Нифилад

Глава 1

От лица Алисы:

О чем мечтает девушка в восемнадцать? Или, скажем, в двадцать? Не знаю, как другие, а я не грезили о принцах на белых конях или о том, как буду танцевать под неоновыми огнями до утра. Мои мечты были проще, почти осязаемы: вырваться из университета, вдохнуть свободу полной грудью и шагнуть в школьный класс, полный детских голосов. Я любила детей с малых лет — их смех, их любопытные глаза, их маленькие тайны, которые они прячут в ладошках. Братьев и сестёр у меня не было, если не считать тех, кого я мельком встречала в детском доме. Но там не найти родных душ — дети, озлобленные судьбой, грызутся за каждый лучик внимания, словно голодные волчата. Кому-то достаётся чуть больше тепла, и вот уже летят кулаки, злые шепотки, слёзы. Не будем о плохом, лучше о себе.

Меня зовут Алиса Сергеевна Громова. Двадцать три года. Ничем не примечательная, не красавица, но и не дурнушка. Глаза светло-карие, будто выцветший янтарь, волосы русые, мягкие, до лопаток — мама всегда говорила, что они у меня как шёлк. Расчёсывала их перед сном, напевая что-то тихое, и это был наш ритуал, кусочек тепла в мире, который позже рухнул. Теперь я распускаю их только наедине с собой, словно прячу маленькую тайну. Лицо моё простое — прямой носик, бледные пухлые губы. Фигура? Не модельная, но я в меру худая, хоть и скрываю себя под мешковатой одеждой. Так привычнее — не выделяться, не привлекать взглядов. Да и зачем? В детском доме я научилась быть незаметной, а после… после просто не было причин сиять.

После трагедии — гибели родителей — я в девятилетнем возрасте оказалась в детском доме. Там было тяжело, хотя кого я обманываю — тяжело было всегда. Но даже в том сером месте нашёлся светлый человек — воспитательница Екатерина Алексеевна. Она была нам как мама: понимала, кормила, иногда приносила фрукты или конфеты, чтобы мы хоть на миг почувствовали себя счастливее. Детей своих у неё не было, и всю свою любовь она отдавала нам. Именно она помогла мне понять, кем я хочу стать. Однажды утром я проснулась с мыслью: буду учителем. Математика давалась мне легко — числа складывались в голове, как паззлы, и в этом тоже её заслуга. Она терпеливо объясняла всё, что я не понимала, пока формулы не становились моими друзьями. Так я выбрала профессию — учитель математики. Люблю детей, особенно младшие группы, их пытливые умы. Сдала экзамены, поступила в университет, закончила с отличием и пошла работать в школу. До сих пор навещаю Екатерину Алексеевну, благодарю её за доброту. Стараюсь и сама помогать детям — приношу конфеты или фрукты, когда могу. Хотя, если честно, могу я редко, но пытаюсь.

Как любая девушка, я перед сном придумываю себе идеальный мир. Идеальную жизнь. Идеальную любовь. Влюбляться мне было некогда — в детском доме стараешься выжить, а после я отдавала всё время учёбе, чтобы стать профессионалом, зарабатывать на жизнь. Квартира у меня есть, но кушать-то хочется, а мне никто ничего не должен. Из-за этих фантазий я часто не могу уснуть почти до утра. И сегодня… сегодня я проспала. Просто шикарное начало дня, не находите?

Будильник завопил, как сирена, и я подскочила — третий по счёту, а это значит, что я безнадёжно опаздываю. Впервые в жизни. Работаю я в элитной школе — туда меня привела Светка, подруга детства. Мы дружили ещё до того, как мои родители погибли, и не потеряли связь, хоть виделись редко. Её семья приезжала ко мне в детский дом, даже хотели забрать, но что-то не сложилось. Может, побоялись лишней обузы, но я не в обиде. Мы со Светой остались подругами, в отличие от других, кто отвернулся. В университете она училась на платном, а я цеплялась за бюджет — это было моё будущее. После выпуска её папа устроил нас обеих в эту школу. Зарплата там отличная, и я всегда была ответственна до дрожи, но сегодня… Сегодня будто кто-то держал меня в постели, шептал: «Не вставай».

Живу я в маленькой однокомнатной квартирке в старом районе — её выдали, когда я выпустилась из детского дома. Училась хорошо, получала стипендию, подрабатывала официанткой в кафе, потому что долги родителей сами себя не оплатят. У отца был бизнес и огромный кредит, после их смерти всё рухнуло, дом, машины, счета — всё забрали. Осталась только эта квартирка и странная история: машина, что врезалась в родителей, так и не найдена. Виновных нет, родственников нет, и я оказалась там, где оказалась.

