Невеста стального магната

Глава 1.

*** Нина ***

«Надеюсь, сегодня ты скажешь мне «да»».

Смотрю на смс, щурясь от сибирского солнца, и прыгаю в трамвай.

Очень двусмысленная фраза. Может означать, что угодно. Первое свидание. Секс. Минет. Свадьбу.

При мысли о свадьбе, сердце делает кульбит, но я отбрасываю мысль. Потому что больше не невеста стального магната, а просто студентка театрального вуза в Новосибирске.

Ну хорошо, пусть не очень «просто». Ведь мне удалось поступить с первого раза, на бюджет. В первый же год попасть в массовку городского театра.

И сейчас я еду на первый свой спектакль, где буду играть роль Ларисы в «Бесприданнице» Островского. Пугает, насколько это сходится с прошлым. А молодой человек, мне написавший, это Толя. Весьма талантливый актер и мой партнер по сцене. Играть он будет Юлия Карандашева, что тоже весьма символично.

Уже полгода я отказываю ему в свидании, придумывая самые разные причины. Вроде отсутствия времени, страха, что это испортит отношения в коллективе, что не хочу рушить такую замечательную дружбу.

И только настоящую причину назвать ему боюсь.

Я девственница.

И, наверное, его это может обрадовать, только вот при этом мое тело весьма порочно использовалось в самых разных позах на протяжении почти трех месяцев.

И я была очень даже не против.

Девственна, но не невинна. Но сейчас, вспоминая об этом, мне кажется, что на коже застыл известкой слой грязи.

А Толя… Он другой. Он светлый. Хочет не просто отношений, он жаждет настоящей любви.

«А разве есть любовь ярче, чем между партнерами на сцене, Ниночка», – шептал он мне, недавно провожая домой.

«Есть», – думала я, только вот не приносит ничего хорошего. Как наркотики. Отказ от которых адски болезненный. Ломка невыносима. Я не принимала наркотики, но я любила.

Толе же я улыбалась, просила не торопить, и целомудренно целовала в щеку.

Порой корю себя, что эгоистично держу призрачной надеждой.

Но мне кажется, его добродушие и нежность дарят мне то ощущение света, что я потеряла два года назад.

Когда выстрелила в любимого человека.

– Пермякова! – черт. Бросаю взгляд на наручные часы. Не опоздала же вроде. У нас еще прогон. А наш режиссер вечно на панике. – Ты чуть не опоздала! Помнишь, по какой причине ты имеешь право опоздать на репетицию?!

– Если умру? – предполагаю я и сдаю свой любимый белый пуховик в гардероб.

Подарок бывшего жениха все такой же, как и два года назад.

Наверное, мазохизм, но я не могу его выкинуть. Он дарит мне воспоминания. И то, что они не только хорошие, порой держит меня на плаву.

– Правильно! Только витаешь ты где? – он хватает мой подбородок жесткими пальцами и осматривает лицо. – Выспалась?

– Весьма, – даже снилось что–то. Коты. Мне всегда снятся коты. Но не какие–то, а вполне себе конкретный, которого я оставила в прошлой жизни.

– Тогда хватит пялиться в пустоту. Я даю тебе шанс. Просрешь, другого не будет.

«Просрешь, другого не будет», – передразниваю его про себя.

Потому что повторяет регулярно. Но в лицо претензии не выскажу, потому что он самодур и может выкинуть все, что угодно.

Но при этом весьма харизматичный, со своей кудрявой черной шевелюрой, высоким ростом и поджарой фигурой.

А уж от походки, резкой, размашистой, так и вовсе многие дамы в нашем театре сходят с ума.

А еще он мой педагог. Очень требовательный и грубый. Но после отношений с Борисом Распутиным, женихом. Его ударов по самому больному, грубость Шолохова ощущаются легкими толчками в плечо.

И режиссеру весьма понравилось, как я их сношу. Плакала только один раз. Зато после этого выдавала те сто процентов, что он просил.

То есть беспрекословно требовал.

Толя уже в гримерке. Улыбается из зеркала, пока над его лицом и светлыми волосами колдует гример. Немного старит, лепит усы. А еще моя мама по сцене здесь, и, конечно, «Паратов». Видный актер, заслуженный артист сорока лет Жильцов Владимир. И ему очень не нравится, что он участвует в спектакле со студенткой второго курса.

А мне не нравится, как он играет богатого дворянина. Потому что у меня в голове сложился образ по реальному персонажу. И Жильцов ему не соответствует, больно наигранно это его: «Что делать, Лариса Дмитриевна! В любви равенства нет, это уж не мной заведено. В любви приходится иногда и плакать.». Хотя может быть я просто сужу со своей колокольни? Ведь мир – это не только Борис Распутин. Он гораздо больше. И я сама на протяжении последних лет в этом убеждаюсь.

И убеждаю себя, что ловлю кайф от своей свободы.

– Нина, бегом, – тянет меня к зеркалу гример и распускает косу темных волос, накладывает грим на светлую кожу, оттеняет синие глаза. В другую сторону меня тянет костюмер, потом снова появляется Шолохов. Останавливает в коридоре, толкает к стене.

Глава 2.

Шолохов меня не отпускает. Только на телефон свой отвечает насчет проходок высокопоставленным гостям. А у меня есть минутка, чтобы ответить на смс. Бросаю взгляд в телефон, а там уже сообщение от Женьки.

«Хай, бейба! Я уже еду! Купила тухлые помидоры! Вдруг народ забудет, как нужно встречать будущую звезду. А после премьеры закатим вечеринку. И Толю твоего возьмем. Зажжем, подруга!».

Мне уже страшно. Хотя идеи подружки–сожительницы всегда меня пугают до дрожи.

О чем ей и пишу с тихой улыбкой. И телефон тут же отбирают.

– Ты должна страдать! А не портить грим своей улыбкой! – орет мне в лицо Шолохов, пихает гаджет обратно и марширует к рубке свето–режиссера.

Ладно хоть не забрызгал ядом. Он может. Хотя, надо признать, когда смеется, он становится почти красивым.

– Мне кажется, ты ему нравишься, – Толя. Отлепляется от стены и подходит близко. – Он орет так эмоционально только на тебя.

– Ты просто давно не был на его занятиях. Там он не только орет, но и кидается стульями.

– О, Боги, – смеется Толя и проникновенно смотрит мне в глаза. Ну, давай, вот именно сейчас самое время. – Как ты выжила?

– Мне не привыкать к тирании.

– Отец, – улыбается он, и вот здесь я не могу соврать.

– Мужчина.

– Оу, – поднимает он руку к голове, как обычно делает, но вспоминает про лак и смеется в кулак. – Черт… Я был уверен…

Уверен, что я девственница. Кто бы сомневался.

– Это проблема? Теперь ты не ждешь моего «да»?

– Да, нет, – неловко смеется он, – просто я бы был настойчивее и уже бы ждал другого «да». Нина, послушай…

– На сцену! Толя! Перед спектаклем в душ. И ручкой поработать. Не хватало, чтобы зрительницы на твой стояк смотрели, а не на сцену.

– Деликатность – это не ваше, Костя.

– Да я деликатен как никогда! Иначе бы сказал, что уже собираюсь сварить твои яйца, чтобы ты их к Пермяковой не подкатывал. На сцену я сказал!

Сцена. Сцена. Сцена. Зритель требует хлеба и зрелищ. А мне хочется стать достойной их внимания. Но эта роль...

Я не хотела ее. Уж слишком мне близка героиня. Я чувствую ее терзания. Боль. Страх.

Да, со сцены кажется, что я вжилась в эту роль, с первого раза понимаю поставленные режиссером задачи. Только вот… Это не игра. Я и есть бесприданница. Оскверненная и убитая. Самое легкое в этой роли умирать. Быть подстреленной тем, кому я не досталась. Тем, кого опозорила своим выбором мужчины.

Тем, что стала предметом жребия.

И только падая в нишу в сцене, имитирующую воду, мне кажется, я бы могла побороться. Чуть вильнуть в сторону. Не дать себя убить и прыгнуть в реку сама. Уплыть и действительно начать жить с нуля.

Наверное, потому что в отличие от героини я даю себе шанс отмыться от ментальной грязи. В отличие от героини я хочу жить.

Зал взрывается аплодисментами и я, лежа на матах, в темноте, улыбаюсь. Реву, что в первый раз в жизни я сделала что–то по–настоящему достойное.

Чувствую на запястье захват и дергаюсь.

– Пока никто не слышит, я скажу, – в темноте голос Шолохова звучит горячим шоколадом. – Ты эту роль как будто через себя пропустила. Просто неподражаемо.

– Пока никто не слышит, я скажу. Вы – великолепный учитель.

Его пальцы на этих словах сжимаются крепче, стискивая кожу. Но в следующий миг он вытягивает меня из–под сцены, бросает последний взгляд и пропускает вперед. Чтобы я поднялась на общий поклон.

И там, в шуме оваций и слепящем свете прожектора я вижу силуэты. Мама, папа, Женя. Такая же разгильдяйка, но мужиков не таскает, за что ей моя благодарность и стряпня.

И ощущая смутное волнение, бегаю глазами по залу, чтобы уловить еще один силуэт. Но глупости.

Такому человеку нечего делать в Новосибирске. Тем более нечего делать в театре. На спектакле бывшей невесты, что поступила не так, как он хотел.

И это хорошо, потому что он мог все испортить. Ведь в памяти до сих пор живо, как он испортил мой первый поход в театр. Уничтожил в корне радость членом, что пихал в рот.

В гримерке ликование. Все рады закончить рабочий день, а на меня опускается тьмой тоска.

Возможно, потому что я все еще чувствую боль бутафорского выстрела.

Он как нить, связующая прошлое и настоящее. И я до сих пор помню ту боль, что я никому не показала.

Помню, что просто, как человек, получивший ранение, но не сразу его осознавший, заморозила сознание. Ровно до того момента, когда осталась одна.

Вот тогда меня прорвало. Даже сейчас я ощущаю ту боль в груди, словно пулю я пустила не в своего жениха, а в себя.

– Нина, – заглядывает Толя, когда все уже ушли. – Там твоя Женя меня атакует.

Я смеюсь, быстро стерев слезу, и беру сумочку. А оттуда начинает жужжать телефон.

Обуваю зимние ботинки, достаю свой самсунг. Замираю, прочитав несколько слов с незнакомого номера. Потом снова. И снова. Словно каждая буква клеймо, выжженное на коже.

Глава 3.

Как в ледяную прорубь с головой окунаюсь в прошлое.

Дыхание перехватывает, сердце как отбойный молоток и только глаза как два блюдца в экран.

В каждую букву. В смысл сказанного. В то, что он был здесь.

Борис видел меня. Он пришел специально?

Так и сижу, зависнув в экране, пока меня не выдергивают из мыслей веселые голоса.

– Ну что я говорила, – смеется Женька, как всегда сногсшибательна в белом манто и высоких ботфортах. «Зима не повод быть страшилой» – её слова. – Она от собственного успеха впала в ступор. Ау… Детка?

– Все нормально… – быстро отключаю телефон, бросаю в рюкзак. Его через плечо и встаю. – Ступор прошел, я готова.

По прищуренному взгляду Жени понимаю – не поверила.

Она читает меня как открытую книгу. Для Толи же я святой трактат, который трогать нельзя.

– Тогда вперед, – подходит Женя и под руку берет, а Толя сзади плетется. – Потом все расскажешь.

– Да нечего рассказывать.

– Ну посмотрим, – говорит она, пока выходим в холл театра, где еще никто не разошелся. Неожиданно оглушает криком: – А вот и мои поклонники… Или не мои.

Мама – все еще в расцвете сил и стройности. Папа с небольшим комком нервов, лысиной. Сегодня еще и с цветами.

– Спасибо, мои дорогие, – обнимаю обоих, чувствую привычный запах борща и душок дешевых сигарет. Улыбаюсь.

Роднее у меня никого нет. Была еще сестра. Но пропала два года назад. Несмотря на нелады с ней в отношениях, меня не отпускает чувство вины из–за ее исчезновения. Ведь косвенно к этому причастна я.

И Борис.

Он причастен ко всему, что со мной происходило раньше.

Но не теперь. Теперь он не имеет власти надо мной.

А СМС…

Ну пришел на премьеру, ну убедился, что во мне все так же нет ничего интересного. Ну узнал новый номер телефона.

Не нужна я ему больше.

Бесполезная инвестиция, которая не принесла доход.

Передаю цветы нетерпеливой Жене, и мы идем к выходу. Я стараюсь ни оглядываться, ни думать о том, что прямо сейчас он все еще в театре. Смотрит прямо на меня.

Нет. Нет. Наверняка он уже уехал. С очень красивой женщиной, которая уже отсасывает ему в машине. Все, как он любит.

Все, как любила я. Потому что его удовольствие было приоритетным, даже если шло вразрез с моим комфортом.

Главное, что «было». Теперь это разбитое прошлое, осколки которого я давно подмела и выбросила в мусорное ведро.

– Господи… – ахает Женя, и меня прошибает озноб. Но увидев, на кого она уставилась, по телу разливается спокойствие.

Шолохов любит привлекать к себе внимание прессы. Он вообще любит, когда его любят. Пока Женя расспрашивает Толю о «том самом Шолохове Константине», бросаю взгляд на свое запястье.

Странно, но показалось, что тем, как режиссер сжал его, он что–то хотел мне сказать.

