Невеста с преисподней

Пролог

Сидели мы, значит, во преисподней маковой, где воздух — как кисель из сажи, а потолок — небо, проглоченное углём. Скукота смертная, аж в рогах сквозняки свистят. Скучно так, что даже черти без хвостов мечутся, как мухи в банке.

А тут он, Бес-счетовод, явился — рога в чернилах, глаза как у совы в полнолуние, хитрющие и круглющие. Голос у него, как будто по шершавой бумаге ногтями:
— "А ну-ка, во подкидного козла сыграем! Аль вы, шайка бездельная, в костях совсем обнищали?"

Я, Ульяна Огневласая, кто не в курсе — дочь самого пламенного вихря, дважды в карты архангелов обыгрывала, а разок и в шашки Гавриила уложила. Мне ли страшиться?!

(вскидывает кулак в раскалённую пустоту)
— Ай, Вельзевулище, не неси чепухи! Ты позабыл, как я у тебя крылья в домино отыграла, да ещё и с подписью? Вон они, у меня теперь на стенке висят, как коврик.

(понижает голос, кидает косой взгляд на слушателей)
— А этот рогатый бухгалтер, чтоб его адовы чернила проглотили, семь раз сряду мне козла подкинул! Семь, Карл! Вся геенна хохотать начала, пламя аж фыркало от смеха, бесята малые в кулачки давятся, а один вообще катался по лаве, как по снегу.

И тут, значит, я, от злости последнюю шестерку сгрызла — прям зубами, с хрустом! Счетовод же, гадёныш, как ни в чём не бывало, вздохнул так, будто на нём сто чертей пляшут, и изрекает, голосом скрипучим, словно телега без смазу:
— "По уложению тьмочисленному... Победитель испытание чинит."

(передразнивает его, кривя губы и закатывая глаза)
— "Желаешь воли? Обручься на год со смертным. Во плоти человеческой. Без чар, без хвоста, без огненных прикрас. Если не сбежишь — душа твоя вольна."

Я ему:
— Да ты белены объелся, милок?! Это ж как — в мир смертных, с телесами, с хлопотами? А он в ответ в костяные счёты тычет, будто не я, а бухгалтер недоделанный:
— *"По скрижали 1488-й — не объелся. *Роспись ставь, не мямли."

(пауза, цокает языком, ногтями — по столу, как по гробовой крышке)
— Вот так и впряглась, значит, в эту тёплую, бесхвостую, ворчащую долю. Человеческую.

(вдруг замирает, задумчиво прикасается к щеке — словно впервые почувствовала кожу)
— Хотя… груди — занятная штуковина. Мягкие, упрямые… в бою неудобны, но в бане — сносно.
А ещё — пироги! Эти тёплые, душистые комки счастья… они ведь не вопят, когда их кусаешь. Это уже победа.

(и тут, словно очнувшись, хлопает себя по бедру и вскакивает)
— Ну что ж, поехали маяться! Волю, выходит, свою выцарапала — теперь осталось её… не проесть.

Глава 1

От лица Ульяны

— Где это я?..

Первое, что я почувствовала — это холод. Не родное адское пекло, не серные объятия знакомого котла, нет.
А мерзкий, цепкий, сырой, влажный холод, будто кто-то заботливо вынул меня из печки и положил сушиться на болотную грязь. Бр-р.

Я открыла глаза.
Небо.
Голубое.
Без трещин, без гарей, без демонов. Просто небо — безразличное, глупое, пронзительное. И солнце… Солнце!
Какой кретин его включил на полную мощность?! Оно слепит, жжёт, обжигает, как дурная благодать.

Я лежала в пыли.
На дороге, щедро усыпанной камнями и чьими-то следами. Пахло… землёй. Настоящей. С душком навоза, мокрого сена и чего-то ещё… сладкого, почти вызывающе-тёплого.
Фу. Человеческий мир.

Вокруг — деревня, если этот шалашный шабаш можно так назвать.
Избы перекошенные, будто их собирали пьяные черти на спор.
Заборы — символ надежды. Покосились, поломались, но стоят, потому что так принято: «Ну уж коль поставили, пусть стоит».
Кто я здесь? Ком земли? Тень? Ошибка системы?

— Чёрт побери… — пробормотала я, но тут же прикусила язык.
А вдруг тут слушают? А вдруг проклятия вслух тут на учёте?

---

— Люди… какие же они СТРАННЫЕ.

Вдоль дороги ковыляла баба в платке, вся в морщинах и подозрениях. Вела за собой корову (тоже подозрительную).
Увидела меня — замерла, как статуя, потом как зашепчет:
— «Господи, помилуй...» — и перекрестилась так рьяно, будто я прямо сейчас начну рыгать огнём и выкрикивать псалмы наоборот.

Потом был мужик на телеге — вся его одежда была собрана, кажется, из тряпок, обид и старых занавесок.
Уставился на меня с выражением: «Это что, человек? Или новый сорт тыквы?..»

