Невинный долг для покровителя

Глава 1

— Так, стоп, — Зоя Викторовна три раза хлопает в ладоши. — На сегодня репетиция окончена. Всем спасибо.

Уставшие, вымотанные, мы медленно направляемся к выходу из зала. Я мечтаю добрести до кровати и рухнуть, чтобы не думать о кошмаре, который мне пришлось пережить вчера. Несколько раз я оттирала тело мочалкой до красноты, но ощущение липких потных рук на коже все равно осталось, и как от него избавиться, я пока не знаю.

— Дашевская Матильда, — услышав свое имя, резко оборачиваюсь и сталкиваюсь со строгим взглядом педагога. — Как переоденешься, зайди ко мне.

Никто не знает точно, сколько ей лет. На вид не меньше восьмидесяти. Маленькая сухая старушка, с очень милым лицом, при этом жесткая и жутко требовательная. С первых дней в хореографическом училище она опекала меня, даже другие ученицы злились и ревновали. Сейчас же мы вместе служим в ведущем театре города.

Быстро переодевшись, стучу в дверь и, слегка робея, захожу в кабинет к Левиной.

— Садись, — говорит сухо и кивает на стул. — Что с тобой сегодня? Я не узнаю мою лучшую ученицу.

Мне крупно повезло. Сразу же после училища мой талант оценили, заметили и доверили вторую главную роль в одном из балетов театра. Не каждой молодой балерине так везет, но теперь, возможно, наступил крах моей карьеры и конец моим мечтам.

— Наверное, я не смогу исполнить главную партию, — говорю, а у самой губы трясутся.

Для меня возможность танцевать — важнее жизни. Моя мама была балериной, правда, не слишком успешной. Она мечтала, чтобы я добилась огромных успехов, даже назвала меня в честь Кшесинской. Мама еще ребенком привела меня в училище и мечтала, что я когда-нибудь стану примой, известной на весь мир балериной. Я поклялась на ее могиле, что все так и будет. А сейчас моя мечта рушится как карточный домик по вине омерзительного плешивого чудовища.

— Это еще почему? — строгость тона действует на меня сокрушающе.

И тут все слезы и боль, что копились во мне со вчерашнего вечера, выходят наружу. Меня начинает колотить от истерики, и не получается произнести ни слова.

— Господи, да что случилось? — Зоя Викторовна наливает воды в стакан и протягивает мне. Хватаю его и с жадностью пью. Но справиться с дрожью не получается, и зубы неприятно стучат о стекло.

— Немедленно говори, — положив мне ладонь на спину, заботливо поглаживает.

— Вчера меня и еще нескольких танцовщиц отвезли на ужин, сказали, что это обязательно, и пригрозили увольнением, аргументировав тем, что у спонсора театра день рождения и отказаться будет неприлично. Я хотела побыть часик и уехать, но один мужчина настойчиво оказывал мне знаки внимания и не отпускал. Жирный, мерзкий, у него рожа красная как помидор. Хомяков, кажется, его фамилия.

— Слышала о таком, — сжав кулаки, Левина хмурит брови. — Отвратительное существо. Постоянно крутится среди балерин. Что он сделал?

— Он затащил меня в кабинет, порвал на мне платье, лапал, залезал в трусы, — к горлу подступает тошнота, едва вспоминаю, как он меня пытался поцеловать и хватал за грудь. Я кричала, билась в истерике, пыталась вырваться… И только когда охранник постучал в дверь и отвлек Хомякова, мне удалось убежать.

— Господи, неужели он тебя изнасиловал? — лицо женщины искажается болью.

— Нет, но пытался, — давлю всхлипы и отрицательно мотаю головой. — Мне чудом удалось вырваться, но он пригрозил, что теперь в театре я смогу только полы мыть, если не соглашусь с ним спать.

Истерика накрывает меня с новой силой. Не могу поверить, что из-за похотливых желаний старого ублюдка моя жизнь будет загублена.

— Вот же сволочь, — ударив ладонью по столу, старушка заставляет меня вздрогнуть. — Я надеялась, что ты сможешь избежать этой участи.

— Не поняла вас? — смотрю на нее не моргая.

— Почти у каждой примы и солистки есть покровитель, — спокойно говорит Зоя Викторовна.

— В смысле?

— Матильда, ну какая же ты наивная еще, — с раздражением говорит она. — Ты думаешь, в сказку попала?

— Подождите, Семенова, Левицкая, Королева — они же великолепные талантливые танцовщицы. Они без всяких покровителей пробились, — сердце замирает в ожидании ее ответа и отказывается верить в подобную грязь.

— Пора снять розовые очки, моя дорогая. За каждой из них стоит очень влиятельный мужчина. И чем больше у него власти, тем больше главных ролей получает его протеже.

— Да что вы такое говорите? — вскакиваю со стула, чуть не роняя его. — Я с шести лет в балете! Это моя жизнь, я не мыслю себя без сцены. Я талантлива и пашу на износ, роль солистки в спектакле моя по праву. А вы мне говорите, что я должна лечь под мерзкое существо, чтобы продолжить работать?!

— Эти правила диктую не я. Богатые властные мужчины во все времена неровно дышали к балеринам.

— Нет, я хочу пробиваться честным путем. Я порядочная девушка, у меня есть любимый. Я никогда не буду спать за роль ни с кем, — набрав побольше воздуха в легкие, выпаливаю слова на одном дыхании. — Лучше смерть, чем Хомяков или ему подобный!

— Любимый? — улыбается с сарказмом. — Это Ванька Поспелов, танцовщик из нашего театра? Известный повеса. Наплачешься еще с ним. Личико смазливое, а душонка гаденькая.

Глава 2

— Раздевайся.

Грубый мужской голос жесткой плетью проходится по коже, обжигая ее.

— Что, простите? — еще надеюсь, что мне послышалось, и отказываюсь верить, что моя мечта сейчас рушится на глазах.

— Ты все правильно поняла, — жесткий голос отдает сталью. — Снимай все — и на диван.

Это что, какая-то шутка? Что возомнили о себе эти мужчины? Или они считают, что все балерины шлюхи?

— Но Зоя Владимировна сказала, что вы поможете и защитите меня. Я думала, что…

— Что ты думала? — грубо перебивает меня. — Маленькая наивная девочка. Ты знаешь, кто такой Хомяков?

Испуганно мотаю головой. Нет, не знаю. И мне неинтересно, сколько у него денег или какая должность. Я узнала главное: он бесчестный человек. Остальное уже мелочи. И самое обидное, что, по всей видимости, Шахов от него мало чем отличается. Зря я возлагала на него большие надежды.

— Хозяин всего теневого игорного бизнеса нашего города. Серьезный дяденька, как ты понимаешь. Если я встаю на твою защиту и забираю себе — значит, перехожу ему дорогу, в открытую начинаю войну. Как ты думаешь, захочу ли я приобретать настолько большие проблемы просто так?

— Наверное, нет, — говорить сложно. Горло адски пересохло.

— Умница. Я должен понимать, ради чего рискую. Я долгов не прощаю. Так что раздевайся. Проверим, насколько ты хороша. Если заинтересуешь, то помогу.

Опершись бедром о стол, Шахов складывает руки на груди и пристально разглядывает меня. Кажется, что я уже стою перед ним без одежды, настолько его взгляд сканирующий и вселяющий страх.

— Если я перед Хомяковым не раздвинула ноги, почему вы решили, что к вам в постель лягу? Вы кем себя возомнили? Хозяином мира? Ненавижу вас, мерзкие мужики, бандиты! Без денег вы никто!

Глупо, необдуманно. Возможно, я нажила себе еще одного врага, но сдержаться и смолчать не могу. Внутри разрастается паника от его звериной энергетики.

— Ох как грубо. Не думал, что балерины так выражаются, — нагло усмехается.

— Зоя Владимировна говорила, что вы честный порядочный человек, который любит искусство, — с трудом сглотнув подкатившую к горлу тошноту, пячусь назад.

— Она мне льстит, — говорит с абсолютно каменным лицом.

— Теперь я вижу, что вы такой же похотливый мужик. Моя гордость и честь никогда не позволят мне спать с нелюбимым человеком за роль. Ясно вам?

Герман медленно приближается и резко дергает за волосы к себе, вынуждая смотреть в его черные, как адская бездна, глаза. Страшно, жутко до колючего озноба в теле.

— Видимо, рано я назвал тебя умницей. Что ты из себя представляешь? А? Ты думаешь, явилась ко мне, ресничками похлопала, и я подорвался решать твои проблемы за спасибо? Ты мне еще претензии предъявляешь и пальчиком грозишь?! Да я тебя прожую и даже не подавлюсь. Сначала научись разговаривать со взрослыми дяденьками, потом приходи за помощью. Все вы, девки, шлюхи. Вопрос лишь в цене, — с брезгливой гримасой сплевывает. — Свободна.

— Сволочь, — скалюсь ему в ответ.

Брови Германа ползут вверх.

— Скоро ты сама прибежишь и умолять будешь.

Шахов отпускает меня, и я покачиваюсь, чуть не теряя равновесия. Повернувшись ко мне спиной, отходит к окну. Вижу, как напрягаются мышцы под рубашкой, как расправляются широкие плечи. Задыхаясь от несправедливости и обидных слов, выбегаю из кабинета, стараясь не разреветься. Я ведь сильная и не покажу никому свою слабость.

— Колесо твоей судьбы крутится очень быстро, — летят мне в спину слова шаманки. Остановившись, оборачиваюсь и попадаю под гипноз ее инопланетных глаз. — От тебя уже ничего не зависит. Ты свой выбор сделала, придя сюда.

— Прощайте, — убегаю прочь из этого дома и даже не подозреваю, что совсем скоро вернусь сюда.

Я просто в безвыходной ситуации. Спать без любви за роль никогда не соглашусь. Я не проститутка и никогда ею не буду. Столько сил и нервов потрачено, чтобы добиться успеха, я была лучшей танцовщицей в училище, у меня потрясающие данные, талант! А теперь какие-то зарвавшиеся похотливые самцы хотят это перечеркнуть. Никогда. Я обязана что-то придумать.

Достаю телефон и пишу Ивану. Мне так хочется уткнуться ему в плечо в поисках защиты, чтобы обнял меня и сказал, как сильно любит. Но он снова отвечает, что занят и сегодня мы не увидимся, хотя я точно знаю расписание его репетиций. Сейчас их не должно быть. Эта мелочь окончательно меня добивает, и больше сдерживать слезы я не могу. На протяжении всей дороги до дома реву, размазывая тушь по лицу. А когда выхожу из такси, замечаю черную дорогущую машину возле моего дома. В страхе оглядываясь по сторонам, бегу изо всех сил к подъезду. Не став дожидаться лифта, мчу по лестнице на пятый этаж, дрожащими руками не сразу попадаю ключом в замок. Еще и шаги за спиной становятся все громче.

Глава 3

— Носочки тяните, — скрипучий голос разносится по залу, заглушая звуки фортепиано. — Маша, опять лишний килограмм набрала.

— Вам кажется, — огрызается девушка.

— Запомните, балерина должна быть «стиральная доска и два соска». А вы все потолстели, завтра перед разминкой всех взвешу! Локоть провисает, — ударив меня по руке, Зоя Викторовна останавливается рядом со мной и придирчиво смотрит на мои ноги.

— Корявый гранд батман. Колено втяни!

Сжав челюсти, пытаюсь исправить замечания, но, видимо, получается плохо.

— Матильда, ты сегодня как муха вареная.

Конечно, я же полночи не спала, наблюдала из окна за черной машиной. Оказывается, это к соседке новый воздыхатель приезжал, а я думала, что это люди Хомякова за мной следят.

Пальцы сжимают деревянный станок до побелевших костяшек. Голова кружится после стресса и бессонной ночи. С трудом сдерживая слезы, выкладываюсь на максимум, только после этого Левина оставляет меня в покое и делает замечания другим девочкам. Утром я рассказала ей о визите к Шаху и как я убежала оттуда без оглядки. Она разозлилась и сказала, что больше ничем помочь не может, если я такая дура и отказалась от покровительства самого Германа Алиевича.

— Девочки, тридцать минут перерыв и прогон на сцене. У нас важные гости. Постарайтесь сегодня станцевать на пределе возможностей, — педагог уходит, а балерины начинают оживленно перешептываться.

— Вы знаете, кто сейчас приедет на генеральную репетицию? — прислушиваюсь к разговору девчонок.

— И кто же?

— Сам Шахов, — говорит одна из балерин с придыханием. А у меня от знакомой фамилии нервная дрожь по всему телу начинается.

— Да ладно. За ним пожизненно вип-ложа забронирована, а он уже год в театре не появлялся. Как с нашей Ингой разошелся.

— Он со мной не расходился, — вклинивается она в разговор. Яркая блондинка, лет на семь старше меня. Она не обладает выдающимися данными, но периодически получает сольные партии. Меня всегда удивляло это, теперь же все становится понятно. — Это я его бросила. Он меня умолял не разрывать наши отношения, но я была непреклонна.

