?
— Ничего особенного, — Эдриан отвернулся. — Просто… есть определённые границы приличия.
— Приличия, — повторил Тристан с усмешкой. — Конечно. И эти границы приличия не имеют ничего общего с тем, что ты ревнуешь её к каждому мужчине, который на неё смотрит?
— Я не ревную! — взорвался Эдриан. — С чего ты взял такую глупость?
— С того, что ты готов убить Монтгомери каждый раз, когда он с ней разговаривает, — спокойно ответил Тристан. — С того, что ты появляешься как по волшебству всякий раз, когда мы остаёмся наедине. С того, что ты смотришь на неё так, словно она единственная женщина в мире.
— Это нелепо, — Эдриан вернулся к креслу и наполнил бокал дрожащими руками. — Лавиния Рэвенскрофт — последняя женщина, которая могла бы меня заинтересовать.
— Правда? — Тристан сел напротив, не сводя с него глаз. — Тогда ты не будешь возражать, если завтра я поцелую её? По-настоящему, страстно, так, чтобы у неё закружилась голова?
Эдриан так резко поставил бокал, что содержимое выплеснулось ему на руку, чего он даже не заметил.
— Ты не посмеешь!
— Почему нет? — Тристан откинулся на спинку кресла с довольной улыбкой. — Ты же сам сказал, что она тебя не интересует.
— Потому что… потому что… — Эдриан искал слова, его лицо было красным от гнева. — Потому что это неправильно!
— Неправильно для кого, Эдриан? Для неё? Или для тебя?
Эдриан встал и начал ходить по комнате, как загнанный зверь.
— Для всех! Она невинная девушка, а ты… ты используешь её для своих игр!
— Как и ты, — мягко заметил Тристан. — Помнится, ты изначально был совсем не против нашего плана.
Эдриан остановился, словно получив пощёчину.
— Это было… это было ошибкой.
— Ошибкой? — Тристан поднялся и подошёл к кузену. — Или ты просто понял, что влюбился в неё?
— Я не влюблён! — закричал Эдриан. — Я не могу быть влюблён в Лавинию Рэвенскрофт!
— Почему нет? — спросил Тристан тихо. — Потому что она не соответствует твоим представлениям об идеальной жене? Или потому что ты слишком гордый, чтобы признать, что ошибался в ней?
На следующий день Эдриан сидел в том же кресле, уставившись в камин, но теперь его мучили совсем другие мысли. Признание собственных чувств не принесло облегчения — наоборот, оно породило новые проблемы. Что теперь делать? Как подойти к Лавинии после всего, что между ними произошло?
Тристан вошёл в гостиную с обычной лёгкой походкой, но остановился, увидев мрачное лицо кузена.
— Боже мой, Эдриан, ты выглядишь так, словно тебя приговорили к смертной казни, — заметил он, наливая себе утренний кофе. — Я думал, после вчерашнего разговора ты почувствуешь себя лучше.
— Хуже, — коротко ответил Эдриан. — Гораздо хуже.
Тристан сел напротив, изучая лицо кузена.
— Не понимаю. Ты же признал свои чувства. Это первый шаг к решению проблемы.
— Первый шаг к катастрофе, — мрачно поправил Эдриан. — Что толку от признания, если я понятия не имею, что делать дальше?
Тристан рассмеялся.
— Серьёзно? Эдриан Торнхилл, покоритель женских сердец, не знает, как ухаживать за дамой?
— Это другое, — Эдриан встал и подошёл к окну. — Раньше всё было просто. Несколько комплиментов, галантное поведение, и дело сделано. Но с Лавинией…
— С Лавинией что?
Эдриан повернулся к кузену, и в его глазах читалось отчаяние.
— Я уже пытался. Позавчера, в оранжерее. Я был обаятелен, говорил комплименты, пытался быть… романтичным.
— И что произошло?
— Она дала мне отпор, — Эдриан поморщился от воспоминания. — Резко и безжалостно. Сказала, что больше не играет по моим правилам.
Тристан едва не подавился кофе.
— Ты серьёзно? — он вытер глаза, пытаясь сдержать смех. — Эдриан, дорогой кузен, ты же понимаешь, что подошёл к ней с теми же приёмами, которыми пользуешься с легкомысленными светскими дамами?
— А как ещё? — Эдриан нахмурился. — Это единственный способ, который я знаю.