– Это тот, что стульями кидается? Ой… Я бы не отказалась ощутить на себе силу его рук. Очень надеюсь, он спит не только с актрисами. Нина. Иди. Он зовет тебя, – подталкивает меня Женя, за что получает огненную стрелу в моем взгляде. Толя вручает мне один из букетов, и я иду к режиссеру.

Он действительно меня подзывает.

Обхватывая талию и прижимая к себе, он рассказывает всем о моем фантастическом везении. О том, как среди бесталанных студентов отыскал алмаз и придал ему блеска.

Почему–то на этих словах мне становится неудобно, тошно… А прошлое и мысли про огранку начинают заполнять сознание. Почти вызывая тахикардию.

Вспышки камер и я протираю глаза. Моргаю и мне кажется… Мне только кажется, что возле колонны я вижу знакомый силуэт.

Нет. Так не пойдет.

Я так с ума сойду, думая, где он меня выловит и что скажет.

Нигде.

Ты выстрелила в него!

Сбежала со свадьбы.

Многие ли мужчины захотят после этого вернуться к женщине. Мазохисты? Борис вроде замечен не был.

Зато была замечена я.

Встряхиваюсь и бегу к своим.

Не хочу больше думать о плохом. Борис умел мастерски испортить мне самые лучшие моменты. Но сегодня даже его театральное сообщение ничего не испортит. Я стала актрисой! Я больше не люблю его. Сегодня я буду отжигать! И сегодня я–таки скажу Толе «да».

«Да» на тот вопрос, который он постесняется задать. В конце концов мне сколько лет? Для кого мне хранить кусочек кожи внутри влагалища? Для кого? Для свадьбы, которой никогда не состоится? Для мужчины, который так долго меня унижал?

Сегодня я перейду тот барьер между прошлым и настоящим, который сдерживал мою свободу. И возможно именно эта смс подтолкнуло меня. Дало понять, что все, что было, не должно влиять на мою жизнь. На будущее.

Сегодня я буду смелой, открытой, может быть немного развязной.

Глава 4.

Мне легко. Свободно. Хорошо.

Я танцую. Вскидываю руки вверх и чувствую жажду движения. Жажду жизни.

Пузырьки шампанского щекочут горло, и я звонко хохочу, потому что мне весело.

Вокруг люди. Их так много, но для меня они сплошная толпа.

Я даже половины не знаю.

Вернее, я не знаю никого. Кроме Толи, что пытается двигаться рядом. Но мне он скорее напоминает шест, возле которого кручу очередную фигуру. Вспоминаю уроки, что давала мне тренер в московской школе танца, и веду себя… Развязно. Это слово подойдет.

Хихикаю под нос, смотря в удивленные глаза Толика, вот только думаю о том, что бы обо мне сказал Борис. Как бы он оценил мой поступок…Танец на виду у всех, трения об чужого мужчину.

Может быть даже наказал бы меня. Дернул на себя, развернул спиной и прошелся рукой вдоль спины. Да. Да. Ниже. Он бы задрал платье. Разорвал трусы и без прелюдий вошел бы в меня.

О, как я мечтала о классическом сексе, о том единении тел, что мне приходилось чувствовать через боль секса анального. Сейчас мне кажется дикостью, почему Борис так и не сделал меня своей.

Ссылался на скорую свадьбу и желание дать мне надеть белое платье.

На этой мысли останавливаюсь. Странно. Просто безумие.

Вот Толя. Даже учитывая его веру в красивую любовь. Он бы вряд ли стал ждать свадьбы.

Тогда почему терпел Борис? Ведь много раз он был на грани. Много раз головку его крупного члена отделяло лишь мгновение от взятия моей чести. Но что–то его всегда тормозило.

Что же?

– Нина, хочешь отдохнуть? – голос Толи как будто издалека. Через окно. И мне хочется поставить еще пару стеклопакетов.

Но я киваю. Потому что эйфория начинает слетать, а на плечи словно наваливается тяжелым грузом усталость. Так что диван, на котором двигаются в разные стороны еще две парочки, кажется настоящим пристанищем богом. И я откидываю голову на спинку, прикрывая веки, и продолжаю думать.

С чего бы мужчине отказываться от того, что я сама так упорно предлагала.

– Выпей еще, – снова голос Толи и его рука на затылке. Я раскрываю губы, чувствуя стекло бокала, затем искрящееся вино. Оно льется в горло, и я облизываю губы.

Чувствую на себе взгляд. Толя. Такой хороший, хороший Толя. Я же вроде бы сказала ему: «Да» насчет свидания, и он теперь светится от счастья. Мне приятно, что смогла порадовать его.

– Ты сегодня была просто великолепна. В зале не осталось ни одного зрителя, кто бы не поверил в любовь и страдания Ларисы в твоем исполнении.

Ни одного. Это уж точно. Где он сейчас? С кем? Думает обо мне? И почему же я не могу забыть его? Зачем он напомнил, как ловко умеет рушить самый счастливый миг своими колкостями и обидной правдой.

«Если ты научилась сосать, это не значит, что с тобой интересно разговаривать».

Дергаюсь. Именно этот момент Толя выбрал, чтобы зайти чуть дальше в наших отношениях и погладить мое бедро. Трепетно, почти щекотно, особенно, когда начал задирать персиковое, трикотажное платье. Касаться кромки белья.

А я понимаю. Все правильно. Нужно отдаться во власть его такой трепетной любви и просто в ней купаться.

Поэтому смело направляю его руку чуть дальше, чтобы он коснулся абсолютного сухого белья.

– Нина. Ты такая нежная, красивая. Ты бы знала, сколько всего мне хочется тебе сказать. Твои губы, они как лепестки розы, украшенные утренней росой. Твоя кожа нежнее шелка, что только что соткали. Твои алебастровые груди навевают мне воспоминания о пирожных, что делала бабушка с вишенкой. Твои глаза, как голубика, которую хочется съесть.

Остановись… Боже, остановись.

Меня пробирает смех, потому что очень уж не хочется быть съеденной. Я откашливаюсь.

– Отведи меня в туалет. Мне что–то плохо.

Он тут же подрывается, и я ковыляю, пока он обнимает меня за талию. Наверное, надо перестать думать. Начать чувствовать. Полюбить этого ягодного романтика в ответ.

Но в туалете, пока я умываю лицо, а он гладит мою спину, я понимаю – не то.

Это просто не то.

Или я стала какой–то неправильной. Или его характер не такой жесткий, как я привыкла. Он будет позволять мне все. Он даже простит возможную измену. Но разве это делает женщину счастливой? Полное всепрощение, приведшее к ненависти по отношению к мужу?

Собираюсь перед ним извиниться, сказать, что не готова к каким–либо отношениям, кроме дружеских. Но не успеваю.

Его губы слюнявым тараном пробивают оборону моего рта и буквально вынуждают принять язык, который, кажется, собирается выкопать у меня клад, столь резко он двигается.

Руки на заднице теперь осознаются чужими, и я, напрягая все мышцы тела, отталкиваю героя–любовника.

– Понимаю, прости. Не здесь, конечно.

Он собирается сказать что–то еще, но в этот момент дверь открывается, и заглядывает бармен.

– Это твоя машина Мазда три ноль три.

Глава 5.

Это же чудесно! Улыбка до ушей, и мысль о том, как я оказалась в своей комнате, отходит на второй план.

Я шагаю к тумбочке, где в специальной папке отложены деньги, виза и заграничный паспорт. Родители квартиру снимают, меня приютила Женя, а деньги по продаже двушки в Усть–Горске, откуда я родом, и где прожила всю жизнь, мы отложили.

Мы решили найти Ульяну любой ценой. Мертвую или живую. И ни при каких обстоятельствах не обращаться к возможному виновнику ее такого таинственного исчезновения.

Убираю все обратно и сажусь за ноутбук, чтобы посмотреть рейсы. Билет я возьму не раньше тридцатого числа, после всех спектаклей и новогодних елок, где я подрабатываю Снегурочкой.

То есть еще неделю я не смогу осуществить наш с родителями план. Смотрю рейсы на тридцатое до Амстердама. Там была найдена Уля. Не густо. Всего два и оба через Москву. Пересадкой в несколько часов.

Ну что ж…

Что такое легкий дискомфорт по сравнению с возможностью, наконец, искупить свою вину за ненормальные чувства к Борису – самое главное за обман родителей – можно и потерпеть.

Ведь, если бы я сказала о том, что магнат начал, как говорит Шолохов, «подкатывать ко мне яйца», трагедии можно было бы избежать.

Любви можно было бы избежать. Надеюсь…

Немного побродив по виртуальному туру Амстердама, подмечая места, куда бы я хотела попасть, я иду в душ. Включая хороший напор, я почти не думаю, пока жесткие струи бьют хлыстами тело.

Ох… Как же хорошо стоять вот так лицом вверх, представляя себя под проливным дождем. Меняю температуру воды с холодной на горячую. Несколько раз.

Не могу сдержать крика на холодной. Шипения на кипятке. Мазохистка? Но мне нравится контраст. Нравится, когда словно кидает из стороны в сторону. Нравится, когда взлетаешь в своих надеждах, мечтах, планах, а жизнь снова и снова лупит об асфальт реальности... Скажите, больная? Но я об этом стараюсь не думать, просто наслаждаться душем и тем, как перепады температур влияют на мое состояние. Меняю температуру воды и снова вскрикиваю.

Так что очень круто, когда это состояние контраста задевает нервные окончания. Это удовольствие. И именно после таких моментов на тело накатывает легкой волной возбуждение. Теплится где–то между ног, куда и опускаю пальцы. Горячо. Кончиками цепляя клитор и закусывая губу, слегла его потираю.

Отпускаю мысль, которая несет меня в тот день, когда Борис принимал душ со мной.

Впервые.

Впервые я ощутила вкус его твердых губ. Именно тогда первый раз прикоснулась к его телу, взяла в руки желание, водила по нему ладонью. Так долго, и в таком темпе, который диктовал он. Пока плоть в руках не стала казаться каменной, а терпкая влага толчком не брызнула в лицо.

В реальности не так все приятно. Ведь своя рука между ног не сравнится с опытной, мужской, что умела сделать приятно в любом состоянии.

Еще пару движений пальцами и напряжение отпускает меня с рванным выдохом.

Теперь я стою, облокотившись спиной на плитку, и пытаюсь отдышаться.

А потом открываю глаза и замираю.

За прозрачной, мутной перегородкой стоит силуэт. Неподвижно. Как будто специально наблюдая и даже не стыдясь этого.

Зато стыдно становится мне и хочется прикрыться. Я вспоминаю, не издавала ли громких звуков. И вообще, кто бы это мог быть?

Ведь Женя мужчин не водит, а гости, судя по тишине в квартире, разошлись.

А может быть это… Он?

Резким движением провожу рукой по стеку, стирая пленку запотевшей воды, но там уже никого. И незнание начинает злить. Я домываю голову, в быстром темпе заканчиваю остальные процедуры, к которым так привыкла за время жизни с Борисом. Выхожу в гостиную.

– Долго же ты спишь, – смеется Женя, пританцовывая у плиты.

Что?

Стоп.

Женя?

У плиты? Нет, нет. Вы не поняли. Она вообще готовить не умеет. Даже не знает, с какой стороны подойти к электрическому чайнику.

Я подбегаю, проверяю температуру тела ладонью, потом целую ее в лоб. Нормальная вроде.

– Ты не заболела? – спрашивает она, а я отвечаю ей в тон:

– Не заболела ли ты !? Ты же никогда…

– Тсс, – шипит она и смотрит за свое плечо. Но гостиная пуста. Как и мое сознание.

Ни одной мысли, с чего бы Жене, дочери прокурора Усть–Горска, избалованной и инфантильной блондинке, вдруг становиться примерной домохозяйкой.

Может быть шизофрения настигла не только меня. Тогда она ничего не подумает, если я спрошу.

– А кто меня отнес в комнату? – про "раздел" я умалчиваю

– Здесь было столько народу, – пожимает она плечами и пробует тесто для блинчиков по рецепту моих записей. Да на здоровье.

Судя по консистенции, она не промахнулась.

– Кто угодно мог тебя не то, что в постельку отнести, так еще и трахнуть.

– Учитывая, что это твой дом и твои гости…

Глава 6.

Видеть собственного преподавателя у себя дома, даже еще и с подругой на коленях мне кажется настоящей дикостью.

И я смело говорю об этом. Смело, но не сразу.

Сначала Жене.

Ее ответ ожидаем. Не несет собой желания оскорбить или унизить. Просто она ставит перед фактом

– Мы договорились не таскать мужиков, но с Костей у нас настоящие, серьезные отношения. Мне жаль, что ты на них не способна, Нинуль.

Серьезные? Так она про непрекращающуюся еблю, распитие алкогольных напитков, без единого совместного выхода в свет. Он ночевал у нас уже пятую ночь подряд, делая мою жизнь почти невыносимой. Никогда ранее не закрывавшись, я стала это делать, отсчитывая остатки дней до перелета. С утра убегаю на учебу до того, как это вечная парочка твикс расклеится и выйдет на кухню.

О том, что мне некомфортно слышать, как мой преподаватель занимается сексом, я заявляю ему самому, все–таки наткнувшись ночью после ванны.

– Ты всегда можешь посмотреть… Или поучаствовать.

Мне кажется, в лицо просто плюнули.

– Что? – я не верила своим ушам. Я не хотела, чтобы мои подозрения подтверждались, и он здесь из–за меня. Но… Его руки мешают отступлению, толкая к стене в коридоре. Дыхание с запахом виски почти касается губ.

