Я на мгновение теряю рассудок. А еще, кажется, зрение. Перед глазами – сначала темень, затем мутная пелена. Не помню, где я, кто я, что происходило несколько секунд назад. С губ только что сорвался последний сладострастный стон, я словно слышу его со стороны и чувствую, как по лицу расплывается томная улыбка. Она одновременно пошлая и смущенная, мои губы дрожат и кривятся. Хочется заплакать и сразу засмеяться. Я ощущаю, как из уголка глаза стекает слеза, щекотно ползет по виску. В голове какие-то дурные, спутанные мысли: мне одновременно и приятно, и стыдно до противного.
Постепенно возвращаются чувства, в глазах восстанавливается картинка. В ушах пульсирует кровь, сердце бьется и гонит ее по венам со страшной силой. Но мне кажется, что у меня два сердца и второе из них – справа. Второе стучит еще сильнее, быстрее и громче. Это его сердце. Его удары отдают мне в грудную клетку, и чудится, что оно бьется у меня внутри.
Я наконец начинаю мысленно разделять нас, осознавая, что мы не единое целое, что у меня есть собственное тело, и каждой его клеточкой я чувствую чужой жар и тяжесть. Приятную тяжесть. Из-за нее мне трудно дышать, но я терплю, потому что хочу растянуть удовольствие, вдавливаясь в его горячую плоть. Я замечаю, что до сих пор лежу, вонзившись ногтями в кожу на его спине, и с трудом разжимаю сведенные судорогой пальцы. Нежно и словно извиняясь глажу исцарапанную спину.
Наконец он слегка приподнимается на локтях. Его лицо совсем близко, и у меня чуть двоится в глазах. Он улыбается и целует мои щеки, нос, лоб, часто и легко, едва касаясь. Я набираю в легкие побольше воздуха и, обхватив его покрепче, снова тяну к себе. Не хочу отпускать. Не хочу выпускать из себя. Хочу продлить ощущение нашей связи, единения тел. Он прячет лицо в моих волосах, целует мочку уха, и я слышу его прерывистое дыхание.
Какая-то мысль не дает мне покоя. Я хмурю лоб и кошусь на тумбочку. Там стоят два бокала с выдохшимся шампанским на дне. И все. А должен лежать разорванный пластиковый квадратик. Ведь он сейчас во мне. Мы что, не предохранялись? Сладость момента тускнеет, обрастая привкусом горечи. Нега и томление сменяются тревогой. Он что, кончил в меня? В самый пик опасных дней?
Да, у меня все четко, я веду календарь. И пусть мне уже за сорок и что-то в организме начало изнашиваться, но цикл у меня до сих пор идеальный.
Вот черт!
Я больше не прижимаю его к себе, а наоборот, изо всех сил стараюсь спихнуть. Он, не понимая, в чем дело, со смехом сопротивляется.
Смешно ему.
– Ты что, кончил в меня? – шиплю я.
Он виновато улыбается, но бороться прекращает. Осторожно выскальзывает и перекатывается на бок. Подперев локтем щеку, снова смотрит на меня, еще более виновато.
– Прости, я не успел, – шепчет он, вытягивая губы, как ребенок-подлиза.
– Что значит – не успел?
– Ну вот так. – Он пожимает одним плечом. Второе утонуло в подушке. – Слишком уж было хорошо, просто не смог остановиться.
Видимо, на моем лице отражается вся гамма чувств, и он кривится.
– Да ладно тебе, процент попадания минимальный, – хихикает он. – Я слишком взрослый. У меня там тормознутые улитки.
– Слизняки, – огрызаюсь я и поднимаюсь, набрасываю на плечи халат и торопливо иду в ванную. Еще успею смыть следы преступления. Он ласково удерживает меня за руку.
– Да не волнуйся ты, – снова говорит он. – Люди, чтобы зачать, столько раз это повторяют, и не пойми с какого только получается. Ты думаешь, вот так сразу – раз и все?
Я молча отнимаю руку и ухожу. Как же, не пойми с какого раза. За всю мою жизнь у меня была единственная похожая ситуация. Единственная! И вот так сразу – и все. Да.
Я усаживаюсь на край ванны, привычно перекинув через нее ногу, и хватаюсь за лейку душа. Верчу краны. Горячий молчит. Что?! Холодный всхрапывает и выпускает жалкую тонкую струйку, которая почти сразу иссякает. У нас нет воды.
Черт! Черт!