— Боже мой, — Тристан покачал головой. — Влюблённые мужчины действительно теряют разум. Эдриан, Лавиния — не какая-нибудь графиня Хартфорд, которая падает в обморок от одного твоего взгляда. Она умная женщина, которая прекрасно понимает разницу между искренностью и игрой.
Эдриан опустился в кресло, выглядя совершенно растерянным.
— Тогда что мне делать? Как показать ей, что мои чувства настоящие?
Тристан задумчиво покрутил чашку в руках.
— Расскажи мне, что именно ты ей говорил в оранжерее.
Эдриан поморщился.
— Что она красивая и умная. Что я был слеп, не замечая этого раньше. Что хочу познакомиться с ней заново.
— И всё это прозвучало как заученная речь, верно?
— Возможно, — неохотно признался Эдриан.
— Конечно, прозвучало, — Тристан поставил чашку. — Потому что ты пытался очаровать её, а не быть честным. Лавиния слишком умна, чтобы не заметить разницу.
— Тогда что мне делать? — повторил Эдриан с отчаянием. — Я не умею быть… честным с женщинами. Не в таких вещах.
Тристан внимательно посмотрел на кузена.
— А что ты чувствуешь, когда смотришь на неё? Не то, что, по-твоему, должен чувствовать жених, а то, что действительно чувствуешь.
Эдриан замолчал, обдумывая вопрос.
— Восхищение, — сказал он наконец. — Её умом, её независимостью. Она не боится мне противоречить, не пытается угодить. И это… привлекает.
— Продолжай.
— Я хочу знать, о чём она думает, что читает, что заставляет её смеяться, — Эдриан говорил всё быстрее. — Когда она обсуждала картины на выставке, я не мог оторвать от неё глаз. Она была такой… живой, такой страстной в своих суждениях.
— Вот видишь, — Тристан улыбнулся. — А теперь скажи мне, говорил ли ты ей что-нибудь из этого?
— Нет, — Эдриан покачал головой. — Я говорил банальности о красоте и уме.
— Именно. Ты пытался произвести впечатление вместо того, чтобы показать, какое впечатление произвела на тебя она.
Эдриан задумался.
— Ты хочешь сказать, что я должен рассказать ей о своих чувствах? Прямо?
— Не обязательно сразу обо всех, — Тристан встал и подошёл к окну. — Но начни с малого. Покажи ей, что ты действительно видишь её, а не образ покорной невесты, который был у тебя в голове.
— Как?
— Спроси её мнение о чём-то важном. Обсуди с ней книгу, которую она читает. Поинтересуйся её взглядами на искусство или науку, — Тристан повернулся к кузену. — Покажи, что ты ценишь её ум, а не только пытаешься произвести впечатление своим обаянием.
Эдриан медленно кивнул.
— Это имеет смысл. Но что, если она откажется со мной разговаривать? После того, что произошло в оранжерее…
— Тогда ты будешь терпеливо ждать следующей возможности, — твёрдо сказал Тристан. — И ещё одной. И ещё. Эдриан, ты месяцами обращался с ней как с досадной помехой. Не ожидай, что она простит тебя за один день.
— А если она никогда не простит?
Тристан посмотрел на кузена с сочувствием.
— Тогда ты получишь урок смирения, который давно заслужил. Но я думаю, у тебя есть шанс. Лавиния — добрая девушка, несмотря на всю свою новообретённую независимость.
Эдриан встал и прошёлся по комнате.
— Значит, никаких комплиментов? Никакого очарования?
— Только если они искренние, — предупредил Тристан. — Лавиния чувствует фальшь за милю. Будь собой, Эдриан. Настоящим собой, а не тем образом совершенного джентльмена, который ты обычно изображаешь.
— А если настоящий я ей не понравится? — тихо спросил Эдриан.
Тристан улыбнулся.
— Тогда по крайней мере ты будешь знать правду. Но я подозреваю, что настоящий Эдриан Торнхилл гораздо интереснее того напыщенного павлина, которого ты обычно из себя корчишь.
Эдриан остановился у камина, глядя в угасающие угли.
— Ты прав, — сказал он наконец. — Пора перестать играть роль и начать быть честным. С ней и с самим собой.