Замужем я не была и не стремилась. На втором курсе Света уговорила меня пойти на вечеринку. Там всё пошло не так: меня чем-то накачали, парень, который мне нравился, попытался… в общем, хорошо, что у Светы был парень-боксёр. Она вовремя меня хватилась, они нашли нас, и он избил того подонка. Ничего страшного не случилось, но я трое суток проспала от стресса. После этого парни вызывали у меня либо дружеские чувства, либо отвращение. Мешковатая одежда стала моей бронёй — не привлекать внимания, мой девиз. Света винила себя, клялась, что никого ко мне не подпустит. Я смеялась над её обещаниями — сама никого не подпущу! Так я думала. Пока всё не перевернулось.

Занятия в школе начинаются в восемь двадцать. У меня двадцать пять минут, чтобы долететь до работы — на крыльях такси, конечно. Завтрак? Забудьте. Кофе с корицей? Мечта, сгинувшая в утреннем хаосе. Я наспех натянула юбку, блузку, пиджак, волосы скрутила в пучок. Ресницы чуть тронуты тушью — всё, больше не успеваю. Весна уже дышит в окно, скоро станет тепло, а я всё таскаю этот серый гардероб, будто мне сорок, а не двадцать три. Надо бы что-то поменять… или нет? Кроме школы я ведь ничего и не вижу. Пришло уведомление — такси ждёт. Последний взгляд в зеркало: бледная, немного растрёпанная, но живая. Сумка, ноутбук — и я вылетела из квартиры, как птица, выпущенная из клетки. Пока мы неслись по улицам старого района, я подумала: а вдруг сегодня что-то изменится? Вдруг этот день — не просто провал, а начало?

Такси затормозило у школы, и я глянула на часы — семь минут до урока. Ещё нужно забежать в учительскую за журналом. Времени в обрез, а нервы уже звенели, как натянутые струны. Выскочив из машины, я рванула к дверям, и тут — бац! — налетела на какого-то парня. Чуть не сшибла его с ног, сама еле устояла. Он застыл в проходе, как вкопанный, и я мысленно выругалась: Нечего торчать в дверях, идиот!

Глава 2

Свет в зале мигнул ещё раз и выровнялся, но гул в ушах не стихал. Я стояла, вцепившись пальцами в край рукава, и чувствовала, как под взглядом Марка кожа на щеке начинает гореть ещё сильнее — не просто тепло, а обжигающий жар, будто кто-то поднёс к ней факел. Его глаза — эти проклятые огненные озёра с изумрудными искрами — впивались в меня, и я не могла пошевелиться. Всё тело будто сковало, а в голове крутился один вопрос: Почему я? Он смотрел так, словно знал обо мне больше, чем я сама.

Тир кашлянул снова, переводя внимание на себя, и мягко сказал:

— Может, начнём? Коллеги ждут.

Марк нехотя отвёл взгляд, но уголок его рта дёрнулся в ухмылке, как будто он уже придумал, как меня достать. Я выдохнула, но легче не стало — щека пульсировала в такт сердцебиению, а воздух вокруг него всё ещё дрожал, словно от жара раскалённого асфальта. Светка снова ткнула меня локтем:

— Лиска, ты чего застыла? Пойдём!

Я моргнула, пытаясь прийти в себя.

— Ага, идём, — выдавила я, голос дрожал сильнее, чем хотелось бы. — Давай в первые ряды, там посвободнее.

— Нет, Свет, давай тут, — почти взмолилась я, отступая к стене. Голос сорвался, и я сжала её руку. — Мне они… не особо нравятся. Пожалуйста, постоим здесь?

Она нахмурилась, уперев руки в бока, и посмотрела на меня с укором.

— Эй, ну ты чего? Такие красавцы! Тебе совсем не угодить, — протянула она, но я только отмахнулась.

— Хватит, стоим тут, — отрезала я, прислонившись к холодной стене. Она приятно остужала спину, но щеку это не спасало — жар разрастался, и я невольно прижала к ней ладонь. В этот момент завуч, Виктор Семёнович, кашлянул в микрофон, призывая всех к тишине. Его голос, сухой и чуть скрипящий, разнёсся по залу:

— Дорогие коллеги, позвольте представить наших новых сотрудников. Вот наш учитель истории, — он указал на Тира, который всё ещё улыбался своей мягкой, почти неестественно доброй улыбкой, — Свиридов Тираэль Родионович. А это наш новый директор, Марк Люцинский. Прошу любить и жаловать. Мы очень рады пополнению в наших рядах!