Ситуация повторяется. Вот именно проклятый душ в прошлый раз так сильно меня и подвел. Я тоже тогда прибежала, чтобы все побыстрее смыть, но гребаный Борька так и не прикрутил гибкий шланг. Душ был только верхний. Как уж я корячилась, пытаясь хоть как-то залить в себя воду. Потом мучила какую-то спринцовку. Но нет. Не прокатило.
– От меня все залетают! – часто бахвалился Боба. – На раз-два! Да ладно тебе, подумаешь. Сделаешь аборт. Таблетку выпьешь, и все.
Это то, о чем я почти никому не рассказывала. Старалась похоронить эту историю в прошлом. Хотя она все равно часто вылезала и напоминала о себе. Заставляла думать. Взвешивать. Каждый раз решать, правильно ли я поступила?
Но повторения ситуации я не допущу. Благо сейчас все можно решить. Потому что я дома, и я знаю, что делать, и завтра утром куплю экстренное противозачаточное. Ночных аптек у нас рядом нет. Я уже не та запутавшаяся девушка в чужой стране, поверившая на слово человеку, который меня туда притащил. И в то, что мне без рецепта не продадут такие таблетки. И в то, что он очень хочет ребенка и собирается на мне жениться. И в то, что я совершенно несамостоятельная и не в состоянии ничего решить сама.
Сейчас я могу все.
Я просыпаюсь на боку в неудобной позе и какое-то время лежу, не открывая глаз. Голова вместо подушки покоится на чем-то жестком и горячем. Во рту противный сладковатый привкус, в горле пересохло. Медленно, по крупицам возвращаются последние вчерашние воспоминания. Обрывочные, беспорядочные. Похмельные. Кажется, я вчера конкретно накидалась. Но по ощущениям могло быть хуже. А так – голова не болит, тошноты нет, ну, муторно слегка и пить хочется до невозможности. И сильная мышечная боль на внутренней стороне бедер. Приятная, давно забытая боль. В общем, вполне терпимо, особенно после такого объема влитого в меня мартини. Точного количества я не знаю, потому что сначала все происходило в баре, а потом, припоминаю, еще был приобретена литровая бутылка и распита, а вот полностью или нет – пока загадка.
Но это того стоило. Без такого количества допинга я бы не расслабилась, а значит, не было бы сегодняшней бурной ночи. Единственный, наверное, минус: кажется, я не дома, а стало быть, придется пережить все эти неприятные моменты неловкого пробуждения в чужой постели, стыдливого побега в неудобный, непривычный душ, затем, возможно, меня угостят кофе, а после я поеду домой, только не знаю, как далеко мне добираться. Ну ладно. Live through this. Переживи это – если по-нашенски. Зато я натрахалась, наверное, на год вперед. Шучу, конечно. Разве можно впрок натрахаться? Тем более если учесть, что у меня не было ничего почти два года. Я старую-то недостачу не восполнила…
Я все еще лежу с закрытыми глазами и не шевелясь, чтобы не привлекать пока внимания. Пусть лучше спит. Оттянем этот неловкий момент, повспоминаем приятные. Картинки недавнего прошлого продолжают нанизываться одна за другой на эфемерную нить воспоминаний.
Просторная и сумрачная комната с тусклым торшером в углу, тяжесть горячего тела и мое надрывное «Еще! Еще! Сильнее! Жестче, о боже, жестче!» с каждым выдохом. Терпкий, будоражащий ноздри запах любовных игрищ. Жаркое дыхание и стоны, влажные простыни, горячий перламутр, маслом разливающийся по животу. Жадный взгляд больших серых глаз, блестящих в неверном свете ночника. И его нежно-удивленное в преддверии финального взрыва: «Девочка, девочка моя…»
Да уж, девочка, ничего не скажешь. Семимильными шагами приближающаяся к своей «ягодной» поре.
Отогнав грустную мысль, я пытаюсь представить его лицо, но перед внутренним взором пляшет бесцветная муть, и взгляд никак не хочет фокусироваться на деталях. Мне вспоминаются лишь горящие вожделением серые глаза. Но, кажется, он очень даже ничего, да еще старше меня на несколько лет – все как я люблю.
Я вдруг понимаю, что не слышу за спиной ровного, сонного сопения. Наоборот: там слишком тихо. И мускулы под моей головой напряжены – может, поэтому так жестко голове? Черт, кажется, он тоже уже проснулся и притворяется, чтобы не будить меня раньше времени. Тоже, небось, неловко. Как там говорят? Нет ничего хуже вчерашних гостей с утра? Наверное, стоило уехать ночью на такси. Но, видимо, мы просто отключились. Слишком много мартини и истраченных на секс сил.
