Никкара.

Пролог

В те давние времена, когда мир был еще юн, а звёзды горели ярче, существовали земли, окутанные древними чарами. Это была эпоха, когда магия струилась в водах рек, шепталась в кронах древних лесов и спала под каменными сводами гор.

На западе простирались благословенные долины эльфов, где серебристые деревья пели на ветру, а в белых городах под куполами из звёзд звучали песни, помнящие рождение мира. На востоке, в недрах Мглистых гор, неутомимо трудились гномы, их кованые залы освещались самоцветами, а молоты высекали руны, что хранили древние заветы.

Люди же, юные и пылкие, строили свои крепости в долинах и на холмах. Их короли ещё помнили времена, когда эльфы учили их мудрости, а гномы делились секретами металлов. Но теперь их взоры всё чаще обращались к тени, что ползла с востока, где в глубинах забытых пещер шевелилось Нечто Древнее – не эльф, не гном, не человек, а порождение иных времён, когда мир был иным.

Между этими землями лежало Лихолесье – огромное и таинственное, где деревья помнили каждую пролитую каплю крови, а в чаще слышался шепот, не принадлежащий ни одному живому существу. И там, где опушка леса встречалась с водами великого Андуина, стоял маленький дом, в котором жили две странные обитательницы...

Глава 1: Обитель у вод Андуина

В том месте, где река, огибая последние отроги Мглистых гор, делала поворот к тёмным чащам Лихолесья, на самой границе света и тени, стоял под сенью древних дубов дом, сложенный из живых ветвей и серого камня. Казалось, сама природа возвела эти стены, чтобы укрыть тех, кто желал жить вдали от чужих глаз.

Жила в том доме Никкара, эльфийка необычная даже для своего народа – темноволосая, как ночь в глухих лесах, с глазами, в которых мерцали отблески далёких гроз. В углу её жилища стояли три сундука, вырезанных из корней древних дубов и окованных серебром. Они не просто хранили книги – они охраняли их.

Первый сундук, самый маленький, был резной, с узорами из листьев и звёзд. В нём лежали книги, которые можно было читать вслух: сборники эльфийских баллад, чьи строфы заставляли цветы распускаться даже зимой; гномьи саги, которые при чтении начинали пахнуть дымом кузниц; и несколько человеческих сказок, которые… ну, иногда чихали. Буквально.

Второй сундук, побольше, был тёмным, с замком в виде совы. Здесь хранились книги, которые лучше не открывать без причины: трактаты о древних заклятиях, чьи страницы шевелились, как будто дышали; атласы исчезнувших земель, где карты менялись сами по себе; и дневник какого-то безумного алхимика, который периодически взрывался синим пламенем. Никкара называла его «своей маленькой проблемой».

Третий сундук – самый большой и самый старый – был покрыт рунами, которые светились в темноте. Даже Ирриль не знала, что в нём. «На всякий случай», — говорила Никкара, и сойка не спорила, потому что однажды сундук нахально щёлкнул замком, когда она пролетала мимо.

Ирриль... Ирриль была не просто сойкой.

Старые эльфийские предания гласили, что первые огненные сойки появились в Эпоху Рассвета, когда великий маг Келебримбор пытался спасти угасающее Пламя Вечной Жизни. Последние искры священного огня взметнулись в небо, смешались с дыханием западного ветра - и превратились в стаю дивных птиц, чьи перья переливались всеми оттенками пламени.

Эти существа стали хранителями древней магии. Их крылья могли раздувать священные костры, их песни - пробуждать уснувшие заклятья. А когда приходила беда - один взмах огненного крыла обращал врагов в дымящийся пепел.

Правда, в случае с Ирриль всё было... немного сложнее.

- Ты уверена, что это именно ворон был? - вздыхала Никкара в тот злополучный день, разгребая пепелище, где ещё час назад росли редчайшие лунные мандрагоры.

- Абсолютно! - клялась Ирриль, перья её вспыхивали виноватым розоватым оттенком.

- Он... э.. каркал очень подозрительно!

- Он каркал, потому что ты подожгла его хвост!

- Ну и что? Зато теперь у него уникальный стиль!

С тех пор Ирриль старалась проявлять свои "огненные таланты" аккуратнее. Хотя...

- Никкара! - вдруг протрещала она голосом встревоженной сороки. - Твой "маленький проблемный сундук" опять дымится!

Эльфийка вздрогнула. Из-под крышки второго сундука действительно валил сизый дымок.

- Опять эти глупые шутки, - проворчала Никкара, хлопнув ладонью по деревянной крышке. - В прошлый раз ты так "предупреждала" меня о плесени, а потом оказалось, что ты просто поджарила орехи над его страницами!

Ирриль обиженно вспыхнула оранжевым.

- Я тогда экспериментировала с кулинарной магией! А вообще - если бы не я, кто бы тебя предупредил о том странном типе с мечом три лунных цикла назад?

- Ты имеешь в виду дровосека, который просто спросил дорогу к деревне?

-...Ну он выглядел очень подозрительно.

Никкара уже собиралась ответить, когда внезапно третий сундук - тот самый, с светящимися рунами - издал глухой стон.

Обе замолчали.

- Он... он всегда так делал? - прошептала Ирриль, внезапно став размером с воробья.

Третий сундук дрожал, словно в его дубовых жилах текла не древесная смола, а сама тревога. Руны на его крышке пульсировали тусклым зелёным светом, будто в ответ на что-то, что Никкара пока не видела.

— Ну вот, — прошипела Ирриль, съёжившись и зарываясь в тёмные волосы эльфийки, — я же говорила, что нельзя хранить в доме вещи, которые ведут себя так, будто они тебя ненавидят.

Снаружи, сквозь шёпот Андуина, пробился слабый стон.

Никкара распахнула дверь.

На берегу, среди чёрных речных камней, лежал человек. Его плащ — некогда дорогой, судя по вышитому узору, — был разорван в клочья, а лицо покрыто грязью и кровью. Но страннее всего была его правая рука. На запястье, будто выжженный самой тьмой, светился странный знак: три переплетённые дуги, мерцавшие тусклым синим светом.

— Ну хоть не орк, — пробормотала Ирриль, но её перья всё равно вспыхнули тревожным багровым оттенком.

Никкара опустилась на колени рядом с незнакомцем. Он был жив — едва.

— Кто ты? — спросила она, но ответа не последовало.

Только тогда третий сундук в доме застонал.

Не метафорически. Совсем наоборот.

— О, прекрасно, — Ирриль закатила глаза, но её голос дрожал. — Теперь у нас есть раненый человек с таинственным знаком, река, ведущая себя так, будто в ней проснулось что-то очень недовольное, и сундук, который решил, что он хор в древней трагедии. Что дальше? Дверной коврик запоёт нам балладу о конце света?

Но Никкара не смеялась. Она узнала эти знаки.

Белые горы.

И если верить бреду незнакомца — что-то пробудилось там, где спало веками.

Человек на берегу застонал. Его пальцы судорожно впились в мокрый плащ, когда он выкрикнул:

— Они разбудили Спящего! Под Белыми Горами... В Рохане...

Глаза его закатились, оставляя видны только белки, а на запястье синий знак вспыхнул ярче. Вода у берега вдруг почернела, будто в неё вылили чернила.

— Прекрасно, — Ирриль замерла, её перья вспыхнули тревожным алым. — Теперь у нас есть: один полумёртвый вестник апокалипсиса, река, ведущая себя как рассерженный дракон, и...

Она не договорила. Вода у берега вдруг вскипела — не от жара, а словно в ответ на слова незнакомца.

Глава 2: Последний страж Белых Гор

Три дня назад. Север Рохана. Белые горы.

Арнор стоял на каменном мосту у Врат Мории, его плащ трепетал на ледяном ветру. Он был последним. Последним стражем из десяти, кто ещё оставался на посту, когда все остальные либо бежали, либо... исчезли.

Город за его спиной, некогда шумный и полный жизни, теперь лежал в странном полумраке. Улицы были пусты, но фонари всё ещё горели — тускло, как будто сквозь плотную пелену. Даже звёзды над головой казались чужими, мерцая слишком ярко, слишком зловеще.

— Что за чертовщина... — пробормотал он, сжимая рукоять меча.

Ветер принёс странный звук — нечто среднее между шёпотом и скрипом. Арнор обернулся.

Тьма надвигалась.

Не просто темнота ночи — живая тьма, густая, как смола. Она ползла по улицам, окутывая дома, поглощая свет фонарей. И где-то в её глубине... что-то шевелилось.

— К оружию! — крикнул Арнор, но в ответ — тишина.

Он был один.

Тьма накрыла его, как волна. Холод проник под кожу, в кости, в самое сердце. Он почувствовал, как оно — древнее, безымянное — касается его разума, роется в воспоминаниях, ищет слабость...

— Нет! — рыкнул Арнор, выхватив меч.

Левая рука вспыхнула дикой болью. Он взглянул вниз — на запястье, где теперь пылал синий знак: три переплетённые дуги. Клеймо. Метка.

Тьма зашептала:

— Спящий... просыпается...

И тогда земля содрогнулась.

Каменные плиты моста треснули. Арнор почувствовал, как падает, как холодные воды подземной реки смыкаются над его головой. Последнее, что он увидел перед тем, как потерять сознание — огромные каменные веки, медленно поднимающиеся в глубине пещеры...

Сейчас. Берег Андуина.

Арнор очнулся от того, что кто-то тряс его за плечо.

— Эй, ты! Человек! — над ним склонилось лицо — красивое, эльфийское, с глазами, полными тревоги.

Он попытался сесть, но тело не слушалось.

— Ты... ты должна бежать... — прохрипел он. — Оно идёт...

Эльфийка — Никкара, как он позже узнает — обменялась взглядом с огненной сойкой на своём плече.

— Что идёт? — спросила она.

Арнор закрыл глаза, снова чувствуя ледяное прикосновение тьмы.

— Спящий... — прошептал он. — И теперь... он голоден...

Глава 3: Пробуждение прошлого

Никкара стояла у окна, её пальцы впились в деревянный подоконник. За переплетением ветвей Андуин мерцал, как потёкший чернилами пергамент. Вода несла в себе что-то... чужое.

— Ты должна была бросить его в реку, — прошептала Ирриль, устроившись на резном выступе. Её перья вспыхивали тревожными оранжевыми отблесками.

— Тогда бы он вернулся, — ответила Никкара.

Птица резко хлопнула крыльями, рассыпая искры, которые угасли, не долетев до пола.

— Ты знаешь, что он принёс с собой.

Да, знала.
Тени Рохана.
Те, что стирают память.

Она медленно подошла к грубо сколоченному сундуку в углу. Дубовые доски, некогда гладкие, теперь покрылись трещинами, будто старели на глазах. Когда её пальцы коснулись замка, дерево ожило — тонкие побеги просочились сквозь щели, разомкнув механизм с тихим шелестом.

Внутри лежал лишь один предмет: клинок.

Не изящный эльфийский кинжал — нет. Это было нечто иное. Короткое, кривое лезвие, словно выкованное из чёрного льда. Оно не отражало свет — поглощало его.

