Невидимые следы

Глава 1. Повешенная

Виселица — самое эффективное лекарство от болезней общества.

Д.Кейн

Глава 1

Я задыхалась: горло сдавило что-то жесткое, легкие жгло, грудь разрывалась, силясь сделать хоть один вдох. Паника, полностью охватившая сознание, медленно растворялась в заполняющем голову шуме. Мне осталось жить несколько последних мгновений, прежде чем кануть в спасительное небытие.

Открыв глаза, я не сразу поняла, что уже не сплю. Животный ужас, охвативший меня во сне, не отступал, заставляя сердце бешено колотиться. Рука сама собой потянулась к шее, чтобы убедиться, что её не охватывает веревка, а боль и жжение, пульсирующие под кожей, всего лишь фантом, порождение измученного кошмаром мозга.

В комнате, как и за окном, царила неподвижная темнота. И звуки телефонного звонка, доносившиеся сквозь закрытую дверь из коридора, казались в ней невыносимо громкими. Включив лампу, я бросила беглый взгляд на стоящие на прикроватной тумбочке часы. Длинная фигурная стрелка дернулась, указывая на половину шестого. Где-то далеко бледное ноябрьское солнце готовилось выкатиться на небосвод. А пока ночь не спешила уступать своё место промозглому серому утру.

Телефон замолчал, чтобы через мгновенье снова разразиться чередой дребезжащих трелей. Вряд ли кто-то с такой настойчивостью звонил в несусветную рань, чтобы пожелать доброго утра. Но я была даже благодарна звонившему, освободившему меня из плена леденящего душу сна.

- Виви, это Труди, - знакомый женский голос на том конце провода звучал непривычно тускло, словно у говорившей не хватало сил на какие-либо эмоции. – Твой отец умер… Ты тут? – всхлипнула моя нынешняя мачеха, Гертруда Гейт.

- Да, - удивляясь тому, как спокойно звучит голос, ответила я.

- Тебя отпустят на похороны? Церемония состоится послезавтра.

- Я буду.

- Я ещё не звонила Мари. Надеюсь, их последняя размолвка не помешает ей приехать, - устало продолжила Труди. - Прости, у меня сейчас так много дел. Позвони мне, когда возьмёшь билеты.

Я кивнула и, лишь потом сообразив, что мачеха этого не увидит, повторила вслух:

— Хорошо. Позвоню. Пока.

Трубка, звякнув, повисла на рычаге. Короткий звук растворился в тишине, как растворяется в воде капля чернил. Прислонившись к стене, я таращилась в пустоту до тех пор, пока с улицы не начали доноситься рев редких в такой час автомобилей, сварливые голоса булочников, лай собак. Мир продолжал жить, только отца в нём больше не было.

Нельзя сказать, что мы были близки. Он всю жизнь хотел сыновей, а получил двух своенравных дочерей. Рихард Гейт много времени проводил на службе, дома тоже был занят работой, принимая в кабинете неиссякаемый поток подчиненных. Воспитание собственных детей он доверял гувернанткам и приходящим учителям. И всё же, он был единственным, кто оставался у нас с Мари.

Мать погибла давно, во время Пятилетней войны. Она была медсестрой, но захватившие госпиталь противники не пощадили никого. Мне было четыре, Марии – восемь. В попытках заменить нам маму и получить долгожданного сына отец женился ещё три раза. В итоге, пережил трех жен, а четвертая пережила его. С сыновьями так и не сложилось.

От пустых размышлений меня отвлек вновь зазвонивший телефон.

- Вивьен, - раздался в трубке хрипловатый мужской голос, - у нас – труп.

У нас – это у особого отделения уголовной полиции, занимающегося расследованием преступлений с участием одаренных.

- Куда ехать?

- Альтештрассе, дом 54. Это в трущобах.

- Хорошо, скоро буду.

Телефон ответил короткими гудками.

На сборы мне понадобилось около двадцати минут. Не тратя времени на завтрак, я выскочила в туманное утро, на ходу застегивая пальто. Влажная серая дымка липла к коже, заставляя глубже кутаться в воротник. Ноябрь в этом году выдался холодный и дождливый.