А вообще во всем виновато караоке. У меня с ним очень странные взаимоотношения. Я люблю и умею петь, но почему-то еще ни разу не выбиралась с подобного мероприятия трезвой. В этом месте у меня словно планку срывает. То ли от собственного самодовольства, то ли наоборот, от подсознательного стеснения, которое я пытаюсь ослабить с помощью алкоголя. Я обычно всем говорю, что единственное место, где меня не тревожит страх публичных выступлений, – это как раз музыкальная сцена. Не важно, это бар-караоке или санаторский зал, в котором чинно ждут своей очереди бабушки и дедушки, желающие спеть что-нибудь из песен прошлых лет. Только перед бабушками я все-таки не пью, а вот в баре отрываюсь по полной. Вообще, такие чрезмерные возлияния у меня происходят редко. Но только слишком уж метко. Вчера был как раз тот самый случай. Интересно, как там моя подруга, с которой мы отправились на поиски приключений? Кажется, она тоже с кем-то познакомилась. М-да, ничего не скажешь. Оптимальный способ знакомства. Лучшее место для встреч. Идеальное завершение дня.
Наконец я отваживаюсь пошевелиться и пытаюсь поудобнее пристроить голову на полусогнутой мужской руке. Я прижимаюсь к ней лицом, с удовольствием вдыхаю уже такой знакомый пряный запах, что заводил меня ночью, и почти утыкаюсь носом в плечо. Надо надышаться, пока есть возможность. Вряд ли я рискну в ближайшее время повторить свои похождения. И уж точно второй встречи с этим мужчиной ожидать не стоит. Застывшее за моей спиной тело тоже «оживает». Он плотно прижимается ко мне сзади, но вместо молчаливого вторжения я вдруг чувствую нежное, еле заметное касание губ на шее. От этого ласкового прикосновения, от трогательной эфемерности и ненавязчивости поцелуя по позвоночнику мгновенно пробегает электрический разряд, воспламеняя что-то внизу. Я чувствую, как сводит низ живота, наполняя его приятной тяжестью и болью вперемешку со сладостным томлением. А он тем временем легким движением, медленно ведет пальцем по плечу вниз вдоль всей руки, от чего моя кожа покрывается мурашками.
– Проснулась? – тихо шепчет он, и я, не оборачиваясь, так же тихо отвечаю пересохшими губами:
– Да.
– Как себя чувствуешь?
– Хорошо, – честно говорю я и добавляю: – Только пить очень хочется.
Он сразу поднимается, перелезая через меня, без тени смущения нагишом выходит из комнаты, и я провожаю заинтересованным взглядом его удаляющуюся фигуру. Вчера было как-то все равно.
Сразу заметно, что он следит за собой. Большинство знакомых моего возраста и даже младше выглядят намного хуже. В основном из-за лишнего веса и пивного пуза, конечно. А этот – высокий, подтянутый и просто хорошо сложенный. Я прячу умильно-похабную улыбку, натянув на пол-лица одеяло. Вскоре он возвращается со стаканом воды. Утолив жажду, я расслабленно откидываюсь на подушку, а он ныряет под одеяло и снова укладывается рядом, между мной и стенкой. Кажется, вчера перед тем, как вырубиться, я успела сообщить очень важную информацию: я люблю спать на краю кровати. Неужели запомнил?
Как ни странно, наше караочное знакомство действительно не закончилось той единственной ночью, и мы стали встречаться. Не то чтобы часто, но не так уж и редко. Почти все выходные я обычно проводила у него, а в будние дни он иногда приезжал ко мне. Как-то сразу так повелось, и обоим было удобно. Мы не ставили друг другу условий и не загоняли в рамки. Не обязывались хранить верность, не требовали соблюдать какие-то сроки и обходились без упреков, если не получалось встретиться.
Но боже мой, о какой неверности с моей стороны могла идти речь, если до Саши у меня не было мужика почти два года? А он в каком-то случайном разговоре про бывших посмотрел на меня усталым взглядом и сказал:
– Сонь, я последний раз спал не один, наверное, больше года назад. У меня уже давно нет ни времени на поиски, ни желания, ни сил. А природная брезгливость – есть. Это раньше я спокойно мог пускаться во все тяжкие абы с кем. А сейчас нужно сначала завести мне мозг. Без этого остальное не включится.