Познакомившись с Германом, слабо себе представляю, что ее слова правда. Этот мужчина никого не будет умолять. Он сам возьмет то, что ему нужно.

— Да какие там у вас отношения были! Пару раз тебя трахнул и все, — смеются балерины. — Наверное, он себе другую присмотрел девчонку.

После этих слов сердце начинает колотиться как бешеное. Нет, не верю, что из-за меня приехал. Надеюсь, что он забыл о моем существовании, мне проблем с Хомяковым хватает.

— А ну-ка быстро губу закатали! Он ко мне приедет. Решил отношения возобновить, — безапелляционно заявляет Инга и выходит из зала.

Опускаюсь на пол, не понимая, что происходит. Зачем же все-таки Герман будет присутствовать на репетиции? Я ему жестко отказала, он теперь даже не посмотрит в мою сторону. Надеюсь, действительно к Инге по старой дружбе решил заскочить.

— Матильда, извини, я невольно услышала твой разговор с Левиной о том, что тебя домогается Хомяков, — неожиданно подходит ко мне Вера. — Педагог права, послушай ее. Так будет лучше.

Вера Казанцева — очень талантливая, милая девушка. Единственная, с кем я близко сдружилась в театре.

— Ты не понимаешь…

— Я-то как раз все понимаю. Она же сказала спросить у меня, почему я танцую только в кордебалете. Потому что, как и ты, отказала одному очень влиятельному мужчине. Залепила пощечину, а он не простил. Зарубил мне всю карьеру, — грустно вздыхает.

— Но это же чудовищно, — вспыхиваю я.

— А кого это волнует?

— Я лучше умру, но не лягу под Шахова или под другого.

— Мати, Герман опасный и влиятельный человек в городе. Его имя вызывает дрожь у тех, кто перешел ему дорогу. Он беспощадно расправляется с врагами. С ним лучше не ссориться.

— Плевать. Он недостоин моего внимания. Он мерзкий и противный.

— Да ладно тебе, — с недоверием смотрит на меня. — Шахов шикарный мужик. Статный, красивый, перед ним сложно устоять. Ни в какое сравнение с Хомяковым не идет. Неужели у тебя нигде не екнуло?

— Нигде, — ни за что не признаюсь, что Вера права. Внешне-то он очень привлекательный, вот только нутро у него черное.

— Ладно, дело вкуса, конечно, но ты все равно подумай. Иначе у тебя судьба сложится, как у меня.

Через полчаса мы уже стоим на сцене, готовые к генеральной репетиции. В зале появляется Шахов, и с моим телом начинают твориться непонятные вещи. Меня бросает то в жар, то в холод, появляется дрожь, головокружение. Мужчина смотрит на происходящее безэмоционально, как будто ему неинтересно. Вокруг него суетятся люди, охранники, а он воспринимает все как должное. Его огромная фигура возвышается над остальным. Германа трудно не заметить. Он сразу же обращает на себя внимание.

После репетиции директриса, Зоя Викторовна и другие представители театра водят Шахова по кабинетам и залам, рассказывают, что пора бы обновить ремонт. И наконец его приводят на сцену, где собрались все танцовщики. Он знакомится с каждым по очереди, для каждого находит по несколько слов. Чем ближе он ко мне, тем сильнее хочется сбежать и не попадаться ему на глаза.

Глава 4

Девочка пулей вылетает из моего кабинета, оставляя после себя лишь тонкий аромат ванили и странное чувство в груди. Я и не знал, что девчонка так выросла и стала ослепительной красавицей. У меня в памяти она осталась ребенком. Старуха-преподавательница регулярно мне докладывала об успехах Матильды, но я слушал вполуха, не вникая. Мне была безразлична ее судьба. Деньги за обучение платил, а значит, совесть моя чиста. Но почему-то старуха решила, что теперь я всегда буду решать все проблемы девчонки лишь по одному ее звонку. Я не бюро добрых услуг и никогда не был.

Но меня зацепила дерзкая балерина, даже не могу понять чем. Чаще всего я выбираю себе женщин с пышными формами, пухлыми губами. Опытных, готовых ко всему в постели. А Матильде хоть и девятнадцать, на вид совсем девчонка. Худющая, груди почти нет. Зато изящная, грациозная как лань. И глаза… Яркие, синие, словно на крючок меня подцепили. Наверняка девственница, а с ними проблем много. Ни хрена не умеют, а выделываются. И ведь выхода у Матильды по факту нет. Или под меня ложиться или под Хомякова, иначе дорога ей в балет закрыта. Но она еще надеется найти другой путь. Гордая девка. Ну что же, даже любопытно, как она выпутается из дерьма, в котором оказалась. Андрюха Хомяков — старый прожженный извращенец, просто так не забудет отказа. Даже немного жаль девочку. Сначала он с ней поиграет, а потом сдаст в дешевый бордель.

Вернувшись в гостиную, где ждут меня друзья, наливаю себе виски и сажусь в кресло.

— На самом деле непонятно, кто кого спасает. Думаешь, что ты ее? А вот и нет. На сама деле она тебя…

Ненавижу, когда Ая мнит себя гадалкой. Хотя не буду спорить, иногда она оказывается права. Глаза у Матильды и вправду удивительного цвета. Словно чистое яркое море на рассвете. Вот только тонуть или влюбляться я не собираюсь. Не родилась еще баба, которая меня за душу и яйца возьмет.

— О чем ты опять говоришь, Ая? От чего меня надо спасать?

— От одиночества, боли, темноты, от чувства вины.

— Почему я до сих пор тебя слушаю?

— Потому что ты знаешь, что я права, — нагло заявляет она.

— Только ты всегда говоришь загадками. Ты мне такую ерунду предсказала, я не могу расшифровать, — обиженным голоском вклинивается в разговор младшая сестренка.

— Как вижу, так и говорю. Я видела яркое море, вот и пришла девочка с такими глазами.

— А свою судьбу ты видишь? — спрашиваю просто для любопытства.

На мой вопрос она что-то шепчет себе под нос. Наверное, очередное проклятие.

На следующий день мне звонит старуха, чтобы узнать, чем закончилась моя встреча с Матильдой. Тактично послав ее, насколько это было возможно, уже собираюсь сбросить звонок, но сводница активно начинает приглашать меня на генеральную репетицию, словно мечтает подложить под меня девчонку.

И я еду в театр, а хрен его знает почему. Но точно не из-за маленькой гордой балерины.

— Здравствуйте, дорогой наш Герман Алиевич. Мы вас так ждали, так ждали, — причитает пожилая женщина, сильно напоминающая Фрекен Бок из всем известного мультика. Это директриса театра. С первой же секунды у меня возникла к ней неприязнь. Она слишком громко рассказывает о бедственном положении театра, слишком сильно жестикулирует руками, заставляя меня сильнее жмуриться от головной боли, которая мучает с утра.

— Герман Алиевич, пройдемте дальше. Тут у нас репетиционные залы. Видите, в каком все плачевном состоянии? Ремонт необходим. — распинается передо мной грузная директриса. У нее противные духи с ароматом ландыша. И мне хочется открыть все окна в помещении и глотнуть свежего воздуха.

— Для этого я и приехал, Ольга Петровна. А как дела с общежитием? — усердно делаю заинтересованный вид.

— Охх, господин Шахов, ну там все еще хуже, штукатурка осыпается, мебель разваливается, — разводит руками директриса. — Государство про нас совсем забыло, выделяют нам крохи. Что на них можно сделать? Вот и выкручиваемся как можем.

Я бросаю взгляд на ее толстые пальцы-сардельки, щедро украшенные золотыми кольцами с крупными камнями. Понятно, как она выкручивается. Директриса, уловив ход моих мыслей, торопливо прячет руки за спину и начинает нервно дергаться.

— Может, пройдем в зал? Девочки репетируют новый спектакль, — переводит она тему и ведет меня вперед по коридору.

Мы рассаживаемся на заранее подготовленные для нас места. По левую руку от меня садится директриса, с новой силой расточая вокруг себя аромат ландыша. Тру нос ладонью, стараясь не чихнуть от столь ненавистного мне запаха. Отворачиваюсь в другую сторону к Рафу.

— Когда это уже закончится? — говорю, не беспокоясь, что меня может услышать директриса.

— Плюс к карме и куча хвалебных статей тебе обеспечены. Сейчас посмотрим танцульки и валим. Получай эстетическое наслаждение, ты только глянь, какая красота вокруг, — обводит он рукой девочек, кучкующихся в углу сцены.

Я ни хрена не понимаю в балете, не люблю классическую музыку. Меня в офисе ждут японцы на переговоры, а я тут штаны просиживаю. Но раз уж пришел, надо смотреть их балет. Свободнее разваливаюсь в кресле, сложив руки на груди. С трудом сдерживая зевоту, смотрю, как худющие девчонки машут руками и ногами. Пока на сцене не появляется она.

Глава 5

Свободнее разваливаюсь в кресле, сложив руки на груди. С трудом сдерживая зевоту, смотрю, как худющие девчонки машут руками и ногами. Пока на сцене не появляется она.

Девушка с голубыми глазами. Она мгновенно выделяется на фоне других балерин. Как драгоценный камень среди песка. Ее волосы цвета вороньего крыла собраны в пучок и переливаются глянцем. Невысокий рост и худоба придают ей легкости и воздушности. Она порхает, словно перышко, подхваченное порывом ветра. Не свожу с нее глаз, даже приосаниваюсь и подаюсь корпусом вперед. Каждое ее движение наполнено изяществом. Шея, острые ключицы, тонкие руки с длинными пальчиками. Жадно ловлю каждое ее движение, чувствуя мощную эрекцию в штанах. Вот только этого мне не хватало!

— Солирует Матильда Дашевская, — заметив мой интерес, Зоя Викторовна комментирует танец. — Вы только посмотрите, как она фуэте крутит!

Я ни хрена не понимаю в балете, но старуха шепчет мне на ухо, какая талантливая девочка и какое у нее блестящее будущее, при этом многозначительно смотрит. Если она думает, что ее дешевые манипуляции на меня подействуют, то сильно ошибается. Чем активнее она старается привлечь мое внимание к девчонке, тем сильнее мое отторжение. Мне есть кого трахать, а ввязываться в войну с Хомяковым совсем не хочется.

Девочка вращается в быстром темпе на одной ноге. Пять, десять раз… я сбиваюсь со счета. Она фиксирует взгляд в одной точке. Смотрит на меня, но как будто сквозь.

Танец заканчивается, солистка и балерины выходят на поклон. Она опять смотрит мимо меня, словно была надо всем здесь происходящим. Гордая зараза. Сломать бы ее.

После балета меня еще долго водят по зданию и рассказывают, что протекает сантехника, осыпается штукатурка и надо бы костюмы обновить танцовщикам.

— Сколько? — задаю прямой вопрос, разговоры уже порядком меня утомили.

— Мы все подсчитаем и пришлем сумму и реквизиты. Мы так рады, Герман Алиевич, что вы решили обратить внимание на наш театр. А пойдемте мы вас с артистами познакомим!

Нехотя согласившись, перекидываюсь парой слов с каждой балериной. И лишь дойдя до Матильды, не говорю ей ни слова. Зависаю на ее острых ключицах, изящных руках. Хочется еще раз взглянуть в ее глаза, убедиться, что они цвета моря, но гордая девчонка не смотрит на меня. Позже иду за ней по коридору, ловлю ее страх. Питаюсь им, как хищник, и мне очень нравится с ней играть. Возникает непреодолимое желание ее поймать и подавить сопротивление. На вид хрупкая, нежная, но чувствую, что внутри стержень стальной. Хрен согнешь.

Прохожу мимо перепуганной Матильды и направляюсь в гримерку к Инге. Просто решаю зайти по старой дружбе, но трахать ее почему-то больше не хочется. Пробыв у нее минут десять, спешу уйти из этой богадельни. Я и так много времени потратил. Выхожу на улицу, где меня уже ждет Раф.

— И сдалась тебе эта балерина? — первое, что слышу, когда сажусь в машину. — Пока она училась, ты содержал все училище, а теперь что? Мы будем содержать театр, в котором она работает? — мой друг и правая рука злится, он всегда недолюбливал балет.

— Если надо, то будем. Для имиджа надо заниматься благотворительностью и интересоваться искусством. Мы же теперь с тобой честные бизнесмены, — самому становится смешно от своих же слов.

— Зачем она тебе? — не успокаивается Рафаэль.

— Грехи молодости замаливаю, — немного опустив окно, затягиваюсь и выпускаю сигаретный дым.

— Хочешь себе местечко в раю обеспечить?

— Да ну что ты, Раф. Нам с тобой вместе в аду гореть за все наши проделки.

— Вон твоя Матильда вышла. Вот же имечко родители дали! И балерун с ней рядом. Вроде она с ним недавно стала встречаться. Я пробивал.

— Никогда не мог понять, что заставляет мужиков в обтягивающих трикошках яйцами трясти по сцене. Разве мужское это дело?