Заскочив в такси и назвав адрес, я откинулась на сидение, заставив себя не думать об отце и не строить предположений о малоприятном деле в конце пути. Чтобы найти нужный дом, таксист долго блуждал среди ветхих зданий. Этот район не пользовался популярностью у добропорядочных жителей Руига. Безработные, нищие, пьяницы, наркоманы и дешевые шлюхи, отдающиеся клиентам в смрадном полумраке загаженных переулков – обычные обитатели трущоб, для которых убийства и грабежи – не более чем обыденность.

Расплатившись с таксистом, я направилась к зияющему чернотой дверному проему. У крыльца вестниками беды встали черный полицейский автомобиль и желтая труповозка с кроваво-красным крестом на бледном боку.

- Доброе утро, Вивьен, - жизнерадостно улыбнулся дежуривший у подъездной двери сержант. Его хорошее настроение казалось совсем неуместным, учитывая приведшие нас сюда обстоятельства. Но, работая в полиции, быстро привыкаешь радоваться жизни независимо от происходящего.

- Привет, Мартин. Где наш клиент? – кивнула я в сторону дома.

- Третий этаж. Двенадцатая квартира. Капитан не в духе, - сразу предупредил сержант.

Глубоко вдохнув, я шагнула в черную пасть подъезда. Дом пропитался запахом сырости и нечистот. Тем не менее, он считался весьма приличным по меркам трущоб. В крохотных квартирках ютились семьи, с пусть и небольшим, но постоянным доходом. Электричества здесь не было, поэтому наверх пришлось пробираться практически наощупь. Лестница нещадно скрипела. Прогнившие ступени, казались готовыми провалиться от одного неосторожного шага. Ступив в коридор третьего этажа, я испытала почти что облегчение.

Узкий проход между квартирами встретил меня темнотой. В какой-то из комнат заходился плачем ребенок, из другой – доносились звуки разгоравшегося скандала. Не у всех утро начинается с кофе.

В конце коридора тьма серела, рассеиваемая падавшим из открытой двери тусклым светом. За дверным проемом сразу же начиналась единственная гостиная – никакой прихожей. Крохотная комната едва вмещала узкую пружинную кровать, платяной шкаф с покосившимися дверцами, стол и пару стульев. Здесь, также как и во всем доме, витал аромат затхлости и помойки, но само помещение выглядело на удивление чистым.

Глава 2. Семейная встреча

Штайнбург встретил прибывший состав ярким солнечным утром. Впечатление было таким, будто в мрачное царство поздней осени заглянул погостить проказливый апрель. Игривые теплые лучи прыгали по металлическим бокам вагонов, отскакивали от стекол, пытливо заглядывали под поля шляп.

Пестрое море встречающих, провожающих, уезжающих и приезжающих мгновенно поглощало каждого, рискнувшего ступить на длинный перрон. Том вежливо подал мне руку, и мы вместе нырнули в бушующую толпу.

Своим вокзалом Штайнбург мог гордиться. На постройку исполинского здания ушло немало денег налогоплательщиков, но теперь каждый, кто прибывал в столицу впервые, мог в полной мере прочувствовать величие Республики.

Стройные каменные колонны возвышались вверх на десятки метров, упираясь в украшенный позолоченной лепниной карниз. В центре высокого фронтона в обрамлении растительного орнамента расположились огромные часы с фигурными стрелками и животными-символами двенадцати крупнейших городов Мерая.

Внутри сооружение казалось не менее помпезным, чем снаружи. Высокий потолок заканчивался стеклянным куполом, сквозь который в помещение лился яркий солнечный свет. Стены выложили расписной плиткой, которую специально для этого заказывали у мастеров из соседней Варавии.

Балкон второго этажа обрамляла балюстрада, которая сама по себе была произведением искусства. Гладкие белые перила подпирали балясины, выполненные в форме танцующих женских фигур. Я не раз приходила сюда, пока жила в Штайнбурге, чтобы полюбоваться тонкой работой скульпторов. Пожалуй, вокзал был моим любимым местом во всем городе, и его высокие своды невольно будили в душе светлую ностальгию.

