Пролог

Сажаю ее себе на колени и заглядываю в огромные серые глаза. Девочка так близко, что кончики наших носов почти соприкасаются. Вдыхаю ее дивный запах, от которого кровь превращается в высокооктановый бензин, и плыву как наркоман после дозы. Хочу ее так, что даже начавшийся конец света не помешал бы мне получить свое.
— Сколько за ночь? — спрашиваю охрипшим голосом, накручивая на палец локон темных волос.
— Я не понимаю, — мотает головой крошка, будто реально не понимает врубается, что я ее раскусил.
— Понимаешь, — настаиваю я, только больше заводясь от игры юной жрицы любви в недотрогу.
— Не знаю, — ее голосок становится глубоким и грудным от волнения. — Я даже об этом не подумала.
— Должно хватить, — проговариваю я, шмякнув стопку купюр на грязную клеенку, и запускаю ладони под кофточку.
Она дрожит то ли от страха, то ли от нетерпения.
— Ты хочешь прямо здесь? — выдыхает вибрирующим, пьянящим тоном.
Да, я хочу прямо здесь: в этой грязи, где под подошвами хрустят полчища тараканов, а табуретка, на которой мы сидим, крепко сплетенные, вот-вот развалится.
— Да, — шепчу хрипло, умирая по ее чувственным, манящим губам. — Поцелуй меня.
«В этих маргинальных ебенях на жопу можно найти неприятности всех калибров», — крутится в голове, пока катаю во рту отвратный ментоловый леденец.
Ах да, еще я стараюсь не угробить, к херам, подвеску спорткара — дороги в этом городишке присутствуют номинально. Кошусь на старинный кортик в потертых кожаных ножнах, лежащий на пассажирском. Холодное оружие — моя слабость, и он, пожалуй, стоил вечерней прогулки в эту жопу мира. Его продавал столетний дед, который не имел ни малейшего понятия, как передать товар покупателю другим путем, кроме как при личной встрече.
Не люблю позднюю осень. Уже стемнело, и накрапывает мерзкий дождик. Я сдерживаю лошадок под капотом, чтобы не наскочить на какой-то неприятный сюрприз. Ладно, прорвемся. Делаю погромче звук магнитолы, и салон наполняет визгливый вокал Бона Скотта. Песня прям в пику — еду и подпеваю во всю мощь голосовых связок:
— I'm on the highway to hell!
Что-то светлое метнулось перед лобовым стеклом. Моргнул, блин, не вовремя.
Я резко бью по тормозам — привязной ремень врезается в грудь. Бросаю взгляд на дорогу и натыкаюсь на девичье лицо в обрамлении растрепанных темных волос. Она грохается на капот, громыхнув об него худеньким телом. У меня сердце уходит в пятки — я сбил человека.
Я же медленно ехал. А девчонка как из ниоткуда появилась — выскочила и сама бросилась под колеса.
Отстегиваю ремень и выскакиваю из машины. Подлетаю к ней и зависаю, не зная, как быть дальше. Девчонка стоит, согнувшись, и держится за капот.
— Ты живая? — ору я, обдумывая, как бы ее поудобнее взять на руки, чтобы не навредить еще больше. — Что-то болит? Сильно задел?
Она поднимает на меня огромные серые глазища. Ресницы густо накрашены черной тушью, а на губах — полустёртая красная помада, которая осталась только по контуру. С тусэ шла и, наверное, нетрезвая.
— Я в порядке, — голосок у малышки чуть грудной и очень приятный. — Напугалась просто.
Принюхиваюсь. Вроде парами не тянет, только недопарфюмом из местной палатки. Значит, под спидами, или еще под чем.
— Ты какого хера мне под колеса прыгнула? — рявкаю я, не понимая, почему должен выплясывать посреди ночи перед обдолбанной девчонкой. — Жить, что ли, надоело? Или закинулась чем?