Клинок Дроу.

Десять лет её пальцы не касались этой рукояти.

— Ты думаешь о них, — сказала Ирриль, её голос потерял обычную насмешливость.

— Я стараюсь не думать.

Но когда её кожа коснулась холодного металла, воспоминания нахлынули:

Сокровищница её народа. Полумрак, пронизанный золотыми лучами сквозь витражи. Десятки артефактов, светящихся собственной магией. И только этот клинок — чёрная дыра среди сияния. Когда она протянула руку... он прошептал. Не словами. Чувством. Он звал её домой.

— Он был выкован не нашими, — прошептала Никкара, ощущая, как холод лезвия проникает в кости. — Его создали те, кто был до нас.

Воспоминания сменялись:

Она стояла на самой высокой башне Цветущего Города, где шпили пронзали облака. Внизу, в долине, пылали тысячи огней — её народ праздновал Летнее Солнцестояние. Они пели о звёздах, о древних войнах, о магии, что текла в их жилах...

Но Никкара не пела.

Её взгляд был прикован к востоку — к землям, которые её сородичи называли мёртвыми.

— Ты снова здесь.

Келебрим, её наставник, стоял в арке. Его серебряные волосы колыхались в тёплом ветре.

— Они ждут тебя в зале. Сегодня твой день.

День Посвящения. День, когда она должна была принять дар предков — стать Хранительницей Заклятий.

Но что-то внутри сжалось в тугой узел.

— А если я не хочу?

Мгновение тишины. Никто никогда не задавал этого вопроса.

Той же ночью она ушла. Украла кинжал (почему? она до сих пор не знала) и спустилась к Чёрной Реке. Когда обернулась в последний раз, башни её дома уже растворялись в тумане...

Как Никкара встретила Ирриль:

Три дня спустя после бегства.

Дождь. Холодный, пронизывающий, не прекращавшийся ни на минуту. Никкара сидела под скальным навесом, мокрая, дрожащая, сжимая кинжал, который жёг её пальцы, как лёд.

Вода стекала по её тёмным волосам, смешиваясь со слезами. Она не понимала, почему бежала. Не понимала, почему взяла этот проклятый клинок. Но больше всего не понимала - куда теперь идти.

"Зачем?" - прошептала она в ночь, но ответом был только шум дождя.

И тогда...

Небо раскололось.

Огненная молния, не похожая ни на что виденное ранее, пронзила тьму. Вместо грома - тишина. Вместо вспышки - продолжающееся горение воздуха. И из этого пламени...

Упала птица.

Маленькая сойка, объятая огнём, но не сгорающая. Её перья переливались всеми оттенками пламени - от тёмно-багрового до ослепительно белого. Она упала перед Никкарой в лужу, но вода вокруг не зашипела, не испарилась - лишь засветилась мягким золотым светом.

Никкара замерла, чувствуя странное тепло, исходящее от существа.

- Ты... - прошептала она, протягивая дрожащую руку.

Птица подняла голову. Её глаза - два золотых уголька - смотрели прямо в душу. И тогда Никкара услышала... нет, не услышала - почувствовала:

"Ты позвала."

Голос? Мысль? Чувство? Никкара не знала. Она только ощутила, как что-то внутри откликнулось этому существу.

"И я услышала."

Дождь внезапно прекратился. Вернее - перестал достигать их. Над Никкарой и птицей образовался купол тепла и света. Сойка встряхнулась, и с её перьев посыпались искры, превращающиеся в крошечные огненные цветы, которые тут же растворялись в воздухе.

- Кто ты? - наконец смогла выговорить Никкара.

"Твой ответ. Твоё пламя. Твой голос, когда ты молчишь."

Птица вспорхнула и уселась ей на плечо. Там, где её перья касались мокрой одежды, ткань моментально высыхала, но не горела.

"Я - Ирриль. И теперь мы - одна судьба."

С тех пор пламя Ирриль стало для Никкары и щитом, и светом в тёмных лесах, и теплом в холодные ночи. Но больше всего - напоминанием, что даже в изгнании она не одинока.

Глава 4: О Клинке Дроу и Народе Иммариль

"Прежде чем мир разделился на свет и тьму, когда эльфы были ещё юны, а горы — лишь холмы, в глубинах подземных царств жил народ, забытый временем..."

В те дни, когда мир был юн, а звёзды Варды лишь начинали свой путь по небосводу, в глубоких подземельях, куда не проникал даже бледный свет Тельпериона, обитал народ, чьё имя ныне забыто всеми, кроме самых мудрых из эльфов. Иммариль звали их, и были они странными даже для истари, ибо искусство их не походило ни на эльфийское, ни на гномье, ни на какое иное в Арде.

Говорили, что последний из их великих кузнецов, Маэльтор, чьё имя означает "Последний Плач" на забытом наречии, выковал клинок не в пламени, но в самой Пустоте, что лежит между мирами. Три вещи вошли в его создание:

Осколок сердца Эарендиля, упавший в бездну до того, как был вознесён на небо.

Тень, что была прежде первого восхода Луны.

Последний вздох народа Иммариль, когда тьма поглотила их чертоги.

И потому клинок сей, названный в поздние века Дроу ("Память Ночи" на синдарине), обладает свойствами странными и страшными:

Холод его превосходит зимние ветра Хэлкараксэ.

Свет он поглощает, как дракон – золото.

Голос его слышен лишь тем, в чьих жилах течёт кровь древних.

Но более всего ужасает его сила стирать память. Говорят, что каждый, кого поразит этот клинок, исчезает не только из мира, но и из воспоминаний живущих. И потому в Красной Книге Мазарбул есть лишь одно упоминание о нём: "Оружие, которого не должно быть".

Почему же клинок избрал Никкару? Возможно, потому что в её сердце, как и в сердце Маэльтора, живёт та же тоска по чему-то утраченному. Или потому, что судьба её связана с тем, что должно произойти, когда пробудятся древние силы, доселе спавшие под корнями гор.

Но мудрые знают: каждое прикосновение к клинку Дроу оставляет след не только на руке, но и на душе. И цена, которую заплатит Никкара, возможно, окажется куда страшнее, чем она может вообразить...

"И когда последний хранитель падет, клинок откроет врата, и Иммариль вернутся, чтобы завершить то, что начали в эпоху, когда мир еще не имел имени..."

(Возможно, позже мы узнаем, какую цену уже заплатила Никкара...)

Глава 5: То, что скрывает тьма

Чужак сидел у огня, его стройная фигура сгорбилась под тяжестью невидимого груза. Дрожащие пальцы, изящные и длинные, но покрытые боевыми шрамами, сжимали чашку с отваром. Огонь играл на его благородных чертах - высоких скулах, резком подбородке, густых темных ресницах, отбрасывающих тени на щеки. Ему нельзя было дать больше тридцати зим по меркам людей, но в глазах его горела древняя усталость.

Никкара заметила странные отметины на его запястье - бледные, почти эфирные линии, сплетающиеся в замысловатый узор, напоминающий бегущую воду или завитки эльфийских рун.

- Что это? - спросила она, и ее голос прозвучал резко, как удар меча о щит.

Молодой человек поспешно прикрыл руку рукавом, но было поздно.

- Я.. не помню, - пробормотал он, но его глаза - глубокие, как лесные озера, выдавали ложь.

Ирриль, сидевшая на спинке кресла, встрепенулась, и ее крылья расправились, осыпая воздух золотыми искрами.

- Он лжет.

Никкара шагнула ближе. Чужак вздрогнул, будто ее голос коснулся чего-то глубоко спрятанного.

- Это... было защитой.

- От кого?

- От Теней.

Он медленно отвернул рукав, и Никкара увидела: спираль двигалась. Линии перетекали, как вода в пересохшем русле, сохраняя форму, но меняя очертания.

- Они не могли стереть меня полностью, - прошептал он голосом, в котором звенела молодость, но звучала древняя скорбь. - Потому что это... помнило за меня.

Никкара прищурилась. В ее зеленых глазах вспыхнул холодный свет.

- Кто ты?

Молодой человек поднял на нее взгляд. В его глазах - темных, как вода в лесных омутах - теплилась искра жизни.

- Я Арнор. Страж Белых Гор.

Тишина повисла в воздухе, густая, как утренний туман над Андуином. Даже Ирриль замерла, ее перья лишь слабо мерцали.

Белые Горы. Это имя Никкара слышала лишь в старых преданиях, рассказываемых шепотом.

- Ты не можешь быть Стражем, - сказала она. - Их не осталось.

Арнор усмехнулся, и в этом движении губ проявилась его молодость, контрастирующая с тяжестью слов.

- Я последний.

Он поднял руку, и спираль на его коже вспыхнула голубоватым светом.

-И это - последний знак.

Его пальцы, изящные, но сильные, вычертили в воздухе пунктиры светящихся линий:

Белые Горы — ледяные пики, пронзающие облака.

Лихолесье — где стволы деревьев скручены в немом крике.

Руины Альфхейма — окаменевшие кости былого величия.

— Это не просто места… Видишь, как линии дрожат? — его голос стал резким. — Они рвутся. Тени идут по узлам древней сети.

Спираль взметнулась, развернув перед ними карту-призрак, где знаки пульсировали, как раны. За окном небо сияло голубизной, когда гром разорвал тишину.

Ветер впился в ветви, но его вой был… слишком человеческим. Стоном, застрявшим между эпохами.

Ирриль вздрогнула, и золотистые перья ее крыльев вспыхнули алым.
— Не «что-то». Они.

Никкара прижала ладонь к стеклу. Над лесом полз туман — молочно-белый, плотный, как кожа некролита. Он извивался против ветра, точно змея, пьющая время.

Глава 6: Север

Тишина повисла в хижине, густая, как предрассветный туман над Андуином. Даже пламя в очаге горело теперь ровно и беззвучно, словно затаив дыхание.

— Расскажи мне о Белых Горах, — потребовала Никкара, и её голос прозвучал тише, чем шелест листьев в осеннем лесу.

Арнор поднял голову. В его глазах, глубоких, как воды подземных озёр, отражался трепет огня.

— Белые Горы... — начал он, и голос его звучал так, будто доносился сквозь толщу веков. — Они не всегда были такими. Когда-то, в дни Рассвета, они сияли, как снега на вершинах Таникветиля. Но потом... пришла Тень.

Он протянул руку, и спираль на его коже замерцала бледно-голубым светом. В воздухе заструились образы — высокие башни из белого камня, могучие стены, украшенные рунами, которых не знали ни эльфы, ни гномы.

— Мы стояли на страже. Не у врат в горы... а у врат вниз.

— Вниз? — переспросила Никкара.

— Туда, где спит То, что не должно пробудиться.

Ирриль, сидевшая на подоконнике, встрепенулась, и её перья вспыхнули тревожным алым светом.

— Семь Стражей было поставлено у Семи Врат, — продолжал Арнор. — Мы давали клятву на воде из Источника Памяти. Клятву молчать. Клятву помнить.