— Но твоя Матильда влюбилась в него, а не в тебя.

— Не моя она. Ты прав, не нужна. Больше возни с ней. Одна кожа да кости. Пусть милуется со своим балеруном, — но почему-то когда Матильда виснет на шее смазливого мальчишки и целует его, внутри неприятно царапает.

— Поехали к девочкам, развлечемся, хватит на сегодня с меня балета. Сама ко мне прибежит.

Глава 6

Закрыв гримерку, быстрым шагом иду по пустым коридорам. Немного жутковато, ведь в театре почти никого уже нет. Я слишком сильно волнуюсь перед выступлением. Это моя первая большая партия. Я должна громко о себе заявить, чтобы все узнали обо мне. Для этого до ночи репетирую, пашу до седьмого пота, и все ради достижения своей цели. Я обещала маме стать примой и обязательно добьюсь этого. Главное, чтобы Хомяков или другой извращенец мне не помешали.

На улице уже темно, до дома ехать на автобусе минут двадцать, а потом идти через парк. Просила Ивана встретить меня, но он отказался, сказав, что у него поднялась высокая температура. Я хотела к нему заехать после репетиции, привезти фруктов и лекарств, но он меня отговорил, чтобы я не заразилась.

Едва успеваю дойти до остановки, как рядом резко тормозят два черных внедорожника. Сердце начинает биться как сумасшедшее, предчувствуя беду. Из машины выходят два бугая и направляются ко мне быстрым шагом. Вжавшись в стеклянное полотно остановки, я судорожно мотаю головой в поисках людей. Неподалеку стоят двое мужчин, но когда я начинаю орать, они усердно делают вид, что ничего не слышат, и быстро сбегают за угол.

— Помогите! — кричу во все горло, когда меня хватают за шкирку и, хорошенько встряхнув, затаскивают в машину. — Кто вы? Что от меня нужно? У меня нет денег, — горло дерет от громких воплей, словно по нему наждачкой прошлись.

— Заткнись, сучка. Голова от тебя уже болит, — сев рядом со мной на заднее сиденье, верзила наставляет на меня пистолет.

С трудом сглотнув страх, скопившийся в горле, вдавливаю ногти в кожаную обивку кресла и прикусываю язык.

— Сидишь тихо и не возникаешь. Ясно? Иначе твои мозги по машине будут собирать, — прорычав, убирает пистолет в кобуру.

Автомобиль резко трогается, увозя меня в неизвестном направлении. Перед глазами все плывет, я дышу через раз. Ощущения, как будто лечу с огромной высоты в глубокую яму и скоро разобьюсь. Мозги превращаются в вату и отказываются хоть как-то анализировать ситуацию. С ужасом смотрю на похитителей, в их мерзкие звериные рожи. Кто они? Чего хотят? Спрашивать бессмысленно. Все мои жизненные неурядицы отходят на второй план, только бы остаться живой. Эта единственная мысль, пульсирующая в висках, не дает мне скатиться в панику. Я боец по жизни и просто так не сдамся.

Когда пейзаж за окном меняется, меня начинает трясти еще сильнее, челюсти стучат друг об друга, и волосы встают дыбом. Машина съезжает с загородной трассы, мы поворачиваем на охраняемый участок, проезжаем мимо нескольких домов и останавливаемся возле кованых ворот. Я не знаю, радоваться мне или нет и что меня ждет в этом огромном доме.

Один из бандитов хватает меня за капюшон куртки и тащит по каменной дорожке. Я быстро перебираю ногами, даже не пискнув, потому что боюсь вызвать лишний гнев. Умирать мне совсем не хочется.

— Шеф, доставили в лучшем виде. Как и просил, — мужик толкает меня, и я лечу на пол прямо в ноги Хомякову. Так вот, значит, чьих это рук дело. А я радовалась, что он никак не проявлялся после нашей первой встречи. Видимо, я недооценила противника.

— Я же сказал, что ты будешь моей.

Медленно подняв взгляд, встречаюсь с его мерзкими поросячьими глазками. Красная рожа расплывается в масляной улыбке. Он уже празднует победу надо мной.

— Пошел прочь, — обращается к мужику, который меня сюда притащил.

Когда за охранником захлопывается дверь, я вздрагиваю, понимая, что в ловушке. Мне никто не поможет.

— Ну что, все еще будешь сопротивляться? — схватив меня за волосы, поднимает вверх.

— Ааа! — кричу, срывая связки. — Отпусти меня, ублюдок!

Вырываюсь, бью его руками куда придется. Но мерзавец не обращает на удары внимания и лишь сильнее наматывает мои волосы на кулак. Меня никто не спасет. Я в западне.

Глава 7

— У тебя одна дорога — в мою постель. Будешь моей подстилкой и будешь раздвигать ноги по первому требованию, — когда он впивается в мои губы, я кусаю его со всей силы. Во рту остается мерзкий металлический вкус крови. Не успеваю сплюнуть гадкое ощущение, как мне прилетает удар по щеке. Да такой силы, что я падаю на стоящий позади диван. На секунду все меркнет перед глазами, а звон в ушах становится таким сильным, что я выпадаю из реальности. Пользуясь моей беспомощностью, Хомяков разрывает на мне блузку.

— Отпусти меня немедленно, — впиваясь ногтями в мужские предплечья, пытаюсь оттолкнуть его. Но он слишком сильный и тяжелый. Хомяков всем своим огромным весом наваливается на меня, вдавливая в диван. Его мясистое гадкое лицо расплывается перед глазами.

— Я научу тебя послушанию, сучка костлявая, — мерзкие губы впиваются в мои, слюнявят лицо, а толстые пальцы, расстегнув джинсы, шарятся в трусиках. Кожа горит в местах, где он касается меня.

Тошнота подкатывает к горлу, парализуя связки и не давая возможность кричать во всю силу. Мне никогда в жизни не было так страшно, но я не имею права сдаться. Слишком много трудностей я пережила в жизни, чтобы сейчас покориться мерзавцу. Не знаю, откуда берутся силы, может, адреналин, бурлящий в крови, помогает мне собраться, но пока Хомяков срывает с меня бюстгальтер, я с трудом дотягиваюсь рукой до бронзовой статуэтки, стоящей на журнальном столике. Схватив ее крепко, я набираю побольше воздуха в легкие и бью его по голове со всей силы. Мужчина шипит, и через секунду его тело обмякает. С громким стоном я толкаю его в сторону, и он с грохотом падает на пол.

Быстро дышу, глотая воздух. Хватаюсь за голову, а перед глазами все плывет, словно я растворяюсь в алкогольном дурмане. Оглядевшись по сторонам, стараюсь собраться и решить, что делать. Бежать? Но на улице охрана, они не выпустят. Вызывать полицию? Так они, наверное, в сговоре с Хомяковым, он же человек известный в городе. Боже, что же мне делать…

Дрожащими пальцами хватаю рюкзак, достаю телефон. Меня так сильно трясет, что не могу попасть на нужные кнопки. Гаджет падает из рук. Поднимаю, снова пытаюсь набрать номер. Конечно же, я звоню Ивану как своему мужчине в поисках защиты, хотя мне, наверное, уже никто не поможет.

— Ваня, — кричу ошалевшим голосом. — Спаси меня!!!

В трубке слышится громкая музыка и смех.

— Иван, я тебя не слышу! Помоги мне, пожалуйста! Я не знаю, что мне делать…

Такое ощущение, что он где-то веселится, а не дома лежит с температурой.

— Мати, позже перезвоню. Не понимаю, что ты говоришь, — его голос теряется в клубных басах.

Звонок обрывается, а я все отчетливее понимаю, что помощи ждать неоткуда. Я подписала себе смертный приговор. Теперь я убийца, мои руки в крови. На стороне Хомякова деньги и связи. Мне никогда не доказать, что это была самооборона.

Закрыв лицо руками, даю волю слезам, как будто стресс, накопившийся за несколько дней, вдруг выходит наружу, чтобы я с ума не сошла.

Решив проверить у Хомякова пульс, осторожно подползаю к нему. На глаза попадается мой рюкзак, из которого высыпались все вещи. Медленно все собираю, пальцы деревянные и не слушаются меня. На белом ковре контрастным пятном выделяется черная визитка.

Смотрю на нее безотрывно, а в душе вспыхивает надежда и тут же гаснет.

— Мати, ты ведь понимаешь, что это твое спасение и одновременно погибель. Шах долгов не прощает, — повторяю его слова вслух. Визитка жжет пальцы. В душе смятение, кто бы мне подсказал, как поступить правильно?

Дальше все как в тумане. Набираю номер, который указан на клочке бумаге, и с замиранием сердца слушаю долгие гудки. Когда в трубке раздается спокойный, но строгий голос, я начинаю реветь в трубку.

— Кто это?

— Герман Алиевич, спасите, — вою нечеловеческим голосом. — Умоляю!

Глава 8

— Герман Алиевич, спасите, — вою нечеловеческим голосом. — Умоляю!

— Где ты? — фраза, брошенная ледяным голосом, вселяет в меня надежду. Странно, что он не спрашивает, кто ему звонит. Неужели узнал меня по голосу?

— У Хомякова дома… Я… кажется… убила его, — говорить сквозь всхлипы получается с трудом.

— Жди, — доносится короткий и четкий приказ, а следом слышатся гудки.

Только вот непонятно, чего мне ждать. В любом случае выбора у меня нет, кроме как сидеть тихо в ожидании чуда.

Устроившись на полу, обнимаю колени руками и тихо поскуливаю. Блузка разорвана, щека болит от пощечины, руки дрожат. Случайно опустив взгляд на лежащего без движения Хомякова, вижу, как под его головой растекается кровь. Перед глазами начинает все кружиться, и черная пелена медленно затягивает меня в свои сети. В теле появляется слабость, с которой мне бороться уже не под силу. Словно во сне слышу грохот, выстрелы, мужские голоса. Перед тем как потерять сознание, ощущаю, как меня накрывают чем-то теплым. Сильные руки отрывают меня от пола и куда-то несут, а я крепче жмусь к горячему телу, чтобы согреться. Иллюзорное чувство безопасности позволяет мне расслабиться и просто довериться судьбе.

***

— Привет, я Маша. Наконец-то ты проснулась! Я уже начала волноваться. Хотела врача вызвать, — едва я открываю глаза, как звонкий женский голосок разносится над головой.

— Что я здесь делаю? — если не ошибаюсь, то это гостиная в доме Германа.

В голове пульсирует боль, тело ноет, словно попало под каток. Осторожно перевожу взгляд в сторону и встречаюсь глазами с девушкой. На вид совсем молоденькая блондинка в бесформенной футболке. Мне кажется, я ее видела, когда в первый раз приходила к Шахову.

— Вчера брат принес тебя и попросил позаботиться. А я посмотрела в интернете видео с твоим выступлением. Это потрясающе. Безумно рада с тобой познакомиться, — она так быстро говорит, что приходится поморщиться.

— Значит, Шахов твой брат? Что-то вы не очень похожи, — еле шевелю губами, потому что болят после пощечины.

— Мы сводные, но Гера воспитал меня, когда наши родители погибли. Он замечательный брат. Добрый, внимательный, заботливый. Я приготовила тебе свою одежду. Она чистая, не побрезгуй, пожалуйста. А вот еда, я сварила тебе суп картофельный. Не знаю, что ты любишь. А если тебе нужен душ…

— Пожалуйста, не тараторь, у меня голова раскалывается, — из груди вырывается тихий стон. Я зажмуриваюсь и тру виски.

— Да, конечно, — поджав губы, девушка встает и, поднявшись по лестнице, скрывается на втором этаже.

Чувствуя свою вину перед ней, решаю извиниться. Но сначала стаскиваю с себя разорванную одежду и брезгливо бросаю ее на пол, чтобы больше не напоминала о кошмаре, что пришлось мне пережить. Спортивные штаны и футболка мне оказываются по размеру, мы с Машей почти одной комплекции. Закончив с одеждой, я набрасываюсь на еду, потому что жутко голодная, да и суп оказывается потрясающе вкусным.

Доев все до последней крошки, поднимаюсь по лестнице, осматриваясь по сторонам. Дом как дом. Все богатеи, наверное, в подобных живут. Светлый, в современном дизайне и с большим количеством дорогих картин, вазочек и техники.

В длинном коридоре много дверей, лишь одна приоткрыта. Заглянув туда, нахожу Машу, сидящую на кровати с книжкой.

— Маша, пожалуйста, прости меня, не обижайся, — сажусь рядом с ней.

— Я не обижаюсь, не переживай, я привыкла, — отвечает она, все так же искренне улыбаясь. В теплых карих глазах действительно нет ни намека на обиду.

— К чему?

— Люди часто на меня так реагируют, с раздражением или насмешками. Брат постоянно мне говорит, что нельзя быть такой открытой, наивной и доброй, это воспринимается как слабость. Я пытаюсь себя как-то переделать, но пока не очень получается, — пожав плечами, откладывает книгу.