— Пожалуйста, спаси, — всхлипнув, внезапно прижимается ко мне всем телом.
Я чувствую ее дрожь и залипаю на широко распахнутые глаза в обрамлении слипшихся треугольничками ресниц.
Эти слова поначалу кажутся мне кромешным бредом, но пару секунд спустя из-за поворота нарисовываются двое местных. Здоровые лбы в кожзамовых куртках и трениках. Эти морды останавливаются в каком-то метре от нас и сально разглядывают дрожащую девчонку, которая отчаянно мнет в пальцах мой рукав.
— Эта курва наша, — выдает один, сплюнув себе под ноги.
Херовый, должно быть, боец, раз зубы уже почти все выбиты.
Эти «красавчики» довольно хорошо освещены светом фар, но с такими рожами лучше бы оставаться в потемках. Хрустят костяшками и ухмыляются, прикинув, что им выпал неплохой шанс отжать не только девочку, но немного чужого имущества. Ага, сейчас. Знали бы они, на кого наткнулись.
— Неправда. Не отдавай меня им, — умоляет она, гнусавя из-за слез. — Они меня убьют.
— Ехай отсюда, мужик, — раскрывает свое хлебало второй гопник, — а то ноги переломаем.
А вот этого говорить не стоило. Теперь эти двое сами уползут отсюда с десятком переломов на брата.
Я снимаю пальто и сую его крошке в руке. Она машинально прижимает его к груди, продолжая трястись и всхлипывать.
— Отойди подальше, оно недешевое. Не хочу, чтобы кровью этого дерьма запачкалось, — подмигиваю девчонке и присоединяюсь к обмену любезностями: — Крепостное право отменили. Попробуй забери, если так чешется.
Беззубый орет как подбитый бизон и несется на меня. Я делаю пару шагов в сторону и бью кулаком ему под дых. Биомусор сгибается пополам, а я фиксирую бычью шею в сгибе локтя и херачу его лбом о бампер. Глухой удар — противник в нокауте. Встаю в стойку и чувствую, как по венам полился жар. Я скучал по этому чувству.
Морду второго любителя острых ощущений молочу кулаками, не жалея костяшек. Хватаю его за уши, дергаю вниз и прикладываю носом об колено. Валится на землю и скулит. Провожу фаталити носом ботинка по ребрам. И еще разок. И еще один в пах, чтобы за девками в ночи больше не бегал.
Дышу глубоко, выпуская изо рта клубы пара, и удовлетворенно смотрю на поверженных бойцов. Один в отключке, другой корчится на земле, зажав руками покалеченное «хозяйство».
— Спасибо, — блеет малышка, протягивая мне пальто.
Девочка стоит в свете фар. Фигурка что надо — на шесте была бы хороша. Ножки стройные «от ушей». Рассмотреть их можно без труда — на улице чувствительный минус, а она одета как летняя ночная бабочка. Сетчатый капрон, шортики, не прикрывающие аппетитную попку, и номинальная курточка, которая ни черта не греет. Стоит и трясется бедолага.
— Это кто, вообще? — спрашиваю я и, не раздумывая, накидываю ей на плечи свое пальто.
— Я не знаю, просто пристали, — выпаливает она откровенную ложь и зябко кутается в тяжелую ткань.
В моей жизни нет напрягов. Бабло решает любые проблемы, крепкий алкоголь врачует душу, а хороший, разнообразный секс в большом количестве — прекрасный спорт и разрядка для нервной системы.
Открываю глаза и пытаюсь понять, почему так гудит голова, а во рту сушь как в пустыне. Натыкаюсь взглядом на пустую тару. Ага, перед тем как пойти в люлю, вылакал в одну каску две бутылки вискаря.
Перекатываюсь на спину и тру воспаленные глаза ладонями.