Тир слегка наклонил голову, будто извиняясь за внимание, и улыбнулся шире — тепло, искренне. От него веяло спокойствием, как от летнего ветра, и я невольно расслабилась. А вот Марк… Он просто кивнул и небрежно бросил:

— Можно просто Марк.

Светка тут же зашептала мне на ухо, её голос дрожал от восторга:

— Лиска, ну ты видела? Какие они классные! Тир — просто лапочка, такой милый, а Марк… такой брутальный, ух! Я бы с таким…

— Свет, прекрати, — пробормотала я, закрывая глаза. Внутри всё сжималось от паники: За что мне это? Если этот хам теперь мой директор, он превратит мою жизнь в сущий ад. А мне нельзя терять работу — это мой единственный шанс держаться на плаву. Долги родителей, квартплата, еда — всё висит на мне. Я стиснула кулаки, стараясь прогнать подступающую тревогу, но жар на щеке только усиливался, как будто смеялся надо мной вместе с ним.

После короткого вступления Марк взял слово. Его голос — глубокий, с лёгкой хрипотцой — заполнил зал, как тёмная волна, от которой по спине побежали мурашки:

— Дорогие коллеги, я очень рад со всеми познакомиться. Но я хочу знать вас лучше, так что жду каждого на детальное знакомство. Начнём сегодня после четырёх.

Он замолчал, обвёл зал взглядом, и вдруг его глаза остановились на мне. Ухмылка снова скользнула по его губам, острая, как лезвие.

— Ах да, чуть не забыл, — добавил он, поворачиваясь ко мне всем телом. — А вас, девушка, жду последней. Завтра, в пять тридцать вечера.

Его слова ударили, как молот. Я выпрямилась, не сдержав возмущения:

— Почему меня последней? У меня завтра выходной, я не смогу! — выпалила я резче, чем хотела. Он выводил меня из себя одним своим существованием, и я даже не понимала, почему так злюсь. Чуть сбавив тон, я добавила, надеясь на компромисс: — Могу я сегодня подойти после уроков?

Мои надежды рухнули в тот же миг. Его глаза сверкнули, и он отрезал:

— Нет!

В зале повисла тишина. Учителя замерли, Светка рядом тихо охнула. А он продолжил, словно наслаждаясь моим гневом:

— Вы мне не нравитесь, и, чувствую, разговор будет долгим. Так что будете последней, и это не обсуждается. Мне плевать, что у вас выходной. Если я сказал — вы подчинитесь. Не явитесь завтра в пять тридцать — считайте, что лишились семидесяти процентов зарплаты. Вы же математик, вот и посчитайте, сколько у вас останется. Справитесь?

Он что, издевается? Это был удар ниже пояса. Я открыла рот, чтобы ответить, но слова застряли в горле. Семьдесят процентов… Это же катастрофа. Я не смогу платить за квартиру, не говоря о долгах. Руки задрожали от злости, в глазах защипало, но я стиснула зубы — ему не доставлю удовольствия видеть мои слёзы. Развернувшись, я направилась к выходу. Оставаться здесь больше не могла.

— Вас никто не отпускал! — прогремел его голос, как раскат грома. Зал ахнул, кто-то зашептался. Я резко обернулась, не сдерживая раздражения:

— А мне всё равно! У меня начинается урок, а то, боюсь, вы и за это урежете мне зарплату! Можете дальше бездельничать, а меня дети ждут. Я не собираюсь из-за вас отменять учебный процесс!

Развернулась и вылетела из зала, чувствуя, как взгляды всех учителей сверлят мне спину. Светка бросилась за мной, но я не остановилась. Он возомнил себя богом, кичится своей властью, а я… я на грани. Хотелось то ли разрыдаться, то ли врезать ему по этой самодовольной физиономии. Щека пылала так, что я невольно прижала к ней ладонь, но жар только усиливался, будто смеялся надо мной .

В коридоре Светка догнала меня, схватив за руку:

— Лис, ты чего? Это было… вау! Ты ему так врезала словами! Но ты вся красная, что с тобой?

— Ничего, — буркнула я, вырывая руку. — Он просто… бесит меня. И этот его тон… будто я его рабыня!

— Да уж, мужик с характером, — хмыкнула она. — Но ты видела, как Тир на него смотрел? Как будто хотел вмешаться, но не успел.