— Глупости. Мне кажется, надо быть собой. И не ломать себя в угоду брату или кому-то еще.

Когда-то меня тоже считали белой вороной. В училище мне завидовали лютой завистью за талант и за то, что все преподаватели выделяли меня. Я пережила бойкот, травлю, издевательства. И поняла, что люди никогда тебе не простят успех, удачу, счастье. В лицо будут улыбаться, а в спину слать проклятия.

— Герман говорит, что я совершенно не приспособлена к жизни. Мне обязательно причинят боль, если я не наращу броню, — Маша громко вздыхает.

— Значит, эти люди недостойны твоего внимания. Ты замечательный человек. Если они не могут оценить твоих качеств по достоинству, шли их в лес.

— Я так не могу. Они же обидятся, — скромно опустив голову, Маша теребит футболку.

Когда за окном слышится звук открывающихся ворот и рев мотора, девушка, встрепенувшись, застывает.

— Герман вернулся. Идем встречать, — резко подскочив, Маша выбегает из комнаты.

Мне ничего не остается, как идти следом за ней, хотя встречаться с мужчиной мне совсем не хочется. Да, он спас меня, я должна быть ему благодарна, но вот какую цену должна буду заплатить за свою спокойную жизнь, непонятно. И это жутко пугает.

Глава 9

— Привет, — Маша бросается на шею к Шаху.

— Здравствуй, моя красавица, — впервые в его голосе я слышу теплоту. Не думала, что этот беспринципный, жесткий мужчина способен на нежность. Может, он и ко мне проявит милосердие и просто отпустит домой?

— Голодные?

— Зверски. Корми нас, — поцеловав сестру в лоб, Герман снова обращает внимание на меня. Словно разряд тока пробегает по нервным окончаниям от его тяжелого ледяного взгляда.

— Я пойду к себе, — говорит помощник Шаха.

— Раф, ну что ты! Я твое любимое жаркое приготовила, останься, пожалуйста, — Маша суетится, искренне пытаясь угодить мужчинам.

Смотрю на семейную идиллию отстраненно и понимаю, что я здесь лишняя. Но не успеваю сделать и шага, как мне в спину летит приказ:

— Стоять, я не отпускал тебя. Ты идешь с нами на кухню, — от грозного низкого голоса волосы встают дыбом.

— Я не голодна.

— Мне плевать. Ты будешь меня слушаться, в противном случае тебе не поздоровится, — его зрачки, словно две стальные пули, попадают точно в цель, лишая меня способности сопротивляться.

— Мне некогда с вами разговоры вести, мне пора домой. Завтра рано утром у меня репетиция. Спасибо, Герман Алиевич, за помощь, но я ухожу.

Я обозначила свои намерения, но вот сдвинуться с места не могу. Словно мужчина меня пригвоздил к полу одним лишь взглядом.

— Нет, ты слышал ее? Она специально из себя дуру строит или на самом деле такая? Мы из-за нее бойню развязали, а она говорит: спасибо, я пошла, — помощник Шаха выглядит не менее устрашающе. Огромный мужчина с накачанными руками, полностью забитыми татуировками.

— Раф, ну что ты! Не говори так про Мати. Она просто от шока не отошла, — подбежав ко мне, Маша берет меня за руку и ведет по ступеням вниз к Шаху.

— В этом доме ты надолго, девочка. Привыкай. Как говорится, пока смерть не разлучит нас. Ты теперь моя жена, — небрежно швыряет на стол паспорт.

Не веря своим ушам, хватаю документ и открываю на нужной странице.

— Подождите, я что, теперь Матильда Шахова? И наша свадьба была три дня назад?! — ошалев от увиденного, хватаюсь за голову. — Я не хочу! И согласия своего не давала!

— Я тоже безумно рад нашему бракосочетанию, — с некоторой долей сарказма отвечает он.

— Но разве можно так быстро поменять паспорт? — нижняя губа начинает дрожать, и я уже готова разреветься.

— Девчонка так и не поняла, с кем имеет дело, — помощник Шаха смотрит на меня как на идиотку. Этот огромный мужлан мне с первого взгляда не понравился.

— Нет, пожалуйста, скажите, что это сон и я скоро проснусь. Я не хочу быть вашей женой, — глядя на Шаха с мольбой в глазах, прижимаю новенький паспорт к груди. — Отпустите меня, пожалуйста.

— Вытри слезы, — бросает короткий приказ. — Терпеть не могу. Ты забыла, что по телефону умоляла помочь тебе и готова была беспрекословно выполнять все, что я скажу?

— Я была в отчаянии! А вы этим воспользовались!

— Я накрыла на стол, — широко улыбаясь, Маша приглашает на кухню, снижая градус напряжения.

Мне ничего не остается, как последовать за всеми. Чувство неловкости, страха и злости горячей лавой растекается по венам. Здесь все чужое. Дом, люди, вещи. Единственное, чего мне хочется — это сбежать. Но теперь я пленница в золотой клетке, и мне дадут свободу, только когда хозяин наиграется.

— Очень вкусно, — комментирует Раф, попробовав жаркое.

— На здоровье, — расплывается в счастливой улыбке Маша и начинает рассказывать, как прошел ее день в институте. Мужчины внимательно слушают. Раф несколько раз переспрашивает, все ли в порядке и не нужна ли ей защита, из чего я делаю выводы, что у девушки действительно есть проблемы с одногруппниками. Для меня удивительно, что у такого доброго ангела могут быть недоброжелатели.

— Я должна знать, что с Хомяковым. Он жив? — отложив приборы, смотрю на Шаха.

Он не обращает внимания на мой вопрос и продолжает есть. Лишь спустя минуту вытирает рот салфеткой и удостаивает меня снисходительным взглядом.

— Почему ты за него так волнуешься? Может, вернуть тебя ему?

— Я не мяч, чтобы меня туда-сюда швыряли, — храбрюсь, веду себя дерзко, но на самом деле до жути боюсь этого грозного властного мужчину.

— Ты дерзкая и неблагодарная девчонка. Придется тебя прогнуть под себя. Но ничего, балерины же гибкие.

— Я лучше умру, чем буду вашей женой, — резко махнув рукой, задеваю стакан с вишневым соком. Бордовая жидкость мерзкой кляксой расплывается на белой скатерти.

— Маша, проводи, пожалуйста, мою невоспитанную женушку в нашу спальню. Ей надо отдохнуть, может, перестанет хамить и бить посуду, — возвращаясь к еде, командует Шах.

Девушка беспрекословно слушается и, подойдя ко мне, с улыбкой ждет, когда я встану из-за стола и пойду за ней.

— Ненавижу, — прошипев, ухожу из кухни и поднимаюсь на второй этаж следом за сестрой Германа.

— Мати, брат попросил отвести тебя в его комнату, но мне кажется, тебе пока будет комфортнее пожить отдельно, — Маша останавливается в коридоре и, открыв одну из дверей, приглашает войти.

Глава 10

— Какая неверная жена мне досталась, — качает головой и поднимает телефон. — Молодой человек, Матильда замужем. Забудь ее номер.

Нажав на отбой, кладет гаджет себе в карман. Каждое движение излучает спокойствие и твердость.

— Что вы наделали? Я люблю Ивана, — плотнее заворачиваюсь в полотенце, физически ощущая на теле заинтересованный взгляд Германа. — Вы не имеете права вмешиваться в мою личную жизнь.

— Я не имею права вмешиваться в личную жизнь своей жены? Насмешила. Может мне постельку расстелить, чтобы какой-то балерун трахал мою женщину?

Пара неспешных шагов — и Шахов оказывается так близко, что я дышу не воздухом, а ароматом его духов. Подхватив меня за талию, легко усаживает на комод, провоцируя бурю эмоций в груди. Я не успеваю даже охнуть. Грубые мужские ладони скользят по моим бедрам, разводя их шире. Чувствую, как внутри нарастает паника. Она смертельной удавкой сдавливает горло, когда пальцы Германа оказываются на моих коленях и поднимаются все выше.

— Не надо, — вряд ли мой писк громче рваного дыхания Шаха. — Пожалуйста.

— Что не надо? — взгляд с прищуром скользит по обнаженной коже. — Что же ты перестала дерзить?

— Не трогайте меня, — сильнее впиваюсь ногтями в деревянный комод.

Только сейчас я понимаю, что полностью в его власти, он может сделать со мной все что угодно. Я и так перед ним в неоплатном долгу, от этого моя злость на него еще больше возрастает. Беспомощная, жалкая девчонка. Сама угодила в ловушку, из которой нет выхода. Но я никогда раньше не могла предположить, что можно насильно женить кого-то или удерживать в доме.

— Я буду делать с тобой все что пожелаю. Ты сама дала мне на это право, — низкий голос вибрирует у меня в груди. Сердце перестает биться, когда Герман касается трусиков. Я зажимаюсь, пытаюсь свести ноги, но он не позволяет. Надавив на клитор, Шахов внимательно наблюдает за моей реакцией. А я задыхаюсь от новых для себя ощущений. Меня никто никогда не видел обнаженной, я никому не позволяла ласкать мое тело так откровенно.

— Ты девственница?

Испуганно киваю и, кажется, муж остается доволен ответом.

Грубым рывком он сдирает с меня полотенце. Я едва успеваю вскрикнуть и прикрыть грудь руками.

— Не смей передо мной закрываться, — и я не могу ослушаться приказа.

Он гипнотизирует меня. Проникает в душу, забирается под кожу.

— Ни один мужчина не ласкал твою грудь? — очерчивает пальцем затвердевший сосок. По телу бегут мурашки и… черт возьми, мне приятно! Как бы я ни противилась, мое тело предательски подчиняется мужчине, который возомнил себя моим хозяином. Я кусаю губу, чтобы не застонать, пока во рту не появляется металлический привкус.

Зажмурившись, я жду, что он сейчас потребует отработать долг и жестко меня трахнет. Но когда моих бедер касается что-то прохладное и мокрое, вздрагиваю и осмеливаюсь открыть глаза.

Удивленно моргая, не сразу осознаю, что вообще происходит. Безжалостный зверь по кличке Шах нежно покрывает каждый мой синяк мазью. Не забывая при этом лапать взглядом мою грудь.

— Первое правило: меня называешь по имени и на ты. Я твой муж. Второе: мое слово для тебя закон. Ты передо мной в неоплатном долгу, так что будь послушной девочкой и не зли меня.

— Я могу заплатить. Буду с зарплаты отчислять.

— Тогда третье правило — не будь дурой. Люблю умных.

— Зачем я вам? Тебе.

— Мне для положительного имиджа нужна семья. Балерина и бизнесмен, по-моему, идеальное сочетание. Сына мне родишь. Ну а долг будешь возвращать натурой. Секс я люблю. Много качественного и разнообразного. Поэтому ноги будешь раздвигать по первому моему требованию.

— Ты не бизнесмен, а бандит. И спать я с тобой не буду. Не дождешься, извращенец.

— Не переживай раньше времени. Этот вариант возможен, только если тебя не заберут обратно, — закрыв тюбик с мазью, оставляет его на комоде.

— В смысле? Я же твоя жена, а не вещь, чтобы меня куда-то забирали.

Быстро закутываюсь обратно в полотенце и спрыгиваю на пол.

— О-о, я смотрю, тебе после моих слов сразу же новый статус замужней женщины стал нравится.

Уголки губ дергаются наверх, изображая ухмылку. А в глазах все тот же лютый холод, от которого бегут мурашки. Не прояснив ситуацию, Герман выходит из комнаты. Не заставил меня спать в его постели, что не может не радовать.

Ночью я сплю плохо, мне снятся кошмары с Хомяковым в главной роли. Почему-то мне кажется, что он жив, поэтому Шах и сказал, что меня могут забрать. Я теперь и не знаю, что лучше.

Глава 11

— Зачем мне машина с личным водителем и охранник? — насупившись, смотрю на Германа, пока он невозмутимо пьет кофе.

— Так надо, — не поднимая на меня глаз, с кем-то переписывается в телефоне. — Кто ты, чтобы я перед тобой отчитывался?

— Вообще-то твоя жена, — нагло усмехнувшись, складываю руки на груди. Я не смирилась с новой фамилией и семейным статусом и буду стараться избавиться от него. Но сейчас мне безумно хочется щелкнуть по носу зарвавшегося бандита.

— Ну, если ты вспомнила о своих правах, может, перейдем к твоим обязанностям? Как насчет супружеского долга? — невозмутимо откинувшись на спинку стула, Шах с вальяжным видом смотрит на меня, проникая в душу.

У меня сразу пропадает аппетит. Отодвигаю тарелку с завтраком и отворачиваюсь от него, закусывая губу, чтобы не разреветься.

— Брат, ну зачем ты так? Матильда очень хорошая и ранимая девушка, а ты ее пугаешь. Ты ведь совсем не такой злой и грубый. Я знаю, — как хорошо, что есть Маша, без нее я бы с ума сошла в этом доме, который стал мне тюрьмой.