«Ла-ли», — со вкусом произношу про себя ее имя. От воспоминаний о девчонке опять накатывает какое-то странное чувство: беспокойство, смешанное с жалостью. Забудь, Арс. Тебе не нужны чужие проблем. Да, не повезло девчонке, но жизнь вообще штука несправедливая и жесткая. Пусть крутится, чтобы выжить.
Встаю и как медведь-шатун плетусь на кухню. Заливаю в себя сразу пол-литра холодной минералки вперемешку с «Алка-Зельтцером» и стаскиваю с руки съехавшую от ночных метаний повязку. Ранки покрылись корочкой, ничего не подгнило. Ручки у малой животворящие. Жаль к другим местам ими так и не приложилась.
Иду в душ и пытаюсь реанимировать себя бомбардирующим ледяными зарядами душем. Мозги уже не зависают как старый пентиум, а память яркими вспышками выдает Лали. Наваждение какое-то. Вселенная решила потроллить меня, дав случайно попавшейся на моем пути дочке алкашей максимально привлекательную на мой вкус внешность.
Засыпаю размякшие и вновь кровоточащие раны «Банеоцином» и принимаюсь собираться. Укладываю стрижку, над которой пару часов корпел мой барбер, пенкой. Прохожусь триммером вдоль линий педантично выбритой бородки и облачаюсь в дорогой и адово неудобный костюм в стиле Джона Уика.
Долго зависаю над ящиком с часами, пока не выбираю, наконец, «Омега», которые носил Дэниел Крэйг в роли Бонда — «Seamaster Diver 300M 007 Edition».
На подземной парковке уже собираюсь сесть за руль дежурного «Майбаха», но в последний момент решаю основательно проветрить голову от дурных мыслей. Накидываю кожанку прямо на пиджак, порчу близкую к идеальной укладку нахлобученным шлемом и с трудом оседлываю «Харлей». Прикид не особо подходящий для покатушек на железном коне, но переодеваться в лом.
— Йохууу, — ору я внутри шлема, кожей ощущая, как становлюсь вновь свободным и легким. В моей жизни нет проблем. Они в ней просто не приживаются — рассасываются на подходе. Все просто: секс только с презервативом, отношения без обязательств и исключение любых напрягов.
Прибыв на место, затариваюсь несколькими банками энергетика в размере XXL и проскальзываю в клуб «Гедонист». Окапываюсь в кабинете, намереваясь отодвинуть все дела до обеда.
Я поудобнее устраиваюсь в большом кожаном кресле и со вкусом закуриваю. Смотрю на пачку сигарет и вспоминаю о второй такой же, забытой в той жуткой кухне. Блядство какое-то — все мысли там. А точнее, с ней.
Стук в дверь. Робкий, словно мышиные поскребушки. Кажется, я догадываюсь, кто это приперся, стоило мне явиться на работу.
— Открыто, — отзываюсь, поморщившись.
Алевтина заходит бочком, нелепо балансируя на черных стрипах. Фигурка у нее идеальная, но грация табуретки. Табуретки. Вот какого хера я все еще чувствую под задницей ее шершавую поверхность, а не мягкое кожаное сиденье?
— Арсений Борисович, вы хотели поговорить, — произносит она сахарным голосочком, от которого аж сладко во рту.
Зависаю добрую минуту, прежде чем до меня доходит, что я еще вчера вызвал работницу на ковер.
— Ага, испытательный срок закончился, — делаю хорошую затяжку, — и у меня насчет тебя большие сомнения.
Алевтина, дико виляя попкой, огибает мой стол и останавливается так близко, что я могу разглядеть ее громадные черные зрачки.
— Арсений Борисович, дайте мне еще немного времени, — мурчит она, уложив свои ладошки на мои бедра.
Смотрю ей в глаза. Предложение недвусмысленное, и я не собираюсь отказываться. Хочу забыться, а точнее, отвлечься. И нерадивая подчиненная пришла как нельзя кстати.
