Невинная для Демона, или Цена его мести

Пролог

Золотой пик

Заведение особо строгого режима.

Демон

Ну вот и всё.

Час моей мести настал.

Я выиграл этот треклятый бой. Когтями и зубами вырвал себе право на жизнь и свободу.

То, что у меня несправедливо отняли.

Плевать на ссадины и гематомы, на шатающийся зуб, на болезненно ноющие ребра.

Главное — я победил.

Жизнь на свободе — это первая часть моей награды. Уникальная возможность выбраться из этого проклятого богом места.

А вторая часть — возможность отомстить этому ублюдку Ищенко. Выблядку, который разрушил жизнь моей семьи.

Он отнял у меня все: свободу, семью, наш бизнес. А я отниму у него самое дорогое – его ненаглядную дочурку.

О, она испытает здесь все грани ужаса, всё то, что успела испытать Марьянка перед смертью. А может, и во сто крат сильнее помучается.

Я об этом позабочусь.

И нет. Мне ее не жаль. Ни капли.

Я бы никогда не поднял руку на женщину, с бабами воевать только последний мудак будет.

Но Полина Ищенко не женщина. Она исчадие зла, проклятое отродье своего отца. От осинки ведь не родятся апельсинки.

Вот и в дочери Ищенко течет такая же гнилая кровь, как и в ее папаше и покойных дяде с братом.

Такие твари недостойны жалости и снисхождения. Они недостойны того, чтобы ходить по этой земле и расходовать драгоценный воздух.

Когда сорняки начинают расти на грядке с овощами, хозяин огорода их пропалывает, выдирает с корнем без всякой жалости.

Вот и таких людей, как Ищенко, надо уничтожать с корнями. И всё их потомство тоже…

Потому что если не уничтожить их, то они продолжат нести свое зло в мир. Они будут приносить горе в обычные семьи и губить жизни невинных людей.

Потому что у них нет совести и чести. Они готовы уничтожить всех, кто не готов под них прогнуться. А значит, надо бить на упреждение.

В моем случае, конечно, уже поздно.

В моем случае это месть со сроком выдержки в десять лет. Из которых пять я провел в тюрьме особо строгого режима «Золотой Пик».

Из этого адского места можно выйти лишь двумя способами: своими ногами после победы на Арене, или телом в черном мешке.

По крайней мере, мне точно другой выход не светил. Мне ведь впаяли пожизненное стараниями дружков-подельников Ищенко — прокурора Сазонова и судьи Дроздова.

Зря говорят, что бояться надо людей из ОПГ. Вовсе нет, самые страшные люди как раз те, кто привык иметь власть и вертеть дышлом закона.

Ищенко-Дроздов-Сазонов — самые отпетые мрази нашего региона. Которые держат в страхе город и большую часть области.

Натуральные бандиты в законе, давно обезумевшие от жажды денег и власти. Которые привыкли творить беспредел. Зная, что мало кто посмеет пойти против них.

А тех, кто посмеет — ждет жестокая кара. И я — лучший тому пример.

Выругавшись, иду к столу, где уже стоят закуски и бутылка коньяка. Все подготовили, падлы, к приходу победителя.

Наливаю себе треть бокала и выпиваю залпом. Даже не морщусь, мне это как слону дробина.

В ожидании своей жертвы сажусь на кровать, хватаю куртку тюремной робы и достаю из нагрудного кармана старую фотографию.

Это один из последних снимков моей семьи. Он был сделан на праздновании восемнадцатилетия Марьянки.

Который стал последним в ее недолгой жизни.

На выцветшем и полустертом от времени снимке изображены четверо: мой отец, обнимающий маму, я и сияющая Марьянка в центре.

У нас на головах были дурацкие картонные колпаки, в руках свистульки, а в руках у младшей сестры торт с надписью «С совершеннолетием тебя, милая».

Кто же знал, что всего через месяц в наш дом придет беда.

*****

У нас с отцом было несколько автомастерских, разбросанных по городу.

Хороших мастерских, к нам охотно обращались люди. Репутация была превосходной, все знали, что получат у нас качественный ремонт своих железных лошадок по приемлемой цене.

Плюс родители лет за пять до трагедии открыли магазин, торгующий автотоварами. Папа работал за прилавком, а мама вела интернет-сайт.

Ну и я помогал, само собой. Работал в магазине после уроков и после пар. Ну и в автомастерских учился навыкам. Кое-что мелкое даже сам ремонтировал.

Все у нас шло зашибись, до тех пор, пока Ищенко не захотелось прибрать к рукам наш бизнес.

Монополию ему захотелось. Чтобы все мастерские, шиномонтажки и автомагазины в городе были в его руках.

Отцу начали поступать предложения о покупке. Батя, естественно, отказался. Он не собирался продавать дело своей жизни.

Ищенко в ответ стал предлагать просто баснословные суммы, но и это не помогло. Отец не продался.

Глава 1

Само собой, виновных к ответственности никто не привлек. Дело быстро закрыли и сдали в архив.

А мне прямым текстом заявили, что если я продолжу рыпаться и буду пытаться добиться справедливости, то очень скоро окажусь на кладбище рядом с отцом и сестрой.

Люди Ищенко даже не скрывались, глумились в открытую, угрожая мне и матери. Потому что чувствовали свою безнаказанность.

Я бесился, лез на стены от бессилия, выл ночами от горя, но никак не мог повлиять на ситуацию.