Свет от спирали сгустился, и перед ними возник образ — огромные врата, высеченные в скале. Они были покрыты рунами, которые светились тусклым серебристым светом. Перед ними стояли фигуры в доспехах, отлитых из металла, которого больше не было в Средиземье.

— Мы думали, что охраняем мир от того, что спит внизу. Но со временем... мы поняли.

Он замолчал, и свет погас.

— Что поняли? — спросила Никкара.

— Что мы охраняем Его... от мира.

Тишина снова наполнила хижину. Даже Ирриль не проронила ни звука.

— Почему ты пришёл сюда? — наконец нарушила молчание Никкара.

Арнор закрыл глаза.

— Потому что Врата открыты. Потому что Стражей больше нет. Потому что... я последний.

За окном ветер внезапно затих. Даже ночные звуки леса смолкли, будто сама природа затаилась, ожидая чего-то.

Тишина повисла в хижине, тяжелая, как древние барханы в пустыне Лонар. Даже Ирриль, чьи перья обычно перешептывались с огнем, замерла, прижавшись к Никкаре. В очаге пламя застыло, словно завороженное.

— Но зачем ты пришел ко мне? — спросила Никкара, не отрывая взгляда от окна, где ночь висела черным покрывалом. Она не обернулась, зная, что ответ уже живет в ее крови, как знание, забытое, но не утраченное.

Арнор медленно поднял голову. В его глазах — темных, как воды подземных озер в Мории — отражались далекие звезды, те самые, что когда-то освещали путь древним стражам.

— Ты знаешь, — прошептал он, и в его голосе звучала странная смесь скорби и надежды. — В твоих жилах течет кровь тех, кто помнит. В твоих снах до сих пор звучат шаги по мраморным залам Альфхейма. Ты носишь клинок, который выбирает только...

Он не договорил. Ветер за окном внезапно затих, и в этой тишине прозвучало нечто большее, чем слова.

Никкара наконец обернулась. Ее зеленые глаза, обычно холодные, как весенний лед на горных озерах, теперь горели странным внутренним светом.

— Я не просила этой доли, — сказала она тихо.

— Никто не просит, — ответил Арнор, поднимаясь с места. Его движения были плавными, как у воина, слишком долго носившего доспехи. — Судьба приходит, как рассвет — без спроса, без предупреждения. И мы можем лишь выбрать: встретить ее или закрыть глаза.

Он сделал шаг вперед, и спираль на его руке вспыхнула слабым голубым светом, отбрасывая призрачные тени на стены хижины.

— Ты последняя, кто помнит. Последняя, кто может...

За окном что-то шевельнулось. Не ветер, не зверь — скорее сама тьма на мгновение обрела форму. Ирриль встрепенулась, но на этот раз не засветилась тревожно. Ее перья мерцали ровным золотым светом, как факел путника, бредущего через темный лес.

Никкара медленно выдохнула. В ее руке уже лежал клинок Дроу — черный, холодный, молчаливый. Но теперь он не обжигал пальцы. Теперь он... ждал.

— Значит, — сказала она, и в ее голосе впервые за многие годы прозвучала решимость, — нам предстоит долгий путь.

Глава 7: Дорога на Север

Тишина в хижине стала иной — не тягостной, а напряжённой, словно тетива лука перед выстрелом. Даже воздух казался гуще, пропитанным древними заклятьями и невысказанными предостережениями.

Никкара медленно опустила клинок Дроу, но не убрала его. Лезвие, чёрное, как ночь за стенами, теперь тихо вибрировало, будто отзываясь на что-то, что было невидимо остальным.

— Куда ведёт этот путь? — спросила она, глядя на Арнора.

Молодой страж провёл рукой по спирали на своём запястье, и та вспыхнула — уже не голубым, а серебристым светом, словно отражение далёкой звезды.

— К Белым Горам. К последним Вратам.

— А что там?

— Правда.

Он сделал шаг вперёд, и теперь свет от его руки упал на стену, рисуя карту — не чернилами и не магией, а памятью. Перед ними проступили очертания: Лихолесье, его чащи, чернее самой тьмы. Руины Альфхейма, где когда-то пели эльфы, а теперь шепчут лишь ветра. Белые Холмы, возвышающиеся над равнинами, как древние стражи.

— Ты говоришь, будто мы можем просто дойти туда, — Никкара сжала кулак. — Но, если Врата открыты, значит, что-то уже вышло.

Арнор покачал головой.

— Не вышло. Ищет выход.

Ирриль, до сих пор молчавшая, вдруг вспыхнула ярче.

— Значит, ещё не поздно.

— Или уже слишком поздно, — прошептал Арнор. — Но мы должны попытаться.

Никкара перевела взгляд на окно. Туман за ним сгущался, принимая формы, напоминающие то ли ветви, то ли щупальца.

— Когда мы отправляемся?

— Сейчас. Пока тени ещё не настигли нас.

Она кивнула, затем повернулась к своему дому — этому тихому убежищу, где провела столько лет вдали от мира.

— Ирриль?

Птица вспорхнула, её крылья осыпали комнату искрами, которые не гасли, а зависали в воздухе, как крошечные звёзды.

— Я готова.

Арнор распахнул дверь. Холодный ночной воздух ворвался внутрь, неся с собой запах грозы и чего-то ещё — древнего, как сама земля.

— Тогда идём.

И они шагнули в тьму, оставив позади хижину, где когда-то жила тишина.

Лесная тропа вилась между древних деревьев, словно змея, уползающая в темноту. Воздух был густым, пропитанным запахом прелой листвы и чем-то ещё — медным, как кровь на лезвии.

— Ты не эльф.

Никкара не обернулась, когда произнесла это. Её слова повисли в воздухе, тяжёлые, как туман над болотами Мглистых гор.

Арнор шёл следом, его шаги почти бесшумные, несмотря на грубые сапоги.

— Нет.

— Тогда как ты стал Стражем?

Он не ответил сразу. Где-то в чаще что-то шевельнулось — слишком крупное, чтобы быть зверем, слишком бесформенное, чтобы быть человеком.

— Мой род служил у Врат тысячу лет.

— Люди не живут так долго.

— Некоторые живут.

Его голос звучал глухо, будто доносился из-под земли.

— Мой прадед был первым. Он пришёл к Белым Горам с армией Гондора, когда тени впервые попытались прорваться наружу. Но когда битва закончилась, он... остался.

— Почему?

Арнор остановился. Его глаза в темноте казались почти светящимися.

— Потому что кто-то должен был следить за тем, чтобы дверь оставалась закрытой.

Ирриль, летевшая впереди, вспыхнула тревожно, осветив на мгновение их лица.

— И что? — Никкара прищурилась. — Он просто решил посвятить свою жизнь охране чего-то, о чём даже не знал?

— Он знал.

Арнор снял перчатку. На его ладони, прямо над линией жизни, был шрам — старый, белый, в форме спирали.

— Они дали ему Знак. Как мне. Как всем Стражам.

— Кто «они»?

— Те, кто был до эльфов.

Ветер внезапно завыл между деревьев, и на секунду Никкаре показалось, что в нём слышится смех.

— Мы думали, что защищаем мир от того, что за Вратами, — продолжил Арнор. — Но потом я понял...

Он замолчал, глядя куда-то в темноту.

— Что?

Ветер стих. Даже листья перестали шелестеть.

Где-то в глубине леса закричала птица — звук, слишком похожий на человеческий голос.

— Идём, — резко сказала Никкара. — Мы задерживаемся.

Но теперь она знала.

Они шли не просто через лес.

Они шли через память мира.

Глава 8: Тени Лихолесья

В те давние времена, когда звёзды были молоды, а луна лишь начинала свой путь по небосводу, Лихолесье звалось иначе - Эрин Гален, Зелёное Древо, и было оно прекраснейшим из всех лесов к востоку от Мглистых гор.

Под сенью его ветвей, что простирались подобно сводам величественных залов, росли деревья, чьи стволы были прямы, как копья эльфийских воинов, а листья переливались всеми оттенками зелени - от тёмного изумруда до светлой зелени молодой травы. Земля здесь была усыпана эльфантинами, чьи серебристые цветы звенели на ветру, словно крошечные колокольчики.

Эльфы из королевства Орофера, отца Трандуила, возвели здесь свои чертоги меж деревьев - не рубили их, но уговаривали ветви сплестись в жилые покои, а корням - образовать ступени. В те дни: Реки пели - Лесная река несла свои чистые воды, и в её волнах резвились серебристые рыбы, а на берегах цвели нифредили, чей аромат наполнял воздух сладостью. Тропы говорили - дороги, выложенные белым камнем, вели к поселениям, где день и ночь звучали песни. Звери были мудры - олени с золотыми рогами приходили к эльфам, как друзья, а орлы гнездились на вершинах самых высоких деревьев.

Но пришла Тень.

Сперва незаметно - как лёгкий туман на рассвете. Потом явственнее - листья начали чернеть по краям, цветы теряли аромат. И наконец, когда пал Амон Ланк и стал Дол Гулдуром, лес содрогнулся и изменился навсегда: Деревья срослись, их ветви скрючились, будто от боли. Воздух наполнился тишиной - птицы улетели, звери ушли. Тропы исчезли, заросшие колючим терновником.

Теперь лишь старейшие из эльфов помнят, каким было Лихолесье в дни своей славы. И в самых глухих его уголках, под толщей вековой листвы, ещё можно найти: Белые камни древних дорог, осколки эльфийских светильников и иногда - одинокий эльфантину, пробивающийся сквозь тьму, словно последний свидетель былого величия.

Но чаще - лишь тени бродят среди деревьев, и ветер шепчет забытые имена тех, кто когда-то называл этот лес домом.

Лихолесье встретило их молчанием.

Не тем тихим, умиротворённым молчанием, что царит в лесах Лотлориэна, где даже воздух звенит от невысказанных песен. Нет — это было тяжёлое, гулкое безмолвие, словно сама чаща затаила дыхание.

Деревья здесь стояли тесно, их стволы чёрные и скрюченные, будто застывшие в вечном страдании. Ветви сплетались над головой, образуя плотный полог, сквозь который не пробивался даже лунный свет.

— Здесь что-то не так, — прошептала Ирриль, её перья едва мерцали в темноте, освещая путь лишь на пару шагов вперёд.

Никкара шла первой, её рука не выпускала клинок Дроу. Лезвие вибрировало слабо, но постоянно — как будто чувствовало что-то, чего не видели они.

— Это не просто лес, — сказал Арнор, шагая следом. Его спираль светилась теперь тускло, словно её сила подавлена. — Он помнит.

— Помнит что?

— Войну.

Ветер, которого не было, вдруг прошелестел в листве — звук, похожий на шёпот.

"Беги..."

Никкара резко обернулась.

— Вы слышали?

Арнор нахмурился.

— Лес говорит. Но не с нами.

Они шли дальше, глубже, и с каждым шагом воздух становился гуще, словно пропитанным пеплом. Иногда в темноте мелькали глаза — не звериные, не эльфийские, а пустые, как у мертвецов. Но когда Ирриль поворачивала в их сторону, те исчезали.