Чуть заметно киваю, дав Алевтине зеленый свет. Она откидывает назад длинные светлые волосы и, качнув тонкими плечиками, избавляется от шелкового халатика. Перед моими глазами колышется большая и, к сожалению, искусственная грудь. Соски прикрыты блестящими накладками со свисающими кистями. Не уверен, что сей разврат для меня достаточно изыскан.
Укладываю руки на подлокотники. Пусть старается — помогать не собираюсь. Оседлывает мои колени и начинает тереться о них промежностью, прикрытой крайне номинальными блестящими шортиками. Двигается топорно. Пытается не соблазнить танцем на коленях, а возбудить механическим трением о причинные места. Посетители моего клуба не так просты. Они не ищут здесь проституток. Им нужны гейши от мира стриптиза.
И все же я вспоминаю другие девичьи бедра вокруг собственного торса. Стройные, вибрирующие. Совсем другое тело, грациозное, гибкое и естественное.
Я поддеваю острый подбородок пальцами и шепчу в пухлые, покрытые красной лаковой помадой губы:
— Я хочу трахнуть твой ротик. Покажи мне класс.
Давлю ей на плечо, чтобы Аля напрочь перестала сомневаться в моих желаниях. Она понимает с полужеста — я мог бы вообще ничего не говорить. Бросает на меня лукавый взгляд, а рот расплывается в блядской улыбочке. Эта светофорная помада к концу действа расплывется как у клоуна.
Сползает на пол, широко раздвигает мне ноги и кошечкой устраивается между колен. Расстёгивает молнию на ширинке и освобождает мой возбужденный член. Проводит кончиком шаловливого языка по головке, вызвая в моем теле легкую дрожь.
Незакрытые сексуальные гештальты — дело такое…короче, их не нужно множить. Я все еще хочу Лали, а потому просто закрываю глаза и представляю ее. В моих фантазиях она совсем не профессионалка.
В обычный день я бы насадил Алю по самые гланды, но сейчас убираю руки и позволяю ей медленно поглощать головку услужливым ротиком. Жаркий, тугой плен, а над ним потрясающие глаза, серые и раскрытые на пол-лица.
Нажимаю на кнопку нужного этажа и пока еду, «любуюсь» на свое помятое отражение в большом зеркале. Провожу пальцами по длинной царапине, покрытой запекшейся кровью, которая тянется от мочки уха и скрывается под рубашкой. Поспешно стираю с лица следы красной помады, которая, зараза, уже въелась в кожу и не оттирается.
Выгляжу не сытым котом, который вернулся с удачного блядохода, а побитым и уставшим мужиком средних лет, который отпахал смену на заводе. Прикладываю руку ко лбу. Мне кажется, что я заболеваю какой-то противной простудной фигней — так паршиво себя чувствую. Лоб холодный — жара нет.
Выхожу из лифта и пару минут жмусь у собственной двери как провинившийся школьник. Фигня какая-то. Мы с Лали не в отношениях — я только поласкал ее грудь, да и поцеловались пару раз. Так что могу без зазрения совести собирать на себя всех встречных баб и приходить домой, когда хочу.
Отпираю дверь, нарочито громко гремя ключами. Вхожу в прихожую и принюхиваюсь. Не сразу узнаю этот подзабытый запах. Жареная картошка с грибами и луком. Я давно привык к другим, более сложным и развратным ароматам: селективных духов, дорогого табака, терпкого алкоголя и гурманских изысков. А у меня дома вдруг пахнет как в далеком детстве. И я не могу сказать, что мне это теплое чувство не нравится.
Разуваюсь, скидываю с себя осточертевший пиджак, закатываю рукава рубашки и иду на кухню.
Лали. Стоит спиной ко мне и колдует над варочной панелью. Из одежды на ней трусики и какая-то дешманская серая футболка, которая, впрочем, ладно обтягивает красивые изгибы, которые я пожираю взглядом.
— Привет, — проговариваю я, опершись плечом о косяк.