— Добрая моя душа, — поцеловав руку сестре, Шах встает из-за стола и направляется на выход. — Маш, собирайся, Раф тебя в университет отвезет. А я поеду вместе с женушкой.

— Ты воспользовался моим безвыходным положением. Сделал меня пленницей в своем доме. Я не могу и шагу ступить без твоего ведома.

— Ты абсолютно права, и лучше тебе меня не злить. Как только ты лишишься моего покровительства, люди Хомякова тебе отомстят. Будь покорной, ласковой, и тогда я не откажусь от тебя, — жесткий взгляд из-под нахмуренных бровей вселяет в меня страх. — Жду тебя на улице.

Когда я выхожу из дома, меня ждет кортеж из трех черных огромных машин. Водитель открывает передо мной дверь и помогает сесть. Я теряюсь, мне непривычно и неуютно от подобных вещей. Когда были живы родители, у нас тоже был шикарный дом, прислуга, водители. Но тогда я была ребенком. Давно отвыкла от подобной роскоши. Сейчас меня это больше напрягает, чем радует. Ведь родителей убили бандиты из-за денег. Я сторонюсь и опасаюсь богатых мужчин и уж никогда не мечтала выйти за одного из них.

Сажусь рядом с Германом. Мне неуютно находиться так близко к нему в замкнутом пространстве. Кажется, что он заполняет собой весь салон огромного автомобиля. Его духи, энергетика, низкий голос вызывают раздражение и желание убежать.

Не решаюсь повернуться и рассмотреть моего мучителя. Хватает смелости лишь украдкой поглядывать в его сторону.

Темно-серый костюм, черная рубашка. Идеальная стрижка и щетина. Запонки с бриллиантами. Массивные часы на запястье.

Шахов всю поездку разговаривает по телефону. Сначала я не вслушиваюсь, а лишь тихонько радуюсь, что ему не до меня. Но вскоре меня охватывает паника.

— Я давал ему шанс. Он не оценил. Ты знаешь, что с ним делать. И постарайся тихо, — заявляет безапелляционно. Мне становится жутко страшно от слов, произнесенных с грозной интонацией. Боже, с кем я связалась, кто мой муж?

Не осмеливаюсь открыто взглянуть ему в глаза. До конца пути смотрю в окно, обнимая себя заледеневшими руками.

Когда наш кортеж останавливается возле театра, я радуюсь, что у входа нет никого и может мой приезд с Шаховым останется незамеченным. Я вообще не хочу, чтобы кто-то знал о нас.

— Сидеть, — командует мне муж, когда я тянусь к двери.

— Я не собака и не твоя подчиненная.

Шахов бросает взгляд на водителя, и тот без слов его понимает. Тут же выходит из машины, оставляя нас одних.

По моей щеке скользят грубые пальцы Германа. Он заставляет меня повернуться к нему, сжав подбородок. Но почему-то эта ласка не дарит наслаждение. Наверное, потому, что я все время жду подвоха от этого хищника. И я его получаю. Через секунду рывком он притягивает к себе, оставляя между губами расстояние в миллиметр.

— Чем сильнее будешь сопротивляться, тем жестче я буду тебя ломать. Уяснила?

Хищник не повышает голос, не кричит. Но я вздрагиваю от каждого его слова. Несмотря на внешнее спокойствие, в глазах Германа полыхает адский огонь и похоть.

— Да пошел ты, — меня лихорадит от страха, который я испытываю рядом с ним. Я бы вцепилась ногтями в его наглую рожу и расцарапала до крови, но не успеваю пикнуть.

Глава 12

— Да пошел ты, — меня лихорадит от страха, который я испытываю рядом с ним. Я бы вцепилась ногтями в его наглую рожу и расцарапала до крови, но не успеваю пикнуть.

Один взгляд бешеных глаз — как разряд молнии или выстрел снайпера. Кажется, он готов разодрать меня на части. Сердце колотится в горле, а затем будто замирает. В жилах сворачивается кровь. Мне до безумия страшно.

— Выпорю за непослушание и дерзость, — его губы плотно сомкнуты. Скулы подрагивают от ярости.

Таким я его еще не видела. Лютый ужас заставляет впиться пальцами в кожаную обивку кресла и глотать воздух ртом.

— Выпусти меня из машины, — вместо твердого заявления выходит мышиный писк. Я опасаюсь его реакции и не знаю, что сделает в следующую секунду.

— Ты моя, и решения всегда принимаю я, — рычит мне на ухо. Он хочет меня сломать, подчинить. — Повтори, — запускает пальцы в мои волосы.

— Твоя, — почему я делаю, как он говорит? Я превращаюсь в безвольное существо.

— Умница, — обжигает кожу горячим шепотом.

И на секунду мне кажется, что я действительно в его власти и больше себе не принадлежу. Я словно тряпичная кукла в его руках. Хочет — играет, хочет — сломает, а потом выбросит на помойку.

Держит рукой затылок, жадно сминая губы. Шах целует меня как безумный, пожирая губы, кусая их, а потом зализывая языком. Я чувствую терпкий будоражащий вкус табака и ментола. Грубо терзая мой рот, запускает горячий влажный язык внутрь. Герман действует лихорадочно, неконтролируемо быстро, и вот его пальцы уже мнут грудь, лаская и оставляя следы на нежной коже, крепко сжимают до синяков. Внизу живота нестерпимо жарко от сумасшедших ласк. Я впиваюсь ногтями в его предплечья, ощущая каменные мышцы, словно это единственная опора, которая не позволит мне упасть.

Поцелуй прерывается неожиданно. Опьяненная такими взрослыми ласками, вылетаю из реальности. Облизываю припухшие от поцелуев губы.

— Не надо, пожалуйста, — молю его, когда рука Германа властно пробирается под юбку. Мне становится трудно дышать, и перед глазами все плывет.

— Подарок тебе на свадьбу. Семь дней даю, чтобы привыкла ко мне. Потом переселяешься в мою спальню и забываешь слово «не надо». Будешь старательно отрабатывать долг. Надоело с тобой возиться.

Хватаю ртом воздух. По венам адреналин, в груди мотор, работающий на бешеной скорости. В глазах Шахова чистое безумие. На меня никогда так не смотрели мужчины. С такой жадной одержимостью, на грани помешательства. Мне становится жутко.

Неожиданно замечаю, как по ступенькам поднимается Иван. На душе сразу становится легко и спокойно. Мне хочется сорваться и убежать к нему. Почувствовать не жесткие объятия и грубые поцелуи незнакомого мужчины, а нежные ласковые руки любимого.

— Пожалей бедолагу в трикошках, — злой бас возвращает меня в реальность. Шах, проследив за моим взглядом, крепко сжимает пальцы на моей коленке. — Я ему яйца прострелю, если увижу рядом с тобой. Кроме меня, у тебя мужчин не будет. Свободна.

Я пулей выскакиваю из машины и не оглядываясь бегу в театр.

***

Во время репетиции поговорить с Иваном не получается. Мне кажется, он меня избегает. Бросает косые взгляды, демонстративно улыбается другим девчонкам. Неудивительно после всего, что мой муженек ему наговорил. Сердце вопит от боли. Я так долго добивалась, чтобы Ваня обратил на меня внимание, и вот, когда все свершилось, мы больше не можем быть вместе.

Как найти выход из сложившейся ситуации, я пока не знаю. Стоит лишь подумать, что больше никогда мы не будем вместе, сердце разрывается на куски, и в груди начинает нестерпимо болеть. Смотрю на него с тоской и не могу смириться с тем, что теперь принадлежу другому.

— Что с тобой сегодня? — меня догоняет Вера по пути в гримерку. — Ты сама не своя.

Танцевала я сегодня из рук вон плохо. Балетмейстер постоянно делал мне замечания. Потому что сосредоточиться на танце у меня не получалось, мысли улетали далеко, а тело отказывалось слушаться.

В разобранных чувствах покидаю зал, ругая себя за непрофессионализм. Так не пойдет. Скоро премьера, и ничто не должно мне помешать станцевать идеально. Все свои личные переживания я выброшу из головы и сосредоточусь на репетициях.

— Вер, а ты домой очень спешишь?

— Нет, пойдем посидим в ресторанчике рядом с театром, поболтаем.

Это то, что мне сейчас жизненно необходимо. Поделиться новостями с подругой, услышать ее мнение. Да и Германа видеть мне совсем не хочется. Когда он рядом, я чувствую себя пленницей, хоть и в золотой клетке.

— Отлично, только сбежим через черный выход. У главного мне нельзя появляться.

— А что случилось?

— Позже тебе расскажу.

***

Через полчаса мы сидим в приятном заведении. Заказав ужин и шампанское, я пересказываю Вере события прошлых дней.

— Шахов сказал, что брак со мной — это прекрасная картинка для его имиджа. Я в ловушке, Вер.

Глава 13

— Не расскажу, но ты будешь мне должна…

— Да я у всех теперь хожу в должницах, расплачиваться не успеваю. Шах бы все равно не волновался, — прищуриваюсь ядовито.

— Девочка, ты, видимо, не поняла, с кем связалась, — резко стартует на зеленый свет, так что меня вжимает в кресло. — Половина города мечтает убить Шаха из ненависти, потому что он им дорогу перешел. Вторая половина хочет занять его место. Как только все узнают, что у него появилось слабое место в виде жены — ты станешь сладкой добычей. В твоих же интересах не убегать от охраны. А то придется тебя искать по оврагам.

Раф говорит с мерзкой улыбочкой на губах. Словно он маньяк и ему доставляет наслаждение смаковать детали моей смерти.

— Отпустите меня, — не в силах сдержать подкатившие слезы, по-детски тру глаза кулаками. — Я никому ничего не скажу.

Салон автомобиля наполняется громким смехом.

— Ты испугал меня до жути, а теперь веселишься? — бью его по плечу от бессилия.

— Ну, немного сгустил краски, но, по сути, все правильно сказал. И чего только Шах запал на тебя? Ни рожи, ни кожи. Ты бы видела, какие девчонки у него. Закачаешься. А он с тобой возится.

— Вот пусть идет к своим девчонкам, а меня не трогает.

Насупившись, отворачиваюсь и всю дорогу смотрю в окно. Когда мы приезжаем, в доме темно, и я радуюсь, что спокойно пойду спать и не встречусь со своим мучителем.

— Стоять, — доносится грозный приказ, едва я переступаю порог дома.

В темноте резко загорается настольная лампа, и я вижу вальяжно восседающего на кресле мужа со стаканом в руке. Даже сейчас он в костюме и галстуке. Наверное, он никогда не расслабляется.

— Как прошел твой день, жена? — чем дольше я смотрю на него, тем сильнее дрожат мои руки.

— Нормально, репетировали допоздна. Скоро же премьера.

— Иди ко мне, — в голосе чувствуется усталость.

— У меня сил нет, пойду спать, — делаю пару шагов, и меня догоняет новый приказ.

— Мне плевать, я сказал иди сюда, — низкий голос эхом вибрирует по гостиной.

Сглотнув, мысленно себя успокаиваю и подхожу к Герману.

— Ты боишься меня? — щелкает зажигалкой, глубоко затягивается, прикурив сигарету.

— А должна? — на самом деле я до ужаса его боюсь, до ледяной дрожи в пальцах. Взгляд с прищуром, каждое движение, кричащее о власти, голос, пробирающий до мурашек — все это вселяет в меня дикий ужас. В моей жизни не было таких серьезных взрослых мужчин. Да у меня вообще практически не было опыта общения с мужчинами. И я понятия не имею, как вести себя. Дерзость — моя защитная реакция, вот только Германа она еще больше распаляет.

— Я не привык долго ждать, — и я делаю еще шаг. — Ближе, — завороженно смотрю, как он выпускает колечки дыма. — Смелее.

— У меня болит нога после репетиции. Я хочу лечь, — чем ближе я подхожу к нему, тем сильнее сдавливает грудную клетку. Ни вдохнуть, ни выдохнуть.

— Здесь болит? — меня окатывает огненной лавой, когда горячая ладонь касается моего колена и тянет на себя.

— Нет, — стискиваю губы, пока рука поднимается выше.

Дышу глубоко, часто. Задыхаюсь от настырных прикосновений. А Герману нравится наблюдать за мной, словно я дрессированная мартышка на арене цирка.

— Здесь? — я слышу, что его дыхание тоже становится глубже. — Осталось шесть дней. А может, ты хочешь сократить срок?

Стараюсь не думать, что будет через шесть дней. Не хочу, не буду с ним спать. Я не проститутка, не позволю использовать мое тело.

— Я никогда не лягу под тебя, — смотрю упрямо в его черные глаза и нервно сжимаю кулаки. — Лучше умру. Но ты не получишь меня.

Прищуренный звериный взгляд становится еще чернее после моих слов. Пальцы сильнее сжимают бокал. Кажется, что стекло скоро не выдержит давления и треснет.

Он смотрит мне в глаза, затем на губы, а в это время рука с моего бедра добирается до трусиков. Охнув и покачнувшись, впиваюсь в его предплечье. Так сильно, что пальцы от напряжения дрожат. А вот его чувствуют себя вполне уверенно у меня между ног. Нагло ухмыляясь, мой покровитель медленно ласкает меня.