— Мы не одни, — пробормотала Никкара.

— Никто не бывает один в Лихолесье, — ответил Арнор.

Внезапно Ирриль вспыхнула ярким пламенем, осветив древний знак на почерневшем стволе. Руна, вырезанная с мастерством, доступным лишь эльфам Рассветной Эпохи, казалась почти живой в дрожащем свете. Кора вокруг нее была покрыта тончайшими серебристыми линиями - словно морозными узорами на зимнем стекле.

- Это... - Никкара замерла, протянув руку, но не осмеливаясь прикоснуться. - Знак дома Феанора. Но как...

Арнор сжал кулак, и спираль на его запястье вспыхнула в ответ тревожным синим светом.

- Не просто предупреждение, - прошептал он. - Запрет. Вырезанный тем, кто знал цену этим тропам.

Никкара ощутила, как холодный пот стекает по спине. Клинок Дроу у ее пояса внезапно стал тяжелее, словно пытаясь удержать ее на месте.

- Кто мог оставить такой знак здесь? Альфхейм пал за века до...

- Не "кто", - перебил Арнор. Его голос звучал глухо, словно доносился из глубины колодца. - "Что".

Он резко провел пальцами по руне. Древняя кора рассыпалась в прах, открывая под собой... пустоту. Черную, бездонную, поглощающую свет Ирриль.

Из тьмы между деревьев донесся шепот. Не на языке эльфов или людей - нечто древнее, гортанное, полное шипящих звуков, которых не должно существовать в человеческой гортани.

Ирриль метнулась к Никкаре, ее пламя внезапно став холодным и синим.

- Они помнят, - прошептала птица прямо в сознание Никкары. - Помнят того, кто вырезал этот знак.

Арнор выхватил меч, лезвие которого внезапно покрылось инеем.

- Теперь понимаешь? - его голос дрожал. - Мы идем не просто сквозь лес. Мы идем сквозь память. И память эта... живая.

Где-то в глубине чащи что-то зашевелилось. Что-то большое. Что-то, что дышало с частотой один вздох в минуту.

Но путь был только один - вперед.

Воздух внезапно сгустился, наполнившись запахом гниющих листьев и медной свежестью крови. Деревья вокруг застонали, их ветви скрипели, будто кости древних воинов.

— Они идут, — прошептал Арнор, его рука сжимала меч, на клинке которого проступили мерцающие руны.

Ирриль вспыхнула ослепительно, её перья превратились в языки живого пламени.

— Сколько? — спросила Никкара, чувствуя, как по её спине пробежали мурашки.

— Больше, чем листьев на деревьях, — ответил Арнор.

В этот момент из тьмы вырвалось первое существо — не паук, не волк, а нечто среднее, с восемью когтистыми лапами и пастью, полной игл. Оно двигалось слишком быстро, слишком неестественно.

Битва началась.

Глава 9: Приют в забытом убежище

Сумерки опустились на Лихолесье, словно серый плащ, сотканный из тумана и усталости. Воздух, ещё недавно дрожавший от могущественных заклинаний, теперь застыл в тяжёлом безмолвии. Тропа под ногами путников становилась всё более неясной, теряясь среди корней древних деревьев.

- Нам нужно укрытие, - произнёс Арнор, его голос звучал хрипло, как у человека, слишком долго шедшего против ветра. Он поддерживал Никкару, чьи шаги были неуверенными, словно она заново училась ходить.

Ирриль, чьё пламя теперь напоминало скорее светлячка в летнюю ночь, чем ослепительное солнце, кружила перед ними, освещая путь. Внезапно она остановилась, и её крылья на мгновение вспыхнули ярче.

- Там, - прошептала она, указывая на полуразрушенное каменное строение, почти полностью скрытое под слоем плюща и древесных корней.

Подойдя ближе, они различили над входом полустёртую надпись на древнем наречии эльфов: "Последний дом странников". Камни, из которых было сложено убежище, казалось, помнили времена, когда лес ещё не был тёмным.

Внутри царила странная тишина - не та угрожающая тишина леса, а мирная, как в детской колыбели. Воздух был сухим и тёплым, хотя снаружи висела сырость. Когда они переступили порог, в камине сами собой вспыхнули угли, разгораясь ровным пламенем без дыма.

Никкара медленно провела рукой по стене. Под её пальцами камень на мгновение замерцал бледно-голубым светом.

- Оно помнит, - прошептала она, и в её глазах мелькнуло что-то, похожее на узнавание.

Арнор осмотрел помещение. В углу стоял деревянный стол, на котором сохранились следы древней резьбы - карта Лихолесья, но многие её части были намеренно уничтожены. В нише у стены они нашли глиняные сосуды с водой, которая оставалась свежей, словно её налили вчера, и пучки сушёных трав, сохранивших свой аромат.

Ирриль устроилась на каменном выступе у огня. - Здесь мы можем отдохнуть, - сказала она, но в её голосе слышалась оговорка - но ненадолго.

Тем временем за стенами убежища лес продолжал жить своей таинственной жизнью. Иногда им казалось, что сквозь шорох листьев пробиваются другие звуки - шаги, слишком тяжёлые для зверя, или шёпот, в котором не было ничего человеческого.

В эту ночь каждый из них остался наедине со своими мыслями. Никкара сидела у огня, пытаясь собрать воедино обрывки воспоминаний. Арнор изучал спираль на своём запястье, которая теперь светилась тусклее обычного. Ирриль же наблюдала за тенями за окном, её пламя временами меняло оттенок, становясь то золотым, то странного зеленоватого цвета.

Убежище дало им передышку, но все они понимали - это лишь затишье перед бурей. За стенами этого древнего дома тьма не спала. Она ждала, терпеливо, как умеют ждать только те, у кого впереди вечность.

Сон опустился на них, как мягкий пепел после пожара. Но это не был обычный сон — слишком сладкий, слишком глубокий, чтобы быть просто даром усталых тел.

Никкаре снилось, будто она стоит посреди поля, где растут серебряные цветы, звенящие на ветру. Вдалеке виднелись башни — не эльфийские, не человеческие, а какие-то другие, изогнутые, словно выросшие из земли. Из-под её ног тянулись тени, но не пугающие, а знакомые, почти родные.

— Ты должна вспомнить, — прошептал кто-то.

Она обернулась, но вокруг никого не было. Только цветы звенят.

Арнор видел Белые Горы, но не те, что знал. Эти были выше, светлее, и у их подножия стояли воины в доспехах из лунного камня. Они смотрели на него, но не видели.

— Последний страж, — сказал один из них, и голос его звучал, как треск льда.

— Но не последний ключ, — ответил другой.

Рука Арнора горела. Спираль светилась так ярко, что боль разбудила его — но лишь на мгновение. Потом сон снова накрыл его, как волна.

Ирриль не спала. Она видела глаза — сотни глаз в темноте, смотрящих на неё из-за стен.

— Ты знаешь, что они сделали, — шептали глаза.

— Нет, — отвечала Ирриль, но её пламя колебалось.

— Ты знаешь. Потому что ты тоже часть этого.

Внезапно Никкара и Арнор вздрогнули, открыв глаза в унисон, будто их вырвали из сна одной и той же рукой.

Ирриль, сидевшая рядом, резко повернула голову — её перья вспыхнули.

Они почувствовали это одновременно: что-то снаружи изменилось.

Огонь в очаге погас.

На столе лежал цветок — серебряный, как в сне Никкары.

А на пороге...

Следы. Не звериные.

Не человеческие.

Кто-то приходил.

Серебряный цветок забытых времён:

Цветок лежал на грубом деревянном столе, где его точно не было, когда они засыпали. Его лепестки — тонкие, почти прозрачные — мерцали в темноте слабым серебристым светом, будто в них была заключена сама луна.

Никкара первой протянула руку, но остановилась в сантиметре от стебля.

— Эльфантир... — прошептала она, и в её голосе дрожала странная уверенность. — Но они исчезли вместе с Альфхеймом.

Арнор нахмурился. Он помнил это имя из старых легенд — цветы, что росли только в садах эльфийских королей, чей аромат мог исцелять раны души.

Ирриль, чьё пламя теперь горело тревожным синим оттенком, осторожно облетела цветок.

— Он настоящий, — прошептала она. — Но это невозможно. Последний эльфантир завял тысячу лет назад.

Никкара наконец коснулась лепестка.

В тот же миг: Комната наполнилась ароматом — не просто сладким, а живым, как воспоминание о доме, которого нет, стены убежища замерцали руническими письменами, скрытыми под слоем пыли и времени. Клинок Дроу на поясе Никкары дрогнул — будто что-то узнал

— Он оставлен для нас, — сказал Арнор, его глаза были прикованы к следам у двери. — Но кем?

Следы вели внутрь убежища, но не наружу. Как будто тот, кто принёс цветок...

...Так и не ушёл.

Глава 10: Тот, кто помнит

Цветок все еще лежал на столе, но теперь его серебристые лепестки раскрылись полностью, обнажив сердцевину — крошечную, мерцающую голубоватым светом, как первый проблеск зари над морем.

Никкара осторожно поднесла руку, и вдруг...

Цветок запел.

Тихий, едва уловимый звук, похожий на журчание ручья в далекой долине, наполнил комнату.

— Это не просто цветок, — прошептала Ирриль, ее пламя застыло в неподвижности. — Это послание.

Арнор подошел ближе, его спираль на запястье пульсировала в такт мерцанию цветка.

— От кого?

Ответ пришел не из уст, а из тени в углу комнаты.

Там, где секунду назад было пусто, теперь стояла фигура — высокая, закутанная в плащ из чего-то, что напоминало то ли туман, то ли крылья ночной птицы.

— От тех, кто еще помнит, — прозвучал голос, мягкий, как шелест листьев, но древний, как камни в русле реки.

Никкара инстинктивно схватилась за клинок, но странный гость поднял руку — длинные, тонкие пальцы, больше похожие на ветви, чем на человеческие.

— Не бойся, дочь забытых. Я не враг.

Фигура сделала шаг вперед, и свет цветка упал на его лицо.

Это был не эльф.
И не человек.

Его кожа напоминала кору старого дерева, а глаза... глаза были как два зеркала, в которых отражались леса, которых больше нет.

— Я — последний из Древних Стражей, — сказал он. — Тот, кто остался, чтобы хранить то, что мир решил забыть.

Ирриль медленно опустилась на стол рядом с цветком.

— Эльфантиры... Они исчезли.

Странный гость склонил голову.

— Спрятаны. Как и мы. Как и ты, маленькое пламя.

Он протянул руку, и в воздухе возникло изображение — Белые Горы, но не такие, какими их знал Арнор. На их склонах цвели тысячи серебряных цветов, а между ними ходили существа, похожие на него.

— Мы ушли, когда пришла Тень. Но оставили... напоминания.

Никкара почувствовала, как в груди что-то сжалось.

— Почему нам?

Гость улыбнулся, и его улыбка была печальной.

— Потому что вы последние, кто может еще вспомнить.