У выхода в город я вдруг поняла, что забыла предупредить Труди о времени приезда, а значит – встречать меня никто не будет. Том, конечно, сразу же вызвался довезти свою непутевую попутчицу до дома, но получил вежливый отказ. Мне хотелось побыть одной, чтобы собраться с мыслями перед прибытием в отчий дом.

Мужчина пообещал непременно присутствовать на похоронах, легко сбежал по широкой каменной лестнице, взмахнул рукой на прощание и скрылся в белом кожаном нутре собственного автомобиля.

Я глубоко вздохнула. Штайнбуржский воздух наполнил легкие, оставив на кончике языка горьковатый привкус сажи. Город постоянно разрастался. Старинные изящные здания уступили место однотипным серым коробкам современных построек, уродливым громадам фабрик, заводов, впивающихся в небо ядовитыми шипами дымящихся труб. Локомотив прогресса, не сбавляя хода, проехался по древнему городу, сметая на своем пути любые напоминания о неторопливой аристократической старине. Немало преображению столицы способствовали войны, кровавыми ногами вытоптавшие её славное прошлое. После Великой войны от Штайна остались возвышающийся за моей спиной вокзал, который не решились разрушить ненавистные захватчики, несколько десятков старинных особняков, бывший Императорский дворец, в котором уже более века заседал республиканский парламент, и груды руин.

Руигу в этом плане повезло больше. Мало затронутый прошедшими войнами, он сумел сохранить свой исторический облик, припудрив зияющие раны свежими слоями штукатурки. Опухоль современной архитектуры громоздилась по его краям, оставляя нетронутым старинное сердце города. Но, на месте городских властей, я бы давно снесла богом забытые трущобы и отстроила нормальные, современные дома, не грозящиеся погрести под собой своих многочисленных обитателей.

Отбросив мысли о тлетворном влиянии прогресса на архитектуру, я жестом подозвала такси и отправилась по некогда родному адресу. Особняк Гейтов стоял в самом сердце города. Это было одно из тех старинных зданий, которые смогли пережить все невзгоды военного времени. Двухэтажный дом из красного кирпича построили ещё во времена последнего императора. Два симметричных крыла с ризалитами, обрамленными полуколоннами и  заканчивающимися изящными башенками, воплощали незыблемое величие Мерайской Империи. Империя распалась, на её месте давно встала Республика Мерай, а особняк, оплетенный плющом, как и прежде, взирал на меняющийся мир высокими прямоугольниками окон.

Очутившись на пороге родного дома, я на миг оторопела, но, немедленно собравшись, протянула руку к звонку. Дверь начала открываться, и я почти наяву увидела в холе, за плечом у молоденькой горничной в форменном платье, серьезное лицо отца.

- Добрый день, госпожа Гейт.

Отогнав видение-воспоминание, я решительно перешагнула порог. Просторный холл подхватил звук шагов и эхом разнес его по всему дому. Навстречу мне по витой лестнице с кованными перилами уже спешила Труди.

Несмотря на усталое, излишне бледное лицо, мачеха оставалась красивой. Белокурый ангел, затянутый в черные траурные одежды, взглянул на меня печальными бездонно-голубыми глазами.

- Виви! Ты приехала! – в лирическом сопрано слышалось заметное облегчение, как будто женщина только что сбросила с себя тяжелую ношу.

До замужества Гертруда Фьюриг была певицей, выступавшей в одном из столичных клубов. Очаровательная внешность вкупе с пленительным голосом сирены производили неизгладимое впечатление на мужчин. Неизвестно, почему из нескончаемого сонма воздыхателей, молодая ккрасавица выбрала моего вечно занятого работой, стареющего отца. Но ни один из них с тех пор ни разу не жалел о сделанном выборе.

Труди была хорошей женой и хорошей мачехой. Она преданно любила отца, умело сглаживала конфликты, но не боялась ему перечить. Особенно яростно мачеха отстаивала наши с Мари интересы, за что мы обе были ей искренне благодарны.