– Мне всегда было интересно знать, что под корочкой у снежной королевы.

– Я не…

– О да… Именно королева. Как быстро я смогу растопить корку своим огнем?

– Вы сумасшедший?! – шиплю ему в лицо. – Женя влюблена в вас, а вы.

– А я хочу тебя… Но и пальцем не трону, пока ты моя студентка… – успокаивает он меня, и я даже хмыкаю. Но этот придурок неожиданно прижимается ко мне всем телом. Явственно показывая, как сильно ему мешает мой статус.

– Именно поэтому я взял перевод в другую группу. Скоро ты перестанешь быть моей студенткой, а станешь…

– Вот еще!

Отталкиваю его, но снова оказываюсь в плену рук. Спиной к твердой груди, к губам, что стали скользить по шее. Никакой грубости, лишь попытка продемонстрировать желание. Лишь попытка меня возбудить.

– Еще ни одна актриса не вызывала во мне столько противоречия.

– Какого? – пытаюсь сосредоточиться на ощущениях. Должно же быть хоть что–то. Любой отклик в теле, который позволит мне сказать, что я не совсем дурная, раз возбуждаюсь только при мысли о том, как смотрел на меня Борис, насаживая горлом на свой член.

– Еще никогда мне не хотелось женщину утешить в равной степени, как отхлестать ремнем. Ты же саба? Я прав?

Меня начинает мутить, и я, чувствуя, что не могу больше терпеть его касания и пьяный бред, наступаю на ногу.

– О чем вы, черт возьми?

– Блять! Больно! – выдыхает он и трясет головой, забавно при это подпрыгивая на одной ноге. Потом сквозь пелену слез выдает – Саба. Нижняя.

– Я не понимаю. И надеюсь, никогда не пойму. И если вы… – набираюсь смелости. – Если вы тронете меня подобным образом, то я…

– Ты? Что сделаешь? – поднимает он брови в ожидании моей угрозы, заранее думая, что она может быть смешной.

И я тоже хочу посмеяться, так что складываю руки на груди и выдаю:

– Так уж вышло, что все мужчины, которые ко мне приставали, мертвы. Выжил только один, но ему повезло. Пуля в грудь навылет. У вас как с удачей?

То ли мой тон, то ли выражение лица, то ли содержание короткого рассказа не позволяют ему больше смеяться. Он проглатывает смех и обходит меня, так и не взглянув.

Саба… Нижняя. И о чем он?

Сажусь перед ноутом, и смотрю на часы. Мне скоро просыпаться, а я занимаюсь ерундой. Лазаю по сети в поисках информации, которая меня… Надо признать, будоражит.

Пускает в тело тот самый ток. Который не смог весьма привлекательный мужчина. Ни даже Толик, который клятвенно обещал больше не оставлять меня одну.

При слове «Саба» вылезло довольно много всего.

От Сабо до собаки.

Но помимо этого были снимки с женщинами в разных позах, чаще всего на коленях или вылизывающие ноги мужчине.

Господи...

Тошнота подкатывает к горлу, и я вскакиваю. Снова проверяю, закрыта ли дверь. Все ли на месте в сумке. Но экран светится и притягивает мой взгляд.

Перебарывая тошноту и поддаваясь любопытству, сажусь обратно. Тыкаю на одну симпатичную картинку с девушкой в ошейнике и рукой мужчины на ее голове.

Тут статья о доминировании, унижении, поощрении и том, как быстро саба привыкает к удовольствию контраста, как быстро сама начинает искать повод быть наказанной. Как не может без этого.

Закрываю ноутбук резко, с хлопком. Гадость. Боже, какая гадость.

Ко мне это вот точно отношения не имеет. И даже если мне нравилось, как Борис наказывает меня за проступки, то только лишь потому что это был Борис, а не какой–то посторонний мужик с плеткой.

Я хочу верть в это. Я хочу верить, что то, что написано в статье, мне не нужно.

Глава 7.

Меня колотит, как от холода, но я все равно иду к двери.

Глаза почти слезятся, и я быстро убираю пару дорожек с щек.

– Вы меня заливаете! – слышу голос. Не тот. Этот незнакомый, мужской и я почти падаю от облегчения, цепляясь рукой за стену коридора. Или острого разочарования?

Ну, даже если он в городе, даже если он рядом, каким бы образом он появился здесь так быстро.

На метле?

– Постойте! Мы ничего не включали, – орет Женя, и я вдруг вижу несущегося, лысого мужчину в майке и черных трениках.

Он сразу к ванной, но так, как и сказала Женя, выскочившая в одном белье, все сухо.

К нашему удивлению, вместо того, чтобы извиниться, этот сосед идет дальше по коридору, заглядывая во все комнаты.

Мы с Женей переглядываемся, и она воинственно берет зонтик.

– Эй, вы чего здесь забыли?!

– Где–то должно протекать. У меня весь потолок мокрый!

Странно… и я в страхе тоже хватаю висящий на стене бутафорский меч.

Ну что ж, вариантов немного. Воткнуть в глаз, разорвать селезенку. Господи. Почему мне не пришло в голову просто ударить его по голове рукояткой?

Но это… «Неэффективно», – сказал бы Борис.

И, конечно, угрозы полицией не помогают. Действительно, кого ими сейчас напугаешь. «Вас еще не убивают, тогда мы к вам не едем».

И, конечно, я оказываюсь самой везучей, когда охамевший сосед, заглянув в мою комнату, словно находит интересующий его предмет и собирается войти.

Бегу к нему и не даю зайти дальше пары шагов, пригрозив мечом.

– Выметайтесь искать тех, кто вас залил! – говорю четко, проговаривая каждое слово, – а иначе…

Смотрю на Женю в поисках поддержки, а за ней уже стоит Шолохов. Долго же он шел!

– Мужик, тебе чего. Давно зонтик в задницу не пихали? Ты не смотри, что девчонки молодые, они заядлые страпонессы.

Сосед хохотнул, как Женя и сам Шолохов, который пошел провожать незваного гостя. А я даже знать не хочу, что такое страпонессы. Потому что про слово «страпон» Женя мне рассказывала. Тем более знать, почему именно в мою комнату заглянул, было крайне интереснее. Учитывая, что это произошло через мгновение после моего опрометчивого звонка Борису. Смех стих, а входная дверь захлопнулась, и я быстро осматриваю обстановку комнаты: односпальную кровать, стол, шкаф с минимальным набором вещей, собранную на утро сумку. А потом в голову закрадывается острое беспокойство, что все это не было случайностью, и бегу к двери.

Смотрю в глазок, как упругим шагом незнакомец спускается по лестнице, разговаривая с кем–то по телефону.

С кем он бы мог разговаривать в такое время. Четыре часа утра. Еще страннее, что он взял с собой телефон будучи уверенным, что вернется домой через пару минут.

Цепочка из этих событий и поступков складывается в единый образ, обвивающий бюст человека. Я приваливаюсь в пучину собственного сознания и воспоминаний. Закрываю глаза и касаюсь лбом двери.

Не просто человека, а весьма влиятельного человека.

Поворачиваюсь к двери спиной и сползаю по ней, уткнувшись в свои колени подбородком.

Нет, это, конечно, могло быть совпадением. Мужчину и правда могли топить. Если он живет этажом снизу, то логично, что он пришел к нам. Ровно через пару минут после звонка Бориса. Черт… А если не случайность? Получается, Борис знает о каждом моем шаге? Следит? Приставил человека? Не самому же ему меня пасти, как тупую овцу?

Мысли пульсируют в висках, глаза от мерного ритма даже открывать не хочется, потому что в голове образ Бориса. Как бы далеко он не был, все равно заботится обо мне. Не мстит, не унижает, не требует подчинения, просто следит и беспокоится.

Это ощущение полной защищенности приносит, напротив, в душу беспокойство.

Ведь я не знаю причин. Неужели он планирует меня вернуть?

Господи…

Как наивно это звучит. Меньше всего я представляю, как он заявляется ко мне с цветами и объясняется, как скучал, как изменится и будет носить меня на руках.

Даже усмехаюсь от такой мысли, а потом слышу хлопок двери. Вижу край джинсы, значит Шолохов уже уходит и стремительно ретируюсь в спальню. Больше мне сталкиваться с ним наедине не хочется.

Спать уже бессмысленно, так что пора собираться. Тянусь к приготовленной одежде, невольно думая о том, что теперь всегда стараюсь одеваться так, как это нравилось ему. Стильно, но не вычурно. Зимой, конечно, так не особо походишь, но джинсы и шелковая бежевая блуза вполне подойдут образу стильной меня.

Телефон на столе жужжит, и я застываю, так и не застегнув блузку.

От страха и предвкушения, что это может звонить Борис, мутит. Ткань бюстгальтера становится тесной и колючей. Я сглатываю и подхожу к телефону, переворачиваю и выдыхаю.

Родители приехали.

Мысли о том, что Борис заделался моим ангелом–хранителем, не оставляют меня по пути в аэропорт. Зачем ему это? Чего он добивается. Бросаю взгляд на телефон, пока на лице сменяется свет и тень от проносящегося мимо уличного освещения.

Глава 8.

Проснувшись от гудения самолета и боли в ушах от снижения, я хмурюсь. Внутри растет тревожное чувство. В мыслях раздрай, и, если честно, очень хочется почистить зубы. Быстро осмотрев себя в маленьком зеркальце, я пытаюсь успокоиться. Но паника растет. Вот ни с чего. Может быть самолет упадет? Или в нас врежется другой самолет из–за ошибки диспетчера?

Бред…

А может быть нас обманывают, и Уля мертва. Вот это реальнее, но я лучше поверю в косяк работника аэропорта. Так спокойнее.

Нет?

Тогда почитаю. Томик Отверженных у меня всегда с собой. И я даже осилила половину с мыслями, смогла бы я сыграть кого–то из персонажей. Смогла бы я показать их боль? Достаточно ли во мне своей, чтобы зритель поверил. Как в Ларису.

Мысли о театре относят меня к образу Шолохова, который перестал быть идеалом режиссера. Несомненно, мы все поддаемся страстям. Но если он готов оставить целый курс на другого педагога, только чтобы удовлетворить свое сексуальное либидо, то он не мастер своего дела. А просто руководитель самодеятельности.

Печально.

Ведь я хотела на него равняться.

За тревожными думами и не заметила, как за окошком раскинулась туманная Москва, словно прикрытая серым порванным одеялом. Буду ли я здесь еще жить? Или мое место в Новосибирске?

В аэропорту почти сразу нахожу взглядом детектива. Он высматривает меня, но не видит. Так что подхожу сама и трогаю его руку.

– Добрый день. Я Нина.

Он сначала странно дергается и быстро осматривает меня с ног до головы. Что–то проговаривает на иностранном языке. Я, к своему стыду, его так и не освоила. Потом вдруг лучезарно улыбается и прижимает меня к себе.

Это, конечно, вежливо, но странно.

– Нина… Какая ты милая и чистая…

– Что?

– Рад, говорю, тебя видеть. Пойдем. Время у нас есть. Перекусим, и ты расскажешь о себе.

Пытаюсь собраться и понять, зачем мне рассказывать о себе. Но иду за ним в ближайшее кафе. Там за несколькими столиками сидят девушки. Разные. Все молодые и симпатичные.

– Девочки, это Нина. Не отвлекайтесь. Успеете познакомиться.

Мне кажется, я попала в комедию положений, потому что этот чудак меньше всего похож на детектива. С ним разговаривали по телефону родители, я только вела переписку. И по ней он мне казался адекватным. Может я просто устала и придираюсь?

– Так вы знаете, где Ульяна?

– Ну конечно, конечно. Видел своими глазами, – улыбается он и тянется к моей руке, но я одергиваю. Меня начинает колотить от паники, но я продолжаю наседать.

– Так… Почему она не звонила?

– Так... неоткуда было.

– Вы ее не могли привезти? – задаю вопрос, о котором раньше не подумала. И в голове очень четкий голос Бориса: «Дура».

– Нет, нет. Ее может забрать только родственница. Вы же сестры?

– Конечно, – бросаю взгляд на хохочущих девушек. – Они тоже кого–то потеряли?

– Нет, – улыбается детектив. – Я везу их на работу. Знаешь же, в Европе всегда спрос на молодых образованных барышень.

Именно в этот момент одна из них лопает пузырь из жвачки, и я мажу взглядом по детективу.

С «образованными» я бы поспорила. В ожидании рейса просматриваю ленту в контакте, потом пытаюсь вернуться к чтению. Слушаю музыку. Но все кажется, что это как пытаться достать из горла застрявшую рыбную кость. Бесполезно.

– А она говорила про меня, про родителей? – спрашиваю детектива, пока он что–то втирает рыжей кудрявой девушке. Совсем еще девчонке. Не знай я, что до восемнадцати без разрешения родителей в другую страну не улететь, подумала бы, что ей шестнадцать.

Интересно, а как бы я отреагировала, узнай в этом возрасте, что мной интересуется Борис?

Такой вот мужчина. Взрослый, состоявшийся.

Не знаю. Наверное, испугалась бы.

Я тогда о мальчиках не думала, мне было интереснее просто гулять и лазать по скалам, смотреть на наш городок с высоты птичьего полета.

Телефон в руке жужжит, и я дергаюсь, когда вижу вопрос на экране.

«Что ты делаешь в Москве?».

