Глава 1
Мне всегда не везло. Началось это с того, что я никогда не видела свою маму. Она умерла при родах. Воспитывал меня отец. Он так и не решился жениться после ее смерти, но был мне хорошим отцом, так что я не страдала от отсутствия мамы.
Поняла я, что у меня ее нет, только в трехлетнем возрасте. В детский сад на праздник Восьмое Марта были приглашены мамы. Каждый ребенок, кроме меня, сидел за столиком со своей мамой. Она пила вместе с ним чай, ела пирожное. Все, кроме меня, сидели с женщинами! Вот тогда я поняла, как в моей жизни не хватает мамы. Я громко закричала: «Хочу маму! Где моя мама?» Потом последовало рыдание, а я сразу повзрослела. С этого возраста я начала отсчет своим неудачам, завела мысленно свою тайную черную книгу.
В детстве, юности, этих неудач было, как беспризорных собак в нашем военном городке. Так что я не буду отдельно останавливаться на каждом случае, а только перечислю их: разбитые коленки, швы и вздохи сожаления; удаленный аппендицит на грани между жизнью и смертью; неожиданная двойка, после пятерок; синяк на лице соседа по парте, за то, что дразнил меня. И куча таких мелочей, портивших жизнь моему отцу, за что он меня всего лишь журил, а мне было потом очень стыдно. Еще я беспрестанно искала себе маму, в каждой подруге отца. Лишь после двенадцати лет, подслушав нечаянно разговор отца и его очередной пассии, я поняла, что до меня этим женщинам нет никакого дела, им был нужен мой отец, а для меня была бы прямая дорога в интернат после их обручения.
Когда мне исполнилось 18 лет, я уехала в Москву, чтобы больше не только своим поведением, а и своим видом, не огорчать отца. То, что я творила в столице, это знаю только я. Огорчений для отца стало меньше, потому что он не знал, чем я там занимаюсь, но в черную книгу меньше не стало попадать моих неудач.
Второй крупной неудачей в своей жизни, я посчитала провал на конкурсе – отборе. К концу обучения на курсах делопроизводителей, к нам пришли работодатели из иностранных фирм. Из-за незнания языков, ваш покорный слуга соответственно отбор не прошел. Пришлось устроиться в строительную фирму. Каждый божий день я ходила на строительную площадку, и в зависимости от сезона глотала пыль, месила грязь, разбивала каблуки на бездорожье. Но мечта работать в иностранной фирме, заставила меня заняться изучением иностранных языков. Я учила немецкий, английский, французский, итальянский. Последний язык стала учить для успокоения своего «эго», доказывая сама себе, что я все могу. Пять лет ушло на то, чтобы уметь бегло говорить на них и писать.
Кажется, я уже стала только приближаться к своей мечте, работе в иностранной фирме, а не в строительной, где кроме знания русского языка и мата, другой не требовался, как заболел отец. Мой загранпаспорт, полугодичная виза в Италию, где первую очередь мне хотелось посетить Венецию, теперь не имели никакого значения. Соседка отца прислала мне телеграмму с пометкой срочно, где черным по белому, точнее желтому (бланк был такого цвета), было написано, что у отца обнаружена язва желудка.
Эту новость и свои чувства, я внесла тут же в свою черную книгу, чем увеличила его содержимое на два пункта. Первое, что отец болен, а второе, что он ни словом, своей дочери, то есть мне, за это время не обмолвился о своем плохом здоровье. Я посчитала себя бездушной дочерью, эгоисткой, думающей только о себе, чем пополнила еще на один пункт свою книжку, и стала собирать чемодан для поездки к отцу.
В первый день сборов, очень много размышляла и пришла к выводу, что кроме отца у меня никого нет, а это значит и у него также. Поэтому решила, собирать не только чемодан, но и себя полностью. Для чего я уволилась с работы, набила барахлом четыре ящика багажа, чтобы отправить их поездом в город к отцу.