— Вот это уже больше похоже на план, — одобрительно кивнул Тристан. — А теперь иди и найди её. Но помни — никакого принуждения, никаких игр. Просто будь человеком, который хочет узнать удивительную женщину получше.
Лавиния искала подходящую шпильку, чтобы заколоть падающую на глаза прядь, когда случайно обнаружила в дальнем углу туалетного столика небольшой ящичек, который раньше не замечала. Он был искусно скрыт за флаконами духов и шкатулками с украшениями. Потянув за изящную бронзовую ручку, она с удивлением обнаружила, что ящик заперт.
Поискав среди безделушек на столике, она нашла маленький ключик, спрятанный в складках бархатной подушечки для булавок. Ключ повернулся в замке с тихим щелчком, и внутри она увидела тонкую книжку в потёртом кожаном переплёте. Дневник.
Лавиния взяла его в руки, чувствуя странное волнение. Это был дневник настоящей Лавинии Рэвенскрофт — девушки, чьё тело она теперь занимала. Возможно, здесь она найдёт ответы на вопросы о прошлом, о семье, о том, как складывались отношения с Эдрианом.
Она устроилась в кресле у окна и открыла первую страницу. Её встретил аккуратный девичий почерк.
15 мая 1874 года. Сегодня самый счастливый день в моей жизни! Лорд Торнхилл объявил о нашей помолвке с Эдрианом на моём семнадцатом дне рождения. Я так счастлива, что едва могу дышать! Наконец-то мои мечты сбываются. Эдриан будет моим мужем!
Правда, он выглядел не очень довольным во время объявления, но я уверена, что это просто смущение. Мужчины ведь не любят публичных проявлений чувств. Со временем он полюбит меня так же сильно, как я люблю его. Я буду самой лучшей женой, какую только можно представить!
Лавиния почувствовала укол жалости к этой наивной девушке. Она перелистнула несколько страниц.
22 мая 1874 года. Эдриан сегодня едва поздоровался со мной за завтраком. Может быть, он просто стесняется? Или думает о наших будущих отношениях? Я попыталась заговорить с ним о книге, которую он читал вчера — что-то об истории Древнего Рима. Но он ответил очень кратко и ушёл, сказав, что у него дела.
Наверное, я сказала что-то не то. Или он считает, что дамам не стоит интересоваться такими серьёзными предметами? Завтра попробую поговорить с ним о чём-то более подходящем. Может быть, о музыке или поэзии.
3 июня 1874 года. Уже почти три недели прошло с объявления помолвки, а Эдриан всё такой же отстранённый. Сегодня я попыталась поинтересоваться его планами на день, но он лишь холодно сказал, что это меня не касается. Оливия говорит, что он всегда был немного замкнутым, но со мной он особенно холоден.
Может быть, мне стоит больше времени проводить с ним? Показать, что я хочу быть частью его жизни? Завтра попробую составить ему компанию в библиотеке.
Лавиния продолжала читать, и с каждой страницей её сердце сжималось всё сильнее. Записи показывали медленную эрозию надежды и уверенности девушки.
20 июня 1874 года. Сегодня я услышала, как Эдриан разговаривал с Тристаном в саду. Я не хотела подслушивать, просто шла мимо, но услышала своё имя. Эдриан сказал… он сказал, что я следую за ним как навязчивая болонка. Что моё постоянное внимание его раздражает. Тристан смеялся и сказал что-то о том, что 'бедняге Эдриану' придётся терпеть это всю жизнь.
Мне хотелось убежать, но ноги словно приросли к земле. Неужели я действительно такая жалкая? Неужели моя любовь настолько очевидна и неприятна?
15 июля 1874 года. Прошло уже два месяца с помолвки. Эдриан сегодня был особенно холоден. Когда я попыталась поговорить с ним о предстоящем балу у Уэстминстеров, он посмотрел на меня так, словно я была назойливой мухой. Сказал, что если я хочу обсуждать светские глупости, то могу делать это с Оливией.
Может быть, мне стоит меньше пытаться привлечь его внимание? Но как я могу не смотреть на него, не думать о нём? Он всё, что у меня есть в этом мире. Без родителей, без семьи… только доброта лорда Торнхилла и надежда на то, что когда-нибудь Эдриан полюбит меня.
Лавиния заметила, как почерк становился менее уверенным, а некоторые слова были размыты, словно от слёз.