Затем он сделал шаг назад, и его очертания начали растворяться, как утренний туман.

— Ищите Руины Альфхейма. Там вас ждет ответ.

И он исчез.

Только цветок остался лежать на столе, его свет теперь ярче, а песня — громче.

Цветок эльфантира лежал на грубой древесине стола, его серебряные лепестки теперь излучали ровный свет, словно крошечная звезда, затерявшаяся в подземном мире.

Его песня — едва уловимый звон, похожий на хрустальные колокольчики, — складывалась в мелодию, которую Никкара почти узнавала.

— Он показывает путь, — прошептала Ирриль, её пламя колебалось в такт звукам.

Арнор склонился над цветком, его спираль пульсировала синхронно с мерцанием лепестков.

— Не просто путь. Он показывает... время.

И правда — если приглядеться, в сердцевине цветка, среди голубоватого свечения, проступали образы: Тропа, заросшая папоротниками, которых не было в Лихолесье уже много веков.

Камни с высеченными на них письменами — не эльфийскими, не гномьими, а куда более древними.

Дверь — нет, не дверь, а врата, скрытые под слоем корней и времени.

Никкара коснулась лепестков, и вдруг...

Она увидела.

Не картинку, не сон — воспоминание, которое не принадлежало ей.

Эльфы. Но не её сородичи. Они носили одежды из переплетённых листьев, а их глаза светились, как звёзды.

Они сажали эти цветы вокруг камня, на котором было высечено одно-единственное слово:

"Помни"

— Альфхейм, — выдохнула Никкара, отрывая пальцы от цветка. — Он ведёт нас туда.

Ирриль вспыхнула тревожно.

— Но Руины Альфхейма — это не просто развалины. Там...

Она замолчала.

— Там что? — нахмурился Арнор.

— Там спит то, что не должно проснуться, — закончила за неё Никкара.

Цветок внезапно вздрогнул, и его свет стал ярче.

На столе проступили слова, сложенные из капель росы, что выступили на дереве:

"Спешите. Они уже идут"

За стенами убежища что-то зашевелилось.

Не ветер.

Не зверь.

То, что следило за ними с самого начала.

Глава 11: Путь в Альфхейм

Тени за стенами сгущались. Не просто мрак — что-то в нём дышало, двигалось, прислушивалось.

Арнор резко погасил светильник. В темноте лишь цветок эльфантира продолжал мерцать, отбрасывая на стены трепещущие узоры, словно древние руны.

— Они нашли нас, — прошептала Никкара, пальцы сжимали рукоять кинжала.

— Нет, — Ирриль внезапно вспыхнула ярче, её голос стал твёрже. — Они нашли цветок. Его песня... она как маяк для них.

Арнор резко развернулся к столу.

— Значит, он не только ведёт, но и зовёт? Прекрасно.

Снаружи раздался скрежет — будто камень по камню, но живой, словно что-то огромное медленно проводило когтями по стене.

— Нам нужно уходить. Сейчас, — Никкара уже двигалась к запасному выходу, но Ирриль внезапно зависла перед цветком.

— Подожди. Он... хочет что-то показать.

Лепестки дрогнули, и свет сжался в тонкий луч, упершийся в противоположную стену.

На сером камне проступило изображение — карта, сотканная не чернилами и не резьбой, а тенями и светом.

— Это... Лихолесье? — Арнор прищурился, пытаясь разобрать знакомые очертания.

— Не совсем, — Никкара провела пальцем по светящимся линиям. — Это Лихолесье, каким оно было в прошлом. Смотри — русло реки совсем иное. А вот здесь... — ее голос дрогнул, — здесь должен быть Альфхейм.

Теперь стало ясно. Цветок не просто указывал путь — он показывал истинный облик земли, возвращая миру утраченную память.

Снаружи скрежет усилился. Громкий удар сотряс дверь.

— Нам нужно это запомнить, — резко прошептал Арнор, но Ирриль уже поднялась над цветком.

— Не надо. Он уже в нас.

И правда — когда Никкара закрыла глаза, карта горела у неё в сознании, будто она знала её всю жизнь.

Дверь содрогнулась.

— Выход там, — Никкара кивнула на узкий лаз в полу, скрытый под половиком. — Через старые туннели.

— А цветок? — Арнор колебался.

— Он сделал своё дело, — Ирриль вдруг потускнела. — Они пришли за ним.

Последний взгляд — и они кинулись к люку.

Дверь рухнула.

В проёме, залитом тьмой, встала фигура.

Не тень.

Не существо.

Пустота в облике человека.

Оно шагнуло вперёд — и цветок вскрикнул.

Его свет погас.

Но карта в их головах осталась.

— Бежим! — Арнор толкнул Никкару в туннель.

Ирриль пронеслась следом, её пламя теперь было единственным светом.

А за спиной, в комнате, что-то подняло цветок.

И раздавило его в ладони.

Серебристая пыль медленно осела на пол.

Но было уже поздно.

Они запомнили…

Темнота туннеля дышала.

Стены, высеченные не в камне, а в переплетении древних корней, пульсировали в такт невидимому дыханию.

Древесные жилы на их поверхности то сжимались, то расширялись, будто под кожей живого исполина.

Воздух стоял тяжёлый, пропитанный запахом сырости, плесени и чем-то ещё - сладковато-приторным, как забродивший сок тысячелетнего дерева.

Ирриль стремительно летела впереди, её огненные крылья рассекали мрак, а свет от них дрожал на стенах, создавая тревожную игру теней.

Никкаре то и дело казалось, что эти тени движутся чуть быстрее, чем должны, будто пытаясь догнать мелькающие отблески пламени.

— Эти туннели... — Арнор шёл последним, его спираль на запястье пульсировала тревожно, — старше эльфов.

— Да, — прошептала Никкара, касаясь стены. Под пальцами древесина была тёплой, будто дерево всё ещё жило. — Это не просто ходы. Это сосуды.

— Сосуды?

— Лихолесье... оно не просто растёт. Оно помнит.

Впереди туннель разветвился.

Левая развилка — ведёт вниз, туда, где воздух тяжелеет, а на стенах проступают кроваво-красные прожилки, будто жилы.

Правая развилка — поднимается вверх, и оттуда тянет запахом снега, хотя до зимы ещё далеко.
Прямо — узкий проход, затянутый паутиной, но не паучьей — тонкой, как дым, и переливающейся, словно шёлк.

Ирриль внезапно вздрогнула, её свет моргнул.

— Они здесь.

— Кто? — Арнор обернулся, но позади была только тьма.

— Те, кто роет.

Тогда они услышали.

Глухой, ритмичный скрежет под ногами.

Будто что-то огромное прогрызало себе путь сквозь землю.

Навстречу.

Три пути расходились перед ними, как страницы разорванной книги судеб:

Вниз - где в ядовитой тьме пульсировало Первое Древо. "Альф-Корен", чьи ветви когда-то держали небеса Альфхейма, теперь дышало прерывисто, как умирающий великан.

Его соки, некогда золотые, почернели от древнего проклятия.
"Там можно найти силу, - голос Ирриль дрожал, - но она сожжёт нас изнутри."

Вверх - к застывшим в вечном крике Белым Горам. Ледяные клыки впились в руины стражей, превратив их в жуткие ледяные скульптуры.

А над всем этим - бездонное "зеркало Надзирателей", в котором, по преданиям, отражались все грехи мира.
"Они уже видят нас, - Арнор сжал спираль так, что по коже побежала кровь. - Но может, именно этого мы и добиваемся?"

Прямо - где мерцала Паутина Памяти. Её переливающиеся нити пели на забытом языке, а в узорах мелькали лица - не просто тени, а застывшие мгновения агонии тех, кто осмелился искать истину.
Никкара протянула руку, и паутина обвилась вокруг её запястья, как змея. - "Они умерли, узнав правду... Но разве мы лучше?"

Внезапно земля содрогнулась. Из трещин в стенах хлынул чёрный дым, а скрежет под ногами превратился в яростный рёв, будто сама земля кричала от боли.

— Решай! — Арнор подтолкнул Никкару вперёд. — Ты носишь эту карту в своей крови!

Она закрыла глаза. В сознании горели руины Альфхейма — не такими, какими они были, а какими должны были стать.

— Мы идём... - её голос сорвался, когда каменные зубы туннеля начали смыкаться у них за спиной.

Глава 12: Легенда об Эльфантире

«Ибо трижды рождался Эльфантира: из слез Валар, из пепла драконов и из последнего вздоха умирающего короля. Но лишь однажды он был сорван — и с тех пор мир стал беднее.»
— Из «Анналов Утраченных Садов», записанных мудрецом Тинголом.

В эпоху, когда звёзды были молоды, а горы ещё помнили песни Айнур, на склонах Амон Элахир (Холма Пробуждения) пророс первый Эльфантира.

Говорят, он вырос из слезы Йаванны, упавшей на камни после битвы с Морготом.

Его лепестки были сотканы из тумана, что окутывал Валинор перед восходом солнца.

А в сердцевине — горела искра того самого Света, что зажёг Феанор в Сильмариллах.

Эльдар назвали его «Эльфантира» — «Память звёзд» на их языке.

Тот, кто вдыхал его аромат, видел сны забытых эпох — города, которых нет, лица, стёртые временем.

Если положить лепесток на рану, она заживала, но оставляла рубец в виде стиха (ибо боль должна быть прочувствована, а не стёрта).

Но если сорвать его без нужды — цветок кричал. И этот крик лишал сна на семь лет всех, кто его слышал.

Последний раз его сорвала Лютиэн — чтобы исцелить Берена.

Когда Берен лежал на грани смерти, пронзённый клыками Кархарота, а Лютиэн, обессиленная, не могла более петь – именно тогда она вспомнила о последнем Эльфантире, что рос в запретных садах Мелиан.

Лютиэн (дрожащими руками касаясь цветка):
— Отец говорил, что ты хранишь память мира… Но мне нужна лишь одна жизнь.

Эльфантира (его лепестки затрепетали, но не от ветра):
— Ты знаешь цену, дочь Тингола? (Голос цветка был похож на звон Валинорских колоколов.)

Лютиэн (не колеблясь):
— Я уже заплатила бессмертием. Что ещё осталось?

Когда Лютиэн коснулась Эльфантиры, случилось неожиданное:

Цветок не закричал.

Он запел — песню, которую не слышали со дней Сотворения.

Когда лепесток коснулся раны Берена, его плоть затянулась, но на груди остался шрам в виде эльфийских рун:

«Aглареб э-и-Мэлиан» – «Любовь сильнее Судьбы».

Но после этого все остальные Эльфантиры увяли за одну ночь.

Мудрецы говорят:

Они ушли под землю, обидевшись на мир.

Их семена спят в Руинах Альфхейма, ожидая того, кто сможет их разбудить.

Последний стих об Эльфантире:

"Ищи не у корней, а у звёзд —
Ибо что упало с небес, не должно расти из земли."

Глава 13: Корни мира

Они избрали нисхождение.