– Неужели мне в тот раз это удалось? – скептически процедила я, вспоминая свою пьяную одержимость. Саша удрученно развел руками:
– Наверное. Сам до сих пор удивляюсь. Но мы все-таки немного в кафешке пообщались, да и пела ты красиво! – Он заржал, и я не поняла, пошутил ли он насчет мозга, а заодно и насчет годичного воздержания, или нет. А он не стал меня ни убеждать, ни разуверять, и я махнула рукой. В конце концов, разве это важно? Я вообще была уверена, что на той бурной ночи наше общение и закончится. Однако мы до сих пор вместе.
На днях, взглянув на календарь, я вдруг с удивлением осознала, что вместе мы уже около пяти месяцев. Вот это да! И все шло настолько ровно, настолько гладко, без пожирания нервных клеток, без бессонных ночей, разве только они не случались по очень уважительной и приятной причине, но эта бессонница – совсем иного рода. Такая пусть будет почаще.
Почти идеальные отношения, если не считать моей угасающей с каждым днем надежды создать семью. Не полную, чтобы мал-мала-меньше еще за семейным обедом. А просто союз со своим человеком. Чтобы все пополам – и в горе, и в радости.
Часть моих подруг жила уже в затяжных браках, которые не трещали по швам, а именно растянулись, как старые треники, позволяя болтаться супругам внутри, иногда даже подолгу не пересекаясь в замкнутом пространстве. Другие девчонки давно махнули рукой на эту сомнительную мечту – стать чьей-то женой, в полной уверенности, что это настолько же неприятно, как и нереально. А я все еще долго и наивно лелеяла надежду, что встречу единомышленника, с которым пойду вперед рука об руку. С которым, если перефразировать старую известную песенку, по небу поплаваем даже, а не просто на земле жить будем. Но, находясь рядом с Сашей, вряд ли я кого-то еще могла встретить. И не потому, что мы если куда-то выходили, то вместе, вовсе нет. А потому, что у меня тоже брезгливость, и тоже нужно завести сначала мозг, и вообще, если я уже настроилась на чьи-то волны, то остальных словно и не замечаю. Ну а бросить его ради какой-то мифической потенциальной второй половинки – это было бы самое глупое, что можно придумать.
Я еще до знакомства с ним насчет этих половинок размышляла. Все не верилось, что судьба настолько мне отказывает в счастье. Иногда от безнадеги тоскливо становилось так, что завыть хотелось. И я себе придумала объяснение. В юности как-то проще сходишься, расходишься. И раны быстрее заживают, и свободных людей больше. А еще молодые браки довольно часто распадаются, потому что люди взрослеют и их в разные стороны растягивает. Ну, как травинки две – пока крошечные росточки, они рядышком сидят, а с каждым новым сантиметром все дальше отклоняются. Зато когда люди сходятся в сознательном, зрелом возрасте – они уже выбирают себе партнера серьезно, по-взрослому, не только «на глаз», не только откликаясь на химию тела. А душой, сердцем и разумом одновременно.
Ну так вот, размышляла я как-то. Возможно, и для меня есть такой человек. Просто по какой-то причине сейчас у него не получается оказаться рядом. Может, пока живет в другом городе, или находится в опасной зоне, или просто еще не развелся! И вот судьба нас медленно друг к другу ведет. А промежуточные варианты подкидывать не хочет, потому что можно же на них отвлечься и проморгать настоящее, предначертанное. В общем, пока не пришло мое время. Нужно спокойно ждать, а не биться о стену головой. А лучше даже не ждать. Просто жить, чем-то заниматься, увлекаться. Может быть, эти все рассуждения – сущая ерунда, но меня это здорово утешило. Ну а что, вдруг и правда?
Только когда он должен появиться, вот это вопрос. У меня еще странная манера устанавливать сроки. Да, они меня успокаивают, но каждый раз не срабатывает. Например, из всех моих знакомых, кто поздно родил ребенка, самой старшей было тогда сорок три года. И вот до наступления этого возраста я все говорила себе, мол, пока ничего страшного. Успеешь еще. У нее же все получилось. Но вот мне стукнуло сорок четыре, а я день рождения встретила с полным нулем на личном фронте. Ушел срок. Истек.
И надо же, вскоре мы познакомились с Сашей. К моему истекшему сроку прилагалась его полная независимость и совершенно естественное нежелание заводить еще детей. А в общем, к чему тут можно было придраться? К тому, что он не предлагал переехать? Так я привыкла… причем в обоих смыслах. Привыкла и жить одна, и к отсутствию предложений.
Сближаться сильнее он попыток не делал, но и бросать, видимо, не собирался. И я поняла, что меня в принципе вполне устраивает этот вариант. По дому с мужскими делами он помогал. Зато я вот в этот раз ввела для себя новое правило. Я почти ему не готовила. Слишком горьким был многократный предыдущий опыт. Пусть и давнишний.