А еще мне надо было заботиться о матери, за одну ночь поседевшей от горя, и хоть кое-как поддерживать на плаву бизнес.

Увы, ни того ни другого у меня не вышло.

После похорон мама совсем сдала и стала медленно угасать. Через два месяца у нее нашли злокачественную опухоль, которая требовала срочной операции.

Чтобы иметь возможность оплатить операцию за рубежом, мне пришлось наступить себе на горло и продать людям Ищенко весь бизнес. Конечно, уже не по такой цене, которую они предлагали ранее.

Но мне было плевать, потому что время утекало сквозь пальцы, и операцию откладывать было нельзя.

Перед подписанием документов я сходил на кладбище и попросил прощения за этот шаг.

Конечно, я понимал, что батя вряд ли бы осудил, если бы знал, что на кону стоит жизнь матери, но я все равно счел за нужное извиниться.

На душе было погано, а стало еще поганее при виде акульих лыб на мордах Ищенко и его прихлебателей.

Да, эта мразь лично приперлась на встречу. В сопровождении своего юриста и толпы шакалов.

Хотел позлорадствовать, видимо.

Хорошо хоть догадался не взять с собой тех ублюдков, что истязали мою сестру на видео. Иначе я даже ради матери не смог бы сдержаться.

Горло бы зубами перегрыз всем, до кого бы успел дотянуться.

А так все прошло относительно спокойно. Я даже сдержался и в рожу ему не плюнул после того, как всё было кончено.

Но и протянутую руку жать не стал. Это уже было выше моих сил. Я просто проверил поступление средств на счет, встал и молча вышел из кабинета.

За спиной раздался противный гогот, но я его проигнорировал.

Мама. Мама превыше всего. Это единственная мысль, что набатом билась у меня в голове.

А эти твари пусть себе ржут. Может, когда-нибудь захлебнутся своим смехом.

***

Увы, но мои молитвы оказались неуслышанными, а жертвы напрасными. Маме провели операцию, но последующей химиотерапии она не пережила.

Спустя полгода она упокоилась на кладбище вместе с мужем и дочерью.

Вот так в неполных двадцать два года я полностью осиротел.

Рядом со мной остался только Глеб, хороший друг и воспитанник моего отца.

Папа в свое время вытащил Глеба из семьи алкашей, в которой он рос. Оформил опеку и ввел парня в наш дом. А потом и на работу механиком пристроил.

Руки у Нечаева росли из нужного места, так что мастер из него вышел отличный, несмотря на юный возраст.

Глеб был старше меня на три года, но мы все равно стали не разлей вода. А на фоне общей беды наша дружба стала еще крепче.

Мы стали практически братьями. Пусть не по крови, но по душе точно.

И вместе, стоя у могил моей семьи, поклялись, что Ищенко ответит за грехи свои по полной программе. Что рано или поздно, но мы отомстим за все.

Месть стала главной целью нашей жизни.

Те, кому нечего терять, не боятся ничего — ни черта, ни Бога. А нам с Глебом терять было нечего.

У нас отняли всё.

И расплата должна найти своих «героев». Я не верил в карму, бумеранг, высший суд после смерти и прочую хероту.

Только своими руками можно восстановить справедливость.

И я твердо намерен был эту справедливость восстановить.

Глава 2

Идея вступить в Зареченскую группировку принадлежала Глебу. Он ремонтировал тачки не одному члену банды и сумел наладить с ними хорошие отношения.

Вот он и предложил примкнуть к ним.

Это был тяжелый выбор. Я ведь прекрасно понимал, что в банде мне не за цветочками ухаживать придется. Придется выполнять приказы и делать то, что карается законом.

Но вместе с этим я понимал, что в одиночку мы с Глебом не сможем отомстить Ищенко. А Зареченские — единственные, кто смеет противостоять этим гондонам в законе.

Более того, они с радостью используют любую возможность, чтобы зарыть этого мерзавца с концами.

Других союзников, тем более с такими возможностями, было не найти.

Встреча с главарем банды, Антоном Железновым по кличке Топор, была долгой, а разговор серьезным.

Но я всё же решился и переступил черту. Решил разменять свою душу на месть. Единственное, что я обговорил сразу, что мокруху на себя брать не буду. Всё что угодно готов делать, кроме этого.

Единственное исключение – псы Ищенко. Этих я хотел убить своими собственными руками. Кровь за кровь, как говорится.

Так закончилась жизнь обычного парня Демьяна Ветрова, студента политеха, и началась жизнь члена банды Зареченских по кличке Демон.

Кличка была выбрана мной неслучайно. Во мне клокотало такое море ненависти, злобы и жажды мести, что именно демоном я себя и ощущал.

Демоном возмездия, для которого есть только один путь — вендетта. Жестокая и кровавая.

Само собой, легко не было. Было охренеть как тяжело. Чтобы выжить в банде, приходилось отказываться от своих принципов и убеждений.

Приходилось отказываться от того, чему учили родители.

Никакой слабости и сострадания. Только сила, упорство и жесткость. Только здоровая злость, направленная на достижение цели.

Через пару лет такой жизни от прежнего меня не осталось ничего. Родители бы не узнали, наверное. Не поняли и не приняли того человека, кем я стал.

Но превратился в демона я не от хорошей жизни, и рядом не было родных, способных с укором посмотреть в глаза и вывести к свету.

Нет, передо мной расстилалась только дорога в ад, но я собирался забрать с собой туда тех, кто разрушил мою жизнь.