Лали подскакивает на месте от неожиданности и роняет на пол вилку. Резко разворачивается, и увидев меня, робко улыбается.
— Прости, что напугал, — я наклонюсь и поднимаю вилку, которая долетела до моих ног.
— Ничего. — она убирает растрепавшиеся волосы за ухо и рассматривает меня не таясь. Взгляд темнеет, а губки поджимаются. — Ты всегда так поздно возвращаешься?
Ухмыляюсь как дурак. Девчонка нажарила картохи и пытается, не палясь, поинтересоваться, где я шлялся.
— Бывает иногда, — отшучиваюсь я и сажусь на стул у стола, облокачиваюсь на него локтями и, обхватив скулы ладонями, смотрю на нее.
Даже любуюсь. Вновь представляю на пилоне. А еще лучше, на своих коленях.
— Ты есть будешь? — спрашивает тоном мамки, поняв, что спасителя нужно накормить, а не расспрашивать.
— Буду, — утвердительно киваю я, и тут в мозг ударяет внезапная догадка: у нее же денег нет, а продукты появились. — А где ты деньги на продукты взяла? В моем холодильнике из съедобного только алкашка.
— Ну, у меня были деньги. Немного. Я увидела, что у тебя все пусто и сходила в магазин, — объясняет Лали и ставит передо мной тарелку.
От бешеного аромата золотистой картошечки под аккомпанемент жареных грибов с луком начинает громко урчать в животе. После секс-марафонов жрать хочется так, что я готов мести все, что понажористее и понасыщеннее белками. Берусь за услужливо протянутую вилку и натыкаюсь на ее пальчики. Тело вновь встряхивает разрядом тока. Не тороплюсь отпускать — поглаживаю их, без слов благодаря за ужин.
Лали смотрит на меня и дрожит. Понимаю, что сейчас завалю ее на стол, расшвыривая тарелки, если наш контакт продлится еще хоть секунду, и отпускаю. Сосредотачиваюсь на еде— с каждой проглоченной порцией, аппетит растет. Это так вкусно, что я почти мычу от удовольствия.
— Спасибо, — благодарю, вытирая рот бумажной салфеткой.
— Пожалуйста, — бросает Лали, забирая у меня пустую тарелку.
Ее движения дерганные, резкие, а с лица пропала улыбка. Пока я ел, девочка рассматривала меня. Подметила все, засранка: царапины, следы губной помады на рубашке, запах чужих духов и тел.
Лали встает у мойки и долго моет одну-единственную тарелку, громыхая ею, чтобы я точно заметил недовольство. Это лишний раз доказывает, что наше желание взаимно.
Я встаю и подхожу к ней. Выключаю воду и обнимаю сзади, вдавив животом в край столешницы.
— Спасибо, — шепчу я, легко касаясь поцелуями взмокшей от горячей воды и ярости шеи. — Было очень вкусно.
— Правда? — Лали дрожит и мне передает эту сладкую вибрацию.
Я зарываюсь носом в ее затылок и затягиваюсь молочным ароматом. Совсем не тяну ее в койку, просто небольшой краш-тест.
— Ага, еще какая. Слушай, Лали, я дико устал сегодня, да и час поздний. Давай ложиться спать. В гостиной разложен диван, а в шкафу свежее белье.
— А ты где будешь спать? — спрашивает с надеждой.
— Я в спальне. Но диван удобный, не переживай. Спокойной ночи.
— Спокойной ночи, — отзывается бесцветно, уцепившись за край столешницы.
Выпускаю ее из ловушки собственных рук и, улыбнувшись, выхожу из кухни. Мне жаль оставлять Лали такой разгоряченной, мокрой и готовой слиться со мной, но я не хочу, чтобы ее вкус перебивался флером случайного перепихона.
Захлопываю дверь спальни, преодолевая дикое желание вернуться, усадить ее попой на столешницу и овладеть изнывающим телом нежно и трепетно. Ага, хочется иногда разбавить бешеную, грубую долбежку чем-то прочувственным.