Не думаю, что Саша хотел меня обидеть или задеть, но его слова оставили очень неприятный осадок в душе. Хотя появилось и облегчение: он не собирался объявлять мне о расставании. Просто какая-то дурацкая, жестокая и неудачная шутка.
– Не шути так, – наконец проворчала я, закатив глаза, и поднялась, чтобы закончить с продуктами.
– Да не шучу я, – усмехнулся он. Кажется, он уже справился с собой и больше не нервничал. Хотя постойте-ка, если он шутил, то почему тогда вообще волновался? Я снова бессильно опустилась за стол и тоскливо взглянула на него.
– Ну что за глупость, Саш?
На меня вдруг навалилась какая-то безмерная усталость, и я даже ощутила, как она отражается на моем лице. Опустились уголки губ, отяжелели веки. Наверное, сейчас я выгляжу как раз на все свои сорок четыре. А может, и того больше.
– Да я знаю, что глупость. – Он снова со странной усмешкой взглянул на меня и смущенно почесал затылок. – Но давай все-таки посмотрим, что будет. Ты же знаешь, шансы при всех факторах минимальны, даже мегаминимальны. Но если вдруг это случится, то пусть так и будет, а?
Я наконец вытаращилась на него уже всерьез.
– То есть ты сейчас предлагаешь мне, – с расстановкой начала я, – не предохраняться и пустить все это дело на авось…
Саша покивал.
– Но какой смысл? В чем проблема? Мне достаточно выпить две таблетки, и можно про это забыть, зачем эксперименты? Ладно, если не было бы выхода. Но сейчас все просто!
– Да я понимаю. – Он выглядел уже совершенно спокойным, в глазах даже плясали озорные искорки. – Но просто вот я думал, думал. Если это почти невероятно, но все-таки произойдет, то, может быть, так и надо?
У меня в голове ворочалась и перетекала лавина самых разнообразных мыслей. От пугающих, что у Сашки поехала крыша, до каких-то совершенно фантастических: а вдруг мне еще не поздно? А вдруг и правда еще можно? От этого хотелось и смеяться, и плакать навзрыд. Если это шутка, то слишком жестокая. Но все-таки в голове оставалось еще немного здравого смысла. Я собрала себя в кучку и усталым ровным тоном произнесла:
– Саш, ты же не хочешь детей. Мы это в самом начале довольно четко обсудили. Или ты собираешься потом наблюдать со стороны?
Он немного грустно улыбнулся и навалился на стол всем корпусом.
– Да, я помню наш разговор. И я действительно не планировал больше ничего подобного. Но теперь я постоянно думаю, ну а если вот при таких ничтожных шансах все-таки что-то произойдет? Почему нет?
– То есть вдруг это судьба, хочешь сказать? – Я нервно засмеялась, а он совершенно серьезно кивнул. – Никогда не замечала за тобой веры в судьбу или знаки. Ты же всегда кичился тем, что «матерый материалист»! – Я процитировала одно из его любимых выражений, которое он использовал, когда мы говорили о чем-то потустороннем.
– И тем не менее, – ответил он. – В высшие силы я не верю. Но вот в такие знаки – да. Это не сигнал из космоса или ноосферы, как ты любишь говорить. А, скорее, просто какой-то шанс, который не нужно упускать.
Я сидела, кусая губы. Саша нес бред, и на него это было не похоже. Заставить он меня, конечно, не мог. Даже если он под влиянием момента не отдаст мне несчастную упаковку противозачаточных, я по дороге домой все равно куплю еще одну. Ну, если только, конечно, он меня не запрет на эти семьдесят два часа или сколько там еще времени осталось. Но это уже точно бы попахивало сумасшествием. А такие вещи лучше узнавать сразу. Пусть даже не очень приятным способом. В общем, если что пойдет не так, надо со всем соглашаться и просто спокойненько улизнуть.
– О чем задумалась? – спросил Саша, встревоженно глядя на меня. – Ты сразу не отказывайся, ну есть же еще время, подумай до вечера.
На сумасшедшего он не походил.
– С чего ты взял, что мне это нужно? – наконец спросила я, постаравшись добавить голосу равнодушных и ледяных ноток. – Ведь я тебе тоже объясняла в самом начале, что и мне уже это не надо. И даже больше, чем тебе. Потому что ты – наблюдатель, а я, извините, потенциальный носитель. А мой организм, к сожалению, уже довольно сильно изношенный.