2 августа 1874 года. Оливия сегодня нечаянно проговорилась. Она сказала, что Эдриан жаловался отцу на необходимость проводить со мной время. Что наша помолвка тяготит его, и он чувствует себя в ловушке. Когда она поняла, что сказала лишнее, попыталась исправиться, но было уже поздно.
Я заперлась в комнате и проплакала весь день. Почему я не могу быть такой, какой он хочет меня видеть? Что во мне не так? Я пыталась быть умной, интересной, красивой, но ничего не помогает. Может быть, проблема во мне самой?
Месяцы шли, и записи становились всё более отчаянными.
20 сентября 1874 года. Сегодня на ужине Эдриан даже не посмотрел в мою сторону. Весь вечер разговаривал с отцом о делах поместья, а когда я попыталась что-то сказать, он просто проигнорировал меня. Словно я была невидимой.
Иногда я думаю, что было бы лучше, если бы я действительно была невидимой. Тогда хотя бы я не была бы постоянным источником раздражения для него.
15 октября 1874 года. Эдриан сегодня прямо сказал мне, что я его раздражаю. Это произошло в библиотеке, когда я попыталась поговорить с ним о книге, которую он читал. Он сказал, что мои попытки казаться интересной жалки, и что он предпочёл бы, чтобы я вообще оставила его в покое.
Слова прозвучали так холодно, так жестоко. Я убежала и проплакала весь остаток дня. Марта пыталась меня утешить, но что она может сказать? Что мой собственный жених меня ненавидит?
Лавиния переворачивала страницы, и каждая запись была болезненнее предыдущей. Зима принесла новые страдания.
3 декабря 1874 года. Сегодня был бал у Хартингтонов. Эдриан танцевал со мной только один танец — первый, как того требует этикет. Всё остальное время он проводил с другими дамами, смеялся, был обаятелен. С леди Элизабет Морган он танцевал три раза! Три! А со мной едва выдержал один.
Когда я попыталась заговорить с ним об этом по дороге домой, он сказал, что выполняет свои обязанности жениха, и этого должно быть достаточно. Что я не имею права требовать большего.
Эдриан покинул гостиную с чувством, которое не испытывал уже давно — с надеждой. Слова Тристана эхом отдавались в его голове: «Будь честным. Покажи ей, что ты действительно видишь её». Да, именно это он и сделает. Он расскажет Лавинии правду о своих чувствах, признается в том, как сильно изменилось его отношение к ней.
Конечно, она обижена на него — и справедливо. Его поведение в прошлом было недостойным. Но теперь всё будет по-другому. Его искренность, его готовность признать ошибки — разве этого недостаточно, чтобы начать заново?
Эдриан направился к комнате Лавинии, но, дойдя до её двери, остановился. Нет, слишком личное пространство. Лучше поискать её где-то в общих комнатах. Он повернул и пошёл к малой гостиной.
Пустая.
Библиотека? Тоже пустая, хотя на столе лежала раскрытая книга — возможно, она была здесь недавно.
Эдриан обошёл весь первый этаж, заглядывая в каждую комнату. С каждой пустой комнатой его энтузиазм немного угасал, уступая место растущему беспокойству. А что, если она не захочет его слушать? Что, если…
Нет. Он не позволит сомнениям взять верх. Лавиния — добрая девушка. Она выслушает его.
Наконец, проходя мимо зимнего сада, он увидел её. Лавиния сидела в том же плетёном кресле, где он недавно пытался её очаровать, с книгой в руках. Солнечный свет играл в её волосах, и на лице было выражение спокойной сосредоточенности.
Эдриан остановился в дверях, внезапно почувствовав странную робость. Сердце забилось быстрее, а во рту пересохло. Что с ним происходит? Он же не мальчишка, впервые объясняющийся в любви!
Но именно так он себя и чувствовал. Неуверенно, уязвимо, словно его судьба зависела от следующих нескольких минут.
Лавиния перевернула страницу, и на её губах появилась лёгкая улыбка — видимо, что-то в книге её позабавило. Эдриан замер, поражённый тем, как преображалось её лицо, когда она улыбалась. Почему он никогда раньше не замечал, как она прекрасна в эти моменты?
Ирония ситуации не ускользнула от него. Когда-то Лавиния именно так стояла в дверях, наблюдая за ним, не решаясь подойти, боясь его реакции. А теперь он сам испытывал ту же робость, то же желание продлить момент перед неизбежным разговором.