Жизнь успешно выбила из меня наивность, так что я не рассчитывал на многое. Понимал, что свалить Ищенко — задача непосильная.

Велик шанс сдохнуть до того, как я до него доберусь. Но я готов был рисковать. А уж если повезет и мне удастся грохнуть эту падаль, то жалеть о собственной участи и вовсе смысла нет.

Пусть меня потом хоть пристрелят, хоть запытают, хоть на ремни пустят. Главное, чтобы мразь, сгубившая мою семью, перестала дышать.

***

Путь моей мести был долгим. Для начала мне пришлось хорошенько поработать на банду, зарекомендовать себя.

И только потом мне начали помогать искать виновных.

В первую очередь меня интересовали те уроды, что изнасиловали и убили мою сестру. Я специально сохранил медицинские выписки и заключение судмедэксперта, там указывались все травмы и увечья, которые получила Марьянка.

Умерла она, кстати, от внутреннего кровотечения, вызванного разрывом внутренних органов.

Так что я частенько перечитывал заключения, держал в памяти суровые факты. Это здорово подогревало мою жажду мщения.

С каждым прожитым днем костер ненависти разгорался всё сильнее. И руки так и чесались от желания поскорее добраться до уродов и воздать им по заслугам.

И наконец это произошло. Я узнал имена всех причастных, и начались казни.

Сначала убрали шестерок, тех, кто был на подсосе и выполнял самые грязные дела. Я сам выступил в роли судьи и палача.

Сам зачитал приговор, сам привел его в исполнение.

В первый раз было сложно, да. Переступить через черту и отнять чью-то жизнь. Но воспоминания об истерзанном теле сестры помогли с этим справиться.

И рука, нанесшая первый ножевой удар, почти не дрожала. И палец, много позже легший на спусковой крючок, тоже не дрожал.

Это не убийство, это воздаяние за грехи.

Все твари, посягнувшие на мою Марьянку, получили свое, ответили за каждую ее слезинку и стон боли.

О да, умирали они долго и мучительно. И хотелось верить, что отправились прямиком в ад. Поджариваться на самой большой сковороде.

А вот потом настал черед главных ублюдков. Ими, о сюрприз, оказались племянник и брат Ищенко.

Старый козел руководил хладнокровно всем процессом, а мелкий ублюдок первым изнасиловал мою мелкую и больше всего над ней издевался.

Получили они сполна. Я постарался от души.

Сомневаюсь, что эти твари раскаялись в содеянном, но уверен, что прокляли последние минуты своей подлой жизни. А я сделал так, чтобы их агония продлилась подольше.

Только вот на этом и прокололся. Эти смерти мы маскировать не стали, выставили трупы напоказ.

Глава 3

— Так это она и есть, — ржет вертухай, рыжий детина с неправильным прикусом и заезженной в анекдотах фамилией Сидоров. — А что не так? Лялька что надо. Ебабельная.

Девчонка тем временем перемещает руки мне на плечи и начинает водить пальцами по татуировкам.

— А ну, прекрати, — встряхиваю ее хорошенько и еще раз оглядываю.

Что-то непохожа она на дочь этого ублюдка.

Я ожидал увидеть высокую девицу с наращенными ресницами, накачанными губами и силиконовой грудью.

Манерную, злобную и истеричную. Думал, что девка будет орать и угрожать мне своим папашей, кричать, что я труп, если трону ее хоть пальцем.

А вместо этого вижу перед собой невысокую, стройную куколку, которая едва до шеи мне дотягивает. С рыжевато-каштановыми волосами и миловидным, почти невинным личиком.

С тонкой талией, стройными ножками и небольшими натуральными грудками, которые так и грозили вывалиться из чересчур откровенного декольте.

И никакой ненависти и злобы во взгляде. Напротив, она смотрела на меня широко распахнутыми глазами, полными обожания.

Так принцессы из сказок обычно смотрят на своих принцев. В ожидании любви, чуда и счастья до гроба.

Только у нас тут не сказка, а я ни хера не принц. И скоро эта девочка в этом убедится.

А пока она продолжает стоять и смотреть на меня своими затуманенными глазами. Дышит слишком часто и соблазнительно облизывает нижнюю губу.

— Красивый… Можно я тебя потрогаю?

Мать вашу. Красивый я, видите ли. И похер, что заросший как черт. И что грудь и руки в крови.

Специально не мылся после Арены. Хотел напугать девчонку до посинения.

А она поплыла от моего вида. Блаженная какая-то… Или… просто обдолбанная?

Жестко хватаю ее за скулы и заглядываю в глаза. Блять, так и есть. Зрачки расширены. У девки явно приход. Вот и ластится ко мне, потому что не соображает ничего.

— Она что, наркоманка? — меня перекашивает от отвращения, и я даже отступаю от этой дряни. — На чем сидит?

Трахать наркошу мне вот вообще не улыбалось. Даже после пяти лет в тюряге не хотелось таких.

Как же Ищенко позволил так скурвиться любимой дочурке?

— Да нет, — ржет этот тупорылый, — ей просто дали веселенькую таблеточку. Чтобы не буянила.

— Какого хрена? — рычу я. — Мы так не договаривались.

— А это не ко мне претензии. – жмет плечами. — Ее такую уже привезли. Бить же нельзя было, чтобы товарный вид не портить. А она сопротивлялась. Вот и поили ее «расслабином», чтобы проблем не доставляла.