Осматриваюсь по сторонам, на детектива, девушек, толпы и не спешу отвечать.

Да и что я ему отвечу.

«Куда ты летишь?».

Новый вопрос и мне почти хочется вскочить и бежать скорее на рейс. Он может и следить за мной, но про рейс я даже вслух не говорила. Не говорила число, когда улетаю.

Надо что–то соврать. Любую мелочь. Но зачем? Лучше сказать, как есть.

«Моя жизнь тебя больше не касается».

Набрала трясущимися пальцами и, кажется, что заново нажала на курок. Много ли крови было тогда. Кто за ним ухаживал. Собирается ли он снова жениться?

Столько вопросов. Мне кажется, он бы на них ответил. Но задать их, значит дать понять, что я думаю о нем. Скучаю. Что тело томится по распутным ласкам, в которых он был опытным мастером. А что вытворяли его пальцы… Боже.

Глава 9.

Я слышала эти истории. Много раз. Но пока не столкнешься и не осознаешь, что это существует.

И только сейчас до меня доходит, зачем детектив вежливо попросил отдать ему паспорт до конца полета.

Он его возвращать не собирается. Никогда…

Вскакиваю с кресла с испуганным визгом:

– Стойте! Я передумала лететь! Мне плохо!

На меня как ну дуру смотрят пассажиры, и я начинаю ломиться к выходу, но детектив с силой усаживает меня обратно.

От эмоций его акцент становится слышнее.

– Сядь, пока не вырубил…

Перед глазами туман осознания, что я сама на это подписалась.

Дура. Господи, какая дура!

И именно в этот момент бортпроводница отбегает от входа, в который врываются служба аэропорта.

Они услышали мои крики? Серьезно?

Они тут же подбегают к детективу и начинают выволакивать из самолета под злобные крики на иностранном языке. Оставшийся офицер смотрит на испуганных нас:

– Вам тоже придется покинуть салон самолета.

Мы дружно выходим и под конвоем и недоуменными взглядами идем по карману, потом долго по коридору, пока не натыкаемся на дверь «Госнаркоконтроль».

Я в панике оглядываюсь, но нас уже заталкивают и вынуждают предъявить ручную кладь, а потом и вовсе раздеться.

Здесь же овчарка, которая яростно лает на испуганного детектива. Потом его уводят.

Меня колотит, уже даже не от холода, пока подвергаюсь осмотру женщины в форме.

– Придется белье тоже снять.

– Что? – возмущенно выдыхаю. – Я ничего не прячу.

– Перевозчики запрещенных веществ бывают весьма изобретательными...

– Вы же шутите? – обнимаю плечи, но она лишь раздраженно наклоняет голову на бок.

– Снимите трусы.

Ладно мы хотя бы в кабинете без мужчин. Но я все равно не могу себя заставить пройти эту унизительную процедуру.

– Быстрее! Тут еще кроме тебя пять девушек! – повышает голос...

– Это необязательно… – в пораженное мерзким страхом сознание врывается голос. Тот, от которого трепет. Тот, что снится мне ночами, приказывая, подчиняя. Сердце заходится от бешенного стука.

Я резко оборачиваюсь. Облегчение лавиной накрывает, и я с визгом бросаюсь на Бориса. Обнимаю ногами, руками, целую твердую кожу лица. Господи, господи. Спасибо, спасибо!!!

Потом правда осознаю, что делаю и спрыгиваю.

– Спасибо, – откашливаюсь и смотрю на удивленные лица. Борис как обычно даже не дернулся.

И именно сейчас его спокойствие стало тем маяком, который всегда мелькает сбившемуся кораблю в нужное время. Надежная, непоколебимая скала.

– Вещи, Нина.

– А, да… – бегу к кушетке, быстро надеваю брюки, накидываю блузку, наблюдая, как Борис показывает офицеру–женщине документ. То есть она даже не знала, кто он, но аура власти, которая витает вокруг, не дала ей и пикнуть.

Она кивает, отдает бумагу.

– Мы не станем моделями? – грустно спрашивает кудряшка, и мне на мгновение ее становится жалко. Так быстро рушатся мечты.

– Радуйся. Ты могла угодить в страшную ловушку.

– Нина, быстрее. Я спешу.

Мне почему–то становится спокойно, но процедура, которую избежала я, ждет всех этих девушек.

Я останавливаю Бориса рукой, когда он закрывает за нами дверь.

– Стой. Надо им помочь.

– Они не моя забота.

Я начинаю активно думать, как Борис оказался здесь. Как у него нашлась нужная бумага для моего освобождения.

– Это ты все подстроил? – торможу я, надеваю куртку и смотрю в прямую спину. – Детектива, перелет. Хотел, чтобы я была тебе снова благодарна? Чтобы снова легла под тебя?!

– Нет, – поворачивается он. Мы на мгновение замираем, смотря друг другу в глаза. Сглатываю вязкую слюну и пытаюсь перебить головокружение. – Мне нужно было снять тебя с самолета. Позвонил и сказал про перевозку наркотиков. Я спешу. Нина. По истерить о том, какое я чудовище, ты можешь и в машине. Пое–ха–ли.

Глава 10.

Если честно, я не знаю, как себя вести и что говорить. Надеюсь только, что Борис не собирается мне мстить за тот выстрел. Хочу уже спросить, когда догоняю его на выходе из Аэропорта, но он опять предвосхищает вопрос. Отвечает:

– Завтра с утра рейс в Новосибирск.

Москва встретила меня снегопадом, что напомнило тот день, когда я как ошалелая бежала по улице, чтобы заглушить боль измены.

А все потому что Борис сидел в ресторане с Улей.

Я хотела сбежать от него, но он не позволил. Уля тогда упомянула жену Бориса, но я не предала этому значения.

Я и сейчас не особо придаю этому значения, ведь была измена.

Мне кажется, надо быть полной дурой, чтобы обратить внимание на другого, когда рядом он. Все такой же. Жесткий, строгий, с тонким запахом мужского парфюма. Всегда закрытый на все пуговицы и замки.

Я до сих пор не могу ответить на вопрос, что он нашел во мне тогда. В шестнадцать. Почему выбрал меня, а не яркую как звездочка сестру.

– Где Ульяна? – спрашиваю, пока машина едет по заснеженным улицам вечерней Москвы. Она вся забита новогодними гирляндами. Ровно два года назад и я страстно ждала праздника. Хотела быть только с Борисом, а теперь мне страшно подумать о том, какой зависимой я от него была. Эмоционально. Физически.

Теперь мне легче. Я чувствую тягу, но могу с ней бороться.

Мне просто нужно взять себя в руки и сказать себе, что этот человек чудовище. Но так ли это?

Борис откладывает телефон, поворачивается ко мне и пристально разглядывает. Я же чувствую, словно шею сдавливает ладонь. Воздуха все меньше. А пространство вокруг теряется, как будто во всем мире только я и он.

На языке вертится дерзость, но я просто повторяю свой вопрос.

– Где Ульяна?

– Скорее всего мертва.

Он… Он так просто это сказал. Так просто и безразлично, а у меня в груди начинает жечь, по щекам течь слезы.

Зачем? Зачем он так. Зачем помогал, чтобы заставить меня страдать.

Негативные эмоции. В них он мастер.

– Ты сама спросила, – словно отвечает он на вопрос и хочет вернуться к телефону, но я хватаю его за рукав дубленки. Он смотрит на пальцы, что крепко в него вцепились, потом скользит взглядом вверх.

Он знает, что я хочу выяснить все.

– У нее был конфликт с двумя любовниками. Падкими на развратных блондинок.

– А ты не падок?

– Раньше я думал, мне нравятся умные женщины. Последние годы говорят об обратном.

Он говорит обо мне. Хочет задеть? Не выйдет. Сейчас я хочу знать все о сестре. А главное, почему он не рассказывал ничего раньше.

– Ты меня не обидел, рассказывай дальше.

Борис молчит, словно о чем-то думая, продолжая смотреть мне в лицо. Уже хочет продолжить, но водитель впереди говорит:

– Приехали, шеф.

Действительно, мы тормозим.

Я чертыхаюсь, бросаю взгляд в окно и замираю. Это жилой комплекс, где жили мы с Борисом. Высотное здание, из окна которого открывается потрясающий вид на Москву.

Тот самый жилой комплекс, откуда я улепетывала с пистолетом, откуда улетела на вертолете с помощником Бориса – Иваном.

Меня трясет, и я впиваюсь ногтями в собственные коленки.

– Нина…

– Я не пойду, – выдыхаю. Там слишком много всего. Там слишком много эмоций. Там я прежняя, глупая, порочная, зависимая от любого внимания, что может дать хозяин. Даже если это больно. Не пойду.

Борис опирается рукой о дверцу, другой о крышу и жалит мне щеку взглядом.

– Ты не хочешь увидеть Виктора?

Резко поворачиваюсь и удивленно смотрю в спокойное лицо. Врет? Но что коту Бориса здесь делать?

– Он не в Усть-Горске?

– Отказался уезжать. Насиловать я не стал.

– А как же он? Ему, наверное, грустно? А кто его кормит?

– Приходящая домработница. Нина. Мне нужно переодеться и ехать на встречу. Я не могу ее пропустить. Даже ты не стоишь пять миллионов долларов.

Даже? А сколько стою.

– Стою, – улыбаюсь я, вылезая, – иначе ты бы не стал меня выручать.

Стою прямо перед ним, пока он сверлит меня взглядом.

– Так сколько я стою?

– Ответ на этот вопрос может вызвать много эмоций с твоей стороны. Сейчас у меня нет на это времени, – отходит он в сторону. – Пошли. Судя по всему, этот вопрос интересует тебя больше, чем гибель сестры.

Слова летят мне в спину, и я прикрываю глаза. Правда из его уст всегда самая горькая. Пытаюсь взрастить в себе чувство вины за отсутствие слез из–за новости об Ульяне.

Я плохой человек? Или просто давно смирилась с мыслью о ее смерти.

Хочу заплакать, но ни слезинки. Хочу начать истерить, но внутри сплошной штиль.

Глава 11.

*** Борис ***

В этом месте никогда не было женщин. Это устраивало владельца, это устраивало гостей. Здесь велись разговоры о больших деньгах, завязывались связи, решались вопросы. Без конфликтов тоже не обходилось, но решал их владелец, без которого это ресторан–клуб в центре Москвы, спрятанный между высоток в подвале, просто не работал.

Владелец был крупным седовласым мужчиной с большим шрамом на виске и сломанным на военной службе носом. Его имя называют редко, часто говорят просто «Генерал». И если ты попадаешь под его внимание – вариантов два.

Либо ты поднимешься и будешь вхож в его клуб. Либо сдохнешь. Другого не дано.

Борису повезло. Однажды именно он встретил генерала в плену. Умирающего, задыхающегося в собственных испражнениях старика. И риском для жизни вытащил. Не по доброте душевной, это в Борисе искоренили еще в детстве. А потому что Генерал имел доступ к власти подпольного мира России. Знал людей, которые могли исполнить мечту Бориса. Контролировать свою жизнь.

И за одно только обещание Борис расправился с охраной голыми руками. Убил снабженных оружием мальчишек. Не стал церемониться с супругой главаря Афганской бандитской ячейки. Он донес Генерала до базы и стал героем… А уже через пять лет начальником бригады завода Усть-Горска. А еще через пять его владельцем. Одним из самых успешных людей страны.

Но любое богатства несет за собой хвост проблем. Борис стабильно его рубит. Но это как бороться с чудовищем, у которого вместо одного хвоста растет еще два. И эта борьба происходит порой ценой собственных желаний.

– Слышал, на тебя наехал мэр Москвы?

Борис оглядывает собравшуюся компанию, потом переводит взгляд на развалившегося в кресле генерала и хмыкает.

– Этот еблан посчитал, что я ручная зверушка, кующая металл. Пусть прикроет хлебало.

– За ним стоят серьёзные люди. Порой надо проявить мудрость. Проиграть битву, чтобы выиграть войну.

Эту фразу говорил себе Борис в день побега Нины два года назад.

И на это были причины.

В тот момент проблемы с криминальным авторитетом, а ныне новым замом губернатора области вышли из-под контроля. Борис не знал, как защитить себя, так что в первую очередь вынудил Нину на крайние меры. По сути отправил ее в свободное плавание.

Тогда все думали, он умрет, и это помогло вычислить крысу.

Борис думал на Ивана.

Но спустя время понял, что это была проклятая ревность. Потому что на Нину западают все особи мужского пола в радиусе километра.

И ведь дело не во внешности, которая без должного ухода обыкновенная.

Дело в той эмоции, что она собой несет… Порой кажется, что, трахая её или даже фантазируя о трахе, получишь заряд жизненной энергии, которая бьет из неё ключом.

– Этот сопляк ничего не получит, пока не научится вести дела, не как быдло политеховское, – возвращается Борис к теме разговора. Он вспомнил, как ломал руку, что тыкала в него стволом.

– Себя вспомни.

– Я никому не угрожал. Не ширялся. Не трахал шлюх на рабочем столе. И я точно не читал речи под кайфом, – выговаривает Борис зло.

Он не уважал тех, кто получает своё место под солнцем и не ценит его. Он был честен с собой, такая честь редко давалась честным и благородным. Если он когда–то мечтал стать таким, то жизнь быстро показала, что, по сути, ничего в мире не изменилось с момента его создания.