- Здравствуй, Труди. Как ты?

- Как? – потерянно переспросила она. – Не знаю, Виви. Мы столько лет были вместе, пережили эту чертову войну, а теперь его нет… - Она замолчала, прекрасная даже в своем горе. - Знаешь, Виви, я никогда не думала, что останусь без него. Да, Рик был гораздо старше, но рядом с ним это становилось таким несущественным,- Гертруда снова замолчала. А потом продолжила уже совсем другим тоном: - Правительство взяло на себя все хлопоты по организации похорон. Они собираются устроить пышную церемонию прощания. Как будто Рихард бы этого хотел.

Глава 3. Свежие идеи

Вечером я снова оказалась на огромном Штайнбуржском вокзале. Сестра и мачеха решили убедиться, что любимая родственница удачно покинула город, и теперь махали вслед тронувшемуся составу. На обратном пути мне не повезло: соседнее место заняла пожилая, обильно потеющая дама. Запах пота она старалась перебить ароматом духов, для чего явно не жалела последних. Удушливое амбре заставило меня покинуть купе и просидеть в вагоне-ресторане почти до полуночи.

Оставшаяся часть ночи прошла в безуспешных попытках уснуть. Легкая дрема пришла только под утро, но уже через полчаса гудок разрушил её, возвестив о прибытии в Руиг. Руижский вокзал не отличался архитектурными изысками. Это было длинное рыжее здание, покрытое листами позеленевшей от времени меди. Внутри оно тоже ничем не выделялось: просторный холл с окошками касс у одной стены и рядами деревянных скамеек у другой, два узких коридора по сторонам, уходящие в ресторан и комнаты отдыха для пассажиров первого класса. Любоваться здесь было решительно нечем, поэтому я быстро пересекла помещение и вывалилась на оживленную центральную улицу города. Чтобы добраться домой, переодеться и домчаться до работы у меня оставалось около полутора часов. К слову, управиться удалось за час и двадцать минут.

Здание Полицейского управления Южного округа Руига встретило привычным полумраком. Просторный холл, выкрашенный в тот особый, гнетущий оттенок серо-зеленого, которым так грешат казенные заведения, освещался всего несколькими лампами, чей тусклый желтоватый свет быстро рассеивался, сливаясь с темнотой в углах. Вытянутые арки окон не помогали исправить ситуацию: сквозь тусклое, давно немытое стекло свет сочился так же неохотно, как вода из камня.

На деревянных скамьях, подпирающих стены, клевали носами несколько человек. Конторка дежурного почему-то пустовала, но исходившая теплым паром кружка намекала, что её владелец покинул свой пост недавно и, скорее всего, ненадолго.

Из темных рукавов коридоров, ведущих к кабинетам и допросным, не доносилось ни звука.  Зато со стороны камер предварительного задержания слышались отрывки похабных анекдотов и громовые взрывы хохота. Всё это были обычные люди. Одаренные заключенные содержались в отдельных камерах, под которые приспособили подвал. Туда разрешалось спускаться только сотрудникам специального отдела, обладающим врожденным иммунитетом к парапсихическому воздействию, или в компании демпфера. Именно последним типом дара я и обладала. Мой организм оказался способен гасить возмущения пространства, вызванные  парапсихической активностью, тем самым блокируя её проявления.

Несмотря на довольно четкую классификацию даров, их проявления временами принимали причудливые формы. Например, способность к целительству была самым распространенным видом управления жизненными потоками. Но некоторые виталисты оказывались неспособны воздействовать на людей, зато умели ускорять рост растений, как, если верить слухам, кондитерша госпожа Брай.