— Она хоть не откинется от передоза? — осмотрел куклу уже с подозрением.

— Да че ей будет-то от возбудителя? Ты, главное, трубы ей хорошо прочисти. Ей в данный момент только это и нужно. Чтобы хорошенько оттрахали. Так что ночь у вас горячая будет, даже завидую. Но хоть через камеры посмотрю…Гы….

— Уебывай.

Дверь камеры, наконец, захлопывается, лязгают ключи в замке, а я остаюсь наедине с невменяемой девицей.

Подхожу ближе, хватаю одной рукой за шею, а второй сминаю грудь. И получаю в ответ жаркий стон вместо испуганного крика.

Кукла явно возбуждена… Глаза уже закатились, а губы призывно распахнулись.

А у меня болт встал, черт побери. Захотелось немедленно поставить эту дрянь на колени и присунуть ей по самое горло.

И долбиться до полной разрядки.

— Соси, сучка! — не выдержав, вставляю ей в рот два пальца, и она тут же послушно их облизывает. Жадно, с причмокиванием.

Блять! Опытная походу. Интересно, сколько хуев сменить уже успела?

И вот мне должно быть похер на это, но нет. Отчего-то разбирает злость на девчонку. Пусть не наркошка, но шалава конченная уже. И это в ее годы.

Резко вынимаю пальцы и сжимаю девке горло. Хочу добиться выражения ужаса, но не вижу ничего, кроме похоти, плещущейся в глазах цвета первой весенней листвы.

Меня же кроет всё сильнее… И я сам не понимаю, что это — ярость, злоба, ненависть или желание трахнуть эту шлюшку.

Скорее всего, всё вместе. Убойный коктейль.

— Сколько мужиков у тебя было?

На мгновение вижу проблеск сознания в ее глазах, но он гаснет очень быстро, сменяясь поволокой вожделения.

— Никого, — шепчет, а я сжимаю ее горло еще сильнее. Лживая тварь.

— Не ври!

— Не вру, — задыхается уже, но признаваться не собирается. Или не совсем вопрос поняла?

— В каком месте не было? В какой из дырок?

— Нигде… Никого… Никогда … не было…

Да ну на хер! Быть не может! Я впадаю в ступор, пытаясь осознать услышанное. А под пальцами отчаянно бьется ее пульс, и я понимаю, что легко могу покончить с этим.

Просто сжать посильнее шею, или повернуть голову до щелчка — и всё будет кончено. К моим ногам упадет безжизненное тело. Просто куча мяса и костей. Корм для червей.

Глава 4

Полина

Многие считают, что деньги решают все. Что они единственный залог счастья. Что если ты из богатой семьи, то априори счастливчик и баловень судьбы.

Что финансы могут решить все проблемы и подарить блаженство, удовольствие и покой.

Только вот я наглядный пример того, что всё это чепуха. Потому что деньги не могут подарить главное — любовь, внимание и заботу родителей.

А без этого все деньги мира лишь пустые бумажки.

Я каждый день ощущаю волны дикой зависти, исходящие от моих однокурсниц. Они знают, кто мой отец, и постоянно шушукаются за моей спиной.

Они завидуют моим нарядам и украшениям, и тому, что меня каждый день привозит и забирает машина с личным водителем и охраной.

Они злятся потому, что я не приглашаю их к себе домой, и желают оказаться на моем месте.

Только вот никто из них не знает, что мой дом не теплое гнездышко, а самая настоящая тюрьма.

Что мне не то что возвращаться туда не хочется, а наоборот. Хочется бежать без оглядки куда подальше и никогда не возвращаться.

Только разве отец меня отпустит? Да ни за что. Скорее на цепь посадит. А потом вместе с этой цепью передаст будущему мужу.

Я ведь для него ценный актив, не более. А ценными активами не разбрасываются.

Так что бежать некуда, а помочь некому.

Вот и приходится жить по накатанной, находя отдушину хотя бы в учебе. То, что отец разрешил мне получить вышку — уже чудо какое-то.

Так что у меня есть еще два года частичной свободы. А потом… Я просто боюсь думать о том, что будет потом.

Будущее кажется настолько безрадостным, что даже думать не хочется. Так что остается довольствоваться одним днем.

И пытаться получить из него хотя бы немного удовольствия.

Пока была жива мама, всё было по-другому. Она как-то умудрилась выторговать мне детство, и сделать так, чтобы я подольше оставалась в розовом мире воздушных зефирок и розовых пони.

Но когда мне было десять, она погибла в жутком ДТП, возвращаясь домой из торгового центра.

И с тех пор мое детство закончилось.

Больше не было никого, кто бы ласково целовал меня в лоб, пел колыбельные перед сном, пил чай с моими куклами и устраивал веселые развлечения по выходным.

Никакого внимания и душевного тепла. Лишь вереница нянь, вышколенных, как солдаты, которым запрещено было со мной сюсюкать.

И холод и тирания со стороны отца.

Именно тирания, да. По-другому я это назвать не могла. Мама, пока была жива, делала всё, чтобы я не видела жестокости отца и чувствовала себя любимой.

Но вот ее не стало — и я увидела жизнь в настоящем свете.

Мой отец меня не любил, это очень быстро я уяснила. Да он вообще не умел любить, судя по всему.

Уж не знаю, как мама могла жить с ним. Она была светлая, теплая, как солнечный лучик. А он рядом с ней был холодным как айсберг.