С каждым шагом воздух густел, словно сама Тьма Древних Веков вбирала их дыхание. Запах тления и крови Первых Войн висел в подземелье, как вечное проклятие.

Стены туннеля пульсировали - не метафорически, а в страшной, осязаемой реальности. Корни сжимались в ритме, напоминающем удары гигантского сердца, заточенного в каменной темнице.

- Это не просто путь под землей, - голос Никкары дрожал, - Мы в утробе самого Мира.

Арнор прижал ладонь к сочащейся влаге стены. Спираль на его руке вспыхнула багровым, как меч в кузнице Моргота.

- Оно страдает, - прошептал он. - И помнит.

Ирриль, чей свет теперь едва пробивал мрак, внезапно замерла. Её пламя сжалось до голубоватого отблеска, подобно свету Эарендиля в час величайшей тьмы.

- Тише.

Впереди раздался Звук. Не скрежет и не шелест. Стук. Размеренный, как удары Молота Валар при ковке миров.

Тук. Тук. Тук.

Туннель внезапно обрывался. А внизу...

Не просто корни. Альфхейм. Но не тот, что сиял под солнцем Незапятнанных Эпох.

Тот, что пал - и падал вечно, проваливаясь сквозь слои времени. Его башни, искривленные как кости павших драконов; мосты, вросшие в камень; арки, ставшие склепами для тех, кто когда-то пел под этими сводами.

- Они не исчезли... - Ирриль дрожала всем телом.
- Они бежали сюда, - голос Арнора стал тише шелеста опавших листьев.

Тук. Тук. Тук.

В центре, где корни сплетались в пульсирующую сферу, билось нечто, напоминающее вырванное сердце Эа.

Когда Никкара сделала шаг - земля содрогнулась. Из щелей между корнями поднялись фигуры. Эльфы.

Но не те, что помнила история. Их плоть срослась с древом, глаза потухли, как звезды в Утро Проклятия, рты заросли корой вечного молчания.

Они не дышали - они прорастали. И теперь... наблюдали.

- Назад! - крикнула Ирриль, но корни уже сомкнулись, как врата Мандоса.

Перед ними - окаменевшие дети света. Позади - живая стена из древней древесины.

Спираль Арнора горела теперь синим пламенем, подобным свету Сильмариллов в руках сыновей Феанора.

- Так вот как оно заканчивается, - прошептал он.

Ирриль металась, её свет дрожал: - Они не атакуют... Они... ждут.

Никкара опустила клинок. Она почувствовала - не ненависть. Скорбь.

Древнюю, как песни Айнур до начала времен.

Грохот.

Сверху рухнула каменная плита, и из облака пыли поднялся коренастый силуэт, отряхивая обломки.

— Чтоб мне провалиться сквозь землю! — прохрипел он. — Опять не туда.

Гном.

Но не такой, как в старых легендах.

Борода его была коротко подстрижена и заплетена в стальные косички, доспехи — лоскутная броня из пластин, снятых с машин забытых эпох.

А один глаз...

Горел.

Зеленым, неестественным светом.

Он огляделся, заметил группу, окаменевших эльфов — и вздохнул.

— А, ну конечно. Опять Альфхейм.

Потом уставился на Никкару, Арнора и Ирриль.

— Вы, надеюсь, не часть пейзажа?

Арнор остолбенел.

— Ты... кто?

Гном хмыкнул, доставая из-за пояса молот, покрытый рунами, которые светились тусклым синим.

— Бромир Камнедолб. Но можно просто Бром.

— Ты... гном? — Никкара не могла поверить.

— Ага, — он ткнул молотом в Ирриль, — а это что-то непонятное, но симпатичное. Познакомились? Отлично. А теперь бежим.

— Куда?! — Арнор оглянулся на смыкающиеся корни.

Бром ухмыльнулся и ударил молотом в пол.

Земля разверзлась, обнажая узкий лаз, уходящий в кромешную тьму.

— Вниз. Глубоко вниз.

— Почему мы должны тебе доверять? — Никкара не двигалась.

Гном вздохнул, затем достал серебристый цветок — точь-в-точь как у них.

— Потому что я тоже иду к Корням. И у меня, в отличие от вас, есть план.

Ирриль вспыхнула.

— Он говорит правду.

Бром кивнул и спрыгнул в лаз, не дожидаясь ответа.

Лаз вел вниз, стены его сжимались, словно пытаясь раздавить незваных гостей.

Бром шел первым, его зеленый глаз пробивал тьму, оставляя за собой фосфоресцирующий след.

— Держитесь ближе, — бросил он через плечо. — Здесь не любят чужаков.

Воздух стал гуще, пропитанный запахом окисленного металла и сладковатой гнилью.

Тук. Тук. Тук.

Звук становился громче.

— Это не молот, — прошептала Ирриль. — Это сердцебиение.

Бром остановился.

Туннель расширился, открывая огромную пещеру.

И в центре...

Оно.

Древо-колосс.

Не дерево.

Не зверь.

Нечто среднее.

Его ствол был покрыт чешуйчатой корой, словно драконья шкура, ветви простирались в темноту, как щупальца.

А в основании...

Трещина.

Из нее сочился черный сок, густой, как кровь.

Вокруг — эльфы-деревья, вросшие в него, словно жертвы, принесенные в жертву безумному богу.

— Они... кормят его, — с ужасом поняла Никкара.

Бром кивнул.

— Да. И оно почти проснулось.

Пробуждение:

Земля содрогнулась.

Трещина раскрылась шире.

И оттуда показалось...

Глаз.

Огромный, молочно-белый, с золотистыми прожилками.

Он уставился на них.

И тогда раздался голос.

Но не звук.

Мысль.

«КТО РАЗБУДИЛ МЕНЯ?»

Арнор вскрикнул, схватившись за голову.

Ирриль замерцала, как свеча перед смертью.

Даже Бром отшатнулся.

Только Никкара стояла неподвижно, чувствуя, как что-то в ее крови откликается на этот голос.

— Мы не хотели будить тебя, — прошептала она.

Глаз сузился.

«ЛЖЕЦ»

И тогда корни ожили.

Бегство:

— Назад! — заревел Бром, швырнув в трещину что-то, что вспыхнуло ослепительным светом.

Древо взревело, его ветви затряслись в ярости.

— Бегите!

Они рванули назад, но туннель уже менялся, корни смыкались.

Бром размахивал молотом, разбивая преграды, но их становилось больше.

Глава 14: Каменный обман

Бром стоял спиной к убегающим, его боевой молот тяжело вздымался и опускался, наполняясь синим пламенем.

Древо-исполин ревело, его корни извивались подобно драконам Первой Эпохи, но гном лишь оскалил зубы в боевой усмешке.

— Ну что, старый пень? — крикнул он, разминая плечи. — Давай вспомним старые времена!

Он швырнул под ноги Древа серебристый цветок — дар случайных спутников, встреченных в этом проклятом месте.

Цветок лопнул, и из него хлынул жидкий свет, жгучий, как слезы Валинора.

Древо взвыло, его единственный глаз закатился в невыносимой муке, словно узрев свет Запретного Запада.

— Ха! Чувствительно? — Бром уже копался в сумке. — А это тебе от моего клана!

Он выдернул чеку из шарообразного устройства с эльфийскими рунами и покатил его прямо в трещину у основания Древа.

— Сладких снов.

Взрыв.

Не огненный, а звуковой — волна густого, дребезжащего гула, от которого камень плакал трещинами, а корни скручивались, будто в судорогах. Древо затряслось, ослепленное, оглушенное — но не убитое.

Бром уже бежал — не к выходу, а вглубь, под сень корней, туда, где тень была гуще самой тьмы.

Гном знал: прятаться надо там, где не станут искать.

Он нырнул в узкую расщелину, которую заметил еще при входе — старый дренажный канал, прорубленный его предками. Здесь пахло плесенью и ржавым железом, но это был путь к свободе.

— Чертовы эльфы, — бормотал он, протискиваясь между камнями. — Строили красиво, но забыли про канализацию.

Его зеленый глаз видел в темноте то, что другим было не разглядеть: следы своих новых друзей.

Ирриль оставляла за собой паленый воздух, будто дорожку из пепла. Арнор капал синевой из своей спирали — его магия метила путь, как кровь раненого зверя. Никкара... Никкара пахла древним лесом, и этот запах резал Брома по живому.

Он бежал, пыхтя, но не сбавляя шага.

Герои уже почти выбрались к верхним туннелям, когда потолок перед ними рухнул.

Из облака пыли вывалился Бром, перекатился и встал на ноги, отряхивая обломки.

— Черт возьми! — он выплюнул камень. — Вы даже не притормозили, чтобы проверить, жив ли я?

— Ты?! — Никкара вытаращила глаза.

— Как?! — Арнор схватился за меч, думая, что это призрак.

— Он настоящий, — Ирриль вспыхнула розовым, что, видимо, означало облегчение.

Бром ухмыльнулся, доставая из-за пазухи половину раздробленного серебристого цветка.

— Вот, сохранил. — Он бросил его Никкаре. — Пригодится.

— Ты взорвал Древо? — спросил Арнор, все еще не веря.

— Нет, — Бром потер ушибленное плечо. — Я его усыпил.

— Чем?!

— Песней.

Они уставились на него.

— И еще кое-чем. — Он постучал по своему молоту. — Это не просто оружие. Это резонатор.

Он объяснил: Древо — не просто растение. Оно чувствует ритм, как сердце мира. Взрыв был не для разрушения — он сбил его пульс, вогнал в оцепенение. Теперь у них есть время. Но немного.

— Значит, ты все это знал заранее? — Никкара сжала кулаки.

Бром вздохнул.

— Я знал, что оно живое. И что оно спит. Остальное... пришлось импровизировать.

Ирриль вдруг засмеялась — звонко, как колокольчик.

— Ты сумасшедший.

— Спасибо, — Бром поклонился.

Арнор все еще колебался, но Никкара первая сделала шаг к гному.

— Ты спас нас.

— Возможно, — он кивнул на ее клинок. — Думаю, вам еще пригодится мой молот.

Они двинулись дальше — теперь уже вчетвером.

А далеко позади, в глубине, Древо снова забилось в конвульсиях.

Оно проснется.

И оно будет злее.

Глава 15: Вниз по извилистому пути

После долгого спуска по узкому лазу, где стены дышали влажным теплом, словно внутренности какого-то исполинского зверя, компания выбралась на небольшую каменную площадку. Воздух здесь был чуть свежее, пахнущий древней пылью и чем-то отдаленно напоминающим жареные грибы.

Никкара, вытирая пот со лба, не выдержала и повернулась к Брому:

- Ладно, гном, хватит тайн. Кто ты такой и как оказался в этой дыре раньше нас?

Бром, сидя на камне и проверяя свой треснувший молот, усмехнулся:

- А, наконец-то спросили! Я уже думал, вам интереснее разглядывать эти прелестные плесневые узоры на стенах.

Он театрально вздохнул и начал:

- Представьте себе юного, красивого гнома - да, да, именно меня, только лет на двести помоложе. Этот гном мечтал стать великим кузнецом, но вместо этого стал великим специалистом по побегам из самых невероятных передряг.