Либо ты маскируешься и прячешься, чтобы тебя не сожрали. Либо сжираешь сам. Но при этом всегда нужно помнить, что на любого хищника найдется зверь крупнее.

Генерал не лез в дела Бориса, но знал он них все. Он не подал бы ему руку, окажись тогда молодой Борис на его месте. Он точно не стал бы выручать его сейчас. Но всегда помнил, что, несмотря на внутренний стержень и внутреннюю эмоциональность, Борис крайне тщеславный и эмоциональный человек. А значит непредсказуемый и опасный.

И девушка, что периодически с ним появляется, яркое тому подтверждение.

– Ты сегодня задержался. Думал, ты оставил затею жениться.

– Я тоже так думал, – выругался Борис и дернул рюмку водки, не закусив.

Он любил это ощущения жжения горла, которое медленно стекает вниз. заполняя все тело негой.

Именно такой было для него Нина.

Горькой, глупой шлюшкой, прикосновение к которой вызывает острое желание просто подохнуть от наслаждения.

Её как коллекционную бутылку водки хочется прибрать к рукам и доставать из бара время от времени. Дегустировать и убирать обратно. Борис порадовался, что избежал алкогольной зависимости под названием Нина.

И он закодировался на два года. Просто наблюдал издалека. Его устраивало представлять её, пока трахает других. Но черт дёрнул написать ей. Уж больно красиво она умирала.

А Борис не раз помнил, как во сне сам её убивал. Снова и снова. Членом. Ножом. Зубами.

А Нину черт дёрнул совершить очередной идиотский поступок именно тогда, когда у генерала юбилей. А значит Борис появился в Москве.

Глава 12.

*** Нина ***

Врать родителям нехорошо. Это я поняла давно. Помню последствия. Но мне не было стыдно, когда по приезду из Москвы я врала насчет Ульяны… От Бориса я так и не услышала подробностей, но врать бы он не стал.

Я хотела, чтобы еще немного в маме и папе жила вера в лучшее. Чтобы хоть еще несколько месяцев они пожили надеждой на воссоединение семьи.

Но вот о детективе и девушках, которых он вез работать, я рассказала в подробностях. Только в своем спасении не упомянула Бориса.

Это тоже вранье во благо. Не хочу их волновать. Да и судя по прошедшему времени, мой побег его не сильно–то волнует.

День. Два. Три. Неделя.

Сначала я тряслась осиновым листом, даже если видела похожую машину или мужчину в костюме.

Новый год прошел под печатью тревоги, что сейчас ворвутся его люди и все испортят. Но день сменялся днем. Виктор обживал новое место, а я успокаивалась.

Снова вернулась к работе Снегурочки, после Рождества успокоила Женю, которую бросил Шолохов. И только потому, что в дом его Женя не пускала. Решила поиграть в недоступность, а ему это не понравилось. А еще я пару раз сходила на свидание с Толиком. Дала ему себя поцеловать. Специально, словно зная, что Борис смотрит. Пусть видит, что я выросла и могу жить без него. Пора двигаться дальше. Потому что Борис должен оставаться воспоминанием о болезненной любви, но не более.

Так будет лучше для всех.

А еще предстояло дать понять Шолохову, что я никакая ни сабмиссив, и все его поползновения бессмысленны и будут отклонены.

В моей жизни уже был один властный герой, теперь я хочу строить ее сама.

– Уверена, – смеется над моими словами Шолохов, по привычке зажав меня в углу. В самый первый день учебы. – Я соскучился…

– Полностью, – жалась я к стене и надеялась, что в укромном уголке кто–то появится, и Шолохов струсит. – Мне нравится обычные романтические отношения. Прогулки под луной. Сомневаюсь, что вы на них способны.

– Я на многое способен, Малышка, – шепчет он и резко тянется к губам. Его рука зажимает мне лицо, не дает возможности воспротивиться. И мне становится противно от самой себя, что за последние несколько дней уже второй мужчина меня целует.

А ведь от Бориса я сбежала, прекрасно понимая, что не смогу ему противостоять.

Но почему тогда я должна терпеть режиссера. Стоит ему рискованно сунуть мне язык в рот, как я с силой сжимаю зубы.

– А–а!

Он отстраняется, воет, держась за рот, и я победно улыбаюсь.

– Так будет с каждой частью вашего многоуважаемого тела, которую вы попытаетесь в меня запихнуть, Константин…

– Дулла–а…

Усмехаюсь, чувствуя какое–то извращенное удовольствие от его мучений и нескольким каплям крови на его губах… Когда я стала такой кровожадной?

Делаю шаг в сторону и резко торможу, словно врезавшись в шлагбаум.

Отмираю и оживаю вновь. Может быть мираж? Может быть мне опять мерещится? Все страхи возвращаются и покрывает кожу тонкой коркой льда. Но стоит подышать под пристальным взглядом Бориса, как внутри растекается пламя и топит лед. Зато гнев поднимается из самых глубин тела. Как он смеет? Как он смеет снова вторгаться в мою налаженную жизнь?!

И стоит такой, как будто меня только что не пытались изнасиловать. Облокотившись на стену. Он и в первую нашу встречу так стоял. Не пытался мне помочь. Только смотрел. И если в тот раз его взгляд был равнодушным, то сейчас скорее раздраженный.

Мне почему–то становится страшно за Шолохова, и я сразу бегу к Борису. Пока режиссер разминает язык и пытается привести себя в чувства.

Магнат уже шагает прямо по коридору. Иногда поглядывает на развешенные картины, изображавшие драматические сцены известных спектаклей.

Я подстраиваюсь под его темп, не решаясь заговорить первая. Даже гневаясь, рядом с ним теряюсь. Не знаю с чего начать разговор. Просто иду рядом, иногда здороваясь со знакомыми однокурсницами, замечая их жадные взгляды. Похотливые сучки. Делаю шаг ближе к нему, неосознанно и поднимая голову. Теперь смотрю на строгий профиль, отсутствие щетины, которой он себе никогда не позволяет и ловлю неожиданное чувство дежавю. Странно, но вот так рядом мы идем впервые, а кажется, что я уже была в этой сцене.

А потом вспоминаю, где мы находимся, и резко его торможу.

Хватаю за рукав и, нахмурившись, заглядываю в глаза.

Неужели он и в этот раз смог проконтролировать мою жизнь?

Зачем он здесь? Что ему нужно?

– Скажи мне правду…

– Я никогда тебе и не лгал, Нина, – рассматривает он мое лицо. И чувствую, как сотни мелких игл колют кожу от этого

Верно, он не лгал. Просто не отвечал на вопросы. Как удобно, да?

– Я поступила на бюджет сама?

Он наклоняет голову в сторону и задает ответный вопрос.

– А ты сдавала вступительные голой?

– Что? – опешиваю, хлопая глазами. Оскорбляюсь, понимая, на что он намекает. – Нет конечно! Как ты мог подумать?!

Глава 13.

***День спустя***

Просыпаться было больно. Тело словно прокручено через режим выжима в стиральной машинке, в горле жуткий сушняк.

Когда я последний раз пила? На выпускном.

В тот день Борис макал меня головой в холодное озеро, чтобы пришла в себя. А в этот раз? Мне бы не помешало озеро похолоднее…

Борис не появился. А ведь я ждала его. Осознанно или нет, но я ждала его появления, я совершала аморальные поступки, вроде танцев на столе и жадных поцелуев с незнакомцем.

Или это все мне приснилось?

Резко открываю глаза, щурюсь от яркого солнца. Незнакомец. Он потащил меня куда–то. А я особо не сопротивлялась, пьяно думая, что Борис в любом случае меня спасет.

Всегда спасал.

В этот раз почти не случилась трагедия. Незнакомец уже был голый, а я уже с раздвинутыми ногами.

В последний момент пришло осознание, что спасать меня никто не собирается, и я треснула парня пяткой в яйца. Подхватила вещи и кинулась на выход.

Оказавшись в коридоре с мигающими огнями, я побежала… А, дальше…

Черт… А, что было дальше…

А главное, где я сейчас? А где Женя? Рой вопросов, и в номере отеля, где я нахожусь голая, нет никого, кто бы ответил.

Нахожу свой телефон и радостно набираю Женю.

– Ты быстро смоталась, – еле ворочает она языком, а потом за тобой твой Борюсик приехал. Ты бы себя видела. Лезла на него как кошка в брачный период.

– Ужас… – закрываю глаза и накрываюсь одеялом. Меньше всего я хотела выглядеть вот так. Наоборот же хотела показать, что он мне никто.

– Было забавно. Особенно учитывая его выражение лица.

– Какое?

– Никакое… – ржет Женька и вскрикивает. – Давай домой. Твой кот, кажется, собирается сожрать меня.

– Скоро буду.

Я поднимаюсь с кровати, заворачиваюсь в простыню и внезапно чувствую, что кожу рук как будто стянуло пленкой. Смотрю на ладонь и сжимаю ее в кулак, потом разжимаю. Принюхиваюсь и сразу понимаю, что это за запах… Господи… Что еще я натворила. Это же сперма Бориса. Выглядываю в другую комнату, но его не видно, и я бегу в ванную. Смотрю на себя в зеркало и хмурюсь сильнее. Волосы как воронье гнездо. Под глазами черные следы макияжа, а во рту как будто помойка.

Быстрые процедуры и я уже могу выйти к Борису и, как минимум, извиниться за то, что ему пришлось опять меня выручать.

Завернувшись в душистый белый халат, я шагаю по направлению двери, открываю и погружаюсь в смесь света и приятного запаха. Номер отеля дорогой, с вычурной мебелью и тяжелыми тканями портьеры. Я вдыхаю смесь сирени и невольно улыбаюсь, ищу глазами Бориса. Может быть мы сможем хотя бы попробовать нормальные отношения. Ведь он пришел за мной. Принес сюда. Заказал завтрак. Не тронул. Не наругал. Получается, какую бы дичь я не творила, Борис все равно меня найдет и спасет. Это знание вселяет много неадекватной уверенности. И мне даже интересно, какой мой поступок отвлечет его от меня.

Что сделать такого, чтобы он окончательно решил, что я лишняя в его жизни.

Подхожу к балкону и слышу разговор. Доброжелательности в нем немного…

– Мне плевать. Пусть хоть армию готовит. Щенку я подчиняться не буду.

Борис выключает телефон и поворачивается ко мне. Уже полностью облаченный в костюм и причесанный. Казалось бы, этот человек никогда не раздевается и не спит.

Он зол. И даже эта эмоция на его лице гораздо лучше, чем полное равнодушие.

Он осматривает меня с ног до головы, и я чувствую, как злость сменяет желание. Вот только я не знаю, в чем оно заключается.

Борис подходит ко мне так близко, что остается только пятиться. Но я не буду. Что бы он там себе не думал – мы на равных. И если я когда–нибудь к нему вернусь, то это будет только мой выбор. Он меня не заставит.

– За все нужно платить…– вдруг говорит он резко, надрывно. – Порой мне кажется, что именно ты моя расплата.

Проглатываю улыбку и в недоумении смотрю в его стальные глаза. Не слишком–то приятный комплимент.

– К чему ты это…

– У меня нет сейчас времени нянчиться с тобой. Еще одна подобная выходка, и ты отправишься в Усть-Горск под круглосуточный контроль. Если потребуется, тебя прикуют к батарее. Если и это не поможет, то я лично сломаю твою ногу, чтобы ты не вертела задницей, где попало! Тебе ясно?

Горло стягивает комом слез и отвратительным осознанием, что зря говорить он не будет. Но как он смеет! Я кто ему?! Кукла!?

– Ты можешь думать, что управляешь мною, – вскидываю подбородок, хочу доказать свою независимость. Но потемневшие глаза пугают, и я сглатываю. Наверное, стоит просто уйти? – Ты не можешь меня заставить…

Борис совершает молниеносное движение, разворачивает меня и упирает лицо в стену. Мой визг тут же переходит на ультразвук, стоит ему просунуть вторую руку между ног.

– Проверим? – слышу гортанный рык, чувствую огромное тело, вжимающее меня в стену, и сильнее дергаюсь.

Глава 14.

И вот я в высокоэтажном здании из хрома и стекла. Пылая праведным гневом, поднимаюсь на двенадцатый этаж, и сразу к секретарю. Она пытается вскочить, но я даже внимания не обращаю. Открываю двустворчатую дверь и врываюсь в святая святых.

Даже смотрю на мужчин в костюмах, вскакиваю на стол и сметаю ногами документы. Потом ломаю каблуком ноутбук Бориса. Кричу:

– Какое ты имел право вмешиваться в мою жизнь! Какое ты имеешь право меня ревновать! Какое право ты имеешь…

Следующей фразы я проорать не успеваю, потому что Борис сворачивает мне шею.

– Девушка… Вы к кому? – уже третий раз спрашивает меня секретарь в строгом, темно–синем костюме, пока я в прострации заглядываю в проем двери.

Да… Именно такие картинки мелькают в моей голове прям сейчас. И я даже поднимаю руку к шее. Страшно…

Я хотела рвать и метать. А сейчас осознаю, что последнее, что я должна делать, это вмешиваться в деловую деятельность Бориса и закатывать скандал.

Но и он должен считаться с моими мечтами.

И тогда может быть я подумаю о том, чтобы оставить свои попытки сопротивляться его магнетизму. Да, пожалуй, надо не истерить, а поговорить спокойно. Как взрослые люди.

– Я Нина Пермякова. Сообщите ему, пожалуйста, когда освободится, что я жду на первом этаже.