Как будто в подтверждение моих слов сразу заныли колени и локти и даже потянуло поясницу. Я представила, как с этой болью буду носить перед собой несколько килограммов живого веса, и меня передернуло.
«Да что я в самом деле, неужели всерьез об этом размышляю?!» – встряхнулась я и уставилась на Сашу. А он помолчал какое-то время и грустно сказал:
– Ну, на вид ты довольно крепкая. Но дело не в этом. Просто я давно за тобой наблюдаю. И когда разговор хоть как-то касается детей, или ты видишь их, проходя мимо площадки, или мы смотрим фильм, где женщина на сносях или при родах… У тебя в глазах такая вселенская тоска появляется, что мне тоже плакать хочется. И это видно, понимаешь? Хоть ты и прячешь это за напускным равнодушием. Я раньше думал, что тебе действительно все равно, ты так легко об этом говорила. А потом понял, насколько не все равно. Ты же страдаешь.
У меня пропал дар речи, а губы опять затряслись. Я опустила глаза, пытаясь справиться с эмоциями. Что он говорил? Я даже сама этого не знала. Он все надумал, конечно. Я давно уже справилась с собой и смирилась, что детей у меня быть не может. Точнее, физически-то я всегда могла это сделать, но твердо решила, что мой ребенок должен родиться в полной семье. Рожать, как некоторые, «для себя» я не хотела категорически. Потому что рожать надо не для себя, а для ребенка, и сознательно обрекать его на безотцовщину… Я могу быть тысячу раз не права, но такова была моя позиция. А еще я действительно не представляла, что смогу тащить ребенка в одиночку. Когда я думала об этом, мне становилось страшно. Это же просто крест на всей привычной жизни. В конце концов, как я объявлю стареньким родителям? У меня, видимо, настолько с юности впиталась в кожу мамина фраза «Попробуй только в подоле принести», что одна мысль об этом уже действует как удар током.
Когда это случилось, у нас с Бобой уже было все не хорошо. Но эти перемены в отношениях произошли так быстро после моего переезда в Штаты, что я просто не была готова. Прошло едва ли больше месяца, когда он резко переменился и в отношении ко мне, и в поведении. Стал грубым и резким. Мы уже успели поссориться так, что он сказал – собирай вещи и лети назад. Причем все произошло на ровном месте, из-за какой-то настолько незначительной мелочи, что, кажется, он просто искал, к чему придраться. Однако целью этой придирки было не выдворение меня из квартиры, не отсылка в Москву. А начало манипулирования. Прощупывание почвы, проверка на прочность. Откуда лучше начать расшатывать, где первым делом надломится, где порвется.
Я даже помню этот повод обругать меня, с которого все и началось. Началась та кропотливая работа по «обузданию моего характера». А ведь он мне это когда-то даже обещал, но я отнеслась слишком поверхностно, подумав: «Ага, попробуй!»
К нам домой пришла его знакомая филиппинка. Кажется, они иногда вместе занимались подготовкой к медицинскому экзамену. Она была страшненькая, забавная и называла меня Сония. Но Бобе вдруг пришлось отлучиться, и он, по обыкновению, потащил меня с собой. А я, когда мы вышли, без задней мысли спросила, не боится ли он оставлять дома чужого человека.
Что тут началось! Впервые я его видела в таком агрессивном настроении, впервые он с ног до головы облил меня грязью за этот вроде бы невинный вопрос. Как я могла вообще такое ляпнуть! Да я полная дура! Да как он во мне ошибся! Я была в полнейшем изумлении от таких резких перемен и, конечно, огрызнулась, на что и была послана.
– Все, собираешь вещи и уматываешь! – объявил он. Вот так, резко, ни с того ни с сего, просто после моего вроде бы закономерного вопроса. Меня захлестнула волна обиды и разочарования. Его тон был слишком серьезен, и я почувствовала, что он и вправду меня выгоняет. А в эту поездку было вложено столько сил! Я же не из соседнего района приехала. Я уволилась с хорошей работы, даже университет бросила! О чем же ты думал, когда почти целый год обрабатывал меня, заманивая к себе в Нью-Йорк? Зачем ты это делал? Чтобы через месяц вот так вот отфутболить? К чему все эти поездки к родителям в Израиль, зачем миллион совместных фотографий, подтверждающих серьезность наших отношений? Я была совершенно обескуражена этой внезапной переменой в нем: в его тоне, словах, даже жестах…
И тут я совершила дичайшую ошибку. Хотя, возможно, она и не повлияла на дальнейшее развитие отношений не в ту степь… но повлияла на меня. Я надломилась. Именно тогда. Когда убежав в сердцах к океану и посидев там в одиночестве на песке, прокрутив в голове свое предполагаемое возвращение домой, обдумав странную ссору, я решила действовать как когда-то с бывшим мужем, как с другими мужчинами во время размолвок. Быть мудрой и понимающей. Пойти навстречу. Не накалять обстановку. Обычно это всегда работало. С обычными, нормальными людьми, которые могли в сердцах чего-то наговорить, бездумно обидеть, вспылить, но, видя встречную мягкость вместо ответной злобы, мгновенно стихали, отходили, чувствовали себя виноватыми за вспышку, заглаживали вину. Так бывает: не все, к сожалению, умеют себя сдерживать. Говорят не подумав, а потом жалеют, но упрямо молчат, будучи неспособными сделать первый шаг. А у меня получалось подтолкнуть их к этому действию или самой сделать шаг навстречу, и это только крепче связывало нас. Но не с этим человеком и не в той ситуации.