— Наивная глупая девочка, — вкрадчивый голос проникает под кожу, а нежные поглаживания заставляют сердце биться чаще. Новые для меня ощущения пугают и будоражат. Кажется, что еще немного — и я задохнусь. — Я всегда получаю то что хочу. По-хорошему или по-плохому. Выбирать тебе, каким путем мы пойдем.

— Ты не сломаешь меня. Ненавижу таких, как ты. Зарвавшихся, наглых, циничных отморозков. Даже ради балета и своей мечты я не стану спать с тобой… Ай! Что ты делаешь? — он резко подхватывает меня на руки и несет на второй этаж.

— У тебя же нога болит. Хочу отнести свою жену в спальню, — мужской взгляд наполняется обжигающим теплом и возбуждением.

Быстро поднявшись по лестнице, кладет меня на постель, но уходить не спешит. Нависает надо мной, наклоняется ближе.

— Как же ты сумасшедше пахнешь, — делает жадный вдох и ведет кончиком носа по шее. Дышит глубоко и часто. А я, наоборот, не двигаюсь, чтобы не спровоцировать хищника. Шах целует меня в губы, легко и невесомо. Громкий стон в полной тишине провоцирует мурашки по спине.

Глава 14

С раннего утра я репетирую в театре. В зале еще никого нет, и я в полной тишине разогреваюсь. Специально проснулась очень рано, чтобы незаметно уехать из дома и не встретить Шахова. Я не спала из-за него полночи. Даже после того, как он ушел, меня бросало в жар, потом в холод. Сгорая изнутри от прикосновений мужа, не могла найти себе место. Между ног болезненно пульсировало, а в груди все горело огнем.

И сейчас, стоя у станка, до сих пор чувствую его запах, его руки. Тело ноет. Я выкладываюсь на максимум, чтобы унять неудовлетворенность. Пусть оно ноет от боли, а не от ласк жесткого мучителя. Я воспроизвожу в памяти ощущения прошлой ночи. Снова чувствую на коже его горячее дыхание. Перед глазами все плывет, и я крепче хватаюсь за деревянную перекладину станка. Загоняю себя до изнеможения, чтобы больше не чувствовать Германа.

Задерживаюсь в театре допоздна. Только когда все девчонки разъезжаются по домам, я выхожу на улицу, оглядываюсь по сторонам и бегу к черному внедорожнику. Буду стараться скрывать отношения с Шаховым до последнего, чтобы за спиной не распускали грязные слухи. Ивана сегодня в театре не было, позвонить тоже не получится. Герман отобрал телефон. Не удивлюсь, что Иван у них тоже на прослушке, а рисковать любимым я не буду. Остается надеется, что мы сможем завтра с ним поговорить.

— Куда мы приехали? — спрашиваю охранника, рассматривая незнакомую улицу за окном.

Машина останавливается у огромного бизнес-центра.

— Герман Алиевич просит вас подняться к нему в офис. Я провожу, — водитель выходит из автомобиля и учтиво открывает мне дверь.

Наверное, я могла бы заупрямиться, сказать, что устала и потребовать отвезти меня домой, но уж очень любопытно, что задумал муж.

Офис располагается на двадцатом этаже. Просторное помещение. Стильно и современно обставленное. Герман любитель пускать пыль в глаза. Это я уже поняла. У него все должно быть самое лучшее и дорогое. В том числе и жена — известная балерина.

Иду по коридору, а мимо меня проходят сотрудники. По большей части это молодые привлекательные девушки. Да у Шахова тут цветник! Ему вообще удается сосредоточиться на работе? На ресепшене тоже сидит красотка с четвертым размером груди и белоснежной улыбкой. Надо было ее брать в жены. Шикарная же девчонка. Внешность, фигура. Не то что я. Наверняка она примерно так же подумала, но вида не подала. Учтиво поприветствовав меня и не забыв рассмотреть с ног до головы, секретарша провожает в кабинет Германа.

— Присядь. Я скоро закончу, — не поднимая взгляда, кивает в сторону дивана.

У меня так болят ноги после репетиции, что я тут же снимаю старенькие кеды и ложусь. Хоть мне некомфортно и страшно находиться наедине с хищником, но пока он занят, я позволяю себе понаблюдать за ним.

Он напряжен, безотрывно смотрит на монитор, потирает щеку. Верхние пуговицы рубашки расстегнуты и придают его образу непривычную расслабленность. А вот губы сжаты. Я уже знаю, какие они на вкус. Не замечаю, как облизываю свои.

Ставит размашистую подпись на документах и переводит взгляд на меня.

— Любуешься? Признайся, что уже влюбилась, — иронично приподнимает бровь.

Закатываю глаза и отворачиваюсь.

— Никогда тебя не полюблю. Может, ты и получишь мое тело, а вот сердце никогда.

— Вредная, упрямая Матильда, — тянет мое имя. Из его уст оно звучит иначе, как-то по-особенному.

После короткого стука в кабинет впархивает лесная нимфа с ресепшена с длинными волнистыми волосами, тонкой талией и ногами от ушей.

— Ваш кофе, — томный сладкий голосок мне кажется слишком приторным.

Шах не обращает на нее внимания, хотя она изо всех сил старается — и сверкнуть перед его носом глубоким вырезом декольте, и пострелять глазками.

— Свободна, — командует он.

— А мне вы не хотите предложить напитки? — спрашиваю, когда девушка уже почти уходит.

— Извините, заработалась. Что будете?

— Ничего, я передумала, — заявляю с торжествующим видом. Глупо — да, по- детски — возможно. Зато мне приятно видеть, как довольная улыбка сползает с ее лица.

— Какая ревнивая у меня жена, — Шах встает из-за стола и садится на диван. Кладет мои ноги к себе на колени и плавными движениями начинает массировать. Закрываю глаза, когда по телу прокатывается волна странного тепла. Хочется отхлестать себя по щекам или ущипнуть за подобную реакцию тела. Почему оно упрямо слушается Шахова, а не меня? И от этого становится страшно. — Даже брыкаться не будешь и позволишь себя трогать?

— Если бы не уставшие ноги, никогда бы не позволила. Кстати, ты спал с ней? — стараюсь звучать безразлично. Мне ведь действительно все равно. Просто женское любопытство.

— Да. Но уволить ее даже не проси. Она классный сотрудник и очень исполнительная.

— Звучит двусмысленно. Вот и женился бы на ней. Если она такая замечательная во всех смыслах.

— А я тебя хочу, — откидывает голову на спинку дивана. — Вот такая у меня прихоть.

— У меня еще целых пять дней неприкосновенности, — спешу ему напомнить.

Герман выглядит уставшим и напряженным, но стоило мне заговорить про наш уговор, в глазах тут же появляется яркий блеск.

Глава 15

— Я уже взрослая девочка и выросла из сказок.

Не понимаю, к чему Шах завел этот разговор.

— Так ведь и сказка будет взрослой, — вздыхает, прикрывает глаза. — Это было давно, ты была еще маленькой. Наш регион был одним из самых криминальных. Места на кладбищах не хватало. А рестораны в основном делали выручку на поминках. Утром ты мог быть успешным бизнесменом, а вечером в лучшем случае нищим, а в худшем — с пулей в голове.

— Вот так убили моего папу. Он был замечательным человеком, самым лучшим отцом и честным бизнесменом, а какие-то отморозки застрелили его, отобрали все имущество, и мы с бабушкой оказались на улице, — сердце сжимается каждый раз, когда я вспоминаю родителей. В глазах застывают слезы. — Этих мерзавцев не нашли. Ты, наверное, знал моего отца, если крутился в тех же кругах.

Шахов ничего мне не отвечает, лишь сильнее сжимает мою щиколотку.

…Когда-то мой отец был директором завода. Мы жили очень дружно, несмотря на то, что папа постоянно пропадал на работе. Мама всегда ждала его до позднего вечера. Она была очень красивой и доброй. Забеременев мною, бросила карьеру балерины и посвятила себя семье, но всегда мечтала увидеть меня на сцене.

Сердце, болезненно заныв от старых ран, пропускает удар. Когда родители возвращались домой, за их машиной была погоня. Отец не справился с управлением и врезался в столб. Мамочка умерла мгновенно, папу добили выстрелом в голову. Помню, как выла от горя бабушка, а я не могла плакать, разговаривать и есть. К тому же нас выгнали из дома, отобрали все имущество. Нам пришлось выживать, и только балет смог вернуть меня к жизни. Я окунулась в танец с головой и просто работала на износ…

Погрузившись в тяжелые воспоминания, не сразу понимаю, что Герман продолжает свой рассказ.

— Было несколько группировок, каждый лидер пытался расширить зону влияния и уничтожить конкурентов. Наш город утопал в крови, пока не появился Савелий. Кто он и откуда взялся, никто до сих пор не знает. Он просто пришел, смог со всеми договориться и установить хрупкий мир. Его назначили смотрящим, со временем это стало его прозвищем. Он разруливает все конфликты, наказывает и милует. Сегодня Смотрящий будет решать твою судьбу.

— Что значит решать мою судьбу? — подскочив, смотрю на мужчину не моргая.

— Если наш брак не поможет, и он решит, что ради мира я должен отдать тебя Хомякову, я обязан буду это сделать.

Герман говорит абсолютно спокойно, ни один мускул на лице не дергается. Для бандитов, наверное, это в порядке вещей. А у меня судьба решается. Да, я терпеть не могу Германа, боюсь его и злюсь за то, что теперь в долгу перед ним, но Хомякова я ненавижу лютой ненавистью. Страшно представить, что он со мной сделает, если я попаду в его лапы.

— Да ты с ума сошел! Я не вещь, — мне не хватает воздуха. Как будто страх невидимой цепкой рукой сжимает мое горло. Кровь стучит в ушах, а в венах бурлит адреналин.

Надеваю кеды трясущимися руками, хватаю рюкзак и мчусь на выход.

— Немедленно остановись, — от жесткого тона ноги становятся ватными.

Не оборачиваясь, слышу шаги. Пока Герман приближается ко мне, ощущаю, как неистово барабанит мое несчастное сердце.

— Характер будешь в другом месте показывать, — разворачивает меня за плечи и берет в горячие ладони мое лицо.

— Тогда зачем ты женился на мне? — заглядываю в его черные как бездна глаза и пропадаю, видя в них затуманенное безумие. Губы трясутся, я давлю в себе всхлипы и слезы. — Если ты не можешь защитить, то позволь мне самой это сделать.

— Твое дело — молчать и слушаться меня, — говорит без жалости и сочувствия.

— Не понимаю, за что я должна тебе, если ты так просто готов меня отдать.

Герман молча берет меня за руку и выводит из кабинета. Меня трясет от злости и неизвестности. Сердце, кажется, вот-вот проломит ребра. Но Шахову на это наплевать. С невозмутимым видом он вышагивает по коридору, сотрудники учтиво кивают ему и расступаются в стороны.

В сопровождении охраны мы выходим из офиса и спускаемся на парковку. Вариант убежать даже не рассматриваю, меня везде найдут. Только хуже сделаю. В салоне автомобиля пахнет кожей и уже знакомыми духами Германа. Но если еще вчера этот запах будоражил во мне странные чувства, то сейчас раздражает.

— Ты действительно меня отдашь? — вглядываюсь в его лицо, пытаюсь увидеть хоть каплю человечности. Но, видимо, впустую трачу время. — Ответь, — срываюсь на крик. — Ненавижу тебя!

— Не смей голос на меня повышать, — грозный рык заставляет вжаться в сиденье и прикусить язык. — Уясни наконец-то, как себя надо вести. Иначе я собственными руками вручу тебя Хомякову.

Желваки играют на его лице. Зависаем глаза в глаза. Его взгляда достаточно, чтобы я замолчала. Он продавливает меня, подавляет. Грудную клетку вскрывает от щемящей боли, страха и обиды. Словно в тело вонзаются тысячи острых иголок.

Я игрушка. Взрослым властным мужчинам плевать на таких, как я. Пожалел, обогрел, хотел позабавиться и трахнуть, а как только запахло жареным, Шах решил избавиться от меня и от лишних проблем. А мне, глупой девчонке, стало казаться, что Герман ко мне что-то испытывает. Какая же я дура!

Глава 16

— Приехали, — сообщает водитель, припарковавшись во дворе особняка.

И я тут же перестаю дышать. Вот сейчас решится моя судьба.

Когда мы выходим из машины, Герман протягивает мне руку, но я демонстративно отказываюсь ее принимать.

— Продолжаешь показывать свой характер? Посмотрим сейчас, какая ты смелая, — в бездонных глазах искрится вспышка негодования.

Смелая? Он издевается? Да мне безумно страшно. Я раздавлена, уязвима. И я не понимаю, для чего Шах забрал меня из дома Хомякова, женился, а теперь говорит, что, возможно, ему придется отдать меня.

Не дожидаясь моего ответа, он разворачивается и уходит по дорожке к дому.