Но в отличие от неё, он не мог позволить себе просто стоять и смотреть. Слишком многое зависело от этого разговора.
Эдриан сделал шаг в комнату, и половица тихо скрипнула под его ногой. Лавиния подняла голову, и улыбка мгновенно исчезла с её лица, сменившись выражением досады.
— Эдриан, — сказала она ровным тоном, закрывая книгу. — Что тебе нужно?
Прямолинейность её вопроса сбила его с толку. Раньше она бы покраснела, заволновалась, попыталась угодить. Теперь же она смотрела на него так, словно он был нежеланным посетителем.
— Я… я хотел поговорить с тобой, — начал он, подходя ближе. — Лавиния, мне нужно тебе кое-что сказать.
— Говори, — она откинулась на спинку кресла, но не пригласила его сесть.
Эдриан почувствовал, как уверенность покидает его. Это было не так, как он себе представлял. Он ожидал, что она будет более… восприимчивой.
— Я понимаю, что был несправедлив к тебе, — начал он, стараясь, чтобы голос звучал искренне. — Мое поведение в прошлом было недостойным. Я был слеп к твоей добродетели, к тому, какая ты на самом деле.
Лавиния молчала, её лицо оставалось бесстрастным.
— Но теперь я вижу тебя по-настоящему, — продолжил Эдриан, воодушевляясь собственными словами. — Твой ум, твою независимость, твою силу. Ты удивительная женщина, Лавиния. И я… — он сделал глубокий вдох, — я влюбился в тебя.
Наконец-то! Он сказал это. Слова, которые так долго не решался произнести, наконец вырвались наружу. Эдриан ждал реакции — удивления, радости, может быть, слёз облегчения.
Но Лавиния лишь приподняла бровь.
— Правда? — её голос был полон скептицизма. — Как… неожиданно.
Эдриан нахмурился. Это не та реакция, которую он ожидал.
— Лавиния, я говорю серьёзно. Я знаю, что причинил тебе боль, но теперь всё изменилось. Я изменился.
— Изменился? — она встала, и в её глазах мелькнуло что-то холодное. — За несколько недель? Как удобно.
— Это не удобство, это правда! — Эдриан сделал шаг к ней. — Я понимаю, что ты сердишься, но если ты дашь мне шанс…
— Шанс? — Лавиния рассмеялась, но смех этот был лишён тепла. — Шанс на что, Эдриан? На то, чтобы ты снова решил, что я тебе наскучила? На то, чтобы через месяц ты вернулся к своему обычному презрению?
— Нет! — он протянул к ней руку, но она отступила. — Это не так. Мои чувства настоящие.
— Твои чувства, — повторила она с горькой усмешкой. — А что насчёт моих чувств, Эдриан? Тебя когда-нибудь интересовало, что чувствую я?
Эдриан замер. В её словах была такая боль, такая горечь, что он почувствовал укол вины.
— Лавиния, я…
— Нет, — она подняла руку, останавливая его. — Ты хочешь начать сначала? Прекрасно. Тогда позволь мне сказать тебе то, что я думаю о твоём внезапном «прозрении».
Она подошла ближе, и в её глазах полыхал огонь, которого он никогда раньше не видел.
— Ты думаешь, что можешь месяцами обращаться со мной как с досадной помехой, игнорировать, унижать, а потом просто прийти и сказать «я влюбился», и всё будет забыто?
— Я не думаю, что всё будет забыто, — попытался возразить Эдриан. — Но я надеялся…
— Надеялся? — её голос стал ещё холоднее. — На что? На то, что я брошусь к твоим ногам от благодарности? На то, что буду счастлива получить крупицы твоего внимания?
Эдриан почувствовал, как что-то сжимается в груди. Всё шло совсем не так, как он планировал.
— Лавиния, пожалуйста…
— Знаешь, что я думаю, Эдриан? — она наклонилась ближе, и её слова прозвучали как удар хлыста. — Я думаю, что ты просто не можешь вынести того, что я больше не пляшу под твою дудку. Что твоё эго не может смириться с тем, что кто-то перестал тебя обожать.
— Это не так! — воскликнул он. — Мои чувства искренние!