Подождав, пока полностью высохнут слезы, я вернулась к Борьке, как побитая собака, и попросила не прогонять меня. И тем самым передала ему в руки бразды правления. И он принялся ломать меня дальше. Хладнокровно, спокойно, даже с удовольствием. С другой стороны, все это произошло бы в любом случае, но, возможно, не сразу. Может, когда уже поздно было бы отступать. Поэтому, скорее всего, все было к лучшему.
В те дни, что он со мной познакомился, в то время, когда начал обрабатывать меня, я была на подъеме. Я уволилась с очень тяжелой и нервной должности, пережила, оставила наконец в прошлом мучительный развод и готова была взлетать, полная сил. Окрепшая, открытая новому, счастливая. Он не подловил меня в момент беды и слез. Не втерся в доверие в минуты слабости, когда вроде легче всего подобраться к человеку. Как я потом узнала, таким, как он, это не интересно. Это не их вариант. Они «работают» только с сильными. Сломать что-то крепкое, не поддающееся – вот это интерес. А добивать полуразрушенное – не комильфо же совсем.
* * *
В тот грустно-памятный день мы поехали в Бруклинский ботанический сад. Боба, как всегда, со своей огромной медицинской книгой в рюкзаке, чтобы готовиться к очередному экзамену. Я – в качестве группы поддержки. С момента нашей ссоры и моего позорного подлизывания он больше не вел себя как раньше: приветливо и иронично. Теперь он разговаривал со мной пренебрежительно, грубо, ходил, задрав нос, а я везде плелась следом, не понимая, почему себя веду подобным образом. И как могло произойти, что всего месяц назад я прилетела, пройдя столько препон, и он так ждал и звал меня.
– Давай поговорим, – попросила я, наконец отважившись, когда увидела, что он прервал свои занятия, чтобы передохнуть и перекусить.
– Мне нужно заниматься. Ты пошла с целью мне мешать? – скривившись, недовольно спросил он.
– Ну ты же прервался. Я просто волнуюсь. Мне кажется, ты изменился. Что происходит?
– Вот именно: тебе кажется. Все нормально, ничего я не менялся. Ты же знаешь, мне нужно готовиться к экзамену.
Я ощутила, что что-то не так, почти сразу. Ну, точнее, где-то через неделю. Когда в твоей жизни ничего не меняется очень много лет, когда ты знаешь свой организм уже буквально до клеточки, то малейшие изменения мгновенно становятся заметны. А еще – на задворках памяти остались старые воспоминания. Как было в первый раз. Тогда я тоже очень быстро почувствовала эти изменения.
Их было всего два: внезапное головокружение, которым я никогда обычно не страдала, и еще очень странный спазм внизу живота. Однократный, не мучительный, похожий на быстрый и острый укол. И совершенно новый для меня. То есть, в первый раз он был новым, а сейчас я его сразу узнала.
– Да не может быть, – пробормотала я, прислонившись к дверному косяку, когда меня в первый раз вдруг заштормило ни с того ни с сего. Возможно, я просто надумывала себе, вызывая эти ощущения в памяти и проводя параллели с прошлым разом.
Помню, когда я поделилась тогда ощущениями с Бобой, он спокойно сказал:
– Да ты залетела, конечно! Я ж говорил, от меня все залетают.