И не просто холодным, а жестоким.

Я познала на себе его систему наказаний. Причем наказание могло последовать за всё что угодно.

За плохую оценку в школе, за разбитую чашку, за жалобу от няни, за то, что решила тайком поиграть в саду.

Он бил меня по ладоням, потому что у меня не получалось играть на фортепьяно. Один раз дошло до того, что он сломал мне два пальца на правой руке.

Было жутко больно, зато потом ненавистный инструмент всё же исчез из нашего дома. А пытки музыкой прекратились.

Кажется, папаня понял, что сильно пережестил.

Однажды я осмелилась поиграть с сыном садовника, и потом неделю выла в подушку и не могла сидеть на попе. А садовник вместе с сыном куда-то исчезли.

А чуть позже я умудрилась притащить в дом котенка, и папа утопил его на моих глазах.

Я просила пощадить и хотя бы просто отпустить малыша за ворота особняка, но нет. Папа преподал мне очень жестокий урок.

После этого я сломалась окончательно и поняла, что нельзя идти против воли отца.

И именно тогда умерла моя любовь к нему.

Я закрылась на все замки, превратилась в холодную послушную куклу, какой он хотел меня видеть.

Наказания мои свелись к минимуму, а те, что были – я терпела молча, стиснув зубы.

Было плохо, очень плохо. Временами накатывала такая депрессия, что я буквально мечтала заснуть и не проснуться.

Я просто не видела смысла в такой жизни. Что толку от того, что отец скупал мне новые коллекции модных дизайнеров и дорогие ювелирные украшения?

Что толку от того, что у меня были самый навороченный ноут и телефон?

Ведь все это отец делал не потому, что хотел меня порадовать, а потому, что так положено по статусу.

Так хозяева обычно наряжают своих собачек. Им плевать на комфорт питомцев, они развлекают себя и окружающих.

Глава 5

Демон

Я не знаю, что со мной происходит. Почему я просто стою и рассматриваю эту куклу. И не спешу приступать к делу.

До этого мне казалось, что всё будет просто. Ненависть рисовала в сознании весьма яркие, красочные картины долгожданной мести.

Я представлял, как буду долго и методично ломать эту мажористую дрянь. Как заставлю рыдать и умолять о пощаде.

Как буду получать удовольствие от ее криков, стонов и слез. Как буду упиваться видом ее грязной крови.

А вот сейчас стою молча и вглядываюсь в кукольное личико. Ищу хоть каплю сходства с Ищенко, но не нахожу.

Ни единой общей черточки нет. Ни во внешности, ни в повадках.

В мать, что ли, пошла?

Или это подменыш?

Наверное, это и заставляет меня медлить. Я тщетно пытаюсь понять —кто стоит передо мной: Полина Ищенко или обычная девчонка, которую решили отдать на откуп?

Мог ли Глеб облажаться и похитить кого-то другого? Вряд ли.

Мог ли кто-то из окружения Ищенко узнать о готовящемся похищении и приготовить «живца-обманку»?

Это более чем вероятно.

— Как тебя зовут? — спрашиваю жестко, сжимая ладонями ее лицо. Решаю бить прямо в лоб. Если девка подставная, сейчас самое время для допроса.

В таком состоянии она выболтает правду. Навязанную легенду точно не вспомнит.

— Отвечай! – рычу, не получив ответа.

— Полина, — выдает с придыханием. — Полина. Ищ.. Ищенко…

Сука! Почему-то приходит дикое разочарование от того факта, что принцесса реальная дочь этого ублюдка.

Непохожа ведь ничем. Ни в жизнь бы не догадался, встреться мы где-нибудь на воле.

Как умудрилась эта гнида вырастить такой цветочек полевой? Разве бывает такое?

Сомнения раздирают меня на части, а кукла тем временем входит в раж. Внезапно начинает тереться щекой о мою ладонь и что-то шептать неразборчиво…

— Пожалуйста… не могу больше…

— Понимаешь хоть, чего просишь? — еще больше зверею. А она снова облизывает губы.

Поднимает тонкую ладошку и начинает трогать себя. Маленькая хрупкая ладонь медленно оглаживает шею и полушария груди, а потом движется вниз и замирает в области лобка.

— Жарко… Так жарко… И вот здесь все тянет и крутит… Не могу больше терпеть.

Пиздец.

Мое тело от этих слов буквально с ума сходит. Какого-то лешего оно сделало стойку на дочери Ищенко и теперь хочет только одного — повалить девчонку на пол и дать ей то, чего так выпрашивает.

Нутро требует забыть о мести и просто трахать это податливое дело до потери пульса.

Но сознание оказывается сильнее и временно подавляет плотские желания.

Готов ли я отказаться от мести? Точно нет. Даже если эта малышка не такая тварь, какой я ее представлял, но она всё равно дочь Ищенко.

Дочь нелюдя, убившего мою семью.

Приговор ей давно подписан и обжалованию не подлежит. Она должна расплатиться за грехи папашки.

А он должен испытать на себе всю боль, что испытали мои родители. Боль от осознания того, что сделали с твоей дочерью.

И она, несомненно, расплатится. Вопрос только в том, что у нее появилась возможность получить снисхождение.

Я долго думаю. Кажется, что целую вечность.

А потом растягиваю губы в зверином оскале. Кажется, моя месть приобретает более изощренную форму.

Ведь что может быть хуже того, чем видеть, как твою дочь насилует в тюрьме твой заклятый враг?