С этим я и разворачиваюсь к лифту. Спускаюсь на первый этаж и долго сижу, просто разглаживая складки на юбке. Она мне нравится. Вообще стиль, к которому приучил меня Борис, мне нравится. И маникюр, который я делаю почти бесплатно в школах маникюра. И шугаринг. Даже волосы не позволяю себе оставлять грязными. Неужели это всего лишь внутреннее желание выглядеть сногсшибательно всегда. А вдруг Борис решит мне отомстить и вернуть меня? Принудить к браку и долго, качественно наказывать?

Жесть…Остановись...

Порой собственные пошлые мысли пугают. Но я опять списываю все на Бориса. На его желание сделать меня зависимой от него, именно таким способом. Грязным. Распутным. Аморальным. Таким, от которого все внутри сжимается от желания.

– Нина… – вырывает меня из мыслей бархат голоса, и я поднимаю голову.

Смотреть вот так, снизу–вверх привычнее всего. И приятнее. Хочется даже опуститься еще ниже. Коснуться мягкой ткани его брюк, ощутить так ли он рад мне, как я трепещу перед ним.

– Здесь есть отличный ресторан. Ты наверняка голодна.

Голодна… Не знаю. Сегодня я получила дозу личного наркотика. Но мне кажется, это только раззадорило спящее либидо. И даже мысли о театре выветрились. Осознает ли сейчас Борис, насколько порочное создание он воспитал. Порочное по отношению к нему или это действует на всех?

– Голодна…

– Тогда может быть сразу ко мне? – предлагает он, и я даже удивляюсь, что Борис не требует, а задает вопрос.

– Я думала, ты про еду…

– Сначала так и было. Пойдем, а то ты сейчас раздеваться прям здесь начнешь.

Мне кажется, или в его голосе насмешка? Он тянет меня за локоть и ведет в ресторан, где усаживает вдалеке от остальных столиков.

– Добрый день, – приветствует официант с легкой улыбкой. – Меня зовут Данил, и я буду вас обслуживать.

– Мне водки графин. Солянку. Оливье. Пельменей. Даме апельсиновый сок, суп пюре из белых грибов, салат и отбивную.

Я оглядываюсь, пока официант принимает заказ, и замечаю морскую тематику. Мы в русском ресторане и это единственная кухня, которую воспринимает Борис. Хотя я даже готовила для него и пиццу, и пасту, и суши.

– Ты себе не изменяешь… – говорю я, когда мы остаемся одни, и натыкаюсь на внимательный взгляд. Я уже и забыла, что такое сидеть напротив и просто наслаждаться мужским обществом моего магната. Он как стальной нож, на который приятно смотреть и нужно аккуратно обращаться. Всегда помнить, что это смертельное оружие.

– Я нет. А вот тебя кидает из стороны в сторону. Не устала? Расскажешь, чего пытаешься добиться…

– Избавиться от тебя? – предполагаю со смешком, хотя в мыслях скорее отношения на равных.

– Ты пыталась.

Мне становится неловко, и я опускаю взгляд в то место, куда попала пуля. В центр груди. Я ведь даже не задумалась тогда, как он выжил. Долго ли лежал в больнице? Или сразу вышел крушить врагов и зарабатывать деньги?

– Было больно?

– Бывало и хуже…

Нам уже приносят напитки, и я отпиваю свой сок и ощущаю напряжение во всем теле, когда он сразу опрокидывает в себя рюмку водки. Выпивший он откровеннее, а в постели становится ненасытным.

– Сегодня я хотела устроить тебе скандал…

– Но не устроила…

– Мне показалось, что ты меня убьешь…

– Иногда посещают такие мысли… – сразу опрокидывает он вторую, и я хочу открыть рот, чтобы его остановить. А, с другой стороны… Возможно мне удастся его разговорить. Стать ближе. Найти слабое место. И даже понять, как избавиться от тяги. Может от пьяного Бориса меня будет воротить, как от пьяного отца?

Глава 15.

Всю неделю от Бориса не было вестей. Я старалась не дергаться от звонков и звука подъезжающей машины. Тем более, что репетиции со мной возобновились. А это значит, что Борис очень скоро потребует возместить долг. И мне очень нужно сдержать свои похотливые порывы и не ответить ему взаимностью.

И вот в субботу, когда меня постепенно укутывал одеялом Морфей, тишину комнаты разрывает трель звонка. Я мигом открываю глаза и долго всматриваюсь в имя на экране. Я его записала. Я ждала этого звонка. Я даже почитала кое–что о массаже, помимо того, что отказала Толе в очередном свидании, и в очередной раз дала по яйцам Шолохову.

На самом деле ради их же блага. Ведь Борис порой может быть неадекватным. И почему я не бегу от него? Почему не звоню маме и папе, признаваясь, что Борис теперь в Новосибирске и вознамерился сделать своей.

А я мазохистка раз не могу этого избежать. Или не хочу?

– Да? – отвечаю на звонок и слышу голос Бориса, от чего вниз стекает приятное тепло.

– Собирайся. Машина внизу.

– Так нельзя. Я ведь могу быть и занята, – возмущаюсь я, правда при этом уже встаю и стягиваю пижамные шортики.

– В шесть утра мне надо быть в аэропорту...

– А всю неделю ты о чем думал?

– Не о тебе... Быстрее...

Он отключает телефон, а я кривлю лицо. Вредина... Уезжает... Надолго ли... Надеваю боди, штаны, обычные кроссовки и только слегка касаюсь ресниц тушью. Затем трогаю мягкую шерсть кота и иду к двери...

– Ты помнишь, чем все закончилось в прошлый раз? – кидает Женя в спину слова, и я торможу. Сглатываю.

– Помню… Но сейчас другой случай. Просто я хочу играть в театре.

– А он хочет тебя... Я не хочу, чтобы ты страдала... Тем более, скоро Бориса могут посадить.

– Что?

Резко оборачиваюсь, смотрю, как безразлично Женя рассматривает свои ногти. Так безразлично, словно не огорошила меня.

– Откуда...

– Ты же помнишь, кто мой отец... Распутин отказывается сотрудничать с важными людьми. Не хочет делиться с областью. Копает под мэра Новосиба... Так что... Если не планируешь таскать передачи или цветочки на могилу, сильно не привязывайся.

Женя уходит, оставляя меня с оглушительной информацией. И я думаю об этом, пока еду в лифте, сажусь в машину, доезжаю до того же самого отеля, где недавно проснулась.

Внутри народу немного и меня словно ждали. Встречают, провожают прямо до номера. И даже открывают. Словно боятся, что сбегу... Но слова Жени не дают сосредоточиться ни на интерьере, ни на убранстве номера. Перед глазами только Борис, который глушит виски.

И я не могу двинуться, не могу говорить, потому что для меня Борис – мустанг... Сильный, свободный, сам решающий, как ему двигаться дальше, даже выбравший себе кобылу. А сейчас вокруг как будто ловцы. Они подбираются, хотят уместить на мне стремена и седло. Покорить. А если не получится, то убить...

И пусть я шла сюда с воинственным настроем, сейчас мне хочется сделать ему приятно...

Я обхожу его сзади, накрываю одной рукой плечо, другой голову. Расчесываю густую шевелюру пальцами, чувствуя, как стремительно меня обволакивает запах... Мужской... Густой…

– Надолго ты уезжаешь?

– Надо в Москве дела порешать... Контракт в Германии заключить.

Я начала разминать его плечи, чувствую, как кожу покалывает, и сдерживаю порыв попросить не уезжать. Я так привыкла к постоянному предвкушению. Надеялась на регулярный массаж. Игру в неприступность. А так, получается, у нас последняя ночь перед расставанием на месяц или больше... И последнее, что я должна сегодня сделать – это массаж...

Я обхожу его по кругу, сажусь в коленях, чувствую на себе взгляд, потом сильно задираю голову, когда он тянет меня за волосы...

– Дразнишься?

Руки сами порхают по пуговицам рубашки, распахивают, и я нахожу взглядом белое пятнышко...

– Нет… Думаю, что будь ты чуть романтичнее, ты бы сказал, что я через выстрел попала в твое сердце...

– Будь я чуть романтичнее, ты сидела бы в коленях у другого ублюдка.

Руки тянутся к ремню, замирают... В голове шумит непонимание, но подсознательно приходит обида... Это оскорбление...

Я вскакиваю.

– Не правда… Мне не нужен ублюдок. Мне нужен тот, кто будет заботиться обо мне и уважать, и любить, и не будет лгать...

Борис встает медленно, снимает с себя рубашку, поражая воображение рельефом мышц. В горле пересыхает, но его слова не дают мне расслабиться...

– Тогда бы за два года ты нашла бы парня, а не ждала своего тирана...

– А ты не думал о том, что я просто люблю тебя?! Что не хочу быть ни с кем кроме тебя... – кричу от обиды... Бегу к двери, и тут же оказываюсь к ней прижатой...

– Женщины очень хотят сделать из жеребцов пони... И как только удаётся, ищут нового жеребца...

– Я не такая...

Глава 16.

Сердце стучит где-то в горле. Глаза закрываются. А руки вместо попытки остановить это безумие, хватают его воротник. Тянут ближе. И поцелуй уже не насилие, а яростная борьба за власть.

Но Борису не нужны соперники, он сразу от них избавляется. И сейчас его соперник я.

Не успеваю потерять сознание, как уже оказываюсь в воздухе. Держусь за напряженные, покатые плечи, пока Борис, остервенело целуя меня, несет. Несет.

И меня несет.

Хочется покориться. Хочется обладать. Этого мужчину хочется оседлать и быть покрытой.

Стоит нам остановиться, Борис рукой сметает все со стола и укладывает меня под звон падающих тарелок и бокалов.

И вдруг уходит, лишь сказав:

– Не двигайся.

Дышу часто. Волнуюсь. Трепещу. Прижимаю руку к сердцу, но замираю, слыша звон молнии. Господи, остановись. Нина. Или просто покорись тому, кто так давно пленил твое тело. Купил с потрохами душу, сковал сердце колючей проволокой. По шее пробегают пальцы, надавливают в ямочку на горле, и тянутся ниже.

Ниже, к декольте.

Две крупные ладони с квадратными ногтями накрывают грудь, мягко сжимают.

Даже через ткань чувствую, как пальцы сжимают ноющие соски, и мои руки сами тянутся к животу. Дальше. К месту, что уже неприятно, постыдно мокрое.

Стоит открыть глаза, как я задыхаюсь от представшего надо мной Бориса. Он стоит невероятно огромный. Могучий, неукротимый жеребец, принадлежащий только мне.

И нужно прийти в себя, сказать, что это неправильно. Что я пришла сделать массаж. Ведь такой был уговор…

И я пытаюсь, правда пытаюсь поймать разумную мысль…

– Женя… Женя говорит, тебя хотят убрать… И то, что ты приехал из-за мэра Новосибирска…

– А ты думала из-за тебя?

– Да, – скрывать причин нет.

– Ты не центр Вселенной… Ты маленькая дрянь, на которую у меня нет времени.

– Но ты здесь, – сладко тянусь, пальчиками глажу его руки, свой животик, и мягко задираю юбку… – Ты не боишься умереть… Из-за меня.

– Плохо, что не боишься ты… – хрипит Борис, с силой сжимая мою грудь и сдвигая ткань в сторону. Я раздвигаю ноги шире, чувствуя почти ожог от прикосновения его рук к чувствительной коже.

Боже… Да!

– Может быть ты недостаточно пугаешь? – шепчу иронично, дерзко, страшась, взбудораженная от того, что последует за этим вопросом.

Слышу почти рычание, сквозь зубы. Рука в волосах, во рту уже язык, а я слышу, чувствую кожу прохладного ремня на коже шеи…

Боже.

Дыхание перехватывает. Возбуждение бурным потоком заполняет вену. А тело под давлением ремня скользит по гладкому столу.

Язык оставляет мой рот одиноко задыхаться.

Но ровно до того момента, когда губ касается горячая влажная головка. Толкается глубже, и я приоткрываю глаза шире, чтобы принимать плоть в рот, несмотря в напряженное, ужасное в своей красоте лицо Бориса.

Ремень сильнее стягивает мне горло, но я продолжаю втягивать щеки, принимая член глубже. Вспоминая, как часто я это делала, вспоминая, как правильно нужно это делать. Но медленный темп Бориса не устраивает. Он стягивает концы ремня и буквально натягивает мой рот на себя. После того, как я почти задыхаюсь, отпускает с громким влажным звуком. И, даже не изменившись в лице, с силой загоняет член обратно.

И пока он мучает меня, наказывает за дерзость, я глажу себя между ног, раздвинув их как можно шире, растворяюсь в диких ощущениях похоти и порока.

Они поглощают меня в темпе того, как часто в горло толкается член, вены которого я чувствую языком. Они набухают все сильнее. Плоть деревенеет. Воздуха все меньше. В груди рвется от частого стука сердце.

И я почти умираю, глажу между ног все резче, стягивая чувства в тугую пружину. Она стреляет во мне ровно тогда, когда в горло бьет тугая струя знакомого терпкого вкуса. И я захлебываюсь, а Борис держит меня до тех пор, пока я не проглочу все до последней капли. Пока волны оргазма с меня не схлынут.

Борис освобождает меня, подтягивает брюки и идет в сторону телефонной трели.

Я даже не слышала ее. Просто умирала под резкими движениями бедер, которые помогали толкать член глубже.