— Ненавижу тебя. Всех вас. Бандиты. Мерзавцы, — бубня себе под нос, иду за ним следом.

— Изображай влюбленную жену, — бархатный баритон в ночной тишине кажется еще ниже.

Юморист. Меня, можно сказать, на казнь привезли, а он просит изображать любовь.

— Я думала, ты все можешь, — истеричный смешок слетает с моих губ. Обнимая себя руками, плетусь, не разбирая дороги, потому что за его стальными плечами ничего не видно.

Не знаю, как у меня получается преодолеть этот путь, ноги трясутся от слабости, а внутренности сворачиваются в комок. Не хочу даже представлять, что могу сегодня стать игрушкой Хомякова. Как подумаю, так тошнота подкатывает к горлу.

Дом Смотрящего похож на наш. Большой, добротный, кричащий о благосостоянии владельца. Нет, оговорилась: не наш, а Германа. Только интерьер выполнен в темных тонах, как-то мрачно и не слишком уютно. Чтобы хоть немного заглушить страх, разглядываю обстановку внутри, а вот на Шаха даже смотреть не хочется.

Перед нами суетится молодая девушка в форме горничной. Приносит напитки, предлагает десерты. Не могу оторвать глаз от ее русой косы, которая спускается ниже поясницы. Даю ей мысленно прозвище «Варвара краса — длинная коса» и любуюсь плавностью ее движений. Из нее получилось бы хорошая танцовщица. Невольно залюбовавшись ее прямой спиной, когда она уходит из гостиной, забываю о цели нашего визита. От девушки такая уютная аура исходит, что даже страх стал ощущаться не так остро.

— Варя, я же запретил тебе прислуживать, — из коридора слышится очень низкий голос, окрашенный ярким раздражением.

Забавно, я отгадала, ее действительно зовут Варвара.

— Ты кто мне, чтобы указывать? — неожиданно скромная девушка отвечает нагло и с вызовом.

— Не зли меня.

Девушка что-то опять отвечает, но расслышать не получается. Тут же появляется обладатель грубого голоса. И меня охватывает удивление. После рассказов Германа про сурового, но справедливого хозяина города я представляла себе мужчину лет пятидесяти, полного, лысого и обязательно с печаткой на пальце и толстой цепью на шее.

Но в реальности Смотрящий оказывается статным, источающим силу мужчиной.

— Здравствуй, — Шах почтительно склоняет голову перед ним, и они пожимают руки.

— Это из-за нее ты положил людей Хомяка? — кивая на меня, садится в кресло, сразу переходя к делу.

Хриплый низкий голос пугает до мурашек. Мы рассматриваем друг друга не стесняясь.

Мужчина на вид чуть старше Германа, но на висках уже проступила седина. Ростом ниже мужа, а в плечах кажется шире. Внешность не отталкивающая. Я бы даже сказала, что приятный мужчина, если бы не знала, что он держит весь город в руках и имеет отношение к криминалу.

— Да, — отвечает муж. Нервы шпарит кипятком от серьезного вида мужчин.

С трудом сижу на диване, хочется вскочить и метаться из стороны в сторону. Меня штормит от эмоций, которые не поддаются контролю.

— Шах, я понять не могу. За что ты сейчас борешься? Разве мало девчонок? Ни одна баба не стоит, чтобы ради нее рисковали жизнью, деньгами и спокойствием. Давай я тебе любую свободную подгоню.

— Если я так делаю, значит, стоит.

— Серьезное заявление, — Смотрящий устало потирает небритую щеку. — Ты знаешь, как я к тебе отношусь.

— Знаю, — муж кивает головой.

— Но при всем уважении — ты не прав. И Хомяка придется уважить. Даже тебе я не позволю вносить смуту.

Горло стягивает спазмом. Жадно ловлю каждое слово, вглядываюсь в лица мужчин и ощущаю, как неистово стучит мое сердце. Мысли хаотично путаются в голове. Я не понимаю, что значит уважить — отдать меня?

Едва в гостиной появляется Хомяков с перебинтованной головой, в горле застревает ком. Мои глаза расширяются от ужаса, стоит мне поймать стеклянный взгляд человека, который пытался меня изнасиловать. Меня трясет от злости, и я сильнее жмусь к мужу.

Глава 17

— Ты понимаешь, Шах, что ты должен ее мне отдать?

От этих слов сердце начинает неистово барабанить. С ужасом смотрю на мужчин и не понимаю, чего ждать. Будет ли Шах защищать и бороться за меня?

— Она моя жена, — жестко отвечает Герман.

— Все понимают, как ты женился. Ты дурака из меня не делай. Задним числом все оформил. У девки даже кольца на пальце нет. Хватит прикрывать ее тощую задницу, — брызжет слюной Хомяков.

— Мне плевать, что ты думаешь.

— Я первый ее заметил, она не была замужем тогда.

— А докажи, — наглая самоуверенная ухмылочка расплывается на лице мужа.

— Смотрящий, ты человек справедливый, но сейчас заставляешь меня усомниться в этом. Она мне голову проломила. Шах людей перестрелял, а теперь они прикрываются липовым браком. Так дело не пойдет. Девка моя и должна ответить за все, что сделала.

Хомяков резко подскакивает и пытается схватить меня за руку. Герман мгновенно реагирует — и вот уже на противника направлен пистолет.

В ужасе забываю, как дышать, я ведь никогда не видела оружия вживую, да так близко.

— Охладись, — командует Смотрящий моему мужу. — Еще не хватало поубивать друг друга из-за девки. А ты, Хомяк, меня не запугивай. Ты знаешь, я скор на расправу. Согласен, что Шах тебе должен после перестрелки в твоем доме. Какие у тебя условия?

— Пусть отдаст мне контроль над лесом. Южная часть ведь его.

— Ты охренел, — Шах от злости багровеет. — Матильда, иди подыши воздухом.

Дважды меня просить не нужно. Вылетаю из дома сломя голову.

Стою на улице, накручиваю круги, потирая предплечья. Меня знобит, хотя достаточно тепло. Не знаю, сколько проходит времени — кажется, целая вечность — прежде чем открывается дверь и выходит нахмуренный Хомяков.

— Ах ты сучка хитрая, — подойдя ко мне, грозит кулаком. — Передо мной целку строила, а перед Шахом быстро ноги раздвинула. Но ничего, он скоро с тобой наиграется, и тогда я подберу тебя. Потерпи, малышка.

Тело дрожит, как натянутая струна. И все из-за слов наглой сволочи. Быстро скрывшись из вида, мерзавец оставляет в моей душе много сомнений и страхов. Я мечтаю, чтобы Герман меня отпустил, но тогда я попаду в лапы старого извращенца. Меня загнали в угол. Я не хочу спать с Шахом без любви, но, по всей видимости, придется. Я в западне.

Обратно мы едем в тишине. Только Шах, сжав мою ладонь, говорит, что все позади и мне надо успокоиться, потому что мои нервные дерганья его раздражают.

— Со мной ты в безопасности, — добавляет он.

«Вот только надолго ли?» — думаю про себя.

После возвращения в особняк я убегаю в свою комнату, но уснуть не получается.

— Можно? — постучавшись, захожу в кабинет.

Тут же закашливаюсь, потому что сильно накурено.

Шах сидит в расслабленной позе в кресле. Я поднимаю пиджак, который он небрежно швырнул на пол, и подхожу ближе.

— Что ты хотела? — осипший усталый голос задевает неведомые мне еще струны души.

Я, наверное, никогда не смогу привыкнуть к убийственной, сметающей с ног ауре властности. Меня страшит и притягивает одновременно. В любом случае я хотела бы не знать этого жесткого мужчину и жить своей обычной жизнью.

— Хотела сказать, что мое мнение о тебе не изменилось. Я все еще считаю тебя мерзавцем, бандитом и не собираюсь с тобой спать. Но я не ожидала, что ты ради меня…

— Мне достаточно будет просто услышать спасибо, — напористо перебивает.

— Спасибо, — эмоции рвут меня на части.

С одной стороны — злость, что мой долг перед ним стал еще больше, с другой — ощущение вины окутывает стальными прутьями грудную клетку. Когда я обратилась к нему за помощью, даже и подумать не могла, что мне придется расплачиваться натурой, что меня будут использовать как красивую куклу для развлечения и создания имиджа красивой семьи. Если бы он испытывал ко мне искренние чувства и не принадлежал к криминальной среде, я бы посмотрела на Шаха совсем другими глазами.

— Иди спать. У меня еще дела.

— Какие могут быть дела? Ночь за окном.

— Ревнуешь? — в его глазах мгновенно загорается желание, азарт и жадность.

— Да вот еще, — самоуверенно задираю нос и отворачиваюсь. — Просто волнуюсь, чтобы ты не к Хомякову поехал продолжать разборки.

Герман подходит ко мне очень тихо и смотрит так, словно раздевает меня глазами.

Так, что в районе позвоночника становится горячо. Я всегда пугаюсь его близости. И до сих пор не понимаю, чем привлекаю матерого хищника, который может получить любую, а он чуть войну в городе не развязал из-за меня.

— Хочешь, чтобы я остался? — бархатная хрипотца вызывает мурашки на коже. — Попроси, и я брошу все свои неотложные дела.

Зависаем глаза в глаза. Меня пьянит его запах, иначе как объяснить, что с губ срывается тихий стон, когда сильные руки ложатся на мою талию. И Герман видит мою реакцию, чувствует и жадно пожирает. Так же, как и мои губы — впивается в них с страстью одержимого. Словно изголодавшийся зверь, поймавший свою добычу, наслаждается вкусной трапезой. Поцелуй получается требовательным и нетерпеливым. Еще немного — и задохнусь. Шах повсюду, его настырные руки ласкают, сжимают мои ягодицы, прижимают к себе так крепко, что я чувствую бедром каменную эрекцию. Его запах забивается в каждую пору, в легкие и щекочет нос. Боже, как мне выбраться на свободу из золотой, но все же клетки…

Глава 18

Теперь мой день начинается и заканчивается с очень приятного ритуала. Я подключаюсь к камерам в комнате Матильды и, как маньяк, наблюдаю за ней. Иногда дрочу, глядя, как она абсолютно голой порхает по комнате. Дожили! Знали бы мужики, чем я занимаюсь, на смех бы подняли. Не могу справиться с девятнадцатилетней девчонкой. Давно надо было ее нагнуть и не мучиться. А я все дни считаю и в календаре зачеркиваю как придурок. И ругаю себя, что сам подарил ей эти семь дней. Уже скоро на стену полезу от недотраха.

Девочка просыпается, сладко потягивается. На ней короткие шортики и топик, плотно облегающий грудь, так что соски выделяются. В моей постели будет спать голая. Уходит в ванную, а я устало тру лоб, глядя в пустоту. Злится, сопротивляется, ненавидит. И правильно делает. Если бы она знала, почему я оплачивал ее учебу и в чем перед ней виноват, наверное, пустила бы мне пулю в лоб. Она может. Отчаянная. Вроде хрупкая с виду, чуть сожмешь — и сломается, как тонкая ветка. Но внутри у нее стальной стержень, и вот его мне никак не удается согнуть. Да и надо ли? По всей видимости, надо, иначе не возился бы с ней. Мне досталась женщина с непростым характером, карьеристка, помешанная на балете. Нашел бы себе новую любовницу и не мучился сейчас.

— Привет, — заходит в кабинет хмурый Раф. Пожимает руку. — Я слышал, ты вчера за девчонку лес отдал, — желваки на его лице сжимаются.

Рафаэль на дух не переносит мою жену. Его аж передергивает от балета и всего, что с ней связано.

— Да, хочешь озвучить свое мнение?

— Не посмею, — сжимает зубы. — Но жена получается прям золотая.

Я очень много отдал за Матильду, но не жалею. Главное — ведь не понимаю почему. Вину так заглаживаю перед ней или все-таки как женщина она меня сильно заинтересовала. Раф — друг, почти брат. Я за него жизнь отдам не задумываясь, но лезть в мои личные дела не позволю.

— Но она ведь о прошлом узнает.

— Откуда? — закуриваю сигарету. — Если только ты не расскажешь.

— За это можешь не волноваться. Я о другом пришел поговорить. Нам лучше не ехать на разборки Лютого. Это не наши проблемы. Пусть сам справляется.

— Я тебе много раз объяснял, что обязан этому человеку и должен вернуть долг.

— Помощь его была не настолько велика, чтобы своих людей под пули пускать и самим жизнью рисковать. Лютый сам виноват. Поступает дерзко, рискованно. Понятно, что хочет в своем городе стать главным, но нас-то зачем тащит на свои разборки?

— Раф, — протяжно выдыхаю. — Я никогда не забываю добро. Лютый когда-то помог мне, вытащил из дерьма. Сейчас попросил о помощи. Отказать — значит поступить как подонок.

— Когда мы все там ляжем, на наших могилах напишут: «Они были смелые и отчаянные»!

Смеемся с ним.