Две недели прошли в странном подобии мира. Эдриан и Лавиния поддерживали видимость вежливых отношений — формальные приветствия за завтраком, краткие кивки при встречах в коридорах, минимально необходимое общение в присутствии семьи. В сущности, это мало отличалось от их прежней динамики, с одним существенным различием — теперь именно Эдриан страдал от этой отстранённости.
Лавиния же казалась совершенно невозмутимой. Она читала, гуляла в саду, беседовала с Оливией, изредка выезжала в город. Её жизнь текла спокойно и размеренно, словно Эдриан был всего лишь частью обстановки, не более значимой, чем мебель.
Это убивало его.
Каждое утро он надеялся увидеть в её глазах хотя бы тень прежних чувств, но встречал лишь вежливое безразличие. Она была учтива, корректна и абсолютно равнодушна к его присутствию. Эдриан ловил себя на том, что следит за каждым её движением, анализирует каждое слово, ищет признаки того, что её холодность — всего лишь маска. Но с каждым днём становилось всё очевиднее, что это не игра.
Однажды днём, проходя мимо малой гостиной, Эдриан услышал голоса Лавинии и Оливии. Он должен был пройти мимо — джентльмен не подслушивает частные разговоры дам. Но прозвучавшее из уст сестры собственное имя заставило его остановиться у приоткрытой двери.
— Лавиния, с тобой и Эдрианом всё в порядке? Вы почти не разговариваете.
Эдриан замер, стыдясь своего поведения, но не в силах уйти.
— А разве мы когда-то много разговаривали? — спросила Лавиния с лёгкой усмешкой.
— Ну… нет, — призналась Оливия. — Но раньше ты… ты всегда следила за ним взглядом, пыталась привлечь его внимание. А теперь словно он для тебя не существует.
Сердце Эдриана сжалось. Да, раньше взгляд Лавинии действительно неотступно следовал за ним. Тогда это раздражало, казалось навязчивым. Теперь же он отдал бы многое, чтобы вернуть подобное отношение.
— Возможно, потому что так оно и есть.
Эти слова ударили как пощёчина.
— Что ты имеешь в виду?
Пауза показалась Эдриану вечностью.
— Я разлюбила его, Оливия. Это произошло постепенно. Иногда любовь просто… заканчивается. Особенно когда понимаешь, что любила не человека, а собственные иллюзии о нём.
Эдриан прислонился к стене, чувствуя, как мир качается под ногами. Разлюбила. Она сказала это так спокойно, без горечи или сожаления — просто констатировала факт.
— Но вы помолвлены! Что теперь будет?
Да, — подумал Эдриан с отчаянной надеждой. Мы помолвлены. Это что-то да значит.
— Честно говоря, я не знаю. Возможно, помолвка будет расторгнута. Или… что-то изменится. Пока я просто живу одним днём.
— Но отец так настаивает на этом браке. Он дал обещание твоему отцу…
Эдриан почувствовал проблеск надежды. Да, отец намерен поженить их. Лавиния не пойдёт против воли своего опекуна — она слишком воспитанна для этого. Помолвка всё ещё связывает их, даже если её чувства угасли.
— Я знаю. И я не хочу огорчать лорда Торнхилла. Он так добр ко мне. Но я больше не могу притворяться, что испытываю чувства, которых нет.
— А если Эдриан попытается наладить отношения? Если он изменится?
Эдриан затаил дыхание, ожидая ответа.
— Некоторые вещи нельзя исправить, Оливия. Слишком много было сказано и сделано. Но не волнуйся. Что-нибудь да придумается. Всегда есть выход, даже из самых сложных ситуаций.
Эдриан тихо отошёл от двери, чувствуя смесь отчаяния и решимости. Лавиния больше его не любила — это было ясно. Но у него ещё оставалось время, чтобы изменить её мнение. Он должен попытаться, даже если шансы ничтожны.
В следующие дни Эдриан обдумывал стратегию. Он не мог позволить себе отчаяться. Помолвка давала ему преимущество — Лавиния была связана с ним обязательствами, которые нельзя просто проигнорировать. Отец поддерживал этот брак, и Лавиния, при всей своей новой независимости, не стала бы открыто противиться воле лорда Торнхилла.
Бал у маркиза Уэстбрука казался подходящей возможностью. В обществе, среди танцев и светских разговоров, он мог бы попытаться пробиться сквозь её холодность.