– Да, – отвечает Борис, и я смотрю на его мощную фигуру сквозь цветные пятна в глазах. – Поднимайся.

Кто? Куда? Я прихожу в себя и вижу, как Борис забирает с кровати небольшую сумку и идет ко мне. Становится так близко, словно планирует снова подвергнуть наказанию.

– Веди себя хорошо, никуда не влипай, – говорит он. Смотрит жестко. Большим пальцем стирает влагу с губ. Давит. Приближает лицо. – Следующий месяц я не смогу тебе помочь, понимаешь?

– Даже не позвонишь? – спрашиваю тихо, руками обнимая его за шею.

– Чтобы не подвергать тебя опасности. И помни, Нина. Что бы не произошло дальше, ты будешь принадлежать мне…

– Вот теперь ты меня пугаешь, – смеюсь неловко, ощущая, как путаются мысли.

Глава 17.

"Сука! Тварь! Вот и сиди здесь, раз не понимаешь, когда нужно заткнуться!".

Мы с Женей замерли возле своей квартиры. В немом шоке смотрим на полуобнаженную заплаканную девушку, сидящую в коридоре. Мужа–соседа мы видели пару раз. Наглая морда не оставила положительного впечатления. А вот девушку видим впервые. И её заплаканное бледное лицо очень напоминало меня саму. Я точно так же была выставлена за дверь Борисом. И я уже не помню причин. Помню, что было плохо и отвратительно. Помню, что стояла обнажённой перед охранником.

Женя поднимает бровь и переводит взгляд на меня.

– Именно это ожидает тебя, если будешь ждать свое чудовище...

– Замолчи, – прошу я подругу и иду вперед к девушке. Опускаюсь на корточки и вытираю с щеки слезу. – Тебе помочь?

– Не надо, – пытается она улыбнуться. – Я просто его разозлила. Он отойдёт, и все будет хорошо...

– На сколько? – усмехается Женя, прислонившись к стене и смотря на нас сверху вниз как на маленьких несмышлёных девочек. Она расстегнула манто. Жарко было уже и мне. А как девушке?

– Он любит меня, это самое главное, – шепчет она и поднимается.

Дверь резко открывается, и на пороге возникает это существо в трениках и растянутой майке.

– Заходи, если поняла, где виновата.

– Поняла, – говорит она тихо и заходит внутрь, сгорбив спину. А мужик резко перед моим носом хлопает дверью.

Меня пронизывает мороз, потому что я знаю, что чувствует эта девушка. Она зависима и теперь обречена на страдания вперемешку с короткими моментами счастья.

– Никого не напоминает, – смеется Женя, заходя в нашу квартиру. А я не обращаю внимание на ее подколы.

– Может ей помочь...

– Себе помоги, пока не стала такой же. Когда твой магнат приезжает?

– Завтра... – отправляюсь к плите, чтобы заварить горячего шоколада. То, что нужно после катания на катке в Ледовом дворце, где Женя подцепила себе хоккеиста. – Обещал завтра позвонить.

– И ты уже как собачонка ждешь? – говорит из своей комнаты Женя, и я сжимаю зубы. Сколько можно издеваться. Даже если за эти пару месяцев о Борисе забывала я. Напоминала Женя, говоря, что мое ожидание не доведет меня до добра. Только вот она не знала, что жду я встречи не только с Борисом.

Ещё я надеюсь, что Иван останется в Москве и не будет нарушать мой покой. Если от Бориса я уже примерно знаю, чего ждать. То Иван совершенно туманен. Кто он, что он, почему я вообще стала о нём думать.

Перед лицом Женя щёлкает пальцами, привлекая внимание, и я снимаю кастрюльку с плиты.

– Опять мечтаешь?

– Тебе напомнить про Шолохова...

– Не надо. Только вот одна разница. Этого тирана я забыла уже на следующие сутки, а сколько ты убиваешься по Борису? Иногда мне хочется, чтобы его убили...

– Не говори так! Я и так боялась после смерти мэра, что они подумают на него.

– Они и подумали, только не нашли улик...

И хорошо, что не нашли. Борис был со мной, когда все случилось. А вот Иван... Он как меч, выполняющий всю грязную работу. Раньше я не думала о нём, теперь все чаще. Но в голове не возникло ни одной сексуальной ассоциации, связанной с ним. Скорее что–то приятное. То, как он спас меня в ночное происшествие. Вез в больницу. Как давал указания по побегу из высотки. Как я спала на его коленях. Как он показывал мне Виктора.

Кот прыгает на стол рядом со мной, и Женя сразу ретируется. Они так и не поладили.

– Почему с Иваном связано столько хороших воспоминаний? А с Борисом, если хорошее и было, то связано только с сексом? – спрашиваю я Виктора, и он смотрит так внимательно, давая мне понять, что ответ кроется только во мне. Я люблю Бориса, но он убивает меня... А Иван само зло, но всегда только спасал...

Я запуталась, а Борис приезжает уже завтра. Сегодня может позвонить. В любой момент, чтобы готовилась ко встрече. Скучала ли я? Безумно. Хочу ли я его? До боли. Но нужно ли мне это. Может быть двух лет было недостаточно? Может быть с Толей бы все получилось, и я бы освободилось от зависимости по имени Распутин.

Ложась спать, из головы не выходят мысли о мужчинах, что меня окружали. Толя обиделся и не подходил больше.

Шолохов ведёт себя предупредительно и строго, хотя иногда я ловлю на себе его взгляды. Иван как черт из табакерки. А Борис, как зараза во мне, разрушает изнутри. Разве должна быть такая любовь. Играя в театре, читая классиков, я все чаще убеждаюсь, что такая любовь разрушительна. Он сам говорил, что я ему мешаю. Тогда зачем нам эти мучения. Зачем нам эти отношения, не приносящие даже улыбки...

Почти засыпаю, захлебываясь слезами, как вдруг слышу звонок. Беру телефон. Вижу имя, что заставляет сердце делать кульбит, и усилием воли говорю в трубку.

– Борис, я думаю, нам больше не стоит видеться.

Глава 18.

Трубку я кладу сразу, только вот на душе при этом поднимается буря.

Я вскакиваю с кровати, мечусь по комнате, все время думаю, что сейчас дверь в мою спальню с треском откроется, и влетит ОМОН.

А следом Борис. Меня разденут и будут бить палками прямо здесь. За неподчинение Борису. Фантазия настолько разгулялась, что через минуту я представляла, как Борис рубит мне голову мечом. На центральной площади.

Но даже спустя две минуты, три, десять в комнате стояла тишина. Свет ночного Новосибирска все так же заливал комнату, где я все так же стою одна. Дверь закрыта, а телефон молчит.

Борис не перезвонил. Обиделся? Или решил, что я не стою его внимания?

Может быть его удовлетворил мой ответ? И я теперь свободна?

Сажусь на кровать, улыбаюсь, фантазируя, как будет хорошо не думать о нем. А он перестанет думать обо мне. Перестанет же?

Но что, если он перекроет мне кислород? Запретит играть в театре?

Значит так тому и быть...

Нет, как это, ведь у меня новый спектакль...

В голове полный бардак и как с ним справиться, я не знаю. Страх от собственного поступка поглощает стремительно, и я уже не знаю, как жить без театра... Даже Шолохов, будь он не ладен, стал привычной и постоянной величиной моей жизни. И Женя. И родители. Они все могут пострадать, если я не решу все дела с Борисом раз и навсегда.

Но как это сделать?

Дрожащими пальцами набираю номер Бориса и усугубляю собственное положение.

– Если ты захочешь навредить мне или моим близким… Я… – набираю в легкие воздуха и тут же выпускаю. Страшно и я не знаю, что сказать. А еще хочу знать, в чем Борис сейчас одет…

– Ты? – напоминает он о моей угрозе. При этом, кажется, что я слышу в голосе легкую насмешку.

– Я покончу с собой... – Боже, какой идиотизм.

– Как? – задает он такой же лаконичный вопрос, и я теряюсь.

– Что за вопрос? Какая разница?

– Да я просто размышляю, открытый или закрытый гроб заказывать?

Он молчит, а меня переполняют обида и злость. На кого только – непонятно.

– Может быть лучше убьешь меня?! – подскакиваю, повышаю голос. – Все равно я навсегда останусь лишь твоей игрушкой! Ты никогда не считаешься с моими желаниями! Ты используешь меня! Решаешь за меня, как будто я твоя рабыня!

– Тогда твое желание покончить с собой непонятно, ведь хозяин должен все решать...

– Борис! – кричу в трубку и топаю ногой. – Я хочу, чтобы ты навсегда оставил меня в покое! Дай мне жить! Дай мне дышать свободно!

– Ты два месяца жила, как хотела. Чем же я тебе помешал?

– Ты. В моей голове! Ты. Не даешь мне... Мысли о тебе не дают мне... – слов не хватает, чтобы выразить все, что внутри…

– Трахаться с другими?

– Что? Нет! При чем тут это!?

– Разве не любовь ко мне сдерживает тебя от секса с Шолоховым, которого ты хочешь?

– Все не так! Я не такая!

– Или может быть тебя начали посещать фантазии об Иване? – его голос звучит глухо, но мне кажется, что он кричит громче меня, настолько напряженным кажется каждая произносимая буква. Словно вдавленная в меня.

– Нет! Нет! Нет! Ты, ты моя порочная фантазия! Те вещи, что мы делаем, это ненормально! Это пугает меня! Это все унижение, подчинение, оно приведет к моему разрушению! Я хочу быть нормальной! Как ты не поймешь!!! Я хочу быть обычной! Без тебя! – на мой крик в комнату врывается Женя, испуганная, взъерошенная. Хмурится, хочет отобрать трубку, но я не даю. Я сама это начала. Наверное… Но я точно сама должна это закончить!

Женя садит меня на кровать и садится рядом, прикладывая голову, чтобы слышать то, что скажет Борис дальше.

– Понимаю... Хорошо. Но чтобы стать нормальной и освободиться от меня, придется забрать одну вещь...

Переглядываемся с Женей.

– Какую?

– Ту, что ты отдала мне на хранение.

Не понимаю.

– Полный бред! Я ничего тебе не давала! Просто давай...

– Хочешь играть в театре? Хочешь безопасности для тех, кого так любишь – забери это! Завтра, восемь вечера. Номер комнаты в отеле ты знаешь.

– Ты обманываешь меня! Ты опять меня соблазнишь... – кричу. Он врет, потому что я ему нужна. Он снова заманит меня в ловушку.

– Что–то я не помню, чтобы соблазнял тебя в прошлый раз, – напоминает Борис о последней встрече, где из–за страха я забыла про соглашение и просто решила сделать ему приятно. – Забери это у меня и расстанемся... Навсегда.

Глава 19.

Последнее место, где я должна находиться – это отель «Авангард», где регулярно останавливается Борис. Это царство богатства и шика, которое заманивает любителей показать, насколько их кошельки забиты деньгами. Так же, как Борис показывает мне, насколько моя зависимость от него губительна.

Интересно, чего он добивается? Что я лягу, раздвину ноги и буду просто принимать все то унижение, в которое он любит меня окунать. С головой. Так, чтобы захлебывалась. Да еще и добавки просила. Буду рядом с ним во время очередного убийства неугодного человека?

Может быть, стану убивать сама, как Иван?

Почему Борис не оставит меня в покое?

И я стою здесь, отделенная от своего палача дверью с резным рисунком, и смотрю вниз.

Красный ковер.

Уже мерещится, что это кровь растекается под моими ногами. Море крови, в которой погрязну и я. Пороке, что поглотит меня окончательно…

Но у меня еще есть возможность сопротивляться.

Я могу начать с нуля. Уехать. Пропасть из города.

Бог с ним с театром, разве не важнее просто быть гордой и прекрасной птицей феникс, возродившейся из пепла аморали, чем попугаем, сидящим на привязи и повторяющим за хозяином самое простое…

Я зависима, я наркоман. Больше всего на свете я хочу зайти туда и просто остаться собачкой возле своего хозяина. Примкнуть к тьме и стать единой с любимым.

Тяну руку к двери и, кажется, что вижу сквозь нее. Вижу Бориса и его желание, что окутывает меня. Обжигает каждую клеточку. Когда, когда это началось. Когда моя жизнь, мое настроение стало настолько зависеть от него. Почему даже на расстоянии я думаю о нем? Почему я не нахожу сил сопротивляться. Потому что знаю, это неизбежно. Знаю, что нет ничего сильнее, чем мое желание быть с ним, его желание обладать мною. И нет этому причин. Нет логики. Может все дело в страхе перед ним. Может быть он им питается?

Но если это неизбежно, если так или иначе я встану перед ним раком, то есть смысл пожить для себя. Хотя бы чуть–чуть. Подышать перед смертью. Наесться перед очередной голодовкой.

Именно поэтому шагаю назад. Словно отмагничиваюсь, с трудом. С болью в груди.

Двигаюсь все дальше. Снова и снова, пока дверь, что должна была ввести меня в запретный мир, не скрылась за поворотом, а я сама махнула по лестнице вниз.

И только на улице, пробегая по все еще заснеженным улицам все дальше и дальше, я ощущаю себя свободно. Я могу бороться, у меня есть силы противостоять фантазии, что Борис собой олицетворяет.

Останавливаюсь перевести дух, облокачиваюсь на перелила, смотря в морозную даль реки, как вдруг в пуховике жужжит телефон.

И я по боли в груди знаю, кто это. Оборачиваюсь, но не вижу никого. Преследования нет. Неужели он меня отпустит? Устал догонять.