— «Девка, а девка! Ты чьих будешь?» — гаркнул.

Я открыла рот… и зависла.
Как они тут вообще разговаривают? В Аду мы общались просто: рычишь — тебя боятся, плюнул — поклон, обуглил взглядом — и бесы понесли паланкин.
А тут надо слова подбирать?

— «Я… новая…» — выдавила я с сомнением.

Мужик хмыкнул, будто услышал имя старой болячки, и поехал дальше.
— «Новеньких нынче как грибов в лесу...» — пробормотал.

Замечательно. Я — гриб. Без хвоста и без рога.

---

— Ах да, тело…

Посмотрела на руки — без когтей, без чешуи, без огненной дымки вокруг ногтей.
Посмотрела вниз — копыт нет, только бледные, нелепые, мерзнущие пальцы.
А хвоста — НЕТ.
ВОБЩЕ.

Как я теперь держу равновесие?!
В аду я могла на хвосте поднимать шкафы, избивать глупцов и обвиваться, как змея вокруг аргументации.

Попыталась встать. Ноги дрожат, как желе на траурной трапезе. Сделала шаг — споткнулась о воздух. Второй шаг — и уже лицом к лужице, в которой кто-то явно купал стыда.

— «Тьфу ты, дьявольщина!» — выругалась. И опять! Сколько можно? Мне ещё штраф за сквернословие припишут!

В кустах затрещали воробьи. Маленькие, мерзкие. В аду я бы одним взглядом заставила их взорваться конфетти.
А тут...
Чирикают.
Насмехаются.
Я прищурилась — бесполезно. Они даже усилили громкость.

---

— Парни…

Мимо прошли два деревенских молодца. Один рыжий, с весёлой мордой, другой — чёрный, как недопечённый демон, с серьгой в ухе и недоверием в глазах.
Я выпрямилась. Поправила волосы (как тут флиртуют — волосами или репой?).

— «Здорово, краля!» — крикнул рыжий.
Я попробовала улыбнуться — не оскалиться, не продемонстрировать зубы из скрижалей, а улыбнуться по-человечески.

— «Здравствуйте…» — просипела я, как дверная петля.

Они переглянулись. Засмеялись.
— «Во, говорит, как городская! Словечки-то какие…»

— «А вы… кто?» — спросила я, вежливо. Почти.

— «Мы? Да мы тут… местные.»

Один ткнул пальцем в висок, другой подтолкнул его дальше.
— «Пойдём, Гриш, баба с приветом…»

И ушли.
Чудесно. Я теперь "баба с приветом".

---

— А потом… он появился.
Панкрат.

Высокий, как церковный позор. Широкоплечий, руки — будто дубы с кулаками. Шёл не спеша, нёс вязанку дров, и от него пахло… сосной, дымом и терпением.

Я замерла. Почувствовала, как во мне что-то дёрнулось. Инстинкт? Остаток хвоста?

Он поднял глаза.
Глаза — как лес. Тёмный, глубокий, немного дремучий.

— «Ты… новая?» — спросил он.

Я кивнула.
Голова качнулась — непривычно, будто шея хочет своей судьбы.

— «А ты… кто?»

— «Панкрат. Живу тут.»

Он не усмехнулся. Не ткнул пальцем в висок.
Просто смотрел.

И тогда…
я поняла.

Магии нет. Когтей нет. Демонов под боком — увы.
Но остался взгляд. И навык убеждать без права на отказ.

Я подошла ближе. Смотрела ему в глаза.
Говорила почти шёпотом, как смертный приговор с мёдом на губах.

— Ну, конечно я его зачаровала.

А вы как думали?

Панкрат — эта ходячая гора мышц и спокойствия — просто так бы решил жениться на девке, которую нашёл в пыли, со спутанными волосами, без рода, без имени и (что хуже всего) без приличного платка на голове?
Ха! Не смешите меня.

Мужики такие штуки не делают.
По крайней мере, не без магии.

Нет, я не бросалась на него с чарами наперевес, не завывала демоническим голосом в полночь, не варила зелье из глаз летучих мышей и зубов ведьмочек-двоечниц. Всё было… элегантно.

Незаметно. Почти случайно.

— «Ты… хочешь жениться?» — спросила я, смотря ему прямо в душу.

А внутри — мелкий, осторожный импульс, крошечная волна, посланная через взгляд. Ничего особенного — пряжа желания, которую я аккуратно закинула в его аурическое поле (да-да, у людей оно тоже есть, хоть и выглядит, как тряпка после субботника).

Маленькая зацепка.
Легкий привкус очарования.
Ничего запрещённого.

— «Ладно… Попробуем,» — сказал он, и всё внутри меня заулыбалось.

Ведь это сработало.

Ну да, возможно, без магии он бы просто пошёл дальше.
Может, хмыкнул бы, подумал, что я "странная, но миленькая", и забыл бы через час.