Лавиния выбрала для бала элегантное платье из изумрудного шёлка, которое прекрасно подчёркивало цвет её глаз. Эдриан заметил это, как замечал теперь каждую деталь её внешности, каждое движение. В карете он несколько раз пытался завязать разговор, но она отвечала односложно, глядя в окно.
Бальный зал маркиза поражал великолепием, но Эдриан едва замечал роскошь вокруг. Всё его внимание было сосредоточено на Лавинии.
Когда оркестр заиграл первый вальс, он подошёл к ней с обязательным поклоном. Это был его шанс — несколько минут наедине с ней, возможность что-то сказать, попытаться достучаться до неё.
— Могу я пригласить вас на танец? — формально спросил он.
— Конечно, — так же формально ответила она.
Они танцевали молча, и Эдриан чувствовал каждое прикосновение, каждое мгновение близости. Но для Лавинии это был просто танец с партнёром, не более значимый, чем танец с любым другим джентльменом. В её глазах не было ни тепла, ни интереса — только вежливая отстранённость.
Когда музыка закончилась, Лавиния сделала реверанс и собралась отойти. Эдриан понял, что упускает момент.
— Лавиния, — начал он тихо, — может быть, мы могли бы…
— Мисс Рэвенскрофт! — весёлый голос прервал его. Монтгомери приближался к ним с широкой улыбкой. — Могу я надеяться на следующий танец?
— С удовольствием, лорд Монтгомери, — Лавиния улыбнулась ему так тепло, как давно не улыбалась Эдриану.
Эдриан стоял, наблюдая, как она уходит с другим мужчиной, чувствуя, как внутри всё сжимается от ревности и отчаяния.
Вечер превратился в пытку. Лавиния танцевала с одним кавалером за другим, смеялась, беседовала, выглядела совершенно счастливой. Эдриан же, выполняя свои светские обязанности, не сводил с неё глаз, мучаясь каждый раз, когда видел её в объятиях другого.
Особенно его раздражало внимание Монтгомери. Тот уже третий раз приглашал Лавинию на танец, и она не отказывала. Более того, они явно наслаждались обществом друг друга.
Эдриан сидел в том же кресле, где ещё недавно строил планы признания в любви, и мрачно смотрел на дно своего бокала. Содержимое обжигало горло, но не помогало забыть унижение, которое он испытал на балу, не заглушал голоса, шептавшего ему, что он окончательно всё разрушил. Каждый раз, когда он закрывал глаза, перед ним всплывали сцены сегодняшнего вечера — удивлённые лица гостей, презрительный взгляд Лавинии, собственное неконтролируемое поведение.
Тристан расположился напротив, время от времени бросая на кузена обеспокоенные взгляды. Наконец он не выдержал молчания.
— Эдриан, что, чёрт возьми, на тебя нашло сегодня? — спросил он прямо. — Ты устроил сцену посреди бального зала, как какой-то ревнивый муж!
Эдриан резко поднял глаза, и в них полыхнул гнев.
— Ревнивый муж? — повторил он с горечью. — Это ты меня довёл до этого состояния своими советами!
Тристан удивлённо моргнул.
— Что ты имеешь в виду?
— Твои проповеди о честности и искренности! — Эдриан поставил бокал на стол с громким стуком. — «Признайся ей в чувствах», «будь открытым», «покажи настоящего себя». Прекрасный совет, кузен!
Эдриан встал и прошёлся по комнате, его движения были резкими, нервными.
— Я последовал твоему совету. Пошёл к ней, как дурак, признался в своих чувствах, попросил дать мне шанс. И знаешь, что получил взамен?
Он повернулся к Тристану, и в его глазах читалась смесь боли и ярости.
— Она посмотрела на меня как на назойливое насекомое и сказала, что я скучен, предсказуем и безнадёжно эгоистичен. Вот что дала мне твоя честность!
Тристан попытался что-то сказать, но Эдриан не дал ему слова.
— А потом, — продолжил он, снова наполняя бокал, — она ведёт себя так, словно я вообще не существую. Улыбается другим мужчинам, танцует с ними, смеётся их шуткам. А со мной… со мной она холодна как лёд.
Он сделал большой глоток и поморщился.
— И самое унизительное — она называет нашу помолвку формальностью! При посторонних! Говорит, что мы деловые партнёры. Деловые партнёры, Тристан! Как будто я какой-то клерк, а не её жених.