Я прожила в Москве семь лет, но, уезжая, оставляла этот город без сожаления. Увы, мое сердце никто из мужчин не затронул, а значит, разбитым я его не считала. Таких наивных дурочек, как я, каждый год приезжает в столицу не меряно, потому и принцев на всех не хватает.
Подруг я тоже не приобрела, потому что это слово происходило от слова друг. Претендентов на это место было много, но все они проваливались на первых этапах конкурса – отбора. Между прочим, он был жесточайший. Я искала себе подругу, чтобы могла на нее полностью положиться. Но, увы, мне попадались только такие, которые были готовы высосать из меня все, в чем они нуждались. Я понимала, что мои нужды больше, чем их, и обрывала с ними всякую связь. Внутреннюю, внешнюю. Так что поплакаться в жилетку о последних приобретенных неудачах было некому, поэтому, сетуя про себя, а иногда вслух, я собралась ехать к отцу с семилетним самостоятельно приобретенным жизненным багажом.
Самостоятельные годы меня закалили. Я старалась огорчения принимать без разочарований. Главное жива, здорова, а неудачи можно и пережить, потому что на моем пути они не последние. А невезение я считала своим роком, от которого невозможно никуда деться, поэтому не стоит перегружать сердце глубокими переживаниями. Но болезнь отца, меня достала, так как кроме него, у меня–то из родни никого не было. А сиротой, почти каковой, я считалась с детства, быть не очень приятно.
Перед отходом поезда с вокзала, я позвонила отцу. Он был дома, и вкратце рассказал историю своей болезни и спасения. При очередном приступе он потерял сознание. Соседка, зашедшая занести газету, взятую оказией с почты, нашла его в этом состоянии и вызвала скорую.
- А сейчас я чувствую себя прекрасно, так что можешь и не приезжать, - сказал мне на прощание отец.
Отец встретил меня старческим всплеском рук, удивившись моему виду. Мало того, что я была мокрой, успела вымокнуть пока шла от машины к дому, так и грязной. Грязь я собрала, валяясь на коврике машины.
- Папа, дай мне, пожалуйста, горячего чаю с малиной, - опережая его вопросы, попросила я. - И позвони, будь добр, Петру Григорьевичу, и скажи ему, что я увольняюсь.
Восклицания отца:
- Что случилось? Почему ты решила уволиться?
Я не стала слушать, а отправилась прямиком в свою комнату, мысленно добавив еще один пункт в черном списке книги о своей невезучей жизни.
Когда ко мне в комнату влетел отец, расплескивая чай из чашки, я, как ни в чем не бывало, сидела и читала книгу, точнее изображала.
Увидев такую мирную картину, отец опешил, и резко остановился, пролив остатки чая.
- Ты часом, не заболела дочь?
- Да, ты что, пап, я здорова, и чувствую себя прекрасно. Спасибо за чай, - сказала я и взяла из его рук пустую чашку, пока он ее не выронил, услышав от меня последние новости.
- Так почему же ты увольняешься? – присев на кровать, рядом со мной, спросил он.
- Скорее всего, это меня уволили, - пробурчала я, разглядывая на дне чашки ягоды малины.
Подожди, - вздохнул отец, - ничего не пойму. Объясни с самого начала, что с тобой сегодня произошло.
- Абсолютно ничего, - веселым тоном соврала я. Огорчать и расстраивать отца, не было ни какого желания, поэтому я постаралась за беззаботной маской скрыть свои неурядицы.
- Почему же ты тогда увольняешься? – удивление отца уже было безграничным. – Тебя Петр обидел?
Я чуть не подавилась малиной, которую жевала, смакуя аромат.
- Ты, что, пап, - воскликнула я, - этот человек на святого потянет. Он, как божий одуванчик.
- Тогда в чем дело, ты мне объяснишь, в конце концов, - взорвался в прямом смысле отец.
- Надоело мне там работать, - тоном капризной девицы, протянула я. Ну, не рассказывать же ему, что меня заподозрили во флирте с начальством. Его еще удар хватит в придачу к язве.
- И все? – настороженно спросил отец.
- И все, - сделав глупенькие глазки, твердо ответила я. – Я позвоню Петру Григорьевичу и скажу об этом сама.