Правильно, видеть, что твоя кровиночка отдается добровольно и ловит от этого кайф.

Конечно, в нашем случае это не совсем добровольно. Но похер, этот мудак стопроцентно разбираться не будет в том, что было на самом деле.

Надеюсь, что сдохнет от злости, когда получит видео.

А Полина потом еще порадуется, что была под препаратами. Не будет боли, только удовольствие.

Значит, решено.

Рывком поднимаю куклу на ноги и наматываю волосы на кулак. Сука, что ж меня так ведет от нее?

В нос ударяет аромат ванили и ландышей, и мня начинает уносить.

— Хочешь меня, принцесса? — злобно спрашиваю, а она лишь коротко кивает.

— Да…

Хмыкаю, оттягиваю ее голову назад и впиваюсь зубами в нежную кожу шеи… Совсем рядом с тем местом, где в синей жилке бьется пульс.

Кусаю, не заботясь о том, что на бледной коже останется синяк. А потом зализываю место укуса.

Кукла дрожит вся и отчетливо стонет, и меня окончательно срывает с катушек.

Разворачиваю девчонку спиной к себе и становлюсь так, чтобы быть в пределах досягаемости камеры.

Папашка получит отличное хоум-видео. По гроб жизни не забудет.

Глава 6.

Демон

Сука! Пиздец, как в ней тесно. Тугое лоно обхватывает член так плотно, что мне кажется, что он вот-вот переломится.

Двигаться невозможно, так что я застываю на несколько минут, давая передышку и себе, и кукле.

Девчонка мечется подо мной, тихо поскуливая. Боль даже сквозь лекарственный дурман пробилась.

А я… Гляжу в эти широко распахнутые глаза и приоткрытые губы и слетаю с катушек.

Первобытные инстинкты взяли вверх над тщательно выстроенным планом мести.

Я матерюсь, выбрасываю из головы ублюдский образ Ищенко и впиваюсь в губы его дочурки.

Она не сопротивляется. Наоборот, приоткрывает их, впуская мой язык внутрь, отдавая себя полностью.

А я беру всё, всё до последней капли.

Сладкая. Пиздец, какая сладкая девочка. И в данный момент мне похер, чья она дочь. Я схожу с ума от близости женского тела, и хочу получить удовольствие сполна.

Всё остальное вторично.

Поэтому я набрасываюсь на Полину еще яростнее, жадно шарю руками по обнаженному телу, терзаю, буквально насилую ее нежный ротик.

Да, я почти превратился в животное. Потому что забыл уже, как это — нормально целоваться.

Потому что давно забыл, что такое нормальные человеческие чувства: любовь, нежность и забота, сочувствие и привязанность.

Месть — единственное топливо, что поддерживало во мне жизнь последние десять лет.

С последней девушкой я расстался за два месяца до смерти Марьяны. Со Стешкой мы были вместе больше года, и всё это время она пилила мне мозг пилочкой для ногтей.

Я терпел, потому что был влюблен, как дурак, но в итоге влюбленность от ее выходок превратилась в пепел. После очередного громкого скандала я плюнул, громко хлопнул дверью и ушел в свободное плавание.

Новую девушку искать не спешил, нервы надо было после Стешки восстановить. А после похорон вообще стало не до отношений.

Ну а после вступления в банду я имел дело только со шлюхами, с которыми целоваться было брезгливо. Ничего личного — просто быстрый трах, обязательно в гондоне.

А тут мне попалась чистая девочка. Вернее, уже женщина, но невинностью от нее пахло на километр.

И я упивался этим. Жадно и грубо целовал пухлые мягкие губы, выпивая эту невинность до дна.

Принцесса тихо постанывала, обнимая меня руками и царапая короткими ноготками кожу плеч.

— Ммм, — моя ладонь сама собой метнулась вниз и начала растирать чувствительный бугорочек.

Девчонка мгновенно поплыла, расслабилась и даже чуть шевельнула бедрами, словно понуждая меня начать двигаться.

Дальнейшего приглашения мне было не нужно. Я начал двигаться быстро, жестко, глубоко. Заставляя малышку срывать голос от криков.

Позы я менял часто: сначала просто лежал сверху, потом насаживал ее на себя в коленно-локтевой, потом закинул стройные ноги себе на плечи и трахал до тех пор, пока она не кончила с глухим вскриком.

Самому мне тоже много не надо было. Еще пара толчков — и я кончил ей на бедра, а потом навалился сверху и затих.

***

Размотало меня конкретно, надо признать. Видимо, и правда пять лет тюряги сказались.

Только минут через пять я скатился с девчонки, когда она уже начала задыхаться под моей тушей.

Получив свободу, она тут же повернулась на правый бок и уставилась на меня своими зелеными глазищами.

Судя по блаженному виду и нечеткому, поплывшему взгляду, ее все еще не отпустило. Да и оргазм сделал свое дело. Усилил эффект препаратов.

Причем выглядела Полина при этом так мило и трогательно, что у меня в груди что-то дрогнуло. Захотелось дотронуться до мягкой щеки, снова попробовать губы на вкус, на этот раз уже нежнее. А потом немного приласкать и прижать к своей груди.

Неожиданно захотелось почувствовать тепло женского тела под боком.

И не будь ее папаша тем, кого я ненавидел долгие годы, я бы действительно так и сделал.

Но в памяти снова всплыл этот ублюдок, и я задушил на корню все странные желания.