Эдриан снова сел в кресло, но не мог усидеть на месте. Внутри него бурлила смесь противоречивых чувств — уязвлённая гордость, растущая привязанность к Лавинии, злость на собственную слабость.
— Знаешь, что больше всего бесит? — спросил он, глядя на кузена. — То, что я не могу просто отбросить мысли о ней. Раньше, если женщина меня отвергала, я пожимал плечами и находил другую. А теперь…
Он замолчал, сжав кулаки.
— Теперь я думаю о ней постоянно. Анализирую каждое её слово, каждый взгляд. Ищу признаки того, что она не совсем равнодушна. И это… это унизительно.
Тристан наконец решился заговорить:
— Эдриан, может быть…
— Нет! — резко оборвал его Эдриан. — Никаких «может быть». Я Эдриан Торнхилл. Женщины всегда добивались моего внимания, а не наоборот. А теперь я унижаюсь перед девчонкой без гроша за душой, которая смотрит на меня будто на плесень.
Он встал и подошёл к камину, опираясь руками о каминную полку.
— Ужаснее всего то, что я не могу остановиться. Сегодня на балу, когда увидел её с Монтгомери… Я знал, что веду себя как дурак, знал, что создаю скандал, но не мог сдержаться.
Эдриан повернулся к кузену, и в его лице читалась растерянность.
— Что со мной происходит, Тристан? Почему я не могу просто плюнуть на всё это и жить как раньше?
— Возможно, потому что ты влюбился? — осторожно предположил Тристан.
Эдриан фыркнул.
— Влюбился? Это не любовь, это какое-то проклятие. Любовь должна приносить счастье, а не превращать человека в жалкое подобие самого себя.
Он вернулся к креслу и снова взялся за бокал.
— То, что происходит, просто смехотворно. Раньше Лавиния смотрела на меня с обожанием, и это меня раздражало. Казалось навязчивым, неуместным. А теперь я готов на всё, лишь бы увидеть в её глазах хотя бы тень прежнего тепла.
Эдриан рассмеялся, но смех прозвучал горько.
— Ирония судьбы. Когда она меня любила, я был равнодушен. Теперь, когда я… когда у меня появились чувства к ней, она меня ненавидит.
— Может быть, ей просто нужно время? — попытался подбодрить его Тристан.
— Время? — Эдриан горько хмыкнул. — Для чего? Чтобы найти кого-то получше?
Он снова сжал кулаки.
— Раньше я был единственным, кто имел значение в её жизни. Она смотрела только на меня, думала только обо мне. А теперь… теперь я даже не в списке её приоритетов.
Эдриан снова приложился к бокалу, чтобы унять поднимающуюся внутри дрожь.
— Для неё, похоже, даже наша помолвка больше не имеет значения. Она сказала Оливии, что найдёт выход из сложившейся ситуации.
Он поймал на себе удивлённый взгляд Тристана, но предпочёл проигнорировать его, не собираясь объяснять, каким образом получил эту информацию.
— Ты видел, как она сегодня вела себя с Монтгомери и остальными? — продолжил он, и в голосе зазвучали нотки плохо скрываемой ревности. — Она была очаровательна, остроумна, открыта.
Эдриан отвернулся, сжав челюсти. Воспоминания жгли внутренности сильнее, чем янтарная жидкость в бокале.
— Нет, кузен. Она уже нашла, к чему стремиться. И это определённо не я.
В этот момент дверь открылась, и в комнату вошёл слуга.
— Простите, мистер Эдриан, — сказал он с поклоном. — Лорд Торнхилл требует вас к себе в кабинет. Немедленно.
Эдриан почувствовал, как последние остатки самоуверенности покидают его. Тон слуги не предвещал ничего хорошего.
— Передай отцу, что я сейчас приду, — сказал он, поднимаясь с кресла и чувствуя, как от выпитого слегка кружится голова.
Когда слуга ушёл, Тристан посмотрел на кузена с сочувствием.
— Удачи, Эдриан. Похоже, тебе предстоит нелёгкий разговор.
Эдриан кивнул и направился к двери. Вся его злость и гордость вдруг улетучились, оставив место холодному страху. После сегодняшнего скандала отец имел полное право лишить его не только невесты, но и наследства.