Решив, не откладывать дело в долгий ящик, я направилась в зал. Набирая медленно номер домашнего телефона шефа, я думала:
«Как бы тактичнее объяснить свой отказ? Чтобы такого придумать? - Мозг лихорадочно, пытался что–то сочинить, но ничего не подходило к данной ситуации. – Надо было притвориться больной перед отцом, тогда и шефу было бы легче соврать. Потом болезнь затянулась бы, к этому времени, и сыночек уехал, и секретарша из отпуска вернулась. Разговора о том, чтобы вернуться на работу не должно быть. После такого оскорбления, еще и работать на него? Вот, уж дудки. Пусть сами пашут на себя. Олег Петрович, если так нуждается, сам садится за этот компьютер, и делает переводы.
Трубку телефона в доме Шубиных поднял Олег Петрович.
«Вот, черт, - припомнила я нечистого, - вспомни дурака, а он тут, как тут, - усмехнувшись, я сладким голосом пропела.
- Здравствуйте, можно Петра Григорьевича к телефону?
- Здравствуйте. А кто его спрашивает? – спросили вежливо у меня, но вопрос был не риторическим, цербер держал охрану.
- Ольга. Бывший его секретарь.
На другом конце воцарилось молчание, видно, пережевывали мысленно «бывший».
- Не понял, как это бывший? Вы ведь работали сегодня, никто Вас не увольнял.
В голосе моего бывшего босса было столько недоумения, что я почувствовала, как во мне поднимается волна злорадства. «Поделом тебе, будешь знать, как разговаривать с подчиненными». О! Если бы рядом не стоял отец, я ему так ответила, что воспоминание обо мне, его еще долго бросало бы в дрожь.
- Вот я и объясню Петру Григорьевичу, причину моего увольнения, - стараясь сдержать язвительный тон, вежливо объяснила я.
- Минуточку.
Петр Григорьевич не заставил себя ждать.
- Слушаю тебя, Оленька, - мягко произнес он.
Мне стало вдруг стыдно, что я собираюсь оставить такого прекрасного человека без работника, что он вновь начнет страдать от невозможности самому сделать работу секретаря, но тут воспоминания о сыне, отбросили мои сомнения.
- Петр Григорьевич, я больше не могу у Вас работать, - стараясь сдержать грусть, твердо сказала я.
- Что такое? – удивленно спросил он. – Ведь ты только сегодня была здорова.
- Дело не в болезни, Петр Григорьевич.
- Так в чем же, зарплата не устраивает?
- Объяснять придется очень долго.
- Так я не тороплюсь, мне для любимой секретарши времени не жалко.
Я думаю, если его сын стоял рядом, эти слова дали ему пищу для дополнительного размышления.
Глава 2
Наступления вечера я встретила облегченным вздохом и, выключив компьютер, стала быстро собираться домой, пока вновь кому-нибудь не пришло в голову меня пригласить в гости. Я стояла спиной ко входу и пыталась застегнуть капризные молнии на сапогах, когда открылась дверь. Не меняя позы, повернула голову и обомлела. Ба! Кого принесло! – чертыхнулась я про себя. Сын и отец Шубины собственными персонами. Я разогнула спину, откинула назад волосы, и, проковыляв к стулу, уселась на него, чтобы завершить поднятие молний на сапогах.
- Олечка, - сладким голосом проговорил Петр Григорьевич, - как хорошо, что мы тебя застали.
- Что хотите меня снова в гости пригласить? Думаю, на этот раз должна быть очень веская причина для застолья, - пробормотала, поглядывая на Олега Петровича. «Жениться, что ли собрался», - промелькнуло у меня в голове. Но лицо предполагаемого жениха не сияло радостью, наоборот, выражало сильную озабоченность.
- Ольга, мне нужна Ваша помощь. Мне надо завтра лететь в Италию…
- Поздравляю. Чем же я вам могу помочь? – не удержалась от иронии. - Денег на дорогу не хватает? Так у меня в один конец их не найдется.