Полину Ищенко привезли сюда не для того, чтобы я с ней цацкался. Ей и так неимоверно повезло.

Кончала как не в себя, вместо того, чтобы орать от боли.

Вконец разозлившись, поднялся и направился в душ. Мне срочно нужно было прочистить мозги.

В душевой кабине стоял долго, смывая с себя следы девственной крови и остужая голову.

Да, я злился, сильно злился. Потому что чувствовал свою слабость. Несмотря на всю свою ненависть к проклятой семейке, сделать с Полиной то, что планировал, оказалось слишком сложно.

Я ведь долгими ночами представлял, как буду заставлять ее страдать. Как она будет истерить, сыпать проклятиями и угрожать мне своим папочкой.

И как приятно будет ломать ее гордыню и наглость.

Глава 7

Полина.

Всё, что происходило после того, как меня запихнули в машину, напоминало какой-то кошмарный сон.

Собственно, это почти так и было. Потому что я большую часть времени находилась в отключке. Мне лишь ненадолго давали побыть в сознании.

И то лишь для того, чтобы я смогла попить и сходить в туалет.

Я не понимала, что происходит. Вернее, я понимала, что меня похитили, но чего ради?

Ради денег? Или чтобы надавить на отца в каком-то вопросе?

Куда меня везут? Зачем? И что будет со мной дальше?

Все эти вопросы непрестанно вертелись в голове, но мне даже шанса не дали, чтобы задать их вслух.

Стоило лишь открыть рот, как к носу снова подносили вонючую тряпку, и сознание отключалось.

Я потеряла счет времени, но по ощущениям с момента похищения и до того момента, как меня вытащили из машины и втолкнули в какой-то полуразвалившийся деревенский дом, прошло примерно дня три.

Трое мужчин, чьи лица были спрятаны под черными балаклавами, запихнули меня в небольшую комнату и приковали наручниками к изголовью старой железной кровати.

— Значит, так. — заявил один из них. — Сиди тихо, если не хочешь снова в отруб. Будешь хорошей девочкой — получишь немного жратвы и доедешь живой до места назначения. А если нет, то будешь кормить червей в ближайшем лесу.

И демонстративно так постучал по рукояти пистолета, торчащего за поясом.

— Какого места назначения? — нервно затараторила. — Куда вы меня везете? Вам от моего отца выкуп нужен, да?

— Рот закрой, если не хочешь без зубов остаться! — замахнулся своим здоровенным кулаком, и я испуганно забилась в угол.

Если раньше из-за действия лекарств я не успевала сильно испугаться, то сейчас меня ужас пробрал до самых костей.

Я осознала, что попала в беду. Очень большую беду. И помочь мне некому.

И если этим бандитам действительно нужен выкуп, то дело мое плохо. Отец может не согласиться на переговоры с шантажистами. Он принципиален в этом плане.

А уж если они запросят непомерную сумму, то их план по быстрому обогащению провалится сразу и безнадёжно.

Папа упрется рогом и не отдаст деньги. Будет искать меня через свои связи в полиции и прокуратуре.

Только успеют ли меня найти вовремя? Это очень большой вопрос. Но мне не остается ничего другого, кроме как ждать.

Ждать и надеяться, что у отца всё же дрогнет сердце, что он будет рыть носом землю и спасет меня.

Пусть я и нелюбимый ребенок, но все же родная кровь. Не отдаст же он меня просто так на растерзание.

А пока что оставалось держаться и не злить подонков. Жить все-таки очень хотелось.

Черт, я даже уже согласна была на пожизненную золотую клетку в доме отца, лишь бы выбраться из лап этих сволочей.

Только сбежать не получится, шансов мне не оставили. Да и сопротивления троим амбалам оказать не смогу. А чтобы выжить и дождаться помощи, мне нужны еда и вода. Так что придется терпеть и слушаться похитителей.

И молиться, чтобы папа побыстрее меня нашел.

Кажется, мерзавец в маске остался доволен моим послушанием. Он злорадно усмехнулся и вышел из комнаты, громко хлопнув дверью.

А спустя некоторое время вернулся и принес еду. Какой-то жидкий суп без единого куска мяса, пару кусков черствого хлеба, тонкую пластинку сыра и кружку едва теплого чая с сахаром.

Небогато, да. Но для желудка, несколько дней не видевшего ничего, кроме воды, эта еда показалась настоящим пиршеством.

Подавив голодные спазмы, я с жадностью проглотила все до последней крошки и выпила чересчур крепкий дешевый чай, даже не поморщившись.

А потом свернулась калачиком и уснула. Хорошо хоть наручник с руки этот гад перестегнул на лодыжку, и я смогла принять нормальную позу.

А на следующий день ко мне пришел уже другой мужчина. Он был ниже ростом и более плотно сложенным. Судя по повадкам, он был главным среди этих отморозков.

Он зашел, вальяжно сел на стул и уставился на меня сквозь прорези для глаз в балаклаве.

— А теперь слушай сюда. Только молча.

То, что я услышала — повергло меня в шок. Ублюдок говорил о какой-то тюрьме, о подпольных боях, о том, что я стану трофеем для победителя. А проще говоря – подстилкой. И если выживу после семи ночей с оголодавшим до женщины заключенным, то смогу вернуться домой.

Угроз мне больше не потребовалось. Я была в таком ужасе, что язык буквально отнялся. Только и могла, что молча пялиться на своего мучителя.