Арнор скрестил руки на груди:

- Это все, что ты можешь рассказать?

- О нет, мой любопытный человечек, - Бром подмигнул, - но хорошая история, как и хороший эльфийский хлеб, требует времени для подъема. Так вот, после того как мой родной город решил... ммм... переехать вверх корнями, я стал чем-то вроде странствующего мастера на все руки. Чинил котлы у людей, настраивал механизмы у эльфов - в общем, везде, где платили золотом или хотя бы съедобной едой.

Ирриль заколебалась в воздухе:

- И как же ты оказался здесь?

- А вот это уже интереснее, - Бром почесал бороду. - Видите ли, я искал один... скажем так, семейный рецепт. Точнее, машину, которая по этому рецепту работала. А нашел вместо этого вас, компанию прелестных авантюристов, бегающих от дерева. Хотя, - он оглядел потрепанную группу, - возможно, мне все же стоило поискать другой рецепт.

Никкара закатила глаза:

- Ты невыносим.

- Спасибо, дорогая, - Бром поклонился. - Это комплимент для гнома. Кстати, о комплиментах... - он вдруг вскочил и указал в темноту, - видите тот свет впереди? Либо это выход, либо очень большой и дружелюбный светлячок. В любом случае, предлагаю двигаться туда, пока это дерево не передумало спать.

Компания двинулась дальше, а Бром, идущий последним, бросил взгляд назад, в темноту. Его шутливое выражение лица на мгновение сменилось чем-то более серьезным, но тут же вернулась обычная ухмылка, когда он заметил, что Ирриль наблюдает за ним.

- Не отставай, Кочегар, - крикнула она.

- О, я бы не осмелился, моя светящаяся прелесть, - отозвался он, догоняя группу. - В конце концов, кто еще будет вас всех вытаскивать из очередной неприятности?

Дорога их вела вниз, все глубже, где камень сменялся окаменевшей древесиной, а воздух становился густым, словно пропитанным древними снами. Стены туннеля местами прорастали кристаллами, что мерцали в темноте, будто звезды, пойманные в каменную паутину.

— Хм, — Бром постучал молотком по одному из кристаллов, и тот запел тонким, как стеклянная струна, звоном. — Слышите? Это не просто камень. Это слезы земли. Или, может, ее смех. Я никогда не мог определить.

Никкара провела пальцем по холодной поверхности, и от прикосновения кристалл вспыхнул синим.

— Что это?

— Память, — ответил гном, и его голос внезапно потерял привычную насмешливость. — Здесь, в этих глубинах, даже камень помнит больше, чем мы.

Он замолчал, будто прислушиваясь к эху, а затем неожиданно начал рассказ.

Сказание Брома: "Кузнец и Река":

"Давно, когда горы еще были молоды, а эльфы не научились лгать, жил в подгорном царстве кузнец по имени Дарвин Крепкоруч. Был он искусен в ремесле своем, но более всего любил ковать не мечи и не доспехи, а вещи странные и бесполезные: колокольчики, что звонили без ветра, чаши, из которых не проливалась вода, и ключи, открывавшие не двери, а сны.

Однажды пришла к нему Река — да-да, сама Река, в образе женщины с волосами из тумана и глазами, как глубинные омуты. И сказала она: "Выкуй мне кольцо, кузнец, чтобы я могла удержать свои воды и не растекаться по чужим землям".

Дарвин взялся за работу, но когда кольцо было готово, Река посмотрела на него и заплакала. "Ты сделал его слишком крепким, — сказала она. — Если я надену его, то стану озером, и больше никогда не увижу моря".

Тогда кузнец рассердился: "Ты сама просила кольцо!" Но Река лишь покачала головой: "Я просила то, что думала, что хочу. Но ничто живое не должно быть сковано, даже собой".

И тогда Дарвин понял свою ошибку. Он разбил кольцо, а из осколков выковал множество маленьких колокольчиков и развесил их на ветвях ив у своего дома. И когда Река протекала мимо, они звенели, и этот звон напоминал ей, что свобода дороже всяких преград.

Говорят, где-то те колокольчики звонят до сих пор… если знать, где слушать."

Бром замолчал, а вокруг будто и вправду на миг пронесся тихий перезвон.

— И что случилось с кузнецом? — спросила Никкара.

— Он исчез, — пожал плечами Бром. — Но его колокольчики остались. Как и все хорошие истории.

— Ты выдумал это только что, — фыркнул Арнор.

— Конечно выдумал, — гном засмеялся. — Но разве от этого оно меньше правды?

Ирриль, летящая впереди, вдруг замерла.

— Тихо.

Впереди туннель расширялся, переходя в огромный грот. И там, в центре, стояло…

Дерево.

Но не то, от которого они бежали. Это было меньше, почти хрупкое, с серебристой корой и листьями, светящимися мягким голубым светом.

— Оно… красивое, — прошептала Никкара.

— Да, — Бром внезапно стал серьезен. — Но не подходите близко. Красивые вещи в этих глубинах редко бывают безопасными.

Тот голубоватый свет, струившийся сквозь серебристые листья, манил их, как забытая мелодия из детства. Даже Бром, обычно столь осторожный, на этот раз не стал отговаривать.

— Ну что ж.. — пробормотал он, поправляя стальные косички в бороде. — Раз уж мы все равно заблудились, хуже чем гоблин в библиотеке, может хоть это дерево укажет нам дорогу. Или съест. В любом случае — интересно же!

Глава 16: Три тропы, что ждут впереди

Свет дерева дрожал, как вода в забытом колодце, а тени, что плясали меж его ветвей, сплетались в узоры, похожие на карты неизведанных земель. Три дороги открывались перед ними, и каждая дышала своим собственным ветром.

Первая – узкая, как трещина в скале, уходила вверх, туда, где каменный свод пробивали тонкие лучи не то рассвета, не то какого-то иного света. Воздух над ней звенел тихим перезвоном, будто кто-то задел невидимые струны.

Вторая – широкая и утоптанная, словно ею ходили многие, но давным-давно. По краям ее стояли странные камни, гладкие и темные, будто отполированные чьими-то ладонями. От нее пахло дымом и чем-то сладковато-горьким, как лекарственные травы, что кладут на раны.

Третья – едва заметная тропка, почти заросшая тем самым лунным лишайником, вилась змеей вниз, в полную тьму. И лишь если приглядеться, можно было заметить, что в глубине ее мерцали крошечные огоньки, будто далекие звезды, пойманные в капкан земли.

Женщина-дерево молча наблюдала за ними, а маленькое пушистое существо (которое, как теперь стало ясно, было чем-то вроде духа-хранителя этого места) облизнуло лапку и произнесло тоненьким голоском:

— Выбирайте, но выбирайте с умом. Первая приведет вас туда, куда вы стремитесь. Вторая – туда, где вас ждут. Третья – туда, где вы нужны.

Бром почесал подбородок:
— Загадочно. А нельзя ли, скажем, четвертый вариант? Например, назад и вверх, к солнцу, которого я уже почти забыл, как выглядит?

Дух-хранитель захихикал:
— Обратной дороги нет. Раз вошли в Священную Рощу, идите до конца.

Никкара вздохнула и повернулась к спутникам:
— Что думаете?

Арнор, не сводя глаз со второй тропы, пробормотал:
— Мне кажется, я.. узнаю эти камни.

Ирриль, кружа над третьей дорогой, вдруг сказала:
— Здесь пахнет огнем. Но не опасным. Таким... домашним.

Бром вздохнул театрально глубоко:
— Ну что ж, раз обратно нельзя, пойдем туда, где пахнет едой. Я голоден, как тролль после зимней спячки.

Но в этот момент женщина-дерево подняла руку, и ветви над ними зашевелились, осыпая их дождем серебристых листьев.

— Прежде чем решить, послушайте.

И заговорила она голосом, в котором шумели леса и стонала земля:

"Когда мир был молод, и звезды спускались ниже, три брата – Камень, Пламя и Ветер – поспорили, что важнее. Камень сказал: 'Я – основа всего'. Пламя возразило: 'Я даю свет и тепло'. Ветер лишь рассмеялся: 'Без меня вы оба – ничто'.

И тогда Земля, устав от их спора, предложила испытание. Каждый должен был создать что-то прекрасное, но только из себя самого. Камень стал городом, Пламя – солнцем, а Ветер – песней. И когда они закончили, Земля сказала: 'Теперь вы поняли? Вы все важны, но лишь вместе'.

С тех пор три дороги ждут путников: одна – для тех, кто ищет опору, другая – для жаждущих света, третья – для готовых стать голосом мира."

Наступила тишина. Даже Бром не нашелся что сказать.

Наконец, Никкара сделала шаг – к первой тропе. Арнор, после мгновения колебания, направился ко второй. Ирриль, сверкнув, как зарница, двинулась к третьей.

Бром замер на месте, глядя то на одного, то на другого, потом громко ахнул:
— Эй, а как же я? Мне что, разорваться?

Женщина-дерево улыбнулась:
— Ты пойдешь той, где твое сердце.

Гном посмотрел на свои руки – одну, сжимавшую молот, другую – все еще державшую половинку пряника.

— Черт возьми, — простонал он. — Я так ненавижу мудрые загадки.

Но выбор, как это часто бывает, уже был сделан за него. Тени сомкнулись, и когда они вновь расступились – каждый стоял у начала своей дороги... в полном одиночестве.

Где-то вдалеке, будто сквозь толщу воды, донесся последний возмущенный возглас Брома:
— И кто теперь будет всех вытаскивать из неприятностей?!

Но ответа не последовало. Лишь ветер (или что-то похожее на ветер) зашептал в листве:

"Каждый должен пройти свой путь... прежде чем вновь обрести других."

И тропы, как живые, потянули их вперед – к испытаниям, что ждали впереди.

Глава 17: Четыре странствия и единый путь

Путь Никкары: Град забытых зеркал.

Тропа, которую выбрала Никкара, оказалась уже, чем казалось издалека. Ей приходилось идти, почти касаясь плечами холодных каменных стен, покрытых странными влажными узорами – то ли природными прожилками, то ли древними письменами, стершимися от времени. Воздух здесь был неподвижным и густым, словно в забытой гробнице, но с каждым шагом впереди светлело.

Свет, что манил ее, был не похож ни на солнечный, ни на лунный. Он струился мягким молочным сиянием, будто кто-то растворил в воздухе самоцветы. Им были пропитаны даже капли воды, что иногда падали с потолка, вспыхивая на миг крошечными звездами перед тем, как разбиться о камни под ногами.

Через некоторое время стены расступились, и Никкара вышла на мост.

Не простой – высеченный из цельного куска мрамора, столь древнего, что он звенел под ее шагами, как натянутая струна. По обе стороны зияла бездна, но дна не было видно, лишь далеко внизу плавали туманные светящиеся пятна, похожие на отражения несуществующих фонарей.

А за мостом...

Город.

Нет, не совсем город.

Отражение города.