- Ольга, - застонал Петр Григорьевич, - тебя бы за твой язычок…
- А что? Рабочий день-то закончился, - откровенно издеваясь над своим начальством, заявила я. – До свидания, господа.
Подхватив сумочку со стула, я уже собралась помахать им пальчиками, но моя рука неожиданно оказалась в сильной руке Олега Петровича.
- Может, поговорим, дело серьезное.
Его серые глаза без иронии неотрывно смотрели в мои. С самого начала обращения ко мне, я знала, что по пустякам он не стал бы меня беспокоить. Но мне так не хотелось с ним общаться, ибо ненароком во время разговора могла показать свою симпатию к нему.
- Ну и? - буркнула нехотя.
- Дело в том, что заболела Ирина, - с досадой в голосе произнес Олег Петрович.
- А я при чем? – перебила его. - Сиделка требуется?
- Она у нас работает переводчицей.
- Так, что же? - упорно продолжала я, представлять собой дурочку, хотя уже поняла, куда гнут мои работодатели.
- Ольга, Вы прекрасно понимаете, в чем дело, - едко проговорил Олег Петрович. – Через два дня в Италии я должен заключать контракт. У меня нет времени вызывать из Москвы новую переводчицу. А в Италии их нанять – это все равно, что сразу утопиться в каналах Венеции, - он сделал паузу, - у Вас ведь есть загранпаспорт, а Ваш отец говорил, что вы собирались выехать за границу, но приехали к нему, - констатировал он.
- Ольга, - вмешался Петр Григорьевич, - выручи нас, ты же прекрасно знаешь итальянский. Переводы писем отличные, не к чему придраться.
Я задумалась. А почему бы мне не съездить в Италию? Тем более, что дорогу мне оплатят, еще и приплатят.
- Сколько Вы мне заплатите за поездку?
У Олега Петровича и его отца вытянулись лица. Явно, подобного нахальства они от меня не ожидали. Минута заминки перед ответом была тому подтверждением. Что ж! Они обо мне могли подумать все, но только не отрицать, что я очень меркантильная. Пусть Олег Петрович считает, что я из-за жадности поехала с ним, чем заподозрит о моей влюбленности в него. Я только боялась, как бы моя радость, что еду в Италию, да еще буду вместе с ним наедине несколько дней, не выплескивалась из меня и не сияла на лице. Стараясь скрыть истинное состояние души, предстала перед ним этакой женщиной, у которой в голове банкомат.
- Вы хваткая девушка, - сделал мне сомнительный комплимент Олег Петрович. – Это похвально быть такой в нынешнее время. Присядем, обсудим нюансы нашей поездки.
Скажи он мне такое раньше, я бы покраснела до кончика пальцев на ногах, но сейчас это было в моих интересах.
С постной миной на лице, всем своим видом изображая, какая мне тягость тащится в их Италию, уселась за стол и уставилась на Олега Петровича.
- Расходы - дорожные, проживание - берет на себя фирма. У вас остается ваш оклад плюс премиальные в размере оклада, после поездки. Вас устраивает такой расклад?
- Хорошо, - кивнула я головой, с задумчивым видом на лице.
- Ну, что ж, - протянул Олег Петрович, и по его тону поняла, что он не очень рад изменениям в своих планах, - завтра утром вылетаем из Уфы в Италию чартерным рейсом. Возьмите с собой вещей на три дня.
Я снова, молча, кивнула в знак согласия.
- А Вы не забыли язык без практики?
Я ответила на итальянском языке, что он напыщенный осел.
- Соблаговолите перевести, - слащавым голосом попросил он.
Я покраснела до кончиков ушей и промямлила первое, что пришло в голову:
- Рада знакомству с Вами.
В ответ услышала громкий хохот, который длился, мне казалось так долго, потому что меня бросило в жар, потом в холод, из-за моей детской выходки.
- Я чувствую, что язык вы не забыли, - вытирая, выступившие на глазах слезы от смеха, сказал, наконец, он.
Все это время Петр Григорьевич стоял молча, переводя недоуменный взгляд с меня на сына.