— И да, — хохотнул он, — за этот восхитительный вояж поблагодари своего папулю. Ты расплачиваешься за его грехи.

Если честно, я ничего не поняла. Знала, конечно, что отец — тяжелый человек, но даже представить не могла, что же он такое натворил. За что мне отвели такую жестокую участь?

Ту ночь я провела без сна. Лежала, тряслась под тонким одеялом и молилась. Молилась, чтобы папа меня вытащил из этого кошмара.

Глава 8

Полина

Глаза у мужчины действительно очень похожи на звериные. Карие, отдающие какой-то странной желтизной. И черная каёмка, идущая аккурат по краю радужки.

Не знаю, как это возможно, но я различаю сейчас малейшие детали его облика. Небольшую горбинку на носу, жесткие щетинки на щеках и подбородке, крапинки в глазах и невероятно длинные для мужчины ресницы.

Мое восприятие обострено до предела. Настолько сильно, что я готова поклясться, что вижу каждую пору кожи на мужском лице.

И это меня пугает до безумия. Как и поведение мужчины.

Сначала его глаза были расфокусированы, он будто медленно выплывал из своего сна и пытался понять, что происходит.

Но эта сонная дымка очень быстро исчезает. Его глаза останавливаются на мне и опасно сужаются.

В них начинает полыхать такая ненависть, что я невольно вскрикиваю, прижимаюсь к стене и сжимаюсь в комочек.

Но этим, кажется, только усугубляю ситуацию. Потому что взгляд мужчины становится еще опаснее.

А через секунду он рывком садится на кровати, и я обмираю от ужаса. Мой взгляд скользит по лицу, словно вырезанному из камня, по мощной шее, груди, рукам с бицепсами размером с мое бедро, ногам.

Боже мой, это же монстр. Самый настоящий монстр!

И это его я вчера видела в качестве защитника? Видимо, совсем уж забористой дрянью меня накачали, раз мне такое померещилось.

Чудовище не может быть защитником. А передо мной стояло именно чудовище. Господи, какие же у него ручищи.

Да он одной левой меня переломает как тростинку, если только захочет.

И от этого мне становится еще страшнее. Да, оказывается, у страха есть бесконечное количество оттенков и уровней.

Поистине беспредельное.

Я тихо заскулила от осознания глубины той задницы, в которую попала, и чувства полной обреченности.

Кажется, мне не выбраться из этой камеры живой. Этот монстр меня убьет. Точно убьет.

Интересно, отец хоть немного погорюет? Когда ему привезут мое тело?

Или ему вообще на меня плевать?

Это были последние внятные мысли в моей голове. Потому что заключенный, назвавшийся Демоном, если я правильно запомнила, поднялся с кровати.

И в полный рост он был еще страшнее. Особенно меня ужаснула та палка, что торчала у него между ног. Уже почти полностью возбужденная.

Если это было во мне, как я вообще выжила?

— Вставай! — прорычал Демон, оказавшись рядом. — Живо вставай, кому сказал!

А я пошевелиться не могу. Тело будто онемело всё. Я смотрю на мужчину снизу вверх и трясусь от страха, как мышь.

Слова о пощаде так и рвутся с языка, но я их проглатываю. Что толку умолять такого зверя?

Наконец, мужчина не выдерживает, и сам поднимает меня с пола. Одним рывком. Как безвольную игрушку.

Прижимает к стене и хватает рукой за горло.

— Жить хочешь, кукла? – шипит, обдавая капельками слюны мое лицо.

Я могу лишь едва заметно кивнуть. Огромная лапища так сжимает шею, что я даже сглотнуть слюну нормально не могу.

Не то что слово сказать.

— Тогда слушай сюда. От тебя многого не требуется. Не орать, не истерить и ноги раздвигать, когда я скажу. Без всяких возмущений будешь мне свои дырки подставлять, поняла? Слова «нет» в этом месте для тебя не существует, усекла?

Я снова едва заметно киваю, а по щекам невольно скатываются две слезинки.

— Сука! — наконец, мужчина перемещает свою лапищу на заднюю часть шеи, дав сделать полноценный вздох.

Смотрит в лицо своими безумными глазами, а потом переводит их вниз, обшаривая мое обнаженное, истерзанное им тело.

Охаю, когда внезапно он утыкается носом мне в шею и начинает совсем по-звериному ее обнюхивать.

— Что ж ты сладкая такая, дрянь? — снова рычит. — Почему от тебя чердак к херам сносит?

— Ааа, — испуганно вскрикиваю, когда зубы впиваются в нежную кожу шеи, а тяжелая ладонь грубовато стискивает грудь.

Мне страшно и немного больно, но… Есть что-то еще. Что-то сильное и темное, с чем я совладать не в силах.

Тело словно кипятком ошпаривает, оно начинает гореть и дрожать в безжалостных мужских руках.

Грудь болезненно ноет, соски простреливает острыми импульсами от жестких укусов. Но при этом я чувствую и возбуждение.

Какую-то дикую, первобытную потребность, жажду, которая терзает тело. Внизу начинает невыносимо сильно пульсировать, и я издаю слабый стон, почувствовав давление эрегированного члена на бедро.

Мужчине же достаточно и стона.

С громким матом он разворачивает меня спиной к себе и заставляет упереться руками в стену.

Жестко расталкивает коленом мои ноги в стороны и пристраивается поудобнее. Вздрагиваю, почувствовав прикосновение грубых пальцев к нежной плоти складочек.