— Ну что ты нас сразу хоронишь? Я не рассчитываю на перестрелку. Приедем для массовки. Когда увидят твоих ребят, сразу оружие уберут.

— А после? Все будут считать, что мы поддерживаем Лютого. У нас в родном городе проблемы. С Хомяковым все очень шатко. Нам не хватало еще разборок в соседнем городе. Смотрящий по голове не погладит.

— С ним вопросы сам решу. Я все понимаю, Раф. Ты абсолютно прав, что лишние проблемы нам не нужны, но не могу я отказать Лютому. Слово мужика дал.

— Ладно. Как скажешь, — соглашается Раф, но вижу, как его корежит от моего решения. Достойная смена подросла. Вот Матильда родит мне сына, уйду в политику, а бизнесом доверю управлять другу. Пусть развлекается.

— Нам пора ехать. Матильде надо выбрать платье и кольца, — поднимаюсь из кресла.

Девочки же любят подобную мишуру. Задабриваю, покупаю. Да. Хочу порадовать девочку и получить хоть какую-то ответную реакцию. Она ведь есть, вот только Мати усиленно ее скрывает. Сам себя не узнаю, в тряпку превратился. Девчонка должна в ногах у меня валяться, благодарить, что спас ее от Хомякова. А она вместо этого хамит и дерзит. Ну а я, осел, еду покупать ей свадебное платье, хотя следовало бы выпороть ее.

— А я провожу Машу в институт, — отвечает Раф.

— Кстати, мне кажется, вы слишком много времени проводите вместе.

— Не понял, — хмурится друг. — Ты на что-то намекаешь? Я недостойно себя веду? Я бы никогда не посмел...

— Не кипятись, — прерываю его жестом. — Ты не так понял.

— Объясни. Ты ведь знаешь, я к Маше как к сестренке отношусь. У меня и в мыслях ничего такого.

— Знаю брат, знаю, — похлопав его по плечу, веду к выходу. — У меня нет к тебе претензий. Но ты ведь знаешь, сестренка у меня добрая, ранимая. Влюбится в тебя, и что тогда делать? А тебе невеста уже давно сосватана.

Друг отводит взгляд. Я так же в его личную жизнь лезть не намерен, и выяснять, что там за ситуация с невестой у него. Захочет — расскажет. В конце концов он мужик, с ним все проще. Мне главное Машку уберечь. Она же — как ромашка на ветру в голом поле. В отличии от Мати стержня у нее нет. В этом, наверное, и моя вина есть. Я оберегал ее от малейших трудностей, вот и выросла сестренка нежным созданием.

Глава 19

— Выбирай, — говорю Матильде, когда мы приходим в ювелирный.

— Любое? — глаза от удивления становятся огромными.

К нам тут же подбегает консультант, спрашивает, что бы мы хотели.

— Покажите обручалки этой милой девушке.

Отдав распоряжение, отправляюсь бродить по залу от скуки. На одной из витрин замечаю милую вещицу и прошу мне показать.

— Это шкатулка. Золото, драгоценные камни, — комментирует девушка-продавец. — Если завести, то балерина начинает двигаться под музыку.

На моих глазах изящная фигурка оживает и медленно крутится. На Матильду похожа. Такая же тонкая и хрупкая. Не вовремя вспоминаю, как в офисе гладил ее щиколотки, и член встает. В последнее время мое обычное состояние. И главное, на что реагирую: не на грудь или задницу, а на ноги. Они у нее как произведение искусства.

— Я возьму, но желательно, чтобы та красивая девушка ничего не видела.

— Все будет сделано, — мило улыбнувшись, продавщица убегает со шкатулкой.

— Ну что, женушка, выбрала? — подхожу к Матильде, целую в шею. Ее ванильный аромат окутывает, даря покой и нежность.

— Пока нет.

— Вот, как вы и просили. Самые дорогие кольца.

— Отлично. Берем, — нагло стрельнув в меня глазами, женушка примеряет кольцо.

— Мати, — вздыхаю. — Если ты решила меня позлить, потратив огромную сумму, то у тебя ничего не получится. Ты только себя накажешь, потому что ходить с таким огромным булыжником будет неудобно. А носить тебе это обручальное всю жизнь.

Поджав губы, смотрит на меня с обидой. Ведь знает, что я прав, но ни за что не признается. Меня забавляют ее детские шалости и то, как она меня отвергает. Пусть развлекается, главное, чтобы черту не переходила. Если что, я ее осажу и верну на землю.

— Почему всю жизнь? Может, я еще раз замуж выйду? По-настоящему, по любви. За хорошего, честного мужчину, а не за бандита.

— И не мечтай. И кстати, у тебя же вроде был хороший мужчина. Балерун в трикошках. Что же он тебя не спас от Хомякова? — мысль, что она может принадлежать другому мужику, приводит в бешенство. — Мне, пожалуйста, покажите самое простое, гладкое, — прошу продавца.

Примерив, покупаю и жду, когда девочка определится со своим.

Матильда все-таки прислушивается ко мне и выбирает кольцо попроще с дорожкой из маленьких бриллиантов.

— Как говорится — и в горе, и в радости, в богатстве и бедности, — взяв обручалку, надеваю ей на палец. — Через четыре дня ты окончательно станешь моей.

При этом Матильда злится, раздувает ноздри. Ничего, маленькая балерина, ты будешь со мной, а не захочешь — заставлю.

— Идем дальше, — беру ее за руку и веду в следующий магазин. Постоянно опускаю взгляд, потому что мне нравится, как блестят наши кольца на переплетенных пальцах. Девочка тоже смотрит, но украдкой.

— Мне все равно, в чем выходить за тебя замуж, — Матильда безразлично смотрит на свадебные платья, когда мы приходим в салон. — Буду молиться, чтобы наша свадьба не состоялась.

— Главное, чтобы брачная ночь состоялась. Остальное как пойдет, — притягиваю Мати к себе и при всех впиваюсь в губы. Они у нее ванильные. Обожаю ее целовать. Но красавица моя всячески сопротивляется.

— Я сам выберу для тебя наряд. Доверяешь моему вкусу?

— Выбирай, если хочешь, — насупленно поглядывает на меня. — Для меня это не праздник. Можно купить платье черного цвета.

— Тебе еще рано вдовой становиться. Я планирую жить долго и счастливо.

— Зачем необходимо устраивать спектакль? Мы уже женаты. Разве этого недостаточно?

— Мои знакомые не поймут, если я зажму свадьбу. Да и не лишним будет Хомякову показать, что все по-настоящему. Иди в примерочную. Вот тебе платье.

Пока Мати переодевается, я отвечаю на письма, делаю пару звонков. Полностью погружаюсь в работу и не сразу замечаю, что моя девочка выходит в платье и фате. И понимаю, что не ошибся с выбором платья. Она словно ангел. Нежная, воздушная, чистая. Моя девочка. Ей невероятно идет легкая струящаяся юбка, открытые плечи и расшитая бисером фата.

— Барин доволен? — жена крутится вокруг своей оси.

— Нормально, — сдерживаю улыбку, чтобы не выглядеть влюбленным идиотом. Наоборот, стараюсь казаться суровым и безразличным ко всему, что происходит. — Пакуйте все.

— Теперь мы можем ехать домой? — канючит она.

— По плану у нас магазин одежды.

— Ну нет, я устала.

— Не ной. Моя жена должна выглядеть шикарно, а не как ты. Кстати, вот твой новый телефон. Но надеюсь, ты понимаешь, что он на прослушке. И никаким мужикам звонить тебе нельзя.

Если честно, я и сам жутко устал. Сто лет не был в магазинах, голова уже начинает трещать. Но я действительно хочу, чтобы у Матильды было все самое лучшее, и она соответствовала мне.

Пока она со стилистом выбирает наряды, я, слоняясь между вешалками, замечаю моего юриста. Красивая женщина, фигуристая, когда-то даже думал сделать ее своей любовницей.

Глава 20

Утром, едва открыв глаза, вижу на прикроватной тумбе милую вещицу. Музыкальную шкатулку с балериной. Завожу ее, наслаждаюсь приятной мелодией и любуюсь, как хрупкая девочка в золотой пачке кружится в такт музыке. Фигурка, украшенная драгоценными камнями, ярко переливается на солнце и запускает по стенам солнечных зайчиков.

Неужели Герман решил мне сделать приятное? Он заходил ко мне ночью? Неожиданно! Значит, грозный Шахов способен на романтичные поступки. И вообще, вчера был замечательный день. Муженек может быть вполне милым, если захочет. Нет, я, конечно, не воспылала любовью к нему, но мы, по крайней мере, нормально общались, и я почти не боялась его. Вот только мне кажется, он таким мягким бывает редко, и обольщаться не стоит. И мысль, что через несколько дней я должна буду лечь в его постель, приводит меня в ужас до ледяных мурашек по всему телу.

Спускаюсь на первый этаж. В доме непривычно тихо. Оказывается, Герман и Маша уже разъехались по делам. И я могу спокойно позавтракать в одиночестве. После разбираю покупки. Хоть я и делала вчера вид, что все мне безразлично, но у какой девушки не загорится глаз от такого количества новой одежды? Вот только свадебное платье, которое висит на самом видном месте, навевает тоску и даже страх. Я не готова быть женой Шахова, не хочу хоть как-то соприкасаться с криминальным миром, который уже забрал у меня родителей. И жить в постоянном волнении и тревоге за близких не хочу. Хватит того, что мое детство было искалечено.

Покончив с одеждой, я уезжаю в театр. Сегодня важная репетиция в балетных костюмах. Опаздывать категорически нельзя. Совсем скоро состоится премьера, я жутко волнуюсь и ни о чем не могу думать. Даже волнение перед свадебным торжеством отходит на второй план. Потому что в мыслях у меня только мой предстоящий дебют.

Во время репетиции Иван бросает в мою сторону испепеляющие взгляды, специально портит поддержки, чуть не роняя меня.

— Что ты делаешь? — шиплю на него. — Соберись!

— Не указывай мне, — огрызается в ответ.

После репетиции он вылетает из зала, а я бегу за ним, чтобы объясниться.

— Подожди, Вань, давай поговорим, — ловлю за руку, чувствуя, как напряжены его мышцы. — Пойдем в мою гримерку, поговорим нормально. Мы же не можем бесконечно бегать друг от друга.

— Ну, пойдем, даже любопытно, что ты мне расскажешь, — отдернув руку, зло прожигает меня глазами.

Не верится, что больше мы никогда не будем вместе. За одну секунду моя жизнь кардинально изменилась, и мне необходимо как-то перепрограммировать свое сердце.

Мы заходим в небольшую комнату. Девочки, поняв, что намечается серьезный разговор, разбегаются по своим делам, оставив нас наедине.

В первые секунды я просто молча смотрю на мужчину, по которому еще недавно сходила с ума. Почему-то начинаю сравнивать его с Германом. Мои ощущения совсем разные. Рядом с мужем сердце выпрыгивает из груди и воздуха не хватает, особенно когда он смотрит на меня своими черными глазами. Я даже не знала, что так бывает, ведь рядом с Ваней такого всплеска эмоций никогда не было.

— Ну, я жду объяснений, — резко заявляет он. — Ты пропадаешь. Телефон заблокирован, дома тебя нет. Ты растоптала нашу любовь. Бросила меня. Тебе не стыдно?

— У меня новый номер и дом, — голос подводит меня. — Прости, пожалуйста…

— Что значит новый дом? О тебе мерзкие слухи ходят по театру, что ты продалась богатому мужику, поэтому и роль тебе дали. Такую скромницу из себя строила, а оказалась обычной шлюхой! Противно.

— Это неправда. Ты ведь знаешь, что я не такая, — сжимаю дрожащие губы.

— Тогда как ты объяснишь, что тебя постоянно привозят и отвозят на крутых тачках? Ты думаешь, я совсем дурак и буду ходить рогоносцем?

— Я не могу тебе все рассказать, но знай, что все равно люблю тебя. Мне пришлось выйти замуж. У меня не было другого выхода, — умоляюще заглядываю ему в глаза.

— Ты с ума сошла? Ты мне говоришь, что вышла замуж, ничего не объясняешь, но при этом рассказываешь, как сильно меня любишь? Ты меня за идиота держишь? — в порыве гнева толкает стул.

Я делаю шаг к Ивану, целую его в губы, затем прижимаюсь к груди и чувствую, как бешено колотится его сердце. И поэтому не слышу, как за спиной открывается дверь.

— Матильда, разве я не предупреждал тебя? — негромкий, но взбешенный голос мужа, как удар плетью, жжет кожу.

Отскакиваю в сторону, но уже поздно. Герман видел нас и наверняка все слышал. От его черного, как ночь, взгляда подкашиваются ноги.

— Кто это вообще? Мужик, тебе чего? — возмущается Иван. Лучше бы он молчал!

— Какая молодежь пошла некультурная, — нагло ухмыльнувшись, достает пистолет. — Я же обещал, что отстрелю ему яйца. Ты думаешь, я шутил?

Раздается оглушительный звук выстрела.