У нас был тогда момент перемирия или затишья, и мы искали мне велосипед. Сначала Борька неожиданно расщедрился на новый, причем это был буквально велосипед мечты. Мы «перемерили» в спортивном магазине, наверное, все женские велики, и этот в выбранной ценовой категории казался идеальным. Боба бахвалился, как за пять минут он соберет его дома с закрытыми глазами, потом сидел с ним несколько часов на своем большом балконе, матерясь на велосипед, его создателей, а заодно и на меня. Все-таки он его собрал. А на следующий день вдруг передумал, пожалел денег и поехал его сдавать. Мой новенький велосипед мечты вернулся на витрину спортивного магазина, а деньги – в карман Бобы, но все-таки он сподобился купить мне подержанный. В итоге у какой-то русской семьи иммигрантов мы умудрились взять велик, в котором почти не работали тормоза. Даже один раз проехались вдоль пляжа Кони-Айленд по дощатому настилу, который Борька называл Boardwalk, туда и обратно: я на новоприобретенном велосипеде, а Боба на роликах. В общем, он все-таки покупал мне какие-то вещи, значит, выгонять не собирался. И мы даже не ссорились. Поэтому возможная беременность особо не расстроила и не напугала.
А сейчас… Сейчас она меня очень сильно удивила. Хоть я и паниковала тогда перед Сашкой, хоть и нервничала из-за таблеток, мне кажется, отчасти это было напускное. Словно я и ему, и себе хотела продемонстрировать, насколько мне не хочется детей, насколько это событие для меня невозможно! Может, просто потому, что он сразу заявил, что их не хочет. А я боялась, что он подумает, вдруг я пытаюсь его привязать.
О боже, сколько же я всего думала и делала с оглядкой! И не готовила, чтобы не показаться чересчур заботливой. И часто старалась изображать равнодушие, чтобы не выглядеть слишком навязчивой. А как с этим его промахом истерила! И тоже – лишь бы не подумал, что мне этого хочется. Почему нельзя быть собой? Почему нельзя быть искренней и не бояться, что тебя за это бросят? Что же за расклад судьба мне раскинула такой странный, какие люди встречались на моем жизненном пути? Если из-за них, для того чтобы урвать хоть немножко счастья, мне нужно постоянно притворяться, сдерживая чувства…
А может, я зря так себя веду? Вот Сашка… Он же сам предложил не принимать эти таблетки! Вдруг наконец разглядел что-то во мне?
Но кто может гарантировать, что и он не передумает? Что сейчас он смотрит искренне и страстно, а завтра не хлопнет дверью? Ведь я не просто так уже давно одна. Сколько раз я видела влюбленные взгляды и слушала восторженные речи. А потом все разлеталось в прах. Что в нем отличало его от остальных? Да ничего.
А еще… Однажды мне уже предлагали не принимать таблетки, и сказано это было в таком порыве, почти в любовном припадке. Только речь шла о другом, и ситуация была намного уже серьезнее, а еще – грязнее, отвратительнее и циничнее, и я не готова сейчас об этом вспоминать. Ну не может быть, чтобы мне снова встретился нарцисс и искусный манипулятор, единственная цель которого – сломать и растоптать, напитавшись при этом чужим горем и эмоциями страдания. Неужели же я не научилась таких распознавать?
Эти мысли выгрызали меня целыми днями: дома, на работе, в дороге. Прошло совсем немного времени с той истории, а я уже вся просто извелась. Как же спокойно и хорошо было в те пять месяцев, пока мы с Сашей не профукали момент и не ввязались в авантюру. Может, мне бы было легче, будь он в эти дни рядом, но я специально отменила встречу на выходных. Мне казалось, что я буду нервная и противная, и вот как раз в этот момент взбешу его, и все закончится плачевно. Зато со следующих выходных мы должны были оба уйти на неделю в отпуска, давно уже собирались съездить куда-нибудь вместе. Недалеко, в ближайшее Подмосковье. Жуткое жаркое лето у обоих прошло без отдыха, зато сейчас стоял невероятно теплый сентябрь с удивительно мягкими, почти тропическими ночами. Лето никак не желало прощаться. Хотело подарить нам еще немножко себя.
Но теперь именно во время отпуска мне предстояло выяснить, к чему привел наш эксперимент. Хорош будет отпуск. Я так мечтала о шашлыках и рыбалке, а если вдруг все-таки оно произошло, мне теперь даже с бокалом вина не расслабиться? Каждый день, пока я ждала назначенного часа, по вечерам я думала плюнуть на все и немного выпить. Ну хотя бы пива! Но все-таки сдержалась.
– Ладно, – убеждала я себя. – Все равно ничего ж не произошло. Ну, подожди еще недельку. Потом отметишь отсутствие перемен в своей жизни. Ха! Обычно все отмечают новое, как раз перемены в жизни. А вот иногда и их отсутствие хочется буквально отпраздновать.