Иногда парапсихические способности становились опасными для окружающих. Сильные пирокинетики способны за считанные минуты сжечь огромное здание. Подобного одаренного задержать крайне сложно, ведь никакой личный иммунитет не поможет устоять против надвигающейся стены огня. Зато демпфер легко предотвратит возгорание, подавив способности преступника. Именно поэтому все люди, обладающие подобным даром, обязаны поступать на государственную службу. Пирокинетики, к слову, тоже, но современные приборы фиксируют только наличие дара, а не его тип. На обязательном тестировании можно назвать себя слабеньким сновидцем и избежать вербовки в армию или полицию. Демпферы и тут отличились. В нашем присутствии фиксирующая парапсихическую активность аппаратура просто отключается, поэтому скрыть тип дара не представляется возможным.

За размышлениями я доплелась до второго этажа. Особому отделению уголовной полиции принадлежало всё его правое крыло. Здесь, за одинаковыми дверьми кабинетов, трудились наделенные иммунитетом к парапсихическому воздействию следователи. Обычных людей в особое отделение не брали. Какой-нибудь эмпат, телепат или пси-вампир смог бы с легкостью обезвредить любого полицейского. На активные дары (тот же пирокинез, телекинез, криокинез) иммунитет не распространялся, но всё же это было лучше, чем ничего.

Работа нашего отделения заключалась в расследовании любых преступлений с участием одаренных: от незаконного внушения до убийств, а также устранении последствий парапсихического воздействия на реальность. Иногда, хоть и крайне редко, возмущения энергетического фона в местах использования паранормальных способностей приводили к возникновению полтергейстов и появлению призраков. Борьба со всем этим ложилась на плечи особистов.

На минуту заскочив в свой кабинет, чтобы оставить сумочку и пальто, я снова выскользнула в коридор и отправилась к начальству. Личным кабинетом без каких-либо соседей я, кстати, была обязана капитану Вильному. Небольшое помещение, бывшее некогда подсобкой, перешло в мое единоличное пользование после его прихода. Начальнику надоело регулярно подыскивать места в кабинетах других детективов, с которыми я почему-то не уживалась, и он избавил себя от головной боли, запихнув проблему в дальний уголок.

На облагораживание небольшой комнатушки ушло немало времени. Помощь коллег закончилась на выносе годами собиравшегося хлама. После избавления от мусора подсобка приобрела весьма убогий, но обнадеживающий вид. Тут хотя бы было окно – роскошь для кладовки.

Кабинет капитана, в сравнении с моим, казался огромным. Сюда легко помещался большой рабочий стол из мореного дуба, который наш небедный начальник приобрел на собственные средства. У стола разместились несколько удобных стульев с высокими мягкими спинками. Вдоль правой стены, от двери к окну, встали два секретера, заполненные бумагами, и несгораемый шкаф. Левую стену заняли небольшой диван и кадка с неизвестным мне растением в дальнем углу. На этом диване, поговаривали, капитан имел привычку ночевать, когда задерживался на работе допоздна.

Глава 4. Мертвецы и кофе

Утро выдалось на редкость погожим для этого времени года: тучи разошлись, ветер улегся, а солнечный свет щедрым потоком лился сквозь окно, подсвечивая кружащиеся в воздухе пылинки. Я сладко потянулась: отличный денек, чтобы отправиться в морг.

На кухне звенела посудой Берта и напевала незатейливый народный мотив. Она приходила каждый день, чтобы убраться и приготовить еду. Иногда я уходила раньше – и мы вовсе не виделись. Но когда я оказывалась дома, мы с девушкой мило общались по утрам.

-Доброе утро, госпожа Гейт.

- Доброе утро, Берта. Как дела?

- Отлично, госпожа Гейт. Сегодня Гуго открывает свою мастерскую, так что, если можно, я уйду пораньше. Хочу зайти к нему!

Девушка счастливо улыбалась - она была молодой и влюбленной. Их помолвка с Гуго длилась уже три года, но мужчина не спешил жениться, пока не встанет на ноги. Неудивительно, что его заждавшаяся свадьбы невеста так радовалась открытию мастерской.

- Слышала про вашего отца, - вклинилась она в мои мысли. – Мне так жаль, - пожалуй, это было самое искреннее сожаление, услышанное мной за последние дни. – Но не печальтесь, всё наладится. Смотрите – я блинчики испекла.