"Ты не от меня бежишь. От себя".

"Я не хочу быть с тобой", – пишу трясущимися пальцами, смотрю по сторонам. Если что, можно рвануть и остановить машину. Можно успеть взять такси.

"Сама ко мне придёшь".

Нет. Нет. Никогда…. Сама никогда.

Но как бы я ненавидела свое к нему чувство, как бы не смеялась над его заявлениями, он ведь заставил, он вынудил появиться у него в офисе, пылая гневом ровно через неделю.

Через чертовы семь дней моей свободы.

Но обо всем по порядку.

После прогулки по весеннему Новосибирску я расслабилась. Ведь он сказал, что я должна прийти сама, а значит преследовать не будет. Так уж вышло, что страх отступил и очередная премьера в театре этому поспособствовала.

Я сыграла Каренину в экспериментальной работе Шолохова, в которой на нас были бежевые комбинезоны, создающие иллюзию голого тела. Это было опасно, пошло, но безумно красиво.

Я до последнего ждала, что ворвётся Борис... Появится, утащит меня со сцены, изнасилует прямо в зрительном зале.

Но он не объявился, а спектакль вызвал ажиотаж…

Но именно в день спектакля, когда родители должны были порадоваться за меня, преподнести букет и пожелать удачи, они сообщили, что квартиру у них грозятся забрать.

Отец попался на любви к быстрой наживе. Теперь квартиру, что они смогли купить в ипотеку, могут отобрать. Машина уже в залоге и помимо этого требуется выплата огромной суммы.

Быть выгнанным на улицу, когда тебе уже за сорок, это почти как потерять ориентир в темноте. Как потерять карабин, пока лезешь по скале. Страшно, неприятно, порой смертельно. Именно так можно стать бомжом. Как я не кричала, как не ревела от глупости моего отца, что испортил мне праздник, все было бесполезно. Да и когда слезы помогали делу?

И я, конечно, говорю родителям, что мы будем снимать квартиру вместе. Но такое резкое ухудшение дел отца не оставляет меня равнодушной.

И пусть я не детектив, но пару наводящих вопросов, пока мы сидим на кухне и пьем чай, могу задать.

– А как так вышло… Что за выгодное дело?

– Ну понимаешь, – накатил отец и стал рассказывать.

Появился человек, который сказал, что можно через несколько карт, которые отец оформит на свое имя, отмыть крупную сумму денег. Отец получил бы долю, которую смог бы потратить на новый дом и машину.

Глава 20.

– Иногда желаемое идет в наши руки разными способами, – продолжает он что–то писать, пока меня насквозь пронзают искры ярости. Желаемое. Желаемое!?

– Ты вогнал моего отца в долги, чтобы уложить меня в постель? – не верящим голосом прокричала я. Еще немного и у меня случится приступ эпилепсии. Он сведет меня в психическую лечебницу. Убийства, шантаж. Дальше что? Перелом конечностей!

– У всех свои методы, – говорит он настолько спокойно, что у меня кружится голова. Мне так сильно, до дрожи хочется вывести его на эмоции. Хоть на какие–то чертовы эмоции!

– Ты слышал когда–нибудь про цветы и извинения? – уже на грани истерики шептала я.

– Это неэффективно.

– Посмотри на меня! Оторвись от своей работы! Я не стану твоей подстилкой, я не хочу быть твоей любовницей! Это грязно! Пошло! Это постоянное унижение, от которого я превращаюсь в тряпку! Я не хочу быть твоей шлюхой! – твердо кричала я, пытаясь в который раз спасти свою гордость. Свою жизнь. И наконец я донесла свою мысль.

Он поднимается из–за своего огромного стола. Стремительно для такого крупного тела прошагал ко мне и навис скалой. Так быстро, что у меня перехватывает дыхание, как от сильного порыва ветра.

– А как насчет того, чтобы стать женой? – впивается он взглядом, а я стремительно краснею, вспоминая, в какой позе именно он стоял надо мной последний раз.

И собственное возбуждение от унижения, что я сносила с таким удовольствием, дают мне понять, что нет на свете ничего важнее меня самой. Я не готова быть собачонкой, я хочу быть личностью!

И весь запал смывает приливной волной равнодушия. Он никогда не сделает мне плохо, я могу уйти прямо сейчас. А проблемы родителей он разрешит сам. Потому что желание видеть меня своей женой более чем показательно. Он хочет меня. Он подыхает без меня, несмотря на всю свою стальную маску и бесчувственность. И разница удивительная, что я с трудом, но могу жить без него.

– Нет.

– Не понял, – наклоняет он голову, а я делаю шаг назад, словно отлипая от стены с медом.

– Я не хочу быть твоей женой.

С этим поворачиваюсь и ухожу, гордо взмахнув волосами.

И знаю прекрасно, что он за мной не побежит. А все, кого он направит, не сделают мне ничего.

Один щелчок пальца, и они будут мертвы. И это знание, осознание своей неуязвимости, возносит меня на некий личный пьедестал. Я нужна ему, а он мне нет.

В этом весь парадокс.

Я могу бороться, я могу найти другого. Пусть не сейчас, пусть позже. Я вылечусь, я стану лучше. Не для него. Для себя.

Но говорить я могу все, что угодно, думать все, что угодно, но отдаляясь от здания, стоя на остановке, я начинаю натуральным образом задыхаться. Словно меня выкинули из атмосферы, а вокруг пустота.

Мышцы ломит. Голова начинает гудеть. И слезы катятся по холодным щекам. Нет, нет, не надо, я не вернусь. Я не хочу возвращаться.

– Девушка, вам плохо? – спрашивает кто–то, а я не могу пошевелиться. Потому что в тело словно всадили нож. Словно кто–то проворачивает его раз за разом. Раз за разом, причиняя мне адскую, невыносимую боль.

Детоксикация. Знаю.

Надо перетерпеть, нужно просто это пережить. Так уже было, я уже испытывала это. Скоро начнет тошнить, скоро начнутся истерики, потому что нет наркотика слаще, чем жесткие руки, упрямые губы, стальные глаза и член, что умеет, причиняя боль, вознести на небеса.

Обхватываю себя руками, мерзну, трясусь и просто смотрю вперед, не видя ничего за белыми пятнами. И только спустя минуты, долгие минуты смерти, замечаю, как рядом возникает тень.

Огромная, заставляющая вздрогнуть и поднять взгляд. И стоит ему коснуться напряженного лица, как внутри происходит взрыв. Меня колбасит, все установки, данные себе, разносит взрывной волной, а я словно рождаюсь заново.

И я вот я уже прыгаю на Бориса, уже цепляюсь за воротник пальто, целую сухие, обветренные губы и не могу остановиться. Словно прошло не два месяца, словно прошла целая вечность, пока я смогла хоть раз испить воды из живительного, единственного в мире источника, предназначенного для меня.

Борис затаскивает меня в машину, быстро говорит, чтобы водитель закрыл перегородку, и возвращается к моим губам.

Требует беспрекословного подчинения, и я не могу противостоять. Меня нещадно трясет, ломает от желания быть с ним, принадлежать ему.

Прямо здесь.

Прямо сейчас.

Ведь это так правильно. Это так важно – покориться тому, кого любишь.

– Борис... Люблю тебя... Боже. Как я тебя люблю…

– Знаю, девочка, знаю, – хрипит он, кусая шею, оставляя влажные отпечатки, пока я часто дышу, жажду раздеть его, содрать слой за слоем, чтобы ощутить без преград.

Борис стискивает грудь одной рукой, а другой задирает подол платья, рвет с треском колготки и трусы, растирает по клитору влагу и жадно сминает губы.

И я выгибаюсь, я хочу быть ближе к нему, слиться в единое целое. Больше никуда его не отпускать, я хочу быть его всегда, сейчас. Здесь.

Глава 21.

Оргазм – как взрыв. Оргазм – как боль. Оргазм – как шоковая терапия, и огненная влага растекается внутри. А вот в голове начинается кавардак. Одна картинка сменяет другую, как кадры кинопленки. Быстрее. Быстрее. И вот я уже не чувствую запаха кожаного сидения, а ощущаю звуки родного леса. Так ярко, что хочется плакать. Лес, мой лес, где я излазила каждый угол, где бессчетное количество раз забиралась на деревья и мечтала о чем-то большем, чем металлургический комбинат.

И в лесу Борис. Что заставляет меня зажмуриться и покачать головой. Бред… Просто бред… Но я словно наяву вижу, как с его волос падают дождевые капли. Глаза черные, налитые бешенством и похотью.

От потока эмоций, хлынувшего на меня, становится нечем дышать. Подсознание душит, выпуская наружу то, что было плотно закрыто, словно стаю жужжащих пчел. И они кусают все тело, будят меня после долгой, очень долгой спячки. И я словно там, в лесу. Между ног так же мокро. И боли, как и сейчас, нет. Зато во рту металлический вкус крови. А еще я лежу недвижимая на земле, одежда мокрая, в голове шум, а Борис сверху. Двигается, двигается, сжимает меня руками – тисками, хрипит: Маленькая блядь. Но гораздо ярче наш короткий диалог:

– Я вас не боюсь.

– Это пока.

Но это только начало, потом видение затмевает все. 

- Хватит, - отпускает он ее и убирает руки. Отходит на шаг и с раздражением замечает слезы. – В чем дело?
- Вы тоже считаете, что я некрасивая. Моя сестра всем нравится. Ее все жалеют, а меня ругают. Вы тоже так думаете? Думаете, что я дурнушка?
Борис в пару шагов преодолевает расстояние, захватывает лицо крупными ладонями и хрипит…
- Ты красивая.
Нина накрывает и его ладони.
- А вы нет… - Борис сначала даже опешил, а потом заметил улыбку. – Ну правда. Вы могли бы меня испугать, но мне не страшно.
- Почему?
- Потому что… Не знаю… Мне кажется вам нелегко пришлось в жизни и вам не хватает любви.
- Хочешь подарить свою?
- Я бы могла… Но разве она нужна вам? - в ответ на его молчание, Нина продолжает. – Так что с вами было?
- Война.
- И как вы выжили?
- Убивал…
Нина подбегает сама и гладит его напряженное лицо тонкими пальчиками, жмется всем телом, и Борис уже сам не понимает, где реальность, а где галлюцинация.
- Я бы могла полюбить вас…
- Так я же некрасивый….
- Душа…
- В душе я еще хуже, Нина.
- Почему?
- Потому что прямо сейчас думаю об очень нехороших вещах.
Нина облизывает губки, жмется теснее, вынуждая Бориса буквально скрипеть зубами от еле сдерживаемого желания просто повалить нахалку наземь задрать подол и вставить.
- А, эти нехорошие вещи как-то связаны с тем, что упирается мне в живот?

Член внутри тела становится раскаленной кочергой, а страх и удовольствие материализуются в ненависть и дикую обиду. Он был там. Он. Был. Там. В ту самую ночь, когда у меня в первый раз за шестнадцать лет начались месячные. Вот уж радость была с утра, скрывшая следы самого страшного, что может произойти с девушкой. В лесу. С незнакомцем. Изнасиловал. Не спас. Изнасиловал! Заразил меня собой настолько давно, что и говорить стыдно.

Кто я для него? Долбаный эксперимент?

– Отвали, урод! – кричу, отталкивая его со всей силы.

И адреналин в крови помогает. Ужас от воспоминаний становится ядом.

– Как–то ты не так вспомнила, – отстраняется Борис и хмурится, когда я со всей дури бью его по лицу. Еще. Еще. И рука не ломается. Только жжет от желания снова ударить. В кровь кожу изодрать.

– Ты изнасиловал меня! Ты обманул меня! Ты разрушил мою жизнь! Зачем! Зачем!?

– Успокойся, – неожиданно рявкает Борис, но меня уже не пронять его властью. Херов доминант. Херов властный герой. И чего ты стоишь? Кто ты теперь?!

Теперь, ты не мужчина для меня, теперь ты такой же бесхребетный, как Андрей, Виталий, Шолохов. Теперь ты дерьмо и мне пора тебя смыть.

– Надо было еще в тот год тебя замуж взять, а не хуетой маяться.

Безумный смех рвется из горла, и я начинаю визжать.

Водитель тормозит, и я выскакиваю на улицу. Мне плевать, как я выгляжу, мне плевать, что по ноге стекает сперма. Сейчас самое главное сбежать. Вырваться из мрака.

Но разве Распутин может меня отпустить? Тот, кто помешался на мне еще в мои шестнадцать.

Кричу, когда он хватает меня за шею, разворачивает.

– Я не выйду за тебя! Педофил! – кричу ему в лицо. А оно все такое же. Стальное. – Твой поступок. Он не укладывается у меня в голове! Ты насильник, убийца, манипулятор!

– Хватит орать, – дергает он меня на себя и силой заталкивает в машину. Причем на переднее сидение, а водитель пересаживается назад. – Твой рот умеет делать более приятные вещи.

– Ты не заставишь меня! Я больше ничего у тебя не возьму! – пылаю гневом, пока он садится за руль. Дергаю ручку двери, но все бесполезно. Гнев душит. В глазах слезы. – Отпусти меня!

– Нет!

– Это противозаконно!

– Твой закон – это я. С самой первой встречи. И ты сама все решила. Я столько раз хотел просто отвести тебя домой!

Бедный, а может это его изнасиловали? Может я его заставила меня трахнуть на муравейнике?