Встаю под горячий душ и без сожаления позволяю жгучему потоку смыть их запахи и частички. Царапины саднят, ощущение разбитости не уходит, а в голове бардак. Просто нужно отоспаться, раз животворящий трах не помог.
Наскоро вытираюсь полотенцем, бросаю его на пол и заваливаюсь на кровать. Я всегда сплю, в чем мамка на свет родила — живу один, а залетных пассий отсутствие трусов вообще не смущает, даже — наоборот.
В комнате горит нижняя подсветка, но вставать, чтоб выключить, лень. Закрываю глаза и уже почти проваливаюсь в сон, когда яркий свет бьет по глазам.
Разлепляю тяжелые веки и вижу перед кроватью Лали, взгляд, которой медленно скользит по моему телу и останавливается на том самом. Глазки у малышки раскрываются в пол-лица, будто не видела никогда голых мужиков. Хотя, где в своей дыре она видела кубики пресса в комплекте с радующим размером?
Бросаю взгляд на часы и недовольно цокаю языком. Эта коза Алевтина утащила мою Золушку на преображение и никак не возвращает мелкую бестию назад. Я уже весь извелся — это что столько времени можно делать? На пластическую операцию, что ли, Лали уложила? Через пару часов уже шоу стартует, а от этих ни слуху ни духу, и Алька, зараза, не отвечает.
От надумываний и адски зудящей сыпи меня отвлекает конский ржач и топот в коридоре. В следующую секунду дверь открывается с ноги, и в кабинет влетают Алекс и Антоха.
Эти двое — мои лучшие друзья. Они как херов символ инь-ян, только без сексуального подтекста. Максимально разные, но постоянно тусят вместе, и меня не забывают.
Алекс — дьявол во плоти: почти не хуже меня. Заводной и настолько любимчик женщин, что любая готова пасть на его член, стоит только Алексу токсично посмотреть на жертву, томно покуривая и не говоря ни слова. Одно время мы даже гонялись друг с другом. Соревновались, кто больше телочек затащит в койку. Я тогда натрахался до ссохшихся яичек, но выиграл. С тех пор Алекс решил, что цель его жизни — это отбивать у меня все, что задерживается рядом хотя бы на пару вечеров. Впрочем, мне его маниакальное желание утаскивать в свою постель моих пассий даже помогает иной раз — легко сбывать надоевших. Пост сдал — пост принял, как говорится.
Антоха — наш антипод. Пузатенький очкарик в учительских шмотках, с лютой женой и двумя карапузами в комплекте, но обожающий женскую ласку. Любую женскую ласку, кроме той, что обеспечивает жена. Антоху вечно рвет на две стороны: он хочет острых ощущений вне супружеской постели, но дико боится, что жена пропалит и подаст на развод. Тяжело быть семьянином с бешенством мошонки.
И вот эти двое стоят передо мной с почти приконченными бутылками текилы в руках и, шатаясь в унисон.
Их появление не сулит ничего хорошего: наутро будет дико раскалываться башка, во рту появится вкус кошачьих экскрементов, а рядышком обнаружится пара-тройка голых женских тел. Почему в этом нет ничего хорошего? Все просто: в этот сценарий плохо вписывается Лали.
— Что это ты, Арс, в кабинете зависаешь один? — начинает подначивать меня Алекс, помахивая тяжелой бутылкой. — Старость —не радость?
— Ага, поехали в клуб, — икает Антоха, решив зайти с козырей. — Днюху твою гулять будем.
— Так она послезавтра, — парирую я, упершись ладонями в столешницу. От их совместного перегара слезятся глаза.
— Так мы обычно неделю гуляем, — передразнивает меня Алекс с дьявольской улыбочкой. — Пошли уже тусить в «Формалин».
До «Формалина» можно даже и доползти — так близко он находится, но оттуда уже не выползешь живым, только мертвецки бухим.