Оптимизм Берты был воистину неиссякаем, а блинчики – нежными и воздушными. Но всё хорошее заканчивается. И неумолимые часы оповещали, что пора прекращать пустую болтовню и отправляться на работу.

Радость от солнечной погоды сильно померкла сразу после выхода на улицу. Солнечное тепло превратило выпавший снег в грязное месиво, неприятно чавкающее под подошвами сапог. Идея приобрести собственный автомобиль казалась всё более удачной, но пока приходилось довольствоваться своими двоими.

- Доброе утро, Мартин.

- Доброе утро, детектив Гейт, - кивнул, стоявший за конторкой сержант.

На скамьях даже в такой ранний час уже сидели посетители. Несмотря на довольно низкий в по меркам всего Мерая уровень преступности, следователям управления работы хватало.

- Витте уже на месте? – уточнила я у дежурного.

- Нет, пока не приходил.

- Скажешь ему, чтобы зашел, когда появится. Хотя нет, я ненадолго. Приятного дня.

На лестнице я столкнулась с капитаном, спускающимся вниз. Он окинул меня привычно хмурым взглядом:

- Доброе утро, Вивьен. Есть какое-то продвижение в деле?

- Доброе утро, капитан. Нет, я же только пришла. Хочу сходить в морг, чтобы уточнить некоторые моменты. Результаты экспертизы слишком неопределенные. Возможно, у профессора Вебера есть мысли, не отображенные в отчете.

Капитан только кивнул и отправился дальше. Я была рада, что вчерашний вечер никак не отразился на нашем общении на работе. Стоило ему хоть как-то изменить устоявшейся манере разговора, как поползли бы слухи о романе между нами. Быть единственной женщиной в коллективе предвзятых мужчин – испытание не для слабонервных.

Захватив из кабинета отчет о вскрытии, я покинула управление и направилась в морг. Он расположился через два квартала, в подвале старого здания муниципальной больницы. Здесь всегда было прохладно и на удивление сухо. Вдоль стен выстроились ряды длинных секционных столов, на которых покоились ещё непогребенные тела. Над одним из свежих трупов колдовал доктор Вебер, что-то бормоча под нос. В синеватом свете лампы его кожа казалась такой же неестественно бледной, как и у окружающих его мертвецов.

Старый профессор был искренне влюблен в свою профессию. Полиции повезло нанять его на службу, когда в университете, где Вебер преподавал патанатомию, разгорелся скандал. Один из студентов, которому доктор отказался ставить зачет, обвинил принципиального преподавателя в некрофилии. И хотя никаких доказательств подобного извращения не нашли, руководство университета решило не ввязываться в противостояние со студентом-клеветником и его влиятельным отцом.

- Доброе утро, доктор Вебер, - позвала я мужчину, увлеченно рассматривающего чьи-то внутренности.

- Ааа.. Доброе утро, детектив Гейт, - откликнулся он, подняв голову. – Слышал о вашей утрате. Сочувствую. Но, милочка, таков естественный ход вещей: старики умирают, молодые живут дальше.

Профессору, ежедневно имеющему дело со смертью, была чужда сентиментальность.

- У меня возникли вопросы по поводу вашего отчета, - никак не ответила я на последнюю фразу.

- Ааа… Задушенная, да? – живо отозвался Вебер. – Очень интересное дело. Все признаки механической асфиксии налицо: синюшность кожи, темная жидкая кровь, переполненность правой половины сердца, пятна Тардье, полнокровие органов. Нет сомнений: её задушили.

- Но вы не можете определить как? – уточнила я.

- Ну, милочка, что поделать? – вздохнул мужчина. – На теле никаких следов внешнего воздействия. Ни кровоподтеков на лице, ни уплощения носа, ни ссадин на внутренней поверхности губ и щек. Дыхательные пути – чистые: никаких ворсин, песчинок, нитей. Ничего, что указывало бы на орудие убийства.

- Так как её задушили?

- Не знаю, милая. В крови не обнаружено ни ядов, ни снотворного. Приисутствует небольшая доза алкоголя, но её явно недостаточно, чтобы жертва не сопротивлялась при удушении.