Башни из бледного камня, слишком совершенные, чтобы быть творением рук смертных, тянулись вверх, но их вершины терялись в дымке. Улицы были пусты, но в окнах горел свет – теплый, желтый, приветливый. Двери некоторых домов стояли приоткрытыми, будто жители лишь ненадолго вышли.

Никкара осторожно ступила на первую плиту центральной площади – и тут же услышала музыку.

Где-то вдали играла арфа. Одна-единственная, без сопровождения, печальная и чистая.

Она пошла на звук, проходя мимо фонтана, где вода замерла в причудливых скульптурах (люди? эльфы? существа, которых она не узнавала?), мимо библиотеки с книгами, что сами перелистывали свои страницы, мимо кузницы, где в горне тлели угли, но кузнеца не было видно.

Музыка вела ее к центральному зданию – может быть, дворцу, может быть, храму. Его двери были украшены барельефами, изображавшими...

Никкара замерла.

Своё собственное лицо.

Не точь-в-точь, но несомненно – высокие скулы, разрез глаз, даже характерный изгиб бровей. И рядом – другие: Арнор, Ирриль, Бром.

Она протянула руку, чтобы прикоснуться, но в этот момент музыка оборвалась.

Тишина стала вдруг громкой.

— Кто здесь? — позвала Никкара, и ее голос разнесся эхом по пустым улицам.

Ответа не последовало.

Но где-то в глубине здания щелкнул замок, и дверь приоткрылась сама собой, приглашая войти.

Внутри было просторно и пусто. Лишь в центре зала стоял один-единственный предмет – каменный стол, а на нем...

Зеркало.

Не стеклянное, а высеченное из какого-то темного минерала, но поверхность его была столь гладкой, что отражала, как лучшая венецианская зеркальная пластина.

Никкара подошла ближе – и увидела, что оно отражает не ее.

Там был город – тот самый, но живой. Люди (эльфы? другие существа?) ходили по улицам, дети играли у фонтана, из кузницы доносился звон молота.

А потом: зеркало дрогнуло, и образы смешались. Теперь она видела своих спутников.

Арнора, бредущего по бесконечному пляжу, где черный песок искрился, как измельченный обсидиан, а волны бились в такт его спирали.

Ирриль, летящую сквозь пещеру, стены которой были усеяны крошечными огоньками, будто светлячками, но при ближайшем рассмотрении это оказались глаза.

И Брома...

Брома, стоящего на коленях перед чем-то огромным и темным, с протянутыми руками, в которых лежал его молот – но не треснутый, а целый, сверкающий, как в первые дни.

— Что это? — прошептала Никкара.

— То, что может быть, — ответил голос за ее спиной.

Она резко обернулась.

На пороге стояла женщина – не та, что под деревом, другая. Высокая, в платье из струящегося камня, с лицом, напоминающим ее собственное, но старше, мудрее, печальнее.

— Мы храним здесь возможные будущие, — сказала женщина. — Те, что не сбылись. Те, что еще могут сбыться.

— Кто вы?

— Те, кто остался.

Женщина сделала шаг вперед, и Никкара увидела, что за ней – тени. Десятки, сотни теней, едва различимых, но несомненно эльфийских.

— Наш город пал, когда мы попытались стать не тем, чем были созданы, — прошептала женщина. — Мы хотели быть не просто эльфами. Мы хотели быть камнем. Вечностью.

Она коснулась зеркала, и изображение снова изменилось. Теперь оно показывало Древо, но не то, от которого они бежали. Это было молодое, здоровое дерево, под которым сидели эльфы и гномы, и люди, и другие существа – вместе.

— Вы можете выбрать, — сказала женщина. — Вернуться к своему пути... или остаться здесь, где время течет иначе.

Никкара посмотрела на свои руки. Они светились – слабо, едва заметно.

— Если я останусь... что будет с ними?

— Они продолжат без тебя.

— А если вернусь?

Женщина улыбнулась, и в ее улыбке было столько грусти, что у Никкары сжалось сердце.

— Тогда ты узнаешь это сама.

Никкара глубоко вдохнула.

— Я должна вернуться.

Женщина кивнула, будто ожидала этого.

— Тогда иди.

Она махнула рукой, и зеркало раскололось – не со звоном, а с тихим вздохом. Трещины разбежались по его поверхности, и за ними показался свет – настоящий, солнечный.

Никкара шагнула вперед: и очутилась на развилке.

Та самая, с тремя тропами.

Но теперь она была не одна.

Путь Арнора: Озеро спящих огней.

Арнор ступал по пляжу из черного песка, который искрился под его ногами, словно смесь обсидиана и звездной пыли. Воздух дрожал от зноя, хотя солнца не было видно - лишь матовая пелена на месте неба. Впереди лежало озеро, столь гладкое, что могло бы быть куском полированного черного мрамора.

Глава 18: Врата Черных Глубин

«Говорят, что корни гор помнят первые шаги детей Айнур. Но есть такие глубины, куда даже память камня не проникает.»
— Из «Хроник Кхазад-Дум», записанных мудрецом Нари.

Тропа, открывшаяся перед ними, походила на жилу исполинского древа - пульсирующую, влажную, испещренную узорами, напоминавшими письмена древнейшей из цивилизаций. Корни под ногами мягко пружинили, будто пытались запомнить шаги путников. Воздух здесь был густ, как эльфийский мёд, но с привкусом медной монеты, пролежавшей века в земле.

- Ну что, друзья мои, - раздался голос Брома, нарушая торжественную тишину, - если там внизу есть таверна, я первый угощаю. Хотя, судя по запаху, их пиво должно быть с привкусом вечной скорби и щепоткой забвения.

Стены туннеля покрывали мириады светящихся грибов, напоминавших звёзды в миниатюре. Они мерцали в такт дыханию путников, будто вели с ними безмолвную беседу. Временами грибы складывались в причудливые узоры - то ли руны, то ли карикатуры на их собственные лица.

- Смотрите-ка, - продолжал Бром, тыча молотом в особенно причудливый грибной узор, - это либо пророчество о нашей скорой гибели, либо меню местной харчевни. Я склоняюсь ко второму - слишком уж аппетитно нарисованы жареные куропатки.

Ирриль вспыхнула голубым светом, высвечивая древние фрески на стенах - изображения существ, наполовину растений, наполовину людей, застывших в вечном танце.

- Прекрасное место для пикника, - проворчал гном, осторожно переступая через особенно мясистый корень. - Только не хватает скатерти-самобранки да парочки веселых гоблинов, которые бы нам песенки напевали.

Внезапно тропа оборвалась, открыв вид на потрясающее зрелище - огромную пещеру, где в воздухе парили обломки замков, перевернутые водопады и целые рощи деревьев, растущих корнями вверх. В центре этого хаоса покоилась Машина - исполинское сооружение из черного дерева и блестящего металла, напоминавшее одновременно часовой механизм и спящее чудовище.

- Ну что ж, - прошептал Бром, поправляя стальные косички в бороде, - похоже, мы нашли местную достопримечательность. Интересно, они продают сувениры? Маленькую копию апокалипсиса на память?

Его голос дрожал, но шутка заставила Никкару улыбнуться. Даже Арнор хмыкнул, хотя его спираль вспыхнула тревожным алым светом.

- Главное, - добавил гном, ступая на зыбкую платформу из переплетённых корней, - не забыть оставить отзыв в Книге Жалоб. Прекрасное место для семейного отдыха, если ваша семья состоит из безумных искателей приключений.

Когда Бром закончил свою шутку, воздух дрогнул, будто сама тьма засмеялась в ответ.

Машина пробудилась.

Сначала это был лишь тихий щелчок, как будто в огромном механизме провернулась шестерёнка. Затем глухой удар, словно сердцебиение спящего дракона. И наконец — рёв, от которого задрожали стены пещеры, а с потолка посыпались осколки древних кристаллов, сверкающие, как слёзы титана.

Корни вокруг них зашевелились.

Не просто ожили — преобразились. Они сплетались в фигуры, напоминающие гномов, эльфов, людей... но слишком идеальных, слишком безжизненных. Их пустые глазницы светились зелёным огнём, а вместо голосов из горловин лился шёпот листьев на ветру.

— Они... они похожи на нас, — прошептала Никкара, сжимая осколок зеркала.

— Только лучше, — мрачно пошутил Бром. — Видимо, это мы, но после "улучшения".

Битва с тенями:

Первой атаковала Ирриль. Её пламя вспыхнуло яростью, ударив по ближайшему корневому двойнику. Тот вскрикнул (да, вскрикнул — звуком, похожим на треск сухих веток) и рассыпался в прах... но через мгновение собрался вновь.

— Они восстанавливаются! — крикнул Арнор, отступая. Его спираль пылала, но теперь свет был неуверенным, колеблющимся.

— Значит, будем бить быстрее! — рявкнул Бром и швырнул свой молот. Тот пробил сразу трёх двойников, но...

Молот застрял в стене, а тени продолжали наступать.

Никкара внезапно поняла.

— Это не копии... — её голос дрогнул, — а тени наших же страхов, обретшие форму!

Она резко взмахнула рукой, и осколок зеркала — тот самый, что нашла в Чёрном Саркофаге — вспыхнул голубоватым пламенем. В его дрожащем отражении корневые двойники замерли, будто увидели нечто невыносимое:

— Они боятся правды о себе!

Бром (едва заметно усмехнувшись):
— Ха! Значит, будем пугать их по-настоящему?

И тогда гном сделал нечто, чего от него никто не ожидал.

Он закрыл глаза, сжал в кулаке амулет с руной своего рода — и прошептал...

Не имя.
Не заклинание.

Шутку.

Ту самую нелепую, глупую, абсолютно неуместную присказку, что обычно заставляла эльфов морщиться, а гномов в тавернах хохотать до слёз.

- Зачем гном лезет в чужой огород? Потому что свой уже выпил!

И — о чудо — Машина замерла.

Лишь на миг. Лишь на один вздох.

Но этого хватило.

Ирриль — словно дождавшись сигнала — запела.

Не ту боевую песнь, что оглашала поля сражений.
А ту самую забытую мелодию, что подслушала в саркофаге — колыбельную древних, которую не слышали со времён Падения Гондолина.

Машина вздрогнула.
Затрещала.
Будто невидимый клинок рассек её стальные жилы.

Корневые двойники вскрикнули (звуком, похожим на треск ломающихся ветвей) — и рассыпались, как куклы с перерезанными нитями.

Тишина.

Она повисла в воздухе густой пеленой, словно само Время затаило дыхание. Даже вечно шепчущие корни замерли в трепетном ожидании.

И тогда...

Трещина в Машине разверзлась шире, и из её чёрных недр хлынул свет - не тёплый, не холодный, а какой-то иной, будто само пространство там, внутри, было сложено иначе.

Она появилась.

Хранительница.

Не женщина - лишь тень женщины, облачённая в платье из живых ветвей, что шелестели древними рунами при каждом движении. Её волосы, зелёные как первая листва после Зимы Мира, струились по плечам живым водопадом, а глаза...