— Парни, давайте завтра, — отмахиваюсь я, все еще ощущая на себе прикосновения Лали. Веду себя как кромешный пенсионер.
— Арс, это либо старость, либо баба какая тебя за яйца взяла, — опять поддевает меня Алекс, — И то и другое нехорошо, и надо срочно выпить за излечение от сих напастей.
А ведь он прав. Что это я тут сижу и жду. Пойду сниму стресс, может, и чесаться перестану, а Лали пусть подваливает в «Формалин», не королева же.
— Валим, мужики, — выхожу из-за стола и обнимаю этих пиратов-гадов, и мы, еле вписываясь в косяки, вываливаемся из кабинета.
Охаживая по дороге попки попавшихся под горячие руки девочек, выходим из жаркого клуба в осеннюю промозглость и шарашим по центру, распевая скабрёзные песенки в три горла.
В «Формалине», пока ребята заказывают убийственные шоты в медицинских мензурках, я строчу сообщение Алевтине, в котором даю разгон за медлительность и прошу доставить Лали сюда.
— За тебя, Арс, — перекрикивает толпу Алекс, всовывая мне в руку шот ядреного зеленого цвета.
— За меня, — соглашаюсь я, и мы чокаемся, обливая руки спиртным.
Я замахиваю ядреную жидкость и впяливаю взгляд в направлении входа. Сука, жду ее и чуть слюни не текут. Запретный плод сладок, хотя я сам себя держу на коротком поводке. Я бы мог трахнуть Лали уже в первый вечер, но что-то сдержало. Странное желание насладиться ею как лакомством или дорогим алкоголем.
В зал, покачиваясь на высоких, тонких шпильках, входит шикарная блонда. Идет и оглядывается, явно кого-то ищет. Оба моих друга синхронно приглаживают волосы и оправляют одежду.
Замечает меня и робко улыбается. Ускоряя шаг, протискивается сквозь толпу. Блядь, так это ж Лали. Опознал ее только по кукольным глазам и родинке над губой. Я присвистываю, вливаю в себя еще один шот и, растолкав парней, иду ей навстречу. За такое преображение надо бы накинуть Альке чаевых.
Стою напротив тюнингованной малышки, и такое чувство, что нужно знакомиться по новой. Такую девочку в пору посадить на шикарный байк и отвезти в хороший отель, где шелковые простыни и джакузи.
Утром у нее было просто славное личико, теперь же это идеальное лицо богини. Все как я люблю: огромные глаза с темным, вызывающим, почти блядским макияжем и абсолютно бледные нюдовые губы, пухлость которых подчеркнута прозрачным блеском. Сука, как же ей идет этот дорогой блонд с пепельным отливом.
Скольжу взглядом по шикарно упакованной фигурке. Верхняя одежда в гардеробе, и передо мной БДСМ-дива с элементами Лолиты во всей красе. Белый кроп-топ ладно обтягивает красивую грудь и абсолютно не скрывает плоский живот с камушком пирсинга в пупке. Вчера его не было. Теперь хоть понятно, на что ушло столько времени.
Алевтине нужно накинуть балов за кожаную юбочку и вызывающие сапоги-чулки на шпильках, от одного вида которых на ногах от ушей встанет у любого в этой забегаловке.
— Шикарная, — тут же озвучиваю я то, что на уме и пытаюсь чмокнуть ее в губы.
Лали уворачивается, и мои губы утыкаются в шею, которая благоухает каким-то девчачьим селективным парфюмом.
Смотрю на нее в полном непонимании, что происходит. Вместо того чтобы радоваться своему преображению, девчонка только сверлит меня взглядом исподлобья. Это еще что за коленца? Решила примерить на себя образ гламурной стервы? Я, конечно, люблю играться и позволю попрать себя острым каблуком, если на Лали останутся только эти сапоги, но внезапные женские психи меня бесят.